Меню сайта

[Play]

Начало XVII в. вошло в историю России как "Смутное время", период глубо­кого кризиса, поразившего все основные сферы жизни и деятельности и го­сударства, и общества. Как отмечал А.Б. Каменский, сложившиеся в период образования Российского государства в конце XV - 1-й половины XVI вв. "социальные, хозяйственные, государственные институты и структуры соответствовали и во многом определялись потребностями страны того времени, ее природными условиями, относительно компактной территорией и однородным в национальном и религиозном отношении населением, а также и тем, что новое государство становилось на ноги, одновременно освобождаясь от многочисленных врагов, преимущественно на юге и востоке" [1].

Про­цесс становления "на ноги" новой русской государственности в целом был завершен к середине XVI в., а во 2-й его половине ситуация постепенно меняется: Иван Грозный предпринимает попытку утвердиться на международной арене в новом, имперском, статусе, что выразилось в активизация внешней политики, в переходе от обороны к наступлению, расширении международных контактов Российского государства. Эту попытку никак нельзя было назвать удачной - для молодого государства и общества груз оказался явно не по силам. Неудачная Ливонская война, внутренние неурядицы, шед­шая с переменным успехом борьба с Крымским ханством показали, что для того, чтобы не просто обороняться, но и наступать против могущественных соседей, достигнутого в предыдущее столетие явно недостаточно.

Особенно заметным было отставание от соседей в военном отношении. Если с Крымским ханством и кочевниками русские вооруженные силы еще и могли успешно бороться, шаг за шагом оттесняя кочевников от сердца Русской земли, то война с могущественным западным соседом - Речью Посполитой - для Российского государства оказалась не под силу. Новое госу­дарство, возникшее в 1569 г. как ответ на российскую экспансию в западном направлении, находилось во 2-й половине XVI - начале XVII вв. на подъе­ме, в том числе и в военной области. Практически непрерывные войны, которые в XV - XVI вв.

Польское королевство и Великое княжество Литов­ское вели с различными противниками, как на западе, так и на востоке и юге, не могли не привести к тому, что как польская, так и литовская правя­щая верхушка уделяли большое внимание развитию собственных вооруженных сил. Европейские военные новинки довольно быстро осваивались в Польше и Литве и с успехом использовались в войнах против их соседей. Как отмечал американский историк Р. Фрост, в эти десятилетия Речь Посполитая взяла хороший старт в начавшемся в Европе процессе военных перемен, получивших название "военной революции". Возникшая на почве синтеза новейших достижений европейской военной науки и техники и польско-литовских традиций новая военная школа довольно быстро показа­ла свои достоинства и положительные черты в войнах как с русскими, так и шведами, и турками, и их союзниками - крымскими татарами [2].

Столкновение русских с новой военной машиной, созданной поляками и литовцами в 1-й половине XVI в. и усовершенствованной в ходе Ливонской войны, было неудачным. Россия потерпела поражение, и вопрос о проведении военных реформ встал на повестку дня. Собственно говоря, в Москве уже давно размышляли над тем, как привести в соответствие с последними евро­пейскими военными новинками свои вооруженные силы. При Иване III, Ва­силии III и Иване IV в русском войске получила большое распространение артиллерия и не случайно британский посланник в России Дж. Флетчер в своих записках указывал, что "ни один из христианских государей не имеет такого хорошего запаса военных снарядов, как русский царь, чему отчасти может служить подтверждением Оружейная палата в Москве, где стоят в огромном количестве всякого рода пушки, все литые из меди и весьма краси­вые" [3].

Иван IV заменил прежние иррегулярные отряды пищальников, созы­ваемых от случая к случаю, на стрелецкое войско, которое можно считать прообразом регулярной пехоты; выучка и боеспособность стрельцов доволь­но высоко оценивалась иностранцами. Так, Фр. Тьеполо отмечал в 1560-х годах, что "во время (правления) отца нынешнего герцога (Василия III) впер­вые появились у них (московитов) отряд конных аркебузьеров и некоторое количество пехотинцев, и то неопытных и плохо вооруженных. Теперь (же) конные и пехотинцы в довольно хорошем порядке" [4].

На службу в Россию активно приглашались европейские военные специалисты, особенно инже­неры и оружейники, а со 2-й половины XVI в. - и наемники, образовывавшие целые отряды на службе московского государя. Об участии итальянских и не­мецких мастеров в создании русской артиллерии писали, к примеру, С. Герберштейн, М. Фоскарини, о наемниках уже упоминавшийся Флетчер, Дж. Горсей, об участии во взятии Казани иностранных инженеров-специалистов ведения осадной войны говорится в русских летописях [5]. При Иване Грозном предпринималась попытка завести и свой собственный флот на Балтике.

Взяв власть в свои руки, Борис Годунов попытался продолжить курс Ивана IV в строительстве вооруженных сил. Активизировалось возведение больших и малых крепостей, в особенности на южной границе, снова пред­принималась попытка восстановить судоходство на Нарве, продолжали рас­ширяться связи с Европой, велись переговоры о приглашении в Россию ино­странных специалистов, причем Годуновым всерьез рассматривался проект создания в Москве школ и некоего подобия университета для того, чтобы поднять образовательный уровень правящей элиты. Впервые в русской исто­рии были посланы за границу учиться несколько молодых детей боярских. "Вероятно, - как справедливо отмечал В.Б. Кобрин, - если бы в распоряже­нии Годунова оказалось еще несколько спокойных лет, Россия более мирно, чем при Петре, и на сто лет раньше пошла бы по пути модернизации" [6], в том числе и военной, но поскольку этих нескольких лет у царя Бориса не оказалось, то его попытка изменить направление развития России не имела успеха.

Впрочем, этого нельзя сказать в отношении военного дела. Последнее всегда имело для России особенно важное значение, и интерес к европейс­ким военным новинкам по прежнему оставался, тем более что события нача­ла XVII в. способствовали дальнейшему расширению контактов России и Европы, пусть даже и без особого желания со стороны большинства поддан­ных московского государя. К сожалению, попытки русского правительства осуществить в начале XVII в. военную реформу практически не получили освещения в исторической литературе. В ряде трудов имеются лишь отдель­ные указания на попытку реформы [7].

Следующая попытка провести военные преобразования может быть от­несена к Лжедмитрию I, который, как и Годунов, находился под сильным впечатлением европейской культуры и в беседах с европейцами подчерки­вал, что намерен продолжить дело посылки русских студентов в европейские учебные заведения, а также говорил о необходимости завести в Москве учеб­ные заведения европейского образца. К. Буссов отмечал, что Лжедмитрий неоднократно "укорял бояр и князей за их невежество, необразованность и нежелание учиться новому" [8]. Под "новым" самозванец понимал в том числе и те перемены, которые произошли в военном деле в Европе в XVI век. Для него это имело тем большее значение, что, как отмечал Р.Г. Скрынников, Лжедмитрий, "заняв трон, объявил себя непобедимым императором и дал понять соседям, что намерен превратить Россию в военную империю" [9].

Пре­вращение же это было невозможно без большой войны и больших побед над противниками Руси, в первую очередь турками и татарами, а осуществление грандиозных завоевательных планов невозможно без модернизации армии. Ряд сообщений иностранцев позволяют предположить, что в той или иной мере Лжедмитрий предполагал осуществить военную реформу.

Он вероятно собирался в своих преобразованиях в военной сфере ори­ентироваться на польский опыт. Этому способствовало как его многолетнее пребывание в Речи Посполитой, так и общение с наемниками из Польши, Литвы и ряда европейских государств, составивших костяк его армии. На­блюдая за действиями этих отрядов, самозванец не мог не обратить внима­ния на эффективность выработанной поляками и литовцами тактики взаи­модействия кавалерии, пехоты и артиллерии - пехота и артиллерия своим огнем создавали условия для сокрушительной атаки блестящей польской ка­валерии [10]. Громкие победы поляков над московскими ратями в годы Ливон­ской войны, а также над шведами под Книпгаузеном в 1601 г., Вейссенштейном в 1604 г. и Кирхгольмом в 1605 г. наглядно подтверждали это.

Иностранные очевидцы отмечали, что вскоре после своего восшествия на трон Лжедмитрий начал готовиться к большой войне с Крымом и Турци­ей ", направив удар русской армии и ее союзников - донских казаков на Азов. Главной базой собиравшейся армии стал Елец, где создавались боль­шие запасы провианта, фуража и военного снаряжения. И. Масса и К. Буссов отмечали, что Лжедмитрий приказал отлить большое количество новых артиллерийских орудий, а также регулярно проводил артиллерийские уче­ния [12].

Учитывая тот интерес, который проявлял Лжедмитрий к артиллерий­скому делу, и структуру знаменитого "Устава ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки", составленного дьяком Онисимом Михай­ловым сыном Радишевским (из 663 статей более 500 посвящены именно ар­тиллерийскому делу и устройству обоза как своего рода подвижной крепости), нельзя не согласиться с мнением В.Д. Назарова, отметившего связь начавшей­ся работы над этим "Уставом" с готовящимися военными реформами Лжедмитрия [13]. Так что намерения Лжедмитрия осуществить военную реформу на польско-литовский манер надо признать достаточно серьезными.

Однако и эта реформа оборвалась, фактически так и не начавшись. Прав­ление первого самозванца оказалось слишком кратким, чтобы его намерения смогли бы из планов превратиться в реальность. Однако сама идея преобразо­ваний в военной сфере не угасла, и в правление Василия Шуйского, сменив­шего на московском престоле Лжедмитрия, обрела все-таки материальные очертания. Убийство самозванца и воцарение Василия Шуйского отнюдь не способствовали прекращению смуты и гражданской войны в России. Новый царь, "выкликнутый" боярами, не пользовался всенародной популярностью, особенно на южных окраинах страны. Мятежи и бунты не только не прекра­щались, а множились день ото дня. Особенно тяжелым стало положение Шуйского после появления Лжедмитрия II.

"Тушинский вор", разбив свой лагерь под самой Москвой, фактически создал свой, параллельный московс­кому, аппарат власти и попытался управлять Россией в обход Василия Шуй­ского. Его армия, основу которой составляли опытные в военном деле польские, литовские, венгерские и немецкие наемники, силой устанавли­вала власть самозванца во все новых городах и землях, не давая немного­численным отрядам верных Шуйскому служилых московских людей снять фактическую блокаду столицы. В этих условиях Шуйский был вынужден прибегнуть как к традиционным способам пополнения армии, объявив сбор даточных людей с "земли", так и прибегнув к иностранной военной помощи.

Например, в мае 1607 г. воевода князь С.Ю. Вяземский, управлявший Перм­ской землей, получил царскую грамоту, в которой говорилось: "И ты бы со всей Перьмской земли, с посадов и уделов, собрал ратных людей со всяким ратным оружьем, с луки или с пищалми, и с топоры, и с рогатинами или с бердыши, семдесят человек; а выбрал бы еси к тем ратным людем пятидесятских и десятских из посадских и из волостных из лутчих людей...; а запас тем ратным людем велел с собою имати на все лето и до осени; а собрал бы еси тех онех ратных людей, которые б были собою добры, и молоды, и резвы, и из луков или из пищалей стреляти были горазды, от отцов детей, и от братья братью, и от дяд племянников, а наймитов бы и прихожих людей и зерьнщиков не имал; и поймал бы еси по них поруки с записми, а писати велел в поручные записи Пермичь посадских людей и волостных крестьян лутчих людей, что им наша служба служити и с службы до отпуску не сбежати; а старых бы и худых людей и недорослей в них однолично не было".

Этот отрывок из царской грамоты наглядно показывает импровизационный, вре­менный характер набираемого войска. Набранные даточные люди, пусть даже и горящие желанием сразиться с "супостаты", тем не менее не могли на равных сражаться с опытными и закаленными наемниками Лжедмитрия II, и, судя по всему, Василий Шуйский это сознавал, почему и обратился, в конце концов, к иностранной военной помощи [14].

Король Швеции Карл IX, понеся в ходе войны с Речью Посполитой в Ливонии ряд сокрушительных поражений, опасался, что Шуйский будет свер­гнут с престола; в этом случае у власти в Москве оказался бы марионеточный правитель, послушный полякам, и тогда Швеции не устоять. Элементарный политический расчет подсказывал ему и решение - помочь законному рус­скому царю в его борьбе с самозванцем, тем более если будет договорено об уступке ряда территорий в обмен на военную помощь. Для ведения перего­воров со шведами и сбора войска, как из иностранных наемников, так и служилых и даточных людей северо-запада Российского государства, в Нов­город был отправлен племянник царя князь М.В. Скопин-Шуйский. Вряд ли Василий, выбирая кандидатуру посланца, мог сделать лучший выбор. Не­смотря на свою молодость, князь к тому времени был уже опытным воином, искушенным в военных делах.

Будучи приближен к Лжедмитрию I, он полу­чил возможность поближе познакомиться с польско-литовскими особеннос­тями военного дела, а позднее приобрел богатый боевой опыт в боях со сто­ронниками второго самозванца в 1606-1608 годах. Его деловые качества и полководческий талант высоко оценивались современниками, как русскими ("...И бысть воевода храбр и мужественен, добрым благоприятелством ко всему народу Рускому себе показа, скоро, аки молния, супостатныя полки обтече и вся овцехищные вояки люто устраши... Бе бо во бранях лют на враги и стрем­лением зело искусен, и ратник непобедим" [15]), так и иностранцами ("Сей Шуйский-Скопин хотя и был молод, ибо ему было не более двадцати двух лет, но, как говорят люди, которые его знали, был наделен отличными даро­ваниями души и тела, велик разумом не по летам, не имел недостатка в мужественном духе, и был прекрасной наружности" [16]).

Переговоры прошли достаточно успешно, и уже в ноябре 1608 г. было заключено предварительное соглашение о посылке в Россию шведского экс­педиционного корпуса численностью 5 тыс. солдат и офицеров и неопреде­ленного количества наемников в обмен за уступку г. Корелы с уездом и отказа от претензий на Ливонию. В Россию наемники, которыми командовал шведский генерал-лейтенант Я.П. де ла Гарди (более известный как Якоб Понтус Делагарди), начали прибывать в марте 1609 года. Состав армии де ла Гарди был более чем разноплеменным - по сообщениям русских источни­ков, в него входили, кроме природных шведов и финнов, шотландцы, англи­чане, французы, датчане, голландцы, немцы.

Об этом же писал, к примеру, гетман С. Жолкевский: "Этот Скопин, будучи воеводою Великого Новгоро­да, видя, что в московских людях слабая и неверная защита, прибегнул к переговорам с Карлом, князем Сюдерманландским. Карл, за деньги, при­сланные ему из Москвы, отправил к нему Якова Понтуса и Христофора Шума, с шестью тысячами немцев, французов, англичан, шотландцев и шведов". Упомянутый Жолкевским Шум (его называют еще Христиером Соме, Хрис-тиером Зомме или попросту Христошумом) сыграл одну из важнейших ро­лей в попытке перенимания голландской военной системы русскими в нача­ле XVII века [17]. Среди солдат и офицеров, которых привел с собою де ла Гарди, было немало ветеранов войны с Испанией, да и сам шведский генерал три года служил под началом знаменитого военного реформатора Морица Нассауского и прошел прекрасную военную школу [18].

Имеет смысл подробнее остановиться на основных принципах военной реформы Морица Нассауского, осуществленной в конце XVI века. Родивша­яся в их результате голландская армия не без оснований считается многими авторами прообразом современных регулярных постоянных армий [19].

Основ­ными принципами этой военной реформы можно считать следующие: во-первых, специфические условия военных действий в Нидерландах способ­ствовали развитию искусства осады и обороны крепостей, а вместе с тем росту значения пехоты как основного рода войск; во-вторых, стремясь найти эффективное противоядие против неудержимого натиска испанских солдат, Мориц Нассауский и его кузен Биллем стали выстраивать своих мушкетеров длинными шеренгами, расположенными одна за другой, причем сделав залп, передняя шеренга посредством контрмарша отступала назад для перезарядки своих мушкетов, а стоявшая за ней шеренга выдвигалась вперед и делала свой залп, после чего делала то же самое. Этим поддерживалась непрерыв­ность огня. В-третьих, сложные перестроения и неглубокие боевые порядки (10 шеренг) потребовали отличной дисциплины и тщательного обучения солдат и офицеров. Новая тактика, регулярная выплата жалования, муштра и жест­кая дисциплина сообщили, как писал Г. Дельбрюк, "небольшим, неглубоко построенным тактическим единицам пикинеров и стрелков способность вы­держивать столкновение со старыми квадратными колоннами" [20].

Но и это еще не все. Мориц Нассауский, основательно изучивший военное дело древ­него Рима, придавал большое значение земляным работам, и его солдаты славились умением быстро возводить полевые укрепления, превращая свои позиции в неприступные для атакующего неприятеля. Эта новая военная система быстро стала широко известна в Европе, особенно среди протестан­тов, чему способствовала и посылка Морицем и Виллемом военных инструк­торов к "братьям по вере", и издание специальной литературы - уставов и наставлений (например, знаменитого сочинения Я. де Гейна "Wapenhandlingen van roers, musquetten ende spiessen", вышедшего в 1607 г.).

Познакомившись поближе с основными принципами голландской во­енной школы, Скопин-Шуйский не мог не оценить их перспективности и полезности в русских условиях. В самом деле, сильной стороной польско-литовской армии был ее именно неудержимый натиск - противостоять блестящей польской кавалерии, в особенности знаменитым "крылатым гу­сарам", было в то время практически невозможно. Поддерживаемые огнем пехоты и артиллерии, польско-литовские ратники буквально сметали на сво­ем пути всё и вся, и русская поместная конница не могла им противостоять.

Стрелецкая же пехота и вооруженные пищалями и луками даточные люди были неспособны отразить удар неприятеля по причине недостаточной обученности и выдержки - ведь при низкой эффективности тогдашнего огнестрельного оружия успеха можно было добиться лишь при стрельбе бук­вально в упор. Представить же, что малоопытные, недостаточно дисципли­нированные и сплоченные сотни стрельцов и даточных людей смогут чисто психологически выдержать вид несущейся лавины всадников и выстрелить именно тогда, когда их залп нанесет неприятелю наибольший ущерб, не­возможно. Неоднократные поражения русских в годы Ливонской войны и в первые годы Смуты от поляков и литовцев подтверждали это.

Вместе с тем Скопину-Шуйскому были хорошо известны и сильные сто­роны русского войска - неприхотливость, непритязательность, умение подчи­няться, а также способность выносить тяготы войны. Не случайно англичанин Р. Ченслер воскликнул: "Что могло бы выйти из этих людей, если бы они упражнялись и были обучены строю и искусству цивилизованных войн?" [21].

Ставка на пехоту, оснащенную огнестрельным оружием и длинными пика­ми, и на широкое использование полевой фортификации как нельзя больше соответствовали тому опыту, который мог приобрести во время своих похо­дов Скопин-Шуйский. Общим местом в записках иностранцев о России XVI- XVII вв. является подчеркивание того, что русская пехота значительно лучше русской конницы и что русские лучше всего бьются, защищая крепости, не­жели в открытом поле. Например, курляндец Я. Рейтенфельс писал, что "де­лая общую оценку московскому воинству, должно считать его пехоту несом­ненно лучшею, нежели конницу, ибо она более старается о завоевании и защите городов, нежели об удачных стычках в открытом поле" [22].

Опираясь на полевые укрепления, как небольшие деревоземляные острожки, так и на "испанские рогатки", обученная по голландскому образцу и вооруженная как огнестрельным оружием, так и длинными пиками, русская пехота могла рассчитывать на успех в боях с польско-литовскими отрядами на службе самозванца. Не последнюю роль сыграли и соображения временного и эко­номического характера - хорошего пехотинца можно было подготовить значительно быстрее и дешевле, чем кавалериста.

Первые же столкновения наемников де ла Гарди с польско-литовскими отрядами и казаками, служившими Лжедмитрию II, показали перспектив­ность заимствования голландской военной системы. Так, 17 июня 1609 г. под Торжком произошло столкновение между отрядом воеводы Скопина-Шуйс-кого, С. Головина и иностранными наемниками под началом Э. Горна с отрядом полковника А. Зборовского. "И Семен (Головин. - П.В.) под Торж­ком списался с Велгором (Горном. - П.В.), - писал русский летописец, - и приидоша вместе в Торжок, а литовские люди в ту же пору пришли под Торжок. Немцы же пешие поидоша наперед, отыковся копьем, а иные сташа позади их. Литовские же люди наступиша на них тремя ротами, и немецкие люди две роты побиша литовских людей, а третья рота проеха сквозь полков, и конных людей немецких и руских литовские люди потопташа до города; едва, из города вышед, отняша. Немцы же и руские люди, паки исправяся, литовских людей от города отбили и пеших людей отняша".

Обращает на себя внимание тот факт, что немецкие пикинеры сумели отразить атаку двух неприятельских хоругвей и продержаться до подхода помощи - русская пе­хота до того не могла похвалиться такими успехами, если не имела прикры­тия в форме пресловутого гуляй-города или природных препятствий перед своим фронтом. Тот же летописец, рассказывая о поражении ратных людей воеводы Ф.И. Шереметева под Суздалем, отмечал, что "прииде боярин Фе­дор Иванович Шереметев в Володимер с понизовыми людьми и поидоша к Суждалю, а тово не ведаша, что к Суждалю крепкова места нет, где пешим людем укрепитися, все пришли поля. Лисовской же с литовскими людьми из Суждаля пойде противу их. И бысть бой велий, и московских людей и пони­зовых многих побиша; едва утекоша в Володимер" [23].

Аналогичная картина повторилась и месяц спустя под Тверью, где войскам самозванца удалось опрокинуть русскую и наемную конницу и, преследуя ее, нанести им серьез­ные потери. Однако наемная пехота осталась на поле боя, и, ощетинившись пиками, вынудила неприятеля отказаться от попыток атаковать ее. Шведский историк Ю. Видекинд отмечал, что "из тех, кто покинув позиции, после­довал за бегущими, многие были перебиты, а из тех, кто, оставшись на месте, действовал, как подобало, копьями и саблями, никто не был и ранен...".

Объясняя причину отказа поляков атаковать немецкую пехоту, оставшу­юся без прикрытия собственной конницы на поле боя, польский ротмистр Н. Мархоцкий писал, что "...с ней никто не столкнулся, обломав все копья о конницу". Длинные копья польских гусар (до 5,5-6 м) имели полое до руко­яти древко, снижавшее его вес, но вместе с тем это приводило к тому, что при первом уже ударе оно легко ломалось, пробив доспехи противника. Од­нако без этого длинного копья атака против ощетинившейся пиками пехоты была бессмысленна и бесполезна - пикинеры поражали бы всадников и их коней, сами оставаясь неуязвимыми для неприятеля [24]. Тем самым начавшу­юся неудачно битву удалось свести практически вничью.

К тому же, если судить по некоторым документам того времени, зна­комство с элементами новой европейской тактики получили и другие отряды русских ратных людей. В частности, в июне 1609 г. ярославцы в своей грамо­те сообщали, что "у нас с воры драка живет ежечас и ратные люди добре надобны; да и зелью росход велик, с пищальми людей много, а в Ярославле зелья им ни у кого добыть ни полуфунта купить не мочно, всяким людем идет государево зелье, а не дать кому на драку зелья, ино от воров погинут" [25]. Кроме того Видекинд, сообщая о прибытии из Ярославля в лагерь Скопи-на-Шуйского 1500 ратных людей, говорил, что они имели хорошее вооруже­ние - длинные копья у пехотинцев и пики по польскому образцу у конных воинов [26]. Можно согласиться с мнением Г.Н. Бибикова, который, анализи­руя это показание Видекинда, предположил, что ярославцы, находившиеся с октября 1608 по март 1609 гг. под властью самозванца, могли ознакомиться с использованием длинных пехотных копий и кавалерийских пик именно у неприятельских наемников [27].

Можно предположить, что Скопин-Шуйский, уже наслышанный об прин­ципиальных особенностях голландской военной системы, решил попытаться использовать ее сильные стороны против неприятеля. Человеческим материа­лом для достижения этих целей должны были послужить ратники из северных уездов Российского государства. Так, в "Повестях о князе Михаиле Васильеви­че Скопине-Шуйском" отмечалось, что в его войско приходили отряды рат­ных людей с Вологды, Белозерья, Каргополя, Устюжны Железнопольской, Поморья, Устюга Великого, Ваги, Северной Двины, Вычегды и других север­ных городов и земель [28]. Из них князь решил при помощи иностранных воен­ных инструкторов создать армию, способную разгромить отряды самозванца и снять блокаду с Москвы. Видекинд отмечал, что князь, несмотря на свою молодость, был человеком рассудительным, умел находить общий язык с ино­странными офицерами и солдатами и "отлично знал военное дело" [29].

Судя по сообщениям иностранных источников, едва ли не самую глав­ную роль в освоении русскими ратными людьми премудростей голландской тактики сыграл Христиер Зомме, старый и опытный ветеран войны с Испа­нией в Нидерландах [30]. В лагере союзной армии под Калязином Зомме нала­дил интенсивное обучение русских новобранцев по голландским уставам. "У него ни дня не проходило даром": у московитских воинов, - писал Виде­кинд, - имелось хорошее вооружение, (что довольно странно, поскольку, рассказывая о встрече под Систербеком де ла Гарди с воеводой Ададуровым, тот же Видекинд отмечал, что 300 русских ратников из отряда воеводы хоро­шего оружия не имели и были больше пригодны "для плуга, чем для боя").

Можно предположить, что новобранцы уже начали получать оружие, изго­товленное по иностранному образцу - "нормальное" с точки зрения шведс­кого автора. Однако пока еще необученных и неопытных, он в лагерной обстановке заставлял делать упражнения по бельгийскому способу; учил в походе и в строю соблюдать ряды на установленных равных расстояниях (то есть поддерживать равнение), направлять, как должно, копья (владеть длин­ной - до 5 м - пикой - целое искусство), наносить удар длинной пики, вибрирующей при движении, для чего требовалось немалое умение, вырабаты­ваемое длительным и тщательным обучением, действовать мечом, стрелять и беречься выстрелов; показывал, как надо подводить орудие и забираться на вал. Понимая, что никакое обучение в лагере не обеспечит бойцу необходимой для успеха в реальном бою уверенности в себе, в собственных силах и в товарищах, Зомме время от времени использовал новобранцев в мелких стычках с неприя­телям, стараясь вселить в них эту уверенность: "Вместе с тем он время от време­ни тревожил соседний вражеский лагерь легкими стычками..." [31].

Скопин-Шуйский высоко оценивал Зомме именно как воспитателя и создателя нового русского войска, которому московский воевода отводил главную роль в планах освобождения столицы Российского государства от осады (князь прекрасно понимал, что от наемников толк будет только в том случае, если они будут регулярно получать жалование, а именно с этим и возникали постоянные проблемы, почему в конце концов наемники взбун­товались и отказались воевать, отступив за пределы России). Как сообщал Видекинд (а в достоверности его сообщения вряд ли стоит сомневаться), в письме де ла Гарди "Скопин утверждает, что без Христиерна ему едва ли удалось бы удержать в верности и повиновении множество необученных людей, ежедневно стекавшихся к нему из Ярославля, Костромы и Поморья" [32].

После нескольких недель обучения Скопин-Шуйский, предполагая, что дальнейшее промедление в лагере под Калязином становится опасным, про­должить обучение ратников, получивших первоначальные навыки владения европейским оружием и тактикой, можно на практике, решил начать актив­ные действия. Перейдя в наступление, он разбил отряды самозванца под Александровой слободой, и, обосновавшись в ней, попытался заставить пол­ковника Я. Сапегу снять осаду с Троице-Сергиева монастыря. Воспользовав­шись советами Зомме и де ла Гарди, а также и привычкой русских ратных людей к лопате, кирке и топору, Скопин-Шуйский применил стандартный для голландской военной школы прием - стал теснить неприятеля, ис­пользуя систему полевых укреплений-острожков, которые располагались на дорогах и перекрывали пути доступа в неприятельский лагерь помощи и припасов.

Новая тактика была опробована прежде всего на войске Сапеги, которое продолжало осаждать Троице-Сергиев монастырь. Перемена в тактике рус­ских была сразу отмечена поляками. Так, Н. Мархоцкий писал: "подойдя к Калязину, мы увидели, что московское войско переправляется на другую сторону Волги. Москвитяне действовали хитро, заранее поставив на той сто­роне городок, к которому и переправлялись. Встав в городке, они далеко к нам не выходили, а разместили свое войско между городком и выставленным перед ним частоколом". Судя по всему, поначалу польские военачальники не придали этому большого значения, а когда догадались об истинном смысле действий русского войска, было уже слишком поздно. Как отмечал Мархоц­кий, "Скопин поставил Сапегу в столь трудное положение, что тот вынужден был отступить от Троицы к Дмитрову" [33].

Сам ротмистр не расшифровал, каким образом Скопин поставил Сапегу в тяжелое положение, но об этом свидетельствуют другие польские авторы того времени. Гетман Жолкевский, рассказывая о поражении Сапеги под Троицей, отмечал, что "Скопин очень теснил наших построением укреплений, отрезывая им привоз съестных при­пасов и в особенности тем, кои с Сапегою стояли под Троицею. Они не­сколько раз покушались под Калязиным монастырем и при Александровс­кой слободе, но прикрываемый укреплениями, Скопин отражал их, избегая сражения, и стеснял их теми укреплениями (Жолкевский в данном случае использует термин grodek, который можно буквально перевести как остро­жек. - П.В.), которые были за подобие отдельных укреплений или замков, каковой хитрости научил москвитян Шум. Ибо в поле наши им были страш­ны; но за этими укреплениями, с которыми наши не знали что делать, мос­квитяне были совершенно безопасны; делая беспрестанно из них вылазки на фуражиров, не давали нашим ни куда выходить" [34].

Таким образом, Скопин-Шуйский, используя введенный голландцами принцип быстрого возведения полевых укреплений, сумел парировать каче­ственный перевес польско-литовских отрядов и перешел в наступление, мед­ленно, шаг за шагом оттесняя противника. Поляки оказались совершенно не готовы противопоставить что-либо серьезное этой тактике. Они по-прежне­му делали ставку на полевое сражение, в котором рассчитывали одержать победу, имея перевес в коннице. Однако русский воевода и его иностранные советники, прекрасно понимая, что бросать недавно собранную и еще недо­статочно сколоченную армию против опытного неприятеля слишком риско­ванно, упорно придерживались выбранной тактики.

Полякам оставалось или пытаться штурмовать возводимые русскими ратниками, привычными к ло­пате и кирке, острожки, неся при этом большие потери, или же отступать. В дневнике о действиях гетмана Ружинского против наемников и русских, авто­ром которого считается хорунжий Будило, говорится: "Гетман пошел на них с ним из-под Троицы к Александровской слободе, прибыл 12 ноября и стал на­ступать на русских и немцев, надеясь, что они дадут битву; но они по-прежнему стояли за палисадником и рогатками. Так как был холод и трудно было осадить их в том месте, то наши, ничего не сделав, а позанявшись лишь почти неделю передовою конною перестрелкой, должны были отойти назад" [35].

Убедившись в том, что такой способ позволяет ему бить поляков, прак­тически ничем не рискуя, Скопин-Шуйский с успехом использовал его и дальше. Другой польский современник, автор описания похода короля Сигизмунда III в Россию, отмечал, что "этот Скопин, где только ему приходилось сражаться, везде строил, как нидерландцы, крепости" [36].

Возведение полевых укреплений, пресловутых острожков, оказалось чрезвычайно эффективной мерой. Если раньше русская пехота в открытом поле не могла успешно проти­востоять бурным атакам польской конницы, и даже знаменитый "гуляй-го­род" не давал необходимой защиты, то теперь, под прикрытием острожков, она могла успешно отражать натиск поляков и побеждать их. "Гуляй-город", чье, "существо", говоря словами дьяка Ивана Тимофеева, "яко град, бяше, подобою древоестеством, тончайшими дщками соделан, щитоподобно име сограждение градозабралным устроением в защищение верным", хорошо за­рекомендовавший себя в боях с татарами, для поляков оказался вполне пре­одолимым, что они и продемонстрировали в сражении под стенами Москвы летом 1609 года. Описание того, как были взяты "гуляй-города", содержатся в записках Мархоцкого [37].

Новая тактика придала смелости и уверенности русским ратникам, и они стали на равных драться с поляками, одерживая одну победу за другой. Умело применяя голландский военный опыт к российским условиям, Ско­пин-Шуйский сумел сделать то, чего до этого сделать не могли другие воево­ды Василия Шуйского, посылаемые им против войска самозванца - разбить войско Лжедмитрия II и снять блокаду с Москвы. На возросшую боеспособ­ность именно русской части армии Скопина-Шуйского указывал, к приме­ру, Видекинд. Отмечая плодотворность сотрудничества де ла Гарди и Скопина-Шуйского, он писал, что "в то время никого не было опытнее их двоих в военном деле; второй отличался осторожностью в своих планах, отлично умел укреплять свой лагерь и строить перед ним частокол из острых кольев, кото­рых для этого он возил с собой 2 тысячи; первый, человек, дальновидный и неутомимый в деле, весьма требовательный в дисциплине, вел с собой хоро­шо обученных воинов" [38].

Поражение отрядов самозванца под Троицей и на подступах к Москве привело к распаду Тушинского лагеря и концу этой авантюры. Хотя вскоре после снятия блокады с Москвы юный князь умер, тем не менее накопленный опыт использования голландской военной систе­мы в русских условиях не пропал даром. В сражении под Клушином брат Василия Шуйского, князь Дмитрий Шуйский, поставленный командовать русской армией, поначалу не без успеха использовал элементы новой такти­ки - и строительство полевых укреплений, и использование пехотой длин­ных пик [39].

Хотя само сражение под Клушино и было проиграно русскими, тем не менее они не могли не обратить внимания на то, что наемная пехота сумела одна, не прикрытая ни с флангов, ни с тыла, продержаться на поле боя несколько часов [40]. Это опять же не могло не остаться незамеченным русскими воеводами и начальными людьми. Острожки и окопы использова­лись русскими стрелками в ходе боев первого и второго ополчения в Москве. В апреле 1611 г. ярославцы, готовясь принять участие в походе первого опол­чения, в своей отписке сообщали, что они "наряду изготовили со всеми пу­шечными запасы пять пищалей полковых и пять волконей скорострелных, да пешим на долгие торчи сделали две тысячи копей железных, а иные дела­ют, потому, что преж сего в полкех от того конным была защита". Об исполь­зовании ратниками первого ополчения длинных копий "немецкого образца" говорят и польские источники [41].

Одним словом, вряд ли стоит следовать за А.В. Черновым в его негатив­ной оценке результатов сотрудничества русских воевод с де ла Гарди и его людьми [42]. Положительный опыт был, и русские не без успеха на протяже­нии по меньшей мере двух-трех лет пытались использовать основные прин­ципы голландской военной школы. Почему же эта реформа не получила своего дальнейшего развития? Конечной неудаче военной реформы начала XVII в. способствовал ряд обстоятельств и в немалой степени невозможность экономически обеспечить дальнейшее ее осуществление в разоренной мно­голетней смутой России.

Свою роль сыграла и в целом консервативная поли­тика правительства в первые годы царствования Михаила Федоровича, наце­ленная в общем на восстановление традиционных, привычных форм жизни как общества, так и государства. Столкновение с европейцами и более близ­кое знакомство с ними усилило ксенофобские настроения в русском обще­стве, нежелание сотрудничать с ними, в том числе и в военной области. В этом плане примечательны два свидетельства. Первое - это приводимая С. М. Соловьевым отписка князя Д. М. Пожарского капитану иностранных наем­ников Я. Маржарету, предложившему свои услуги 2-му ополчению.

Пожар­ский писал, что "наемные люди из иных государств нам теперь не надобны: до сих пор мы с польскими людьми не могли сладить, потому что государ­ство Московское было в розни, а теперь все Российское государство избрало за разум, правду, дородство и храбрость к ратным и земским делам стольника и воеводу князя Дмитрия Михайловича Пожарского-Стародубского, да и те люди, которые были в воровстве с польскими и литовскими людьми, стали теперь с нами единомышленно, и мы польских и литовских людей побиваем и города очищаем: что где соберется доходов, отдаем нашим ратным людям, стрельцам и козакам, а сами мы, бояре и воеводы, дворяне и дети боярские, служим и бьемся за св. божий церкви, за православную веру и свое отечество без жалования". Презрительно к "немецкой мудрости" относится и Авраамий Палицын в своем "Сказании", подчеркивая, что не она, а старинные обычаи вместе с молитвами приносят православному воинству победу над иноверцами [43].

Однако, при всем при том, опыт реформы все-таки не был полностью забыт, и когда правительство Михаила Федоровича стало готовиться к Смо­ленской войне, оно решило опять обратиться к иностранному военному опыту и снова, как и почти два десятилетия назад, не только набрать иностранных наемников, но обучить "немецкой премудрости" русских ратников. Опыт же Смоленской войны лег в основу военных реформ Алексея Михайловича, а уроки последних использовал Петр I, занимаясь строительством новой регу­лярной русской армии.

Пенской В.В.


Примечания

1. КАМЕНСКИЙ А.Б. От Петра I до Павла 1. Реформы в России XVIII века. М. 1999, с. 83.

2. Подробнее о "военной революции" и ее влиянии на развитие вооруженных сил Речи Посполитой см.: FROST R. J. The Polish-Lithuanien Commonwealth and the "Military Revolution". - Poland and Europe: Historical Dimensions. Vol 1. Selected Essays from the Fiftieth Anniversary International Congress of the Polish Institute of Arts and Sciences of America. N.Y. 1993, pp. 19-47.

3. ФЛЕТЧЕР Дж. О государстве Русском. - Проезжая по Московии (Россия XVI-XVII веков глазами дипломатов). М. 1991, с. 84.

4. Иностранцы о древней Москве (Москва XV-XVII веков). М. 1991, с. 63.

5. ГЕРБЕРШТЕЙН С. Записки о Московитских делах. - Россия XVI века. Воспоминания иностранцев. Смоленск. 2002, с. 208-209; Иностранцы о древней Москве, с. 56-57; ФЛЕТ­ЧЕР Дж. Ук. соч., с. 79, ГОРСЕЙ Дж. Записки о России. XVI - начало XVII в. М. 1990, с. 107; История о Казанском царстве (Казанский летописец). - Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. XIX. М. 2000, стб. 138-139.

6. КОБРИН В.Б. Смутное время - утраченные возможности. - История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории России IX - начала XX в. М. 1991, с. 170.

7. См., например: СОЛОВЬЕВ С.М. История России с древнейших времен. Т. 8. Кн. IV. М. 1989, с. 527, 560; БОГДАНОВ А.П. Русские патриархи 1589-1700. Т. 1. М. 1999, с. 228-229; его же. Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. - Вопросы истории, 1996, № 8, с. 59-61. В солидной работе: ЧЕРНОВ А.В. Вооруженные силы Московского государства в XV-XVII вв. М. 1954 - этот вопрос обходится стороной; см. также РАЗИН Е.А. История военного искусства. Т. 3. СПб. 1994 (в этом томе автор большое место отводит описанию событий Смутного времени). По сути дела, к настоящему времени есть лишь две работы, посвящен­ных военной реформе начала XVII века. - БИБИКОВ Г.Н. Опыт военной реформы 1609- 1610 гг. - Исторические записки. Т. 19. М. 1946 и КУРБАТОВ О. Наемный корпус Делагарди на службе царя Василия Шуйского - Цейхгауз. № 19 (3/2002).

8. БУССОВ К. Московская хроника 1584-1613 гг. М.-Л. 1961, с. ПО.

9. СКРЫННИКОВ Р.Г. Царь Борис и Дмитрий Самозванец. Смоленск. 1997, с. 499.

10. См., например: FROST R. J. Op. cit., p. 27-28.

11. См., например, записки ксендза Я. Велевицкого (ЖОЛКЕВСКИЙ С. Записки гетмана Жолкевского о московской войне. СПб. 1871, с. 137).

12. См.: БУССОВ К. Ук. соч., с. 111; МАССА И. Краткое повествование о начале и происхож­дении современных войн и смут в Московии, бывших в непродолжительный период цар­ствования нескольких государей ея, до 1610 года. - Сказания Массы и Геркмана о Смут­ном времени в России. СПб. 1874, с. 169-170. По словам Массы, "Дмитрий приказал также для бросания бомб отлить много мортир и часто производил опыты над ними. Во время военных забав с дворянами, он часто забывал о своей безопасности".

13. См.: Вопросы военной истории России XVIII и первой половины XIX веков. М. 1969, с. 217. Мнение же О. Курбатова, связывавшего "Устав" с Василием Шуйским (см.: КУРБАТОВ О. Ук. соч., с. 4), скорее всего ошибочно.

14. Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспе­дицией Академии наук (далее ААЭ). Т. II. СПб. 1836, с. 162.

15. Иное сказание. Памятники древней русской письменности, относящиеся к Смутному вре­мени. - Русская историческая библиотека (РИБ). Т. XIII. СПб. 1909, стб. 118.

16. ЖОЛКЕВСКИЙ С. Ук. соч., с. 25-26.

17. ААЭ. Т. II, с. 219, 226; ЖОЛКЕВСКИЙ С. Ук. соч., с. 126.

18. Начавшиеся еще в 1606 г. переговоры между испанским правительством и властями Со­единенных провинций закончились заключением в 1609 г. 12-летнего перемирия. В но­вых условиях голландские буржуа уже не нуждались в многочисленной армии. Имея в 1607 г. 48-тысячную армию, к 1620 г. Генеральные штаты сократили ее численность до 33,5 тысяч (см.: ДЕЛЬБРЮК Г. История военного искусства в рамках политической исто­рии. Т. IV. СПб. 2001, с. 114; TALLET F. War and Society in Early Modern Europe 1495-1715. Lnd. 1992, p. 6. Освободившиеся наемники стали желанными "гостями" во многих государствах, в том числе и в Швеции, которая нуждалась в опытных солдатах для ведения войны с поляками.

19. См., например: CHILDS J. The Military Revolution I: The Transition to Modern Warfare. - The Oxford Illustrated History of Modern War. Oxford. 1997, pp. 19-34; PARKER G. The Army of Flanders and the Spanish Road 1567-1659. Cambridge. 1972; ejusd. The Military Revolution. Military Innovation and the Rise of the West, 1500-1800. Cambridge. 1988; TALLETT F. Op. cit.

20. ДЕЛЬБРЮК Г. Ук. соч., с. 112.

21. ЧЕНСЛЕР Р. Книга о великом и могущественном царе России и князе Московском, о принадлежащих ему владениях, о государственном строе и о товарах его страны, записан­ная Ричардом Ченслером. - Россия XVI века. Воспоминания иностранцев, с. 447.

22. РЕЙТЕНФЕЛЬС Я. Сказание светлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Мос­ковии. М. 1906, с. 126. На это же указывал имперский посол в России (МАЙЕРБЕРГ А. Путешествие в Московию барона Августина Майерберга, члена императорского придвор­ного совета и Горация Вильгельма Кальвуччи, кавалера и члена правительственного Совета Нижней Австрии, послов августейшего римского императора Леопольда к царю и великому князю Алексею Михайловичу в 1661 году, описанное самим бароном Майербергом. М. 1874, с. 181, 183, а также ряд других иностранных наблюдателей.

23. Новый летописец - ПСРЛ. Т. XIV. Ч. 1. М. 1956, с. 90, 92.

24. ВИДЕКИНД Ю. История шведско-московитской войны XVII в. М. 2000, с. 71; МАРХОЦ-КИЙ Н. История Московской войны. М. 2000, с. 55; ВАСИЛЬЕВ А. Польско-литовская гусария XVII века. - Цейхгауз. № 7 (1/1998), с. 6.

25. ААЭ. Т. И. СПб. 1836, с. 230.

26. ВИДЕКИНД Ю. Ук. соч., с. 84.

27. БИБИКОВ Г.Н. Ук. соч., с. 9-10.

28. РИБ. Т. XIII. СПб. 1909, стб. 1327.

29. ВИДЕКИНД Ю. Ук. соч., с. 53.

30. Там же, с. 52.

31. Еще шведский историк О. Далин, указывал, что де ла Гарди в разговорах со Скопиным подчеркивал, "...что надобно войска их обучить, прежде, нежели что-либо с ним предпри­нять может, и в самом деле употребил к тому Христера Соме" (Цит. по: БИБИКОВ Г.Н. Ук соч., с. 11-12, 79).

32. Там же, с. 80.

33. МАРХОЦКИЙ Н. Ук. соч., с. 56, 59.

34. ЖОЛКЕВСКИЙ С. Ук. соч., с. 36.

35. РИБ. Т. I. СПб. 1871, стб. 162.

36. Там же, стб. 494. Об этом также говорил и Ю. Видекинд (Ук. соч., с. 87).

37. РИБ. Т. XIII. СПб. 1909, стб. 305; МАРХОЦКИЙ Н. Ук. соч., с. 52-53; свидетельство Будилы см.: РИБ. Т. I, стб. 156.

38. ВИДЕКИНД Ю. Ук. соч., с. 87, 94, 96.

39. См. ЖОЛКЕВСКИЙ С. Ук. соч., с. 44.

40. Об этом говорят все польские источники: см., например: ЖОЛКЕВСКИЙ С. Ук. соч., с. 58-59; его же донесение Сигизмунду III о битве (там же, с. 77-78); МАРХОЦКИЙ Н. Ук. соч., с. 75-76 и др.

41. ААЭ. Т. II. СПб. 1836, с. 322; Акты, относящиеся к истории Западной Руси. Т. IV. СПб. 1851, с. 493.

42. См.: ЧЕРНОВ А.В. Ук. соч., с. 115. По-видимому не стоит осуждать автора этого фундамен­тального исследования за этот пассаж -в то время, когда он работал над своей книгой, могла вряд ли появиться положительная оценка деятельности де ла Гарди в России.

43. СОЛОВЬЕВ С.М. Ук. соч., с. 658; см.: Сказание Авраамия Палицына. - Воинские повести Древней Руси. Л. 1985, с. 409.