←  Обучение истории

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Краткий курс источниковедения для "чай...

Фотография smallbear smallbear 19.09 2011

Источниковедение учит, что каждая летопись, безусловно, являющаяся историческим источником, тем не менее, пишется конкретными людьми, у которых есть свои пристрастия, а нередко – и социальный заказ.

В нашей культуре существует созданный Пушкиным миф, о летописце, который без гнева и пристрастья регистрирует происходящие события и сообщает нам истину. Миф прекрасен. Его единственная проблема в том, что таких летописцев никогда не было. Книги писали и пишут конкретные люди, у которых были свои цели, свои любимчики и свои представления о том, что происходило в мире и как это должно быть описано. Мера ангажированности летописца различна, и историография учит отделять труд нейтрального историка от попыток вовлеченного в ситуацию лица протащить в анналы заданную точку зрения на проблему.

Более того, в большинстве случаев совершенно противопоказано выкидывать из процесса летописания ещё одну ключевую фигуру – заказчика. Ведь до начала массового использования бумаги летопись есть сложный и относительно дорогостоящий проект, хотя бы из-за необходимости использовать дорогой материал — пергамент («самостоятельное» летописание в России в основном относится к 17 веку, когда цена на бумагу стала достаточно низкой). У заказчика тоже есть свои интересы: он даёт свои деньги не просто так. Обычно это правитель или влиятельный церковный деятель. Ему нужно, чтобы летопись представляла правильную, то есть его собственную позицию: оправдывала его политику, прославляла его и его предков. Например, высокий авторитет Владимира Мономаха во многом объясняется, что его образ в свое время был правильно «подан» в качестве князя, защищавшего общерусские интересы, летописцами работавшими по его собственному заказу и по заказу его сына Мстислава. Его же противник Олег Святославич подан в этих летописях как эгоистичный злодей, приводящий на русские земли жестоких половцев (хотя в действительности союзы с половцами периодически заключали оба князя).

Иной пример. Читая корейские «Исторические записи Трех Государств», надо помнить, что Ким Бу Сик, который возглавлял группу историографов, ее написавших, по основной специальности был чиновником, активным сторонником ориентации на Китай и конфуцианство, лично возглавлявшим подавление серьезного сепаратистского мятежа.

Это особенно касается ситуации, когда о политическом деятеле пишут недруги. К примеру, хроники, написанные жителями Трансильвании ХV в. и отражающие деятельность Влада Ш до нас не дошли. Но поскольку своей политикой, направленной на обретение независимости, он равно «достал» и венгров, и турок, а его вынужденный переход в католичество вызвал неодобрение со стороны православных (русских и византийских) авторов, то все, что мы знаем о Владе Цепеше, нам известно от его врагов и недоброжелателей, которые, естественно, сгущали краски, а возможно – и передергивали.

Кроме того, летописец не является человеком, обладающим абсолютной компетентностью, вполне может включить в свой текст непроверенные факты, свидетельства очевидцев или авторские комментарии или художественные преувеличения.

Заметим, что даже внутри одной и той же книги качество информации может быть разным. К примеру, есть некая гипотетическая книга о взятии Берлина, которую написал офицер-артиллерист. Книга большая, подробная, изобилует интересными деталями. Однако при использовании ее в качестве источника надо учитывать следующее.

Так как автор обстреливал город с большого расстояния и из крупного калибра, а не сражался на его улицах, об уличных боях и ситуации внутри города он судит с чужих слов и описывает не то, что видел сам.

Хорошо разбираясь в тактике и применении своего рода войск, остальные он знает хуже, и поэтому его рассуждения о том, что и как надо было делать, не всегда достаточно профессиональны.

Не будучи штабистом, посвященным в стратегические планы командования, он знает только свой участок фронта, а не видит картину полностью. Поэтому некоторые его выводы о том, как неправильно вело себя командование, связаны с этим. Так, демонстрационный удар, предпринятый с целью отвлечь противника от основного направления атаки, оказывается у него бездумной и самоубийственной атакой на вражеские позиции, совершенной без должной поддержки.

Из других источников нам известно, что у автора были сложные и неприязненные отношения со своим замполитом и довольно ершистый характер, который определял его отношения с руководством. Поэтому при описании целого ряда ситуаций он стремится обелить себя и выставляет своих недругов в неприглядном свете.

Свои мемуары он писал через 40 лет после описываемых событий и опирался как на личные воспоминания, которые сохранили в его памяти наиболее яркие моменты, так и на свои письма родным, не все из которых сохранились. Учтем и то, что все такие письма проверялись военной цензурой, и в них писалось «то, что надо». Остальные детали он восстанавливал по чужим книгам и журнальным статьям, а на дворе в то время уже была перестройка, и книга во многом отражает «дух времени».

Грамотный учет всех этих деталей и есть то, чему обучают историков на курсе «Источниковедение и историография». Это позволяет воспринимать данную книгу объемно, видя и понимая, где и когда на нее как на источник информации ссылаться можно, а где – нет.

Поэтому, анализируя тот или иной источник, будь то летопись Х века или мемуары ХХ-го, нам стоит всегда задавать себе следующие вопросы.

Даже в анонимном произведении можно почерпнуть об авторе достаточно много информации. Это могут быть:

* его социальный статус и перемены этого статуса (был боярин – ушел в монахи),
* социальная самоидентификация, политические симпатии, личные интересы,
* круг общения («а это мне поведал боярин такой-то, когда мы с ним …»),
* принадлежность к определённым специфическим социальным группам (например, выпускники элитарных образовательных учреждений часто обладают ярко выраженной солидарностью друг с другом),
* определённые детали судьбы, свидетельствующие о негативном или позитивном социальном опыте (участие в молодости в подавленной революции может повлиять на отношение к политическим силам, причастным к её подавлению; жертва репрессий вряд ли будет позитивно оценивать деятельность тех, кого она считает ответственными за свои страдания, а чиновник, делающий в это же время успешную карьеру, будет смотреть на то же самое совсем иначе).

Пределы информированности автора.

Что он на самом деле мог знать из того, о чём он пишет? Насколько вероятно, что он мог располагать такой информацией? Если он получил информацию из чужих рук, насколько вероятно, что эта информация мог быть у предыдущего звена цепочки и насколько вероятно, что он мог её передать?

Простой пример. В летописях часто встречаются армии огромной численности, формирование и снабжение которых было бы чрезвычайно сложной задачей для того уровня технологий. Можно ли доверять этим известиям? Для этого нужно задуматься, кто реально мог обладать такого рода информацией. Сразу становится понятно, что если информация о численности армии собиралась, то обладал ею только очень узкий круг лиц, приближенных к командованию этой армии. Всё остальное – слухи, домыслы, пропаганда, а то и сознательная дезинформация. Таким образом, если автор входил в этот высший круг или хотя бы контактировал с его представителями, то мы можем воспринимать его данные как возможно достоверные. Если нет – то большое число заменяем словами «очень-очень много» и успокаиваемся. Значит ли это, что мы должны отвергнуть всё летописное известие о сражении как недостоверное? Вовсе нет. Человек, не вхожий в круг высшего руководства, тем не менее может располагать информацией о самом факте сражения, его времени и месте и даже о результате. Если он находился в составе одной из армий, он может даже сообщить какие-нибудь тактические детали сражения.

Более сложный пример. Имеют место быть воспоминания некоего работника искусства, в которых он рассказывает о том, что когда-то Орджоникидзе рассказал ему, что Сталин, когда его навестила мать, отказался встречаться с этой женщиной и велел охране выставить её вон. Предположим, Сталин и вправду прогнал старушку, и даже допустим, что это видел Орджоникидзе, который и вправду входил в ближний круг общения Сталина и считал его своим другом. Но стал бы он общаться на эту тему с относительно чужим для него человеком, вынося грязное бельё друга и показывая его малознакомым людям? Нет, и потому от использования этой информации стоит воздержаться как, мягко говоря, недостоверной.

Зачем автор всё это написал?

Или, какие у него были явные, и, особенно желательно знать, скрытые мотивы. Используйте те знания об авторе, которые у вас уже есть. Если есть заказчик труда, то тот же самый анализ надо провести и в его отношении. Такой подход позволит вам вносить поправки на субъективности и пристрастность автора.

Что может дать такой анализ в отношении, скажем, летописца? Зная, какому князю он симпатизирует, мы можем предположить, что негативные для восприятия князя события он затушевывает или убирает вообще, позитивные – выпячивает и подчёркивает в ни роль этого князя. Противоположный принцип будет применён к правителю, к которому летописец относится негативно. Это, разумеется, ещё не всё. Если летописец происходит из боярской среды, то для него именно бояре будут «солью земли». Хороший князь будет советоваться с боярами во всём, дарить им дорогие подарки, жаловать земли. Успехи объясняются тем, что князю помогают бояре, а он их слушается. Если же что-то идёт не так, то самая вероятная причина – князь не послушался бояр. Если же летописец с самого начала своего жизненного пути выбрал церковную стезю, то для него, скорее всего, именно церковь будет самой важной и главной силой, правильно будет только то, что хорошо церкви, а отношение к тем или иным правителям будет диктоваться их взаимоотношениями с духовной властью.

Тот же метод имеет смысл применять и к другим источникам, например, мемуарам или даже документам. Вовсе не обязательно считать, что если у нас в руках документ, то мы имеем дело с истиной в последней инстанции. Автор документа тоже может быть необъективен. И даже способен сознательно вводить в заблуждение адресата.

Если это отчёт о некоей проверке, то надо делать скидку на то, что проверяющий стремится представить себя строгим и суровым, не упускающим никакой мелочи. Учтите и то, каков реальный уровень компетентности: при всём своём стремлении выявить каждое, пусть даже самое мелкое нарушение, он может упустить что-то важное. И потом, всегда ли «разборы полётов» и проверки были действительно объективными?

Допустим, проверяющий – человек со стороны. В этом случае у него нет прямой заинтересованности в происходящих событиях, и он вроде бы объективен. Но нет у него и точного знания ситуации, «вживлённости» в структуру, оценку работы которой он делает. Поэтому подход проверяющего может быть обусловлен формальными признаками — соответствием действий наставлениям и уставам. Но жизнь невозможно загнать в узкие рамки самых прекрасных уставов. Самое тщательное их исполнение вовсе не даёт гарантию победы, а нарушение их — вовсе не всегда ошибка, ведущая к поражению. Кроме того, такой проверяющий будет иметь однозначный настрой на выявление недостатков, а не достоинств. Ведь именно этого от него требует его руководство. Отсюда избирательность восприятия.

Другой вариант — отчёт создаётся внутри самой структуры. В этом случае автор лучше разбирается в разбираемых проблемах, располагает большим объёмом информации. Но зато он уже не объективен. Его задача — найти крайнего, назначить виновника неудач (естественно, не себя, и не своего начальника). Поэтому к их выводам тоже следует относиться с осторожностью.

Если этот документ – доклад подчинённого начальнику, то в нём можно встретить помимо таких естественных и ожидаемых элементов, как попытка преувеличения собственных заслуг и затушевывания ошибок, ещё и управление собственным начальником. Те, кто никогда не работал в структуре управления, порой могут не подозревать о том, что подчинённые – не автоматы по выполнению инструкций и составлению отчётов. Что у них есть свои цели, для достижения которых они будут препарировать и подавать информацию начальству в таком виде, чтобы побудить его принять некие решения. При этом возможны разные приёмы: прямая фальсификация данных, их эмоциональная подача, преувеличения, использование обтекаемых и нечётких формулировок и др.

Например, руководитель одного промышленного наркомата во время войны, получив данные о числе рабочих одного завода, больных дистрофией, в своём письме вышестоящей инстанции увеличил их число вдвое. Соответственно возросли и размеры запрошенной им продовольственной помощи. Кстати, вспомним народную бюрократическую мудрость: проси в два раза больше – получишь столько, сколько нужно. Очень часто документы составляются именно по такому принципу.

Свои особенности есть при работе с законодательными источниками. Например, необходимо, если есть возможность, прослеживать, как применялись законы на практике. Много даёт анализ того, в чьих интересах принимаются те или иные законы, какие слои общества они защищают.

Вообще, при анализе правоприменения законов бывают две стандартные крайности. Первая заключается в предположении, что после принятия закона он везде и всегда исполняется четко и точно, и положение де-факто тождественно положению де-юре. Вторая, наоборот, абсолютизирует погрешности, неизбежно возникающие на местах, или вообще делает вывод о том, что закон принимался для галочки и на деле никак не исполнялся. Истина же чаще лежит посередине, но знание контекста обычно позволяет более или менее точно определить, в какой степени исполнялся данный закон.

То же самое касается изучения так называемых источников личного происхождения (к этой категории относят мемуары, дневники и письма). С их помощью мы можем проникнуть во внутренний мир человека, увидеть мотивы его поступков, мысли о происходящем и т. д. Но большая часть этих источников не только субъективна, но и не достоверна даже в отражении этой субъективности. Авторы мемуаров задним числом вносят поправки и в действительность, и в свою оценку, чтобы казаться мудрее, прозорливее, лучше, чем на самом деле. Личные письма тоже не вполне отвечают критериям достоверности, ибо в большинстве случае ориентированы на то, чтобы произвести определённое впечатление на адресата. Точно так же и в нашей реальной жизни мы далеко не всегда говорим другу то, что думаем. Если некто написал в письме некую мысль, это вовсе не означает, что он её на самом деле разделяет.

Конечно, есть случаи, когда люди пишут сами для себя, т. е. ведут дневник. Проблема в том, что многие дневники перед публикацией подвергаются переработке самим автором, в результате чего приобретают те же недостатки, что и мемуары. Единственное «счастливое» исключение – преждевременная смерть автора, который в этом случае не успевает внести свои правки.

Какова вероятность того, что источник впоследствии подвергался правке или вообще является подделкой?

Понятно, что исторические источники иногда дописывают или подделывают, однако существуют методики определения подделок, которые достаточно широко известны историкам. Обычно подделки идентифицируют или по допущенным фактологическим ошибкам (к примеру, на приказе стоит подпись генерала, который в это время еще не командовал данной армией), по некорректному оформлению документации (написанные «от балды» входящие №№ или ситуация, когда ведомство издает инструкции, по предметам, не входящим в его сферу ответственности) или по стилю текста (в документ начала ХХ в. вставлены стилистические обороты и пропагандистские клише конца ХХ в.). Впрочем, о наиболее известных подделках можно, в частности, прочитать: «Козлов В.П. Обманутая, но торжествующая Клио. Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке».

Более сложен вопрос о том, насколько источник мог дополняться и изменяться в процессе. Скажем, при переписывании летописи в нее могли быть внесены дополнительные фрагменты, соответствующие духу времени. Либо появляются истории, относящиеся к прошлым векам, наподобие вставленной истории о Евпатии Коловрате. Однако и тут критический анализ может помочь: так, одна из деталей, указавших на то, что история Евпатия – позднейшего происхождения, была связана с незнанием автором монгольской тактики: отряд отчего-то не был расстрелян.

Кстати: к историографии относится и такая важная вещь, как технологии атрибутики или верификации исторических материалов, позволяющие не только определить возраст предмета, но и способ его попадания в то или иное место. Условно говоря, факт обнаружения в старом доме в Англии китайской вазы Х в. абсолютно не означает, что в Х в. данное место посетили китайцы, хотя многие аргументы господина Мензиса, фантазирующего о том, как китайцы открыли Антарктиду, Северный морской путь и Гренландию, примерно из этого ряда.

Конечно, по прочтении этого текста легко впасть в уныние и решить, что поскольку источники не дают полной картины, полностью понять, что происходило в прошлом, в принципе невозможно. Это не так.

Во-первых, при перекрестной проверке источников, когда одна сторона говорит о том, о чем умалчивает другая, восстановить картину событий можно достаточно четко. И здесь аналогия со следователем, который расспрашивает различных свидетелей, чтобы выявить картину преступления, действительно оправданна.

Во-вторых, зная контекст или имея представление об уровне ангажированности источника, можно представить себе, о чем он мог умолчать или в какую сторону исказить информацию, даже если других столь же полных источников нет. Понятно, что 100%-ную гарантию истинности события это не дает, но такая корректировка позволяет судить более объективно.

В-третьих, восстановление событий на основании одного летописного источника может быть некорректным и нуждается в подтверждении или иными летописными источниками, или данным археологии.

Подытоживая: Критическое отношение к источникам вовсе не означает, что мы должны сходу отвергать всё, что в нём содержится. Речь идёт о таком подходе, при котором мы должны изучить достоверность источника через призму личности его создателя и с учетом контекста эпохи.


Константин Асмолов, кандидат ист. наук.


PS: Кстати крайне напоминает работу с агентурными сведениями, сиреч со "стукачами" :)
Ответить

Фотография smallbear smallbear 21.09 2011

МАХИНАЦИИ СО СТАТИСТИКОЙ

Вслед за фактами мы рассмотрим числа, так как разнообразные махинации со статистическими данными даже породили анекдот о том, что есть три типа лжи: ложь, наглая ложь и статистика. Именно поэтому мы выделяем в отдельный раздел варианты махинаций такого рода.

Некорректное суммирование

Хорошим примером такой махинации может быть известное «растроение Рабиновича». Один расстрелянный карателями человек одновременно был занесен в списки ликвидированных евреев, казненных коммунистов и выявленных пособников партизан. В результате при анализе гестаповского отчета о том, что было уничтожено сколько-то евреев, сколько-то коммунистов и сколько-то пособников партизан, цифры просто суммируются, и выпускается из внимания факт, что один и тот же человек мог быть включен во все три списка.

Некорректные экстраполяции

Наиболее явный пример – то, как были получены цифры в миллион + жертв голода в Северной Корее. Не имея возможности вести статистику таких жертв в каждом регионе, западные эксперты взяли % погибших от голода и последствий наводнений в одном из наиболее пострадавших от стихии районов, а затем распространили этот % на население всей страны.

Другой пример — пресловутые 2 миллиона изнасилованных немок в конце Великой отечественной. Дело примерно было так. Были взяты данные двух больниц (не родильных домов) и оттуда выбрана статистика женщин, которые сделали аборт после изнасилования. Затем был выбраны в целом произвольные модификаторы (20%) относительно того, какой % сделавших аборт составляет от общего числа изнасилованных. Таким образом, общее число изнасилованных было увеличено в 5 раз, после чего определено условное число изнасилованных «на районе». Затем уже эти данные по аналогии с северокорейскими жертвами голода распространили на всю страну.

Некорректный отбор данных

Точнее – неучет факторов, которые могли повлиять на появление таких статистических данных. К примеру, 88% проголосовавших за Саакашвили в «демократической» Грузии западные СМИ объясняли небывалым единением граждан вокруг своего лидера. Между тем, такой же % голосовавших за партию власти в некоторых регионах России они объясняли исключительно фальсификациями и небывалым использованием административного ресурса. Так же неверно было бы предполагать, что 99,98% проголосовавших за нерушимый блок коммунистов и беспартийных делали это только по идейным соображениям. То есть речь идет о том, что во всех приведенных случаях не стоит воспринимать приведенную статистику как целиком добровольное волеизъявление народа.

Второй пример опять же связан с немками. Гитлеровская Германия вплоть до конца войны жестко запрещала аборты. В конце войны исключение было сделано только для тех, кто забеременел в результате изнасилования представителями низшей расы. В такой ситуации большое число женщин, желающих сделать аборт, было вынуждено позиционировать себя как жертв такого насилия, часто называя насильниками «монголов», которые для немца все на одно лицо и потому опознать насильника в ходе возможного дознания нереально. Еще один момент, «инициировавший» рост таких «жертв»: уже после официального окончания войны одна из немецких клиник выступила с безусловно гуманистической инициативой, объявив, что женщинам, доказавшим, что они являются жертвами насилия, аборт будет сделан бесплатно. В результате к реальным жертвам насилия прибавилось достаточное число, кто просто сумел воспользоваться ситуацией и заявить о себе как о такой жертве.


Некорректная выборка

Нередко манипуляции со статистикой связаны с использованием некорректных критериев выборки. Наиболее простой вариант связан с числом участников и тем, кого опрашивали. Между тем, чтобы результаты опроса были валидными с точки зрения статистики, число его участников должно быть более 200, а их состав – относительно разнородным. Если опрос выполнен только среди студентов, членов относительно узкого Интернет-сообщества и т. п., то он будет отражать мнения именно в этой среде и выдавать его результаты за общественное мнение вообще некорректно.

Но я не раз наталкивался в Интернете на аргументацию категории «выборы сфальсифицированы, потому что ни я, ни кто-либо из моих пятидесяти знакомых не голосовал за партию А, а она получила наибольшее число голосов». Хотя это все та же статистическая ошибка, связанная с некорректной выборкой.

Пример боле сложный, когда неверная выборка используется как основание для неверных выводов взяв подборку фамилий наиболее известных сексуальных маньяков, часть которых имеет или украинские фамилии, или является украинцами по национальности (Чикатило, Сливко, Ряховский..), ангажированный человек вполне может сделать вывод о генетической предрасположенности украинцев к изнасилованиям и убийствам на сексуальной почве.

Иной вариант. Некий сетевой деятель, желающий доказать выдающуюся роль евреев в Великой отечественной войне, опубликовал чрезвычайно подробный, с его точки зрения, список евреев-военачальников и евреев-героев Советского Союза. Даже если вынести за скобки тот факт, что значительная часть этих людей с точки зрения самоидентификации воспринимала себя не столько как евреев, сколько как граждан СССР, в список попали почти все военачальники, чья фамилия заканчивалась на «-ский», в том числе, например, поляк Рокоссовский. В дальнейшей дискуссии указанный патриот пытался защищать свою позицию тем, что «в условиях сталинского антисемитизма» все эти люди записывались русскими и поляками, в то время как на самом деле они были евреями. Но дальнейшее разбирательство показало, что, желая «нагнать» статистику, человек этот опирался не на официальные анкетные данные людей, а просто выбрал те фамилии, которые, с его точки зрения, могли быть еврейскими. Когда этому человеку показали фотографии некоторых из тех лиц, кого он считал евреями, он заявил: «Да, не каждый еврей имеет семитские черты».

Для меня такой человек ничем принципиально не отличается от тех оголтелых антисемитов, которые очень тщательно выбирают «еврейскозвучащие» фамилии во властных структурах, доказывая таким образом существование во власти жидовского заговора, направленного на уничтожение России и русского народа.

Некорректные приемы сравнения данных

Наиболее явный пример передергиваний в этой области — сравнительная характеристика потерь советской и немецкой армии во время Великой Отечественной войны, призванная доказать факт, «заваливания трупами». При этом, однако:


1. К собственно военным потерям добавляются потери среди гражданского населения Советского Союза.
2. У «немцев» считаются потери только немецких частей без учета их многочисленных союзников. Между тем под Сталинградом из пяти противостоящих нам армий немецких было только две, остальные – румыны и итальянцы.
3. При этом категория «пропавших без вести» учитывалась при определении советских потерь, но не считалась при определении потерь немецких.
4. Приводятся данные о потерях в нашем народном ополчении, но игнорируются данные о потерях в немецком фольксштурме на завершающем этапе войны. Впрочем, это может быть связано с тем, что в это время статистику потерь уже никто не вел.
5. Полицаи и пособники полицаев, бывшие граждане СССР, воевавшие на стороне немцев и уничтоженные Красной армией или партизанами, записаны в советские, а не немецкие, потери.


Похожий пример манипуляций со статистикой замечен при оценке численности армий сторон перед началом Корейской войны. У северян считают как собственно военнослужащих КНА, так и внутренние войска, и иные вооруженные формирования, включая милицию. У южан же учитывают только собственно армию, а полиция и многочисленные полувоенные формирования типа Молодежных корпусов остаются за скобками. В результате получилось, что северокорейская армия обладала почти двукратным превосходством. Однако если и на юге посчитать всех, а также принять к сведению, что непосредственно в войне принимали участие далеко не все, «зачисленные в северокорейскую армию», реальное численное превосходство северян становится гораздо меньшим.

Еще пример. Борцы с нелегальной эмиграцией с Кавказа и из Средней Азии очень любят ссылаться на статистику преступлений, совершенных приезжими из стран СНГ. Однако в эту статистику входят и преступления, совершенные выходцами с Украины, Белоруссии и Молдавии, и пока нет более подробного анализа, в котором бы приводились данные о статистике преступлений применительно к каждой диаспоре, использование этих данных корректно не полностью.

Нередко махинации со статистикой связаны с выбором критериев для сравнения. Особенно если приходится сравнивать стороны, имеющие ассиметричные параметры. К примеру, налицо две системы — СССР и Германия, которые по наблюдаемым технологическим параметрам далеко не равноценны:
СССР превосходит Германию по людским ресурсам, производству основных стратегических материалов (стали, химикатов и т. п.), общему промышленному производству, военной промышленности, а также — численности Вооруженных Сил, их материальной обеспеченности.

Однако СССР однозначно проигрывает Германии по: уровню образования населения (а значит, и качеству солдат); качеству подготовки рабочих и количеству и качеству подготовки ИТР; уровню развития высоких технологий (точная механика, оптика, приборостроение, моторостроение, алюминиевая промышленность); уровню подготовки офицерского состава и боевому опыту войск.
Еще один пример, некорректной статистики — это сравнение целого с частью. Наиболее часто такое встречается при спорах о Второй мировой, когда военно-стратегический потенциал всего СССР или всей Германии (в зависимости от точки зрения сравнивающих) противопоставляют только тем войскам противоположной стороны, которые были сосредоточены на границе и принимали непосредственное участие в начале войны.

А при сравнении военной техники сторон часто используется сравнение экспериментальных параметров с реальными. С одной стороны приводятся реальные ТТХ серийной техники, а с другой — заявленные ТТХ экспериментальной. На человека, не знающего, что 90% экспериментальной техники так и остается в экспериментах, а 90% оставшейся не дает заявленных ТТХ и близко, это производит впечатление.

Приписки и откаты

Суть этого приема общеизвестна, но хочется отметить, что приписки иногда осуществляются на нескольких уровнях, и статистические данные растут как снежный ком. При этом не всякий исследователь, ознакомившийся с подобными итоговыми данными, берется разобраться в том, как они были получены.

Обратным вариантом приписки является неучет «откатов» и других феноменов, связанных с коррупцией. В результате, скажем, если на реализацию какого-то проекта было выделено 2 млрд. руб., это совсем не означает, что именно эта сумма была на него потрачена, а следует учитывать уровень коррупции. В отдельных случаях вполне вероятно, что собственно на реализацию проекта будет потрачено всего лишь десятая часть выделенной на него суммы.

Подмена одних данных другими

Здесь, конечно, можно найти очень много примеров, но я остановлюсь на двух. Во-первых, это оценка количества политзаключенных в КНДР. Здесь с одной стороны, в политзэки записывают всех заключенных вообще, с другой – игнорируется интересная деталь. Многие авторы путают лагеря для преступников с лагерями для «враждебных элементов», куда переселяют «членов семей изменников родины (в случае ареста главы семьи по политическому обвинению, вся семья также подлежит немедленной высылке)», или высылают в административном порядке за неполитические проступки. Условия жизни там весьма суровы, но по уровню содержания не столько Гулаг в чистом виде, сколько лагерь для спецпереселенцев. Между тем, так как автор самых известных за пределами КНДР воспоминаний заключенного провел 10 лет именно в таком заведении, эти лагеря тоже записывают в «Гулаг».

Другой пример – статистика апологетов Холокоста, касающаяся того, сколько евреев было убито Гитлером. В целом ряде случаев речь шла не о собственно жертвах геноцида, а о тех евреях, которые умерли на оккупированной немцами территории за время гитлеровской оккупации. В результате жертвы Холокоста оказались даже в Дании, хотя точно известно, что все датские евреи были организованно переправлены в нейтральную Швецию.

На грани манипуляций числами и психологического воздействия на аудиторию можно отметить ложное выставление верхних и нижних границ, которое часто сопровождается игрой с умолчаниями. Наиболее явно это видно в цитатах типа: «Корпус потерял сотни человек личного состава» или «От химического оружия Саддама Хусейна погибло до 100 тысяч курдов». Теоретически «до ста тысяч» воспринимается обычно как 99,…, но на деле «до 100» означает только «менее 100». При этом с формальной точки зрения автор высказывания прав. Это же относится и к «сотням», хотя, условно говоря, 2 сотни и 9 сотен, вмещающиеся в такое определение, цифры очень разные. Но обычно в голове человека при словах «сотни погибших» возникает образ многих сотен, а не двух.

Константин Асмолов, кандидат ист. наук.
Ответить

Фотография smallbear smallbear 22.09 2011

ЛОГИЧЕСКИЕ ОШИБКИ/ ОШИБКИ В ДОКАЗАТЕЛЬНОМ АППАРАТЕ

Далее разберем ошибки и приемы, связанные с процессом доказывания своей правоты. Большинство описанных тут методов — широко известные риторические и софистические приемы, и там, где у него есть известное латинское название, я постараюсь их приводить:

Подмена сути спора / qui pro quo.

Данный прием очень хорошо иллюстрируется на примере деятельности желающих пересмотреть Холокост. Берется принятое определение холокоста как итога деятельности гитлеровцев, направленной на планомерное физическое уничтожение целых народов исключительно ввиду их «расовой неполноценности». Однако в ходе развития темы термин «холокост» начинают трактовать не как «гитлеровцы собирались уничтожить весь еврейский народ, целенаправленно занимались этим и немало в этом преуспели», а как «гитлеровцы отравили газом 6 миллионов евреев в своих концлагерях и сожгли их тела в крематории Освенцима (то есть, Именно 6 млн и Именно в крематории Освенцима)». Оспаривая уже это утверждение, ревизионисты находят факты, которые делают его не бесспорным (возможно, не 6 миллионов, а меньше — 4–5... из них в лагерях газом — не 90 процентов, а одну четверть, а остальных голодом и пулей...) после чего отсутствие доказательств осуществления массовых казней указанными выше способами приравнивается ими к отсутствию доказательств планирования геноцида вообще. Между тем то, что старушку убили не лезвием топора, как кажется многим, а его обухом, не снимает с Раскольникова обвинения в убийстве.

Исчезающее «возможно».

Этот прием хорошо используется в больших по объему текстах и выглядит так. В начале работы автор выдвигает некое предположение, безусловно, оговаривая тот факт, что оно является гипотезой, вероятно, одной из многих. Однако затем предположительность этой гипотезы перестает упоминаться, и автор начинает оперировать этим предположением так, как если бы оно уже было доказано. Более того, нередко этот тезис становится основой для серии новых предположений, которые также подвергаются подобной трансформации, превращаясь из гипотез в аксиомы.

Этот прием хорошо разъясняется на примере пассажей Резуна в отношении автострадных танков. Сначала делается предположение, что литера «А» в названии танка означала «автострадный» (на деле это литера прототипа, но так как у нас как и на западе действительно часто используют акрономичные сокращения, это принимается на веру), после чего Резун постепенно превращает предположение в доказанный факт, и на базе этого «факта» строит свое заключение — раз в РККА было столько автострадных танков, значит воевать планировали по шоссе и т. д. и т. п.

Еrror in definitione /Некорректное использование терминов.

И для осознанных, и для неосознанных ревизионистов характерно игнорирование технических тонкостей и использование термина в некорректном значении. Дилетанты очень часто путают тактический союз и военный блок, оккупацию и аннексию, не говоря уже о военно-исторической терминологии.

Вариант посложнее: если в определенной ситуации не снабжать термин разъяснениями, то аудитория воспринимает его значение «по умолчанию». Возьмем, например, «Рамочное соглашение» 1994 г. Слово «соглашение» по умолчанию указывает на то, что между двумя сторонами состоялась некоторая формальная и зафиксированная договоренность и потому обвинение Северной Кореи в том, что она его нарушила, закладывает в массовое сознание установку: «КНДР – нарушитель международного права». То, что это Соглашение в действительности было джентльменским, что с дипломатической точки зрения его следовало бы именовать «рамочной договоренностью», и что Соединенные Штаты тоже нарушили его со своей стороны, в массовом сознании не откладывается.

Хороший вариант игры терминами встречается у Буровского, когда он говорит о евреях. Вначале он грамотно разграничивает евреев по крови, евреев по обычаю и евреев по вере, однако там, где ему это нужно, это разделение исчезает, и коммунисты еврейской национальности, ушедшие в революцию именно для того, чтобы избавиться от местечковой самоидентификации, превращаются у него в экспериментаторов, желавших воплотить в России «еврейский племенной миф».

Другой пример связан с яростными попытками корейских националистов убрать из чужих учебников истории фразу о том, что Корея «была вассалом Китая». Здесь проблема действительно в том, что отношения «служения старшему», которые связывали Корею с Китаем, могут восприниматься как аналог европейского вассалитета, но отнюдь не являются его полной копией. Между тем, не получающий должного разъяснения этого читатель автоматически подстраивает под слово «вассал» европейскую модель отношений. То же самое касается дальневосточного «рабства», которое отличается от классического римского хотя бы тем, что дальневосточный раб не имел статуса «говорящего орудия», а его труд не был основным средством производства.

Еще один пример связан с определением понятия «русская угроза», о которой любят рассуждать южнокорейские националисты применительно к событиям XVII в. Они называют угрозой любые действия казачьих отрядов (заметим, разрозненных и не имеющих центрального командования), появление которых в Приморье могло рассматриваться как потенциальная угроза интересам Кореи. Однако для российских исследователей, которые понимают этот термин ближе к его значению в политическом контексте, «русская угроза» означает наличие у России конкретных планов по захвату Кореи, существовавших на государственном уровне, и проведение по этому поводу целенаправленной внешней политики. Таких планов у российского правительства не было.

Кстати: это различение деталей понимания оказывается очень важным, когда мы пытаемся разобраться в том, почему те или иные явления или общественные институты воспринимаются превратно. Надо учесть и то, что для разных авторов одно и то же слово может иметь разное значение и разную коннотацию. Именно поэтому я специально оговариваю в данном тексте, что слово «дилетант» не имеет для автора этого текста пренебрежительный оттенок. То же самое касается слова «националист», которое для одних участников дискуссии может означать констатацию позиции автора, но воспринимается другими как «навешивание ярлыков».


«Измерение алгеброй гармонии».

Для меня эта перефразированная цитата из Пушкина означает попытки проанализировать действия того или иного лица с точки зрения абсолютно чуждой ему (или, как минимум, не свойственной) логики и этики. На подобном принципе было, например, построено шутейное обвинение Шекспира в пропаганде педофилии, так как «в его пьесе «Ромео и Джульетта» поэтизируется и романтизируется связь между половозрелым юношей и тринадцатилетней девочкой». На фоне современной свистопляски вокруг «детской порнографии» это обвинение выглядит очень острым, если забыть о том, что для того времени 13 лет были вполне нормальным брачным возрастом (мать Джульетты в ее годы уже была беременна), и «половозрелый» Ромео был половозрелым по меркам именно того времени, хотя в современном контексте эта фраза заставляет подумать о том, что юноше было 18+.

Но в применении к тактике ревизионистов здесь речь идет о том варианте навешивания ярлыков, при котором телега ставится впереди лошади: вместо анализа фактов и попыток на базе этого анализа выяснить мотивации сторон или политических деятелей, фальсификатор истории сначала приписывает объекту определенные мотивации и свойства, а затем подгоняет под них факты и характеристики. В этом случае даже искреннее и полное нежности письмо к матери, написанное политическим лидером, может быть представлено как пример притворства коварного человека. А факт того, что США ограничивали поставки оружия южнокорейскому режиму из опасения, что он втравит Америку в военную авантюру, рассматривается как часть изощренного плана – янки намеренно ослабляли Юг, чтобы Север уверовал в возможность безнаказанной агрессии, и США получили бы предлог для новой войны с коммунизмом.

Еще пример – трактовка различными политическими силами действий правительства РФ. Оголтелая часть националистов, для которой аксиоматично то, что в Кремле засела «жидовская власть», трактует все действия этой власти как часть плана по развалу страны в интересах Израиля и его союзников, а равно иных этнических диаспор в ущерб русскому народу. А либеральные организации видят в этом же процессе становление фашистского и антисемитского режима, потворствующего националистам и поддерживающего ксенофобию.

Разновидность этого приема – применение современных моделей к прошлому, примененное, например, на Украине сторонниками оранжевого мифа в отношении Януковича. Нарисованная оппозицией история о бандите и насильнике, который сумел откупиться от правосудия, запугав потерпевшую и свидетелей, соответствует не ситуации конца 1960-х, когда Януковича привлекали к уголовной ответственности, а середине 1990-х, когда такой беспредел стал нормой жизни. Однако, транслируя на прошлое ситуацию, часто встречающуюся сегодня и задевающую за живое широкие массы населения, оппозиционеры добились нужного эффекта.

К этому близок следующий прием -

«Мог хотеть, значит – сделал»

Речь идет о приписывании кому-то определенных действий на основании того, что теоретически данные действия могли бы быть совершены этим лицом. Так, некоторые «демократические историки», доказывавшие существование секретных переговоров между гестапо и НКВД и использовавшие в качестве доказательства документ с явными признаками фальсификации, упирали в первую очередь на то, что поскольку из-за сходных людоедских взглядов чекисты и гестаповцы могли сотрудничать, было бы странно предположить, что они этого не делали. Эту ошибку можно было бы рассмотреть как частный случай «измерения алгеброй гармонии», но, с моей точки зрения, речь скорее идет о том, что в качестве доказательства совершения преступления используются даже не преступные намерения, а вероятность того, что такие намерения могли возникнуть.

Историк может предполагать о наличии подобной мотивации у человека, но если она никак не подкрепляется контекстом или иными фактами, он должен оговорить, что такая мотивация – его гипотеза.


Игнорирование случайности

Уклон ревизионистов в сторону конспирологии порождает в них уверенность в преднамеренности любых событий. То есть, если видный политический деятель разбился на машине, это не могло случиться из-за того, что перебрал водитель или возникли неожиданные технические неполадки – контргайку кто-то специально открутил. Если из-за падежа скота на какой-то животноводческой ферме пошел быстро разросшийся слух о коровьем бешенстве, страна с сельскохозяйственной экономикой потеряла прибыль от экспорта мяса, после чего в результате серии последовавших в связи с образовавшимся дефицитом бюджета наступил правительственный кризис, то всё развитие событий, конечно, было хладнокровно просчитано «Фининтерном», агенты которого сначала отравили скот, потом разнесли слухи и т. д. для того чтобы прибрать страну к своим рукам. Проблема в том, что планы подобного рода, если вдуматься, требуют такого уровня стратегического планирования и контроля над ситуацией, который крайне маловероятен для современного общества. Кроме того, в условиях нынешнего информационного общества далеко не всегда удается раскрывать аферы и преступления методом «Кому это выгодно более всего?», ибо таковых может оказаться достаточно много.

Приведу пример, который уже не раз приводился. Есть два мелких полукриминальных коммерсанта – русский и нерусский, которые не поделили ларёк. Русский заказал убийство своего нерусского конкурента и для того, чтобы увести следствие в сторону, велел киллерам оставить в трупе топор со свастикой на топорище. Ларек теперь его, но образовавшееся громкое дело принесло выгоду не только ему. Во-первых, местные правозащитники и борцы с ксенофобией «получили» яркий пример убийства на национальной почве, которым затем можно оперировать в своей деятельности в борьбе за права граждан, против реставрации фашизма и т. д. Во-вторых, местные силовики получили громкое дело, и его раскрытие станет гораздо большей заслугой, чем раскрытие какой-нибудь «бытовухи». В-третьих, у журналистов появился хороший информационный повод для целой волны публикаций, которые сильно поднимают уровень шума. В-четвертых, даже у «борцов с нерусскими» появляется доказательство того, что кто-то, видимо, из их тусовки, наконец-то перешел от слов к делу.

Некорректное сравнение точек зрения, отстоящих друг от друга во времени.

У ревизионистов — это сопоставление того, что писалось о данном событии, скажем, в 1944 г. и что в 1985 или 2000 гг. Поскольку оказывается, что писали разное, то это толкуется как доказательство фальсификации.

Здесь сказывается целый ряд ошибок в методологии ревизионистов. Во-первых, игнорируется тот факт, что со временем возрастают технологические возможности науки, в оборот вводятся новые факты и документы, в результате чего представление о событии или явлении оказывается более полным. Ревизионисты же полагают, что информация, полученная по горячим следам или при непосредственном контакте с событием, является наиболее достоверной, в то время как более поздние исследования представляют собой искажение действительности в угоду мифам.

По сути, это представление основывается как раз на том, что не представляющие себе возможности методологии источниковедения ревизионисты меряют профессиональных историков по себе и потому считают, что позднейшие исследователи не способны восстановить картину произошедшего.

Во-вторых, ревизионисты забывают про то, что точка зрения одного и того же историка на некоторые события тоже может меняться под влиянием смены концепции или введения в научный оборот новых фактов. Я, например, достаточно хорошо представляю себе, какие ошибки были допущены мною в моих ранних работах по истории оружия, но это абсолютно не значит, что уже тогда я все знал, но я намеренно вводил людей в заблуждение. Около пятнадцати лет назад, когда я писал это исследование, многие факты и материалы, которыми я располагаю сейчас, не были мне известны. Тем не менее, такая совершенно нормальная ситуация в работе исследователя интерпретируется ревизионистами как «неопровержимое доказательство намеренной фальсификации».

Целая серия приемов манипуляций построена на ложных аналогиях или ложных причинно-следственных связях. Наиболее явный пример такого передергивания — post hoc non est propter hoc, или принятие временной последовательности событий за причинно-следственную связь между ними.

То, что событие Б случилось после события А, воспринимается как безусловное доказательство того, что оно произошло вследствие события А. Так, по мнению одного из сторонников существования жидомасонского заговора, то, что в 1240 г. Русь одновременно подверглась нападению и с Запада, и с Востока, неопровержимо свидетельствует о наличии между монголами и тевтонцами скоординированного плана действий, направленного на раздел страны. А поскольку евреи проживали и на тевтонской, и на монгольской территориях, то совершенно ясно, кто именно обеспечивал связь между этими двумя силами и координировал их действия. Та же аргументация применяется и для доказательств всевозможных «планов Сталина».

Другим вариантом создания ложных аналогий является
Использование явных но некорректных аналогий по внешним признакам.

При анализе события выбираются некие сходные черты, на основании наличия которых одно событие или явление приравнивается к другому. При этом игнорируются как обстоятельства, которые привели к внешне сходным явлениям, так и их причины или частотность.

Классическим примером логической ошибки такого рода является доказательство того, что кошка и собака – одно и то же на основании того, что и та, и другая имеют 4 лапы, 2 глаза, покрыты шерстью, питаются мясом, могут махать хвостом и способны кусаться. Ревизионисты делают то же самое, утверждая, что раз немцы и советская армия практически одновременно в 1939 г. заняли Польшу (точнее, мы – Западную Украину и Западную Белоруссию), между советскими и немецкими ее захватчиками нет никакой разницы.

Экзерсисы с лингвистикой

Особое место среди ложных аналогий занимают попытки находить в определенных языках сходные фонетические конструкции и выдавать их за доказательство языковой связи или культурного влияния. Заметим, что искать сходное весьма соблазнительно, и для того чтобы переломить эту тенденции в отечественной лингвистике, в свое время потребовалась статья товарища Сталина «Марксизм и вопросы языкознания».

Семь основных признаков передергивания такого типа хорошо изложены А.А. Зализняком в лекции «О профессиональной и любительской лингвистике» на фестивале науки в МГУ 11 октября 2008:

1. Звук А может переходить в звук Б без уточнения языка и периода времени.
2. Гласные не имеют значения, существенен только костяк согласных (в любых языках).
3. Слово А получилось в результате обратного прочтения слова Б.
4. Такая-то древняя надпись из той или иной страны читается по-русски.
5. Название А какого-то города, какой-то реки, или той или иной дальней страны – это просто искаженное слово Б, из чего видно, что эта страна когда-то была населена русскими или они овладели ей.
6. Такие-то языки произошли из русского, того, на котором говорим мы с вами.
7. 3000 или 5000 или 10000 или 70000 лет тому назад русские, именно русские, а не их биологические предки, общие с другими народами, делали то-то и то-то.

Кстати, корни российских игр с географическими названиями лежат еще в норманнской теории происхождения Русского государства. Тогда немецкими учеными было модно выводить русские названия городов и весей из немецких. Впоследствии эту тему подхватили славянофилы в пылу полемики. Читая Хомяковскую «Семирамиду» (где встречаются «Перигор»- пригорье и многие другие «доказательства»), книгу Нечволодова «Сказания о Земле русской», где нас также выводят от Атиллы и даже от мимирдонян Ахилла, или 4-х томник «История России» для солдатских рот и т. д. встречаешь замечательные перлы, достойные Фоменко.

Но среди «соратников товарища Марра» — и Чхве Намсон, который, используя звуковые совпадения, доказывал, что представители корейской цивилизации основали Персию и Бухару; и господин Щербаков, который известен выкладками об этрусском происхождении славян и попытками читать их надписи, используя современный русский язык; и господин Закиев, который, пытаясь доказать культурное влияние древних тюрок на район Древней Скифии, считает греческое слово «понт» (море) вовсе не греческим, а тюркским, приводя в качестве доказательства этого похоже звучащее тюркское слово, означающее «суп» или «похлебка».

Похожие доказательства использовал и Герасим Югай, который «предположил», что сопка Ариран нахо¬дилась на сопредельной территории древней Руси и Ка¬захстана — между Аркаимом (Приуралье) и Аральским морем. При этом автор концепции считает, что слово «Арал» по-корейски звучит «арар», то есть, как двойное арийство, и выстраивает единую линию: Арийство протославян — Аркаим прототюрков — Ариран протокореицев. Название русской реки Амур у него тоже корейского происхождения (от « А-.. мурио (ага, вода)!») Однако, хотя Югай утверждает, что в Корее нет местности под названием «Ариран», в северной части Сеула есть сопка с таким названием. Аральское море по-корейски пишется и произносится не как «арар», а как «Арал хе (море)», река Амур в Корее называется «Хыкренган», т. е. как «река Черного дракона», а само слово «Амур» является русифицированным вариантом монгольского названия «Хара-мурэн» («черная река»).

Выдача частного за общее и стихийного за направленное.

Разновидностью сравнения по внешним признакам является pars pro toto «часть вместо целого», когда частное выдается за общее, исключение – за правило, а «отдельные проявления» или «стихийные действия» — за разработанный сверху и претворяемый в жизнь стратегический план. Прием этот очень активно используют историки-демократы из числа советских корейцев, выдающие перегибы на местах за доказательство сталинской политики геноцида корейского населения Приморья, но особенно четко это видно на примере взбивания пены вокруг поведения Советской армии на оккупированных территориях в попытке показать, что мы и фашисты, как минимум, стоили друг друга.

При этом из внимания выпускается, что поведение немцев было, по сути, санкционировано вбитыми в гитлеровскую идеологию правилами отношения к «неполноценным расам», в то время как аналогичные действия советских солдат были стихийными и носили реакцию «встречного озверения», вызванную поведением немецких войск на советской территории в сочетании с некорректным пониманием лозунгов «Око за око!». Известно по документам, что такие действия не поощрялись, а преследовались командованием. Однако ревизионисты представляют набранные факты представлялись именно как деталь государственной политики, целью которой было не только «дать солдатикам развлечься», но и окончательно подорвать дух немцев посредством массовых изнасилований.

Этот же прием виден в сравнении красного и белого террора, но здесь обе стороны заявляют, что «у нас» были стихийные акты народного возмущения, а «у них»,— политика, иллюстрирующая всю суть режима.

Похожая ситуация бывает, когда о позиции страны по тому или иному вопросу судят по подборке цитат из высказываний политических деятелей. Например, ряд левых историков, по-прежнему воспринимающих Корейскую войну как глобальную провокацию американского империализма, приводит в качестве доказательств высказывания различных американских политиков, похожие на выступления Ли Сын Мана и иных представителей руководства РК. Высказывания эти действительно весьма симптоматичны, но однозначным доказательством они все-таки не являются.

Почему? по сравнению с авторитарной системой «демократическая» допускает гораздо больший плюрализм/разноголосицу. Свобода слова проявляется не только в том, что разные представители власти могут по одному и тому же вопросу высказывать разные точки зрения, но и в том, что разные ветви власти в одном и том же вопросе могут придерживаться разной политики. При этом подобная некоординированность является проявлением дезорганизации, а не особого коварства. Иное дело, что люди, выросшие в условиях более авторитарного строя, в котором такая разноголосица маловероятна, недопонимают происходящее.

Это касается и высказываний различных представителей власти США по корейскому вопросу. То, что они говорили, в большей степени рассматривается как частное мнение или мнение той или иной заинтересованной группы, но представлять себе, что высказывания даже такой высокопоставленной персоны как Макартур тождественны официальной точке зрения американской администрации, значит ошибаться. Помимо первых лиц государства, «от имени страны» говорит только министр иностранных дел. Высказывания этой тройки не могут быть дезавуированы.

Такую же ошибку совершают и западные политологи, которые берут высказывания российских политиков маргинальной или полумаргинальной направленности (включая В. В. Жириновского), и, жонглируя выражениями типа «известный и популярный в России политик», выдают данную частную точку зрения за политику российского правительства. Другой вариант этой ошибки или преднамеренной манипуляции – история с публикацией в определенном сегменте Интернета антирусской и экспансионистской статьи с некоего китайского сайта с подтекстом «Вот что китайцы думают о нашей стране и вот какие планы они строят». Так как ссылка на сайт имелась, кто-то из владеющих китайским языком не поленился на него заглянуть и выяснил, что означенный сайт является фактически домашней страницей двадцатидвухлетнего молодого человека.

Разновидностью этого приема является и то, что мы часто наблюдали в советское время, когда инициативы советского руководства «встречали поддержку и одобрение во всем мире»: приводился большой список поддержавших их людей обычно из числа политиков или деятелей культуры, однако не всегда было понятно, каким весом данный человек обладает в своей стране и кого кроме себя он представляет. Правда, подобный прием пропаганды характерен не только для Советского Союза и распространен довольно широко.

Некорректное использование «белых пятен»

В рамках этого приема трактуются в выгодном свете лакуны в источниках. Обычно вариантов два. Первый вариант этого приема можно выразить фразой "Да, Сталин этого не говорил, но имел в виду». Он связан с игнорированием стандартного методологического приема, заключающегося в том, что если в источнике что-то не упомянуто, то этого, скорее всего, не было, и «бремя доказательства» ложится на того, кто хочет доказать обратное. Подход, практикуемый ревизионистами, сводится к тому, что если данные факты не встречается в источнике, это не означает, что их не было вообще.

Другой вариант — уже упомянутый принцип западноевропейских ревизионистов «не упомянуто /запротоколировано, значит — не было», связанный с ложным приоритетом одного корпуса источников над другими.

К сожалению для историков, письменные приказы, в которых открытым текстом предлагалось убивать гражданское население штыками и мотыгами, чтобы не тратить на это дорогостоящие патроны, отдавались только в Руанде или Кампучии времен Пол Пота. Однако западные ревизионисты используют это как аргумент, считая, что, поскольку прямых приказов сжигать евреев никто не отдавал, а показания свидетелей слишком сумбурны и противоречат друг другу, геноцид не доказан. Между тем, отсутствие точного описания технологии уничтожения людей отнюдь не является доказательством отсутствия самого факта уничтожения, который вполне подтверждается хотя бы фотографиями тел или раскопками массовых захоронений.

Так, на том основании, что в воспоминаниях Марка Поло ничего не говорится ни о китайских иероглифах, ни о китайском чае, ни о Великой китайской стене, ревизионисты делают вывод о том, что всего этого не было. Даже если опустить то, что Марко Поло был в Каракоруме, который находится достаточно далеко от китайской стены, такая аргументация является хорошим примером вышеназванного приема.

Но одно дело – когда в текстах опускаются моменты, которые автору текста кажутся сами собой разумеющимися (по данному поводу можно вспомнить высказывание Борхеса относительно количества верблюдов и минаретов в романах о Востоке арабского и неарабского автора, суть которого заключается в том, что когда об этом пишет неарабский автор, он многократно упоминает о них обязательно потому, что они бросаются ему в глаза и служат, как говорил Остап Бендер, «восточным орнаментом»; для арабского же автора они настолько привычны, что он может не упоминать о них вовсе). Понимание того, о чем умалчивается, входит в понятие «профессиональная подготовка историка», ибо иначе можно смело развивать идею о том, что древние греки сражались, стоя на одной ноге, ибо нигде не упомянуто, что они при этом переступали с ноги на ногу. Другое дело – когда ревизионисты утверждают, что приводимые ими «факты» не упоминаются в летописях, но это не значит, что их не было.

Противоречие между де юре и де факто.

Наконец, есть вариант некорректного сравнения, когда ситуацию де-юре противопоставляют ситуации де-факто, делая из этого далеко идущие выводы.

Как мы уже говорили, при анализе законов и постановлений можно впасть в две крайности. Или закон объявляется чисто формальным и постулируется то, что на деле его и не думали выполнять, а принимали исключительно в обманных целях, или из факта принятия закона делается вывод, что он исполнялся повсеместно и без перегибов.
Безусловно, принятие закона не гарантирует его адекватного исполнения. Однако этот момент проверяется дополнительно, так как связан с состоянием административной системы. Нередко законодательная инициатива оказывается в лучшем случае благим намерением. Однако сам факт принятия закона/постановления, регулирующего ту или иную проблему, есть однозначное свидетельство того, что власть обращает на нее внимание.


Константин Асмолов, кандидат ист. наук.
Сообщение отредактировал smallbear: 22.09.2011 - 17:45 PM
Ответить

Фотография smallbear smallbear 06.10 2011

К ВОПРОСУ О "СОЦИАЛЬНОМ ЗАКАЗЕ"

Как уже отмечалось, ревизионизм может быть осознанным и неосознанным. Осознанный представляет собой ангажированную попытку написать материал, призванный подтвердить ту или иную точку зрения. Такие тексты можно называть заказными, хотя социальный заказ на них далеко не всегда является прямым или оплачиваемым. В условиях государственного мифостроительства практика «партия сказала..» отнюдь не исчезла, но несколько сменила форму: «предложение, от которого нельзя отказаться», делается не посредством вызова в партком/администрацию, а путем (наиболее частый вариант) выдачи целевого гранта под исследование «с заранее написанными выводами». Задача ученого состоит только в том, чтобы привести под выданные утверждения доказательную базу.
Противники ревизионистов, как правило, огульно обвиняют их в ангажированности и считают именно это основным мотивом: итоги Нюрнберга пересматривают неонацисты, о вкладе тюрок и кипчаков в становление русского государства говорят националисты соответствующего толка, а развязанный «в демократической прессе» пересмотр Второй мировой проплачен Фондом Сороса, ЦРУ и «жидомасонами».

Безусловно, целый ряд соответствующих организаций осознанно использует ревизионизм как разновидность консциентального оружия. Но чаще речь идет о хорошо знакомой мне по Дальнему Востоку ситуации, когда изменение международной обстановки или появление новых территориально-государственных образований или близких к ним «заинтересованных групп» влечет за собой создание новой трактовки истории, новых государственных мифов, которые призваны выстроить историческую основу, которая давала бы легитимность идеям настоящего.

Иногда «войны за историю» ведутся между существующими державами — государственные мифы у каждой страны свои, и мифологическая трактовка одного и того же события в разных странах может различаться.

Такое «столкновение государственных мифов» хорошо видно на Дальнем Востоке, где в настоящее время разворачиваются три кампании подобного рода. Первая связана с попытками Японии, чья историографическая традиция тоже в значительной мере проникнута идеями национализма и кардинальным образом отличается от корейской или китайской трактовки тех или иных событий «их совместной истории», восстановить исторический престиж. Дело здесь в следующем.

По сравнению с Германией Япония в свое время подверглась более жесткому процессу «денацификации». В него входили и разработанная в американском штабе конституция страны, согласно которой Япония не имела права иметь армию и вести войну, и существовавшие до середины 1950-х запреты на боевые искусства и целый ряд других аспектов культуры (включая даже традиционные театры), которые могли послужить возрождению самурайского духа. Немалую роль во всем этом играла и тема военных преступлений и репрессий в отношении гражданского населения, ибо на данном поприще японская армия и японские власти действительно отличились. Достаточно вспомнить хотя бы «нанкинскую резню» или деятельность Отряда 731.

Однако сегодня, в условиях когда страны, проигравшие Вторую мировую войну, давно поднялись с колен и начинают потихоньку вести разговоры об определенном пересмотре модели послевоенного миропорядка, в котором державы-победительницы обеспечили себе ключевые позиции (пример: дискуссия о включении Германии и Японии в состав Совета Безопасности ООН), Япония пытается выстроить новую трактовку своей истории, в которой ее действия во время Второй мировой войны не выглядят как проявления абсолютного зла. Делается это в основном посредством замалчивания наиболее чудовищных фактов и напоминанием о том, что колониальный период включал в себя не только эксплуатацию угнетенных регионов, но и их развитие.

Вспомним скандалы весны-лета 2001 или весны 2005 года, когда японское министерство образования одобрило несколько новых учебников истории для старших классов, где японская аннексия Корейского полуострова в 1910 г. была названа «легитимной». Наталкивался я и на утверждения, что «Нанкинская резня» тоже имела меньший размах, и большинство шокирующих фото были пропагандистской подделкой, но этот вопрос нуждается в дополнительном раскрытии.

Такие изменения в государственном мифе, наиболее явно проявляющиеся в периодическом издании школьных учебников с новой трактовкой Второй мировой, естественно, встречают бурные протесты со стороны Китая и Кореи, где японское иго со всеми его прелестями как период великих испытаний является важной частью их государственных мифов. Так, например, сказать что-либо о позитивном влиянии Японии на Корею во время колониального господства для корейского историка равносильно научному самоубийству. Например, южнокорейский политолог Хан Сын Чжо был уволен практически со всех занимаемых им постов и подвергнут общественному остракизму за высказывание о том, что если бы Япония не захватила Корею, это сделала бы Россия, и тогда «мы все жили бы, как в КНДР». В этом пассаже усмотрели позитивное отношение к японской аннексии. Несмотря на то, что профессор Хан входил в первую пятерку южнокорейских политологов, общество ему такое не простило.

Вторая «война за историю» идет между Китаем и Кореей и касается принадлежности государства Когурё, которое располагалосбь как на территории Кореи, так и в Китае (в частности, захватывая весь Ляодун). Ее стоит рассмотреть как следствие противоречия двух политик. С одной стороны, провозглашенное еще Ким Ён Самом восприятие глобализации как процесса воссоединения Кореи с ее диаспорой и связанная с этим политика, направленная на пробуждение в корейской диаспоре национального самосознания — «Неважно, в какой стране ты живешь. Главное – ты кореец». С другой — помня опыт развала российских национальных окраин (не забудем развитие национального самосознания у китайских мусульман и тех планов, которые лелеют в их отношении радикальные международные исламисты), Пекин стремится проводить политику интернационализма и воспитания патриотизма, как лояльности по отношению к стране проживания: «Неважно, кто ты по национальности. Главное – ты гражданин КНР». В рамках этой практики история государств, располагавшихся на современной территории КНР, конечно, изучается как история Китая, однако его попытки представить историю этого региона как только китайскую противоречат исторической правде.

Однако социальный заказ на миф далеко не всегда направлен «против старого государства». В этом смысле очень характерно «евразийство»,— от ранних выкладок Гумилева и Сулейменова до выкладок последних лет некоторых ученых, близких к региональной элите, условно говоря, тюркоязычных регионов России (Татарстан и т. п.). Не стремясь противопоставить свою традицию общероссийской, не являясь националистами в полемическом смысле слова и не пытаясь говорить о существовании своего региона вне России, они создают миф, согласно которому исторические корни государства Российского являют собой симбиоз славянской и «татарской» традиций. В таком контексте Сулейменов говорил о двуязычии «Слова о полку Игореве», Гумилев – о той роли, которую сыграли монголы в формировании Руси, и тп.

Третья война за историю ведется внутри самой Южной Кореи и началась после того, как к власти в этой стране пришли консерваторы. Это попытки власти (причем, как ни странно, не только министерства образования, но и министерства обороны) заткнуть рот историкам. Дело в том, что при Ким Дэ Чжуне и Но Му Хёне были открыты архивы, и некоторые темы перестали быть запретными. Молодые историки преимущественно левых взглядов обработали ж значительный массив документов, свидетельствующих о том, что и Север был не так ужасен, как это описывалось ранее в официальной пропаганде, и в истории Юга много темных и кровавых мест, особенно в правление Ли Сын Мана и Пак Чжон Хи. Стали известны очень неприятные факты из истории подавления восстания на острове Чечжудо, а специальная комиссия с участием таких ученых, как Чон Хён Су, изучавшая сравнительные размеры «красного» и «белого» террора во время корейской войны и перед ней, пришла к неожиданному выводу: число жертв «белых» (особенно жертв внесудебных расправ) превосходило число жертв «красных» почти вдвое. Более того, «корейская Катынь» около Тэчжона, которая ранее считалась одним из наиболее ярких свидетельств зверств северян на оккупированных территориях, оказалась продуктом деятельности Юга. В целом, фактов достаточно, чтобы разрушить большинство традиционных мифов новейшей истории РК или хотя бы продемонстрировать, что то, в чем обвиняли Север, практиковали и на Юге. Так, в журнале «Вольган Чосон» (№ 4, 2006, с. 183-192) были опубликованы воспоминания сотрудника спецслужб, в которых он признался в том, что похищал людей на Севере.

Консерваторы попытались объявить эти исследования политически ангажированными, но, не имея возможности победить оппонентов в научной дискуссии (слишком велик оказался массив приведенных фактов), применили административный ресурс по полной программе. На защиту левых историков выступили их западные коллеги и, похоже, в научной среде начинает разворачиваться серьезная кампания.

Нечто подобное, по сути дела, происходит сейчас в войне за историю между Россией и Украиной. Украинская государственность – явление чрезвычайно новое и потому очень сильно нуждающееся в историческом обосновании. И естественно, что те историки-пропагандисты, которые считают себя патриотами Украины, пытаются создать новый государственный миф, многие элементы которого существенно противоречат трактовке исторических событий, принятые в СССР, а затем – в России. При этом строители мифа считают себя не разрушителями существовавших до того мифов (в которых Великой Украинской Державы не было), а патриотами-созидателями мифа, в котором такая держава есть, и, более того, всегда была.

Вообще, у каждого малого государства, образовавшегося на постсоветском пространстве, рано или поздно возникает нужда в государственном мифе. Любая страна должна иметь государственную идеологию, и маленькой стране, которая находится в процессе становления, она нужна особенно. Кроме того, новая идеология должна подчеркивать ее самостоятельность, желательно – «извечную».

Но чем сложнее внешне- и внутриполитическое положение такой страны, тем более ей необходим официальный ответ на вопрос, кто виноват в том, что «нам так плохо». Обвинить в этом «прежних хозяев» — самый простой и пропагандистски выгодный ход, особенно если государственная идеология в той или иной мере строится на национализме титульной нации, который, опять-таки, логично обратить против России. Понятно, что на эту тенденцию влияет целый ряд разных факторов,— от экономических связей между Россией и этой страной (точнее, от уровня ее экономической зависимости от России) до «теней исторического прошлого». Однако проблема именно в том, что «кляты москали» становятся главным врагом не в силу особенной ненависти к москалям, а в силу того, что они наилучшим образом вписываются в этот образ «черного зеркала», в противостоянии с которым выкристаллизовывается собственный государственный миф. Так что антирусские настроения в историографии малых стран, появившихся на постсоветском пространстве, имеют достаточно простую идеологическую причину.

Конечно, что мифы «о враге» довольно часто имеют под собой определенную основу. Иное дело, что взаимная демонизация, положенная на исторический контекст, делает врага «извечным и постоянным». Более того, демонизация нередко вызывает ответную демонизацию, в результате которой запутанный и сложный исторический прецедент разбирают уже не столько историки, сколько пропагандисты.

Здесь надо сделать важное отступление о том, чем подход пропагандиста отличается от подхода историка. Историк отличается от пропагандиста тем, что его основная задача – выяснить, как все было на самом деле, и собрать максимально полную картину исторического события. Пропагандист же обязан защитить определенную точку зрения и потому использует только те факты, которые можно уложить в его концепцию. Историк может выступать в роли пропагандиста, но у пропагандиста крайне редко получается выступать в роли историка.

Для пропагандиста характерна двойственная логика. Если это не белое, оно «черное». Если кто-то не согласен с утверждением А, он автоматически считается согласным с утверждением Б. Для настоящего историка характерна недвойственная логика, в рамках которой кроме белого и черного есть и другие цвета, и полутона.

Порочность двойственной логики хорошо иллюстрирует известный греческий софизм: Эпименид, критянин, сказал: «все критяне – лжецы». Однако, если все критяне – лжецы, значит и он сам лжец. А если он лжец, то его высказывание о том, что «все критяне – лжецы» — неправда. Значит, все критяне правдивы. Но это означает, что правдив и Эпименид. Следовательно, «все критяне – лжецы» — правда. Если так, то поскольку Эпименид – критянин, он тоже лжец… И так далее.

Если же действовать не в рамках двойственной логики, когда правдивы либо все, либо никто, то отрицанием высказывания «Все критяне — лжецы» является «Не все критяне лжецы», и порочный круг, построенный именно на излишней склонности к обобщениям и противоположностям, размыкается.
Заметим, что двойственная логика отличает любую пропаганду, и потому, анализируя причины появления ревизионистов, мы начнем именно с протестной реакции на формальные догмы.

Ревизионизм и чувство протеста

Неосознанный ревизионизм происходит из желания разобраться, не подкрепленного достаточным уровнем профессионализма (об этом, особенно о том, на какие грабли наступают дилетанты, будет отдельный раздел), а также протестной реакции, с разбора которой мы и начнем.

Так как прошлое выступает для настоящего в качестве источника легитимности, и потому «правильное» представление истории или составление летописи, призванной закрепить на века государственную точку зрения, весьма характерно: существует однозначная и обычно лишенная полутонов государственная трактовка истории, обсуждение и критика которой, мягко говоря, нежелательны. При всем внимании и уважении к истории сведения о ней насаждаются в строго определенном объеме и под заданным углом зрения. Неприятные для официальной точки зрения моменты истории или удаляются из учебников, или присутствуют в курсе истории в минимально раскрытом объеме.

Такое отношение к истории и этнографии означает не поддержание интереса к истории вообще, а внимание к конкретным периодам или событиям, носящим характер образцов для подражания.

Сделаем важное замечание относительно соответствия мифа исторической правде в принципе. Миф должен создавать красивую картинку, не вызывающую на первый взгляд явных возражений с точки зрения логики и видимой реалистичности. В этом смысле очень показательна статья Шведова про осаду Кумарского острога. Пафосный рассказ о том, как небольшая группа казаков в наспех построенном укреплении разгромила 10 000 отборных маньчжурских воинов при 15-ти орудиях (по мнению автора, это событие достойно сравнения со Сталинградской битвой и сражением при Фермопилах) выглядит как красивая патриотическая сказка, в которую легко поверить. Хотя результат более внимательного анализа напоминает концовку одного из анекдотов армянского радио: «В принципе все верно, однако не Сундукян, а Иванов; не в Москве, а в Ереване; не в лотерею, а в карты; и не выиграл, а проиграл».

Однако для не владеющей вопросом или не умеющей/не желающей проанализировать ситуацию аудитории он не имеет внешних недочетов, и человек, который не знает, как это было на самом деле (острог представлял собой очень серьезную крепость; маньчжуров было существенно меньше и это были отнюдь не отборные войска; 15 орудий на деле оказались фальконетами, абсолютно непригодными для разрушения укреплений; битва была не битвой, а неудачной попыткой осады и т. д.), получает картинку, в которой он не видит тех логических противоречий, которые бы заставили его усомниться в истинности мифа как такового.

Отсюда возникает проблема — государственный миф и научное знание истории могут противоречить друг другу. Не расходится в отдельных фактах или оценках, а реально и круто противоречить. Более того, бывает так, что миф оказывается противоречив внутренне и тогда он крайне уязвим для рационального анализа.

Мы уже говорили о том, что ревизионизм возникает в ситуации, когда господствующая идеология начинает подвергаться сомнению и терять авторитет. Это может случиться как благодаря изменению международной обстановки, так и из-за того, что новое поколение относится к старым ценностям как бы более критично. Между тем, старые государственные мифы по-прежнему вбиваются в массовое сознание, и в умах оппозиционно настроенных людей возникает недоверие к официальной трактовке истории хотя бы в силу того, что запрет на обсуждение государственных мифов выглядит подозрительным. Так возникает желание разобраться в том, что же происходило на самом деле. При этом отношение будущего ревизиониста к официальной трактовке уже подсознательно отрицательное.

Определенным примером такого подхода являются не только попытки «историков-немарксистов» создать концепцию, альтернативную корпусу истории СССР, как она преподавалась в советский период, но и в попытках пересмотреть (или, выражаясь их языком, «более внимательно разобраться») итоги Второй мировой войны, закрепленные, в частности, в документах Нюрнбергского процесса. Заметим, что те, кто занялся этим делом, ставят своей целью не столько оправдание нацизма как идеологии или нацистов как преступников, сколько пытаются снять те элементы обвинения, которые выглядят как «правосудие победителей».

Дело тут в том, что Нюрнбергский процесс был процессом над личностями, но не над идеологией. Осудив часть представителей верхушки рейха и признав преступными сообществами некоторые созданные им структуры, он не завершился официальным осуждением национал-социализма как системы идей. Кроме того, идея устроить суд была правильной сама по себе, но неверной в деталях. Во-первых, были некоторые моменты, которые в ходе следствия хотелось бы скрыть (например, то, что Советский Союз и Антанта испытывали желание использовать рейх как средство разборки со своими политическими противниками). А во-вторых, как и в большинстве заказных процессов, не обошлось без фальсификаций и передергивания, тем более что тогда обвинители были уверены в том, что на фоне преступлений нацизма их собственного подлога не заметят, и не предполагали того, что к процессуальным аспектам кто-то когда-то может предъявлять претензии. Между тем, когда прошло время, страсти улеглись, новое поколение рассматривало вторую мировую войну уже не глазами погибших на ней родственников, и грубость, с которой был навязан новый послевоенный порядок, начала обращать на себя внимание.

(Кстати: Честно говоря, повышенное внимание к холокосту тоже отчасти было связано с тем, что на Нюрнбергском процессе надо было инкриминировать Германии то, что адвокаты немецкой стороны не могли бы «списать на общий контекст войны», указав на то, что подобные военные преступления совершались в ходе Второй мировой всеми. Концлагеря? Вспомним хотя бы концлагеря для японцев в США, то, кто вообще придумал это явление, да и в целом практика концентрационных лагерей для военнопленных и гражданских лиц не воспринималась как преступление настолько тяжелое, каким оно стало казаться ближе к концу ХХ в. Намеренные бомбардировки мирного населения? А что делали союзники в отношении немецких и особенно япнских городов? НО создание лагерей уничтожения, где заключенных именно убивали, и попытку уничтожить целые народы по расовому признаку действительно можно было вменить только одной стороне. Именно поэтому к холокосту и уничтожению евреев было привлечено особое внимание. Без педалирования этого вопроса Германия выглядела бы просто побежденной страной, а не поверженным Злом. Это вызвало к жизни те перекосы, на которых сегодня спекулируют «отрицатели»).

Итак, факт, что некоторые частные моменты этого процесса, безусловно, нуждаются в пересмотре, послужил основой для попыток ревизионистов пересмотреть его общие итоги. Тенденция эта встречается и в других ревизионистских традициях и имеет весьма важное следствие — альтернативная трактовка события почти всегда рассматривается как диаметрально противоположная принятой. На это работает даже клише: словосочетание «ХХХ: мифы и реальность» как бы закладывает в восприятие представление о том, что мифологическая трактовка события противоположна реалистичной.

Следствий подобного принципа в историческом ревизионизме два. Первое заключается в том, что уставшему от навязанной государственным мифом официальной трактовки события человеку значительно проще предпочесть из альтернативных версий ту, которая в наибольшей степени НЕ похожа на официоз: «Если всё было не так, значит — не так было всё». При этом определенное неприятие навязанного официоза заставляет воспринимать альтернативную информацию с меньшей степенью критицизма, порождая тот самый «синдром самиздата», когда подпольной оппозиционной информации, не менее ангажированной, чем официоз, безоговорочно верят именно в силу ее оппозиционности и подпольности.

Второе следствие заключается в том, что попытка пересмотреть канон немедленно воспринимается сторонниками традиционной версии как попытка его тотального, кардинального пересмотра, а не уточнение истины по отдельным вопросам, по которым объективная реальность отличается от мифологической трактовки события. Это порождает дополнительную волну предвзятости уже по отношению к ревизионистам, «критику критики» и целый ряд иных препятствий, которые затрудняют конструктивность диалога.


Константин Асмолов, кандидат ист. наук.
Ответить

Фотография ddd ddd 07.10 2011

хорошая работа, и главное очень нужная.

не знаю только - точно ли в том разделе расположена.
может в "документы" вверху прикрепить?
Ответить

Фотография smallbear smallbear 07.10 2011

хорошая работа, и главное очень нужная.

не знаю только - точно ли в том разделе расположена.
может в "документы" вверху прикрепить?

Мне кажется не помешало бы в каждом разделе форума связанном с историческими иследованиям. В теме "Вторая Мировая Война" по моему мнеию просто обязательна. В общем на ваше усмотрение.
Ответить

Фотография smallbear smallbear 07.10 2011

ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ НА ЧИТАТЕЛЯ

За приемами манипуляции, которые основаны на логических ошибках, идут приемы, которые я бы назвал психологическими манипуляциями, воздействующими, в первую очередь, на личность читателя. В общем, argumentum ad hominem

Использование эмоционального окрашивания текста

Как правило, это или возбуждение ненависти, или игра на сочувствии.

Возбуждение сочувствия отчасти связано с тем, что в условиях нынешней моды на политкорректность сочувствовать принято проигравшим, и это — один из факторов, связанных с романтизацией образов белогвардейцев и замалчиванием неприглядных сторон их деятельности. По сути, тот же процесс в определенной мере касается левых (условно прокоммунистических) партизан, действовавших в Южной Корее конца 1940-х — начала 1950-х годов, хотя здесь их романтизация связана с выходом из тени и открытием публике достаточно ужасающих фактов: так, во время подавления мятежей на острове Чечжудо процент жертв среди гражданского населения был сравним с аналогичными потерями в Белоруссии во время Великой Отечественной войны.

Возбуждение ненависти хорошо видно по работе одного из демократических историков, посвященной сравнению белого и красного террора. Статистика красных, убитых белыми, дана коротко, языком сухого отчета. Теме убитых белых автор посвящает гораздо больше места, и при этом рассказывает душераздирающие истории, не приводя о конкретные цифры. В результате получается, что 3–4 случая описанных ими зверств красных как бы приравниваются автором к тысячам красных, убитых белыми. Более того, яркие образы пыток и казней белых в сочетании с тем, что им в книге посвящено гораздо больше места, создают и окончательно закрепляют в памяти читателя тот факт, что красный террор был несравненно хуже.

Использование стилистического окрашивания текста

Здесь речь идет о тех приемах, которые очень любят использовать на письме адепты нейролингвистического программирования и прочих «технологий успеха». Во всяком случае, профессиональный историк, увидев изобилующий выделением большими буквами пассаж типа:

Вы нам тут под соусом «борьбы с конспирологией» проталкиваете несуществующее, якобы отсутствие у организованного еврейства единой политики и пары-тройки обманных идеологий через которые она проводится.
Или несуществование во многом общей (и объединяющей даже дальние страны) идеологии-религии среди мусульман, которая заставляет их считать (в ТОЧЬНОСТИ как и евреев, они вообще как близнецы-братья, часто неотличимы) что живущий за тысячи миль единоверец ближе чем сосед по улице.
НЕ ПОДПИХИВАЙТЕ через абстракции ПОЛИТИЧЕСКУЮ ЛОЖЬ. Потому что именно для уничтожения ЛЕГИТИМНЫХ и ОЧЕНЬ ХОРОЩО ПОДТВЕРЖДЕННЫХ ДОКУМЕНТАМИ точек зрения и выдуманы политическими проститутками от истории отсылки к «теориям заговора». Типа, о чем там вообще говорить. Точка. Немедленно стоп.


— сразу понимает, с чем он столкнулся.


Пристрастное описание фактов,

…достигнутое чисто за счет словесной эквилибристики и прекрасно изложенное в анекдоте про то, как советский комментатор описывает состязания в беге президентов СССР и США: «Наш президент занял почетное второе место и серебряную медаль, в то время как американский пришел к финишу предпоследним». По сути, это разновидность рефрейминга как «создания новой реальности изменением системы отсчета», в рамках которого стакан уже не наполовину пустой, а наполовину полный.

Замечу, что словесная эквилибристика как метод подачи сведений играет чрезвычайно важную роль. Позволю себе привести хороший пример, почерпнутый мной в одной из работ по исследованию «демагогии», хорошо демонстрирующий то, как при помощи словесных конструкций можно подать информацию о событии с большей или меньшей степенью сомнения. Сравним:

«Доподлинно известно, что произошло событие А».
«Из весьма компетентных источников нам сообщили, что произошло событие А».
«Произошло событие А».
«Мне сообщили, что произошло событие А».
«Мне пытались внушить, что произошло событие А».
«Мне назойливо внушали, что якобы произошло событие А. Впрочем, проверить это утверждение я не могу».


«Апелляция к домохозяйке»

Сюда относятся любимые многими многочисленные «Подумайте сами…», «Даже умнику ясно, что…», и особенно «Но вы ведь не сделали бы…».

Таким образом, постулируется, что средний представитель аудитории обладает тем же уровнем профессионализма и компетентности, что и политический деятель, на место которого ему предлагают встать. Это может польстить непритязательному зрителю или читателю, но дело-то именно в том, что не обладает он таким же уровнем компетентности и интеллекта. Да и логика государственного деятеля при решении подобной проблемы могла быть совсем иной.
Как хорошо сказал кто-то из сатириков, если врачам и инженерам обычно не дают советы относительно того, что и как они должны делать, то политикам каждый считает необходимым «объяснить, как надо».

Подыгрывание аудитории.


Мастером этого приема является Радзинский в своих телепрограммах, которые кто-то из историков удачно окрестил «взглядом на историю через замочную скважину». В ход идут старые выдумки, мутные слухи и кухонные легенды в стиле «моему отцу это шепотом рассказывал...» «эту историю любил повторять...»

А вместо доказательств используется определенный панибратский тон, доверительность, подстройка под читателя и мягкое но неуклонное давление: «…но мы-то с вами, дорогие читатели, понимаем, как все было НА САМОМ ДЕЛЕ…». Идет своего рода игра, опирающаяся на тщеславие аудитории, которую Радзинский как бы вовлекает в свои игры.

В целом же этот прием основан на том варианте «навешивания ярлыков», когда историческим личностям приписываются мелкие мотивации интриганов коммунальной кухни в расчете на то, что значительная часть аудитории находится именно на таком уровне и «проглотит» подобную информацию без доказательств, привычно меряя окружающих по себе.

Подыгрывание аудитории проявляется и тогда, когда событие, хорошо известное историкам, но мало известное широким массам, объявляется им открытием, которое до того старательно замалчивали.


Легитимизированная телепатия

Здесь наиболее типичным примером является опять-таки Радзинский с его пафосным: «И тогда Наполеон подумал…».

Насколько известно автору, научно разработанной технологии, которая позволяют расспрашивать умерших, на данный момент не существует, а показания многочисленных медиумов историками к рассмотрению не принимаются. Между тем, речь идет именно о том, что автор приписывает политическому деятелю некую мотивацию, которую затем сам же принимает за аксиому, и все его дальнейшие выводы делаются, а факты трактуются, исходя из этой посылки.

Но пафосный рассказ о том, что же именно подумал Наполеон, положенный на лицедейство рассказчика, отвлекает неготовую аудиторию, которая, наблюдая спектакль, начинает воспринимать трактовку, навязанную актером.

«Один, два, три, равняется очень много».

К мерам психологического воздействия относятся и те, которые связаны с ограниченностью человеческого восприятия. В этом смысле сюда даже игру с умолчаниями. Однако более явным примером манипуляций такого типа является ситуация, при которой трех или четырех примеров достаточно, чтобы в сознании среднего человека сформировалось представление о тенденции.

Таким образом, если у ревизиониста нашлось некоторое количество фактов, то при минимальной психологической обработке читателя фразами типа «И это далеко не единственные примеры, иллюстрирующие…», они вполне превращаются в доказательную базу. Особенно, если этот прием используется параллельно с окрашиванием текста той или иной эмоцией.

Константин Асмолов, кандидат ист. наук.
Ответить

Фотография Lion Lion 07.01 2012

Прочел с интересом и это мало сказано - с большим интересом :) Согласен практически с всем, о чем говорится тут, более того, многое из сказанного я давно учитываю и применяю :rolleyes:
Ответить

Фотография smallbear smallbear 24.01 2012

Семейные предания как исторические источники. Наиболее ярко проблему достоверности семейных рассказов за кухонным либо любым другим столом показывает следующий текст:


Кровавые репрессии, или Споры очевидцев

Так часто приходится слышать от близких знакомых о том, как их родных в свое время коснулись репрессии 20–30 годов ХХ века. Рассказывают ярко, в красках и лицах. Ну, едва ли не по ролям тексты читают. Того выслали в Сибирь, забрав все его мельницы (прямо идефикс с этими злополучными мельницами), а того пытали, третьего и четвертого от лагерей и расстрела спасла Великая Отечественная и т.д.

Я в такие разговоры, нередко рождающие горячие дискуссии в круге моего общения, старался не влезать. Ведь спросишь напрямик, и выяснится, что никто не погиб, никого не расстреляли, высланные вернулись, а некоторые даже осели в этой треклятой Сибири, где их потомки здравствуют и по сей день. Попросишь сделать выводы, а тебе ответят избитым «сам умник» либо не менее действенным «читай Солженицына, там об этом хорошо написано». Впрочем, чаще всего грязь и мерзость всегда хорошо и подробно описываются, а свидетельства об истине нередко отрывочны.

С недавних пор взял на вооружение историю предков моей супруги. Рассказываю только при ней, только трезвым, и только тогда, когда спорящие основательно допекут, желая вызнать мое мнение. Рассказываю и, как знатный жирный тролль, слежу за реакцией. А реакция всегда однотипна – люди наливают по стопочке, лезут в свои полупустые тарелки. Так споры на эту сложную тему сворачиваются медленно, но верно.

А суть истории такова.

В дремучих лесах Южного Урала есть небольшое село, из которого происходят предки моей жены: прадед и два его сына. Прадеда звали Аполлон Григорьевич.

Аполлон?! Да. А чего вы хотите от деревенских жителей в дремучих лесах России–матушки? По театрам, конечно, не хаживали, Шаляпина лично не слухали, но свои Аполлоны имели место быть.

Еще до революции и до рождения сыновей вскладчину с мужиками соорудил он скромную лесопилку. Работали на ней не привезенные из Средней Азии гастарбайтеры, а все те же мужики и их дети.
Лесопилка реально была скромной и служила нуждам пары–тройки сел из округи. Нужды невеликие, а потому необходимости в производстве большого количества пиломатериалов ни у кого не было. Жили в основном землей, разведением скота и охотой баловались.

Аполлон Григорьевич был молод. Но, несмотря на молодость, руки росли ровные и сильные. Что немаловажно, росли они из нужного места. А потому был он на лесопилке главным, назывался управляющим, хотя в том производстве ему принадлежал всего лишь пай – скромный вклад, один из многих. Помнил он об этом недолго.

Когда в уральских краях устоялась советская власть и потянулась по всем медвежьим углам, стали возвращаться по домам мужики, когда–то искавшие лучшей доли в городах, а также те, кто сражался в Гражданскую. И оказалось, что «иных уж нет, а те далече». Иными словами никто из старших, зачинавших лесопилку, в родное село не вернулся. Смекнув в чем дело, Аполлон Григорьевич прибрал производство к своим рукам и ни с кем делить приносимые блага не собирался.

Потом пришли в деревни первые Советы в лице коммун и артелей, поставившие вопрос ребром: ты, родимый, кулак или же за крестьянскую власть? Аполлон начал крутить, дескать, я крестьянин от сохи, наемных работяг не держал и своих не обирал, лесопилка, знамо, общая, но теперь она при мне и делиться я не намерен.

Ну, деревенских мужичков тоже знать нужно. Пусть громить лесопилку они не ходили, красного петуха в дом с семейством не запускали, но от обиды на улице несколько раз на кулаках поясняли, что никакой он не Аполлон, а свой, местный «ванька», которому и по мордасам съездить могут без лишних разъяснений.

Гуманные во всех отношениях Советы долго грозили Аполлону Григорьевичу карой пролетарской, при этом попутно покупая (обменивая) у него же необходимые пиломатериалы. Так продолжалось довольно много лет, пока у кого–то не лопнуло терпение. В 1929 или 1930 году в районе на надлежащем уровне руководства было принято простое решение – раскулачить, а с этой целью выслать отряд в село такое–то за таким–то.

И вот тут начинается самое интересное. Председатель, получив сообщение о принятом в районе решении, собрал тех самых мужиков–соседей, которые неоднократно побивали Аполлона Григорьевича, и довел до них высочайшую резолюцию власти. Затем они сообща направились к Аполлону, которому все и выложили, добавив при этом, что раскулачивать приедут из самого района, не доверяя местным, и, возможно, простым отъемом не ограничатся, а заберут его в неведомые края с женой и чадами – а там уж куда кривая вывезет.

Аполлон все понял должным образом, в кратчайшие сроки собрал нехитрый скарб, сгреб семью и на телеге отправился туда, куда глаза глядят. Глаза привели его в только–только начавшую строиться Магнитку, которую он и принялся вместе со всеми созидать.

Несмотря на то, что от родного села до Магнитогорска было не особо далеко, а Аполлон так и остался Аполлоном – документов не подделывал и новых не выправлял – никто его не искал. То есть не рыскали кровавые цепные псы кровавого режима в поисках кулака недоделанного, чтобы его окончательно изничтожить, а детишек отправить Сталину на съедение.

В Магнитке, уже на отстроенном заводе, стал прадед ходить в передовиках. Неоднократно он награждался и ставился в пример. Было ему дадено учеников немало. Оба его сына в том же Магнитогорске получили образование, в том числе и профессиональное – без отрыва от производства. Его младшего сына – деда моей жены – весной–летом 41–го года направляли на спецкурсы (по тем временам котировались чуть ли не на уровне высшего образования). Но на курсы он по понятным причинам не попал, а после войны служил на Дальнем Востоке, там же работал после демобилизации.

Насовсем в Магнитогорск Алексей Аполлонович вернулся только в 1951 году. Брат его погиб в первый год войны, а отец на фронт не попал при всем его отчаянном желании, поскольку от завода имел бронь. И весь остаток своей долгой жизни дедушка Аполлон не любил начальство и «солдафонов», которые в свое время не пустили его отомстить фашистам за сына.

Алексей Аполлонович создал семью только в тридцать лет с хвостиком. Он родил двоих сыновей: Геннадия и Сергея. История эта известна мне от Геннадия (отца моей супруги) и самого Алексея Аполлоновича. Известна с начала 90–х и именно в том самом виде, как я сейчас и поведал.

В устах же дяди Сережи она звучит немного иначе. Действительно немного, но отличается крайне важными деталями, происхождение которых лежит исключительно в богатой фантазии рассказчика – Сергея Алексеевича.

Так он со знанием дела рассказывает, что во все времена село держалось только за счет лесопилки, которая всегда принадлежала его деду. Возражать ему на это словами его же отца – дохлый номер. Всяко получается, что дед Алексей разным сыновьям рассказывал разные истории.

Утверждает Сергей Алексеевич, что его дед Аполлон революцию категорически не принял, отзывался о ней как о большой афере и, дескать, постоянно во всеуслышание заявлял о своих монархических взглядах. При этом деда живым он видел лишь во младенчестве, когда интересуют только сказки о Колобке и диких лебедях, а вопросы о классовом происхождении вообще не мучают.

Он соглашается, что раскулачить кровавыми силами кровавых чекистов не успели, в красках описывая, как мужики и председатель в пьяном угаре пришли громить дом деда с факелами и вилами. Диву даешься этим иллюстрациям: страшные перекошенные лица сельского быдла, пьяные и с вилами. Чем не картинка из «Франкенштейна»? Терзают меня подозрения, что именно у Мэри Шелли это и заимствовано.

Далее повествует дядя Сергей, что дед фамилию сменил, дабы не настигло его пролетарское «кривосудие». Но не любит он отвечать на резонные вопросы, типа, почему свое столь заметное имя сохранил и искал ли его вообще кто–то, откуда о том известно? Я же предполагаю, что изначально у Аполлона не было фамилии как таковой, т.е. официально даденной и в бумагах с подписями зафиксированной. Может, звался он по имени отца или своего деда каким–нибудь Григорьевым или Ивановым. Может быть, и по прозвищу деревенскому кликали его каким–нибудь Довгим или Довгушиным (в смысле длинный, высокий), а первый нормальный документ на свою личность получил он уже в Магнитогорске, где значился Степановым.

Небольшое отступление.
По роду деятельности занимался я как–то представительством интересов…м–м, назовем его Лаврентьевым Олегом Борисовичем. Для некой надобности необходимо ему было доказать через суд, что он является сыном Борисова Лаврентия Николаевича. Документов было очень много и все в той или иной мере подтверждали этот факт, но только для знающего человека. Была в этих бумагах многочисленная путаница. Например, Лаврентий Николаевич в каком–то свидетельстве именовался Лаврентием Мигулаевичем. Не скажу, где, но я нашел и спецлитературу, использовавшуюся в советские времена ЗАГСами, и даже пожилую даму, давшую серьезные пояснения по вопросам образования фамилий и отчеств. Так и выяснили, что в их местности с большим количеством проживавших там чувашей фамилии вплоть до 40–50–х годов давались производными от имени отца, а отчество – производным от имени деда. Оказывается, вплоть до 70–х годов еще встречались такие и подобные забавные варианты.
Конец отступления.

Тесть мой никогда ни в какой партии не состоял. Будучи мастером, предлагали ему вступить в коммунистическую партию с дальнейшим продвижением до начальника цеха. Отказался. Мотивировал тем, что это накладывает серьезные обязательства, а он к ним не готов ни физически, ни морально.

А вот родной его брат–«монархист» успел и в комсомоле отличиться, и в партии посветить. Когда же появились первые казаки, он с ними наладил контакты, хотя в его предках отродясь никаких казаков не было. В 90–х, еще при жизни отца, он вынашивал идею об обращении в суд с иском на государство с целью взыскать с России – правопреемницы СССР – денежную компенсацию за отобранную лесопилку. Вынашивал, но активизировался лишь когда отец умер. Однако на все запросы его адвоката из архивов пришли ответы, типа «в списках не значится», «не раскулачивался», «не высылался» и т.п.

А от той пресловутой лесопилки до наших дней ничего не дошло, только лес растет на том месте. Потому как вскорости построили неподалеку такую же, но крупную и механизированную. Построили не в глуши, а аккурат на пересечении трех больших дорог, чтобы и лес рядом, и увезти можно в любом направлении.

Вот одна и та же история. Просто взгляд с двух сторон.

Тесть говорит: «Так сложилось, но ведь зато дед и его потомки стали городскими жителями, получили образование, обустроились и создали с нуля огромное предприятие, которое на весь мир известно. Все лишения они вместе со страной и народом вынесли. Этим можно и нужно гордиться».

Его брат упорствует: «Отняли кровное. Всего лишили и на нужду обрекли».

Чтобы картина была полной, добавлю следующее. Жена Алексея Аполлоновича родилась в Поволжье на стыке 20-30–х годов и голод в тех местах застала, но помнила плохо. И вот жена моя рассказывает, как однажды, в конце 80–х, по телевизору показывали передачу о голоде в Поволжье – модная в то время тема, может быть, даже похлеще украинского «голодомора» раздувалась. Всей семьей внимательно смотрели–слушали в присутствии и самого Алексея Аполлоновича. В какой–то момент дядя Сережа со скупой мужской слезой и с полным знанием темы сказал: «Да–а, мы ведь тогда одной травой питались». За это он немедленно получил звонкую оплеуху от отца, который пояснил: «Не 3,14зди, о чем не знаешь. Мать твоя тогда сама еще титьку сосала, а тебя и в помине не было».

Что сказать от себя? Одна из моих бабок жила в шолоховских краях и помнила, как в продразверстку у нее вынесли из амбара почти всю пшеницу (осталась только приготовленная на помол). Поехала она с жалобой к властям, где увидела голодных и полуголых беженцев. Поплакала и вернулась домой, никому ни единого упрека не высказав. Много позже, когда ее дочка читала вслух «Донские рассказы», бабушка всегда плакала и каждой строчке, каждому слову участливо кивала. Потом она уходила в спаленку к двум чудом уцелевшим фотографиям ее погибших братьев – первый воевал у Деникина, второй – красноармеец – воевал против Деникина. И плакала она еще сильнее.

Мои прадед и дед жили на Хопре и были хорошими бочкарями, их реально раскулачивали крепкие ребята с заряженными винтовками. Физически они не пострадали, просто для нужд открывавшейся в станице школы забрали дом, большой по тогдашним меркам. Но это никак не изменило к ним отношения и серьезно не сказалось в будущем. Они перебрались на хутор, где также имели дом. Также работали. Продолжали жить. А позже мой дед стал механизатором. Нет, не механизатором–вредителем, а обычным работягой, к которому относились с должным уважением и даже удостаивали наград. Кулаками и врагами народа ни его, ни моего отца никогда не называли.

Было другое время, и были другие люди. Они многое пережили и о многом не хотели вспоминать. Но то хорошее, что создано их руками, будет вечно свято. И я уверен, что придет еще время гордиться плодами коллективизации и индустриализации.


Утащено отсюда http://rock-bestiary...l.com/2586.html

Как видите очень ярко описаны два варианта одного и того же набора фактов. Причем кто прав, кто нет разобрать практически невозможно со 100% гарантией. Именно поэтому семейные предания столь категоричны в оценках - они расказаны людми которые уже сформировали свой взгляд на эти факты и зачастую не одним поколением.

Из личного опыта вспоминается одна забавная история - на работе сотрудница как-то расказала историю своей бабушки жившей в селе Шушенское, да в том самом. По ее расказы выходило что бабушка лично наблюдала взаимоотношения Ленина и крестьянства и давала ему оценку как крайне неприятному и гадкому человечешке. Заинтересовавшись я поинтересовался а можно ли поговорить с ней, но к несчастью оказалось что родственница уже умерла. Поинтересовавшись годом рождения бабушки (восприятия ребенка очень зависят от возраста) и услышав в ответ "1906" я впал в ступор и необдуманно спросил "А как же так если Ленин находился в ссылке в Шушенском с 1897 по 1900!?" Понятное дело внятного ответа я не получил и похоже стал этой даме лично неприятен. Вот и разбирай теперь ктож тут передернул - она сама, бабушка, Ленин или крестьяне Шушенского.
Ответить

Фотография Ptah Ptah 09.02 2012

Прибить тему наверху каждого раздела и обязать каждого участника, имеющего более пяти набитых постов эту тему читать.
Ответить

Фотография Алтаец Алтаец 09.02 2012

Из собственного опыта могу с уверенностью сказать, что работать с мемуарами следует очень осторожно.

В свое время мне довелось изучать несколько десятков мемуаров разных авторов, описывающих одни и те же события. Должен сказать, что во всех этих мемуарах такая масса расхождений, что они зачастую даже противоречат друг другу и нет никакой возможности свести всю эту разношерстую информацию в некое единое целое без ущерба для какой-то (причем весьма значительной) ее части.

Зачастую автор мемуаров выдвигает себя на первый план, приписывая себе те или иные действия, который другой автор, соответственно, приписывает себе. :)

Нередко бывает и так, что автор, выставляющий себя героем событий, в воспоминаниях другого автора предстает отнюдь не героем, а иногда вовсе даже наоборот. :)

Кроме того, имеет место масса фактических несоответствий и расхождений (относительно дат, продолжительности того или иного действия, численности участников и т.д. и т.п.).

Частично это объясняется тем, что особенности человеческой памяти таковы, что они могут существенно исказить реальную картину событий. Даже если человек совершенно искренне уверен, что все происходило именно так, на самом деле может быть иначе. Это хорошо заметно, когда читаешь свой собственный дневник лет этак через 15-20. Память сохранила одно, а по дневниковым записям иногда получается совсем другое...

Поэтому судить о каком-либо событии, опираясь на мемуары только одного человека – это значит по меньшей мере лишить себя объективной картины реально происходивших событий.
Сообщение отредактировал Алтаец: 09.02.2012 - 15:10 PM
Ответить

Фотография veta_los veta_los 21.07 2016

Полагаю, этот текст хорошо дополнит топик:

 

http://www.navlasov....h-durakami.html

Не считать других дураками
 

 

Есть одно правило, которое нигде не записано, но которое знает и свято соблюдает любой хороший водитель. Если идущая впереди машина вдруг начала без всякой видимой причины сбрасывать скорость, перестраиваться и осуществлять прочие на первый взгляд неадекватные маневры - притормози и постарайся понять: что он увидел такого, чего не видишь ты?


Может, впереди авария?

Может, дырка в асфальте на половину полосы?

Может, к дороге подбегает ребенок, совершенно не глядя по сторонам?

И только тогда, когда ты на 100% уверен, что никакой объективной причины нет - можно сделать вывод о неадекватности соседа и спокойно продолжить путь.


Знаете, почему у нас такая аварийность? В том числе и потому, что многие этим выводом не заканчивают, а начинают с него.

- Ну че он тупит? Че раскорячился? Совсем придурок! Счас я его объеду... АААА!!! ПЕШЕХОД!!!


Примерно то же самое происходит, когда мы оцениваем поступки исторических (или современных, неважно) деятелей.

Даже маститые ученые часто объясняют неправильные или просто непонятные поступки изучаемых персонажей глупостью. Это самый простой вариант - объявить человека дураком вместо того, чтобы попытаться понять мотивы его действий. Преподаватели, а вслед за ними и студенты с легкостью навешивают ярлыки и выдают сертификаты об умственной отсталости людям, которых постигла неудача. Хрестоматийный, набивший оскомину пример - Сталин и нападение Германии в июне 1941 года. Ну верил он Гитлеру, верил, как наивная школьница верит опытному ловеласу! Такой глупый человек стоял во главе страны...


На самом деле, одна из первых, самых важных вещей, которым я учу своих студентов - это анализ мотивов другого человека. Если какой-то исторический деятель совершает какой-то неудачный, нерациональный, непонятный нам поступок, делает ошибку, то не надо с размаху ставить на него клеймо идиота, нежась в лучах собственного интеллектуального превосходства (каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны, да). Это всегда успеется. Сперва надо задаться следующими вопросами:

- Какая информация, неизвестная нам, могла повлиять на принятие решения? Какие неучтенные нами факторы влияли на действия персонажа?

- Какую известную нам информацию не знал и не мог знать персонаж? Как выглядит принятое им решение с точки зрения той информации, которой он реально располагал?

- Какие общепринятые убеждения, стереотипы своего времени могли повлиять на то, что при заданных предпосылках было принято именно такое решение?

- Какие имелись реальные альтернативные решения? Какие у них были недостатки? Какие преимущества были у принятого решения?

И только если мы с высокой долей вероятности убедились в том, что никаких неучтенных нами факторов не было (на 100% здесь, конечно, уверенным быть нельзя), зато имелась куча прекрасных альтернативных решений, до которых деятель просто не додумался - тогда да, можно объявить его идиотом. Тем более что дураков хватало во все времена.

Но этим выводом надо заканчивать размышления, а не начинать с него. Потому что, считая других идиотами, мы тем самым серьезно повышаем свои собственные шансы оказаться в дураках.

 

Ответить

Фотография Стефан Стефан 21.07 2016

«Краткий курс историковедения для "чайников"».

 

"Историковедение" - что за неведомая наука? Неужели "гибрид" истории и источниковедения? Наверное, историков разбирают "по косточкам"...

Ответить

Фотография ddd ddd 22.07 2016

Полагаю, опечатка.
Хорошо бы автор высказался.
Ответить

Фотография veta_los veta_los 26.07 2016

Хоть на запрос "историковеденье" гугл и даёт ответ, но скорее всего, в шапке топика действительно опечатка. В оригинале она называется "«Антиревизионизм» — КРАТКИЙ КУРС ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ ДЛЯ «ЧАЙНИКОВ»"  Автор: Константин Асмолов, кандидат ист. наук.

 

Меняю шапку. Я сам периодически её ищу по запросу "источниковедение". Естественно, движок форума не находит. Приходится искать по "для чайников". Не дело это...

Ответить