Но мне слышится ваш вопрос, мой юный друг: пусть так. Пусть любовное общение, на почве окрепшего духа товарищества, станет идеалом рабочего класса. Но не наложит ли этот идеал, эта новая «моральная мерка любви опять тяжелую руку на любовные переживания? Не сомнет ли, не искалечит ли нежных крыльев «пугливого Эроса»? Освободив любовь от оков буржуазной морали, не сковываем ли мы се новыми цепями?
Да, мой юный друг, вы правы. Идеология пролетариата, отбрасывая буржуазную «мораль» в области любовно-брачных отношений, тем не менее неизбежно вырабатывает свою классовую мораль, свои новые правила общения полов, которые ближе отвечают задачам рабочего класса, воспитывает чувства членов своего класса в известном направлении и этим накладывает известные цепи и на чувство. Поскольку дело идет о любви, взрощенной буржуазной культурой, несомненно, пролетариат повыщипает многие перышки из крыльев Эроса буржуазной формации. Но сожалеть о том, что трудовой класс наложит свою печать и на отношения между полами, чтобы привести чувство любви в соответствие со своей задачей, значит не уметь глядеть в будущее. Ясно, что на месте прежних перышков в крыльях Эроса идеология восходящего класса сумеет взрастить новые перья, невидимой еще красоты, силы и яркости. Не забывайте, мой юный друг, что любовь неизбежно видоизменяется и преображается вместе с изменением культурно-хозяйственной базы человечества.
Если в любовном общении ослабеет слепая, требовательная, всепоглощающая страсть, если отомрет чувство собственности и эгоистическое желание «навсегда» закрепить за собою любимого, если исчезнет самодовление мужчины и преступное отречение от своего «я» со стороны женщины, то зато разовьются другие ценные моменты в любви. Окрепнет уважение к личности другого, уменье считаться с чужими нравами, разовьется взаимная душевная чуткость, вырастет стремление выявлять любовь не только в поцелуях и объятиях, но и в слитности действия, в единстве воли, в совместном творчестве.
Задача пролетарской идеологии не изгнать Эрос из социального общения, а лишь перевооружить его колчан на стрелы новой формации, воспитать чувство любви между полами в духе величайшей новой психической силы — товарищеской солидарности.
Теперь, мой юный друг, я надеюсь, вам станет ясно, что повышенный интерес к вопросам любви среди трудящейся молодежи не есть симптом «упадка». Теперь вы сами сможете найти то место, какое любовь должна занять не только в идеологии пролетариата, но и в живом общении трудящейся молодежи.
Аарон Залкинд. Из статьи 12 половых заповедей революционного пролетариата, 1924
1. Не должно быть слишком ранней половой жизни (ранее 15 лет)
2. Необходимо полное воздержание до брака, а брак лишь в состоянии полной социальной и биологической зрелости (20-25 лет).
3. Половая связь – лишь как конечное завершение глубокой всесторонней симпатии и привязанности к объекту половой любви.
4. Половой акт должен быть лишь конечным звеном в цепи глубоких переживаний, связывающих в данный момент любящих.
5. Половой акт не должен часто повторяться. (Норма 3-4 раза в неделю)
6. Не надо часто менять половой объект. Поменьше полового разнообразия.
7. Любовь должна быть моногамной, моноандрической (одна жена, один муж).
8. При всяком половом акте нужно помнить о возможности зарождения ребенка – вообще помнить о потомстве.
9. Половой подбор должен строиться по линии классовой революционно-пролетарской целесообразности. В любовные отношения не должны вноситься элементы флирта, ухаживания, кокетства и прочие методы специально-полового завоевания.
10. Не должно быть ревности.
11. Не должно быть половых извращений.
12. Класс, в интересах революционной целесообразности, имеет право вмешиваться в жизнь своих сочленов; половое должно во всем подчиняться классовому, ничем последнему не мешая, во всем его обслуживая.
12 сентября 1924 года, нарком здравоохранения СССР Николай Семашко опубликовал в центральной газете "Известия" свою критику нашумевших демонстраций общества, как теперь бы сказали, нудистов "Долой стыд!". Участники этого общества — мужчины и женщины — прославились тем, что выходили на городские улицы и ездили в трамваях совершенно голые, украшенные только лентами через плечо со своим лозунгом "Долой стыд!".
Вот как рассказывали об этом современники:
"Новость: на днях в Москве появились совершенно голые люди (мужчины и женщины) с повязками через плечо "Долой стыд". Влезали в трамвай. Трамвай останавливали, публика возмущалась".(Писатель Михаил Булгаков).
"Кто-то хохотал до слёз, кто-то плевался. Старухи крестились, говоря: "Апокалипсис! Конец света!" и растерянно спрашивали у прохожих: "Что ж это? И нас заставят раздеться?""(Художница Наталья Северцова-Габричевская).
"Появилось даже общество "Долой стыд!". Кто его придумал — не знаю. Мне запомнился только один эпизод из его "деятельности". В трамвай, идущий по бульварному кольцу, в вагон, где была я, на остановке вошла голая пара. Ничего, кроме красных полотнищ от бедра к бедру, на них не было.
На полотнищах белая надпись — лозунг общества. Пассажиры взроптали, требуя у кондукторши остановить вагон и высадить бесстыжих, но, пока возмущённые шумели, трамвай подошёл к остановке, и голая "агитбригада" раздавшая несколько листовок, вылезла сама. Возможно, это была кампания, проводимая комсомолом. Он круто взялся истреблять стыд."(Писательница Наталья Баранская).
"В 1922 году я несколько раз присутствовал на выступлениях общества «Долой стыд». Совершенно голый, украшенный только лентой с надписью «Долой стыд», оратор на площади Краснодара кричал с трибуны:
— Долой мещанство! Долой поповский обман! Мы, коммунары, не нуждаемся в одежде, прикрывающей красоту тела! Мы дети солнца и воздуха!
Проходя там вечером, я увидел поваленную трибуну, «сына солнца и воздуха» избили. В другой раз мы с женой видели, как из трамвая, ругаясь и отплёвываясь, выскакивает публика. В вагон ввалилась группа голых «детей солнца и воздуха», и возмущённые люди спасались от них бегством. Опыт не удался, выступления апостолов советской морали вызвали такое возмущение, что властям пришлось прекратить это бесстыдство".(Белогвардеец Александр Трушнович).
"А общество "Долой стыд"? Ведь это не какой-нибудь рок-н-ролл или твист – члены этого общества гуляли по Москве нагишом, иногда только с лентой "долой стыд" через плечо... Мальчишки, зеваки шли толпами за адептами этого голого ордена. Потом московская милиция получила указания – и нагие фигуры женщин и мужчин исчезли с московских улиц."(Писатель Варлам Шаламов).
Демонстрации общества "Долой стыд!" стали в эти месяцы излюбленной темой для острот. В октябре 1924 года харьковский журнал "Красная оса" шутливо сообщал: "Снова голые. Отделом демографической статистики зарегистрировано за вчерашний день появление в Харькове 18 голых. Роды во всех случаях прошли благополучно". Помимо Москвы, демонстрации общества "Долой стыд" проходили ещё в нескольких городах, в том числе Харькове, Саратове и Севастополе. Бельгийский консул в России Жозеф Дуйе вспоминал: «В 1925 году при покровительстве советского правительства образовалось общество «Долой стыд!». Члены этого общества обязались отказаться от одежды и ходить голыми. Для пропаганды некоторые члены этого эксцентричного общества были посланы в поездки: в Харьков, Ростов, Минеральные Воды и т. д. Я видел их в костюме Адама и Евы в Ростове». Первое время растерянная милиция не знала, как поступать со столь необычными нарушителями порядка...
И вот, наконец, появились печатные разъяснения наркома Семашко. "Подобное поведение необходимо самым категорическим образом осудить со всех точек зрения, – заявил он. – Во-первых... жестоко ошибаются, когда думают, что если ходить голым, отрастить волосы и ногти, то это будет самая настоящая "революционность"... Во-вторых, путешествие по Москве в голом виде совершенно недопустимо с гигиенической точки зрения. Нельзя подставлять своё тело под пыль, дождь и грязь... Улицы Москвы – не берег Чёрного моря... В-третьих, очень спорно, содействует ли это дикое новшество нравственности. Мы протестуем против "голых танцев" и не можем не протестовать против этого новшества. В тот момент, в который мы живём, когда ещё не изжиты капиталистические уродства, как проституция, хулиганство, обнажение содействует не нравственности, а безнравственности... Поэтому я считаю абсолютно необходимым немедленно прекратить это безобразие, если нужно, то репрессивными мерами".
Отправился я к знакомым нэпманам. Надоело мне бывать у писателей. Богема хороша только у Мюрже - красное вино, барышни... Московская же литературная богема угнетает.
Придешь, и - или попросят сесть на ящик, а в ящике - ржавые гвозди, или чаю нет, или чай есть, но сахару нет, или в соседней комнате хозяйка квартиры варит самогон и туда шмыгают какие-то люди с распухшими лицами, и сидишь, как на иголках, потому что боишься, что придут - распухших арестовывать и тебя захватят, или (хуже всего) молодые поэты начнут свои стихи читать. Один, потом другой, потом третий... Словом - нестерпимая обстановка.
У нэпманов оказалось до чрезвычайности хорошо. Чай, лимон, печенье, горничная, всюду пахнет духами, серебряные ложки (примечание для испуганного иностранца: платоническое удовольствие), на пианино дочь играет "Молитву девы", диван, "не хотите ли со сливками", никто стихов не читает и т.д.
Единственное неудобство: в зеркальных отражениях маленькая дырка на твоих штанах превращается в дырищу величиной с чайное блюдечко, и приходится прикрывать ее ладонью, а чай мешать левой рукой. А хозяйка, очаровательно улыбаясь, говорит:
- Вы очень милый и интересный, но почему вы не купите себе новые брюки? А заодно и шапку...
После этого "заодно" я подавился чаем, и золотушная "Молитва девы" показалась мне данс-макабром.
Но прозвучал звонок и спас меня.
Вошел некто, перед которым все побледнело и даже серебряные ложки съежились и сделались похожими на подержанное фражэ.
На пальце у вошедшего сидело что-то, напоминающее крест на Храме Христа Спасителя на закате.
- Каратов девяносто... Не иначе как он его с короны снял, - шепнул мне мой сосед - поэт, человек, воспевающий в стихах драгоценные камни, но по своей жестокой бедности не имеющий понятия о том, что такое карат.
По камню, от которого сыпались во все стороны разноцветные лучи, по тому, как на плечах у толстой жены вошедшего сидел рыжий палантин, по тому, как у вошедшего юрко бегали глаза, я догадался, что передо мной всем нэпманам - нэпман, да еще, вероятно, из треста.
Хозяйка вспыхнула, заулыбалась золотыми коронками, кинулась навстречу, что-то восклицая, и прервалась "Молитва девы" на самом интересном месте.
Затем началось оживленное чаепитие, причем нэпман был в центре внимания.
Я почему-то обиделся (ну что ж из того, что он нэпман? Я разве не человек?) и решил завязать разговор. И завязал его удачно.
- Сколько вы получаете жалованья? - спросил я у обладателя сокровища.
Тут же с двух сторон под столом мне наступили на ноги. На правой ноге я ощутил сапог поэта (кривой стоптанный каблук), на левой ногу хозяйки (французский острый каблук).
Но богач не обиделся. Напротив, мой вопрос ему польстил почему-то.
Он остановил на мне глаза на секунду, причем тут только я разглядел, что они похожи на две десятки одесской работы.
- М... м... как вам сказать... Э... пустяки. Два, три миллиарда, - ответил он, посылая мне с пальца снопы света.
- А сколько стоит ваше бри... - начал я и взвизгнул от боли.
- ...бритье?! - выкрикнул я, не помня себя, вместо "бриллиантовое кольцо".
- Бритье стоит 20 лимонов, - изумленно ответил нэпман, а хозяйка сделала ему глазами: "Не обращайте внимания. Он идиот".
И мгновенно меня сняли с репертуара. Защебетала хозяйка, но благодаря моему блестящему почину разговор так и увяз в лимонном болоте.
Во-первых, поэт всплеснул руками и простонал:
- 20 лимонов! Ай, яй, яй! (Он брился последний раз в июне.)
Во-вторых, сама хозяйка ляпнула что-то несуразно-малое насчет оборотов в тресте.
Нэпман понял, что он находится в компании денежных младенцев, и решил поставить нас на место.
- Приходит ко мне в трест неизвестный человек, - начал он, поблескивая черными глазами, - и говорит: возьму у вас товару на 200 миллиардов. Плачу векселями. Позвольте, - отвечаю я, - вы - лицо частное... э... какая же гарантия, что ваши уважаемые векселя... А, пожалуйста, - отвечает тот. И вынул книжку своего текущего счета. И как вы думаете, - нэпман победоносно обвел глазами сидящих за столом, - сколько у него оказалось на текущем счету?
- 300 миллиардов? - крикнул поэт (этот проклятый санкюлот не держал в руках больше 50 лимонов).
- 800, - сказала хозяйка.
- 940, - робко пискнул я, убрав ноги под стол.
Нэпман артистически выдержал паузу и сказал:
- Тридцать три триллиона.
Тут я упал в обморок и, что было дальше, не знаю.
Примечание для иностранцев: триллионом в московских трестах называют тысячу миллиардов, 33 триллиона пишут так: 33.000.000.000.000.
Из хаоса каким-то образом рождается порядок. Некоторые об этом узнают из газет со значительным опозданием, а некоторые по горькому опыту на месте и в процессе создания этого порядка.
Так, например, нэпман, о котором я расскажу, познакомился с новым порядком в коридоре плацкартного вагона на станции Николаевской железной дороги.
Он был в общем благодушный человек, и единственно, что выводило его из себя, это большевики. О большевиках он не мог говорить спокойно. О золотой валюте - спокойно. О сале - спокойно. О театре - спокойно. О большевиках - слюна. Я думаю, что если бы маленькую порцию этой слюны вспрыснуть кролику - кролик издох бы во мгновение ока. 2-х граммов было бы достаточно, чтобы отравить эскадрон Буденного с лошадьми вместе.
Слюны же у нэпмана было много, потому что он курил.
И когда он залез в вагон со своим твердым чемоданом и огляделся, презрительная усмешка исказила его выразительное лицо.
- Гм... подумаешь, - заговорил он... или, вернее, не заговорил, а как-то заскрипел, - свинячили, свинячили четыре года, а теперь вздумали чистоту наводить! К чему, спрашивается, было все это разрушать? И вы думаете, что я верю в то, что у них что-нибудь выйдет? Держи карман. Русский народ - хам. И все им опять заплюет!
И в тоске и отчаянии швырнул окурок на пол и растоптал. И немедленно (черт его знает, откуда он взялся - словно из стены вырос) появился некто с квитанционной книжкой в руках и сказал, побивая рекорд лаконичности:
- Тридцать миллионов.
Не берусь описать лицо нэпмана. Я боялся, что его хватит удар.
_______________________
Вот она какая история, товарищи берлинцы. А вы говорите "bolscheviki", "bolscheviki"! Люблю порядок.
_______________________
Прихожу в театр. Давно не был. И всюду висят плакаты: "Курить строго воспрещается". И думаю я, что за чудеса: никто под этими плакатами не курит. Чем это объясняется? Объяснилось это очень просто, так же, как и в вагоне. Лишь только некий с черной бородкой - прочитав плакат - сладко затянулся два раза, как вырос молодой человек симпатичной, но непреклонной наружности и:
- Двадцать миллионов.
Негодованию черной бородки не было предела.
Она не пожелала платить. Я ждал взрыва со стороны симпатичного молодого человека, игравшего благодушно квитанциями. Никакого взрыва не последовало, но за спиной молодого человека, без всякого сигнала с его стороны (большевистские фокусы!), из воздуха соткался милиционер. Положительно, это было гофманское нечто. Милиционер не произнес ни одного слова, не сделал ни одного жеста. Нет! Это было просто воплощение укоризны в серой шинели с револьвером и свистком. Черная бородка заплатила со сверхъестественной гофманской же быстротой.
И лишь тогда ангел-хранитель, у которого вместо крыльев за плечами помещалась небольшая изящная винтовка, отошел в сторону и "добродушная пролетарская улыбка заиграла на его лице" (так пишут молодые барышни революционные романы).
Случай с черной бородкой так подействовал на мою впечатлительную душу (у меня есть подозрение, что и не только на мою), что теперь, куда бы я ни пришел, прежде чем взяться за портсигар, я тревожно осматриваю стены - нет ли на них какой-нибудь печатной каверзы. И ежели плакат "Строго воспрещается", подманивающий русского человека на курение и плевки, то я ни курить, ни плевать не стану ни за что.
Фридрихштрасской уверенности, что Россия прикончилась, я не разделяю, и даже больше того: по мере того как я наблюдаю московский калейдоскоп, во мне рождается предчувствие, что "все образуется" и мы еще можем пожить довольно славно.
Однако я далёк от мысли, что Золотой Век уже наступил. Мне почему-то кажется, что наступит он не ранее, чем порядок, симптомы которого так ясно начали проступать в столь незначительных, казалось бы, явлениях, как все эти некурительные и неплевательные события, пустит окончательные корни.
ГУМ с тысячами огней и гладко выбритыми приказчиками, блестящие швейцары в государственных магазинах на Петровке и Кузнецком, "Верхнее платье снимать обязательно" и т. под. - это великолепные ступени на лестнице, ведущей в Рай, но еще не самый Рай.
Для меня означенный Рай наступит в то самое мгновение, как в Москве исчезнут семечки. Весьма возможно, что я выродок, не понимающий великого значения этого чисто национального продукта, столь же свойственного нам, как табачная жвачка славным американским героям сногсшибательных фильмов, но весьма возможно, что просто-напросто семечки - мерзость, которая угрожает утопить нас в своей слюнявой шелухе.
Боюсь, что мысль моя покажется дикой и непонятной утонченным европейцам, а то я сказал бы, что с момента изгнания семечек для меня непреложной станет вера в электрификацию поезда (150 километров в час), всеобщую грамотность и проч., что уже, несомненно, означает Рай.
И маленькая надежда у меня закопошилась в сердце после того, как на Тверской меня чуть не сшибла с ног туча баб и мальчишек, с лотками летевших куда-то с воплями:
- Дунька! Ходу! Он идёт!!
"Он" оказался, как я и предполагал, воплощением в сером, но уже не укоризны, а ярости.
Граждане, это священная ярость. Я приветствую ее.
Их надо изгнать, семечки. Их надо изгнать. В противном случае быстроходный электрический поезд мы построим, а Дуньки наплюют шелухи в механизм, и поезд остановится - и всё к чёрту.
Электрификация России согласно плану ГОЭЛРО — фантастически успешный проект форсированного промышленного развития страны, ставший возможным благодаря уникальному совпадению мечтаний одних с патриотическим прагматизмом других
В декабре 1919 года был дан старт первому крупному опыту программно-целевого планирования — составлению плана электрификации России (ГОЭЛРО). Его принципы и методы разработки во многом предвосхитили такие известные технические проекты ХХ века с участием государства, как создание атомной бомбы и высадка человека на Луну, а также перевооружение германской армии в 1942–1944 годах — в итоге потерпевшее неудачу, но с точки зрения техники планирования не менее блестящее.
Какие люди стояли за этим? Какие усилия приложила судьба, чтобы на первый взгляд случайно свести вместе две крупнейшие инновации начавшегося века: техническую (электроэнергетику) и политическую (большевизм) — и пересечь их интересы, без чего появление этого проекта было бы невозможно?
Из духа электричества
В 1893 году молодой самарский юрист и помещик Владимир Ульянов, только что приехавший с карьерными амбициями в столицу империи и устроившийся помощником к адвокату (присяжному поверенному) Волькенштейну, знакомится с 21-летним студентом Санкт-Петербургского технологического института Глебом Кржижановским. Оба уже имеют опыт приобщения к стремительно входящему в моду в России марксизму. В частности, Глеба привел в марксистский кружок студентов-технологов еще один будущий электрик, его соученик по институту Леонид Красин, для которого Кржижановский до конца жизни так и останется Глебушкой.
Самого Красина, пожалуй, наиболее яркой личности в плеяде русских «марксистов-электриков», в это время в Петербурге нет. Как раз за участие в этом кружке он арестован, исключен из вуза и, как говорится, «призван к отбыванию воинской повинности». Однако в дальнейшем пути его с Ульяновым-Лениным пересекутся еще не раз. Красину предстоит сыграть видную роль как в становлении марксистской партии в России, где вокруг него группируются представители наиболее радикального, террористического, крыла, специализирующиеся на экспроприациях, так и в борьбе за лидерство в ней.
Любопытно, что благодаря Красину электричеству предстоит сыграть и вполне материальную роль в зарождении большевизма. В сейфах и котельных ТЭС петербургской компании «Общество электрического освещения 1886 года», куда Красин устроится ведущим инженером, будут храниться добытые его боевиками (Камо и, предположительно, Сталиным) 500-рублевые купюры, похищенные при ограблении инкассаторского дилижанса в Тифлисе.
Однако во внутрипартийной борьбе Красин проигрывает Ильичу контроль над финансами партии и в начале 1909 года после (возможно, сфабрикованного) обвинения в денежных махинациях покидает революционное движение. Как тогда казалось, навсегда — чтобы целиком посвятить себя электричеству. Однако острейший дефицит кадров, имеющих навыки хоть в какой-то деятельности, кроме партийной борьбы и ораторского мастерства, уже через год после октябрьского переворота приводит Красина, поначалу остро не принявшего революцию, на пост наркома торговли и промышленности, а также путей сообщения, а затем — внешней торговли. При этом с министерским портфелем он умудрялся совмещать должность полпреда — то во Франции, то в Великобритании, где и пробудет до свой смерти в 1926 году.
Наркому Красину суждено будет сыграть свою роль в реализации плана ГОЭЛРО. Он добывал для него валюту и импортное оборудование, в том числе путем распродажи ненужных пролетариату сокровищ Эрмитажа и Третьяковской галереи. Радикализм Красина сказался и в его послереволюционной деятельности — именно Красин подготовил декрет об отказе Советской России отвечать по долгам России царской. Трудно сказать, насколько страна выиграла от этого решения в долгосрочном плане. Из европейских государств предоставлять жизненно необходимые для индустриализации СССР кредиты не отказывалась только Германия. Но с приходом к власти взявшего курс на экономическую автаркию Гитлера пересох и этот канал «притока капитала». И если бы не Великая депрессия в США, заставлявшая искать заказы хоть у черта на куличках, судьба строительства социализма вполне могла оказаться под вопросом.
Однако для истории, о которой идет речь в этой статье, важнее отношения Ленина с Кржижановским, почти тридцать лет спустя после их первой встречи сыгравшие ключевую роль в появлении на свет одного из самых знаменитых технических проектов ХХ века. Молодых людей, возможно, сближает не только то, что оба они адепты нового и «единственно верного» марксистского учения, но и происхождение. Они земляки (Кржижановский родом из Самары), к тому же мать Глеба немка (отец из обрусевших поляков); Владимир в числе прочих имеет и немецкие корни по материнской линии. Во всяком случае, на сделанной несколькими годами позже фотографии «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», как гордо именуют себя несколько немногочисленных петербургских марксистских кружков, они рядом. По другую строну от не ставшего еще Лениным Ульянова —Юлий Мартов, будущий лидер меньшевизма, а на тот момент ближайший друг Ильича.
Разделить им предстоит и удар судьбы — в декабре 1895 года Кржижановского арестовывают одновременно с Лениным и после полутора лет предварительной отсидки в Петербурге, а затем в пересыльной тюрьме московской Бутырки, отправляют на три года в ссылку. Примерно туда же, куда и Ильича: в Минусинский уезд Красноярской губернии. Однако потом жизнь понемногу разводит друзей юности, и Глеб Максимилианович, успев в 1903 году на II съезде РСДРП стать членом ее Центрального комитета, через год покидает ЦК под довольно формальным предлогом. Правда, потом он еще будет довольно активно участвовать в первой русской революции, нелегально перебравшись в Петербург, где ему, как бывшему ссыльному, проживать было запрещено.
Однако после того как манифестом от 17 октября 1905 года были объявлены политические и иные свободы и «отпущение грехов» бывшим политзаключенным, с революционными увлечениями юности для Глеба, как и для большинства его сверстников, в основном оказалось покончено. Да, в общем-то, это уже и не та Россия, вопиющая отсталость которой в начале 1890-х толкала массу вполне респектабельной молодежи «в революцию». За последнее десятилетие XIX века промышленное производство страны выросло вдвое, а в тяжелой промышленности — почти втрое.
Правда, на стыке веков Россия (как и 108 лет спустя) становится жертвой глобального финансового кризиса, который переживает особенно тяжело, погрузившись в семилетнюю, а в некоторых видах деятельности и в девятилетнюю рецессию, сопровождающуюся сильным падением доходов рабочих, ростом протестных настроений и маршами несогласных — самый известный вошел в историю под именем Кровавого воскресенья. Однако по завершении революции 1905–1907 годов, радикально модернизовавшей общественную жизнь в стране, недостатка в инвестициях в российскую промышленность снова нет, и динамичный рост, а с ним и уровень зарплат фабрично-заводского пролетариата постепенно восстанавливаются.
Должности Кржижановского — заведующий кабельной сетью «Общества электрического освещения 1886 года» сначала в Санкт-Петербурге, а затем в Москве — вполне респектабельны и доходны (он занимает весь второй этаж дома на Садовнической улице — достаточно близко от Кремля), а работа увлекательна. Кстати, столь же неплохо развивается карьера и у полностью отошедшего от революционной деятельности Красина. Он поступает на службу в германскую электротехническую компанию «Сименс-Шуккерт», становится ее видным специалистом, а в 1911 году компания направляет Красина в Россию, где он вскоре дорастает до генерального представителя.
Тем временем Кржижановский участвует в проектировании и строительстве первой в России и весьма инновационной по тем временам районной электроцентрали — электростанции на торфе «Электропередача» в районе нынешнего Ногинска — и с 1912 года на десять лет становится ее директором. Инновационность состоит в том, что впервые генерирующая мощность приближается не к потребителю, а к источнику топлива (в дальнейшем весь план ГОЭЛРО будет основан на этом принципе) и объединяется в сеть с другой станцией — в данном случае с работавшей в Москве с 1897 года электростанцией на Раушской набережной, для чего прокладывается первая в России высоковольтная линия напряжением 70 кВ.
Еще одна инновационная идея, над которой с перерывами работает Глеб Максимилианович, — строительство Волжской ГЭС на своей малой родине, в районе Самарской Луки. В дореволюционной России опыта строительства ГЭС не было — первым станет Волховстрой, введенный в эксплуатацию по плану ГОЭЛРО в 1926 году. А до Волжской ГЭС очередь дойдет только в 1950-м — ее водохранилище целиком затопит приволжский город Ставрополь, который после переноса на новое место вскоре получит имя Тольятти (чтобы не путать с северокавказским тезкой) и станет знаменит своей автопродукцией. Тем не менее в 1915 году на совещании по проблемам использования подмосковного угля и торфа в докладе директора станции «Электропередача» Кржижановского уже будут изложены все главные принципы энергостроительства, которые через пять лет станут основой будущего плана ГОЭЛРО.
Естественная монополия
Впрочем, исключительность Кржижановского на фоне других инженеров-энергетиков того времени состояла, пожалуй, лишь в юношеской дружбе с Лениным, которая неожиданно приобрела значение после утверждения большевиков во власти. Российская электротехническая школа в целом была весьма продвинутой и считалась одной из лучших в мире. Деятельность ее координировалась VI (электротехническим) отделом Русского технического общества, а также Всероссийскими электротехническими съездами, проводившимися начиная с 1900 года раз в два года, так что к началу Первой мировой войны съездов прошло уже семь. На этих съездах рассматривались как технические проблемы, так и вопросы стратегии развития электроэнергетики в России.
Среди стратегических вопросов главный — где лучше строить тепловые
электростанции: непосредственно в промышленных регионах (и затем возить к ним топливо) или, наоборот, в местах добычи топлива (и передавать электроэнергию по линиям электропередачи). Большинство российских ученых и инженеров-электротехников склонялись ко второму варианту. Это следствие специфики топливной базы Центральной России. Тут имеются крупнейшие запасы бурых углей и торфа, для перевозки непригодного и поэтому в качестве топлива на первых этапах развития энергетики практически не применявшегося. Поэтому электростанции поначалу приближали к местам потребления, они были небольшими и работали на привозимом за тридевять земель и поэтому дорогом топливе.
Такая структура электроэнергетики, кстати, сыграла злую шутку с энергообеспечением столиц Российской империи в процессе ее развала и постепенного раздувания на бывших окраинах пламени гражданской войны. Москва и Петроград оказались отрезаны от донецкого угля и бакинской нефти (иначе говоря, неожиданно сама собой реализовалось именно та цель, которую в 1942 году ставил, но так и полностью и не достиг Гитлер). В связи с чем срочно пришлось строить временную Шатурскую электростанцию под Москвой, работавшую на местном торфе, — этот трудовой подвиг народа запечатлен в известном фильме «Коммунист» с Евгением Урбанским в заглавной роли.
Первый шаг к созданию новой структуры энергетики, основанной на сети районных станций, работавших на местном топливе и обеспечивавших электроэнергией крупный промышленный регион, был сделан в 1914 году под Москвой, на Богородской торфяной электростанции «Электропередача», проектировщиком и директором которой, как уже упоминалось, был Глеб Кржижановский. А с параллельным подключением другой электростанции — Московской — возникла первая в России энергосистема. Тем самым закладывались основы инфраструктуры энергетики как естественной монополии, требующей государственного регулирования и каких-то форм общенационального планирования.
Довольно бурный рост дореволюционного энергостроительства все больше убеждал специалистов в необходимости единой общегосударственной программы, которая увязала бы развитие энергетической базы как с ростом ресурсов, так и с формированием потребности в электроэнергии. Это требовало если не плана, то, по крайней мере, научно обоснованного прогноза роста промышленности в регионах, а также темпов электрификации транспорта и жилищно-коммунального хозяйства. Электротехнические съезды регулярно принимали резолюции о государственном значении электроснабжения и о необходимости сооружения крупных электростанций вблизи топливных месторождений и в бассейнах рек и о связывании этих станций между собой.
Однако реакция российских властей на потребности зарождающегося инфраструктурного комплекса, которому суждено было изменить лицо экономики и образ жизни в ХХ веке столь же радикально, как это сделали железные дороги в ХIX и интернет в ХХI, была практически нулевой. Электроэнергетику прозевали примерно так же, как СССР собирался прозевать нарождающуюся информационную революцию, продолжая делать упор на локомотивы роста экономики предыдущего века — выплавку чугуна и стали и т. п. Конечно, нельзя сказать, что именно это в обоих случаях привело к крушению империй, но, возможно, это было той каплей, которая в конечном счете перевесила чашу весов.
Отсутствие стремления государства к партнерству не могло не влиять на настроения инженеров-электротехников. И не исключено, что это стало одной из причин несколько выходящей за рамки простой статистической закономерности причастности ряда инженеров-энергетиков к революционному движению.
В итоге вышло так, что Г. М. Кржижановский, Л. Б. Красин, И. И. Радченко, П. Г. Смидович, С. Я. Аллилуев и многие другие (большинство этих фамилий уже ничего не говорят современному читателю, посему приведем их с инициалами, на случай, если кому-то захочется навести дальнейшие справки в интернете), поднимавшие в 1920-х энергетику Советской России из руин, на самом деле восстанавливали то, в разрушении чего сами же и приняли довольно активное участие.
Однако почему вышло так, что вожди мирового пролетариата оказались в этом отношении прозорливее, казалось бы, более образованных и культурных властей царской России и разглядели ту ключевую роль, которую предстояло сыграть электричеству в судьбах века?
Второе слагаемое
Не будет преувеличением сказать, что большевики узурпировали политическую власть, не имея не малейших представлений о том, что же делать с экономикой. В теории было ясно, что теперь все должно идти по «единому народнохозяйственному плану», который заменит рыночную конкуренцию. Однако что будет представлять собой этот план и каким образом его задания предстоит доводить до каждого из полутораста миллионов жителей России, оставалось загадкой. Ленин сетовал, что, хотя «частная собственность на средства производства осуждена историей» и это «установлено с научной точностью», но «знания организации в масштабе миллионном, знания организации и распределения продуктов и т. д. — этого у нас нет. Этому старые большевистские руководители не учили нас».
В результате вся экономическая политика первых лет — цепь сплошных импровизаций, отодвигающая идею единого народного плана куда-то в заоблачные дали. Эти импровизации уже к концу 1918 года, когда Гражданская война еще даже не приобрела сколько-нибудь заметных масштабов, привели экономику в состояние «тепловой смерти». Лишь к началу 1920 года, когда война в основном будет закончена, начнут формироваться подходы к хозяйственному восстановлению на основе какого-нибудь плана.
Не будучи, мягко говоря, восторженными сторонниками новой власти, ученые и инженеры шли на сотрудничество с ней. Новая власть демонстрировала свою заинтересованность и политическую волю к воплощению идей, к которым прежняя оставалась равнодушной
Фото: ИТАР-ТАСС
Таких подходов два — и они развиваются параллельно, а в некоторых отношениях и противоположно друг другу. Согласно первой концепции, «план» — это качественное выражение определенной долгосрочной хозяйственной политики, а в основе этого плана — некий центральный орган, отвечающий за общее руководство наркоматами. Вторая концепция (на современном языке мы назвали бы ее программно-целевым планированием) предполагает, что план — это серия проектов, содержащих специфические и подробные предложения о проведении определенного объема работ в конкретной области и в определенный период. Заметим, что пока еще ни одна из этих концепций и отдаленно не напоминает сформировавшуюся десятилетие спустя и просуществовавшую до самого заката СССР в 1991 году точку зрения, что план — это всеобъемлющий и детализированный «до последнего гвоздя» бюджет всей национальной экономики.
Ленин становится ярым сторонником второго, «специфического» подхода к планированию. В апреле 1918 года он между делом пишет заметку об электрификации транспорта и земледелия как о долгосрочных «драйверах роста» для экономики России. В феврале 1920-го, когда проблема планирования снова приобретает актуальность, Ленин опять ставит вопрос об «электрификации деревни, связывая ее таким путем с городом». По его предложению ВЦИК решает «приступить к более планомерному хозяйственному строительству», а, принимая во внимание «первенствующее значение» электрификации для промышленности, земледелия и транспорта, ВЦИК поручает ВСНХ разработать соответствующий проект и создать Государственную комиссию по электрификации России (ГОЭЛРО) во главе с Кржижановским.
Состоявшийся вскоре IX съезд партии полностью одобрил «специфический» подход к планированию, признав, что проведение «единого народнохозяйственного плана» естественно распадается на ряд конкретных задач, а технической основой плана будет «разработка плана электрификации народного хозяйства».
Что же повлияло на выбор Лениным электрификации в качестве ключевой задачи экономической политики — настолько, что он смог подавить своим авторитетом наиболее влиятельных коллег того времени, Троцкого и Рыкова, отстаивавших идею комплексных всеобъемлющих пятилеток? Вплоть до того, что, говоря в ноябре 1920 года на московской партконференции о десятилетнем периоде, который понадобится для осуществления программы электрификации (самой программы к этому времени еще нет), вождь отождествляет эти десять лет со сроком строительства коммунизма, впервые провозгласив свою знаменитую двучленную формулу («Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны»), а месяц спустя назовет наконец-то вышедший объемистый проект второй Программой партии.
Даже после того, как сторонники Троцкого в феврале 1921 года все-таки продавливают идею создания Госплана при Совете труда и обороны, Ленин продолжает бороться против всеобщего плана и противников практического и точного планирования, считая, что любая идея плановой комиссии, кроме ГОЭЛРО, является «самомнением невежества». Ленин успокаивается лишь тогда, когда в Госплан, состоящий из 34 человек (из них членов партии только семь, остальные «буржуазные специалисты»), вливается ГОЭЛРО как подкомиссия нового органа, а во главе Госплана оказывается все тот же Кржижановский. Впрочем, происходит все это уже в апреле 1921-го, когда партия делает крутой вираж к НЭПу, возвращающий страну к рыночной экономике.
А в феврале 1920-го, когда принимается решение о создании ГОЭЛРО, Ленин, с его тонкой интуицией политика, по-видимому, уловил, что электрификация — как раз та сфера, где централизованное государственное управление способно дать видимый и ощутимый эффект, который не в состоянии была обеспечить прежняя власть. И он наконец сможет внятно объяснить народу России, зачем, собственно, тому понадобилась социалистическая революция и связанные с ней жертвы. Снедаемый нетерпением, Ленин призывает Кржижановского озаботиться «пиаром» своей работы и как можно шире рассказывать о работе комиссии. Возможно, Ленин видел в электрификации и способ завоевания с ее помощью симпатий крестьянства, которое, в отличие от пролетариата, идеи социализма особо не увлекли.
Весьма вероятно, что инициатива плана ГОЭЛРО отразила и впечатление Ленина от плана социалистической перестройки всего народного хозяйства Германии, изложенного в книге Карла Баллода «Государство будущего, производство и потребление в социалистическом государстве», изданной в Германии в 1898 году. Согласно этому плану, электрификацию предполагалось провести всего за четыре года. В 1919-м книга спешно была переведена на русский язык, Сказалось, видимо, и впечатление от вышедшей немногим раньше книги ректора МВТУ Василия Гриневецкого «Послевоенные перспективы русской промышленности».
О личности и книге Гриневецкого стоит сказать несколько слов отдельно, поскольку, хотя специально она и не посвящена вопросам электрификации (а сам он к началу работы над планом ГОЭЛО уже умер от сыпного тифа), тем не менее оказала на технических «отцов» этого проекта весьма заметное влияние. Парадокс состоял в том, что, с презрением относясь к большевистским вождям и их действиям, Гриневецкий среди них, по словам Троцкого, «сделался вроде пророка, учителя планирования». Главная идея его работы, нашедшая отражение в плане ГОЭЛРО, состоит в том, что основным направлением энергетики ближайшего будущего станет развитие районных станций, работающих на малоценном, зато дешевом топливе. Затем дороговизна топлива сделает рентабельной постройку гидроэлектростанций: на реках Свирь, Мета, Волхов, Днепровских порогах, реках Кавказа. Гриневецкий дает расчет мощности таких станций на 6–10 лет, который поразительным образом совпадет с тем, что было заложено потом в плане ГОЭЛРО и реализовано.
Кроме того, книга, написанная в 1917 году, содержит исчерпывающую программу «сталинской» индустриализации 1930-х. Вот несколько вольных цитат:
Урал и Кузнецкий район имеют «все данные для развития крупной металлургической промышленности современного типа».
Интересы промышленности... ставят на ближайшую очередь прямую железнодорожную связь Сибири и Туркестана.
Многолетних работ и колоссальных затрат потребует создание новых водных магистралей (соединение Волги с Доном, регулирование порогов Днепра, соединение Черного и Балтийского морей, Волжского бассейна с Белым морем и Ледовитым океаном).
Предстоит вскоре переход с паровозной тяги на транспорте на тепло- и электровозную. (Об этих чудесах техники тогда знали почти так же мало, как о ракетах и реактивных двигателях.)
Поэтому, когда мы сравниваем успехи индустриального развития СССР в первое двадцатилетие после революции с плодами технического развития страны в первое двадцатилетие после рыночных реформ, нельзя забывать, что первые опирались на труды профессоров вроде Гриневецкого, взращенных в недрах царской России. Тогда как вторые — на ученых позднесоветской и раннерыночной выучки, многие из которых, во всяком случае в части экономических наук, проходили «свои университеты» преимущественно на партийных и комсомольских собраниях либо вообще непонятно где. Как говорится, почувствуйте разницу.
Наконец, возникновению плана ГОЭЛРО предшествовала и некоторая инициатива снизу. В мае 1918 года был образован Центральный электротехнический совет (ЦЭС) — преемник и продолжатель Всероссийских электротехнических съездов. ЦЭС уже в декабре 1918 года организовал Бюро по разработке общего плана электрификации страны, а примерно через год Кржижановский послал Ленину свою статью «Задачи электрификации промышленности» и получил восторженный отклик и просьбу написать об этой проблеме популярно — с целью увлечь ею «массу рабочих и сознательных крестьян». Написанная буквально за неделю брошюра сразу была издана, а еще через пару недель Совет рабоче-крестьянской обороны утвердил, а Ленин подписал положение о Комиссии ГОЭЛРО. Так давняя юношеская дружба двух совершенно не похожих людей дала толчок индустриальному преобразованию России.
Комиссию возглавил Г. М. Кржижановский. В ее состав, утвердивший окончательную редакцию программы работ, входило 19 человек. К участию в работе комиссии были привлечены более 200 ученых и техников, в том числе И. Г. Александров, Г. О. Графтио, А. Г. Коган, К. А. Круг. Б. И. Угримов, М. А. Шателен. Не будучи, мягко говоря, восторженными сторонниками новой власти, ученые и инженеры шли на сотрудничество с ней как из патриотических соображений (новая власть демонстрировала свою в этом заинтересованность и политическую волю к воплощению идей, к которым прежняя власть оставалась равнодушной), так и из чисто прагматических. Например, известно, что специалисты, перешедшие позже в Госплан, получали зарплату 1 млн рублей в месяц, пайки высшей категории и одежду для себя и семьи, а также право бесплатного проезда в транспорте наравне с членами ВЦИК. В период разрухи, отсутствия самых необходимых продуктов, а также в пору преследований, обысков и конфискаций это означало, что сотрудничавшие с советской властью энергетики попадали в совершенно иные условия. Так, например, Г. О. Графтио (автор проекта Волховстроя) благодаря личному заступничеству Ленина был избавлен от чрезмерно пристального внимания чекистов.
Кто электрифицировал Россию
Видимо, нет необходимости перегружать статью конкретными данными плана ГОЭЛРО и сроками его выполнения. Отметим лишь, что план, рассчитанный на 10 и 15 лет (две очереди), состоял из программы «А» — восстановление и реконструкция мощностей довоенной электрической системы — и программы «Б», предусматривавшей строительство 30 районных электростанций (20 тепловых и 10 гидроэлектростанций, из которых наиболее известен введенный в строй в 1932 году Днепрогэс — самая мощная на тот период ГЭС в Европе).
План также предусматривал электрификацию ряда железных дорог и строительство новых магистралей. Значительный упор был сделан на преобразование сельскохозяйственного производства, внедрение механизации и химизации, а также прогрессивных систем земледелия и развитие ирригации и мелиорации.
Практические шаги по выполнению плана ГОЭЛРО были начаты лишь в 1923–1924 годах. Так называемая программа «А», предусматривавшая восстановление разрушенного энергетического хозяйства страны, была выполнена уже в 1926 году. А к 1931-му были перевыполнены все плановые показатели по энергостроительству. Вместо запроектированных 1750 кВт новых мощностей ввели в эксплуатацию 2560 кВт, а производство электроэнергии только за последний год увеличилось почти вдвое. К 1935-му (конец второй очереди) план ГОЭЛРО был значительно перевыполнен уже по всем основным целям. Вместо запланированных 30 электростанций было построено 40, а их суммарная мощность была в два с половиной раза больше, чем предусматривалось. Советская энергетика вышла на уровень мировых стандартов и заняла третье — после США и Германии — место в мире.
Наиболее ярко успех плана проявлялся в постепенном исключении импортных поставок оборудования — за счет развития энергомашиностроения. Если в 1923 году завод «Электросила» изготовил всего четыре первых гидрогенератора мощностью по 7,5 МВт для Волховской ГЭС, то к середине 1930-х в стране функционировали крупные предприятия, такие как «Электрозавод» (Москва), «Динамо» (Москва), «Красный котельщик» (Таганрог), Турбогенераторный завод им. С. М. Кирова (Харьков). К 1934 году СССР полностью отказался от импорта энергетического оборудования.
Причиной невиданных темпов строительства был не только энтузиазм народа, но и ряд таких аспектов реализации плана ГОЭЛРО, которые не было принято афишировать. Значительную часть строителей составляли призванные в так называемые стройтрудармии солдаты, а также заключенные. Для финансирования программы, как уже было сказано, широко распродавались сокровища отечественной культуры, ну и, разумеется, зерно — притом что внутренний зерновой баланс складывался непросто. Правда, утверждение, что именно чрезмерный экспорт зерна привел к голоду 1932–1933 годов, тоже является передержкой — но уже в другую сторону.
Монтаж и наладка поставленного из-за границы оборудования проводились с широким использованием зарубежных специалистов, столкновение которых с советским менталитетом, ориентированным на скорейший ввод объектов в эксплуатацию, приводило к сложным и даже аварийным ситуациям. К середине 1930-х необходимость в зарубежной помощи отпала, но ряд иностранных специалистов не пожелал покидать СССР и оставался у нас до самой войны. Судьба многих их них оказалась трагической. Одних репрессировали наши власти: сослали в Сибирь, Казахстан, на Дальний Восток; другие были интернированы в Германию и подверглись репрессиям уже там.
Уникальность, привлекательность и практическая реальность плана ГОЭЛРО стали причиной попыток копирования его ведущими странами мира. В 1923–1931 годах появились программы электрификации США (разработчик Фран Баум), Германии (Оскар Миллер), Англии (так называемая комиссия Вейера), Франции (инженеры Велем, Дюваль, Лаванши, Мативе и Моляр), а также Польши, Японии и так далее. Но, кажется, они потерпели неудачу еще на стадии планирования и технико-экономических разработок.
В России же помимо плана ГОЭЛРО в том же 1920 году был составлен еще один «специфический» план, правда, менее масштабный. Транспортная комиссия во главе с Троцким разработала подробный пятилетний план восстановления транспорта, который тоже был выполнен досрочно — за три с половиной года. Однако из-за одиозного имени главы этого «транспортного ГОЭЛРО» впоследствии в стране о нем знали мало, в отличие от широко рекламируемого плана Кржижановского.
Разные судьбы
Остается сказать несколько слов о том, что стало с участниками ГОЭЛРО. Г. М. Кржижановский оставался на посту председателя Госплана до ноября 1930 года. Однако скомканный план первой пятилетки, сроки которой смещались трижды, очевидно, не удовлетворили новое политическое руководство страны, к тому же новая концепция абсолютно централизованного планирования и победа в дискуссиях о плане «телеологов» над «генетиками» вряд ли была по душе и самому Глебу Максимилиановичу. Он перемещается на менее ответственную должность председателя Главэнерго Наркомтяжпрома, а затем — «в науку», оставаясь членом ЦК до 1939 года.
Госплан возглавил еще один самарец, В. В. Куйбышев, который вскоре умрет несколько странной для того времени смертью — от алкоголизма. (Все последующие председатели Госплана, вплоть до Н. А. Вознесенского в 1950 году, погибнут уже от пули.) Самого Кржижановского Сталин не тронул, то ли приняв во внимание возраст и дружбу с Лениным, то ли просто считая неопасным (Юлиан Семенов приводит якобы такие слова Сталина: «Кржижановского надо назначать на самые ответственные участки работы, дать ему собрать аппарат из себе подобных, затем набраться терпения, пока не напортачит, а после выгнать всех его протеже взашей» — насколько можно доверять этому источнику, непонятно), и он благополучно дожил до 1959 года.
Судьбы других членов Комиссии ГОЭЛРО сложились по-разному. Для многих из них участие в работе комиссии открыло путь наверх: И. Г. Александров — главный инженер Днепростроя, а затем член президиума Госплана, А. В. Винтер — директор Днепростроя, а затем — управляющий Главэнерго. Однако постепенно приходят другие времена, и многие творцы плана ГОЭЛРО перемещаются в систему Академии наук. Минуя все необходимые промежуточные ступени, академиками становятся Александров, Ведереев, Винтер, Графтио, Кржижановский. Не у всех, однако, судьба сложилась столь благополучно. Из одного только руководящего ядра Комиссии ГОЭЛРО пять человек были репрессированы: Н. Н. Вашков, Г. Д. Дубеллир, Г. К. Ризенкамф, Б. Э. Стюнкель, Б. И. Угримов.
Отдельного внимания заслуживает судьба одного из крупнейших теплотехников ХХ столетия — Леонида Рамзина, не принадлежавшего к руководящему ядру ГОЭЛРО, но активно участвовавшего в ее работе и затем перешедшего в Госплан. В 1930 году фортуна перестала ему благоволить, и он стал главным фигурантом наиболее резонансного процесса того времени — «дела Промпартии» — по обвинениям во вредительстве и в подготовке польско-румынской интервенции. Его «признания» стали основой для последующего обвинительного заключения, и все фигуранты процесса, кроме Рамзина, в конечном счете погибли в лагерях. Что же касается его самого, то он получил возможность продолжать научную работу, правда, уже за колючей проволокой, в первой в СССР «шарашке». Вскоре власть «простила» его и даже осыпала наградами, коллеги стали сторониться Рамзина, многие не подавали ему руки, а на выборах в члены-корреспонденты Академии наук он при тайном голосовании получил лишь один голос «за».
Ну и, наконец, что касается самого «великого толкача дела электрификации». Существует легенда, что на хуторе Алакаевка (мать Ленина, продав имение Кокушкино под Казанью, приобрела небольшой хутор в деревне Алакаевка, на рентные доходы с которого семья и будет в основном существовать вплоть до революции) нашли залежи нефти. И если бы Ильич не поехал в тот злополучный год в столицу, а продолжил мирно заниматься сельским хозяйством, быть бы ему «олигархом». Действительно, Кинельский район Самарской области, где расположено бывшее имение Марии Александровны Ульяновой, располагает 35 млн тонн запасов нефти, почти столько же — потенциальное ресурсы, а объем добычи эксплуатирующего это месторождение ЗАО «Самара-Нафта» — 2 млн тонн. Помножив запасы на нынешнюю цену нефти, получаем примерно 22 млрд долларов. Однако точных данных о том, что все это богатство располагается именно на небольшом клочке земли, некогда принадлежавшем Ульяновым, все же нет.
Отсутствие стремления государства к партнерству не могло не влиять на настроения инженеров-электротехников. И не исключено, что это стало одной из причин несколько выходящей за рамки простой статистической закономерности причастности ряда инженеров-энергетиков к революционному движению.
Как кумовство и непотизм стали основой российской государственности: из истории СССР
Принцип раздачи государственных постов на основе родства, дружбы и личных связей играл огромную роль и в Российской империи, и в советском государстве. Несмотря на резкий слом 1917 года, несмотря на введение формальных конкурсов и аттестаций в современной России, вроде бы сокративших пространство для клановости и непотизма, этот архаический принцип пережил все политические катаклизмы и благополучно дожил до наших дней.
В политической науке такую модель управления принято классифицировать как (нео)патримониальную. Макс Вебер исторически связывает появление патримониализма (форма правления, когда вся власть находится в руках единоличного правителя или ограниченной группы лиц, а другие группы к власти не допускаются) с развитием патриархальной власти и предоставлением государевым слугам земельных владений, жалований, возможностей сбора податей.
В патримониальной системе государевы люди рассматривают службу как источник административной ренты, а своим положением обязаны лично государю. Границы между частным и публичным максимально стерты, и чиновники считают свои должности и предоставляемые ими экономические возможности частной собственностью. Наиболее явно патримониальное управление выражено в институте кормления.
В России исследователи видят истоки этой системы в княжеском управлении XI-XII веков
Однако личные связи и административная рента не стали отмершим элементом российской бюрократии. Они превратились в устойчивый принцип ее функционирования.
Ни одна из экстремальных смен общественного порядка, включая 1917-й и 1991 годы, не смогла пошатнуть эти принципы государственного управления.
Посмотрим, как принцип опоры на неформальные связи эволюционировал от создания до распада СССР.
Вся власть землякам
Сначала посмотрим на создание советского государства. Вопрос о том, как большевикам удалось не просто удержать власть, но и довольно быстро распространить ее на обширную сельскую и многонациональную территорию в условиях разрушенной управленческой, транспортной и даже коммуникационной инфраструктуры, был загадкой для целого поколения исследователей-советологов. Джеральд Истер, проанализировав внушительный объем архивных данных, показал, что в основе организационной силы партии большевиков было использование личных связей, сложившихся во время дореволюционной подпольной деятельности и на фронтах Гражданской войны.
Особую роль в этом процессе играл Яков Свердлов. Ленин доверил ему набор сотрудников в органы госвласти и установление связей между центральным руководством ВКП(б) и региональными партийными комитетами. Свердлов был центром обширной сети контактов времен революционного подполья и ссылок на Урал и в Сибирь. Как показывает Истер, именно на этот круг он опирался в реализации кадровой политики партии. Был пронизан родственными узами и аппарат Секретариата ЦК ВКП(б). Среди пяти подчиненных Свердлова были его жена Клавдия Новгородцева, супруга Ленина Надежда Крупская, Вера и Людмила Менжинские — сестры наркома финансов Вячеслава Менжинского. Лишь Елена Стасова не имела родственных связей внутри партийной элиты, хотя и она с 20-летнего возраста была близкой подругой Крупской.
Формирование неформальной структуры управления регионами Советского государства происходило в два этапа. На первом — руководителями региональных партийных комитетов стали политические комиссары Гражданской войны. Они формировали аппараты, опираясь на своих боевых товарищей и друзей по подполью. На втором — наиболее успешные региональные руководители переводились в центральный аппарат. В 1927–1934 годах из 23 ключевых постов в центральном руководстве 14 заняли бывшие руководители регионов.
Самые успешные из них были узловыми фигурами в сетях неформальных связей: Сергей Киров и Серго Орджоникидзе — лидеры закавказской сети, Валериан Куйбышев — средневолжской, Вячеслав Молотов — вятко-волжской. Получившие повышение региональные руководители были неформальными кураторами «воспитавших» их территорий. Такие сети личных связей пронизывали всю структуру молодого советского государства и позволили консолидировать власть вокруг партии большевиков.
Кумовской социализм
История советского госстроительства подтверждает известный в политологии закон: в ситуации институционального распада неформальные институты, включая патрон-клиентские связи, могут оказаться «спасательным кругом», помогающим удержать политическое сообщество на плаву. Это характерно не только для советской практики. Первое американское правительство, отмечает Фрэнсис Фукуяма, было «правительством друзей Джорджа Вашингтона». Рецепт южнокорейского экономического чуда 1960 годов базировался на тесном переплетении личных и семейных связей политической и экономической элит. Но затем и США, и Корея смогли существенно ограничить пространство патронажа. СССР этого не сделал.
Устойчивые системы личных связей в госаппарате, завязанные на региональных руководителей, были разрушены сталинскими чистками.
Большинство участников XVII Съезда ВКП(б), известного как «Съезд победителей» и собравшего в 1934 году весь цвет партийной элиты, было расстреляно в 1937–1938 годах. Массовому истреблению региональных элит предшествовали смерти трех их основных покровителей. В 1934 году был убит Киров, через два месяца от сердечной недостаточности скончался Куйбышев, а в 1937 году после конфликта со Сталиным покончил жизнь самоубийством Орджоникидзе.
В устранении Сталиным неформальных сетей была политическая логика. Институционализировавшись, они становились инструментом сдерживания личной власти Сталина. Даже если не принимать во внимание версии о готовившемся региональными лидерами заговоре по смещению Сталина на «Съезде победителей», такие сети представляли собой неформальный канал доступа к выработке политических решений (это проявлялось, например, в торге относительно различных производственных показателей) и ограниченную защиту от санкций со стороны центра.
Так, во время голода начала 30-х годов партийное, государственное и военное руководство Украины поддержало друг друга в критике центра относительно нереалистичных квот по поставке зерна. Защищали «своих» и высшие чиновники центрального аппарата. Киров и Орджоникидзе регулярно вставали на защиту товарищей по работе в Закавказье (Амаяка Назаретяна, Мамии Орахелашвили, Виссариона Ломинадзе). Эта система покровительства была несовместима с тотальной и единоличной монополией на власть, которую строил Сталин. Об этом свидетельствует его критика клановости в региональных партийных комитетах:
«Подбирают чаще всего так называемых знакомых, приятелей, земляков, лично преданных людей <…> не по объективным признакам, а по признакам случайным, субъективным, обывательско-мещанским. <…> Такая семейственная обстановка создает благоприятную среду для выращивания подхалимов, людей, лишенных чувства собственного достоинства. <…> Подбирая в качестве работников лично преданных людей, эти товарищи хотели, видимо, создать для себя обстановку некоторой независимости как в отношении местных людей, так и в отношении ЦК партии».
На смену уничтоженному поколению партийных лидеров пришли новые руководители. Как показывают работы крупнейшего специалиста по сталинскому периоду Олега Хлевнюка, Большой террор отнюдь не искоренил клановость и клиентелизм в политическом руководстве. Принципы личного знакомства и персональной лояльности оставались доминирующими в устройстве советской номенклатуры.
Сети Брежнева
Особо внушительных масштабов это достигло во времена Брежнева. Ключевые посты в государственном и партийном аппарате получил его днепропетровский клан. Засилье выходцев из Днепропетровска на ключевых постах в партийном и государственном руководстве нашло свое отражение в популярном анекдоте тех времен: «История России делится на три эпохи: допетровскую, петровскую и днепропетровскую». Среди наиболее видных фигур клана — члены Политбюро Николай Тихонов, Владимир Щербицкий и Андрей Кириленко, министр внутренних дел Николай Щёлоков, помощник Брежнева Георгий Цуканов, зампред правительства Игнатий Новиков.
Джон Виллертон, анализировавший патронажные сети брежневского периода, обнаружил 48 протеже Брежнева только внутри ЦК КПСС. Десять из них были членами Политбюро и Секретариата, так что имели и собственных протеже. Но и в расцвет брежневского кумовского социализма за пределами персональной сети Брежнева были несколько самостоятельных и влиятельных клик. Среди них: московская сеть, возглавляемая Иваном Капитоновым, Петром Демичевым и Виктором Гришиным; харьковская сеть, в которой ведущую роль играли Николай Подгорный, Виталий Титов и Петр Шелест. Выделяется и сеть, которую Виллертон обозначает как «белорусскую партизанскую группу». Ее ведущие члены служили в партизанском движении во время Великой Отечественной войны (Кирилл Мазуров, Петр Машеров). Организационно выделяются сети Михаила Суслова и Алексея Косыгина.
Патронажные сети пронизывали весь партийный и государственный аппарат, что подтверждает ключевой закон номенклатуры, выдвинутый ее известным исследователем Михаилом Восленским: «Чтобы сделать партийную карьеру, надо быть не одиночкой, а членом клики, где все поддержат друг друга, и суметь стать ее вожаком, ибо именно ему достается наивысший завоеванный кликой пост».
Аналогичные кланы формировались в союзных республиках, но в отличие от 1920 годов, они уже не получали повышения в Москву. Эффект «стеклянного потолка», сдерживавший карьерный рост региональных элит, стал одним из факторов нарастания в СССР национализма и последующего распада страны.
Горбачевская перестройка не смогла радикально поменять ситуацию. Определенное бессилие по этому поводу выразил в одном из интервью сам Горбачев: «Я ведь 10 лет руководил Ставропольским краем в качестве первого лица. 55 лет в политике, короче говоря. Я все изнутри знаю, всю нашу систему. И я увидел, понял, но долго не решался сказать, что это — система. Я думал, что это кадры — их можно заменить. И на моем опыте в Ставропольском крае обновление кадров дало возможность решить много вопросов. Мне казалось: это же можно сделать и в стране? В каждом крае можно сделать? Сюда я приехал, и оказалось — не так просто сделать. Даже одну персону передвинуть».
Диспропорции в репрезентации республиканских элит были прекрасно видны на верхнем уровне системы — в Политбюро. Его состав в 1986–1989 годах включал в себя лишь 7 представителей союзных республик из 31. Только в 1990 году республиканские элиты получили более пропорциональное представительство (21 из 30 мест). Но к тому моменту Политбюро перестало быть ключевым центром принятия решений.
Номенклатура бежит с корабля
Господство личных связей на всех уровнях внесло значимый вклад в политику и практику застоя. Номенклатура начала все более явственно обретать признаки высшего сословия. Очевидная разница в объеме прав и привилегий по сравнению с остальным обществом усугублялась стремлением передать принадлежность к номенклатуре по наследству. Так, в высшей номенклатуре оказался сын Брежнева Юрий, в 1979 году ставший первым замминистра внешней торговли. Дочь Косыгина Людмила Гвишиани стала директором Государственной библиотеки иностранной литературы. Сын главы МИДа Громыко стал советником-посланником СССР в США. Непроницаемость границ брежневской номенклатуры отразилась в выросшей из анекдота тех времен фразе «у генерала свой сын есть».
Усиливавшаяся разница в уровне прав и привилегий между номенклатурой и остальным обществом сопровождалась и ростом неравенства в потреблении. Ответной реакцией на это стало размежевание общества и номенклатуры по линии «мы–они», ставшее одной из излюбленных тем в народном фольклоре:
— Что дала Октябрьская революция простому народу? — Раньше господа заходили в магазин с парадного входа, а простонародье — с черного, теперь — наоборот.
Это размежевание стало одной из базовых стратегий самооправдания низовой коррупции. Столкнувшись с экономикой дефицита, советский гражданин копировал стяжательскую стратегию номенклатуры: задействовал сети личных связей. Оправдывалось это примерно так:
— Почему люди в СССР протягивают руки на государственное добро? — Если бы не протянули руки, то протянули бы ноги.
Блат играл амбивалентную роль для «командной» экономики, показывает исследователь советской коррупции Алена Леденева. Позволяя людям обходить основные ограничения советской системы и тем самым поддерживая ее, он в то же время подрывал веру в ее идеологические основания, тем самым становясь для нее миной замедленного действия.
В противовес Хрущеву, Брежнев сочетал клановость с политикой «доверия к кадрам»: он обеспечил номенклатуре необходимое спокойствие и гарантии.
Обратной стороной этого стало резкое снижение социальной мобильности, безнаказанность партийных руководителей в центре и на местах. Это дало еще большее пространство для формирования отраслевых и этно-национальных кланов, существование которых становилось явным в ходе громких уголовных дел о коррупции и приписках («Хлопковое дело» и клан Рашидова в Узбекистане).
Снижение элитной мобильности поставило ограничения перед «вторым эшелоном» номенклатуры, который осознал тщетность попыток пробиться на уровень выше и сменить сталинское поколение номенклатурщиков, находившееся к концу 1970-х не в самом работоспособном возрасте. Блокированная мобильность «второго эшелона» и открывшиеся во время Перестройки возможности приватизации госпредприятий привели СССР к парадоксальной ситуации: во время кризиса у страны не оказалось защитника в лице ее элиты. Теперь устремления бывших наиболее активных членов номенклатуры были связаны с легализацией своего имущественного статуса и совпадали с идеей распада советского государства.
Патронаж и кумовство оказались весьма живучим элементом управленческой традиции. Но это был обоюдоострый меч: если на этапе создания советского государства они помогали в его консолидации, то на закате СССР — губили его.
Джон Виллертон, анализировавший патронажные сети брежневского периода, обнаружил 48 протеже Брежнева только внутри ЦК КПСС.
Подумаешь 48 протеже, сейчас все протеже.
Там в Нете, рядышком с темой о кумовстве в СССР, есть маленькая заметка о кумовстве в Питере, Если хотите, то можете процитировать ее.
Из известных нам руководителей СССР/РФ только трое более или менее не были подвержены кумовству. Это Хрущов, значительная часть каденции которого прошла во внутри партийной подковерной борьбе с корифеями сталинского режима. Это Ельцин, который, придя на демократической волне, вынужден был играть по демократическим правилам. И, конечно, Горбачев, у которого в силе новизны своей политики практически не было команды, и он набирал ее с бору по сосенке.
Это Ельцин, который, придя на демократической волне, вынужден был играть по демократическим правилам.
Это Ельцин-то не был замешан в кумовстве? Он всю власть передал дочке и ее дружкам.
Вокруг фигуры Бориса Ельцина постепенно сформировалось то, что получило название «семья». В наибольшей степени «семья» напоминала монарший двор и формировалась по схожему принципу. Главным было умение общаться и дружить с нужными людьми, а также безоговорочное признание главенства Ельцина.
Принадлежность к «семье» была неформальной, а люди, имевшие скромные должности, могли пользоваться огромной властью. Так, например, начальник охраны Ельцина Александр Коржаков имел славу серого кардинала Кремля. В «семье» вовсю кипели придворные интриги, которые сводились к попыткам повлиять на отношение Ельцина, бывшего центром этой маленькой вселенной, либо напрямую, либо через особо приближенных в лице дочери Ельцина Татьяны Дьяченко (позже — Юмашева) или охранника Александра Коржакова.
В благородном имении ключевой фигурой может стать камердинер, который решает, кого и когда допустить до общения со знатным телом и что именно нашептать в знатные уши. Многие свидетели той эпохи пишут, что Коржакова и Дьяченко испортили примерно таким же образом — очереди государственных деятелей, выстраивавшихся на поклон, постепенно раздули из них фигуры неимоверной важности.
Систему отношений, сложившуюся в «семье», можно оценить по письму Коржакова председателю правительства Черномырдину относительно действий министра Шохина, который задумал страшное — отменить институт спецэкспортеров и обеспечить компаниям равный доступ к нефтепроводам: «Считаем целесообразным предложить вам поручить первому заместителю председателя правительства О. Сосковцу в рамках его полномочий по курированию топливо-энергетического комплекса создание комиссии для проведения экспертной оценки всех вышеприведенных распоряжений с точки зрения соответствия национальной стратегии в области нефтяной политики и укрепления экономики страны».
Бухают пушки, это стреляют по Кремлю откуда-то с Воробьевых гор. Человек, похожий на переодетого военного, пренебрежительно говорит:
– Шрапнелью стреляют, идиоты! Это – к счастью, а то бы они раскатали весь Кремль.
Он долго рассказывает внимательным слушателям о том, в каких случаях необходимо уничтожать людей шрапнелью, и когда следует «действовать бризантными».
– А они, болваны, катают шрапнелью на высокий разрыв! Это бесцельно и глупо…
Кто-то неуверенно справляется:
– Может быть – они нарочно так стреляют, чтобы напугать, но не убивать?
– Это зачем же?
– Из гуманности?
– Ну, какая же у нас гуманность, – спокойно возражает знаток техники убийства.
Отвратительно кричат галки, летая над мокрыми крышами, трещат пулеметы, где-то близко едет и стреляет броневик, непрерывно хлопают ружья, револьверы. Впечатление такое, как будто люди избивают друг друга, собравшись огромной кучей, идет свалка врукопашную грудь с грудью. Но вот мчится грузовой автомобиль, тесно набитый вооруженными людьми, и видишь, что они стреляют в воздух, – должно быть для того, чтобы «поднять свой революционный дух», чтобы не думать о том, что они делают.
* * *
Круглые, гаденькие пульки шрапнели градом барабанят по железу крыш, падают на камни мостовой, – зрители бросаются собирать их «на память» и ползают в грязи.
В некоторых домах вблизи Кремля стены домов пробиты снарядами, и, вероятно, в этих домах погибли десятки ни в чем не повинных людей. Снаряды летали так же бессмысленно, как бессмыслен был весь этот шестидневный процесс кровавой бойни и разгрома Москвы.
В сущности своей Московская бойня была кошмарным кровавым избиением младенцев. С одной стороны – юноши красногвардейцы, не умеющие держать ружья в руках, и солдаты, почти не отдающие себе отчета – кого ради они идут на смерть, чего ради убивают? С другой – ничтожная количественно кучка юнкеров, мужественно исполняющих свой «долг», как это было внушено им.
Разумеется – это наглая ложь, что все юнкера «дети буржуев и помещиков», а потому и подлежат истреблению, это ложь авантюристов и бешеных догматиков. И если бы принадлежность к тому или иному классу решала поведение человека, тогда Симбирский дворянин Ульянов-Ленин должен стоять в рядах российских аграриев, бок о бок с Пуришкевичем, а Бронштеин-Троцкий – заниматься коммивояжерством.
Ужасно положение юношества в этой проклятой стране! Начиная с 60-х годов мы пытались пробить головами молодежи стену самодержавия, пятьдесят лет истреблялось русское юношество в тюрьмах, ссылке, каторге и – вот пред нами налицо трагический результат этой «политики»: в России нет талантливых людей, нет людей, даже просто способных работать. Самодержавие истощило духовную мощь страны, война физически истребила сотни тысяч молодежи, революция, развиваясь без энтузиазма, очевидно, не может воспитать сильных духом людей и продолжает процесс истребления юношества.
Я знаю, – сумасшедшим догматикам безразлично будущее народа, они смотрят на него как на материал для социальных опытов; я знаю, что для них недоступны те мысли и чувства, которые терзают душу всякого искреннего демократа, – я не для них говорю.
Но – неужели обезумела вся демократия, неужели нет людей, которые, почувствовав ужас происходящего, вышвырнули бы обезумевших сектантов прочь из своей среды?
— С 25 по 27 октября 1917 года на втором съезде советов были приняты декреты о мире и о земле. Декрет о земле являлся ключевым и наиважнейшим документом, выражающим чаяния народов России.
В данном ролике Глеб Таргонский расскажет о самом документе, о ситуации вокруг земли, о чёрном переделе. А так же ответит на вопрос: "обманул ли Ленин крестьян?"
Как 100 лет назад большевики разгромили белых на Дальнем Востоке
100 лет назад, 14 февраля 1922 года, части Народно-революционной армии Дальневосточной республики (НРА ДВР) под командованием Василия Блюхера вступили в Хабаровск. Перед этим они выиграли Волочаевское сражение на подступах к городу, и стратегическая инициатива в Приморье перешла от белых к красным.
Ключ к Хабаровску
14 февраля 1922 года около половины четвертого дня передовой батальон 5-го стрелкового полка из состава войск НРА вошел без боя в оставленный белыми Хабаровск. Вести активное преследование врага не было сил — стороны вторые сутки приходили в себя после жесточайшего боестолкновения за станцию Волочаевка Амурской железной дороги и одноименной деревни. От них до Хабаровска было 45 верст.
Командир 6-го стрелкового полка НРА А. Н. Захаров вспоминал:
Много я видел боев. Было много тяжелых моментов и труднейших положений, многое забылось, но на всю жизнь у меня остались в памяти каждый час, каждый момент из 48 жутких часов под Волочаевкой
Позиции белых в районе Волочаевки правым флангом упирались в реку Тунгуску, левым — в местность южнее линии железной дороги. Центром обороны стала сопка Июнь-Корань, с высоты которой на четыре-пять километров просматривались окрестности.
В снегу были сооружены неглубокие окопы и пулеметные гнезда, обложенные мешками с песком и кое-где политые ледяной водой. Подступы к ним были перекрыты несколькими рядами колючей проволоки. Позади пехоты располагались артиллерийские позиции, а в районе станции дежурили бронепоезда.
Ширина фронта не превышала 18 километров, общая же численность белых полков составляла чуть менее пяти тысяч человек — при поддержке 62 пулеметов и 13 орудий. Части НРА на данном направлении насчитывали 7600 штыков и сабель и имели значительный перевес в артиллерии и пулеметах. У народноармейцев были два легких танка Renault FT и три бронепоезда.
Противники понимали, что Волочаевский укрепрайон является ключом к Хабаровску. Но если для красных это была лишь важная победа, то белые поставили на карту все.
Командующий войсками Приамурского Временного правительства генерал Викторин Молчанов в своем приказе от 5 февраля 1922-го констатировал: «Вопрос самого нашего бытия требует полного напряжения всех сил для достижения победы. Побеждает тот, кто страстно желает этого. С победой мы живем. Неудача может лишить нас самого бытия как антибольшевистской организации».
Стоп-приказ Ленина
К началу 1920 года Русская армия адмирала Александра Колчака под ударами Красной армии оставила Прибайкалье. Верховный правитель был расстрелян 7 февраля по приговору Иркутского военно-революционного комитета. Остатки его армии перешли по льду озеро Байкал, соединились в Забайкалье с частями атамана Семенова и стали называться Дальневосточной армией.
Получив передышку, белые занимались реорганизацией подразделений, отдыхали и готовились к новым боям. Временной столицей Дальневосточной армии стала Чита. Казалось бы, наступил самый удобный момент для 5-й советской армии под руководством Генриха Эйхе, чтобы ударить по врагу. Но на это последовал строгий запрет Москвы.
Председатель Совета народных комиссаров РСФСР Владимир Ленин в своей телеграмме разъяснил сложность политического момента:
Ни шагу на восток далее, все силы напрячь для ускоренного движения войск и паровозов на запад. Мы окажемся идиотами, если дадим себя увлечь глупым движением вглубь Сибири, а в это время Деникин оживет, и поляки ударят. Это будет преступление
Вождя не только беспокоили идущая с 1919 года война с Польшей и опасность возрождения деникинских Вооруженных сил Юга России, которые были отброшены к Новороссийску. Как прагматичный политик Ленин понимал, что, перенеся боевые действия восточнее Байкала, дивизии РККА неминуемо столкнутся с регулярными частями императорской армии Японии, размещенными гарнизонами от Читы до Владивостока.
Токио наряду с Вашингтоном, Парижем и Лондоном с 1918 года играл активную роль в интервенции на российском Дальнем Востоке и в Восточной Сибири. При этом, в отличие от западных стран, имевших довольно скромные контингенты, численность японских войск превышала 70 тысяч человек.
Представители Страны восходящего солнца покровительствовали антибольшевистским силам. В частности, Семенову, который, в свою очередь, передал японской стороне полторы тонны монет из захваченного им эшелона с золотым запасом Российской империи.
Предсовнаркома РСФСР категорически не хотел открытого столкновения с Токио, помня о том, что в Русско-японской войне 1904-1905 годов отечественное оружие не снискало побед. Вместе с тем нельзя было и отказываться от экспансии советской власти к берегам Тихого океана, учитывая сочувственное настроение части населения, а также значительное количество партизанских отрядов.
К тому же правительство Приморской областной земской управы, которое находилось во Владивостоке, возглавлял свой человек — старый большевик Василий Антонов.
Кокарда вместо звезды
Воевать с белыми на Дальнем Востоке должна была не Красная армия, а иная сила — Народно-революционная армия. Название большевики позаимствовали у эсеровского Политцентра, действовавшего в Иркутске в конце 1919-го — начале 1920 года. Костяк НРА составили регулярные части РККА, партизанские отряды Прибайкалья, а также бывшие офицеры и солдаты колчаковской армии.
3 марта 1920 года для решения практических задач образования буферного государства и контроля за его внешней и внутренней политикой Центральный комитет РКП (б) создал Дальбюро.
6 апреля на проходящем в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ) съезде трудящихся Западного Забайкалья была провозглашена Дальневосточная республика. Председателем правительства ДВР был назначен член Дальбюро Александр Краснощеков, главнокомандующим НРА утвердили Эйхе.
РСФСР официально признала новое государственное образование, избежав войны с Японией.
Последняя в ответ на попытку установить советскую власть в Приморье в апреле 1920-го разгромила партизанские отряды, выбив их из ряда городов, в том числе Владивостока, Хабаровска и Спасска. А также под предлогом защиты своих граждан оккупировала северную часть Сахалина (южная отошла Японии по итогам войны 1904-1905 годов).
Части НРА же готовились к борьбе с белогвардейскими формированиями. Многие встретили в штыки переименование красноармейцев в народноармейцев, а также требование сменить на фуражке красную звезду на красно-синюю кокарду и на левый рукав надеть ромб в виде знака различия.
Уполномоченный ЦК РКП(б) по ДВР Павел Постышев вспоминал:
Находились даже такие, которые говорили: «Вы нашиваете нам ромбики на рукава, а потом постепенно передвинете их на плечи и вернете нас к погонам. Нет, товарищи, затеяли вы что-то неладное, недобрым пахнет, старым пахнет». Мы им говорили: «Товарищи, это решение Москвы, а вы знаете, что там всем делом руководит вождь рабочих и крестьян, вождь нашей партии товарищ Ленин»
С апреля 1920 года соединения Народно-революционной армии, стараясь не вступать без необходимости в столкновения с японскими гарнизонами, начали боевые действия, чтобы выбить Дальневосточную армию из Восточного Забайкалья, в первую очередь, из Читы. Белым удалось отразить натиск красных, но положение их было шатким.
Черный буфер в противовес красному
Токио не был заинтересован в большой войне с Советской Россией, пойдя 24 мая 1920 года на переговоры с представителями ДВР. 17 июля стороны пришли к соглашению, что Япония выводит свои войска из Забайкалья в обмен на обещания, что буферное государство не пустит на свою территорию части Красной армии, а также гарантирует императорским подданным личную неприкосновенность и уважение их прав.
Вслед за уходящими на восток японскими войсками в октябре 1920 года засобирались и дивизии Дальневосточной армии Семенова. Воспользовавшись этим, части НРА перешли в наступление, освободив Восточное Забайкалье.
К ноябрю 1920-го большая часть белогвардейцев была эвакуирована через КВЖД в Приморье, где разместилась между станцией Гродеково и Уссурийском. При этом командиры корпусов отказались подчиняться Семенову, и он официально распустил армию.
Столица ДВР была перенесена из Верхнеудинска в Читу. Выступая на проходившем в конце декабря 1920 года VIII Всероссийском съезде Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов, Ленин разъяснял однопартийцам, что в условиях, когда Дальний Восток находится в чужих руках, республика крайне полезна для РСФСР: «Буфер есть буфер, чтобы выждать время, а потом побить японцев».
Между тем антибольшевистские силы не собирались мириться с существованием правительства Антонова. Журналист и востоковед Константин Харнский описывал тогдашний Владивосток так:
Морфий и кокаин, проституция и шантаж, внезапные обогащения и нищета, мчащиеся автомобили, литературная и прочая богема. Напряженное ожидание то одного, то другого переворота. Белогвардейцы и партизаны, монархический клуб рядом с митингом левых. Взаимное напряженное недоверие
26 мая 1921 года во Владивостоке в результате вооруженного выступления офицеров-колчаковцев при поддержке японцев правительство Приморской управы пало, и ему на смену пришло Временное Приамурское, которое возглавил присяжный поверенный Серафим Меркулов. Его брат Николай занял пост министра военно-морских и иностранных дел. Новый кабмин объявил о создании Приамурского государственного образования.
В отличие от ДВР, которую иногда называли красным буфером, ПГО получило прозвище черного буфера. Основу его вооруженных сил составили части бывшей армии Семенова, которую назвали Белоповстанческой. Главнокомандующим был назначен генерал Григорий Вержбицкий, но фактическим начальником стал Викторин Молчанов.
Золото для Народно-революционной армии
Этот 35-летний военачальник сделал за годы гражданской войны — как и многие командиры у красных и белых — стремительную карьеру. Начав Первую мировую штабс-капитаном, Молчанов закончил ее подполковником и кавалером ордена Святого Георгия 4-й степени за личную доблесть — в 1915-м его рота, несмотря на мощную газовую атаку и сильные потери, отбила немецкое наступление, при этом офицер заменил убитого пулеметчика.
Бежал из германского плена, воевал в Народной армии Комитета членов Учредительного собрания, чин генерал-майора получил уже у Колчака, отличившись в весеннем стратегическом наступлении 1919 года. В Дальневосточной армии командовал 3-м стрелковым корпусом.
Семенов произвел его в генерал-лейтенанты, но после бегства атамана из армии Молчанов отказался от этого звания. Сам он не бросил подчиненных, вывел части в Приморье и объединил под своим командованием силы трех корпусов. К середине октября 1921 года в вооруженных силах Приамурского правительства на довольствии состояли 20 тысяч солдат и офицеров.
Потеря Владивостока стала для советского правительства болезненным ударом. Главнокомандующим НРА и военным министром ДВР в июне 1921-го был назначен первый кавалер ордена Красного Знамени Василий Блюхер. Прибыв на место, он приступил к реорганизации вооруженных сил республики.
Их списочный состав составлял более 76 тысяч человек, но содержать такое количество защитников правительство ДВР экономически не могло. Поэтому две общевойсковые армии были расформированы. Отказались также от дивизий, перейдя на более мелкие подразделения в виде бригад и полков. К октябрю 1921 года численность НРА была сокращена до 47 тысяч бойцов, в ноябре — до 38 тысяч. Были объявлены демобилизация старослужащих и призыв новобранцев.
Основные расходы Москва взяла на себя.
20 июня 1921 года Центральный комитет РКП (б) постановил довести количество золота в буферном государстве до полутора миллионов рублей
Из них 500 тысяч рублей предписывалось ежемесячно тратить на армию, причем только с согласия Блюхера.
2 ноября 1921-го Совет труда и обороны РСФСР согласился с предложением своего председателя Владимира Ленина выделить ДВР еще два миллиона 300 тысяч золотых рублей, полтора миллиона из которых было зарезервировано за главкомом НРА.
Срыть все укрепления и отказаться от своего флота
Наряду с этим предпринимались и политические шаги. 26 августа 1921 года в китайском городе Дайрэн (ныне Далянь) открылась конференция с участием представителей Дальневосточной республики и Японии. Делегацию ДВР возглавлял заместитель председателя правительства Федор Петров. В ее составе с ноября также был и Блюхер.
Токио пошел на переговоры из-за того, что его беспокоили заигрывания США с ДВР. В частности, было решено опередить Вашингтонскую конференцию, на которой осенью 1921-го планировалось рассмотреть ситуацию на Дальнем Востоке и в Тихом океане.
В Дайрэне по-прежнему главным вопросом для буферного государства был вывод иностранных частей. Взамен было обещано всемерно пойти навстречу экономическим интересам Страны восходящего солнца.
Петров подчеркнул, что цель Москвы и Читы состоит в сближении с Японией:
Если мы получим от японского правительства заключение о выводе войск со всей нашей территории, мы сможем довольно быстро закончить обсуждение договоров и подписать их
На это японская сторона вручила свои требования, состоящие из 17 пунктов. Среди них — уничтожение всех крепостей и укреплений по морскому побережью в районе Владивостока, запрет на свой военный флот в водах Тихого океана, расширение прав японских рыбопромышленников, передача на 80 лет в аренду Северного Сахалина, отказ навсегда от коммунистического строя и ряд других требований.
К проекту прилагались еще три секретных пункта, один из которых гласил, что Япония выведет свои части из Приморья «по собственному усмотрению и в срок, который оно найдет нужным и удобным для себя».
Представители Дальневосточной республики отвергли документ, заявив, что готовы обсуждать лишь те пункты, которые не посягают на суверенитет и внутреннее устройство ДВР. Например, предоставление японским бизнесменам лесных концессий на материке и промышленных в северной части Сахалина — но только после вывода императорских войск.
«Головой Блюхера преступление не искупить»
Переговоры зашли в тупик, и тогда заговорили пушки. 5 ноября белоповстанческие части нанесли ряд сильных ударов по партизанским отрядам Южного Приморья и рассеяли их. 2 декабря был захвачен Иман (ныне Дальнереченск). Обезопасив свой тыл, войска генерала Молчанова двинулись на Хабаровск, вступив 30 ноября на территорию Дальневосточной республики.
Много лет спустя, отвечая на вопрос американского журналиста, кто приказал наступать, Молчанов ответил: «Это решение было политическим, оно исходило из штаба генерала Вержбицкого».
Участник Хабаровского похода, поручик Борис Филимонов, ставший впоследствии военным историком, считал, что штаб Вержбицкого не был конечной инстанцией:
В силу общего политического положения японское командование во Владивостоке не могло открыто поддерживать, содействовать или покровительствовать белым. Посему более чем сочувственно относившиеся к походу белых японцы хранили полное молчание, выдавая тайком белым оружие и огнеприпасы. Во всяком случае ни белое правительство, ни белое командование без согласия японцев двинуть в поход белые части не могли бы
Для Читы нападение из района Приморья стало неожиданностью, удар ожидался со стороны Маньчжурии. Части Народно-революционной армии, действиями которых в отсутствие главкома руководил член Революционно-военного совета НРА ДВР Степан Серышев, отступали под ударами молчановцев.
Белоповстанцы, действуя с разных направлений небольшими маневренными группами, периодически создавали угрозу окружения для народноармейцев. Благодаря этой тактике 22 декабря 1921 года ими был взят Хабаровск и захвачено большое количество снарядов, патронов, военного имущества и снаряжения.
После этого они двинулись на запад вдоль линии Транссибирской железной дороги, захватывая станции, в том числе и Волочаевку. 17 декабря Блюхер прибыл из Китая в Читу и на следующий день приступил к своим прямым обязанностям. Предстояло прежде всего навести дисциплину, поскольку боевой дух и моральное состояние бойцов упали.
Главнокомандующий начал с крутых мер. Усмотрев в бою 13 декабря под селом Лончаково полную бездеятельность командования батальона 5-го стрелкового полка, Блюхер от имени военсовета издал приказ: «Немедленно всех виновных, предав суду, подвергнуть жестокой каре, трусов расстрелять».
Состоялся у него и ряд неприятных телефонных разговоров. Серышев, ставший командующим созданного Восточного фронта, косвенно обвинил главкома в том, что в результате его реформ боеспособность НРА упала: «Я никогда не предполагал, когда ехал сюда, что встречу не полки, а одни кадры, тыловые учреждения и едоков в виде погранвойск и обжелдора [оборона железной дороги], и им нет числа. Я должен был бы снять с себя ответственность за сдачу Хабаровска, ибо таковая была подготовлена годовой работой и желанием сократить армию».
Еще более резок был Постышев: «Противник занимался, обучен, мы же косили сено или пилили дрова, садили капусту и картошку, охраняли границу или несли бесконечные наряды… Кем-то, нами и другими, совершено страшное преступление по отношению к революции, и головами Серышева, Постышева, а может и Блюхера, не искупить, тут что-то нужно другое, большая ответственность».
Никто не хотел умирать за белых
Блюхер энергично взялся за исправление ситуации. В республике была объявлена мобилизация. Из Забайкалья в Приамурье перебрасывались свежие части, в частности, Читинская стрелковая бригада и Троицкосавский кавполк. Вместо них в район Читы была передислоцирована 104-я бригада РККА.
В ДВР была направлена группа опытных командиров Красной армии. В частности, сподвижник Блюхера по уральским боям Николай Томин возглавил перебрасываемую Забайкальскую группу, а исполнявший обязанности командира одной из бригад 44-й дивизии РККА Яков Покус стал во главе Сводной стрелковой бригады НРА.
Белые же не получали никаких подкреплений.
Несмотря на то что они вели себя вежливо и расплачивались за продовольствие и фураж деньгами, местное население не спешило пополнить ряды белоповстанцев, полагая, что молчановцы пришли ненадолго
Присоединились лишь несколько десятков местных казаков, которые несли охрану железной дороги и мостов.
Перелом произошел в ходе боя за станцию Ин (ныне Смидович) в 100 километрах западнее Хабаровска. В ночь на 28 декабря 1921 года молчановцы попытались взять станцию штурмом, но были отбиты силами Особого Амурского полка при поддержке бронепоезда №8.
29-го Блюхер поздравил Серышева с первой крупной победой: «Вчерашний успех имеет громадное моральное значение для войск, полагаю, что всеми мерами это используется, влив веру, бодрость и уверенность в победе в свои войска».
Действительно, успех окрылил народноармейцев, которые перешли в решительное контрнаступление. 5-6 января 1922 года они попытались с ходу взять Волочаевку, но действовали несогласованно, а Читинская стрелковая бригада еще не вся прибыла к тому моменту на фронт.
В ночь с 11 на 12 января партизанский отряд под командованием Демьяна Бойко-Павлова совершил дерзкое нападение на Хабаровск. В ходе упорного боя белые потеряли 42 человека, партизаны — 19 убитых и взятых в плен. Рейд был отбит, но Молчанову пришлось снимать для охраны города с фронта боевые части.
5 февраля народноармейцы отбили станцию Ольгохта, отразив через два дня контратаку белых. До Волочаевки, которую защищали части полковника Афиногена Аргунова, оставалось примерно 26 верст. Генерального штаба полковник был опытным командиром, удостоенным в годы Первой мировой войны рядом боевых наград, в том числе золотым Георгиевским оружием за храбрость.
«Первый ряд проволоки завален трупами»
Справа от него у деревни Даниловка оборонялась группа полковника Алексея Ширяева. Дальше, через реку Тунгуску, занимал позицию у села Архангельское батальон под командованием генерала Евгения Вишневского. Такое же количество бойцов во главе с генералом Иваном Никитиным находилось на левом фланге Белоповстанческой армии, укрепившись в населенных пунктах Нижнеспасское и Верхнеспасское, рядом с которыми протекал Амур.
Свой резерв в количестве 750 солдат и офицеров Молчанов разместил в деревне Дежневка в 39 верстах от Хабаровска. Он понимал, где самое слабое место фронта — между солдатами Никитина и Аргунова не было сплошной линии укреплений.
Перед началом боев за Волочаевку Блюхер через парламентера послал Молчанову письмо, в котором обвинил его в том, что он защищает интересы Японии, предложил добровольно сложить оружие, гарантируя офицерам и солдатам Белоповстанческой армии сохранение жизни.
Напоследок главком НРА подчеркнул:
На этих сопках и без того много могил — в случае продолжения борьбы одна из них будет вашей. Подумайте над этим, русский генерал, последний поднявший руку на свободную революционную Россию и ее дочь — Дальневосточную республику
Молчанов проигнорировал послание, много позже в эмиграции признавшись, что не ответил, так как не собирался сдаваться ни при каких обстоятельствах.
Атаковать с фронта должна была трехтысячная Инская группа под командованием Серышева. Ее ядром стала Сводная стрелковая бригада Покуса, состоявшая из четырех пехотных полков и одного кавалерийского при поддержке артиллерийского дивизиона.
Забайкальская группа под командованием Томина предназначалась для обхода белоповстанцев с тыла. В ее составе было более четырех с половиной тысяч бойцов.
10 февраля 1922 года народноармейцы нанесли по Волочаевке два удара: с севера, силами 4-го кавалерийского и 5-го стрелкового полков, и в центре — батальоном Особого Амурского полка при поддержке двух танков. Главной целью была сопка Июнь-Корань. Наступающим цепям удалось дойти до проволочных заграждений, но атака захлебнулась, оба танка вышли из строя. Со стороны белых активно действовали бронепоезда «Каппелевец» и «Волжанин».
В своем фронтовом дневнике поручик Камского полка М. Халдеев записал: «В 300-400 саженях от станции Волочаевка в кустах пред позициями волжан стоял разбитый и сожженный танк "Рено". Одно попадание гранатой в бок со стороны железной дороги, второе — в гусеницу танка с той же стороны. Мы сняли с него полуобгоревший пулемет Гочкисса. Вокруг — трупы убитых красных, насчитали свыше 30».
Незабываемые впечатления от атаки остались и у противника. А. Н. Захаров вспоминал: «Первый ряд проволоки уничтожен, завален трупами. Остались торчать только голые колья, как черные зубы чудовища. Люди лезут на второй ряд. Но первая наша атака отбита. Бойцы бегут назад, за снеговые окопы. На проволоке остаются висеть тела убитых и раненых. Слышны изредка стоны умирающих на проволоке».
В ночь на 11 февраля Забайкальская группа завладела селом Верхнеспасским, а днем вступила в Нижнеспасское. Молчанов направил свой резерв на угрожаемое направление, но помощь запоздала и, наткнувшись на Троицкосавский кавалерийский полк, была вынуждена отступать на северо-восток.
11 февраля в районе Волочаевки атаки были снова отбиты. Артиллерия НРА вела методичный огонь по позициям обороняющихся, к вечеру с запада подошли красные бронепоезда, вступившие в огневую дуэль с «Каппелевцем» и «Волжаниным».
Штаб своей бригады Покус разместил в здании полуказармы № 3, которое находилось в нескольких километрах от станции. Во второй комнате, отделенной от штаба небольшим коридором, расположилась санчасть, где прямо на полу, застеленном сеном, врачи оказывали первую помощь раненым и обмороженным бойцам.
Удар с двух сторон
Покус принял решение атаковать противника с двух сторон. В обход ночью была отправлена боевая группа в составе 2-го батальона 6-го стрелкового полка под командованием бывшего штабс-капитана Владимира Гюльцгофа, которому придали группу пеших разведчиков, сводный кавалерийский эскадрон и два полевых орудия.
В половине восьмого утра 12 февраля после артиллерийской подготовки Сводная стрелковая бригада вновь атаковала позиции молчановцев. При этом колонна Гюльцгофа ударила с юга со стороны железной дороги и подожгла мост в шести километрах восточнее станции.
Это вынудило бронепоезда белых отойти от Волочаевки и тем самым ослабить поддержку своей пехоты.
К половине двенадцатого дня части полковника Аргунова под давлением народноармейцев стали покидать свои позиции, в том числе сопку Июнь-Корань
На проволочных заграждениях висели десятки людей, многие из которых были убиты. В селе почти все дома были разбиты, окна зияли без стекол темными провалами, снег был смешан с землей. Белоповстанцы колоннами отступали от станции под прикрытием своих бронепоездов, которые били по пехоте красных шрапнелью.
Общие потери обеих сторон убитыми, ранеными и обмороженными составили более 2200 человек.
В популярной песне, которая в советском варианте называлась «Маршем дальневосточных партизан» (в народе известной как «По долинам и по взгорьям»), трехдневные бои вошли в пантеон подвигов Народно-революционной армии:
...И останутся, как в сказке,
Как манящие огни,
Штурмовые ночи Спасска,
Волочаевские дни.
Разгромили атаманов,
Разогнали воевод
И на Тихом океане
Свой закончили поход.
Впрочем, до конца похода оставалось еще несколько месяцев.
