Когда на заседании Международного трибунале в Нюрнберге коснулись вопроса, связанного с проводившимися в фашистской Германии работами по созданию ядерного оружия, по залу пронёсся стон. Все присутствующие очень зримо - особенно после Хиросимы - представили себе, что сделали бы нацисты, окажись в их распоряжении атомные бомбы: они обрушили бы их на десятки городов и превратили бы всю Европу в выжженную пустыню. К счастью, этого не случилось...
На переднем крае науки.
В двадцатые-тридцатые годы прошлого столетия германская физика вообще и ядерная физика в частности прочно занимала лидирующее положение в мире. Немецкие учёные добились очень многого в теоретическом плане и вплотную подошли к тому рубежу, за которым начинается практическое применение теоретических выкладок. В университетах Германии выросла и работала интеллектуальная элита, определявшая развитие основных направлений физики того времени.
В 1938 г. О. Ган и Ф. Штрассман открыли новое явление - деление атомного ядра урана. Значение открытия было понято сразу. Л. Мейтнер и её племянник О. Фриш увидели в процессе деления новый источник энергии. Энтузиазм физиков был очень велик, и в Германии без промедления начались работы по освоению нового эффекта.
С началом Второй Мировой войны немецкие учёные, работавшие в области ядерной физики, были объединены в группу, известную как "Uranverein" - "Урановый клуб". Руководил проектом один из выдающихся физиков, Вальтер Герлах, а Вернер Гейзенберг, молодой блестящий немецкий физик и нобелевский лауреат, стал его главным теоретиком. Целью разработчиков было создание ядерного реактора (тем же самым занимался итальянец Энрико Ферми в Колумбийском университете). К лету 1941 года "Урановый клуб" далеко опередил работавших в стане союзников конкурентов в исследованиях деления ядра. "Перед нами прямая дорога к созданию атомной бомбы" - эта мысль уже родилась в голове Гейзенберга (позднее он сам подтвердит это письменно, в своих воспоминаниях).
Вернер Гейзенберг принадлежал к тому типу немецких интеллектуалов, которых принято называть "честными националистами". Они были не в восторге от Гитлера, однако приветствовали возрождение униженной Версальским договором державы и успехи немецкого оружия, не без оснований полагая, что альтернативой может быть только тотальная большевизация всей Европы. "Германия превыше всего!" - это утверждение профессор-ядерщик полностью разделял, хотя и дистанцировался от национал-социализма. "Я не нацист, я немец!" - подобное независимое высказывание Гейзенберга не могло не иметь в то время соответствующих последствий.
Национал-социалисты, придя к власти, не особенно интересовались наукой, но, как всегда бывает в таких обстоятельствах, среди самих ученых нашлись люди, пожелавшие творчески развить предначертания власти. Инициаторами кампании за "арийскую физику" были Филипп Ленард и Йоханнес Штарк, нобелевские лауреаты соответственно 1905 и 1919 года. В июле 1937 года Штарк опубликовал в официальном органе СС газете "Чёрный корпус" погромную статью о "белых евреях" в науке, в числе которых он назвал и Гейзенберга. Последнего он обвинил в том, что тот не вступил в национал-социалистическую партию, отказался подписать составленный Штарком манифест учёных в поддержку Гитлера и пропагандировал теорию относительности Эйнштейна.
Обеспокоенный Гейзенберг попросил свою мать поговорить с её подругой, матерью Генриха Гиммлера. Кроме того, он написал письмо лично рейхсфюреру СС, требуя оградить его от нападок. Всесильный Генрих размышлял до ноября, а потом поручил шефу гестапо Рейнхарду Гейдриху разобраться. Гейзенберга стали вызывать в берлинскую штаб-квартиру гестапо на Принцальбрехтштрассе, где он должен был доказывать лояльность режиму (к счастью для светила немецкой физики, к нему не применяли методов, с помощью которых компетентные органы могут заставить человека признаться в чём угодно). В итоге, спустя год после своего обращения к Гиммлеру, Гейзенберг получил от рейхсфюрера письмо с уведомлением о снятии с него всех подозрений в неблагонадёжности.
После этого престижные назначения посыпались, как из рога изобилия: Гейзенберг возглавил Институт физики Общества кайзера Вильгельма (крупнейшего финансируемого государством научно-исследовательского учреждения Германии) и стал профессором Берлинского университета.
Естественно, посещения такого человеколюбивого учреждения, каковым являлось гестапо, не прошли для Вернера Гейзенберга бесследно, но ни в коей мере не пошатнули его патриотизма, - тем более, что в концов всё разрешилось более чем благополучно.
Газетная заметка
Летом сорок первого года Вернера Гейзенберга крайне встревожила заметка в шведской газете "Stockholms Tidningen", гласившая: "По сообщениям из Лондона, в Соединенных Штатах проводятся эксперименты по созданию новой бомбы. В качестве материала в бомбе используется уран. При помощи энергии, содержащейся в этом химическом элементе, можно получить взрыв невиданной силы. Бомба весом пять килограммов оставит кратер глубиной один и радиусом сорок километров. Все сооружения на расстоянии ста пятидесяти километров будут разрушены".
Газету Гейзенбергу принёс его ближайший коллега и единомышленник, физик Карл Фридрих фон Вайцзеккер, сын статс-секретаря немецкого Министерства иностранных дел Эрнста фон Вайцзеккера и старший брат Рихарда фон Вайцзеккера (будущего президента ФРГ, а пока ещё только офицера, воюющего на Восточном фронте). Степень овладевшего ведущим физиком-атомщиком Третьего рейха беспокойства можно оценить по его решению немедленно отправиться в Копенгаген, к бывшему учителю Гейзенберга - к Нильсу Бору.
Однако отправиться в оккупированную вермахтом Данию Вернер Гейзенберг и Карл Вайцзеккер смогли только в сентябре - у физиков "Уранового клуба", находившихся на переднем крае науки, хлопот было невпроворот.
Официально визит имел своей целью уговорить Нильса Бора и сотрудников его института принять участие в немецко-датской конференции астрофизиков в Копенгагене. Но куда более важным было другое: встревоженные статьёй в шведской газете германские учёные совсем не прочь были доподлинно выяснить, а как в действительности обстоят атомные дела союзников, и не придумал ли Бор какого-то нового, доселе неведомого способа быстро и просто создать ядерную бомбу. Именно поэтому Гейзенберг по возвращении из поездки докладывал о её итогах в гестапо.
Датчанин встретил своего былого ученика достаточно холодно, от участия в конференции отказался наотрез, однако пригласил Гейзенберга к себе на обед - с тем условием, что о политике не будет сказано ни слова.
Гейзенберг утверждает, что спросил Бора, имеют ли физики моральное право работать над проблемами атомной энергии в военное время. "Бор, - писал Гейзенберг в 1948 году, - ответил мне вопросом на вопрос: верю ли я в возможность военного использования атомной энергии, и я ответил "да". Затем я повторил свой вопрос, и Бор, к моему изумлению, сказал, что военное применение физики в любой стране неизбежно, а потому вполне оправданно". Однако доподлинно неизвестно, о чём же они всё-таки говорили...
Во всяком случае, Гейзенберг понял, что сообщение "Stockholms Tidningen" было заурядной газетной уткой, - особенно если посмотреть на приведенные в ней цифры - однако уткой, вскормленной чем-то вполне реальным: ведь подавляющее число бежавших от фашизма физиков обосновалось именно в Штатах. Америка богатая страна, и бомбы на её города не падают. Германию очень даже могут опередить!
Значит, надо спешить! В принципе схема достижения цели уже ясна: атомный реактор - бомба. Конечно, остаётся масса технических деталей, но это уже вопрос времени и привлечённых к атомному проекту сил и средств. Потребуется убедить высокопоставленных нацистских бонз в возможности создания сверхоружия и в необходимости выделения соответствующих ресурсов, но вряд ли это окажется более сложной задачей, нежели выведение многоэтажных формул, предельно понятно описывающих процесс ядерного распада. Вожди Третьего рейха - и сам Адольф Гитлер в первую очередь - бредят идеей мирового господства, а завоевание мира потребует небывалого доселе оружия, которого нет у других.
Генералы никогда не оставались равнодушными к любым техническим новинкам, применение которых возможно в военных целях, - а таковыми являлись практически все достижения пытливой человеческой мысли за века и тысячелетия, начиная с колеса. Даже использование пара первоначально предлагалось очень оригинальное: доводить до кипения воду в огромных железных бутылях с тем, чтобы выбитая давлением пара железная же пробка с силой полетела бы в голову противника.
А Вернер Гейзенберг был готов дать Великогермании такое оружие, перед которым не устоит никто и ничто.
В поисках чудо-оружия
Зимой 1941 года, после провала наступления немецких армий на Москву, стало ясно, что блицкриг умер. Перед рейхом во весь рост встал призрак долгой и изнурительной войны на два фронта, перспектива победы в которой весьма проблематична. С это самого момента в Германии начинаются усиленные работы над созданием Wunderwaffe - "чудо-оружия": над всем, что так или иначе подходило (или хотя бы могло подходить) под эту категорию.
Над чем только не ломали голову военные инженеры, подгоняемые почуявшими запах жареного генералами и заправилами Третьего рейха!
Сверхтяжёлые танки и танки радиоуправляемые; планирующие бомбы и многоствольные миномёты; ракеты и реактивные истребители; "шнорхели" для работы дизелей субмарин в подводном положении, на перископной глубине, и истинно подводные лодки Вальтера с энергетической установкой на перекиси водорода, способные переломить ход битвы за Атлантику; самонаводящиеся акустические торпеды и торпеды, управляемые человеком (в отличие от японцев, немцы отнюдь не торопились ступить во врата Валгаллы, и поэтому их "биберы" представляли из себя своеобразную этажерку: к верхней торпеде, на которой сидел прикрытый прозрачным колпаком водитель, подвешивалась нижняя, боевая).
Были и вовсе экзотические проекты вроде электромагнитных пушек для метания тяжеленных снарядов через Ла-Манш или пресловутых Х-лучей, якобы способных останавливать в воздухе моторы вражеских аэропланов и тем самым прикрыть всю территорию Германии от опустошительных воздушных налётов.
Кое-что из этого обширного и далеко не полного списка применялось в деле с той или иной степенью эффективности, кое-что не вышло из стадии опытных образцов, а что-то так и осталось прожектами на бумаге - на всё не хватало ни времени, ни возможностей.
Наиболее известным образчиком Wunderwaffe стали ракеты "Фау-1" и "Фау-2". Если первые по скорости и высоте полёта почти ничем не отличались от обычных самолётов (англичане довольно скоро отыскали противоядие и сбивали "фау-первые" истребителями и зенитками), то вторые падали на головы обитателей Британских островов громом среди ясного неба - неожиданно и неотвратимо. И всё-таки это оружие скорее можно было отнести к разряду психологического (с военной точки зрения куда более эффективными оказались лёгкие ручные фаустпатроны, успешно поджигавшие и советские "тридцатьчетвёрки", и американские "шерманы").
А баллистические ракеты всего лишь развалили десяток-другой строений на английской земле и пошатнули веру гордых островитян в собственную недосягаемость. Тысяча килограммов взрывчатки в головной части "Фау-2" - величина, конечно, впечатляющая, но отнюдь не ошеломляющая. Вот если бы к какой-нибудь из этих ракет была привинчена атомная бомба...
Однако в длинном перечне "чудо-оружия" места для неё не нашлось.
Германское военное руководство почему-то решило, что ядерное оружие хотя и осуществимо в принципе, но актуальным не является, поскольку не может быть создано и использовано до конца войны(?!) и, следовательно, не может определить её исход. Решение о бесперспективности попыток повлиять на ход войны с помощью ядерного оружия, принятое германским военным руководством в сорок втором году, было окончательным. Никто - ни среди военных, ни в германской промышленности, ни в нацистском правительстве, ни даже сами учёные - не верил, что атомная бомба может быть создана и использована во второй мировой войне. Это решение никогда не подвергалось серьёзному пересмотру. И это притом, что работы в области ядерной энергетики продолжались с целью создания реактора как источника энергии для подводных лодок.
Учёные не верили? А как же Гейзенберг, ещё год назад считавший, что "перед ними прямая дорога к атомной бомбе" и заявивший Нильсу Бору о своей "глубокой уверенности в возможности военного применения" внутриатомной энергии? А руководители Третьего рейха? Германия распыляла усилия по очень многим направлениям - зачастую не имевшим принципиального значения или попросту эфемерным - вместо того, чтобы сосредоточиться на "Урановом проекте", сулящем невиданное. Утопающий хватается за соломинку, а Гитлер был азартным игроком...
Почему?
На совещании в Берлине 4 июня 1942 года имперский министр вооружений Альберт Шпеер заслушал учёных и разработчиков Wunderwaffe с целью определения приоритетных направлений в этой области.
Вернер Гейзенберг хорошо подготовился к выступлению. При нём имелась кожаная коричневая папка, набитая исписанными листами бумаги: цифры, цифры и ещё раз цифры. Не математические уравнения, отнюдь, но расчёты сроков завершения отдельных этапов работы, сметы и прикидки требуемого количества инженеров, техников и рабочих (этот документ, как и многие другие из архива Гейзенберга, не ставшего отцом атомной бомбы, не сохранился, - остались только свидетельства того, что эти бумаги существовали).
Альберт Шпеер человек дела, и убедить такого человека могут не эмоции, а одни лишь бесстрастные цифры - конечно, подкреплённые уверенностью человека, приводящего эти цифры, в успехе его замысла. Такая уверенность у профессора Вернера Гейзенберга была, а сроки завершения проекта зависели прежде всего от того, какие средства будут выделены, то есть насколько серьёзна будет воспринята высшими чинами Рейха идея небывалого сверхоружия. И свою задачу Гейзенберг видел именно в том, чтобы убедить весьма далёких от науки военных и промышленников в абсолютной реальности задуманного.
Но Вернер Гейзенберг не сказал того, что он должен был сказать, что он собирался сказать, и что он хотел сказать. Доклад профессора Берлинского университета и главного теоретика "Уранового клуба" получился весьма бледным и невыразительным, особенно по сравнению с тем, что и как говорил его тёзка Вернер фон Браун. Более того, в ответ на вопрос Шпеера: "А когда конкретно можно ожидать создания бомбы, готовой к тому, чтобы быть подвешенной к тяжёлому бомбардировщику?", стушевавшийся Гейзенберг, наперекор своим же собственным, высказанным ранее оценкам, пробормотал: "Я полагаю... э-э-э... что при условии бесперебойного снабжения и финансирования, потребуется... скажем... несколько лет напряжённой работы и... в любом случае на итоги нынешней войны бомба повлиять не сможет...". Неожиданно и непонятно!
После того, как Шпеер принял решение отказаться от планов создания атомной бомбы и сосредоточить ресурсы на другом "чудо-оружии", ракетном проекте Вернера фон Брауна, вожди рейха к этому вопросу более не возвращались. Не возвращались, несмотря даже на то, что информация о ведущихся в США работах над атомной бомбой просачивалась.
Германия не перевела процесс создания ядерного оружия на промышленные рельсы - в отличие от Соединённых Штатов Америки, выделивших на Манхэттенский проект двадцать процентов всех ассигнований на научные исследования и задействовавших в работе над бомбой усилия ста пятидесяти тысяч человек. Германия тоже могла сделать подобный шаг, - над ракетами "Фау", например, трудилось сто тысяч человек, от ведущих специалистов до слесарей-сборщиков (несколько десятков теоретиков "Уранового клуба" не идут ни в какое сравнение с этой гигантской цифрой), - однако не сделала.
Почему?
Конечно, гонения на "неарийцев" вызвали "утечку мозгов" и нанесли очень серьёзный ущерб немецкой науке, однако уже имевшихся наработок в области физики атомного ядра было вполне достаточно для перехода от теории к практике, а Гейзенберг и Герлах стоили Ферми и Оппенгеймера. После войны высказывались предположения, что Вернер Гейзенберг не хотел давать в руки нацистов столь страшное оружие и сознательно тормозил ход работ над бомбой, но подтверждений этому предположению нет.
Гейзенберг был патриотом своей страны, а этические соображения крайне редко довлеют над учёными, разрабатывающими новые образцы самого смертоносного оружия - примеров тому множество. Молчаливое же согласие (именно молчаливое, а не подтверждённое самим физиком!) Вернера Гейзенберга с высказываниями о его саботаже атомного проекта объясняется просто: после Нюрнбергского трибунала любой мало-мальски известной личности хотелось если не выглядеть борцом с фашизмом, то хотя бы отдалиться от преступного режима на возможно большее расстояние.
Рассказы же о подвигах советских разведчиков, подставивших ведущих немецких физиков под удар гестапо, не выдерживают серьёзной критики: в экстремальных ситуациях диктаторы не обращают внимания на мелочи вроде независимых суждений творцов оружия или сомнительных фактов в их биографиях. Подтверждением этому служит оставшееся безнаказанным резкое высказывание обвинённого в низкопоклонстве перед "буржуазной наукой" Курчатова: "Вам нужна идеология или бомба?".
Нет, от создания ядерного оружия отказалось само руководство фашистской Германии, упустив таким образом единственную реальную для Третьего рейха возможность выиграть Вторую Мировую войну. Спасительная для всего человечества слепота?
И ещё одна мелочь: бойцы норвежского Сопротивления провели успешную диверсию против германского завода по производству тяжёлой воды, находившегося на территории оккупированной Норвегии. Как удалось партизанам, вооружённым чуть ли не охотничьими ружьями, обмануть бдительность достаточно многочисленной охраны и взорвать столь важный объект? Ни на одном из военных заводов Третьего рейха, ни на одной базе подводных лодок, ни на одной стартовой площадке ракет "Фау" диверсий не было. А завод тяжёлой воды взлетел на воздух...
Так кто же наложил Запрет и не дал Гитлеру дотянуться до рукояти самого страшного меча из всех созданных человечеством?
Владимир Контровский
|
Поиск
Рассылка
Реклама
Библиотека
Клавиатура
Похожие материалы
|
Сообщений в теме: 51
#2
|
