Как мы убедились, критическое отношение к русской жизни случалось и случается у талантливых русских писателей. Мы еще не копнули глубоко в этом интересном месте, но если копнем, то на поверхность вывернем и Набокова, и Бунина, и Горького, и Чехова, и Астафьева, и Распутина.
Это не совсем по теме, мы первоначально рассматривали мнение иностранцев о России.
Как мы убедились, критическое отношение к русской жизни случалось и случается у талантливых русских писателей. Мы еще не копнули глубоко в этом интересном месте, но если копнем, то на поверхность вывернем и Набокова, и Бунина, и Горького, и Чехова, и Астафьева, и Распутина.
Это не совсем по теме, мы первоначально рассматривали мнение иностранцев о России.
Как автор темы, я не ограничиваю ее только иностранными источниками. У нас хватает и отечественных.
Как мы убедились, критическое отношение к русской жизни случалось и случается у талантливых русских писателей. Мы еще не копнули глубоко в этом интересном месте, но если копнем, то на поверхность вывернем и Набокова, и Бунина, и Горького, и Чехова, и Астафьева, и Распутина.
Это не совсем по теме, мы первоначально рассматривали мнение иностранцев о России.
Как автор темы, я не ограничиваю ее только иностранными источниками. У нас хватает и отечественных.
Видимо, Лесков имел в виду и тебя, когда рассказывал об англичанине.
Через несколько лет после выхода в свет "Левши" Лесков в открытом письме пояснил редакторам историю создания этого рассказа. В его основе - народная байка, как англичане прислали русскому царю механическую блоху, а в Туле ее подковали. Все остальное - и Левша, и "передайте государю..." это уже вымысел Лескова.
«Сочинение Г. К. Котошихина является одним из ценнейших источников о состоянии Московского государства в середине XVII века». Эту фразу можно прочитать в любой книге по русской истории соответствующего периода. Имеются в виду записки «О России в царствование Алексея Михайловича». Впрочем, у этого сочинения есть разные названия. Его автор, Григорий Карпович Котошихин, был подъячим Посольского приказа, то есть чиновником тогдашнего российского МИДа – среднего ранга. Из Московии он бежал в Польшу.
Сам Котошихин объяснял свой поступок тем, что невольно оказался вовлеченным в боярские распри. А возможно, в нем говорила обида. За четыре года до своего бегства за рубеж он был бит батогами за ошибку в титуле царя, сделанную в официальном документе. Тогда провинившиеся сотрудники МИДа не отделывались выговорами... Батоги явно пошли впрок, ибо целые страницы котошихинского сочинения заполнены перечислением того, как должно подписывать титул государя в обращениях к главам разных держав.
С перебежчиками везде и всегда поступают одинаково. В Польше он давал консультации по вопросам обороноспособности России. Когда польская разведка его высосала, он отправился предлагать свои услуги в Пруссию, а далее – в Швецию. В шведской столице «при ободрении» государственного канцлера графа Магнуса Делагарди он и составил свое описание быта, нравов и политического устройства России.
Если бы Оксана Робски творила во второй половине XVII века, у нее получилось бы то же самое. Авторица рублевских романов знает свой предмет, этого не отнимешь. Котошихин – тоже. Верхушка московского общества изучена им досконально, это была его среда, его работа. Про ценнейший источник авторы учебников и энциклопедий говорят, конечно, не зря.
Но нас интересуют не конкретные факты, а скорее дух сочинения. Котошихин сумел создать на удивление мрачную картину тупого и косного общества. Заказчики, конечно, были удовлетворены. Графу Делагарди с этим документом на руках было куда проще объяснять любые действия против варварской Московии. Ведь это не христианская страна, а просто какая‑то антиутопия Оруэлла!
В13 главах описан быт царского двора, дипломатия Московского государства, войско, домашний быт высшего московского общества. Описан вот так: «Благоразумный читатель! Не удивляйся сему: истинная есть тому правда, что во всем свете нигде такого на девки обманства нет, яко в Московском государстве; а такого у них обычая не повелось, как в иных государствах, смотрити и уговариватися временем с невестою самому».
Метод Котошихина прост и хорошо известен каждому пиарщику. Неправду в лоб говорить нельзя. Все остальное говорить можно. Притом надо хорошо знать, как расставить акценты, и при необходимости креативно представить молоко черным, а ворону – белой.
Котошихин выдвигает на первый план все, чем Россия отличается от Запада. И все, что должно Западу в нашей стране не нравиться. Пообтершись в Германиях и Швециях, он знает, что на зарубежную публику произведет наиболее неприятный эффект, и по обычаю всех пропагандистов эти детали выпячивает.
Русские, писал Котошихин, «породою своею спесивы и непривычны ко всякому делу, поскольку в государстве своем научения никакого доброго не имеют и не приемлют, кроме спесивства, и бесстыдства, и ненависти, и неправды. Для науки в иные государства детей своих не посылают, страшась того. Узнав тамошних государств веры, и обычаи, и вольность благую, начали б они свою веру бросать и приставать к иным».
Заказчику должно было импонировать чувство глухой неприязни этого странного русского к собственной стране. Ход мыслей ясен: если уж поживший на Западе московит так не любит Москву и москвичей, то какие же чувства эта страна должна вызывать у цивилизованного человека! И разбросан по всему сочинению бисер маленьких, но неприятных фактов и фактиков ...
«А иные бояре, брады свои уставя, ничего не отвечают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые». Это о Боярской думе, то есть правительстве России XVII века.
«Да бояре ж, и думные, и ближние люди в домах своих держат людей, мужского полу и женского, человек по 100, и по 200, и по 300, и по 500, и по 1000, сколько кому можно, и дают тем людям жалованье». Тысяча слуг? Да еще на жалованье? Фактологически невероятно, но скопидома европейца подобная широта русской души должна была уколоть завистью. Ну и, конечно, сразу – обвинения в азиатчине.
Австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн посетил Россию дважды — в 1517 и в 1522 годах, проведя в ней в общей сложности девять месяцев. Герберштейна прославили не успехи на дипломатическом поприще, которые были довольно скромными, а изданная на латинском языке книга Rerum Moscoviticarum Commentarii ("Записки о московских делах"), впервые вышедшая в 1549 году, а затем выдержавшая огромное число переизданий.
Многие экскурсы и наблюдения Герберштейна непосредственно связаны с актуальными проблемами европейской политики. Например, в самом начале книги он довольно подробно рассказывает о происхождении титула "царь", принятого Иваном IV в 1547 году, за два года до выхода "Записок о московских делах".
Эта тема была очень болезненной. Дело в том, что царским титулом обладал только император Священной Римской Империи германской нации (а также казанский и астраханский ханы). Принятием царского титула Иван IV претендовал на более высокое положение, чем датский, английский, французский, польский, шведский короли. Понятно, что Европа не спешила признавать этот титул и старалась его игнорировать. Именно в этом контексте следует рассматривать попытку Герберштейна объяснить появление царского титула коммуникационной ошибкой. Герберштейн пишет, что на русском языке слово czar значит то же, что король, а в других славянских языках в этом значении используются слова kral, kyrall или koroll, в то время как czar (caesar) является наименованием императора. Оказавшись в Европе, русские переводчики услышали, что "царь" куда главнее, чем "король", и решили, что их царь главнее всех.
Герберштейн пишет о Московии как об экзотической стране. В его книге масса занятных наблюдений над бытом жителей России. Он рассказывает обо всем: о церковной жизни (исповеди, крещении, праздниках), о способах заключения брака, о зверях, обитающих в Московии, о городах, монастырях, промыслах, обычаях и т. д. Вот, например, что он пишет о семейной жизни московитов: "Любовь между супругами по большей части умеренна, в особенности у мужей именитых и знатных. Это происходит оттого, что они женятся на девушках, которых раньше никогда не видели, а затем, занятые государевой службой, вынуждены бывают покидать жен и в это время пятнают себя позорными связями на стороне".
Вообще, описывая долю русской женщины, Герберштейн не жалеет черной краски: "Они (московиты) не верят в честь женщины, если она не живет взаперти дома и не находится под такой охраной, что никуда не выходит. Заключенные дома, они только прядут и сучат нитки; все домашние работы считаются делом рабов".
Именно у Герберштейна впервые приведена ставшая впоследствии популярной байка про то, как немец женился на русской девушке. Вскоре молодая жена стала выражать недовольство мужем. Она жаловалась, что у нее до сих пор нет "знаков любви", то есть следов от побоев. "Таким образом, немного спустя,— меланхолически продолжает свой рассказ Герберштейн,— он весьма крепко побил ее и признавался мне, что после этого жена ухаживала за ним с гораздо большей любовью. В этом занятии он упражнялся затем очень часто и в нашу бытность в Московии сломал ей, наконец, шею и ноги".
Любопытно, что, по мнению Герберштейна, в России было довольно легко получить развод: "развод они (московиты.— "Деньги") допускают и дают разводную грамоту, однако тщательно скрывают это". Этот рассказ кажется фантастическим, хотя можно догадаться, какая реальность за ним стоит. По всей видимости, австрийский дипломат знал о разводе Василия III с Соломонией Сабуровой, ее насильственном постриге и последующей женитьбе царя на Елене Глинской и воспринял эту историю как нечто типичное, а не экстраординарное.
Довольно экзотические сведения сообщает Герберштейн о российских законах. Он утверждает, например, что в Московии смертная казнь применяется очень редко: "Даже скотоложцы и те не подвергаются смертной казни".
Провести границу между реальностью и национальным стереотипами часто оказывается невозможно. Весьма колоритно Герберштейн описывает, как ведут себя спасающиеся бегством воины разных национальностей: "Московит, как только пускается в бегство, не помышляет уже ни о каком ином спасении, кроме как бегством; застигнутый и пойманный врагом, он не защищается и не просит пощады. Татарин же, сброшенный с лошади, даже тяжело раненый, как правило, отбивается руками, зубами, вообще пока и как может до последнего вздоха. Турок, видя, что лишился всякой помощи и надежды на спасение, покорно просит пощады, бросив оружие и протягивая победителю сложенные вместе руки, чтобы тот связал их".
Трудно сказать, на чем основываются эти обобщения Герберштейна. Но вот что ни минуты не вызывает сомнения, так это рассказ Герберштейна о том, что состоятельный человек никогда не будет ходить пешком и даже в соседний дом поедет на лошади или в крайнем случае поведет ее под узцы: "Правда, зимой, когда лошади скользят по обледенелым дорогам, это правило может нарушаться, и на небольшие расстояния люди начинают ходить пешком". Понятно, что подобные описания не исчерпывают русскую жизнь XVI века. Перед нами набор случайных ярких картинок, которые бросились в глаза стороннему наблюдателю.
Положение поселян весьма плачевно и потому, что их имущество предсотавлено хищению знатных лиц и воинов, которые в знак презрения называют их крестьянами или "черными людишками". Как бы ни был беден знатный человек, он все же считает для себя позорным и бесчестным работать собственноручно.
Может быть, причиной столь сильного корыстолюбия и бесчестности является сама бедность, и государь знает, что его подданные угнетены ею, а потому смотрит сквозь пальцы на их проступки и бесчестность, как на не подлежащие наказанию.
Торгуют они с великими обманами и коварством, и дело не обходится без большого количества разговоров... Мало того, желая купить какую-нибудь вещь, они оценивают её, с целью обмана продавца, менее чем в половину стоимости, и держат купцов в колебании и нерешительности не только по одному или два месяца, но обыкновенно доводят некоторых до крайней степени отчаяния. Но тот, кто знает их обычаи, не обращает внимания на коварные слова, которыми они уменьшают стоимость вещи и затягивают время, или делает вид, что не обращает внимания; такой человек продает свои вещи без всякого убытка.
Роста в общем московиты среднего, но отличаются крепким и очень тучным телосложением. Глаза у них серые, бороды длинные, ноги короткие и животы большие. Они ездят верхом с сильно поджатыми ногами и весьма искусно пускают стрелы даже и тогда, когда бегут, и враг у них сзади.
Они [московиты] никогда не занимались философией, познанием звезд и прочими науками, а также настоящей медициной. за врача выдает себя всякий заявляющий, что он неоднократно наблюдал действие какой-нибудь несколько менее известной травы.
У них отнюдь не персидская манера принимать гостей. Как только посторонний придет в дом, муж представляет ему свою жену; гость целует ее, и это считается вежливостью, оказанной мужу.
Хотя отцы невест при заключении брачного договора требуют обычно, чтобы муж не стегал жену плетью, тем не менее просто невозможно поверить, до чего москвитянки любят, чтобы их били. Жена не верит, что сердце мужа принадлежит ей, если он ее не колотит. Тогда его поведение считается свидетельством непростительного равнодушия. Вот Письмо, которое одна москвитянка написала недавно своей матери:
«Любезная матушка!
Я самая несчастная женщина на свете; чего я только не делала, чтобы муж полюбил меня, а мне это так и не удалось. Вчера у меня дома была пропасть дел, а я ушла со двора на весь день, надеясь, что по возвращении он меня здорово отколотит, а он не сказал мне ни слова. Вот у сестры совсем не так: муж бьет ее всякий день; она не может взглянуть на мужчину, чтобы муж тотчас же ее не оттрепал; они крепко любят друг друга и живут в полном согласии.
Она очень чванится этим, но я-то уж не дам ей долго надо мной куражиться. Я решилась любой ценой заслужить любовь мужа: я так буду его бесить, что ему волей-неволей придется проявить свои чувства. Про меня не будут говорить, что меня не бьют и что дома меня никто даже не замечает. При малейшем щелчке по носу, который он мне даст, я примусь голосить изо всех сил, чтобы подумали, что он бьет меня по-настоящему, а если кто-нибудь из соседей прибежит на помощь, я его, ей-ей, задушу. Умоляю вас, любезная матушка, растолкуйте вы моему благоверному, что он обращается со мной дурно. Ведь вот батюшка, такой хороший человек, поступал совсем иначе: помнится, мне иногда казалось, когда я была маленькой, что он даже слишком вас любит.
Скандальный французский путешественник маркиз Астольф де Кюстин, в своей книге "Россия в 1839 году" раскритиковал в нашей стране все, до чего только смог дотянуться. Помимо прочего, Кюстин оставил следующие описания женщин (преимущественно простых, из народа):
"(...)те, кто мне попадались, мало привлекательны; вид у них забитый. Странная вещь! мужчины заботятся о своем туалете, женщины же относятся к нему с небрежением. Быть может, причина в том, что мужчины прислуживают знатным вельможам".
Кюстин подробно разглядел детали мужской и женской одежды, однако сделал странные выводы, а что же, женщины разве не прислуживали вельможам? В некоторых сферах даже намного больше больше мужчин (домашняя прислуга и тп).
"У простолюдинок тяжелая поступь; ноги их обуты в уродливые сапоги грубой кожи; и лица, и стан их лишены изящества; даже у молодых землистый цвет лица, особенно бросающийся в глаза на фоне свежих лиц мужчин."
Если люди живут в одной местности и в одинаковых условиях, то почему у одного пола лица свежие, а другого землистые? Очевидная предвзятость, так не бывает.
"(...)Женщины из народа носят короткую куртку, распахнутую на груди и отороченную мехом, чаще всего рваным и свисающим клочьями. Наряд этот был бы неплох (...) не отличайся большинство его владелиц уродливой фигурой и отвратительной нечистоплотностью(...)".
Если перефразировать Кюстина, то своим уродством женщины из народа портят даже свои некрасивые наряды. Тут, как говорится, даже нечего добавить.
"(...)Вообще, повторяю, в Петербурге красивые женщины встречаются редко, однако в большом свете изящество и обаяние с успехом возмещают недостаточную правильность черт и стройность форм (...)".
Даже светские красавицы показались ему недостаточно правильными и стройными. Предположим, что житель Аляски попал бы куда нибудь на Мадагаскар, наверное он тоже считал бы всех окружающих некрасивыми, но читаем следующий отрывок:
"(...)Во всех классах русской нации красивые мужчины встречаются чаще, чем красивые женщины(...)".
Мне кажется в этом месте господин де Кюстин выдал себя с головой). Далее, он начинает повторяться, это похоже на известный прием, когда некая мысль, которая должна быть внедрена в сознание, повторяется множество раз:
"(...)До сих пор я ни разу не встречал на улице простолюдинки, которая бы показалась мне красивой; подавляющее же большинство их, по-моему, на удивление уродливы и до отвращения нечистоплотны(...)".
В середине книги он вообще пишет, что не понимает, как такие страшные женщины, являются матерями и жёнами таких красивых мужчин:
"(...)Странно подумать, что именно они -жены и матери мужчин с такими тонкими и правильными чертами, с греческим профилем, так изящно и гибко сложенных, как видишь это даже в низших классах русской нации(...)".
Очень бедные или опустившиеся люди могут плохо выглядеть в любой стране, но утверждать, что даже среди подобных людей, один пол прекрасен, а другой ужасен, просто какая то нелепость. И ведь этим утверждениям верили.
"(...)Но что вам сказать о женщинах? Все те, что встречались мне до сих пор, выглядели отталкивающе. В этой своей поездке я надеялся увидеть хоть несколько красивых селянок. Однако здесь, как и в Петербурге, они толсты, низкорослы(...)".
Это уже описание женщин центральной части России (Кюстин посетил также Москву и Нижний Новгород), тот же пренебрежительный тон. Опять бросается в глаза однотипность изложения. Как я уже отмечал, нужная мысль повторяется многократно, для того, чтобы читатель ее непременно запомнил.
(...)Без сомнения, ни в одной стране прекрасный пол так не отвергает всякое кокетство, как крестьянки в России (...)".
Эту фразу можно считать завершающим аккордом того, что хотел сказать Кюстин о русских женщинах, я пропустил некоторые повторы из его книги (но ничего важного по смыслу из того, чего здесь не было бы написано) и пространное восхищение дочерьми Николая I, они были пожалуй единственными особами женского пола, которым Кюстин дал лестную оценку (но не забываем, что дочери царя были по сути немками).
