←  Новое время

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Священный союз

Фотография Стефан Стефан 07.04 2019

Дипломатические просчеты, потеря союзников, излишняя самонадеянность, слабая военная и техническая оснащенность войск, отсутствие необходимых дорог и коммуникаций привели к тому, что, несмотря на героические действия армии, Россия потерпела поражение в Крымской войне. Осада Севастополя, завершившаяся в августе 1855 года, истощила силы союзников, не рисковавших более предпринимать активные наступательные действия. Обе воюющие стороны заговорили о мире, который они и заключили в Париже уже после кончины Николая I в марте 1856 года на невыгодных для России условиях.

http://gosudarstvo.v...arasov/nic0.htm

 

Это недопустимо, критиковать нужно взгляды оппонента, а не его личность.

Верно. Однако shutoff, пропагандирующий ксенофобию и постоянно делающий попытки сфальсифицировать исторические факты в угоду своей идеологии, неспособен вести себя корректно. Недавно он соврал, будто я его единомышленник, и лживо приписал мне другое место проживания.

http://istorya.ru/fo...e=2#entry451846

 

Его грязные оскорбления в адрес оппонентов, а также целых народов и рас стали "притчей во языцех". Моральный облик пропагандиста хорошо характеризует его собственное высказывание, где он назвал своих предков "мр*зью".

 

Впрочем, давайте вернёмся к обсуждению деятельности Священного союза.

Ответить

Фотография Ученый Ученый 07.04 2019

Инцидент с опечаткой исчерпан, продолжаем академическую дискуссию)

Ответить

Фотография Стефан Стефан 07.04 2019

Николай 1 был императором-патриотом, которого даже Пушкин сравнивал с Петром Великим.

Николай I страстно хотел, чтобы в России везде царила военная дисциплина, но его действия привели к обратному результату. Например, уровень коррупции достиг катастрофических масштабов.

 

Что касается Священного союза, то он фактически распался в 1830 г., когда одержали победу революции во Франции и Бельгии. В 1833 г. был возобновлён союз России, Австрии и Пруссии.

Ответить

Фотография Ученый Ученый 07.04 2019

 

Николай 1 был императором-патриотом, которого даже Пушкин сравнивал с Петром Великим.

Николай I страстно хотел, чтобы в России везде царила военная дисциплина, но его действия привели к обратному результату. Например, уровень коррупции достиг катастрофических масштабов.

 

Что касается Священного союза, то он фактически распался к 1830 г., когда одержали победу революции во Франции и Бельгии.

 

При всех своих недостатках, Николай 1 был последовательным сторонником идеологии и политики Св.Союза и усердно помогал Австрии и Пруссии, хотя австрийцы его предали и выступили против России во время Крымской войны. 

Ответить

Фотография Стефан Стефан 07.04 2019

При всех своих недостатках, Николай 1 был последовательным сторонником идеологии и политики Св.Союза и усердно помогал Австрии и Пруссии

Да. Тем не менее, эта стойкая приверженность консервативным идеям не помогла ему в тяжёлые времена. Кстати, в 18481849 гг. Николай I поддерживал Австрию в ущерб интересам Пруссии.

Ответить

Фотография Ученый Ученый 07.04 2019

 

При всех своих недостатках, Николай 1 был последовательным сторонником идеологии и политики Св.Союза и усердно помогал Австрии и Пруссии

Да. Тем не менее, эта стойкая приверженность консервативным идеям не помогла ему в тяжёлые времена. Кстати, в 18481849 гг. Николай I поддерживал Австрию в ущерб интересам Пруссии.

 

Нужно отметить, что Николай был реакционером поневоле. При вступлении на престол он встретил сильное противодействие не только со стороны декабристов, но и в придворных кругах. Это как бы запрограммировало молодого царя на подавления всех либеральных движений, как в России, так и в Европе. 

Ответить

Фотография Стефан Стефан 08.04 2019

Нужно отметить, что Николай был реакционером поневоле. При вступлении на престол он встретил сильное противодействие не только со стороны декабристов, но и в придворных кругах. Это как бы запрограммировало молодого царя на подавления всех либеральных движений, как в России, так и в Европе.

При Николае I Россия, по образному выражению, стала «жандармом Европы».

 

Николай I как последовательный сторонник монархической формы правления намеревался строить государственную политику на основе Закона Божия, а потому отвергал всякую революцию как идею, как принцип, как метод преобразования действительности, который в своем противобожественном самозванстве и радикалистском самочинстве отторгает вместе с злоупотреблениями и достоинства атакуемого строя жизни, а также не учитывает возможные отрицательные последствия чаемых новшеств. После восстания декабристов он говорил великому князю Михаилу Павловичу: "Революция на пороге России, но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохраняется дыхание жизни, пока Божиею милостью я буду императором".

http://gosudarstvo.v...arasov/nic0.htm

Ответить

Фотография Ученый Ученый 08.04 2019

"Революция на пороге России, но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохраняется дыхание жизни, пока Божиею милостью я буду императором".

Царизм балансировал между Сциллой бюрократизма и Харибдой революции. Учитывая, что декабристы и близкие к ним по убеждениям дворяне горячо сочувствовали революциям в Испании и Неаполе, движению карбонариев, Николай 1 вполне мог опасаться проникновения революционных идей из Европы в России. Ранее Меттерних убеждал Александра 1, что восстание Семеновского полка в 1820 г. было частью международного заговора.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 14.04 2019

1. Отношение царского правительства к Июльской революции

 

Международное значение Июльской революции было огромно. Оно сказалось и на дипломатической деятельности великих держав.

 

Николай I давно с беспокойством следил за внутренними делами Франции. Полиньяку, который стал в августе 1829 г. первым министром, Николай вообще не очень доверял. Царь считал, что Полиньяк склонен к сближению с Меттернихом и с Веллингтоном и что его назначение не благоприятствует русско-французскому сближению, а будет тормозить его. Но прежде всего царь тревожился, как бы Полиньяк и Карл X не довели дело до новой революции. Слухи о реакционном перевороте, который они подготовляют в Париже, были, конечно, известны русскому правительству. Но Николай не верил в способность французских правителей успешно его осуществить. Он, конечно, с радостью приветствовал бы такой переворот, если бы он только мог быть уверен в конечной его удаче.

 

За несколько месяцев до Июльской революции Николай поделился своей тревогой с герцогом Мортемаром, представителем Франции в Петербурге, и выразил в нарочно завуалированных выражениях такую мысль: монархи Европы еще могли бы помочь французскому королю, если бы вдруг началась революция против него без всякого с его стороны вызова; но если сам король нарушит конституцию и этим по своей инициативе вызовет революцию, то «мы тогда ничем не будем в состоянии ему помочь».

 

Случилось именно то, чего боялся и что предвидел Николай. 25 июля 1830 г. Карлом X были подписаны в Сен-Клу ордонансы, фактически отменявшие французскую конституцию, а затем последовательные извещения сигнального телеграфа сообщили в Петербург о трехдневной июльской битве в Париже, о победе революции, о бегстве короля, о воцарении согласно воле победившей буржуазии герцога Орлеанского под именем Луи-Филиппа I.

 

17 августа к французскому поверенному в делах барону Бургоэну явился граф Чернышев с уведомлением, что царь прерывает дипломатические отношения с Францией, и {545} приказал послать французскому посольству паспорта. Бургоэн заявил, что желал бы лично повидаться с царем. В тот же день он получил приглашение в Елагинский дворец.

 

Царь встретил посла с мрачным видом. С первых же слов он заявил, что не признает Луи-Филиппа законным королем Франции. «С силой ударив по столу, император воскликнул: «Никогда, никогда не могу я признать того, что случилось во Франции»». В дальнейшем разговоре Бургоэн высказал мысль, что царь вступает на опасный путь, что коалиция против Франции не будет единой и что Франция 1830 г. не та, чем была в 1814 г., после двадцатипятилетних войн. Николай переменил тон: «Любезный друг, я обещаю вам не принимать торопливого решения… мы не объявим вам войны, примите в этом уверение, но мы условимся сообща, какого образа действий нам следует держаться в отношении Франции». Под «мы» царь понимал прежде всего монархическую Европу: Россию, Австрию, Пруссию, Англию. Но и французский дипломат и царь уже отлично знали, что Англия официальная, безусловно, признает Луи-Филиппа, а Англия оппозиционная уже с восторгом приняла известие о июльской победе буржуазии во Франции. Поэтому Николай поспешил сделать оговорки. Он стал убеждать Бургоэна, что не следует доверять Англии и что истинный друг Франции только он один, Николай: «Несмотря на все то, что мне у вас не нравится и волнует меня, я никогда не переставал интересоваться участью Франции. И в течение всех этих дней [революции] меня тревожила мысль, что Англия, которая завидует завоеванию вами Алжира, воспользуется вашими волнениями, чтобы лишить вас этого прекрасного приобретения». Да и Австрии не стоит верить, продолжал царь, забыв, очевидно, что ничего почти не останется от той коалиции, которой он явно хотел в начале разговора напугать Бургоэна; Австрия боится за прочность своего владычества в Италии и искреннего сочувствия к Франции не питает. Царь даже выразил сожаление, что в дни Июльской революции народ в Париже не разграбил русского посольства и не захватил там секретной переписки. Тогда «все были бы очень удивлены, увидев, что русский самодержец поручает своему представителю настаивать перед конституционным королем на соблюдении конституционных законов, установленных и освященных присягой». Это было правдой: Поццо-ди-Борго по указанию Николая предостерегал Карла от опасного и гибельного шага.

 

Отношения с Францией после этого знаменательного объяснения не были прерваны, хотя Николай и носился некоторое время с проектом вооруженной интервенции держав Священного союза с целью восстановления династии Бурбонов {546} во Франции. Граф Орлов был послан в Вену, а генерал Дибич ‒ в Берлин, чтобы сговориться об интервенции. Но из этих двух миссий ровно ничего не вышло.

 

А.Ф. Орлов не верил в возможность интервенции. Он очень легко принял свою неудачу, в которой нисколько не сомневался, пожуировал в веселой Вене и вернулся домой. Генерал Дибич в противоположность Орлову отнесся к своей миссии очень горячо и серьезно. Прибыв в Берлин, он немедленно сообщил королю Фридриху-Вильгельму III проект Николая. Русская армия вступает в пределы Пруссии, соединяется с прусской и вторгается во Францию. Австрийская армия идет через Баварию к юго-восточной французской границе и т.д. Старый Фридрих-Вильгельм даже и слушать до конца не захотел. Ввязываться в опасную авантюру, где больше всего рискует пострадать не Россия, а Пруссия, король не желал. Ничуть не поверил он также Дибичу, будто Австрия готова выступить против Франции. Напротив, Меттерних поспешил дать знать в Берлин, что ничего подобного не будет. Дибич довольно долго просидел в Берлине и уехал ни с чем.

 

Этот провал всех расчетов на интервенцию заставил Николая, скрепя сердце, признать Луи-Филиппа. Но отношения с Францией были отныне безнадежно испорчены. Царь оказался уже в 1830 г. изолированным: Англия, куда Луи-Филипп отправил послом старого Талейрана, казалось, сблизилась с Францией; Меттерних сохранял с Луи-Филиппом вполне корректные отношения; прусский король даже проявлял предупредительность к новому французскому монарху. Так Николай совершил первую из своих капитальных дипломатических ошибок.

 

Две могущественные силы ‒ Англия и Франция ‒ явно отходили от России и вскоре неминуемо должны были занять позиции враждебно настроенных наблюдателей.

 

Впрочем, вместо оставшейся в проекте войны на Рейне царя ждала война на Висле. {547}

 

История дипломатии. Т. 1 / Под ред. В.А. Зорина, В.С. Семенова и др.; сост.: В.П. Потёмкин, С.В. Бахрушин, А.В. Ефимов и др. Изд. 2-е, перераб. и доп. М.: Государственное издательство политической литературы, 1959. С. 545‒547.

 

Ответить

Фотография Ученый Ученый 18.04 2019

ПОМОЩЬ АВСТРИИ И ПРУССИИ В ПОДАВЛЕНИИ ПОЛЬСКОГО ВОССТАНИЯ 1830-31 ГГ.

 

Пруссия, действительно, очень хотела, чтобы угроза распространения революционной борьбы польского народа была ликвидирована как можно скорее. Поэтому она помогала России, однако эту помощь старалась не афишировать. Так, например, когда в апреле 1831 г. возникла необходимость воспользоваться находившимся на прусской территории Торуньским мостом для переправы русских войск через Вислу, командовавший ими генерал И.И. Дибич через посла Алопеуса просил разрешения короля. Эту просьбу поддержал и сам царь, поставивший вопрос о закупке в Пруссии провианта для армии. Фридрих Вильгельм III в просьбе отказал, но позволил соорудить понтонную переправу. 8 мая 1831 г. Дибич писал Нессельроде: «король не будет препятствовать постройке в его владениях моста, который надлежит затем отправить вверх по Висле до того места, где нам будет угодно его навести, но желает, чтобы все это производилось частным образом и без участия правительства. Что касается продовольствия, то его величество не только позволяет нам производить любые закупки, какие мы сочтем нужными, но и приказал государственным чиновникам оказывать нам содействие и даже отпускать нашим комиссарам с королевских складов наличествующее там зерно. Эти ответы не оставляют желать лучшего и полностью соответствуют союзным и дружеским отношениям, столь счастливо существующим между двумя государствами. Сверх того, берлинский кабинет официально подал нашему посланнику надежду, что откажется от взимания транзитных пошлин с зерновых хлебов, предназначающихся для армии и вывозимых из наших портов на Балтийском море»[817]. В результате в сооружении понтонного моста, представленном в качестве постройки сруба для складских помещений, помогли прусские военные инженеры, а чиновники содействовали созданию в Пруссии основной продовольственной базы для русской армии. Правда, местные власти не всегда относились к русским доброжелательно: это проявилось, в частности, в позиции обер-президента ландтагов Западной и Восточной Пруссии Г. Шёна, который заявил протест по поводу нарушения русскими войсками государственной границы Пруссии и потребовал удалить с прусской территории продовольственные склады. Установленные в связи с эпидемией холеры санитарные кордоны на границе препятствовали доставке закупленного для русских войск продовольствия, и Дибич, отмечая в письме к Алопеусу это «большое стеснение», просил для его облегчения, учитывая обстановку на местах, добиваться вмешательства прусского министерства. Чтобы достичь результата в этом вопросе, Нессельроде предписывал Мальтицу использовать все тот же аргумент заинтересованности Берлина в скорейшем подавлении польского восстания, которое «грозило безопасности Пруссии не в меньшей степени, чем России». И аргумент этот был услышан: Алопеус сообщал, что хотя карантины введены по просьбе жителей и не могут быть отменены, но прусские власти будут «держать открытыми, насколько это возможно, пути сообщения с российскими войсками в Польше»[818].

 

 

Столь же заинтересованной в скорейшей ликвидации «польского мятежа» была и Австрия. Она также шла в этом навстречу России, но в еще большей степени, чем Пруссия, старалась при этом не компрометировать себя сотрудничеством с царизмом в глазах европейской общественности. Благодаря искусно проводившейся венским двором политике заигрывания с поляками, известная часть польского общества в Галиции связывала с Габсбургами свои надежды. Во время восстания подобные иллюзии возникли и в определенных кругах Королевства Польского: это касалось верхушки общества – ряда крупных государственных деятелей, чиновников и политиков, магнатов, имевших земельные владения в Австрийской империи. Разочаровавшиеся в своих расчетах на царя, они видели в Габсбургской монархии опору, фактор влияния как на царизм, так и на западный мир. По свидетельству Татищева, эти польские политики с самого начала восстания старались «заручиться сочувствием и расположением Австрии, прекрасно понимая, что любая материальная помощь может поступить в Польшу лишь от венского двора и что симпатии либералов всех других стран останутся бесплодными, если Австрия не поддержит дело поляков. Были использованы, – писал посол, – все средства для достижения такого результата: усилия польских агентов в Лондоне и Париже, неблаговидная деятельность г-на Талейрана, волнения, возбужденные в среде венгерского дворянства, следовавшие одна за другой миссии Прушиньского, Ельского, Вонсовича и переписка, осуществлявшаяся через посредство князя Константыя Чарторыского». Подчеркивая, что «все эти интриги не приводили ни к чему, кроме постоянных отказов со стороны Австрии», Татищев отмечал неизменную готовность австрийских союзников «делиться» с русскими информацией о предпринятых поляками шагах. Более того, обычно контакты польских эмиссаров с австрийскими властями осуществлялись под контролем русских дипломатов при венском дворе[819].

 

https://history.wikireading.ru/398808

Ответить

Фотография Стефан Стефан 18.04 2019

2. Позиция великих держав в вопросе о польском восстании

 

Польское восстание 1830‒1831 гг.

 

История польского восстания с точки зрения внешней политики может быть разделена на два периода. Первый период восстания ‒ от начала его, т.е. от 29 ноября 1830 г., до 25 января 1831 г., когда постановлением Варшавского сейма император Николай был объявлен низложенным с престола Царства (королевства) Польского.

 

В этот период европейские дипломаты осведомлялись у Николая, намерен ли он, несмотря на факт восстания, признавать то государственное устройство Царства Польского, которое {547} было даровано Александром I на Венском конгрессе и которое поклялся охранять в манифесте к полякам сам Николай при вступлении на престол 13 (25) декабря 1825 г.

 

Во второй период восстания иностранные представители могли только частным порядком заговаривать с царем о польских делах: низложив Николая с престола, поляки, по мнению европейской дипломатии, сами уничтожили конституцию 1815 г.: отныне, т.е. после 25 января 1831 г., шла война между Российской империей и Польским правительством, возникшим революционным путем и не признанным ни одной из держав Европы. Вмешаться в эту войну дипломатически или с оружием в руках ни одна из европейских держав не считала для себя возможным, и все они вплоть до конца восстания, т.е. до взятия Варшавы, оставались лишь в положении зрителей.

 

Следует сказать, что восставшие польские дворяне совершили с самого начала много непоправимых ошибок. Они не собирались освобождать крестьян от феодального гнета и не желали поднять на восстание народные массы. Не довольствуясь требованием восстановления независимости Польши, они хотели границ 1772 г., т.е. включения в состав Польши украинских, белорусских и литовских земель, население которых вовсе не желало находиться под властью польских помещиков. В Варшаве открыто говорили и писали, что Балтийское море на севере, Черное море и Карпаты на юге, Днепр на востоке должны быть границами будущей «воскресшей» Польши.

 

Отправляя (еще в первый период восстания, при диктатуре Хлопицкого) делегатов для переговоров с Николаем, Варшава дала им императивный мандат: требовать от царя «возвращения» восьми воеводств, т.е. Литвы, Белоруссии и Украины.

 

Завоевательные устремления польской шляхты в отношении Литвы, Белоруссии, Украины уже до 25 января 1831 г. облегчали Николаю переговоры с западноевропейскими дипломатами. Царское правительство заявляло, что повстанцы подняли оружие вовсе не во имя сохранения хартии 1815 г., а ради захвата русских губерний. Меттерних и Фридрих-Вильгельм III поспешили тотчас же заключить конвенцию с Николаем, прямо направленную против повстанцев.

 

 

Отношение английского и французского правительств к польскому восстанию

 

Ухудшение международной позиции восставшей Польши и решительное укрепление позиции Николая испытал на себе раньше всех молодой маркиз Велепольский, который прибыл с дипломатической миссией во второй половине декабря 1830 г. в Лондон. Только к концу января 1831 г. он был допущен к новому руководителю британской внешней политики ‒ лорду Пальмерстону. {548}

 

Прием был очень сдержанный. Пальмерстон больше всего в это время был занят не Россией, а Францией. Он решительно не желал поглощения Бельгии Францией, но не хотел и возвращения Бельгии голландскому королевству. Польша его нисколько не интересовала; он холодно заметил Велепольскому, что Англия только в том случае могла бы высказать свое мнение, если бы Николай вздумал совсем уничтожить государственное устройство Польши, данное Александром и утвержденное Венским конгрессом.

 

Когда в Лондон пришло известие, что в Варшаве низложили Николая с польского престола, Пальмерстон тотчас использовал это обстоятельство как предлог для того, чтобы отделаться от поляков. Он дал знать Велепольскому, что отныне им разговаривать не о чем. На том миссия Велепольского и окончилась.

 

Оставалась надежда на поддержку со стороны еще одной великой державы ‒ Франции. Ввиду явно враждебной позиции, занятой с начала восстания Австрией и Пруссией, после провала миссии Велепольского в Лондоне, восставшая Польша видела последнюю свою надежду в Париже.

 

Плохим предзнаменованием было то, что, как доносил Велопольский в Варшаву, Пальмерстон определенно был недоволен общественными манифестациями в пользу Польши в течение декабря 1830 г. и января 1831 г. в Париже.

 

Такое отношение Пальмерстона предвещало, что и правительство Луи-Филиппа не выступит в пользу Польши против России.

 

Луи-Филипп с самого начала своего воцарения не желал и не мог даже намекнуть на помощь полякам вооруженными силами Франции. Поляки обращались, впрочем, не к самому Луи-Филиппу, настроение которого они угадали, а к первому министру Лафитту, который им сочувствовал. Но, во-первых, и Лафитт больше всего выражал свои симпатии словами и денежными взносами в кассу польского комитета в Париже. Во-вторых, министерство этого либерального банкира было уже в январе ‒ феврале 1831 г. при последнем издыхании и готовилось уступить место кабинету консервативно настроенного промышленника Казимира Перье. Этот министр, в полном согласии с королем Луи-Филиппом, категорически отказывался даже говорить о военной помощи полякам.

 

В середине января польским делегатам в Париже было сообщено, что король отправляет в Петербург герцога Мортемара в качестве чрезвычайного посла. Поляки ликовали. Они не знали, что Мортемар едет к царю вовсе не из-за польского вопроса, а с поручением расположить царя к Луи-Филиппу, на которого Николай продолжал гневаться, как на «короля {549} баррикад», «принявшего престол от революции». Второй целью поездки Мортемара было зондирование вопроса, нельзя ли добиться от царя согласия на включение Бельгии в состав Франции. Лишь третьей (третьестепенной) задачей Мортемара была попытка настроить царя примирительно по отношению к «восставшим подданным», посоветовать ему обещать амнистию, утверждение конституционных прав Польши и их распространение на Литву.

 

Мортемар, совершая долгое и трудное в те времена путешествие, заночевал в одну январскую ночь в лесу, на перегоне из Берлина в Кенигсберг. Тут он неожиданно встретился с курьером, спешившим из Варшавы на запад с известием, что сейм низложил Николая с польского престола. Курьер и его спутники тут же услышали от Мортемара, что восставшие совершили роковой шаг, что Франция, на которую они надеются, никак им помочь не может. Мортемар тогда же принял решение: его миссия в той части, в которой она имела отношение к полякам, теряла всякий смысл. Отныне, с его точки зрения, происходила война между двумя славянскими государствами ‒ Польшей и Россией ‒ и вопрос шел не об амнистии или конституции, но о том, чья возьмет. А когда 13 марта 1831 г. первым министром во Франции стал Казимир Перье, то полякам стало ясно, что Польша предоставлена исключительно своим собственным силам.

 

 

Попытка дипломатического вмешательства Англии и Франции в польский вопрос

 

Летом 1831 г., когда для Польши уже приближался час развязки, король Луи-Филипп и Казимир Перье сделали слабую попытку побудить Пальмерстона сообща дипломатическим путем посодействовать «прекращению кровопролития». Ни король Луи-Филипп, ни Казимир Перье, ни Талейран, французский посол в Лондоне, через которого велись переговоры с Пальмерстоном, ни сам Пальмерстон не верили, что эти разговоры ведутся всерьез. Конечно, из этого ничего не вышло. К Николаю западные державы решили не обращаться. Но зато Англия и Франция обратились с протестом к Меттерниху по поводу того, что польский корпус, перешедший на австрийскую территорию, спасаясь от русских, не только был разоружен, но и его оружие было выдано русским. Меттерних ясно понимал, что подобным протестом обе западные державы просто хотят, ничем не жертвуя, кому-то показать свое «сочувствие» Польше. Он тотчас ответил, что, во-первых, польское оружие принадлежит королю польскому, которым является Николай, а не мятежным его подданным; во-вторых, пусть поляки будут благодарны, что он, Меттерних, выдал Николаю только оружие, а не польских солдат и офицеров вместе с оружием. На этом и {550} окончилось «дипломатическое вмешательство» двух западных держав. Когда Луи-Филипп, открывая 23 июля 1831 г. заседания палат, возвестил в тронной речи, что он сделал попытку организовать посредничество держав для прекращения кровопролития в Польше и защиты польской нации, то вся Европа поняла, что целью обращения Луи-Филиппа к Австрии было именно получение возможности вставить эту фразу в свою тронную речь.

 

После повторных штурмов 6 и 7 сентября Варшава капитулировала, и 8 сентября 1831 г. состоялся въезд Паскевича в польскую столицу. Все было кончено.

 

«Порядок царствует в Варшаве», ‒ заявил французский министр иностранных дел Себастиани. Эта фраза возбудила среди революционно настроенных республиканцев яростное возмущение. Дело дошло до продолжавшихся три дня (16, 17, 18 сентября) бурных уличных манифестаций в Париже. Но они уже ни к чему повести не могли.

 

Европа стояла перед новой ситуацией. {551}

 

История дипломатии. Т. 1 / Под ред. В.А. Зорина, В.С. Семенова и др.; сост.: В.П. Потёмкин, С.В. Бахрушин, А.В. Ефимов и др. Изд. 2-е, перераб. и доп. М.: Государственное издательство политической литературы, 1959. С. 547‒551.

Ответить