Потёмкин, История Дипломатии в 3-х томах:
1. 1805 год, Наполеоновские войны.
Фридрих-
Вильгельм III получил известие, что 20 октября 1805 г. лучшая австрийская
армия, запертая и окруженная Наполеоном в Ульме, прекратила свое
существование. Генерал Мак пошел на капитуляцию, сдав крепость и армию
в 32 тысячи человек. Фридрих-Вильгельм понял, что половина кампании
проиграна.
2. 1848 год. Год Революций в Европе и отношение к ним Николая Первого.
Отношение Николая I к революции 1848 г. Получив первые вести о
февральской революции во Франции, Николай воскликнул, обращаясь к
гвардейским офицерам: «На коней, господа! Во Франции республика!»
Однако на самом деле царь и не думал об интервенции и о походе на
Францию, как в 1830 г. В гибели Луи-Филиппа Николай видел лишь
заслуженное возмездие. Но, если бы у него и было в первый момент
намерение итти на Францию, то он не мог бы его осуществить по обстановке,
так как мартовские революции в Вене, Берлине, Мюнхене, Дрездене, во
всех государствах Германского союза, бегство Меттерниха, полный провал
всей меттерниховской системы, панический испуг перед революцией,
который парализовал Фридриха-Вильгельма в Пруссии и императора
Фердинанда в Австрии, их немедленная готовность к капитуляции — все это
серьезно спутало карты Николая. Царь явно растерялся. Это видно из его
переписки за этот период с князем Паскевичем, единственным человеком,
которому он вполне доверял. Надо было «унять мерзавцев». На свои силы
для выполнения подобной задачи Николай в первой половине 1848 г. не
мог рассчитывать. Но вот блеснул для него луч надежды: расправа Кавеньяка
над парижским пролетариатом в страшные июньские дни 1848 года
окрылила царя и преисполнила его надежд. Немедленно через посла в
Париже, Киселева, он велел передать генералу Кавеньяку сердечную
царскую признательность. Николай раньше многих других представителей
реакции понял, что на парижских баррикадах сломлена не только
французская, но и всеевропейская революция, и что опасность миновала. С
этого времени, а особенно с поздней осени 1848 г. возобновляется
вмешательство Николая как в австрийские, так и в прусские дела. Он бранит
заглаза своего шурина Фридриха-Вильгельма IV и раздраженно «советует»
ему в глаза поскорее ликвидировать следы малодушия, т. е. конституцию,
исторгнутую у короля прусской революцией в марте 1848 г. В более мягких
тонах он дает те же советы 18-летнему Францу-Иосифу, который вступил на
австрийский престол 2 декабря 1848 г. после отречения его дяди императора
Фердинанда. Франц-Иосиф, беспомощный без поддержки Николая, с рабской
покорностью выслушивал советы царя. А Николай был крайне доволен и
этим послушанием и тем, что фактическим диктатором Австрии, истинным
преемником Меттерниха явился князь Феликс Шварценберг, в котором
Николай долгое время видел лишь нечто вроде своего генерал-губернатора,
посаженного в Вене для выполнения петербургских «советов». Николай
ошибался и в Шварценберге и во Франце-Иосифе. Шварценберг его пленил
тем, что по его настоянию был расстрелян схваченный в Вене делегат
Франкфуртского парламента, Роберт Блюм. Но Николай не рассмотрел в
Шварценберге дипломата, который сделает все зависящее, чтобы помешать
царю во всех его восточных планах, едва только избавится окончательно от
страха перед революцией. Царь не разглядел и во Франце-Иосифе очень
самостоятельного, самолюбивого и настойчивого молодого человека,
который повинуется лишь потому, что боится революции, но в дальнейшем
не откажется от борьбы против Николая на Востоке.
За этот период царь дважды, в 1849 и в 1850 гг., вмешался в. дела
Средней Европы — и оба раза в пользу Австрии. Вследствие этого
вмешательства Австрия одержала решительную победу на двух наиболее для
нее важных фронтах.
3. Балканский кризис 1876 года. Взгляды Бисмарка.
Впрочем, восточный кризис представлял для Бисмарка и некоторую
опасность. Она заключалась в возможности австро-русской войны. Бисмарк
очень хотел русско-турецкой, а ещё больше — англо-русской войны. Но он
боялся полного разрыва между обоими своими партнёрами по союзу трёх
императоров; это заставило бы его произвести между ними выбор. Принять
сторону России или просто соблюдать нейтралитет Бисмарк считал
невозможным; в этом случае Австро-Венгрия как слабейшая сторона либо
была бы разбита, либо пошла бы на полную капитуляцию перед Россией. В
обоих случаях это означало бы усилена России, которое Бисмарк находил
чрезмерным. С другой стороны, Бисмарку не хотелось и стать на сторону
Австрии и против России. Он был твёрдо уверен, что русско-германская
война неизбежно осложнится вмешательством Франции и превратится в
тяжёлую войну на два фронта.
Бисмарк упорно работал над достижением австро-русского соглашения
на основе раздела Балкан на сферы влияния между Россией и Австро-
Венгрией.
4. Фашодский инцидент (в Северо-восточной Африке) между Англией и Францией 1897-8 годов.
Фашодский инцидент. Англо-германские переговоры о союзе
совпали с новой вспышкой англо-французской борьбы за владычество над
верховьями Нила, а тем самым и над Египтом.
Ещё в 8 0-х годах, когда французское правительство стало проявлять
известную активность в Джибути, английская дипломатия сказала ему
противодействие. Она стала покровительствовать проникновению Италии на
Красноморское и Сомалийское побережья. С помощью Англии были
основаны итальянские колонии Сомали и Эритрея. Отсюда итальянцы в 1887
г. попытались проникнуть в Абиссинию, но посланный туда отряд был
разбит абиссинцами. В 1895 г. итальянцы повторили свою попытку, но в
начале 1896 г. претерпели сокрушительный разгром при Адуа. Итальянская
буржуазия жаждала колоний. Однако, по выражению Бюлова, у Италии был
хороший аппетит, но скверное пищеварение. Жадность намного
превосходила те силы, которыми она располагала для удовлетворения своих
вожделений.
Поражение при Адуа дало Англии благовидный предлог для посылки
экспедиции в Судан: англичане пошли туда якобы для того, чтобы выручать
итальянцев, которым грозили не только абиссинцы, но и владычествовавшие
над Суданом махдисты. На самом деле английское правительство было
озабочено другим. Поражение итальянцев усиливало французскую угрозу
верхнему Нилу. Оно позволяло французам в борьбе с Англией надеяться на
помощь освободившихся абиссинских сил. Таким образом, поражение при
Адуа форсировало захват Судана Англией. В 1896 г. английское
правительство отправило из Египта на юг, вверх по Нилу, экспедицию под
командованием Китченера в целях покорения Судана. Наперерез Китченеру,
с запада из Французского Конго, в марте 1897 г. двинулся французский отряд
под командой капитана Маршана. 10 июля 1898 г. Маршан дошёл до Нила и
поднял французский флаг в местечке Фашода, на полуразрушенной старой
египетской крепости. В середине сентября к Фашоде подошёл Китченер. Там
он нашёл Маршана с его небольшим французским отрядом. Китченер
предложил Маршапу покинуть долину Нила. Французский офицер отказался
эвакуировать свои войска без прямого приказа своего правительства.
Переговоры между Маршаном и Китченером протекали во внешне любезной
форме. Зато английская пресса взяла самый воинственный тон; от неё не
отставали члены правительства и ряд лидеров оппозиции. Так, например,
канцлер казначейства Хикс-Бич заявил, что «бывают и худшие несчастья,
чем война».
В это время французским министром иностранных дел был Теофиль
Делькассе. Раньше он был гамбеттистом, а в дни буланжистского движения
— секретарём реваншистской Лиги патриотов. Делькассе был убеждён, что
Германская империя является главным врагом его родины. Уже одно это не
располагало его к тому, чтобы ввязываться в конфликт с Англией. К тому же
Франция переживала внутренний кризис, связанный с известным делом
Дрейфуса. Это, конечно, также требовало некоторой осторожности.
Всё-таки Делькассе хотел что-либо получить с англичан в обмен за
эвакуацию Фашоды. Но британский кабинет отказался разговаривать о
каких-либо компенсациях для Франции. Он заявил, что, пока Маршан не
очистит долины Нила, переговоры невозможны. Англия демонстративно
приступила к военным приготовлениям, намекая, что она может прервать
переговоры и выступить в Париже с ультиматумом.
Французское правительство было охвачено паникой, какой не
переживало ещё с 1887 г. Военно-морское превосходство Англии в эти годы
было подавляющим; война с ней представлялась для Франции явно
безнадёжной. Ссылаясь на необходимость получить подробные донесения от
Маршана, Делькассе постарался выиграть время для самых необходимых
военных приготовлений; нужно было также выяснить позицию России. 15
октября в Париж прибыл министр иностранных дел Муравьёв, за ним —
Витте и военный министр Куропаткин. Невидимому, русские посоветовали
Делькассе уступить. Впрочем, и без того это было неизбежно. 3 ноября 1898
г. французский Совет министров принял постановление: эвакуировать
Фашоду без всяких условий.
Нерешённым оставался вопрос о разграничении английских и
французских владений в Судане. Делькассе всё ещё претендовал на область
Бахр-эль-Газель и некоторую территорию по верхнему Нилу. Приобретение
хотя бы маленького клочка на Ниле могло смягчить понесённое Францией
дипломатическое поражение. Однако английское правительство не соглаша-
лось приступить к переговорам иначе как на основе полной капитуляции; оно
продолжало выдерживать самый вызывающий тон по адресу Франции.
Между прочим обычно корректный и осторожный посол в Париже сэр
Эдмунд Монсон публично заявил, что французское правительство
умышленно ведёт «политику булавочных уколов». Она «может принести
эфемерное удовлетворение недолговечным министерствам, но неизбежно
вызовет крайнее раздражение по ту сторону канала». Создавалось
впечатление, будто английский кабинет во что бы то ни стало хочет довести
дело до войны.
Для Франции война с Англией влекла за собой риск нападения
Германии: последняя могла бы воспользоваться удобным случаем для нового
разгрома своей западной соседки. Ввиду этого Делькассе решил завязать
переговоры с Берлином, чтобы выяснить, можно ли рассчитывать на
нейтралитет Германии в случае англо-французского конфликта. Правда,
Делькассе не пошёл на то, чтобы официально запросить Берлин. Через лицо
неофициальное — парижского корреспондента «Kölnische Zeitung» — он
передал в начале декабря германскому правительству, что хотел бы
достигнуть франко-германского сближения. Ответ был дан 15 декабря 1898 г.
на страницах той же «Kölnische Zeitung». «Франко-германское сближение
станет возможным лишь тогда, — заявляла газета, — когда слова Эльзас и
Лотарингия исчезнут из словаря французской прессы и французских
государственных людей». Несколько позже, через одного влиятельного и бо-
гатого судовладельца, Делькассе предложил Берлину обменять Эльзас и
Лотарингию на одну из французских колоний, И на этот раз он получил
отрицательный ответ. Германское правительство дало Делькассе понять, что
только формальный отказ французского правительства от надежды на
возвращение Эльзаса и Лотарингии может обеспечить франко-германское
сотрудничество. Делькассе был вынужден продолжать отступление перед
Англией и отказаться также и от области Бахр-эль-Газель: Эльзас и
Лотарингия стоили, конечно, дороже, чем весь нильский бассейн или любая
другая колония.
Добившись капитуляции Франции в борьбе за бассейн Нила,
английское правительство решило протянуть. пряник побитому врагу. В
феврале 1899 г. с Францией были начаты те самые переговоры, в которых ей
отказывали до капитуляции. 21 марта 1899 г. было достигнуто соглашение
между Лондоном и Парижем. Африканские владения обеих держав были
разграничены. Франция оказалась окончательно удалённой из бассейна Нила.
За это она получила некоторые компенсации. Граница была проведена в
основном по водоразделу между бассейнами озера Чад, Конго и Нила. За
отказ от бассейна Нила Франция получила бассейн озера Чад со спорной до
этого областью Вадаи.
5. Капитуляции Османской империи и Австро-Венгрии.
Капитуляция Австро-Венгрии и Турции. Отказываясь вступить в
переговоры с Австро-Венгрией, Антанта тем самым ускоряла её развал.
Армия покидала фронт. Вспыхнуло восстание в хорватских полках, стоявших
в Фиуме. Восставшие захватили город. Чехословакия объявила себя
независимой. Венгрия превратилась в самостоятельную республику.
«Лоскутная монархия» развалилась.
Наступательные операции союзников привели и турок к полному
поражению. Большую роль в их разгроме сыграла авантюра Энвера,
начавшего наступление на Баку. Это отвлекло значительные турецкие силы с
малоазиатского театра. 30 октября в порту Мудрое, на острове Лемнос, на
британском корабле «Агамемнон» англичане заключили с турками
перемирие. Турки должны были очистить Аравию, Месопотамию, Сирию,
Армению, часть Киликии. Одним из первых пунктов Мудросского
перемирия турки обязывались открыть победителям доступ в Чёрное море и
соглашались на оккупацию войсками Антанты Константинополя и проливов.
3 ноября окончательно сдались Австрия и Венгрия. По условиям
перемирия, заключённого в Падуе, австро-венгерская армия
демобилизовалась и расформировывалась, за исключением 20 дивизий.
Половина её военного имущества отдавалась Антанте. Морской и речной
флоты разоружались. Союзники получали броненосцы, крейсеры,
истребители, подводные лодки и воздухоплавательные средства. Блокада
Австрии и Венгрии сохранялась. Антанта получала право использовать все
средства сообщения для продолжения дальнейшей борьбы против Германии.
Положение немцев стало безнадёжным.
6. 1918 год. Предложения США немцам в конце октября.
23 октября из США ответили, что предложение о перемирии будет
передано союзникам. Но при этом нота США подчёркивала, что речь может
итти только о таком перемирии, которое сделает невозможным
возобновление враждебных действий со стороны Германии. Это означало
полную капитуляцию Германии.
7. 11 ноября 1918 года. Компьенский мир.
6
ноября генерал Тренер, заместивший Людендорфа на посту генерал-
квартирмейстера, докладывал военному кабинету о положении на фронте.
Генерал требовал «во что бы то ни стало избежать окончательного
поражения армии».
Заседание военного кабинета шло в крайне нервной обстановке.
Каждую минуту поступали тревожные телеграммы. В полдень было решено
немедленно выслать делегацию, с тем чтобы она начала мирные переговоры
не позже 8 ноября. Если даже не последует согласия Антанты, то германская
делегация, выкинув белый флаг, должна начать переговоры о перемирии или
капитуляции. С этим согласились все и в том числе верховное командование.
Председателем германской делегации был назначен Эрцбергер. Ему
выдали необходимые документы. Канцлер вручил ему чистый бланк с
подписью, которым он мог распоряжаться по своему усмотрению.
7 ноября вечером автомобиль германской делегации под белым флагом
пересек фронт. Эрцбергер со спутниками сел в вагон со спущенными
занавесками и утром прибыл на станцию Ретонд, в Компьенском лесу, где
стоял штабной поезд Фоша. В то же утро делегация была принята маршалом.
Не подав немцам руки, Фош спросил:
— Чего вы хотите, господа?..
— Мы хотим получить ваши предложения о перемирии.
— О, у нас нет никаких предложений о перемирии, — сказал Фош. —
Нам очень нравится продолжать войну...
— Но нам нужны ваши условия. Мы не можем продолжать борьбу.
— Ах, так вы, значит, пришли просить о перемирии? Это другое дело.
Заставив, таким образом, германских делегатов просить о перемирии,
Фош приказал прочесть им условия. Германия обязывалась в течение 15 дней
очистить занятые территории в Бельгии, Франции, Люксембурге, покинуть
Эльзас-Лотарингию, освободить территории России и Румынии, вывести
войска из Австро-Венгрии и Турции, выдать Антанте 5 тысяч тяжёлых и
полевых орудий, 30 тысяч пулемётов, 2 тысячи самолётов, 5 тысяч
локомотивов, 5 тысяч исправных автомобилей и т. д. Антанта занимала
войсками левый берег Рейна, причём содержание оккупационной армии
возлагалось на Германию. Германия отказывалась от Брест-Литовского и
Бухарестского договоров. Войска в Восточной Африке должны были сдаться.
Военнопленные, взятые немцами, возвращались на родину, но германские
военнопленные оставались в плену. Германия выдавала 6 дредноутов, 8
тяжёлых крейсеров, 10 крейсеров и 300 подводных лодок; остальные суда
разоружались и переходили под контроль союзников. Блокада Германии
сохранялась.
То была полная капитуляция. Германской делегации дали 72 часа для
ответа — до 11 часов утра 11 ноября. Делегация направила эти условия в
Берлин, а до получения ответа предложила организовать частное совещание с
представителями англо-французского командования.
На совещании немцы заявили, что условия Антанты невыполнимы.
Немцы прибегли к прямому шантажу. Они угрожали, что требования,
предъявленные Фошем, толкнут Германию в объятия большевиков.
Собеседники немцев отнеслись скептически к этим угрозам. Один из
офицеров заметил, что Германия хочет заманить союзников в ловушку,
чтобы восстановить армию, собраться с силами и вновь нанести
удар.
Немцы возобновили свои угрозы. Эрцбергер заклинал не повторять
«той же ошибки», что допустило старое немецкое командование весной 1918
г. по отношению к России, когда Германия считала себя победительницей
большевизма, а оказалась побеждённой.
Особенно настойчиво протестовала германская делегация против
оккупации Рейнской области, добиваясь сокращения районов, подлежащих
занятию войсками Антанты. Немцы долго и упорно настаивали на том, чтобы
германская промышленность в районах, временно занимаемых союзниками,
не подвергалась разорению, чтобы немецкий персонал оставался на месте и т.
п. Основные их старания сводились к тому, чтобы сохранить
производственный организм Германии в неприкосновенности.
Контрпредложения немцев были вручены Фошу. Делегатам
предоставили возможность держать связь с Берлином. Оттуда ответили, что
Вильгельм II низложен с престола и 9 ноября бежал в Голландию. Создано
правительство во главе с правым социал-демократом Эбертом. Новое
правительство предложило делегации выдвинуть возражения против
наиболее беспощадных требований союзников; в случае отклонения возраже-
ний — подписать условия, но одновременно заявить протест Вильсону.
Немцы упросили созвать новое частное совещание уполномоченных
обеих сторон. Эрцбергер, по его собственному признанию, «настойчиво
указывал на большевистскую опасность», добиваясь смягчения требований.
С этого момента «большевистская опасность» стала коньком, на котором
выезжали все разновидности правительств германского империализма.
10 ноября ночью состоялась встреча с Фошем. Немцы добивались
снятия блокады. «Блокада означает продолжение войны. От блокады больше
всего страдают женщины и дети. Это некрасиво», — плакались те, которые
сами же объявили беспощадную подводную войну и применяли газы против
мирного населения.
«Некрасиво! — возразил английский генерал. — Вы без разбора топили
наши суда».
В 5 часов 12 минут утра закончилось обсуждение статей перемирия.
В частных совещаниях германская делегация добилась незначительных
уступок: сокращения числа выдаваемых пулемётов с 30 до 25 тысяч,
самолётов до 1700. По поводу подводных лодок она заявила, что Германия не
в состоянии вернуть 300 подводных лодок, ибо налицо у неё имеется всего
100 единиц. Затем в пункте 12 вместо немедленного очищения занятых
областей на востоке Германии было предложено покинуть территорию, «как
только союзники признают, что для этого настал момент, приняв во
внимание внутреннее положение этих территорий». Этот пункт явно говорил
о намерениях Антанты использовать Германию в борьбе против Советской
России.
11 ноября 1918 г., рано утром, условия перемирия были подписаны. В
11 часов грянул первый залп артиллерийского салюта в 101 выстрел,
которым заканчивалась война. Война за передел мира кончилась. Начинался
самый передел.
8. Переговоры в Версале, немецкие выкрутасы на переговорах, и в конечном счёте принятие Германией условий победителей без оговорок.
В Германии знали о разногласиях в лагере Антанты. Генерал-квартирмейстер Тренер
пытался установить связь с Англией и Америкой, действуя через подставных лиц. Людендорф
через своих агентов предлагал Клемансо создать специальную германскую армию для борьбы с
Советской Россией. Эрцбергер также вёл сношения с французами, которым развивал план
восстановления Бельгии и Северной Франции руками германских рабочих. Заказы должны были
быть поделены между французскими и германскими промышленниками, а вся работа вестись под
наблюдением и по указаниям французской контрольной комиссии.
Министр иностранных дел Германии в свою очередь старался установить связи с
представителями Англии и особенно Америки. Словом, Германия пыталась возможно шире
использовать противоречия в лагере своих противников.
В ожидании приглашения Германия создала несколько комиссий для подготовки своего
контрпроекта. Там изучали прения на мирной конференции, знакомились с настроениями
правительств. Германские агенты выведывали у представителей малых стран подробности
переговоров в Совете четырёх. Поэтому знали, что речь шла об Эльзас-Лотарингии, о Шлезвиге,
Данциге.
Шли частые заседания германского правительства. Генерал Тренер настаивал на том, чтобы
во что бы то ни стало сохранить армию. Перед самым отъездом Брокдорфа Тренер в
сопровождении трёх генералов и штабных офицеров явился к нему по поручению Гинденбурга.
Тренер предупреждал против капитуляции. Он протестовал против признания Германии
виновницей войны, ибо такое признание влекло бы за собой выдачу генералов, а армию надо было
сохранить при всех и всяких условиях.
Противники Германии со своей стороны отдельно друг от друга вели переговоры с
Германией. В дороге германскую делегацию посетил представитель Вильсона. Он советовал
Брэкдорфу подписать мирный договор. Брокдорф ответил, что не подпишет ничего выходящего за
пределы 14 пунктов Вильсона.
Делегация прибыла в Париж 30 апреля. Быстро разместились в отеле, водрузили антенну.
Создали аппарат, готовясь приступить к переговорам, но конференция не подавала признаков
жизни. Брокдорф-Рантцау днём и ночью обсуждал линию своего будущего поведения. Намечались
различные планы в зависимости от того, как сложится обстановка.
Только 7 мая 1919 г. германская делегация была вызвана в Версаль. Клемансо открыл
заседание конференции краткой речью. «Час расплаты настал, — заявил он. — Вы просили нас о
мире. Мы согласны предоставить его вам. Мы передаём вам книгу мира». При этом Клемансо
подчеркнул, что победители приняли торжественное решение «применить все имеющиеся в их
распоряжении средства, чтобы полностью добиться следуемого им законного удовлетворения».
Германским делегатам до этого заявили, что никакие устные дискуссии не могут быть допущены и
что немецкие замечания должны быть представлены в письменном виде. Немцам был
предоставлен срок в 15 дней, в течение которого они могли обращаться за разъяснениями. После
этого Верховный совет решит, в какой срок должен последовать окончательный ответ германского
правительства.
Пока переводилась речь Клемансо, секретарь мирной конференции француз Дютаста с
толстой белой книгой в руках подошёл к столу, где сидела германская делегация, и вручил
условия мира Брокдорф-Рантцау.
У германского министра были заготовлены два варианта ответа на речь Клемансо: один —
на тот случай, если речь Клемансо будет корректной, и второй — если она будет агрессивной.
Брокдорф-Рантцау выбрал второй вариант. «От нас требуют, чтобы мы признали себя
единственными виновниками войны, — говорил Брокдорф. — Подобное признание в моих устах
было бы ложью».
Германия признаёт несправедливость, совершённую ею по отношению к Бельгии. Но и
только. Не одна Германия совершила ошибку, говорил Брокдорф. Он подчеркнул, что Германия,
как и все другие державы, принимает 14 пунктов Вильсона. Таким образом, они являются
обязательными для обоих враждующих лагерей. Он поэтому против чрезмерных репараций.
«Разорение и гибель Германии, — угрожал Брокдорф, — лишили бы государства, имеющие право
на компенсацию, тех выгод, на которые они претендуют, и повлекли бы за собой невообразимый
хаос во всей экономической жизни Европы. И победители и побеждённые должны быть начеку,
чтобы предотвратить эту грозную опасность с её необозримыми последствиями». Речью
Брокдорфа закончилась вся процедура.
Больше двух дней изучали немцы условия мира. Под первым впечатлением один из
делегатов предложил немедленно покинуть Париж. В Берлине была организована демонстрация
протеста. 12 мая 1919 г. президент Эберт и министр Шейдеман произнесли речи с балкона перед
толпой, собравшейся на улице. Шейдеман кричал: «Пусть отсохнут руки прежде, чем они
подпишут такой мирный договор». Но Брокдорфу приказали остаться в Париже. Он пытался
вступить в личные переговоры с руководителями конференции, надеясь добиться пересмотра
некоторых пунктов договора. Германская делегация посылала ноту за нотой, настаивая на
смягчении отдельных условий. Но Клемансо неизменно отвечал отказом. Немцы и здесь
использовали свой излюбленный приём, пытаясь запугать противников революцией. Брокдорф-
Рантцау предложил созвать в Версале международный рабочий конгресс для обсуждения
вопросов Рабочего законодательства. Разумеется, дело было не в защите рабочих интересов.
Немцы хотели использовать рабочее движение, чтобы с его помощью повлиять на мирную
конференцию. Но Клемансо понял этот план. Он отказался вести какие бы то ни было переговоры
о конгрессе.
Из Берлина летели одна телеграмма за другой с протестами против признания Германии
ответственной за войну. Германская делегация заявляла в ноте, что не признаёт только одну свою
страну виновницей этого бедствия. Ведь недаром мирная конференция имеет «комиссию для
расследования ответственности зачинщиков войны».
Такая комиссия действительно была создана. Немцы, узнав о её существовании,
потребовали сообщить им результаты ее работы.
Клемансо язвительно ответил немцам, что непрерывное стремление Германии свалить с
себя вину может быть понято только в том случае, если она действительно чувствует её за собой.
Ведь сама же Германия в ноябре 1918 г. заявила, что она согласна возместить все убытки,
происшедшие в результате её нападения на суше, на воде и с воздуха.
В ответ на довод, что новая Германия не может отвечать за действия старого правительства,
Клемансо напомнил 1871 год, когда Германия не спрашивала у Французской республики, желает
ли она отвечать за грехи Французской монархии. Точно так же и в Бресте Германия заставила
новую Россию признать обязательства царского правительства.
20 мая граф Брокдорф попросил продлить срок представления ответа. Он не терял надежды
сыграть на противоречиях среди союзников и поэтому настаивал на отсрочке. Ему дали 8 дней.
Германский посол выехал в Спа. Туда же прибыли представители германского правительства. 29
мая Брокдорф-Рантцау вручил Клемансо ответную ноту Германии. «Прочитав в указанном
документе об условиях мира, — писал Брокдорф, — те требования, которые нам предъявила
победоносная сила противника, мы ужаснулись». Германия протестовала против всех пунктов
мирных условий и выдвигала свои контрпредложения. Немцы соглашались на 100-тысячную
армию, но настаивали на принятии Германии в Лигу наций. Они отказывались в пользу Франции
от Эльзас-Лотарингии, требуя, однако, провести там плебисцит. Они выражали готовность
уступить полякам значительную часть Познанской провинции и предоставить Польше доступ к
открытому морю. Они принимали передачу своих колоний Лиге наций при условии признания
также и за Германией права на получение мандата. В качестве репараций Германия соглашалась
уплатить 100 миллиардов золотых марок, из них 20 миллиардов до 1 мая 1926 г. Она уступала
часть своего флота. Что касается виновности в войне, то Германия настаивала на создании
беспристрастной комиссии, которая расследовала бы этот вопрос.
Пока Совет четырёх знакомился с германскими контрпредложениями, Брокдорфа посещали
неофициальные представители воюющих держав. Были у него и французы и англичане. У немцев
складывалось представление, что противник готов пойти на уступки. Из каких-то источников
немцы узнали о разногласиях по вопросу о разоружении. Впрочем, когда 23 мая на Совете
четырёх обсуждался доклад военных экспертов Верховного совета об ограничении вооружений
малых государств, там присутствовало свыше тридцати человек. При таком числе мудрено было
сохранить тайну!
Незадолго перед этим совещанием военные эксперты получили указание определить
численность войск малых наций пропорционально армии, оставленной Германии и составлявшей
100 тысяч человек. Это означало, что Австрия должна иметь армию в 15 тысяч, Венгрия — 18
тысяч, Болгария — 10 тысяч, Чехословакия — 22 тысячи, Югославия 20 тысяч, Румыния — 28
тысяч, Польша—44 тысячи и Греция — 12 тысяч.
Союзники Германии не были представлены на конференции, хотя Австрия уже получила
приглашение. Они не могли открыто выразить свой протест, но остальные страны и слышать не
хотели о таком составе их армий. Американский генерал Блисс, делавший доклад, полагал, что
100 тысяч человек недостаточно для Германии, нужно увеличить армию и соответственно
увеличить численность войск малых наций. Но против пересмотра этого вопроса резко выступил
Клемансо. 5 июня представители Польши, Чехословакии, Румынии, Югославии и Греции были
приглашены на заседание Совета в квартире Вильсона. На предварительном совещании, после
продолжительной дискуссии, они выработали единую линию поведения — отказаться от
сокращения армий. Заседание у президента происходило в крайне накалённой атмосфере.
Делегаты приглашённых стран категорически настаивали на сохранении своих армий. Напрасно
их убеждали Вильсон и Ллойд Джордж. Клемансо не выступал. Делегаты чувствовали его
молчаливую поддержку. Соглашение так и не было достигнуто. Делегаты малых стран покинули
заседание.
Германия знала об этих разногласиях и надеялась, что они помогут ей добиться уступок. Но
ожидания её не оправдались. 16 июня Брокдорфу вручили новый экземпляр мирного договора.
Это была та же толстая книга, в которую теперь от руки были вписаны красными чернилами
некоторые изменения. Франция отказывалась от своего суверенитета в Саарской области в пользу
Лиги наций. Для управления областью назначались пять комиссаров. В Верхней Силезии
предназначено было провести плебисцит. В сопроводительной ноте Клемансо подчеркнул, что
договор «должен быть принят или отвергнут в том виде, в каком он изложен сегодня». На ответ
давалось пять дней. В случае неполучения ответа державы объявят, что перемирие кончилось, и
примут те меры, которые сочтут необходимыми, «для того чтобы силой провести и выполнить эти
условия». Единственная уступка состояла в том, что немцам по их настойчивой просьбе
прибавили ещё 48 часов к этим пяти дням.
Немецкая делегация отбыла в Берлин.
Начались заседания германского правительства. Одни министры, в том числе и Брокдорф-
Рантцау, предлагали не подписывать мирного договора, надеясь, что разногласия в лагере
победителей позволят добиться более мягких условий. Другие настаивали на подписании мирного
договора, опасаясь распада империи. Но и те, которые требовали подписания, открыто говорили,
что выполнять условий не следует. Запросили мнение Гинденбурга. Он ответил, что армия
неспособна сопротивляться и будет разбита; надо сохранить во что бы то ни стало армию и её
верховный штаб. Тайно вели переговоры с французами. Те дали понять, что кайзера и генералов
не тронут.
21 июня германское правительство сообщило, что готово подписать мирный договор, не
признавая, однако, что германский народ является ответственным за войну. На следующий день
Клемансо ответил, что союзные страны не пойдут ни на какие изменения в договоре и ни на какие
оговорки и требуют либо подписать мир, либо отказаться от подписания. 23 июня Национальное
собрание Германии приняло решение подписать мир без всяких оговорок. Настроение было
чрезвычайно напряжённое. Боялись, что Антанта может начать наступление. Какой-то депутат, по
свидетельству Эрцбергера, волнуясь по поводу затянувшихся прений, истерически кричал: «Где
мой автомобиль? Я должен сейчас же ехать! Сегодня ночью появятся французские лётчики!».
28 июня 1919 г. новый министр иностранных дел Германии Герман Мюллер и министр
юстиции Белл подписали Версальский мир.
9. Переговоры о мире Советской России с Польшей и об умиротворении Врангеля в 1920 году.
По поводу предложения Керзона назначить конференцию в Лондоне для установления
окончательного мира России с соседями Наркоминдел сообщал, что советское правительство уже
достигло без всякого постороннего участия полного примирения с Литвой и Эстонией. С таким же
успехом путём непосредственных переговоров может быть осуществлено и соглашение с
Польшей.
Отказываясь от посредничества Англии, Наркоминдел отметил, что советское
правительство считает ещё менее допустимым вмешательство Лиги наций в дело его примирения
с Польшей. Прежде всего это учреждение даже не уведомило Россию о своём возникновении. Со
своей стороны и советское правительство не принимало решения о признании или непризнании
Лиги наций. Что касается вопроса о Врангеле, то советское правительство, идя навстречу
Великобритании, готово гарантировать личную безопасность мятежному генералу и входящим в
его армию лицам. Однако оно ставит условием их немедленную капитуляцию и сдачу советским
властям всей занятой врангелевцами территории и всего их военного имущества.
10. Конференция в Спа в 1920 году.
Саботаж Германией выполнения условий мира. Конференция в
Спа (июль 1920 г.).
Конференция, на которой предполагалось выполнения решить вопросы о разоружении
Германии и репарациях, была созвана в городе Спа с 5 по 16 июля 1920 г. Повидимому, не
случайно местом конференции был избран этот город. Здесь в период первой мировой войны
находилась верховная ставка германского командования. Так союзниками лишний раз
подчёркивалась разница между былым военным могуществом и нынешним бессилием Германии.
Тем не менее представители Германии — военный министр Гейслер и командующий рейхсвером
генерал Сект — демонстративно явились на конференцию в полной военной форме.
Немцы знали о разногласиях между союзниками. «Надо учитывать тактику противников, —
говорил германский министр иностранных дел Симонс. — Одни из них хотят доить корову,
другие — её зарезать. Те, которые хотят доить, должны войти с нами в соглашение».
«Выполнять» или «не выполнять» Версальский договор? Вот вопрос, который шумно
дебатировался по всей Германии. Правые партии, военные организации, фашистские демагоги, за
спиной которых стоял рейхсвер и которые стремились в глазах народных масс присвоить себе
роль защитников интересов нации, требовали сопротивления. Важнейшим пунктом фашистской
программы был лозунг «долой Версальский мир». Однако германское правительство боялось
прямого отказа от выполнения условий мира.
От немцев требовали ответа, почему Германия не выполняет условий Версальского
договора. Выяснилось, что в Германии имеется не менее 2 миллионов винтовок, ещё не сданных
союзникам; вместо дозволенных договором 2 тысяч пулемётов немцы сохранили 6 тысяч; пушек
немцы оставили себе в шесть раз больше, чем было условлено; наконец, германская армия не была
реорганизована, и под ружьём оставалось свыше 200 тысяч солдат.
Немцы ссылались на то, что революция мешает им выполнить условия договора. Ещё до
конференции в Спа Германия не раз жаловалась, что у неё нехватает вооружённых сил для борьбы
с революционным движением. К этому доводу союзники всегда прислушивались со вниманием.
Так, в июне 1920 г., за три недели до конференции в Спа, они разрешили Германии, вопреки
условиям Версаля, увеличить число полицейских с 80 тысяч до 150 тысяч, а число жандармов,
вооружённых винтовками, саблями и револьверами, с 11 тысяч до 17 тысяч.
Немцы и в Спа выдвинули тот же аргумент — угрозу революции. Германские
представители потребовали отсрочить выполнение военных пунктов договора на 15 месяцев, до 1
октября 1921 г.
В частных разговорах немцы снова намекали на возможность участия Германии в борьбе с
большевиками.
В ответ на жалобы Германии союзники предложили немцам немедленно разоружить
добровольческие организации, изъять оружие у частных лиц, перевести армию на
добровольческий принцип, сдать все излишки военного имущества и выполнить прочие условия
договора. Если немцы примут эти условия, союзники согласны оставить в рейхсвере 150 тысяч
солдат до 1 октября 1920 г., но к 1 января 1921 г. армия должна быть доведена до 100 тысяч. В
случае несвоевременного или неточного выполнения этих условий союзники угрожали
оккупировать новые территории Германии, в том числе, если понадобится, и Рурский бассейн.
Немцы согласились принять условия союзников. 9 июля 1920 г. они подписали
соответствующий протокол.
Следующим вопросом, который обсуждался на конференции, был вопрос репарационный.
Союзники потребовали объяснений, почему Германия не выплачивает репараций; до сих пор
поступило всего 8 миллиардов марок вместо обусловленных по договору 20 миллиардов. В
частности союзники требовали ответа на вопрос, чем вызвано сокращение поставок германского
угля; репарационная комиссия настаивала на ежемесячной выдаче 2,4 миллиона тонн. Началась
дискуссия. Германская делегация доказывала невозможность выполнения поставок угля. 10 июля
на конференции неожиданно выступил с дерзкой речью германский «король угля и стали» Гуго
Стиннес. «Мы, реальные политики, — заявил он, — учитываем трудность, почти невозможность
убедить вас, что" нами приняты решительно все меры. Мы предвидим, что ввиду этого вы
выдвинете угрозы насилия, оккупации Рурской области или чего-нибудь подобного. И даже если
бы этот акт насилия был выполнен цветными войсками, появление которых в качестве носителей
общественной власти возбудило бы гнев в сердце каждого белого и каждого немца, даже и в этом
случае ни Франция, ни Европа не получили бы никакой выгоды».
Речь Стиннеса вызвала волнение на конференции. Председатель призвал оратора к порядку.
Однако, нисколько этим не смущаясь, Стиннес продолжал доказывать, что Германия не даст ни
угля для поставок, ни денег, ни товаров для выполнения репараций.
Речь Стиннеса отнюдь не была выражением его личной запальчивости, как пытались
представить в Германии. То была обдуманная провокация. Всем было известно, что Германия не
доставляла угля союзникам, между тем сотни тысяч тонн его продавались немцами на сторону.
Стиннес, представлявший интересы тяжёлой индустрии Германии, боялся, что лотаррингская
сталелитейная промышленность, получив немецкий уголь и кокс, явится опасным конкурентом
для германских промышленников. Чтобы помешать этому, он готов был пойти на риск оккупации
Рура; он не колебался нанести огромный ущерб всему германскому народному хозяйству, лишь
бы отстоять интересы своей группы.
Стиннес формально не согласовал своей речи с германским правительством; но он был
приглашён в состав немецкой делегации в качестве официального эксперта. Его доводы и цифры
легли в основу возражений германской делегации.
11 июля германский министр иностранных дел Симоне представил конференции свой
меморандум. Он уверял, что требуемые с Германии 20 миллиардов марок репараций до 1 мая 1921
г. фактически уже уплачены. Он настаивал на том, что союзники должны принять во внимание
финансовое и экономическое положение Германии; в противном случае быстрый рост
задолженности и инфляция сведут к нулю способность Германии выплачивать репарации.
Союзники отказались обсуждать возражения Германии. По существу, конференция
закончилась. К столу делегаций были приглашены маршал Фош, английский фельдмаршал Генри
Вильсон и генерал Дегутт. Им предстояло обсудить вопрос о военных мерах против Германии. В
печати союзников послышались угрозы против Германии. «Если конференция в Спа, — писала
«Daily Chronicle», — не приведёт к положительным результатам, то этим мы будем обязаны
Стиннесу, влияние которого на слабое германское правительство чрезмерно усилилось.
Если теперь над Германией разразится какая-нибудь новая беда, то надо указать немцам,
кому они этим обязаны».
В ход был пущен и дипломатический нажим: английский посол в Берлине лорд д’Абернон,
имевший связи с крупными финансистами Германии, советовал немцам уступить.
Германское правительство, убедившись, что дальнейшее сопротивление не только
бесполезно, но и опасно, пошло на капитуляцию. 16 июля 1920 г. германская делегация подписала
протокол, предложенный союзниками. Поставки немецкого угля были определены в 2 миллиона
тонн ежемесячно.
Конференция не определила общей суммы репараций, но окончательно установила долю
каждого из союзников: Франции — 52%, Великобритании — 22, Италии —10, Японии — 0,75,
Бельгии — 8, Португалии — 0,75, Греции, Румынии и Югославии, странам, не представленным на
конференции, — 6,5%. Для США было сохранено право получения своей доли репараций, хотя
американский Сенат и не утвердил Версальского договора.
11. Соображения Советской России после подписания Рапалльского договора, на Генуэзской конференции. 1922 год.
Такова в основном была первоначальная позиция Советской России в Генуе. Но после
заключения Рапалльского договора можно было и отступить от этой позиции, ибо он изменил
соотношение сил. Рапалльский договор углубил противоречия в лагере империалистов.
Положение осложнялось тем, что 31 мая наступал срок платежей Германией по репарациям.
Англия колебалась. Ей приходилось выбирать между капитуляцией перед воинствующей
Францией пли соглашением с Германией и Советской Россией. Но соглашение с Россией
упиралось в проблему частных претензий. В этом вопросе банковские круги Сити проявляли
сугубую осторожность.
Перед советским правительством стояла задача использовать колебания Англии и
попытаться дальше расколоть фронт капиталистических держав.
20 апреля Чичерин вновь вступил в переговоры с английскими представителями.
12. Позиция Пуанкаре на Генуэзской конференции относительно суммы требований советской делегации, и политический диалог Англии и Франции. 1922 год.
Накануне конференции.
На последнем пленуме Генуэзской конференции Барту заявил от имени французской
делегации, что будет рекомендовать своему правительству утвердить резолюцию о созыве
конференции в Гааге. Однако французское правительство официально не подкрепило заявления
своего представителя. Никто не знал, пойдёт Франция в Гаагу или нет. Более того, французская
дипломатия сделала всё возможное, чтобы помешать созыву Гаагской конференции. 2 июня
Пуанкаре препроводил США и всем союзным правительствам меморандум, в которой настаивал
на том, чтобы Гаагская конференция носила совещательный характер и состояла не из
полномочных представителей государств, а только из экспертов. Помимо этого, французский
премьер требовал, чтобы эксперты союзных правительств предварительно выработали программу
совместных выступлений. «В программу Гаагской конференции, — гласил меморандум, —
необходимо включить самый подробный и ясно составленный план тех условий, которые Россия
должна предварительно принять и относительно которых все державы должны сговориться,
прежде чем они будут предъявлены русскому правительству».
В других пунктах Пуанкаре настаивал, чтобы Россия отказалась от своего меморандума от
11 мая, являющегося, по его мнению, «в сущности, требованием капитуляции Европы перед
советским строем».
С точки зрения французского премьера, конференция должна была бы ограничиться
обсуждением только трёх сторон русской проблемы: вопросов о долгах, о частной собственности
и кредитах. Советское правительство обязано признать все военные и довоенные долги. Правда,
такое признание не будет означать для него немедленной уплаты. Что касается кредитов, то они
могут быть предоставлены советскому правительству исключительно на восстановление сельского
хозяйства. В заключение Пуанкаре настаивал на возвращении бывшим собственникам
национализированных иностранных предприятий в России.
Вся пресса оживлённо комментировала новый французский меморандум. Некоторые
английские газеты заявляли, что Пуанкаре не имеет права предрешать ход Гаагской конференции.
Кое-кто недвусмысленно давал понять, что в крайнем случае совещание это может состояться и
без участия Франции. Французские газеты в основном отстаивали точку зрения Пуанкаре.
11 июня Англия ответила на французский меморандум. Английское правительство
соглашалось с Пуанкаре, что Гаагская конференция должна быть только совещанием экспертов.
Однако предварительное определение единой линии Англия признавала нецелесообразным.
Возражало британское правительство и против предложения, чтобы Россия взяла назад свой
меморандум от 11 мая. Английский меморандум напоминал, что на заключительном пленарном
заседании все делегации приняли предложение о созыве Гаагской конференции; этим решением
советский меморандум от 11 мая уже был как бы аннулирован.
По вопросу о частной собственности английское правительство высказалось против точки
зрения Пуанкаре, усматривая в ней противоречие первому пункту каннских резолюций. «Вернёт
ли российское правительство бывшим собственникам конфискованные имущества или даст ли оно
им возмещение, — это вопрос, исключительно подлежащий его ведению. Навязывать
российскому правительству какой бы то ни было принцип было бы, по мнению англичан,
равносильным нарушению права, на что никогда не согласилось бы никакое суверенное
государство».
Далее английский меморандум настаивал на организации совещаний о совместной работе с
представителями России, если от Гаагской конференции хотят добиться каких-либо практических
результатов. В заключение английское правительство выражало пожелание, чтобы ни одно
государство не заключало каких-либо сепаратных соглашений с Россией.
Британская нота немедленно вызвала ответ Франции. Отметив с удовлетворением, что
британский кабинет признаёт Гаагскую конференцию совещательным органом, в котором будут
участвовать только эксперты, французская дипломатия продолжала настаивать на выработке
предварительного соглашения. «В настоящее время, — указывала французская нота, — к
сожалению, выяснилось, что общего согласия не существует. Генуя обнаружила глубокие
разногласия между державами по многим важным вопросам. Благоразумно ли будет с нашей
стороны предстать разъединёнными и без определённого плана перед советскими делегатами,
которые показали в Генуе такое умение пользоваться малейшими разногласиями между
союзниками».
Ответ Франции заканчивался заявлением, что без предварительного соглашения держав
Гаагская конференция рискует потерпеть такую же неудачу, какая постигла конференцию в Генуе.
После такого ответа вся французская пресса заговорила, что Франция, видимо, не пошлёт в
Гаагу своих представителей; в крайнем случае Франция будет присутствовать на конференции в
качестве «наблюдателя».
Вопрос о Гааге повис в воздухе, но не надолго: общее положение в Европе было настолько
напряжённым, так много было нерешённых вопросов и в Малой Азии и в Германии, что
руководители Антанты вынуждены были пойти на соглашение. 19 июня в Лондоне состоялась
встреча Ллойд Джорджа с Пуанкаре на «политическом завтраке», на котором присутствовали
Бальфур и Роберт Хорн. На следующий день было опубликовано полуофициальное сообщение о
том, что между британскими министрами и Пуанкаре состоялось полное соглашение о
сотрудничестве в работах Гаагской конференции. Оба премьера признали, что задача собравшихся
в Гааге экспертов заключается в совместном с русскими обсуждении практических способов
разрешения таких проблем, как долги, частная собственность и кредиты. Эксперты должны
представить своим правительствам доклады о возможности заключить удовлетворительное
соглашение с Россией. Однако и после этого правительства оставляют за собой право действовать
по собственному усмотрению.
Скоро выяснилось, что «в меню» политического завтрака 9 июня стоял не только русский
вопрос. Пресса сообщала, что в беседе были затронуты также вопросы о репарациях, о Танжере и
Ближнем Востоке. По вопросу о репарациях было признано, что репарационная комиссия должна
определить фактическое положение германских финансов и выяснить, может ли Германия с
помощью иностранного займа сбалансировать свой бюджет и восстановить валюту. После этого в
Лондоне устоятся дальнейшие переговоры между правительствами. Вопрос о Ганжере решено
было обсудить на конференции предстателей французского, испанского и британского
правительств в конце июля в Лондоне. По ближневосточному вопросу было постановлено, что
правительства должны спешно назначить комиссию для выяснения действительного положения
вещей и также обсудить вопрос на июльской конференции в Лондоне.
Русский вопрос был только одной из фигур на шахматной доске английской и французской
дипломатии. На сей раз Англия как будто отдавала эту фигуру Франции.
13. Рурский кризис. 1923 год.
Отказ Германии от пассивного сопротивления.
Между тем в Германии нарастал революционный кризис. В августе 1923 г. в Рурской
области началась грандиозная забастовка; 400 тысяч рабочих-стачечников требовали ухода
оккупантов. Борьба в Руре была поддержана рабочими всей Германии. 12 августа забастовка
привела к падению правительства Куно. Однако германские социал-демократы, испугавшиеся
размаха революционной борьбы, поспешили с помощью буржуазии и рейхсвера задушить
революцию. В результате было создано коалиционное правительство Штреземана — Гиль-
фердинга.
Сын мелкого берлинского торговца Густав Штреземан получил, не без затруднений,
университетское образование. В дальнейшем он проявил себя крупным организатором в качестве
руководителя шоколадного треста и мало-помалу стал своим человеком в различных
капиталистических организациях. Заняв пост секретаря Общества саксонской обрабатывающей
промышленности, Штреземан прошёл в Парламент, где стал вождём партии национал-либералов.
В 1914 — 1918 гг. Штреземан принадлежал к самым решительным сторонникам войны до конца.
Между прочим он был одним из ярых защитников подводной войны против Англии. Защищая в
речах и статьях идею создания «великой Германии», Штреземан отстаивал планы захвата
Франции до реки Соммы, Бельгии, Польши и русских земель, в том числе Украины. Штреземан
был также сторонником идеи разрушения Британской империи.
После войны в качестве лидера германской «народной партии» Штреземан стал во главе её
парламентской фракции. С ней он голосовал против подписания Версальского договора. Однако
всё это не помешало гибкому дельцу вскоре превратиться в сторонника Англии и защитника идеи
«примирения» с западными державами. Впрочем, и в этом Штреземан был двуличен. В письме к
германскому кронпринцу (написанном позже, уже в 1925 г.) он откровенно заявлял: «Вопрос о
выборе между Востоком и Западом не ставится на очередь. Выбирать можно, впрочем, лишь
тогда, когда имеешь за собой военную мощь. Этого у нас, к сожалению, нет. Мы не можем
сделаться континентальной шпагой Англии и точно так же не можем позволить себе германо-
русский союз». В выдвижении кандидатуры Штреземана в рейхсканцлеры немалую роль сыграл
английский посол в Берлине лорд д'Абернон. При помощи Штреземана этот дипломат надеялся
найти желательный для Англии компромисс, который мог бы положить конец затянувшемуся
рурскому конфликту.
Впрочем, опираясь на Англию, Штреземан вёл двойную игру. Он рассчитывал договориться
и с Францией.
В своей программной речи в Штутгарте 2 сентября 1923 г. Штреземан заявил, что Германия
готова итти на хозяйственное соглашение с Францией. Однако она будет решительно бороться
против всяких попыток расчленения Германии. На следующий день, сразу по возвращении
Штреземана из Штутгарта, к нему явился французский посол; он сообщил канцлеру, что Франция
готова обсудить поставленный им вопрос. Тем не менее посол считает необходимым обратить
внимание канцлера на то, что французское правительство ставит предварительным условием отказ
населения Рура от пассивного сопротивления.
«Я ему указал, — пишет в своём дневнике Штреземан, — что германское правительство не
может добиться прекращения пассивного сопротивления, пока не будет урегулирован рурский
конфликт. Во Франции должны понять, что германское правительство, не будучи в состоянии
обеспечить спокойствие германского населения, не может предпринимать никаких мер для
ликвидации этого сопротивления. Мало того, германское правительство подвергается нападкам
именно за то, что не проявляет достаточной энергии в деле усиления этого сопротивления».
В заключение рейхсканцлер поставил перед французским послом несколько конкретных
вопросов. Во-первых, не согласится ли Франция на организацию международного
железнодорожного общества в Рейнской области? Во-вторых, как представляет она себе
нормальные германские поставки кокса и угля? В-третьих, можно ли рассчитывать на более
тесное экономическое сотрудничество между Германией и Францией?
Без инструкций своего правительства французский посол не смог ответить на эти вопросы.
Штреземан продолжал свою дипломатическую игру с целью выторговать для Германии
наиболее выгодные условия капитуляции. Он поставил в известность английского посла в Берлине
д'Абернона о том, что германское правительство соглашается на прекращение пассивного
сопротивления, но требует амнистии его участникам.
«Я дал ему понять, — записал в своём дневнике Штреземан, — что если не будет
достигнуто соглашение, то мы уже не в состоянии будем терпеть режим оккупации. Тогда
ответственность за порядок в этих областях падёт на Бельгию и Францию». В результате этих
переговоров германское правительство опубликовало 26 сентября 1923 г. декларацию, в которой
предложило населению оккупированных областей прекратить пассивное сопротивление.
На капитуляцию Германия шла по ряду причин. К этому её вынуждали прежде всего общий
хозяйственный кризис и нараставшее в стране революционное движение.
Спекулируя на этой опасности, Штреземан рассчитывал сделать более сговорчивыми
буржуазные правительства недавних врагов Германии. Штреземан предупреждал их, что его
правительство может быть «последним буржуазным правительством Германии».
Осенью 1923 г. Германия действительно стояла перед революционным взрывом. В
Саксонии было создано рабочее правительство из левых социал-демократов и коммунистов.
Вскоре такое же правительство было образовано и в Тюрингии. Немедленно правительство
Штреземана бросило в Саксонию и Тюрингию войска. Рабочие были разгромлены. Узнав о
событиях в Саксонии, пролетариат Гамбурга 22 октября 1923 г. начал всеобщую забастовку; она
перешла в вооружённое восстание. После трёхдневной борьбы с войсками и это восстание было
подавлено. Вследствие измены социал-демократических вождей, поддержавших буржуазию,
революционная борьба германского пролетариата закончилась поражением. Германское
буржуазное правительство торжествовало победу. Оно продемонстрировало капиталистическим
державам, что нажим на Германию грозит развязать социалистическую революцию. С другой
стороны, разгромив рабочее движение, оно облегчало себе задачу возложить на трудящиеся массы
Германии всю тяжесть расплаты за империалистическую войну.
Провал планов Пуанкаре.
Напряжённая восьмимесячная борьба за Рур привела к капитуляции Германии. Мировая
печать расценивала эту капитуляцию как вторую войну, проигранную немцами.
Пуанкаре был почти у цели. Казалось, «прыжком в Рур» он не только захватил инициативу
в разрешении репарационной проблемы, но и завоевал для Франции господствующую роль в
европейской политике.
Пуанкаре надеялся, что отказ Германии от пассивного сопротивления ускорит создание
германо-французского угольно-железного синдиката, руководимого французским капиталом.
Французская металлургия получит, наконец, уголь и кокс, французская химия — полуфабрикаты и
краски, эльзасский текстиль — возможность беспошлинного ввоза в Германию. Материальная
база экономической, военной и политической гегемонии Франции на континенте будет, таким
образом, обеспечена.
Пуанкаре жестоко ошибся, приняв отказ немцев от политики пассивного сопротивления за
чистую монету. На самом деле то было с их стороны шахматным ходом. Политика пассивного
сопротивления подорвала силы Германии и создала угрозу революции в стране. Продолжать эту
политику было невозможно. Но немцы и не собирались уступать Франции. Они рассчитывали, что
их отказ от политики пассивного сопротивления активизирует британскую политику.
Впрочем, сам Пуанкаре не хотел удовлетвориться отказом немцев от пассивного
сопротивления. В своих еженедельных воскресных речах, произносимых при открытии
памятников погибшим героям войны, он упрямо доказывал союзникам, что и после прекращения
пассивного сопротивления Германия из будет выполнять своих репарационных обязательств.
«Германское правительство, — говорил Пуанкаре 30 сентября 1923 г., — громогласно
заявило перед всем миром, что прекращает сопротивление, организованное в Руре. Оно и не могло
поступить иначе, будучи не в состоянии больше финансировать это сопротивление; оно знало, что
эта тактика грозит оторвать от империи местное население. Но угрюмое заявление о неизбежности
перемирия ничего не значит. Всё зависит от выполнения. Мы ждём от Германии дел. Она
отказалась ставить нам условия. Это хорошо. Но ей надлежит теперь показать нам, что она
действительно готова облегчить нам на занятых территориях выполнение всех её обязательств».
Требовательность французов вызывала неудовольствие английской дипломатии. На
имперской конференции британских доминионов 1 октября 1923 г. Болдуин решительно осудил
непримиримую позицию Пуанкаре. Ещё более резкой была речь министра иностранных дел
Керзона. Он отрицал, что прекращение пассивного сопротивления является победой Пуанкаре.
Репарационных платежей Франция всё же не получает. Единственный результат оккупации —
хозяйственный развал Германии и дезорганизация Европы.
«Развал Германии, — говорил Керзон, — это исчезновение должника. Франция заверяла
нас, что по окончании пассивного сопротивления начнутся переговоры между союзниками. Их
нет. Англия поступилась бы частью своих требований, если бы это обеспечило возможность
соглашения; но так как соглашение невозможно, то требования Англии остаются в силе».
Перед лицом возможной победы Франции во франко-германском конфликте британская
дипломатия приступила к решительным действиям. Она перешла в наступление. Заранее выяснив
намерения США и заручившись их поддержкой, британское правительство 12 октября 1923 г.
официально обратилось к своему американскому партнёру. Англия предлагала созвать
конференцию для урегулирования вопроса о репарациях при непосредственном участии США.
Британское правительство отмечало, что «сотрудничество правительства Соединённых штатов
является существенным условием для того, чтобы действительно подойти к решению
репарационного вопроса». В ноте подчёркивалось, что Америка не может оставаться в стороне от
европейских проблем, тем более, что с ними связан и вопрос межсоюзнических долгов.
Необходимо, гласила нота, вернуться к декларации государственного секретаря США Юза от
декабря 1922 г., в которой предлагалось, чтобы США приняли на себя роль арбитра при решении
репарационного вопроса.
Английская нота заканчивалась предложением «оказать великую услугу делу безопасности
и умиротворения всего мира» и организовать конференцию с участием США для разрешения
репарационного вопроса,
В ответ на английскую ноту государственный секретарь Соединённых штатов Юз вручил
британскому поверенному в делах меморандум от 15 октября 1923 г.
Выражая сожаление по поводу отсутствия «единства образа мысли у европейских держав»,
меморандум подтверждал, что декларация Юза остаётся в силе. Правда, меморандум отрицал
связь вопроса о платёжеспособности Германии с проблемой межсоюзнических долгов. Всё же
правительство США не отказывалось от «разумных соглашений относительно сроков и условий
платежей, вполне считаясь с обстоятельствами, в которых находятся союзные должники». Вскоре
после этого американский посол в Лондоне Гарвей официально заявил, что США охотно примут
участие в экономической конференции, дабы спасти Европу от катастрофы.
Однако Пуанкаре, получивший приглашение на эту конференцию, уклонился от ответа на
английское предложение. Поэтому Болдуин выступил на съезде консервативной партии 25
октября 1923 г. с предупреждением, чтобы Пуанкаре «хорошенько подумал», прежде чем
отказаться принять это предложение.
Пуанкаре ответил Болдуину в своей очередной речи от 28 октября, произнесённой при
освящении памятника в Сампиньи. «Английский премьер сказал, — заявил он, — что Франции
следует трижды подумать, прежде чем она отклонит английские предложения... Я больше, чем
кто-либо, не хотел бы, чтобы урегулирование репараций затягивалось. Притом, как и английский
премьер, мы желаем, чтобы США не держались в стороне от европейской политики».
Всё же Пуанкаре выражал сомнение в том, чтобы Англия и США могли достигнуть
благоприятного разрешения репарационного вопроса при помощи новой конференции.
О чём будет сейчас совещаться конференция? — спрашивал Пуанкаре. Каков будет её
состав? Каковы должны быть взаимоотношения между ней и правительствами или репарационной
комиссией? Какова будет её компетенция?
Пуанкаре напоминал, что предел уступок Франции уже достигнут. Союзники
недооценивают ту роль, которую Франция играет, стоя на страже безопасности Европы против
неизбежной в будущем агрессии Германии.
«Вот уже четыре года, — говорил Пуанкаре в одном из своих публичных выступлений 4
ноября 1923 г., — как мы несём всю тяжесть льгот, предоставляемых Германии вопреки Договору.
Довольно! Мы не хотим нести одни почти все затраты на дело, которое является жизненно
важным для всех и которое мы выиграли совместно. Мы не хотим также подвергаться опасности
новых агрессий на этих восточных окраинах, которые президент Вильсон назвал однажды очень
правильно границей свободы. Наши друзья-бельгийцы и мы являемся стражами этой границы. И
если бы она оказалась нарушенной, угроза вновь нависла бы над нами и над всеми нашими
союзниками».
Пуанкаре не только говорил, но и действовал. Он хотел сорвать нежелательные для него
планы англо-американской дипломатии. Ему казались удобнее методы «прямого действия», для
применения которых официальная французская дипломатия только подыскивала наиболее
благовидные мотивы.
14. Инцидент приглашения на конференцию в США без ведома французского правительства Эррио. 1924 год.
во взаимоотношениях Англии и Франции вновь начинала чувствоваться
напряжённость. Она ещё усилилась, когда появился английский меморандум с изложением
программы работ предстоящей Лондонской конференции. Оказалось, что английское
Министерство иностранных дел, не заручившись предварительно согласием французского
министерства на этот меморандум, обратилось к правительствам Бельгии, Италии и Соединённых
штатов с приглашением на конференцию.
Оппозиция во Франции умело использовала этот дипломатический инцидент. Она
выступила с обвинениями Эррио в капитуляции перед Англией и в неумении вести
самостоятельную политику.
15. Торговый договор СССР и Великобритании. 1924 год.
Торговый договор, подписанный представителями Советского Союза и Великобритании 8
августа 1924 г. и заменивший собой англо-советское торговое соглашение от 16 марта 1921 г.,
устанавливал для обеих сторон режим наибольшего благоприятствования. Статьёй 2 договора
правительству СССР предоставлялось право «вести торговые операции либо непосредственно
через торгового представителя Союза, либо через какие-либо организации и учреждения,
находящиеся под контролем этого (советского) правительства, либо иначе».
Это означало, что английское правительство признаёт монополию советской внешней
торговли. Соответственно этому главе торгового представительства и членам последнего в Англии
обеспечивались дипломатические привилегии вплоть до экстерриториальности служебных
помещений. Для граждан обеих сторон договором гарантировался национальный режим «во всём,
что касается владения, неприкосновенности и права распоряжения собственностью». В
заключение определялись условия, на которых положения договора могут быть распространены
на доминионы, колонии, владения и протектораты Великобритании.
Договору 8 августа 1924 г. не суждено было войти в силу. Против него подняли яростную
кампанию реакционеры, которые видели в признании СССР Англией капитуляцию перед
демократией.
16. Инцидент с объявлением таможенного союза между Австрией и Германией. 1931 год.
19 марта 1931 г. австрийский вице-канцлер Шобер и германский министр иностранных дел
Курциус подписали соглашение о едином таможенном законе, о согласованных тарифах и об
уничтожении таможенной границы между обоими государствами.
В речи от 30 марта 1931 г. Шобер мотивировал заключение австро-германского
таможенного союза безрезультатностью пан-европейской конференции и необходимостью
урегулировать европейский хаос путём «региональных соглашений», якобы в соответствии с
меморандумом Франции от 17 мая 1930 г.
Шобер и Курциус пытались прикрыться не только французской инициативой. Германская
дипломатия попробовала было уверить и Англию, что соглашение 19 марта 1931 г. целиком идёт
навстречу её интересам. Ведь Англия менее, чем Франция и Италия, заинтересована в
неприкосновенности status quo в Центральной Европе. Ей даже выгодно поддержать Германию
против Италии; иначе она может толкнуть Германию за образование германо-итало-русского
блока.
Снова германская дипломатия прибегала к излюбленным приёмам — разжиганию
международной склоки, запугиванию шантажу. На этот раз игра её не удалась. Франция выступала
решительным противником таможенного союза Австрии с Германией. Англия, добиваясь уступок
в вопросе о морских вооружениях, поддержала Францию. Вопрос об австро-германском
таможенном союзе был передан сначала в Лигу наций, а затем в Постоянный международный
трибунал. Одновременно, 16 мая 1931 г., был опубликован французский меморандум с
изложением «конструктивного плана» экономического и финансового оздоровления Австрии.
В этом документе Франция требовала, чтобы Австрия «не отказывалась от своей
независимости без одобрения Лиги наций»; европейским государствам она предлагала «помочь
Австрии достигнуть экономического процветания».
5 сентября 1931 г. Постоянный международный трибунал вынес 8 голосами против 7
решение, что таможенный союз несовместим с договорными обязательствами Австрии.
За два дня до решения суда, 3 сентября, Шобер и Курциус заявили об отказе их стран от
таможенного союза.
Эта капитуляция была ускорена решительным финансовым нажимом со стороны Франции,
прекратившей свою помощь австрийским банкам.
Провал замысла немецкой дипломатии озлобил германских реваншистов. Национал-
социалисты развернули в стране самую бесшабашную националистическую демагогию.
Общий курс политической жизни Германии сдвинулся резко вправо. Страна быстрыми
шагами шла по пути фашизации. Её дипломатия всё настойчивее стремилась добиться взрыва
версальской системы и осуществления великодержавного германского реванша.
17. Соображения Гитлера. 1932 год.
Задачи и методы гитлеровской дипломатии.
Раньше чем армии вступят в бой, твердил Гитлер необходимо, чтобы вражеская нация была
деморализована, чтобы она была подготовлена к капитуляции и приведена к пассивности.
18. Англо-германское морское соглашение. 1935 год.
Англо-германское морское соглашение (18 июня1935 г.).
Конечно, это не осталось тайной для иностранных разведок. Тем не менее пацифистская
декларация Гитлера встретила в реакционных кругах Англии сочувственный отклик.
«Непредубеждённый человек, — заявляла 22 мая 1935 г. газета «Times», — не может сомневаться
в том, что пункты, изложенные Гитлером, являются основой для полнейшего урегулирования
отношений с Германией». Для закрепления дружественных связей Германии с Англией в Лондон в
качестве главы германской морской делегации был послан Риббентроп. Незадолго до этого он
получил звание «чрезвычайного и полномочного посла Германии». После двух поездок
Риббентропа к Гитлеру было подписано 18 июня 1935 г. англо-германское морское соглашение.
Английское правительство удовлетворило требования Гитлера, чтобы «мощь германского флота
составляла 35% в от« ношении к совокупной морской мощи Британской империи». В случае
чрезвычайного строительства флота в других странах такое соотношение могло быть и
пересмотрено.
Англия располагала в тот момент военно-морским флотом общим тоннажем в 1 201,7
тысячи. Следовательно, Германии было предоставлено право довести свой флот до 420,6 тысяча
тонн. Имелось же у неё налицо, без учёта устаревших судов, лишь 78,6 тысячи тонн. Таким
образом, английское правительство разрешило Германии увеличить тоннаж её флота на 342
тысячи.
Версальским договором запрещалось Германии иметь подводные лодки. Этот вопрос также
подвергся пересмотру в англо-германском военно-морском соглашении. Германия получила право
строить подводные лодки в размере до 45% тоннажа подводного флота Великобритании.
Соглашение устанавливало, что в случае, если Германия пожелает превысить данный предел, она
должна информировать о своём решении британское правительство. Таким образом, подводный
флот Германии ничем не ограничивался.
Англо-германское военно-морское соглашение явилось двусторонним нарушением
Версальского мирного договора. Его заключение вызвало взрыв возмущения во Франции: на этот
раз договор был нарушен не только гитлеровской Германией, но и самой Великобританией.
Англо-германское морское соглашение являлось не чем иным, как капитуляцией
английской дипломатии перед гитлеровской Германией по самому важному для Англии морскому
Разделу послевоенных мирных соглашений. Характерно, что Министерство иностранных дел даже
не подумало о согласовании своей позиции с другими державами.
На заседании Палаты лордов 26 июня 1935 г. английский министр воздухоплавания маркиз
Лендондерри выступил с обоснованием необходимости англо-германского соглашения. «Мы
практический народ, — заявил министр, — и должны считаться с реальными фактами. Мы
полагаем, что наилучший метод для достижения тоге общего урегулирования, о котором гласило
лондонское коммюнике, заключается не в том, чтобы вступить в дальнейшее соревнование в
морском строительстве, а в том, чтобы попытаться путем соглашения с Германией обезвредить
результаты объявленного ею решения... Мы считаем, что оказали большую услугу другим
державам». Таким образом, вопреки положениям Версальского договора в Лондоне узаконялось
создание германского военного флота, почти равного французскому, но гораздо более
современного, оснащённого по последнему слову техники.
Соглашательская политика английской и французской дипломатии развязывала руки
агрессорам и поджигателям войны. Первой на путь открытого нарушения международного мира
вступила фашистская Италия.
19. Аннексия Италией Эфиопии. 1936 год.
Одно государство за другим отказывалось от применения санкций к Италии и возобновляло
с ней нормальные отношения. Лиге наций оставалось лишь подтвердить общую капитуляцию. 30
июня 1936 г. она собралась на чрезвычайную сессию. В Женеву прибыл и абиссинский негус.
Вновь и вновь взывал он к представителям 50 стран, которые всего 8 месяцев назад обещали ему
помощь и поддержку. Выступавшие затем представители Англии и Франции заявили, что после
занятия Аддис-Абебы итальянскими войсками приостановить дальнейшее наступление Италии
могли бы только военные санкции. Но в настоящее время нельзя итти на риск европейской войны.
«Надо смотреть прямо в лицо фактам, — говорил Иден, — надо считаться с действительностью...
продолжение санкций в нынешней форме не принесёт никакой пользы».
20. Сентябрьская фаза Судетского кризиса. 21 сентября 1938 года.
21 сентября в 2 часа ночи президент Бенеш был поднят с постели приходом обоих
посланников. То был уже пятый их визит на протяжении одних суток.
Ночные гости предъявили Бенешу ультиматум, содержание которого было впоследствии
оглашено чехословацким министром пропаганды Гуго Вавречка. От имени своих правительств
посланники требовали немедленной и безоговорочной капитуляции Чехословакии. Чехословацкое
правительство должно понять, заявили они, что «если оно не примет англо-французского плана, то
весь мир признает Чехословакию единственной виновницей неизбежной войны». Своим отказом
Чехословакия нарушит и англо-французскую солидарность: ведь если даже Франция и придёт на
помощь Чехословакии, Англия не вступит в войну.
«Если же чехи объединятся с русскими, — добавили посланники, — война может принять
характер крестового похода против большевиков. Тогда правительствам Англии и Франции будет
очень трудно остаться в стороне». Бенеш предложил посланникам изложить их требования в
письменном виде. Он хотел, чтобы нарушение Францией союзного договора было запечатлено в
официальном документе. Повидимому, Бенеш рассчитывал также выиграть время; он ещё
надеялся заручиться поддержкой со стороны некоторых членов французского кабинета.
Народ и армия в Чехословакии решительно отвергали капитуляцию. За уступку
требованиям Гитлера, поддержанным правительствами Англии и Франции, стояла лишь
влиятельная чешская партия аграриев во главе с премьер-министром Годжа. Ультиматум
союзников подвергся обсуждению на заседании пражского кабинета. 21 сентября было вынесено
решение о капитуляции... «Мы зависели от помощи наших друзей, — гласило официальное
сообщение, опубликованное по этому поводу, — но, когда нам начали угрожать силой, стало
очевидно, что европейский кризис приобрёл слишком серьёзный характер. Поэтому наши друзья
посоветовали нам купить свободу и мир путём жертв, поскольку они сами не могли нам помочь...
Президент республики и наше правительство не могли сделать ничего другого, ибо мы оказались в
одиночестве». В тот же день министр пропаганды Вавречка выступил по радио с заявлением, что
чехословацкое правительство не имело иного выбора. «Наши друзья и союзники принудили нас
принять условия, — говорил министр, — которые обычно предлагают побеждённому противнику.
Не недостаток мужества заставил нас принять решение, от которого сжимаются наши сердца... Не
будем осуждать тех, кто покинул нас в момент катастрофы: свой суд по поводу этих дней
произнесёт история».
21. Годесбергский меморандум Гитлера. 24 сентября 1938 года.
Чемберлен в Годесберге.
Между тем Чемберлен уже снова летел в Германию. Вторая встреча его с Гитлером имела
место 22 сентября в Годесберге. Британский премьер сообщил Гитлеру, что вопрос о судетских
немцах решён английским и французским правительствами в точном соответствии с пожеланиями
Германии.
Чемберлен ожидал, что Гитлер выразит ему своё удовлетворение. Но совершенно
неожиданно он услышал нечто совсем другое. «Очень сожалею, — заявил Гитлер, — но теперь это
нас не устраивает». Тут же Гитлер пояснил, чего он хочет. Оказалось, он требует, чтобы заодно
удовлетворены были территориальные притязания Венгрии и Польши, с которыми Германия
связана дружественными отношениями. В большом замешательстве Чемберлен заявил, что новые
требования Гитлера должны быть подвергнуты обсуждению. На этом его беседа с Гитлером
прервалась. Ночью Чемберлен заявил осаждавшим его корреспондентам: «Я не могу сказать, что
положение безнадёжно». Эти слова английского премьера лишь усилили общий переполох.
Переговоры, казалось, зашли в тупик. Всё же Чемберлен решил добиваться их продолжения. Он
поручил Вильсону и Гендерсону посетить Риббентропа и передать ему, что просит представить
германские предложения в письменной форме. Свою просьбу Чемберлен мотивировал тем, что
ему необходимо послать в Прагу копию немецких предложений и карту с указанием тех частей
чехословацкой территории, которые должны отойти к Германии, Польше и Венгрии. Риббентроп
ответил, что германский меморандум будет составлен в течение вечера. 23 сентября в 10 часов 30
минут вечера переговоры возобновились. В германском меморандуме предъявлено было
требование, чтобы чехи начали эвакуацию важнейших районов Судетской области в 6 часов утра
26 сентября и закончили её не позднее 28 сентября. Чемберлен указал Гитлеру, что немецкий
меморандум по существу представляет не что иное, как ультиматум; однако он предъявлен
государству, которое добровольно идёт на уступки и не понесло поражения на войне. Завязался
длительный спор. В конце концов Гитлер согласился отсрочить эвакуацию до 1 октября.
24 сентября Чемберлен вылетел в Лондон. По прибытии туда он спешно созвал Кабинет
министров. Вечером Галифакс передал чехословацкому посланнику меморандум гитлеровского
правительства.
Когда содержание германского меморандума стало известно политическим кругам Англии,
оно вызвало резкие протесты со стороны представителей оппозиции. Непримиримый противник
соглашательской политики Чемберлена Уинстон Черчилль не скрыл своего возмущения в беседе с
корреспондентом агентства Рейтер. «Расчленение Чехословакии под англо-французским нажимом,
— говорил Черчилль, — означает полное отступление европейской демократии перед угрозой
применения силы со стороны фашистской Германии. Эта капитуляция носит характер катастрофы;
она отнюдь не содействует укреплению мира и обеспечению безопасности Великобритании и
Франции. Наоборот, она неизбежно приведёт обе эти страны к такому состоянию, когда они в
конце концов лишены будут всякой возможности сопротивляться». Черчилль пояснил, что
согласие Англии и Франции на расчленение Чехословакии освобождает 25 германских дивизий.
Теперь они будут угрожать Франции. Черчилль предостерегал против иллюзии, что «безопасность
можно обеспечить, отдавая малую страну на съедение волкам».
22. Оценка Мюнхенского договора. 30 сентября 1938 года.
РАЗВЯЗЫВАНИЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ВОЙНЫ ПОСЛЕ
МЮНХЕНСКОЙ КАПИТУЛЯЦИИ (1938—1939 гг.)
23. Оценка действияй английской и французской дипломатии после заключения Мюнхенского договора. 1938-9 годы.
Позиция английской дипломатии после Мюнхена.
Какую же позицию перед лицом возрастающего напора гитлеровской Германии занимала
английская дипломатия?
После опубликования 9 октября 1938 г. совместной декларации Чемберлена и Гитлера о
«вечном мире» между Англией и Германией, единомышленники английского премьера развили в
британской прессе кампанию в пользу соглашения с Германией на основе дальнейших уступок, в
частности и в вопросе о колониях. 23 октября 1938 г. газета «Sunday Times» поместила большую
статью видного национал-лейбориста лорда Эльтона. Автор высказывал мнение, что сильная
Германия и мощная Англия могут отлично ужиться друг с другом, ибо «в мире имеется
достаточно места для обеих стран». Этот намёк на возможность передела мира между Германией
и Англией сопровождался враждебными выпадами против Советского Союза.
Ещё яснее замыслы правительства Чемберлена выражались в газете «Times». В передовой
статье от 8 февраля 1939 г. газета заявляла, что на западе Англия готова защищать Францию от
возможного нападения. Что касается востока, куда могла бы направиться сила Германии, то
читателю нетрудно было догадаться, что в этом направлении немцы не встретят помех со стороны
Англии.
Германская дипломатия, естественно, спешила использовать благоприятную для неё
позицию правительства Чемберлена. Вскоре после Мюнхенского соглашения она предложила
Англии заключить воздушный пакт. Как сообщал дипломатический обозреватель газеты «Evening
Standard», Риббентроп настаивал на том, чтобы Германии было дано право иметь воздушный
флот, силы которого превышали бы в два или даже в три раза мощь английской авиации. Немцами
выдвигалось и другое требование. Агенты Гитлера в Лондоне распространяли слухи, что если
английское правительство не согласится предоставить Франко права воюющей страны, привлечь
Италию к участию в управлении Суэцким каналом и исправить положение в Тунисе, то Гитлер и
Муссолини вынуждены будут совместно выступить с новой дипломатической акцией. Наконец,
председатель германского Рейхсбанка Шахт обратился к руководителю Английского банка
Норману с настойчивым требованием значительных кредитов; в противном случае он дерзко
угрожал Англии «внешнеполитическими осложнениями».
В довершение всего германское правительство выступило с заявлением, что намерено
создать подводный флот, равный английскому по объёму тоннажа. Такое сообщение вызвало в
Лондоне сенсацию. Впрочем, правительство Чемберлена постаралось предупредить его широкую
огласку. Газеты получили от Министерства иностранных дел прямое указание «не раздувать»
этого вопроса.
Гитлер делал свои выводы из уступчивости английской дипломатии. 30 января 1939 г. он
выступил на заседании Рейхстага с речью, в которой выражал Чемберлену и Муссолини
благодарность за содействие в разрешении австрийского и чехословацкого вопросов. Отныне в
Европе Германия не имеет к Англии и Франции никаких претензий. Остаётся лишь удовлетворить
её колониальные требования. «Германия, — заявил Гитлер, — находится в настоящее время в
чрезвычайно тяжёлом экономическом положении. Все затруднения происходят из-за того, что
Германия не имеет колоний».
Настойчивое напоминание Гитлера о колониях для Германии звучало почти угрозой.
Однако и на этот раз правительство Чемберлена постаралось притушить тревогу, вызванную
выступлением главы фашистской Германии.
Капитулянтская позиция французского правительства.
Ту же политику капитуляции перед возрастающим натиском фашистской Германии
проводило после Мюнхена и французское правительство.
27 октября 1938 г. председатель Совета министров Даладье выступил в Марселе на съезде
партии радикал-социалистов. Глава французского правительства провозгласил, что Мюнхенское
соглашение является «актом разума». Даладье этим не ограничился. Говоря о перспективах
внешней политики Франции, он открыто требовал тесного сотрудничества с Германией и
улучшения франко-итальянских отношений.
Не отставая от главы кабинета, и министр иностранных дел Франции Жорж Боннэ усиленно
ратовал за окончательный сговор с Германией. После Мюнхена им были затрачены огромные
суммы из секретных фондов Министерства иностранных дел на прогерманскую пропаганду. Она
усиленно велась в руководящих политических кругах, в редакциях наиболее распространённых
газет, в светских салонах Парижа. Франко-германский комитет, руководимый Абецом, наводнял
страну изданиями, прославлявшими франко-германскую дружбу. Газетные киоски в Париже и
других крупных городах Франции забиты были погромными антисемитскими брошюрами.
Наёмник Гитлера провокатор Дорио и его агентура усердно распространяли удешевлённое и
подчищенное французское издание книги Гитлера «Моя борьба». По указке из Берлина
французская профашистская печать ежедневно публиковала сенсационные сообщения о
разрушительных замыслах Советской России. Лаваль требовал от сенатской комиссии по
иностранным делам денонсирования франко-советского пакта о взаимопомощи. По его же
внушению газета «Matin» с энтузиазмом расписывала приготовления Гитлера к «украинскому
походу».
Даже публицисты правого лагеря французской прессы, как де Керилис в газете «Epoque»,
Эмиль Бюре в «Ordre», Пертинакс в «Echo de Paris», выражали возмущение этой профашистской
вакханалией. Они понимали, чем она грозит национальным интересам Франции. Они
предсказывали, что политика уступок Гитлеру, проводимая правительством Даладье, явится лишь
поощрением фашистской Германии к дальнейшим актам агрессии.
Заискивая перед Гитлером, правительство Даладье старалось склонить в свою пользу и
фашистскую Италию. Французский посол в Риме Франсуа Понсэ не жалел сил, стремясь стяжать
расположение Муссолини. Но вслед за Гитлером и глава фашистской Италии всё менее считал
нужным стесняться с французами.
30 ноября 1938 г. во время речи министра иностранных дел Чиано в итальянском
Парламенте произошла бурная антифранцузская демонстрация. Когда Чиано упомянул о
«естественных притязаниях Италии», депутаты, вскочив с мест, завопили: «Тунис, Тунис,
Тунис...». С трибун Парламента этому хору вторили крики: «Корсика, Ницца, Савойя, Джибути...».
Франсуа Понсэ пришлось быть молчаливым свидетелем этой манифестации. На этом не
кончились его испытания. Под окнами французского посольства — палаццо Фарнезе — толпы
фашистов шумно демонстрировали с теми же антифранцузскими лозунгами.
На другой день Боннэ поспешил созвать к себе корреспондентов парижской прессы. Он
умолял их не придавать «чрезмерного значения» событиям, разыгравшимся в Риме. Однако в
демократических кругах Парижа и в особенности в рабочих массах дерзкие выступления
итальянских фашистов вызвали крайнее возмущение. Рабочие объявили 24-часовую забастовку
протеста против капитулянтской политики Даладье. Правительство мобилизовало полицию и
войска, расположенные в Париже. Однако возбуждение во Франции было так велико, что Даладье
счёл необходимым принять срочные меры для успокоения общественного мнения страны. В
Париж экстренно прибыл Риббентроп. 6 декабря 1938 г. подписана была франко-германская
декларация. Таким образом правительство Даладье рассчитывало продемонстрировать
достижения своей «политики мира» в отношении гитлеровской Германии. Декларация заявляла,
что французское и германское правительства признают окончательными существующие границы
Франции и Германии. На будущее время оба правительства обязывались разрешать возникающие
между ними спорные вопросы в порядке дружественной консультации. По существу франко-
германская декларация б декабря означала, что французское правительство, якобы обеспечив
неприкосновенность своих границ со стороны Германии, фактически развязывает Гитлеру руки в
Восточной Европе.
Дипломатия Даладье — Боннэ торжествовала. Ей казалось, что франко-германские
отношения вступают на путь умиротворения и, быть может, даже дружественного сотрудничества.
При этих условиях можно было попробовать несколько осадить Муссолини. Вскоре Даладье
предпринял поездку во Французскую Северную Африку. Путь главы французского правительства
пролегал через Корсику, Тунис и Алжир. Расхрабрившись, Даладье произносил
широковещательные речи о твёрдой решимости Франции оберегать целостность Французской
империи. «Мы дадим отпор, — хвастливо заявлял Даладье, — любому нападению, прямому или
косвенному, произведённому при помощи силы или хитрости. Мы сделаем это с решимостью и
энергией, которым ничто в мире не сможет противостоять».
Не подлежит сомнению, что сам Даладье не придавал серьёзного значения своим
воинственным декларациям, рассчитанным больше всего на театральный эффект. Более того,
одной рукой угрожая Италии, Даладье другой — продолжал делать по её адресу заискивающие
жесты.
В это время в Испании уже окончательно истощались силы республиканского фронта.
Войска Франко, итальянские легионеры, германские танки и авиация громили силы защитников
демократической Испании. Правительство Даладье с опаской оглядывалось на испанскую
границу, которая вместе с западной — германской — и южной — итальянской — могла
представить для Франции серьёзнейшую военную угрозу. При этих условиях министр
иностранных дел Боннэ решил возобновить попытки примирения с Италией. На очередном приёме
журналистов на Кэ д'Орсэ он заявил представителям прессы, что после мировой войны Италия не
получила достаточной компенсации. Вскоре в прессе появились сообщения о том, на какой основе
Франция готова вести переговоры с Италией. Французский план предусматривал: утверждение
границ, намеченных итало-французским соглашением от 7 января 1935 г.; исправление границ на
юге Туниса; установление франко-итальянского протектората над Тунисом; новый статут для
итальянских выходцев, поселившихся на Корсике; участие Италии на равных правах в
администрации Суэцкого канала и интернационализацию железной дороги Джибути — Аддис-
Абеба.
В разработке этих условий деятельное участие принял Поль Бодуэн, приятель Лаваля,
директор крупного банка, глава франко-итальянского треста, имевшего монополию на добычу
соли в Итальянской Восточной Африке.
Заискивающие авансы французской дипломатии в отношении Италии не достигли своей
цели. Рука, протянутая Италии, повисла в воздухе. Муссолини явно не желал продешевить.
События, развёртывавшиеся в Испании, и беспредельная уступчивость англо-французской
дипломатии под напором Гитлера окрыляли его самыми смелыми надеждами. 26 января 1939 г.
пала Барселона. Спустя две недели войска Франко появились на французской границе.
Правительство Даладье — Боннэ сочло необходимым без замедления вступить с Франко в
дипломатические переговоры. В Бургос направлен был с этой целью сенатор Берар. Целыми
днями, добиваясь приёма у Франко, уполномоченный французского правительства обивал пороги
Министерства иностранных дел. Он соблазнял правительство испанских фашистов обещаниями
отдать Франко всё золото, переведённое испанскими республиканцами во Французский банк,
выдать республиканс-кий флот, интернированный во французских портах, и передать всё оружие,
сложенное ими на французской границе при отступлении. Только после этого Франко удостоил
дать согласие на взаимное признание.
28 марта Франко занял Мадрид. Правительство Даладье направило туда маршала Петэна,
известного своим сочувствием фашизму. Французское и английское правительства установили
дипломатические отношения с фашистской Испанией без каких бы то ни было предварительных
условий.
Считая свои позиции в Испании окончательно упроченными, Муссолини действовал всё
смелее. Ещё 22 декабря 1938 г. он объявил расторгнутым итало-французский пакт от 7 января
1935 г. Это означало, что Италия отказывается от политики соглашения с Францией и готовится
перейти против неё в открытое наступление. Успех Мюнхена кружил голову итальянским
фашистам. «Мюнхенский метод может и должен быть вновь применён с неменьшим успехом, —
заявляла итальянская печать, — чтобы разрешить одну за другой вез оставшиеся неразрешёнными
проблемы. Так достигнуто будет более справедливое соотношение между потребностями и
ресурсами великих держав, которые спасли мир в Мюнхене».
Колониальные требования Италии, естественно, поддерживала немецко-фашистская печать.
30 января 1939 г. в речи в Рейхстаге Гитлер заявил, что в случае войны против Италии Германия
будет на её стороне. 14 апреля 1939 г. Албания, маленькая страна, связанная с Италией союзным
договором, была объявлена присоединённой к Итальянской империи.
24. Ультиматум Германии Литве и передача ей Мемеля. 1939 год.
После Чехословакии фашистская Германия явно протягивала руку к самой Польше, горя
нетерпением её захватить. Немцы успели приобрести новый опорный пункт на Балтийском
побережье, в непосредственном и угрожающем соседстве с Польшей. 22 марта 1939 г. в Берлине
был подписан германо-литовский договор о передаче Германии Мемельской области с портом
Мемель (Клайпеда). В качестве подачки Литве за её капитуляцию перед натиском немецко-
фашистской дипломатии литовцам предоставлялась свободная зона в порту Клайпеды. Вместе с
тем, по торговому договору, продуктам сельского хозяйства Литвы обеспечивался сбыт на
германском рынке.
25. Угроза Гитлера Польше. 1939 год.
После Чехословакии фашистская Германия явно протягивала руку к самой Польше, горя
нетерпением её захватить. Немцы успели приобрести новый опорный пункт на Балтийском
побережье, в непосредственном и угрожающем соседстве с Польшей. 22 марта 1939 г. в Берлине
был подписан германо-литовский договор о передаче Германии Мемельской области с портом
Мемель (Клайпеда). В качестве подачки Литве за её капитуляцию перед натиском немецко-
фашистской дипломатии литовцам предоставлялась свободная зона в порту Клайпеды. Вместе с
тем, по торговому договору, продуктам сельского хозяйства Литвы обеспечивался сбыт на
германском рынке. С другой стороны, в половине марта Германия предъявила ультиматум
союзнику Польши Румынии, требуя подчинения всего её хозяйства нуждам промышленной
Германии. Это превращало Румынию в аграрный придаток Германии. При этом гитлеровское
правительство угрожало Румынии отнять у неё Трансильванию в пользу Венгрии, если Румыния
будет упорствовать. Напуганное нажимом немцев, правительство Румынии приняло их
ультиматум. 23 марта 1939 г. заключён был кабальный германо-румынский хозяйственный
договор. Польша чувствовала себя наполовину в клещах. В этот критический момент она
встретила неожиданное ободрение со стороны англо-французской дипломатии. Франция
опасалась потерять в лице Польши своего последнего союзника в Восточной Европе. Что касается
Англии, то её дипломатия хотела предупредить капитуляцию Польши перед требованиями
Германии, ибо это грозило чрезвычайным усилением экономических, военных и дипломатических
позиций гитлеровской Германии в Европе.
Чемберлен решил действовать. Получив сведения о давлении, которое оказывается немцами
на Польшу, он выступил 31 марта в Палате общин с заявлением, явно рассчитанным на широкий
резонанс. Он предупредил, что в случае, если Польша подвергнется нападению и сочтёт
необходимым оказать сопротивление, Англия выступит ей на помощь. 3 апреля Чемберлен
подтвердил и дополнил своё заявление Парламенту. Он сообщил, что на помощь Польше против
агрессора вместе с Англией выступит и Франция. В этот день в Лондоне уже находился польский
министр иностранных дел Бек. В результате его переговоров с Чемберленом и Галифаксом
английский премьер выступил 6 апреля в Парламенте с новым сообщением. Он заявил, что между
Англией и Польшей достигнуто соглашение о взаимной помощи.
Таким образом, польское правительство изменяло курс своей внешней политики.
Убедившись в опасности соседства и дружбы с фашистской Германией, оно спешило застраховать
себя от немецкой угрозы, включаясь в орбиту англо-французского блока. Польша надеялась на
действенную помощь этих союзников. Она забывала о том, как поплатилась Чехословакия за свою
доверчивость.
Польша закрывала глаза на возможность обрести ещё другую, наиболее надёжную опору. С
25 июля 1932 г. польское правительство связано было с Советским Союзом пактом о ненападении.
3 июля 1933 г. в числе семи соседних с Советским Союзом государств Польша заключила с ним
конвенцию об определении нападающей стороны. Могла ли Польша утверждать при таких
условиях, что осталась в одиночестве лицом к лицу с гитлеровской Германией? Имела ли она
основание заключать, что единственными её защитниками могли быть только Франция и Англия,
тогда как их правительства неизменно шли на все уступки германскому агрессору и в угоду ему
совершили акт отступничества в отношении Чехословацкой республики?
Повидимому, в глубине души правительство Польской республики ещё хранило надежду,
что Германия не рискнёт напасть на Польшу, заручившуюся поддержкой со стороны Франции и
Англии. Не исключено, что, зная о замыслах направить наступление Германии на Восток против
Советского Союза, польское правительство рассчитывало, что фашистская Германия пожелает
использовать и Польшу как участника в «крестовом походе» против большевиков.
Из сказанного и процитированного, совершенно очевидно, что в лексиконе Потёмкина (виднейшего советского дипломата кануна Второй Мировой) слово "капитуляция" - это просто литературный синоним слова "сдача". Не больше и не меньше. Любую форму сдачи, дипломатическую, словесную, военную - он именует без разбора словом "капитуляция".