Исторический форум: история России, всемирная история

План Дрисского лагеря

Русский лагерь был намечен близ Дриссы на Двине. Пфуль еще в Петербурге посоветовал императору послать с целью выбора места лагеря флигель-адъютанта полковника Вольцогена, очень умного и образованного офицера, который еще до 1806 г. перешел с прусской службы на русскую. Мы не знаем в точности, какие непосредственные инструкции были ему даны, но в результате он не сумел найти на этой местности, правда, очень бедной позициями, другого пункта, кроме как у Дриссы, где небольшая лесная поляна, частью прикрытая болотами, представляла место для лагеря, тыл которого примыкал к Двине. Выгоды расположения здесь заключались в том, что река образовывала вогнутый полукруг, длина хорды которого равнялась часу пути. Перед этой хордой проходил фронт лагеря, имевший форму плоской дуги и опиравшийся обоими концами на реку, протекавшую здесь между песчаными берегами, которые, однако, имели в высоту до 50 футов; на правом берегу реки, выше и ниже фланговых опорных пунктов лагеря, впадало в Двину несколько маленьких речек, среди которых Дрисса - наиболее значительная; они создавали условия для выгодного развертывания и благоприятное поле боя против неприятеля, переправившегося через реку для того, чтобы атаковать лагерь с тыла.

Плоская дуга, очерчивавшая фронт лагеря, была усилена по указаниям самого генерала Пфуля тройным рядом открытых и сомкнутых укреплений, а семь мостов должны были обеспечить отступление. По ту сторону реки не было никаких укреплений. На этом участке Двина, в сущности, представляет незначительную реку, хотя и довольно широкую, но крайне мелкую, так что через нее можно было переправиться даже вброд. Как видно уже с первого взгляда, тактическая сила этого пункта была невелика и сводилась единственно к силе укреплений.

Еще менее надежно было стратегическое положение этого пункта. Дело в том, что Дрисса находится между дорогами, ведущими из Вильно на Петербург и на Москву, т. е. ни на той, ни на другой дороге.

Кратчайшая дорога из Вильно на Петербург проходит через Друю на Двине, а оттуда на Себеж и Псков, а кратчайшая дорога на Москву идет через Витебск. Дрисса находится в четырех милях от первой и в двадцати четырех милях от второй.

Эта неопределенность положения избранной укрепленной позиции особенно не понравилась в Вильно; никто не мог понять, какой смысл этой позиции. По этому поводу автор спросил генерала Пфуля, какой линии отступления предположено вообще держаться: на Москву или на Петербург? На это Пфуль ответил, что это будет зависеть от обстоятельств. Этот ответ отчетливо свидетельствовал об отсутствии ясности мысли и решимости, ибо невозможно ставить решение столь важной альтернативы в зависимость от меняющихся условий обстановки.

Дрисский лагерь с тыла был прикрыт одной лишь рекой, по ту сторону которой не было никаких окопов и даже ни одного населенного пункта, пригодного для обороны; имелся лишь ряд дощатых сараев, в которых были сложены мешки с мукой. Так как переправа через Двину не представляла ни малейшего препятствия, то продовольственные запаси армии, не будучи защищены хотя бы естественными преимуществами местности, все время внушали бы тревогу за их целость.

Таким образом, укрепленная позиция на Дриссе, в сущности, осталась голой идеей, абстракцией: из всех тех требований, которым она должна была отвечать, она не удовлетворила почти ни одному. Плоская дуга фронта, расположенная на ровной местности, окруженная лесом на расстоянии 800 шагов от нее, опирающаяся обоими флангами на реку, которую можно перейти вброд, образует, в сущности, весьма неудобное поле сражения. Далее, это был пункт, расположенный не на прямом пути отступления, и, следовательно, он являлся вырванным из общей системы движения армии и потому предоставлялся самому себе; пункт, расположенный не у моря, не близ крепости, даже не по соседству с настоящим городом (Дрисса представляет собой местечко, состоящее из деревянных построек, и то находится не прямо позади лагеря, а сбоку, в стороне от системы оборонительных сооружений), - такой пункт, конечно, нельзя назвать стратегическим пунктом.

Впрочем, мы не вправе утверждать, что вина этой ошибки лежит на подполковнике Вольцогене. Район был предуказан ему Пфулем, а в этой части Литвы надо благодарить судьбу, если удастся найти в лесах достаточно обширное пространство, чтобы развернуть на нем сколько-нибудь значительную армию.

Итак, эту позицию едва ли можно рассматривать как такую, которая могла бы усилить мощь вооруженных сил. В сущности, это была лишь игра мыслей Пфуля, лишенная всякого реального содержания, и как таковая впоследствии быстро исчезла пред лицом подлинных явлений мира действительности. Единственное благо, которое принесла эта идея, - это вызванное ею немедленное отступление к Двине.

Итак, мы не можем найти в плане Пфуля каких-либо реальных предпосылок, повышавших способность к сопротивлению; и ничто в этом плане не могло уравновесить тех невыгодных условий, в которые попадали русские, уклоняясь от простейших форм сопротивления и отступления. Наиболее выдающиеся деятели виленской главной квартиры, как генералы Барклай, Беннигсен и Армфельд, не могли освоиться с этим планом кампании и стремились подорвать доверие императора к нему и к самому генералу Пфулю. Завязалась своего рода интрига, направленная на то, чтобы убедить императора принять сражение под Вильно. Вероятно, полагали, что французы перейдут через границу как раз на том же участке фронта, на котором разместились русские для защиты ее, а именно от Самогитии до Волыни; при таких условиях надеялись, что в избранном пункте у Вильно не окажется чрезмерного перевеса сил

противника. Без подобного глупейшего предположения само возникновение мысли о сражении было бы совершенно необъяснимым.

Таким образом, уже в Вильно возникла борьба противоположных мнений, которая, конечно, пошатнула доверие императора к плану Пфуля.

Клаузевиц

Генерал Пфуль, автор плана ведения войны с Наполеоном в 1812 г.

Александр I прибыл в Дрисский лагерь 26 июня (8 июля) и развил здесь энергичную деятельность. Как уже говорилось, он решил выполнить на деле план Фуля. В тот же день он направил Багратиону сообщение о том, что первая русская армия вскоре даст генеральное сражение.

Александр выражал удовлетворение дрисским сооружением даже после того, как А. Ф. Мишо и К. Клаузевиц усомнились в целесообразности этого лагеря, а Барклай‑де‑Толли прямо написал: «Я не понимаю, что будем делать со всею нашей армиею в Дрисском лагере… Заключившись в лагере, мы должны будем или со всех сторон ожидать нападения, или выслать сильный корпус, чтобы иметь сведения, где находится неприятель… Мне кажется лучше… большую часть армии расположить на левом фланге вне укрепленного лагеря, чтобы прогнать неприятеля, который приближается с этой стороны, или действовать во фланг и тыл тем силам, которые направлены против князя Багратиона; потому, что невозможно предполагать, чтобы неприятель в одно и то же время с одинаково превосходными силами действовал против нас и против князя Багратиона».

Барклай‑де‑Толли тогда еще не знал, что Наполеон действительно имел значительное превосходство: 420 тыс. против 165 тыс. русских.

Александр решил осмотреть Дрисский лагерь, чтобы окончательно убедиться в возможности его использовать. Сопровождавшие его лица дали отрицательные отзывы о лагере. Ф. О. Паулуччи назвал Дриссу второй Пирной и даже сказал Фулю, что такой лагерь мог создать «или сумасшедший или изменник». Однако царь не желал никого слушать, кроме Фуля, и остался доволен выбранной позицией: «Я, – писал он Барклаю‑де‑Толли, – нашел ее в том положении, как ожидал: все укрепления окончены, все мосты готовы».

Сомнения начались через несколько дней. В Дриссу прибыл адъютант Барклая‑де‑Толли, побывавший у Платова, который сообщил, что вторая армия не может пробиться через Вилейку и вынуждена отходить к Бобруйску. Таким образом, план Фуля лишался важнейшего элемента – маневрирующей армии, обеспечивающей удар во фланг и тыл наступающему противнику.

Новое сомнение возникло после того, как Барклай‑де‑Толли высказал предположение о том, что Наполеон будет наносить удар между Двиной и Днепром и этим самым вторая армия будет окончательно отрезана, а первая также окажется в тяжелом положении. Дрисса в этом случае теряла смысл фланговой позиции и превращалась, по выражению К. Клаузевица, в мышеловку для первой армии.

Наполеон в Вильно

Но, как видно, Барклай‑де‑Толли сам испытывал колебания, потому что сначала он предложил перейти в наступление силами обеих армий в направлении к Сморгони. К 28 июня (10 июля) была даже подготовлена диспозиция. И только получив подтверждение об отходе второй армии к Бобруйску, он отказался от этого плана.

Первая армия прибыла в Дриссу 28–29 июня (10–11 июля). Но теперь уже Барклай‑де‑Толли знал о действительных силах Наполеона. Он самым энергичным образом высказался против сражения у Дриссы и потребовал соединения обеих армий. Его поддержал Л. Л. Беннигсен. Военный совет, который решил созвать Александр I, вызвал ряд проектов. Из них наиболее интересны записки, поданные А. П. Ермоловым и А. И. Чернышевым. Ермолов доказывал, что «оставаться в позиции при Дриссе, когда неприятель идет в середину России, бесполезно». Бесполезным он считал также движение за Двину в сторону Себежа и Пскова. Из создавшейся обстановки Ермолов видел лишь один выход – наступление. «Нужно, – писал он, – теперь идти на неприятеля, искать его, где бы он ни был, напасть, драться со всею жестокостью». Только этим можно предотвратить продвижение его в глубь России и открыть сообщение со второй армией.

Чернышев считал, что военное поражение может вызвать кризис государственных основ. Ради их сохранения нужно принести все жертвы. Опасно упускать драгоценные минуты; пока не поздно, надо отойти и опереться на резервы, которые нужно довести по крайней мере до 100 тыс. человек, а также на новую линию укреплений и лагерей, которые следовало соорудить у Ржева, Вязьмы, Дорогобужа, Гжатска и между Медынью и Юхновым. Только после этого перейти в наступление.

На опасность пребывания в Дрисском лагере указал также А. А. Аракчеев, который предложил перевести армию на правый берег Двины, расположить ее между Дриссой и Полоцком и здесь дать Наполеону генеральное сражение.

На военный совет были вызваны Барклай‑де‑Толли, А. А. Аракчеев, П. М. Волконский, принц Г. Ольденбургский, А. Ф. Мишо и Вольцоген. Докладывал о лагере полковник А. Ф. Мишо. Он пришел к выводу о невозможности принимать сражение в этой позиции. К его мнению присоединился также Вольцоген, прежде разделявший идеи Фуля.

Совет принял решение оставить Дрисский лагерь и отступить с целью соединения обеих армий. Но вопрос о пути отхода ввиду неясности обстановки остался открытым. Барклай‑де‑Толли приказал произвести рекогносцировку силами авангарда Я. П. Кульнева. Армия же в это время оставила лагерь, переправилась через Двину и расположилась между Покоевцами и Волынцами; на левом же берегу оставались II и III кавалерийские корпуса. Рекогносцировка не внесла ясности. По предварительным данным, главные силы Наполеона двигались к Дисне. Возникло опасение, что французы выйдут к Полоцку и тогда первая армия окажется отрезанной от второй и противник сможет свободно двигаться на Петербург и на Москву. На основании этого 4(16) июля войскам был дан приказ передвинуться к Полоцку.

Военный совет в Дриссе

Барклай‑де‑Толли тогда еще не знал, что Наполеон действительно имел значительное превосходство: 420 тыс. против 165 тыс. русских.

В наше время часто пишут, что накануне 1812 года Александр 1 имел в Париже большую  разведывательную сеть во главе с суперагентом Александром Чернышевым, от которого он получал самые полные и достоверные сведения о французской армии. Тем не менее русское командование оценивало численность армии вторжения в 250 тыс., а на самом деле великая армия Наполеона составляла 400-600 тыс. При такой недооценке сил противника было невозможно составить план предстоящей кампании.

Александр I не решался дать Наполеону генеральное сражение и вел себя неуверенно. Его страшила возможность поражения, в результате чего французам открывался путь на Петербург.

Из Дриссы армия отходила к Полоцку двумя колоннами по правому берегу Двины. 6(18) июля она сосредоточилась в Полоцке, выдвинув арьергард к Боровухе. Находившиеся на левом берегу Двины II и III кавалерийские корпуса переправились на правый берег и расположились между реками Дрисса и Дисна. В известиях из Главной квартиры этот маневр изображен так: «После успехов, описанных в последних известиях, первая армия следует быстро, левым флангом к Полоцку, соображая действия свои с движениями неприятеля».

После прибытия армии к Полоцку выявилось, что противник сосредоточивается к Глубокому, и, следовательно, опасность движения его войск на Петербург отпадала. Теперь нужно было не допустить выхода войск Наполеона к Витебску. Барклай‑де‑Толли докладывал Александру: «Польза службы, Ваше величество, требует, чтобы я со вверенными мне войсками поспешил к Витебску».

Вторжение Наполеона в Россию

18-го вечером мы приблизились к русскому лагерю у Дриссы и к его окопам. При непрерывном приближении к главным окопам, необычайно высоким и снабженным большим количеством бойниц, у многих, вероятно, сердце забилось удвоенным или утроенным темпом. Чем больше мы подходили, тем тише становились все; не слышно было ни звяканья оружия, ни покашливания; ни одна лошадь не заржала; казалось, что и лошади умеют ходить на цыпочках. В любое мгновение ждали мы громового приветствия из этих окопов и их жерл и тихо подвигались к ним. Вдруг туман, застилавший нам глаза, рассеялся; тишина сменилась шепотом и затем хохотом; за огромными окопами не было ни одной пушки, ни одного солдата. Наверху бродил мужичок, которого раньше приняли за солдата, а посланные патрули скоро принесли известие, что русские на заре покинули свой лагерь и эти окопы. Переходы этих дней вызвали такое истощение сил, что я никак не могу вспомнить мест последующих наших стоянок. После того как мы, вследствие огромной нужды и затруднительных переходов, уже понесли значительные потери людьми и лошадьми, и известие об уходе русских из лагеря под Дриссой подтвердилось, мы прибыли вечером 22-го к Дисне.

Роос, Генрих Ульрих. С Наполеоном в Россию : Воспоминания врача о походе 1812 г. 

когда был Кировоградом, всё было нормально

как стал кропивницким, так получилось вот что:

к вопросу о пользе Советской власти и токсичности всех остальных

Военные чины в русской армии

Важной особенностью военного чинопроизводства было то, что численность всех офицерских чинов лимитировалась штатными расписаниями, а потому производство в следующий чин (в армии — начиная с чина капитана) осуществлялось не только по выслуге определенного числа лет, но и лишь при наличии вакансий. Вследствие этого для достижения высших чинов в армии, например в конце XIX в., требовалось больше времени, чем на гражданской службе.

Военные чины тех наименований, которые были зафиксированы Табелью о рангах, появились в России раньше других, причем задолго до введения Табели. Частично они принадлежали военным, приглашенным на службу в Россию из стран Западной Европы. Вместе с тем, в последней трети XVII в. чины эти по примеру армий западных стран стали даваться командирам подразделений русской армии. На 1672 г. были известны уже следующие чины, общие для всех родов войск: полковник, подполковник (помощник полковника), капитан (командир роты), поручик (офицер для поручений, помощник капитана), прапорщик (знаменосец) и подпрапорщик (помощник прапорщика, не офицер). Чин генерала впервые был присвоен русскому в 1667 г.: его получил командир Московского выборного полка А.А. Шепелев. С введением в 1698 г. постоянного разделения полков на батальоны (в составе нескольких рот) для командиров новых подразделений вводится чин майора. Окончательно этот чин закрепился в русской армии в 1711 г.

Впервые попытка упорядочить систему военных чинов была сделана в 1698 г. генералом А.А. Вейде. На основе изучения «цесарских» (австрийских) военных уставов он представил Петру I проект «Воинского устава». Согласно ему все «начальные люди» делились на «вышних» и «нижних» (позже получивших наименование унтер-офицеров).

В состав «вышних» входили генеральские, а также полковые и ротные офицерские чины. Генералитет составляли строевые командные чины и чины нестроевого управления. К первым относились генералиссимус или полный воевода, генерал над пехотой, генерал над конницей, генерал-фельдцейхмейстер, генерал-майор и бригадир. К высшим нестроевым чинам относились генерал-комиссариус (в его ведении находилась вся финансовая часть в войске), его помощники — верховный комиссариус в чине полковника и два-три «простых комиссариуса», генерал-квартирмейстер (прообраз начальника генерального штаба), генерал-адъютант при генералиссимусе, генерал-аудитор (высший военно-судебный чиновник), генерал-инженер.

В Уставе Вейде нет разъяснения, кто именно мог быть генералиссимусом. Этот чин в России впервые был пожалован воеводе А.С. Шеину в 1696 г. за успешные действия под Азовом. Определенный как чин, соединенный с должностью главнокомандующего, он изменил своё значение в уставе 1716 г. Вероятно, по этой причине в справочниках в числе русских генералиссимусов Шеин не упоминается.

Между чинами генерал-майора и бригадира еще не устанавливалось четкого различия: в обязанности обоих чинов входило командование бригадой (из двух-четырех полков).

К полковым и ротным чинам были отнесены уже существовавшие к 1698 г. и упоминавшиеся нами строевые чины от полковника до прапорщика.

Система чинов, предусмотренная Уставом Вейде, возможно, не была вполне реализована, но она отразила уже наметившуюся тенденцию развития военных чинов и оказала влияние на то, в каком составе эти чины были зафиксированы в Табели о рангах.

Уже в 1699 г. вместо чина генералиссимуса и должности «главного воеводы Большого полка» вошел в употребление чин генерал-фельдмаршала. Устанавливалось, что «генерал-фельдмаршал, или аншеф, есть командующий главный генерал в войске... Вся армия и настоящее намерение от Государя ему поручены». Первым в России этот чин в 1700 г. получил Ф.А. Головин; в последующем его получили еще 63 лица, в том числе в 1898 г. последним из русских — Д.А. Милютин.

Соответствие чинов должностям вскоре нарушилось добавлением чинов, не сопряженных с определенными должностями: так, с 1703 г. был введен чин секунд-поручика или подпоручика (вставший в системе служебной иерархии между чинами поручика и прапорщика), а несколько позднее в Преображенском и Семеновском полках был установлен чин капитан-поручика (между чинами капитана и поручика). В артиллерии, где не было знаменосцев, а, следовательно, и чина прапорщика, по штату 1712 г. был введен чин штык-юнкера, который, хотя и был соотнесен с чином прапорщика других родов войск, первоначально офицерским чином не считался.

Первый генералиссимус русской армии А.С.Шеин. Памятник в Азове.

В новом Воинском уставе 1716 г., составленном при непосредственном участии Петра I, предусматривались сразу три высших чина: генералиссимус, генерал-фельдмаршал и генерал-фельдмаршал-лейтенант. О генералиссимусе в этом уставе сказано: «Сей чин коронованным главам и Великим владеющим принцам только надлежит, а наипаче тому, чье есть войско. В небытии же своем оный команду сдает над всем войском своему генерал-фельдмаршалу». Таким образом, чин генералиссимуса устанавливался как исключительный, дававшийся в особых случаях. Заметим, что А.В. Суворов имел его по праву, так как был пожалован сардинским королем в «гранды и принцы королевской крови» и к тому же командовал соединенной армией нескольких государств, что стало вторым главным условием получения звания генералиссимуса.

Вследствие крайне редкого пожалования в генералиссимусы «главным командующим генералом в войске» по уставу являлся генерал-фельдмаршал. «Генерал-фельдмаршал-лейтенант есть при армии по генерал-фельдмаршале второй главный командир». Этот чин нашел отражение в Уставе по причине вступления в русскую службу иностранцев Огильви и Гольца, которые имели его в австрийской армии. Генерал-фельдмаршал-лейтенант получил старшинство над полными генералами по родам войск. В дальнейшем никто в России этого чина не имел. Для командиров вновь вводимых дивизий, состоявших обычно из двух бригад, устанавливался чин генерал-лейтенанта.

Устав 1716 г. подразделял воинские чины на четыре группы: генералов, штаб-офицеров, обер-офицеров и унтер-офицеров. В генералитет входили чины от генералиссимуса до бригадира, к штаб-офицерам (чинам «полкового штаба») относились чины от полковника до майора (причем чин майора делился на две степени: премьер– и секунд-майор), к обер-офицерам (т.е. к старшим офицерам) — чины от капитана до прапорщика. К числу унтер-офицеров (т.е. младших офицеров, на самом деле офицерами не являвшихся) или урядников принадлежали сержант (в кавалерии — вахмистр), фурьер (квартермистр), каптенармус, подпрапорщик, капрал (ефрейтор унтер-офицером не считался).

Окончательно система военно-сухопутных чинов была закреплена в Табели о рангах 1722 г. Предусматривались три линии чинопроизводства: 1 — армейская пехота и кавалерия; 2 — армейская артиллерия и инженерные войска; 3 — Гвардия.

Некоторые из установленных Табелью о рангах наименований генеральских и других чинов не привились или привились не сразу и были на практике заменены наименованиями, более к этому времени известными в России. Чин генерала от инфантерии (и от кавалерии) в XVIII в. именовался генерал-аншефом, вместо генерал-лейтенанта употреблялся чин генерал-поручика, а вместо капитан-лейтенанта -капитан-поручика (этот чин существовал только в гвардии); наименования чинов лейтенант было заменено на поручик, унтер-лейтенант — на подпоручик, фендрик — на прапорщик. Значившаяся во II классе должность генерал-фельдцейхмейстера (начальника всей артиллерии) так и осталась должностью, а не стала чином. В 1735-1745 гг., например, в этой должности числился генерал-фельдмаршал (I класс) принц Гессен-Гомбургский. Звание генералиссимуса не вошло в Табель о рангах, а было поставлено выше нее, став экстраординарным высшим почетным воинским званием.

Еще в 1714 г. Петр I подписал указ «о непроизводстве в офицеры дворян, не служивших в гвардии солдатами». Однако после смерти Петра сложилась практика обхода этого законоположения. Дворянские дети с малолетства зачислялись в гвардию. Хотя такие «гвардейцы» оставались дома для воспитания и начального военного обучения, с этого времени им начислялись и стаж службы, и унтер-офицерские чины. Когда наступал срок производства в первый обер-офицерский чин, молодой дворянин отправлялся на службу (подобно Петруше Гриневу из «Капитанской дочки» А. С. Пушкина). Известно, например, что светлейший князь П. В. Лопухин (в первой трети XIX в. председатель Государственного совета и Комитета министров) начал свою карьеру шести лет от роду.

«Продолжая еще учение в доме отца своего», он в 1759 г. был записан в Преображенский полк, а затем девять лет числился в списках полка, получая чины капрала (1760 г.), фурьера (1763 г.), каптенармуса (1764 г.), сержанта (1765 г.). Только в 1769 г., когда Лопухин был пожалован прапорщиком, он (16 лет) вступил в действительную службу.

По Табели о рангах офицеры гвардии получали преимущество в два чина перед армейскими офицерами, т.е. значились в Табели на два класса выше армейских. Вследствие недостатка в гвардии вакансий для штаб-офицеров гвардейские офицеры, дослужившись до чина капитана, в большинстве переходили в армию с чином на один или два класса выше, т.е. полковниками и даже бригадирами (фонвизинский «от армии бригадир» был, кстати сказать, именно таким бригадиром). При этом гвардейские офицеры могли сохранять и свои прежние чины (например, полковник армии и лейб-гвардии капитан). Продолжая службу в армии и получив генеральские чины, некоторые из них могли вновь получить назначение в гвардию майорами или подполковниками. Поскольку командиром всех гвардейских полков числилась императрица, такое назначение считалось очень почетным. В этом случае снова возникало удвоение военных чинов (армейский+гвардейский). Замещение штаб-офицерских должностей в гвардии генералами просуществовало до конца XVIII в.

Преимущество в один класс перед прочими армейскими войсками получили офицеры артиллерии. Это было вызвано тем, что служба в артиллерии требовала грамотных и знающих математику офицеров, а образованность среди офицеров была редкостью. Так как инженерные войска в тот период не были отделены от артиллерии, то в 1724 г. и инженерные чины были приравнены в рангах к артиллерийским. Выделение инженерных частей в отдельный род войск с оставлением указанных преимуществ произошло в 1728 г.

В 1730-1731 гг. с созданием тяжелой кавалерии по немецкому образцу (кирасир) появились новые названия чинов: ротмистр (IX класс), корнет (XIV класс) и гефрейт-капрал (равный подпрапорщику). К гвардии, не имевшей до этого в своем составе кавалерии, в 1730 г. был причислен сформированный по кирасирскому образцу лейб-гвардии конный полк, в котором наряду с вышеперечисленными существовал чин секунд-ротмистра, равный капитан-поручику гвардейской пехоты.

В ряду прочих чинов гвардии чины капитан-поручика и секунд-ротмистра, стоявшие в VIII классе, были как бы лишними, поскольку им не соответствовало строевой должности. Существование же их объясняется тем, что все штаб-офицеры гвардии номинально числились шефами в назначенных им гвардейских ротах и эскадронах. Такие роты и эскадроны назывались штабскими, а командование ими поручалось капитан-поручикам и секунд-ротмистрам. Прочими же ротами командовали «настоящие капитаны» (VII класс). В 1732 г. для сокращения числа чинов в гвардии была сделана попытка упразднить чин капитан-поручика, выписав всех офицеров этого чина в армию майорами, но она встретила сильное противодействие офицерства.

В 1731 г. чин майора армии (кроме артиллерии и инженерных войск) также был разделен на две степени — премьер-майор и секунд-майор. Осталось, однако, неясным, относились ли они к разным классам Табели о рангах или к одному, являясь как бы двумя его ступенями. Для первой возможности имелся прецедент (чины капитана и капитан-поручика), но для секунд-майора не было свободного класса. Согласно указу 1748 г., чин майора должен был быть разделен на два и в гвардии. В связи с этим в законе говорилось: «Поскольку в Табели о рангах 1722 г. секунд-майора не положено, то в гвардии класс штаб-офицеров переменить и считать, полковника — с генерал-поручиком, подполковника — с генерал-майором, премьер-майора — с бригадиром, секунд-майора — с полковником. Как видно, не только для майорских чинов отводились два класса, но и все штаб-офицерские чины гвардии получали преимущество по сравнению с армией в три класса. Однако нет никаких данных, подтверждающих, что этот указ был проведен в жизнь. Закон же 1767 г. указывал (в частном случае) на один класс для двух майорских чинов: «Премьер — и секунд-майорам Сухопутного шляхетского корпуса быть как инженерные майоры в ранге подполковника».

В 1751 г. в артиллерии и инженерных войсках был введен чин капитан-поручика. В 1786 г. в кирасирских и карабинерных (созданных в 1765 г.) полках был упразднен чин подпоручика. В 1796 г. чин подпоручика был упразднен и в гусарских полках, а прапорщики стали именоваться корнетами. У драгун чин подпоручика остался, но отсутствовал чин майора.

К Павловскому царствованию относится ряд изменений в системе военных чинов, имевших целью, в частности, достичь большего соответствия в этом отношении между отдельными родами войск. Существовавшие в инженерных войсках и артиллерии чины прапорщика и штык-юнкера в 1796 г. были упразднены, и первым офицерским чином стал чин подпоручика. В 1797 г. во всех войсках членение на премьер — и секунд-майоров было ликвидировано и снова установлен один майорский чин. В том же году в гвардейской пехоте и кавалерии капитан-поручики и секунд-ротмистры были переименованы в штабс-капитанов и штабс-ротмистров; тогда же этот чин был введен во всех армейских войсках (X класс), где прежде его не было. В 1798 г. артиллерийские капитан-поручики также были переименованы в штабс-капитаны. В 1797–1798 гг. кадетские корпуса, артиллерия и инженерные войска теряют преимущество одного чина перед армией, но это право им было возвращено в царствование Александра I.

В конце XVIII в. постепенно перестал употребляться чин бригадира и в V классе военных чинов не стало. Вводятся предусмотренные Табелью о рангах наименования высших военных чинов: чин генерал-поручика заменен чином генерал-лейтенанта, а генерал-аншефы начинают именоваться генералами от инфантерии и от кавалерии, а также инженер-генералами. Должность генерал-фельдцейхмейстера, значившаяся во II классе Табели о рангах, в 1796 г. была упразднена; как бы взамен неё появился чин генерала от артиллерии (II класс), до этого в русской армии не существовавший. Но уже в 1798 г., в день рождения Великого князя Михаила Павловича, младшего сына Павла I, эта должность была восстановлена, а звание генерал-фельдцейхмейстера пожаловано младенцу пожизненно. После смерти Михаила Павловича (1849 г.) эта должность была некоторое время незамещенной, но в 1852 г. генерал-фельдцейхмейстером назначается Великий князь Михаил Николаевич (младший сын Николая I), вступивший в исправление должности в 1856 г. и занимавший её до своей смерти (1909 г.) С 1909 г. должность генерал-фельдцейхмейстера не замещалась.

Существовавшие в казачьих войсках особые наименования офицерских чинов в 1798–1799 гг. были приравнены в рангах к офицерам армейских гусарских полков, сохранив свои прежние названия: войсковые старшины — к майорам (VIII класс), есаулы — к ротмистрам (IX класс), сотники — к поручикам (XII класс) и хорунжие — к корнетам (XIV класс). В гвардейских казачьих полках до 1891 г. чины именовались общекавалерийскими названиями.

С 1798 г. командирами гвардейских полков стали назначаться генерал-майоры, а батальонов и эскадронов — полковники. В связи с этим чин полковника Гвардии был уравнен с полковниками прочих войск и переведен из IV в VI класс, что повлекло упразднение чинов подполковника и майора.

Военная форма при Павле 1

В 1798 г. для повышения по службе унтер-офицеров и подпрапорщиков из дворян были установлены особые чины (звания) эстандарт-юнкера (в полках тяжелой кавалерии), фанен-юнкера (в драгунских полках), портупей-юнкера (в легкой кавалерии и артиллерии) и портупей-прапорщика (в пехоте). Все они считались ниже XIV класса и в состав обер-офицерских чинов не входили. С 1800 г. и до середины XIX в. всех вообще унтер-офицеров пехоты из дворян стали именовать подпрапорщиками, а с 1802 г. кавалерийских, артиллерийских и егерских унтер-офицеров из дворян — юнкерами.

В 1802 г. в состав Гвардии вошла артиллерия, и её офицеры были поставлены в рангах наравне с прочими гвардейскими офицерами. После 1810 г. офицеры военно-учебных заведений получили старшинство в один класс против армейских офицеров (до чина подполковника). В 1811 г. преимущество в один класс было дано офицерам квартирмейстерской части, армейской артиллерии и инженерных войск. В 1813 г. за заслуги в войне против Наполеона Лейб-гренадерскому и Павловскому гренадерскому полкам был присвоен статус «молодой Гвардии». Их личный состав стали неофициально именовать гвардионцами, упоминание о чем мы встречаем, в частности, в «Горе от ума»; офицеры же этих полков получили то же старшинство в один класс по сравнению с армейскими офицерами. С тех пор воинские части, имевшие такое преимущество, стали называться «специальными частями» или «специальными родами войск».

Законоположениями 1811 г. в артиллерии и инженерных войсках был уничтожен чин майора, но введен чин прапорщика (XIII класс); у драгун для уравнения с прочей кавалерией был упразднен чин подпоручика и введен чин майора (VIII класс).

Обер-офицер Л-гв.конной артиллерии. 1855 г.