Идея военного союза республик сохраняла свое значение, и в последующем военный союз советских республик получил юридическое оформление в двусторонних союзных договорах между РСФСР и другими советскими республиками. Они заключались по мере освобождения территорий республик в 1920—1921 гг.
Первый союзный договор был заключен между РСФСР и Азербайджанской ССР в сентябре 1920 г. Договор предусматривал объединение: военной организации и военного командования, органов ведающих народным хозяйством и внешней торговлей, органов снабжения, железнодорожного и водного транспорта и почтово-телеграфного ведомства, финансов.
В 1920—1921 гг. аналогичные договора были заключены с другими независимыми советскими республиками — Украиной, Белоруссией, Арменией и Грузией.
Особенность двусторонних договоров, заключенных между РСФСР и другими независимыми советскими республиками, состояла в том, что военный союз в них дополнился союзом хозяйственным, имевшим целью восстановление народного хозяйства.
28 декабря 1920 года в Москве между УССР и РСФСР был подписан «Рабоче-крестьянский» союзный договор о сотрудничестве в военной и хозяйственной деятельности. Украину в Москве представлял председатель Совнаркома УСРС Христиан Раковский, а с российской стороны договор подписал председатель Совнаркома РСФСР Владимир Ленин.
Согласно этому договору, обе республики признавали независимость и суверенитет друг друга и с целью лучшего сотрудничества объединили несколько своих министерств. Так, объединены были комиссариаты финансов, внешней торговли, труда, военных и морских сил, транспорта, почты и телеграфа, а также Высший совет народного хозяйства.
Все эти министерства имели своих представителей и в Совете Народных Комиссаров УССР, и в Совнаркоме в Петрограде. Однако руководство новообразованными комиссариатами было возложено на плечи Всероссийского Съезда Советов депутатов, рабочих, крестьян и красноармейцев, а также Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. Украина же могла отправлять на Съезд лишь своих представителей на основе Всероссийского Съезда Советов. Благодаря этому документу Россия смогла законно вмешиваться во внешнюю и внутреннюю политику Украины и осуществлять на ее территории централизованное управление из Москвы.
Острейший продовольственный и товарный кризис, а также огосударствление экономики привели к созданию глубоко дифференцированной карточной системы. В декабре 1918 года действовали карточки четырех категорий. К первой относились лица, занятые тяжелым физическим трудом. Вторую составляли лица, занятые легким трудом. Третья категория объединяла всех лиц, занятых умственным трудом. К четвертой категории причислялись все нетрудовые элементы. Но из-за недостатка продуктов даже самые обеспеченные получали лишь четверть предусмотренного рациона. Получая полфунта хлеба в день, фунт сахара в месяц, полфунта жиров и четыре фунта селедки – такова норма петроградского рабочего «горячего цеха». Иждивенцы, интеллигенты и «бывшие» снабжались продуктами в последнюю очередь, а часто и вовсе ничего не получали. Помимо того, что система обеспечения продовольствия была не совсем справедливой, она к тому же была чрезвычайно запутанной. В Петрограде существовало, по меньшей мере, 33 вида карточек со сроком действия не более месяца!
Количество продуктов, выдаваемых по карточкам указанных четырех категорий, относится между собой соответственно как 4:3:2: 1. Кроме того, в первую очередь выдаются продукты одновременно по карточкам первой и второй категорий, во вторую очередь — по карточкам третьей категории; выдача по карточкам четвертой категории производится в пределах возможности по удовлетворении первых трех категорий населения.
А теперь скоко это было, по сравнению, например, с 16-м годом
Таким образом за полугодие июль—декабрь 1917 г. население получает около 52 % нормы потребления полугодия 1916 г. и за полугодие январь—июнь 1918 г. — лишь 21,7 %, за год июль 1917 — июнь 1918 г. — 37,0 % годового потребления 1916 г.
Так что, без мешочников они бы попросту все попередыхали
Уже из московской анкеты, проведенной под руководством А. Е. Лосицкого, было ясно, что покупки на вольном рынке дают населению хлеба в 1 ½ раза более, чем продовольственный комитет.
Например, есть данные, что в Калужскую губернию с 1 августа 1917 г. до 1 января 1918 г мешочниками было ввезено 3 065 370 пуд. Интересно, что за то же время продовольственные органы ввезли в губернию всего 1 156 000 пуд., или в 2,7 раза менее.
Калужские мешочники // Русские ведомости. 1918. № 51.
Так что, без мешочников они бы попросту все попередыхали
Это верно, с одной стороны спекуляция и укрывательство хлеба были запрещены, а с другой стороны все поезда были переполнены мешочниками. Видимо власти все же смотрели на меновую торговлю сквозь пальцы, понимая что у населения нет другого способа прокормиться.
Железные дороги были под сильной вооруженной охраной и не очень понятно, как безоружные мешочники разъезжали по всей стране. Соль женщины-мешочницы прятали под юбкой, но такой большой мешок как на фото не спрячешь.
О белом терроре рассказывает Ратьковский И. С. автор книги Хроника белого террора в России, Москва, Алгоритм, 2018. Вышла и новая книга - Ратьковский И. С. Гражданская война в России: охота на большевистских вождей (1917–1920) https://день-магазин...HGRVSjI&utm_ter
Гардемарин Н. Реден вспоминал, как часто после слов пленного «Не убивайте! Сдаюсь!» тут же звучало: «Вступаю в Белую армию по собственной воле и желанию».
Вопрос о социальной базе красных и белых армий относится к числу проблемных: в разные периоды Гражданской войны и на разных фронтах организующую роль могли играть представители разных сословий и групп. Масштабный конфликт не оставил никого в стороне. Случалось, что дворяне служили красным (например, «военспецы»), а рабочие — белым (к примеру, рабочие составили лучшие части А.В. Колчака).
Выбор стороны образованными и политически просвещёнными гражданами тоже бывал довольно спонтанным. Яркий пример — Аполлон Яковлевич Крузе. Случай уникальный. Человек сумел стать генералом дважды: и белым, и сталинским. В 1918 г. подполковника Крузе мобилизовали в Красную армию и направили в Академию Генерального штаба. Когда колчаковские войска подошли к Екатеринбургу, Крузе к ним присоединился и стал деятельным белым офицером, дослужился до генерала (чин получил за отличия) и возглавил штаб Южной группы Сибирской армии. Попав в плен в начале 1920 г., Крузе примирился с красными и вступил в РККА (как и ещё более 14 тыс. бывших белых офицеров в конце войны). В РККА Крузе служил столь же усердно и благодаря этому стал генералом, участвовал в Сталинградской битве и освобождении Европы. Удивительным образом он избежал репрессий в 1930-е гг., хотя и служил белым в столь высоком чине.
Похожа и судьба Маршала Советского Союза А. Л. Говорова, не только героя битвы за Москву и организатора освобождения Ленинграда от блокады, но и белогвардейца (Говоров тоже служил при Колчаке). Долгое время утверждалось, что он был мобилизован и белым стал принудительно, но в конце 2018-го благодаря историку А. Ганину выяснилось, что Говоров поступил на службу к Колчаку добровольно в момент, когда белое дело подавало надежды на успех. Служил прапорщик Говоров на совесть, «с полной самоотдачей», участвовал в самых славных боях и был произведён по приказу Колчака в подпоручики. К красным он перешёл не то добровольно, не то тоже попав в плен в декабре 1919 г. в Томске, когда поражение белых в Сибири было уже очевидно. Потом Говоров скрывал эту часть своего прошлого и писал в анкетах, что белым «не сочувствовал», а «сочувствовал» коммунистам, перед которыми виноват своей якобы недобровольной службой у белых.
Категорию офицеров, быстро меняющих стороны (и при этом энергично воевавших везде), описал в мемуарах «Сквозь ад русской революции…» (М., 2006) гардемарин Николай Реден. Реден служил в Северо-Западной армии генерала Н.Н. Юденича в 1919 г. корректировщиком бронепоезда «Адмирал Колчак». По его мнению, стороны легко меняли аполитичные карьеристы и люди, которым вне армии не было места в жизни или просто морально сломленные. «Меня поражала пассивность этих офицеров, — писал Реден. — Их апатию нельзя было назвать напускной: просто они утратили всякую надежду на будущее. Они не жили, а существовали, не воевали, а цеплялись за жизнь. Духовно и эмоционально они стали мертвецами». Когда такие деморализованные хаосом Гражданской войны офицеры, мобилизованные в РККА, попадали к белым, «превращение из красного в белого длилось всего несколько часов». И таких было немало: в условиях нехватки кадров командование высоко ценило даже их. С мобилизованными солдатами дело обстояло похожим образом. В июне 1919 г. Реден наблюдал характерный случай. Старший сержант его бронепоезда отправился в лес немного пособирать ягоды, встретил четырёх красных солдат и объявил им, что они теперь его пленники. Красные даже не стали сопротивляться, отдали ружья и «пошли словно овцы», а потом попросились служить на бронепоезде, были приняты и служили под началом того самого сержанта: тот считал их своими подопечными. В ещё одном случае на сторону белых перешёл целый красный полк. Мотивом их измены были не политические взгляды, а только вызванное грубым обращением недовольство конкретными полковыми комиссарами, которых перебежчики и сдали в плен.
Хотя большевики говорили о том, что Гражданская война — классовая, на деле оба лагеря представляли собой коалиции очень разных социально-политических сил. Конечно, в белых армиях прежде всего кадровые военные (убеждённые антибольшевики) были «становым хребтом», главной опорой. Были и почётные граждане, чиновники, купцы и казаки, студенты… Но и у белых крестьяне и мещане могли численно преобладать в отдельных формированиях, делая их крестьянскими по своему составу. Как крестьяне и мещане там оказывались? Конечно, выбор их зависел от идеологии и политики на местах (что, в конечном счёте, лучше удалось красным и помогло им победить). Но многое определялось сиюминутно. Логика адаптации к любому развитию событий (а то и попросту необходимость выжить) заставляла человека быстро «побелеть» или «покраснеть». Тот же Реден писал, что солдаты редко могли чётко ответить на вопросы о своих политических пристрастиях, «их аргументация была весьма путаной, выражали они свои мысли неясно». Когда они демонстрировали свою враждебность к большевикам, нельзя было понять, определялась эта враждебность «чувством самосохранения или принципиальными соображениями».
Большинство мужчин призывного возраста стремилось от политики дистанцироваться и вообще не принимать на себя никаких цветов. Идейных борцов за или против большевиков в обеих армиях было немного. Нередко пленные просили захвативших их красных или белых вообще отпустить их. Как-то колчаковский генерал В. М. Молчанов спросил у пленного, что он будет делать, если его отпустят. Тот ответил: «Сначала спрячусь, а потом проберусь домой». И Молчанов его отпустил. Подобные случаи происходили регулярно. Обе стороны имели лишь незначительную поддержку народа, большинство воевать не желало. И красным, и белым пришлось пойти на значительные мобилизационные усилия.
Если белые делали ставку в основном на добровольчество, рассчитывая, что с надёжными частями с высоким боевым духом можно быстро добиться успеха, то красные избрали путь всеобщей мобилизации, удавшейся в силу многих факторов. Как писал тот же Реден, народ «заставляли сражаться за чуждые простым солдатам цели» и красные, и белые. «Находясь между противоборствующими сторонами, русский крестьянин полагался на судьбу и покорно служил в той армии, которая призвала его первой. Оправдания войны белыми и красными казались одинаково неприемлемыми для него, но выбора у него не было. Как правило, солдаты враждующих армий не питали вражды друг к другу и считали противников такими же жертвами обстоятельств, как и сами. Когда призывника захватывала противная сторона, он искренне возмущался, если с ним обращались как с военнопленным. Если же ему позволили служить в армии противника, он очень быстро приспосабливался к новым условиям и воевал не хуже, чем остальные солдаты», — замечал Реден.
Но в конечном итоге чаша весов склонилась не в пользу белых: они оказались слишком разрознены, слишком ненадёжны друг для друга. И к тому же опирались на не самые демографически богатые и промышленно развитые районы страны. Их усилия оказались недостаточными для преодоления нежелания народа вести братоубийственную войну и для мобилизации его на борьбу в той же мере, в какой это удалось большевикам.
Николаю Редену и ещё десяткам тысяч «северозападников» пришлось покинуть Россию после нанесённого им поражения и уйти сначала в Эстонию в конце 1919 г., а затем рассеяться по миру. Сам гардемарин вместе с несколькими флотскими офицерами угнал катер, на нем ушёл в Копенгаген, а потом поселился в США.
— Историк Григорий Циденков об одном бое времен Гражданской войны, по результатам которого комэск Сергей Григорьевич Разумовский был награжден орденом Красного Знамени.
в самом конце - пара фотографий и ссылка на источник
Ещё до начала мировой войны в Российской империи на учёте состояло 13 млн инфекционных больных с разной степенью тяжести протекания болезней (на 1912 г.). Пока санитарные службы и Российское общество Красного Креста сохраняли масштабные организационные и материальные ресурсы, правительству удавалось справляться с очагами заболеваний и не допускать новых масштабных эпидемий даже во время войны. Но когда рухнуло государство, то рухнуло и здравоохранение. В 1918 году в условиях Гражданской войны для инфекций наступило раздолье: в противостоящих друг другу армиях перманентно не хватало врачей (дефицит в Красной армии достигал 55%), вакцин и лекарств, медицинских инструментов, бань и дезинфекционных аппаратов, гигиенических средств и белья. По этим причинам армии стали первой жертвой инфекции. Тяжёлое санитарное состояние красных и белых войск тут же сказалась на гражданском населении и беженцах, с которыми военные контактировали: массово болели прежде всего в городах, перенаселённых и грязных вследствие миграций и развала городского хозяйства. Ослабленный иммунитет военных и мирных граждан (из-за ран, усталости и недоедания) также имел трагические последствия.
Сколько человек переболело, никто не знает. Речь идёт о десятках миллионов человек. Регистрировали меньшую часть заболевших. Только заболевших сыпным тифом в 1918—1923 гг. зарегистрировано было 7,5 млн человек. По оценке советского иммунолога и эпидемиолога того времени Л. А. Тарасевича, реальное число заболевших тифом только в 1918—1920 гг. составило 25 млн человек. В самых неблагоприятных районах на 100 тыс. жителей заболевало до 6 тыс. Погибло от «сыпняка», по неполным данным, более 700 тыс. человек.
Сыпной тиф — тяжёлое и «забытое» (т.е. редкое сегодня) заболевание. Возбудитель — риккетсия Провачека, которая переносится обычными вшами. Симптомы — слабость, потеря аппетита, тошнота, озноб, высокая температура, сухость и покраснение кожи, боль в суставах, головная боль, затруднённое и прерывистое дыхание, заложенность носа, беспокойный сон. Часто больные бредят. Через несколько дней после начала болезни появляется сыпь. Если организм справляется с высокой температурой и осложнениями, то примерно через 2 недели выздоравливает. Возвратный тиф вызывают бактерии — спирохеты и борреллии (их также могут переносить вши). При этом заболевании характерны тяжёлые лихорадочные приступы, не редкость и пневмония.
