Битва при Киноскефалах занимает в военной истории особое место. Отчасти - потому, что это было первое масштабное полевое сражение римских легионов и македонской фаланги, отчасти - потому, что в ней решилась судьба Македонской державы.
Традиционно считается, что фаланга и легионы впервые столкнулись на поле боя при Киноскефалах, и именно эта битва показала полное превосходство римской тактики над македонской. Это не совсем так. Ранее фаланга и римляне уже сталкивались в бою, но это были локальные стычки или бои на пересеченной местности, целью которых не был разгром противника. О превосходстве какой-то одной стороны говорить было нельзя. Само сражение при Киноскефалах также не показало превосходства легионного вооружения и тактической концепции над фалангой. Скорее речь может идти о неудачном управлении боем со стороны македонского царя и грамотных действиях римского полководца.
Римляне
Командующий римской армией Тит Квинкций Фламинин был человек в высшей степени честолюбивый и жадный до славы. В Ганнибалову войну он служил под командованием Марцелла и в весьма молодом возрасте был наместником взятого Тарента. Год назад Тит с трудом, вопреки всем обычаям и в нарушение порядка занятия должностей (ему не было еще 30 лет при возрастном цензе в 43 года) добился избрания консулом и получил направление в Македонию. Год войны прошел без решительных результатов. В январе истек срок полномочий, и Тит Квинкций Фламинин был готов скорее заключить мир, чем передать командование и славу победы новому консулу. Сенат разрешил молодому аристократу продолжать войну, но направил в помощь двух легатов, которые командовали армией раньше. Поэтому римский полководец стремился навязать македонской армии решительное сражение.
Римское военное искусство в это время находилось на подъеме. После победы над Ганнибалом считалось, что римская армия сильнее любой другой, а римское военное искусство - самое лучшее. Военачальники имели большой опыт войны против регулярной армии, в войсках было много опытных бойцов, и Фламинин при вступлении в должность смог усилить войско 3000 ветеранов Сципиона. Силы римлян в битве при Киноскефалах нам известны: это была усиленная греческими контингентами консульская армия, в которую входили 2 легиона и приписанные к ним когорты союзников.
Легион, во главе которого стояли поочередно 6 избранных в народном собрании военных трибунов, состоял из трех линий: 10 манипулов гастатов, 10 манипулов принципов (в каждом по 120 чел.) и 10 манипулов триариев (по 60 чел.), к которым были приписаны 1200 велитов и 10 турм конницы (300 всадников). Вооружение легионера было по греческим меркам облегченным: вместо полотняного панциря-котфиба или бронзового торакса римские воины носили боевой пояс и небольшой италийский нагрудник-пектораль на чересплечных ремнях. На голове носили облегченный в сравнении с греческими образцами шлем монтефортинского типа. Поскольку это была очень ненадежная защита в ближнем бою, для прикрытия тела использовали большой (120х75 см) овальный щит-скутум. Наступательное оружие включало тяжелый дротик-пилум и меч. Средиземноморский колющий гоплитский меч был во время Ганнибаловой войны заменен на кельто-иберийский "испанский гладиус" - мощный рубящий меч длиной 65-70 см, удары которого оставляли широкие кровоточащие раны. Велит носил круглый кожаный щит-парму, дротики и меч. Римская конница с битвы при Каннах не изменилась - это была все та же ездящая пехота, готовая схватиться с врагом, драться в пешем строю, но неспособная к конному бою.
Приписанные к легиону союзники (3000 тяжелой пехоты, 1200 легкой пехоты и 900 всадников) имели ту же организацию и вооружение, что и римляне, и сводились в союзную алу ("крыло"), которая в бою стояла на внешнем фланге легиона, образуя крыло боевого порядка. Во главе союзной алы стояли три римских префекта.
Всего в крыло армии входило 6000 тяжелой пехоты, 2400 легкой пехоты и 1200 всадников, а в армии в целом было 12 000 тяжелой пехоты, около 5 000 легкой пехоты, 2 400 всадников. Место консула было или в центре атакующего крыла (между легионом и алой), или между внутренним флангами легионов. Командовавший легионом трибун шел в центре легиона рядом с легионным значком, остальные трибуны управляли линиями боевого порядка. Команды подавали сигналами труб.
Дополнительно армию Фламинина входили этолийские союзники - 6000 пехоты и 400 всадников. Пехота этолийцев была плохо приспособлены к регулярному сражению: вооружение воина составляли легкий щит, меч и праща или дротики. Этолийская конница также не умела сражаться в строю и была сильна в рассыпном бою. Наконец, в распоряжении римлян были трофейные карфагенские боевые слоны - мощная боевая сила, которой римляне совершенноне умели пользоваться.
Македонцы
Царь Македонии Филипп V был, в отличие от Фламинина, опытным и умудренным жизнью политиком, полжизни воевавшим со своими свободолюбивыми соседями - греками и иллирийцами, не столько даже ради умножения царства, сколько для поддержания политического равновесия на Балканах. Победа в битве означала для него повышение своего авторитета на Балканах и выигрыш кампании, а поражение - угрозу независимости и унизительный мир на радость греческим городам. Для него это была уже вторая война с Римом, и царь на примере Карфагена знал, какими бывают условия мира с Римом: выдача флота, резкое сокращение войска, отказ от самостоятельной внешней политики.
Основой македонской армии была фаланга. Воин-фалангит был вооружен 6-метровой пикой-сариссой с тяжелым подтоком и узким кинжальным наконечником, предназначенным для пробивания полотняного доспеха. Дополнительным оружием служил греческий меч-ксифос с узким лавролистным клинком длиной до 60-65 см и массивной рукояткой. Это было оружие для боя в тесноте фаланги, им было удобно наносить короткие колющие и вспарывающие удары в незащищенные лицо и бедра врага. В бою щит-аспис диаметром около 70 см подвешивался на предплечье и шейном ремне, а в руках воин держал наперевес сариссу. В доспех входил шлем фракийского типа с вытянутым яйцевидным наголовьем, козырьком и развитыми нащечниками, хорошо защищавшими от рубящих и колющих ударов в лицо. Первые ряды фаланги носили греческий бронзовый торакс с фестонной юбкой-птерюгоном и поножи, в глубине фаланги воины ограничивались полотняным котфибом, широким боевым поясом и "ификратовыми сапогами" - высокими шнурованными башмаками с открытыми пальцами.
Минимальной тактически самостоятельной частью фаланги была спейра - отряд в 256 воинов, состоявший из 16 вставших рядом "в колонну по 16" рядов из 16 фалангитов. Командиры спейры (спейрарх, тетрархи, лохаги) стояли в первом ряду. Последнюю линию образовывали замыкающие-ураги. За строем стояли обеспечивающие управление ураг (фактически именно он передавал фаланге полученные приказы), адъютант-гиперет, вестник-стратокерик, сигнальщик-семейофор с сигнальным флагом на древке, трубач-сальпинктес Строй фаланги (16 000 щитов) образовывала линия спейр, сведенных на постоянной основе в хилиархии (около 1000 чел.) и стратегии, каждой из которых придавались свои ураги, сигнальщики, семейофоры и др. Максимальной структурной единицей фаланги было крыло, имевшее собственное управление.
2000 пельтастов были элитным формированием и заняли в македонской армии место Александровых гипаспистов. Это были воины в облегченном доспехе, аналогичном доспеху воинов в глубине фаланги. Вместо сарисс они были вооружены длинными копьями, ксифос как правило заменялся на мощную, удобную в рассыпном строю махайру. Пельтасты были способны вести бой как в фаланге, так и в рассыпном строю. В боевом порядке армии пельтасты вставали на правом фланге фаланги. Слева фалангу прикрывали до 1500 входивших в армию греческих наемников, вооруженных аналогично македонским пельтастам.
Элитным формированием легкой пехоты были 2000 наемников-фракийцев, вооруженных махайрами (это было их национальное оружие), луками или дротиками. Защитным снаряжением для них служил щит-пельта в виде полумесяца. Другим подразделением легкой пехоты были 2000 иллирийцев племени траллов с дротиками и мечами.
Македонская конница (1000 всадников) считалась лучшей в Европе: это были тяжеловооруженные воины-аристократы, действовавшие в плотном строю. Их доспех, в целом аналогичный гоплитскому, включал также набедренники и наруч, который (вместо щита) полностью закрывал левую руку, которая держала поводья. Правая рука также имела дополнительную защиту. Шлем беотийского типа (бронзовое оголовье с обмятыми полями) позволял смотреть вниз, действуя копьем или махайрой. Также в плотном строю действовали менее тяжело снаряженные фессалийские всадники (1000 чел.).
Место царя на поле боя определялось традицией и необходимостью уравления войсками. Как правило царь вел в бой стоявшую на правом крыле конницу во главе царской илы, или шел в атаку в строю пельтастов, которые вставали справа от фаланги и в свою очередь прикрывались справа македонской конницей и фракийцами. Традиционно весь ход боя определялся ударом правого крыла, тогда как левое, в которое обычно входили левое крыло фаланги и пристроенные к нему слева наемники-пельтасты (не македонские), наемная легкая пехота (критяне, иллирийцы и др.) и фессалийская конница, оставалось без внимания царя и требовало отдельного командования..
Марш
Обе стороны зимой 197 года до Р.Х. готовились к бою на Фессалийской равнине. Римляне стремились выдавит царя на север, в Македонию, и изолировать его гарнизоны в Греции. Филипп в свою очередь, хотел сохранить за собой Фессалию и прикрыть Темпейский проход в Македонию. В 50 стадиях от Феры на Фтиотийской равнине произошло столкновение авангардов, закончившееся победой этолийской конницы. Филипп решил покинуть "славную жен красотою", заросшую садами и перегороженную каменными заборами Фтиотиду и выйти в более удобную для фаланги Скотусу. Фламинин понял его замысел и двинулся параллельным маршем по южную сторону гряды каменистых холмов. В первый день Филипп дошел до Онхесты, а Фламинин до Эретрии, на второй Филипп расположился у Меламбии, а Фламинин у Фетидия (Фарсала). Вечером пошел сильный ливень с грозой, а утром поднялся сильный туман.
Завязка боя
Филипп с утра выступил с поход, но из-за тумана решил вернуться в лагерь. Для прикрытия со стороны Киноскефал, за которыми мог находиться враг, он отправил эфедрию - сторожевой отряд не более 1000 - 2000 чел. Основная часть войска, выставив сторожевые посты, осталась в лагере. Значительная часть воинов была направлена на сбор фуража для конницы.
Тит Квинкций Фламинин, также не знавший о движении противника, решил разведать обстановку на гряде холмов, отделяющих его от македонцев. Для этого были выделены экстрординарии - отборные 10 турм союзнической конницы (300 всадников) и 1000 легких пехотинцев.
На перевале римляне внезапно увидели македонскую заставу. Бой между ними начался с отдельных стычек, в которых велиты были опрокинуты и с потерями отступили по северному склону. Фламинин немедленно направил к перевалу под командованием 2 римских трибунов 500 этолийских всадников Евполема и Архедама и 1000 этолийских же пехотинцев. Смятые македонцы отошли с гряды на вершины холмов и обратились к царю за помощью.
Филипп, который намеревался оставаться весь день в лагере, решил помочь своим воинам и направил на перевал наиболее подвижную и маневренную часть войска.В бой вступили македонская конница Леонта (1000 всадников), фессалийская конница Гераклида (100 всадников) и наемники под командованием Атенагора - 1500 греческих пельтастов и легковооруженных и, возможно, 2000 траллов. Этими силами македонцы опрокинули римскую и этолийскую пехоту и погнали их вниз по склону, а сильная в рассыпном бою этолийская конница схватилась с македонцами и фессалийцами. Легковооруженная пехота бежала до подножия горы.
Прибывшие вестники заявили Филиппу, что враг бежит, не в силах сопротивляться, и случай просто нельзя упускать - это его день и его счастье. Филипп, недовольный неопределенностью обстановки и несвоевременностью битвы и и случайностью ее места, собрал остававшиеся у него войска. Он сам повел на гряду правое крыло войска: правое крыло фаланги (8000 фалангитов), 2000 пельтастов и 2000 фракийцев. На гребне холмов царь перестроил войска из походного порядка, развертываясь влево от перевала и занимая господствующую над перевалом высоту.
Также недовольный неизбежностью и внезапностью битвы, Тит выстроил войско: на флангах отряды конницы и союзные алы, в центре римские лигионы. Впереди для прикрытия выстроились рассыпным строем 3800 велитов. Фламинин обратился к войску и объяснил, что враги - это битые уже македоняне, все величие которых держится не на мощи, а на одной лишь славе. Он возглавил левое крыло войска - справа 2-й легион, левее 2-я союзная ала, впереди вся легкая пехота, этолийцы, вероятно, на фланге легиона (всего 6000 тяжеловооруженных, около 3800 велитов и до 4000 этолийцев), - встал в центр и повел на помощь разбитым этолийцам. Правое крыло, перед которыми вместо велитов встала линия слонов, осталось на месте.
Фламинин довел войска до места сражения, увидел отступающих этолийцев и немедленно, не отводя легковооруженных за линию манипулов, атаковал противника. Римляне подошли к избивающим легкую пехоту и этолийскую конницу македонцам, велиты метнули пилумы и начали рубиться мечами. Численный перевес снова оказался у римлян. Теперь против 3500 - 5500 пехотинцев и 2000 всадников вели бой около 8000 пехоты и 700 всадников. Перемешанные в преследовании ряды македонской и фессалийской конницы и легковооруженных не выдержали удара и откатились наверх под защиту Филиппа.
Столкновение
Царь отвел отступающую толпу на правый фланг, не тратя время на отделение конницы от пехоты. Затем он удвоил глубину фаланги и пельтастов и сомкнул их ряды вправо, освобождая место для развертывания поднимающегося на гребень левого фланга. Правое крыло фаланги было выстроено в 32 шеренги по 128 человек. Филипп встал во главе пельтастов, на правом фланге встали фракийцы, еще правее развертывались отступившие легковооруженные пехотинцы и конница. Слева правое крыло фаланги не было прикрыто ни левым крылом фаланги (оно поднималось следом в походном строю), ни пельтастами. Македонское войско было готово к бою - 10 000 в строю, до 7 000 в рассыпном строю, 2 000 всадников.
Тит Квинкций Фламинин пропустил легковооруженную пехоту между рядами манипулов, перестроил тяжелую пехоту в шахматный порядок и повел их в атаку - 6 000 в строю, до 8 000 в рассыпном строю, до 700 всадников. Филипп скомандовал опустить сариссы, и фаланга ощетинилась кинжальными наконечниками сарисс. Наступила кульминация битвы.
Римляне, привыкшие опрокидывать варварскую фалангу градом пилумов, наткнулись на непробиваемую стену. В грудь каждому легионеру было направлено 10 сарисс, которые наносили глубокие кровоточащие раны, и римляне валились на влажную от дождя каменистую землю, будучи неспособными даже причинить ущерб македонцам. А фаланга шла вперед ровным шагом, македонцы кололи вперед взятыми наперевес сариссами, и только внезапное сопротивление посланному вперед копью означало для воина пятой-шестой шеренги, что он попал во врага. Встретив отпор, 2-й легион и союзники с этолийцами начали откатываться назад. Этолийцы еще пытались рубиться с фалангой, но деморализованные римляне просто побежали.
Сражение было в сущности проиграно римлянами. Царь Филипп быстро наступал. На правом фланге у рвущегося вперед правого крыла македонцев шли приведенные в порядок пельтасты, легковооруженние и наемники под командованием Афинагора. Там же приводили в порядок лучшую на Балканах конницу Гераклид и Леонт. Никанор Элефас выводил на гребень холмов, спускал вниз и последовательно разворачивал в боевую линию левое крыло фаланги.
Если бы в этот момент Филипп смог ввести в бой конницу, отступление левого крыла римлян превратилось бы в избиение, и избежать разгрома им было бы очень тяжело. Римляне должны были иметь еще около 1800 не участвовавших в бою всадников, но качество италийских всадников не шло в сравнение с македонской или фессалийской: это была все та же ездящая пехота, что и при Каннах. Чтобы сохранить боевые порядки правого крыла, римлянам пришлось бы пропустить мимо себя преследуемые македонской конницей остатки 2-го легиона и встретить удар перестроенного фронта фалангитов, которые по предводительством царя только что разгромили врага и к которым пристраивалось свежее левое крыло фаланги.
Существовала еще некоторая надежда на удар боевых слонов, но римляне хорошо знали, что этот род войск бессилен против дисциплинированной и хорошо вооруженной тяжелой пехоты. Более того, единственный известный римлянам способ использования слонов предполагал их атаку перед фронтом собственной пехоты, а сомкнутая фаланга ударами сарисс (как это произошло в битве на Гистаспе) заставила бы животных повернуть обратно на римский строй, превращая его в толпу охваченных паникой людей. Однако Филипп продолжал преследование, не обращая внимания на незащищенный левый фланг своего крыла и развертывание второй части фаланги.
Перелом
Фламинин не стал дожидаться разгрома, а повернул лошадь и поехал к правому крылу, которое только и могло спасти ситуацию. И в этот момент консуляр обратил внимание на построение македонской армии: левое крыло в походном порядке отдельными спейрами переваливало через гребень холмов и начало спускаться с перевала, чтобы развернуться в боевой порядок слева от преследующего бегущих царя. Прикрытие конницей и пельтастами отсутствовало - все они шли на правом фланге успешно наступающего правого крыла Филиппа
Тогда Тит Квинкций Фламинин предпринял атаку, которая изменила ход сражения. Он вывел стоявшее в стороне от битвы правое крыло и двинул правое крыло (60 манипулов - около 6000 тяжеловооруженных) на поднявшееся на гряду левое крыло македонцев. Впереди боевого порядка шли слоны.
Это был перелом в ходе сражения. Построенные в походный порядок фалангиты не имели возможности на узкой дороге последовательно повернуть фронт навстречу противнику и начали беспорядочно отступать, не дожидаясь удара слонов и града пилумов. Никанор Элефас то ли надеялся восстановить управление на гребне холмов, когда фаланга оторвется от римлян, то ли поддался общей панике.
Римляне бросились преследовать. Один из трибунов удержал 20 манипулов и развернул их в тыл продолжающему преследование разбитого неприятеля Филиппу. Поскольку эти манипулы не участвовали в преследовании бегущих (отозвать их назад не смогла бы и римская дисциплина), следует предположить, что они находились в 3-й линии, и это были 10 манипулов триариев и 10 манипулов принципов или триариев союзников - всего около 1200 - 1800 чел.
На левом фланге Филиппа прикрытие отсутствовало - левое крыло так и не успело пристроиться, а легкая пехота оставалась на правом фланге. 20 манипулов ударили во фланг наступающему правому крылу Филиппа и остановили его продвижение. Даже в этой ситуации у Филиппа был шанс остановить атаку врага и сохранить управление. Дело в том, что спейры перед атакой удвоили строй, а удвоение производилось отводом во вторую линию четных рядов. В первой шеренге второй линии шли протостаты - командиры рядов, умеющие держать равнение и выполнять строевые эволюции. Умели это делать и гемилохиты - командиры полурядов, стоявшие при расчете в 8-й (в данном случае - в 24-й) шеренге. Существовала возможность вывести из боя несколько "полуспейр" левого фланга под командованием урагов, повернуть их лицом к противнику, вытягивая фронт, перестроить в 8 шеренг (для этого гемилохиты выводили задние полуряды в промежутки между передними полурядами) и встретить атаку линией сарисс. Но для этого было нужно, чтобы царь управлял боем, а не гнался за бегущими легионерами.
Но прикрытия на левом фланге не было, и македонцы оказались в тяжелом положении. Командиры находились или далеко впереди или в середине строя, и выбраться не могли. Ураги погибли в первые мгновения схватки. Развернуться в глубоком строю было очень трудно: надетые на локоть асписы и огромные сариссы в ближней схватке были бесполезны и цеплялись за снаряжение. Полотняный котфиб, который носили воины задних рядов, плохо защищал от рубящих ударов недавно принятого на вооружение легионов широкого гладиуса. Но и теперь фаланга держалась за счет плотности строя и тяжелого вооружения, и остановившиеся фалангиты, бросая ставшие бесполезными сариссы, отбивались от наседающих с тыла и фланга мечников-римлян короткими ксифосами. Левый фланг крыла еще сохранял способность к спонтанному, неорганизованному перестроению лицом к противнику. Однако фаланги движение вперед остановилось, а македонская конница так и не была выведена для прелседования из толпы на правом фланге. Когда трибуны привели в порядок 1-й легион, и бой с фронта возобновился, фалангиты дрогнули и побежали.
Отступление
Только теперь царь выбрался из строя с небольшой группой всадников и пельтастов, огляделся и понял, что битва проиграна. Левое крыло беспорядочно откатывалось к гребню холмов, а правое было охвачено с фронта и тыла и стремительно превращалось в толпу беглецов. Тогда царь собрал вокруг себя верных фракийских наемников и пельтастов-македонцев и начал быстро отходить к перевалу, чтобы там восстановить управление хотя бы левым крылом. И здесь еще была надежда избежать разгрома - только бы успеть перестроиться на холме и повторить атаку сариссами. При неудаче можно было хотя бы организованно отойти в лагерь. Но когда царь добрался до вершины, римляне догнали наконец отступающее левое крыло, и деморализованные фалангиты, видя перед собой слонов и строй легионеров, начали поднимать сариссы в знак сдачи. Фламинин попытался избежать избиения и принять капитуляцию, но солдаты уже догнали расстроенные ряды македонцев, и началась бойня. Толпа хлынула на перевал, побежала по склону холмов и смела царский отряд. Вот теперь разгром стал неминуем.
Итог
Римляне преследовали врага недолго, пока они гнались за македонцами, их союзники-этолийцы разграбили захваченный лагерь. Вечером и ночью царь оторвался от преследования, отошел в Темпейскую долину, собрал беглецов и оставшимися войсками запер проход в Македонию. Начались мирные переговоры.
Фламинин объявил о 8000 убитых и 5000 пленных македонцев - в основном из фаланги. Было объявлено, что потери римлян составили 700 человек; были ли включены в это число этолийцы, неясно. Было выкуплено по греческим городам 1200 римлян из числа захваченных и проданных в рабство Ганнибалом. В триумфе пронесли 3 730 либр золота, 43 270 либр серебра, 14 500 македонских статеров. Предполагаемая контрибуция должна была составить 1000 талантов - 3 200 кг золота и серебра.
Этолийцы, вызывая заслуженное возмущение Фламинина, всячески поносили Филиппа и хвастали победой над македонцами. В ответ на очередное оскорбительное стихотворение царь написал двустишие:
Здесь без коры, без листвы возвышается кол заостренный. Путник, взгляни на него! Ждет он Алкея к себе.
Филипп V выдал римлянам флот, отвел гарнизоны из греческих городов, обязался консультироваться с Римом в проведении внешней политики. Армия была сильно сокращена. Каждый год царь набирал из крестьян новобранцев, проводил обучение боевому строю и распускал по домам, сохраняя видимость немногочисленного войска. Через 30 лет его сын Персей имел в строю 32 000 фалангитов и деньги на 10 лет войны.
Может, эта победа римлян и случайна. Ну а как же Персей? Ему ведь тоже не повезло?
Она закономерна. Фаланга страшна во фтонтальном ударе, но её можно смять с флангов и преимущества глубокого построения теряются. Именно так и расколошматили македонян, в лоб их атаковать стрёмно было. Кстати, после этой битвы римляне набрались пренебрежения к катафрактариям, а впоследствии Красс от ни выхватил по полной программе.
Фаланга не одержала в столкновении с римскими легионами ни одной победы. Даже при Гераклее - первом столкновении македонской фаланги с римлянами победа была достигнута за счет введения в бой слонов. Битва при Аускуле - применение комбинированной фаланги - также не помогло эпирскому царю. А вот откуда это там получились катафрактарии неясно. . .
победа римлян над победоносным крылом Филиппа была достигнута в первую очередь из-за невозможности ведения боя фалангой на пересечённой местности. Как раз из-за этого, а не из-за увлечения преследованием, фаланга не смогла нормально развернуться. Эта битва показала, что хотя во фронтальной атаке фаланга непобедима, римские манипулы лучше приспособлены к ведению боя в любой местности.
победа римлян над победоносным крылом Филиппа была достигнута в первую очередь из-за невозможности ведения боя фалангой на пересечённой местности. Как раз из-за этого, а не из-за увлечения преследованием, фаланга не смогла нормально развернуться. Эта битва показала, что хотя во фронтальной атаке фаланга непобедима, римские манипулы лучше приспособлены к ведению боя в любой местности.
Фаланга непригодна не для сражения на пересеченной местности, а для противостояния расчлененному боевому порядку. В данном случае легиону. И дело не в том, на пересеченной местности она вступает в бой, или на равнине - как при Пидне или Херонее - итогом ее наступления является искривление боевой линии, а впоследствии и ее разрыв.
Фаланга непригодна не для сражения на пересеченной местности, а для противостояния расчлененному боевому порядку. В данном случае легиону. И дело не в том, на пересеченной местности она вступает в бой, или на равнине - как при Пидне или Херонее - итогом ее наступления является искривление боевой линии, а впоследствии и ее разрыв.
Это также одна из причин поражения Филиппа, но главная причина - фаланга на пересечённой местности, особенно при атаке разрывается на части и в разрывы вклиниваются более мелкие и подвижные части, таким образом, подходя вплотную к сариссофорам и завязывая бой на мечах. При чём даже малеёшее препятствие (небольшой кустарник, несколько булыжников) так губительно действовало на фалангу.
Это также одна из причин поражения Филиппа, но главная причина - фаланга на пересечённой местности, особенно при атаке разрывается на части и в разрывы вклиниваются более мелкие и подвижные части, таким образом, подходя вплотную к сариссофорам и завязывая бой на мечах. При чём даже малеёшее препятствие (небольшой кустарник, несколько булыжников) так губительно действовало на фалангу.
Не только на пересеченной местности, но даже и на ровной. Пример - вся та же битва при Пидне. Там фаланга образовала разрывы из-за неравномерного наступления на противника, что и понятно - гораздо легче стоять на месте и выдерживать натиск, чем наступать сплошным строем самой... Кроме того могла иметь место различная подготовка фалангитов в сравнении с пельтастами, стоявшими по флангам.
Сообщение отредактировал MARCELLVS: 23.04.2012 - 23:19 PM
Фаланга не одержала в столкновении с римскими легионами ни одной победы. Даже при Гераклее - первом столкновении македонской фаланги с римлянами победа была достигнута за счет введения в бой слонов. Битва при Аускуле - применение комбинированной фаланги - также не помогло эпирскому царю. А вот откуда это там получились катафрактарии неясно. . .
Интересная мысль. Особенно если учитывать многократное численное преимущество римлян в битвах против Пирра. И еще если учитывать, что против Пирра велась война силами одновременно Рима и Карфагена. А еще интересней становится, когда узнаем, что несмотря ни на что Пирр одержал 2 победы в 3 жестких столкновениях с римлянами, и постоянно бил на суше карфагенян. Другой случай предоставил спартанец Ксантипп.
Интересная мысль. Особенно если учитывать многократное численное преимущество римлян в битвах против Пирра. И еще если учитывать, что против Пирра велась война силами одновременно Рима и Карфагена.
Действительно интересно - как это альтернативщикам успех Задорного покоя не дает! Ну для начала о Гераклее – там против консульской армии Левина (ок. 20 000 чел.) Пирр вывел армию, к которой присоединил многих тарентинцев (Plut. Pyrrh. 16). Точно также его армия определяется как «крупная и неодолимая» и Дионом Кассием (IX, 40). Потери – от 15 000 до 7 000 у римлян и от 13 000 до 4 000 у Пирра. (Plut. Pyrrh. 17) Победа Пирра в данном сражении как известно была одержана исключительно благодаря слонам. (Plut. Pyrrh. 17; Eutrop. II, 11; Flor. I, 13; Zonar. VIII, 3). Таким образом несмотря на поражение римлян фаланга своих преимуществ не показала…
В сражении при Аускуле Пирр уже озаботился модернизацией своей фаланги (явно неудовлетворенный ее боевыми функциями), которая заключалась в комбинированном использовании отрядов македонских фалангитов, поставленных вперемежку с отрядами италийских союзников (Polyb. XVIII, 28). Плутарх (подтверждаемый Дионисием) сообщает о 15 000 погибших с обеих сторон. Фронтин (II, 3) говорит о том, «что с обеих сторон здесь было 40 000; Пирр потерял половину войска, римляне не досчитались 5 000». Вероятно несколько перестарался с данными сам Дионисий, приписав римлянам и Пирру армию в 70 000 человек – однако и он подтверждает, что Пирра выбили из его лагеря и он был вынужден отсиживаться на холме без всего необходимого, вследствие чего у него скончалось множество раненый. Евтропий (II, 12) уточняет, что Пирр соединился «с самнитами, луканами и бруттами» - то есть численность его армии действительно была большой. Он дает у римлян две консульские армии – то есть не менее 40 000 человек; потери по его данным – 20 000 у Пирра и 5 000 у римлян.
При Беневенте Пирр изначально имел своих войск 20 000 пехоты и 3 000 конницы, плюс пополнение от тарентинцев (Plut. Pyrrh. 25). Дионисий (XX, 10) свидетельствует – «Ведь не каким-то слабым и неподготовленным войском он располагал, а самым мощным из имевшихся тогда у эллинов и прошедшим горнило многочисленных войн, и количество имевшихся тогда у него воинов не было малым, но даже втрое большим, чем у противника, и командовал им не случайный выскочка, но тот, кого все признавали величайшим из полководцев, блиставших в те времена». О громадной численности войск Пирра в данном сражении говорит и Ландольф (кн. II) со ссылкой на Орозия (IV, 2) – «Говорят, что у царя в этой битве было 80 000 пехоты и 6 000 всадников; из них, как передают, было убито 23 000 человек (у Орозия – 33 000), а в плен взято 400 (у Орозия – 1 300) человек.» Причина самого поражения дается Фронтином (II, 2) – «М. Курий видел, что не может сопротивляться развернутой фаланге царя Пирра; он поэтому постарался дать бой в теснине, где сдавленная фаланга сама себе служила помехой». Результат битвы – 23 000 убитых эпиротов (Eutrop. X, 14) Таким образом вполне очевидно, что никакого преимущество в числе у римлян не было, а что касается последнего сражения, имеются данные о тройном превосходстве войск Пирра. Относительно глупейшего утверждения о войне против Пирра «одновременно силами Рима и Карфагена» думается говорить бессмысленно.
Сообщение отредактировал MARCELLVS: 24.04.2012 - 01:38 AM
Думаю, уместно вспомнить классический отрывок Плутарха о деятельности Пирра... И сравнить рассказ с альтернативной версией, изложенной моим оппонентом выше.
Плутарх, Пирр:
Spoiler
15. Сперва он послал к тарентинцам Кинея во главе трех тысяч солдат, затем погрузил на прибывшие из Тарента грузовые суда двадцать слонов, три тысячи всадников, двадцать тысяч пехотинцев, две тысячи лучников и пятьсот пращников. Как только все было готово, Пирр отчалил; но когда он вышел на середину Ионийского моря, его суда понес необычный для этого времени года бурный северный ветер. Благодаря храбрости и расторопности гребцов и кормчих, не щадивших труда и рисковавших самою жизнью, кораблю Пирра удалось приблизиться к берегу. Остальные корабли были рассеяны бурей, причем часть их снесена мимо берегов Италии в Ливийское и Сицилийское море, а прочие не смогли миновать Япигский мыс и, застигнутые ночной тьмой, были прибиты сильными волнами к непроходимым мелям. Погибли все корабли, кроме царского, который, благодаря своей величине и прочности, выдерживал натиск моря, пока волна била ему в борт; но затем ветер подул с суши, и появилась опасность, что, идя навстречу огромным валам, корабль будет разбит, а носиться в бушующем море по воле ветра, то и дело менявшего направление, казалось самым страшным из всех грозящих бедствий. Поэтому Пирр выбросился в море, а приближенные и телохранители немедленно кинулись его спасать. Однако в темноте, в шуме прибоя, среди откатывающихся назад валов трудно было оказать ему помощь, и только на рассвете, когда ветер спал, Пирр выбрался на берег, изможденный телом, но бодрый духом, отважный и готовый преодолеть любые превратности. Тут сбежались мессапы, на землю которых его вынесло море, по мере сил оказали ему помощь и подвели к земле немногие уцелевшие корабли, на которых было несколько десятков всадников; меньше двух тысяч пехотинцев и два слона.
16. ... Когда пришло известие, что римский консул Левин с большими силами опустошил Луканию и наступает на Тарент, Пирр счет недостойным в бездействии смотреть, как приближается враг, и выступил с войском, не дождавшись прихода союзных отрядов. Предварительно он послал к римлянам вестника, предложив им без войны получить от италиотов законное удовлетворение, а его, Пирра, сделать при этом судьей и посредником. Когда же Левин ответил, что римлянам его посредничество не нужно, а война с ним не страшна, Пирр выступил в поход и расположился лагерем на равнине между Пандосией и Гераклеей. Узнав, что римляне остановились неподалеку, за рекой Сирисом, Пирр верхом отправился к реке на разведку; осмотрев охрану, расположение и все устройство римского лагеря, увидев царивший повсюду порядок, он с удивлением сказал своему приближенному Мегаклу, стоявшему рядом: "Порядок в войсках у этих варваров совсем не варварский. А каковы они в деле - посмотрим". И, уже опасаясь за дальнейшее, он решил дождаться союзников, а на тот случай, если римляне попытаются перейти реку раньше, поставил стражу, чтобы помешать переправе. Но римляне, чтобы не дать Пирру выполнить задуманное, поспешили начать переправу, причем пехота переходила реку там, где был брод, а конница - в разных местах, так что греки, боясь окружения, отступили. Узнав об этом, Пирр встревожился и приказал своим военачальникам построить пехоту и держать ее в боевой готовности, а сам во главе трех тысяч всадников поскакал вперед, надеясь застигнуть римлян до того, как они, переправившись, встанут в боевой порядок. Приблизившись, он увидел над рекой множество щитов и конницу, двигавшуюся строем, и первым бросился вперед, пришпорив коня. Во время битвы красота его оружия и блеск роскошного убора делали его заметным отовсюду, и он делом доказывал, что его слава вполне соответствует доблести, ибо, сражаясь с оружием в руках и храбро отражая натиск врагов, он не терял хладнокровия и командовал войском так, словно следил за битвой издали, поспевая на помощь всем, кого, казалось, одолевал противник. Один македонянин, по имени Леоннат, заметил, что какой-то италиец неотступно скачет вслед за Пирром, направляя своего коня туда же, куда он, и следя за каждым его движением. "Видишь, царь, - сказал Леоннат, - того варвара на вороном коне с белыми бабками? Кажется, он замышляет грозное и страшное дело. Он полон злобы и дерзости, он не спускает с тебя глаз и повсюду преследует тебя, ни на кого больше не обращая внимания. Остерегайся его!" А Пирр ответил: "От судьбы, Леоннат, не уйдешь. А безнаказанно сойтись со мной врукопашную ни ему, ни иному кому из италийцев не удастся!" Пока они так разговаривали, италиец, занеся копье и дав шпоры коню, напал на Пирра. Он поразил копьем царского скакуна, и одновременно Леоннат, метнув копье, поразил его коня. Кони упали, Пирра унесли окружавшие его приближенные, а италийца, продолжавшего сопротивляться, убили. Он был френтан родом, командовал конным отрядом и звали его Оплак. 17. Этот случай научил Пирра осторожности; видя, что его конница отступает, он послал за пехотой и выстроил ее в фалангу, сам же отдал свой плащ и оружие одному из приближенных, Мегаклу, надел его вооружение и повел войско на римлян. Те выдержали натиск, и завязался бой, исход которого долгое время не мог определиться: говорят, что семь раз противники поочередно то обращались в бегство, то пускались в погоню за бегущими. А обмен оружием, который в другое время послужил бы на пользу царю, чуть было не погубил его дело и не отнял у него победу, ибо за Мегаклом гналось много врагов, и первый, кому удалось сразить его, римлянин по имени Дексий, сорвал с него шлем и плащ, подскакал к Левину и показал ему добычу, крича, что убил Пирра. Когда шлем и плащ стали передавать по рядам и показывать всем, римляне подняли радостный крик, а греки пали духом и ободрились лишь после того, как Пирр узнав о случившемся, проехал по полю боя, открыв лицо, простирая к сражающимся правую руку и громко окликая их, чтобы его могли узнать по голосу. В конце битвы римлян сильно потеснили слоны, так как римские кони не выносили вида этих чудовищ и мчались вместе со всадниками вспять, не успев приблизиться к врагам, а Пирр, напав во главе фессалийской конницы на пришедших в замешательство противников, обратил их в бегство и многих перебил. Дионисий сообщает, что в битве пало без малого пятнадцать тысяч римлян, Иероним утверждает, что только семь, Пирр же потерял, согласно Дионисию, тринадцать тысяч человек, согласно Иерониму - меньше четырех тысяч, но зато самых сильных и храбрых, и вдобавок из полководцев и приближенных он лишился тех, кому больше всего доверял и всегда поручал самые важные дела. Зато он взял лагерь, покинутый римлянами, привлек на свою сторону многие союзные с Римом города, опустошил обширную область и продвинулся вперед настолько, что от Рима его отделяло лишь триста стадиев {14}. После битвы к нему пришло множество луканов и самнитов, и хотя Пирр упрекнул их за промедление, было ясно, что он радуется и гордится, одержав победу над огромными силами римлян только со своими воинами и с тарентинцами.
18. Римляне не лишили Левина власти, хотя, как говорят, Гай Фабриций, считавший, что поражение потерпел полководец, а не войско, заявил: "Не эпироты победили римлян, а Пирр - Левина". Пополнив свои легионы и набрав новые, римляне продолжали говорить о войне так, что Пирр был поражен их бесстрашием и надменностью. Полагая, что разгромить римлян окончательно и взять их город дело нелегкое, а при его военных силах и вовсе невозможное, он решил отправить в Рим посольство и разведать, не расположены ли там пойти на соглашение: ведь он лишь приумножил бы свою славу, прекратив войну и заключив союз после победы. Киней, отправленный послом, встретился с самыми знатными римлянами, а их женам и сыновьям поднес от имени царя подарки. Этих подарков никто не принял, но все отвечали, что если их государство заключит с царем союз, то и они с радостью предложат ему свою дружбу. Когда же Кинея привели в сенат и он в пространной и дружелюбной речи сказал, что царь без выкупа отпускает всех взятых в бою пленных и обещает римлянам помощь в завоевании Италии, ничего не требуя взамен, кроме дружеского союза с ним и неприкосновенности Тарента, никто не высказал ни радости, ни готовности принять это предложение, хотя многие открыто склонялись к заключению мира, считая себя побежденными в решительном сражении и ожидая новых неудач после того, как италийцы присоединятся к Пирру и силы его возрастут. Тем временем о царском посольстве узнал Аппий Клавдий. Прославленный муж, он по старости и слепоте уже оставил государственную деятельность, но когда распространились слухи, что сенат собирается принять решение о перемирии, не выдержал и приказал рабам нести его на носилках через форум в курию. У дверей его окружили сыновья и зятья и ввели в зал; сенат встретил его почтительным молчанием. (19). А он, тотчас же взяв слово, сказал: "До сих пор, римляне, я никак не мог примириться с потерею зрения, но теперь, слыша ваши совещания и решения, которые обращают в ничто славу римлян, я жалею, что только слеп, а не глух. Где же те слова, которые вы всем и повсюду твердите и повторяете, слова о том, что если бы пришел в Италию великий Александр и встретился бы с нами, когда мы были юны, или с нашими отцами, которые были тогда в расцвете сил, то не прославляли бы теперь его непобедимость, но своим бегством или гибелью он возвысил бы славу римлян? Вы доказали, что все это было болтовней, пустым бахвальством! Вы боитесь молоссов и хаонов, которые всегда были добычей македонян, вы трепещете перед Пирром, который всегда, как слуга, следовал за каким-нибудь из телохранителей Александра, а теперь бродит по Италии не с тем, чтобы помочь здешним грекам, а чтобы убежать от своих тамошних врагов. И он обещает доставить нам первенство среди италийцев с тем войском, что не могло удержать для него самого и малую часть Македонии! Не думайте, что, вступив с ним в дружбу, вы от него избавитесь, нет, вы только откроете дорогу тем, кто будет презирать нас в уверенности, что любому нетрудно нас покорить, раз уж Пирр ушел, не поплатившись за свою дерзость, и даже унес награду, сделав римлян посмешищем для тарентинцев и самнитов". Эта речь Аппия внушила сенаторам решимость продолжать войну, и они отослали Кинея, передав с ним такой ответ: пусть Пирр уходит из Италии и тогда, если хочет, ведет переговоры о дружбе, а пока он остается с войсками в Италии, римляне будут воевать с ним, доколе хватит сил, даже если он обратит в бегство еще тысячу Левинов. Говорят, что Киней во время своего посольства старался присмотреться к жизни римлян, понять, в чем достоинства их государственного устройства, побеседовать со знатнейшими из них и что, рассказав обо всем Пирру, он прибавил, что сенат показался ему собранием царей, а если говорить о народе, то он, Киней, боится, как бы не пришлось сражаться с неким подобием Лернейской гидры: ведь у консула насчитывается уже вдвое больше войск, чем было раньше, а в Риме остается еще во много раз больше людей, способных носить оружие. 20. После этого к Пирру отправилось из Рима посольство вести переговоры о пленных, и среди послов был Гай Фабриций, человек крайне бедный, но доблестный и воинственный, чье слово, как утверждал Киней, было для римлян решающим. Пирр наедине дружелюбно убеждал его принять в подарок золото, уверяя, что дает ему деньги не в награду за позорную измену, а просто в знак дружбы и гостеприимства. Фабриций отказался, и Пирр в тот день ничего больше не предпринял, но, желая поразить римлянина, никогда не видавшего слона, приказал на следующий день во время переговоров поставить самое большое из этих животных позади послов, скрыв его занавесом. Так и было сделано: по знаку царя занавес отдернули, слон неожиданно протянул хобот над головой Фабриция и оглушительно затрубил. Но тот спокойно улыбнулся и сказал Пирру: "Право, сегодня вид этого чудовища смутил меня не больше, чем вчера - золото". Во время пира они беседовали о разных предметах, но больше всего - о Греции и ее философах, и Киней, случайно упомянув об Эпикуре, рассказал, что говорят его ученики о богах, государстве, о цели жизни: ее они видят в удовольствиях, избегают государственной деятельности, ибо она лишь нарушает и отнимает счастье, а божеству, чуждому гнева и милосердия, не заботящемуся о наших делах, они приписывают жизнь праздную и полную наслаждений. Киней еще не кончил рассказывать, как Фабриций вскричал: "О Геракл, если бы и Пирр, и самниты придерживались этого учения, пока воюют с нами!" Пирр был поражен его бескорыстием и благородством и еще больше укрепился в желании стать союзником Рима, а не воевать с ним. Фабрицию же он предложил, если тот добьется заключения мира, уехать вместе с ним и быть первым среди его приближенных и полководцев. Но, как рассказывают, тот спокойно ответил: "Ведь это невыгодно для тебя, царь: те, кто теперь дивится тебе и чтит тебя, захотят иметь царем меня, едва узнают мой нрав". Таков был Фабриций. Пирр, однако, не разгневался на его слова, как сделал бы любой деспот, но рассказал друзьям о величии его духа и ему одному доверил пленных, с условием, что их отошлют обратно после того, как они повидаются с близкими и справят дома Сатурналии, если до этого времени сенат не примет решения о мире. И в самом деле, пленные были отосланы назад к Пирру, причем сенат постановил карать смертной казнью тех, кто не возвратится. 21. Спустя некоторое время, когда командование перешло к Фабрицию, к нему в лагерь явился человек и принес письмо, написанное царским врачом: тот предложил извести Пирра ядом и тем самым без всякой опасности для римлян избавить их от войны, если они пообещают вознаградить его. Но Фабриций, возмущенный его вероломством, убедил своего товарища по должности отправить Пирру письмо, заключавшее совет остерегаться козней врача. Вот что было в нем написано: "Консулы Гай Фабриций и Квинт Эмилий приветствуют царя Пирра. Кажется нам, что ты не умеешь отличать врагов от друзей. Прочти посланное нами письмо и узнай, что с людьми честными и справедливыми ты ведешь войну, а бесчестным и негодным доверяешь. Мы же предупреждаем тебя не из расположения к тебе, но чтобы твоя гибель не навлекла на нас клевету, чтобы не пошли толки, будто мы победили в войне хитростью, не сумев победить доблестью". Получив письмо и узнав о злом умысле, Пирр покарал врача и, желая отблагодарить Фабриция и римлян, отпустил без выкупа всех пленных, Кинея же снова послал добиваться мира. Римляне считали не подобающим для себя принимать пленных от врага ни в знак его приязни, ни в награду за то, что они воздержались от преступления, а потому без выкупа вернули пленных самнитам и тарентинцам, отказавшись, однако, начать переговоры о мире и союзе прежде, чем Пирр не прекратит войну и не отплывет с войском обратно в Эпир на тех же судах, на которых прибыл. Тогда Пирр, которого обстоятельства заставляли искать нового сражения, выступил и встретился с римлянами близ города Аскула, но неприятель оттеснил его в места, непроходимые для конницы, к лесистым берегам быстрой реки, откуда слоны не могли напасть на вражеский строй. Много воинов было ранено и убито в этом сражении, пока ночь не прервала его. На следующий день, задумав перенести битву на равнину и бросить в бой слонов, Пирр заранее укрепил наиболее уязвимые позиции караульными отрядами и, расставив между слонами множество метателей дротиков и стрелков из лука, стремительно двинул на врага плотно сомкнутый строй. Римляне не могли уклониться в сторону и ударить с фланга, как в предыдущем сражении, и встретили противника на равнине лицом к лицу, стремясь скорее отбросить тяжелую пехоту, пока не подошли слоны. Римские воины упорно бились мечами против сарисс и, не шадя себя, не обращая внимания на раны, думали только о том, как бы поразить и уничтожить побольше врагов. Говорят, что много времени прошло, прежде чем они начали отступать, и именно там, где их теснил сам Пирр. Но и ему принес успех главным образом мощный натиск слонов, ибо против них воинская доблесть была бессильна и римляне считали, что перед этой силой, словно перед прибывающей водой или разрушительным землетрясением, следует отступить, а не упорствовать и гибнуть понапрасну самой страшной смертью там, где нельзя помочь делу. Римляне бежали в свой лагерь, который был неподалеку. Иероним говорит, что погибло шесть тысяч римлян, а воинов Пирра, как сказано в царских записках, было убито три тысячи пятьсот человек. Дионисий же отрицает, что под Аскулом было два сражения, и пишет, что римляне не признавали себя побежденными; по его словам, все произошло в течение одного дня, битва продолжалась до захода солнца, и враги разошлись лишь после того, как Пирр был ранен дротиком в руку, а самниты разграбили его обоз, причем и из войска Пирра, и у римлян погибло более чем по пятнадцати тысяч человек. Сигнал к отступлению подали обе стороны, и говорят, что Пирр заметил какому-то человеку, радовавшемуся победе: "Если мы одержим еще одну победу над римлянами, то окончательно погибнем" {15}. Погибла большая часть войска, которое он привез с собой, и почти все его приближенные и полководцы, других воинов, которых можно было бы вызвать в Италию, у него уже не было, а кроме того он видел, что пыл его местных союзников остыл, в то время как вражеский лагерь быстро пополняется людьми, словно они притекают из какого-то бьющего в Риме неиссякаемого источника, и что после всех поражений римляне не пали духом, но гнев лишь приумножил их упорство. 22. В этот трудный момент у Пирра появились новые надежды. Ему даже пришлось выбирать, потому что одновременно к нему обратились сицилийцы, предложившие занять Акрагант, Сиракузы и Леонтины и просившие изгнать карфагенян и освободить остров от тираннов, и вестники из Греции, сообщившие, что Птолемей Керавн пал в битве с галатами и теперь самое время явиться в Македонию, лишившуюся царя. Пирр сетовал на судьбу, которая в один и тот же час представила ему две возможности совершить великие дела, ибо понимал, что от одной из них необходимо отказаться, и долго колебался. Но затем, решив, что в Сицилии его ждут более славные подвиги и что оттуда недалеко до Африки, он предпочел двинуться на остров и, как обычно, тотчас же послал вперед Кинея для предварительных переговоров с сицилийскими городами. В Таренте он поставил караульный отряд, а тарентинцам, с негодованием требовавшим, чтобы он либо вел войну с римлянами, ради которой явился, либо покинул страну и оставил им город таким, каким его принял, отвечал высокомерно, советуя спокойно ждать, пока придет их черед. Затем он отплыл в Сицилию, где все шло так, как он предполагал: города с готовностью присоединялись к нему, так что на первых порах ему нигде не приходилось прибегать к военной силе, и всего с тридцатью тысячами пеших, двумя с половиною тысячами конных воинов и двадцатью судами он разбил карфагенян и занял их владения. Лишь Эрик, недоступный по своему местоположению и хорошо укрепленный, Пирр решил взять приступом. Когда войско изготовилось к бою, Пирр, надев доспехи, подошел к стенам и обратился с мольбой к Гераклу {16}, обещая устроить игры и принести благодарственные жертвы, если тот поможет ему в бою доказать сицилийцам, что он достоин своих предков и собственной славы. Когда по его знаку протрубили сигнал и разогнали варваров стрелами, он первым взобрался на стену, как только к ней пододвинули лестницы. Отражая натиск многочисленных врагов, одних он сбросил со стены, других сразил мечом, и, нагромоздив вокруг себя груды мертвых тел, сам остался невредим. Одним видом своим устрашая врагов, Пирр доказал правоту многоопытного Гомера, который утверждал, что из всех добродетелей лишь храбрость сродни безумию, ибо увлекает человека безоглядным порывом {17}. Взяв город, Пирр принес богу великолепные жертвы и устроил пышные игры и зрелища. 23. Возле Мессены жили варвары, именовавшиеся мамертинцами, которые немало досаждали грекам, а некоторых из них обложили данью; были они очень многочисленны и воинственны, почему и назывались на латинском языке "племенем Ареса" {18}. Пирр захватил и убил мамертинских сборщиков податей, а их самих разбил в сражении и разрушил многие принадлежавшие им крепости. Карфагеняне, стремящиеся к миру, согласны были заплатить ему деньги и прислать суда, если он заключит с ними союз, но Пирр, жаждавший добиться большего, ответил, что заключит мир только в том случае, если они покинут Сицилию, чтобы границей между ними и греками стало Ливийское море. Гордый своей мощью и успехами, стремясь осуществить то, ради чего он и приплыл в Сицилию, а больше всего мечтая об Африке, Пирр стал набирать по городам гребцов, которых не хватало на многих его кораблях, и при этом действовал уже не мягко и снисходительно, а властно и жестоко, прибегая к насилиям и наказаниям. Сначала он не был таким, напротив, как никто другой, привлекал к себе приветливым обхождением, всем доверял и никого не стеснял, зато позже, превратившись из вождя народа в тиранна, своею суровостью стяжал себе славу человека жестокого и коварного. Как бы то ни было, но города, пусть и неохотно, выполняли его требования, пока вскоре он не стал подозревать в измене Фенона и Сострата, знатных сиракузян, которые первыми уговорили его приехать в Сицилию, открыли перед ним город, едва он явился, и больше всех помогали ему в сицилийском походе. Пирр не желал ни брать их с собой, ни оставлять на острове. Сострат в страхе перешел на сторону врага, а Фенона Пирр умертвил, приписав ему то же намерение. И тут дела царя сразу же приняли иной оборот: города возненавидели его страшной ненавистью, одни из них присоединились к карфагенянам, другие призвали мамертинцев. В эту пору, когда Пирр повсюду видел измену, заговоры и восстания, к нему прибыли письма от самнитов и тарентинцев, которые, лишившись своих земель и с трудом отстаивая от врагов города, просили его о помощи. Это помогло Пирру скрыть, что его отплытие означает отказ от всех замыслов и бегство, ибо на самом деле Сицилия, словно потрясаемый бурей корабль, уже не повиновалась ему, и он, ища выхода, поспешно бросился в Италию. Говорят, что покидая остров и оглянувшись, он сказал стоявшим рядом с ним: "Какое ристалище для состязаний оставляем мы римлянам и карфагенянам, друзья!" И спустя недолгое время то, что он предугадал, сбылось {19}. 24. Когда Пирр отплывал, варвары объединились против него: карфагеняне дали ему в самом проливе морское сражение, в котором он потерял немало кораблей, а мамертинцы, числом не менее десяти тысяч, переправившись раньше Пирра, но не осмеливаясь встретиться с ним лицом к лицу, заняли неприступные позиции, а когда Пирр на уцелевших судах прибыл в Италию, напали на него и рассеяли все его войско. Погибли два слона и множество воинов из тылового отряда. Пирр сам отражал натиск врага и без страха сражался с опытным и дерзким противником. Когда он был ранен мечом в голову и ненадолго вышел из боя, мамертинцы воспрянули духом. Один из них, огромного роста, в сверкающих доспехах, выбежал вперед и грозным голосом стал вызывать Пирра, если тот еще жив, выйти и сразиться с ним. Пирр, раздраженный, повернулся и, пробившись сквозь ряды своих щитоносцев {20}, пытавшихся его удержать, вышел гневный, со страшным, забрызганным кровью лицом. Опередив варвара, Пирр ударил его мечом по голове, и, благодаря силе его рук и отличной закалке стали, лезвие рассекло туловище сверху до низу, так что в один миг две половины разрубленного тела упали в разные стороны. Это удержало варваров от новых нападений: они были поражены и дивились Пирру, словно, какому-то сверхъестественному существу. Остальной путь Пирр прошел беспрепятственно и с двадцатью тысячами пехотинцев и тремя тысячами всадников прибыл в Тарент. Пополнив там войско самыми храбрыми из тарентинцев, он тотчас выступил против римлян, стоявших лагерем в Самнии. (25). Дела у самнитов в это время шли совсем плохо: разбитые римлянами во многих сражениях, они пали духом, да и отплытие Пирра в Сицилию у них вызвало недовольство, так что присоединились к нему лишь немногие. Разделив свое войско, Пирр половину послал в Луканию, желая задержать там одного из консулов, чтобы тот не пришел на помощь товарищу по должности, а другую часть сам повел на Мания Курия, стоявшего лагерем в безопасном месте возле города Беневента и ожидавшего подкреплений из Лукании (впрочем, он бездействовал еще и потому, что его удерживали предсказания жрецов и птицегадателей). Пирр спешил напасть на римлян прежде, чем подойдет второй консул, и поэтому, собрав самых сильных людей и самых свирепых слонов, ночью двинулся на лагерь врага. Но дорога была длинная, шла через густой лес, воины заблудились в темноте, и таким образом время было потеряно. Наступило утро, на рассвете враги ясно увидели Пирра, двигавшегося по гребню холмов. В лагере римлян поднялись шум и суматоха, и так как обстоятельства требовали решительных действий, а жертвы предвещали Манию удачу, консул вышел из лагеря, напал на передние ряды наступавших и обратил их в бегство, чем привел в смятение и остальных. Было перебито множество солдат Пирра, захвачено несколько слонов, брошенных во время отступления, и эта победа позволила Манию перенести бой на равнину. На глазах врага собрав свои легионы, он в одних местах обратил противника в бегство, но в других под натиском слонов отступил к самому лагерю и вызвал оттуда караульных, которых много стояло на валу в полном вооружении. Со свежими силами выйдя из-за укреплений, они забросали слонов копьями и повернули их вспять, а бегство слонов вызвало беспорядок и замешательство среди наступавших под их прикрытием воинов, и это не только принесло римлянам победу, но и решило спор о том, кому будет принадлежать верховное владычество над Италией. Доказав в этих битвах свою доблесть, они обрели уверенность в своей мощи и, прослыв непобедимыми, вскоре захватили всю Италию, а через некоторое время и Сицилию.
Сообщение отредактировал Кызылдур: 24.04.2012 - 04:43 AM
Спрятал текст под спойлер по просьбе трудящихся
Andy4675, под спойлер, что-ли, прячьте столь крупные отрывки (либо ссылку на источник давайте): кто не читал Плутарха - ознакомятся и из под спойлера легко. Ну к чему столько лишней писанины? Выделили бы цитаты (фрагменты) нужные и достаточно.
Andy4675, под спойлер, что-ли, прячьте столь крупные отрывки (либо ссылку на источник давайте): кто не читал Плутарха - ознакомятся и из под спойлера легко. Ну к чему столько лишней писанины? Выделили бы цитаты (фрагменты) нужные и достаточно.
А зачем? Всегда легче запихнуть весь кусок из первоисточника, наивно полагая, что чем больше слов, тем весомее "аргументы"... Но здесь самое смешное не в этом, а в пассивном аргументировании своих посылов, из которых первое -
многократное численное преимущество римлян в битвах против Пирра
по мнению автора доказывается неоднократно повторяемыми фразами "множество щитов", "огромными силами римлян" или просто "множество". Видимо подобные фразы каким-то чудесным образом трансформируются в сознании оппонента в конкретные цифры, которыми он по счастью все же не рискнул с нами поделиться, явно щадя здоровье остальных, неминуемо пошатнувшееся от длительного смеха. Далее, фраза "ведь у консула насчитывается уже вдвое больше войск, чем было раньше," именно и говорит о том, что консульское войско (20 000 у Левина) увеличилось как минимум вдвое при Аускуле, поскольку там участвовало оба консула - так кто ж этого не знал? Видимо сам безграмотный автор данного опуса, предпочитающий учиться на ходу. А чего стоит вот такая ссылка альтернативного писателя - других воинов, которых можно было бы вызвать в Италию, у него уже не было, а кроме того он видел, что пыл его местных союзников остыл, в то время как вражеский лагерь быстро пополняется людьми, словно они притекают из какого-то бьющего в Риме неиссякаемого источника Не изволив усилить ее мощь собственными пояснениями она, по его мнению, видимо должна была свидетельствовать о грандиозности римских сил. Ну а чего ж так скромно? Согласно переписи населения на тот момент военнообязанных граждан в Риме насчитывалось 287 222 человека - так взял бы да и сопоставил все это с выплывшими после кораблекрушения несколько десятков всадников; меньше двух тысяч пехотинцев и два слона. Трудно было вероятно включить логику (о которой столь много было говорено), чтобы сообразить разницу между всеми вооруженными силами и людьми, непосредственно выводимыми в сражение. Ну да каков уровень, таковы и выводы...
Но основной юмор здесь даже и не в этом. Совершенно фантастически-бредовое утверждение о том, что оказывается
против Пирра велась война силами одновременно Рима и Карфагена
Чем же подкрепляется сие? Да вот тем, что Пирр самостоятельно ввязался в военные действия на Сицилии, что позволило нашему фантасту автоматически зачислить карфагенян в римские союзники! Достаточно было бы просто потыкать такого писаку в сочинение Юстина (XVIII, 2), который говорит - Между тем в римский сенат явился карфагенский полководец Магон, посланный со ста двадцатью кораблями на помощь римлянам...сенат выразил карфагенянам благодарность, но от их помощи отказался. Ну не беда - сенат отказался, зато вот andy4675 тут же ухватился и волевым решением зачислил карфагенян в римские союзники! Ай молодца!
Опять же, если самостоятельные действия Пирра против карфагенян на Сицилии автоматом назначают их союзниками Рима, так может свидетельство того, что Пирр взял у Птолемея на военные нужды пять тысяч пехотинцев, четыре тысячи всадников и пятьдесят слонов, у Антигона корабли, а у Антиоха - денег (Iust. XVII, 2) тоже может свидетельствовать в пользу того факта, что врагом Рима выступали не просто Пирр и Тарент, но также и Египет с Македонией и Сирией? Конечно, такой маразм из разряда здесь вышеупомянутого...
Отсюда вполне очевидна безграмотность оппонента, который даже не сумел доказать того, что пытался утверждать (хотя можно было бы просто сослаться на того же Юстина (XVIII, 1), упомянувшего - царь, хотя числом своих воинов уступал [противнику], не стал откладывать сражение.). Првда речь там идет лишь о "воинах царя", тогда как известно, что Пирр присоединил к своим войскам и тарентинцев. Вероятно именно это обстоятельство и удержало правдолюбивого оппонента от возможности воспользоваться Юстином.
PS. Да уж, двоих Lionов было бы для меня действительно многовато...
Сообщение отредактировал MARCELLVS: 24.04.2012 - 09:44 AM
(После похода Александра Эпирского) Тарент установил свой протекторат над освобожденными эпиротами городами и ощущал себя настолько уверенно, что после знаменитой катастрофы римлян в Кавдинском ущелье потребовал от римского и самнитского союзов прекратить войну (320 г. до н. э.). В случае отказа тарентинцы угрожали вмешательством в военные действия. Любопытно, что именно самниты согласились на посредничество греков, - а это означало мир последних с сабелами, находившимися с самнитами в тесном союзе. Римляне же гордо отказались подчиниться тарентинцам. Казалось, все это вело к вооруженному конфликту, где римлянам пришлось бы столкнуться с полномасштабным наступлением со стороны моря за 50 лет до Первой Пунической войны. Но тарентинцы ограничились бряцанием оружия. Мы неожиданно узнаем, что их гораздо больше волнуют события в Сиракузах, где рвался к власти Агафокл, бывший командир наемного отряда на службе Тарента. Поддерживая при помощи своего флота и спартанских наемников его противников, Тарент упустил момент, когда мог своей мощью положить предел росту римской республики. Тем не менее, самниты все больше стали склоняться к союзу с греческими городами южной Италии. В результате, луканы переориентировались на союз с Римом, и в последнем десятилетии 4 в. до н. э. вновь началась малая война сабелльских племен с Тарентом. Тарентинцы решили еще раз прибегнуть к помощи наемных войск из Греции. На сей раз пригласили спартанского царевича Клеонима, который имел не самые лучшие шансы на получение спартанского трона, промышлял кондотьерством и привел в Италию 5.000 наемников, набранных им на мысе Тенаре (304 г. до н. э.). В Италии Клеоним увеличил свою армию в несколько раз и победил луканов. В результате у последних сменилась власть: ее взяли сторонники сближения с самнитами. Чтобы закрепить перемены и гарантировать греческие города от нападений южноиталийцев, Клеоним своей волей передал луканам город Метапонт. Следующим шагом должно было бы стать объединение с самнитскими армиями и поход на Рим. Однако отношения между Клеонимом и Тарентом накалились. Спартанец занял Метапонт, который по своей воле не намеревался переходить под власть луканов. Казалось, это означало открытый вызов Таренту и отказ от обременительной кампании. Но вместо этого Клеоним совершил вылазку на Керкиру, которую и сделал своей базой. В 303 г. до н. э. он попытался отсюда разграбить союзные римлянам земли в Апулии, но был с большим уроном отбит, причем в отражении его нападения принимали участие регулярные римские подразделения. В том же году флот Клеонима совершил нападение на северное побережье Адриатики, близ устья Бренты, но и там спартанец потерпел полную неудачу. Вскоре Деметрий, высадившись на Керкире, ликвидировал разбойничье государство спартанского царевича, и тот на некоторое время исчезает со страниц истории. Между тем самниты пошли на мирное соглашение с Римом (кажется, Рим еще в этой войне мог добить самнитов, но ему внушал опасение Клеоним со своими силами, и римляне предложили самнитам мир на сравнительно мягких условиях), а затем с Римом заключил мир и Тарент. Самым знаменитым пунктом мирного договора с Тарентом был запрет римским судам заходить далее Лацинского мыса, расположенного на юге Италии, возле Кротоны. Этот пункт свидетельствовал, что тарентинцы уже не имели сил контролировать «носок» италийского сапога. Однако его «каблук», а также выходы к греческим берегам и в Адриатику они однозначно хотели оставить за собой. Слабость Тарента выразилась и в том, что в 300-299 г. г. до н. э. он даже не пытался помешать тирану Сиракуз Агафоклу овладеть Кротоной и другими городами на побережье Бруттия, а после этого вступил в фактически вассальные отношения с владыкой Сицилии, которые по-крайней мере де-юре продолжались вплоть до самой смерти последнего. Хотя в политическом отношении Тарент все более склонялся к второстепенной роли, в экономическом отношении это был один из важнейших центров средиземноморской экономики. Тарент был основным италийским рынком и для Греции. В длившехся с 5 столетия войнах с местными племенами тарентинцы выработали особый вид конницы, который так и назывался, «тарентинцы». Судя по всему, это были подвижные конные стрелки, сражавшиеся дротиками. Тарентинский способ боя стал настолько известен в Элладе, что во времена Александра Великого и диадохов многие армии имели в своем составе подразделения тарентинцев, причем, как мы уже отмечали, тарентинцами их называли именно из-за вооружения и тактической роли, а не из-за того, что они происходили с Апеннин. С 4 в. до н. э. богатеющий Тарент избирает иную военную политику. Его граждане служат во флоте и в гарнизонах. Полевые же армии оказывается проще покупать, нежели воспитывать среди горожан. Связано это было еще и с тем, что класс свободных крестьян – основа полисного греческого ополчения – в Таренте в это время был на грани исчезновения, если вообще существовал. Ремесленники же, купцы, значительная прослойка пролетариев и богачи (необходимый атрибут любого процветающего античного города) предпочитали морскую службу сухопутной (что видно хотя бы на примере античных Афин). В 282 г. до н. э. произошел открытое столкновение Рима с Тарентом, которое привело к призванию в Италию Пирра. С точки зрения италийских греков политическая ситуация в 280-е г. г. до н. э. стремительно ухудшалась. Если еще каких-то 30 лет назад Рим контролировал лишь западное побережье Средней Италии от Южной Этрурии до Кампании, а также прилегающие склоны Апеннин, то уже в 290-е г. г. до н. э., после победы в Третьей Самнитской войне, а также разгрома галлов и этрусков, присоединившихся было к антиримской коалиции, под контролем римлян оказалась огромная территория – от Тирренского моря до Адриатики и от южных пределов заселенной галлами долины реки По до Лукании. Римляне не знали поражений, а после победы над галло-самнитской армией в грандиозной битве при Сентине в 295 г. до н. э., многим италийцам уже стало казаться, что никто не сможет оказать сопротивления новым владыкам Апеннин. Римляне укрепляли крепость Венузий, всего лишь в нескольких переходах от Тарента. Греки прекрасно понимали, что Венузий становится важнейшей римской базой для неминуемого броска к Ионическому морю. Одним из важнейших успехов римлян стало то, что они сумели полностью разорвать луканско-самнитский союз и в самые напряженные моменты войны с самнитами сабелльские племена держали южные границы последних в постоянном напряжении. Одним из условий римско-луканского альянса стало «понимание», с которым римляне отнеслись к стремлению южных италиков подчинить себе греческие города. В первую очередь под ударом оказались колонии на побережье Бруттия. Возглавляемые стратегом Стением Статилием, луканы и бруттийцы начали наступление на Фурии, Кротону, Локры и Регий – важнейшие греческие города в этом регионе. Тарент остался в стороне. Да и мог ли он теперь рискнуть в одиночку начать войну против сабелльских племен, за которыми стоял непобедимый Рим? Впрочем, вскоре стало ясно, что римляне не желают усиления своих южноиталийских союзников. Около 286 г. до н. э. доведенные до отчаяния Фурии обратились в Рим за помощью. Они просили прислать гарнизон и отдавали себя под покровительство римского народа. Рим не мог упустить такую возможность – несмотря на все осложнения, которые автоматически возникали после принятия предложения греков (как раз в это время римляне только что решили внутреннюю социальную проблему: в 287 г. до н. э. плебеи, мечами которых были одержаны все последние великие победы, заняли холм Яникул, за пределами Рима, и только срочно назначенному диктатором Квинту Гортензию удалось найти решение удовлетворившее как плебеев, так и сенат). В Фурии перебросили (возможно, морем) вспомогательный отряд, а луканам объявили, что новые нападения на город нежелательны. Возмущение южноиталийцев было огромным, и они немедленно начали переговоры со всеми, кто был недоволен Римом. Тайные послы были направлены к этрускам, галлам-сенонам и самнитам. Узнав о враждебной деятельности луканов, римляне отправили к ним посольство, целью которого было запугать сабелльские племена. Однако римляне недооценивали решимость своих бывших союзников. Не дожидаясь окончательного оформления коалиции италиков, те задержали римских послов и начали военные действия против римских отрядов. В 285 г. до н. э. восстал Этрусский союз. Несмотря на решительный характер момента, этруски не выставили полевой армии, зато они наняли большое число сенонов. Последнии при Арреции отомстили за своих отцов, истребленных римлянами во время сражения при Сентине: они разгромили карательную армию Люция Цецилия, перебив более 13.000 врагов. Вероятно, 285 г. до н. э. был самым перспективным для вмешательства в италийские дела извне. Если бы Пирр по воле судьбы появился в этот момент в Италии, он мог встать во главе значительных армий и к тому же заставить римлян бороться на несколько фронтов. Но Тарент по прежнему держался в стороне, а Пирр все еще носил македонскую корону и не намеревался покидать Балканы. В итоге, основной проблемой коалиции стала неспособность координировать свои действия. Если галлы на севере старались перенести фронт как можно ближе к Риму, луканы на юге ограничивались давлением на греческие города и блокадой Фурий. Воспользовавшись этим, римляне сумели перехватить инициативу. Сосредоточив практически все свои вооруженные силы на северном фронте, они разгромили галлов при Вадимонском озере и совершили самую настоящую этническую чистку в долине р. Метавр, где обитали сеноны. С 283 г. до н. э. это племя исчезает со страниц истории, а на месте главного поселения галлов римляне основывают колонию Сена Галльская, которая стала одной из важнейших баз на побережье Адриатики. После поражения галлов сопротивление этрусков приняло пассивный характер, сведясь к обороне городов и укрепленных позиций. Освободившиеся римские войска в итоге направились на юг, попутно подавив разрозненные очаги восстания в Самниуме. В 282 г. до н. э. римский консул Гай Фабриций Лусцин победил лукан неподалеку от Фурий. Римские источники еще раз описывают полуфантастические детали: якобы превосходившее числом войско луканов выстроилось под защитой укрепленных позиций (что указывает, что все-таки численное преимущество было у римлян). Римляне долго не решались идти на штурм, пока некий юноша, в образе которого на помощь римлянам явился Марс, не схватил штурмовую лестницу, и, прорвавшись сквозь вражеские ряды, не взошел первым на стену луканского лагеря. Луканцы спасовали перед божественным вмешательством и бежали, а их знаменитый вождь Стений Статилий оказался в плену. Сразу после этого ряд греческих городов Бруттия (в частности Регий и Локры) приняли римские гарнизоны. Вне пределов влияния Рима оставался лишь «каблук» италийского сапога. Решив не затягивать с «тарентским вопросом», римляне совершили провокацию, ставшую прелюдией к походу Пирра. В начале 281 г. до н. э., когда в Таренте справляли Великие Дионисии, римская боевая эскадра в составе 10 кораблей во главе с Клавдием Корнелием, зашла в гавань Тарента. Уже древние не были единодушны при описании этого визита. Аппиан утверждает, что это была своего рода дипломатическая миссия. Орозий говорит, что корабли попали в Тарент случайно, возможно спасаясь от непогоды. Знаменитый немецкий ученый Т. Моммзен предположил, что эскадра направлялась в Адриатику, в Сену Галльскую. Как бы то ни было, даже не имея агрессивных намерений против тарентинцев (да и что могли сделать 10 кораблей против одного из крупнейших городов Италии?), римляне демонстрировали свою силу и нежелание придерживаться соглашения о Лацинском мысе. Акция имела вполне определенный смысл: Таренту указывали его место среди государств второго, если не третьего плана. Договор расторгался де-факто, без всяких предварительных переговоров и предупреждений. Не следует при этом ссылаться на якобы устаревший к тому времени характер соглашения о Лацинском мысе. Римляне, подчеркнуто следившие за соблюдением договоров и открыто гордившиеся этим, здесь предлагали тарентинцам простую альтернативу: либо проглотить горькую пилюлю и согласиться на статус неполноправного государства, либо же высказать недовольство и оказаться лицом к лицу с сильнейшей военной машиной Италии. Реакция тарентинцев на появление римской флотилии была очень бурной. БольшАя часть тарентинцев собралась в этот момент в том из городских театров, с которого открывался вид на гавань. Они были возбуждены религиозными церемониями и обильными возлияниями в честь Диониса. Увидев римские корабли толпа бросилась в гавань. Ее возглавил демагог Филохар, один из самых ярых сторонников тарентинского великодержавия. Судя по всему, у пришельцев даже не было времени, чтобы объясниться с вожаками тарентинцев: столь яростным и внезапным оказался штурм.
MARCELLVS, давайте без откровенного хамства в адрес оппонента
Почему хамства? Какая же реакция должна последовать на подобные "аргументы"? -
Ой, спасибо, насмеялся вдоволь...
К тому же, следует отметить, что оппонент - это лицо, дающее адекватный ответ на фразу собеседника. Не знаю, как Вам, но мне не удалось в абзаце из учебника выявить должной и грамотной реакции на обсуждаемую тему. Еще повезло, что историю от основания Рима хватило ума сюда не вставить...
Если же человек не в состоянии грамотно и по возможности кратко сформулировать ответ, то ему следовало бы потренироваться в том наверное не сразу же здесь...
Сообщение отредактировал MARCELLVS: 25.04.2012 - 14:04 PM
Наверное, можно догадаться, что это только введение (я же написал, что продолжение следует). И вообще то не я первым стал оффтопить, вспомнив о Пирре, хотя к битве при Кинос Кефалах его отношение весьма и весьма посредственное.
Я начиная рассказ почти "аб ово", чтобы не было недомолвок. А насчет учебника, которым я пользуюсь - то у него есть один серьезный (для научной работы) минус. Я знаю, что и Хэмонд написал историю Эпира, и уж точно знаю, что Хэмонду можно доверять. Но, к сожалению, когда у меня была возможность купить его историю Эпира, я этого по определенным причинам не сделал. Поэтому прийдется обойтись этим рассказом (из книге о войне с Пирром).
Хотел скинуть и подробный рассказ Аппиана. Но компьютер по какой-то причине часто вырубается, и не все что хочу получается выполнить (особенно неприятно, когда это происходит, когда статья уже почти готова - поэтому решил скидывать информацию кусками, для надежности).
То, что я хочу показать, станет вскоре очевидным. В римских повествованиях о Пирре множество очевидных нелепостей (не надо быть суперпсихологом, чтобы понять этот факт и его причины). Тарентинцы ни в коем случае не могли выставить большого войска на помощь Пирру. И поэтому то, что при Гераклее Пирр победил лишь своими силами и силами тарентинцев должно означать, что у царя было ни в коем разе не более 35.000 солдат, а силы римлян были примерно 40.000 - только до этого места из книги нужно еще добраться.
В римских повествованиях о Пирре множество очевидных нелепостей (не надо быть суперпсихологом, чтобы понять этот факт и его причины).
Что же у нас оказывается имеются иные, неримские источники относительно Пирра?
Тарентинцы ни в коем случае не могли выставить большого войска на помощь Пирру
Это крупнейший портовый город южной Италии, население которого численно вряд ли уступало на тот момент самому Риму, а кроме того сам город имел и зависимые владения.
И поэтому то, что при Гераклее Пирр победил лишь своими силами и силами тарентинцев должно означать, что у царя было ни в коем разе не более 35.000 солдат, а силы римлян были примерно 40.000
Как я и предполагал - конкретные цифры все же появились...
до этого места из книги нужно еще добраться.
Дойдем, посмотрим. Хотя и без того вполне очевидно, что армия консула не могла быть силой в 40 000 человек...
Роман Светлов: «Войны античного мира. Походы Пирра», 2003 год.
Впрочем, военные корабли не удалось бы взять простым наскоком невооруженных горожан. Не позволяя волнам нападавших захлестнуть его флотилию с пристани, Клавдий Корнелий отдал приказ выходить в открытое море – но это успели сделать только 5 римских судов. Остальные были окружены – и лодками, в которые попрыгали тарентинцы, и кораблями портовой стражи, которые имелись в любом прибрежном городе. Возможно, част горожан бросилась к боевым триерам м сумела вывести несколько судов из военной гавани. Во всяком случае, развернулось импровизированние морское сражение, во время которого 4 из 5 окруженных римских трирем были потоплены (следовательно, тарентинцы наносили удары таранами – т. е. налицо все признаки морской битвы; этого не произошло бы, если бы греки просто взяли штурмом пришвартованные к пристани суда), а одна – захвачена. На дно пошла большая часть экипажей, в т. ч. и римский адмирал. Пленных римлян перебили, оставшихся в живых гребцов обратили в рабство.
Произошедшее было равносильно объявлению войны. Тарентинцы даже перевыполнили ожидания римлян.
Греки не стали ждать римского ответа. Ни о каких извинениях в городском собрании не шло и речи. Напротив, были предприняты 2 действия, показывающие серьезность воинственных намерений тарентинцев. В Фурии направилось спешно созванное ополчение. Тамошний римский гарнизон не ожидал подобной прыти от тарентинцев. Вместо сопротивления до последнего солдата его командиры сдали цитадель в обмен на право свободного выхода.
В Фуриях тарентинцы жестоко упрекали местных жителей за то, что они, греки, отдались под власть варварского племени. Римские историки сообщают о казни и изгнании знатных фурийцев и о разграблении города, однако последнее известие наверняка является преувеличением. Тарентинцы не могли себе этого позволить, ибо в борьбу против Рима вступили под лозунгом возрождения Великой Греции и не желали отталкивать от себя италийских эллинов.
Вторым демонстративным действием тарентинцев стало снаряжение посольства в Эпир к царю Пирру, которому не так давно была оказана важная услуга с отвоеванием Керкиры и который в связи с потерей Македонии пребывал без дела.
Послы перечмсляли Пирру порабощенные Римом племена, ныне готовившиеся сбросить тяготившее их иго: галлы, этруски, самниты, луканы, апулийцы... Этруски и луканы еще продолжали сопротивление. За год эпирский царь мог бы призвать под свои знамена 350.000 пеших и 20.000 конных воинов: такой армией в те времена не мог похвалиться никто.
Посольство было предварительным, и Пирр не дал немедленного согласия, однако потеря Фурий, которые Гай Фабриций, все еще командовавший южной армией римлян, откровенно проспал, а также возможность появления на Апеннинах одного из самых знаменитых преемников Александра, заставили римский сенат быть осторожным.
В Тарент направили послов во главе с Люцием Постумием. Он имел задачу решить дело миром. Однако присмотримся повнимательнее к «великодушным» условиям, которые предлагались возмутившимся грекам. От них требовалось возвращение пленных (гребцов с римских трирем), вывод войск из Фурий, возвращение туда изгнанников и возмещение им имущественных потерь, а также выдача виновников нападения на римскую эскадру.
Иными словами, тарентинцам давали понять, что в инциденте виновны не римляне, а греки. Если бы последние пошли бы на условия, поставленные Римом, они бы уже де-юре признали недействительным договор о Лацинском мысе. Вместе с тем Тарент смирился бы с гегемонией Рима и фактической утратой своего суверенитета.
Римские послы, желавшие обратиться к тарентинскому народу, долго не имели такой возможности. Лишь когда начались очередные праздненства и тарентинцы собрались в театре, посланники были допущены к горожанам. Все это время сторонники мира, которые, конечно, имелись в городе, пытались настроить тарентинцев на серьезное отношение к послам. Но тщетно.
Чванливый вид римлян, преисполненных сознания своей значимости, театральные наряды (белые тоги с широкой красной каймой) вызвали насмешки, а скверный греческий Постумия (не соизволившего как следует выучить язык народа, от воли которого зависело начало новой всеиталийской войны) стал причиной общего раздражения. Римлянам начали кричать, что они варвары и недостойны нахоиться в собрании тарентинцев.
По сообщению Дионисия Галикарнасского, некий Филонид, бывший в пьяном виде, нагадил на край тоги Постумия, когда тот шел к выходу из театра. В ответ на это римлянин мрачно пообщал смыть оскорбление кровью и сохранил свою тогу в качестве вещественного доказательства, которое предъявил в сенате.
Впрочем, Валерий Максим изображает посольство Постумия в гораздо более мягких тонах. Однако и он согласился, что что отказ тарентинцев удовлетворить требования римлян был категорическим.
В конце весны 281 г. до н. э. римская армия нового консула, Люция Эмилия, двинулась от Венузия на территорию Тарента (второй консул, Квинт Марций Барбула, действовал против этрусков). Мы имеем невнятное сообщение о победе римлян над городским ополчением, что может быть мифом: римская традиция неоднократно живописует нам триумфы, которые существовали лишь в воображении полководцев, отправлявших реляции в Вечный Город. Не менее часто возниукали предания о том, как через день, месяц или год после поражения на том же месте та же римская армия побеждала противника. Вот и в этот раз неудача в тарентинском порту и в Фуриях должна была иметь компенсацию в виде безусловного успеха – хотя бы и выдуманного.
Люций Эмилий действовал очень осторожно, не столько приближаясь к стенам Тарента, сколько стремясь прервать возможные связи с луканами. В мелких стычках римляне действительно одерживали верх, причем всех знатных пленных консул отпускал без выкупа, надеясь т. о. Переменить настроения тарентинцев.
В течение всей кампании Эмилий демонстрировал «бой с тенью», не решившись предпринять ничего серьезного ни против Тарента, ни против Фурий. Захватывая овечьи отары и разграбляя загородные виллы тарентинцев, он одновременно пытался возобновить с ними мирные переговоры на условиях посольства Постумия.
Иными словами римляне теряли время. Хотя в 281 г. до н. э. Пирр уже принял решение отправиться в Италию, до начала операции он должен был получить гарантии своих эпирских владений, и потому едва ли вся его полевая армия могла быть переброшена в Тарент в .том году. Решительное наступление Эмилия могло бы заставить молосского царя вступить в войну, будучи к ней еще не готовым, - или даже вообще отказаться от заморской экспедиции.
Но римляне медлили. Всю войну и лето продолжались переговоры Тарента и Эпира, в которых активное участие принимал Киней. Последние попытки «партии мира» остановить начинавшуюся войну падают на это же время. Самую эффектную такую попытку предпринял некий Метон.
Однако и это представление не дало результата. Когда в начале осени 281 г. до н. э. в Тарент прибыл Киней, с ним приплыл эпирский военачальник Милон, а также 3.000 солдат, составивших авангард армии Пирра. Первый корпус эпиротов был принят с восторгом, и тарентинцы отрезали себе все возможные пути к отступлению.
Лето 281 г. до н. э. стало определяющим для Пирра. Переговоры между Птолемеями – египетским и македонским – дали ему понять, что Египет будет недоволен любыми его попытками вмешательства в македонские дела. Путь на восток для эпирского царя т. о. Был полностью закрыт.
Взамен Македонии Пирру, до сих пор верно следовавшему руслу политики Птолемеев, нужно было дать другое царство. Военная кампания в поддержку тарентинцев выглядела весьма привлекательно прежде всего в идеологическом смысле, т. к. напоминала поход македонцев на Восток. Параллельно с избавлением эллинов Запада от варваров, Пирр мог бы сколотить державу, отвечавшую его амбициям.
Птолемеи даже постарались придать его экспедиции характер некоего общегреческого дела. Керавн пообещал выделить в распоряжение эпирского царя на 2 года 4.000 всадников, 5.000 пехотинцев и 50 слонов. Едва ли он выполнил свои обещания полностью: в армии Пирра, отправившейся в Италию, было всего 3.000 всадников (из которых часть - молосских) и лишь 20 слонов (вероятно, в течение 280 – 279 г. г. до н. э., т. е. до начала галатского нашествия на Македонию, в Италию переправлялись новые отряды, выделенные Керавном; по-крайней мере слоны имелись у Пирра даже в 275 г. до н. э., хотя именно этот род войск обычно выбывал в первую очередь). Однако уже одно только присутствие боевых слонов давало Пирру преимущество над италийскими армиями, никогда не видевшими этих животных.
Египет мог оказать финансовую поддержку, а также обещать беспрепятственную переправу через Адриатику. Но, самое главное, он гарантировал, что Эпир не станет предметом вожделений Керавна, и Пирр сможет воевать в Италии, не беспокоясь за свой удел на Балканах.
Получив необходимые заверения, Пирр не стал медлить. Наместником в Эпире он оставил своего старшего сына Птолемея. С двумя другими сыновьями, Геленом и Александром, а также с 20.000 педзетеров, гипаспистов и пельтастов, 2.500 легковооруженными застрельщиками, 3.000 всадниками и 20 слонами он вышел в море уже весной 280 г. до н. э.
Это было рискованное решение, потому что весной Ионическое море штормит, и неповоротливые транспортные суда могли легко стать добычей шквала. Но задержаться до лета означало отдать инициативу в руки римлян, которые уже весной сосредоточили в Венузии очередную консульскую армию и готовились блокировать Тарент.
Сбылись худшие предположения, и посреди перехода с севера налетела бкря, разметавшая транспортную флотилию. Как всегда, драматизирующие происходящее древние авторы сообщают, что едва ли не весь эпирский флот погиб. Но они не объясняют: кто же тогда сражался летом того же года в битве при Гераклее?
Пирр лишь наутро выбрался на берег. После того как его с подобающим почтением приняли апулийцы и мессапии, обитающие в этом месте, Пирр сумел собрать 2.000 пехотинцев, несколько десятков всадников и двух слонов с кораблей, выбросившихся на сушу неподалеку от него.
С этим отрядом Пирр выступил к Таренту. Близ этого города его встретил Милон, который вывел за пределы городской стены весь свой небольшой корпус, чтобы при необходимости прикрыть движение царских войск.
В течение ближайших дней в гавань Тарента прибывали отбившиеся от главных сил корабли, и вскоре Пирр имел под рукой если не всю армию, с которой он отплыл от Балкан, то, по крайней мере, ее бОльшую часть.
Пока Пирр принимал изъявления благодарности со стороны тарентинцев, пока он собирал свои части, разбросанные по побережью Апулии, и делал первые осторожные попытки провести мобилизацию среди италийских греков, Рим готовился к большой войне. Всем было ясно, что военные действия скорее всего не ограничатся округами Тарента. Помимо южноиталийцев на борьбу с Римом готовы были подняться самниты, еще не до конца замиренные этруски, и, возможно, галлы.
Чтобы избавить себя от «пятой колонны», римляне заставили многие крупные города Средней Италии выдать им заложников из числа самых почитаемых семейств. Это оказалось крайне непопулярной мерой, вызвавшей озлобление даже в местностях, уже давно контролируемых римлянами. Но Сенат воспринял озлобление как неизбежное зло, ценой которого он купил спокойствие на операционных линиях своих армий.
Был введен особый военный налог, который позволил вооружить значительные контингенты римлян и их союзников. Последние были вынуждены мобилизовать такое количество солдат, которое они еще никогда не снаряжали.
Попробуем сосчитать римские вооруженные силы на конец весны 280 г. до н. э. Одна армия (2 легиона) консула Тиберия Корункания вступила в Этрурию, чтобы наконец подавить сопротивление Вольсиний, последнего крупного этрусского города из числа поддержавших восстание 285 г. до н. э. Так как союзники выставляли равное римлянам число воинов, численность этой армии можно определить в 20 – 22 тысячи человек.
Еще одна такая же армия осталась в Риме в качестве стратегического резерва, но, скорее всего, попросту еще не закончила формирование.
Третья армия направилась в Венузий под командованием второго консула, Публия Левина. Так как там уже должны были находиться войска командующего прошлого года Эмилия, численность Венузийской армии Левина можно определить в 40.000 солдат. Для Италии того времени – большая цифра.
Хотя Пирр мог рассчитывать на помощь греков и южноиталийцев, однако для сбора ополчения ему было нужно время. Чтобы лишить его этого времени, Левин прошел быстрым маршем мимо городов Самниума, играя мускулами перед готовыми уже к восстанию самнитами, и, соединившись с войсками Эмилия, направился в Луканию.
В этот момент Рим уже бесповоротно становился на тропу войны. Последним мирные предложения сделал Пирр. Даже если этот шаг был продиктован единственно желанием выиграть время для увеличения своей армии, с пропагандистской точки зрения он был правильным. Пирр предложил римлянам выступить третейским судьей в их тяжбе с тарентинцами. Переправленная в Италию армия могла выступить гарантом любого решения.
Римляне, естесственно, отказались от предложения Пирра: слишком много соглашений они нарушили за последние годы – и с луканами, и с Тарентом. Куда проще было решить все проблемы оружием.
Левин вторгся в Луканию в районе верховьев Сириса. Вряд-ли римляне двигались быстро: легионеры грабили земли, по которым передвигались, как будто это могло сломить волю луканов. Видимо, еще во время этого похода произошло событие, ставшее неприятным сюрпризом для римского командования.
Год назад греческий город Регий был занят вспомогательным легионом, набранным в Кампании. Поскольку владевший этим городом контролировал пролив между Бруттием и Сицилией, римляне выделили для него стользначительные силы. Во главе сил стоял Деций Вибеллий. Узнав о тайных переговорах некоторых регийцев с эмиссарами Пирра, кампанцы устроили самосуд. Они разграбили город, перебили всех мужчин, взяли в рабство их жен и детей.
Кампанцы были известны своей дикостью уже давно: уже 10 лет как на другой стороне пролива, в сицилийском городе Мессана, находились бывший кампанские наемники Агафокла (т. н. мамертинцы), которые терроризировали своими набегами пол острова. Значит, назначение в столь важный пункт как Регий кампанцев и Деция – большая ошибка римского командования.
От Деция отвернулись обе стороны (Пирр и римляне не хотели терять поддержку греков и пятнать свое имя связью с преступниками). В итоге кампанцы завязали отношения с мамертинцами и создали собственное эфемерное государство. Почти немедленно после этого они разорили формально находившийся под покровительством римлян город Кавлоний, затем напали на Кротону и перебили находившийся там римский гарнизон.
Численность армии Левина в битве при Гераклее мы уже указывали – не менее 40.000 человек, из которых порядка 2.500 всадников. Едва ли Левин распылял ее, следуя по враждебной Лукании. А вот установить силы Пирра сложнее. Перед переправой в Италию у него вместе с отрядом Милона было более 28.000 солдат. Сколько из них действительно погибло во время пресловутой бури, сколько оставлено в Таренте и сколько, в свою очередь, тарентийцев и апулийцев пошло за царем – мы не знаем.
Скорее всего, численность войск Пирра не превышала 30.000 человек – в т. ч. 3.500 всадников, а также 20 слонов. Но она с каждым днем росла, т. к. К эпирскому царю подходили южгоиталийские контингенты.
Ясно, что оттягивание начала боевых действий для Левина было невыгодно: соотношение постоянно менялось не в его пользу. Да и моральное состояние армии едва ли улучшалось бездействием.