А его борьба против сталинского большевизма не является с точки зрения права уголовным преступлением, как любая политическая борьба против преступного режима.
является
потому что его призывы уничтожать врагов не являются политической борьбой
после 1944 года - это чистой воды подстрекательство к терроризму
Положение самых высокопоставленных царедворцев времен Анны Иоанновны при всех его финансовых прелестях осложнялось наличием у императрицы фаворита Бирона, которого она после воцарения сделала герцогом Курляндским. Объяснения тому существуют самые разнообразные. Одни современники и историки утверждали, что герцог умел чрезвычайно ловко ссорить придворных и везде и всюду создавал то, что потом назвали системой сдержек и противовесов, назначая для отправления близких функций людей, которые испытывали ненависть друг к другу. Другие же утверждали, что Бирон не отличался острым умом, а часто шел на поводу у разных советчиков, совершая при этом как полезные для себя и императрицы поступки, так и делая многое во вред. Как бы то ни было, на протяжении всего правления Анны Иоанновны герцог Бирон оставался ее фаворитом, главным получателем богатств из казны и богатейшим человеком в Российской империи.
Правда, когда недруги называли его временщиком, они даже не подозревали о том, насколько близко их определение к истине. Получая, по разным оценкам, около 1 млн руб. в год из казны, он предпочитал вкладывать деньги за рубежами России, главным образом в свои владения в Курляндии, явно не собираясь на всю жизнь оставаться собственно в Российской империи. Он выкупал герцогские земли, заложенные в свое время Петру I, а также строил два дворца, которые современники называли королевскими. На возведении одного из них ежегодно в сезон трудились 2 тыс. рабочих. А впоследствии, когда Курляндию присоединили к России, оттуда на строительство Аничкового дворца в Санкт-Петербурге привезли 60 возов с оконными рамами. В народе ходили слухи о том, что Бирон, не зная, что делать со свалившимся на него богатством, пол в одной из комнат дворца сделал из поставленных на ребро серебряных рублей. Кроме того, предусмотрительный Бирон, достаточно хорошо поняв, что случается с фаворитами и их собственностью после падения, покупал земли в германских государствах и делал вклады в зарубежные банки.
При всем том денег герцогу постоянно недоставало и он безостановочно занимался добычей новых имений и средств. Так, в Курляндии он затеял проверку прав дворянских семей на принадлежащие им земли. При этом он требовал, чтобы были представлены документы, подтверждающие права на поместья с довольно давних времен. В эпоху регулярных войн и пожаров документы сгорали и исчезали с большой частотой, так что около полутора сотен поместий досталось герцогу без всякой оплаты.
Еще одним способом пополнения богатства, которым пользовался Бирон, служила карточная игра. К картам он пристрастился еще в студенческие времена в Кенигсбергском университете. Вот только в России он играл по несколько другим правилам, заметно отличавшимся от европейских. Он приглашал на игру состоятельных людей, которые из страха перед опалой от таких предложений никогда не отказывались. Игра велась на весьма значительные суммы, причем все и каждый знали, что фаворит императрицы терпеть не может проигрывать, а победителя опять же может ожидать опала. Так что вечерние посиделки с картами у Бирона превратились в узаконенную форму вымогательства, и редкий сановник в империи мог избежать подобного налогообложения в пользу временщика.
Много позже, когда Бирона арестовали, ему поставили в вину еще и обыкновенные нападения на людей и силовой отъем у них имущества и денег, что в сумме принесло ему многие сотни тысяч рублей. Сам Бирон все подобные истории и прочие обвинения в мздоимстве отрицал, утверждая, что только раз Анна Иоанновна пожаловала ему 500 тыс. руб., из которых он взял только 100 тыс., а остальное отдал в казну.
Однако вполне реальным оказалось участие фаворита Бирона в возвращении в Россию зарубежных вкладов фаворита Меншикова, которые составляли 9 млн руб. Эти деньги, вложенные серебром в лондонские и амстердамские банки, не давали покоя никому из русских сановников. Иностранные банкиры отказывались возвращать эти деньги кому бы то ни было, кроме наследников Меншикова, его детей. Один из царедворцев той эпохи и родственник детей Меншикова по матери князь Шаховской предложил Бирону замечательный трюк. Брат герцога Густав просил руки дочери Меншикова, что служило гарантией возвращения из ссылки семейства уже скончавшегося полудержавного властелина. А сын Меншикова — Александр Александрович — в ответ на это подписывал бумаги, необходимые для возвращения отцовских денег в Россию. Всем сторонам удалось договориться, и казна получила 8 млн руб., а 1 млн достался Бирону и его брату. Меншикову-младшему возвратили имения с 2 тыс. душ, что было лишь малой толикой богатства его отца.
Поступок Бирона по тому времени можно было считать даже гуманным. Рассказывали, что и тех, кто верно служил ему, герцог, несмотря на свою скупость, награждал весьма солидно. Так, фаворит фаворита князь Юсупов получил от Бирона знаменитое впоследствии имение Архангельское под Москвой. Однако у тех, кто не был в чести у Бирона, его богатство и влияние вызывали приступы ненависти. Именно тогда впервые пошли разговоры о немецком засилье в окружении императрицы, хотя некоторые историки подсчитали, что среди приближенных Анны Иоанновны русские составляли весомое большинство.
Одним из самых известных и прославленных обвинителей Бирона с давних времен считается Артемий Петрович Волынский, известный русский государственный деятель и дипломат, которого по приказу императрицы казнили за клевету на герцога. Однако и в прежние времена находилось немало людей, уверявших, что Волынский выступил против царского фаворита из зависти и боязни наказания за мздоимство. Писали, что Волынский, назначенный губернатором в Казань, прибыл туда с обширной дворней в 100 человек и 800 лошадьми, на содержание которых начал немедленно вымогать деньги с местных обывателей. Особенно много приходилось платить инородцам, с которых губернатор собрал в короткий срок 14 тыс. руб. При этом без внимания Волынского не оставались ни купцы, ни иные состоятельные люди губернии, одалживавшие ему деньги, как водится, без отдачи.
Во время губернаторства в Астрахани помимо испытанных методов обогащения Волынский, как утверждали его недруги, похитил даже драгоценный оклад с чудотворного образа в соборе. И все эти проделки сходили ему с рук, пока он был предан Бирону и отдавал полагавшуюся мзду фавориту. Герцог настолько ценил Волынского, что доверил ему заведование конными заводами, которые считал для себя важнейшим делом в империи. Но тут Волынский не выдержал и взял не по чину, присвоив 700 тыс. руб. А когда его в этом уличили, перешел в оппозицию к немцам и принялся обличать бывшего благодетеля.
Бирона обвиняют в огромных хищениях, жестокости и русофобии. Некоторые историки правда возражают, что Бирон был в сущности гражданским мужем Анны Иоанновны, и никаких официальных постов не занимал. Есть мнение, что при всем желании немец Бирон не смог бы наворовать больше чем российские чемпионы - Меншиков и Потемкин. Бирон много сделал для разведения лошадей, что было важно при комплектовании армии. Герцог был очень силен, и даже вступил в драку с солдатами, которые пришли отстранять его от власти, но солдаты победили.
Дворец Бирона в Митаве, якобы построенный на "коррупционные" деньги. Вскоре после начала строительства Бирона сослали, и достройка была осуществлена уже при Екатерине 2.
27 августа 1760 года российская императрица Елизавета I издала официальный указ, запрещающий чиновникам брать взятки. И если раньше нечистых на руку госслужащих били кнутами или даже казнили, то теперь им грозило только понижение по службе или, максимум, увольнение.
О употреблении Сенату всех способов к восстановлению везде надлежащего порядка и народного благосостояния
С каким Мы прискорбием, по нашей к подданным любви, должны видеть, что установленные многие законы для блаженства и благосостояния Государства своего исполнения не имеют, от внутренних общих неприятелей, которые, свою незаконную прибыль присяги, долгу и чести предпочитают; и равным образом чувствовать, что вкореняющееся также зло пресечения не имеют. Сенату Нашему, как первому государственному месту, по своей должности и по данной власти давно бы надлежало истребить многие по подчиненным ему местам непорядки, без всякого помешательства умножающиеся, к великому вреду Государства.
Несытая алчба корысти до того дошла, что некоторыя места, учрежденыя для правосудия, сделались торжищем, лихоимство и пристрастие предводительством Судей, а потворство и упущение одобрение беззаконникам; в таком достойном сожаления состоянии, находятся многие дела в Государстве, и бедные утесненные [13] неправосудием люди, о чем Мы чувствительно соболезнуем, как и о том, что Наша кротость и умеренность, в наказании преступников, такое Нам от неблагодарности приносит воздеяние.
Повелеваем сим Нашему Сенату, как истинным детям отечества, воображая долг Богу, Государству и законам Государя Императора, Нашего Любезнейшего Родителя (Петра I. – М. Б.) которые Мы во всем Своими почитаем, все свои силы и стараний употребить к восстановлению желанного народного благосостояния.
Хотя нет челобитен и доносов, но по самым обстоятельствам Сенату известным, зло прекращать и искоренять всякой Сенатор, по своей чистой совести, должен представить о произходящем вреде в Государстве, и о беззаконниках, ему известных, без всякого пристрастия, дабы тем злым пощады, а невинным напрасной беды не принесть; но как истинному сыну своего отечества, памятуя страх Божий и свою должность, и зная, что людям, возведенным быть Судьями другим, надлежит почитать свое отечество родством, а честность дружбою; которыя представлении уважать, заблуждении в местах исправлять, подозрительных Судей сменять и следовать; и паче всего изыскивать причины к достижению правды, а не к продолжению времени. Многия вредныя обстоятельства у всех пред глазами, продолжение судов, во многих местах разорении, чрез меру богатящиеся Судьи, бесконечныя следствии, похищение Нашего интереса, от тех, кои сохранять определены, воровство в продаже соли, при наборе рекрут, и при всяком на народ налоге в необходимых Государству нуждах, все оное неоспоримыя доказательства, открывающия средства к пресечению общаго вреда.
Оставляя здесь описывать другия, подтверждаем Наше повеление Сенату, дабы приняв во уважение состояние многих дел в Государстве, которыя сильного и скораго поправления требуют, со всякою ревностию стараться, достигнуть успеха Нашего желания, которой в благополучии Наших подданных состоит, и Нам принятия меры и следствии по оным доносить, и что будет надобно для Нашей конфирмации, о том докладывать. Мы надеемся, когда только долг с усердием соединен, и предводителем будет видеть исполнение Наших намерений, и что с должною ревностию и верностию, поверенные Наши, Сената Члены, употребят все способы к возстановлению везде надлежащего порядка, правосудия, благосостояния и общаго добра.
Указ Именной Об удержании судей и чиновников от лихоимства
Источник:
Полное собрание законов Российской империи.Собрание первое. Том 16. С 1762 по 1765. СПб., 1830. С. 22-23.
18 Июля 1762 года.
Всем Нашим верным подданным, духовным, военным и гражданским Объявляем. Божиим содействием Престол Наш утвердивши, вступили Мы делом самым в правление всего Государства, тем усерднее, чем больше народное обременение и Государственные нужды того от Нас востребовали. Мы уже манифестом Нашим от 6 сего месяца объявили всенародно и торжественно) что Наше главное попечение будет изыскивать все средства к утверждению правосудия в народе, которое есть первое от Бога Нам преданное Святым Его писанием повеление, дабы милость и суд Мы оказывали всем Нашим подданным и Сами Себя не постыдно оправдать могли пред Богом, в хождении по заповеди Его. Сие есть путь Наш непорочный, которым Мы, изыскивая блаженство Нашего народа, ищем достигнуть будущего вечного за то воздаяния. Почему за долг Себе вменяем непреложный и непременный объявить в народ, с истинным сокрушением сердца Нашего, что Мы уже от давнего времени слышали довольно, а ныне и делом самым увидели, до какой степени в Государстве Нашем лихоимство возросло, так, что едва есть ли малое самое место Правительства, в котором бы Божественное сие действие, суд без заражения сей язвы отправлялося: ищет ли кто места, платит; защищается ли кто от клеветы, обороняется деньгами; клевещет ли на кого кто, все происки свои хитрые подкрепляет дарами.
Напротиву того: многие Судящие, освященное свое место, в котором они именем Нашим должны показывать правосудие, в торжище превращают, вменяя себе вверенное от Нас звание Судии бескорыстного и нелицеприятного за пожалованный будто им доход в поправление дома своего, а не за службу, приносимую Богу, Нам и Отечеству, и мздоприимством богомерзким претворяют клевету в праведный донос, разорение Государственных доходов в прибыль Государственную, а иногда нищего делают богатым, а богатого нищим.
Мы бы неправосудны были пред Богом, ежели бы Мы о всех Наших верноподданных того жо мнения были: но добросовестные и честные люди, которыми Государство Наше наполнено, не изменят лица своего, слыша и читая сие Наше с материнским соболезнованием негодование, а причастники сего зла всеконечно должны угрызение своей совести почувствовать, тем паче, когда они воззрят только на Наше действие, в котором Нам Бог предводительствовал, и на Наше праведное пред Богом намерение, с каким Мы воцарилися. Не снискания высокого имени Обладательницы Российской, не приобретение сокровищ, которыми паче всех земных Нам можно обогатиться, не властолюбие и не иная какая корысть, но истинная любовь к Отечеству и всего народа, как Мы видели, желание, Нас понудили принять сие бремя Правительства.
По чему Мы не токмо все, что имеем, или иметь можем, но и самую Пашу жизнь на Отечество любезное определили, не полагая ничего Себе в собственное, ниже служа Себе Самим, по все труды и попечение подъемлем для славы и обогащения народа Нашего. В таком Богоугодном намерении для Отечества Нашего, сколь трудно бы было Нам царствовать, ежели бы правосудие на Судах не содействовало Нашему желанию, и сколь при том огорчительно, когда мзда и корысть оными обладают в сердцах таковых злонравных, которые забыв многие предков Наших, блаженной и вечно достойной памяти Государей, а особливо Деда Нашего, Вселюбезнейшего Государя Императора Петра Великого, строжайшие о лихоимстве указы, судей недостойно, а лихоимцев праведно имя носят, и свою алчбу к имению, служа не Богу, но единственно чреву своему, насыщают мздоприимством, льстя себя надеждою, что все, что они делают по лакомству, прикрыто будто добрым и искусным канцелярским или приказным порядком, а Сердцеведца Бога не памятуют Судию Всевышнего, Который все злые их помышления и советы открывает путями неизвестными, и Нас самих, яко Законоположительницу, наконец побудит на гнев и отмщение.
Таковым примерам, которые вкоренилися от единого бесстрашия в важнейших местах, последуют наипаче во отдаленных находящиеся и самые малые судьи, управители и разные к досмотрам приставленные командиры, и берут с бедных самых людей не токмо за дела безвинные, делая привязки по силе будто указов, в самом же деле, в зло только ими истолкованных и разоряя их за то дома и имения: но и за такие, которые не инако, как Нашего благоволения и милости Высочайшей достойны, так, что сердце Наше содрогнулось, когда Мы услышали от Нашего Лейб- Кирасирского Вице-Полковника Князя Михай- ла Дашкова, что в проезд его ныне из Москвы в Санктпетербург, некто Новгородской Губернской Канцелярии Регистратор Яков Ренбер, приводя ныне к присяге Нам в верности бедных людей, брал и за то с каждого себе деньги, кто присягал; которого Ренбера Мы и повелели сослать на вечное житье в Сибирь на работу, по единому только еще Нашему матернему милосердию; ибо он за такое ужасное, хотя малокорыстное, преступление, праведно лишен быть должен живота.
Сильное однако и Наше на Бога упование и природное Наше великодушие не лишают Нас еще надежды, чтоб все те, которые почувствуют от сего милосердого к ним напоминания, некоторое в совести своей обличение, не помыслили, сколь великое зло есть в Государственных делах мздоприимство, а на суде, где правда Божественная поборствовать должна, скверное лакомство и лихоимство; и по тому видя Нашу умеренность матернюю по всем верноподданным, не отчаяваемся, чтоб каждый вразумя себе Наше сие милостивое упоминание, не отринул от себя прежних поступок, ежели он ими заражен был. Но когда и после сего, что при вступлении Нашем на Престол, в совершенном еще незлобии сердца Нашего, всем здесь лихоимцам и мздоприемникам Мы восхотели сделать увещание милосердое, не подействует оное в сердцах их окаменелых и зараженных сею пагубною страстию, то ведали бы они же, что Мы установленным противу сего зла законом Сами за правило Себе примем и впредь твердо содержать будем, повиноваться, не дав уже более милосердию Нашему места. Почему и никто, обвиненный в лихоимстве (ежели только жалоба до Нас дойдет праведная), яко прогневающий Бога, не избежит и Нашего гнева, так как Мы, милость и суд в пути непорочном царствования Нашего, Богу и народу обещали.
Императрица день ото дня все чаще доставляла мне случай видеть ее: я встретил ее на даче у обер-мундшенка и у обер-шталмейстера. Она предложила мне сопутствовать ей в поездке, которую намерена была сделать для осмотра оружейного завода в Систербеке. Во время этой прогулки, я помню, она много шутила по поводу толков о чрезвычайных издержках нашего двора и о беспорядках в отчетности этих расходов. Мне хотелось представить какие-нибудь оправдания на этот счет, хотя это и было довольно затруднительно. Не столько защищаясь, сколько возражая, я сказал:
-- Такова уже участь великих монархов, занятых более государственными, нежели своими, делами и не вынуждаемых подражать Карлу Великому, который, на диво всем, сам считал произведения своих полей -- хлеб, сено и даже огородные овощи и яйца. Но зато, ограниченный [375] одними лишь доходами со своих владений, он не мог покрывать своих расходов податями, тогда еще неизвестными во Франции. Правда, государей наших обманывают; но позвольте мне сказать вам, что, судя по слухам, и вас, государыня, нередко обкрадывают. Это и неудивительно, потому что ваше величество не можете же сами заглядывать в кухню и конюшню и заниматься хозяйственными мелочами.
-- Вы отчасти правы, отчасти нет, любезный граф, -- возразила она. -- Что меня обкрадывают, как и других, с этим я согласна. Я в этом уверилась сама собственными глазами, потому что раз утром рано видела из моего окна, как потихоньку выносили из дворца огромные корзины и, разумеется, не пустые. Помню также, что несколько лет тому назад, проезжая по берегам Волги, я расспрашивала побережных жителей о их жизни. Большей частью они питались рыболовством. Они говорили мне, что могли бы довольствоваться плодами трудов своих, и в особенности ловлею стерлядей, если бы у них не отнимали части добычи, принуждая их ежегодно доставлять для моей конюшни значительное число стерлядей, которые стоят хороших денег. Эта тяжелая дань обходилась им в 2000 рублей каждогодне. "Вы хорошо сделали, что сказали мне об этом, -- отвечала я смеясь. -- Я не знала, что мои лошади едят стерлядей". Эта странная повинность была уничтожена.
Однако я постараюсь доказать вам, что есть разница между кажущимся беспорядком, который вы замечаете здесь, и беспорядком действительным и несравненно опаснейшим, господствующим у вас. Французский король никогда не знает в точности, сколько он издерживает; у него ничто не распределено и не назначено вперед. Я, напротив того, делаю вот что: ежегодно определяю известную, всегда одинаковую, сумму на расходы для моего стола, меблировки, театров, конюшни -- одним словом, для содержания всего дома; я приказываю, чтобы за столом в моих дворцах подавали такие-то вина, столько-то блюд. То же самое делается и по другим частям хозяйства. Когда мне доставляют все в точности, в требуемом количестве и качестве, и если никто не жалуется на недостаток, то я довольна, и мне совершенно все равно, если из отпускаемой суммы сколько-нибудь украдут. Для меня важно то, чтобы эта сумма не была превышаема. Таким образом, я всегда знаю, что издерживаю. Это такое преимущество, которым пользуются немногие государи и даже немногие богачи из частных лиц.
у светлейшего князя Александра Меншикова конфисковали
Не надо назначать тех, кто из грязи в князи.
Боярин Алексей Шеин (первый русский генералиссимус) в 1699 г. был обвинен в продаже офицерских должностей. В 1721 г. за экономические преступления был казнен князь Матвей Гагарин. Таким образом знатное происхождения не давало гарантии неподкупности чиновника.
у светлейшего князя Александра Меншикова конфисковали
Не надо назначать тех, кто из грязи в князи.
Боярин Алексей Шеин (первый русский генералиссимус) в 1699 г. был обвинен в продаже офицерских должностей. В 1721 г. за экономические преступления был казнен князь Матвей Гагарин. Таким образом знатное происхождения не давало гарантии неподкупности чиновника.
Вы же не будете отрицать, что сословное деление накладывает отпечаток на личность человека. Но это, к сожалению, не освобождает от личного решения - брать или не брать.
у светлейшего князя Александра Меншикова конфисковали
Не надо назначать тех, кто из грязи в князи.
Боярин Алексей Шеин (первый русский генералиссимус) в 1699 г. был обвинен в продаже офицерских должностей. В 1721 г. за экономические преступления был казнен князь Матвей Гагарин. Таким образом знатное происхождения не давало гарантии неподкупности чиновника.
Вы же не будете отрицать, что сословное деление накладывает отпечаток на личность человека. Но это, к сожалению, не освобождает от личного решения - брать или не брать.
Чемпионами коррупции можно признать Меншикова и Потемкина - они были людьми незнатного происхождения. Чиновники, совсем не бравшие взяток, это большая редкость, например Андрей Остерман. Занимавший высшие военные посты при Александре 1 Алексей Аракчеев также отличался бескорыстием. Аракчеев был незнатного происхождения, в детстве и юности жил в большой бедности.
Общественное мнение не считало коррупцию в общепринятых масштабах чем-то постыдным или преступным. Только после реформ 1860-70х годов, когда тон стали задавать разночинцы, проблема коррупции стала широко обсуждаться в прессе.
Значит, брали взятки при царизме, при советской власти, берут сейчас и с большой вероятностью будут брать далее. Может быть легализовать надо и ввести регламент?
Значит, брали взятки при царизме, при советской власти, берут сейчас и с большой вероятностью будут брать далее. Может быть легализовать надо и ввести регламент?
Власти идут другим путем - повышают зарплату и пенсию чиновникам и усиливают ответственность за коррупцию. Часто приводят пример с американскими полицейскими - те якобы не берут взятки, потому что если их застукают, они лишаться пенсии, ради которой подвергались опасности долгие годы.
Существует и другой эффективный способ - автоматизировать оказание госуслуг. Ведь в настоящее время гражданам фактически запрещено напрямую обращаться к чиновникам, все вопросы решаются в МФЦ, где сама процедура приема просителей исключает возможность вымогания взятки.
Важным этапом на пути совершенствования законодательства об ответственности за взяточничество и лихоимство было издание Свода Законов (1832, 1842, 1857гг)[1], в котором мздоимству и лихоимству была посвящена глава 6 раздела 5 тома 15. Статья 336 содержала перечень видов лихоимства. Таковых было три:
1) незаконные поборы под видом государственных податей;
2) вымогательство вещами, деньгами или припасами;
3) взятки с просителей по делам исполнительным и судебным.
Таким образом, Свод Законов трактовал взяточничество как составную часть лихоимства. Под взятками здесь понимались всякого рода подарки, которые делались чиновникам для ослабления силы закона. При назначении наказания лицам, уличенным в лихоимстве, применялись три основных правила[2]:
1) не смотреть ни на чины и достоинства, ни на прежние заслуги;
2) если обвиняемый докажет, что взятки были приняты на его имя без его ведома, то наказывать того, кто принял взятку;
3) учитывать степень преступления и происшедшие от того последствия.
С 1845 г. основным законодательным актом, регулировавшим ответственность чиновников за мздоимство и лихоимство, стало "Уложение о наказаниях уголовных и исправительных". Однако при этом законодательное определение этих понятий отсутствовало. Если действие, за которое получен дар, не составляло нарушения обязанностей службы, то получение вознаграждения являлось мздоимством, если же обязанности службы были нарушены – лихоимством. По Уложению, чиновник, уличенный в мздоимстве, подвергался либо только денежному взысканию, либо денежному взысканию, сопряженному с отрешением от должности. За лихоимство законодатель установил более суровые санкции, чем за мздоимство, вплоть до отдачи в исправительные арестантские отделения. Высшей степенью лихоимства законодателем было названо вымогательство (Статья 377 Уложения). Виновный в вымогательстве подвергался либо отдаче в исправительные арестантские отделения, с лишением всех особенных прав и преимуществ, либо к лишению всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, прав и преимуществ и отдаче в исправительные арестантские отделения на срок от 5 до 6 лет. При наличии отягчающих вину обстоятельств, виновный приговаривался к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы на срок от 6 до 8 лет[3].
За время правления Николая I число чиновников выросло в 6 раз, и этот класс стал опорой режима. Власть сверху до низу была пронизана коррупцией, особенно чудовищной – в армии и монополиях. Тотальное мздоимство дополнялось некомпетентностью высшего чиновничества: в 1853 году из 48 губернаторов высшее образование имели 9 (многие не умели писать и считать), на ключевые посты царь предпочитал ставить силовиков.
Николаевская эпоха – это время формирования той власти, которую мы видим до сих пор: некомпетентной, вороватой и чванливой. Время, когда была «задвинута» даже аристократия, а те дворяне, что шли во власть, быстро проникались духом чиновничества.
В 1804 году только классных чиновников числилось в России более 13 тыс., в 1850- м–72 тыс., а в 1856 году – уже более 82 тыс. К ним нужно добавить и канцелярских служителей, которых в 1850 году было более 26 тыс., а в 1856-м около 32 тыс. В 1901 году в России насчитывалось около полумиллиона чиновников.
Именно тогда взяточничество и казнокрадство чиновников стало язвой России. Воровали, и много, они и раньше – но только при Николае I коррупция стала считаться нормой, и высшие чины получили иммунитет. Дело доходило до смешного: в середине XIX века министр юстиции (!) граф В.Панин дал взятку в 100 руб. судейскому (!) чиновнику, чтобы вполне законное дело его дочери о получении наследства после смерти бабушки прошло в нормальные сроки, не затягиваясь.
Для чиновника «уметь жить» теперь значило найти возможность брать взятки и воровать. Вологжанин Л.Пантелеев, в деталях описывая провинциальную жизнь, пишет о первом муже своей матери, подлесничем Никольского уезда. Он настолько крепко пил, что только раз в неделю удавалось протрезвить его для подписания бумаг. Все дела вёл письмоводитель, которому и отдавали всё годовое жалованье подлесничего – 500 руб. ассигнациями (140 руб. серебром). Губернское начальство хорошо было осведомлено об этом казусе, и мать мемуариста ежегодно платила наверх 2000 руб. ассигнациями, чтобы на следующий год подлесничего-алкоголика оставили на месте.
«В округе считалось около сорока тысяч ревизских душ; все они были обложены регулярною и безнедоимочною податью: пятьдесят копеек с души исправнику, по двадцать пять копеек лесничему. Это могло давать Александру Федоровичу до десяти тысяч рублей в год. За всё в итоге расплачивались казенные леса, исчезали целые корабельные боры».
Искусство чиновника заключалось в том, чтобы найти доходное место и возможности его эксплуатации.
