Когда и где написано Слово о полку ИгоревеПодумайте, каким образом можно установить, когда, где и кем написано какое‑либо сочинение? Из чистого любопытства представьте, например, что вам требуется установить, когда, где и кем написан роман «Война и мир»? Что делать-то будете?
На сегодняшний день существуют только нелогичные выводы о времени написания Слова о полку Игореве, например:
В 1196 году умер буй тур Всеволод, в 1198 году Игорь Святославич сел на княжение в Чернигове, не раз ходил перед тем вновь на половцев, но все это осталось без упоминаний в «Слове о полку Игореве». Не упомянуты и другие события русской истории, случившиеся после 1187 года. В частности, автор «Слова» в числе живых князей называет умершего в 1187 году Ярослава Осмомысла Галицкого: к нему автор «Слова» обращается с призывом «стрелять» в Кончака «за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславича». Отсюда ясно, что «Слово» написано не позднее 1187 года; но оно не могло быть написано и ранее 1187 года, так как оно заключается «славой» молодым князьям, в том числе и Владимиру Игоревичу, только в том же, 1187 году вернувшемуся из плена. Отсюда ясно, что «Слово о Полку Игореве» написано в 1187 году.
Слово о полку Игореве. Детгиз, 1952, стр. 19 // Вступительная статья Д.С. Лихачева.
Если исходить из такого рода логики, то роман «Война и мир» Лев Толстой написал ровненько зимой с 1812 на 1813 г., так как той зимой умер старик Кутузов, помянутый Толстым в числе живых. А вот и нет: Лев Толстой тогда еще не родился.
Автор данного вывода пребывал в весьма странном заблуждении, что всякое историческое произведение современно событиям. Действительности это, конечно, противоречит. По такому раскладу выходит, что Слово о полку Игореве — это открытое письмо некоторым упомянутым там князьям, но слов открытое письмо автор вывода так и не произнес.
Действительно, прямое обращение автора Слова о полку Игореве к некоторым князьям наводит на мысль, что это пишет современник для современников, но откуда же ясно, что это не художественный прием? Ведь в первых же строках своего сочинения автор Слова о полку Игореве ясно указывает, что пишет историческое сочинение, противопоставляя свой исторический подход историческим вымыслам Бояна. Более того, хотя от смерти Игоря, как мы увидим ниже, автора Слова о полку Игореве отделяло примерно полвека, он усиленно упирал на историчность своего произведения, что является легким противоречием, преувеличением, откуда и появились у некоторых не особенно развитых людей, бесчувственных к языку и истории, никак не обоснованные, интуитивные, мысли о поддельности Слова о полку Игореве. Конечно, очень многое чувствуется в Слове о полку Игореве, даже не переведенном, но внятно объяснить свои чувства авторы «идей» о поддельности сочинения не смогли: объяснения их откровенно глупы, интуитивны, поверхностны.
Безусловно, «интуитивисты» верно почувствовали противоречие, но выводы их верны с точностью до наоборот: автор был почти современником Игоря, но сочинение попытался представить как исключительно древнее, даже написанное на древнерусском языке, гораздо более древнем, чем язык его времени или любых известных нам сочинений, чего автор, впрочем, не скрывал, а объявил в первых же строках, мол речь пойдет «старыми словесы». Разумеется, это назначено не современникам автора, а потомкам, тоже противоречие, и здесь открывается любопытная черта Слова о полку Игореве, связанная с его автором, см. ст. «Автор Слова о полку Игореве».
Поскольку автор Слова о полку Игореве постоянно подчеркивал историчность своего сочинения, бездну историческую, разверзшуюся между его временем и временем Игоря, то указаний на время автора в Слове о полку Игореве очень много. Рассмотрим же их по порядку.
Указания Слова о полку Игореве на авторское время
В первом же предложении автор подчеркнул историчность сочинения, как уже сказано, противопоставлением действительности времени Игоря историческим вымыслам Бояна, но прямое указание на авторское время появляется чуть ниже, в словах «Почнемъ же, братие, повесть сию отъ стараго Владимера до нынешняго Игоря…», в которые вкралась, к сожалению, ошибка: не «повесть сию», а повестию, поскольку «начать от и до» невозможно просто в принципе: это как копать от забора до обеда. Но что же такое эта «Повесть от Владимира до Игоря»? Летопись, не правда ли? Да, есть у нас летопись, законченная на Игоре, умершем в 1202 году,— Ипатьевская в ее древнейшей части, Киевской. Отсюда ясно, что Слово о полку Игореве просто не могло быть написано ранее Ипатьевской летописи.
Под 1198 годом Ипатьевская летопись содержит статью, где сказано, что умер Черниговский князь Ярослав Всеволодович и на княжение сел Игорь Святославич. Далее же под 1199 годом начинается откровенная и наглая вставка, завершение летописи совершенно посторонним человеком, а потом, после его веского, завершающего историю целого государства «аминь», знакомого нам по Слову о полку Игореве, ход уже совсем иных событий начинает описывать летописец в Галиче, на западе Украины. Стало быть, подлинник киевской летописи кончался на Игоре, и знать это точно мог только один человек — который и вставил помянутое завершение в Ипатьевскую летопись, он же автор Слова о полку Игореве. О данной вставке, где князь Рюрик воспевается в боянском духе за строительство туалета, «тенька», в выражениях, выше которых только литургия, чуть ли не как Творец Вселенной, см. ст. «Сказание о великом строителе». Это был первый ироничный выпад будущего автора Слова о полку Игореве против «историков».
Чуть ниже автор Слова о полку Игореве опять в своем ироничном стиле нападает на Бояна, упрекая его в исторических выдумках, и здесь, в добрых советах Бояну, идет следующее выражение, указывающее на авторское время: «Пети было песь Игореви, того (Олга) внуку» — Петь бы песнь Игорю его внуку. Авторское время, стало быть, соответствует времени внуков Игоря — не более раннему во всяком случае.
Старший сын Игоря Владимир родился, по Ипатьевской летописи, восьмого октября 1173 (6681) г., то есть во время похода, весной 1185 г., ему было одиннадцать с половиной лет. Восьмого октября 1187 г. ему, соответственно, исполнилось четырнадцать. Внуки же Игоря в какой-никакой разум, в гражданскую зрелость, войти могли только в тринадцатом веке, да и не в начале, а вовсе не в 1187 году, когда старший внук Игоря только родился, если верить Ипатьевской летописи. Поминать же внуков в любом смысле вне их существования глупо. Впрочем, в переводах под данным внуком имеется в виду какой-то «внук Велеса» или «того внук», а эти возможны в любом времени, они вообще вне времени.
Имеется в Слове о полку Игореве и прямое указание на смерть Игоря, каковой вывод можно сделать даже из неверного перевода:
Но уже, князь, Игорю померк солнца свет…
Слово о полку Игореве. Л.: Советский писатель, Ленинградское отделение, 1967, стр. 63 // Перевод Л.А. Дмитриева, Д.С. Лихачева и О.В. Творогова.
Хотя и не совсем грамотно написано, но все же нетрудно догадаться, что речь идет о смерти Игоря. Отсюда ясно, что Слово о полку Игореве не могло быть написано при жизни Игоря, а умер он, повторю, в 1202 году.
Также содержится в Слове о полку Игореве явное указание на то, что оно было написано после смерти Всеволода Большое Гнездо, последовавшей в 1212 году: «Великый Княже Всеволоде! не мыслию ти прелетети издалеча, отня злата стола поблюсти» — немыслимо тебе прилететь, см. грамм. ст. «Отрицание», а раз уж даже немыслимо… Да и живые, между нами говоря, не летают. Заметьте, кстати, это подчеркнутое обращение к мертвому человеку, с которого и начинаются обращения ко князьям. Так откуда же следует, что Слово о полку Игореве — открытое письмо современника современникам?
Любопытное указание на время написания Слова о полку Игореве содержится также в имени «давный великый Ярославь сынъ Всеволожь», который уши закладывал в Чернигове от звона Олегова стремени. Дело в том, что в нашей древней истории всего два Ярослава Всеволодовича: первый был современником Игоря, князем в Чернигове, второй же это внук Юрия Долгорукого, отец Александра Невского, умерший в 1246 г. Стало быть, Слово о Полку Игореве написано не ранее, чем по крайней мере первого из этих Ярославов можно было назвать «давним». Когда же это? Да уж никак не раньше его смерти в 1198 г., не так ли? Сколько же лет должно пройти, чтобы человека можно было назвать «давний»? Здесь идет помянутое выше преувеличение древности событий и, соответственно, историчности Слова о полку Игореве…
К сожалению, понять даже это простейшее указание на время написания Слова о полку Игореве помешали предубеждения:
Тои же звонъ слыша давныи великыи Ярославь, а сынъ Всеволожь Владимиръ по вся утра уши закладаше въ Чернигове. В первом издании читалось: «Тоже звонъ слыша давныи великыи Ярославь сынъ Всеволожь: а Владимиръ...». Так как речь идет бесспорно о Ярославе Мудром, не сыне, а отце Всеволода, то в большинстве изданий принимается поправка П. Буткова (1821 г.): «Ярославь, а сынъ Всеволожь Владимиръ». В этом случае смысл фразы такой: еще Ярослав Мудрый предугадывал этот звон стремени под ногой князя-крамольника и потому предостерегал своих потомков…
Слово о полку Игореве. Л.: Советский писатель, Ленинградское отделение, 1967, стр. 489 // Примечания О.В. Творогова.
Почему же «речь идет бесспорно о Ярославе Мудром», если «бесспорный» вывод прямо противоречит написанному в Слове о полку Игореве? Какой смысл вкладывал автор комментария в понятие «бесспорно», если для «бесспорности» пришлось исковеркать написанное? «Тоже» значит в данном случае потом, т.е. Ярослав не «предугадывал» звон пророчески, а слышал в Чернигове, как и написано в Слове о полку Игореве, см. грамм. ст. «Перфект и настоящее время».
Указание на авторское время в Слове о полку Игореве содержится также в следующем отрывке, что видно даже по неверному переводу:
О, стонать Русской земле, вспоминая первые времена и первых князей! Того старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам киевским; а ныне встали стяги Рюрика, а другие — Давыда, но врозь их полотнища развеваются.
Там же, стр. 64.
Спрашивается, когда же это, «ныне»? О чем вообще идет речь? С какой стати старого Владимира нужно было «гвоздить» к горам, нанося ему, как написано в Евангелии, «язвы гвоздинные»? Очевидно, кажется, что речь идет о знамени, противопоставленном стягам Рюрика и Давыда. «Старый Владимир» — это древнее знамя киевских князей, которое нельзя было пригвоздить к горам киевским, а потому оно и перекочевало во Владимир. Когда же это случилось? Вообще, разрыв между севером и югом можно числить с правления Владимира Мономаха, когда и был заложен город Владимир, а также основана династия будущих московских князей, корона которых называлась шапка Мономаха, но мгновенно такие вещи не происходят: последним Киевским князем стал Александр Невский в 1249 году, а потом бросил это дело за открывшейся должностью Владимирского князя… Тогда и знамя перекочевало — окончательно и бесповоротно.
Подтвердить сделанный вывод можно соображениями о возможном воплощении Старого Владимира. На печати Александра Невского впервые появляется известный всадник с копьем, поражающий дракона, который теперь закономерно является гербом Москвы, так как Александр Невский стал еще и первым Московским князем, перенеся столицу из Владимира в Москву, о чем сказано в Новгородской Первой летописи, см. ст. «Татаро-монгольское иго». Затем это изображение появляется на печати Дмитрия Донского и, вероятно, укрепляется как твердый символ государственный, чеканится даже на деньгах, откуда происходит слово копейка — от всадника с копьем, отчеканенного на монетах (теперь его тоже чеканят на копейках, посмотрите). Византийский же двуглавый орел заменил его уже в поздние времена, в связи с гибелью Византии и учреждением у нас патриархата. Стало быть, всадник с копьем — это и есть личное воплощение равноапостольного святого Владимира. Возможны были, конечно, и иные воплощения иконные, но укрепилось это. Теперь этого всадника ошибочно считают Св. Георгием.
Речь в приведенном отрывке идет не лично о Рюрике и Давыде, а о знаменах их, которые треплет ветер перемен. В общем-то, Рюрика, ставшего во главе половцев и разрушившего Киев в 1203 году, можно считать последним природным Киевским князем до образования современной Украины. После Рюрика и далее монгольского нашествия история города Киева на время пресекается… Что-то пытался там восстановить отец Александра Невского, вероятно даже жил в одном из Киевских монастырей некоторое время, но у сына предпочтения оказались иные. Впрочем, это была инородная среда: этнический раскол уже вполне определился во времена Владимира Мономаха, который винил во всем, видимо, половцев и даже сумел изгнать их из донских степей… Не помогло. Половцы все равно были южному населению ближе этнически, чем русские, см. об исходной этнической среде в причерноморских степях ст. «Древняя Русь и славяне». Даже гибель половцев под нашествием монголов, после которого прекратили свое существование и вообще все тюркские народы на Дону и Волге, ничего уже не решила.
Очевидно также из Слова о полку Игореве, что оно было написано после кончины половцев, т.е. после монгольского нашествия:
Но оттого зло, князь, мне не по себе, что вспять времена обратились. Уже «ура!» там кричат под саблями половецкими, а Владимир — под ранами. Тягость и тоска сыну Глебову.
См. по поводу перевода грамм. ст. «Связка се»
Заметим мысль: времена обратились вспять, на прошлое, и опять там идут сражения с половцами. Это значит, что никаких половцев в авторском времени уже не существует, т.е. монгольское нашествие уже завершилось и лишь часть половцев сумела бежать на запад.
На время написания Слова о полку Игореве указывает, как это ни поразительно, сам вещий Боян, см. ст. «Боян», в которой указан источник данного имени на Руси и время его возникновения — после монгольского нашествия. Буквально на то же время указывает и «седьмой век троянский», см. ст. «Троян».
На завершившееся монгольское нашествие также указывают следующие строки:
Но уже, князь, для Игоря замер солнечный свет, а древность не от блага листами по Руси разбросало да по Суле города поделили. Высоко плаваешь на дело в отваге, словно сокол на ветру паря, желая птицу в отваге превзойти, да Игорева храброго полку не воскресить. Дон тебя, князь, кличет и зовет князей на победу, Ольговичей.
См. по поводу перевода грамм. ст. «Древо»
Разбросанные древние книги указывают, конечно, на военное нашествие, а дополнение о поделенных городах по Суле — на времена, наставшие уже после монгольского нашествия. С кем же еще можно было делить города на Суле? С половцами?
О некоем переделе городов на Суле свидетельствует потерянный Переяславль, располагавшийся в двенадцатом веке на Суле, см. свидетельства Ипатьевской летописи в ст. «Определение уже бо». Потеряться же город мог только после монгольского нашествия — именно вследствие помянутого раздела. Новый же Переяславль на Трубеже заложил или восстановил из развалин, наверно, епископ Сарайский. Едва ли, кажется, до тринадцатого века было в бассейне Днепра два Переяславля, тем более очень близко друг от друга.
Замечание о поделенных по Суле городах согласно со следующим отрывком Слова о полку Игореве:
…див кличет с вершины дерева — велит послушаться Земле незнаемой на Волге, Поморью, Посулью, Сурожу, Корсуню и тебе, Тмутараканский болван.
См. Перевод Слова о полку Игореве
Здесь очерчена граница половецких земель, включая Крым, представленный городами Сурожем и Корсунем, а также земли по Суле, Посулье, но осталось не ясным, кто такой «Тмутараканский болван» — явно начальник над данными землями, которого див предупреждает о движении войск Игоря особо. Впрочем, болван — это скорее местоблюститель, чем начальник: в данном прискорбном случае не человек красит место, а место человека. Неприятно это говорить, но под болваном, по всей вероятности, имеется в виду высокопреосвященный епископ Сарайский Митрофан, первый епископ новой епархии. Это намеренный анахронизм — подчеркнутый перенос настоящего в прошлое.
Если в приведенном отрывке описана Сарайская епархия во главе с епископом, номинально охватившая бывшие половецкие земли, то написано это было не ранее, чем определились у нас с епархией, что случилось в 1261 году, когда епископ Митрофан выехал в Сарай. Немного позже, вероятно в 1279 году, к Сарайской епархии была присоединена Переяславская, откуда, видимо, и возник новый город Переяславль…
Можно допустить и предельное время написания Слова о полку Игореве:
О! далече зайде соколъ, птиць бья къ морю: а Игорева храбраго плъку не кресити. За нимъ кликну Карна и Жля, по скочи по Руской земли, смагу мычючи въ пламяне розе.
Цит. по: С.П. Обнорский. С.Г. Бархударов. Хрестоматия по истории русского языка. Часть первая. 3-е издание. М., 1999, стр. 222.
Пояснение перевода см. в грамм. ст. «Карна и жля», но еще здесь возникает занятная игра слов, явно намеренная. Можно здесь разуметь сочетание «карна и жля» винительным падежом, а не именительным: «кликну карна и жля, поскочи по Руской земли…», кликнул резаного цезаря (Жуля, Юлия), поскакал по Русской земле, жар мыкая в пламенном роге. Речь идет о соколе по имени Александр, так как рогатый шлем был у Александра Македонского. Вероятно, это Александр Невский, а «резаный цезарь», значит, Батый. Видимо, написано это после смерти «резаного цезаря» Батыя (1255), которого, стало быть, зарезали… Столь низкая оценка Александра Невского соответствует нашим летописям, см. ст. «Татаро-монгольское иго».
Если указанное соответствие действительно, то Слово о полку Игореве написано не позже смерти Александра Невского (1263), так как написал его явно монах, см. ст. «Автор Слова о полку Игореве», а монах бы с покойником воевать не стал.
Стало быть, Слово о полку Игореве написано в 1261 — 1263 гг. Связано же оно в первую очередь с политикой на Украине как Владимирского княжеского дома, так и Сарайских ханов, в значительной степени совместной на переломе времен. Это открытое выступление против Александра Невского и его друзей из Сарая — не политическое, судя по притязаниям на историчность, а именно историческое.
Указания Слова о полку Игореве на место его написания
Написано Слово о полку Игореве в Новгороде, точнее новгородцем, и это очевидно по новгородским диалектным словечкам: в зни, шизый, карна, Осмомысл, Гориславич, харалужный.
Любопытно также выглядит показательное употребление слов, которое отметает даже самую мысль о южных или западных диалектах того времени, лежащих в основе Слова о полку Игореве:
А въстона бо, братие, Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми; тоска разлияся по Руской земли, печаль жирна тече средь земли Рускый…
Цит. по: С.П. Обнорский. С.Г. Бархударов. Хрестоматия по истории русского языка. Часть первая. 3-е издание. М., 1999, стр. 222.
Слово туга есть в украинском языке, есть и у Даля с указанием на южное его значение, украинское,— тоска, печаль. Обратите внимание, рядом с этим словом показательно, иначе и не скажешь, стоят слова тоска и печаль, то есть слово туга имеет иное значение (для кого как, впрочем). Чуть ниже это и вовсе становится очевидным: «в поле безводнее жаждею имь лучи (луки) съпряже, тугою имъ тули (колчаны) затче».— Здесь имеются в виду физические страдания войска Игоря от жажды, так что печаль-тоска, заткнувшая колчаны, здесь совершенно не годится. У нас теперь существительного туга нет — только натуга в физическом смысле и глагол тужить, причем используется он и в физическом смысле, скажем поднатужиться.
На жителя Новгорода указывает также чрезвычайная осведомленность автора Слова о полку Игореве о городе, в частности о неких Дудутках, какового имени или названия нет ни в единой летописи:
…оттвори врата Новуграду, разшибе славу Ярославу, скочи влъкомъ до Немиги с Дудуток…
Цит. по: С.П. Обнорский. С.Г. Бархударов. Хрестоматия по истории русского языка. Часть первая. 3-е издание. М., 1999, стр. 225.
Самое поразительное, что эти неведомые Дудутки находились, вероятно, за воротами Новгорода, в пределах городских, на улицах и закоулках, известных по летописям и раскопкам вроде бы весьма неплохо (даже карта города имеется). Обратите внимание, Всеслав сначала отворил ворота Новгорода и, надо полагать, оказался в городе, поскольку ворота отворяют, чтобы попасть в город, а потом и скакнул с загадочных Дудуток на Немигу.
Противоречие состоит в том, что известные нам улицы древнего Новгорода назывались в единственном числе, современно, скажем Пробойная, Славкова улица, Бояня улка (да, наверняка в честь героя нашего) и т.п., а имя Дудутки с современной точки зрения более свойственно деревне, но не могла же деревня находиться в городе, разве что историческая, поглощенная разросшимся городом, но Новгород был не так велик, как современные города. Вместе с тем, считать это имя не собственным нет оснований. Добавляет недоумения и то, что место это сочинитель считал весьма известным, раз уж сопоставил Новгородские Дудутки с Минской Немигой (речка, теперь ее, говорят, нет). Все-таки, знаете ли, при описании путей дают обычно известные приметы на местности.
Ну, в любом случае осведомленность просто сказочная. Слово о полку Игореве написал человек, прекрасно знакомый с Новгородом — лучше, чем можно познакомиться с ним даже в Новгородской летописи. Осведомленность его, впрочем, не ограничивается Новгородом. Скажем, Полоцкий собор Св. Софии, упоминаемый в Слове о полку Игореве, из трех древнейших летописей помянут только в Новгородской. Кроме того, поминаемые в Слове о полку Игореве денежные единицы ногата и резана из трех древнейших летописей, Ипатьевской, Лаврентьевской и Новгородской Первой, помянуты в одной только Новгородской — ни в Ипатьевской летописи, ни в Лаврентьевской слов таких просто нет.
Новгородский исток также имеют два ярких прозвища Слова о полку Игореве — Осмомысл и Гориславич. Новгородская Первая летопись первым посадником Новгорода называет Гостомысла — имя столь же странное, как Осмомысл, просто один к одному, а также поминает воеводу Гаврилу Гориславича, убитого в 1240 г. Также и в одной из берестяных грамот Новгородских есть отчество Гориславич.
Чудовищная историческая осведомленность сочинителя Слова о полку Игореве проявилась и в следующих загадочных строках:
Сказал Боян, и походил на старого времени песнотворца Святослава:
— Ярославская Ольга, кагана жена! Коли тяжко тебе во главе без плеча, зло и телу без головы — Русской земле без Игоря.
См. по поводу перевода грамм. ст. «Союз ти» и «Деепричастия»
Возникает вопрос: кто такая каганова жена Ольга и кто такой Игорь? Неужели это Игорь Святославич? «Главой Русской земли» назван князь небольшого городка? Да это безумие. А что за Ольга названа? Жена Игоря Святославича и дочь Ярослава Галицкого? Но почему во главе? Что она возглавляла? И почему не Ярославна, как она названа выше? А почему Игорь назван каганом? Каган — это священный глава в Хазарии, и этим словом пользовался у нас только митрополит Ларион в сочинении Слово о законе и благодати, чтобы подчеркнуть именно священность власти Ярослава Мудрого, святость. А к чему здесь помянут «песнотворец Святослава»? Речь идет о Святославе Игоревиче, сыне Игоря Рюриковича и Ольги, так как у христианских князей после Святослава личных блудодеев быть не могло, это совершенно исключено.
Кажется так, что здесь игра слов, смешение значений. Боян подражает песнотворцу Святослава, обратившему приведенные речи к Ольге, жене Игоря Рюриковича, оставшейся после его смерти именно во главе и без плеча. Вероятно, художник мысли хотел капризно выразить высшую тоску, нам, разумеется, не доступную во всей ее полноте, но вот Боян, бессмысленно повторивший капризную тоску хозяина вольного слова, по сути дела обратил Игоря Святославича в святого, в подобного Ольге «честного главу» русской земли. Конечно, строгого логического смысла в указанном построении нет, хотя догадаться о сути высказывания можно: мысль здесь сама движется от святой Ольги к святости Игоря, тоже «честного главы»… За отсутствием строгого смысла в высказывании оно и вложено в уста Бояна, к которому сочинитель Слова о полку Игореве относился не слишком уважительно. И в устах глупого Бояна слова звучат откровением, неким вложением свыше, смысла которого человек может и не понимать…
Если указанная ассоциация между двумя Игорями и Ольгами верна, то написано это могло быть исключительно на русском севере — и более нигде. Дело в том, что на время написания Слова о полку Игореве Ольга общерусской святой не являлась — ее почитали исключительно поместно, в родном ее Пскове (он находится недалеко от Новгорода). Канонизирована же Ольга была только Иваном Грозным (он в значительной мере сам руководил Церковью) — или пусть митрополитом Макарием и Собором 1547 года. Но это было уже «в царствующем граде Москве», как выражался царь Иван Васильевич, в ином государстве. Укрепляет в данном мнении то, что сочинителю известно было либо отчество св. Ольги, либо имя ее первого мужа (за Игоря она вышла замуж вторично, т.к. в летописи сказано о ней — женщина, «жена»). Осведомленность тоже сказочная, но увы, к сожалению для нашей истории, здесь видели не Ольгу, а каких-то бессмысленных «песнотворцев старого времени Ярослава», именно же «Бояна и Ходыну», а также «жену кагана Олега».
На северное происхождение автора Слова о полку Игореве указывает также помянутое в сочинении северное сияние в ночи, которым Бог указывал Игорю путь домой из плена, см. грамм. ст. «Сморци»:
Прысну море полунощи; идутъ сморци мьглами; Игореви Князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу.
Цит. по: С.П. Обнорский. С.Г. Бархударов. Хрестоматия по истории русского языка. Часть первая. 3-е издание. М., 1999, стр. 226.
Человек, который это написал, бывал за северным полярным кругом и видел северное сияние. Вероятно, это новгородец.
На место создания Слова о полку Игореве указывает также очень широкое дальнейшее его распространение в России и полная неизвестность на Украине. Первым свидетельством о знакомстве пишущей братии со Словом о полку Игореве стала приписка на обороте переписанного во Пскове «Апостола», где читается заимствование из Слова о полку Игореве, не буквальное, но узнаваемое:
В лѣто 6815 [1307]… сии же апостолъ книгы вда святому Пантелеймону [монастырю] Изосимъ игуменъ сего же манастыря. Сего же лѣта бысть бой на Русьской земли, Михаилъ с Юрьемъ о княженье новгородьское. При сих князех сѣяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша, въ князѣхъ которы, и вѣци скоротишася человѣкомъ.
Цит. по: Слово о полку Игореве. Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. М., Л.: Издательство АН СССР, 1950, стр. 415.
Вторым свидетельством о знакомстве пишущих монахов со Словом о полку Игореве стала повесть старца Софония из Рязани о победе Московского князя Дмитрия Донского над Мамаем (1380 г.) — полное, очевидное и местами даже совершенно бессмысленное подражание Слову о полку Игореве. Сочинение свое, кстати, Софоний подписал: «ПИСАНИЕ СОФОНИЯ СТАРЦА РЯЗАНЦА БЛАГОСЛОВИ ОТЧЕ».
Чуть позже Софония Слово о полку Игореве приобретает, вероятно, просто умопомрачительную известность в России. Вот, например, выдержки из т.н. Типографской летописи, принадлежавшей во время оно Кирилло-Белозерскому монастырю: «Слышав же великий князь Дмитрей невеселую сию годину…», «И рече [Мамай] своимъ: побежимъ, братие, неготовыми дорогами», «хощю словомъ, тако и деломъ наперед всехъ и предъ всеми главоу свою положити» (Типографская летопись. Рязань: Александрия, Узорочье, 2001, стр. 185 и сл. // Русские летописи. Т. 9).— Очевидные заимствования, хорошо известные слова.
Можно думать, и свидетельств наверняка найдется бездна, что до Ивана Грозного Слово о полку Игореве был распространено в России чрезвычайно широко. Но блудня, сами понимаете, есть блудня, и если господь бог наш поставил нас тут на рать духовную (или, может быть, забавам гадким предаваться?), то можем ли мы сидеть сложа руки?
Во времена Ивана Грозного дошло до того, что Слово о полку Игореве вышло уже и в печати. О том говорят три совершенно очевидные ошибки наборной печати, сохранившиеся в издании 1800 г., см. грамм. ст. «Три ошибки печати». Переписчик, конечно, не мог кидать куски текста туда или сюда: это явные ошибки наборщика, случайно перепутавшего какой-то свой порядок (типографский набор ведь зеркален по отношению к напечатанному тексту и сам по себе читается очень плохо). Очевидно, наборщику принадлежат и ошибочно пропущенные в некоторых словах буквы, а также переставленные соседние, перепутанные.
Безусловно, в поисках места создания Слова о полку Игореве важна история обретения рукописи А.И. Мусиным-Пушкиным, см. факты в ст.: Л.А. Дмитриев. История открытия рукописи «Слова о полку Игореве» // Слово о полку Игореве — памятник XII века. М.-Л., 1962.
В названной статье изложены откровения графа Мусина-Пушкина о находке памятника, а также показания некоторых свидетелей, уличивших его сиятельство во лжи. Разумеется, не стоит думать о нем плохо, мол он подделал сочинение: дело лишь в том, что его сиятельство где-то подрезал очень крупное хранилище старинных документов, буквально воз или несколько, а признаваться в этом было не с руки. Мало ли что, знаете ли, подумают, еще не так поймут… Все это ворованное «собрание» древнейших исторических рукописей и сгорело вместе с домом его сиятельства в московском пожаре 1812 г. Потеря для нашей культуры чудовищная.
Собирать по церковным библиотекам исторические рукописи его сиятельство, пребывая в должности обер-прокурора Святейшего Синода (гражданский патриарх, церковный министр), начал по указанию матушки Екатерины в 1791 г., причем с целью создать именно Синодальную библиотеку, а не воровское «собрание» у себя дома. Во всех этих делишках его сиятельства настораживают два сообщения. Во-первых, Лаврентьевская летопись, которая в открытии ее господином графом точно так же, как и Слово о Полку Игореве, возникла из ниоткуда, из небытия восстала, хранилась в Новгороде, о чем свидетельствует ее список, сделанный учениками Новгородской семинарии незадолго до того, как господин граф посодействовал развитию нашей истории, см. указ. ст. Во-вторых, владыка Новгородский при назначении Мусина-Пушкина президентом Академии Художеств в 1794 г. (достойного человека чего же и не назначить?) просил императрицу Екатерину оставить того и обер-прокурором Синода. Неясно, конечно, какие дела могли быть у Новгородского владыки с Мусиным-Пушкиным, но поскольку воровали они вместе едва ли, то следует предположить некие общие дела, дела обер-прокурора Синода с его подчиненным. И хотя сообщение об этом ходатайстве исходит от самого господина Мусина-Пушкина, не верить ему нет оснований: уж больно тут крупный чин — лжесвидетелей подбирают пониже чином, хотя бы и без их ведома.
Отсюда уже можно допустить, что именно в Новгородской епархии его сиятельство рванул крупный куш, вероятно сотни ценнейших документов старинных, всю свою старинную библиотеку. Владыка явно был не при делах, так как он не способен уследить за каждым попом в церкви или библиотекарем в монастыре и не может лично отдавать им указания (это выглядело бы странно). Вместе с тем, владыку нужно было задобрить, поговорить с ним по душам о «ценности истории» (духовной, разумеется, ценности) и так далее в возвышенном духе, о «грехах наших» вспомнить, пожертвовать рублей пятьсот на богоугодные дела, лбом об пол побиться где в отдаленном монастыре, облобызать какую икону, умилившись… Увы, «обмануть меня нетрудно — я сам обманываться рад». Владыка, вероятно, был рад, что в закоренелом атеисте проснулась вдруг «любовь к господу»…
Безусловно, случилось что-то необычное, так как взять обычное хранилище его сиятельство едва ли смог бы: уж в крайнем случае там потребовали бы расписку, а это неудобно, знаете ли, весь этот низменный быт, бюрократия кромешная, только отвлекает интеллигентного человека от высших раздумий. Да, воровали тогда, конечно, многие дворяне (Екатерина по сути упразднила дворянское сословие), но все же наглость, с какой его сиятельство держал ворованные рукописи дома и публиковал их, говорит о том, что душенька его была покойна и уличить его никто не мог. А значит, ценнейшие эти исторические документы должны были попасть к его сиятельству каким-то необычным путем…
Конечно, здесь вспоминается духоборец наш великий и легенда о тайной его библиотеке, собранной наверняка как вещественные доказательства для Страшного суда над духовными злодеями, и думается, что некое собрание старинных рукописей действительно могло быть укрыто в Новгородской епархии от недреманного духовного ока Ивана свет Васильевича. Иной раз я пытаюсь представить себе того новгородского монаха, который последним вышел из тайного хранилища, закрыл дверь и прочел над хранилищем молитву, оберегающую старинные книги от демона-антихриста да от дурного его глаза. Кто знает, вернулся ли он в это хранилище и какова была судьба хранилища долгие годы до тех пор, пока некто неведомый не открыл тайную дверь господину графу, наверняка не додумавшись снять оберег…
http://www.dm-dobrov...hor/source.html
