В пресечении династии Рюриковичей виноват Иван Грозный. В средние века главной заботой монарха было обеспечить наследственность передачи престола. А Иван Васильевич психовал, менял жен, вступал в беспорядочные связи, какие уж тут наследники. Очень жаль, что так получилось, ведь династия Ивана Калиты имела огромные заслуги в создании Московского государства, и потенциал этой династии далеко еще не был исчерпан.
Сложный и интересный вопрос. Если версия — Антонио Поссевино правда и царь причастен к смерти своего сына Ивана и своего нерожденного внука, то конечно,да. Еще можно поставить в вину царю убийство своих родственников.
Что касается менял жен, то во многом это напраслина. Иван с первой женой прожил 13 счастливых лет. Анастасия родила 6 детей и брак продолжался бы и далее, но Анастасия умерла. Во втором браке царь прожил 7лет.
Удивляет, что во дворце мерли как мухи. Я посмотрел начиная с Ивана 1 и до Федора. Только в 16 веке был такой жуткий мор, среди царской семьи.
У Грозного из 8 человек детей, 5 умерло в младенчестве. Мать умерла в 30лет, Анастасия 30 лет, Мария 24 года, Марфа только 15 дней после свадьбы протянула. Похоже у остальных здоровье тоже было не очень и похоже они чем то ( или кем то) травились.
В эти тяжелые времена доносов и пыток постиг Русь страшный голод, довершивший подготовку к потрясениям. Уже в 1601 году от дождливого лета и от ранних морозов произошел во многих местах неурожай. Зимою в Москве цена хлеба дошла до пяти рублей за четверть. В следующем, 1602 году был такой же неурожай. Тогда постигла Московское государство такая беда, какой, говорят современники, не помнили ни деды, ни прадеды. В одной Москве, куда стекались со всех сторон толпы нищих, погибали десятки тысяч, если верить русским и иностранным известиям. Бедняки ели собак, кошек, мышей, сено, солому и даже, в припадке бешенства, с голоду пожирали друг друга. Вареное человечье мясо продавалось на московских рынках. Дорожному человеку опасно было заехать на постоялый двор, потому что его могли зарезать и съесть.
Тем не менее современники свидетельствуют, что в то время не было на Руси недостатка в хлебе. В окрестностях Курска и в северской земле урожаи были очень хороши. Около Владимира-на-Клязьме и в разных уездах украинных городов стояли полные одонья немолоченого хлеба прошлых годов. Но мало было людей, готовых жертвовать личными выгодами для общего дела. Напротив, большая часть старалась извлечь себе корысть из общего бедствия. Нередко зажиточный крестьянин выгонял на голодную смерть свою челядь и близких сродников, а запасы продавал дорогою ценою. Иной мужик-скряга боялся везти свое зерно на продажу, чтобы у него на дороге не отняли голодные, и зарывал его в землю, где оно сгнивало без пользы. Другому удавалось продать хлеб и взять огромные барыши, но потом он трясся над деньгами от страха, чтобы на него не напали.
Московские торговцы заранее накупили множество хлеба и держали под замками в своих лабазах, рассчитывая продать тогда, когда цены поднимутся донельзя. Борис преследовал их, велел отбирать у них хлеб и отдавать беднякам, а хозяевам выплачивать по умеренным ценам. Но посланные стакивались с хлебопродавцами, иногда не показывали найденного у них хлеба, а иногда хлебопродавцы отдавали на продажу по установленной тогда цене гнилой хлеб. Сам Борис приказал отворить все свои житницы, продавать хлеб дешевле ходячей цены, а бедным раздавать деньги. Но в московской земле, по замечанию современников, должностные лица оказались плутами. Они раздавали царские деньги своей родне, приятелям и тем, которые делились с ними барышами. Их сообщники, одевшись в лохмотья, приходили зауряд с нищими и получали деньги, а настоящих нищих разгоняли палками. Раздача милостыни продолжалась с месяц, потом Борис рассудил, что она только обогащает плутов, накопляет голодный народ в столице: может явиться зараза; притом подозрительный царь боялся большого стечения народа, чтоб Не произошло бунта. Он запретил раздачу.
Это было в такое время, когда весть о щедрости царя распространилась по отдаленным областям и в Москву шли отовсюду толпы народа за пропитанием; вдруг разразилось над ними прекращение раздачи милостыни. Многие погибали на дороге, голодные их собратия терзали их трупы наравне с волками и собаками. Борис, однако, не оставил народ совершенно без внимания, но вместо раздачи милостыни в Москве посылал чиновников забирать немолоченый и молоченый хлеб у землевладельцев в разных местах, покупать его по установленной правительством цене и доставлять в места, где был голод. Но посланные от царя лица брали с землевладельцев взятки и не показывали, что у них сохраняется хлеб. Притом же и доставка хлеба с одного места в другое была затруднительна, потому что голод разогнал ямщиков, трудно было доставать и лошадей. Современники говорят, будто в эти ужасные годы в одной Москве погибло до 127 000 человек, погребенных в убогих домах (так назывались общие кладбища для бедных и также для найденных убитыми), не считая тех, которые были погребены у церквей.
Борис, однако, не хотел, чтобы весть о таком печальном положении народа в его государстве дошла за границу, и воображал, что можно утаить его. Поэтому, когда по окончании голода в Москву приехали иноземные послы, Борис приказал всем наряжаться в цветные платья, а беднякам запрещено было в своих лохмотьях являться на дорогу. Смертная казнь обещана была тому, кто станет рассказывать приезжим иноземцам о бедствиях Московского государства.
Царь Борис законным путем земского соборного избрания вступил на престол и мог стать основателем новой династии как по своим личным качествам, так и по своим политическим заслугам. Но бояре, много натерпевшиеся при Грозном, теперь при выборном царе из своей братии не хотели довольствоваться простым обычаем, на котором держалось их политическое значение при прежней династии. Они ждали от Бориса более прочного обеспечения этого значения, т. е. ограничения его власти формальным актом, "чтобы он государству по предписанной грамоте крест целовал", как говорит известие, дошедшее от того времени в бумагах историка XVIII в. Татищева. Борис поступил с обычным своим двоедушием: он хорошо понимал молчаливое ожидание бояр, но не хотел ни уступить, ни отказать прямо, и вся затеянная им комедия упрямого отказа от предлагаемой власти была только уловкой с целью уклониться от условий, на которых эта власть предлагалась. Бояре молчали, ожидая, что Годунов сам заговорит с ними об этих условиях, о крестоцеловании, а Борис молчал и отказывался от власти, надеясь, что земский собор выберет его без всяких условий. Борис перемолчал бояр и был выбран без всяких условий.
Это была ошибка Годунова, за которую он со своей семьей жестоко поплатился. Он сразу дал этим чрезвычайно фальшивую постановку своей власти. Ему следовало всего крепче держаться за свое значение земского избранника, а он старался пристроиться к старой династии по вымышленным завещательным распоряжениям. Соборное определение смело уверяет, будто Грозный, поручая Борису своего сына Федора, сказал: "По его преставлении тебе приказываю и царство сие". Как будто Грозный предвидел и гибель царевича Димитрия, и бездетную смерть Федора. И царь Федор, умирая, будто "вручил царство свое" тому же Борису. Все эти выдумки - плод приятельского усердия патриарха Иова, редактировавшего соборное определение. Борис был не наследственный вотчинник Московского государства, а народный избранник, начинал особый ряд царей с новым государственным значением. Чтобы не быть смешным или ненавистным, ему следовало и вести себя иначе, а не пародировать погибшую династию с ее удельными привычками и предрассудками. Большие бояре с князьями Шуйскими во главе были против избрания Бориса, опасаясь, по выражению летописца, что "быти от него людям и себе гонению". Надобно было рассеять это опасение, и некоторое время большое боярство, кажется, ожидало этого. Один сторонник царя Василия Шуйского, писавший по его внушению, замечает, что большие бояре, князья Рюриковичи, сродники по родословцу прежних царей московских и достойные их преемники, не хотели избирать царя из своей среды, а отдали это дело на волю народа, так как и без того они были при прежних царях велики и славны не только в России, но и в дальних странах. Но это величие и славу надобно было обеспечить от произвола, не признающего ни великих, ни славных, а обеспечение могло состоять только в ограничении власти избранного царя, чего и ждали бояре.
Борису следовало взять на себя почин в деле, превратив при этом земский собор из случайного должностного собрания в постоянное народное представительство, идея которого уже бродила, как мы видели (лекция XL), в московских умах при Грозном и созыва которого требовал сам Борис, чтобы быть всенародно избранным. Это примирило бы с ним оппозиционное боярство и - кто знает? - отвратило бы беды, постигшие его с семьей и Россию, сделав его родоначальником новой династии. Но "проныр лукавый" при недостатке политического сознания перехитрил самого себя. Когда бояре увидали, что их надежды обмануты, что новый царь расположен править так же самовластно, как правил Иван Грозный, они решили тайно действовать против него. Русские современники прямо объясняют несчастья Бориса негодованием чиноначальников всей Русской земли, от которых много напастных зол на него восстало. Чуя глухой ропот бояр, Борис принял меры, чтобы оградить себя от их козней: была сплетена сложная сеть тайного полицейского надзора, в котором главную роль играючи боярские холопы, доносившие на своих господ, и выпущенные из тюрем воры, которые, шныряя по московским улицам, подслушивали, что говорили о царе, и хватали каждого, сказавшего неосторожное слово. Донос и клевета быстро стали страшными общественными язвами: доносили друг на друга люди всех классов, даже духовные; члены семейств боялись говорить друг с другом; страшно было произнести имя царя - сыщик хватал и доставлял в застенок.
Доносы сопровождались опалами, пытками, казнями и разорением домов. "Ни при одном государе таких бед не бывало", по замечанию современников. С особенным озлоблением накинулся Борис на значительный боярский кружок с Романовыми во главе, в которых, как в двоюродных братьях царя Федора, видел своих недоброжелателей и соперников. Пятерых Никитичей, их родных и приятелей с женами, детьми, сестрами, племянниками разбросали по отдаленным углам государства, а старшего Никитича, будущего патриарха Филарета, при этом еще и постригли, как и жену его. Наконец, Борис совсем обезумел, хотел знать домашние помыслы, читать в сердцах и хозяйничать в чужой совести. Он разослал всюду особую молитву, которую во всех домах за трапезой должны были произносить при заздравной чаше за царя и его семейство. Читая эту лицемерную и хвастливую молитву, проникаешься сожалением, до чего может потеряться человек, хотя бы и царь. Всеми этими мерами Борис создал себе ненавистное положение. Боярская знать с вековыми преданиями скрылась по подворьям, усадьбам и дальним тюрьмам. На ее место повылезли из щелей неведомые Годуновы с товарищи и завистливой шайкой окружили престол, наполнили двор. На место династии стала родня, главой которой явился земский избранник, превратившийся в мелкодушного полицейского труса. Он спрятался во дворце, редко выходил к народу и не принимал сам челобитных, как это делали прежние цари. Всех подозревая, мучась воспоминаниями и страха ми, он показал, что всех боится, как вор, ежеминутно опасающийся быть пойманным, по удачному выражению одного жившего тогда в Москве иностранца.
Преждевременная смерть в те времена была делом обычном. У Луи 14, который жил значительно позже, умерли все дети и внуки, остался в живых только правнук.
Борьба с оппозицией в лице знатного боярства продолжалась, но она не носила того острого характера, который имела при Иване Грозном. При Иване Грозном окончена была борьба московских государей с князьями «единоплеменниками». По восхождении на престол слабого Федора Иоанновича как будто имел притязания занять престол один из сохранившихся князей Рюриковичей, Бельский. Однако он был легко устранен Земским собором, а потом был сослан Борисом Годуновым. При московском дворе формировалась вместо удельных владетельных княжат послушная, дисциплинированная служилая аристократия. Но аристократия эта привыкла служить законному московскому царю и неохотно уступала место лицу, со стороны пробиравшемуся к трону. Годунов, заняв первое место при царе Федоре и стремясь к занятию престола, возможность этой оппозиции предвидел и постарался от нее избавиться. В числе наиболее пострадавших оказались братья Романовы – и как более влиятельные люди и как двоюродные братья царя Федора. Все пять братьев Романовых были сосланы в отдаленные окраины России, где трое из них умерли, по утверждению современников, насильственной смертью.
Однако законность династической преемственности касалась не только высшей аристократии, но она имела глубокие корни и в народном сознании. Русский народ на протяжении всей своей истории, еще со времени сложных перемещений владетельных удельных князей на их «столах», проявлял большое внимание к законности их владений. Чувство этой династической законности сознанием русского народа было перенесено и на московское престолонаследие и предъявлялось к установившемуся порядку передачи престолонаследства и здесь.
Занятие трона Годуновым, избранным даже Земским собором, не отвечало представлению, укрепившемуся в народном сознании о праве природного, Божьей милостью предназначенного, законного царя. Пустота, образовавшаяся в сознании народа вокруг не царского происхождения Годунова, занявшего престол, не могла быть заполненной никакими внешними формами и его личными качествами. В народе твердо укрепилась уверенность, что занятие престола достигнуто корыстными путями. Убеждение это в народе не могли изменить все стремления Бориса, рассчитанные нередко на большой эффект, направленные на улучшение быта и облегчение участи бедного народа. Во всем, что ни делалось действительно для пользы и блага народа, народ видел корыстное его стремление обеспечить за собою власть и укрепить за собою трон московских царей.
По своим качествам Годунов, по описанию всех его современников, даже его недоброжелателей, был выдающимся человеком и мудрым правителем. Вступая на престол, Годунов имел от роду 46 лет (родился около 1551 года). «Величественный красотою, повелительным видом, смыслом быстрым и глубоким, сладкоречием обольстительным…».
Или как писал не очень любивший Годунова князь Катырев-Ростовский: «Муж зело чуден, в разсуждении ума доволен и сладкоречив, вельми благоверен и нищелюбив и строителен зело, о державе своей попечение имея и многая дивная о себе творяше, едино же имея неисправление и от Бога отлучение – ко врачем сердечное прилежание (как известно, при Борисе находилось шесть иностранных врачей, преимущественно немцев) и ко властолюбию ненасытное желание и на преже бывших ему по убиении имея дерзновение, оттого же возмездие восприятие». (В хронографе, известном под именем Кубасовского. Библиографический словарь. Типография Гл. Управления. Уделов. Изд. 1908 г.)
Однако, какое бы «о державе своей попечение» ни имел и «дивная о себе» ни творил, все это не могло преодолеть недоброжелательства к нему, коренившегося в народном сознании. Вся деятельность Годунова в народной молве принимала совершенно иное толкование. После нашествия на Москву крымского хана Казы-Гирея понесся слух, что Борис, боясь мести за убийство царевича, подвел его сам. У царя Федора родилась дочь Феодосия, – через год умерла, и в Москве говорили, что царскую дочь уморил Борис. Была двоюродная сестра Ивана Грозного, дочь Владимира Андреевича, Марфа, вдова ливонского короля Матнуса, у которой была дочь и умерла, как говорили, насильственной смертью. Семен Бекбулатович, крещеный Касимовский хан, по воле Ивана Грозного носивший звание царя и даже действительно царствовавший некоторое время в Москве, ослеп, в чем также обвиняли Годунова.
По народному известию, Бельский, сосланный Борисом, как будто клялся, что он умертвил царя Иоанна и Федора по научению Бориса. В монологе «Борис Годунов» Пушкиным с изумительной силой и яркостью вложена в уста Бориса характеристика отношения к нему народа. И молва, существовавшая в народе, Борису была известна. Им принимались решительные меры для прекращении враждебных ему слухов. Широко стали поощряться доносы. Первым доносчиком, ставшим известным, был некто Алексинский, сын боярский, сделавший донос на своего крестьянина (слухи ходили среди простого народа), — крестьянина пытали в Москве; он оговорил множество народа; послали сыскивать по городам, много людей перехватили и пытали, кровь невинную проливали; много людей от пыток умерли, иных казнили и язьжи резали. Однако народная молва кровью не заливалась, чем больше лилось крови, тем шире распространялись враждебные Борису слухи. Распространившиеся слухи, вызывали новые доносы. Доносили друг на друга священики, чернецы, пономари, просвирни: жены доносили на мужей, дети на отцов. Доносы превращались в общественную заразу и поощрялись Годуновым. Холопа Бойко, донесшего на своего господина Шестунова, Годунов пожаловал: выставил на площади перед всем народом и объявил, что за его службу и радение царь дает ему поместье и велит ему служить в детях боярских. Это поощрение произвело страшное действие и боярские люди стали умышлять всжий донос над своими боярами. Моральное падение коснулось и высших слоев общества: представители знатнейших родов, князья, потомки Рюрика доносили друг на друга. Но не одно только враждебное чувство было в народе к Борису — он нашел верную опору в среде служащих и купечества. Он был поклонник всего иноземного и при нем было много прибывавших иностранцев, преимущественно немцев, и в угоду царю «старые мужи брады свои состризаху, а иные применяхуся». Вообще, как говорит летописец: «Если бы терн завистной злобы не помрачил его добродетели, то мог бы древним царям уподобиться». Борис Годунов, по примеру Ивана Грозного, стремился к образованною среднего, служилоге класса и в нем хотел иметь опору трона. Но класс этот был еще в зародыше и не мог противостоять враждебно настроенным Годунову классам аристократии и крестьянства. В московской Руси, землевладение было «поместным», и крестьяне, работавшие на земле, имели право ежегодно, весной в Юрьев день, покидать владельца. После овладении Волгой народ двинулся на открывшиеся новые просторы, оставляя старые земли без рабочих рук. Чтобы прекратить уход, Годунов издал указ, запрещавший крестьянам покидать прежних владельцев. Прикрепляя этим декретом крестьян к земле, Годунов ставил их в полную зависимость от земельных владельцев, чем вызвал к себе вражду всей крестьянской стихии.
Copyright © 2024 Your Company Name