Меню сайта

[Sterh]

Несколько слов о термине "Золотая Орда". Выдержка из статьи. Может кого заинтересует.

 

Как известно, впервые термин фигурирует в историко-публицистическом сочинении «Казанская история» (КИ), составленном во второй половине XVI в., известном в большом количестве списков (более 200), большинство из которых датируется XVII-м веком (Словарь, 1986, с.450-453). Практически единственные биографические сведения об авторе записаны им самим: автор пробыл в плену у казанского хана Сафа-Гирея не менее 20 лет, «и взят мя царь с любовию к себе служити, во двор свои, постави мя пред лицем своим стояти» (ПСРЛ, Т.19, стб.3; БЛДР, Т.10, с.255). Помимо вхождения в состав казанской элиты и выполнения соответствующих обязанностей, автор проводил большое количество времени в беседах с ханом, а также с «премудрейшими и честнейшими Казанцами» (ПСРЛ, Т.19, стб.3), от которых, прежде всего, получил информацию, составившую первые главы КИ. Помимо устных рассказов, также было использовано и большое количество письменных источников – русских летописей, среди Г.И. Моисеева отмечает «Летописец начала царства царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии», Никоновский свод, Московский свод 1479 года, Новгородскую IV летопись и др. (Моисеева, с.284).

Известия КИ подвергнуты критике со стороны исследователей. Особенно это касается фактов штурма Казани 1552 г., однако, по мнению А.В. Аксанова, составитель КИ и не пытался точно передать события вокруг взятия Казани, пользуясь при описании различными аллегориями (Аксанов, 2016, с.245). Этот публицистический характер произведения необходимо также учитывать при изучении при анализе золотоордынской части произведения.

Информация, содержащая в себе краткую историю Золотой Орды, содержится в первых шести главах КИ. В них же нашло отражение и частое наименование джучидского государства. Наиболее часто встречающийся термин (10 упоминаний) – «Золотая Орда» (ПСРЛ, Т.19, стб. 5-8, 13, 19, 20, 32; БЛДР, т.10, с.257, 259, 261, 269, 277, 295). Присутствуют и такие термины как «Большая Орда», «Большая Золотая Орда», «Великая Орда», «Великая Золотая Орда» (ПСРЛ, Т.19, стб. 7, 8, 14, 15, 20; БЛДР, Т.10, с.259, 261, 271, 277).

По нашему мнению, автор КИ  в своем повествовании не выделял какой-то конкретный термин, а зачастую связывал терминологию с тем или иным династом. К примеру, «Зелед-Султан» (Джалал ад-Дин, старший сын Токтамыша – прим) назван «ханом Великой Орды», в то время как «Улу-Ахмет» (Улуг-Мухаммед – прим.), «изгнанный великим Едыгеем, старым заяицким князем» - ханом «Большой Золотой Орды», причем в следующем абзаце он уже ассоциируется с «Большой Ордой» (БЛДР, т.10, с.271).

При описании золотоордынской истории автором КИ допущена большая сбивчивость хронологии. Так, поход князя Юрия Дмитриевича, осуществленного по мысли автора КИ в 1395-м году, привел к разорению Казани, Болгар, Жукотина, Кременчуга и Золотой Орды, причем действовал князь «по совету крымского царя Азигирея» (Хаджи-Гирей – прим.) (БЛДР, Т.10, с.269), в реальности жившего в середине – второй половине XV в. Подобная неточность фактов и сбивчивость хронологии могут свидетельствовать о либо слабых исторических знаниях казанской элиты середины XVI в., либо неизвестных нам редакторских правках автора КИ. Небезынтересно отметить, что время составления КИ совпадает со временем создания «Чингиз-наме» (более полная версия которого – «Кара таварих» - прим.) Утемишем-Хаджи при дворе шибанидских ханов. В сочинении также имеет место смешивание исторических фактов с легендарными известиями, причем источник этой информации основан преимущественно на устных свидетельствах[1].

Безусловно, стоит отметить и наличие элементов фольклорно-эпического характера. Вот что сообщает автор КИ, описывая явно легендарное основание Казани: «И вскоре новая Орда, земля плодородная и изобильная, и можно сказать, медом и молоком кипящая, была отдана во владение и наследство поганым. Этим царем Саином и была впервые основана Казань, и стали называть ее юрт Саинов. И любил его царь, и часто сам жил в нем, приходя из стольного своего града Сарая. И оставил после себя в новом юрте царя от колена своего и при нем своих князей» (БЛДР, Т.10, с.269). Стоит отметить, что схожие эпические мотивы в своем повествовании содержит эпос «Идегей»:

«В стародавние времена,

Там, где была нугаев страна,

А предком Нугая был Татар

Там, где стольный Сарай стоял.

Там, где вольный Идиль бежал

Там, где город Булгар блистал,

Там, где текла Яика вода,

Там, где была Золотая Орда

Там, где жили кыпчак и булгар

Ханствовал над страною татар

Хан по имени Токтамыш» (Идегей, 1990, с.5)

В.М. Жирмунский отмечает, что становление эпоса происходит в среде ногаев в течение XV в, распространяясь затем в XVI и XVII вв. на широкие области от Крыма до Сибири и Казахстана (Жирмунский, 1974, с.377). Не исключено, что различные варианты сказания об Идегее,  а также фольклорные версии как истории Золотой Орды, так и ее терминологии получили широкое распространение в указанное время, на что указывает появление в среде источников устной исторической традиции, в составе которой распространены вышеуказанные сюжеты[2]. В исследовательской литературе фиксируются первые записи ногайского фольклора в 30-е гг. XIX века; при этом он получил распространение у казахов, крымских татар, тюркских народов Сибири и др. (Эдиге, 2016, с.383

[1] Изучение особенностей истории Золотой Орды, а также сопоставление ее со схожими сведениями в сочинении Утемиша-Хаджи должно являться предметом отдельного исследования.

[2] В историографии существует мнение, что упомянутые орды в эпосе «Идегей» обозначают не государство в целом, а ставку-резиденцию золотоордынского хана (Сабитов, Кушкумбаев, с.35-37). Однако исследователи почему-то игнорируют сообщения КИ, а также сибирских летописей, где термин «Золотая Орда» и производные от него  демонстрируют нам фольклоризированное наименование некогда существовавшего государства. Подобные эпические элементы содержит и эпос «Идегей», где упомянутая терминология представляется по существу полисемантической, т.е. несущей в себе конкретные символические конструкции, связанные с событийным упоминанием термина. Этой же особенностью отличается в целом русское летописание, где такие термины как «Великая Орда», «Синяя Орда», «Заяицкая Орда», первоначально включались в отдельные летописные повести, составляемые по результатам очередного важного события (например, нашествие Тимура в 1395-м году, или Куликовская битва 1380 г.). Лишь затем повести зачастую в более полной версии входили в общерусские летописные своды (такие как Никоновская летопись).

[Sterh]

Сейчас склоняюсь к мысли, что действительно более или менее реально существовавшие название Золотой Орды - "Воложское царство". Если такие эпитеты как Золотая Орда, Великая Орда, Большая Золотая Орда и др. часто фигурируют именно в степном фольклоре, то Воложское царство часто встречается в составе летописных повестей, включаемых в общерусские своды. Например, Повесть о нашествии Тохтамыша. 

Не совсем понятно, почему именно Золота Орда стала официальным наименованием Улуса Джучи. Этот термин наравне фигурирует в "Казанской истории" наравне с другими, и нет смысла его выделять. Тогда уж логичней было бы государство называть Великая Орда, ибо и этот эпитет присутствует в беллетристике, например, в Повесть о сражении Тохтамыша с Темир-Кутлуем, полностью вошедшей в состав Никоновской летописи. 

[Стефан]

§ 1. Первые правители Улуса Джучи

 

Роман Почекаев

 

Бату: его политика и роль в истории Золотой Орды и Монгольской империи.

 

Формально основателем Улуса Джучи являлся старший сын Чингиз-хана, по имени которого это государство и получило свое официальное название. Тем не менее, фактическим создателем Золотой Орды, безусловно, являлся Бату – сын и наследник Джучи. Именно в его правление джучидское государство приобрело более-менее оформленные границы, широкую автономию, были закреплены отношения Джучидов с правителями Монгольской империи и других улусов Чингизидов.

 

Бату не был старшим сыном Джучи, и формально право на трон после смерти отца имел его старший брат Орду. Согласно распространенной историографической традиции, Орду, любивший младшего брата, добровольно отказался от своего права на трон Улуса Джучи в пользу Бату. Однако есть основания полагать, что его могли вынудить к этому родственники из Каракорума, в частности – Борте, старшая супруга Чингиз-хана: хотя и Орду, и Бату являлись ее внуками по линии Джучи (ее старшего сына), Бату был еще и сыном ее племянницы Уки-хатун, т.е. по крови был ей ближе, чем Орду, и мог в большей степени находиться под ее влиянием [см. подробнее: 31, с. 51–52].

 

Возглавив Улус Джучи, Бату волей-неволей оказался вовлечен в придворные интриги, в результате которых произошел передел владений Чингизидов по сравнению с теми границами, которые были установлены Чингиз-ханом в первой половине 1220-х гг. У молодого правителя Улуса Джучи (при вступлении на трон ему было всего 18 лет) хватило ума не противодействовать намерениям его дядей отторгнуть часть изначальных владений Джучи в свою пользу. В результате ему удалось наладить отношения с Угэдэем, ставшим новым монгольским ханом. Вместе с ним Бату в начале 1230-х гг. принял участие в военных действиях против империи Цзинь. Утверждения некоторых исследователей о том, что Бату в начале 1230-х гг. воевал в Волжской Булгарии и Западном Дешт-и Кипчаке, не находят подтверждения в источниках [1, с. 98]. Своим участием в борьбе с чжурчженями Бату, по-видимому, еще больше расположил к себе венценосного дядю, с которым и в дальнейшем сохранял хорошие, можно даже сказать, неформальные отношения: так, например, в одном из своих посланий, направленных Угэдэю во время Великого западного похода, он позволяет себе весьма непосредственное обращение к Угэдэю «дядя-хаган» [17, с. 194]. Покровительство хана имело для Бату важные последствия.

 

Во-первых, сразу после покорения Цзинь он получил несколько областей на вновь завоеванных китайских территориях – денежные поступления с этих областей шли в пользу Бату и его потомков вплоть до середины XIV в. [13, с. 172]. Во-вторых, именно хорошие отношения с Угэдэем позволили Бату добиться его согласия на то, что все завоеванные владения на западе отойдут именно к Улусу Джучи и, соответственно, стать во главе похода, направленного на захват этих земель. Впрочем, некоторые сведения источников дают основания утверждать, что верховное командование в Великом западном походе Бату делил с выдающимся полководцем Субедей-багатуром, причем в {225} ряде случаев именно решение последнего являлось окончательным, даже если шло вразрез с мнением Бату и других Чингизидов [см., напр.: 13, с. 233]. Однако среди царевичей-военачальников старшим был именно наследник Джучи, что порой приводило к конфликтам его с другими Чингизидами, в частности с Гуюком, старшим сыном Угэдэя, который искренне не мог понять, почему он, сын монгольского хана, должен подчиняться правителю отдаленного улуса, да еще и более молодому по возрасту (Бату был моложе Гуюка на 3–4 года). В самом деле, в имперской (да и семейной) иерархии ранг Бату в 1230-е – начале 1240-х гг. был не так уж велик: выше его стояли два дяди, Чагатай и Угэдэй, кроме того, был еще и старший брат Орду, противоречивый статус которого по отношению к Бату мы уже охарактеризовали выше.

 

Тем не менее, благодаря поддержке Угэдэя, Бату сумел, в конечном счете, утвердить свое главенство на завершающим этапе Великого западного похода. В связи с этим включение практически всех завоеванных на западе территорий в состав Улуса Джучи являлось вполне оправданным. И если в качестве полководца Бату не сумел проявить себя достаточно ярко (по сравнению не только с Субедеем, но даже и с другими Чингизидами – Мунке, Байдаром, собственным братом Шибаном и т.д.), то политиком и администратором он оказался весьма успешным.

 

В течение 1242–1256 гг. он стоял во главе Улуса Джучи и, не ведя никаких серьезных войн, сумел создать систему управления покоренными землями, наладить взаимоотношения с вассальными правителями Руси, Кавказа, Малой Азии, активно занимался развитием торговых связей внутри Улуса Джучи и с другими государствами, восстанавливал разрушенные и строил новые города [11, с. 95–96, 129–130]. Тем самым он заложил основы будущего могущества Золотой Орды и в значительной степени обеспечил возможности борьбы за самостоятельность ее последующих правителей.

 

Однако, как бы Бату не был заинтересован в развитии собственного улуса и повышении его благосостояния, он не мог устраниться от общеимперской политики – даже если бы и желал этого. Как уже упоминалось выше, после смерти Чагатая и Угэдэя именно он стал ака – старейшиной рода Чингизидов и, в качестве такового, весьма влиятельной политической фигурой, мнение которого по важнейшим политическим вопросам дальнейшего развития Монгольской империи имело решающее значение.

 

Неопределенность правил престолонаследия в Монгольской империи (а также и в отдельных улусах Монгольской империи, в т.ч. и в Золотой Орде, как мы убедимся ниже) привела к тому, что после смерти Угэдэя началось четырехлетнее междуцарствие (1242–1246), во время которого различные политические кланы боролись за то, чтобы возвести на трон своего ставленника. В историографии распространено мнение, что переходный период затянулся по вине Туракины – вдовы Угэдэя, которая стремилась возвести на трон своего старшего сына Гуюка. Однако это мнение ошибочно, причем по двум причинам. Во-первых, она не так уж стремилась передать трон Гуюку, поскольку положение регентши ее вполне устраивало. Во-вторых, не имевшая ни талантов правительницы, ни серьезной политической поддержки, Туракина вряд ли сумела бы целых четыре года править империей, если бы не молчаливая поддержка со стороны Бату. Нам неизвестно, велись ли между регентшей и правителем Улуса Джучи какие-то формальные переговоры, но фактически они совершили своеобразный «раздел сфер влияния». Бату старался не вмешиваться в дела в Каракоруме, неоднократно под разными предлогами откладывая свой приезд и тем самым заставляя постоянно переносить проведение курултая, на котором должен был быть избран новый монгольский хан. Туракина же, со своей стороны, совершенно не интересовалась делами западного улуса, предоставляя полную свободу действий Бату как в самой Золотой Орде, так и по отношению к вассальным государствам [см. подробнее: 31, с. 221]. {226}

 

Идиллия была нарушена в 1246 г., когда все же состоялся курултай, избравший новым монгольским ханом Гуюка. Бату и на этот раз попытался затянуть его созыв, но, видя неизбежность проведения, отправил на него несколько своих братьев, дав указание проголосовать за того, за кого выскажется большинство [33, с. 118]. Поддержка им избрания Гуюка, по-видимому, на какое-то время заставила последнего забыть о вражде, начавшейся во время Великого западного похода. Весьма показательно, что когда Гуюк велел провести суд над Тэмугэ-отчигином – младшим братом Чингиз-хана, попытавшимся захватить престол во время междуцарствия, – во главе суда были поставлены Орду – старший брат Бату и Мунке – сын Тулуя, считавшийся близким другом золотоордынского правителя [47, с. 255]. Однако вместе с тем, новый хан тут же попытался восстановить контроль над Улусом Джучи, столь легкомысленно упущенный его матерью-регентшей. Начал он с того, что в каждом из государств, вассальных Золотой Орде, назначил двух правителей, один из которых был сторонником Бату, другой же не пользовался его поддержкой. Это решение серьезно подорвало позиции правителя Улуса Джучи на Кавказе и в Малой Азии, ослабило его контроль и над русскими землями. Вскоре наместники Бату были вытеснены и из тех владений в Иране, которые были переданы ему еще Угэдэем [см. подробнее: 31, с. 226–227].

 

Какие-либо другие действия против Бату Гуюк предпринять не успел. Во-первых, Бату, будучи расчетливым политиком, не давал хану никаких формальных поводов для недовольства и тем более карательных санкций. Во-вторых, у Гуюка было немало проблем и внутри империи, так что тратить все время и силы на конфликты с Бату у него не было возможности. Тем не менее, в 1248 г. хан, разгневанный постоянными отговорками Бату прибыть к нему лично, выступил во главе крупных вооруженных сил ему навстречу. Хотя формально он объяснял свои действия желанием встретиться с правителем Улуса Джучи на нейтральной территории, ни у кого не было сомнений в том, что Гуюк намеревался начать боевые действия против своего двоюродного брата. Недалеко от Самарканда хан неожиданно скончался при невыясненных обстоятельствах [33, с. 121]. И хотя даже современники обвиняли Бату в его отравлении, можно обоснованно утверждать, что Гуюк своими действиями восстановил против себя практически все политические силы в империи, так что его гибель была выгодна не только правителю Золотой Орды, но и многим другим.

 

Тем не менее, именно Бату получил наибольшую выгоду от смерти монгольского хана. И, как и в период предыдущего междуцарствия, старался всячески затянуть проведение курултая по избранию его преемника, одобрив в качестве регентши совершенно неспособную к управлению Огул-Гаймиш – вдову Гуюка, которая по своим способностям уступала даже Туракине, также не блиставшей дарованиями [33, с. 122; 47, с. 263]. Полагаем, выбор столь странной кандидатуры должен был подчеркнуть незаинтересованность Бату в имперских делах, тем более, что вскоре он отказался от предложения самому стать монгольским ханом, заявив, что ему вполне достаточно власти в собственных обширных владениях.

 

Однако подобная позиция Бату, несомненно, была неискренней. Он прекрасно понимал, что от того, кто станет следующим ханом Монгольской империи, будет зависеть и статус Золотой Орды, а потому не собирался пускать на самотек процесс избрания нового монарха. После трех лет переговоров и негласных обсуждений (1248–1251) Бату определился с кандидатурой и предложил в качестве нового хана Мунке – старшего сына Тулуя. Мунке считался другом Бату, кроме того, его мать, Сорхактани-бэки, и во время регентства Туракины, и в правление Гуюка являлась главным союзником Бату. Поэтому в 1251 г. состоялся курултай, ведущую роль в котором сыграли два брата Бату – Берке и Тукай-Тимур (по другим сведениям – Берке и Сартак, сын Бату), которые {227} явились на мероприятие во главе 20 000 воинов и буквально навязали участникам волю золотоордынского правителя.

 

После избрания Мунке влияние Бату в Монгольской империи достигло апогея. Он не только сохранил статус главы рода Чингизидов и соправителя хана в качестве правителя западного крыла Монгольской империи, но и, по некоторым сведениям, даже сам приобрел ханский титул. В «Истории завоевателя мира» Джувейни он фигурирует под таинственным титулом «каан-ака», т.е. буквально «старший хан». В исторических сочинениях кавказских современников он также упоминается с титулом «ханский отец» (используется византийский эквивалент «василеопатор») [16, с. 181; 47, с. 561; 52, с. 274, n. 1]. Это позволяет говорить, что Мунке фактически признал старшинство Бату не только в семейной, но и имперской иерархии. В источниках упоминается, что, начиная со времени избрания Мунке, вассальные правители стали приезжать на утверждение именно к Бату, а не в Каракорум, что он выдавал вассалам и купцам свои ярлыки – это также заставляет предположить у него наличие ханского титула, поскольку правом издания ярлыков обладали только ханы как верховные правители [16, с. 218; 47, с. 267]. Мунке, вскоре после своего избрания столкнувшийся с заговором сторонников рода Угэдэя, начал репрессии против свои политических противников, позволив и Бату самостоятельно расправиться с рядом представителей рода Чагатая и Эльджигитая (племянника Чингиз-хана). Вероятно, среди этих мероприятий следует рассматривать и так называемую «Неврюеву рать» – поход ордынского полководца Неврюя на Русь, результатом которого стало свержение великого князя Андрея Ярославича, ставленника Гуюка и Огул-Гаймиш, и возведение вместо него его брата Александра Невского – верного союзника Золотой Орды [см. подробнее: 31, с. 245–249].

 

Впрочем, важно иметь в виду, что ханский титул Бату не означал, что он стал независимым правителем: его статус был актуален именно в масштабе Монгольской империи, так что считать наследника Джучи первым золотоордынским ханом было бы ошибкой. Тем не менее, вероятно, именно в эпоху Бату начала формироваться традиция, в соответствии с которой основным источником права в Золотой Орде стало не право Чингиз-хана (ясы), а именно ярлыки-указы золотоордынских монархов.

 

Казалось, между Каракорумом и Сараем, столицей Золотой Орды, основанной Бату, сложились самые идеальные отношения, но вскоре они стали ухудшаться. По-видимому, по мере укрепления своей власти Мунке решил, что статус Бату слишком высок и подрывает его собственный авторитет. Поэтому, не выказывая открытой неприязни к соправителю (как это делал в свое время Гуюк), Мунке постепенно стал уравнивать Бату в правах с остальными правителями чингизидских улусов. Так, сначала он отказал золотоордынскому правителю в праве получать со своих владений в Монголии и Китае больше доходов, чем это было определено официально – под предлогом, что подобные дополнительные выплаты разорят имперскую казну. Затем он направил в Улус Джучи и вассальные ему государства своих чиновников для переписи населения. Наконец, в 1253 г. Бату получил ханский приказ выделить 20% своих воинов для похода на Иран под командованием Хулагу – младшего брата Мунке. Интересно отметить, что все действия Мунке осуществлялись в полном соответствии с правовыми нормами, и Бату не мог им противиться – ведь это означало бы, что он не подчиняется хану, для избрания которого сам же приложил столько усилий!

 

Поэтому он, как и Мунке, решил не проявлять открытого противодействия. Так, он постарался затянуть процесс переписи населения: в результате в Улусе Джучи и вассальных государствах она была проведена лишь в конце 1250-х гг., т.е. уже после смерти Бату. Точно так же, формально подчинившись приказу предоставить войска Хулагу, он дал понять ханскому брату, что не одобряет его дальнейшее движение, и будущему {228} иль хану до самой смерти Бату пришлось стоять на Амударье, поскольку он не осмеливался вызвать гнев соправителя своего брата дальнейшим продвижением в Иран [47, с. 268].

 

Несмотря на охлаждение отношений, формально Бату и Мунке оставались союзниками и соправителями. Мунке даже согласился утвердить в качестве наследника Бату в Улусе Джучи (и, соответственно, своего будущего соправителя) его старшего сына Сартака, который прибыл к хану, был им обласкан и получил необходимые подтверждения своих полномочий [47, с. 268]. Это, по нашему мнению, также указывает на то, что Бату отнюдь не стремился к независимости Золотой Орды и видел залог могущества своего улуса именно в составе Монгольской империи, при полном соблюдении принципов организации власти и правового регулирования по имперскому образцу.

 

Бату скончался в начале 1256 г., оставив своим преемникам обширный и богатый улус, высокий статус в Монгольской империи, а также целый ряд нерешенных проблем как внутри Золотой Орды, так и в ее отношениях с Монгольской империей, другими улусами Чингизидов и соседними государствами.

 

Приход к власти Берке как поворотный этап в истории Золотой Орды.

 

На основании сообщений средневековых источников можно утверждать, что Берке, седьмой по своему статусу сын Джучи, стал активно участвовать в политической жизни Золотой Орды уже на рубеже 1240–1250-х гг. Джузджани даже дает понять, что он являлся фактическим соправителем своего брата Бату [37, с. 15–16, прим. 4]; впрочем, есть все основания усомниться в истинности сообщения этого автора, который всячески стремится идеализировать образ Берке как первого мусульманского правителя Золотой Орды и, соответственно, представить его более значительной политической фигурой, чем он являлся на самом деле. Тем не менее, в 1251 г. Берке был отправлен в Монголию для организации курултая с целью возведения Мунке на ханский трон, тем самым став политиком общеимперского масштаба.

 

Впрочем, вся его деятельность до смерти Бату все же не была самостоятельной, тогда как после смерти старшего брата он остался главой семейства Джучидов и в качестве такового имел основания претендовать на трон Золотой Орды. Однако реализовать свои властные амбиции в улусе, являвшемся частью Монгольской империи, он не имел возможности. Выбор правителя Улуса Джучи оставался за монгольским ханом Мунке, который еще при жизни Бату утвердил в качестве его наследника Сартака. Согласно историографической традиции, Сартак исповедовал христианство в его несторианском варианте, тогда как Берке придерживался ислама, и, якобы, именно это стало причиной их взаимной неприязни. Однако, учитывая высокую степень толерантности Чингизидов (особенно на раннем этапе истории Монгольской империи и чингизидских государств), есть основания усомниться в этом. Несомненно, Берке видел в Сартаке соперника в борьбе за власть, незаконно получившего трон правителя в обход старейшего в роду Джучидов. Поэтому, когда Сартак неожиданно скончался после пира у Беркечара (родного брата Берке по отцу и матери), ни у кого не возникло сомнений в том, что именно Берке организовал его убийство. Однако устранение Сартака не принесло Берке желанного трона. Мунке, по какой-то причине не любивший Берке, предпочел ему малолетнего сына Сартака – Улагчи, при котором регентшей должна была стать его бабушка Боракчин-хатун, вдова Бату [47, с. 268]. Тот же Джузджани объясняет эту неприязнь тем, что после того, как Мунке был избран на курултае и должен был произнести ритуальную клятву хана, Берке якобы заставил его еще и поклясться на Коране [23, с. 53; 37, с. 16]. Это сообщение, как и вышеупомянутое о соправительстве Берке с Бату, представляется сомнительным. По всей видимости, Мунке видел в Берке такого же амбициозного и решительного деятеля, как Бату, и не желал, чтобы именно он возглавил Улус Джучи и стал его соправителем в масштабе всей империи. {229}

 

В течение какого-то времени Берке не пытался возобновить борьбу за власть, однако в 1257 Мунке лично решил возглавить боевые действия монголов против китайской империи Южная Сун, и брат Бату решил воспользоваться тем, что внимание хана оказалось отвлечено от событий на Западе. В том же 1257 (или 1258) г. Берке устранил Улагчи, а когда регентша Боракчин в попытке сохранить власть решила апеллировать к ильхану Хулагу, брату Мунке, он обвинил ее в измене и приказал казнить [38, с. 150–151]. После этого он при полном согласии потомков Джучи и золотоордынской знати провозгласил себя правителем.

 

Вполне возможно, впрочем, что официально вступление Берке на трон Золотой Орды произошло в 1259 г.: он мог получить известия о смерти Мунке во время осады одного из сунских городов и воспользоваться последовавшим междуцарствием. Он не прогадал: как известно, за смертью хана последовала междоусобная борьба его братьев Хубилая и Ариг-Буги. Номинальным победителем в четырехлетней борьбе стал Хубилай, сумевший пленить Ариг-Бугу и добиться своего признания в качестве преемника Мунке. Но реальными победителями стали правители трех остальных чингизидских улусов – Золотой Орды, Чагатайского улуса и Ильханата. Не вмешиваясь в борьбу братьев, они тем не менее не допустили ни казни Ариг-Буги, ни восстановления контроля имперских чиновников над делами в их улусах.

 

Таким образом, Берке стал первым золотоордынским правителем, который пришел к власти без утверждения из Каракорума. И Хубилаю, имевшему множество проблем в Монголии и Китае, пришлось de-facto признать его, поскольку ни возможностей, ни сил для смещения Берке и возведения на трон Золотой Орды более лояльного правителя у него не было. Ему пришлось довольствоваться тем, что он лишил Берке владений, ранее выделенных золотоордынским правителям в Китае и Средней Азии: источники сообщают, в частности, что в Бухаре был вырезан золотоордынский гарнизон, осуществлявший контроль над той частью города, которая находилась во владении Джучидов [37, с. 82]. Впрочем, вряд ли Берке нуждался в сохранении этих земель, которые, как уже отмечалось, лишь давали некоторый доход в золотоордынскую казну в денежной форме, и этот доход отнюдь не компенсировал выплат из Улуса Джучи в имперский бюджет, которые теперь мог не платить сам Берке – после того, как в 1262 г. в его владениях (в т.ч. на Руси) были перебиты баскаки монгольского хана.

 

Убедившись, что угрозы его власти в Улусе Джучи со стороны Монгольской империи нет, Берке предпринял попытку вернуть Золотой Орде те владения, которых она лишилась в результате политики Гуюка и Мунке – в первую очередь Азербайджан, в это время находившийся под контролем ильхана Хулагу. В результате именно Берке начал первую в Монгольской империи войну между улусами – не гражданскую войну в борьбе за трон, а войну за передел владений, которая, как оказалось, длилась с переменным успехом около ста лет.

 

Несомненно, причиной войны являлись именно спорные территории между Золотой Ордой и Ильханатом – причем не только Азербайджан, но и другие кавказские регионы, а также ряд областей в Иране и Сельджукский султанат. Все эти территории при Бату находились под контролем Золотой Орды, однако сначала Гуюк вытеснил его наместников из Ирана, затем Мунке поддержал своего брата Хулагу в борьбе за Иран, Азербайджан и установление сюзеренитета над Грузией и Сельджуками. Убедившись, что Хубилай не сможет помочь Хулагу, как это делал его старший брат, Берке решил вернуть свои законные владения военными средствами.

 

Поводов для развязывания боевых действий против Хулагу у него накопилось предостаточно, и все они, как ни странно, были вполне в рамках монгольского имперского законодательства. Прежде всего Хулагу задержал выплату Берке добычи, полученной во время похода на Багдадский халифат: Берке по закону имел право на ее долю {230} как правитель, отправивший свои войска на помощь Хулагу (хотя на самом деле это сделал еще Сартак) [37, с. 19, прим. 3]. Кроме того, Хулагу, по-видимому, не доверявший золотоордынским военачальникам из числа Джучидов (т.е. родных и внучатых племянников Берке), обвинил их в заговоре против себя и потребовал от Берке наказать их. Золотоордынский правитель в ответ заявил, что Хулагу сам волен решить их судьбу, вероятно, надеясь на то, что тот также великодушно простит их и вышлет в Улус Джучи; однако Хулагу поймал его на слове и приказал казнить обвиняемых [16, с. 236; 34, с. 59]. Таким образом, поводом для войны против Хулагу стала месть за беззаконно казненных родичей – ведь судьбу Чингизидов полагалось решать на семейном совете представителей всех улусов потомков Чингиз-хана.

 

В 1262–1263 гг. Берке и Хулагу совершили несколько набегов на владения друг друга. Несмотря на то, что войска обоих противников достаточно далеко продвигались во вражеские владения и нанесли ряд серьезных поражений друг другу, было очевидным, что конфликт зашел в тупик, и без привлечения дополнительных сил его решение невозможно. В результате Хулагу (а после его смерти в 1256 г. его сын и наследник Абага) заручился поддержкой Византийской империи и попытался привлечь на свою сторону крестоносцев, тогда как Берке заключил союз с могущественной ближневосточной державой – Мамлюкским султанатом. При этом интересно отметить, что оба правителя, которые обосновывали свои действия перед другими Чингизидами ссылками на имперские законы и чингизидские традиции, привлекали союзников, упирая на единство вероисповедания. В результате в средневековой историографии сложился стереотип, что мусульманин Берке вместе с единоверцами-мамлюками вел «священную войну» против ильханов, склонявшихся к христианству и стремившихся объединить христиан Средиземноморья и Ближнего Востока на совместную борьбу против мусульман.

 

В связи с этим следует сказать несколько слов о мусульманским вероисповедании Берке. О нем известно из средневековых восточных источников, которые с полным доверием принимаются рядом исследователей. Однако другие специалисты вполне обоснованно предлагают относиться к ним критически, поскольку авторы этих исторических сочинений сами являлись мусульманами и, соответственно, могли выдавать желаемую ситуацию в Золотой Орде за действительную. Согласно тюркской средневековой историографической традиции, Берке не только сам принял ислам, но и обратил в «истинную веру» всю золотоордынскую знать и войско в количестве нескольких десятков тысяч человек. Соответственно, в Золотой Орде началось строительство мечетей, развитие богословия и пр. [см., напр.: 37, с. 17].

 

С подобной трактовкой согласиться нельзя – ведь в таком случае хану Узбеку в первой четверти XIV в. не нужно было бы совершать в Золотой Орде религиозный переворот и вести многолетнюю войну за окончательное признание ислама в качестве государственной религии. Безусловно, широкого распространения ислама в Улусе Джучи в правление Берке не произошло. Однако и полностью отрицать его мусульманское вероисповедание не следует – ведь о нем упоминает также и Гийом де Рубрук, совершенно не заинтересованный в идеализации образа Берке как мусульманского правителя [35, с. 115]. Думается, что именно его фраза о том, что «Берка выдает себя за сарацина» является ключевой для понимания религиозной позиции Берке. Т.е. он наружно демонстрировал приверженность к исламу, на самом деле оставаясь истинным Чингизидом, поступавшим в соответствии с принципами и нормами монгольского имперского права – естественно, в той степени, в какой ему это было выгодно с политической позиции. Демонстрация же мусульманства должна была, во-первых, облегчить признание со стороны довольно значительной части подданных (булгар, хорезмийцев и др.), во-вторых, получить международное признание в качестве независимого правителя со стороны могущественных соседних государств, т.е. являлось условием для {231} вхождения в Pax Islamica. Именно поэтому Берке вступил в сложную религиозно-дипломатическую игру, связанную с восстановлением халифата после его уничтожения Хулагу в 1258 г.: в 1262 г. поддержанный им претендент ал-Хаким прибыл в Египет, где также был признан в халифском достоинстве [см.: 12, с. 11–12; 51, с. 170–171]. Именно к нему, как единоверцу, бежал свергнутый сельджукский султан Изз ад-Дин Кей-Кавус II [38, с. 191]. Ну, и ключевым моментом стало заключение стратегического союза с Мамлюкским султанатом в 1263 г. [12, с. 52; 38, с. 61–62] – союза, сохранявшегося даже при преемниках Берке, не проявлявших приверженности к исламу.

 

Как бы то ни было, правление Берке в Золотой Орде стало поворотным не только в связи с тем, что он стал первым фактически независимым правителем Улуса Джучи, но и с тем, что он первым из Джучидов стал активно использовать религиозный фактор для укрепления своей власти и международного признания. Впрочем, демонстрация мусульманского вероисповедания отнюдь не заставила Берке отказаться от политики религиозной толерантности, присущей всем Чингизидам: в частности, именно в его правление в Сарае была создана русская православная епархия; именно он стимулировал восстание православных грузин против Ильханата и т.д.

 

Несомненно, ориентация на ислам и союз с мусульманскими государствами стала одним из важнейших последствий правления Берке в Золотой Орде. Однако самому ему не удалось в полной мере воспользоваться плодами своей политики. В 1266 г. он умер «от почечных колик», и его смерть привела к очередному повороту в политике Золотой Орды, заставив преемников Берке вновь более активно включиться в имперскую политику.

 

Менгу-Тимур – первый хан Золотой Орды.

 

Берке удалось прийти к власти, используя отсутствие четкого механизма престолонаследия в Монгольской империи в целом и в Золотой Орде в частности. Но если он использовал это себе на пользу, то в большинстве случаев следствием этого пробела в имперском праве являлись длительные междуцарствия и кровавые смуты.

 

Согласно арабским источникам, формальным наследником Берке еще при его жизни являлся Менгу-Тимур, внук Бату (сын его второго сына Тутукана) [38, с. 193]. Однако полагаем, что брат Бату провозгласил его таковым исключительно с целью заставить членов и сторонников рода Бату смириться с его приходом к власти. Кроме того, назначение предшественником далеко не всегда являлось исключительным основанием для претензий на трон. Поэтому неудивительно, что после смерти Берке русские летописи сообщают о междоусобице в Золотой Орде. Можно предположить, что в смуте участвовали сторонники Менгу-Тимура и приверженцы Берке, стремившиеся передать трон его сыну, также мусульманину; вполне возможно, что в качестве претендента рассматривался также Туда-Менгу – младший сводный брат Менгу-Тимура. По мнению Г.В. Вернадского, права на престол после смерти Берке мог предъявить также и Ногай, внучатый племянник Бату и Берке, потомок их самого старшего (по возрасту) брата Бувала, в правление Берке ставший едва ли не самым главным военачальником Золотой Орды [3, с. 170]. Однако думается, что Ногай, будучи потомком сына Джучи от наложницы, вряд ли в тот момент осмелился бы соперничать с многочисленными потомками его сыновей от законных жен (Бату, Берке, Шибана и др.) и поэтому, скорее всего, поддержал одного из претендентов.

 

В итоге у власти все же оказался Менгу-Тимур, в лице которого на трон вернулась прямая династия потомков Бату. Однако, являясь продолжателем рода Бату, новый правитель в большей степени оказался последователем политики своего двоюродного деда Берке.

 

Прежде всего, он продолжил курс на независимую политику Улуса Джучи в отношении Монгольской империи. Он постоянно игнорировал попытки Хубилая {232} добиться от него признания верховенства империи Юань. Пришлось монгольскому хану довольствоваться тем, что на отправленный им ярлык Менгу-Тимуру об утверждении его в качестве правителя Улуса Джучи не воспоследовало никакой реакции [33, с. 168]. Однако новый правитель не стал, подобно Берке, довольствоваться самоизоляцией Золотой Орды от общеимперских дел – напротив, в течение всего своего правления он принимал деятельное участие в политике Чингизидов.

 

Так, уже вскоре после своего прихода к власти, в 1268 г. он вмешался в борьбу между Хайду, правителем Улуса Угэдэя, и Бораком, правителем Чагатайского улуса. Поскольку Борак был ставленником Хубилая, Менгу-Тимур принял сторону Хайду и направил ему на помощь 30 000 воинов под командованием Беркечара, брата Берке. Годом позже разгромленный Борак, так и не получивший поддержки от императора Юань, был вынужден пойти на переговоры со своими победителями [см. подробнее: 48, с. 25, 63]. В 1269 г. в долине р. Талас состоялся курултай с участием правителей и царевичей из улусов Джучи, Чагатая и Угэдэя. На этом курултае было принято два важнейших решения: во-первых, как уже упоминалось выше, правители трех улусов объявили себя ханами, равными по статусу и друг другу, и Хубилаю. Во-вторых, Хайду и Менгу-Тимур отторгли от Чагатайского улуса около трети территории в свою пользу – позволив, впрочем, Бораку компенсировать потери за счет похода против ильхана Абаги – последнего улусного владетеля-Чингизида, продолжавшего признавать сюзеренитет монгольского хана [34, с. 71].

 

Однако Менгу-Тимур был слишком дальновидным политиком для того, чтобы надолго связать себя союзническими обязательствами с тем или иным ханом-Чингизидом. Увидев, что Хайду после победы над Бораком не стал довольствоваться статусом самостоятельного правителя, а в 1271 г. сам объявил себя монгольским ханом в противовес Хубилаю, золотоордынский хан немедленно выразил поддержку Номогану – сыну Хубилая, который был отправлен отцом на войну с Хайду. Более того, согласно источникам, Менгу-Тимур и Хубилай заключили соглашение о взаимопомощи в подавлении внутренних мятежей во владениях друг друга. Однако когда Номоган добился в борьбе с Хайду определенных успехов, Менгу-Тимур вновь склонился к союзу с Хайду, и когда в 1278 г. сын Хубилая был предан своими нойонами и захвачен в плен сторонниками Хайду, последний отправил пленника к Менгу-Тимуру, который держал его у себя до самой своей смерти, тем самым гарантируя миролюбивую политику Хубилая в отношении Золотой Орды [10, с. 48–49].

 

Обеспечив, подобно Берке, невмешательство монгольского хана в дела Золотой Орды и даже, более того, добившись признания себя в ханском достоинстве со стороны других Чингизидов, Менгу-Тимур активизировал свою внешнеполитическую деятельность.

 

Менгу-Тимур укрепил свое влияние на Руси – причем не с помощью военной силы, как некогда его дед Бату, а благодаря тому, что он первым из правителей Золотой Орды выдал ярлык русской православной церкви, освобождающий ее от любых налогов и сборов [27, с. 467–468]. Тем самым он приобрел себе влиятельного союзника в лице православного духовенства, которое с этого времени старалось поддерживать среди населения русских княжеств лояльность по отношению к ханам Золотой Орды, которые на Руси стали именоваться «царями», как ранее титуловали византийских императоров.

 

Менгу-Тимур продолжил политику своего предшественника по укреплению союза с Мамлюкским султанатом – несмотря на то, что он не был мусульманином, а придерживался тенгрианства, традиционной религии Чингизидов. Этот союз представляется тем более странным, что, понеся в самом начале своего правления в 1268 г. поражение от ильхана Абаги, в течение последующих лет своего правления Менгу-Тимур не воевал с Ильханатом, и, следовательно, не нуждался в военной помощи мамлюков. Тем не менее, дружеские отношения и периодический обмен посольствами между Золотой {233} Ордой и Мамлюкским султанатом продолжался в течение всего правления Менгу-Тимура [12, с. 59–63].

 

Царствование Менгу-Тимура не было столь ярким как правление Бату или Берке: он не вел постоянных войн, не пытался возводить своих ставленников на монгольский трон и не имел амбициозных планов по поводу своей ключевой роли в политике Монгольской империи. Тем не менее, именно он стал первым ханом Золотой Орды, сумел присоединить к своему улусу часть территорий в Центральной Азии и на Кавказе (по итогам войны с аланами-ясами), поддерживал мир с Ильханатом и союз с мамлюкскими султанами, развивал торговые и дипломатические связи с итальянскими торговыми республиками, официально позволив им создать колонии в Крыму и Северном Причерноморье, а также с ганзейскими городами, торговцам которых он предоставил право беспошлинного проезда через русские земли в Золотую Орду [8, с. 57; 21, с. 141]. Также именно при Менгу-Тимуре окончательно сложился порядок подтверждения полномочий русских великих князей золотоордынскими ханами (с учетом русских традиций престолонаследия), традиция покровительства ханов русской церкви. Таким образом, в правление Менгу-Тимура Улус Джучи стал по-настоящему самостоятельным государством, Золотой Ордой.

 

Ногай и Токта: первая гражданская война в Золотой Орде и «вторая империя» Чингизидов.

 

Менгу-Тимур умер в 1280 г., и созданная им система управления оказалась настолько эффективной, что за его кончиной не последовала обычная в таких случаях смута: на трон мирно взошел его следующий по старшинству брат Туда-Менгу. Этот правитель не обладал властностью и энергией своего предшественника и нуждался в деятельных помощниках. Главным из них вскоре стал Ногай – правнук Бату, выдвинувшийся при Берке на ведущие роли в ордынских войсках, но затем впавший в немилость при Менгу-Тимуре, поскольку поддерживал другого претендента на престол.

 

В течение всего правления первого хана Золотой Орды Ногай пребывал в своих родовых владениях – в Приднестровье. Менгу-Тимур не допускал его к участию в золотоордынских делах, но и сам не вмешивался в его политику на территории собственного улуса и соседних государств.

 

Пользуясь этим, Ногай развернул широкую дипломатическую деятельность, бесцеремонно присвоив себе право самостоятельных внешних сношений, являвшееся прерогативой только независимых государей. Без какого-либо согласования с ханским двором он обменивался посольствами и заключал союзы с государями Востока и Запада.

 

Так, в 669 г.х. (1270 г.) он направил собственное посольство к египетскому султану Рукн ад-Дину Бейбарсу, предложив ему союз. Чтобы в большей степени расположить к себе султана, Ногай поведал ему в своем послании, что принял ислам (возможно, темник это действительно сделал, поскольку в арабских источниках он фигурирует под мусульманским именем Иса). Бейбарс немедленно отреагировал на инициативу темника, и с этого времени между ними завязалась дружественная переписка. Преемники Бейбарса унаследовали хорошие отношения с Ногаем, к которому и впоследствии они постоянно направляли послания и богатые дары. В конце концов Ногаю удалось выполнить обещание, данное Бейбарсу, и развязать войну с хулагуидским Ираном – правда, это случилось, когда трон Золотой Орды занял Тула-Буга, второй по счету преемник Менгу-Тимура, а во главе Египта стоял султан Калаун, третий преемник Бейбарса. Впрочем, как ни странно, Ногай даже вынужденный мир с Ираном сумел использовать в своих интересах: он направил к ильхану Абаге в качестве посланца своего сына Тури, который женился на дочери ильхана [33, с. 86].

 

Дружеские связи Ногая с египетским султаном не могли не отразиться на положении темника в глазах других государей, которые были вынуждены соотносить свою {234} внешнюю политику с позицией Египта. Одним из таких государей был Михаил VIII Палеолог – император Византии, некоторое время тому назад едва не угодивший в плен к Ногаю и его союзнику, болгарскому царю Константину. Стремясь оградить себя от новых нападений со стороны могущественного темника, император пошел на беспрецедентный шаг: он выдал замуж за Ногая свою внебрачную дочь Евфросинию. Так дикий неграмотный кочевник стал зятем византийского базилевса и даже получил в византийской имперской иерархии титул архонта – правителя провинции [6, с. 164, 210]!

 

Породнившись с императором, Ногай и в самом деле стал проводить гораздо более дружественную политику по отношению к Византии, правителя которой он не без иронии именовал своим «отцом». Естественно, базилевс мог считаться «отцом» Ногая только в «семейном» отношении, а не в политическом: темник не мог признавать его верховенства, являясь (пусть и фактически номинально) подданным золотоордынского хана.

 

То, что Ногай не испытывал никакого пиетета к своему «отцу», он откровенно демонстрировал, принимая его посольства, которые Михаил VIII направлял к новоявленному зятю с богатыми дарами – целыми бочками знаменитых ромейских вин, золотой и серебряной посудой, роскошными драгоценными одеждами и головными уборами, приличествующими византийской знати. Принимая вина и щедро воздавая им должное, Ногай с изрядной долей презрения относился к византийским одеяниям. Беря в руки расшитые жемчугом головные уборы, он спрашивал: «Полезна ли эта калиптра для головы, чтобы она не болела, или эти рассеянные по ней жемчужины и другие камни имеют ли силу защищать голову от молнии и ударов грома, так чтобы человек под такою калиптрою был непоразим?» Примеряя драгоценные златотканые одежды, темник задавал аналогичные вопросы: «А эти драгоценные платья избавят ли члены моего тела от утомления?» И когда византийские дипломаты со смущением были вынуждены отвечать отрицательно, Ногай с отвращением сбрасывал чуждые ему одеяния (а иногда даже и рвал их на глазах у императорских посланцев) и демонстративно облачался в привычный ему армяк [6, с. 318–319; 42, с. 508]. Несмотря на подобные выпады против «отца», на деле темник нередко доказывал союз с Византией. В первую очередь это отразилось на византийско-болгарских отношениях: став зятем императора, Ногай не только сам прекратил набеги на византийские области, но и запретил совершать их своему прежнему союзнику и вассалу – болгарскому царю Константину Тиху. В 1277 и 1278 г. войска Ногая совместно с армией императора действовали против болгар, а в 1282 г. – против фессалийского правителя Иоанна, и в это время монголы находились на территории Византии в качестве союзников [6, с. 314–315; см. также: 44, с. 176; 50, с. 369–370; 55, с. 7].

 

В 1277 г. царь Константин Асен был свергнут и убит в результате народного восстания, и трон Болгарии занял «крестьянский царь» Ивайло, женившийся на вдове Константина. Новый царь сразу начал боевые действия против монголов, которых однажды сумел даже разгромить в сражении. Но всего год спустя против него выступил ставленник византийского императора Иван Асен III (также зять Михаила VIII), и Ивайло не нашел ничего лучшего, как обратиться за помощью к Ногаю. Он прибыл в лагерь темника, который поначалу принял его с честью: свергнутый царь был для него орудием влияния на политику Болгарии и Византии. Еще год спустя был свергнут и Иван Асен III, который также прибыл к Ногаю. Темнику, безусловно, льстило, что от его решения зависят судьбы двух царей Болгарии. Однако он прекрасно понимал, что долго такая неопределенность длиться не может, а потому принял решение, обосновав его интересами своего тестя. В 1280 г. на пиру, на котором присутствовали оба свергнутых болгарских монарха, он заявил, указав на Ивайло: «Этот человек – враг моего отца, императора, и достоин никак не жизни, а смерти». Свергнутый царь был тут же на месте умерщвлен. Иван Асен III, со дня на день ожидавший такой же участи, в конце концов, по настоянию Евфросинии, супруги Ногая, был отослан в свои прежние владения в сербской Мачве [6, {235} с. 429–430; см. также: 2, с. 351–352]. Новый царь, Георгий Тертер, поначалу плативший ордынцам дань (подобно русским вассалам Золотой Орды), с 1285 г. был вынужден признать себя фактическим подданным – причем даже не хана, а самого Ногая, и чеканил монеты с соответствующей символикой [см. подробнее: 5, с.71–72].

 

Отказавшись от набегов на Византию, Ногай обратил свой взор на другие страны Центральной Европы. В 1275–1279 гг. он совершил ряд набегов на территории Польши и Литвы. Эти походы оказались полезны для Ногая не только с точки зрения поживы, хотя ему и удавалось награбить достаточно добычи и увести в рабство множество местных жителей. Гораздо важнее было то, что во время этих походов темник сблизился с южнорусскими князьями – Львом Галицким и Романом Брянским, которые в большей мере стали подчиняться ему, а не сарайскому хану. По сведениям венгерских и немецких хроник, поход 1285 г. на Венгрию был инициирован половцами, которые сначала нашли там прибежище, но позднее восстали против короля Ласло IV и были им разгромлены [7, с. 135]. Соратником Ногая по набегам стал царевич Тула-Буга, являвшийся баскаком в Южной Руси и вместе с тем одним из наиболее вероятных претендентов на ханский трон: он был сыном Тарбу, старшего брата Менгу-Тимура. Несколько позднее, в 1283 и 1285 гг., Ногай и Тула-Буга вместе с галицко-волынскими князьями совершили успешные набеги на Венгрию и Польшу, и эти удачные кампании еще больше сблизили двух Джучидов [29, с. 211, 345–347]. Союз со столь влиятельным родичем открывал перед Ногаем весьма заманчивые перспективы в будущем.

 

Таким образом, ко времени смерти Менгу-Тимура Ногай стал одной из влиятельных политических фигур в Восточной Европе и на Балканах, и масштабы удельного правителя становились ему все более и более тесными. Смерть Менгу-Тимура позволила ему вернуться в большую ордынскую политику и занять пост беклярибека при новом хане Туда-Менгу.

 

Новый хан, согласно ряду источников, тяготевший к исламу, причем в его суфийском варианте, оказался даже еще более миролюбивым правителем, чем Менгу-Тимур. Сразу после смерти брата он освободил ценного заложника – Номогана, сына Хубилая, и отправил его к отцу в знак своих миролюбивых намерений [33, с. 171]. В дальнейшем все военные действия, в которых участвовала Золотая Орда в правление этого хана, осуществлялись по инициативе и под командованием Ногая и еще одного Джучида – Тула-Буги, племянника Менгу-Тимура и Туда-Менгу. Не вступая в открытую конфронтацию с ханом, беклярибек проводил собственную политику, нередко идущую вразрез с политикой хана. Одним из ярких примеров является позиция Туда-Менгу и Ногая по поводу Владимирской Руси: в 1281 г. хан лишил великокняжеского стола князя Дмитрия Александровича (старшего сына Александра Невского) и заменил его младшим братом Андреем; однако Ногай поддержал свергнутого Дмитрия, которой в 1282 г. вновь предъявил претензии на великое княжение и добился возвращения себе верховной власти над Русью [30, с. 153–154].

 

Тогда же, в начале 1280-х гг., Ногай назначил в Курское княжество баскаком купца-мусульманина Ахмата, который около 1283 г. создал там две «слободы», в которых охотно селил крестьян и горожан, бежавших от своих князей. Беглецов привлекало то, что в этих слободах взималось куда меньше налогов и повинностей, чем у русских же князей. Естественно, князьям такое положение не очень-то нравилось, и двое из них, Олег Рыльский и Святослав Липецкий, обратились с жалобой к хану. Туда-Менгу приказал им: «Что будет ваших людей в слободах тех, тех людей выведите в свою волость, а слободы те разгоните». Ободренные ханской поддержкой, курские князья вместе с ханскими «приставами» разграбили слободы, а их обитателей захватили в плен. Ахмат немедленно обратился с жалобой к Ногаю, причем представил дело так, будто Олег и Святослав готовятся к войне против него, беклярибека. Ногай вызвал к себе {236} «провинившихся» князей, однако те, естественно, не рискнули явиться, и тогда он двинул в Курскую волость свои войска. Олег и Святослав бежали к Туда-Менгу-хану, но Ахмату удалось захватить нескольких их бояр, которых он предал казни. Свои слободы баскак вскоре восстановил, и когда Олег Рыльский снова отправился в Орду, Святослав Липецкий, не дожидаясь ханского решения, опять разгромил их. Вернувшись из Сарая с ханскими чиновниками, Олег узнал о содеянном и, рассвирепев, убил Святослава, желая тем самым избегнуть нового нашествия Ногая. Это князю и в самом деле удалось: вскоре он вместе с двумя сыновьями был убит Александром Липецким, братом Святослава. Впрочем, узнав о гибели обоих князей, Ногай пришел к выводу, что виновные понесли заслуженное наказание, и больше не совершал набегов на и без того разоренную Курскую волость [см.: 24, с. 0; 30, с. 154–156; 46, с. 204].

 

Недовольный даже столь робкими попытками хана Туда-Менгу уменьшить его власть и влияние, Ногай вскоре сблизился с воинственным царевичем и вскоре подговорил его и нескольких его родных и двоюродных братьев совершить государственный переворот. В 1287 г. царевичи объявили Туда-Менгу сумасшедшим и отстранили от трона, согласно официальной историографии – добившись его официального согласия на смещение. Следующим ханом был объявлен Тула-Буга, соратник Ногая по вышеупомянутым набегам на Польшу и Литву, однако он был слишком горяч и воинственен, по мнению Ногая, поэтому по воле беклярибека, ставшего фактически временщиком Золотой Орды, ему пришлось фактически разделить верховную власть со своим родным братом Кунчеком и двоюродными – Алгуем и Тогрулом, сыновьями Менгу-Тимура [33, с. 83].

 

Тула-Буга и его соправители находились у власти с 1287 по 1291 гг., и именно в этот период Ногай совершил наиболее крупные свои военные кампании – против Ильханата и против Венгрии. Однако его кампании в Иране в 1288 и 1290 гг. оказались неудачными: золотоордынские войска оба раза потерпели поражение от ильхана Аргуна [15, с. 64–65]. А поход на Венгрию в 1288 г. был удачным для Ногая, но неудачным для самого Тула-Буги, двигавшегося параллельно с ним другим путем. В результате хан обвинил Ногая в своем поражении, что привело к ухудшению отношений между ними [38, с. 106].

 

Ногай принял решение в очередной раз сменить хана на более устраивающую его кандидатуру – благо у покойного Менгу-Тимура осталось целых десять сыновей. Его выбор пал на юного Токту, которого исследователи характеризуют как самого талантливого и честолюбивого из сыновей Менгу-Тимура. Неудивительно, что Тула-Буга и его соправители подозревали царевича в стремлении занять трон, в результате чего ему пришлось бежать из столицы на восточные окраины Золотой Орды и искать убежища у Билыкчи, сына Беркечара. Ногай вступил с ним в переписку, убедил в своей поддержке и в 1291 г. организовал государственный переворот: он заманил Тула-Бугу вместе с соправителями в свою ставку, где они были схвачены сторонниками Токты и тут же казнены [33, с. 84].

 

Новый хан в течение нескольких лет беспрекословно выполнял все указания Ногая, которые в большинстве случаев сводились к расправе с теми золотоордынскими сановниками и родоплеменными вождями, которых беклярибек считал своими противниками [38, с. 108–109]. Однако в середине 1290-х гг. вокруг Токты стала формироваться довольно сильная оппозиция Ногаю, состоявшая из братьев хана, высших сановников и военачальников. Сам же беклярибек в это время столкнулся с проблемами внутри собственного улуса и не сумел предупредить сплочение своих противников. Поэтому когда около 1297 г. Ногай, обеспокоенный тем, что хан может выйти из-под его контроля, потребовал от него избавиться от нескольких советников, среди которых фигурировал некий Салджитай-гурген, являвшийся отцом зятя Ногая и в то же время – дедом Токты по материнской линии. Естественно, хан отказался расправиться с собственным дедом, что привело к открытому противостоянию его с беклярибеком [33, с. 84–85]. {237}

 

К этому времени Ногай контролировал не только Приднестровье и области Золотой Орды на Дунае, но также и южнорусские степи, и Крым. Поэтому, открыто бросив вызов своему прежнему протеже, он уже не стал искать другого претендента на трон, а решил провозгласить ханом себя самого, причем объявил своим соправителем (и, соответственно, официальным наследником) старшего сына Джуки – известны монеты с именами их обоих [45]. Военачальники и родоплеменная аристократия разделились на сторонников хана и беклярибека, и возникла опасность раскола Золотой Орды на два самостоятельных государства.

 

В 1298 г. состоялось первое сражение между Токтой и Ногаем, в котором ханские войска были практически полностью разгромлены и рассеяны. Хана спасло от окончательного поражения и возможной гибели только то, что Ногай решил не идти сразу на Сарай, а предпочел наказать население генуэзских колоний в Крыму, которые опрометчиво поддержали Токту и изменнически убили внука Ногая, приехавшего к ним собирать дань [38, с. 111–112, 382]. Воспользовавшись этим, Токта стал стягивать верные ему войска, вскоре число его сторонников оказалось столь велико, что даже верные военачальники Ногая начали переходить на сторону хана. В конце 1299 г. на р. Южный Буг состоялось сражение, в котором Ногай был разгромлен и убит во время бегства русским воином, находившимся на службе у Токты [33, с. 86; 38, с. 114]. Так погиб золотоордынский Kingmaker, решивший, что влияние и обширные владения позволяют ему претендовать на трон в нарушение всех принципов и норм монгольского имперского права.

 

Интересно отметить, впрочем, что и Ногай порой вспоминал о том, что Золотая Орда является частью монгольской империи и пытался использовать былое единство Чингизидов в своих интересах. Так, в начале правления Туда-Менгу он вместе с ханом Золотой Орды и Кончи, правителем Синей Орды, вел переговоры с Хубилаем, завершившиеся освобождением Номогана [33, с. 81]. А в 1299 г., незадолго до гибели, понимая, что его дело проиграно, он обратился к персидскому ильхану Газану, прося принять его и его людей в подданство (однако потомок Хулагу оказался очень рассудительным политиком и не захотел вмешиваться в золотоордынскую междоусобицу) [33, с. 86–87]. Таким образом, даже в своей сепаратистской деятельности, нарушая чингизидские принципы перехода власти, Ногай видел себя носителем монгольских имперских традиций – в той степени, впрочем, в какой это отвечало его политическим интересам и амбициям.

 

Впрочем, его потомки уже не пытались апеллировать к единству Чингизидов и связали свою судьбу с родовым улусом Ногая на Балканах, по-видимому, намереваясь создать собственное самостоятельное государство. Наибольшую опасность для Токты представлял Джуки – старший сын Ногая, еще при жизни отца ставший его соправителем. Спасшись с поля битвы, на котором осталось обезглавленное тело его отца, Джуки принялся наводить порядок в своих владениях на Дунае. Первым делом он решил разобраться с мятежными тысячниками, которые откололись от Ногая и захватили в плен его второго сына Теке, родного брата Джуки. Старший сын Ногая вступил в бой с мятежниками, разбил их, а одного из тысячников, попавшего в плен, обезглавил и отправил его голову к остальным мятежникам. Теке, воспользовавшись их замешательством, сумел бежать из плена и даже увел с собой несколько сотен их воинов [33, с. 85–86].

 

Освобождение не принесло Теке ничего хорошего: вместе с Яйлак-хатун (матерью Тури, третьего сына Ногая) он начал уговаривать Джуки примириться с Токтой и признать его власть. В приступе ярости Джуки прикончил обоих [33, с. 86; ср.: 38, с. 115–116]. Однако убийство брата восстановило против него многих военачальников, двое из которых – Таз, зять Ногая, и Тунгуз – взбунтовали войска и открыто выступили против него. Джуки со 150 воинами бежал на Северный Кавказ, где находились верные ему войска. Присоединив к ним наемников-ясов (осетин), он выступил против мятежников и разгромил их. Восставшие нойоны с уцелевшими воинами бежали к Токте. {238}

 

Сам Джуки со своими увеличившимися силами вторгся в Болгарию, где в это время продолжались междоусобицы различных претендентов на трон. В отличие от отца, Джуки не стал сажать на трон какого-либо болгарского царевича или боярина, а захватил Тырново и провозгласил царем себя самого! Свое право на болгарский трон он обосновал тем, что был женат на Елене, дочери Георгия Тертера I – одного из прежних царей; ее брат Федор-Святослав находился при Джуки в качестве не то соправителя, не то заложника. Так в 1300 г. (а по некоторым сведениям и в 1298–1300 гг. [5, с. 73]) Джуки, сын Ногая, стал единственным Чингизидом, занимавшим трон в государствах Центральной Европы [см. подробнее: 3, с. 195; 26, с. 37–39; 44, с. 179]. Впрочем, некоторые средневековые арабские историки сообщают, что Джуки всего лишь нашел убежище у болгарского правителя, который впоследствии его умертвил, чтобы не портить отношения с ханом Токтой [38, с. 117, 160–161].

 

Как бы то ни было, местное боярство очень скоро осознало расстановку сил и стало опасаться, как бы на Болгарию не обрушился гнев хана Токты за то, что здесь обосновался сын его злейшего врага. В начале 1301 г. Федор-Святослав и боярская верхушка составили заговор против Джуки, схватили его и бросили в темницу, где несколько дней спустя он был задушен палачами-евреями. Его голову Федор-Святослав, провозглашенный новым царем Болгарии, отправил к Токте вместе с изъявлением своей покорности. В благодарность Токта отказался от сюзеренитета над этим балканским государством, которое, впрочем, после 20-летнего правления Федора-Святослава вновь погрязло в междоусобицах [см.: 44, с. 179; ср.: 20, с. 31]. Тем не менее, этот шаг Токты вскоре привел к существенному ослаблению позиций Золотой Орды на Балканах [см.: 39, с. 188–191].

 

Как только было покончено с Джуки, новые проблемы для Токты стал создавать Тури, брат Джуки. После гибели Ногая его третий сын скрылся во владениях ильхана, поскольку был женат на дочери Абаги б. Хулагу. Однако, не встретив там ожидаемых почестей, он на рубеже 1300/1301 гг. вернулся в бывшие владения отца на Дунае. К этому времени Токта назначил в улусы Ногая своих наместников: на Урале – своего сына Ильбасара, а в Придунавье – другого сына Тукель-Бугу и брата Сарай-Бугу [см.: 18, с. 187; 36, с. 387; 54, с. 148–149]. Именно Сарай-Буга оказался настолько неосторожен, что принял сына Ногая при своем дворе.

 

День за днем Тури, унаследовавший от отца его коварство и склонность к интригам, внушал Сарай-Буге, что тот достоин трона не менее, чем сам Токта. В конце концов, Сарай-Буга вместе с Тури двинули свои войска в направлении Сарая, однако на их пути лежали владения Бурлюка – другого брата Токты. Недолго думая, мятежники предложили Бурлюку присоединиться к нему, и тот притворно согласился, а сам в это время направил к хану в Сарай гонца с предупреждением о мятеже. Затем, пригласив Сарай-Бугу и Тури к себе на переговоры, он схватил их и по приказу хана умертвил обоих. С этого времени в придунайских владениях Золотой Орды правили несколько ханских наместников, а автономный улус прекратил свое существование [38, с. 118–119, 384; см. также: 40, с. 91].

 

Из всего многочисленного потомства Ногая уцелел только царевич Каракисек, сын Джуки. После гибели Тури он вместе с двумя родичами и тремя тысячами воинов бежал на территорию Болгарии, где его отец нашел свою погибель. Не пускаясь в столь опасные авантюры, как его отец и дядя, Каракисек поступил на службу к видинскому деспоту Шишману, став таким образом первым Чингизидом «на иностранной службе» [38, с. 119, 182; см. также: 4, с. 58; 9, с. 111].

 

Так к 1302 г. Токте удалось ликвидировать мятеж Ногая и его потомков и, наконец, преодолеть раскол, фактически существовавший в Золотой Орде в течение двух десятилетий. Теперь хан мог больше внимания уделять другим вопросам своей внутренней и внешней политики. {239}

 

Что же касается Токты, то он, еще находясь под контролем Ногая, пытался проводить политику нормализации отношений с другими чингизидскими улусами. Так, в 1294 г. он заключил мир с ильханом Гейхату. На рубеже XIII–XIV вв. при активном участии Токты начались переговоры правителей чингизидских улусов, результатом которых стало восстановление Монгольской империи – правда, уже на уровне конфедерации независимых государств, среди которых номинальным верховенством обладала империя Юань: ее правитель считался верховным арбитром в случае возникновения спора между владетелями улусов [53, с. 340].

 

Несомненно, активно выступая вместе с императором Юань Тэмуром, чагатайским ханом Дувой, Угедэидом Чапаром и ильханом Газаном (а затем – и его преемником Олджайту) за создание «второй империи» Чингизидов, Токта отнюдь не руководствовался ностальгией по былому величию. Его заинтересованность в единстве империи объяснялась вполне конкретными политическими причинами. Прежде всего, восстановление отношений с империей Юань позволило Токте вернуть контроль над китайским округом Пинъянфу, которым некогда владел еще Бату, но потом их конфисковал Хубилай после конфликта с Берке. Токта мирно вернул этот округ (вернее, право получения с него дохода) и получил в дополнение к нему еще два округа, Цзиньчжоу и Юньчжоу с ежегодным доходом 2 400 лян серебра – вероятно, в благодарность за содействие императору Тэмуру в восстановлении империи [19, с. 32]. Второй причиной было то, что, поскольку все Чингизиды имели равные права на престол, у Токты появилась возможность самому предъявить претензии на трон общемонгольского хана – что он и попытался сделать, согласно сообщению арабских источников под конец своего правления, однако не успел осуществить свое намерение, потому что умер [38, с. 162, прим. 1].

 

Одновременно с этим, около 1310–1311 гг., Токта решил провести в Улусе Джучи денежную реформу, наконец завершив то, что неудачно пытались осуществить его предшественники – Берке и Менгу-Тимур. На всей территории Золотой Орды была введена единая монета, хотя и чеканившаяся на разных монетных дворах [43, с. 120–123]. Логично предположить, что это могло быть сделано на основе заимствования опыта империи Юань в области денежной политики: укрепление связей с китайскими монголами позволяло Токте заручиться поддержкой юаньских специалистов в этом вопросе. Можно предположить, что Токта намеревался со временем отменить чеканку монеты во всех городах, кроме Сарая, но не успел это сделать по причине смерти.

 

И хотя из единства чингизидских улусов ничего не вышло (Дува вскоре начал войну с Чапаром, закончившуюся тем, что он присоединил Улус Угэдэя к своим владениям), Токта сумел на какое-то время обезопасить Золотую Орду от угрозы вторжения со стороны родственников из других улусов. Это оказалось очень своевременным, поскольку как раз в это время начались проблемы в Синей Орде, которая, как мы помним, являлась фактически самостоятельным государством с собственной династией правителей, но теперь нуждалась во вмешательстве извне для решения династических проблем: около 1300 г. скончался Кончи, правитель Синей Орды, и на трон предъявили претензии сразу два правителя из разных ветвей потомков Орду-Ичена – Баян, сын Кончи, и его троюродный брат Куйлюк. Претензии последнего немедленно поддержали Хайду и Дува, которым была выгодна любая смута в Улусе Джучи, поэтому Токта выступил на стороне Баяна и направил на помощь ему 20 000 своих воинов. Борьба за власть в Синей Орде растянулась почти на десять лет: Баян оказался неэффективным правителем, и даже смерть Хайду в 1301 г. (его преемник Чапар решил не вмешиваться в междоусобицу Джучидов) и гибель Куйлюка около 1305 г. не привели к ее окончанию. Претензии Куйлюка на трон унаследовал его сын Кушай, кроме того, некоторые противники Баяна провозгласили новым правителем Синей Орды его родного брата Мангутая – таким образом, между 1308 и 1310 г. в Синей Орде претендовали на трон {240} сразу три правителя. Завершилась эта война в 1310 г.: Токта, выполняя союзнические обязанности по отношению к империи Юань, выступил против чагатайского Эсен-Буги, и его войска, оказавшись на территории Синей Орды, сумели покончить с междоусобицей и утвердить Баяна на троне [38, с. 118; см. также: 41, с. 135–146].

 

Между тем объединение в рамках «второй империи» не помешало властителю Ирана Олджайту вступить в новую войну с Золотой Ордой в 1308 г. По-видимому, ильхан решил, что золотоордынский хан слишком вовлечен в смуту в Синей Орде, и счел это удобным моментом для нападения. Однако Токта успел перекинуть часть войск в Азербайджан и не допустил глубокого вторжения иранских монголов в свои владения. До самой смерти Токты в 1312 г. отношения с Ираном оставались напряженными, но открытых боевых действий не велось: подобно своим предшественникам, Токта поддерживал союз с египетскими мамлюками, которые в начале 1310-х гг. активизировали военные действия в Сирии, что не позволило Олджайту продолжать войну с Улусом Джучи [15, с. 70–71].

 

Как и его соперник Ногай, Токта вступил в конфликт с генуэзскими колониями на юге Крыма. Правда, если мятежный беклярибек разорил их в качестве отмщения за убитого внука, хан решил наказать итальянцев за то, что они скупали детей ордынских подданных во время голода в Улусе Джучи и продавали их на Запад (а по предположению некоторых авторов – за шпионаж в пользу Ильханата). В 1308 г. Токта отправил войско на Каффу, итальянское население которой практически полностью погрузилось на корабли и поспешно покинуло ордынские владения. Восстановление колонии произошло только в 1313 г., в начале правления следующего хана – Узбека [49, с. 412–413].

 

Токта, как и его предшественники, старался поддерживать порядок в вассальных государствах (в особенности в русских княжествах) мирными методами, однако это не всегда получалось. В 1293 г. он поддержал претензии на великокняжеский стол во Владимире князя Андрея, сына Александра Невского – в ущерб его брату Дмитрию (которого, как уже упоминалось, поддерживал Ногай, бывший в это время на пике своего могущества), – и направил ему на помощь своего брата Тудана во главе крупных сил. Это вторжение, известное в русских летописях как «Дюденева рать», оказалось очень разорительным для Северо-Восточной Руси, но цель была достигнута: Дмитрий Александрович окончательно отказался от прав на великое княжение, и смута в семействе Александра Невского завершилась [28, стб. 527]. В 1297 г. Токта попытался закрепить мирные отношения среди своих русских вассалов: по его инициативе в Переяславле был созван съезд князей, на котором ханский посол Алекса Неврюй огласил ярлык Токты, предписывавший русским князьям отныне решать свои разногласия путем переговоров [32, с. 347–348, 351].

 

Во многом сравнительно мирные отношения Токты с Русью объяснялись и тем, что хан не вмешивался во внутреннюю политику русских княжеств (если их действия не угрожали его сюзеренитету над Русью) и соблюдал лествичное право – принцип престолонаследия, установившийся на Руси. Так, когда в 1304 г. умер его ставленник великий князь Андрей Александрович, претензии на великое княжение предъявил его племянник Юрий, сын Даниила Александровича Московского, но по воле Токты великим князем стал Михаил Ярославич Тверской – как старший в роду князей Северо-Восточной Руси, в соответствии с русскими правовыми традициями [25, с. 92].

 

Косвенные сведения источников позволяют исследователям высказать предположение, что Токта (первым из ханов Золотой Орды!) сам намеревался посетить Русь. Однако в 1312 г. он погиб при невыясненных обстоятельствах – по сведениям «Муизз ал-ансаб», при крушении корабля, на котором путешествовал по Волге [14, с. 41]. Столь нетипичная для монгола-кочевника смерть являлась официальной версией, тогда как неофициально стали ходить слухи о том, что он мог быть отравлен по приказу своего племянника Узбека. {241}

 

 

1. Абуль-Гази-Бахадур-хан. Родословное древо тюрков / Пер. и предисл. Г.С. Саблукова // Абуль-Гази-Бахадур-хан. Родословное древо тюрков. Иоакинф. История первых четырех ханов дома Чингизова. Лэн-Пуль Стэнли. Мусульманские династии. М.; Т.; Б., 1996. С. 3–186.

 

2. Брун Ф.Я. Материалы для истории Сугдеи // Брун Ф.Я. Черноморье. Сборник исследований по исторической географии Южной России. (1852–1877 г.). Ч. 2. Одесса, 1880. С. 121–158.

 

3. Вернадский Г.В. История России: Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 2000. 480 с.

 

4. Веселовский Н.И. Хан из темников Золотой Орды Ногай и его время. Пг., 1922. 58 с.

 

5. Владимиров Г.В. Образ татар и Золотой Орды в современной болгарской историографии // Золотоордынская цивилизация. Сб. статей. Вып. 1. Казань: Ин-т истории АН РТ, 2008. С. 71–77.

 

6. Георгий Пахимер. История о Михаиле и Андронике Палеологах / Пер. под ред. В.Н. Карпова. СПб., 1862. XXII + 526 с.

 

7. Горский А.А. Ногай и Русь // Тюркологический сборник 2001: Золотая Орда и ее наследие. М.: Восточная литература, 2002. С. 130–155.

 

8. Грамоты Великого Новгорода и Пскова / Под ред. С.Н. Валка. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. 408 с.

 

9. Грумм-Гржимайло Г.Е. Джучиды. Золотая Орда // Мир Льва Гумилева. «Арабески» истории. Кн. I: Русский взгляд. М.: ДИ-ДИК, 1994. С. 100–148.

 

10. Далай Ч. Монголия в XIII–XIV вв. М.: Наука, 1983. 232 с.

 

11. Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. М.: Наука, 1985. 246 с.

 

12. Закиров С. Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом. М.: Наука, 1966. 160 с.

 

13. Золотая Орда в источниках. Т. III: Китайские и монгольские источники / Пер. с кит., сост., ввод. ст. и коммент. Р.П. Храпачевского. М.: Б.и., 2009. 336 с.

 

14. История Казахстана в персидских источниках. Т. III: Му’изз ал-ансаб («Прославляющее генеалогии») / Пер. с перс., пред., прим. Ш.Х. Вохидова. Алматы: Дайк-Пресс, 2006. 672 с.

 

15. Камалов И.Х. Отношения Золотой Орды с Хулагуидами. Казань: Ин-т истории АН РТ, 2007. 108 с.

 

16. Киракос Гандзакеци. История Армении / Пер. с древнеарм., предисл. и коммент. Л.А. Ханларян. М.: Наука, 1976. 359 с.

 

17. Козин С.А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. Юань чао би ши. Монгольский обыденный изборник. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. 620 с.

 

18. Костюков В.П. Улус Джучи и синдром федерализма // Вопросы истории и археологии Западного Казахстана. 2007. № 1. С. 169–207.

 

19. Кычанов Е.И. Сведения из «Истории династии Юань» («Юань ши») о Золотой Орде // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223–1556. Казань: Ин-т истории АН РТ, 2001. С. 30–42.

 

20. [Лонгинов А.В.] История славено-болгарская о народах и о царях и святых болгарских и о всех деяниях и бытии болгарском // Записки Одесского общества истории и древностей. Т. XVI. 1893. Отд. II. С. 1–54.

 

21. Малышев А.Б. Начало католического миссионерства в Золотой Орде // Восток – Запад: проблемы взаимодействия и трансляции культур. Саратов, 2001. С. 140–145.

 

22. Мухамадиев А.Г. Древние монеты Казани. Казань: Татарское книжное изд-во, 2005. 200 с.

 

23. Мыськов Е.П. Политическая история Золотой Орды (1236–1313 гг.). Волгоград: Изд-во Волгоградского государственного ун-та, 2003. 178 с. {242}

 

24. Насонов А.Н. Монголы и Русь. История татарской политики на Руси. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1940. 178 с.

 

25. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л.; Изд-во АН СССР, 1950. 568 с.

 

26. Палаузов С.И. Юго-восток Европы в XIV столетии. Ст. вторая // Журнал Министерства народного просвещения. Октябрь 1857. Отд. II. С. 26–56.

 

27. Памятники русского права. Вып. 3: Памятники права периода образования русского централизованного государства. XIV–XV вв. / Под ред. Л.В. Черепнина. М.: Государственное изд-во юридической лит-ры, 1955. 528 с.

 

28. Полное собрание русских летописей. Т. I. Лаврентьевская летопись. Вып. 3: Продолжение Суздальской летописи по Академическому списку. Л.: Изд-во АН СССР, 1928. Стб. 489–577.

 

29. Полное собрание русских летописей. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1843. 381 с.

 

30. Полное собрание русских летописей. Т. XXV. Московский летописный свод конца XV в. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. 462 с.

 

31. Почекаев Р.Ю. Батый. Хан, который не был ханом. М.: АСТ; Евразия, 2006. 350 с.

 

32. Приселков М.Д. Троицкая летопись. СПб.: Наука, 2002. 515 с.

 

33. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. II / Пер. с перс. Ю.П. Верховского; примеч. Ю.П. Верховского и Б.И. Панкратова; ред. И.П. Петрушевского. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. 253 с.

 

34. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. III / Пер. с перс. А.К. Арендса; ред. А.А. Ромаскевич, Е.Э. Бертельс, А.Ю. Якубовский. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1946. 340 с.

 

35. Рубрук Г. Путешествие в восточные страны // Путешествия в восточные страны. М.: Мысль, 1997. С. 86–189.

 

36. Руссев Н.Д. Молдавия в «темные века»: материалы к осмыслению культурно-исторических процессов // Stratum. 1999. № 5: Неславянское в славянском мире. С. 379–407.

 

37. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. II. Извлечения из персидских сочинений, собранные В.Г. Тизенгаузеном и обработанные А.А. Ромаскевичем и С.Л. Волиным. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. 308 с.

 

38. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. Извлечения из сочинений арабских. СПб., 1884. 564 с.

 

39. Травкин С.Н. Некоторые вопросы нумизматики и истории Старого Орхея (золотоордынский период) // STRATUM PLUS. 2000. № 6: Печать презренного металла. С. 188–199.

 

40. Трепавлов В.В. Государственный строй Монгольской империи XIII в.: Проблема исторической преемственности. М.: Восточная литература, 1993. 168 с.

 

41. Ускенбай К.З. Восточный Дашт-и Кипчак в XIII – начале XV века. Проблемы этнополитической истории Улуса Джучи. Казань: Фэн, 2013.

 

42. Успенский Ф.И. История Византийской империи. Т. III. М.: Мысль, 1997. 829 с.

 

43. Федоров-Давыдов Г.А. Клады джучидских монет // Нумизматика и эпиграфика. Т. I. М.: Изд-во АН СССР, 1960. С. 94–192.

 

44. Хара-Даван Э. Чингиз-хан как полководец и его наследие. Культурно-исторический очерк Монгольской империи XII–XV вв. 2-е изд. Элиста: Калмыцкое книжное изд-во, 1991. 224 с.

 

45. Хейвуд К. Некоторые проблемы нумизматического доказательства правлений хана Ногая и Джеки // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223–1556. Казань: Ин-т истории АН РТ, 2001. С. 129–145.

 

46. Черепнин Л.В. Татаро-монголы на Руси (XIII в.) // Татаро-монголы в Азии и Европе. М.: Наука, 1977. С. 186–209.

 

47. Ala-ad-Din Ata-Malik Juvaini. Genghis Khan: The History of the World-Conqueror / Transl. from the text of Mirza Muhammad Qazvini by J.A. Boyle witn intr. and bibl. By D.O. Morgan. Manchester: Manchester University Press, 1997. LXVII + 763 p. {243}

 

48. Biran M. Qaidu and the rise of the independent Mongol state in Central Asia. Richmond: Curzon, 1997. 198 р.

 

49. Di Cosmo N. Mongols and Merchants on the Black Sea Frontier in the Thirteenth and Fourteenth Centuries: Convergences and Conflicts // Mongols, Turks and others. Eurasian Nomads and the Sedentary World. Leyden; Boston, 2005. P. 391–424.

 

50. Geanakoplos D.J. Emperor Michael Palaeologus and the West. 1258–1282. A study in Byzantine-Latin relations. Cambridge: Harvard University Press, 1959. 434 р.

 

51. Hammer-Purgstall J. Geschihter der Golden Horde, das ist: der Mongolen in Russland. Pescht, 1840. L + 683 s.

 

52. Klaproth M. Des entreprices des Mongols en Géorgie et en Arménie dans le XIII^e siècle // Nuveau Journal Asiatique. Septembre 1833. Р. 273–305.

 

53. Liu Y. War and Peace between the Yuan Dynasty and the Chaghadaid Khanate (1312–1323) // Mongols, Turks and others. Eurasian Nomads and the Sedentary World / Ed. by R. Amitai, M. Biran. Leyden; Boston: Brill, 2005. Р. 339–358.

 

54. Schamiloglu U. Tribal Politics and Social Organization in the Golden Horde. Ph.D. Dissertation. Columbia University, 1986. 286 р.

 

55. Vagnon E. Cartographie d’une ville disparue Vicina sur le Danube // Revue de la Biblioteque nationale de France. № 24. 2006. P. 6–11. {244}

 

Золотая Орда в мировой истории: Колл. моногр. / Редкол.: Р. Хакимов, М. Фаверо (отв. ред.) и др. Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2016. С. 225–244.

[Mr. Shadow]

Всем, кто интересуется религиозной ситуацией в Золотой Орде (в частности, принятием и распространением ислама) рекомендую ряд статей, помещенных в данном сборнике:

Ислам и власть в Золотой Орде. Сборник статей / Под ред. И.М. Миргалеева, Э.Г. Сайфетдиновой. – Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2012. – 332 с.

Содержание сборника:

 

Предисловие

Миргалеев И.М. Сведения ал-Хадж Абд ал-Гаффара Кырыми об исламизации в Золотой Орде

Хаутала Р. Исламизация татар, согласно латинским источникам конца XIII – первой половины XIV века

Гарустович Г.Н. Религиозная ситуация в Золотой Орде глазами современников Измайлов И.Л. Принятие ислама в Улусе Джучи: причины и этапы исламизации Зайцев И.В. Ордынский намаз

Исхаков Д.М. Проблема «окончательной» исламизации Улуса Джучи при хане Узбеке Зиливинская Э.Д. Структура золотоордынских городов во времена хана Узбека Руденко К.А. Некоторые вопросы семантики золотоордынских древностей Булгарского Улуса Золотой Орды

Пилипчук Я.В. Выбор веры в Дешт-и-Кыпчаке (Существовала ли альтернатива исламу?)

Сабитов Ж.М. Административная реформа хана Узбека

Сайфетдинова Э.Г. Дифференциация суфизма в Золотой Орде (на примере произведения Махмуда ал-Булгари «Нахдж ал-Фарадис»)

Зайнуддинов Д.Р. Роль женщин в успехах Золотой Орды (по арабским источникам) Гатин М.С. Бертольд Шпулер об исламе и религиозной ситуации в Золотой Орде Стенографический отчет Круглого стола «Ислам и конфессиональная ситуация в Золотой Орде» (г. Казань, Институт истории АН РТ, Конференц-зал, 15 марта 2012 г.) Программа Международного научного семинара и Круглого стола «Ислам и конфессиональная ситуация в Золотой Орде»

Список сокращений

Сведения об авторах.

 

Доступ по ссылке: http://miscfiles.ru/...1-mirgaleev.pdf

[Sterh]

Шибан

 

Первым в хронологическом порядке о Шибане сообщает Иоанн де Плано Карпини, францисканец, дипломат, совершивший путешествие в Монгольскую империю в 1245-1247 гг. В графе «О князьях Татар» он упоминает «Сыбана» как третьего сына «Тоссук-хана» (т.е. Джучи – прим.) [Путешествия в восточные страны, 1957, с.44].
Согласно Рашид-ад-Дину, Шибан – пятый сын Джучи, старшего сына Чингиз-хана [Рашид ад-Дин, 1960, том II, с.66]. Более ранний автор, Джувейни, называя Шибана «Сибаканом», обозначает его как четвертого сына «Туши» [Ата-Мелик Джувейни, 2004, с.122]. Анонимное генеалогическое сочинение середины 1420-х гг. «Муизз ал-ансаб» также называет царевича пятым сыном, в целом придерживаясь схемы, приведенной у Рашид-ад-Дина [Муизз ал-ансаб, 2006, с.42]. Сочинение также упоминает мать Шибана Канбар, являющейся также матерью восьмого сына Джучи Чилавуна [Муизз ал-ансаб, 2006, с.38]. Анонимная хроника «Таварих-и гузида-йи Нусрат-наме», составлявшаяся не без помощи самого Мухаммеда Шейбани приблизительно в 1504-1510 гг., также упоминает Шибана пятым сыном [Материалы по истории казахских ханств, 1969, с.34]. Вероятно, той же генеалогической схемы придерживается многотомное сочинение «Бахр ал-асрар» Махмуда бен Вали, составленное в 1634-1640 гг. Автор использовал огромное количество летописей при компиляции своего труда, видное место в котором занимали «Джами ат-таварих» Рашид-ад-Дина и «Таварих-и гузида-йи Нусрат-наме». Тем не менее, Вали называет Шибана «сыном Джучи-хана», без нумерации [Материалы по истории казахских ханств, 1969, с.347]. Хивинский хан из династии Шибанидов Абу-л-Гази также упоминает своего предка пятым сыном Джучи [Абулгази, 1906, с.156, 158].
Отдельно стоит упомянуть данные, приводимые Утемишем-хаджи, составителя «Кара таварих», основанной преимущественно на устных рассказах и датируемой 50-ми гг. XVI века. Автор служил при шибанидских династах, что наложило свой отпечаток на произведение. В абзацах, посвященных установке юрт во время визита к Чингиз-хану, Шибан упомянут третьим [Утемиш-хаджи, 2017, с.28-29]. Впрочем, версия с установкой юрт и символикой их цветообозначения легендарна, к тому же в крымской историографии она трактуется по-другому [см., например, Негри, 1844, с.380]. Здесь Шибан вообще не упомянут.

Поскольку хан явился родоначальником династии, среди средневековых историков ему уделено самое пристальное внимание. О его деяниях сообщено немало.

Первое хронологическое упоминание о Шибане датируется весной 1229 года и связано с курултаем – традиционным монгольским политическим актом, связанным на этот раз с интронизацией нового каана Угэдея. О визите «из Кипчака» сыновей Джучи, включая Шибана, практически идентично сообщают Рашид-ад-Дин и Джувейни [Рашид ад-Дин, 1960, том II, с.18-19, Ата-Мелик Джувейни, 2004, с.122]. Последний также сообщил, что «каждый оставил свою орду и отправился на курилтай» [Ата-Мелик Джувейни, 2004, с.122]. Это обстоятельство наводит на мысль о существовании у Шибана собственного улуса на той территории Дешт-и Кипчака, что была захвачена во время войны с хорезмшахом Мухаммадом. По-видимому, этим же временем стоит датировать упоминание о хане как о достигшем «возраста» [Ата-Мелик Джувейни, 2004, с.183], очевидно, совершеннолетия. Абулгази приводит похожие сведения, но упоминает Бату как главу делегации сыновей Джучи, в которую вошел и Шибан. Вероятно, к этому времени (начало 30-х гг. XIII века) относится уникальное сообщение историка об участии «Бату-хана с пятью своими младшими братьями» против сепаратизма некоторых «государей» в Китае [Абулгази, 1906, с.150-151]. Среди этих братьев почти наверняка был и Шибан.
Осенью 1236 года Шибан был «в пределах Бугара», среди царевичей, «которые также были назначены в те края» [Рашид-ад-Дин, 1960, том II, с.37]. Прошедший курултай 1235 г. распределил обязанности среди потомков Чингиз-хана, приготовляясь к последующему Западному походу.
Наибольшая, хотя и противоречивая информация посвящена военной удали Шибан-хана во время событий Западного похода.
Иоанн де Плано Карпини сообщает, что Шибан в числе «вождей», бывавших в Венгрии [Путешествия в восточные страны, 1957, с.44], вероятно, во время рассматриваемого похода.
Рашид-ад-Дин сообщает о походе Бату, Шибана и кыйата Бурулдая «против буларов и башгирдов», прошедшем в течение осени-зимы 1236 г. [Рашид-ад-Дин, 1960, том II, с.37-38]. Отметим наличие уникального сообщения касательно событий 635 г.х. (24 августа 1237 – 13 августа 1238 г.), где «Шибан, Бучек и Бури выступили в поход в страну Крым и у племени чинчакан (возможно, имеются в виду – кипчаки, см., прим. 29 – прим.) захватили Таткару» [Рашид-ад-Дин, 1960, том II, с 39, прим. 29]. Схожая картина событий представлена и у Джувейни [Ата-Мелик Джувейни, 2004, с.185-186], но без упоминания о Крыме.
«Крымская» тема была продолжена в «Таварих-и гузида-йи Нусрат-наме», где «Шибан-хан совершил добрые дела, он (Бату) дал под его начало сорок тысяч человек и отправил [в поход] на Крым и Кафу. Находясь в походе [Шибан] совершил еще много великих дел. Дойдя [до Крыма и Кафы], он покорил эти вилайеты» [Мустакимов, 2011, с.231].
Абулгази также сообщает о совместном походе Бату и Шибана, но их сражение с противником происходит у Москвы, где «соединились между собою государи Корелы, Немцев и Руси» [Абулгази, 1906, с.159]. Безусловно, восприятие событий похода того времени наложилось у хивинского хана с более современными ему событиями: в итоге Москве была придана решающая роль в стане антагонистов. Более ранний Утемиш-хаджи также упоминает поход «Саин-хана» «на Маскау, города вилайата урус». В этом походе Бату предоставил Шибану тридцать тысяч войска: в итоге вилайат был захвачен, а вся добыча поделена между победителями [Утемиш-хаджи, 2017, с.30-31].
Махмуд бен Вали об участии Шибана в Западном походе сообщает одной общей фразой: «….Шайбан-хан, сына Джучи-хана, сына Чингиз-хана, в семилетнем походе при завоевании стран асов, руссов, черкесов и булгар проявил превосходную старательность и, обратив на себя таким образом благосклонный взор Бату-хана, получил от брата в качестве вознаграждения четыре омака» [Материалы по истории казахских ханств, 1969, с.347]. На награде мы остановимся ниже.
После Западного похода известия о Шибане единичны. Рашид-ад-Дин сообщает о прибытии в Каракорум на очередной курултай «в месяце Раби II 643 г.х. (26 августа – 23 сентября 1245 г.)» среди всех прочих и Шибана, которого Бату послал вместе со своими братьями, но сам не принял участия [Рашид-ад-Дин, 1960, том II, с.118]. Гильом де Рубрук, монах-францисканец, путешественник, совершивший в 1253-1255 гг. поездку к монголам, сообщает со слов «вдовы этого Стикана» (т.е. Шибана – прим.) об участии последнего по инициативе Бату в убийстве монгольского каана Гуюка в 1248-м году [Путешествия в восточные страны, 1957, с.135].
Об улусах Шибан-хана. Пожалуй, впервые информация о его землях содержится в сочинении Плано Карпини. Фраза требует полного цитирования: «Из земли Кангитов въехали в землю Бисерминов. Эти люди говорили и доселе еще говорят команским языком, а закона держатся Сарацинского. В этой земле мы нашли бесчисленные истребленные города, разрушенные крепости и много опустошенных селений. В этой земле есть одна большая река, имя которой нам неизвестно; на ней стоит некий город, именуемый Янкинт (Janckint), другой по имени Бархин и третий, именуемый Орнас, и очень много иных, имена которых нам неизвестны. У этой земли был владыка, которого звали Алтисолданус; он был умерщвлен Татарами вместе со всем своим потомством; собственное имя его нам неизвестно. А в земле этой существуют величайшие горы; с юга же прилегают к ней Иерусалим, Балдах и вся земля Саррацинов, по близости их границ живут два вождя – родные братья Бурин и Кадан; с севера же к ней прилегает часть земли черных Китаев и Океан. Там пребывает Сыбан, брат Бату» [Путешествия в восточные страны, 1957, с. 72-73]. В исследовательской литературе есть точка зрения, согласно которой три вышеупомянутых города составляли улус Шибана (см. [Сабитов, 2014, с.33]. Некоторое время пребывания Шибана в хорезмских городах вполне могло объяснить его участие в последующем убийстве Гуюк-хана (по версии Рубрука – прим.).
Более содержательную картину улусных владений предоставляет нам «Таварих-и гузида-йи Нусрат-наме». После успехов на крымском полуострове Бату передал Шибану следующие «тумены»: «в горах Джулат Черкес, в степи – Кара Улак, в Крыму – Кырк йер, в Туркестане – Янгикент. Про тумен Кюйдей он сказал: «Пусть будет лезвием твоей сабли». «Кара Улак пусть будет тебе подарком, Янгикент пусть будет ячменем для твоего коня, […] пусть будет древком (?) твоего копья а тумен Кюйдей, [состоящий из людей] племени салджавут, пусть будет тебе наградой», - сказав [так], дал ему их» [Мустакимов, 2011, с.231]. К сообщению «Таварих», безусловно, примыкает и более поздняя «Кара таварих» Утемиша-хаджи, в которой Бату, помимо сорока тысяч человек, добавил Шибану аке «вилайаты Крыма и вилайаты Курал и Лак» (Утемиш-хаджи, 2017, с.32). Информация об улусных владениях также перекликается и с вышеупомянутым у Махмуда бен Вали сообщением о четырех «омаках». Исследовавший вопрос об удельных территориях Шибана, И.А. Мустакимов предположил их значительную разбросанность: от Кавказа и Крыма до низовьев Сырдарьи [Мустакимов, 2011, с.242]. Небезынтересно упоминание «Янкинта» Карпини и «Янгикента» «Таварих». Как видим, столь разные в хронологическом и сюжетном отношении источники упоминает один и тот же город в составе улуса Шибана.
Еще одно подробное рассмотрение земель Шибана содержится у Абулгази и опять-таки требует полного цитирования: «Младшему своему брату, Шибан-хану, который также сопутствовал своему брату Саин-хану в его походе, отдал в удел из государств, покоренных в этом походе, область Корел; и из родовых владений отдал четыре народа: Кушчи, Найман, Карлык и Буйрак, и сказал ему: юрт (область), в котором ты будешь жить, будет между моим юртом и юртом старшего моего брата, Ичена: летом ты живи на восточной стороне Яика, по рекам Иргиз-сувук, Ор, Илек до горы Урала; а во время зимы живи в Аракуме, Каракуме и по берегам реки Сыр при устьях реки Чуй-су и Сари-су. Шибан-хан послал в область Корел одного из своих сынов, дал ему хороших беков и людей» [Абулгази, 1906, с.159-160]. Таким образом, здесь улус Шибана можно оконтурить юго-западными приуральскими землями (совр. Оренбургская и Самарская области, часть западного Казахстана) и присырдарьинскими территориями. Перекочевки же шли с запада на восток и обратно. Небезынтересно упоминание и о назначениях Шибана в свои улусы сыновей, что вполне закономерно для той административно-территориальной чересполосицы, которой наградил его Бату. В историографии подробнейшим образом это известие в совокупности с другими было изучено В.П. Костюковым [Костюков, 2010, с.86-99].
В источниках также упомянуты двенадцать сыновей Шибана [Рашид-ад-Дин, 1960, том II, с.74; Муизз ал-ансаб, 2006, с.42-43; Материалы по истории казахских ханств, 1969, с.34, 347; Абулгази, 1906, с.160].
Шибан – родоначальник династии. Этим фактом объясняется столь подробное описание его жизни, в особенности среди его потомков XIII-XIV вв. Но из известных нам сообщений не следует, что он был полностью самостоятельным правителем. Безусловно, те решения хана, которые освещены в источниках, проводились только с участием Бату.

[Sterh]

Байнал б. Шибан

 

Байнал, согласно ряду источников, является первым сыном Шибана [Рашид-ад-Дин, 1960, том II, с.74; Материалы по истории казахских ханств, 1969, с.34, 347; Абулгази, 1906, с.160; Муизз ал-ансаб, 2006, с.42]. Фазлаллах ибн Рузбихан Исфахани, составивший свое сочинение «Михман-наме-и Бухара» в 1509-м году, называет царевича одним из трех сыновей, причем имя его приведено как «Банйал Бахадур» [Фазлаллах ибн Рузбихан Исфахани, 1976, с.61]. Вероятно, автор соединил в одно имена двух сыновей Шибана – Байнала и Бахадура. Впрочем, «бахадур» может являться и своего рода почетным именем царевича, поскольку чуть выше Рузбихан также именует Шибана – «Шибан Бахадур-хан». 
Махмуд бен Вали высказался о царевиче в своем привычно вычурно-красочном духе: «Байнал, который был первым сыном и первым плодом пальмовой рощи величия и могущества…» [Материалы по истории казахских ханств, 1969, с.347]. В целом, автор проводит историю Шибанидов как некий единый улус с порядком престолонаследия, отмечая, что именно второй сын Шибана стал его преемником. Такого же порядка придерживается и Абулгази [Абулгази, 1906, с.160]. 
В более ранних источниках также встречается царевич с таким именем. В летописи Рукн ад-Дина Бейбарса, датируемой началом XIV века, приведено письмо золотоордынского хана Берке египетскому султану, датируемое 661 г.х. (15 ноября 1262 – 3 ноября 1263 г.) с информацией о принятии первым ислама. В письме также приводится список царевичей и их эмиров, также перешедших в эту религию. Среди них упоминается Байнал-нойон и еще одно лицо с похожим именем «Беккадак-Байнал» [История Казахстана в арабских источниках. Том I, 2005, с.89]. Датировка события вполне совпадает с годами жизни сына Шибана; кроме того, другого царевича с таким же именем в источниках не встречается. С высокой долей вероятности можно причислить упомянутое лицо к сыну Шибана. 
Также в генеалогиях упомянуты трое детей Байнала [Рашид-ад-Дин, 1960, том II, с.74; Материалы по истории казахских ханств, 1969, с.34, 347; Муизз ал-ансаб, 2006, с.42]. 
О годах и обстоятельствах жизни царевича нам ничего неизвестно. Абулгази упоминает о назначении Шибаном в «область Корел» одного из своих сыновей. Учитывая наличие ряда территорий под его контролем, Байнал вполне мог стать правителем одного из улусов.

[Sterh]

Бахадур б. Шибан 

 

В источниках Бахадур упомянут как 2-й сын Шибана [Рашид-ад-Дин, 1960, том II, с.74; Материалы по истории казахских ханств, 1969, с.34, 347; Абулгази, 1906, с.160; Муизз ал-ансаб, 2006, с.42]. В «Тарих-и Кипчаки» (сочинение 20-х гг. XVIII в.) и более раннем «Михман-наме-и Бухара» (1509 г.) упоминается царевич «Банйиал-Бахадур», что может быть слиянием имен двух первых сыновей Шибана [Материалы по истории казахских ханств, 1969, с.390; Фазлаллах ибн Рузбихан Исфахани, 1976, с.61]. Бахадур также упомянут у «Продолжателя» Утемиша-хаджи как третий сын Шибана [Миргалеев, 2014, с.65; Утемиш-хаджи, 2017, с.83]. В сочинении Хафиз-и Таныша Бухари «Шараф-нама йи-шахи» (конец XVI в.) царевич упоминается как единственный сын – «бесценный жемчуг на пути смелости, на стезе храбрости» [Шараф-нама йи-шахи, часть 1, 1983, с.75-76]. Вероятно, именно этими качествами и обусловлено происхождение имени царевича.

Единственную подробную информацию о царевичей сообщает Махмуд бен Вали: «Что касается Бахадура, сына Шайбан-хана, который был вторым из двух светил на небосводе величия, то, когда его знаменитый отец переселился из бренного мира в область вечности, он вместо отца стал главенствовать над элем и улусом. Повелев собраться близким родственникам, племенам и четырем каучинам, он выбрал для зимовок и летовок Ак-Орду, которая известна также как Йуз-Орда» [Материалы по истории казахских ханств, 1969, с.347].

Из текста неясно, каким именно улусом владел Бахадур, учитывая данные источников о большой территориальной разбросанности владений Шибана, и что именно подразумевал автор под «улусом». Под «каучинами» вероятно, имеются в виду военные единицы.

Термины «Ак-Орда» и «Йуз-Орда» является крайне дискуссионными в современной исследовательской литературе. Мнение В.П. Юдина об этих терминах можно посмотреть здесь [Материалы по истории казахских ханств, 1969, с.550-551, прим. 80, 81]. С большой долей уверенности можно предположить, что автор имел в виду если не конкретные государственные образования, то как минимум обширные территории, пригодные для длительного кочевания.

Несколько проясняет сообщение «Бахр ал-асрар» Абулгази. Он указывает, что при Менгу-Тимур-хане, который «действовал согласно распоряжениям Бату-хана, а потому владение в Белой Орде он отдал Багадур-хану, сыну Шибан-ханову; области Кафу и Крым отдал Уран-Тимуру» [Абулгази, 1906, с.152]. Таким образом, перераспределение улусов у Абулгази выступает как инициатива золотоордынского хана, которому подчиняются также и шибанидские династы, а не как самостоятельное решение Бахадура. О том, что «Белая Орда» Абулгази выступает как «страна», демонстрирует следующее сообщение: «Замечаем, что резиденция Джучи-хана была в Дешт-Кипчаке, в стране, которая называется Синяя Орда» [Абулгази, 1906, с.151]. Подробнее о «странах» Белая и Синяя Орда можно почитать в статье «Сведения об Ак-Орде и Кок-Орде в свете устной исторической традиции» [Парунин, 2015, с.51-61]. В генеалогическом перечне Бахадур также упоминается как занявший место отца [Абулгази, 1906, с.160].

Учитывая трудности географической локализации Белой Орды, а также наличия вполне разумных сомнений существования такого государства в реальности (поскольку сообщения о нем восходят к известиям легендарного характера), установить где именно располагался улус Бахадура в настоящее время не представляется возможным.

Балакан б. Шибан

 

Балакан считается четвертым сыном Шибана [Рашид-ад-Дин, 1960, том II, с.74; Материалы по истории казахских ханств, 1969, с.37, 347; Абулгази, 1906, с.160; Муизз ал-ансаб, 2006, с.42].

В отличие от ряда своих братьев, Балакан неоднократно «засветился» на страницах источников благодаря участию в завоевательных походах Хулагу-хана. Одним из первых о нем упоминает Джувейни.

Под 651 г.х. (1251-1252 гг.) Балакан числится среди царевичей, приданных к Хулагу-хану для «завоевания западных областей» по поручению Менгу-каана [Ата-Мелик Джувейни, 2004, с.441]. В последующем царевич фигурирует в составе войска Хулагу-хана: во время похода 1253 г. «царь продвигался очень медленно, впереди шли Балагай и Тутар, остальные поспешали справа и слева» [Ата-Мелик Джувейни, 2004, с.443].

Во время нового похода, начавшегося осенью 1256 г. «для захвата крепостей еретиков» «царевичи Балагай и Тутар с иракскими войсками выступили из Аламута….» [Ата-Мелик Джувейни, 2004, с.448]. Об их прибытии Джувейни сообщил чуть ниже [Ата-Мелик Джувейни, 2004, с.454].

Впоследствии глава Аламута взбунтовался, и на усмирение беспорядков Хулагу отправил Балакана с войском: «Он заколебался, не решаясь подчиниться немедленно, и тогда туда был послан Балагай с большим войском, которому было приказано осадить крепость. Балагай привел свое войско к подножию Аламута и окружил его со всех сторон. Защитники крепости, рассмотрев последствия этого дела и зная о причудах судьбы, послали гонца с просьбой о пощаде и умоляли его о снисхождении». В итоге «через три дня войско поднялось в крепость и захватило то, что не смогли унести те люди» [Ата-Мелик Джувейни, 2004, с.462, 522]. Более о судьбе царевича Джувейни не сообщает. Исходя из вышесказанного, можно предположить, что Балакан был хорошим военачальником и находился у ильхана на хорошем счету, хотя последующие упоминания о нем несколько корректируют этот вывод.

Царевич неоднократно упоминается Рашид-ад-Дином. Его деятельность связана с отправкой Менгу-кааном Хулагу-хана в Иран для его дальнейшего завоевания: «…Бату послал через Дербенд Кипчакский Балакана сына Шейбана, и Тутара, сына Мингкадара сына Бквала седьмого сына Джучи, чтобы он, прибыв, стали подкреплением войску Хулагу-хана, служили ему» [Рашид-ад-Дин, 1960, том II, с. 81]. Событие не датируется, но следующее сообщение посвящено смерти Бату-хана в 650 г.х. (14 марта 1252 – 2 марта 1253 гг.). Можно предположить, что отправка царевичей произошла в самом начале 50-х гг. XIII в.

Затем деятельность Балакана получила новое освещение: «В 654 г.х. (30 января – 20 декабря 1255 г.) Балакан, который был в этом государстве, задумал против Хулагу-хана измену и предательство и прибегнул к колдовству. Случайно [это] вышло наружу. Учинили о том допрос, он тоже признался. Для того чтобы не зародилась обида, Хулагу-хан отослал [Балакана] с эмиром Сунджаком к Берке. Когда они туда прибыли, была установлена с несомненностью его вина. Берке отослал его [обратно] к Хулагу-хану: «Он виновен, ты ведаешь этим». Хулагу-хан казнил его» [Рашид-ад-Дин, 1960, том II, с. 81-82].

Вероятно, царевич под именем «Балаха» в армянских источниках упомянут среди прочих джучидов в составе свиты при Хулагу-хане во время начавшейся войны с Берке [Патканов, 1874, вып. 2, с. 105].

В сочинении Киракоса Гандзакеци личность Балакана обрастает новыми подробностями. Он упомянут в числе «знатных людей, стоявших во главе государства» в числе «некоторых родственников из улуса Батыя и Сартаха», которые «пройдя через Дербентские ворота, пришли сюда» [Киракос Гандзакеци, 1976, с.227]. Далее армянский историк высказался о царевичах менее лестно: «…. Это были внуки Чингис-хана, и их называли сыновьями бога. Они расчистили и облегчили все ходы на пути, по которому прошли, ибо передвигались они на телегах. Много бедствий причиняли они всем странам своими податями и грабежом, нескончаемыми требованиями пищи и питья и довели все народы до порога смерти» [Киракос Гандзакеци, 1976, с.227].

В дальнейшем Балакан упомянут в качестве одного из военачальников в походе на Багдад: «Пошли на этот город и главные начальники улуса батыева: Гул, Балахай, Тутхар и Гатахан, ибо все они почитали Хулагу как хана, подчинялись ему и боялись его» [Киракос Гандзакеци, 1976, с.228]. Гибель царевича описана во время начавшейся междоусобицы между Хулагу и Берке [Киракос Гандзакеци, 1976, с.236].

Схожую картину демонстрирует Григор Акнерци: «… в 706 г. пришли с востока…. Семь ханских сыновей, каждый с туманом всадников, а туман значит 10 000. Вот имена их: первый и старший из них Гулаву, брат Мангу-хана, второй, Хули, который не стыдился называть себя братом Бога; третий, Балаха…» [История монголов инока Магакии, 1871, с.24]. Однако в дальнейшем армянский историк отмечает сепаратизм царевича к Хулагу: «После того уже аргучи (судьи – прим) через великих послов пригласили ханских сыновей – Балаху, Бора-хана, Такудара, Мигана, сына Хулиева. Когда все собрались аргучи сообщили им повеление Мангу-хана. Как только ханские сыновья узнали о том, что Гулаву намерен возсесть на ханский престол, то четверо из них пришли в ярость и не захотели повиноваться Гулаву. Такудар и Бора-хан подчинились, а Балаха, Тутар, Гатаган и Миган не согласились признать его ханом. Когда аргучи Мангу-хана убедились в том, что эти четверо не тольуо не желают повиноваться, но еще намерены сопротивляться Гулаву, то приказали: подвергнуть их ясаку, т.е. задушить тетивой лука: по их обыкновению, только этим способом можно было предавать смерти лиц ханского происхождения» [История монголов инока Магакии, 1871, с.31-32]/

Вероятно царевич упомянут также в «Истории Шайх Увайса»: «Между ильханом и Берке-ханом проявилась вражда из-за Кули, Татара и Кулгана» [История Казахстана в персидских источниках. Том IV, 2006, с.197]. Здесь неизвестный автор, скорее всего, придерживается версии событий, описанной Рашид ад-Дином.

У Балакана имелось также трое сыновей: Тури, Тукан и Токдай [Рашид-ад-Дин, 1960, том II, с.74].

[Sterh]

Синяя Орда в русских источниках

 

Вопросы цветообозначения Орд, часто встречающиеся в восточных и русских источниках, являются предметом широкого обсуждения в исследовательской среде вплоть до настоящего времени. Несмотря на накопленные гипотезы и мнения по этой проблематике, по-прежнему возможно и необходимо вносить некоторые коррективы на сложившиеся трактовки, в частности, по вопросу об особенностях упоминания Синей Орды (Кок Орды) в отечественном летописании.

Безусловно, при анализе столь непростой проблематики, нужно учитывать и имеющуюся историографию, которая наиболее полно приведена в работе К.З. Ускенбая [37, с.97-106]. Не приводя в целом историографический диспут, коснемся лишь новейших работ.

К.З. Ускенбай наиболее полно представил выборку из русских летописей, рассмотрев все доступные ему упоминания Синей Орды [37, с.106-111]. Резюмировав сообщения летописей, К.З. Ускенбай сделал вывод о неясности ее географического определения, склонившись к выводу, что Синяя Орда располагалась за Волгу и за Яиком. Источником же информации послужили люди, побывавшие в Сарае, услышав о существовании некоего государства за Волгой.

Отмечая упоминание Синей Орды в устюжском летописании вокруг событий 1455 года, К.З. Ускенбай склонился к генеалогии Саид-Ахмада, являвшегося потомком Токтамыша, с деятельностью которого также связывается упоминание Кок-Орды [37, с.111].

Обратившись к изучению Ак-Орды и Кок-Орды, Ж.М. Сабитов и А.К. Кушкумбаев предложили иную концепцию: по их мнению, термин «Орда» и некоторые применяемые к этому термину эпитеты следует считать не улусом или государством, а ставкой/резиденцией хана [34, с.34]. Упоминаемая в русских летописях Синяя Орда, по мысли исследователей, это «географическая точка, отдаленно находящаяся далеко (sic!) на востоке» [34, с.35]. Ошибочная трактовка термина связывалась с некорректным пониманием его русскими летописцами [34, с.39].

В предыдущей статьей [11, с.58], что летописные известия о Синей Орде являются частью литературных повестей, полно или частично включаемых в состав летописи. Причем зачастую первоначальные варианты повести входили в летопись в кратком виде, а уже в общерусских сводах (Никоновская летопись (НЛ)) – в более полном и развернутом, с добавлением различных деталей происходившего.

Отметим, что практически все упоминания Синей Орды так или иначе сначала входили в состав повестей, а именно: Повесть о побоище на р. Пьяне, Летописная повесть о Куликовской битве, Сказание о Мамаевом побоище, Повесть о нашествии Тохтамыша, Повесть о Темир-Аксаке. В этом же ряду стоит отметить «Повесть o побоище Витовта с Темир-Кутлуем», полностью включенную в состав НЛ.

«Повесть о побоище на р. Пьяне» содержит в себе наиболее раннюю фиксацию рассматриваемого нами термина: «В лето 6885… Того же лета перебежа из Синие Орды за Волгу некоторый царевич именем Арапша…» [5, с.96]. В историографии приводится мнение, что в основе летописного рассказа лежит памфлет, составленный нижегородцами [36, с.217]. Однако Я.С. Лурье счел возможным говорить, что нижегородцы могли составить устный рассказ, составленный в повесть, включенный затем летописцем [36, с.217]. В любом случае вполне уместно предположение о появлении «Повести» по «горячим следам», и лишь затем включение ее в состав летописей, начиная с конца XIV – начала XV вв.

В абсолютном большинстве летописей фиксируется термин «Синяя Орда» [12, с.307; 13, стб.451; 14, с.25; 16, стб.118; 17, стб.104; 18, с.118; 20, с.120; 21, с.134; 22, с.193; 23, с.194; 24, с.170; 25, с.79, 241; 26, с.122-123; 27, с.88; 30, с.117; 32, с.137; 33, с.130]. Более развернуто «Повесть» фигурирует в НЛ, с упоминанием «Мамаевой орды Волжской» [15, с.27]. Термин отсутствует в Львовской летописи [19, с.197], Густынской [31, с.130], а также у устюжском летописании [29, с.75], при этом «Арапша» (Арабшах – прим) назван здесь не царевичем, а салтаном. 

Вновь упоминание о «Синей Орде» появляется в сочинениях Куликовского цикла и связывается с приходом Токтамыша «с востока» «из Синие Орды» [5, с.136, 188]. Примечательно, что в этих источниках фигурирует одно из названий Улуса Джучи: «А сам царь Тохтамыш пошел и завладел Ордой Мамаевой, и захватил жен его, и казну его, и улус весь…. врага Мамая победил, а сам сел на царстве Волжском» (БЛДР, Т.6, с.137). Практически без изменений «Летописная повесть о Куликовской битве» входит в большинство русских летописей [13, стб. 470; 14, с.41-42; 16, стб. 141; 17, стб. 118-119; 18, с.130; 19, с.202; 20, с.127; 21, с,149; 22, с.205-206; 23, с.145; 24, с.76; 25, с.82-83, 246; 30, с.123; 33, с.137]. Составитель НЛ также не только сообщает о начале правления хана «на царстве Волжском», но и упоминает, что после захвата улуса Мамая, он отправил послов к «князю Дмитрию Ивановичю на Москву, такоже и ко всем князем Русскым, поведаа им свое пришествие на Воложское царство» [15, с.69]. О Синей Орде сообщается в устюжском летописании, не добавляя при этом о Воложском царстве [29, с.77]. В Холмогорской летописи и Владимирском летописце эпизод с Синей Ордой отсутствует [26, с.128; 28, с.88-89]. «Летописная повесть о Куликовской битве» датирована концом XIV века [36, c..244]. Согласно М.А. Салминой, «Повесть» составлена на основе краткого рассказа «О побоище иже на Дону». При этом Новгородская IV летопись, в состав которой включена первоначальная форма Повести, не сообщает о Синей Орде [12, с.325], тогда как в Софийской I летописи термин присутствует [13, стб. 470], Вполне вероятно, на этапе формирования сюжета Летописи, у составителей не было достоверной информации на этот счет.

«Воложское царство», на наш взгляд, имеет определенную генетическую связь с «Идиль-страной», упоминаемой в ногайском героическом эпосе «Идегей»:

«В это время Кадырберды

Повелел созвать свою знать,

Чтобы властное слово сказать:

«До тех пор, пока жив Идегей,

Никогда не станет моей

Золотая Идиль-страна, -

Надо встать, сейчас не до сна!

Или я, или Идегей!

Хватит спать, - на коней, на коней!» [6, с.228].

 

«Смута настала в Идиль-стране.

Гибли в междоусобной войне

Множества отцов и детей,

Как предсказал муж Идигей,

Темный день на землю пришел.

Сотворенный Чингизом престол

Стал престолом, где кровь лилась.

Ханский дворец исчез из глаз.

Край разоренный стал пустым.

Отошли друг от друга тогда

Аждаркан, Казань и Крым

Золотая распалась Орда» [6, с.240].

 

Упоминание о «Синей Орде» содержится в версии «Повести о нашествии Тохтамыша», представленной Холмогорским летописцем: «О Тактамышевой рати. Того же лета царь Тактамыш посла на Волгу татар своих, повеле избити вся гости рускиа, а суды их переимати на перевоз себе, дабы не было вести на Русь. Прииде ис Синие орды, и пришед к Волзе со всею силою, и перевезеся на сю сторону, и поиде изгоном на Русскую землю» [28, с.89]. Это единственное упоминание термина, связываемое с этой повестью. В других источниках упоминается «Вольжское царствие», в частности, в НЛ: «Повесть о Московском взятии от царя Тахтамыша и о пленении земли Рязанския. Царствующую царю Тахтамышу на Вольжском царствии, и поморскими грады обладающу во Орде и в Сараи, и бысть в третие ее лето царства его, посла Татар своих во град, нарицаемый Болгары, еже есть Казань на Волзе…» [15, с.71; 18, с.131-132; 20, с.127 и др]. Трудно сказать, с чем связана эта особенность Холмогорской летописи: вполне вероятно, что составитель просто использовал упоминаемый ранее термин, связанный с приходом шибанида Арабшаха. Датирована «Повесть» 40-ми гг. XV в. [36. с.254-255].

Три упоминания Синей Орды содержит в себе «Повесть о Темир-Аксаке» [5, с.231, 233]. Этот источник интересен не только тем, что содержит самое большое количество упоминаний, но и той информацией, которую он сообщает. События в Повести относятся к 1395 году.

Нелишним будет привести все имеющиеся в тексте сообщения: «Пришел некий царь Темир-Аксак из восточной страны, из Синей Орды, из Самаркандской земли…»

«Об этом же Темир-Аксаке рассказывали…. всего лишь низший из самых захудалых людей из числа заяицких татар, из Самаркандской земли, из Синей Орды, что за Железными Воротами…»

«И этот Темир-Аксак начал многие войны затевать…. А вот название тем землям и царствам, которые покорил Темир Аксак…. Синяя Орда….»

В тексте Синяя Орда однозначно связывается как с областью происхождения Тимура, так и с той страной, которую он захватил. Интересен и тот факт, что в отличие от повестей Куликовского цикла, этот источник был включен в состав летописных списков неоднородно. Наиболее полно (три упоминания Синей Орды) повесть отразилась в НЛ, Львовской и Холмогорской летописях [15, с.158-159; 19, с.212-213, Т28, с.92], менее полно (два упоминания) [14, с.65; 20, с.134; 21, с.160-161; 22, с.222; 25, с.87, 251), неполно (одно упоминание) [24, с.259; 30, с.134]. В ряде летописей Повесть не включена, данные о приходе Тимура описаны кратко [12, с.378-379; 16, стб. 165; 18, с.143; 26, с.129]. Такое разнообразие, вероятно, связано с тем, что сохранилось не менее 200 списков этого сочинения, составление большинства которых датируется XV веком [36. с.283-286].

«Повесть о Темир-Аксаке» оказала влияние и на поздние географические сочинения. Н.А. Казакова опубликовала статью «Татарским землям имена», датируемую первой третью XVI века, где помимо всего прочего, также фигурирует Синяя Орда. Исследователь отмечает безусловное заимствование списка земель из «Повести» [10, с.253].

Не совсем ясно появление Синей Орды при упоминании набега тука-тимурида Саид-Ахмеда в 1455 году [29, с.89]. К.З. Ускенбай склонился к мнению, что термин в данном случае отражает родственные связи Саид-Ахмада и Токтамыша [37, с.111]. По нашему мнению, дело обстоит проще: вероятнее всего, в текст летописи закралась ошибка, либо опечатка. Такое мнение хорошо иллюстрируется примером из Иоасафовской летописи: «Того же лета приходили Татарове Седиахматовы к Оце реце….» [7, с.47]. Сравним с устюжским летописанием: «Того же лета приходили татарове от Синие Орды Ахметовы и, перелезши Оку реку…» [29, с.89]. Не исключено, что «Седиахмат» в более поздних летописях трансформировался в «Синюю Орду Ахметову». Тем не менее, автор в полной мере сознает умозрительность подобного заключения.

Подытоживая все вышесказанное, подчеркнем, что практически все упоминания Синей Орды, встречающиеся в русских источниках, первоначально входили в состав летописных повестей – «Повесть о побоище на р. Пьяне», Повести Куликовского цикла, «Повесть о Темир-Аксаке», «Повесть о нашествии Тохтамыша на Москву». В наиболее полных версиях эти Повести входили в состав НЛ. Для них характерна религиозная направленность сюжета, ориентированность на борьбу с «безбожниками» и «неверными», использование различного рода метафор, фольклорных и эпических вставок. Примечательно, что употребление термина в русских летописях связывается непосредственно со знаменательными событиями, а не является общеупотребительным. Еще одним немаловажным выводом представляется отождествление Синей Орды с землей/царством, о чем сообщалось в «Повести о Темир-Аксаке». Хронологически первые упоминания о термине приходятся на конец XIV века в «Повести о побоище на р. Пьяне». Апогей же упоминаний приходится на XV век в многочисленных списках «Повести о Темир-Аксаке».

Принципиальным является вопрос относительно источников этих сведений. Как известно, наиболее подробные данные об Ак-Орде и Кок-Орде привел Му'ин ад-дин Натанзи, чье сочинение «Мунтахаб ат-таварих-и Му’ини” закончено в 1413-1414 гг. [9, с.248-249]. В исследовательской литературе сложилась давняя традиция критического анализа этого сочинения по вопросу соотнесения Орд с левым и правым крылом, а также по вопросам генеалогий чингизидов (см, например, [35, с.14-15; 38, с.141-142] и др.).  Более взвешенно к анализу содержания сочинения подходит К.З. Ускенбай, отмечая как достоинства рукописи так и ее недостатки [37, с.90-92].

В.В. Бартольд, исследовавший в ряде работ сочинение Натанзи [1, с.103; 2, с.803-804; 3, с.481-483; 4, c.491-503], пришел к выводу, что относительно истории чагатайских ханов автор использовал легендарные сказания немусульманского круга [1, с.103]. А.А. Ромаскевич и С.Л. Волин, в целом поддерживая выводы исследователя, предположили, что и для повествования времени Тимура, Натанзи использовал источники на тюркском языке [9, с.249-250]. Ж. Обен, основываясь на изучении полной рукописи, усомнился в наличии некоего источника на тюркском языке, однако привел свидетельства самого Натанзи об использовании устной информации – «высказывания авторитетных людей и уважаемых старцев» [37, с.88]. Вывод  исследователя для нас имеет принципиальное значение, поскольку, по нашему мнению, зафиксированная в источнике легенда об Ак-Орде и Кок-Орде как раз таки являлась продуктом устных свидетельств.

По своей структуре «Мунтахаб ат-таварих-и Му’ини” не слишком отличается от современных сочинений, несмотря на то, что, по мнению А.А. Ромаскевича и С.Л. Волина, Натанзи использовал источники, отличные от своих современников, кроме источника на тюркском языке, который фигурирует также у Хафиза Абру [9, с.20]). Сочинение, выдержанное в духе «всемирной истории» [9, с.249, прим. 4; 37, с.87], носит хроникальный характер. Представленный в СМИЗО отрывок состоит и повествования о «султанах Ак-Орды и Кок-Орде» в хронологическом порядке, обрываясь на противостоянии Чекре и Султан-Мухаммада. Единственным серьезным отличием, помимо уже упоминаемых неточностей в хронологии и генеалогическом древе царевичей-джучидов, является органичное вплетение в сюжет легенды об Ордах, взятой из неизвестного источника.

В этой связи небезынтересно привести несколько отрывков из сочинения, отсутствующие в СМИЗО и представленные в работе К.З. Ускенбая: «Когда Тукай (= Туктай) тоже покинул этот бренный мир, его сыновья разделились на две группы. Одно их племя стало называть себя Арм Кан [Ун Кул] или Кок Ордой. Они захватили области Урус, Джеркез, Ас, Мохши, Булар [Булгар], Маджар, Укек, Башгирд, Либтай, Хаджи Тархан и Ак Сарай. Другое племя захватило Джанд, Барчканд, Сагнак и стало называть себя Сул Кул и Ак Ордой. Это правило действовало до времен Бердибека, сына Джанибека.

Когда Бердибек прервал потомственную цепь султанов Кок Орды, эмиры улуса привезли в Кок Орду и посадили на царствование Ирзана, который происходил из Ак Орды. И таким же образом, вплоть до наших дней, потомки султанов Ак Орды управляют обоими улусами, а к нашему времени захватил [власть] Джакире (Чекре – прим) Оглан» [37, с.92].

Появление двух Орд Натанзи относит ко времени смерти хана Токты, т.е. к 713 г.х. (28.04.1313-16.04.1314 г.) [8, с.360]. Подобная трактовка исторических событий серьезно противоречит иным источникам. В частности, большинство упомянутых «областей» захвачено монголами еще во время Западного похода 1236-1242 гг. и никак не может относиться к началу XIV века. Однако, на наш взгляд, нет никакой необходимости подвергать вышецитированные отрывки серьезной критике, поскольку мы имеем здесь дело не с попыткой описания исторических событий, взятой из сомнительного источника, а с легендарным разделением некогда единого государства на два крыла-Орды, получивших конкретное цветообозначение.

Проследить развитие легенды можно на характерном примере: «Смута Бердибека, Джанибека и Кельдибека была в то время. После этого эмиры Кок Орды письмами и посольствами звали его (Чимтая – прим) на свое царство, но он не захотел, а послал туда своего брата Орда-Шайха с несколькими огланами. Эмиры до истечения одного года соглашались на царство Орда-Шайха. После этого один из неизвестных и недалеких людей в порыве невежества сказал: «Как это уруг султанов Ак Орды станет властителем трона царей Кок Орды». Среди ночи он одним ударом ножа покончил его дело» [9, с.256-257]. Еще одно упоминание Орд отмечается в событиях 1383-1384 гг., где в тексте фигурируют «туманы левого крыла (сол кол), которые именуются Ак-ордой» [9, с.260].

Как видим, противостояние двух «Орд» развивает сюжетную нить повествования. Легенда получает свою законченность. Нам непонятно ее происхождение и последующее развитие. Некоторые обрывки мелькают в сочинениях Махмуда бен Вали и Абулгази, закрепляются в ногайском героическом эпосе и попадают на страницы русских летописей на фоне определенных военно-политических событий.

 

Список литературы

 

1. Бартольд В.В. Сочинения. Том I. М.: Издательство восточной литературы, 1963. 761 с.
2. Бартольд В.В. Отец Едигея // Сочинения. Том II. Часть 1. М.: Издательство восточной литературы, 1963. С.797-804.
3. Бартольд В.В. Определение «Анонима Искендера» // Сочинения. Том VIII. М.: Наука, 1973. С.481-182.
4. Бартольд В.В. Еще об Анониме Искендера // Сочинения. Том VIII. М.: Наука, 1973. С.491-503.
5. Библиотека литературы Древней Руси. Том 6. СПб.: Наука, 1999. 586 с.
6. Идегей. Татарский народный эпос. Казань. Татарское книжное издательство, 1990. 256 с.
7. Иоасафовская летопись. М.: Издательство Академии Наук СССР, 1957. 243 с.
8. История Казахстана в арабских источниках. Том I. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Том I. Извлечения из арабских сочинений, собранные В.Г.Тизенгаузеном / Б.Е. Кумеков, А.К. Муминов [ред.]. Алматы: Дайк-Пресс, 2005. 711 с.
9. История Казахстана в персидских источниках. Том IV. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Извлечения из персидских сочинений, собранные В.Г. Тизенгаузеном и обработанные А.А. Ромаскевичем и С.Л. Волиным / М.Х. Абусеитова [отв. ред.]. Алматы: Дайк-Пресс, 2006. 620 с.
10. Казакова Н.А. «Татарским землям имена» // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 24. Л.: Наука, 1969. С.253-256.
11. Парунин А.В. Сведения об Ак-Орде и Кок-Орде в свете устной исторической традиции // Золотая Орда: история и культурное наследие: сборник научных материалов. Астана: ИП «BG-PRINT», 2015. С.51-61.
12. ПСРЛ. Т.4. Ч.1. Вып. 2. Новгородская четвертая летопись. Л.: Издательство АН СССР, 1925. 219 с.
13. ПСРЛ. Т.6. Вып. 1. Софийская первая летопись старшего извода. М.: Языки русской культуры, 2000. 319 с.
14. ПСРЛ. Т.8. Продолжение летописи по Воскресенскому списку. СПб.: В типографии Эдуарда Праца, 1859. 302 с.
15. ПСРЛ. Т.11. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. СПб., 1897. 254 с.
16. ПСРЛ. Т.15. Вып. 1. Рогожский летописец. Пг., 1922. 216 с.
17. ПСРЛ. Т.16. Летописный сборник, именуемый летописью Аврамамки. СПб., 1889. 240 с.
18. ПСРЛ. Т.18. Симеоновская летопись. СПб.: Типография М.А. Александрова, 1913. 317 с.
19. ПСРЛ. Т.20. Первая половина. Львовская летопись. Часть первая. СПб.: Типография М.А. Александрова, 1910. 419 с.
20. ПСРЛ. Т.23. Ермолинская летопись. СПб.: Типография М.А. Алексндрова, 1910. 241 с.
21. ПСРЛ. Т.24. Типографская летопись. Пг., 2-я Государственная типография, 1921. 272 с.
22. ПСРЛ. Т.25. Московский летописный свод конца XV века. М.: - Л.: Издательство АН СССР, 1949. 464 с.
23. ПСРЛ. Т.26. Вологодско-Пермская летопись. М.: - Л.: Издательство АН СССР, 1959. 415 с.
24. ПСРЛ. Т.27. Никаноровская летопись. Сокращенные летописные своды конца XV века. М.: Языки славянских культур, 2007. 436 с.
25. ПСРЛ. Т.28. Летописный свод 1497 г. Летописный свод 1518 г. (Уваровский летописец). М.: - Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1963. 423 с.
26. ПСРЛ. Т.30. Владимирский летописец. Новгородская Вторая (Архивская) летопись. М.: Наука, 1965. 249 с.
27. ПСРЛ. Т.31. Летописцы последней четверти XVII в. М.: Наука, 1968. 265 с.
28. ПСРЛ. Т.33. Холмогорская летопись. Двинской летописец. Л.: Наука, 1977. 256 с.
29. ПСРЛ. Т.37. Устюжские и Вологодские летописи XVI-XVII вв. Л.: Наука, 1982. 235 с.
30. ПСРЛ. Т.39. Софийская первая летопись по списку И.Н. Царского. М.: Наука, 1994. 207 с.
31. ПСРЛ. Т.40. Густынская летопись. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. 202 с.
32. ПСРЛ. Т.42. Новгородская Карамзинская летопись. СПб.: «Дмитрий Буланин», 2002. 224 с.
33. ПСРЛ. Т.43. Новгородская летопись по списку П.П. Дубровского.  М.: Языки славянской культуры, 2004. 368 с.
34. Сабитов Ж.М., Кушкумбаев А.К. Термины Ак-Орда и Кок-Орда в письменных и устных источниках (к вопросу о семантике терминов) // Научный Татарстан - №3 2015. С.33-42.
35. Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск: Мордовское книжное издательство, 1960. 279 с.
36. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV – XVI в.). Часть 2. Л-Я. Л.: Наука, 1989. 526 с.
37. Ускенбай К.З. Восточный Дешт-и Кыпчак в XIII – начале XV века. Проблемы этнополитической истории Улуса Джучи. Казань: Изд-во «Фэн» АН РТ, 2013. 288 с.
38. Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. М.: Издательство Московского университета, 1973. 181 с.

[Gundir]

https://caa-network.org/archives/16373

 

“Игра престолов” в средневековой Центральной Азии: увлекательные параллели

By CAA Network

On Июнь 13, 2019

• Share this post:
•  
•  
•  
•  
•  

Внимание: материал содержит спойлеры к сериалу «Игра престолов»

Популярный сериал «Игра Престолов» или, вернее, серия книг Дж. Р. Р. Мартина «Песнь льда и огня», на которой он базируется, был вдохновлен средневековой историей Англии, в частности, периодом Войны Алой и Белой роз в 15 веке (в 1455—1485 годах) между домами Йорков и Ланкастеров. Безжалостная борьба за власть, в которой жестокость по отношению к противнику проявлялась в расправе над целыми семьями, включая малых детей, частые смены союзников и неожиданные предательства, кровопролитные битвы и разорение населения – всего этого было достаточно и в средневековой истории Центральной Азии.

Сюжет «Игры Престолов» (ИП), так же, как и многие сюжеты средневековой истории Европы и Азии, помимо Войны Роз, завязываются на кризисе легитимности – часто возникающем с преждевременной смертью суверена из-за неясности престолонаследия ввиду малого возраста (или недееспособности) наследника, амбиций регентов (матери-вдовствующей королевы), наличия братьев и других равноценно легитимных претендентов на престол. Добавьте к этому враждующие фракции и области, влиятельных советников и визирей – и можно представить не менее увлекательную историю с близкими нам персонажами. Возможно, наиболее очевидные различия состояли в том, что в истории Центральной Азии не было бастардов, а наличие гаремов обеспечивало длинный (и разновозрастной) ряд престолонаследников. И, конечно, роль общества и особенно, общественных институтов (как например, парламента в реальной Войне Роз) была минимальной.

В связи с этим мы решили задать историкам Жаксылыку Сабитову и Нурлану Кабдылхаку, а также художнику Ердену Зикибаю, следующие вопросы:

• Какие были самые громкие кризисы легитимности в средневековой Центральной Азии? К чему они привели?
• Какие самые неожиданные примеры наследия власти можно привести?
• Можно ли вспомнить в истории ЦА аналогичную Ланнистерам и Старкам многолетнюю борьбу двух непримиримых династийных кланов?
• Были ли сильные женщины-правительницы в истории ЦА, которые смогли отстоять власть для своих малолетних детей?
• Какие еще интересные параллели с «ИП» вы можете привести?

Жаксылык Сабитов, историк

В Центральной Азии было несколько отличий от Европы, которые придавали политическим системам этого региона свою уникальную специфику. Во-первых, в Европе господствовали моногамия (принцип, по которому разрешалось иметь только одну законную жену) и майорат (принцип, согласно которому все наследство отходило старшему сыну). У нас же была полигамия, поэтому институт бастардов («незаконных детей вне брака») у нас отсутствовал. Фактически, все дети от четырех жен и наложниц были законными детьми хана или аристократа. Это вело к постоянному «перепроизводству элит» в тюрко-мусульманских государствах. На трон могли претендовать все дети хана, а их могло быть больше десяти. Соответственно, смерть хана всегда означала наступление политического кризиса до тех пор, пока количество претендентов на престол не сократится до одного.

Можно вспомнить два самых громких кризиса легитимности в средневековой истории Казахстана. Первый привел к тому, что Золотая орда фактически завоевала независимость от Монгольской империи. Второй кризис привел к падению Золотой орды и после этого кризиса гражданская война в улусе Джучи продолжалась на протяжении 20 лет.

Первый пример. К 1259 году Монгольская империя была на пике своего могущества. Центральная власть была сильна. В регионах управляли женщины-регентши от имен своих малолетних сыновей, которых назначила центральная власть. Такой механизм был выгоден центру, так как это вело к тому, что отдельные улусы («области») управлялись младенцами и их матерями, которые не имели никаких прав на престол и всецело зависели от воли центра. До изобретения такой схемы улусы были сильные и их самостоятельность была высока. Более того, улусный правитель Бату вплоть до 1255 года фактически был соправителем в Монгольской империи.

В 1259 году одновременно умерли верховный правитель Менгу и региональный правитель Золотой орды Улагчи (малолетний сын Бату от Боракчин, которая была регентшей при своем сыне). В центре началась борьба за власть между братьями Менгу и в Золотой орде начался кризис легитимности. Из-за того, что не было единой центральной власти, она не могла назначить никого правителем Золотой орды, в то же время региональный курултай (съезд знати Золотой орды) закончился ничем. Элиты Золотой орды не могли прийти к консенсусу по поводу того, кого избрать наследником Улагчи. Бывшая регентша Боракчин хотела сделать правителем своего малолетнего пасынка Туда-Менгу, в то время как Берке (брат Бату) и его сторонники выступили против.

В итоге начался большой кризис в Золотой орде. Управление русскими княжествами захватил баскак Кутлук-Буга, Крымом стал править Тука-Тимур (брат Бату и Берке), по протяжении трех лет вплоть до 1262 года золотоордынская элита не могла прийти к согласию по поводу нового правителя. Видя это, Боракчин обратилась за помощью к внешним силам, к правителю Ирана Хулагу (родной брат Менгу и нового верховного хана Хубилая). Хулагу же, в союзе с Алгу (правитель улуса Чагатая) и с поддержкой Хубилая решил напасть на Золотую орду и фактически разделить ее между собой и Алгу.

Вторжение войск Хулагу вызвало панику в Золотой орде. Русские княжества восстали в тылу, часть политической элиты раздумывала насчет перехода на сторону Хулагу. Единственным человеком, кто смог взять ситуацию под контроль, оказался Берке. Он мобилизовал армию, призвав туда всех мужчин и даже мальчиков с 12 лет. Два войска встретились на р. Терек. В битве погибло большое количество воинов, в итоге победу одержали золотоордынцы. Берке фактически стал правителем Золотой орды, но при этом не принял титул хана. В элите был достигнут консенсус, согласно которому Берке управлял Золотой ордой как регент и «ака» (старший в роду) до своей смерти, после чего ему наследовал Менгу-Тимур, внук Бату и законный наследник престола Золотой орды. Таким образом, Берке взял власть во время хаоса во время вторжения «чужеземных захватчиков», спас Золотую орду от расчленения и фактически получил независимость от Монгольской империи. Юридически Золотая орда стала независимой в 1269 году после смерти Берке, во время Таласского курултая, в результате которого три улусных правителей (улусы Джучи (Золотая орда), Чагатая, Хайду) из пяти объявили о распаде Монгольской империи и образовании новых государств.

Семейное древо Чингизхана, Википедия

Второй кризис был вызван деятельностью хана Бердибека. Его отец Джанибек-хан до сих пор в казахском фольклоре имеет образ «справедливого хана», эталона правителя, при котором страна и народ жили «в золотом веке». В 1357 году Бердибек узнал о болезни отца. Ему доложили, что Джанибек находится при смерти. С целью защиты своих прав на престол он быстро вернулся из г. Тебриза (современный Иран) в Нижнее Поволжье в «Тахт ели» («царский домен», территория Астраханской, Волгоградской областей и части Западного Казахстана). Но хан Джанибек уже пошел на поправку. Узнав о прибытии сына, он заволновался, зная характер Бердибека. Бердибек же, опасаясь гнева отца за то, что несанкционированно покинул свой пост (он был наместником хана в Тебризе), решился на убийство Джанибека. После того как Джанибек был убит, Бердибек, подговариваемый своим советником Тоглубаем, устроил убийство всех своих близких родственников. Его бабушка Тайдулла молила не убивать его трехмесячного новорожденного брата, но Бердибек убил и его. Фактически, Бердибек своими действиями уничтожил всю правящую династию. Из-за этого, уже в 1359 году после того, как Бердибек умер сам, в Золотой орде началась 20-летняя гражданская война, вызванная кризисом легитимности, правящая династия пресеклась, за власть начали бороться многочисленные представители боковых линий Джучидов. За 20 лет гражданской войны сменилось около 20 ханов и «независимых» улусных правителей, которые боролись за центральную власть. Только в 1380-ом году ханом Тохтамышем было восстановлено единство Золотой Орды.

Одной из самых трагичных передач власти, помимо «случая Бердибека», была передача власти от Узбек-хана к Джанибек-хану. У Узбек-хана от любимой жены Тайдуллы из рода Кыпчак было два сына Тыныбек и Джанибек. Тыныбек был старшим, и он являлся наследником отца. Тыныбек был в походе, когда умер Узбек-хан, и при известии о смерти отца повернул домой. Тайдулла, знавшая об ордынских нравах, боялась, что после того, как Тыныбек вступит на престол, он убьет своего брата Джанибека. В итоге она стала действовать на опережение и после того, как Тыныбек прибыл домой, он был убит сторонниками Джанибека. Тяжело представить драму матери, которая должна пожертвовать жизнью одного сына ради жизни другого сына.

Борьба кланов

В истории Улуса Джучи (Золотой орды) известна многовековая вражда двух политических кланов: кланов потомков Едиге (правители Ногайской Орды) и клана потомков Урус-хана (правители Золотой орды, позже Казахского ханства). На протяжении двух веков с 1390-х по 1590-е годы взаимоотношения двух кланов были очень сложными. Периоды отчаянной вражды сменялись периодами мира и династическими браками, призванными закрепить этот мир. К примеру, в 1510-х казахский хан Касым фактически завоевал Ногайскую орду и выгнал большую часть потомков Едиге за Волгу. В этой войне погибло большое количество его братьев и племянников. После смерти Касым-хана, потомки Едиге смогли объединиться и нанести ответный удар. Они нанесли казахам сильное поражение в 1537 году, в результате которого единое Казахское ханство распалось на несколько владений на некоторое время. Часть Казахского ханства подчинилась потомкам Едиге. Большая часть потомков Едиге и Урус-хана погибла в войнах между двумя этими политическими партиями. Но при этом, уже к концу XVI века отношения стали более мирными. После смерти Ормамбет-бия (потомок Едиге) в 1598 году большая часть его подданных ушла к казахам. Вторжение калмыков в начале XVII века привело к тому, что ногайцы ушли на Запад и перестали граничить с казахами. После этого ногайские мурзы стали «естественными союзниками» казахских ханов против калмыков. Более того, ногайские аристократы начали чувствовать большую солидарность с казахскими ханами и аристократами. К примеру, за смерть казахского хана Ораз-Мухаммеда мстил ногайский мурза Урусов несмотря на то, что до этого их предки враждовали между собой долгое время.

Сильные женщины-правительницы

Среди сильных женщин в истории Центральной Азии стоит отметить две персоны. Тайдулла, жена Узбек-хана, мать Джанибек-хана и бабушка Бердибек-хана. Она была любимой женой Узбек-хана. При правлении своего сына Джанибек-хана она стала второй после хана влиятельной фигурой в политической элите Золотой орды. При правлении Бердибек-хана она потеряла часть своей власти. Но уже после смерти Бердибек-хана, опираясь на своего брата Могул-бугу, она стала фактически главной «делательницей королей». Она возвела на престол несколько чингизидов и даже собралась выйти замуж за одного из них, но маховик гражданской войны стал раскручиваться. В итоге она погибла в результате битвы с одним из претендентов. Таким образом, она как минимум на протяжении тридцати лет с 1330-ых до начала 1360-ых годов была одной из главных политических фигур в Золотой орде.

Другой интересной фигурой была Джаника, дочь Тохтамыш-хана и жена Едиге. В начале XV века была гражданская война в Золотой орде. Одну партию возглавлял Едиге, вторую – Тохтамыш-хан. В итоге, где-то в Сибири Тохтамыш был убит сторонниками Едиге, в плен попала его семья. Джаника после плена стала женой Едиге. В силу своего положения она попросила мужа пощадить своего трехлетнего брата Кадырберды (младший сын Тохтамыш-хана). Едиге, купаясь в лучах славы, благодушно пощадил его. Джаника родила Едиге сына. В то же время Кадырберды она выслала в Крым к надежным людям. С 1411 по 1419 годы Едиге воевал с братьями Джаники (детьми Тохтамыша).

Около 1415 года Джаника в сопровождении 500 всадников выехала в Египет. В ее окружении были ее далекие родственники-чингизиды: Хаджи-Гирей, будущий основатель Крымского ханства, и Хаджи-Мухаммед, будущий правитель Золотой орды, предок сибирских ханов. Из Египта она отправилась в хадж в Мекку. Это событие говорит о ее высоком статусе, который признавали как ее муж, так и иноземные правители. Вернувшись из хаджа, Джаника стала свидетелем новой драмы. Ее повзрослевший младший брат Кадырберды стал во главе партии сторонников Тохтамыша и бросил вызов Едиге. В 1419 году две армии сошлись и в битве погибли как сам Едиге, так и Кадырберды. Трудно описать все те эмоции, которые ощутила Джаника. Сначала погиб ее отец, потом враг отца и виновник его смерти стал ее мужем. Она спасла своего младшего брата, но тот выступил против ее мужа и ее сына. В битве погибли как ее муж, так и последний брат (все остальные братья также погибли в гражданской войне). После этого Джаника выбрала одиночество и поселилась в крепости Кырк-Йер в Крыму. Она прожила еще несколько десятков лет вплоть до воцарения ее родственника Хаджи-Гирея. Наследники Хаджи-Гирея считали Джанику своей «крестной матерью». Памятник, воздвигнутый в честь нее, до сих пор находится в Крыму.

Другие параллели с «ИП»

Мне интересным персонажем из нашей истории кажется один золотоордынский принц, который участвовал в завоевании Хорезма. Бильбарс, внук золотоордынского правителя Ядигера, «был известен как Паландж-султан». Он не мог ходить из-за паралича. При этом он активно принимал участие в битвах, где проявлял чудеса храбрости. Он запрягал в колесницу 3-4 лошади и всегда был в авангарде войска.

«Красная свадьба», в ходе которой погиб Робб Старк, его жена, мать, многочисленные сторонники, а также эпизод, когда Дейнерис уничтожила всех дотракийских лидеров, напоминает эпизод нашей истории, когда Узбек, с помощью своих сторонников, на мирном курултае, на котором должны были избрать нового хана, устроил бойню. В результате бойни погибли законные наследники предыдущего хана, а также от 20 до 120 других царевичей.

Золотоордынский эмир Нангудай из рода кунграт (по казахскому шежире он является предком казахских коныратов) напоминает своим благородством Неда Старка. Когда один из его сыновей нарушил закон, Нангудай распорядился казнить своего сына, несмотря на свои отцовские чувства. Даже его смерть похожа на смерть Неда Старка. После смерти Бердибека к власти пришел Кельдибек, в чьем происхождении многие сомневались. Боясь Нангудая, Тайдулла и Кельдибек казнили Нангудая. Узнав об этом, сын Нангудая по имени Хусейн Аксуфи, который правил в Хорезме, поднял восстание и объявил независимость Хорезма от Золотой орды (так же как Робб Старк, сын Неда, поднял восстание «на Севере»). Хорезм после этого еще на протяжении 15 лет был независимым владением.

Персонаж «Мизинца» (Петир Бейлиш) можно сравнить с собирательным образом двух золотоордынских персонажей: Едиге и Мухаммеда Шейбани. Едиге похож на него ранней биографией. Оба не принадлежали к правящей династии и оба стремились к захвату престола. Оба были из второго эшелона элиты: Петир был правнуком наемника из Бравоса, который получил во владение замок, в то время как Едиге был правнуком Янджи, правителя одной области в Западной части Золотой орды. В свое время «Мизинец» покинул Королевскую гавань, пообещав правителю собрать деньги и другие ресурсы для борьбы за власть. После этого «Мизинец» начал свою политическую игру. Так же было у Едиге. Едиге покинул двор Тамерлана, пообещав тому собрать своих людей для помощи Тамерлану, в итоге, собрав своих сторонников, он начал свою политическую борьбу, воздвигнув на престол своего племянника-чингизида. Едиге, как и «Мизинец», предавал доверившихся к нему людей. До прихода к Тамерлану, Едиге жил у могулистанского эмира Камар ад-Дина, спустя некоторое время он убил хозяина, приютившего его. Едиге воздвигал на престол много различных ханов, в случае если бы «Мизинец» не погиб бы, то мы вполне могли бы видеть его таким же «делателем королей» как Едиге.

Мухаммед Шейбани – такой же искусный интриган. Карьера «Мизинца» во многом началась благодаря односторонней любви Лизы Аррен, которую он использовал как инструмент достижения цели. Мухаммед Шейбани имел схожую историю. Во время своего первого похода на Среднюю Азию, Мухаммед Шейбани встретил сопротивление потомков Тамерлана. Мухаммед Шейбани имел хороший слог и начал переписку с правительницей Самарканда – Зухрой. С помощью целого ряда любовных писем он влюбил в себя ее, из-за чего она добровольно сдала свой город Шейбани. После чего тот резко изменил свое отношение к ней и с его молчаливого согласия Зухра и ее сын были казнены. Также «неблагородно» поступил «Мизинец» с Лизой Аррен, скинув ее в пропасть с Орлиного гнезда. Мухаммед Шейбани как истинный политик (как и «Мизинец») следовал маккиавелистским принципам. Он обманывал своих союзников (Касым-хана, могулистанских ханов), если ему это было выгодно, не проявлял великодушие к своим соперникам, если они могли представлять угрозу для него (казнил одного из могулистанских ханов, который ранее был добр к нему). В общем, в борьбе за власть он был «центральноазиатским Мизинцем».

В итоге можно утверждать, что история центральноазиатского региона во многом не менее богата историческими сюжетами, чем история Англии. Просто в силу того, что она менее исследована, она привлекает пока меньшее количество интереса со стороны любителей средневековой истории. Хотя «Игра престолов» может иметь много параллелей с историей того или иного региона в силу того, что законы власти и борьбы за власть универсальны. Схожие сюжеты борьбы за власть прослеживаются как в разных регионах, так и в разные эпохи.

Ерден Зикибай, художник

Благодаря многочисленным популярным фильмам и сериалам, в мире достаточно хорошо знакомы с историей и культурой Западной Европы. Даже в Центральной Азии люди порой разбираются в западной истории лучше, чем в собственной, хотя своими перипетиями, сюжетными поворотами, интригами и страстями наше прошлое ничем не уступает летописи Европы, а порой и превосходит ее. С помощью этих иллюстраций я хотел переделать королевские дома Вестероса в контексте истории Центральной Азии 15-16 веков и зажечь интерес к ее изучению.

Старки

Сериал «Игра престолов» начинается с громкой гибели главы дома Старков, после чего его потомки, многие из которых скитаются по окраинам страны, пытаются отомстить за смерть отца, восстают против центральной власти и в итоге основывают независимое королевство. В нашем прошлом есть похожая история – после гибели хана Золотой Орды Барака вместо него на трон взошел юный хан Абу-л-Хайр из другой династии. Через несколько десятилетий сын покойного Барака Джанибек и его троюродный брат Керей отделяются от ханства Абу-л-Хайра, скитаются по окраинам страны и создают отдельное государство.

Ланнистеры

Под давлением казахов потомки Абу-л-Хайра были вытеснены из степей Дешт-и Кипчака и скитались по разным краям. Наподобие Ланнистерам, установившим контроль над Королевской Гаванью, внуку Абу-л-Хайра Мухаммеду Шейбани удалось завоевать богатый Мавераннахр и основать там династию Шейбанидов, которая на протяжении многих лет соперничала с казахами за владение присырдарьинскими городами.

Таргариены

История Дейнерис перекликается с историей еще одного центральноазиатского изгоя – Бабура из династии Тимуридов. После того, как Мухаммед Шейбани вытеснил его из родного Мавераннахра, наследнику грозного Тамерлана пришлось отступить на далеко юг. Если Мать драконов, скитаясь на восточном континенте Эссос, сумела завоевать обширный Залив Работорговцев, то Бабур сумел покорить Афганистан и Индию и основал там империю Великих Моголов.

Нурлан Кабдылхак, историк

Завоевание Центральной Азии и других территорий Монгольской империей переформатировало институты политической власти и легитимности в регионе. В течение столетий после смерти Чингизхана чингизидская политическая культура продолжала доминировать в пост-монгольских государствах, в том числе в Центральной Азии, а на территории Казахстана чингизиды продолжали пользоваться политическими привилегиями вплоть до упразднения института хана в первой половине 19-го века. В таких условиях непрямые потомки «потрясателя вселенной» формально не могли претендовать на позицию хана. В реальности, история знает много кейсов, когда в пост-монгольскую эпоху правителями становились и нечингизиды. Ввиду отсутствия «чингизидской харизмы», эти исторические личности были вынуждены делать упор на другие инструменты легитимации своей власти либо изобретать новые инструменты, формально соответствовавшие старой политической традиции.

Например, Тамерлан (основоположник Тимуридской империи, правил в 1370-1405 гг.) использовал религиозные инструменты легитимации своей власти. Он принял мусульманский титул Амир и всячески подчеркивал сакральный характер своего правления, в том числе через культивирование образа непобедимого завоевателя и успешного правителя, являвшегося знамением поддержки всевышнего. Он оказывал содействие развитию религиозных институтов, в том числе путем строительства мавзолеев и медресе и патронажа местных «святых» семейств. Между тем, Тимур четко осознавал лимиты исламской легитимации в Центральной Азии. В связи с этим, формально Тимур правил от имени марионеточного хана. Кроме этого, женитьба на чингизидской принцессе позволила Амиру Тимуру принять титул «гуракан», т.е. «чингизидского зятя», который также апеллировал к чингизидской политической культуре.

Тимур балансировал между двумя инструментами легитимации и умело использовал их в своих военных кампаниях. В своей борьбе против ордена госпитальеров, Тимур стилизовал себя в качестве «гази», то есть защитника мусульманской веры. В то же время период войны против османов и мамлюков он объяснял попыткой восстановления «легитимной» власти монголов над территориями, захваченными «узурпаторами». Тимуридам удалось сохранить власть в южных регионах Центральной Азии вплоть до начала 16-го века, когда Мухаммед Шибани (Нурлан утверждает, что именно так следует называть этого правителя – прим.ред) завоевал Мавераннахр и восстановил там власть чингизидской династии.

В истории Центральной Азии было много примеров неожиданных путей наследования власти. И доминировавшая здесь чингизидская политическая культура совсем не означала плавную и бесконфликтную передачу власти. Историки подчеркивают, что в пост-монгольской Центральной Азии политическая система наследования базировалась не на патрилинейном принципе передачи власти от отца к сыну, а на принципе «правящего коллектива», когда любой член коллектива являлся потенциальным правителем. Например, после завоевания Мавераннахра Шибани ханом, «правящий коллектив» был сформирован по границам семьи абулхаиридов. После смерти Мухаммеда Шибани титул хана перешел к старшему представителю абулхаиридов Кучкунджи, приходившимся дядей Шибани хану.

Принцип «правящего коллектива» практиковался и казахскими чингизидами. Этот принцип объясняет, почему источники указывают на разные личности, одновременно называемые казахскими ханами. При стечении определенных обстоятельств любой член правящего коллектива мог объявить себя ханом. Ханские амбиции являлись источником династийных конфликтов в Центральной Азии, однако в степных условиях конкуренты на ханский престол, использую возможность откочевок, могли подолгу избегать крупных войн. В условиях оседлого Мавераннахра кровопролитные конфликты были неизбежны. В результате вторая половина 16-го века характеризуется братоубийственными войнам абулхаиридов друг против друга. В результате семейной резни к началу 17-го века в Мавераннахре не осталось ни одного представителя абулхаиридской династии, и ее сменила новая династия Джанидов – Тукай-Тимуридов, переселившихся из Астрахани.

Борьба кланов

Как видно, в Центральной Азии конфликты зачастую происходили не только между представителями разных кланов, но и между членами одной семьи. Исторические конфликты в регионе были не менее кровопролитными, чем в знаменитом историко-фантастическом эпике «ИП». А некоторые исторические эпизоды будто служили прямым вдохновением для писателя Джорджа Мартина. Одно из таких событий произошло в Фергане в начале 18-го века. В это время разгорелся конфликт между узбекским кланом мингов и династией местных ходжей, претендовавших не только на религиозный авторитет, но и на политическую власть в регионе. Минги выразили желание решить конфликт в мирном русле и скрепить мир династийным браком между двумя кланами. Однако сразу после торжества минги напали на своих противников, убив многих представителей семейства ходжей. После данного события минги стали главной политической силой в регионе. Их династия основала Кокандское ханство и управляла им с начала 1700-х до завоевания ханства Российской империей в 1870-е гг.

Другие параллели

Хотя «ИП» и известна своим «реалистичным» подходом к «средневековой» политической культуре, история, в том числе история Центральной Азии, полна примеров, демонстрирующих не менее жестоких и тщеславных политических акторов. Например, многим известна «отрарская катастрофа», закончившаяся резней городского населения, которое в течение пяти месяцев отказывалось сдавать город осаждавшим монголам. Войскам Чингизхана удалось проникнуть в город лишь после того, как его ворота были предательски открыты одним из военачальников, который вместо получения вознаграждения, был жестоко убит сыновьями Чингизхана.

Мне бы хотелось обратить внимание читателей на другой интересный исторический кейс, не обязательно имеющий параллели с сериалом «ИП», но отчетливо показывающий политическую расчетливость и династийную интерконнективность в центральноазиатском контексте.

В середине 15-го века потомки Чагатай хана, Есен-Бука и Йунус вели борьбу за ханский престол в Моголистане. Йунус привлек на свою сторону могущественных союзников тимуридов, для чего он выдал трех своих дочерей замуж за сыновей правителя Тимуридской империи Абу-Саида (правил в 1451-1469 гг.). Старшая дочь Йунуса, Михр-Нигар ханым, вышла замуж за правителя Самарканда и Бухары Султан Ахмеда, другая дочь, Кутлуг-Нигар ханым, вышла замуж за тимуридского правителя Ферганы Умар-Шейха, а третья дочь, Султан-Нигар ханым, стала женой тимуридского правителя Балха и Бадахшана Султан Махмуда. Еще одну свою дочь, Хуб-Нигар ханым, Йунус выдал за амира Мухаммада Хуссайна – представителя дуглатов, самого могущественного клана в Моголистане. Уже после смерти Есен Буки, Йунусу удалось заручиться поддержкой моголистанской знати и в конечном итоге стать ханом Моголистана (правил в 1460-е-1487).

К концу жизни Йунуса на карте Центральной Азии появляются новые могущественные политические акторы – узбеки и казахи. Дальнейшая судьба его дочерей во многом связана с представителями именно этих двух династийных кланов. В 1495 году скончался тимурид Султан Махмуд, после чего его овдовевшая супруга Султан-Нигар ханым переселилась в Ташкент. Там она вышла замуж за казахского султана Адика (сын Джанибек-хана). После захвата Ташкента войсками узбеков во главе с Мухаммедом Шибани, Адик султан покинул город и присоединился к казахам. После гибели Адика в соответствии с традицией аменгерства, Султан-Нигар ханым стала супругой его родного брата – будущего казахского хана Касыма (правил в 1511-1521 гг.). После завоевания Мавераннахра узбеками, Мухаммед Шибани также не преминул связать себя и свою семью браком с чагатаидскими принцессами. Младшая дочь Йунус хана, Даулат-Султан ханым, стала женой сына Шибани хана, Мухаммед Тимура (также был женат на одной из дочерей казахского хана Бурундука), а сам Шибани хан женился на вдове Султана Ахмеда, Михр Нигар ханым.

У дочерей Йунус хана было многочисленное потомство, оставившее значительный след в центральноазиатской и мировой истории. Самым знаменитым отпрыском династийных браков Йунус хана по праву считается сын Кутлуг-Нигар-ханым и тимурида Умар-Шейха, основатель империи Великих Моголов Захир ал-Дин Мухаммед Бабур (правил в 1526-1530 гг.).

Бабур

Близким соратником Бабура был его двоюродный брат, сын Хуб Нигар-ханым и дуглата Мухаммада Хуссайна, Мирза Мухаммад Хайдар. После переезда из Моголистана в Индию Мухаммад Хайдар стал могольским правителем Кашмира, где он и завершил написание своего знаменитого исторического произведения «Тарих-и Рашиди». «Тарих-и Рашиди» содержит ценную информацию по истории всей Центральной Азии. Свой труд Мухаммад Хайдар посвятил хану Моголистана Абд ал-Рашиду (правил в 1533-1559 гг), в честь которого и назвал свое произведение. При этом одной из жен Абд ал-Рашид хана была дочь Адик-султана и Султан-Нигар ханым, Чучук-ханым. Дочь казахского султана и его чагатаидской супруги, Чучук-ханым приходилась двоюродной сестрой Мухаммад Хайдару и Бабуру, а также одновременно племянницей и падчерицей казахского хана Касыма. Так, история лишь одной семьи из Центральной Азии вобрала в себя историю разных центральноазиатских династий, их великих завоеваний и великих падений.

[Стефан]

Научный периодический журнал «Золотоордынское обозрение»

http://goldhorde.ru/RU/arxiv-nomerov/

http://elibrary.ru/c...p?titleid=50745

[Стефан]

Научный ежегодник «Золотоордынская цивилизация»

http://civil.goldhor.../arxiv-nomerov/

http://elibrary.ru/c...p?titleid=32091

[Sterh]

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ЗОЛОТОЙ ОРДЫ В 1419-1427 ГГ.

 

 

Второе десятилетие XV века ознаменовалось для Золотой Орды глубоким кризисом, вызванным рядом внешних и внутренних причин. Появление новых политических группировок – ногайской партии во главе с Идегеем с одной стороны и династии тоrтамышевичей, поддерживаемой великим князем Литовским Витовтом, с другой,  привело к новому витку междоусобных войн. Особенно ярко это проявилось во второй половине 1410-х гг. при частой смене ханов. Постепенно растущие процессы децентрализации в государстве переросли в 1420-е годы в цепочку беспрерывных смут, подрывавших саму основу сильной ханской власти.

Ослабление Золотой Орды постепенно приводит и к снижению интереса к ней со стороны современников. Сведения источников становятся более лаконичными и фрагментарными. Составление цельной картины политической истории становится все более затруднительным, не говоря уже и о том, что в современных исследовательских практиках[1] отсутствует попытка хотя бы краткого описания письменных сведений о золотоордынской истории рассматриваемого периода.

Выбранные хронологические рамки исследования привязаны к очередным вспышкам/затуханиям кризисных моментов в истории Золотой Орды. 1419 год – итог многолетнего противостояния детей Токтамыш-хана и мангыта Идегея, закончившегося как смертью последнего, так и гибелью Кадыр-Берди-хана. 1427 год – окончание очередной золотоордынской междоусобицы, изгнание (чуть ранее – прим.) тука-тимурида Барак-хана в Среднюю Азию, установление контроля над Крымом и Поволжьем Улуг-Мухаммедом.

В данной статье помимо реконструкции происходивших событий, предлагается вкратце представить основной спектр письменных источников.

Русское летописание в свете рассматриваемой проблемы можно разделить на два: общерусское и западнорусское. Общерусское (представленное, например, Московским летописным сводом, Никоновской летописью и др.) не уделило значительного внимания ханам Золотой Орды: в списки летописей вошли упоминания набегов Барак-хана и Худайдата на Одоев [36, с.238, 239; 39, с.167; 40, с.245]; участие Улуг-Мухаммеда в походе на Псков в 1426-м году [37, с.7; 39, с.168; 40, с.184]. Вероятно, русские княжества не были приоритетным направлением у ханов. Западнорусское летописание, подвергшееся влиянию политики ВКЛ гиперболизирует роль Витовта во взаимоотношениях с царевичами из рода Чингиз-хана [41, с.76, 141, 163, 189, 209-210, 231; 38, стб.283-284]. Приводимая в 17-м томе ПСРЛ «Похвала Витовту» [38, стб. 417-420], скорее всего, является наиболее ранним упоминанием об отношениях литовского князя с татарскими царевичами, т.к. составлена в 1428-м году.

Отдельно стоит отметить сведения Густынской летописи, позднего летописного произведения, составленного в последней четверти XVII века и получившего название по Густынскому Троицкому монастырю [42, с.3-4]. Летопись содержит уникальное известие о князе Василии II как ставленнике Улуг-Мухаммеда [42, с.133], не встречающееся в иных летописных источниках, в том числе и поздних. Судя по содержащемуся в летописи материалу, ее происхождение сближается с западнорусским летописанием.

Восточные источники подразделяются на арабские, персидские и крымско-османские. Наиболее полно интересующая нас тематика представлена в персоязычной историографии. Хронология событий обрисована в труде Абд ал-Раззака Самарканди, а также у современника событий Хафиза Абру. «Зубдат ат-таварих» было частично включено в публикацию персоязычных историков [20, с.373. прим. 29, 31; с.375-376. прим. 33]. Некоторые детали излагает современник Хафиза Абру Фасих ал-Хавафи, но напрямую они не касаются описываемых событий [53, с.183, 200, 202-203]. Источником информации являлись либо данные официальных посольств, либо сведения купцов.

Особняком стоят сведения «Зафар-наме» Йазди, «Тарих-и арба улус» (авторство приписывается Улугбеку, либо группе лиц под руководством Улугбека) и «Родословия тюрков» - источника, идентичного предыдущему (составлено, вероятно, в начале XVI в. [20, с.386][2]. В сочинениях приведены списки ханов Золотой Орды с их кратким описанием. Такая же структура отразилась и в более позднем труде «Хуласат ал-ахбар» Хондемира [55, с.40-42].  В.В. Бартольд предположил, что перечень ханов, приводимый Йазди более ранний, нежели в «Тарих-и арба улус», поскольку у Йазди отсутствовали четыре последних хана [3, с.141-142].

Более лаконичны арабские авторы. Наиболее подробен Махмуд ал-Айни. Ему принадлежит уникальное и насыщенное известие о войне Кадыр-Берди с Идегеем, а также письмо крымского хана Девлет-Берди в Египет [17, с.374-376]. Учитывая мнение В.М. Жирмунского, что сказание об Идегее формировалось среди кочевых ногайских племен уже в XV в., резонно предположить его влияние и на сообщения арабских авторов [15, с.374]. Примечательно, что современный Айни историк и путешественник Ибн Арабшах в своем повествовании о междоусобицах Токтамыша и Идегея, также придерживается эпического стиля [18, с.336-343].

Более разрозненные сведения предоставляют  татарские летописцы, функционировавшие в Касимове, Крымском ханстве и Османской империи. Выходцу из клана джалаир Кадыр Али-беку принадлежит сочинение «Джами ат-таварих», составленное в 1602 году в г. Касимове. Содержание сочинения, а также биография его создателя[3] обстоятельно рассмотрена М.А. Усмановым [50, с.33-96]. Анализируя структуру сочинения, исследователь предположил использование тюркоязычных исторических сочинений, а также многочисленные фольклорные памятники, включая эпос «Идегей» [50, с.53]. Примечательно, что описание противостояния Эдиге и Кадыр-Берди практически идентично имеющемуся у ал-Айни, что может указывать на единый источник информации.

Кадыр Али-бек, а также представители крымской историографической традиции Абд ал-Гаффар Кырыми и Хурреми (середина XVIII в.) приводят сведения, касающиеся смерти Эдиге, воцарения Улуг-Мухаммеда, а также гибели бека Мансура и Барак-хана. Если сочинение последнего представлено кратким хронологическим перечнем ханом, то в труде Кырыми повествование не избежало эпических вставок.

 «Джами ат-таварих» Кадыр Али-бека известно в двух списках – «хальфиновский» (литера А) и «барудинский» (литера Б) [50, с.35-36]. Как пишет исследователь, оба списка были дефектны: у хальфинского отсутствовал первый лист и была утеряна завершающая часть, где, по мнению М.А. Усманова, «представлены наиболее ценные и оригинальные главы «Сборника», однако «барудинский» список в этой части дополнял «хальфиновский», но у него отсутствовали начальные листы. Таким образом, «оба списка замечательно дополняли друг друга» [50, с.36-37].

Соотнесение списков для нас важно тем, что они по-разному излагают вопросы, напрямую касающиеся реконструкции политических событий в Золотой Орде. Очевидно, что за основу переводимого Ч.Ч. Валихановым «Сборника» Кадыр Али-бека [11, с.228-254], был взят «хальфиновский» список, в котором сообщалось, что Барак-хан убил Мансура и шибанида Хаджи-Мухаммеда. Между тем, М.Г. Сафаргалиев, обратившийся к «барудинскому» списку, сообщает, что Барак-хан убил только Мансура, и этот факт, по мнению исследователя, «более соответствует действительности» [47, с.204]. Однако М.А. Усманов, комментируя дастан о Хаджи-Мухаммеде, сообщает следующее: «Ссылаясь на предания, распространенные среди узбеков (узбейкийа), автор сообщает, что их обоих убил Барак-хан» [50, с.85]. В результате, осталось неясно, прав был М.Г. Сафаргалиев или ошибался. Сам М.А. Усманов никак не прокомментировал эту неясность. На схожей неопределенной позиции остался и К.З. Ускенбай, обратившись в своем исследовании к этой проблеме [49, с.249-250].

Особняком среди восточных источников стоит изданная в 2017-м году «Кара таварих» Утемиша-Хаджи, известная по списку начала XVII века [52, с.6]. Представленный список представляется более полным нежели опубликованная М.Х. Абусеитовой и подготовленная В.П. Юдиным «Чингиз-наме» (ташкентский список) того же автора. Сочинения Утемиша-Хаджи – это прежде всего образец устной историографии, поскольку сам автор прежде всего основывался на сообщениях современников, нежели на письменных источниках [50, с.90]. Первые девять глав сочинения, на наш взгляд, содержат в себе назидательные нотки, рассказы молодым султанам-шейбанидам о том, каким должен быть правитель, чего он должен избегать, какие лидерские качества развивать в себе (более подробно см.: [32, с.3-9]).

На наш взгляд, такой нравственный вектор сочинение содержит вплоть до воцарения Токтамыш-хана. С момента его правления «Кара таварих» становится более хроникальным, количество упоминаемых событий увеличивается, ряд из которых, например, противостояние Идегея и Кадыр-Берди-хана находят отражение в более ранних источниках (например, у упоминавшегося выше ал-Айни). Отметим, что большинство перипетий 1420-х гг. в сочинении показаны с точки зрения либо представителей крымских кланов, либо сыновей Идегея [52, с.70-79].

В начале XIX в. французский ориенталист Луи-Матье Лангле издал компиляцию, посвященную крымским ханам [63, c.325-482]. Изучивший работу исследователя, А.Г. Бахтин заключил, что в основу сочинения легли произведения трех крымско-турецких авторов XVII-XVIII вв. [4, с.24-25]. В компиляции был положен хронологический принцип рассказа о золотоордынских ханах, явно восходящий к перечням Йазди и «Тарих-и арба улус». Подробно изложены обстоятельства прихода Улуг-Мухаммеда к власти, а также гибели Барак-хана. Наличие фольклорных и эпических элементов, а также сбивчивость в хронологии несколько снижают ее ценность.

Перипетиям борьбы Токтамыша и Идегея, а также их детей, посвящен ногайский героический эпос. Помимо собственно исторической части эпос содержит и морально-нравственное начало, связанное с вопросами узурпации власти, качеств достойного правителя, недопустимости свержения власти со стороны подчиненных и др. Ногайские предания об Идегее и связанных с его жизнью событиях формируются с конца XIV века, но их запись начала осуществляться лишь с 30-х гг. XIX в. [59, с.383-385]. С этого времени была произведена запись сотен различных вариантов эпоса среди казахов, татар, узбеков, а также различных тюркских народов Сибири.  Для нашей работы особую ценность имеет упоминание противостояние Кадыр-Берды-хана и Идегея, отраженное во многих поздних источниках, впервые упоминаемое у арабского современника событий ал-Айни.

Среди западных источников важнейшим является Codex epistolaris Vitoldi – сборник документов (посланий, донесений, писем, договоров) из канцелярии Витовта, где отражены важнейшие события в Восточной Европе в первой четверти XV века. Приводимые документы, содержащие краткие сведения о золотоордынских ханах, особенно важны тем, что составлялись по горячим следам и служат важнейшим первоисточником по реконструкции рассматриваемых событий.

В отличие от документооборота тех лет, польская историческая традиция не может похвастаться последовательным интересом к восточным событиям. Так, крупнейший представитель средневековой историографии Ян Длугош упомянул в своем труде крайне мало сведений о Золотой Орде, вспомнив лишь о заключении договора между Идегеем и Витовтом [62, с.220]. Впрочем, существование текста договора также подтверждено Codex epistolaris Vitoldi под 17 марта 1419 года [60, с.443].

Также к документообороту, представляющему исключительное значение для понимания политических процессов на золотоордынском пространстве можно отнести бухгалтерские книги Кафы за 1420, 1422, 1423 и 1424 гг., содержащее в себе скрупулезную финансовую отчетность генуэзского казначейства. Их публикация и обстоятельный анализ были осуществлены А.Л. Пономаревым, Р.А. Беспаловым и В.П. Гулевичем [7, с.41-47; 14, c.175-179: 34, с.158-190].

Несмотря на свою разнохарактерность, корпус источников обширен. Безусловно, на первом месте по достоверности находятся массарии Кафы и обширная переписка Витовта в указанный период времени. Эти источники фиксировали изменения в реальном времени, сообщая наиболее точные сведения о происходящем.

Немаловажное место также носят воспоминания попавшего в плен баварского солдата Иоганна Шильтбергера, одно время бывшего в услужении у тука-тимурида Чекре. Особый интерес в сочинении представляет 6-я глава, сообщающая о перипетиях смены правителей в Золотой Орде в рассматриваемый период [58, с.35-36]. Примечательно, что представляемая в тексте хронология событий практически целиком совпадает с источниками того времени. Особенно ценны сообщения Шильтбергера для реконструкции смерти Чекре [27, с.114-120; 30, с.88-95].

Второе место занимают современники событий (в частности Ал-Айни, Хафиз Абру, Хавафи) и наиболее близкие в хронологическом плане («Тарих-и арба улус», Самарканди). Младшим современником является также т.н. «Похвала Витовта», однако ее идеологический фон снижает ценность источника. Подобная ангажированность сохраняется и в корпусе западнорусских летописей, фактически дословно передающих характер отношений Витовта с назначаемыми им татарскими царевичами. В эту категорию можно отнести и русские летописи.

Третьими по важности представляются крымско-татарские сочинения (Кадыр Али-бек, Кырыми, Хурреми, компиляция Лангле). Первые два автора испытали сильное влияние от сочинений Утемиша-Хаджи. Не исключено, что для трансляции роли ногаев в золотоордынской смуте также использовался и героический эпос, что особенно характерно на примере сочинений Кадыр Али-бека, Кырыми, а также в эпосе «Идегей». Сюда же можно отнести и «Кара таварих» Утемиша-Хаджи. Несмотря на достаточно подробное описание некоторых событий, относящихся к рассматриваемому времени, в целом текст сочинения содержит большое количество фольклоризмов – диалогов между беками, носящие различные оттенки символического характера (например, разговор Тегене-бека с женой, [52, с.74]).

Представляется очевидным, что очередная междоусобица, характерная практически для всего рассматриваемого периода, явилась следствием отсутствия сильной централизации власти. Разрушение политической стабильности напрямую связано с обострившемся противостоянием всесильного темника Идегея, чья власть в Орде серьезно укрепилось после победы над Витовтом и Токтамышем на р. Ворскла в 1398 году и детьми последнего, часть из которых продолжила ставшую уже традиционной политику сотрудничества с великим князем литовским.

В целом, 10-е гг. XV века характеризуются продолжительными попытками Идегея сохранить свое влияние в Золотой Орде посредством поиска союзников и выдвижением их на престол (например, Чекре) и активными действиями со стороны сыновей Токтамыша (Джалал ад-Дин, Керим-Берди Кепек, Джаббар-Берди, Кадыр-Берди и др.), устраивавшими также и войны друг с другом. К концу 1410-х гг. позиции всесильного мангытского темника были серьезно подорваны затянувшейся борьбой, в которую, вероятно, включался и Витовт. Можно судить, что к 1419-му году в государстве не было сильного политического центра: серьезные властные претензии предъявлял еще один сын Токтамыша Кадыр-Берди, ему безусловно противостоял Идегей с новым марионеточным тука-тимуридом Дервишем. Политическую самостоятельность также проявлял Крымский улус во главе с правителем Бек-Суфи[4].

По опубликованным нумизматическим материалам сложилась интересная ситуация. Исследователи сообщают, что на крымских монетах 822 г.х. (1419-1420 гг.) отмечены имена Идегея, хана Дервиша и крымского правителя Бек-Суфи [56, с.366, 371. рис. 1; 14, с.179]. Против такой позиции высказался А.Л. Пономарев [34, с.165], оперируя в качестве доказательств также письменными источниками: путешественник Гилльбер де Ланноа и белорусско-литовские летописи сообщали о Бек-Суфи как литовском ставленнике. Ланноа в 1421 году упоминает о смерти солкатского императора, которому он «вез богатые подарки от Витовта» [43, с.43], а летописи сообщают о «малом Салтане», правившем перед «Давлад-Бердием» [41, с.76]. Логика исследователя понятна: в таком случае письменные источники противоречили бы нумизматическим.

Вероятно, отмеченное противоречие можно разрешить следующим обстоятельством. Как известно, в 1419-м году Витовт заключил договор с золотоордынским ханом. В описании Яна Длугоша событие выглядит следующим образом: «Вождь татарский Едиге, могущественный и грозный, который государством татар единолично правил, желая с Александром Великим князем Литовским, после битвы с ним на реке Ворскле, успешной как для такого варвара и поганина, мир заключить, отправил к нему пышное и именитое посольство, а в дар князю 3 верблюда под красными покрывалом и двадцать семь коней со следующим посланием: «Не могу упустить того с виду, светлейший князь, что мы обое, как я так и ты, склоняемся к закату жизни. Подобает что бы мы остаток дней наших провели в согласии и мире; а та кровь, которая в войнах между нами пролита, что б высохла и в землю впиталась, взаимные оскорбления и ругательства что б ветры разнесли, ссоры наши и упорство что б огонь вытравил, пожарища что б по наших землях вода загасила. Князь Александр Витовт принял это посольство учтиво и пышно, и заключил с татарами желаемый союз» [62, c.220]. М.Г. Сафаргалиев счел сообщение Длугоша сомнительным [47, с.193].

Вполне вероятно, что проблему повторного возвращения[5] в Крым Бек-Суфи и чеканки монеты с Дервишем и Идегеем, могут объяснить установленные договорные обязательства, поскольку именно с ханом был заключен упомянутый договор в марте 1419 года [60, c. 442-443]. Дальнейшая реконструкция будет умозрительной, однако и для нее есть определенные основания.  В тексте договора выгоды обеих сторон не оговариваются; ничего конкретного не сообщается и у Длугоша. Но стоит отметить естественное желание Витовта повлиять на политику Золотой Орды, о чем говорят и вышеупомянутые источники: если сообщения белорусско-литовских летописей можно назвать тенденциозными, то информация Ланноа представляется нейтральной: он определенно нам сообщает о дружбе Витовта и Бек-Суфи. Наличие трех имен на монетах отнюдь не противоречит сложившейся договоренности. Тука-тимурид Бек-Суфи, сын Таш-Тимура[6] с титулом на монетах «Султан сын султана» являлся удобной креатурой Витовта. Тем более показательно, что после его смерти новым крымским ханом становится его брат Девлет-Берди[7]. Судя по всему, кандидатура Бек-Суфи устраивала и Идегея. Тем самым был достигнут временный компромисс.

Необходимость союза с литовским ставленником Бек-Суфи, на наш взгляд, вызвано обострившимися отношениями с очередным сыном Токтамыш-хана Кадыр-Берди. Наиболее ранний источник Ал-Айни подробно повествует о противостоянии темника с токтамышевичем [18, с.374-375]. Интересно отметить фольклорность описания противостояния, что нехарактерно для египетского историка, использовавшего в основном документацию и работы предыдущих авторов. Схожие известия, но в более лаконичной форме отмечены у Кадыр Али-бека и в компиляции Лангле [50, с.78; 11, с.234; 63, с.390].

Кадыр-Али-бек отмечает юный возраст Кадыр-Берди [50, с.78; 11, с.234], что дало исследователям повод говорить о его марионеточности [14, с.174].

Смерть двух антагонистов привела к коллапсу власти в Золотой Орде, в результате чего «царством Дештским стал править некто из рода Чингизханова по имени Мухаммадхан» [18, с.375]. В упоминаемом династе мы видим тука-тимурида Улуг-Мухаммеда. Его генеалогия присутствует в сочинении Абулгази [1, с.157].

Поздние крымско-татарские источники также допускают участие Улуг-Мухаммеда в деле убийства Идегея [26, с.381; 63, c.391-392]. «Кара таварих» сообщает, что Улуг-Мухаммед напал на войско Идегея после гибели их военачальника, затем «захватил его страну и стал там ханом, и все ему покорились и подчинялись» [52, с.72]. Примечательно, что именно это обстоятельство стало причиной избрания Улуг-Мухаммеда на золотоордынский престол. В рамках сюжета легенды крымские беки искали подходящую креатуру, необходимую для лоббирования своих политических интересов. В народном предании, отмеченном Ф.Ф. Лашковым, Тегене ширин возводит на престол Улуг-Мухаммеда [22, с.36]. Подобная информация находит свое подтверждение в назначении Улуг-Мухаммедом Тегене из клана Ширин на должность наместника Солхата [14, с.174]. Если эти факты взаимосвязаны, то можно констатировать, что информация из поздних источников находит свое подтверждение в более ранних.

Отметим, что Улуг-Мухаммед мог быть не единственным претендентом на престол. Мухаммад ат-Ташканди сообщает, что «сановники государства поставили одного из сыновей Тохтамышхана по имени Кучук-Мухаммад, бывшего (тогда) еще отроком, чтобы не прервать связи порядка  (престолонаследия) их, сразились с Идику, одержали над ним победу и умертвили его. Этот Кучук-Мухаммад был отец хаканов Крымской земли. Но жители Дешта не согласны с этим, а говорят, что после Токтамыша Великого царствовал Токтамыш Малый, что правил Улу-Мухаммад, а за ним – Кучук-Мухаммад» [18, с.384]. На наш взгляд, в сообщении произошла контаминация биографий двух реально существовавших действующих лиц: Кучика сына Токтамыш-хана [24, с.39] и Кучук-Мухаммеда, внука Тимур-Кутлук-хана [24, с.40]. Вероятнее всего, некая группа лиц продвигала младшего сына Токтамыша в качестве претендента на престол, но потерпела поражение. Общей политической ситуации на рубеже десятилетий подобная картина не противоречит.

Источники также сообщают о правлении Кучук-Мухаммеда. У Хурреми династ размещен между Хюда-Бирди (может быть, Кадыр-Берди – прим) и Бараком [26, с.381]. В «Тарих-и арба улус» Кучук-Мухаммед был размещен последним ханом после Гийас-ад-Дина [17, с.111-112], также и в «Родословии тюрков» [20, с.400]. У Гаффари «Мухаммад-султан, сын Тимур-хана, сына Тимур-Кутлуга» правит после смерти Барака [20, с.405][8].

Подробно и недвусмысленно об Улуг-Мухаммеде как новом золотоордынском хане сообщает «Кара таварих» [52, с.70-72]. После коротких переговоров с претендентом, беки Хайдар и Тегене, «взяв за обе удилы, понесли хана в середину войска и, тотчас подняв его на белом покрывале, сделали ханом» [52, с.71].

Вероятнее всего, Улуг-Мухаммед становится золотоордынским ханом в начале 1420 года в Крыму, о чем свидетельствует опубликованный еще Н.И. Березиным ярлык, изученный впоследствии А.П. Григорьевым [13, с.119-139]. Ярлык датирован 15-24 апреля 1420 г., и был выдан бекам Туглубаю и Хызру для сбора подати и контроля над передаваемыми территориями [13, с.120-124]. Представляется вполне вероятным, что подобная выдача ярлыков была одним из первых политических актов новоизбранного хана, стремившегося закрепиться среди региональной политической элиты. В подчиненном отношении оказался и Бек-Суфи: после его смерти «между татарами этой Татарии и Татарией великого хана, императора Орды, возник вопрос важнейший в мире для татар, касательно того, кого сделать императором» [43, с.42-43]. Под «императором Орды», безусловно, следует понимать Улуг-Мухаммеда. Участие в провозглашении нового «солкатского императора» Улуг-Мухаммедом показывает его серьезные политические позиции в Крыму летом 1421 г.

Новый виток золотоордынской междоусобицы связан с приходом в Поволжье внука Урус-хана Барака. Наиболее подробен в изложении биографии тука-тимуридского царевича персидский хронист Абд ар-Раззак Самарканди. Под событиями 822 г.х. (28.01.1419 г. – 16.01.1420 г.) сообщается буквально следующее: «В конце раби I (28 марта – 26 апреля) Барак-оглан, бежавший из улуса Узбекского, пришел искать убежища при дворе мирзы Улугбек-гургана и, удостоившись, чести целования руки, почтен был милостью и включен в число царевичей и джучинов. Несколько времени он был в Самарканде, мирза Улугбек приказал сделать все нужное (йарак) для Барака по-царски, и он получил позволение уйти обратно…» [20, с.373]. В том же абзаце Самарканди сообщает и о «расстройстве узбеков» (предположительно имеется в виду усобица Идегея, Дервиша и Кадыр-Берди – прим.). Приход Барак-оглана отмечен Хафизом-и Абру в «Зубдат ат-таварих»: «Барак-оглан еще раньше, в 823 году, когда еще не правил своим улусом, прибыл к Мирзе Улугбеку, - да увековечит Аллах его царствование! – и некоторое время состоял при его Величестве. Затем его Величество  Мирза – да увековечит Аллах его царствование! – наставляя, дал разрешение [ему], и он отправился в Узбекскую страну» [20, с.375. прим. 33]. Несомненно, Тимуриды оказали политическую и военную помощь Бараку, пытаясь тем самым дистанционно воздействовать на поволжскую политику.

В 1421-1422 гг. Улуг-Мухаммед укрепился на международной арене: в течение двух лет произошли обмены посольств хана с тимуридом Шахрухом [20, с.373-374]. В приложении к рукописи ал-Калкашанди сообщается о письме египетского султана ал-Малик ал-Ашрафа Барсбайа (1422-1438 г.), в котором сказано: «государю Дештскому, кану Мухаммадхану, сыну Хасана, сына брата Тохтамышхана» о выдаче титулов: «его высокостепенству султанскому, великому, царскому, правосудному…» [18, с.297. прим. 7]. В письме есть надежная привязка к генеалогии Улуг-Мухаммеда. К сожалению, письмо не датировано, но его возможно отнести к началу 20-х гг., поскольку речь идет о попытке наладить стабильные дипломатические отношения с Египтом.

На политическом пространстве Золотой Орды междоусобицы не прекращались: «В 824 году государем земель Дештских был Мухаммадхан, но между ним и Боракханом и Беркеханом (вероятно, Чекреханом) происходили смуты и войны, и дела не улаживались» [18, с.375]. На основании сообщения ал-Айни можно предположить, что Барак-хан вторгся в Поволжье уже в 1421-м году[9].

Сообщение египетского историка о «Берке-хане» вызвали дискуссию в исследовательской среде. М.Г. Сафаргалиев уклонился от решения данного вопроса [47, с.197], К.К. Хромов предложил видеть в Берке Девлет-Берди [57, с.399]. Р.Ю. Рева – Бек-Суфи или Девлет-Берди [44, с.91]. Отождествлять Берке с Девлет-Берди представляется сомнительным, поскольку под событиями 830 г.х. (02.11.1426 г. – 21.10.1427 г.) у Ал-Айни упомянуто «лицо по имени Даулатбирди» [18, с.376]. Показательно отсутствие ханского статуса у крымца, в то время как Берке назван ханом. В.П. Гулевич предположил, что после смерти Бек-Суфи на место нового императора Солхата претендовало две партии, одна из которых продвигала Девлет-Берди, которого впоследствии утвердил Улуг-Мухаммед [14, с.175]. Если такая реконструкция событий верна, то Девлет-Берди никак не мог враждовать с Улуг-Мухаммедом.

Представляется вполне допустимым видеть в Берке Бек-Суфи, однако в примечаниях к рукописи Ал-Айни упомянуто, что «государем Дешта и Сарайа был Беркехан, из рода Чингизхана, сына Хулавуна» [18, с.382. прим. 40]. К сожалению, личность Хулавуна установлена не была: вероятно, имя было искажено. Также известно, что сын Таш-Тимура не был золотоордынским ханом, поэтому его персона не может быть отождествлена с искомым царевичем.

Автор данной статьи склонен видеть в Берке бывшего ставленника мангытского темника хана Чекре, бывшего правителем Золотой Орды в 1414-1416 гг. [27, с.114-120]. Участие Чекре в золотоордынской междоусобице 1420-х гг вполне допустимо и может быть основано на реконструкции сведений Иоганна Шильтбергера: «….И затем пришел Чегре, мой господин, сражался с Мухаммедом и был убит… Поскольку Чегра проиграл и был убит, то я перешел к другому господину, называемому Маннстух (Маншук) и он был рыцарем Чегры и вынужден был бежать и ушел в город, называемый Кафа и в этом городе есть христиане и это весьма могущественный город, в городе есть шесть вероучений, и там мой господин оставался 5 месяцев…» [64, c.42-43]. Обстоятельства попадания к беку Чекре-хана Маншуку и последующего возвращения Шильтбергера на родину чрезвычайно важны, поскольку они позволяют высчитать примерную дату смерти Чекре. С учетом долгих мытарств баварского солдата (не менее 2-3 лет) смерть хана должна приходиться на первую половину 1420-х гг.

О том, что дела в Золотой Орде «не улаживались» повествует Самарканди под 826 г.х. (15.12.1422 г. – 04.12.1423 г.): «В это время (вторая половина апреля – начало мая 1423 года – прим. сост.) из Хорезма прибыл нукер амира Шахмалика и доложил следующее: «Барак-оглан захватил орду Мухаммад-хана, и большая часть улуса Узбекского подчинилась и покорилась ему» [20, с.374. прим. 32]. О смуте 1422 года сообщают и массарии Каффы [34, с.177. прим. 37, 38].

Успешная военная политика Барака приводит к тому, что о его деятельности упоминают русские летописи. Под 31 августа 1422 года сообщается, что Барак «побил Куидадата царя» [36, с.238]. В сентябре 1422 года отмечен его поход на Одоевское княжество, закончившееся неудачей: «князь Юрьи Романовичь Одоевьский да Григорей Протасиевич, воевода Мченский, постигоша его в поле и много полона отняша» [36, с.238]. По версии Р.Ю.Почекаева, этот удар был превентивным, с целью избежать вмешательства Москвы и Литвы в ордынские дела [35, с.230]. Однако междоусобицы показывали лишь слабость ордынских царевичей. А.А.Горский резонно заметил, что ни Барак, ни Худайдат не обладали достаточно большими воинскими контингентами, и поэтому терпели поражения от небольших русских княжеств [12, c.141]. А.А. Горский предположил, что осенью 1422 года Улуг-Мухаммед бежит в Литву [12, с.138].

В «Тарих-и арба улус» Барак-хан упоминается 37-м ханом Золотой Орде, помещенным между Девлет-Берди б. Таш-Тимур и Гийас-ад-Дином б. Шадибек: «Когда закончилось время царствования Даулат-берди-хана, на его место сел Барак-хан, сын Курчика, и продолжил ханское правление. Жизнь и его не оставила на своем месте, быстро сдвинула с царского трона» [17, с.111].

Помимо Барак-хана и Худайдата в начале 1420-х гг. о себе заявил Гийас-ад-Дин б. Шадибек. В «Тарих-и арба улус» он упоминается после Барак-хана [17, с.111]. В компиляции Лангле сообщается, что Гийас ад-Дин был сторонником Идегея, сопровождая двух его сыновей в Московию: «Они избрали своим вождем Гийас ад-Дина, который был королевской крови и поклялись сражаться под его знаменами, пока они не вернут владения короны». Впоследствии объединенное войско атаковало и отправило в бегство Улуг-Мухаммеда и «Ширин-бея, «который был причиной возвышения Улуг-Мухаммед-хана» [63, c.392-393]. В «Кара таварих» Гийас ад-Дин стал ханом при помощи Мансура [52, с.73]. Отмечен династ у Абд ал-Гаффара Кырыми: «На престоле Саин-хана, на Идиль-реке воссел Гийас ад-Дин, сын Шадибека. Однако все дела ногай-татаров вязал и разрешал Мансур-мирза. Через два с половиной года Гийас ад-Дин умер» [21, с.209].

После успешной военной кампании Гийас ад-Дин стал 32-м золотоордынским ханом, правившим полтора года, причем в 1436-1437 гг. [63, c.393].

По мнению А.Г. Мухамадиева, чеканка Гийас ад-Дином монет в Казани производилась в 1422-1425 гг. [25, с.127-130]. Исходя из монетной эмиссии, исследователем была предложения версия о кратковременном правлении царевича в Казани, во время очередного витка смуты со второй половины 1424 г., когда Улуг-Мухаммед отсутствовал в Золотой Орде. Р.Ю. Рева также сообщает о чеканах Гийас ад-Дина в Сарае в 1425-м году [44, с.94]. Исследователю также принадлежит мысль о том, что Мансур находился при хане до самой смерти, а затем пытался провозгласить ханом юного Кучук-Мухаммеда [44, с.94].

Стоит отметить, что бек Мансур в поздних крымско-татарских сочинениях выступает очень деятельной фигурой. У Кырыми Мансур выдвигает на престол малолетнего Кучук-Мухаммеда, но не одобряя его правление, сближается с Барак-ханом. Похожее сообщение приводится в компиляции Лангле, где Кучук-Мухаммед «был посажен на трон, несмотря на его крайнюю молодость. Не оставалось никаких других потомков Чингиз-хана, и в этой связи, эмир Мансур, один из влиятельных татарских владетелей способствовал утверждению Мухаммеда на престоле, предлагая заменить его, если найдется кто-то подходящий по рождению, более способный править» [63, c.393]. О ханстве Кучук-Мухаммеда сообщает более ранняя «Тарих-и арба улус», почему-то размещая начало правления хана 1464-1465 гг. [17, с.111-112]. У Кадыр Али-бека, «Мансур сделался беком и Хаджи-Мухаммед-улана сделал ханом; один ханом, другой беком, быв, жили…. Мансур-бека убил Барак-хан, после того Хаджи-Мухаммед-хана в один день тоже Барак убил» [11, с.231-232]. Показательно, что М.Г. Сафаргалиев упоминает неопубликованную И.Н. Березиным рукопись сочинения Кадыр Али-бека, где сообщается только о смерти Мансура [47, с.204]. Об убийстве Бараком Мансура сообщается также и в компиляции Лангле [63, c.394], причем действующим ханом, как и у Кырыми, назван Кучук-Мухаммед. На наш взгляд, причиной появления Кучук-Мухаммеда является сбивчивая хронология, поскольку правление Гийас ад-Дина локализовано в 1436-1437 гг., а у Кучук-Мухаммеда же сроки вообще не указаны; у Кырыми он еще мал. Утемиш-Хаджи также уделяет немало внимания описанию личности Мансура, придавая ему большое влияние среди чинегисидов: он возвел на престол Гийас-ад Дина и Кучук-Мухаммеда, начал войну против Барак-хана, но был им убит [52, с.72-75]. Сам факт поздних и явно легендарных известий, отсутствие точных и четких географических и хронологических ориентиров заставляют усомниться в надежности излагаемых событий. В упоминаемых источниках фигурируют реально существовавшие лица, однако их взаимодействие друг с другом лишь усложняет и без того запутанную картину. Нелишним отметить и существенное влияние ногайского героического эпоса на вышеуказанные сочинения, что наглядно видно по характеру упоминаемых ногайских беков.

Достоверно известно лишь о поражении, что нанес Улуг-Мухаммед Барак-хану и Мансуру в 1426-м году [48, с.54-55]. Рассказ Кырыми и иных крымских источников о семимесячной дружбе Мансура и Барак-хана в настоящее время более ранними источниками проверить невозможно..

Схематически междоусобица продемонстрирована И. Шильтбергером: «…. Едигей был схвачен и Мухаммед стал королем. И затем пришел некто по имени Борак, изгнал Мухаммеда и стал королем. И затем собрался [с силами] Мухаммед и изгнал Борака и снова стал королем. Затем пришел некто по имени Давлет-Берди, изгнал Мухаммеда и стал королем, и был королем только три дня. Затем пришел вышеназванный Борак, изгнал Давлет-Берди и снова стал королем. Затем пришел вышеназванный Мухаммед, убил Борака и снова стал королем» [64, c.42-43].

Первые успехи Барак-хана подтверждаются уже упомянутым абзацем 826 г.х. из Самарканди [20, с.374], в то время как Ал-Айни сообщает, что «государем земель Дештских, столица которых – Сарай, был султан Мухаммадхан из рода Чингизханова» [18, с.375]. После поражения от Барак-хана, Улуг-Мухаммед, возможно, отступает в литовские земли. В пределах Золотой Орды также проявляют свою активность Барак, Худайдат и Гийас-ад-Дин. Весной 1423 года из Крыма совершает поход укрепившийся Девлет-Берди [34, с.176]. Вероятно, этим же временем можно датировать известие о поражении Барак-хана от Улуг-Мухаммеда, упомянутое Шильтбергером. По мнению А.Л. Пономарева, «трехдневное» царствование Девлет-Берди в Сарае относится к весне-лету 1423 г. [34, с.178. прим. 41], прерванное впоследствии Барак-ханом. В целом, сообщение баварского солдата удачно укладывается в промежуток 1420-1423 гг. и не содержит противоречий с иными источниками вплоть до упоминания об убийстве Барак-хана.

Возможное политическое влияние Барак-хана на Крым проследил Р.А. Беспалов, сообщая о пребывании 27 марта 1423 года в Каффе господина Солхата Сеита Мансура [7, с.43]. Здесь же исследователем упоминается и о крымской монете Барак-хана без датировки, которую, как мы указывали выше, в своей работе упоминает Р.Ю. Рева. Не исключено, что Барак-хан на пике своего успеха пытался влиять и на Крым, однако имеющихся данных пока недостаточно для такого вывода. Вполне допустимо стремление хана вести переговорный процесс с сильной партией крымских беков.

Отношения Девлет-Берди и Улуг-Мухаммеда в 1423-1424 гг. безусловно важны в качестве понимания политических процессов в Золотой Орде. Информация об избрании императором сначала Девлет-Берди, а затем Улуг-Мухаммеда А.Л. Пономаревым была воспринята как свидетельство вражды [34, с.177-178]. В.П. Гулевич счел возможным говорить о существовании договоренности между династами: спокойный тыл нужен был Улуг-Мухаммеду для борьбы с Барак-ханом [14, с.178].

Новое усиление Улуг-Мухаммеда зафиксировано 16 июня 1424 г. «Macomet can» (т.е. Улуг Мухаммед – прим.) был избран «императором» [34, с.178. прим. 42]. Вероятно, победу хану спонсировали литовские силы, о чем говорит письмо Витовта главе Немецкого ордена о помощи, «которую мы (Витовт – прим.) ему из нашей страны оказали для [завоевания] царства осуществили и оказали» (цит по.: [44, с.93; 60, c.660]. Впрочем, в августе 1424 г. Улуг-Мухаммед покидает Крым [34, с.179].

Осенью 1424 г. активизировались Худайдат и Барак-хан. Худайдат совершил обширный поход на Одоев, против него выступило объединенное русско-литовское войско [36, с.239]. Очевидно, Витовт посчитал поход значительной угрозой безопасности своих границ, поскольку в письме к главе Немецкого ордена обстоятельства разгрома ордынского царевича Худайдата были описаны очень подробно [60, c.688]. После поражения Худайдат больше не упоминается на страницах источников.

О новых успехах Барак-хана сообщает Самарканди: «В 828 г. (23.11.1424 г. – 12.11.1425 г.) Барак-оглан захватил орду Мухаммад-хана, царя Узбекского» [20, с.374]. Мирхонд сообщает некоторые любопытные детали: зимой 828 г.х. (конец 1424 – начало 1425 гг.) к мирзе Улугбеку, находившемуся в то время на берегу Сырдарьи около Шахрухии, от Барак-оглана, который незадолго перед этим воссел в Дешт-и Кипчаке на ханский трон, прибыл Ямавук (цит. по: [44, с.94]). Этой информации не противоречит отсутствие Улуг-Мухаммеда в Поволжье: в письме Витовта Паулю фон Русдорффу отмечается, что «один из тех самых царей по имени Махмет пребывает у нас»[10] [60, c.688; 6, с.207].

Ал-Айни ограничился общими словами о смуте, указав, что «перевес между ними одерживал Мухаммадхан» [18, с.375]. Фиксируемое у египетского историка бедствие удивительным образом соприкасается с документацией литовского князя. В уже цитировавшемся письме главе Немецкого ордена от 1 января 1425 года упомянуто: «И так мы даем Вам знать, что империя в Татарии находится в самом большом раздоре и разделении, так что теперь там пребывают шесть благородных царей[11], каждый за царскую власть стоит и добивается» [60, c.688; 6, с.207]. Предположение А.Л. Пономарева, что уход Улуг-Мухаммеда в литовские земли не связан с Бараком [34, с.179. прим. 44] нельзя признать верным в свете вышесказанного поражения, приводимого Самарканди.

Тем временем в мае 1425 года Улуг-Мухаммед без сложностей возвращается в Крым и вновь становится императором, осуществляя на протяжении всего года подготовку к очередной войне с внуком Урус-хана [34, с.179-180. прим. 45, 47, 48]. К этому же времени относится сообщение Густынской летописи, что сын только что умершего Василия Дмитриевича «Василий Васильевич, поставлен от царя Татарского Магмета» [42, с.133]. По мнению В.П. Гулевича, Барак-хан в то время контролирует Поволжье, поскольку зимой 1425-1426 гг. Улуг-Мухаммед зимует в Поднепровье [14, с.179].

 Отчет о новых военных действиях был предоставлен в письме от 14 марта 1428 года турецкому султану Мураду II, где сообщалось, помимо всего прочего, что из-за конфликтов «вспыхнула вражда, и в последующее время события развивались так, что престол достался Бараку», а «в позапрошлом году (829 г.х.: 13.11.1425 – 01.11.1426 гг. – прим.) с божьей милостью войско двинулось в поход, и мы обратили в бегство Барака и Мансура. Трон и царство [всевышний] вручил нам, они же бежали прочь, собрав наемные свои отряды» [48, с.54]. Тем самым надежно документально зафиксировано окончательное поражение урусханида в борьбе за золотоордынский престол. Мнение Р.Ю. Почекаева о повторном возвращении Барака в 1427-м году на основе сообщений о казни Мансура представляется необоснованным [35, с.231].

Изгнание Барак-хана обозначило политический триумф Улуг-Мухаммеда в Сарае, но в Крыму его ждали новые неприятности: в апреле 1426 года Девлет-берди вновь избран императором [34, с.180]. Стремясь укрепиться на полуострове, он пытается заручиться поддержкой Витовта, направляя ему письмо из Каффы 2 мая 1426 г., где просит милости и желает наладить мирные отношения [60, c.721]. Отголосок конфликта зафиксирован в письме к Мураду II, где Улуг-Мухаммед сообщает, что уже два года зимует в Озе (Поднепровье – прим.) [48, с.54-55], а не в Крыму. Косвенным подтверждением этого факта является упомянутое у Ал-Айни письмо Девлет-Берди египетскому султану, датируемое мартом 1427 года, в сопровождении к нему также упомянут и политический расклад на тот момент времени: «Привезший (это) письмо сообщил, что в землях Дештских большая неурядица и три царя оспаривают царство друг у друга; один из них, по имени Даулатбирди, овладел Крымом и прилегающим к нему краем; другой, Мухаммадхан, завладел Сарайем и прилегающими к нему землями, а третий, по имени Борак, занял земли, граничащие с землями Тимурленка» [18, с.376].

Несмотря на продолжающиеся сообщения о смутах, можно уверенно говорить, что к 1426 году Улуг-Мухаммед надежно закрепился в Золотой Орде. Об этом свидетельствуют и укрепившиеся союзные отношения хана с Витовтом, осуществившими совместную военную операцию на Псков: «Того же лета князь велики Витофт Кестутьевич Литовский ходил на Псков ратью со многою силою: с ним была земля Литовскаа, и Летцкаа, и Чежскаа, и Воложьскаа, и Татарове его, а у царя Махметя испроси двор его» [37, с.7], впрочем поход закончился неудачей. Стоит отметить, что военные возможности золотоордынских ханов рассматриваемого периода оказались сильно подорваны, что напрямую связано с непрекращающимися междоусобицами и отсутствием сильного центра.

Судьбы последних антагонистов сложились по-разному. Улуг-Мухаммед в конце 1420-х гг. усиливает свое влияние. Египетский историк Ал-Айни указывает на его внешнеполитическую активность [18, с.376], Витовт в марте 1427 г. сообщает о нем как о своем союзнике и о могущественном из тех пяти ханов, что борются за власть в Татарской степи (цит по.: [8, с.282]). В 1427-м году со страниц источников исчезает Девлет-Берди, а Барак-хан, проиграв Улугбеку [20, с.374-377], в 832 г.х. (11.10.1428 – 29.09.1429 гг.) убит Султан-Махмудом[12] и Мухаммадом Гази, сыном Идегея [53, с.202, 203; 20, с.378].

Попытка создания целостной картины истории Золотой Орды конца 1410-х – 1420-х гг. неизбежно наталкивается на авторские концепции выстраиваемой хронологии, в которых по тем или иным причинам в качестве доказательной базы привлекаются различного рода мифологические конструкты. К одному из них мы и обратимся в данной статье, а именно участию представителей династии Шибанидов в серии золотоордынских междоусобиц. Тематика автору статьи уже не нова: данной проблеме была посвящена статья [28, с.40-45]. С тех пор в исследовательской литературе появились новые аргументы, в результате чего предлагается еще раз обратить внимание на вероятное участие Шибанидов в описываемых событиях.

По всей видимости, М.Г. Сафаргалиев был первым исследователем, озвучившим проблему Мухаммедов в 1420-е гг. [47, с.195-198]. Изучая биографии Хаджи-Мухаммеда и Махмуда-Ходжи, исследователь был склонен предполагать, что первый участвовал в борьбе против Барак-хана [47, с.202-203]. Эволюцию дальнейшей исследовательской мысли проанализировал Д.Н. Маслюженко [23, с.88-93], поэтому нет необходимости еще раз здесь озвучивать аргументацию.

В настоящее время проблема отождествления Мухаммедов высказывалась на страницах работ Р.А. Беспалова, Я.В. Пилипчука, Ж.М. Сабитова и Р.Ю. Ревы [7, с.37-40; 46, с.66, 71; 33, с.119-121; 44, с.88-90; 45, с.716-717].

Аргументы сторонников шибанидского «следа» сводятся к следующим тезисам, основывающимся, прежде всего, на упоминании татарским хронистом Кадыр-Али-беком факта выдвижения Мансуром шибанида Хаджи-Мухаммеда в качестве хана [11, с.231-232].

Ж.М. Сабитов, критикуя позицию А.Л. Пономарева, склонен утверждать, что именно Хаджи-Мухаммед в апреле 1420 года выдавал ярлык Туглубаю и Хызру [46, с.66], а вовсе не Улуг-Мухаммед. При этом логика исследователя обескураживает: автоматически соединять Улуг-Мухаммеда с упоминаемым Мухаммедом в источниках, включая и текст ярлыка, трактуется как историографическая традиция. Поскольку в тексте ярлыка упомянут лишь Мухаммед без приставки Улуг, то, соответственно, это Хаджи-Мухаммед. Чем же руководствовался исследователь при подобном полете мысли, неясно. Сам Ж.М. Сабитов ничем не доказывает свой пассаж. Обратим внимание на текст ярлыка Тимур-Кутлука о предоставлении тарханства некоему Мухаммеду: «Мухаммеда сыновья, старший хаджи Мухаммед и Махмуд вольными тарханами пусть будут» [13, с.98]. Конечно, упомянутые лица явно не чингизидского происхождения, но вполне можно убедиться, что составитель текста знал о существовании имени Хаджи Мухаммед. Ситуацию с текстом вполне можно распространить и на ярлык 1420 года. Здесь речь идет о составлении делопроизводства в режиме реального времени, которое значительно отличается по точности от татарских хронистов XVI-XVII веков, использовавших в своих сочинениях по большей части устные предания.

Схожим примером служит и письмо Улуг Мухаммеда турецкому султану Мураду II, написанное в марте 1428 г., где первый назван «Мухаммудом» [48, с.54].

Отметим и общую неясность с датой начала ханства Хаджи-Мухаммеда: Кадыр-Али-бек сам факт ханства передает лаконично и датировок не ставит. Р.А. Беспалов резонно заметил, что рассказ татарского хрониста можно трактовать широко и речь о союзе Хаджи-Мухаммеда с Мансуром может идти уже после бегства последнего из Дешта [7, с.39].

Небезынтересны и другие доводы исследователя. Например, правление Хаджи-Мухаммеда в Сарае и в Крыму не фиксируется в сочинении Утемиша Хаджи [10, с.40; 7, с.39. прим.53; 52, с.83]. Имя Хаджи-Мухаммед зафиксировано также в генеалогическом сочинении «Муизз ал-ансаб» [19, с.42], в сочинении Хондемира [61, c.119], у Хафиза-и Таныш Бухари [54, с. 76]. Сказанное означает, что восточные авторы знали династа и вряд ли бы его спутали с другим.

Новое появление Хаджи-Мухаммеда на исторической арене было зафиксировано исследователями в Крыму в качестве фигурировавшего в бухгалтерских книгах Кафы императора Махмета, позже разгромленного Барак-ханом. В это же время из русских земель к Витовту направляется Улуг-Мухаммед за помощью, занявший затем ханский престол [33, с.120-121]. Исследователям осталось выяснить как скрупулезные генуэзские чиновники, отмечавшие малейшие изменения на политической арене и связанные с ними финансовые операции, вдруг не заметили смены одного Мухаммеда на другого.

Наиболее аргументировано к проблематике подошел Р.Ю. Рева [44, с.88-89. прим.6]. Исследователь резко преувеличил значение сыновей Идегея[13] на политической арене после смерти последнего, аргументировав невозможность выдвижения Улуг-Мухаммеда в 1419/20 гг. нахождением в противоположной ногаям партии. Действительно, разного рода беки и эмиры возвысились в ходе междоусобицы, особенно после смерти темника и Кадыр-Берди. Как уже упоминалось выше, практически в одно и то же время беки проталкивают кандидатуры Кучика б. Токтамыша и Улуг-Мухаммеда, а Кырыми и Утемиш-Хаджи сообщают о выдвижении Мансуром Кучук-Мухаммеда б. Тимура. Однако путаницы здесь нет и быть не может. После смерти Идегея ногаи потерпели серьезное поражение и не имели значительного влияния в Золотой Орде хотя бы на протяжении некоторого времени.

Не совсем понятно, почему приводимый исследователем факт ханства Хаджи-Мухаммеда должен противоречить аналогичному факту у Улуг-Мухаммеда? Шибаниды еще во время Замятни действовали как самостоятельная политическая сила и нет никаких оснований сомневаться в этом для рассматриваемого периода. Логика междоусобицы 1420-х гг. подсказывает нам, что любой чингизид, имеющий за собой региональную элиту, финансы и армию, мог объявить себя ханом.

Оспаривая выдвижение Улуг-Мухаммеда в 1419/20 гг., Р.Ю. Рева склонен утверждать, что «при живом отце Улу-Мухаммад не мог быть назван ханом», ссылаясь при этом на Кадыр-Али-бека. Но у последнего в «Дастане о Токтамыш хане» сказано о Хасане сыне Ичкили, что передал раненого Идегея его противнику [50, с.78]. В компиляции Лангле указывается, что Улуг-Мухаммеда посадили на трон [63, c.391], в результате чего новоизбранный хан устроил гонения против членов семьи Идегея и его сторонников. Логика составителя легенды здесь понятна: он всячески стремился избавиться от пагубного политического влияния ногаев. Наконец, Утемиш-Хаджи прямо сообщает о выдвижении Улуг-Мухаммеда и Хаджи-Мухаммеда ханами, причем каждый из них контролировал свою территорию [52, с.71, 83].

Еще один тезис Р.Ю. Ревы может быть подвергнут сомнению. Утверждается, что упомянутый у Ланноа «Император Орды» был противником Витовта, в то время как Улуг-Мухаммед был союзником. Мнение аргументируется тем, что «сказанный Император Солкатский только что умер и что эти татары были в сильном споре с Татарами великого хана, императора Орды» [9, с.442]. Опубликованный в 1871 году перевод выглядит более нейтральным: «Хотя император только что умер и между Татарами этой Татарии и Татарией великого хана, императора Орды, возник вопрос важнейший в мире для татар, касательного того, кого сделать императором, потому что каждый хотел своего  и вследствие этого все находились в волнении и были вооружены в упомянутой стране…» [43, с.43]. Даже если допустить, что острая риторика, приведенная в переводе Ф. Бруна, является более точной, то из этого не следует как «император Орды» стал противником Витовта, поскольку речь идет о споре беков, поддерживающих «императора Татарии» и беков покойного «друга Витовта». Речь не идет о противостоянии Витовта с ханом Золотой Орды. Такие химеры возникают на основании поверхностного чтения источников.

Проблема тождества Мухаммедов кажется автору статьи надуманной. Очевидно, что после смерти Идегея, Дервиша и Кадыр-Берди, общей девальвации ханской власти и усилении роли беков и эмиров, различные политические группировки в Крыму и Деште стали проталкивать своих ставленников, о чем уже неоднократно было заявлено выше. Не лишним будет подчеркнуть, что подобная тактика описывается в поздних устных традициях. В современной эпохе источниках такая политическая палитра не зафиксирована, но подобный расклад вполне допустим. Править же, как известно, стал «Мухаммед-хан». Нет нужды, вслед за Р.Ю. Ревой, множить личность Мухаммеда. Современники событий, безусловно, знали о происходящем в Золотой Орде не на основе слухов, а из сообщений послов, купцов и дипломатических документов.

Резюмируя вышесказанное, заметим, что исследователи не предоставили сколько-нибудь убедительных доказательств. Манипуляция с Мухаммедами выглядит искусственной и полностью противоречит общей политической ситуации, включая Крым. Бек-Суфи, Улуг-Мухаммед, а вскоре и Девлет-Берди, стремились поддерживать дружественные отношения с Витовтом и не допускать (по крайней мере в первой половине 1420-х гг. – прим) междоусобицы на полуостров. Поздняя устная традиция специально оговаривает избрание Улуг-Мухаммеда с целью вытеснения потомков Идегея из Крыма, поэтому их присутствие вместе с шибанидом кажется призрачным.

Вышеприведенные рассуждения показали постепенный упадок центральной власти Золотой Орды, рост удельного сепаратизма, усиление литовского влияния. Вместе с тем, поражение Барак-хана привело к краху попытки Тимуридов дистанционно влиять на поволжскую политику. Примечательно, что распри 1410-1420-х гг. почти не затронули русские земли, а единичные попытки захвата умело пресекались русскими воеводами в союзе с литовцами. Татарская тема не была приоритетной в политике русских княжеств, но занимала существенное место в политических амбициях Витовта. Вне сомнения, влияние Гедиминовича на всем протяжении 1420-х гг.  шло по нарастающей. К концу десятилетия, временно подавив сепаратизм в Крыму, Улуг-Мухаммед сумел упрочить свою власть, устранив политически своих конкурентов – крымского тука-тимурида Девлет-Берди и среднеазиатского урусханида Барака.

 

Благодарности

 

Автор благодарит В.П. Гулевича за ценные комментарии к тексту данной статьи.

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

 

1. Абулгази. Родословное древо тюрков. Казань, 1906. 240 с.
2. Барбаро и Контарини о России. К истории итало-русских связей в XV в. Л., 1971. 276 с.
3. Бартольд В.В. Улугбек и его время // Сочинения. Том II. Часть 2. М., 1964. С.25-196.
4. Бахтин А.Г. Французский ориенталист Луи-Матьё Лангле о крымских ханах XV-XVI веков // Запад-Восток. 2015. №8. С.23-34.
5. Беляков А.В. Как звали большого сибирского карачу? // История, экономика и культура средневековых тюрко-татарских государств Западной Сибири. Материалы II Всероссийской научной конференции г. Курган, 17-18 апреля 2014 года. Курган, 2014. С.63-64.
6. Беспалов Р.А. Борьба коалиции феодалов Верхнего Поочья с ханом Куйдадатом осенью 1424 года // Верхнее Подонье: Археология. История. Вып. 4. Тула, 2009. С.205-210.
7. Беспалов Р.А. Литовско-ордынские отношения 1419-1429 годов и первая попытка образования Крымского ханства // Материалы по археологии и истории античного и средневекового Крыма. Севастополь – Тюмень, 2013. Вып. V. С.30-52.
8. Беспалов Р.А. Новосильско-Одоевское княжество и Орда в контексте международных отношений в Восточной Европе XIV – начала XVI века // Средневековая Русь. Вып. 11. Проблемы политической истории и источниковедения.  М., 2014. С.257-326.
9. Брун Ф. Путешествия и посольства господина Гилльбера де Ланнуа // Записки Одесского общества истории и древностей. Том III. Одесса, 1853. С.433-465.
10. Валиди Тоган А. История башкир. Уфа, 2010. 352 с.
11. Валиханов Ч.Ч. Извлечения из Джами ат-таварих. Сборник летописей // Собрание сочинений в пяти томах. Том I. Алма-Ата, 1984. С.228-254.
12. Горский А.А. Москва и Орда. М., 2000. 214 с.
13. Григорьев А.П. Золотоордынские ярлыки: поиск и интерпретация // Тюркологический сборник 2005: Тюркские народы России и Великой степи. М., 2006. С.74-142.
14. Гулевич В.П. Крым и «императоры Солхата» в 1400-1430 гг.: хронология правления и статус правителей // Золотоордынское обозрение. 2014. №4 (6). С.166-197.
15. Жирмунский В.М. Избранные труды. Тюркский героический эпос. Л., 1974. 728 с.
16. Идегей. Татарский народный эпос. Казань, 1990. 256 с.
17. Из «Та’рих-и арба’ улус» Мирза Улугбека // История Казахстана в персидских источниках. Т.V. Извлечения из сочинений XIII-XIX вв. Алматы,  2007. С.88-112.
18. История Казахстана в арабских источниках. Том I. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Том I. Извлечения из арабских сочинений, собранные В.Г.Тизенгаузеном. Алматы, 2005. 711 с.
19. История Казахстана в персидских источниках. Том III. Му’изз ал-ансаб (Прославляющие генеалогии). Алматы, 2006. 672 с.
20. История Казахстана в персидских источниках. Том IV. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Извлечения из персидских сочинений, собранные В.Г. Тизенгаузеном и обработанные А.А. Ромаскевичем и С.Л. Волиным. Алматы, 2006. 620 с.
21. Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Казахстан. Летопись трех тысячелетий. Алма-Ата, 1992. 378 с.
22. Лашков Ф.Ф. Сборник документов по истории крымско-татарского землевладения // Известия Таврической Ученой Архивной Комиссии. №22 (год девятый). Симферополь, 1895. С.35-81.
23. Маслюженко Д.Н. Ханы Махмуд-Ходжа и Хаджи-Мухаммед, или «Улус Шибана» в первой четверти XV в. // Вопросы истории и археологии средневековых кочевников и Золотой Орды: сборник научных статей, посвященных памяти В.П.Костюкова. Астрахань, 2011. С.88-101.
24. Материалы по истории казахских ханств XV-XVIII веков (Извлечения из персидских и тюркских сочинений). Алма-Ата. 1969. 655 с.
25. Мухамадиев А.Г. Булгаро-татарская монетная система XII-XV вв. М, 1983. 159 с.
26. Негри А. Извлечения из одной турецкой рукописи общества, содержащей историю крымских ханов // Записки Одесского общества истории и древностей. Том I. Одесса, 1844. С.379-392.
27. Парунин А.В. Политическая биография Чекре – хана Золотой Орды начала XV века // Военное дело кочевников Казахстана и сопредельных стран эпохи Средневековья и Нового времени: сборник научных статей. Астана, 2013. С.114-120.
28. Парунин А.В. К вопросу об участии Шибанидов в золотоордынской междоусобице 1420-х гг. // История, экономика и культура средневековых тюрко-татарских государств Западной Сибири. Материалы II Всероссийской научной конференции г. Курган, 17-18 апреля 2014 года. Курган, 2014а. С.40-45.
29. Парунин А.В. Политическая биография Барак-хана // Улы даланын тарихы: турiктер мен монголдар. Астана, 2014б. С.93-101.
30. Парунин А.В. "Путешествие" Иоганна Шильтбергера как источник по истории Золотой Орды первой четверти XV века // Сибирский сборник: сборник статей. Курган, 2015. Вып. 3. C.88-95.
31. Парунин А.В. Император Солкатский Бек-Суфи // Исторический формат. 2016. №4. С.159-168.
32. Парунин А.В. “Чингиз-наме» как источник по истории Золотой Орды // История, экономика и культура средневековых тюрко-татарских государств Западной Сибири. Материалы III Всероссийской (с международным участием) научной конференции, г. Курган, 21-22 апреля 2017 г. Курган, 2017. С.3-9.
33. Пилипчук Я.В., Сабитов Ж.М. Борьба Токтамышевичей за власть в 10–20-х гг. XV в. // Из истории и культуры народов Среднего Поволжья. 2016. №6. С. 110-125.
34. Пономарев А.Л. Первые ханы Крыма: хронология смуты 1420-х годов в счетах Генуэзского казначейства Кафы // Золотоордынское обозрение. 2013. №2. С.158-190.
35. Почекаев Р.Ю. Цари Ордынские. Биографии ханов и правителей Золотой Орды. СПб., 2012. 464 с.
36. Полное собрание русских летописей. Т.11. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью.  СПб., 1897. 254 с.
37. Полное собрание русских летописей. Т.12. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. СПб., 1901. 266 с.
38. Полное собрание русских летописей. Т.17. Западнорусские летописи. СПб., 1907. 650 с.
39. Полное собрание русских летописей. Т.18. Симеоновская летопись. СПб., 1913.  317 с.
40. Полное собрание русских летописей. Т.25. Московский летописный свод конца XV века. М.: Л., 1949. 464 с.
41. Полное собрание русских летописей. Т.35. Летописи белорусско-литовские. М., 1980. 306 с.
42. Полное собрание русских летописей. Т.40. Густынская летопись. СПб., 2003. 202 с.
43. Путешествия Гильбера де Ланноа в восточные земли Европы в 1413-14 и 1421 годах // Университетские известия/ Киев. №8. 1873. С.1-46.
44. Рева Р.Ю. Мухаммад-Барак и его время. Обзор нумизматических и письменных источников // Нумизматика Золотой Орды. 2015. №5. С.80-104.
45. Рева Р.Ю. Борьба за власть в первой половине XV в. // Золотая Орда в мировой истории. Казань, 2016. С.704-729.
46. Сабитов Ж.М. К вопросу о генеалогии золотоордынского хана Бек-Суфи // Крим від античності до сьогодення: Історичні студії. НАН України. Інститут історії України. Київ, 2014. С. 63-74.
47. Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск, 1960. 279 с.
48. Султанов Т.И. Письмо золотоордынского хана Улуг-Мухаммада турецкому султану Мураду II // Тюркологический сборник, 1973. М., 1975. С.53-62.
49. Ускенбай К.З. Восточный Дешт-и Кыпчак в XIII – начале XV века. Проблемы этнополитической истории Улуса Джучи. Казань, 2013. 288 с.
50. Усманов М.А. Татарские исторические источники XVII-XVIII вв. Казань, 1972. 223 с.
51. Утемиш-Хаджи. Чингиз-наме. Алма-Ата, 1992. 296 с.
52. Утемиш-Хаджи. Кара таварих. Казань, 2017. 312 с.
53. Фасих Ахмад ибн Джалал ад-Дин Мухаммад ал-Хавафи. Фасихов свод. Ташкент, 1980. 346 с.
54. Хафиз-и Таныш Бухари. Шараф-наме-йи шахи (Книга шахской славы). Ч.1. М., 1983. 534 с.
55. (Хондемир). История Монголов. От древнейших времен до Тамерлана.. СПб., 1834. 158+VIII с.
56. Хромов К.К. Правления ханов в Крымском улусе Золотой Орды в 1419-1422 гг. по нумизматическим данным // Історико–географічні дослідження в Україні. Зб. наук. праць. Число 9. Киiв, 2006. С.366–372.
57. Хромов К.К. О хронологии правления Давлат Берди хана в Крымском улусе по нумизматическим данным (последние джучидские серебряные монеты Крыма) // От Онона к Темзе. Чингисиды и их западные соседи: К 70-летию Марка Григорьевича Крамаровского. М., 2013. С.378-416.
58. Шильтбергер И. Путешествие по Европе, Азии и Африке. Баку, 1984. 88 с.
59. Эдиге. Ногайская эпическая поэма. М., 2016. 512 с.
60. Codex epistolaris Vitoldi Magni Ducis Lithuaniae 1376-1430. Cracoviae, 1882. 1113 p. + CXVI s.
61. Defremery M. Fragments de géographes et d`historiens arabes et persans Inédits // Journal Asiatique. Fevrier-Mars 1851. Paris, 1851. pp.105-161.
62. Jana Długosza kanonika krakowskiego dziejow Polskich. T. IV. Kr. XI-XII. Kraków, 1869. 558 p. + XXIII s.
63. Langles L. Notice chronologique des khans de Crimee // Forster G. Voyage du Bengalie a Petersbourg. T III. Paris, 1802. P. 325-482.
64. Langmantel V. Hans Schiltbergers Reisebuch. Stuttgart, 1883. 200 p.

[1] Исключением стал перевод и анализ данных бухгалтерских книг – массариев Кафы, опубликованный А.Л. Пономаревым [34, с.158-160].

[2] Датировка «Тарих-и арба улус» в современной исследовательской литературе подвергнута сомнению [7, с.37. прим. 45]. Справедливости ради, в авторстве и датировке усомнился еще В.В. Бартольд, ссылаясь на мнение Хондемира [3, с.141].

[3] А.В. Беляковым на основе новых архивных данных проведена корректура биографии этого персонажа [5, с.63-64].

[4] Личность Бек-Суфи, а также его генеалогия представляется сложно реконструируемой. Подробнее см.: [31, с.159-164].

[5] Впервые Бек-Суфи упоминается в начале января 1411 года, когда он в составе войска сына Токтамыша Джалал ад-Дина изгнал войска Идегея из Крыма. В тексте массарии фиксируется подношение даров ему и Джалал ад-Дину. В латинском тексте Бек-Суфи зафиксирован как Becsuff ogolano [34, с.165. прим. 12].

[6] Автор данной статьи придерживается версии генеалогии хана, предложенной А.Л. Пономаревым [34, с.164, 165, 169-170]. Критика предложенной генеалогии Ж.М. Сабитовым представляется неубедительной [46, с.63-74] и была рассмотрена автором данной статьи в отдельной работе [31; c.159-168].

[7] Версия о братстве Бек-Суфи и Девлет-Берди, выдвинутая А.Л. Пономаревым [34, с.174-175] имеет свои сложности.  Р.Ю. Рева предположил читать латинский текст так: эксений….. преподнесенный господином Тавтлатберди брату Императора» [45, с.92. прим. 16]. В 1423-м году Девлет-Берди прямо назван императором [34, с.177. прим. 35]. Примечательно, что составители бухгалтерских книг не путали «императора» и «императора Орды» Ж.М. Сабитов предложил видеть в «Императоре» Худайдата [45, с.69], однако невозможно ответить, считался ли он вообще ханом, несмотря на свое появление в источниках: в перечнях ханов он отсутствует, а в условиях междоусобной войны он мог себя провозгласить ханом на любой территории Золотой Орды. В качестве «императора» в генуэзских бухгалтерских книгах предпочтительнее видеть Улуг-Мухаммеда [34, с.177-179. прим. 34, 38, 39, 40, 43, 45].

[8] Упоминание о «Мухаммаде» у Гаффари служит отличной иллюстрацией того, что средневековые хронисты не путали династов с таким именем: Мухаммеды зафиксированы вместе со своими предками.

[9] Р.Ю. Рева в своей статье [44. с.87] приводит монету Барака, чеканенную в Крыму в 822 г.х., обозначая её знаком вопроса, однако чуть ниже сомнения исследователя уже разрешены: Р.Ю. Рева утверждает, что Барак мог составлять соперничество Бек-Суфи, добавляя при этом, что речь может идти  и о 1421-м годе [44, с.91]. Автор данной статьи, не являющийся специалистом в нумизматике, тем не менее, выражает сомнение в присутствии внука Урус-хана в Крыму чисто по политическим мотивам: у Барака явно не могло быть союзников среди крымских беев, не говоря уже и  о том, что он был противником Идегея.

[10] Есть и иные интерпретации этой строчки [44, с.94, прим. 21].

[11] Улуг-Мухаммед, Барак, Гийас-ад-Дин, Худайдат, Девлет-Берди, (вероятно) Чекре

[12] Султан Махмуд может быть интерпретирован как шибанид Хаджи-Мухаммед [29, с.98-99].

[13] Отметим, что подобный вывод вполне логичен, если буквально воспринимать тексты поздних хронистов, где иллюстрируется подробная деятельность сыновей Идегея. Однако перед исследователем ставятся актуальные проблемы зависимости и взаимопроникновения этих текстов с ногайским героическим эпосом. Как мы выяснили ваше, некоторые сюжеты эпоса проникли в труды ал-Айни и Ибн Арабшаха.

 

[L.V.]

Офф-топ.

 

Для информации. В замечательной серии "Золотая Орда в источниках", возобновленной Р.Храпачевским, вышел новый том - по армянским источникам.

 

Содержание уже вышедших томов:

 

Том 1 (переиздание В.Г.Тизенгаузена):

Р.П. Храпачевский «Арабские и персидские источники по истории Золотой Орды»

 

Часть первая. Извлечения из арабских авторов

 

I. Из летописи Ибн ал-Асира

II. Из сочинения Ибн абд-аз-Захыра

III. Из биографии султана Эльмелик-Эльмансура Калавуна

IV. Из сочинения Ибн Василя

V. Из летописи Рукн-ад-Дина Бейбарса

VI. Из летописи Шафи, сына Али

VII. Из энциклопедии ан-Нувейри

VIII. Из летописи Шейха ал-Бирзали

IX. Из сочинения ал-Муфаддаля

X. Из летописи ад-Дзехеби

XI. Из сочинения Ибн Фадлаллаха ал-Омари

XII. Из биографии султана Эльмелик-Эннасыра

XIII. Из летописи ас-Сафади

XIV. Из летописи Ибн Касира

XV. Из описания путешествий Ибн Баттуты

XVI. Из летописи Ибн Дукмака

XVII. Из сочинения ал-Мухибби

XVIII. Из летописи Ибн ал-Фората

XIX. Из истории Ибн Халдуна

XX. Из сочинения ал-Калкашанди

XXI. Из сочинений ал-Макризи

XXII. Из летописи Ибн Шохбы ал-Асади

XXIII. Из летописи Ибн Хаджара ал-Аскалани

XXIV. Из сочинения Ибн Арабшаха

XXV. Из летописи Бадр-ад-Дина ал-Айни

XXVI. Из сочинения ал-Дженнаби

 

Дополнительные материалы

 

a. Дополнения В.Г. Тизенгаузена

b. Из сочинения ан-Насави "Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны"

 

Часть вторая. Извлечения из персидских авторов

 

I. Из сочинения Джузджани "Насировы разряды"

II. Из "Истории завоевателя мира" Джувейни

III. Из сочинения Ибн Биби "Сельджук-намэ"

V. Из "Истории Вассафа"

VI. Из сочинения Хамдаллаха Казвини и продолжателей его

VII. Из "Истории Шейха Увейса"

VIII. Из сочинения Низам-ад-дина Шами "Книга побед"

IX. Из сочинения Муин-ад-дина Натанзи ("Аноним Искендера")

X. Из "Продолжения "Сборника летописей"

XI. Из сочинения Шереф-ад-дина Йезди "Книга побед"

XII. Из сочинения Абд-ар-раззака Самарканди

XIII. Из сочинения "Родословие тюрков"

XIV. Из сочинения Гаффари "Списки устроителя мира"

XV. Из истории Хайдер Рази

 

Дополнительные материалы

 

a. Извлечения из "Сборника летописей" Рашид ад-Дина

b. Дополнительные сведения из сочинения "Муизз ал-ансаб фи шаджарат салатин могул"

 

Библиография

Глоссарий

 

Том 3:

Р.П. Храпачевский «О китайских и монгольских источниках по истории Восточной Европы в XIII-XIV вв.»

 

Часть первая. Китайские источники

I. Пэн Да-я, Сюй Тин «Хэй-да шилюэ (Краткие известия о черных татарах)»

Комментарий

II. Китайская династийная история «Юань ши (Официальная история [династии] Юань)»

1. «Основные записи» (анналы правлений каанов)

1.1 [Часть] первая, цзюань 1

Тай-цзу (Чингисхан)

1.2 [Часть] вторая, цзюань 2

Тай-цзун (Угэдэй)

Дин-цзун (Гуюк)

1.3 [Часть] третья, цзюань 3

Сянь-цзун (Мэнгу-каан)

1.4 Извлечения из «Основных записей» (правлений императоров Юань)

2. «Трактаты»

2.1 Извлечения из трактата «География»

2.2 Извлечения из трактата «Все чины»

2.3 Извлечения из трактата «Войска»

3. «Таблицы»

3.1 Извлечения из таблиц родословий императорского рода

4. «Жизнеописания знаменитых»

4.1 Жизнеописание Джучи, цзюань 117

4.2 Жизнеописание Исмаила, цзюань 120

4.3 Жизнеописание Субэдэя, цзюань 121

4.4 Жизнеописание Мэнгусара, цзюань 124

4.5 Извлечения из других жизнеописаний

 

Комментарий

III. Дополнительные материалы

 

Часть вторая. Монгольские источники

 

I. Извлечения из «Монгол-ун ниуча тобчиян (Сокровенное сказание монголов)»

II. Извлечения из анонимной летописи «Алтан тобчи (Золотое сказание)»

III. Извлечения из летописи Лубсан Данзана «Алтан тобчи (Золотое сказание)»

IV. Извлечения из сочинения Джамбадорджи «Болор толи (Хрустальное зерцало)»

 

Библиография

Глоссарий

 

Том 5 (армянские источники):

Нарративные материалы

 

Григор Акнерци

«История народа стрелков»

КОММЕНТАРИЙ

 

Вардан Великий

«Всеобщая история, часть IV»

КОММЕНТАРИЙ

 

Киракос Гандзакеци

Извлечения из «Истории Армении»

КОММЕНТАРИЙ

 

Извлечения из армянских хроник и летописей XIII–XIV вв.

Из «Летописи» Смбата Спарапета

Из «Летописи» Себастаци

Из «Летописи» Степаноса епископа

Из «Хроники» Мхитара Айриванеци

Из анонимной «Хроники» XIII в.

КОММЕНТАРИЙ

 

Мемориальные и иные письменные памятники

 

Из памятной записи на Евангелии в г. Харберте (1236 г.)

Из письма Смбата Спарапета кипрскому королю Анри Лузиньяну (1247 г.)

Из памятной записи 1248 г.

Из памятной записи на сарайском Евангелии (1319 г.)

Из памятной записи на Книге проповедей Вардана Айгекци (1336 г.)

Из памятной записи на кафинском Евангелии (1344 г.)

Из памятной записи 1357 г.

Из памятной записи в солхатском Сборнике (1363 г.)

Из памятной записи в кафинском Лекционарии (1365 г.)

Из памятной записи в крымском Лекционарии (1365 г.)

Из памятной записи 1368 г.

Из памятной записи 1371 г.

Из памятной записи в крымском Сборнике (1386 г.)

Из памятной записи к Нареку (1412 г.)

Из памятной записи на Четьих Минеях (1414 г.)

КОММЕНТАРИЙ

 

Дополнительные материалы

 

1. Извлечения из анонимного грузинского хронографа XIV в. «Жамтаагмцерели»

2. Извлечения из сирийской «Всеобщей истории» Григория Бар-Эбрая

КОММЕНТАРИЙ

 

Библиография

Глоссарий

 

Тома 2 и 4 - русские и европейские источники - еще не опубликованы.

 

Тираж нового тома достаточно небольшой. По вопросу приобретения можно обратиться к автору. Например, через авторский блог: https://khrapachevsky.livejournal.com/

[Sterh]

Интересно, чем отличается от классических переводов Галстяна и Патканова

[L.V.]

Из переписки в блоге Храпачевского по поводу 5-го тома:

 

lehire

Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста, это будет перепечатка ранее изданных переводов или новые переводы.

 

khrapachevsky

я разве арменист? :-)

конечно это перепечатка переводов Патканова и Эмина (с сохранением их комментариев и приводимых там текстов на армянском, персидском, арабском, тюркском и латинском языках) и выдержки из опубликованных переводов Галстяна, Ханларян и др.

 

https://khrapachevsk....com/61774.html

 

Тираж 5 тома - 350 экз. 

[Стефан]

Сборник материалов международной научной конференции «Золотоордынское наследие»

http://civil.goldhor...koe-nasledie-3/

http://elibrary.ru/i...asp?id=22707688

[Пугач]

Максим Шевченко История Золотой Орды

 

https://www.youtube....h?v=H71jWKBBeEg

Сообщение отредактировал Пугач: 24.12.2020 - 13:17 PM

[scriptorru]

Максим Шевченко

Не рекомендую, старайтесь постить специалистов по теме. Шевченко, порой, не слабо "заносит".

Сообщение отредактировал scriptorru: 24.12.2020 - 13:33 PM

[Пугач]

 

Максим Шевченко

Не рекомендую, старайтесь постить специалистов по теме. Шевченко, порой, не слабо "заносит".

 

Это зависит от "точки отсчета" или концепции. 

 

Существуют ли "правильные" концепции в исторической науке?

 

Как долго живут концепции в исторической науке?

Сообщение отредактировал Пугач: 24.12.2020 - 13:49 PM

[scriptorru]

Это зависит от "точки отсчета" или концепции.

Тут дело такое, что Шевченко не специалист. Журналисты часто весьма вольно рассуждают, это в полной мере к указанному господину относится. Говорит он красиво,но вот знания его оставляют желать лучшего. О концепциях пусть настоящие специалисты спорят, Шевченко к ним не относится.

Сообщение отредактировал scriptorru: 24.12.2020 - 14:11 PM