Часть человеческой культуры непосредственно соприкасается с феноменом шизофрении, а в широком медицинском толковании - эндогенных заболеваний шизофренического спектра. Не секрет, что среди попадающих под диагностические критерии этой группы заболеваний достаточно высок процент талантливых, незаурядных людей, иногда достигающих серьезных успехов в различных творческих областях, искусстве или науке (В. Ван Гог, Ф.Кафка, В. Нижинский, М. Врубель, В. Гаршин, Д. Хармс, А. Арто и т.д.). " "Под расщеплением подразумевается не раздвоение личности, как часто не совсем верно это понимают, а дезорганизация психических функций, отсутствие их гармоничности, что часто проявляется в нелогичности поступков больных с точки зрения окружающих людей. Именно расщепление психических функций и обусловливает как своеобразие клинической картины заболевания, так и особенности нарушения поведения больных, которые нередко парадоксальным образом сочетаются с сохранностью интеллекта."
НЦПЗ РАН -сборище кондовых психиатров школы Снежневского, для которой диагностические границы шизофрении ограничены исключительно личным мнением. А шизофрения, она как беременность, либо она есть, либо ее нет.
Часть человеческой культуры непосредственно соприкасается с феноменом шизофрении, а в широком медицинском толковании - эндогенных заболеваний шизофренического спектра. Не секрет, что среди попадающих под диагностические критерии этой группы заболеваний достаточно высок процент талантливых, незаурядных людей, иногда достигающих серьезных успехов в различных творческих областях, искусстве или науке (В. Ван Гог, Ф.Кафка, В. Нижинский, М. Врубель, В. Гаршин, Д. Хармс, А. Арто и т.д.). " "Под расщеплением подразумевается не раздвоение личности, как часто не совсем верно это понимают, а дезорганизация психических функций, отсутствие их гармоничности, что часто проявляется в нелогичности поступков больных с точки зрения окружающих людей. Именно расщепление психических функций и обусловливает как своеобразие клинической картины заболевания, так и особенности нарушения поведения больных, которые нередко парадоксальным образом сочетаются с сохранностью интеллекта."
НЦПЗ РАН -сборище кондовых психиатров школы Снежневского, для которой диагностические границы шизофрении ограничены исключительно личным мнением. А шизофрения, она как беременность, либо она есть, либо ее нет.
"Палата Национальностей, избирается по национальному признаку. Избиратели каждой национальности, имеющей свой язык, избирают определенное число депутатов, а именно по одному депутату от 600 тыс. (500 тыс.?) избирателей данной национальности и дополнительно еще два депутата данной национальности." А блаженный Сахаров не знал, что в Союзе имелось не мало национальностей численностью менее 500 тыс? Их по боку?
по вашему отрывку, если он приведен именно как есть, следует что от небольших национальностей будет два депутата. что здесь непонятного ума не приложу.
"Союз в лице его органов власти и граждан стремится к сохранению мира во всем мире, к сохранению среды обитания, к сохранению внешних и внутренних условий существования человечества и жизни на Земле в целом, к гармонизации экономического, социального и политического развития во всем мире. " А это с какого перепуга и за какие бабки? Цель существования государства - соблюдение интересов собственных граждан! Весь мир пусть сам о себе заботится.
это как раз наследие советского союза. ссср всегда за всех вписывался и всем в долг давал
меешь решать проблемы молекулярной физики, вот и решай их.... Не надо лезть в те области, в которых ни хрена не понимаешь
1. атомной. не молекулярной. 2. а сами последовать своему совету не хотите? если вы строитель, к чему лезете в историю?
Блин, сидит человек, современный причем, в Воронеже и представляет, что отъемом, предположим, красноярского алюминия или расстрелом непокорных бизнесменов или чиновников в Питере занимались исключительно после того, как получали на это разрешение в президентской администрации или в мэрии СПБ.
Дикий капитализм есть прежде всего неуправляемый извне процесс, развивающийся по своим, диким, законам. Всякое первичное накопление капитала незаконно. Но эту истину нужно было дополнить другой, что наряду со стихийными процессами в экономической и социальной жизни России должны были существовать и другие, организованные процессы, проводимые властью, направленные на создание и защиту от криминала, от крупного бизнеса и от бюрократии класса мелких собственников, как основы будущего демократического общества.
Не думаю, что это простое обстоятельство было вне понимания Ельцина, Лужкова, Чубайса, Березовского, Черномырдина или Немцова. Всех интересовало по традиции только громадье масштабов. А мелочь казалась не главной и несущественной.
Фактически переход к дикому капитализму осуществила советская партийно-хозяйственная номенклатура в связке с криминалом и силовиками, но не организованно, а стихийно, а народ при этом безмолвствовал.
Ой, а это очень трудно было предугадать, что частная собственность вызовет всплеск криминала, и что надо принимать меры? Кстати, где мысли Сахарова об этом, он же выдающийся ум по обустройству Союза?
Или не выдающийся, а обычный балабол?
Балабол это вы, так как именно вы не сумели предугадать, да и сейчас не умеете, течение политических событий в России и вне ее.
Мы, вообще то баем не о величии или о прозорливости Сахарова. Речь, напомню, зашла о том, что недопустимо ни с моральной, ни с логической точек зрения, называть академика манкуртом. Особенно после того, как я привел развернутое определение этого фантасмагорического термина.
Самыми известными книгами, которые автор написал по заданию КГБ, были «1 августа 1914» и «ЦРУ против СССР». В первой книге излагается мнение о масонском заговоре внутри Временного правительства после Февральской революции[8], а вторая книга винит в проблемах СССР советских диссидентов и американскую разведку. Доказывая, что ЦРУ и американские дипломаты в Москве принимали непосредственное участие в редактировании и переписывании произведений А. И. Солженицына, который, по словам Яковлева, был «верным слугой ЦРУ»[9], Яковлев совершил подлог цитаты из мемуаров американского посла в Москве Джейкоба Бима[10]. Во второе издание книги о ЦРУ Яковлев добавил сведения о личной жизни жены академика-диссидента А. Д. Сахарова, Елены Боннэр, которые, по некоторым оценкам, «порядочные люди сочли гнусными»[3] и являлись «клеветой самого низкопробного содержания, рассчитанной на низменные инстинкты читателей»[11]. Наиболее непристойные[12] отрывки из этой книги, включая раздел о Елене Боннэр, были также опубликованы в журналах «Смена» и «Человек и закон» с многомиллионными читательскими аудиториями.
14 июля 1983 года Яковлев приехал в Горький и пришёл в квартиру, где Андрей Сахаров находился в ссылке, объяснив это желанием взять у академика интервью для третьего издания книги[13], хотя на самом деле имел намерение позлить Сахарова[12]. Сахаров вначале долго и терпеливо пытался переубедить Яковлева, но когда тот стал повторять оскорбления в адрес жены академика, Сахаров дал ему пощёчину и выгнал из квартиры[12][13]. Через несколько дней Сахаров попытался подать судебный иск, обвиняя Яковлева в клевете, но местный суд отказался принять у него документы[12][13].
26 сентября 1983 года Боннэр подала в народный суд Киевского района Москвы исковое заявление о защите чести и достоинства, в котором сообщала, что в журнале «Смена» № 14 (июль 1983 года) Николай Яковлев в статье «Путь вниз» порочит её[14]
Алексей Венедиктов о памятнике Андрею Сахарову в Москве:
«Есть вопрос памятника. Решение было: и президент, и мэр его поддержал.
Но история какая-то вялая, я так думаю никто из органов исполнительной власти не хочет этим заниматься и мы решили ускорить процесс. Общественная палата Москвы – это такая штука, от которой не отмахиваются.
Поскольку я зампред, я поручил Владимиру Рыжкову, который, как вы знаете, читает лекции в рамках Дилетантских чтений по Сахарову. Вот 11 июня он в Самаре (smr.kassir.ru/drugie/otel-renessans/andrey-saharov-diletantskie-chteniya-s-vladimirom-ryijkovyim_2021-06-11)с этой лекцией. До этого была в Москве лекция (youtube.com/watch?v=oBJHNtf6cvo). Я ему поручил заняться этим вопросом, направить уже официальное письмо.
Я сказал ему: хочешь мою подпись, хочешь сам подпиши, займись делом. Я так понимаю, там вопрос уперся в место установки памятника. Если потребуется, если Владимир скажет, мы проведем заседание комиссии нашей, но пока вот он ответственный, если памятник не поставят - оторвем ему голову».
Прогресс и апокалипсис. Как мы разлюбили Андрея Сахарова и полюбили бомбу
June 10, 2021
21 мая 2021 г. Андрей Архангельский.
Андрей Сахаров и Игорь Курчатов, 1958 год. Фото: Сахаровский центр
Сахаров – наша последняя связь с гуманизмом, человечеством и вообще универсальностью в новые «темные века», когда подобных ему авторитетов нет.
В канун столетия Андрея Сахарова (21 мая) автор честно спросил себя: а как образ академика воспринимался тогда, в 1989 году, на первом съезде народных депутатов, глазами обычного советского подростка? Честно говоря, первое чувство – чужеродность. Специфическая манера речи (картавость плюс истеричность, местами даже визгливость интонации) делала Сахарова идеальной мишенью для иррациональной ненависти – со стороны тех, кто находился в плену стереотипов об «инородной сущности интеллигента». Но одновременно в речи Сахарова чувствовалась и какая-то странная уверенность: словно бы он говорит от лица какой-то общности – вероятно, советской научной интеллигенции, которая выросла в сталинских шарашках и секретных лабораториях. Этот парадокс сформулировала философ Нелли Мотрошилова: стране в 1940-е нужна была бомба, бомбу могли придумать только умные, умным нужна свобода – поэтому им позволили, в отличие от остальных, выписывать журналы из США и слушать джаз. (Как это удивительно – чтобы придумать бомбу, нужно разрешить джаз.) И вот теперь эта «скрытая», секретная часть советского проекта заговорила – и потребовала свобод уже для всех (и это лучший аргумент в пользу интеллигенции). «Антинародный!..» – да; но ходил ведь в те годы анекдот: «Говорят, скоро повысят цены на мясо… крупы… водку… Ну уж нет, академик Сахаров этого не допустит!»
Постсоветская схоластика
Этому раздражающему до сих пор многих человеку (а также, естественно, Михаилу Горбачеву) мы обязаны перестройкой (которая сегодня выглядит как реализация сахаровских тезисов), а также дальнейшими глобальными изменениями в России и мире. «Гласность» – слово из лексикона Сахарова. Вызывает некоторое даже удивление то, какое количество мероприятий, фильмов и выставок к столетию Сахарова в России запланировано. Тут просится одна аналогия. Подобно средневековым схоластам, которые сквозь религиозные догматы «протаскивали» Платона и Аристотеля, так же и Сахарова сегодня энтузиасты поднимают на щит в качестве единственного «разумного основания» демократической России 1980-х и 1990-х. Сахаров – наша последняя связь с гуманизмом, человечеством и вообще универсальностью в новые «темные века», когда подобных ему авторитетов нет.
Главным и самым известным текстом Сахарова до сих пор остается «Размышление о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Брошюра была написана в 1967–1968 годах, в СССР опубликована лишь в закрытом (распространялся среди партийных чиновников) «Политическом дневнике», а затем разошлась в самиздате. Сахаров выступает здесь в роли футуриста – он дает прогнозы на ближайшие 30–40 лет (до 2000-х годов; в похожем жанре написана статья «Мир через полвека», 1974). Интересно сегодня посмотреть, что из его предсказаний сбылось, а что нет. В советском футуризме (мультипликационном или литературном) по умолчанию предполагалось, что через сто лет коммунизм будет везде, в том числе и на других планетах. Но Сахаров – не Кир Булычев, и прогнозы у него совсем другие.
Начинает Сахаров с двух тезисов: человечеству грозит гибель, если не остановить гонку ядерных вооружений; а для разрядки необходима интеллектуальная свобода. Далее он пишет о необходимости прекращения войны во Вьетнаме и ликвидации расовой сегрегации в США – так и случилось. Конфликты на Ближнем Востоке, угроза голода в Индии – все актуально. Благодаря появлению синтетической (генно-модифицированной) еды проблема голода в бедных странах отчасти была снята в 1990-е, но в 2021 году ученые предупреждают о новой угрозе голода – вслед за эпидемией. Проблемы «геогигиены» – то есть климатические угрозы – актуальны как никогда. «Угроза расизма, национализма, милитаризма и диктаторских режимов», борьба со сталинизмом (сталинский и прочие диктаторские режимы перечисляются в тексте через запятую – с учетом новых поправок в законодательство о «недопустимости сравнения» Сахарову бы сегодня не поздоровилось) по-прежнему в повестке.
Временами текст перемежается сугубо советской проблематикой 1960-х. Например, Сахаров яростно доказывает, что интеллигенция не чужда рабочему классу, наоборот – многие рабочие уже являются интеллигенцией. Тут он оказался отчасти прав (польская «Солидарность» в 1980-е и родилась благодаря таким рабочим-интеллигентам). С другой стороны – заметим – рабочего класса в России давно нет в качестве влиятельной общественной силы, а вот интеллигенция осталась и до сих пор пишет письма вождям.
Гибридная конвергенция
Наконец мы подходим к ключевому тезису брошюры – о конвергенции; слово, которое с тех пор прочно ассоциируется с Сахаровым. Опасность взаимного уничтожения с необходимостью приводит страны с разным укладом к сотрудничеству, к сглаживанию идеологических и экономических различий – и к свободам. В вопросе обеспечения высокого уровня жизни населения капитализм и социализм «сыграли вничью», считает Сахаров, но «нравственная» оценка в итоге важнее, и она на стороне социализма. Насчет «сыграли вничью» Сахаров ошибался, как мы теперь знаем; и в 1990-е судьбу советского проекта решила именно экономика.
днако одновременно Сахаров оказался прав: этика государства сегодня оказывается не менее важным критерием его оценки, чем экономика. Социализм Сахаров понимает как «более высокую ступень общественного, экономического и социального развития, следующую за капитализмом». Он верит в социализм как в идеал, принцип. Как в солнце. Именно потому, что он не враг, а правильный, «новый», по выражению американского политолога Уильяма Таубмана, советский человек (Сахаров родился в 1921 году). Одновременно он рассматривает социализм, «как свое» – деловито, как техник – машину; почему бы не позаимствовать от другой машины, от капитализма, лучшее (хорошим специалистам платить больше, а также допустить «рыночное ценообразование»)? На самом деле тезис о конвергенции, вероятно, нужен Сахарову и для того, чтобы нанести удар по внутренним догматикам, заставить их отказаться от тезиса о «неизбежном крахе капитализма». На этой догме держалось все здание идеологии. Если бы совету Сахарова вняли в 1960-е, социализм в СССР мог бы спокойно перерасти в социал-демократию. Но то, что можно было сделать без потери лица в конце 1960-х, уже невозможно было сделать в 1980-х, и крах случился – но не с теми, с кем предполагалось.
Говоря о капитализме и социализме, Сахаров исподволь вводит сюда третьего равноправного игрока: интересы человечества. Новый смысл этому выражению придала, конечно, ядерная эпоха. Судьба мира после изобретения ядерного оружия зависит теперь не только от вождей, но и от каждого человека на земле. У Бертрана Рассела, на которого Сахаров ссылается, есть мысль о том, что в новую эпоху этика – это когда у большинства людей на земле просто «хорошие желания». «Желание счастья человечеству» могло казаться утопией или блажью до ядерной эры; но теперь это – жизненная необходимость. Так этика и политика вступают в связку: от «хороших мыслей», условно, зависит теперь безопасность мира. Именно поэтому Сахаров пишет: нужно сделать политику этической (не «гадить, где возможно, друг другу» – а, напротив, «сотрудничать, где это возможно»). Ну и «планирование политики» – Сахаров хочет сделать политику рациональной, подобно науке.
Наконец, самое интересное: что ждет капитализм и социализм в обозримом будущем (причем с указанием временных рамок). К 1980-м годам, по Сахарову, в советском партаппарате нарастает борьба между условными сталинистами (советскими догматиками) и «западниками», что приводит к «глубокому идейному размежеванию». Одновременно в те же годы в США растет «роль интеллигенции» в борьбе с силами «расизма и милитаризма» (1972–1985 годы). К 1990-м годам СССР и США, а за ними и весь мир приходят к сотрудничеству и разоружению. Футурист Сахаров, заметим, и предположить не мог в 1960-е, что советский проект рухнет (он, пожалуй, был бы даже против – поскольку это нарушит баланс сил в мире), но это не мешает ему сделать почти правильный прогноз о четвертом этапе (2000-е годы) – о «развитии интеллектуальной свободы, науки и производительных сил».
Сахаров ошибся, по сути, только насчет «сглаживания национальных противоречий» – но тут ошибались все в ХХ веке. В финале Сахаров переходит к покорению Луны и астероидов, но он ничего, увы, не пишет о том, что должно случиться с нами после 2000-го. Рывок к свободе в России, как мы знаем, обернулся очередным «откатом в прошлое», реваншем консервативного и иррационального. Тут мы понимаем, что все сахаровские тезисы работают с одним условием: если мир в целом опирается на рациональные основания и разделяет веру в прогресс. Но, как пишет тот же Рассел, в мировой истории случается, что внезапно люди «устают» от рациональности – и ни с того ни с сего требуют «страсти и потрясенных чувств». Времена рациональности и иррациональности сменяют друг друга волнами, и их труднее всего предсказать. Сахаров вряд ли мог предположить, что в начале XXI века одни будут верить в прогресс, а другие – в апокалипсис (кстати, в числе угроз он упоминает «распространение в народе массовых эмоциональных и интеллектуально-упрощенных, удобных мещанину мифов»).
Зато по поводу конвергенции получилось интересно. Россия в 1990-е заимствовала западные технологии и даже демократические институты, – все, как советовал Сахаров, – но как бы «укутала» все это в собственный традиционалистский «кокон», который «заглушил» в итоге весь дух и смысл заимствований. Формально демократические процедуры не мешают править пожизненно, легко уживаются с мифами, новые технологии (сети) используют для пропаганды и т.д. Получилась «гибридная конвергенция»: все лучшее используется для худшего, не меняя сути. Но таково и общее разочарование ХХI века: научно-техническая революция (НТР) не победила ни невежества, ни мифов, ни идеологий.
Этика от ума
У Владимира Сорокина есть рассказ «Волны» – про советского ученого, который, почитав «Новый мир» в дачной тишине, вкусив гастрономических и сексуальных наслаждений, той же ночью придумывает идею «заряда разрушительной мощности» (намек на проект, о котором упоминает в своих воспоминаниях Сахаров). Но и вправду: как в нем уживались две эти ипостаси? Бомба и борьба за мир (кстати, хорошее название для фильма), конструирование смертельного – и этика? Вечный вопрос. Сахаров был, так сказать, человеком кантовского склада ума – когда «моральные критерии сочетаются с непредвзятостью мысли», как он писал сам в «Автобиографии» (1981). Он желал для своей страны «ядерного паритета», пока она отставала от США; а затем он стал добиваться другого паритета – между интересами государства и человека.
Его диссидентство было в своем роде кантовским пониманием морального долга – потому что это правильно, согласно логике и разуму. Он и к пацифизму пришел, вероятно, строго научно и рационально, поскольку это было необходимое условие выживания человечества. И именно потому Сахаров – это ответ на вопрос «как вести себя сегодня?» Просто спросите себя: какое ваше поведение приведет к сохранению свобод, мира, прогресса и человечества? Какие ваши действия приведут к торжеству «добрых желаний»? Большинство, естественно, сочтет такую постановку вопроса «заоблачной» – но именно так, глядя в «звездное небо над головой», и следует отвечать – и поступать.
June 10, 2021
21 мая 2021 г. Олег Кашин.
republic.ru/posts/100492
В России те, у кого не стояло село без праведника, проиграли тем, кто размышлял о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе.
Владимир Путин, как мы знаем, большое внимание уделяет науке – и фундаментальной, и прикладной. Новые ракеты, продление жизни, отравляющие вещества, взлом компьютерных систем, да даже и вакцины, в конце концов – и можно догадаться, что за последние двадцать или меньше лет где-то в тени путинского силового сословия сформировалась менее массовая, но не менее влиятельная, чем сами силовики, прослойка засекреченных ученых.
Лучшие выпускники мехматов и физтехов оседают где-нибудь около фонда «Иннопрактика» и, обвешанные подписками о неразглашении, занимаются кто нанотехнологиями, кто стволовыми клетками – изобретают что велено, работают на совесть, и своими заслуженными, но не присужденными Нобелевскими премиями спокойно пренебрегают, понимая, что дороже любой премии – это когда всесильные генералы смотрят на тебя тридцатилетнего снизу вверх, а ты, поправляя очки, говоришь им, что не обещаешь сдать новую модель «Лошарика» ко Дню Победы, и генералы потеют и краснеют, заискивают, просят поторопиться, потому что Владимир Владимирович просил – а ты смеешься, потому что Владимир Владимирович сам тебе звонил сегодня ночью, и вы с ним договорились, что ко Дню Победы спешить не надо – можно поставить сроком День ВМФ, это конец июля, успеете.
И той же ночью – секретный бар на вершине какого-нибудь небоскреба «Москва-сити», и компания секретных ученых, чокаясь стаканами с секретными коктейлями, обмывает очередной секретный орден, ну и болтают за столом, конечно, безо всяких двойных сплошных. «Дед-то совсем головой поехал, кто укусит Россию, тому зубы выбьем», – и хохочет секретный стол. «Банкетного списали, а про зубы – это Удмурт», – добавляет секретный орденоносец, и стол снова взрывается хохотом. Дальше свежие сплетни про дочек, анекдоты про акробатический рок-н-ролл, – за стойкой вздыхает полковник Чепига. Он приставлен подслушивать, он знает, что любого депутата за такие шутки отправили бы в тюрьму или в могилу – но этим можно все, без них «Лошарика» не будет.
А они и сами понимают, что им можно все, и когда разговор уже трезвый и серьезный, найдется один секретный очкарик, который скажет, что, конечно, времена тревожные, слева американцы, справа китайцы, и не факт, что у России есть будущее – а тут еще этот со своей Великой Победой, из ума уже выжил, заговаривается, так ведь и страну недолго упустить, ну и вообще ведь несправедливо – на нас тут все держится, а вокруг снуют эти эфэсбешники, грушники, клерки из АП, зачем они вообще нужны. Переустроить Россию ведь не так и сложно – и дальше уже оживленный шепот. Потом расходятся, и семеро забудут и промолчат, а восьмой не сможет уснуть, и назавтра в фейсбуке напишет большой пост – что Путин себя исчерпал, что и с Западом надо мириться, и в России гайки ослабить, и вообще меньше идеологии, больше технократии.
Будет много понятно чьих лайков, и западная пресса процитирует, и ФСБ занервничает, но впереди еще много одинаковых лет – ученого уволят из «Иннопрактики», но в тюрьму не посадят и уехать не дадут. Он будет записывать какие-то видео в поддержку «Умного голосования», давать интервью, однажды умрет (уж не от «новичка» ли?), но потом наступит прекрасная Россия будущего, ему поставят памятник, назовут проспект, и новый диктатор, вспоминая покойного, вздохнет – «Учитель».
Такой, понятно, очень хулиганский пересказ биографии Сахарова в наших реалиях, но последнее, между прочим, дословная цитата из Ельцина, на чью «ту самую» предвыборную кампанию пришлось 75-летие Сахарова, и Ельцин со своим Коржаковым натурально нашел время между концертами «Голосуй или проиграешь», заехал на Востряковское и, склонившись над могилой, назвал Сахарова учителем. Позади уже и первая война в Чечне, и октябрь 1993-го, и гайдаровские реформы, впереди – выборы. И, значит, он говорит – «Учитель». Интересный комплимент вообще-то.
Сахаров, впрочем, тоже по его поводу за словом в карман не лез. Когда они, будущие межрегионалы, независимые депутаты первого советского честно избранного парламента, потенциальные наши Гавелы и Валенсы, поехали в Госстрой к опальному Ельцину, Сахаров чуть ли не в лицо ему – но только потому, что знал: Ельцин не поймет, – рассмеялся: «Табула раса».
То есть пришли вольнодумные академики и доктора на смотрины к интересному им номенклатурщику, увидели – дурак, деревяшка, ничтожество, ну и радуются – мол, он-то нам и нужен. Советские Гавелы понимали, что с народом общего языка они не найдут никогда, и значит, народу нужен народный герой, говорящий на народном языке – ну а мы как-нибудь в тени, будем герою подсказывать.
Это будет главная ошибка – герой очень быстро поймет, что ему проще с охранниками и тренерами по теннису. Сахаров до этого не доживет – потому и «учитель», – а остальным, и Попову, и Старовойтовой, и Афанасьеву предстоит бесславная опала, забвение, позор.
Только при Путине их на контрасте начнут вспоминать заново – да, мол, были люди, – хотя люди, какими бы великолепными они ни были в 89-м, уже в 92-м были обречены на моральное банкротство. Советский Гавел заканчивается там, где начинается Гайдар. Профессор Попов первым начнет разгонять демонстрации в Москве. Профессора Старовойтову расстреляют в бандитском Петербурге с сумкой предвыборного кэша. Профессор Афанасьев уступит свое ректорство в РГГУ профессору Невзлину. Неприлично рассуждать, кем был бы Сахаров, доживи он до девяностых, но, с другой стороны, они ведь все и были коллективным Сахаровым, интеллигенты-межрегионалы, сосватавшие Россию Ельцину, и едва ли его судьба в постсоветской России принципиально отличалась бы от судеб всех остальных. Хотя чего гадать.
Новые Сахаровы действительно, скорее всего, работают сейчас в «Иннопрактике» или преподают в центре «Сириус» – все понимают про Путина, зная при этом, что он без них пропадет, и поэтому им можно практически все. О советской технической интеллигенции в начале шестидесятых восторженно писал в дневнике Корней Чуковский – мол, именно потому, что зависимая от них советская власть не может позволить себе давить их, как она давит гуманитариев, они и стали нашими новыми гуманитариями. Физики – не только над синхрофазотроном корпят, но и читают «Новый мир», играют в КВН, слушают радиоголоса, сочиняют бардовские песни и фантастические романы. Занимают, грубо говоря, чужое место.
И это, наверное, был главный дефект позднесоветского общества. Ученый-технарь, подменяющий гуманитария, мало чем отличается от ленинской кухарки. На том месте, где у любого народа даже сквозь асфальт диктатуры или оккупации прорастала национальная интеллигенция, в Советском Союзе вместо нее из чекистских теплиц (Сахаров начинал вместе с Берией) прорастали сверхкоммунисты, чьи разногласия с советской номенклатурой, в общем, не выходили за пределы спора о средствах – просто технократ лучше партократа знает, как построить новое общество и нового человека, больших ценностных противоречий там скорее не было. Советский режим был бесспорным злом, но попробуйте назвать добром Андрея Сахарова – как фальшиво это прозвучит.
Первую годовщину его смерти в 1990 году погромный ультраконсервативный журнал «Молодая гвардия» отметит статьей «Разгул сахаровщины», занудно доказывающей, что Сахаров не был ангелом, потому что поддерживал Пиночета, израильскую военщину и армянских террористов в московском метро. На самом деле и в Пиночете особого криминала нет – у нас о нем до сих пор, пусть и реже, чем в девяностые, отзываются как об эффективном реформаторе. В действительности сахаровщиной правильнее назвать производную от советского проекта, когда избыточные идеологические или социальные обязательства списываются, а остается утопия, основанная на эффективности – не менее антинародная и не менее антинациональная, чем сам большевизм. Антисоветский лагерь в семидесятые и восьмидесятые был расколот, как всем казалось, на новых западников и славянофилов – у одних был Сахаров, у других был Солженицын. Перестроечный и постсоветский опыт доказывает, что это разделение шло по совсем другим линиям, и те, у кого не стояло село без праведника, проиграли тем, кто размышлял о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе. Мечту о конвергенции, когда советский режим отказывается от самых одиозных своих черт и перенимает самые полезные западные свойства, в итоге реализовал известный нам подполковник единственной, по Сахарову, некоррумпированной и профессиональной советской организации. Пусть он сегодня сходит на Востряковское и назовет его учителем.
(Как это удивительно – чтобы придумать бомбу, нужно разрешить джаз.)
Это некоторая натяжка, профилактические прививки западного образа жизни делали всем советским гражданам, не только интеллигентам. Так например после войны в широкий прокат были выпущены трофейные американские и немецкие кинофильмы. Боролись со стилягами и в то же время показывали широким массам фильмы, пропагандирующие западный образ жизни.
Наконец, самое интересное: что ждет капитализм и социализм в обозримом будущем (причем с указанием временных рамок). К 1980-м годам, по Сахарову, в советском партаппарате нарастает борьба между условными сталинистами (советскими догматиками) и «западниками», что приводит к «глубокому идейному размежеванию». Одновременно в те же годы в США растет «роль интеллигенции» в борьбе с силами «расизма и милитаризма» (1972–1985 годы). К 1990-м годам СССР и США, а за ними и весь мир приходят к сотрудничеству и разоружению. Футурист Сахаров, заметим, и предположить не мог в 1960-е, что советский проект рухнет (он, пожалуй, был бы даже против – поскольку это нарушит баланс сил в мире), но это не мешает ему сделать почти правильный прогноз о четвертом этапе (2000-е годы) – о «развитии интеллектуальной свободы, науки и производительных сил».
Действительно, Сахаров был пророком, глобализация это и есть конвергенция, правда крайне реакционного толка.
Есть толстая книга про жизнь академика Сахарова.
Недавно смог прочитать ее первую половину.
Потому что 2-я половина - не про него, а про Боннер.
Да и в первой половине ее тоже очень много.
Не только в этой книге доминировала его 2-я жена.
По жизни тоже.
В политику он полез только под ее пинками.
Ну, так себе история.
И той же ночью – секретный бар на вершине какого-нибудь небоскреба «Москва-сити», и компания секретных ученых, чокаясь стаканами с секретными коктейлями, обмывает очередной секретный орден, ну и болтают за столом, конечно, безо всяких двойных сплошных.
"... изменениям в поведении и образе жизни Сахарова по-прежнему настойчиво противодействует Боннэр. Она по существу склоняет мужа к отказу от научной деятельности, направляет его усилия на изготовление провокационных документов, заставляет вести дневниковые записи с перспективой издания их за рубежом".
В "ЦРУ против СССР" было написано, что она его била.
Почти ровесники, имея разные личные судьбы, Сахаров и Боннэр, каждый своим путем, пришли к правозащитной деятельности, а лишь затем сблизились лично. Возможно, обладая разными темпераментом и разными представлениями о реальной советской жизни, между супругами случались разногласия, но идейно они были очень близки.
Нет ничего удивительного в том, что оппозиционер отчасти перестает быть патриотом своей страны. Вспомним "пролетариат не имеет отчества" из Манифеста. Вспомним позицию пораженчества в империалистической войне, которой придерживался Ленин. Чьим отечеством был СССР? Политбюро или простых тружеников?
Не грех оппозиции использовать помощь из за рубежа. Сейчас многие думают так, как в 60-е и 70-е думали Боннэр, Сахаров, Солженицин, Новодворская, Марченко Валерий и Анатолий, Лариса Богораз, Мария Розанова, Синявский и Даниэль, Григоренко, которые не были в оппозиции Советскому государству, а были диссидентами (вероотступниками). Таких, как перечисленные выше люди, в те времена было немало, но они предпочитали держать язык за зубами, не вступать в борьбу с советским государством.
Те, кто сумел изменить мир («сломать систему»), умирают дважды: первый раз, когда их убивают физически, второй – когда из них делают икону, «моральный образец».
Роман Супер снял фильм «Сахаров. Две жизни», приуроченный к 100-летию Андрея Дмитриевича. И тут же режиссеру и команде, работавших над фильмом, прилетело за то, что они показали Сахарова каким-то фриком – хнычущим, рыдающим, трясущимся, шаркающим при ходьбе, с авоськой, пересказывающим скабрезные анекдоты и смотрящим порно. То есть – живым человеком, а не моральным авторитетом высочайшего уровня, не фигурой, рождающейся раз в 100 лет, приблизиться к которой невозможно и даже подражать немыслимо. И самая большая претензия – некая «Совесть» (в исполнении Чулпан Хаматовой) смеет пригвождать академика к позорному столбу и беспардонно задавать ему вопросы.
Сама собой напрашивается параллель между Андреем Дмитриевичем Сахаровым и Виктором Павловичем Штрумом, персонажем романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» (опубликован в 1980-м). Оба физики-теоретики, доктора наук и академики (хотя Штрум в отличие от Сахарова – член-корреспондент), оба работали над созданием ядерного оружия. Только действие романа происходит в 1943-м, а Сахаров попал в эту тему в конце 1940-х, но это не принципиально. И Сахаров, и Штрум очень высоко поднялись по советской социальной лестнице, несмотря на то, что в партии никогда не состояли: общались с высшими руководителями страны, имели доступ к спецраспределителям ЦК и другим благам, недоступным остальным.
Будучи частью системы, они могли заниматься тем, чем хотели, тем, что было их страстью, – теоретической физикой. В обмен на это они должны были выполнять поручения партии и правительства, которые шли вразрез с их нравственными убеждениями: например, закрывать глаза на смертельную опасность своих изобретений или подписывать клеветнические письма. В какой-то момент и Сахаров, и Штрум вышли из повиновения. Отстаивая собственные взгляды и защищая несправедливо преследуемых, они лишились работы, привилегий и поставили себя и свои семьи под угрозу расправы.
Тут аналогии заканчиваются.
В историях Сахарова и Штрума события расположены в разном порядке. Штрум сначала фрондирует, идет против «линии партии», отказывается признавать «ошибки», лишается работы и уже ждет, когда за ним придут, но получает высочайшее благословение, становится уважаемым деятелем системы, полностью примиряется со своими вчерашними гонителями и подписывает клеветническое письмо. Сахаров же, наоборот, начал с верной службы системе, разделяя ее идеологию, получил все мыслимые звания и награды, потом перешел к допустимому в его положении, умеренному, не публичному фрондированию, а только затем противопоставил себя системе, выступив публично.
Корректно ли сравнивать судьбу реального исторического лица с историей литературного персонажа? В данном случае – абсолютно. Путь Штрума был в СССР даже более реальным, чем приключения Сахарова. Тонкой прослойке творческой интеллигенции – академикам, художникам, актерам и композиторам первого ряда – было позволено больше, чем всем остальным, и иногда они осмеливались открыто защищать невиновных и критиковать некоторые действия власти. Например, в 1965–1968 годах прошло несколько петиционных кампаний против ресталинизации, в защиту Синявского и Даниэля и др. Среди подписантов было много «знаменитостей». Однако все они быстро вернулись, по выражению Л.М. Алексеевой, в прежнюю жизненную колею и прекратили участие в протестах. Путь Штрума был типичен не только для сталинских, но и для более вегетарианских брежневских времен.
Феномен Сахарова уникален тем, что он в прежнюю колею возвращаться не стал, несмотря на то, что никто ему дорогу туда не закрывал: его участие в петиционных кампаниях, конечно, вызвало недовольство в верхах, но не привело ни к каким репрессиям. Тем не менее он оказался единственной «знаменитостью», продолжившей антисоветскую (по определению тогдашнего Уголовного кодекса) деятельность.
Почему именно он? Иконописцы отвечают: потому что Сахаров был святым. Ему была присуща внутренняя свобода. Он просто решил, что у него есть право на свободу и на дискуссию. У всех остальных современников эти права были зачищены, и только у академика Сахарова они каким-то образом остались. И поскольку он был цельной личностью, то оставался свободным и когда делал водородную бомбу, и когда стал диссидентом.
Проблема такого объяснения в том, что цельных личностей не бывает. Цельными могут быть только иконописные образы, а живой человек никогда не равен самому себе, никогда не закончен, и разные части его/ее личности всегда в конфликте друг с другом. Сахаров смог порвать с советской системой, но до этого он был ее частью, подчинялся всем ее правилам.
К 1953-му он уже многое знал, по его собственным словам, «об ужасных преступлениях» – арестах безвинных, пытках, голоде, насилии. Это, однако, не помешало ему отозваться о смерти Сталина в письме жене: «Я под впечатлением смерти великого человека. Думаю о его человечности». Так же, как и почти все советские люди, Сахаров был верным сталинцем, чувствовал себя причастным к великому делу, которое делал Сталин. Был ли Андрей Дмитриевич тогда внутренне свободен? Пожалуй, да. Между знанием о чудовищных преступлениях и фантазмом величия дела Сталина он, как и почти все советские люди, выбирал величие.
То же самое с бомбой. Опять прямая речь: «Я не мог не сознавать, какими страшными, нечеловеческими делами мы занимались». Его заставили заниматься бомбой, но он был образцовым невольником – проявлял «напряжение, всепоглощенность и активность» в страшных нечеловеческих делах. После успешных испытаний водородной бомбы Сахарова спросили, чем он собирается заниматься в будущем. Сам вопрос подразумевал наличие выбора. Он ответил, что «должен довести до дела изделие», то есть сам решил продолжить занятие этим страшным, нечеловеческим делом.
Иконописцы пытаются замазать этот неловкий момент: Сахаров, мол, занимался наукой, а во зло результаты его работы использовали другие. «Научно-технический прогресс не остановить, не от изобретателей зависит, в добро или во зло используются их изобретения».
Является ли совершенствование орудий убийства прогрессом – большой вопрос, который, кстати, Сахаров себе задавал. Водородную бомбу нельзя поставить в один ряд с такими изобретениями ХХ века, как телевидение, ракеты или антибиотики. Они действительно могут быть использованы для разных целей, а вот у водородной бомбы есть только одно возможное применение – массовое убийство. Все, имевшие отношение к ее созданию, следовательно, были соучастниками приготовления к убийству.
Ученые оправдывали себя возможностью заниматься «хорошей физикой», но это было слабым оправданием. Во-первых, всегда можно было найти другие возможности «для теоретических забав» (выражение Сахарова). Во-вторых, для изучения физики атомного ядра совершенно не нужны были ядерные и термоядерные взрывы. Те же самые процессы с ядрами, электронами и фотонами можно было наблюдать в лаборатории, на ускорителях элементарных частиц. Для науки ядерные испытания не дали почти ничего. «Гора родила мышь». Сахаров писал об этом в 70-х годах прошлого века и не мог не знать этого в 1940–1950-х.
Сахаров считал себя «солдатом научно-технической войны». Интеллектуальное оправдание своего личного участия в создании термоядерного оружия он видел в идеях стратегического равновесия с США. Однако интеллектуального здесь было мало. Это идеологическое клише воспроизводилось им и другими разработчиками «изделия» скорее на эмоциональном уровне. Спасенные в результате несостоявшейся термоядерной войны миллиарды жизней были исключительно гипотетическими, в отличие от реальных сотен тысяч жертв ядерных испытаний и их последствий.
Он оставался солдатом и после ясного осознания в 1955-м всей зыбкости умозрительной конструкции под названием «ядерное сдерживание» и, как положено солдату на войне, продолжал убивать людей. Только теперь он делал это уже не по внутреннему убеждению, а по приказу. «Я работаю, выполняю приказ», – ответил Сахаров в 1961-м Хрущеву, спросившему, осознал ли академик свои ошибки в вопросе прекращения испытаний ядерного оружия.
Сахаров выполнял приказы государства, в том числе преступные, по внутреннему убеждению в необходимости подчиняться. Этим он ничем не отличался от остальных людей своего круга – научной и художественной элиты СССР – и в этом смысле был так же несвободен, как и они. Так же, как и они, он осознавал эту несвободу.
Советских академиков, писателей и режиссеров объединяла не только несвобода, но и угрызения совести. Они испытывали их, когда придумывали еще более изощренные средства массового убийства, как Сахаров; подписывали клеветнические письма по указанию начальства, как Виктор Павлович Штрум («Ну, боже мой! Поймите, у меня есть совесть, мне больно, мне тяжело…»); или, наоборот, не подписывали письма с предложениями по демократизации («Он явно колебался и мучился, прежде чем отказаться подписать обращение», – пишет Сахаров о режиссере М. Ромме); или молчали, когда войска «социалистического содружества» оккупировали Чехословакию в 1968-м, как А. Солженицын.
Совесть есть у всех. Ее вопросы и упреки бывают настолько тяжелы, что для людей естественно их заглушать громкими разговорами на отвлеченные темы, или спором с ней, когда, стремясь достичь «цельности» своей личности, мы находим интеллектуальные аргументы против упреков совести. Штрум оправдал себя необходимостью серьезно относиться к жизни и сохранить полученную с таким трудом возможность заниматься своей работой в окружении заботы и внимания. Солженицын в 1968-м хотел было прокричать: «Стыдно быть советским!», но смолчал, потому что были, мол, вещи и пострашнее, зачем же именно сейчас голову подставлять, когда еще новый роман не дописан. Другие не хотели терять даже часть своего дохода.
И вот тут мы находим единственное отличие Сахарова от остальных «знаменитостей»: после своего первого публичного выступления со статьей «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» (1968) он окончательно перестал спорить со своей совестью и позволил ей казнить себя.
Именно отказ от дискуссий с совестью привел Андрея Дмитриевича в правозащитное движение, от которого до тех пор он был очень далек. По словам Л.М. Алексеевой, вступление в правозащитное движение в то время было исключительно актом самосознания, а обязанности на правозащитников накладывала только собственная совесть. Это, замечу от себя, подразумевает отношения приказа и подчинения между человеком и его совестью.
Это не сделало его «цельным». Наоборот, он скорее смирился со своей расщепленностью и незавершенностью. Успех «Размышлений…» тешил его честолюбие так же, как и раньше успешные испытания «изделий». Он начал посещать международные конференции, чего раньше не делал не только из-за занятости, но и потому, что стеснялся своих «дилетантских знаний». Не утратил он и человеческой мелочности: «из-за прошлых обид» не послал матери и сестре своей первой жены (Клавдия Алексеевна Вихирева в 1969 году умерла от рака) сообщения о ее смерти, из-за чего они не попали на похороны. Очень сожалел об этом потом, разумеется. В общем – оставался таким же обыкновенным человеком, каким и был до этого.
Для чего же сегодня понадобилось убивать память о живом Сахарове и делать из него икону, «совесть нации»? Полагаю, для снятия с нас, живущих при во многом схожих с его временем обстоятельствах, ответственности за происходящее. Икона Сахарова может быть для ее создателей хорошей защитой от угрызений собственной совести. Если такие необычные люди, как он, рождаются раз в 100 лет, то кто я такой, чтобы хотя бы попробовать делать то же самое, что и он – слушать свою совесть и следовать ее приказам? Он-то цельный, а у меня ипотека, незаконченный роман и счастливая семейная жизнь.
У нации не бывает совести. Совесть есть только у отдельных людей, таких же обычных, каким был Андрей Дмитриевич Сахаров. А это значит, что каждый из нас может отказаться и от спокойной семейной жизни, и от завершения романа по ничем не обоснованному приказу совести. Не должен – ни от кого нельзя такого требовать и ожидать. Но совершенно точно может.
не захотел бы по-настоящему - переквалифицировался бы в учителя физики
То же самое с бомбой. Опять прямая речь: «Я не мог не сознавать, какими страшными, нечеловеческими делами мы занимались».
шо вы говорите!
а как быть с этим? :
В своих мемуарах академик Сахаров писал о собственной идее ядерной торпеды, возникшей существенно позднее разработки Т-15, после успешных испытаний в 1961 году 50(100)-мегатонной авиабомбы АН602:
Я решил, что таким носителем может являться большая торпеда, запускаемая с подводной лодки. Я фантазировал, что можно разработать для такой торпеды прямоточный водо-паровой атомный реактивный двигатель. Целью атаки с расстояния несколько сот километров должны стать порты противника. <…>
Корпус такой торпеды может быть сделан очень прочным, ей не страшны мины и сети заграждения. Конечно, разрушение портов — как надводным взрывом «выскочившей» из воды торпеды со 100-мегатонным зарядом, так и подводным взрывом — неизбежно сопряжено с очень большими человеческими жертвами. Одним из первых, с кем я обсуждал этот проект, был контр-адмирал Фомин… Он был шокирован «людоедским характером» проекта и заметил в разговоре со мной, что военные моряки привыкли бороться с вооружённым противником в открытом бою и что для него отвратительна сама мысль о таком массовом убийстве. Я устыдился и больше никогда ни с кем не обсуждал этого проекта.
— А. Сахаров
Даже советский сатрап и верный слуга кровавого режима был шокирован склонностью сахарова к каннибализму - но это ничего, последнего всё равно записали в "совесть нации"...
Экспертное мнение!
