В другом рассказе Плутарха говорится о том, что родственник Катона водил его в дом Суллы, чтобы обеспечить покровительство диктатора. Маленький Катон спросил, что означают казни и пытки, производившиеся прямо в доме Суллы? Родственник ответил, что это невинные люди, жертвы политического террора. Катон воскликнул - почему же ты не дал мне меч, чтобы я убил тирана и освободил родину?
Сулла очень любил театр. От зрелищ и ежедневной диктовки мемуаров его не отвлекала даже страшная болезнь. Медики до сих пор спорят о ней: уж больно ужасными выглядят описания современников. Те, кто общался с Суллой в последние месяцы его жизни, рассказывали, что он гнил заживо. Тело его покрывала шевелящаяся масса вшей, от которых не спасали даже регулярные ванны с благовониями. Плутарх писал, что несколько слуг днём и ночью снимали с самого могущественного человека Рима насекомых-паразитов, но мерзкие твари всё равно копошились в его одежде, постели и еде. Помимо вшей Сулла очень страдал и от внутренних язв.
В 78 году до нашей эры в поместье Суллы привезли некоего Грания, который брал деньги в долг у казны и не вернул. Бывший диктатор не отказывал себе в удовольствии по-прежнему вершить суд и приказал задушить незадачливого должника. Во время казни Сулла вдруг закричал от страшной боли, у него пошла горлом кровь, и он умер одновременно с Гранием.
Италия погрузилась в траур. Плутарх уверяет, что тело диктатора его легионеры пронесли через всю страну. Однако, учитывая, что Сулла начал гнить еще при жизни, верится в это с трудом. В Риме трупу были отданы царские почести: тело на золотых носилках в сопровождении огромной толпы пронесли через весь город, кремировали на огромном костре, а урну с прахом захоронили на Марсовом поле рядом с могилами древних царей. Надпись на своём надгробии заблаговременно составил сам покойный: «Здесь лежит человек, который более чем кто-либо из других смертных, сделал добра своим друзьям и зла врагам».
И Сулла, распалявшийся гневом на высокопоставленных людей, на целые города, спокойно выносил ругань мальчика
Такое равнодушие объясняется тем, что Сулла приписывал свой успех не собственным талантам, а удаче и покровительству богов. Сулла именовал себя Феликс - счастливчик и не обижался, если критики объясняли его достижения везением.
Мартынов А.С. «Болезнь Суллы» (Загадка смерти римского диктатора в античной литературной традиции) // Медицина в художественных образах. Статьи. Донецк, 2007. Вып. 5. С. 36–44.
Пока Сулла находился в Италии, союзники по понятным причинам ничего не предпринимали. Но как только грозный проконсул не столько по настоянию консула Цинны, сколько ввиду серьезного положения дел на Востоке, отплыл из Италии, Цинна, поддерживаемый большинством коллегии трибунов, предложил законы, которые входили в план оппозиции, как ответ на сулланскую реставрацию 666 г. [88 г.]. с.288 В этих законах заключалось равноправие для новых граждан и вольноотпущенников, как это предложил Сульпиций, и восстановление в правах тех, кто был объявлен вне закона после подавления революции Сульпиция. Новые граждане массами стекались в столицу, чтобы вместе с вольноотпущенниками напугать противников, а в случае надобности принудить их силой. Однако правительственная партия твердо решила не уступать. Один консул стоял против другого, Гней Октавий против Луция Цинны, трибун против трибуна. В день голосования обе партии прибыли на форум большей частью вооруженными. Трибуны сенатской партии заявили интерцессию. Когда на самой ораторской трибуне противники обнажили против них мечи, Октавий ответил насилием на насилие.
Сомкнутые ряды вооруженных сторонников Октавия не только очистили Священную улицу и форум, но учинили в собравшейся толпе свирепую резню, несмотря на приказы своего вождя, более доступного чувству человеколюбия. В этот «день Октавия» форум был залит потоками крови в такой мере, как этого не бывало ни прежде, ни впоследствии. Число трупов определяли в десять тысяч. Цинна обратился к рабам с призывом, чтобы они своим участием в борьбе завоевали себе свободу. Однако его призыв не увенчался 224 успехом, точно так же как год тому назад призыв Мария. Вождям движения оставалось только спасаться бегством. По закону, против вождей заговора нельзя было применить дальнейших мер, пока не истечет годичный срок их должности. Однако какой-то пророк, надо думать, скорее из преданности правительству, нежели в религиозном экстазе, предсказал, что изгнание консула Цинны и шести народных трибунов, стоявших на его стороне, вернет стране мир и спокойствие. Следуя не конституции, а божескому указанию, так удачно подслушанному пророком, сенат отрешил Цинну от консульства, выбрал на его место Луция Корнелия Мерулу и объявил вне закона бежавших главарей. Казалось, весь кризис кончится тем, что в Нумидии окажется еще несколько человек, оказавшихся за бортом.
Не подлежит сомнению, что движение на этом и закончилось бы, если бы не следующие два обстоятельства. Сенат в своей обычной дряблости не заставил беглецов немедленно покинуть Италию, и эти беглецы получили возможность выступить в роли борцов за эмансипацию новых граждан и, так сказать, возобновить восстание италиков в своих интересах. Не встречая никаких препятствий, они появились в Тибуре, в Пренесте, во всех значительных городах Лация и Кампании, населению которых были предоставлены права граждан. Они везде требовали денег и солдат на общее дело и везде получали их. Получив эти подкрепления, они подошли к армии, осаждавшей Нолу. с.289 В те времена армии были настроены демократически и революционно, если вожди не умели привязать их к себе своей импонирующей личностью. Речи бежавших из Рима магистратов, — некоторые, как то: Цинна и Серторий, к тому же имели хорошую репутацию у солдат по последним походам, — произвели сильное впечатление. Противоконституционное низложение популярного консула, нарушение сенатом прав суверенного народа произвели впечатление на солдат, а золото консула, или, точнее, новых граждан, убедило офицеров, что конституция действительно была нарушена. Армия, стоявшая в Кампании, признала Цинну консулом, и каждый принес ему присягу в верности. Эта армия стала основным ядром, к которому стекались новые толпы из среды новых граждан и даже от союзнических городов. В скором времени из Кампании двинулись по направлению к столице большие толпы, состоявшие, главным образом, из новобранцев. Другие толпы двигались к столице с севера. По призыву Цинны прошлогодние изгнанники высадились на этрусском побережье у Теламона.
Среди людей, не принадлежавших ни к безусловным сторонникам, ни к открытым противникам сулланской конституции, никто не привлекал на себя в такой мере внимание толпы, как молодой Гней Помпей, которому в момент смерти Суллы было лишь 28 лет (род. 29 сентября 648 г. [106 г.]). Эта популярность была несчастьем как для почитаемого, так и для его почитателей, но она была вполне понятна. Здоровый душой и телом, отличный гимнаст, еще в бытность обер-офицером состязавшийся со своими солдатами 12 в прыжках, беге и поднятии тяжестей, выносливый и ловкий наездник и фехтовальщик, дерзкий партизан, этот молодой человек стал императором и триумфатором в таком возрасте, когда для него еще закрыты были государственные должности и сенат. В глазах общественного мнения он занимал первое место после Суллы и получил даже от этого беспечного, отчасти признательного и отчасти иронизировавшего над ним правителя прозвание «Великого». К несчастью, дарования его совершенно не соответствовали этим успехам. Это был не плохой и не бездарный, но совершенно заурядный человек. Природа создала его хорошим вахмистром, а обстоятельства заставили его стать полководцем и государственным деятелем. Превосходный солдат, осторожный, храбрый и опытный, он, однако, и в качестве военного не обнаруживал никаких особых способностей; в качестве полководца же он, как и во всем остальном, отличался осторожностью, граничившей с трусостью, и, по возможности, наносил решительный удар, лишь обеспечив себе огромное превосходство над неприятелем. Дюжинным по тому времени было и его образование, но, будучи всецело солдатом, он не преминул, прибыв на Родос, по обязанности выслушать и одарить тамошних ораторов. Честность его была честностью богатого человека, разумно ведущего свое хозяйство на свои значительные унаследованные и приобретенные средства. Он не брезгал добыванием денег свойственными сенаторскому кругу средствами, но он был достаточно рассудителен и богат, чтобы не подвергать себя ради этого большим опасностям и не навлекать на себя бесчестие. Распространенные среди его современников пороки больше его собственной добродетели создали ему — относительно, правда, обоснованную — репутацию честности и бескорыстия. Его «честное лицо» почти вошло в пословицу; еще и после смерти он продолжал считаться достойным и нравственным человеком. В действительности он был хорошим соседом, не расширявшим по возмутительному обычаю сильных людей того времени своих владений за счет мелких соседей путем принудительных покупок или еще худшими средствами, а в семейной жизни он был привязан к своей жене и детям. Далее, ему делает честь, что он первый отказался от варварского обычая казнить неприятельских царей и полководцев после с.14 прохождения их в триумфе. Однако это не помешало ему развестись по приказу его господина и повелителя Суллы с любимой женой, потому что она принадлежала к объявленному вне закона роду, и с величайшим душевным спокойствием по знаку того же повелителя приказывать казнить в своем присутствии людей, помогавших ему в тяжелое время. Он не был жесток, как его упрекали, а — что, быть может, еще хуже — бесстрастен и холоден к добру и злу. В разгаре боя он смело смотрел в глаза врагу, а в мирной жизни это был застенчивый человек, у которого по малейшему поводу лицо заливалось краской; не чужд был смущения, когда ему приходилось говорить публично, и вообще был в обращении угловат, неповоротлив и неловок. При всем его надменном упрямстве он был, как часто бывает с людьми, подчеркивающими свою самостоятельность, послушным орудием в руках тех, кто умел к нему подойти, а именно, его вольноотпущенников и клиентов, так как он не боялся, что они станут командовать им. Меньше всего он был государственным деятелем. Не отдававший себе отчета в своих целях, не умевший выбирать средства, близорукий и беспомощный в серьезных и несерьезных случаях, он 13 скрывал свою нерешительность и неуверенность под торжественным молчанием и, считая себя очень тонким, лишь обманывал самого себя, когда хотел обмануть других. Благодаря занимаемому им военному посту и его связям в родном краю он почти без всяких усилий стал центром значительной и преданной ему партии, при помощи которой можно было бы совершать великие дела. Но Помпей был во всех отношениях не способен руководить партией и сплотить ее; если же она оставалась сплоченной, то это также происходило помимо него, в силу сложившихся обстоятельств. В этом, как и в других отношениях, он напоминает Мария, но Марий с его мужицки грубой, чувственно страстной натурой не был все же так невыносим, как этот самый скучный и неуклюжий из всех претендентов в великие люди. Политическое положение его было фальшиво. Став офицером Суллы, он был обязан поддерживать реставрированный порядок, но, тем не менее, опять оказался в оппозиции как лично против Суллы, так и против всего сенаторского правительства. Род Помпеев, едва лишь за 60 лет до этого внесенный в консульские списки, был в глазах аристократии еще отнюдь неполноценным, к тому же отец Помпея занимал очень неблаговидную двойственную позицию по отношению к сенату, и сам он некогда находился в рядах сторонников Цинны, — об этом не говорили, но этого и не забывали. Выдающееся положение, достигнутое Помпеем при Сулле, в такой же мере привело его к внутреннему расхождению с аристократией, в какой он внешне был с нею связан. Та быстрота и легкость, с которой Помпей вознесся на вершину славы, вскружила голову этому недалекому человеку. Словно желая высмеять свою черствую прозаическую натуру параллелью с самым поэтическим из всех героев, он стал сравнивать с.15 себя с Александром Македонским и считал, что ему не пристало быть лишь одним из пятисот римских сенаторов. В действительности никто так не годился для роли одного из звеньев аристократического правительственного механизма, как он. Исполненная достоинства наружность Помпея, его торжественные манеры, его личная храбрость, его безупречная частная жизнь и отсутствие инициативы позволили бы ему — родись он на двести лет раньше — занять почетное место наряду с Квинтом Максимом и Публием Децием. Эта истинно оптиматская и истинно римская посредственность немало способствовала упрочению внутренней симпатии, всегда существовавшей между Помпеем и массой граждан и сенатом. Но даже и в его время для него нашлась бы ясно очерченная и почетная роль, если бы он согласился быть полководцем сената, для чего он был как бы создан. Но этого ему было недостаточно, и он оказался в ложном положении человека, желающего быть не тем, чем он может быть. Он всегда стремился к исключительному положению в государстве, а когда это положение представилось ему, он не мог решиться занять его. Он приходил в глубокое раздражение, когда люди и законы не склонялись безусловно перед его волей, но в то же время он со скромностью, и не только притворной, повсюду выступал в качестве одного из равноправных граждан и дрожал даже перед мыслью о нарушении закона. Таким образом, его бурная жизнь безрадостно протекала в постоянных внутренних противоречиях; он всегда был в конфликте с олигархией и вместе с тем оставался ее послушным слугой; всегда снедаемый честолюбием, он пугался своих собственных целей.
Пока в Испании шла война, в Риме в начале 79 года до н.э. Сулла неожиданно для всех сложил с себя власть и в качестве частного лица уехал на свою виллу в Кампанию. Здесь в следующем году он умер от вшивой болезни. Смерть Суллы спровоцировала раскол в римском обществе. Один из консулов 78 года до н.э., Марк Эмилий Лепид, выступил в сенате с проектом осуждения его действий и одновременно инициировал программу обширных преобразований, включавших амнистию жертв репрессий, восстановление их собственности, возвращение италикам отторгнутых у них земель, возвращение прав народных трибунов и т.д. После жарких дебатов в сенате и кровавых беспорядков на улицах Рима возобладала точка зрения сподвижников умершего диктатора, которых сплотил вокруг себя консул Квинт Лутаций Катулл. Тело Суллы с большим торжеством было доставлено в Рим и захоронено с почестями на Марсовом поле.
Но Лепид отнюдь не собирался оставлять свои попытки. Его инициатива вызвала широкие волнения в Италии, где совсем свежими были воспоминания о гражданской войне и терроре. Жители этрусского города Фезулы, земли которых недавно были отданы ветеранам Суллы, с оружием в руках изгнали колонистов и вернули себе свою собственность. Сенат отправил в Этрурию обоих консулов, взяв с них клятвенное обещание воздержаться от военных действий друг против друга. Лепид с самого начала фактически отстранился от выполнения возложенной на него задачи, расположился в Этрурии и начал массово записывать в свою армию стекавшихся к нему добровольцев из италиков. Эти действия встревожили сенат, который в конце года предложил Лепиду распустить своих воинов и вернуться в Рим для проведения выборов. Лепид явиться на вызов отказался. К нему примкнули и другие сторонники преобразований, включая Марка Юния Брута, командовавшего войсками в Цизальпинской Галлии, Марка Перперну, набравшего в Лигурии собственные отряды, и родного сына Лепида, усыновлённого Луцием Корнелием Сципионом Азиагеном.
Некоторые сенаторы призывали к переговорам с Лепидом. Но Катулл во главе своей партии в начале 77 года до н.э. провёл решение, объявлявшее того врагом отечества. В ответ Лепид с армией двинулся на Рим. Сенат объявил чрезвычайное положение, вручив военное командование Катуллу и Помпею. Решающее сражение произошло близ Рима на Марсовом поле. Лепид потерпел поражение и отступил назад в Этрурию. Сципион Лепидиан с частью его войск закрепился в Альбе, где был осаждён Катуллом.
Тем временем Помпей во главе другой армии нанёс поражение Бруту в Цизальпинской Галлии, осадил его в Мутине, заставил сдаться и казнил, несмотря на обещание сохранить ему жизнь. Так же точно Катулл расправился со Сципионом Лепидианом. Сам Лепид в Лигурии соединился с войсками Марка Перперны и переправился на Сардинию, чтобы отсюда отрезать Рим от поставок хлеба. Наместник Сардинии Гай Валерий Триарий, располагавший лишь ограниченным числом воинов, оказал ему отчаянное сопротивление. Лепид потерпел поражение, был ранен и вскоре умер от болезни. Остатки его армии Перперна на кораблях переправил в Испанию, где примкнул к Серторию.
Перейдем теперь к оценке событий, связанных с развитием другой линии борьбы – борьбы рабов. Конец II и начало I в. до н.э. характеризуются небывалыми по размаху массовыми выступлениями рабов.
Отдельные, разрозненные вспышки движения рабов наблюдались и раньше. О них неоднократно упоминает Тит Ливий. Так, например, в 198 г. на территории Лациума в результате предательства был открыт и подавлен заговор рабов. Около 500 его участников были казнены. В 196 г. в Этрурии произошло настоящее {94} восстание рабов, на подавление которого был направлен легион регулярных войск. В 185 г. в Апулии восстали рабы-пастухи. Движение приобрело, видимо, широкий размах, поскольку претор Постумий приговорил к смертной казни 7 тыс. человек.
Но все эти выступления носили локальный, ограниченный характер. Первая большая рабская война, как ее называли сами древние, вспыхнула в Сицилии, в стране, которая считалась житницей Италии. Но Сицилия имела еще одну особенность: она была страной классического рабовладения. Греческий историк Диодор говорил, что в Сицилии было такое количество рабов, что оно даже людям, знавшим об этом, казалось невероятным и преувеличенным.
Восстание в Сицилии началось в 138 г. и продолжалось до 132 г. Первая вспышка произошла в имении одного крупного рабовладельца, который был известен своим жестоким обращением с рабами. К восставшим примкнули рабы из соседних селений. Затем повстанцы в количестве примерно 400 человек внезапно ворвались в город Энну и овладели им. С этого момента движение приобрело массовый характер.
Во главе восставших оказался талантливый организатор – раб-сириец Евн, который вскоре под именем Антиоха был провозглашен царем, а первое в истории царство рабов – благодаря численному перевесу в нем сирийцев – названо Новосирийским царством. Евн созвал в городе Энне народное собрание, учредил совет из «наиболее выдающихся по уму» участников движения. Вскоре возник второй крупный очаг восстания в юго-западной части Сицилии. Здесь выдвинулся другой вождь – бывший киликийский пастух и пират Клеон. Римляне рассчитывали на раскол движения и вражду двух его вождей, однако Клеон добровольно и по собственной инициативе признал главенство Евна. Оба очага восстания объединились, количество участников движения дошло до 200 тыс., и вся Сицилия оказалась в их власти.
Римлянам пришлось приложить немало усилий для подавления восстания. Первоначально римские войска терпели одно поражение за другим. Только после того, как в Сицилию были направлены консульские армии, удалось – и то из-за предательства – захватить главные укрепленные центры восставших: города {95} Тавромений и Энну. Клеон был убит во время одной из вылазок, а Евн погиб в тюрьме. Сицилийское восстание имело ряд откликов: античные авторы сообщают об отдельных выступлениях рабов в италийских городах, а затем в Аттике и на Делосе.
По свидетельству тех же древних авторов, в 104 г. в Сицилии вспыхнуло новое восстание рабов. Оно продолжалось до 101 г. Поводом к восстанию послужило постановление сената о том, что подданные союзных государств, родившиеся свободными, но затем обращенные в рабство (как правило, из-за долгов!), должны быть освобождены из неволи. Римский претор, управлявший Сицилией, освободил на основе сенатского решения за короткий срок более 800 рабов. Но тут вмешались в дело сицилийские рабовладельцы. Угрозами и подкупом они добились того, что правитель провинции прекратил освобождение рабов. Это и послужило сигналом к восстанию.
Оно началось сразу в нескольких местах. Вскоре выделился центр восстания – город Триокала, где руководство движением взял в свои руки вождь рабов Сальвий. Как раньше Евн, он тоже был провозглашен царем и принял имя Трифона. В Триокале функционировало народное собрание, совет; Трифон появлялся перед народом в сопровождении ликторов.
В ходе восстания возник второй его очаг, но уже в западной части острова, около города Лилибея. Здесь во главе рабов стоял киликиец Афинион, который сначала действовал самостоятельно, но затем добровольно подчинился Трифону. Снова почти весь остров оказался в руках рабов. Их борьба против римских войск была долгой и упорной, и только в 101 г. консул Маний Аквилий, коллега Мария по консулату, опытный полководец, сумел добиться решающей победы. Трифон умер до этого, а Афинион якобы был убит самим Аквилием во время поединка. Таким образом, и второе восстание было подавлено римлянами.
В современной историографии не раз уже отмечалось, что это второе восстание сицилийских рабов – во всяком случае в изложении Диодора – очень похоже на первое. Подобное наблюдение привело к тому, что ряд исследователей считают рассказ о нем лишь дублетом или вариантом описания более раннего выступления рабов. Мы знаем, что прием удвоения событий {96} в античной историографии был довольно распространен. Однако если верно, что сведения, сообщаемые нам Диодором, восходят к другому историку, а именно к Посидонию, то всякие подозрения должны отпасть, ибо Посидоний – современник описываемых событий и потому едва ли бы он рискнул писать о том, чего на самом деле не было. {97}
Утченко С.Л. Цицерон и его время. М.: Мысль, 1972. С. 94–97.
Перейдем теперь к оценке событий, связанных с развитием другой линии борьбы – борьбы рабов.
Рабы играли и другую важную роль - крупные хозяйства, основанные на рабском труде, приводили к разорению свободных крестьян, и способствовали тем самым кризису республики.
История следующей провинции – Сицилии – определяется ее сельскохозяйственной эксплуатацией (свидетельств о событиях на Корсике и Сардинии и организации этих провинций слишком мало для содержательного изложения). После отпадения Сиракуз и их завоевания Римом во время Второй Пунической войны римская администрация на Сицилии не имела соперников. Три сицилийских города заключили договоры с Римом, а пять были объявлены независимыми и свободными от трибута, но остальные платили десятину с сельскохозяйственной продукции в соответствии с порядком, учрежденным некогда Гиероном II Сиракузским. Некоторые земли были конфискованы римским государством, прежде всего плодородное Леонтинское поле (ager Leontinus), и цензоры сдавали их в аренду римлянам, италийцам или сицилийцам. Известно, что в Агригент была выведена колония (в 197 г. до н.э.?), вероятно, из ветеранов. Еще одним ранним свидетельством об италийской иммиграции служит посвящение, поставленное «италиками» («Italicei») в свободном городе Галеса. Однако греческая часть острова оставалась, безусловно, греческой, как доказывает надпись с описанием маршрута феоров (θεωρόι) – священных послов из Дельф13.
В рассматриваемый в настоящем томе период Сицилию сотрясали два восстания рабов (138/137–132 гг. до н.э. и 104–101 гг. до н.э.), интересные не только сами по себе, но ввиду тех социально-экономических условий, которые источники называют среди их причин. Согласно Посидонию14, {39} первое восстание началось из-за некоего грека Дамофила, владельца большого скотоводческого поместья в Энне, который довел рабов до того, что они убили его самого и его жену и подняли общее восстание. Его первым предводителем стал Эвн, сириец из Апамеи, прославившийся как маг и чудотворец: он принял сирийское царское имя Антиох. На юго-западе Сицилии, под Агригентом, появился еще один предводитель рабов, киликиец по имени Клеон. Источники сообщают об огромном множестве восставших – их численность возросла с 20 тыс. до 200 тыс., хотя изначальный отряд Эвна оценивается Посидонием в 6 тыс. человек, а Клеона – в 5 тыс. человек. Утверждается, что до восстания одни из этих рабов были пастухами, а другие, закованные в кандалы, обрабатывали землю. Некоторую поддержку им оказало местное свободное население, обрадовавшееся страданиям богатых, и эти люди оказались страшнее самих рабов, поскольку безудержно грабили и разрушали всё вокруг, тогда как рабы не жгли и не разоряли хозяйства, которые рассчитывали использовать в собственных интересах. С восстанием боролось восемь полководцев, пока, наконец, Марк Перперна и Публий Рупилий не положили ему конец: они взяли Энну и Тавромений, убили Клеона и захватили в плен Эвна.
В 104 г. до н.э. история повторилась. Поводом для восстания стала попытка наместника Нервы выполнить постановление сената (senatus consultum) об освобождении граждан союзных общин, оказавшихся в рабстве в провинциях. Восемьсот человек обрели свободу сразу же, но затем Нерва подвергся давлению местной знати и свернул свою деятельность. После нескольких единичных вспышек недовольства произошло крупное восстание в Гераклее, в котором приняло участие от 2 тыс. до 6 тыс. человек под предводительством флейтиста по имени Сальвий, который играл на женских оргиастических религиозных церемониях и считался провидцем. Он взял себе титул царя и имя Трифон (которое носил предыдущий царь Сирии). На территории Сегесты и Лилибея восстали пастухи, которых возглавил киликиец Афинион, присвоивший себе серебряный скипетр и пурпурное одеяние и коронованный как царь. Как и ранее, к восстанию присоединились свободные бедняки, и их разрушительная ярость контрастировала с заботой Афиниона о том, что он считал своей собственностью. В этот раз города не подвергались опасности, но городских рабов подозревали в намерении присоединиться к восставшим. Претор, сменивший Нерву в 103 г. до н.э., Луций Лукулл, разбил в сражении Трифона и Афиниона, однако последний бежал и продолжил борьбу; лишь через два года он был убит, а его сторонники постепенно истреблены Манием Аквилием. {40}
13 Цицерон. Против Верреса. II.3.13–14; 4.123; 5.56; Цицерон. Филиппики. II.101; Цицерон. Об аграрном законе. II.57; ILLRP 320; Manganaro 1964 (В 197).
14FGrH 87 F 108 = Диодор Сицилийский. XXXIV/XXXV.2.2 сл. Ср.: Флор II.7.4 слл. Vogt 1974 (A 123): 39–92. О втором восстании см.: Диодор Сицилийский. XXXVI.3 слл.; Флор II.7.9 слл. {39}
Линтотт Э. Римская империя и ее проблемы на исходе II в. до н.э. // Кембриджская история древнего мира. Т. 9: Последний век Римской республики, 146–43 гг. до н.э. В 2-х п/т.: П/т. 1 / Под ред. Дж.-А. Крука, Э. Линтотта, Э. Роусон; пер. с англ., предисловие, примечания О.В. Любимовой, С.Э. Таривердиевой. М.: Ладомир, 2020. С. 39–40.
Введение Посидония к рассказу о первом восстании выдержано в строгом морализаторском тоне и прекрасно гармонирует с его общим представлением об упадке, наступившем после разрушения Карфагена вследствие жадности и беззаконий римлян в провинциях. Посидоний сообщает, что богатые землевладельцы Сицилии были в основном римскими всадниками, и приписывает им контроль над правосудием, что для данного {40} периода является анахронизмом. Они будто бы не заботились о том, чтобы одевать и кормить своих многочисленных рабов и тем самым превратили их в разбойников. На самом деле в рассказе Посидония о первом восстании не назван по имени ни один рабовладелец-римлянин, хотя в рассказе о втором восстании упоминаются Публий Клоний, Веттий и братья Варии. Кроме того, описание сицилийского общества у Посидония искажено, поскольку он оставляет без внимания землевладельцев-греков и, особенно, мелких собственников, которые составляли большинство граждан в греческих городах. Однако неверно было бы полностью отбрасывать точку зрения Посидония и утверждать, что это были восстания сицилийских националистов. Восточное происхождение и царские устремления предводителей подтверждают гипотезу, которая, во всяком случае, вполне допустима: многие восставшие рабы (или их предки) были привезены с Востока. Сирийцы считались тупыми, покорными и физически сильными людьми, идеально подходившими для некоторых сельскохозяйственных работ. Бедные сицилийцы приняли участие в восстании, но их вклад был маргинальным и даже противоречил целям лидеров повстанцев. Более того, у нас есть бесспорное свидетельство – современная событиям надпись, в которой магистрат, действовавший в Италии и на Сицилии в конце первого восстания, утверждает, что изловил и вернул владельцам девятьсот семнадцать беглых рабов. Успехи повстанцев на Сицилии словно магнит притягивали рабов с юга Италии, которые пасли там стада или обрабатывали землю15.
Сицилия представляла собой провинцию, где римляне уже прочно обосновались и, как и богатые сицилийцы, управляли крупными поместьями, в которых рабский труд использовался в земледелии и скотоводстве. Эти тенденции не подкосили традиционное греческое общество, но усилили трения между богатыми и бедными, характерные для греческого социума на протяжении веков, и породили недовольство рабов, способное распространиться и на Италию.
15ILLRP 454. Теорию о националистических восстаниях см.: Verbrugghe 1972 (E 30); Verbrugghe 1974 (E 31). {41}
Линтотт Э. Римская империя и ее проблемы на исходе II в. до н.э. // Кембриджская история древнего мира. Т. 9: Последний век Римской республики, 146–43 гг. до н.э. В 2-х п/т.: П/т. 1 / Под ред. Дж.-А. Крука, Э. Линтотта, Э. Роусон; пер. с англ., предисловие, примечания О.В. Любимовой, С.Э. Таривердиевой. М.: Ладомир, 2020. С. 40–41.
Особенно острой ситуация стала к 60-м годам до н.э. Многие пираты осели на острове Сицилия, построив укреплённую базу неподалёку от Сиракуз – оттуда совершались молниеносные набеги на побережье Италии, под угрозу были поставлены римские торговые пути, из-за чего столица Республики столкнулась с критическими перебоями в поставках зерна. Более того, пираты не были Карфагеном, который можно было прийти и разрушить (впрочем, ранее мы говорили, какой ценой Риму обошлись пунические войны) – они представляли собой многочисленные разрозненные отряды, действовавшие по всему Средиземноморскому бассейну, что серьёзно затрудняло любые попытки активного противодействия. Под властью пиратов оказалось более четырёхсот приморских городов, а флот насчитывал тысячи кораблей. Чтобы прекратить бесчинства морских разбойников, Сенат обязан был организовать, а главное профинансировать (в условиях гражданской войны в Риме!) крупную морскую экспедицию.
В 67 г. до н.э. трибун Авл Габиний – верный друг Гнея Помпея – предложил принять специальный закон для борьбы с пиратами. Согласно законодательному проекту, Сенат назначал во главе антипиратской экспедиции (сроком на три года) одного из полководцев, обязанного вести борьбу на море. Командующий римским флотом наделялся чрезвычайными полномочиями с традиционной формулировкой «Пусть консулы примут меры, чтобы государство не претерпело ущерба» – то есть, полномочия были фактически диктаторскими. Цель – установление полного контроля над Средиземным морем, включая прибрежные области на суше. Предусматривалось выделение огромного бюджета на создание и содержание боеспособного флота и поддерживающей его армии.
Армия, с которой Помпей вступил в непростую войну с пиратами, включала 500 кораблей, 120 000 легионеров и 5000 всадников. Было очевидно, что привычная римская тактика ведения войны будет не эффективна против морских разбойников, потому полководец долгое время изучал опыт предшественников – ранее с пиратством успешно боролись карфагеняне и греческие полисы. Наиболее здравой стратегией он считал повсеместное одновременное нападение на пиратские базы, с целью не допустить объединения сил разбойников и не дать им уйти. Помпей условно разделил Средиземноморье на несколько секторов, в каждом из которых должен был командовать один из его легатов с полномочиями претора.
Вся акватория Средиземного моря оказалась под сплошным контролем римского флота. В каждом секторе находилось три-четыре десятка кораблей, основной задачей мобильного отряда была охрана своей территории, а так же зачистка побережий и островов, надзор за торговыми путями и перехват бегущего противника. В отдельный – резервный – отряд Помпей выделил около шестидесяти кораблей с отборными экипажами, чтобы при необходимости нарастить силы в слабом секторе .
Легаты прибыли к берегам назначенных им территорий, операция началась. Сам Помпей лично проинспектировал все участки и координировал деятельность подразделений. В первую он очередь отправился в сорокадневную экспедицию в западное Средиземноморье, где лично проверил состояние и организацию своих флотилий. В те же сорок дней он уложился при следующей инспекции восточной части акватории. Таким образом, менее чем за три месяца была построена система военно-административного контроля над всем Средиземным морем и движением торговых караванов.
Первый результат не заставил долго себя ждать. Оперативное восстановление торговли и поставок в столицу вызвало восхищение, как у народа, уже готового поднять мятеж из-за резкого удорожания продовольствия, так и у римской знати. Снижение цен на рынках высоко подняло престиж Помпея, что, впрочем, входило в его планы – он хотел впоследствии принять участие в консульских выборах.
Удар оказался настолько внезапным и массированным, что пиратские объединения не сумели выстроить хоть какую-то серьёзную оборону. Сначала они хотели разбить флот Помпея в генеральном сражении, а его самого захватить ради огромного выкупа, но слаженность и оперативность действий римского военачальника повергла их в панику. Пираты начали снимать осады с городов и уходить под защиту собственных баз и гаваней. Основные торговые пути охранялись римским флотом с крупными отрядами легионеров на кораблях, выйти в море стало невозможно. Командиры Помпея не сидели сложа руки, постоянно атакуя пиратские отряды и высаживая десанты в районах разбойничьих гнёзд. В течении нескольких недель активность пиратов в центральном и западном Средиземноморье полностью сошла на нет – Помпей и его подчинённые действовали предельно жёстко и беспощадно. Выжившие пираты предпочитали отсиживаться в укромных местах и не попадать под удар римского флота.
Если в западном и центральном Средиземноморье достаточно быстро стало спокойно, восток ещё страдал от пиратов. «Пиратское государство» – Киликия – так и оставалась разбойничьей вотчиной, и сдаваться киликийцы не собирались. Поэтому следующий шаг Помпея в его кампании был очевиден – война с пиратами на востоке. Полководец очень основательно готовился к походу в Киликию. Помимо десанта из пехоты и конницы, он заготовил десятки осадных и штурмовых машин для взятия крепостей – он не сомневался, что война будет долгой и сложной.
Поход Помпея для многих пиратов стал ещё и личным оскорблением, ведь они считали себя не просто разбойниками, а киликийскими деспотами, равными царям Греции. Несколько командиров пиратов решили дать римлянам бой недалеко от своей столицы – Корацезиума. Подробностей этой схватки в исторических хрониках не сохранилось, но известно, что враги Рима были наголову разбиты великолепно обученной римской армией. Остальные пираты, впечатленные мощью легионов, предпочли сохранить свои жизни. Началась волна капитуляций, грозный оплот морских разбойников, десятилетия державших в страхе Средиземное море, пал к ногам римского полководца. Более ста двадцати городов, портов и крепостей признали власть Рима, десять тысяч пиратов либо погибли в боях, либо сдались в плен. Были взяты богатые трофеи: римляне получили корабли, оружие, продовольствие, награбленные ранее сокровища и рабов. С самими пиратами Помпей поступил «жестоко, но справедливо»: наиболее злостные разбойники и вожди были казнены, остальные получили прощение. Не стоит забывать, что многие пополняли ряды пиратов не по доброй воле, а в силу разных обстоятельств – например, после разграбления теми же пиратами прибрежных селений. Зачастую людям приходилось заниматься морским разбоем для получения средств к существованию – Помпей великодушно простил их и даровал землю. Прощённые пираты расселились по Киликии, опустевшей после войн с Митридатом.
Во время кампании произошёл весьма неприятный инцидент. Один из римских командиров – Метелл (родственник Квинта Цецилия Метелла, участвовавшего с Помпеем в Испанской войне), ещё до наделения Помпея чрезвычайными полномочиями, был направлен на Крит для уничтожения базы пиратов. Осада затянулась. Уже после победы Помпея в Киликии жители Крита отправили полководцу гонцов с просьбой защитить их… от римского же командующего Метелла. Поскольку район Крита контролировался лично Помпеем, получилось так, что Метелл осаждал римский остров, населённый пиратами. Помпей попал в совершенно глупую ситуацию, поскольку мог заступиться за врагов Рима, да ещё и лишить Метелла триумфа. Эта история закончилась благополучно – Метелл захватил Крит после длительной осады.
Война с пиратами была завершена быстро и успешно. Залогом успеха послужил не столько перевес сил в пользу римлян, сколько несомненное тактическое и стратегическое превосходство и великолепная организация. Именно в борьбе с пиратами Помпей полностью раскрыл свой талант полководца.
Все эти выступления рабов, включая и оба сицилийских восстания, по своим масштабам и по своему историческому значению, конечно, не могут идти в сравнение с тем грандиозным восстанием, которое развернулось в начале I в. на территории самой Италии и вошло в историю как великое восстание рабов под руководством Спартака.
Это восстание прекрасно изучено в советской историографии. Потому здесь для нас важны в первую очередь оценки и выводы, на фактической же стороне событий мы остановимся самым кратким образом. Восстание Спартака датируют обычно 74 (или 73) – 71 гг. В городе Капуя, в одной из гладиаторских школ, составился заговор, в котором приняло участие около 200 рабов-гладиаторов. Заговор был раскрыт, но группе рабов (около 80 человек) удалось бежать из города. Они обосновались на склонах горы Везувий и выбрали из своей среды трех руководителей: Спартака, Крикса, Эномая.
О последних двух вождях восстания нам ничего не известно. О Спартаке кое-какие биографические данные сохранились. Он происходил, по всей вероятности, из Фракии, служил в римских войсках, затем дезертировал, был схвачен и в наказание отдан в гладиаторы. За храбрость и физическую силу он получил свободу и стал преподавателем фехтования в гладиаторской школе.
Спартак, несомненно, был наиболее выдающимся из этих трех руководителей восстания. Он обладал талантом организатора и военачальника. Его незаурядность признавали еще древние авторы. Плутарх отмечал, что Спартак отличался не только отвагой и физической силой, но по уму и мягкости характера «более походил на образованного эллина, чем на человека его племени»1. Саллюстий характеризовал вождя рабов {97} как человека «выдающегося и физическими силами и духом»1.
В Риме вначале не придали серьезного значения заговору и бегству гладиаторов где-то на юге Италии. Но силы Спартака быстро росли. К нему стали присоединяться другие гладиаторы, беглые рабы, даже обнищавшие крестьяне. В сравнительно короткий срок Спартак собрал и вооружил довольно большое войско.
Тогда против восставших был послан претор Клодий с трехтысячным отрядом. Римские солдаты заняли единственный спуск с горы. Путь рабам, казалось, был отрезан. Но Спартак нашел выход из положения: по его приказу рабы сплели канаты из виноградных лоз и лестницы из ивовых прутьев и при их помощи ночью спустились в тыл врага. Захваченный врасплох отряд Клодия был разгромлен, а вскоре Спартак разбил войско и другого претора – Вариния. После этих успехов на сторону Спартака стали перебегать даже солдаты. Армия восставших насчитывала теперь несколько десятков тысяч человек. Вскоре вся Южная Италия была охвачена восстанием.
Однако в это время среди восставших начались разногласия. Истинная их причина нам неизвестна. Древние историки объясняли эти разногласия тем, что армия Спартака была разноплеменной: в ней были рабы фракийцы, греки, галлы, германцы. Однако все это лишь предположения историков. Достоверно известно только то, что значительная часть восставших во главе со Спартаком направилась к северу Италии, очевидно, с той целью, чтобы, перейдя через Альпы, вернуться на родину – в Галлию и Фракию. От этой основной массы откололись отряды Крикса и Эномая, которые не желали покидать богатую Италию.
В 72 г. сенат выслал против восставших армии обоих консулов. Одному из них удалось в Апулии разбить отряд Крикса, причем сам Крикс пал в бою. Судьба Эномая точно не известна, видимо, он погиб при сходных обстоятельствах. Спартак же продолжал продвигаться к северу Италии. Около города Мутина он одержал блестящую победу над Кассием, бывшим в то время наместником Галлии. Выть может, благодаря этому новому успеху он изменил свои {98} первоначальные намерения, и, хотя теперь, после победы при Мутине, дорога через Альпы лежала открытой, он со всем войском неожиданно повернул обратно в Италию.
Это был момент наивысшего подъема движения. Армия Спартака, как уверяют некоторые древние авторы, выросла до 120 тыс. человек. Победы над отборными римскими легионами воодушевляли восставших. Тем более, что, когда Спартак после Мутины направился в Среднюю Италию, ему удалось в Пицене разбить поочередно армии обоих консулов. В Риме началась паника, какой не бывало со времени нашествия Ганнибала. Сенат направил на борьбу с армией рабов Марка Лициния Красса, который приобрел репутацию способного военачальника еще во время Союзнической войны. Он был поставлен во главе шести легионов и наделен чрезвычайными полномочиями.
Однако и Красс вначале терпел неудачи. Он даже просил сенат прислать ему на помощь войска прославленных полководцев – Лукулла и Помпея. Для поднятия дисциплины среди своих солдат он вынужден был прибегнуть к старинному и жестокому обычаю децимации: крупный отряд его войска, обращенный Спартаком в бегство, был построен, и каждый десятый воин по фронту подвергнут казни на глазах своих товарищей.
Вопреки всем страхам и ожиданиям Спартак не пошел на Рим, но, минуя его, направился в Южную Италию. У него возник план переправы в Сицилию, где он и его войско могли, очевидно, рассчитывать на поддержку и начать новый этап «рабской войны». По некоторым сведениям, Спартак получил обещание от пиратов, находившихся у берегов Южной Италии, обеспечить переправу его войск флотом. Но пираты не выполнили своего обещания, и это сразу ухудшило положение Спартака. Он оказался со своим войском на узком перешейке, а подоспевший сюда Красс приказал прорыть глубокий ров через весь перешеек, дабы запереть и отрезать армию рабов.
Но здесь снова проявились в полном блеске военный талант и находчивость Спартака. В темную, бурную ночь, завалив отдельные участки рва землей, хворостом, трупами людей и павших лошадей, Спартак сумел прорваться и перевести через ров свое войско. {99} Теперь он направился к Брундизию, из гавани которого было легче всего переправиться на Балканский полуостров. В этот напряженный момент от армии Спартака снова откололся крупный отряд, который вскоре был разгромлен римлянами.
Решающее сражение произошло в 71 г. в Апулии. Как рассказывает Плутарх, перед началом боя Спартаку подвели коня, но он, выхватив меч, убил его и сказал, что в случае победы у него не будет недостатка в самых лучших конях, а в случае поражения ему вообще не понадобится конь1. В упорной и кровопролитной битве армия рабов потерпела поражение, сам Спартак, геройски сражаясь, пал на поле боя. Одному крупному отряду рабов удалось прорваться к северу, но здесь его встретил и разгромил Помпей. Впоследствии Помпей хвастливо заявлял, что он таким образом вырвал самые корни «рабской войны». Шесть тысяч рабов были распяты на крестах, расставленных по дороге, ведущей из Капуи – города, где началось восстание, – до Рима. Движение было подавлено, потоплено в крови, но отдельные группы восставших рабов бродили по Италии еще несколько лет. {100}
1Plut., Crass., 8. {97}
1Sall., Hist., (ex Liv. suppl. 95, 2). {98}
1Plut., Crass., 11. {100}
Утченко С.Л. Цицерон и его время. М.: Мысль, 1972. С. 97–100.
В городе Капуя, в одной из гладиаторских школ, составился заговор, в котором приняло участие около 200 рабов-гладиаторов.
О начале восстания Спартака подробно написал философ и богослов из Александрии Синезий Киренский (370-413 гг.). По его словам, причиной заговора гладиаторов стало решение сделать их очистительными жертвами за римский народ. Видимо Лентулу Батиату заплатили хорошие деньги, и он подобрал самых лучших рабов, среди которых оказался и Спартак. Кровавое жертвоприношение должно было свершиться на ближайших гладиаторских играх, что и вынудило невольников организовать побег.
рим, карфаген, ганнибал слоны и 2 еще...
Copyright © 2024 Your Company Name
