←  История войн

Исторический форум: история России, всемирная история

»

История атомного оружия

Фотография Alisa Alisa 25.02 2011

Водородная бомба. Начало проекта


Атомная бомба была искусственным созданием человека. Плутоний в природе не встречается и уран-235 нигде не накапливается в количествах, которые могут вызвать цепную реакцию его почти мгновенного распада. Идея водородной бомбы основывалась на физическом явлении, которое является наиболее распространенным во Вселенной, ядерном синтезе, образовании ядер атомов более тяжелых элементов за счет слияния ядер легких элементов. Именно таким образом возникли почти все элементы земной коры. При высоких температурах, порядка сотен миллионов градусов, кинетическая энергия ядер легких элементов становится настолько высокой, что сталкиваясь между собой, они могут «сливаться», образуя ядра более тяжелых элементов. При ядерном синтезе выделяется в сотни и тысячи раз больше энергии, чем при распаде тяжелых ядер. Интерес к проблемам ядерного синтеза возник в 1930-е годы, особенно после того, как Ганс А. Бете, немецкий физик, эмигрировавший в 1934 г. в США, разработал теорию происхождения энергии звезд, включая Солнце. Согласно этой теории, в настоящее время достаточно хорошо подтвержденной, энергия звезд является в основном энергией синтеза, выделяемой при соединении четырех ядер водорода, происходящем с образованием одного ядра гелия. Этот синтез происходит, однако, через несколько промежуточных стадий. Водород является главным элементом Вселенной, составляя 75% всей материи.

При взрыве урановой или плутониевой бомб в эпицентре взрыва также, согласно расчетам, температура может подниматься до нескольких миллионов, или нескольких десятков миллионов градусов. Многие физики понимали, что атомная бомба может служить детонатором для более сложной бомбы ядерного синтеза, однако необходимость в такой бомбе казалась совершенно нереальной. Если атомная бомба с мощностью в 15-20 килотонн тринитротолуола (ТНТ) могла разрушить большой город и убить сотни тысяч человек, то какое применение может иметь бомба в тысячу раз более мощная, с взрывным эквивалентом в миллионы тонн обычных взрывчатых веществ. При каких обстоятельствах можно было бы оправдать применение бомб, которые убивают людей не сотнями тысяч, а сразу десятками миллионов. Тем не менее в составе коллектива американских физиков, занятых практической разработкой атомной бомбы в «Манхеттенском проекте», оказался достаточно авторитетный физик Эдвард Теллер, который еще в 1942 г. решил сконцентрировать свои усилия именно на создании водородной бомбы и начал предварительные расчеты, чтобы доказать реальность этого проекта. Эдвард Теллер родился в 1908 г. в Будапеште, но получил образование в Германии и начал свои исследования в Мюнхене. В 1935 г. он переехал в США, где был принят в лабораторию Роберта Оппенгеймера в Калифорнийском университете. Первые расчеты Теллера показали, что температура в несколько миллионов градусов от атомного взрыва не сможет вызвать слияние ядер обычного «легкого» водорода. Но эта температура могла быть достаточно высокой, чтобы продуцировать слияние ядер «тяжелого» изотопа водорода, дейтерия, с образованием «легкого» изотопа гелия. Термоядерная реакция в этом случае могла происходить по очень простой формуле: D + D —> 3Не + n + 3,27 МэВ (мегаэлектрон-вольт).

В результате этой реакции два ядра дейтерия, сливаясь, образуют одно ядро легкого изотопа гелия. При этом выделяется один нейтрон и огромное количество энергии. Еще легче могло бы идти слияние ядра дейтерия с ядром более тяжелого водорода — трития. В этом случае образуется ядро «тяжелого» гелия 4He, выделяется один нейтрон и в пять раз больше энергии — 17,3 МэВ.

Помимо своей колоссальной мощности, водородная бомба по своим размерам могла быть не больше атомной. Кроме этого в подобной реакции синтеза не образуются многочисленные радиоактивные продукты деления, загрязняющие атмосферу при взрывах плутониевой или урановой бомб. Более того, взрывной потенциал водородной бомбы, которую уже в проекте стали называть «супербомба», оказывался намного дешевле атомной при расчете на каждую килотонну ТНТ. Можно было, поэтому, затратить меньше средств, чтобы разрушить большой город одной водородной бомбой, по сравнению с использованием для этой же цели нескольких атомных.

После окончания Второй мировой войны в сентябре 1945 г. большинство физиков, работавших в Лос-Аламосе и в других атомных военных центрах США, стали возвращаться в свои прежние университеты и лаборатории, предпочитая «свободную» жизнь, возможность публикаций, путешествий и преподавания. Лос-Аламосу грозила консервация. В этих условиях Теллер, который был поглощен идеей водородной бомбы, решил поставить перед лабораторией в Лос-Аламосе новые задачи и обеспечить ее новыми грантами от правительства. С этой целью в апреле 1946 г. Теллер организовал в Лос-Аламосе секретный семинар по проблемам осуществимости создания водородной или термоядерной бомбы. В работе семинара приняло участие около 40 ученых, среди которых был и Клаус Фукс. Фукс, начавший работу в британском атомном проекте с 1941 г., в 1944 г. приехал в США. В этом году США и Великобритания решили объединить свои усилия по созданию атомных бомб. Британия в это время лидировала в разработках урановой бомбы, США — в разработке плутониевой бомбы. В Лос-Аламосе Фукс был включен в группу Оппенгеймера. В конце 1946 г. британская делегация в атомном проекте вернулась в Англию, и Фукс возобновил свою работу в атомном центре в Харуэлле. Он также возобновил и свои прежние связи с советской разведкой в Англии. Благодаря этому о семинаре по водородной бомбе, состоявшемся в Лос-Аламосе, стало известно и советскому руководству. Все детали того, каким образом поступали в СССР сведения об американских исследованиях по проблемам водородной бомбы, воспроизвести трудно, так как в отличие от почти полного рассекречивания данных в этом отношении по атомной бомбе значительная часть сведений по разработкам водородной бомбы остается закрытой. Кроме того и сами успехи советской разведки после 1945 г., когда атомная программа в США полностью перешла под военный контроль, были очень скромными.

В общей форме о новом направлении исследований в Лос-Аламосе Курчатов и другие ведущие участники уранового проекта в СССР знали уже с лета 1946 г. Потенциальная возможность создания термоядерного оружия была очевидна и советским физикам. Однако для ее практической разработки нужно было первоначально создать атомную бомбу, для которой к этому времени еще не было никакой промышленной базы. Было, тем не менее, очевидно, что водородная бомба потребует новых материалов и новых производств, и главным из них было получение значительных количеств дейтерия. Условия термоядерных реакций, которые происходили при астрономических «звездных» температурах, нельзя было проверять экспериментально, и поэтому все разработки в этой области требовали колоссального количества расчетов. Было принято решение о мобилизации для теоретических расчетов почти всех математических институтов и отделов Академии Наук СССР. Координировать эту работу было поручено молодому талантливому физику Якову Борисовичу Зельдовичу, возглавлявшему теоретический отдел института химической физики. Был привлечен к расчетам руководитель теоретического отдела института физических проблем Лев Давидович Ландау. Директор этого института Петр Леонидович Капица из-за конфликта с Берией к концу 1945 г. отказался от работ по атомной бомбе и достаточно откровенно объяснил свои мотивы в двух подробных письмах Сталину. Отстранение Капицы от работ по атомной бомбе с осени 1945 т. не повлекло, однако, освобождения его от руководства институтом. Участие этого института в создании атомной бомбы не было ключевым. Начатые в 1946 г. подготовительные шаги на пути к созданию водородной бомбы уже не могли игнорировать научный потенциал института Капицы. Было с самого начала очевидно, что в конструкцию бомбы должен входить жидкий или даже твердый дейтерий. Технологии получения больших количеств жидких газов, в основном кислорода и гелия, были разработаны именно в институте физических проблем на уникальных установках, изобретателем которых был Капица. Исследования физических свойств газов, сжиженных охлаждением до температур, близких к абсолютному нулю, принесли Капице мировую славу. Для перевода института с решения проблем жидкого кислорода и гелия на проблемы разделения изотопов водорода, выделения дейтерия и получения его в жидкой форме и в форме тяжелой воды, возникла необходимость заменить его руководство.

Сталин, Берия и Капица

Капица был привлечен к работе по созданию атомной бомбы вскоре после назначения Игоря Курчатова общим руководителем всей проблемы в феврале 1943 г. Мобилизацию ученых для реализации поставленной задачи Курчатов осуществлял не путем принятия собственных решений, а подготовкой проектов постановлений Совнаркома. Это было неизбежно для вовлечения в атомный проект и, соответственно, под контроль Курчатова тех физиков, которые по своему опыту, авторитету и академическому положению были в то время выше молодого и мало известного профессора Курчатова. Главное преимущество Курчатова перед его более знаменитыми коллегами состояло в том, что благодаря анализу данных разведки, он был полностью осведомлен почти о всех достижениях в этой области в Британии и США. По линии Государственного Комитета Обороны атомным (или «урановым») проектом руководили в тот период В.М. Молотов и М.Г. Первухин. 20 марта 1943 г. Курчатов направил Первухину докладную записку «О необходимости привлечения к работам Л.Д. Ландау и П.Л. Капицы». Им предстояло стать консультантами лаборатории Курчатова «по вопросам разделения изотопов» (Капица) и «по расчетам развития взрывного процесса в урановой бомбе» (Ландау).

Когда 20 августа 1945 г., после взрыва американских атомных бомб над японскими городами Хиросима и Нагасаки, для ускорения всех работ по созданию атомной бомбы решением ГКО СССР, подписанным Сталиным, был создан Специальный Комитет по атомной энергии, возглавлявшийся Берией и наделенный чрезвычайными полномочиями, то в этот комитет вошли лишь два члена, представлявших науку — Капица и Курчатов. Другие члены представляли руководство страны: Политбюро (Маленков), правительство (Вознесенский), НКВД (Авраамий Завенягин) и те промышленные наркоматы, которым предстояло выполнять главную роль в создании атомной индустрии, наркомат боеприпасов (Борис Ванников) и наркомат химической промышленности (Первухин). Из всех советских академиков Сталин лучше всего знал именно Капицу, причем не по личным встречам, а по регулярным письмам, которые Капица отправлял Сталину с середины 30-х гг. и которые затрагивали очень широкий круг вопросов. Капица был первым советским ученым, которому еще до окончания войны 30 апреля 1945 г. было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

В первые недели очень активной работы Специального Комитета и созданного при нем Технического Совета Капица очень энергично включился в решение и обсуждение всех проблем. Однако в тот период существовала директива Сталина и Берии полностью копировать американский проект плутониевой бомбы, почти все детали которого были получены советской разведкой от Клауса Фукса и Бруно Понтекорво, работавших в Лос-Аламосе. В то же время Капица, в отличие от Курчатова и его ближайших сотрудников, не был допущен к изучению, анализу и оценке огромного количества поступавших в НКВД разведывательных материалов. Это создавало неизбежный конфликт между Капицей и Курчатовым, а также и с другими членами Спецкомитета. Капица в своей работе исходил из предпосылки о том, что многие проблемы, например в области разделения изотопов урана, нужно сначала решать как научные. Курчатов, Берия и другие, однако, знали, что эти проблемы уже решены и задача состоит лишь в проверке и уточнении полученных из США отчетов.

3 октября 1945 г. Капица через секретную экспедицию Кремля отправил Сталину письмо с осторожной критикой Берии и с просьбой об «освобождении от всех назначений по СНК, кроме моей работы в Академии наук». Никаких последствий это письмо не имело и Капицу продолжали приглашать на заседания Спецкомитета. 25 ноября Капица посылает Сталину очень обстоятельное письмо, безусловно продуманное до мелочей, с учетом психологии Сталина, которую Капица понимал «заочно&rlaquo;. Он обращался к Сталину как равный к равному, как лидер науки к лидеру государства. Такого рода писем Сталин не получал ни от кого. Упоминая других государственных деятелей Капица подчеркивает, что они фигуры второстепенные, простые исполнители заданий, что они по-настоящему проблем атомной бомбы не понимают. Особенно Берия, «...у него дирижерская палочка в руках... но дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берия слабо... Берия ... нужно работать, а черкать карандашом по проектам постановлений в председательском кресле — это еще не значит руководить проблемой... У меня с Берия совсем ничего не получается. Его отношение к ученым мне совсем не по нутру» (Капица П.Л. Письма о науке 1930-1980. Изд-во «Московский рабочий», 1989, с. 240-246). Оценив достаточно критически работу Спецкомитета и Технического Совета по атомной бомбе, Капица высказал в этом письме ряд безусловно полезных для Сталина характеристик и рекомендаций. Никто другой не смог бы ввести Сталина в курс дела с такой прямотой. Капица уже без намеков заявил о том, что он хочет уйти из всех атомных комитетов и советов. «Быть слепым исполнителем я не могу, так как я уже вырос из этого положения».

Через две недели Капица был формально освобожден от работы по атомной бомбе, но оставлен на всех своих академических должностях. Это письмо Капицы Сталину комментировалось неоднократно и обросло легендами. По одной из них Берия был столь доволен уходом слишком строптивого Капицы из атомных ведомств, что приехал в Институт физических проблем и «даже привез с собой великолепный подарок Капице — богато инкрустированную тульскую двухстволку» (Там же, с. 247). По другой Берия просил у Сталина санкции на арест Капицы, но не получил его. Обе легенды крайне маловероятны. Берия был очень злопамятным и самолюбивым человеком. Зная о себе мнение Капицы, он вряд ли мог искать его расположения с помощью подарка. С другой стороны, Берия также понимал, что и арест Капицы не в его деловых интересах. Вся работа советской разведки по атомной бомбе была основана на добровольном сотрудничестве с некоторыми американскими и британскими учеными и была результатом их крайне положительного отношения к СССР и персонально к Сталину. Арест Капицы, имевшего огромный моральный и научный авторитет среди физиков всего мира, мог дискредитировать советское руководство и отразиться на эффективности разведки. К тому же Сталин прекрасно знал, что Берия не ангел и что критика в письме Капицы вполне объективна. Уход Капицы из атомного проекта был, по-видимому, облегчением и для Курчатова. Ему теперь было легче исполнять роль «сверхгения», быстро решающего многие сложные проблемы атомной физики без уравнений и расчетов и даже без экспериментов. Капицу оставили в покое. В начале 1946 г. он продолжал регулярно писать письма Сталину. 4 апреля 1946 г. Сталин впервые за много лет ответил сразу на несколько писем Капицы. «Тов. Капица! Все Ваши письма получил. В письмах много поучительного — думаю как-нибудь встретиться с Вами и побеседовать о них. Что касается книги Л. Гумилевского "Русские инженеры", то она очень интересна и будет издана в скором времени. И. Сталин.» (Там же, с. 257-258).

Казалось, что рискованный вывод Капицы из военных атомных ведомств остался без последствий. Однако неожиданно, 17 августа 1946 г. Сталин подписал решение Совета Министров об освобождении П.Л. Капицы от всех государственных и научных постов. Директором института физических проблем, созданного Капицей, был назначен сотрудник Курчатова, член-корреспондент АН СССР Анатолий Петрович Александров. Это решение было подтверждено 20 сентября 1946 г. Президиумом АН СССР. Капица оказался в «опале». Поскольку коттедж, в котором жила семья Капицы, находился на территории института, теперь строго засекреченного, то семейству Капицы пришлось покинуть свой дом в Москве и переселиться на академическую дачу на Николиной Горе в живописном районе Подмосковья. «Опала» Капицы продолжалась почти 9 лет и закончилась лишь после того, как все основные проблемы в разработке термоядерного оружия были решены. Капица смог вернуться к своим традиционным исследованиям и его открытия были вскоре удостоены Нобелевской премии.

Водородная бомба. Ошибки проекта и мобилизация ученых

В плутониевых и урановых бомбах переход зарядов в «критическое состояние», при котором начиналась взрывная цепная реакция распада атомных ядер, достигался не наращиванием массы плутония или урана-235, а увеличением их плотности колоссальным сжатием в несколько сот тысяч атмосфер. Такое сжатие сильно уплотняло металл, сближало его атомы и создавало «критическое состояние» при меньшем размере зарядов. Это сверхдавление обеспечивалось т.н. «имплозией» обычных взрывчатых веществ, то есть направленным внутрь синхронизированным электрическими детонаторами взрывом множества зарядов, расположенных сферически на равных расстояниях от плутониевого или уранового «шариков», размером с крупное яблоко. От внешнего давления фокусированных взрывных волн такие шарики уменьшались в размерах сдавливанием почти вдвое, и помещенный в центр шарика источник нейтронов — взрыватель начинал цепную реакцию атомного взрыва. В первых бомбах в атомный взрыв вовлекалось не более 7-10% плутония или урана, остальная масса испарялась. В последующем различными модификациями удалось увеличить коэффициент распада плутония или урана, что, соответственно, увеличивало и мощность взрыва.

Взрыв водородной бомбы за счет слияния ядер дейтерия помимо миллионных температур, обеспечиваемых атомным взрывом, требовал также и сверхвысоких давлений. По первоначальной, теории Теллера, давление в несколько сотен тысяч атмосфер, которое можно было обеспечить имплозией обычных взрывчатых веществ, могло быть достаточным и для возникновения самоподдерживающейся реакции термоядерного синтеза. Доказать это можно было лишь фантастически большим количеством расчетов, и отсутствие в тот период быстродействующих компьютеров делало разработку рабочей теории водородной бомбы крайне медленной. Эта же трудность тормозила и теоретическую работу в СССР. По компьютерам, которые были известны тогда в СССР как «электронные вычислительные машины», Советский Союз значительно отставал от США. Но этот недостаток преодолевался вовлечением в расчеты значительно большего числа математиков. Каждый из них получал ту или иную задачу, часто не представляя общей картины и даже общей цели, для которой его расчеты будут использованы. Был резко расширен прием студентов на все физико-математические факультеты университетов. По числу математиков СССР к 1950 г. лидировал во всем мире.

Проблема атомной бомбы решалась в основном физиками из научной школы академика Абрама Федоровича Иоффе, создавшего Ленинградский физико-технический институт. Это были в основном физики-экспериментаторы, а не теоретики. Но даже для начальных разработок водородной бомбы были нужны главным образом физики-теоретики и математики. Это направление было представлено московскими школами: Игоря Тамма, возглавлявшего теоретический отдел Физического института Академии наук (ФИАН), Льва Ландау, руководившего теоретическим отделом Института физических проблем (ИФП), Якова Зельдовича, самого молодого из теоретиков, заведовавшего теоретическим отделом Института химической физики (ИХФ). Лучшие математики работали в этот период в Институте прикладной математики АН СССР, руководителем которого был академик Мстислав Всеволодович Келдыш. Несколько авторитетных математических школ базировались в Московском и Ленинградском университетах, а до войны — и в Харькове. В 1946 и 1947 гг. эти научные центры и немалое число других, самостоятельными постановлениями Совета Министров СССР, подписанными Сталиным, были вовлечены в проект создания термоядерного оружия и переходили на режимы строгой секретности. Общая координация всех усилий лежала на плечах Курчатова. Однако в этот период и особенно в 1948 и 1949 гг. Курчатов был столь сильно привязан к созданию промышленного реактора и производству плутония для первой атомной бомбы в атомградах, созданных в Челябинской и Свердловской областях, что центр всей работы по водородной бомбе переместился в секретный атомный центр в Горьковской области, на границе с Мордовией, известный как КБ-11, а позже как Арзамас-16. Научным руководителем этого атомного центра был тогда также мало известный Юлий Борисович Харитон. В 1947 г. в КБ-11 был переведен Яков Зельдович. К 1948 г., несмотря на большой объем проведенных расчетов и теоретических исследований, никакого рабочего конструктивного решения водородной бомбы в СССР еще не было. Как сейчас известно, не было его и в США. Однако советская разведка не имела «источников» в группе Теллера и не могла следить за судьбой проекта водородной бомбы в США. Теоретическая модель «супербомбы» предполагала, что после начала термоядерной реакции в одном из концов цилиндра с жидким дейтерием выделяемая при ядерном синтезе энергия будет распространяться вдоль цилиндра и детонировать термоядерную реакцию во всей массе дейтерия. Взрыв, хотя он продолжался бы какие-то доли микросекунд, происходил в две стадии. Но расчетами не удавалось доказать, что начинающаяся в дейтерии термоядерная реакция синтеза будет распространяться самопроизвольно, а не «погаснет» по тем или иным причинам. Для того, чтобы ускорить все расчеты, лаборатория в Лос-Аламосе заказала новые, более сложные компьютеры со специальными программами именно для тех расчетов, которые были необходимы Теллеру. Для ответа на многие вопросы нужно было ждать появления новых суперкомпьютеров. Американская система не позволяла Теллеру принудительно привлекать к расчетам математиков из разных университетов.

В СССР мобилизация ученых для той или иной государственно-важной задачи была делом более простым. Подпись Сталина была равносильна закону и для Академии наук. К середине 1948 г. Зельдович, так же как и Теллер, не мог доказать, что термоядерная реакция в жидком дейтерии, помещенном в особую «трубу», будет самопроизвольной. Нужны были новые подходы и новые идеи. Это требовало и новых людей. Курчатов решил включить в разработку идеи водородной бомбы группу Тамма, в то время наиболее авторитетного в СССР физика-теоретика. Один из молодых сотрудников Тамма, Андрей Дмитриевич Сахаров, которому тогда было 27 лет, в своих «Воспоминаниях» описывает это событие: «В последних числах июня 1948 г. Игорь Евгеньевич Тамм с таинственным видом попросил остаться после семинара меня и другого своего ученика, Семена Захаровича Беленького... Когда все вышли, он плотно закрыл дверь и сделал ошеломившее нас сообщение. В ФИАНе по постановлению Совета Министров и ЦК КПСС создается исследовательская группа. Он назначен руководителем группы, мы оба ее члены. Задача группы — теоретические и расчетные работы с целью выяснения возможности создания водородной бомбы» (Сахаров А.Д. Воспоминания. Изд. им. Чехова, Нью-Йорк, 1990, сгр. 129). Третьим участником группы был ученик Тамма Виталий Лазаревич Гинзбург. Вскоре к новому теоретическому коллективу были подсоединены еще несколько молодых физиков. Отказов от участия в исследованиях не было. Молодые ученые в то время обычно сильно нуждались и имели плохие жилищные условия. Включение в атомный проект, сопровождаемое допуском к сверхсекретным работам, оформлялось по всем инстанциям и было связано с новыми высокими окладами, новым статусом и предоставлением хороших квартир в Москве. Получавшие эти «элитные» квартиры тогда еще не знали, что по практике, введенной НКВД еще с 1943 г., все такие квартиры оборудовались «оперативной техникой прослушивания». Анализом подслушиваемых разговоров атомщиков занимался по распоряжению Берии отдел НКВД «С», которым руководил генерал Павел Судоплатов. Главные проблемы у органов госбезопасности по материалам прослушивания квартир возникали при расшифровках разговоров Льва Ландау, который до конца своих дней не подозревал о том, что каждое его слово записывается на пленку. Он нередко называл государственный строй в СССР «фашизмом» и жаловался на то, что он сам низведен до уровня «ученого раба». Но никаких «утечек» секретной ин- формации не было зафиксировано.

Американский вызов

Новые быстродействующие компьютеры, которые были получены в Лос-Аламосе примерно к середине 1949 г., сразу ускорили работу американских энтузиастов водородной бомбы. Однако Теллера и его сотрудников ожидало глубокое разочарование. Их модель супербомбы, которую уже стали называть «классической», оказалась ошибочной. Проведенные расчеты показали, что самопроизвольная реакция в дейтерии может развиваться лишь при давлениях не в сотни тысяч, а в десятки миллионов атмосфер. Имплозия, полученная с помощью обычных фокусированных взрывов, не могла обеспечить таких сжатий. Теллер оказался в тупике. По расчетам можно было бы уменьшить необходимое давление, если смешивать дейтерий с тритием, еще более тяжелым изотопом водорода. Но тритий, в отличие от дейтерия, не встречается в природе. Это радиоактивный изотоп с периодом полураспада около 12 лет. Его можно было бы получать в особых реакторах, но этот процесс слишком дорогой и медленный. Группа Зельдовича, которая шла вслед за Теллером по этому же пути, также оказалась в тупике. Она тоже обнаружила, что лишь очень большое количество трития в смеси с дейтерием может обеспечить самоподдерживающуюся термоядерную реакцию. Но тритиевая бомба была слишком дорогой и непрактичной.

Эти неудачи создали благоприятные условия для того, чтобы прекратить проект водородной бомбы и ограничиться достаточно мощным потенциалом атомных бомб. США все еще имели атомную монополию и к лету 1949 г. накопили арсенал в 300 атомных бомб, что по расчетам военных было достаточно для разрушения около 100 советских городов и промышленных центров и вывода из строя от 30 до 40% всей экономической инфраструктуры СССР. Но по заключению американских стратегов, этого атомного арсенала было недостаточно, чтобы нанести Советскому Союзу в случае войны решительное поражение. Руководство США приняло решение об увеличении атомного арсенала до 1000 бомб к 1953 г.

Успешное испытание первой советской атомной бомбы, о котором в США стало известно только в середине сентября 1949 г., поставило американское правительство перед альтернативой. С одной стороны, можно было остановить гонку атомных вооружений и начать переговоры с СССР. С другой — можно было, напротив, форсировать создание нового сверхоружия — водородной бомбы. Международная обстановка благоприятствовала миролюбивому курсу. Берлинский кризис закончился в мае 1949 г. в пользу Запада. Сталин прекратил блокаду Западного Берлина в мае 1949 г., не добившись своих требований. Закончилась и гражданская война в Китае. Провозглашение 1 октября 1949 г. Китайской Народной Республики было стратегическим поражением США в Азии. Но конфликт все же закончился и война прекратилась. Нужны были новые инициативы по созданию стабильности, а не гонки вооружений.

В США были созданы несколько комитетов и комиссий для того, чтобы выработать новую стратегию. В результате этой работы стало преобладать мнение о том, что появление у СССР атомного оружия и победа коммунистов в Китае создают угрозу интересам США. 31 января 1950 г. Президент Трумен сделал публичное заявление о том, что он дал директиву Комиссии по атомной энергии «разрабатывать все виды атомного оружия, включая так называемую водородную бомбу или супербомбу» (Holloway D. Stalin and the Bomb. Yale Univ. Press. New Haven & London, 1994). На следующий день это решение Трумена комментировалось на первых страницах американских газет, причем в основном положительно.

Принимая это решение и, тем более, объявляя о нем публично, Трумен был уверен, что научная разработка в этой области происходит успешно. Решение Трумена означало, что вся работа будет направлена в сторону практической реализации, и что проект создания водородной бомбы получит необходимую финансовую и организационную поддержку.

Решение Трумена было триумфом и трагедией для Теллера. Без Теллера к этому времени не было бы даже и самой идеи супербомбы. Никто в ней просто не нуждался. Весь проект был продуктом мегаломании одного человека. Но его трагедия состояла в том, что не было доказательств самой возможности создания супербомбы. Через несколько месяцев после заявления Трумена расчеты на суперкомпьютере показали, что не только давление, но и температура в атомной бомбе не достигает того уровня, при котором может начаться цепная реакция синтеза в дейтерии. Для начала реакции годился только тритий, изотоп водорода с двумя нейтронами в ядре, что делало эти ядра менее устойчивыми. Но получение одного килограмма трития, по расчетам, сделанным в Лос-Аламосе, по затратам энергии и финансов было равноценно получению 70 килограммов плутония, то есть производству 10-12 обычных атомных бомб. При этом один килограмм трития еще не обеспечивал начала цепной.реакции в цилиндре с дейтерием.

По свидетельству историков американской ядерной программы, Эдвард Теллер был в отчаянии. По его инициативе была начата наиболее дорогая в истории США новая военная программа и в то же время все идеи, положенные в ее основу, оказались неверными. В течение 14 месяцев после заявления Трумена в лаборатории Лос-Аламоса и в некоторых других атомных центрах изучались альтернативные решения, но нужной идеи не было найдено. Единственным утешением для Теллера и его коллег было то, что если и Советский Союз пошел по тому же пути, на основании разведывательной информации о проектах, обсуждавшихся на семинаре в Лос-Аламосе в 1946 г. (Клаус Фукс, участник этого семинара был арестован в Англии в январе 1950 г.), то советские ученые также затратят огромные усилия впустую. В этом отношении Теллер, однако, ошибался. В СССР после заявления Трумена 31 января 1950 г. проекты по водородной бомбе также были переведены из стадии теоретического изучения возможностей в стадию практической реализации. Но все работы пошли не в направлении идей Теллера, так как проверявший их Зельдович прекратил работу по этой модели раньше, чем сам Теллер. Уже с конца 1949 г. все усилия советских физиков, занятых в программе водородной бомбы, были сосредоточены на реализации модели водородной бомбы Сахарова-Гинзбурга. Американцы хотели создать водородную бомбу в тысячу раз более мощную, чем обычная атомная. Модель водородной бомбы Сахарова-Гинзбурга имела некоторые ограничения. Расчеты показывали ее полную реальность. Процессы атомного распада плутония и атомного синтеза дейтерия происходили не в две стадии, а одновременно. Водородный компонент бомбы не мог увеличиваться свыше определенного лимита, что ограничивало мощность взрыва. Эта мощность могла быть лишь в 20-40 раз выше мощности обычной плутониевой бомбы и это было, конечно, разочарованием. Цена разрушительного потенциала этого варианта водородной бомбы не была ниже, чем у атомной бомбы улучшенной конструкции. Эта бомба после испытания не пошла поэтому в дальнейшую разработку и серийное производство. Но ее успешное испытание в августе 1953 г. имело все же огромный моральный и политический эффект.

Водородная бомба Сахарова

Эдвард Теллер, как теоретический первооткрыватель водородной бомбы, значительно переоценивал собственный научный потенциал. Он не был физиком широкого кругозора, с опытом работ в нескольких областях. Но он обладал талантом лоббирования политиков. Он был, кроме того, крайним реакционером и фанатичным антикоммунистом. Теллер дискредитировал себя среди американских физиков выступлениями и обвинениями против Роберта Оппенгеймера, бывшего руководителя Манхеттенского проекта, «отца» атомной бомбы, на особом «политическом» суде, на котором Оппенгеймер обвинялся в нелояльности. В результате суда, получившего мировую огласку, Оппенгеймер был лишен допуска к секретным работам. Оппенгеймер был противником создания водородной бомбы. Теллер сумел убедить американскую администрацию в том, что советские физики, если и смогут создать атомную бомбу, хотя и не скоро, то никогда не смогут создать водородную бомбу. Он был убежден, что физические принципы термоядерного оружия настолько сложны и математические вычисления, необходимые для создания рабочей конструкции, настолько грандиозны по объему, что их реализация возможна только в США. Доклады, которые поступали к Трумену от других экспертов и комиссий, также утверждали о крайне ограниченных возможностях Советского Союза в создании термоядерного оружия. Они не были столь скептичны в отношении способностей советских физиков, но были единодушны в заключениях об отсутствии в СССР индустриально-сырьевой базы, необходимой для создания атомной промышленности. По заключению американских экспертов главным фактором, ограничивающим возможности СССР, является отсутствие урана и урановой промышленности. Отмечалось и отсутствие хороших компьютеров.

Огромное самомнение Теллера не имело никаких реальных оснований. Очень многие советские физики, даже молодые, были намного выше его и по таланту и по общему научному кругозору. Игорь Тамм, наиболее крупный советский физик-теоретик, имел более широкий, чем Теллер, опыт исследований, захватывавший не только ядерную физику, но и термодинамику, квантовую механику, физическую оптику и другие.

Значительно превосходил Теллера по своему таланту и Лев Ландау. Молодой Яков Зельдович обладал более глубоким математическим умом и большим кругозором, чем Теллер. Именно поэтому он и без сверхкомпьютеров, раньше, чем сам Теллер, убедился в бесперспективности «классической» модели водородной бомбы. По свидетельству Сахарова, Тамм уже в 1948 г., когда его отдел был включен в разработку проблемы, относился к модели Теллера крайне скептически и ориентировал свою группу на попытки найти новые решения. Сахаров и Гинзбург очень быстро, к концу 1948 г. разработали новую идею водородной бомбы, которая сразу была признана полностью обоснованной и осуществимой. В этой модели, которая подробно никогда не раскрывалась, проблема давления была решена расположением дейтерия не в цилиндре, а послойно в самом плутониевом заряде (отсюда происходило и кодовое название «слойка» при обсуждении модели между физиками). Атомный взрыв обеспечивал и температуру и давление для начала термоядерной реакции. Вместо слишком дорогого и искусственно получаемого трития, Гинзбург предложил использовать легкий изотоп природного элемента лития. Литий, самый легкий из твердых элементов земной коры, вполне доступен. Даже при необходимости отделения лития-6 от других изотопов, производство лития-6 было в тысячи раз дешевле производства трития. Выделение лития-6, составляющего 7,4% в природном литии, намного проще, чем выделение дейтерия из природного водорода. Литий, кроме того, можно было использовать не в смеси, а в соединении с дейтерием — как дейтерид лития. Ядро лития-6, поглощая при атомном взрыве один нейтрон, распадается на ядро трития и ядро гелия-4. При этом выделяется больше энергии, чем при слиянии двух ядер дейтерия, но меньше, чем при слиянии ядер дейтерия и трития. Реакция идет по формуле:

6Li + n —> + 4He + 4,6 МэВ.

Образующийся при реакции тритий, в свою очередь, вступает в реакцию с дейтерием.

Недостаток этой модели состоял в том, что масса материала для термоядерного взрыва должна была быть пропорциональной массе входившего в заряд плутония. Легкий и тяжелый элементы располагались послойно. Размеры заряда нельзя поэтому было увеличивать только за счет дейтерия. Преимущество состояло в том, что размеры такой бомбы были небольшими и можно было проводить испытание именно бомбы, а не промежуточных более крупных систем. Этот проект был одобрен Спецкомитетом по атомной энергии уже в 1949 г. Одновременно было принято и решение о создании для группы Тамма специального отдела на том «объекте&кaquo; в Горьковской области, которым руководил Юлий Харитон. В то время, когда Тамм и Сахаров впервые прилетели на «объект&кaquo; летом 1949 г., здесь шли последние приготовления к испытанию первой советской атомной плутониевой бомбы. После успешного ее испытания 29 августа 1949 г. всем основным сотрудникам впервые за несколько лет предоставили отпуск. После возвращения главных членов Спецкомитета и Технического Совета из отпуска на особом Черноморском курорте, который тоже был в системе атомного управления (физики и в море плавали в сопровождении телохранителей), состоялись важные решения о судьбе водородной бомбы. «Объект»" КБ-11 предполагалось сильно расширить. Он получил новое название «Арзамас-1б». Именно здесь теперь предполагалось создавать и производить военные варианты атомных бомб. Здесь также планировалась и разработка двух вариантов водородной бомбы, сахаровского и модифицированного теллеровского. Зельдович уже работал на «объекте» больше двух лет. С 1950 г. сюда должна была переехать на постоянную работу и вся группа Тамма. Предстояло обширное новое строительство и превращение Арзамаса-16 в закрытый атомград. Для нового научного пополнения «объекта» стали проектировать удобные коттеджи. Молодым ученым предстояло работать здесь много лет. С атомных объектов никто не мог увольняться просто «по собственному желанию».

Арзамас-16

После двух командировок в Арзамас-16 в 1949 г. группе Тамма предстояло полностью перебазироваться туда в 1950 г. для проведения уже не только теоретических исследований, но и для осуществления конструктивных решении. Возникала потребность и в новых сложных производствах — постройке особого реактора для производства трития, а также завода по выделению легкого изотопа лития из природного лития. Технология производства дейтерия уже была разработана в ИФП под руководством Анатолия Александрова. Но для больших количеств дейтерия было необходимо строительство особого предприятия. Возникало множество других проблем, так как материалы, из которых создавалась конструкция водородной бомбы, отличались от тех, из которых монтировались атомные.

Решение об отправке группы Тамма в Арзамас-16 было оформлено как Постановление Совета Министров и подписано Сталиным. Но несмотря на столь авторитетную подпись, наиболее важный сотрудник группы, Виталий Гинзбург, заместитель Тамма по теоретическому отделу и один из соавторов всего проекта «слойки», не получил от органов безопасности разрешения на выезд в столь секретный «объект». Гинзбург был старше и опытнее Сахарова. В отличие от беспартийного Сахарова, Гинзбург был членом ВКП(б). Однако жена Гинзбурга, Нина, в это время находилась в политической ссылке. В 1945 г., когда она была студенткой Московского университета, ее арестовали вместе с группой студентов, по обвинению в «контрреволюционной деятельности». После 9 месяцев тюрьмы ее отправили в ссылку. Она смогла вернуться в Москву только в 1953 г., послесмерти Сталина. Поэтому Гинзбург был признан «неблагонадежным». Это избавило его от славы быть вместе с Сахаровым «отцом» первой советской водородной бомбы, но в общем пошло ему на пользу. Он продолжал работать в ФИАНе очень успешно. В 1956 г. он был избран Действительным членом АН СССР. Тамм и Сахаров, приезжая в Москву, продолжали советоваться с ним и иногда поручали ему некоторые расчеты. В настоящее время в возрасте 84 лет Гинзбург активно работает и недавно опубликовал две книги, одна из которых — его научная автобиография.

Сахаров и другие сотрудники Тамма прилетели в Арзамас-16 в марте 1950 г. Тамм прилетел в апреле с рюкзаком и лыжами, надеясь, очевидно, на прогулки по окрестным лесам. Однако во время первой такой прогулки, как вспоминает Сахаров, они еще не успели дойти до ближайшего леса, как «...за нашей спиной раздалось грозное:

— Стой, ни с места!

Мы обернулись и увидели группу солдат с очень недвусмысленно наведенными на нас автоматами... Нас отвели к зданию, около которого ждал грузовик, приказали сесть в кузов на дно, вытянув ноги. Напротив, на скамеечке, село четверо автоматчиков. Один из них сказал: при попытке бегства и если подберете ноги — стреляем без предупреждения» (Там же, с. 161). Столь строгая «режимность» Арзамаса-16 объяснялась тем, что большую часть всех строителей города составляли заключенные нескольких лагерей. Этот, уже ставший городом «объект», как пишет Сахаров в своих воспоминаниях, опубликованных в 1990 г. «...представлял собой некий симбиоз из сверхсовременного научно-исследовательского института, опытных заводов и большого лагеря... Руками заключенных строились заводы, испытательные площадки, дороги и жилые дома для сотрудников. Сами же они жили в бараках и ходили на работу в сопровождении овчарок... Ежедневно по утрам мимо наших окон с занавесочками проходили длинные серые колонны людей в ватниках, рядом шли овчарки».

Как Сахаров узнал вскоре после начала своей работы, заключенные, оказавшиеся в Арзамасе-16, даже те, кто был приговорен к небольшим срокам, практически не имели шансов на освобождение. «...У начальства была одна проблема — куда девать освободившихся, которые знают месторасположение объекта, что считалось великой тайной... Начальство разрешило свою проблему простым и безжалостным, совершенно беззаконным способом — освободившихся ссылали на вечное поселение в Магадан, где они, никому ничего не могли рассказать. Таких акций выселения было две или три, одна из них летом 1950 г.» (Там же, с. 180). (Такие же ссылки в Магаданскую область практиковались и в Челябинске-40). О выселении в Магаданскую область заключенных Сахаров узнал через три месяца после своего прибытия на «объект&кaquo; совершенно случайно. В это выселение попала расконвоированная заключенная — художница Ширяева, которую Сахаров часто встречал вместе с Зельдовичем. Ширяева, попавшая в лагерь по антисоветской статье, занималась росписью потолков и стен в домах у начальства и в клубе, и общительный Яков Зельдович быстро с ней подружился.

«...Однажды, уже летом, Зельдович разбудил меня среди ночи... Я.Б. был сильно взволнован. Он попросил у меня взаймы денег. К счастью, я только что получил зарплату и отдал ему все... Через несколько дней я узнал, что у Ширяевой кончился срок заключения, и ее вместе с другими в том же-положении вывезли с «объекта» "на вечное поселение" в Магадан... Через несколько месяцев Ширяева родила. Я.Б. рассказывал, что в доме, где она рожала, пол на несколько сантиметров был покрыт льдом». Родившаяся в Магадане девочка, Шура, дочка Зельдовича, выжила. Через 20 лет, в 1970 г., Сахаров встретил ее вместе с отцом в Киеве. Два главных теоретика, от творческого энтузиазма которых зависела в СССР судьба термоядерного оружия и связанная с этим внешняя политика страны, не могли летом 1950 г. решить, казалось бы, намного более простую задачу — спасти беременную женщину от полного беззакония и возможной гибели.

Хотя Зельдович, как и Теллер и даже раньше его, понял невозможность первого варианта «двухступенчатой» водородной бомбы, теоретическая работа над вариантами этой модели продолжалась. Задача состояла в том, чтобы найти такой механизм сжатия дейтерия и трития, или дейтерия и лития, который обеспечивал бы не сотни тысяч, а миллионы атмосфер. Возникла идея о том, что такое давление можно обеспечить сходящимися в одной точке мощными лазерными лучами. В США Теллеру подсказал нужную идею Станислав Улам, талантливый физик, эмигрировавший в США из Польши. Поэтому первая американская водородная бомба получила название модели «Улама-Теллера». Сверхдавление для трития и дейтерия в этой модели достигалось не взрывными волнами химических взрывчатых веществ, а своеобразной «имплозией» отраженной радиации атомного взрыва. Модель требовала большого количества трития и для его производства были построены новые реакторы. Подготовка к испытанию пока еще не бомбы, а специального устройства происходила в большой спешке. В Лос-Аламосе отменили ради этого выходной день в субботу (в СССР суббота тогда еще была обычным рабочим днем). Испытание было произведено 1 ноября 1952 г. на небольшом атолле в южной части Тихого океана. Испытание прошло успешно. Атолл был полностью разрушен и покрытый водой кратер от взрыва превысил милю в диаметре. Измерения показали, что сила взрыва равнялась 10 килотоннам ТНТ. Это превышало мощность атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму, в 1000 раз. Результаты этого взрыва, объявленные американским правительством, вызвали в остальном мире определенный шок и критику. Было очевидно, что столь фантастически мощная бомба не может быть использована против военных объектов. Она не могла быть орудием войны. Это было оружие геноцида и политического шантажа.

Более скромная по мощности водородная бомба Сахарова готовилась к испытанию без особой спешки. Сталин, получив доклад об испытании американской водородной бомбы в середине ноября, воспринял это как подтверждение своей уверенности в том, что США серьезно готовятся к войне с СССР. В ноябре 1952 г. победу на выборах на пост Президента США одержал Дуайт Эйзенхауер. Крайняя спешка Теллера и других создателей американской водородной бомбы провести испытания даже несовершенного устройства весом более 60 т за несколько дней до выборов была связана именно с тем, что уже очевидный уход Трумена из Белого дома создавал неуверенность. Эйзенхауер мог отменить испытание. Как компетентный генерал он мог усомниться в целесообразности столь мощного оружия.

В начале 1953 г. Сталину доложили, что в СССР работы по созданию водородной бомбы, в 20 раз более мощной, чем атомная, завершаются. Однако до испытания этой бомбы Сталин не дожил. Оно было произведено 12 августа 1953 г. По американской классификации это советское испытание обозначалось как «Джо-4», в честь «дяди Джо», как в США во время войны называли Сталина.

Эпилог

После успешного испытания первой советской водородной бомбы все главные участники проекта получили длительный отпуск для отдыха. После возвращения с юга на основе секретного решения Президиума Верховного Совета СССР почти все ключевые участники проекта получили щедрые награды. И.Е. Тамм, А.Д. Сахаров, А.А. Александров, Я.Б. Зельдович, Л.Д. Ландау и начальник Арзамаса-16, генерал П.М. Зернов были удостоены звания Героя Социалистического труда. Молодых ученых избирали и в Академию наук. Курчатов и Харитон получили звания Героя уже в третий раз. Одновременно с этим званием ученым выдавалась и особая повышенная Сталинскя премия, по 500 тыс. руб. каждому. Не забыли и о Виталии Гинзбурге, его наградили орденом Ленина.

После создания и испытания первой советской атомной бомбы в 1949 г. звание Героя Социалистического труда получили и многие работники органов безопасности и начальники лагерей, прикрепленных к атомным стройкам. В 1953 г., в связи с арестом Берии, им меньше повезло. Генерал-лейтенант Павел Мешик, заместитель Берии, отвечавший за обеспечение режима охраны и секретности всех объектов атомной науки и промышленности и один из организаторов депортации «на вечное поселение» в Магадан, был арестован и расстрелян вместе с шефом. Депортирован-ные «спецпоселенцы» начали возвращаться в центральные области уже после 1955 г. Только из Магаданской области вернулось более 20 тысяч человек. Но им все же не разрешили селиться в больших городах и близко к границам. После испытания сахаровской «слойки», усилия Сахарова, Зельдовича и многих других были объединены для создания более мощной двухступенчатой водородной бомбы, сходной с той, которую испытывали американцы. Эта задача была очень быстро решена. Испытание этой бомбы производилось только через два года, 22 ноября 1955 г. Но это не значит, что ее нельзя было взорвать раньше. Просто было решено готовить сразу бомбу, а не «устройство». Ее испытывали, сбрасывая с самолета, а не на земле. Для этого нужна была очень большая модификация атомного полигона в Семипалатинской области и выселение десятков тысяч жителей из прилегающих к полигону районов. Поэтому для испытаний последующих водородных бомб ещё большей мощности был оборудован новый арктический полигон на Новой Земле.
 

Источник: Жорес А. Медведев («Энергия», 2000, N 10, 11)

Ответить

Фотография shutoff shutoff 28.02 2011

Уважаемая Alisa, а причём здесь Сталин?
Ж.Медведев известный человек с довольно тёмной идеологией, но статья посвящена, с м.т.з., анализу возможностей современного человека и приземлённых мотивов его деятельности. Как в своё время сказала Анна Ахматова об источниках своих произведений: "... если-б знали Вы из какого сора ...", так и эта статья об этих источниках. Печально... Такие умы. Прилично выглядят в ней Капица и Гинсбург, но личное впечатление от личностей Ландау, Харитона, Зельдовича и пр. участников как-то не даёт довериться мнению автора статьи. Что-то не так. Это, наверное, из-за неясности условий допуска самого Ж.Медведева, как и его брата - Роя, к этим материалам и контактам. Марксисты-сталинисты они, всё-таки... Служили верно и после краха.
Ответить

Фотография Alisa Alisa 01.03 2011

Уважаемая Alisa, а причём здесь Сталин?

Это авторское название статьи :)
Ответить

Фотография Alisa Alisa 13.01 2015

Во время Второй мировой войны советские шпионы в Великобритании и в Соединенных Штатах завербовали несколько ученых, которые участвовали в создании атомной бомбы. И эти люди левых взглядов боролись за мир во всем мире тем, что помогали СССР создать бомбу, что могло уравновесить силы и сделать невозможными дальнейшие конфликты.

В 1942-1949 гг. советские агенты послали из Англии и США в Москву более 300 сообщений об атомном оружии, которое разрабатывалось в рамках проекта «Манхэттен», в первую очередь в лабораториях в Лос-Аламос, на заводах в Ок-Ридже и Ганфорде, а также в университете Чикаго и в некоторых лабораториях в Канаде.

Несмотря на это, много советских шпионов остались не разоблаченными. «ФБР вычислило „половину или менее половины“ моей сети», — говорил полковник КГБ Анатолий Яцков в 1992 года Майклу Доббсу из Washington Post. Яцков, как вице-консул Якровлев — «Алексей», руководил в Нью-Йорке большим количеством агентов.

По словам Митрохина, в марте 1941 года советская агентская сеть располагала в США 221 членами, из которых 41 был техническим специалистом. Васильев оценил их численность в более чем 500 человек: большая часть коммунисты, а остальные левых взглядов.

Полковник КГБ Алекандр Феклистов утверждал, что в 1944 году в советском торговом представительстве Амторг и при торговой комиссии (обе организации обеспечивали поставки оружия и материалов в СССР в рамках закона о займе и аренде) работало около 2500 человек. Большая часть из них была прямо или косвенно привлечена к работе либо на НКВД, либо на ГРУ.

Васильев подтвердил и уточнил значение этих агентов для советских ученых, а также назвал несколько новых имен. Благодаря его информации теперь кажется, что сеть научно-технического шпионажа, которую, по большей части, создал и которой руководил Розенберг, нам известна полностью.

Еще одним, до сих пор неизвестным, источником был «Эрик» — Энгельберт Брода, физик из Австрии. Он входил в группу француза Ганса Гальбана, которая исследовала тяжелую воду и занималась созданием реакторов в Великобритании, а затем в Канаде. В 1947 году он вернулся в Австрию и стал профессором физической химии в университете Вены.

В Ок-Ридже работал Альфред Дин Слэк, инженер-химик, советский агент, который в 30-е годы завербовал несколько новых агентов. Информацию он передавал через Голда, получая за каждое сообщение 200 долларов. Но когда зимой 1944 года фирма Holston в Кингспорте (Теннесси) предложила ему место, он прервал все контакты, не сказав причины.

Голд выдал и его имя следователям ФБР. Однако информация, которую тот передавал Голду в 1940-1944 гг., не имела никакого отношения к атомной бомбе. Тем не менее его уличили в другой шпионской деятельности, поэтому в сентябре 1950 суд приговорил его к 15 годам заключения.

Васильев напомнил и о нескольких «атомных» агентах, которых американской и британской контрразведке удалось найти и уличить. И все же в самих Соединенных Штатах осталось более 175 не идентифицированных агентов, потому что ФБР так и не удалось выяснить, кто скрывается за их оперативными именами.

«Новые мысли» Курчатова

В феврале 1943 года советская разведка усилила свою резидентуру в Нью-Йорке: главой ее научной части там стал Леонид Квасников — «Антон». Его основной задачей было руководство всеми работами по проникновению в секреты проекта «Манхэттен». Контакты с атомными агентами и их связными, такими как Коэны, поддерживал Семенов, «Близнец», и представитель резидента Анатолий Яковлев-Яцков, «Джонни», который также отвечал за шпионаж в этой области.

Точно так же и слежение за работой специалистов, которые участвовали в британской атомной программе, должно было сосредоточиться в одних руках. Эту задачу поставили перед представителем резидента в Лондоне Владимиром Барковским, «Джерри».

Секретные британские и американские документы, которые передавала разведка, Курчатов читал очень внимательно. В марте 1943 года он получил две связки важных документов.

Полученные данные уникальны, заявил Курчатов 7 марта Берии. «Прочитав этот материал, я узнал, что его приобретение имеет для нашего народа и науки чрезвычайное и неоценимое значение. С одной стороны он подтверждает серьезность и интенсивность научного изучения урана, которое ведется в Великобритании, а с другой стороны, позволяет найти подсказки для наших собственных научных исследований, так как мы сможем „перескочить“ через много трудных этапов работы над этой проблемой, научиться новым научным и техническим процессам, создать в советской физике три новые области исследований и узнать, каковы возможности использования не только урана 235, но и урана 238».

В разборе полученной американской документации Курчатов отметил: «В материалах есть краткие замечания о возможностях использовать в урановом котле не только уран 235, но и уран 238. Кроме того, становится понятно, что продукты горения ядерного топлива в урановом котле можно использовать вместо урана 235 как материал для бомбы. Учитывая эти заметки, я внимательно прочитал последнее исследование американцев о трансурановых элементах... и принял решение о новом направлении работ над проблемой урана...

Перспективы этого направления чрезвычайно интересны. Пока в нашей стране работы по трансурановым элементам не велись. Учитывая это, я обращаюсь к Вам с просьбой, чтобы органам разведки поручили выяснить, что в Америке уже сделано в данном направлении. Нужно узнать следующее...

... о том, что я написал это письмо, никто не знает. Мнение, о котором я тут пишу, известно лишь профессору Кикоину и профессору Алиханову.

Особо секретно. Номер P-37 СС. 8 апреля 1943.

Уточнение: термин «урановый котел» сначала использовался вместо сегодня общепринятого термина «ядерный реактор».

«О том, что разведка передает ценную информацию по атомной проблематике, никто из советских ученых не знал, и Курчатов всех удивлял, когда высказывал все новые и новые идеи, — писал Чиков. — Когда он начал без каких-либо экспериментальных работ создавать заводы в Челябинске и Красноярске, все только разводили руками. Курчатов был уверен в том, что все делает верно, поэтому он стремился как можно быстрее сократить разрыв между работами в СССР и исследованиями, которые уже давно проводились во Франции, Англии, Германии и США».

Сначала советским физикам не удавалось экспериментально подтвердить расчеты американских коллег: они были слишком сложными. Но Курчатов, который не мог выдать другим источник своих формул, неуклонно настаивал на своем: «Вы должны это подтвердить!» Некоторые его коллеги думали, что где-то за Уралом работает большая группа специалистов, которые являются авторами этих данных — иначе все это объяснить они не могли.

Зато полковники и генералы Берии рассуждали иначе: либо ученые саботируют работу, либо наши агенты столкнулись с капиталистической контрразведкой.

В это время из США пришло новое сообщение. В апреле 1943 года в консульство в Нью-Йорке пришла неизвестная женщина и принесла особо секретные документы о планах по производству атомной бомбы. Через месяц она пришла снова — на этот раз с объяснениями того, как использовать плутоний. Свое имя она отказывалась назвать. В итоге русские идентифицировали ее с помощью членов Общества друзей СССР и дали ей оперативное имя Оливия. Женщина рассказала, что ее отправляет ее зять, который работает в фирме Du Pont. Вскоре после этого удалось связаться с этим ученым: ему дали оперативное имя Мар. Почему он решился на эту шпионскую карьеру? Для руководящего офицера у него был готов идеологический ответ: «Я хочу помешать криминальным попыткам американской армии утаить производство этого супероружия от вас!»

В течение 1943 года Мар передал информацию о строительстве атомных реакторов, их охлаждающей системе, о производстве плутония из облученного урана и о защите от радиации. Впоследствии он уже не вышел на связь.

По-коммунистически думающие добровольцы

В начале 1943 года Бруно Понтекорво написал советскому посольству в Оттаве, предложив сотрудничество. Письмо случайно попало в руки резидента НКВД, по-видимому Виталия Павлова, который работал там под прикрытием второго советника. Сначала он не ответил. А что если письмо отправил какой-нибудь провокатор? Затем от Понтекорво пришло второе письмо, где было несколько секретных документов и расчетов. Резидент не смог оценить их важность, поэтому отправил их в Москву. К его огромному удивлению, центр приказал ему немедленно начать сотрудничество с автором письма.

Понтекорво происходил из семьи еврейского предпринимателя из знаменитого итальянского города Пиза. Он родился 22 августа 1913 года и был третьим или четвертым ребенком Массимо и Марии Понтекорво. Отец управлял текстильной фабрикой и до прихода Муссолини и его фашистов, которые заявляли об антиеврейской программе, к власти дела его шли хорошо. В Риме Бруно работал с профессорами Энрике Ферми и Энрике Амальди. В 1935 году все трое завершили исследование по искусственной радиоактивности, получаемой бомбардировкой нейтронами, которое было опубликовано в материалах Королевского общества в Лондоне. Уже в Риме им начал интересоваться советский разведчик Григорий Чейфитс, а затем, по всей видимости, и резидент в Мексике Лев Василевский.

В начале войны Понтекорво бежал вместе с женой Марианной и маленьким сыном в США. Он без труда нашел работу. В одной фирме он исследовал физическими методами осадок в минеральных маслах. В 1943 года Ферми пригласил его участвовать в научных исследованиях. Его привлекли к работе с атомным реактором на тяжелой воде в Чолк-Ривер в Канаде.

Офицеры КГБ, которые были знакомы с делом, якобы «ценили вклад Понтекорво как атомного шпиона так же высоко, как и Фукса», как пишет Гордиевский. Ведь Понтекорво передал информацию о реакторе Ферми в Чикаго. Однако некоторые западные специалисты полагают, что знания Понтекорво об англо-американских исследованиях были ограничены. Да, он мог знать подробности о реакторе на тяжелой воде в Чок-Ривер, а также об атомных реакторах в США и в Англии и исследованиях в Харвелле, но все они имели лишь небольшое значение для разработки атомных бомб.

В 1942 году профессор Ганс фон Гальбан пригласил присоединиться к группе ученых, которые изучали в британском Кембридже немецкий метод использования тяжелой воды для работы реактора, Аллана Нанна Мэя. Этот 31-летний физик, участвовавший в создании радара, а затем в исследовании элементарных частиц, с радостью принял приглашение. Когда полиция проверяла его, от ее внимания, вероятно, ушло, что в прошлом десятилетии он был активным членом коммунистической партии — иначе он не получил бы разрешения на эту работу.

Но это было известно в ГРУ в Москве, поэтому к нему послали Яна Черняка. Нелегал Черняк, Джек, родившийся в румынской Буковине 6 апреля 1909 года в семье венгерки и чешского еврея, окончил техническое училище в Праге и в Берлине. Он работал на советскую разведку с странах Центральной и Западной Европы девять лет. в начале 1942 года он получил приказ переехать из Испании в Великобританию и найти Нанна Мэя.

Нанн Мэй происходил из семьи сталевара. Он родился 2 мая 1911 года в Бирмингеме, был талантливым студентом, поэтому его хотели видеть во всех физических лабораториях. Однако в Кембридже он увлекся левыми взглядами. В 1936 году, будучи членом группы британских ученых, он посетил Советский Союз, где, в частности, побывал в Ленинградском физико-техническом институте и побеседовал там с академиком Абраамом Иоффе.

В начале ферваля 1942 года Джек позвонил, назвавшись вымышленным именем Нанну Мэю: «У меня для вас письмо от одного вашего старого приятеля». Британец пригласил к себе незнакомца, и тот передал ему письмо из России. «Опасно было везти его через всю Европу», — отметил он.

Вскоре они договорились. Нанн Мэй переживал, что Черчилль запретил передавать информацию о разработках атомной бомбы Советскому Союзу. При этом работы в Германии идут быстрыми темпами, и «мы боимся, чтобы они нас не опередили». Он полагал, что коллеги в Советском Союзе могут быть быстрее. И даже если бы они первыми сделали бомбу, это было бы гарантией того, что Европе не будет угрожать атомное оружие.

После такого вступления Нанна Мэя было легко привлечь к сотрудничеству. Джек встречался со своим новым агентом Алеком регулярно. От него он получил 130 страниц документации, где суммировались исследования группы Гальбана. В наиболее важных документах описывалось оборудование для расщепления изотопов урана, основные конструкционные характеристики атомного реактора и метод производства плутония.

В январе 1943 года группа, в которой работал Нанн Мэй, переехала в канадский Монреаль — подальше он линии фронта. Центр приказал военному атташе в Оттаве полковнику Николаю Заботину, Гранту, «немедленно наладить связь с Нанном Мэем».

Но как это сделать, когда встречу с ним никто не обговорил — ему лишь дали опознавательный ориентир? Резидентура придумала масштабную операцию, участники которой должны были помочь лейтенанту Павлу Ангелу избавиться от «хвоста». Все получилось. Ангел уехал на поезде в Монреаль. В телефонном справочнике он нашел номер ученого и позвонил ему.

«Ваш друг из Европы попросил меня передать вам эту пачку сигарет», — сказал визитер Нанну Мэю с надеждой, что Алек поймет намек. После они пожали руки и договорились о дальнейшей связи.

Охранять секреты проекта «Манхэттен» канадцам помогали агенты ФБР, поэтому участвующим в проекте ученым было нелегко уйти от наблюдения. Несмотря на это, Алек передавал сообщения о добыче урана вблизи Большого медвежьего озера, о строительство атомных заводов в Клинтоне в Британской Колумбии и в Чок-Ривере недалеко Петававы в Онтарио.

Вскоре после испытания атомной бомбы 28 июня центр потребовал от Заботина получить у Нанна Мэя новую информацию о работах с ураном. Грант в сообщении в Москву 9 августа 1945 года цитировал Алека. Секретное испытание атомной бомбы прошло в Нью-Мексико, бомба сброшенная на Хиросиму была из урана 235, которого ежегодно в Клинтоне производится 400 грамм. «Запланирована публикация результатов научных исследований в этом направлении, но без технических подробностей. Американцы уже опубликовали об этом книгу». Далее резидент писал: «Алек передал нам платину с 162 микрограммами урана 233 в форме оксида на тонкой пластине».

Он также передал Ангелу образец урана 235. Эти образцы были настолько важными, что военный атташе отправил их со своим ассистентом подполковником Петром Мотиновым в Москву на корабле. Из Владивостока этот курьер вылетел в Москву, а у самолета его ожидал сам начальник ГРУ Ф. Кузнецов. Он отнес драгоценную ампулу в автомобиль, в котором сидел Берия. Впоследствии Мотинов, который и не подозревал, сколь опасен уран, жаловался: «От ампулы с ураном у меня до сих пор болезненная язва, и несколько раз в год мне приходится чистить всю кровь».

В конце 1944 года появился новый агент. 20-летний студент Сэвиль Савой Сакс разыскал в Нью-Йорке журналиста Сергея Курнакова, который писал для коммунистического издания Daily Worker. Он попал прямо в точку. Курнаков, Бек, был офицером НКВД. Молодой человек сказал русскому: «У меня есть друг, который работает в Лос-Аламос над атомной бомбой и хочет с вами сотрудничать. Его зовут Тед Холл. Я принес вам от него документ из исследований. Это были стратегические данные, полученные при первых лабораторных испытаниях: сколько урана представляет собой так называемую критическую массу, то есть сколько его нужно, чтобы бомба взорвалась».

Русских смущала молодость их нового информатора, поэтому достоверность его сообщений должны были проверить специалисты в Москве. И надежность обоих молодых людей, которые были членами Лиги молодых коммунистов, также проверил, как всегда, Юлиус Розенберг, Либерал. В итоге Сакса приняли в качестве курьера под именем Старый, а Холлу дали имя Молодой.

Теодор Холл был из семьи кожевенника. Он родился 20 октября 1925 года в Нью-Йорке. Его отец Барнетт Хольтцберг, еврей, эмигрировал из царской России в начале века. Его сын поступил в Гарвардский университет в возрасте 16 лет. Именно в Гарварде он познакомился с Саксом, который был на год его старшим студентом и иделистом-марксистом. Под его влиянием он поверил, что бомбой должен обладать и Советский Союз: таким образом после войны будет достигнуто равновесие сил, которое обеспечит мир. Джон Роадс, который сотрудничал с ним в лаборатории Лос-аламос, характеризовал его как очень наивного и идеалистического юношу. Но он был столь талантливым студентом, что в январе 1944 года Оппенгеймер предложил ему место в Лос-Аламос: «Вы нужны мне в команде, которая работает над исследованиями имплозии плутона».

По словам русского журналиста Николая Долгополова, «информация, которую передал Холл, позволила Советскому Союзу пропустить долгий и мучительный этап американского экспериментального производства и быстро перейти к производству атомной бомбы на заводах».

Весной 1945 года резидентура приняла решение, что вместо Сакса с Холлом будет работать Леонтина Коэн, Лесли. Сакс не придерживался принципов конспирации, а кроме того, имел привычку во время прогулок по улицам говорить сам с собой обо всем на свете.

В марте 1945 года информацию о подготовке британской бомбы начала передавать Мелинда Норвуд, Хола. Десять лет назад ее, тогда еще мисс Сирнис, советской разведке рекомендовало руководство коммунистической партии. Потом она вышла замуж за учителя Норвуда, который был коммунистом. Однако Бертон, Соня, ее руководящий офицер, потребовала от нее ничего не говорить супругу. Норвуд работала в Ассоциации по изучению нецветных металлов в Лондоне, где получила доступ к секретным документам. Когда британское правительство приняло решение создать собственное атомное оружие, то конструкторы заказывали в Ассоциации специальные материалы. И это были важные новости.

Нелегал Дельмар на атомном заводе

Нелегал Дмитрий Дельмар был единственным профессиональным разведчиком, который внедрился непосредственно в атомный проект чужой страны — так утверждает Владимир Лота в книге «ГРУ и атомная бомба». Дельмар работал на заводе по обогащению урана. В Соединенных Штатах он жил в 1940-1949 гг.

Он родился в семье американского рабочего в Су-Сити, штат Айова, 24 декабря 1913 года как Джордж Коваль. Другие подробности в мае 2009 года опубликовал на основании архивов ФБР Михаел Волш в журнале Smithsonian Magazine.

Его родителями были белорусы из Минска, которые эмигрировали в США в 1910 году. У них было еще два сына — старший и младший. Джордж учился на электротехника в университете штата Айова. Через 2,5 года, когда случился экономический кризис, вся семья переехала в Чикаго. Его отец был секретарем коммунистического Общества по еврейской колонизации Советского Союза.

Джордж не смог найти работу, и в 1932 году вся семья переехала в Советский Союз. Они хотели вернуться в Минск, но органы отправили их во Владивосток, где создавалась Еврейская автономная область. Они жили в Биробиджане, работали в колхозе Икор. Джордж делал замки, а когда хорошо освоил русский язык, осенью 1934 года ему предложили учиться в Институте химической инженерии им. Менделеева в Москве. Там он познакомился со студенткой Людмилой, на которой женился. Вуз он окончил в 1939 году.

По словам Волша, неясно, когда ГРУ предложило ему сотрудничать. У него были все предпосылки для идеального разведчика: он отлично говорил по-английски, был знаком с американскими реалиями и был инженером. Позднее он написал своему американскому приятелю Арнольду Крамишу о том, что его формально записали в Красную армию, но униформу он так и не надел.

В октябре 1940 года на небольшом танкере он приплыл в Сан-Франциско, а затем вылетел в Нью-Йорк, где стал заместителем резидента ГРУ. У него были поддельные документы на другое имя и даже диплом об окончании двух технических курсов в американских университетах. И только в случае, если бы он попал в переплет, ему надо было воспользоваться своим настоящим именем. Задача? Американцы разрабатывали химическое оружие и продвинулись дальше, чем немцы и мы — получи у них информацию!

В начале 1943 года его призвали в армию. Но московский штаб не хотел потерять своего человека в армии. Поэтому ему приказали как-нибудь ловко уйти от призыва. Но этого у него не получилось. Помог диплом о техническом образовании. В декабре 1942 года его отправили в университет Нью-Йорка изучать электротехнику. Он был на 10 лет старше своих однокурсников, но все равно был лучшим. В середине 1944 года Коваля, Крамиша и десяток других перевели из Нью-Йорка в специальный инженерный отдел, который стал частью проекта «Манхеттен».

В августе 1944 года Дельмара отправили на атомный завод в Ок-Ридже в Теннеси. По словам Лота, еще до отъезда он успел встретиться со своим курирующим офицером и договориться о связи. Будучи медицинским работником, он имел свободный доступ ко всем помещениям. Через полгода работы он получил возможность выезжать из города в отпуск. Этот шанс он использовал для встреч с курьером, которому рассказывал о работе завода, методах производства плутония и полония в реакторах. Особенно важной была информация о роли полония в производстве бомбы. Об этом Фукс, который работал в Лос-Аламос, не знал. Для Москвы это были уникальные сообщения.

В июле 1945 года сержант Коваль, как человек, пользующийся максимальным доверием, получил доступ в особо секретную лабораторию К в Дейтоне в Огайо. Вместе с повышением он получил большее представление о местных исследованиях. Он продолжил работать в медицине. В Дейтоне работали известные ученые. Через год он ушел с военной службы, но начальство хотело оставить его в лаборатории как гражданское лицо. Его курирующий офицер Клауд рекомендовал ему принять это предложение. Но Дельмар отказался, чувствуя в этом большой риск. «Сейчас все, кто работает в секретных исследованиях, будут очень тщательно проверяться — я бы эту проверку уже не прошел!»

Однако в США он остался. Охоты на шпионов, которая развернулась, он не боялся: он не был ни с кем связан — только с руководящим органом. Он вернулся в Бронкс в свой институт, который и окончил в феврале 1948 года с отличием.

Своим друзьям он рассказал, что хочет отправиться за границу — в Польшу или Израиль. В октябре 1948 года он уехал во Францию, а затем как-то добрался до Москвы. После возвращения, летом, он демобилизовался и вернулся в Институт химической инженерии им. Менделеева. Дипломом из Нью-Йорка он не мог воспользоваться. Министерство высших учебных заведений не захотело там ему лучшее место, чем место лаборанта.

Пытаясь узнать причины, он выяснил, что он подозрителен: 10 лет он служил в армии и остался рядовым! Тогда он написал начальнику ГРУ, который замолвил за него слово перед министром. В сентябре 1952 года он окончил аспирантуру и стал кандидатом технических наук. Он мог остаться в институте, преподавать и учить. В 1956 году он стал доцентом.

Атомная группа «С»

В начале лета 1943 года Квасников добился серьезного изменения — писал Чиков. Несколько оперативников смогло заниматься исключительно атомным и промышленным шпионажем, который в документах НКВД значился как XY. Это были Александр Семенович Феклисов, Калистрат, и Анатолий Антонович Яцков, Джонни, а также Семен Маркович Семенов, «Близнец». При этом Семенов должен был переехать из Нью-Йорка в Оттаву, а на его место готовили Квасникова. Решение об этой специализации было очень важным, так как эти люди могли самостоятельно изучать данную проблематику, и им не нужно было заниматься политическими вопросами, как прежде. Кроме того, центр стремился очистить свои сети от мало продуктивных агентов, повысив тем самым эффективность своих офицеров. Ведь, например, Семенов курировал 20 шпионов, и это было выше сил одного человека.

Советы получили четыре новых разведчика, которые сосредоточились на проекте «Манхеттен». Они скрывались под именами Стенли (это был источник ГРУ в Лондоне), Фогель, Корделл и Перри. Но последних двоих американцы при расшифровке депеши в рамках проекта «Венона» так и не нашли. Для работы этой четверки нашлись еще четыре курьера. Тем самым снизился риск разоблачения этих источников.

Агент Перри должен был попытаться склонить к сотрудничеству Ферми, а агент Эрнст — Оппенгеймера. Но для этого было уже слишком поздно. Оба ученые работали в Лос-Аламос под неусыпным контролем служб безопасности, так что никто чужой не мог к ним приблизиться. В мае 1943 года Москве об этом сообщила резидентура из Нью-Йорка.

Только в марте 1945 года резидентура ГРУ в Оттаве привлекал группу агентов, трое из которых работали над созданием радаров, новой взрывчатки и над усовершенствованием радиосвязи. Кроме того, они, разумеется, имели, пусть и ограниченное, представление об исследованиях по ядерной физике. Но через три-четыре года их арестовали и осудили.

Несмотря на это, результаты двухлетнего шпионажа в Лос-Аламос были выдающимися. 28 февраля 1945 года начальник разведки НКВД генерал Павел Михайлович Фитин передал Берии результаты операции «Энормоз». Там были подробности конструкции первой атомной бомбы, которую летом американцы хотели испытать. «Информация, которую Фукс передал Голду в середине февраля на Восточном побережье, поступила слишком поздно, чтобы войти в этот окончательный доклад», — написали Митрохин и Эндрю. «Доклад для Берии почти точно основывался, в первую очередь, на шпионаже Теодора Холла и сержанта-техника Давида Грингласса. Нет сомнений в том, что материалы Холла, которые доставил в резидентуру в Нью-Йорке его друг Сэвиль Сакс, были намного важнее. Вероятно, именно Холл первым сообщил об имплозивном методе в действии атомной бомбы, хотя намного более подробное описание имплозии от Фукса поступило Курчатову 6 апреля».

«В Соединенных Штатах мы получили информацию о том, как производится бомба, а в Британии — из чего она производится, — заявил, по словам Митрохина, начальник отдела научно-технического шпионажа в лондонской резидентуре Барковский. — Эти два сообщения охватывали всю проблему».

Также академик Абраам Иоффе из Ленинградского физико-технического института хвалился: «Всегда получается, что эти данные совершенно точные и по большей части также полные... Мы не столкнулись ни с одним фальшивым донесением».

В конце июля в Кремль пришло сообщение от шпионов из США о том, что 16 июля там был осуществлен первый опытный взрыв. Сталин в это время как раз вел переговоры в Потсдаме с американским президентом и британским премьером.

Когда 24 июля Гарри Трумэн намекнул Сталину на то, что его ученые опробовали новую супербомбу, советский вождь повел себя так, как будто не услышал этого. Однако в тот же вечер он отправил телеграмму в Москву Берии, где приказывал: «Вы должны ускорить работы над нашей бомбой!»

После возвращения домой диктатор позвал Курчатова. Его рассердило, что американцы СССР опередили, и он пообещал, что, невзирая на плачевное состояние страны, ученые получат все, что потребуют. В начале августа, на следующий день после бомбардировки Хиросимы, кремлевский вождь пригласил к себе Курчатова и четырех других ученых опять: «Вы должны изготовить атомную бомбу в кратчайшие сроки любой ценой!»

Чтобы ускорить работы по созданию бомбы, 20 августа 1945 года Государственный комитет обороны (Ставка) создал свой Особы комитет под председательством Берии как верховного надзирателя. Защиту и сохранение секретности этого проекта поручили Абраму Завенягину из НКВД, который сам изучал ядерную физику, поэтому имел общее представление об этих исследованиях и его нуждах. Сотни институтов, предприятий и закрытых городов получили ничего не говорящие рабочие названия и аббревиатуры — слово «атомный» не использовалось. В качестве адреса они имели лишь номера почтовых ящиков. Термин «ящик» в итоге вошел в русский лексикон как обозначение секретного предприятия. По всей стране начали создавать совершенно новые «ящики» — институты и предприятия, которые до сей поры не существовали.

В штабе НКВД Берия создал особую группу «С», специализировавшуюся на атомном шпионаже. Его начальником он назначил своего любимчика — полковника Павла Судоплатова. Во время войны Судоплатов управлял партизанскими операциями на оккупированных территориях, а теперь ему нечем было заняться — так говорил впоследствии Барковский, который в 1945 году вернулся из Лондона домой, потому что его выдал один из агентов. Группа С обобщала все материалы по атомным исследованиям, включая те, которые получали агенты ГРУ.

До этого сводку по атомным исследованиям была исключительно у Курчатова, который должен был делать лишь заметки. «Теперь же к ней допускался второй круг — материалы переводили, анализировали и с ними могли ознакомиться уже помощники Курчатова, — писал Барковский. — И это было совершенно правильно». В качестве специального консультанта туда пригласили молодого физика-ядерщика профессора Якова Терлецкого, который читал все донесения и определял, кто должен с ними ознакомиться.

Группа «С» также должна была искать и привлекать к сотрудничеству ученых в Европе: физиков, электротехников, инженеров. А затем либо приглашать их с визитом с Советский Союз, где их коллеги по профессии все из них «вытрясали», или встречаться с ними в их родных странах. Но Европа была уничтожена — не говоря уже о науке. Немецких физиков и химиков, работавших по атомной проблематике, перехватили американцы и англичане. Так что это была нелепая задача.

В августе 1946 года американцы опубликовали книгу о разработке атомной бомбы Atomic Energy for Military Purposes («Атомная энергия для военных целей»), известная как отчёт Смита — по имени ее главного автора. Однако вместе с корректными описаниями туда включили массу дезинформации, намеренные ошибки, которые должны были запутать СССР. Однако это не удалось — Москва получала качественную информацию нелегально. Несмотря на это, там нашлась масса полезных данных, поэтому русские перевели этот документ и отпечатали для своих специалистов тиражом 30 тыс. экземпляров.

В конце лета из США и Великобритании домой в Копенгаген вернулся всемирно известный физик-теоретик Нильс Бор. Отчет Смита он прокомментировал так, что привлек внимание Судоплатова. Полковнику, которому необходимо было представлять доказательства какой-то деятельности, пришло в голову: а что если Бору известны какие-то секреты, которые он мог бы выдать? Нужно послать к нему какого-нибудь ученого, чтобы тот его расспросил.

Выбор пал на Терлецкого. В Копенгаген вместе с ним отправился заместитель начальника группы «С» полковник Лев Василевский и переводчик Арутюнов. Русские посетили датского теоретика два раза. Но он разочаровал своих гостей. С самого начала он заявил: «Когда я был в Америке, я не участвовал в решении конструкционных проблем, поэтому я не могу вам об этом ничего сказать». Тем не менее на более 20 подготовленных вопросов он ответил, но поверхностно — советским ученым его ответы ничем не помогли. Больше всего он говорил о своей давней идее — о международном контроле над производством атомного оружия. После прочтения списка его ответов Курчатов написал, что одно важное замечание касается эффективности использования урана в бомбе, но это должны анализировать теоретики. 28 ноября Берия доложил Сталину, что миссия Терлецкого провалилась.

«Од Бора, Оппенгеймера и других мастодонтов ни Курчатов, ни разведка никакой помощи не дождались», — подчеркнул Барковский.

С конца 40-х некоторые консерваторы называли Роберта Оппенгеймера, руководителя проекта «Манхеттен», советским шпионом. При этом, например, в 1953 году директор Совместного комитета по атомной энергии Конгресса Вильям Бордер писал директору ФБР Дж. Эдгару Гуверу, что, судя по всем секретным сообщениям, которые у него есть в распоряжении, Оппенгеймер не может быть агентом. Прошло еще 10 лет, прежде чем президент Джон Кеннеди его реабилитировал.

В конце 30-х Оппенгеймер посещал в Калифорнии собрания левых интеллектуалов, которые могли посчитать собраниями коммунистической партии. Его супруга была сначала убежденной коммунисткой. Но Георг Плачек, теоретик, который происходил из немецкой еврейской семьи, жившей в Брно, так убедительно рассказывал супругам о преступных методах коммунистов, что в скором времени их отрезвило.

Но генерал НКВД Павел Судоплатов, который в начале 90-х надиктовал книгу воспоминаний американским журналистам, утверждал совершенно противоположное: «Все эти ученые работали на нас!» Судоплатову было нужно, чтобы его книга хорошо продавалась на Западе, поэтому он намеренно лгал. По словам Васильева и других людей, имевших доступ к архиву советской разведки, это неправда. Но 26 июля 1994 года представитель СВР (Служба внешней разведки Российской Федерации), преемницы Первого главного управления КГБ, генерал Юрий Кобаладзе заявил, что заявления Судоплатова — ложь.

Кстати, советским ученым хватило данных, которые им передавали существовавшие шпионы в США и Великобритании. По оценке Васильева, в архиве КГБ находится более 10 тыс. страниц научных исследований и технической документации.

Карел Пацнер inosmi.ru

 

Ответить

Фотография SiriusEye SiriusEye 13.01 2015

Судоплатов, кстати, очень неприятно удивил, в своём интервью крайне негативно отозвавшись о деятельности Сталина во время войны. Я долго не мог понять, с чем это связано.

Ответить

Фотография Ярослав Стебко Ярослав Стебко 14.01 2015

Судоплатов, кстати, очень неприятно удивил, в своём интервью крайне негативно отозвавшись о деятельности Сталина во время войны. Я долго не мог понять, с чем это связано.

Меня тоже, трудно сказать, на что был обижен, если самого едва не угробили хрущёвские подельники.

Ответить

Фотография FIN FIN 19.01 2015

в чем смысл этой простыни?

Ответить

Фотография FIN FIN 20.01 2015

не подумайте, что я наезжаю. Просто обычно к капипасте прилагается авторское мнение и уже от него идут прения по теме.


Сообщение отредактировал FIN: 20.01.2015 - 21:22 PM
Ответить

Фотография Alisa Alisa 23.01 2015

Я, обычно, к копипасте авторское мнение не прилагаю.

Ответить

Фотография ddd ddd 11.04 2015

Наследие Победы: атомная бомба

KMO_085447_07117_2_t218_214126.jpg

Фото: Николай Мошков/ ТАСС

Как создавалось самое мощное послевоенное оружие

Победа над Германией не только доказала военное превосходство СССР над сильнейшим противником, но и открыла для страны новые возможности. С окончанием войны Советский Союз вплотную подошел к созданию атомного оружия, стратегической авиации и ракет различных классов для армии и флота — того, что обеспечило стране мирное существование на многие годы вперед.

Начало. Разведка

Работы по ядерной физике в 1930-е годы велись во всех ведущих странах Европы, США, СССР и Японии. Но именно начавшаяся война заставила государства озаботиться созданием атомного оружия: вполне могло случиться и так, что одно его наличие у одной из сторон решило бы исход Второй мировой в ее пользу. Работы разворачивались стремительными темпами.
 

Уже в 1941 году советская разведка (как военная, так и по линии НКВД/НКГБ/МГБ) начала регулярно получать информацию об атомных разработках в Великобритании и США. Там была создана сеть легальных и нелегальных резидентур со своими агентами и источниками. В сентябре 1941 года резидент НКГБ в Лондоне Анатолий Горский получил подробный отчет британского Уранового комитета премьер-министру Уинстону Черчиллю, где описывались конструкция атомной бомбы, принципы инициирования ядерного взрыва, расчеты критической массы урана-235 и диффузионный метод его получения.

С рефератом по этому докладу председатель Государственного комитета обороны (ГКО) Иосиф Сталин был ознакомлен в середине 1942 года. К тому моменту сведения о бомбе, поступавшие из большого количества источников, игнорировать было уже невозможно, и руководство СССР принимает решение о создании собственной бомбы.

28 сентября 1942 года (в тяжелейший и критический момент войны: германская армия наступала на Сталинград) ГКО издает распоряжение N2352сс "Об организации работ по урану", предписывающее "организовать при Академии наук специальную лабораторию атомного ядра". В ноябре физик Игорь Курчатов (которому еще только предстоит возглавить эту Лабораторию N2 в апреле 1943-го) подает первому заместителю председателя Совнаркома Вячеславу Молотову записку с тщательным анализом разведматериалов 1941 года. Он делает вывод о "значительном отставании советской науки от Англии и Америки" и ставит свои задачи перед разведкой, для которой работа по ядерной тематике станет приоритетной на целое десятилетие.

 

KMO_096855_03887_1_t218_174905.jpg
17 сентября 1943 года США начали реализацию программы, получившей название «Проект Манхетен».
Для руководства секретной лабораторий был приглашен физик Роберт Оппенгеймер

В 1941-1945 годах разведка НКВД/НКГБ добыла порядка 10 тыс. листов документации по всем аспектам атомной проблемы. С таким объемом информации ученые не всегда справлялись. Начальник разведки НКГБ Павел Фитин был вынужден не раз жаловаться своему наркому Всеволоду Меркулову на курчатовскую Лабораторию N2, считая "неудовлетворительными <...> темпы реализации в ней опыта работ английских и американских ученых". "За 1944 год нами было передано 117 наименований работ, из которых на 86 работ до сих пор не получено никакого заключения, несмотря на неоднократные запросы с нашей стороны",— негодовал Фитин в очередном рапорте начальнику в марте 1945 года.

Операции советской разведки по добыче атомных секретов США тех лет (проект "Энормоз") давно вошли в мировую историю спецслужб как пример первой стратегической разведывательной программы, но в СССР до самого его распада о ней предпочитали не упоминать. Только в 1990-е, когда многие материалы стали доступными, роль разведки в создании советской бомбы публично признал и ее главный конструктор академик Юлий Харитон, с оговоркой, что "открывшаяся правда нисколько не умаляет значения сделанного нашими первопроходцами (учеными и инженерами.— "Ъ")".

KMO_111307_04973_1_t218_184340.jpg

 

В рамках манхэттенского проекта было создано три атомные бомбы: плутониевая «Штучка», урановый «Малыш» и плутониевый «Толстяк» (на фото). 

Немцы и их проекты

Сведения о германской урановой программе также поступали разведке, но не напрямую — например, о немецких работах по бомбе была неплохо осведомлена та же Великобритания. Игорь Курчатов был ознакомлен с досье по Германии в 1944 году. Немцы планировали установить свой атомный заряд на ракету V-2. Однако их ученые и конструкторы зашли в тупик, из которого так и не смогли выбраться вплоть до полного разгрома Третьего рейха. В свою очередь, как страна-победитель СССР не преминул воспользоваться законными атомными трофеями. В 1945-1946 годах из Советской зоны оккупации Германии были вывезены: лаборатория Siemens-Schuckert (во главе с нобелевским лауреатом Густавом Герцем), Физический институт (во главе с Манфредом фон Арденне), физическое и физико-химическое отделения Института кайзера Вильгельма (во главе с профессором Петером Тиссеном), физическая лаборатория Министерства почт, исследовательский институт компании Auer (во главе с доктором Николаусом Рилем), установка для получения тяжелой воды завода Ammoniakwerke, оборудование химического и химико-металлургического заводов в Грюнау и Ораниенбурге. Доставленное в Союз оборудование получили Лаборатория N2, НИИ-9 (по проблемам химических урановых технологий), завод N12 по получению металлического урана под Ногинском (Электросталь), а также новые институты "А" (под началом фон Арденне) и "Г" (под руководством Герца), созданные в Сухуми специально под немецких специалистов-атомщиков.

К концу 1946 года в СССР их работало уже 257 (в том числе 64 ученых и 48 инженеров, а также лаборанты, мастера и рабочие). 122 из них были приглашены в Советский Союз на добровольной основе, а остальные — отобраны из лагерей военнопленных. Помимо институтов "А" (106 человек) и "Г" (96), занимавшихся проблемой разделения изотопов урана, их трудоустроили в специальную лабораторию "В" под руководством профессора Рудольфа Позе в Обнинске, НИИ-9, Московский институт азота и на завод N12.

 

Непосредственного участия в проектировании советской атомной бомбы они, конечно, не принимали. И хотя сомневаться в их посильном вкладе в атомный проект СССР в целом не приходится, большинство из них не вписали ярко своих имен в его историю. Впрочем, были исключения. Так, Николаус Риль, быстро внедривший в 1945-1946 годах на заводе N12 технологию получения чистого урана, после успешного испытания первой советской бомбы в 1949 году был удостоен вместе с 32 другими ее создателями звания Героя Социалистического Труда. Еще один пример — Макс Штеенбек и Геронт Циппе, работавшие в институте "А" и на ленинградском Кировском заводе над созданием газовых центрифуг для обогащения урана. Их разработки (хотя в дальнейшем в серию пошли другие, отечественные конструкции центрифуг) оказали большое влияние на развитие в СССР технологии, в которой Россия до сих пор остается мировым лидером. В 1950-е годы все немецкие специалисты получили возможность вернуться в Германию.

Уран из Европы

KMO_128025_02072_1_t218_202447.jpg

В 1945 году Юлий Харитон (на фото) вошел в специальный комитет по использованию атомной энергии, занимавшейся изучением ядерного оружия.

 

К началу атомного проекта Советский Союз обладал небольшим количеством разведанных (но при этом бедных) урановых месторождений в Средней Азии. В этих условиях в 1943 году советское правительство даже обращалось с просьбой о поставках к американским союзникам и получило от них 320 кг оксида урана. С обогащенным ураном дело оказалось сложнее: несмотря на то что США выдали лицензию на продажу СССР 10 кг, советская закупочная комиссия не смогла найти такого его количества "на рынке". Американские источники подтверждают поставки Москве только двух фунтов (900 г) металла.

Только в 1945-м геологами был аврально начат поиск урана по всей территории СССР, но было поздно: результатами этой геологоразведки можно было воспользоваться лишь через годы. Между тем опытный реактор Ф-1 для пуска в 1946 году требовал 45 т чистого урана, а промышленный реактор "А" на комбинате N817 к 1948 году — порядка 150 т. Общая потребность в уране для исследований по всем направлениям атомного проекта в августе 1945 года составляла 230 т. Такого количества в Советском Союзе тогда просто не было. Ситуацию с поставками спасли страны Восточной Европы (см. график), освобожденные СССР и оказавшиеся в зоне советского влияния. Первой была Болгария, где в начале 1945 года для разработки Буковского месторождения было создано советско-болгарское горное общество под эгидой НКВД. Но уже вскоре лидерами по поставкам стали Германия (150 т в 1947 году), в которой было создано предприятие с оригинальной формой собственности "Советское государственное акционерное общество цветной металлургии "Висмут"", и Чехословакия (49 т). К добыче подключились также Польша и Румыния.

В 1950 году поставки урана из Восточной Европы почти в четыре раза превосходили мощности советских рудников. Так на самой начальной стадии работ над бомбой был найден выход из безвыходной, казалось бы, ситуации. Сырьевой проблемы для советских атомщиков больше не существовало.

Ресурсы и финансы

KOG_083406_00002_1_t222_121115.jpg
Разработкой водородной бомбы в СССР занималась группа ученых с конца 40-х годов. Первую называли «слойкой Сахарова» (РДС-6с) в честь одного из ее «отцов» — Андрея Сахарова, ставшего позднее лауреатом Нобелевской премии мира

 

В 1945 году, после испытания бомбы в США, советская атомная программа была резко ускорена. При ГКО для руководства всеми работами "по использованию внутренней энергии урана" был создан Специальный комитет. Руководителем проекта был назначен Лаврентий Берия, а сам проект получил отдельную и совершенно секретную систему финансирования по статье госбюджета "Специальные расходы ГКО". Спецкомитет был наделен собственным правом определять "размер потребных <...> денежных ассигнований, рабочей силы и материально-технических ресурсов".

Зачастую, как это было со строительством объектов КБ-11 (конструкторское бюро, созданное на базе Лаборатории N2 специально для проектирования бомбы) в Сарове, работы разрешалось начинать "без утвержденных проектов и смет", а оплату работ — по фактическим затратам. "Все финансирование, снабжение КБ-11 и реализация фондов для него осуществляется <...> по заявкам тов. Зернова (начальник КБ Павел Зернов.— "Ъ")",— говорилось в постановлении правительства. К сожалению, рассекреченные на сегодня документы не позволяют получить полное представление о финансировании, например, того же КБ-11. Но финансирование атомного проекта в целом и отдельных его подпрограмм было колоссальным (см. таблицу).

Например, запрашиваемые в 1946 году средства на строительство объектов по производству тяжелой воды (используется в реакторах как замедлитель нейтронов) и обеспечение ее годовой потребности в 20 т (исходя из максимальной оценочной стоимости в 26,5 млн руб. за тонну) превышали в денежном выражении объем всего танкового производства в СССР в том же году (4019 танков).

Среднегодовой объем капитальных вложений в предприятия атомной отрасли СССР и зарубежные уранодобывающие предприятия в 1945-1953 годах (порядка 3,6 млрд руб.) совсем немного уступал аналогичному совокупному показателю по всем отраслям оборонной промышленности (шесть министерств), запросы которых нещадно сокращались.

Так, в 1947 году Минхимпром запрашивал у Госплана 2,7 млрд руб. на реконструкцию пороховых и военно-химических заводов, но заявку сократили на 900 млн, а вместо шести новых заводов разрешили строить три. Тогда же планы Минсельхозмаша по строительству 12 новых заводов по производству взрывателей для боеприпасов были урезаны до двух заводов. В том же году министр вооружения Дмитрий Устинов при утверждении плана строительно-монтажных работ по своему ведомству пытался получить на них 300 млн руб., но Госплан оставил ему только 224 млн. В 1948 году правительство постановило "сократить <...> расходы на опытные и научно-исследовательские работы по авиапромышленности на 800 млн--1 млрд руб." (что означало закрытие 15 КБ и двух НИИ).

Победа над Германией позволяла экономить на армии и обычных военных заказах. С мая 1945-го к концу 1948 года вооруженные силы были сокращены с 11,365 млн до 2,874 млн человек. В 1946 году по сравнению с 1945-м военные расходы госбюджета (без учета секретных статей типа самого атомного проекта) были урезаны со 128,7 млрд руб. до 73,7 млрд, а закупки военной продукции — с 50,5 млрд до 14,5 млрд. Однако восстановление разрушенной войной страны тоже требовало огромных средств. На этом фоне ассигнования на атомный проект выглядят беспрецедентными. Для сравнения: в США общая стоимость работ по бомбе на конец 1945 года составила $1,89 млрд (при тогдашнем официальном советском валютном курсе в 5,30 руб./$).

Успех
KMO_111307_08063_1_t222_094409.jpg

Первая советская атомная бомба РДС-1 (реактивный двигатель специальный) во многом была похожа на «Толстяка». 29 августа 1949 года на полигоне в Семипалатинске прошло ее первое успешное испытание. Мощность бомбы составляла 22 килотонны
Руководство СССР планировало получить атомную бомбу в 1947 году (см. рисунок), затем — в 1948-м. Не получилось: сначала не хватало урана, затем проблемой стало отсутствие плутония. Построенный для его наработки реактор "А" на комбинате N817 после пуска пережил ряд аварий. Первая продукция пошла только в феврале 1949 года. Больше проблем на пути атомного проекта не было. Через полгода — 29 августа — первая советская атомная бомба РДС-1 была испытана на полигоне N2. Это был несомненный успех. В числе прочих наград научный руководитель проекта Курчатов и главный конструктор Харитон получили премии по 1 млн руб. Вероятно, Сталин решил, что в стране социализма, где миллионеров быть не должно по определению, стать ими все-таки могут только такие люди — ученые-ядерщики.

До конца 1949 года удалось собрать еще две бомбы. В том же году в США разработали план Offtackle, предусматривающий применение по 104 городам СССР 292 атомных бомб, такое их количество Америка имела уже в 1950-м. СССР пока отставал. Все советские бомбы (пока еще не сотни, а десятки) собирались в КБ-11 и хранились на его же территории в специальном подземном складе под охраной войск МГБ. В 1951-м там же в Сарове ввели в строй первый серийный завод N551 "производительностью 20 изделий в год при работе в одну смену". За 1952 год США выпустили 644 бомбы, СССР — 40.

До достижения ядерного паритета оставалось каких-то 20 лет.

_2015d060-06-01.jpg

 

 

Характеристики первых атомных бомб 1945-1952 годов

01.jpg

 

 

Порядок некоторых расходов в рамках атомного проекта СССР (млн руб.)

02.jpg

Владимир Саввин, Коммерсант

 

Ответить