2. КАК РОБЕРТ ФОГЕЛЬ ДОКАЗАЛ ЭКОНОМИЧЕСКУЮ ЭФФЕКТИВНОСТЬ РЕАКЦИОННОГО РАБСТВА
Изданную в 1974 г. книгу Роберта Фогеля и Стенли Энгермана «Время на кресте. Экономика американского рабовладения» называют наиболее спорной книгой, когда-либо написанной об американском рабстве.Одно из главных сделанных ими открытий – доказательство высокой сравнительной эффективности рабовладельческих хозяйств Юга, превосходящей эффективность свободных от рабского труда форм хозяйствования.
ХЛОПОК И РАБЫ — ФУНДАМЕНТ АМЕРИКАНСКОГО ЮГА
Первыми рабами в английских колониях были не африканцы, а белые — наказанные преступники (главным образом, участники мятежей) и «законтрактованные» (бедняки, согласившиеся за переезд в Америку отработать несколько лет на положении рабов у первопоселенцев). Однако использовать их для тяжелого физического труда оказывалось довольно трудно — если белого раба эксплуатировали слишком сильно, то он мог просто убежать, поскольку на западе лежали обширные неосвоенные земли. Выход был найден в использовании черных рабов, отделенных от местного населения расовым барьером, которые к тому же обладали лучшими естественными субъективными производительными силами, чем белые.
Еще в конце XVIII в. четко обозначилось различие между рабовладельческим Югом и свободным Севером. На Севере труд негров-рабов всегда использовался довольно слабо — здесь не выращивали трудоемких культур (типа риса и табака), а потому рабы никогда не превышали 5% населения. Во время американской революции на Севере проживало менее 10% от примерно 500 тыс. рабов из восставших тринадцати колоний, все остальные находились на Юге. После американской революции численность рабов на Юге росла буквально взрывообразно, достигнув приблизительно 1,1 млн. в 1810 г. и почти 4 млн. в 1860 г.
Американская экономика рабства XIX в. базировалась на выращивании хлопка, на уборке которого было занято к 1860 г. 90% всех рабов. Именно хлопководческие штаты стали затем ядром мятежной Конфедерации, в 11 штатах которой в 1861 г. рабы составляя более половины сельскохозяйственной рабочей силы.
В мировой экономике первой половины XIX в. рабовладельческая экономика Юга обеспечивала производство хлопка гораздо эффективнее, чем какой-либо иной регион мира, — в 1860 г. Соединенные Штаты обеспечивали 2/3 мирового сбора хлопка. Доход от этого экспортноориентированного сектора стал одним из главных стимулов хозяйственного роста не только для Юга, но и для других регионов страны. Северные коммерсанты делали бизнес, организуя экспорт хлопка за границу (главным образом — в Великобританию) и доставляя южанам произведенные на Севере и импортные товары потребления. Низкая цена хлопка, произведенного рабочей силой рабов, позволяла текстильным фабрикантам — и в Соединенных Штатах, и в Англии — расширять производство и обеспечивать потребителям дешевые товары.
Хлопковый бум стимулировал рост спроса на рабский труд. Однако его предложение натолкнулось на институциональное ограничение.
Перелом произошел, когда в 1807 г. парламент Великобритании запретил торговлю рабами, а затем аналогичные запреты приняли и другие западноевропейские страны. Создалась парадоксальная ситуация: с одной стороны, завозить новые партии рабов из Африки в Америку было уже запрещено, но с другой стороны, плантационное рабовладельческое хозяйство процветало еще несколько десятилетий (в Североамериканских Соединенных Штатов — до 1865 г., на Кубе — до 1886 г., в Бразилии — до 1888 г.).
Из этой ситуации было два выхода: либо развивать контрабандный вывоз рабов из Африки, либо стимулировать размножение рабов в самой Америке. Оба эти метода воплотились в жизнь.
Нелегальная работорговля являлась главным источником пополнения рабочей силы для рабовладельческих плантаций Латинской Америки (главным образом, Бразилии и Кубы). Что касается Северной Америки, то в южных штатах еще в XVIII в. освоили самовоспроизводство рабов, в результате чего рабовладельческое хозяйство Юга стало практически независимым от внешних поставок трудовых ресурсов. Согласно оценкам, хотя за XVI—XIX вв. в США перевезли всего 6% всех африканских негров-рабов, уже в 1820-е гг. в этой стране находилось более 1/3 всех рабов Нового Света.
Статистика свидетельствует, что в 1810–1860 гг. численность рабов на Юге выросла четырехкратно. Это происходило из-за более высокой рождаемости, вызванной в свою очередь более пропорциональным соотношением рабынь и мужчин-рабов в США, чем в других частях Америки, а также из-за более низкой смертности. Это объясняется, видимо, не столько высоким гуманизмом североамериканских рабовладельцев, сколько более здоровыми условиями труда в Северной Америке. Американские рабы выращивали и собирали сначала в основном рис и табак (в XVIII в.), а затем хлопок (в XIX в.). Эта работа была заметно менее изнурительна, чем труд на сахарных плантациях Вест-Индии и на шахтах Южной Америки, где рабов эксплуатировали буквально «на износ».
В южных штатах сложилось своеобразное зональное разделение труда. На верхнем Юге, где хлопок не выращивался, рабов эксплуатировали наиболее щадяще, поэтому здесь их естественный прирост оказывался наиболее высоким. Зато на нижнем Юге труд был более изнурительным и рождаемость более низкой; кроме того, расширение рабовладельческой системы на юго-запад усиливало спрос на рабов. Поэтому верхний Юг стал своеобразным «питомником» рабов, часть которых затем продавали на нижний Юг. По оценке Майкла Тадмана, в 1820-1860 гг. из верхнего на нижний Юг перемещались в среднем 200 тыс. рабов каждое десятилетие.
Поскольку рабы составляли значительную часть богатства, рабовладельцы были заинтересованы не издеваться над ними, а обращаться бережно и рационально. Хотя малолетние рабы жили заметно хуже свободных детей, взрослые рабы жили в условиях, подобных условиям жизни свободных белых рабочих того периода (а иногда даже лучших). Их питание по энергетической ценности даже превосходило обычную пищу свободных работников примерно на 10%.
Рабовладельцы использовали для повышения эффективности труда своих рабов не только отрицательные (в виде, например, телесных наказаний), но и положительные стимулы. Рабы часто не работали по воскресеньям. Они могли иногда получать от своего хозяина «премиальные» в наличных деньгах или в ином виде, либо раньше уходить с работы, если заканчивали ее быстрее. Некоторые рабовладельцы разрешали своим рабам оставлять себе часть собранного урожая или работать на собственных маленькие огородах. Кое-где рабы имели право продавать выращенные ими продукты, а в штате Луизиана — даже иметь под своим контролем некоторые суммы денег, называемые «peculium». Все эти методы предоставления рабам частичной самостоятельности оказывали, однако, двоякий эффект: с одной стороны, они повышали эффективность рабовладельческой хозяйственной системы, но с другой, приближали ее крушение, поскольку давали рабам вкус свободы, заставляя желать большего.
Парадоксальный характер экономики Юга особенно заметен на примере противоречий между фермерством и плантационным хозяйством. Романисты часто изображали Юг как край одних только рабовладельческих плантаций с многими десятками рабов. Между тем подавляющее большинство южан вовсе не имели никаких рабов, а большинство рабов трудились вовсе не на больших плантациях, а небольшими группами у мелких рабовладельцев-фермеров. Менее 1/4 белых южан имели рабов, половина из них владели менее чем пятью рабами, и менее чем 1% рабовладельцев владели более чем 100 рабами. В 1860 г. среднее число рабов, живущих вместе у одного хозяина, составляло приблизительно 10 человек; более половины рабовладельцев имели от 1 до 5 рабов, и сами трудились рядом с ними. Продукция мелких фермеров (и рабовладельцев, и не-рабовладельцев) чаще всего не могла конкурировать с продукцией плантаций, а потому фермерам приходилось вести полунатуральное или откровенно натуральное производство. Получалось, что высокотоварные плантации отсекали от рынка (или затрудняли доступ к нему) большей части южан. Между тем именно подобные фермеры составляли основную массу тех, кто отчаянно сопротивлялся северянам-«янки» на полях Гражданской войны. Вероятно, образ жизни крупных рабовладельцев оказывался для фермеров привлекательнейшей «витриной» и заставлял их возлагать надежды на переход в ряды плантаторов, а не на победу принципов свободного труда.
«ВРЕМЯ НА КРЕСТЕ»
До середины прошлого века среди ученых-обществоведов царило мнение, что экономические системы, основанные на труде рабов, в принципе менее эффективны, чем системы, основанные на свободном труде.
Экономика американского рабства традиционно является одной из важнейших тем американской исторической науки. Долгое время само собой разумеющимся среди историков-экономистов (как американских, так и советских) было мнение, что рабство американского Юга тормозило экономическое развитие Соединенных Штатов, являясь неэффективной экономической системой. Роберт Фогель полностью разрушил устоявшийся стереотип.
Обобщив количественные данные завещаний, финансовых отчетах плантаций и переписей населения, а также сделав множестве вычислений, которые были бы невозможны без помощи компьютера, Фогель и Энгерман пришли к выводу, что к середине XIX в. рабство вовсе не изжило себя с хозяйственной точки зрения, как это было принято считать. Рабовладельческие хозяйства Юга превосходили по эффективности свободные от рабского труда формы хозяйствования — рабы производили существенно больше продукции за единицу времени, чем свободные фермеры. Если брать только экономический аспект проблемы, при выращивании хлопка в условиях США оно оставалось бы рентабельным вплоть до появления в пятидесятые годы XX в. широкозахватных хлопкоуборочных комбайнов!
Главная методологическая трудность, которая препятствует корректному сравнению рабовладельческих и нерабовладельческих хозяйств, — это различия в их ресурсном обеспечении. Типичная рабовладельческая плантация имела гораздо больше земли, физического капитала и работников, чем средняя нерабовладельческая ферма, а потому непосредственно сравнивать их эффективность нельзя. Чтобы оценить относительную эффективность хозяйств, Фогель и Энгерман использовали индекс «фактора полной производительности», который измерял выпуск на среднюю единицу ресурса для каждого типа сельскохозяйственных предприятий. Чтобы проанализировать производительность факторов производства, они воспользовались функцией Кобба-Дугласа.
Опираясь на эти клиометрические выкладки, Фогель и Энгерман пришли к следующим основным выводам.
• В 1860 г. сельское хозяйство Юга в целом было на 35% эффективнее (если рассматривать выпуск при одинаковом количестве ресурсов), чем сельское хозяйство Севера.
• Южные не-рабовладельческие фермы были на 9% производительные, чем северные не-рабовладельческие фермы.
• Использовавшие труд рабов южные фермы были на 28% более производительны, чем южные нерабовладельческие фермы, и на 40% более производительны, чем северные не-рабовладельческие фермы.
• Сельское хозяйство нижнего Юга, основанное на использовании труда рабов, было на 29% более производительно (при условии равных ресурсов), чем рабовладельческое сельское хозяйство на верхнем Юге. Свободно-трудовые фермы верхнего Юга имели ту же производительность, что и свободно-трудовые фермы Севера. Сельское хозяйство с использованием рабов на верхнем Юге было на 19% более производительно, чем свободно-трудовые фермы Севера, а сельское хозяйство с использованием рабов на нижнем Юге было на 53% более производительно, чем северное свободно-трудовое сельское хозяйство.
• Преимущества рабовладельческих хозяйств отчасти связаны с эффектом экономии на масштабе, причем этот эффект наиболее сильно влиял на хозяйства средних размеров, использовавших 15-50 рабов.
• Отличия в размерах плантаций на верхнем Юге и нижнем Юге объясняются различиями выращиваемых сельскохозяйственных культур. Производство табака в Вирджинии и Мэриленде, а также риса в Южной Каролине и Джорджии давало более низкую экономию от масштаба, чем хлопковые плантации на нижнем Юге.
• Одной из важнейших причин более высокой производительности труда на плантациях следует считать бригадную организацию труда рабов, основанную на кооперации и специализации. Например, при посеве «черные бригады», состоящие из пяти работников, трудились так: первый раб (plowman — пахарь) взрыхлял землю; второй (harrower) разбивал комья; третий (driller — бурильщик) делал лунки для семян хлопка; четвертый (dropper — высаживатель) сажал семена; пятый человек (raker) прикрывал лунки. За работой следили надсмотрщики (drivers) из числа самих рабов, которые поддерживали высокий темп работы.
• Рабы имели намного более высокую степень вовлечения в производство (2/3 всех людей) в сравнении со свободным населением (1/3). Это было достигнуто путем производительного использования как молодых, так и пожилых рабов, а также организации ухода за детьми так, чтобы женщины-рабыни могли работать.
Инвестиции в рабов давали высокую норму прибыли — приблизительно 8-10%, что сопоставимо с окупаемостью других активов, а потому рабовладельцы держали рабов в первую очередь именно для извлечения прибыли. Взрослых здоровых рабов продавали за 400-600 долл. в 1800 г., за 1300-1500 в 1850 г., и до 3000 накануне Гражданской войной. Неравномерная, но в целом повышательная динамика цен на рабов показывает, что рабовладельческая экономика отнюдь не приходила в упадок, а, напротив, становилась все более выгодной. Ценность капитала, вложенного в рабов, примерно равнялась полной ценности всех сельхозугодий и сельскохозяйственных построек Юга, и этот капитал стабильно, сам по себе, увеличивался в результате как роста цены рабов, так и умножения их числа.
Что бы об этом ни говорили, но в годы, предшествовавшие Гражданской войне, оно вовсе не отмирало. Более того, оно являлось более эффективным, чем способ производства в северных штатах, основанный на свободном труде. Порабощенные негры Юга оказались более производительными работниками, часто более квалифицированными, пригодными и к городским профессиям, и к сельскому тяжелому труду. Они жили нормальной семейной жизнью, которой в подавляющем большинстве случаев совершенно не угрожала разлука, связанная с работорговлей. Материальные условия жизни этих рабов (но отнюдь не психологическое состояние людей, лишенных свободы) были равноценны тем, которые имели белые рабочие той же местности. Степень эксплуатации рабочей силы южными работодателями не была высокой. Юг Соединенных Штатов в 1860 г. представлял собой область, можно даже сказать квази-нацию, экономически развитую, несмотря на одиозный анахронизм в области человеческих отношений. Благодаря своей экономической эффективности, основанной на строгом расчете, Юг далеко опередил европейский континент, в том числе такие страны, как Франция и Бельгия. Старый Юг тех времен экономически уступал лишь двум наиболее развитым районам мира — Англии и Северу Соединенных Штатов.
* * *
Предложенное Р. Фогелем доказательство экономической эффективности плантационного рабства вызвало в Америке еще более широкий резонанс, чем его модель «Америки без железных дорог». Доказательства того, что плантационное рабство являлось экономически очень эффективным, а негры-рабы при этом содержались в весьма приличных условиях (в частности, их питание было заметно лучше, чем у белых бедняков), многим казались «политически некорректными», поскольку объективно принижали «страдания» рабов и оправдывали белых плантаторов (если их хозяйство было эффективно, то их ликвидация, выходит, была ошибкой?).
В конечном счете, большинство выводов Фогеля и Энгермана оказалось принято научным сообществом.
ЭКОНОМИКА РАБСТВА В ЗЕРКАЛЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:
«Унесенные ветром» против «Хижины дяди Тома»
Представления широкой публики об этой исторической эпохе основаны главным образом на романах Гарриет Бичер-Стоу и Маргарет Митчелл, которые позволяют увидеть Юг с противоположных точек зрения.
Идеологический настрой этих произведений полярен по отношению друг к другу. «Хижина дяди Тома» (1852) — ультрааболиционистское произведение, в котором все ужасы рабства намеренно сгущены и возведены в степень. Напротив, «Унесенные ветром» (1936) изображают довоенный Юг безмятежной идиллией, которую жестоко разрушили Гражданская война и Реконструкция.
Давно замечено, что эти книги представляют разные версии «мифа о Юге»: Бичер-Стоу изложила «северный миф» (как представляли Юг северяне), Митчелл — «южный миф» (образ Юга в глазах самих южан). Оба эти мифа примерно равно далеки от действительности. Искажение реалий происходило не только в силу идеологических симпатий романисток, но и из-за их личного незнакомства с реальным рабовладельческим Югом: Бичер-Стоу прожила несколько лет в штате Огайо, на границе с Югом, но на самом Юге не бывала, а Митчелл начала писать свой роман спустя более чем полвека после Гражданской войны.
У Митчелл взаимоотношения рабов и их владельцев описаны в патерналистских тонах, но без нарочитого умиления. На плантациях Тарлтонов, соседей О`Хара, читаем мы на первых же страницах романа, «телесные наказания для лошадей или для негров находились… под строжайшим запретом…» Когда к Скарлетт все же вернулся и один из ее полевых рабов, то — по его рассказу — когда он находился у северян-аболиционистов, то никак не мог удовлетворить их жадного интереса к «ужасам рабства»: «И все про собак меня расспрашивали: как меня ими травили, да как меня били. А ведь… меня же никто никогда не бил! …Мистер Джералд никогда бы не позволил, чтобы кто ударил такого раба — я же дорого стою!».
Описанные Митчелл патриархальные отношения «добрых» плантаторов и «верных» рабов выражают все же не реальный, а желаемый стандарт. Телесные наказания применялись на Юге обыденно и повседневно, а забота «добрых» плантаторов о своих рабах сродни скорее бережному отношению к дорогому имуществу, чем помощи ближнему.
Что касается «Хижины дяди Тома», то ее ключевым эпизодом является смерть негра-раба от побоев хозяина. Без него роман Бичер-Стоу потерял бы половину обличительной силы. Но как раз этот эпизод с экономической точки зрения мало убедителен.
Хотя аболиционисты высоко ценили книгу Бичер-Стоу, даже в их среде многие признавали, что обличительница рабства сильно сгустила краски: история смерти Тома не является «правдоподобной, поскольку цена раба как собственности защищает его жизнь от страстей хозяина». Действительно, Саймон Легри купил Тома за 1200 долл. (это весьма высокая цена — в 1840-е гг. средний уровень цен на здоровых рабов был ниже 1000 долл.) и забил его насмерть всего через несколько месяцев. Известно, что даже в 1850-е гг. чистый ежегодный доход от полевого раба составлял примерно 90 долл. В таком случае жестокий рабовладелец сам себя жестоко наказал более чем на 1000 долл. В такую ситуацию еще можно было бы поверить, если бы Бичер-Стоу изобразила это убийство как совершенное случайно, в приступе ярости. Однако для злодея Легри убить раба, судя по тексту романа, — что выпить чашку чая. «Стоит ли беречь этих негров? — излагает Легри свою «экономическую доктрину». — Одного использовал, покупай другого — и хлопот меньше, и в конечном счете дешевле обходится. […] Кто покрепче, и шесть и семь лет протянет, а хилым срок года три, не больше». Достаточно элементарных подсчетов, чтобы убедиться в несостоятельности этих рассуждений. В 1840-е гг., когда происходят действия романа, даже за семь лет раб в лучшем случае окупал стоимость своей покупки, не принося плантатору ни цента прибыли. При подобных методах «обновления капитала» плантатор Легри мог бы получать чистый доход лишь при условии, что его рабы собирали хлопок с невиданно высокой производительностью. Однако единственное, что по этому поводу сообщает романистка, — «в горячее время уборки Легри заставлял своих невольников выходить в поле и по воскресеньям» (отсюда, кстати, можно сделать вывод, что даже в хозяйстве жестокого плантатора труд рабов по воскресеньям был аномалией). Пожалуй, если бы такой плантатор-душегуб действительно существовал, то он довольно быстро разорился.
Справедливости ради надо подчеркнуть — и у Бичер-Стоу плантатор-убийца изображен как не слишком типичный персонаж: раб Том побывал у трех хозяев, из них первые двое изображены «добрыми», и лишь третий «злым». Однако в соответствии с законами художественного жанра порок кажется достовернее добродетели. В результате читатели «Хижины дяди Тома» хорошо запоминали, что на Юге можно безнаказанно убивать рабов, но совсем не помнили, например, упомянутую в романе историю рабыни-квартеронки, хозяин которой не просто дал ей свободу, но женился на ней и оставил ей свое состояние.
* * *
Сравнение романов М. Митчелл и Г. Бичер-Стоу с экономической теорией рабовладельческого Юга позволяет в конечном счете сделать довольно неожиданный вывод: в, казалось бы, бесчеловечном обществе рабовладельческого капитализма владельцу рабов быть «добрым» выгоднее, чем «злым». Поэтому плантация О`Хара, пожалуй, исторически более достоверна, чем плантация Легри.
ПРИЧИНЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ 1861–1865 гг
Причиной Гражданской войны 1861-1865 гг. называют вопрос об отмене рабства. Следует, однако, учитывать, что даже на Севере аболиционистские настроения никогда не пользовались сильной популярностью. Подавляющее большинство белых американцев сходилось в убеждении, что негры — люди «второго сорта», а права частной собственности — включая и собственность на рабов — священны и незыблемы. Сам Линкольн был, как и большинство северян, вовсе не сторонником равноправия белых и негров, а умеренным расистом. Критикуя плантационное рабство, он считал негров неполноценными людьми, а наилучшим решением вопроса о рабстве — выкуп рабов у рабовладельцев для последующей их высылки из США (в Либерию, на Гаити — куда угодно). В любом случае целостность Союза Линкольн ценил гораздо выше свободы рабов. Даже во время войны он предлагал принять закон о компенсации рабовладельцам за потерянных рабов. Лишь логика военного конфликта, стремление нанести удар по экономике Юга заставили его издать прокламацию об освобождении. Чисто конъюнктурный характер этого закона проявлялся хотя бы в том, что рабство отменялось только на территории мятежных штатов, но сохранялось в оставшихся верными федеральному правительству. В результате, как это ни парадоксально, на Севере рабство на законных основаниях просуществовало дольше, чем на Юге, — до 1865 г.
Истинные причины нарастания противостояния между Севером и Югом кроются не в рабстве самом по себе, а в его побочных последствиях — в вопросах о земле и о тарифах на импортные товары.
Вопросы о земле. Агроэкономика и фермерского Севера, и плантационного Юга росла вплоть до конца XIX в. в основном экстенсивно — богатство Америки «прирастало Западом». На Север постоянно прибывали новые мигранты из Европы, большинство которых стремилось вести самостоятельное хозяйство, а не работать по найму. То же желание обуревало и коренных англо-американцев северных штатов. В старых восточных штатах Юга постепенно снижалось природное плодородие почв, наиболее пригодные к обработке земли давно освоили, а потому новые рабовладельческие хозяйства было предпочтительней создавать на новых землях. Однако интересы новых плантаторов и новых фермеров категорически не совпадали.
Рабовладельческая плантация, как доказывают исследования Р. Фогеля и С. Энгермана, была заметно эффективнее нерабовладельческой фермы, поэтому плантатор мог продавать произведенные трудом рабов сельскохозяйственные товары дешевле и платить за покупку земли у правительства дороже, чем его сосед-фермер. Так как в соседстве с плантациями фермерские хозяйства полноценно развиваться не могли, то фермеры стремились положиться не на «невидимую руку рынка», а на руку закона — законодательно запрещать рабство на вновь осваиваемых территориях.
Фермеры-переселенцы с Севера и плантаторы-переселенцы с Юга могли разделить географически сферы экспансии: плантационные хозяйства могли быть высокоэффективными лишь в теплом поясе, а где нельзя было выращивать «король-хлопок», там плантации не укоренялись. Именно этими объективными соображениями, вероятно, подспудно руководствовались организаторы Миссурийского компромисса 1820 г., разделившего рабовладельческие и свободные от рабства территории по параллели 36°30', примерно соответствующей грани между климатическими поясами. Однако потенциальные фермеры заметно превосходили по численности потенциальных плантаторов, а потому фермерская колонизация стихийно шла как на северо-западе, так и на юго-западе.
Пользуясь численным превосходством, фермеры могли бы законодательно заблокировать распространение рабства на всем Западе. Однако это было возможно только при свободном доступе всех желающих на новые земли. Между тем федеральное правительство — отчасти по требованию южан, отчасти по фискальным соображениям — запрещало свободный доступ переселенцев на новые земли, требуя высокой платы за их приобретение в частную собственность. При продаже земли с аукциона стартовая цена составляла 1,25 долл. за акр; фактически законная покупка маленького участка в 40 акров и его обустройство стоили в середине XIX в. не менее 1200 долл. Для небогатых фермеров с Севера это были очень большие деньги; для плантатора-рабовладельца с Юга они примерно равнялись стоимости всего одного раба.
Из-за высоких издержек легализации фермеры оказывались часто вынужденными прибегать к самочинному захвату земель (скваттерству). Рабовладельцы же законно покупали земли под плантации, легализовывали на новых территориях рабство, после чего вытесняли фермеров, выгоняя самочинных скваттеров и перекупая законно приобретенные мелкие участки.
Противоречие между северной (фермерской) и южной (плантаторской) колонизацией сконцентрировалось в 1840-е гг. в политических баталиях вокруг закона о гомстедах — участках в 160 акров, которые бы бесплатно получали из фонда государственных земель все желающие их обрабатывать. Принятие этого закона сразу бы «открыло шлюзы» для фермерской колонизации с Севера и полностью остановило плантаторскую колонизацию с Юга. Естественно, что пока правительство находилось под контролем южан, оно неизменно проваливало билль о гомстедах, вызывая негодование северян.
Поскольку в Конгрессе США расклад политических сил постепенно менялся в пользу северян, то ключевым элементом противоборства стала позиция президента. Пока президентский пост занимали политики, доброжелательные к интересам Юга, билль о гомстедах пройти не мог. В 1860 г. Конгресс принял компромиссный «гомстед-акт» (он всего лишь снижал цены на землю и совсем не устраивал переселенцев с Севера), но и его заблокировало вето президента-республиканца Д.Бьюкенена. Это событие стало для сторонников гомстеда буквально последней каплей. Взрыв политических страстей закончился избранием президента-республиканца А.Линкольна, который вел предвыборную кампанию под лозунгами типа «Свободная земля для свободных людей».
Вопросы о тарифах. Противоборство Юга и Севера по поводу тарифов на импортные товары менее известно, чем борьба вокруг билля о гомстедах; однако тарифная конфронтация была не менее непримиримой.
В XIX в. Соединенные Штаты находились на полупериферии капиталистической системы. Зарождающаяся национальная индустрия была еще слабоконкурентной в сравнении со странами ядра (прежде всего, Великобританией) и нуждалась в протекционистской защите. Если бы не было протекционистских тарифов 1816 г. (от 7,5 до 30% стоимости товаров), 1824 г. (в среднем до 37%) и 1828 г. («тариф ужасов» — до 45%), то разорилось бы не менее половины американских текстильных фирм.
Протекционистские тарифы помогали экономике Севера, но Югу они только мешали. Довоенный Юг во многих отношениях напоминал «банановые республики» XX в.: аграрное производство близко к монокультурному и ориентировано на экспорт, перерабатывающая промышленность (и вообще городская экономика) развита слабо, потребительские промтовары поступают в значительной степени за счет импорта. Поэтому южане почти ничего не получали от протекционистской защиты индустрии, зато многое теряли как потребители импортных товаров, за которые приходилось переплачивать либо отказываться от них в пользу худших отечественных товаров. Южанам была бы выгодна политика фритредерства, но промышленников-северян свобода торговли могла разорить.
Именно в связи с тарифной проблемой впервые возникла реальная угроза раскола Союза: в 1832 г. Южная Каролина отменила на своей территории протекционистские тарифы 1828 и 1832 гг. (до 30–36% стоимости товаров), пригрозив, что принудительные меры правительства приведут к выходу штата из Союза. Этот конфликт удалось «спустить на тормозах» — президент Э.Джексон согласился снизить пошлины (до среднего уровня в 20%), а Южная Каролина признала главенство правительства. Конфликт 1832–1833 гг. называют прелюдией Гражданской войны.
В течение нескольких десятилетий южане мирились с высокими тарифами, идя на уступки в этом вопросе в обмен на учет их интересов в земельном вопросе. Последний раз такой компромисс был достигнут в тарифных дебатах 1857 г. и привел к выработке «умеренного» тарифа (20–24%). Однако южане жаловались, что и этот уровень протекционистской защиты чрезмерен и что Запад и Север развиваются за счет Юга. С приходом к власти администрации А.Линкольна возможности для компромисса исчезли: демократы собирались наконец принять билль о гомстедах и одновременно взвинтить таможенные тарифы. Южанам оставалось либо смириться со стратегическим поражением, либо отделиться от Севера как от враждебного государства. Юг выбрал второй путь.
* * *
Действия правительства А. Линкольна убедительно показывают, что освобождение рабов вовсе не рассматривалось северянами как самостоятельная цель. Повышение протекционистских тарифов произошло в марте 1861 г., через два дня после прихода новой администрации, еще до начала войны, — средний уровень тарифа взлетел с 15 до 37,5% (к концу войны он поднялся еще выше, до 47%, оставив позади «тариф ужасов»). Закон о гомстедах был одобрен в палате представителей еще в декабре 1860 г., до инаугурации А.Линкольна, затем обострение конфликта заставило на время забыть о нем, но в мае 1862 г. Линкольн подписал гомстед-акт, дававший право любому гражданину США за символическую плату в 10 долл. получить во владение участок в 160 акров, а через 5 лет бесплатно закрепить его в собственности. До отмены рабства руки дошли в последнюю очередь — лишь в сентябре 1862 г. правительство Союза обнародовало прокламацию об освобождении, вошедшую в силу одновременно с гомстед-актом, 1 января 1863 г.
ЕСЛИ БЫ В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ ПОБЕДИЛ ЮГ
Что бы случилось, если б Юг преуспел в создании независимой Конфедерации?
Если бы Югу удалось отстоять свою независимость, то неотрадиционная рабовладельческая система могла просуществовать еще не одно десятилетие, даже расширяясь за счет захвата Югом новых территорий (Мексики, возможно Кубы). Выход из Союза южных штатов неминуемо спровоцировал бы «парад суверенитетов», и к концу XIX в. вместо единых США на карте находилась бы мозаика мелких «самостийных» государств, ни одно из которых не смогло бы когда-либо претендовать на роль лидера капиталистической системы. Именно понимание, что независимость Конфедерации положит начало политическому и экономическому распаду Соединенных Штатов, стало первопричиной борьбы администрации А.Линкольна за единство Союза.
Независимо от результата войны, Конфедеративные Штаты Америки все равно были бы страной с сельскохозяйственной экономикой, зависящей от зерновых культур и особенно от хлопка. Как только бы смягчились эффекты «хлопкового голода», вызванного военной блокадой южных штатов, мировой хлопковый рынок все равно бы подвергся застою, как это и произошло в реальной истории в конце XIX в. Таким образом, несмотря на большие надежды сторонников конфедерации, их экономическое будущее было бы довольно мрачным. Экономика виртуальных независимых Конфедеративных Штатов Америки сильно походила бы на экономику реального послевоенного побежденного Юга.
УПУЩЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ ОТМЕНЫ РАБСТВА
Анализируя историю американского рабства, следует указать на две упущенные возможности более благоприятного преодоления данной разновидности неотрадиционных отношений. Эти альтернативные сценарии можно условно назвать «Независимость без рабства» и «Земля и воля за выкуп».
Первая бифуркационная точка — это конец XVIII в., интервал времени между началом Войны за независимость и началом «хлопкового бума», когда одновременно наблюдались подъем аболиционистских настроений и кризис плантационного хозяйства.
Хорошо известно, что многие отцы-основатели Америки (например, Б.Франклин, Т.Джефферсон) были довольно последовательны в защите принципов свободы, распространяя их не только на белых, но и на черных. Во время столкновений между американскими повстанцами и английскими войсками обе стороны охотно обещали и давали свободу вступавшим в армию неграм-рабам. Поскольку внешние рынки для восставших штатов были потеряны, то реальные цены на рабов резко упали — в 1780 г. они составляли примерно 40% от довоенного уровня. На волне революционного подъема организовать полную отмену плантационного рабства за выкуп было вполне реально.
Ранняя ликвидация рабства была возможна не только объективно, но и субъективно. Штат Вермонт стал первым, который отменил рабство сразу же после провозглашения независимости в 1777 г. В 1784 г. Т. Джефферсон внес в Конгресс предложение запретить рабство во всех бывших североамериканских колониях, кроме наиболее южных; его законопроект был провален большинством всего в один голос. В 1787 г. федеральное правительство все же приняло декрет о запрете рабства, хотя и только на северо-западных территориях. В конце XVIII — начале XIX в. большинство северных штатов осуществило процесс постепенной эмансипации, требуя от детей рабынь оставаться в рабстве в течение 28 лет, а затем предоставляя им полную свободу. Таким образом, до полной ликвидации рабства в Америке было буквально «рукой подать».
Альтернативными издержками ранней отмены рабства стало бы торможение в начале XIX в. развития текстильной промышленности (и даже индустриализации в целом) как в Америке, так и в Европе. Зато знаменитый «трек на Запад», не сдерживаемый плантаторским лобби, начался бы на полвека раньше, и уже к середине XIX в. сложилась бы фермерская Америка в примерно современных границах (возможно, без отторгнутых у Мексики территорий). При этом варианте не было бы ни братоубийственной Гражданской войны, ни долгого раскола страны на процветающий Север и нищий Юг.
Эта возможность «закрылась» в начале XIX в., когда южные плантаторы нашли внешние рынки сбыта для хлопка и рабство стало высокорентабельным.
Вторая бифуркационная точка — конец Гражданской войны, 1865 г., когда можно было провести отмену рабства более рационально.
Наиболее рациональной стала бы такая реформа, которая максимально охраняла бы права частной собственности, обеспечивая плавность переустройства. Для этого в период Реконструкции следовало:
• дать рабовладельцам из бюджета полное возмещение потерь от освобождения рабов как собственности;
• выкупить за счет госбюджета земли плантаторов для распродажи ее мелкими участками всем желающим, черным и белым, с многолетней рассрочкой по оплате.
Такая реформа вызвала бы на Юге действительно одобрение всех — и плантаторов, и фермеров, и белых, и негров.
Камнем преткновения является вопрос, где бы федеральное правительство нашло очень крупную сумму для возмещения потерь плантаторов-рабовладельцев. Сам Г.Мюрдаль видит выход во введении специального налога по всему Союзу. Уговорить северян платить выкуп побежденным южанам смог бы только очень авторитетный политик, каким был А.Линкольн. Его убийство, обстоятельства которого и по сей день не вполне ясны, ликвидировало эту альтернативу. Пожалуй, для реализации сценария «Земля и воля за выкуп» и объективных, и субъективных предпосылок было заметно меньше, чем для сценария «Независимость без рабства».
ОЦЕНКА ПОТЕРЬ ОТ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ И ОСВОБОЖДЕНИЯ РАБОВ МЕТОДОМ АЛЬТЕРНАТИВНЫХ ИЗДЕРЖЕК
Гражданскую войну между Севером и Югом часто называют первой «современной» войной — со скорострельные оружием, с окопными боями, с репрессиями против мирного населения, с расстрелом на месте военнопленных или помещением их в «лагеря смерти». Каковь были явные и скрытые издержки этого конфликта и связанной с ним эмансипации рабов? Наиболее всестороннее исследование по этому вопросу проведено в работах американских клиометриков К. Голдин и Ф. Льюиса.
Потери от братоубийственной войны разделены ими на две группы:
• прямые издержки, которые включают расходы государства и местных органов власти плюс потери от разрушения собственности и потери человеческого капитала;
• косвенные издержки, которые включают отсроченные во времени (возникшие после 1865 г.) потери общества.
По оценке К. Голдин и Ф. Льюиса, прямые издержки обоих правительств составляли 3,3 млрд долл. — это в 1,5 раза больше всего ВНП Соединенных Штатов на 1860 г. Совокупные издержки войны оказались много больше прямых издержек — они составили более 10 млрд. долл.
* * *
И при расчете косвенных издержек Гражданской войны, и при расчете издержек мирного освобождения рабов американские клиометрики используют одинаковый методологический прием — анализ альтернативных издержек, т.е. ценности лучшей из упущенных альтернатив. Как признают современные американские историки-экономисты, сделанный в 1861 г. выбор в пользу войны оказывается с точки зрения сравнения выгод и издержек чудовищной ошибкой.
ЛОВУШКА РАБСТВА
На вопрос, было ли рабство как метод организации рабочей силы выгодным и эффективным, современные историки-экономисты чаще всего отвечают так: рабство было выгодно, но не эффективно. Рабство могло приносить высокую прибыль рабовладельцам, которые эксплуатировали рабов как движимое имущество, но при этом рабство втягивало людей в такую систему организации производства, стимулировало такой образ жизни, которые позже не могли не оказать крайне негативного влияния на общество. Это значит, что рабовладельческая система являлась институциональной ловушкой, в которую легко войти, но трудно выйти.
В частности, на Юге сфломировалось типичное для рабовладельческого общества презрительное отношение к труду как к занятию «только для черных», позорящему свободного человека. Даже рабы презрительно смотрели на «нищую белую шваль», которая работала своими руками, хотя большая часть южан относилась именно к тем, кто имел, как шутили, «только двух рабов — правую и левую руку». Зажиточные плантаторы часто жили как русские баре — передоверяли руководство плантацией наемным управляющим, а сами предавались охоте, светским развлечениям и обломовской праздности.
Сообщение отредактировал Шановный Пан: 08.02.2021 - 08:15 AM