Последние сорок лет у нас "дипломируются" только по Мариэтте Омаровне Чудаковой. Как истинный либерал, она всё булгаковедение подмяла под себя и в каждом выступлении перед публикой вспоминает, как открыла Булгакова для всей страны и остального мира.
На самом деле единственной возлюбленной Михаила Булгакова, не считая жён и любовниц, была княгиня Кира Алексеевна Козловская. Она и стала прототипом Маргариты.
Елена из Белой гвардии рыжая, а Маргарита брюнетка, характеры у них тоже разные. Значит у Булгакова было как минимум 2 возлюбленные)
Елена из Белой гвардии рыжая, а Маргарита брюнетка, характеры у них тоже разные. Значит у Булгакова было как минимум 2 возлюбленные
Прототипы там в основном - члены семьи, родственники и знакомые. Алексея Турбина Булгаков писал с самого себя. Отношение Турбина к Елене - чисто родственное.
Елена из Белой гвардии рыжая, а Маргарита брюнетка, характеры у них тоже разные. Значит у Булгакова было как минимум 2 возлюбленные
Прототипы там в основном - члены семьи, родственники и знакомые. Алексея Турбина Булгаков писал с самого себя. Отношение Турбина к Елене - чисто родственное.
Ну может быть, хотя оба образа и Елены и Маргариты идеализированные, что указывает на влюбленность. В энциклопедии написано, что прототипом Елены была кто-то из родственниц писателя.
Как земский врач Михаил Булгаков болел морфинизмом
Во врачебной среде начала XX века существовало мнение, что врач способен при необходимости самостоятельно применить морфий для себя, избегая пагубного пристрастия благодаря своей информированности. Однако практика показала, что мнение это было ошибочным. Михаил Булгаков, автор рассказа «Морфий», более года был морфинистом и только огромным напряжением воли избавился от этой пагубной страсти.
Осенью 1916 г. Михаил Булгаков был призван на военную службу, вызван в Москву и оттуда послан «в распоряжение Смоленского губернатора». Булгаков получил назначение в один из самых глухих уголков Смоленской губернии — в село Никольское Сычевского уезда заведующим 3-м врачебным пунктом. Михаила Афанасьевича сопровождала его жена Татьяна Николаевна Лаппа, не покидавшая его во весь этот период его жизни: ни во время работы в военных госпиталях, ни во все время его службы в земстве.
Татьяне Николаевне так запомнился приезд в Никольское 29 сентября 1916 года: «В Смоленске переночевали и поездом отправились в Сычевку — маленький уездный городишко; там находилось главное управление земскими больницами… Мы пошли в управу… нам дали пару лошадей и пролетку. Была жуткая грязь, 40 верст ехали весь день. Отвратительное впечатление. Грязь бесконечная, и вид такой унылый. В Никольское приехали поздно, никто, конечно, не встречал. Ничего нет, голое место, какие-то деревца… Издали больница видна, дом такой белый и около него флигель, где работники больницы жили, и дом врача специальный. Внизу кухня, столовая, громадная приемная и еще какая-то комната. Туалет внизу был. А вверху кабинет и спальня. Баня была в стороне, ее по-черному топили».
По штату на Никольский врачебный пункт полагалось два врача, но в условиях военного времени Булгаков был здесь единственным доктором. Ему подчинялись три фельдшера и две акушерки. Пункт обслуживал несколько волостей Сычевского уезда с 295 селениями и более чем 37 тысячами жителей. В больнице в Никольском было 24 койки, еще 8 — в инфекционном и 2 — в родильном отделении. В инструментах и лекарствах молодой врач недостатка не испытывал: богатый медицинский инструментарий и библиотеку оставил его предшественник, обрусевший чех Леопольд Леопольдович Смрчек.
В написанных в 20-е годы «Записках юного врача» смоленский период своей биографии Булгаков рисовал в достаточно светлых тонах. Главный герой нес просвещение (правда, не всегда успешно) темным, необразованным крестьянам, исцелял их от недугов, а службу в земстве осознавал как некую высокую миссию. Но такое чувство, скорее всего, появилось уже после связанных с революцией и Гражданской войной крутых перемен в булгаковской судьбе.
Тогда же, в земстве, все представлялось молодому человеку будничным, лишенным романтики. Даже в Вязьме, уездном центре, где с осени 1917 года довелось трудиться Булгакову и где имелось какое-никакое интеллигентное общество, ему оказалось не с кем общаться. Что уж тут говорить о Никольском, от которого до уездного центра Сычевки 35 верст, а до ближайшей железнодорожной станции Ново-Дугинской Николаевской дороги — 20. В этих условиях труд врача наверняка представлялся Булгакову не только тяжелой лямкой, но и единственной отдушиной в уездной глуши. Тут уж не до высоких помыслов о какой-то миссии. И Т. Н. Лаппа в своих воспоминаниях также рисует совсем не идиллическую картину их жизни в Никольском и позднее в Вязьме.
Булгаков стал морфинистом не по собственной прихоти или по «любознательности», а по стечению обстоятельств, причем обстоятельств трагических. Вот что об этом пишет Т. Н. Лаппа: «Привезли ребенка с дифтеритом, и Михаил стал делать трахеотомию. Фельдшер ему помогал, вдруг ему стало дурно. Он говорит: „Я сейчас упаду, Михаил Афанасьевич“. Хорошо, Степанида перехватила крючки, и фельдшер тут же грохнулся. Ну, уж не знаю, как они там выкрутились, а потом Михаил стал пленки из горла отсасывать и говорит: „Знаешь, мне, кажется, пленка в рот попала. Надо сделать прививку“. Я его предупреждала: „Смотри, у тебя губы распухнут, лицо распухнет, зуд будет страшный в руках и ногах“. У меня такое уже было. Но он все равно: „Я сделаю“. И через некоторое время началось: лицо распухает, тело сыпью покрывается, сильнейший зуд. А потом страшные боли в ногах Он не смог вынести. Говорит: „Зови Степаниду“. Я пошла к фельдшерам: „Доктор просит вас, чтобы вы пришли“. Она приходит. Он: „Сейчас же мне принесите, пожалуйста, шприц и морфий“. Степанида принесла морфий, впрыснула ему. Он сразу успокоился и заснул. И ему это очень понравилось. Через некоторое время, как у него вновь неважное состояние было, он опять вызвал фельдшерицу. Она же не может возражать, он же врач… Опять впрыскивает. Но принесла очень мало морфия. Он опять… Вот так это и началось».
Наркомания Булгакова доставила Татьяне Николаевне немало тяжелых минут. Она вспоминала, что когда пробовала отказаться доставлять мужу морфий, он угрожал ей оружием (браунинг Булгакову был положен как сельскому врачу), а однажды чуть не убил, запустив зажженной керосинкой. Персонал Никольской больницы начал догадываться о болезненном пристрастии доктора. Первой заподозрила неладное делавшая Булгакову уколы С. А. Лебедева. Болезнь быстро прогрессировала, по свидетельству Т. Н. Лаппа, к концу своего пребывания в Никольском Михаил Афанасьевич нуждался уже в двух уколах морфия в день. Теперь нередко ему самому приходилось доставать наркотик. Боязнь, что недуг станет известен окружающим, а через них — и земскому начальству, по словам Татьяны Николаевны, послужила главной причиной усилий Булгакова добиться скорейшего перевода из Никольского. Жена надеялась, что переезд из деревенской глуши в город поможет мужу побороть недуг. Вот как описывала она события, связанные с переводом в Вязьму: «Потом он сам уже начал доставать морфий, ездил куда-то. И остальные уже заметили. Он видит, здесь уже больше оставаться нельзя. Надо сматываться отсюда. Он пошел — его не отпускают. Он говорит: „Я не могу там больше, я болен“, — и все такое. А тут как раз в Вязьме врач требовался, и его перевели туда». 20 сентября 1917 года будущий писатель приступил к работе в Вяземской городской земской больнице.
В Вязьме главной проблемой для Булгакова оставался морфинизм. Надежды, что здесь будет не так тоскливо, как в Никольском, судя по всему, не оправдались. Это оказался, по словам Татьяны Николаевны, «такой захолустный город». И первый же день здесь начался с поисков наркотика. Т. Н. Лаппа рассказывала: «Как только проснулись — „иди ищи аптеку". Я пошла, нашла аптеку, приношу ему. Кончилось это — опять надо. Очень быстро он его использовал. Ну, печать у него есть — „иди в другую аптеку, ищи". И вот я в Вязьме так искала, где-то на краю города еще аптека какая-то. Чуть ли не три часа ходила. А он прямо на улице стоит, меня ждет. Он тогда такой страшный был... Вот, помните, его снимок перед смертью? Вот такое у него лицо было. Такой он был жалкий, такой несчастный. И одно меня просил: „Ты только не отдавай меня в больницу". Господи, сколько я его уговаривала, увещевала, развлекала... Хотела все бросить и уехать. Но как посмотрю на него, какой он, — „Как же я его оставлю? Кому он нужен?" Да, это ужасная полоса была...».
Освободиться от военной службы и, как следствие, от работы в земстве, Булгакову удалось лишь в феврале 1918 года. 19 февраля он получил удостоверение «Московского уездного революционного штаба по части запасной», выданное «врачу резерва Михаилу Афанасьевичу Булгакову, уволенному с военной службы по болезни».
Сохранился рассказ Т. Н. Лаппа об обстоятельствах отъезда из Вязьмы: «Я только знаю морфий. Я бегала с утра по всем аптекам в Вязьме, из одной аптеки в другую… Бегала, искала ему морфий. Я ему и говорю: „Знаешь что, надо уезжать отсюда в Киев. Ведь и в больнице уже заметили. Сообщат из аптеки, отнимут у тебя печать, что ты тогда будешь делать?“ В общем, скандалили, скандалили, он поехал в Москву, похлопотал, и его освободили по болезни, сказали: „Хорошо, поезжайте в Киев“. И в феврале мы уехали».
Вероятно, Булгаков надеялся обрести опору в родных стенах. Имея врачебный опыт, он мог рассчитывать на значительные доходы от частной практики в большом городе, особенно с такой популярной тогда специальностью. Не меньшую роль, должно быть, играла мысль, что перемена обстановки, встреча с родными и друзьями, даже киевские театры, помогут избавиться от наркомании.
Конец истории с морфием, в отличие от финала рассказа «Морфий», оказался для Булгакова счастливым. В Киеве, куда он приехал в феврале 1918 года, произошло почти чудо. «В первое время ничего не изменилось, — рассказывает Т. Н. Лаппа, — он по-прежнему употреблял морфий, заставлял меня бегать в аптеку, которая находилась на Владимирской улице, у пожарной каланчи. Там уже начали интересоваться, что это доктор так много выписывает морфия. И он, кажется, испугался, но своего не прекратил и стал посылать меня в другие аптеки.
Мать его, конечно же, ничего не знала об этом. И тогда я обратилась к Ивану Павловичу Воскресенскому (второй муж Варвары Михайловны, матери Булгакова, врач) за помощью. Он посоветовал вводить Михаилу дистиллированную воду. Так я и сделала. Уверена, что Михаил понял, в чем дело, но не подал вида и принял „игру“. Постепенно он избавился от этой страшной привычки. И с тех пор никогда больше не только не принимал морфия, но и никогда не говорил об этом».
Более пространными оказались позднейшие воспоминания Т.Н. Лаппа, зафиксированные Л. К. Паршиным: «Варвара Михайловна сразу заметила: „Что это какой-то Михаил?" Я ей сказала, что он больной и поэтому мы и приехали. Иван Павлович сам заметил и спрашивает как-то: „Что ж это такое?" — „Да вот, — я говорю, — так получилось". — „Надо, конечно, действовать". Сначала я тоже все ходила по аптекам, в одну, в другую, пробовала раз принести вместо морфия дистиллированную воду, так он этот шприц швырнул в меня... Браунинг я у него украла, когда он спал... А потом я сказала: „Знаешь что, больше я в аптеку ходить не буду. Они записали твой адрес". Это я ему наврала, конечно. А он страшно боялся, что придут и заберут у него печать. Ужасно этого боялся. Он же тогда не смог бы практиковать. Он говорит: „Тогда принеси мне опиум". Его тогда в аптеке без рецепта продавали. Он сразу весь пузырек принял. И потом очень мучился с желудком. И вот так постепенно он осознал, что нельзя больше никаких наркотиков применять... Он знал, что это неизлечимо. Вот так это постепенно, постепенно и прошло...»
Сбивчивые и порою наивные рассуждения Татьяны Николаевны, потерявшие со временем остроту и не отражающие внутреннего состояния героя, свидетельствуют о болезни и об исцелении Михаила Булгакова. Конечно, нельзя исключить, что могут обнаружиться и другие воспоминания об этом сложнейшем периоде жизни Булгакова. Кто знает, быть может, со временем будут открыты и свидетельства самого Булгакова. Во всяком случае, сочиненная Булгаковым «Молитва Ивана Русакова» в романе «Белая гвардия» проникнута автобиографической страстностью.
Работа земским врачом в Смоленской губернии впервые познакомила Булгакова с жизнью крестьян, показала не только привлекательные, но и отталкивающие черты народа. Молодого медика и будущего писателя явно тяготила напряженная и изнурительная работа земского врача, особенно в Никольском, но свои обязанности он выполнял добросовестно и доктором оказался хорошим. И все же работу в земстве Булгаков сознавал скорее как труд насильно мобилизованного (так оно и было), а не как труд по призванию. Возможно, уже тогда он думал о Чехове и Вересаеве, для которых медицина стала в конечном счете одним из истоков литературного творчества. Друзей в деревенской и уездной глуши у него не оказалось, и их место заняли книги, ставшие едва ли не единственной отдушиной. Другой, по-настоящему опасной отдушиной стал морфинизм. И именно он странным для непосвященных образом послужил толчком к началу серьезного, осознанного литературного творчества. Несмотря на сложное положение, в которое молодого врача поставила наркомания, в нем все более укреплялась вера в свое литературное призвание.
«Мастер и Маргарита» – один из самых загадочных романов мировой литературы. Вот уже более полувека его читают и перечитывают, изучают, разбирают и собирают заново, но тайн и возможных интерпретаций не становится меньше.
Для такой книги необходим путеводитель или хотя бы несколько подсказок. Поэтому мы решили дать вам семь – магическое число и как раз соответствует мистической атмосфере романа – ключей к его пониманию.
1. Вездесущий Фауст
Известно, что для «Мастера и Маргариты» Булгаков пользовался разными источниками, но вдохновение он, судя по всему, черпал из «Фауста» Гете. Об этом говорит уже цитата в эпиграфе. Именно из трагедии немецкого классика в роман пришел Воланд. В нем угадываются многие черты фаустовского Мефистофеля, но самый веский аргумент исследователей – Мефистофель у Гете во время Вальпургиевой ночи, которая ну очень напоминает Великий Бал, называет себя юнкером (или дворянином) Воландом. Невозможное совпадение.
Фауст и Мефистофель. Иллюстратор: Э.Делакруа
Еще один образ Гете, который мог вдохновить Булгакова – Гретхен. По сюжету, она забеременела от Фауста, а когда он ее бросил, утопила своего новорожденного ребенка. В «Мастере и Маргарите» Гретхен предстает как Фрида. Маргарита встречает ее на балу у Воланда и жалеет.
Роман Булгакова имел несколько редакций. Среди вариантов названий первой версии были «Гастроль Воланда» и «Жонглер с копытом». Позже Булгаков писал, что «бросил в печку черновик романа о дьяволе». Очевидно, что изначально повествование строилось вокруг Воланда, и лишь потом в книге нашлось место для истории Мастера и Маргариты. Между прочим, сначала этих персонажей звали Фауст и Маргарита (то есть, та самая Гретхен).
2. Неклассический Воланд
Говорят, Воланд – пример классического Сатаны, однако внимательному читателю, знакомому с литературой о дьявольских силах, сложно с этим согласиться. В романе присутствует множество иудео-христианских элементов, но в то же время его мир не соответствует представлениям этих религий.
Воланд, в отличие от Сатаны, не столько коварный искуситель, сколько судья, надзиратель за порядком, ну и немного игрок. Он вполне себе честен и справедлив. Обличает человеческие пороки – да. Соблазняет, вредит, тянет человечество во тьму, как это делает по христианским представлениям Дьявол? Нет, скорее наоборот. Если бы Сатана, непримиримый противник всего благого, прочел «Мастера и Маргариту», он наверняка подумал, что вот как раз так делать не надо.
3. Дьявольская свита
Свита Воланда – замечательное собрание самых ярких персонажей романа. Один Бегемот чего стоит! И у каждого из них есть своеобразный фон, без которого восприятие будет неполным.
Так, Азазелло, не в пример более агрессивный, чем его господин, взят прямиком из образа Азазеля – демона пустыни, с которым связано множество иудейских преданий. В древних мифах это падший ангел, гордый, безрассудно смелый, коварный и озлобленный.
Оборотень Бегемот, шут Воланда, тоже намекает на иудейскую мифологию, где под этим именем обозначают демона плотских желаний. Средневековые демонологи считали, что он может принимать любую форму. Проглядывается здесь и своеобразная игра слов: на иврите «бехема» означает «животное», а, как мы помним, Бегемот замечательно себя чувствует в образе кота.
Коровьев, он же рыцарь Фагот – самая загадочная фигура в этой компании. Некоторые исследователи считают, что его имя образовано от названия духового музыкального инструмента и намекает на то, что до падения он принадлежал к чину ангелов, воспевающих величие Бога.
4. Нехорошая квартира и очистительный огонь
Вокруг нехорошей квартиры №50, в которой селится Воланд со своей свитой, сплетаются две зловещие атмосферы: одна мистическая, другая реальная. Приход Воланда как бы завершает историю проклятого места, откуда, по слухам, бесследно исчезали люди. Но что случилось до его визита?
Тема исчезновений для времени Булгакова как нельзя актуальна – внезапные аресты были явлением вполне обыденным, человек запросто мог выйти ненадолго из дома и кануть в Лету. Таким образом получается, что дьявольские дела творят сами люди, причем успешнее Воланда.
Считается, что прототипом для нехорошей квартиры послужило первое московское жилье Булгакова в доме №10 на Большой Садовой улице. Дом был не устроен, и писатель не раз называл его проклятым. В романе квартира сгорает вместе с домом, то есть ее темная история завершается – и это снова возвращает нас к тому, что Воланд и его свита выполняют скорее судебную, очистительную функцию.
Кстати, это далеко не единственный пожар в романе. Булгаков признавался, что очень любил огонь за его беспристрастность, ведь он сжигает все, что ему ни бросишь.
5. Временные параллели
Во времени действия романа тоже сплелись мистическая составляющая и печальная советская реальность.
В ранней редакции романа Булгаков привязывал события к июню, вероятно, надеясь сделать так, чтобы его развязка выпадала на День Вознесения Господня. Потом писатель передумал и связал обе линии Страстной неделей, предшествующей Пасхе.
Воланд прибывает в Москву 1 мая, в один из самых громких советских праздников, и одновременно – в Страстную среду. Она выпадала на 1 мая в 1929 году, и это горько-ироничное совпадение не раз подчеркивалось современниками. Эта дата стала для Булгакова отправной по многим причинам.
1929 год Сталин назвал «годом великого перелома». Примерно в то же время запретили пьесы Булгакова, и тогда же он познакомился со своей будущей женой Еленой, рядом с которой и завершит свою жизнь. Наконец, в 1928-1929 годах Булгаков задумал и начал писать первый вариант «Мастера и Маргариты» – правда, еще без Мастера и Маргариты. Вот уж действительно великий перелом…
6. Королева Марго
Образ Маргариты, которую Коровьев называет прапрапраправнучкой французской королевы – собирательный, в нем можно найти множество любопытных отсылок. Некоторые исследователи видят в ней Маргариту Наваррскую, одну из первых женщин-писательниц Франции, автора знаменитого «Гептамерона».
Прослеживаются черты и Маргариты де Валуа, также известной как Королева Марго. На балу Маргариту Булгакова так и назвали, а заодно и упомянули «кровавую свадьбу» – прямой намек на Варфоломеевскую ночь, резню, которая случилась в ночь свадьбы Королевы Марго.
У обеих королев-Маргарит была непростая судьба, обе любили литературу и запомнились миру как покровительницы писателей – не такой ли была Маргарита для своего Мастера?
Запечатлелись в персонаже и знакомые Булгакова. Традиционно считается, что наибольшее влияние на ее образ оказала Елена Булгакова, третья жена писателя, которую он называл «своей Маргаритой». Она полностью посвятила себя мужу и его работе, и именно она доработала роман после его смерти.
7. Долгий путь
Судьба романа не менее сложна и символична, чем его содержание. Несколько редакций, сожженные рукописи и, наконец, трагичный финал: последний вариант, который Булгаков начал в 1937 году, остался незаконченным. В самом упорстве писателя тоже есть нечто мистическое. Почему роман не давал ему покоя и всегда возвращался к нему, словно неизбежное проклятие?
Уже будучи тяжело больным, Булгаков продолжал работать над книгой, постоянно что-то менял, убирал, добавлял. Его последняя правка стала пророческой: «Так это, стало быть, литераторы за гробом идут?» Он внес ее 13 февраля. 10 марта Булгаков скончался, оставив после себя горы бумаг, которые спустя годы соединятся в роман и откроют читателям непревзойденный шедевр мистической прозы.
соединятся в роман и откроют читателям непревзойденный шедевр мистической прозы.
Спасибо ув-й г-н ddd за эту попытку субъективного анализа моего любимого, наряду с "Золотым телёнком", романа. Жаль, правда, что автор его остался для нас неизвестен, а то можно было-бы поспорить с его определениями, но раз Вы эту статью опубликовали, то выскажу свои сомнения Вам. Я не разделяю широко рапространённое определение "Мастера и Маргариты" как произведение "мистической прозы" - это жёсткая сатира на действительность с изрядной долей достижений русской теологии начала 20 века. Я верю Булгаковской версии жизни Христа больше чем Новому завету, но не это главное в романе, а анализ атмосферы русского общества конца 20-х - 30-х гг., его господствующих фантазий и надежд. Кое-что и я в своей жизни застал из этой атмосферы в 50-х гг., а потом в 90-х...
В данном случае г-н Шутофф прав. Булгаков не обладал глубокими познаниями в истории, религии и эзотерике. При написании романа он в основном пользовался Брокгаузом и Эфроном. Перед нами не мистический трактат, а оригинальное (особенно по сравнению с той мурой, которая писалась и публиковалась в совке) художественное произведение, главной идеей которого является разочарование автора в кошмарной советской действительности.
Булгакова полюбили в СССР за его нонкомформизм. Он не был героем, мечтал о признании, успехе и богатстве, но не смог заставить себя писать сервильные подобострастные литературные поделки, необходимые в 30-е годы для выживания писателя. Булгаков великий писатель по сравнению с литературой соцреализма, но если бы он писал до революции, то возможно ничем бы среди других писателей и не выделялся. Приключенческой и мистической литературы тогда было предостаточно.
Воланд прибывает в Москву 1 мая, в один из самых громких советских праздников, и одновременно – в Страстную среду. Она выпадала на 1 мая в 1929 году, и это горько-ироничное совпадение не раз подчеркивалось современниками. Эта дата стала для Булгакова отправной по многим причинам. 1929 год Сталин назвал «годом великого перелома». Примерно в то же время запретили пьесы Булгакова, и тогда же он познакомился со своей будущей женой Еленой, рядом с которой и завершит свою жизнь. Наконец, в 1928-1929 годах Булгаков задумал и начал писать первый вариант «Мастера и Маргариты» – правда, еще без Мастера и Маргариты. Вот уж действительно великий перелом…
Всё это чушь на постном масле. В романе даны два чётких указания на время действия. Только что построен Дом писателей в Лаврушинском и упомянут Первый съезд архитекторов. То и другое - это 1937 год. Только слепой не видит этих указаний.
это жёсткая сатира на действительность
Абсолютно верно! Булгаков стал переписывать главу "Великий бал сатаны" в 1938 году, после того, как осудили его коллег по прежней профессии - за умерщвление Горького, Куйбышева и Менжинского. Так среди гостей бала появились узнаваемые лица - одновременно жертвы и палачи, все энкавэдэшники. А в Воланде нетрудно увидеть Сталина.
Источником вдохновения при описании бала сатаны были дипломатические приемы, куда некоторое время Булгакова с третьей женой допускали. Там присутствовали иностранцы и видные советские деятели.
Из дневника Елены Сергеевны. Читаем запись от 28 февраля 1938 года: «Сегодня в газетах сообщение о том, что 2 марта в открытом суде (в Военной коллегии Верховного суда) будет слушаться дело Бухарина, Рыкова, Ягоды и других (в том числе профессора Плетнева). В частности, Плетнёв, Левин, Казаков и Виноградов (доктора) обвиняются в злодейском умерщвлении Горького, Менжинского и Куйбышева».
И ровно через день: «У М. А. установилось название для романа – "Мастер и Маргарита". Надежды на напечатание его – нет. И все же М. А. правит его, гонит вперед, в марте хочет кончить. Работает по ночам… Гонит вперёд, в марте хочет кончить!»
Кого же Булгаков зашифровал в персонажах гостей бала Сатаны?
Главный кандидат на место графа Роберта – это на самом деле Роберт Эйдеман, бывший прапорщик царской армии, комкор, соратник Тухачевского и председатель Центрального совета Осоавиахима СССР с 1932 года. Один из будущих фигурантов дела о военно-фашистском заговоре, по мнению Лидии Норд, отличился тем, что отказался от встречи с Тухачевским после то-го, как тот попал в опалу. Выходит, что не только участник заговора, но ещё и трус, предатель. Известно также, что при подавлении контрреволюционных выступлений на Украине он не гнушался взятием заложников и расстрелом «классово чуждых» и «сочувствующих».
На роль императора Рудольфа подходит Рудольф Петерсон, с 1920 по 1935 год бессменный комендант Кремля, а позже – заместитель командующего Киевским военным округом. В апреле 1937 года Петерсон был арестован за участие в «антисоветской террористической организации» и обвинён в подготовке заговора.
Наиболее подходящей фигурой на роль господина Жака является Яков Агранов, в апреле 1937 года замнаркома и началь-ник отдела НКВД. Агранов имел репутацию «специалиста по интеллигенции» и потому мог вызвать особую ненависть у Булга-кова. Недюжинные способности психолога и инквизитора Агра-нов проявил в деле, по которому был расстрелян Николай Гумилев, а также при расследовании обстоятельств Кронштадтского мятежа. Причастен он и к гибели экономистов Николая Кондратьева и Александра Чаянова. Но в 1938 году Агранов был объяв-лен «врагом народа» и расстрелян.
Ещё парочка гостей бала: «Да это кто-то новенький, – говорил Коровьев, щурясь сквозь стеклышко, – ах да, да. Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом».
Теперь читаем, какие обвинения выдвинул на следствии против бывшего своего начальника Генриха Ягоды его личный секретарь Павел Буланов:
«Когда он был снят с должности наркома внутренних дел, он...дал мне лично прямое распоряжение подготовить яд, а именно взять ртуть и растворить её кислотой... Помню, что он предупреждал против серной кислоты, против ожогов... Опрыскивание кабинета, в ко-тором должен был сидеть Ежов, и прилегающих к нему комнат… бы-ло произведено... в присутствии меня и Ягоды».
Ещё один персонаж – Гай Кесарь Калигула. Гай – начальник Особого отдела НКВД в 1936 году Марк Исаевич Гай (Штоклянд)..
Самая успешная пьеса Булгакова Дни Турбиных была возобновлена в 32 г. Вообще Булгакова не публиковали и не ставили не из-за каких-то сатанинских козней, а потому что его произведения совершенно не соответствовали требованиям советской критики и идеологии. Всесильный Сталин пытался помочь писателю, но и он не мог идти против правил, обязательных для всех.
Сталин пытался помочь писателю, но и он не мог идти против правил, обязательных для всех.
Сталин не очень-то старался помочь. Но он не мог отправить в каталажку автора пьесы "Дни Турбиных", которая ему нравилась. Более 800 спектаклей! Нельзя же всё это отменить и заявить, что автор - антисоветчик.
Сталин пытался помочь писателю, но и он не мог идти против правил, обязательных для всех.
Сталин не очень-то старался помочь. Но он не мог отправить в каталажку автора пьесы "Дни Турбиных", которая ему нравилась. Более 800 спектаклей! Нельзя же всё это отменить и заявить, что автор - антисоветчик.
В каталажку-то он как раз мог отправить, многие писатели были репрессированы - А.Веселый, Пильняк, Бабель, Мандельштам. Дело в том, что Булгаков почему-то очень надеялся, что Сталин ему поможет, он много раз писал ему письма, даже сочинил пьесу Батум. И видимо Сталин действительно был тронут таким доверием - он как-то оберегал Булгакова, ведь той враждебной критики, которой подвергался писатель, было вполне достаточно для ареста.
Пьеса Дни Турбиных настолько нравилась Сталину, что он защищал ее даже на уровне Политбюро. Бравым партийным функционерам было совершенно непонятно, зачем показывать белогвардейские оргии на сцене совтеатра. Были очень недовольны украинцы за неприглядный образ петлюровцев. Тем не менее Сталин настоял на своем - пьеса шла в СССР и даже заграницей (за это тоже вполне могли посадить). Видимо вождь был не прочь представить себя в роли короля-солнца, покровительствующего изящным искусствам).
При этом Сталин как бы немного стеснялся своего либерализма и даже оправдывался - дескать в пьесе показано, что даже отпетые белогвардейцы признают мощь большевиков. Он писал - «Наша сила в том, что мы и Мандельштама, как потом и Булгакова, заставили работать на нас».
булгаков, патриаршие и 1 еще...
Copyright © 2024 Your Company Name
