Исторический форум: история России, всемирная история

проживала в Вавилоне молодая, красивая и очень добродетельная женщина Сусанна

Однажды им «повезло» увидеть женщину нагой, купающейся в ванной в саду в полном одиночестве

Старики стали шантажировать ее

Старики поставили Сусанну в безвыходное положение.

Богобоязненная и целомудренная Сусанна...     предпочитает умереть, нежели согрешить перед богом, изменив мужу со старцами

За отказ Сусанны оскорбленные похотливые старцы осуществляют свою мстительную угрозу

 Котик, тебе бы на старости писать сценарии к порнофильмам. В части похотливости ты вполне можешь соперничать с библейскими негодными старикашками.

Яго думает, что исторически гендерные отношения много глубже и серьезней, чем то, как ты об этих отношениях пишешь.

Развод в дореволюционной России

В допетровские времена на Руси жених и невеста из знатных семей друг друга видели в первый раз только за свадебным столом после венчания. До свадьбы увидеть, рассмотреть и оценить невесту могли только родственники жениха. Жених же до венчания мог увидеть только «роспись» - бумагу от родителей невесты, где сообщалось, сколько и какое приданное дают за невесту – вотчины, деньги, платья, дворовые люди. Если семьи жениха и невесты решали, что всё в порядке и свадьба будет, то уговаривались о сроках.

Если же после свадьбы муж обнаруживал, что новоявленная супруга ему противна, вариантов избавиться от нее у него было немного – отправить в монастырь. Если же жена не соглашалась, муж применял физическую силу и всячески истязал женщину, пока она не соглашалась на постриг. Если женщина имела поддержку своей семьи, она могла пожаловаться родственникам, а те – били челом высшим властям и Патриарху.

В случае, когда жалоба признавалась справедливой, мужа ссылали в монастырь на смирение на полгода, жена же оставалась дома. Если по возвращению муж брался за своё, супругов разводили. При этом имущество делилось пополам, а в повторный брак они могли вступить только через 7 лет. Упоминаются в летописях и случаи, когда «жены мужей, и мужья жен отравляют».
 

А.Н.Третьяков. Смотрины молодых. 1867 г.

Венчанные браки Русская православная церковь расторгала весьма неохотно, причём для этого должно было быть веское основание. Согласно церковному уставу Ярослава Мудрого (XI-XII вв.) четко определялось, что супруги не могут вступить в новый брак, не расторгнув новый. Уточнялось, что неизлечимая болезнь мужа или жены – не основание для развода.

Церковь выступала за сохранение любых браков, даже официально невенчанных. Но всё же причины развода «по вине жены» указывались - обворовывание мужа, покушение на убийство, посещение «игрищ» и чужих домов без мужа, прелюбодеяние. В те времена мужчину считали изменником, если у него была женщина на стороне и дети от неё, а женщину называли прелюбодейкой - если она просто переночевала не дома. С точки зрения церкви, муж, узнав о «чужеложстве» жены, развестись с ней был обязан. Разведённых женщин называли «пущенными» и в обществе к ним относились, как к неполноценным. О втором венчанном браке такие женщины и мечтать не могли, разве что на сожительство с кем-то.

Возможен был развод и по вине мужа. Например, в XII веке вполне могли развести «если муж не лазит на жену свою, их разлучить», т.е. не способен исполнять супружеские обязанности. Или же муж пьет и неспособен содержать семью и детей. Правда, никаких документов о разводах по инициативе женщин по какой-то вине мужа в допетровской Руси не сохранилось.
 

Когда речь шла о семьях крестьян или небогатых горожан, супруги нередко сбегали. А если закон предписывал беглых жён искать и возвращать супругам, то про сбежавших мужей ничего не говорилось. Таким образом, для простолюдинов выход из положения был. А вот знатным людям, жизнь которых должна была быть благочестивой по определению, развестись было куда сложнее. Так, в XIII-XIV веках в обиход вошла практика отправлять жён в монастырь и часто насильно.

https://kulturologia...fe1mwh354148802

Крестьянская свадьба Федотовых, с.Глядково Рязанской обл, 1914 г.

Тип женского поведения

О половой чести 19 века

Половая честь, кажется мне, нуждается в ближайшем рассмотрении и сведении ее основоположений к их корню, при чем должно подтвердиться, что всякая честь в конце концов основана на утилитарных соображениях. Половая честь распадается, по своей природе, на честь женскую и честь мужскую, которые обе представляют собою хорошо понятый esprit de corps. Первая из них несравненно важнее, так как в женской жизни половые отношения играют главную роль. — Итак, женская честь есть общее мнение о девушке, что она не отдавалась ни одному мужчине, а о женщине — что она отдавалась только тому, кто состоит с ней в браке. Важность этого мнения зависит вот от чего. Женский пол требует и ожидает от мужского всего, буквально всего, что ему желательно и нужно; мужчины же требуют от женщин, прежде всего и непосредственно, только одного. Поэтому надо было устроиться таким образом, чтобы мужской пол получал от женского это одно в том лишь случае, если он возьмет на себя заботу обо всем и между прочим о рождающихся от союза детях: тогда только может быть обеспечено благополучие всего женского пола. Для достижения этой цели женщины необходимо должны сплотиться и проявить esprit de corps. Но в таком случае они стоят, как одно сомкнутое целое, против всего мужского пола, обладающего, благодаря природному превосходству телесных и духовных сил, всеми земными благами: это их общий враг, которого надлежит победить и покорить, чтобы, владея им, достигнуть обладания и земными благами.

На это и направлен принцип чести для всего женского пола, принцип, по которому мужчинам безусловно должно отказывать во всяком небрачном совокуплении, — чтобы каждого из них принудить к браку, являющемуся своего рода капитуляцией, и тем оградить интересы всех женщин вообще. Но эта цель может быть вполне достигнута лишь при строгом соблюдении вышеуказанного принципа, и потому весь женский род, с истинным esprit de corps, блюдет, чтобы принцип этот не нарушался ни одним из его сочленов. Таким образом, всякая девушка, своим небрачным совокуплением совершившая измену перед всем женским полом, благополучию которого пришел бы конец, если бы все стали поступать так, обрекается с его стороны на изгнание и позор: она потеряла свою честь. Ни одна женщина не должна больше вести с нею знакомства, — ее избегают как зачумленной. Подобная же участь постигает прелюбодейку: ибо она не сдержала брачной капитуляции, какую принял от нее мужчина, а такой пример должен отпугивать мужчин от заключения этой капитуляции, на которой между тем основано благо всего женского пола. Но сверх того еще прелюбодейка, вследствие заключающегося в ее поступке грубого вероломства и обмана, вместе с половой утрачивает также и гражданскую честь. Вот почему, конечно, с снисхождением говорят „падшая девушка“, а не „падшая женщина“, и соблазнитель может восстановить честь девушки помощью брака, чего не бывает при браке с разведенной прелюбодейкой. — Если теперь, в результате этих ясных соображений, мы призна́ем основою принципа женской чести благодетельный, даже необходимый, но в то же время хорошо рассчитанный, пользою руководимый esprit de corps, — то мы сочтем эту честь, правда, чрезвычайно важной для женского существования и потому имеющей большое относительное значение, но значение далеко не абсолютное, не господствующее над жизнью и ее целями так, чтобы для него следовало жертвовать самой этой жизнью.

Поэтому-то нельзя отнестись с одобрением к ходульным, в трагический фарс впадающим поступкам Лукреции и Виргиния. По той же причине конец „Эмилии Галотти“ содержит нечто столь возмутительное, что уходишь из театра совершенно расстроенным. Наоборот, мы, вопреки половой чести, не можем отказать в своей симпатии Клэрхен в „Эгмонте“. Такое крайне ревнивое отношение к принципу женской чести принадлежит, как и многое другое, к забвению цели ради средств: ибо, в подобном фанатизме, половой чести ложно придается абсолютное значение, тогда как значение ее, еще больше чем у всякой другой чести, — чисто относительное. Его можно даже назвать и чисто условным, если, на основании сочинения Томазия о конкубинате (Tomasius de concubinatu), принять в расчет, что во всех почти странах и во все времена, вплоть до лютеровской реформации, конкубинат был законом дозволенной и признанной связью, при которой конкубина сохраняла свою честь, — я не упоминаю уже о Милитте в Вавилоне (Геродот, I, 190) и т. д. Да и существуют, конечно, такие гражданские отношения, которые делают невозможной внешнюю форму брака, особенно в католических странах, где не допускается развода. Всюду в таком положении находятся правители, которые, по моему мнению, поступают гораздо нравственнее, содержа любовницу, нежели вступая в морганатический брак: потомство от последнего, в случае возможного прекращения законных наследников, может со временем предъявить свои притязания на престол, так что такой брак, хотя бы к самом отдаленном будущем, создаст условия для гражданской войны. Сверх того, этот морганатический, т. е. собственно вопреки всем внешним обстоятельствам заключенный брак является, в последнем итоге, уступкою, сделанной женщинам и попам — двум классам, по отношению к которым надо по возможности остерегаться всяких уступок. Следует, далее, принять во внимание, что всякий в стране может жениться на женщине по своему выбору, — всякий, кроме одного, у которого отнято это естественное право: этот бедняк — государь. Его рука принадлежит стране, и он отдает ее по государственным соображениям, т. е. согласно с благом страны. А ведь он все-таки человек и тоже хочет следовать влечению своего сердца. Поэтому не только мещанством, но и несправедливостью и неблагодарностью будет желание, чтобы государь не имел любовницы, или порицание его за это, — само собою разумеется, пока только исключено ее влияние на управление. С своей стороны, и такая любовница, по отношению к половой чести, есть до некоторой степени — лицо привилегированное, изъятое из общего правила: ибо она отдалась одному только человеку, с которым ее связывает взаимная любовь, но за которого она никогда не может выйти замуж.

Во всяком же случае, доказательством тому, что принцип женской чести не есть что-либо прямо данное природой, служат те многочисленные кровавые жертвы, которые ради него приносятся, — детоубийства и самоубийства матерей. Конечно, девушка, отдающаяся без санкции закона, нарушает этим верность всему своему полу; однако верность эта лишь молчаливо подразумевается, а не подтверждается клятвой. И так как обыкновенно при этом прежде всего страдает ее собственный интерес, то она обнаруживает здесь несравненно больше глупости, чем порочности.

Половая честь мужчин обусловлена половою честью женщин, как противополагающийся ей esprit de corps, который требует, чтобы каждый, согласившийся на столь выгодную для противной стороны капитуляцию — брак, заботился по крайней мере о соблюдении ею этой капитуляции: иначе самый этот договор, подрываемый недружным его соблюдением, утратит свою прочность, и мужчины, жертвуя всем, не будут обеспечены даже в том одном, что́ они покупают такою ценою, именно — в единоличном обладании женщиной. Поэтому честь мужчины повелевает, чтобы он карал прелюбодеяние своей жены, наказывая ее по крайней мере разрывом с нею. Если же он заведомо позволяет изменять себе, общество мужчин вменяет ему это в позор; однако последний далеко не отличается такой безусловностью, как тот, который постигает при утрате половой чести женщину, — напротив, это есть лишь levioris notae macula („пятно меньшего бесчестья“): ибо у мужчины половая жизнь играет второстепенную роль, — у него есть еще много других и более важных отношений. Эта мужская честь послужила темою для двух великих драматургов нового времени, двукратно у каждого: для Шекспира в Отелло и в Зимней сказке и для Кальдерона в El medico de su honra („Врач своей чести“) и в A secreto agravio secreta vengauza („За тайный позор тайная месть“). Во всяком случае, честь эта требует наказания лишь жены, а не ее любовника, по отношению к которому оно является уже просто как opus supererogationis („нечто сверхсметное“), — чем подтверждается наш взгляд на происхождение этой чести из esprit de corps мужчин.

«Суды любви»

В мире рыцарской доблести и чести женщины неожиданно приобретают огромные права, возносятся в сознании мужского окружения на недосягаемую высоту - вплоть до небывалой доселе возможности вершить суд над мужчиной. Правда, все эти права и возможности осуществлялись в очень узкой сфере рыцарской эротики, но и это уже было победой женщины. Дворы знаменитых куртуазных королев того времени - Алиеноры Аквитанской (внучки "первого трубадура" герцога Гильема Аквитанского, бывшей замужем за Людовиком VII Французским, а позже - за Генрихом II Английским) или ее дочери Марии Шампанской и племянницы Изабеллы Фландрской - предстают самыми блестящими центрами рыцарской культуры конца XII века. Именно при их дворах торжественно вершились знаменитые "суды любви".

"Суд любви" в данном употреблении нисколько не метафора. Разбирательства в области любовного права происходили с полным соблюдением всех норм морали и существовавшей тогда судебной практики. Разве только смертных приговоров "суды любви" не выносили.

Вот классический пример решения такого суда. Некий рыцарь страстно и преданно возлюбил даму, "и лишь о ней было все возбуждение духа его". Дама же в ответной любви ему отказала. Видя, что рыцарь упорствует в своей страсти, дама спросила его, согласен ли он достичь ее любви при том условии, что будет исполнять все ее пожелания, каковыми бы они ни были. "Госпожа моя, - ответил рыцарь, - да минует меня толикое помрачение, чтобы в чем-либо я твоим перечил повелениям!" Услышав это, дама тотчас приказала ему прекратить все домогательства и перед прочими восхвалять ее не сметь. Рыцарь вынужден был смириться. Но в одном обществе сей благородный господин услышал, как даму его хулили поносными словами, не смог удержаться и защитил честное имя своей возлюбленной. Возлюбленная, услышав об этом, объявила, что навсегда отказывает ему в любви, так как он нарушил ее повеление.

По этому делу графиня Шампанская "проблистала" таким решением: "Слишком сурова была дама в повелении своем... За любовником же нет провинности в том, что он праведным отпором восстал на хулителей госпожи своей; ибо клятву он дал с тем, чтобы вернее достигнуть любви своей дамы, и потому неправа была она в своем ему повелении более о той любви не ратовать".

И еще одно подобное судебное разбирательство. Некто, влюбленный в достойнейшую женщину, стал настоятельно домогаться любви другой госпожи. Когда цель его была достигнута, "возревновал он об объятиях прежней госпожи, а ко второй своей любовнице спиною обратился". По этому делу графиня Фландрская высказалась следующим приговором: "Муж, столь искушенный в измышлениях обмана, достоин быть лишен и прежней и новой любви, да и впредь бы ему не наслаждаться любовью ни с какой достойной дамой, поелику явственно царит в нем буйное сладострастие, а оно всецело враждебно истинной любви".

Как видим, в сферу влияния женщины вдруг отошла огромная область тогдашней жизни, практически все, что имело значение в отношениях полов. Впрочем, не надо обольщаться. Все свои новые права она приобрела не на пути эмансипации и не в борьбе, а благодаря все той же мужской воле, которая вдруг захотела смирения.

«Суды любви» - Образ женщины Средневековья (vuzlit.com)

1948 год. Суд по бракоразводным процессам, США. Мужчина просит жену простить его

о том что поменялось в отношениях

https://www.youtube....rts/ZeJrWW-Awww

Тут следует сделать отступление, рассказав об одной красивой и благородной замужней даме, мне знакомой, которая отдалась некоему знатному дворянину как из любви, так и из ревности к другой даме, бывшей у него любовницею на содержании. Лежа с ним в постели и наслаждаясь объятиями, она сказала ему: «Ну вот, теперь я могу быть довольна, наконец-то я одержала верх над любовью вашею к такой-то». На что дворянин возразил: «Как может взять верх особа, подчиненная другому и под ним лежащая?» Дама, уязвленная в самое сердце, признает: «Да, вы правы». И тут же проворно из-под него выбирается и, не дав ему опомниться, подминает под себя и усаживается верхом. Вряд ли какой всадник или римский воин вспрыгивал на коня столь резво, как дама эта вскочила на своего кавалера и принялась за работу со словами: «Ну вот, теперь-то я смело могу сказать, что взяла верх над вами, поскольку сижу сверху!» Даме этой не откажешь в остроумии и в смелом бесстыдстве, с каким она обошла своего любовника.

Слыхивал я об одной необыкновенно красивой и добронравной даме, страстно приверженной любовным забавам, но притом столь гордого и независимого нрава, что она не переносила, когда мужчина ложился сверху и таким образом подчинял ее себе; такое она почитала за величайшее унижение и решительно отвергала сей вид покорности и рабства, стремясь всегда и во всем верховодить. И еще одного придерживалась неукоснительно: никогда не отдавалась она мужчине выше себя ростом, боясь, что он, употребив силу, станет вертеть, крутить и ломать ее, как ему вздумается; напротив того, выбирала только равных себе или же низкорослых, коими могла командовать и помыкать в постели, при любовной схватке, не хуже иного военачальника на бранном поле; всем им приказывала она знать свое место и не чересчур усердствовать, а не то прощай любовь или сама жизнь; ни один из них, что стоя, что сидя, что лежа, так и не смог добиться перевеса хоть в какой-нибудь малости, подчинив или унизив даму, если не было на то ее согласия. Отношусь с этим рассказом к суду и мнению тех кавалеров и дам, кого заботит сия сторона любви с ее позами, телоположениями и способами.

Дама эта могла распоряжаться подобным образом, не нанося ни малейшего ущерба хваленой своей чести и горделивому сердцу, ибо, по отзывам некоторых опытных в сем деле людей, существует множество всяких способов и средств добиться покорности и послушания. Вот, не правда ли, жестокая, странная и нелепая причуда гордого женского нрава! Хотя, с другой стороны, и здесь имеется свой резон, ибо нет большего страдания для гордой женщины, чем сознавать себя униженной, попранной, растоптанной; каково ей, при ее достоинстве, думать: «Такой-то сунул меня под себя и всю измял, как тряпку, только что ноги об меня не вытирает, а действует иначе, но одно другого стоит».