Кстати как могли плучить известие о том что Копец застрелился, если не ошибаюсь он застрелился в Минске после полуночи, покрайнеймере дата смерти указана как 23.06.1941?
Сложно сказать. Доподлинно известно только то, что он застрелился сразу после облёта аэродромов. Сразу после полёта закрылся в кабинете и застрелился. В тот момент ИА в ночное время не летала. Летом темнеет поздно. Следовательно если он сел в сумерках, то можно предположить, что это было между 22.30 и 24 часами по Минску. А в наше время 23 по Минску это уже 24 по Москве. Я не знаю, как было тогда. Но может в этом и ответ почему даты разнятся.
Если предположить, что под фразой "в конце дня" предполагается "после 23.00 по Минскому времени", то тогда в Белостоке могли знать о самоубийстве Копца.
Судя по ролику с картой Европы по 1901 г., тогда минское время было одинаковое с Москвой, а Варшава - на время одинаковое с Берлином. Мне кажется по карте, что Белосток и Брест тоже были на одно время с Москвой, а не с Берлином. Берлин тогда был на час позднее московского времени.
"The History of Time Zones in Europe: Every Year" (Минут 0:50 = 1940 г.)
Так что здесь разницы по временам не играют роль - от Белостока до Москвы видимо были на одном времени.
Сложно сказать. Доподлинно известно только то, что он застрелился сразу после облёта аэродромов. Сразу после полёта закрылся в кабинете и застрелился. В тот момент ИА в ночное время не летала. Летом темнеет поздно. Следовательно если он сел в сумерках, то можно предположить, что это было между 22.30 и 24 часами по Минску. А в наше время 23 по Минску это уже 24 по Москве. Я не знаю, как было тогда. Но может в этом и ответ почему даты разнятся.
Если предположить, что под фразой "в конце дня" предполагается "после 23.00 по Минскому времени", то тогда в Белостоке могли знать о самоубийстве Копца.
Темнеет на той широте около 10 +/-. Судя по показаниям свидетеоя выезжали не в темноте плюс время на сборы, т.е сообщение должно было быть доставлено часов в 7-8 вечера. Никак не получается.
Здесь было бы полезно более подробно пересказать смысл Smallbears. Например, кто "выезжали не в темноте", "плюс время на сборы" чего и кого, а кому "сообщение должно было быть доставлено часов в 7-8 вечера"? Предложим, Копец выезжал в 22.06.41 г. не в темноте, сделал какие-то сборы, и потом застрелился. Но тогда зачем надо полагать, что он убил себя в 22.06.41 г., а не дождал до поступления 23.06? Или речь идет о том, что свидетель выезжал в конце дня, тогда почему надо полагать, что он выезжал не в темноте? Вообще я не понял о чем идет речь.
Второй вопрос про сообщение о больших потерях. Связи с полками нет, как эти сообщения были доставлены? Вообще же принять решение о пребазирование штаба в такой обстановке... А полки дивизии знали где штаб?
Теоретически, смогли доставить информацию неким путем, то ли телеграфным пунктом, то ли через радиосвязь, то ли посланником, то ли разведчик или летчик сам смог разведывать обстоятельство. Подобно тому стоит дело с решением о перебазированием. Если нам не известно как они получили справку, это не доказывает, что им этого реально не смогло сбыться. Представим, они смогли заранее передать летчикам куда они бы перебазировались в случае войны. Или представим, что штаб тогда был в районе Белостоке, а потом передала там полкам приказ о перебазировании, а потом выполнили перемещение. Или штаб улетел, а оставил на место посыльные для полков. Варианты - разные.
Далее свидетель указывает:
Для меня до сих пор являются загадкой причины произошедшего в то памятное воскресенье с авиацией ОБВО и в частности 9-й САД. Очевидной серьезной ошибкой являлось размещение взлетных площадок слишком близко к границе, что не давало возможности своевременно поднять нашу авиацию в воздух из-за малого подлетного времени для самолетов противника и, кроме того, ставило ее под угрозу удара немецкой артиллерии. Но тогда почему не встретили наши истребители с белостокского аэродрома армаду люфтвафе в воздухе? В этом случае подлетное время для тогдашних немецких бомбардировщиков составляло не менее четверти часа. Буквально за несколько минут до начала бомбардировки на летном поле, как мы убедились сами было тихо, не раздавался рев разогреваемых моторов и вообще ничто не говорило о готовности к взлету хотя бы дежурного звена. Похоже, летчиков даже не оповестили о том, что воздушные эскадры противника уже пересекли нашу границу. Такое трудно объяснить плохой работой связистов. Это был несомненный успех немецкой разведки, сумевшей разрушить на рассвете 22 июня систему проводной связи не только 9-й САД, но и всей приграничной зоны.
Про связь я уже говорил.
Здесь наверно действовал не только слабость связи 9 САД. Немецкие диверсанты по разным местам фронта порвали связи. Был назначен отпуск на 22.06.41 г. Вообще на дня до войны провелась политика против паникерства и провокаторов. Даже в директиве №1 вечера 21-22 июня есть замечание, что нападение смогло начаться провокацией, и что одна из задач - не поддаться им. Потом накануне войны было у Руководства некое решение допустить немецкие пролеты над советской территории. Накануне войны, такие пролеты были намечены. Судя по тем инцидентам, ничего не удивило бы, если до первых выстрелов войны советские истребители не дали таким немецким самолетам отбой. В Крыму такое положение было в 22.06.41 г., что Руководство охотно относилось к разрешению там дать отбой. Как я помню, отбой только разрешался после падения первых немецких бомб по Севастополю.
Буквално 2 слова о самоубийтве Копца. Фактически с его смертью ВВС округа остались без командования. Принять дела в такой обстановке да еще и при том что преведущий командующий мертв практически невозможно. Так что мое мнение Копец смалодушничал или вернее поступил как летчик а не командир. Командир в первую очередь несет отвественность за подчинненных. Копец предпочел застрелится, а не работать по организации и сохранения чего осталось.
Существует тот загадочный аспект, что якобы у майора Бегмы в 21.06.41 г. был приказ арестовывать Копца. Если такой приказ об аресте был, тогда дело возможно не ограничилось простым выбором между самоубийством и прагматичной организацией воздушной обороны. К сожалению, Копец был не единственный командир кто застрелился в начале ВОВ.
У Хрущева в своих Воспоминаниях есть достаточно грустная история самоубийства члена воееного совета КОВО в начале войны:
Spoiler
Когда у нас сложились тяжелые условия в районе Броды, мы с командующим войсками приняли меры для перегруппировки войск и уточнения направления нашего удара против войск противника, который наступал на Броды. Чтобы этот приказ был вовремя получен командиром мехкорпуса Рябышевым и командиром другого корпуса, фамилию которого я забыл, мы решили послать члена Военного совета КОВО, чтобы он сам вручил приказы, в которых было изложено направление удара. Этот член Военного совета выехал в корпуса{16}. Я знал этого человека мало. Он прибыл к нам из Ленинграда перед самой войной и производил хорошее впечатление, да и внешность у него была такая, знаете ли: молодой еще человек, очень подтянутый, элегантный, одевался со вкусом и приковывал к себе внимание. Ну, и характер у него тоже имелся. Мне говорили военные, что он человек с претензиями. Рассказывали, что он низко оценивал командующего войсками КОВО и считал, что сам он выше него и мог бы с большей пользой, чем тот, выполнять функции командующего. Конечно, вряд ли он кому-нибудь про это говорил. Это было умозаключение людей, работавших в штабе. Ну, мало ли что бывает и какие у него появляются желания. Это было его личное мнение. А пока он занимался своим делом. Я присматривался к нему: он был неглупый человек, поэтому ничего плохого я против него не имел да и не мог иметь. Перед отъездом в мехкорпуса он зашел вечером ко мне. Так как у нас очень плохо обстояло дело с помещением, то наши с командующим войсками рабочие и бытовые места были в одной комнате вместе с местами дежурных офицеров. Мы спали на ходу или сидя. Никакого дневного распорядка времени у нас еще не выработалось, мы еще не втянулись в военную обстановку. И когда член Военного совета зашел ко мне, то попросил меня выйти из комнаты, так как иначе нельзя было вести доверительный разговор. Я вышел. Он говорит мне. "Считаю, что вам надо немедленно написать \306\ товарищу Сталину, что следует заменить командующего войсками Киевского округа. Кирпонос совершенно непригоден для выполнения функций командующего". Я был поражен и удивлен. Только началась война, а член Военного совета, военнослужащий профессионал, ставит вопрос о замене командующего. Отвечаю: "Не вижу оснований для замены, тем более что война только началась". - "Он слаб". Говорю: "Слабость и сила проверяются у людей на деле. Поэтому полагаю, что надо проверить, слаб ли он". Командующего я тоже знал не лучше, чем члена Военного совета. Знал по фамилии и в лицо, но о деловых качествах не имел представления. Прибыл новый человек и занял такой большой пост. Но я не хотел сразу же при первых выстрелах заниматься чехардой, сменой командного состава. Говорю далее: "Это произведет очень плохое впечатление, да я и не вижу оснований, я против". Потом спросил: "Кого же вы считаете тогда лучшим? Кого можно было бы назначить вместо Кирпоноса?" Он отвечает: "Начальника штаба генерала Пуркаева". Я был очень хорошего мнения о Пуркаеве, однако говорю: "Я Пуркаева уважаю и высоко ценю, но не вижу, что изменится, если мы Кирпоноса заменим на Пуркаева. К умению принимать решения относительно ведения войны чего-либо не добавится, потому что Пуркаев - начальник штаба и тоже принимает участие в разработке тех решений, которые принимаются (напомню, что начальник штаба входил в состав Военного совета КОВО). Знания и опыт генерала Пуркаева мы уже полностью используем и будем использовать далее. Я против". Член Военного совета уехал в войска, а вернулся рано утром и опять пришел ко мне. Вид у него был страшно возбужденный, что-то его неимоверно взволновало. Он пришел в момент, когда в комнате никого не было, все вышли, и сказал мне, что решил застрелиться. Говорю: "Ну, что вы? К чему вы говорите такие глупости?". "Я виноват в том, что дал неправильное указание командирам механизированных корпусов. Я не хочу жить". Продолжаю: "Позвольте, как же это? Вы приказы вручили?" - "Да, вручил". - "Так ведь в приказах сказано, как им действовать и использовать мехкорпуса. А вы здесь при чем?" - "Нет, я дал им потом устные указания, которые противоречат этим приказам". Говорю: "Вы не имели права делать это. Но если вы и дали такие указания, то все равно командиры корпусов не имели права руководствоваться ими, а должны выполнять указания, которые изложены в приказах и подписаны командующим войсками фронта и всеми членами Военного совета. Другие указания не являются действительными для командиров корпусов" - "Нет, я там...". \307\ Одним словом, вижу, что он затевает со мной спор, ничем не аргументированный, а сам - в каком-то шоковом состоянии. Я думал, что если этого человека не уговаривать, а поступить с ним более строго, то это выведет его из состояния шока, он обретет внутренние силы и вернется к нормальному состоянию. Поэтому говорю: "Что вы глупости говорите? Если решили стреляться, так что же медлите?" Я хотел как раз удержать его некоторой резкостью слов, чтобы он почувствовал, что поступает преступно в отношении себя. А он вдруг вытаскивает пистолет (мы с ним вдвоем стояли друг перед другом), подносит его к своему виску, стреляет и падает. Я выбежал. Охрана ходила по тропинке около дома. Позвал я охрану, приказал срочно взять машину и отправить его в госпиталь. Он еще подавал признаки жизни. Его погрузили в машину и отправили в госпиталь, но там он вскоре умер{17}. Потом мне рассказывали его адъютант и люди, вместе с которыми он ездил в корпуса: когда вернулся с линии фронта, то был очень взволнован, не отдыхал, часто бегал в туалет. Полагаю, что он делал это не в результате жизненной потребности, а, видимо, хотел там покончить жизнь самоубийством. Бог его знает. Не могу сейчас определить его умонастроение. Ясно, что он нервничал. Потом пришел ко мне и застрелился. Однако перед этим разговаривал с людьми, которые непосредственно с ним соприкасались, и они слышали его слова. Он считал, что все погибло, мы отступаем, все идет, как случилось во Франции. "Мы погибли!" - вот его подлинные слова. Полагаю, что это и завело его в тупик, и единственный выход, который он увидел, покончить жизнь самоубийством. Так он и поступил. Потом я написал шифровку Сталину, описал наш разговор. Существует документ, который я сейчас воспроизвожу по памяти. Думаю, что говорю точно, за исключением, возможно, порядка изложения. Самую же суть описываю, как это и было тогда в жизни. Вот, даже член Военного совета, который занимал столь высокое положение, дрогнул. Не физически струсил, нет, он морально дрогнул, потерял уверенность в возможности отразить гитлеровское нашествие. К сожалению, это был тогда не единственный случай. Происходили такие случаи и с другими командирами. Вот какая была обстановка. А мы ведь еще и десяти дней не находились в состоянии войны.
Примечания {16}Вероятно, в 4-й и 8-й мехкорпуса. Но еще оставались 9-й мехкорпус (командовал генерал-майор К.К.РОКОССОВСКИЙ) и 19-й мехкорпус (командовал генерал-майор Н.В. ФЕКЛЕНКО).
