15 роковых дней.
Главная загадка советского военного планирования 1941 года
Константин Гайворонский.
Советские генералы прекрасно знали, что Красная армия мобилизуется на две недели медленнее вермахта. Но при подготовке к войне это так и не было учтено.
14 января 1941 года по итогам разбора в кабинете Сталина двух командно-штабных игр генерал Жуков был назначен начальником Генштаба Красной армии. В обеих играх именно он одержал верх над условным противником, так что назначение было логично. Но нам интересно не то, как он разыграл свои ходы, а то, что наши военачальники отыгрывать на картах не стали – первые дни войны.
Начало с середины партии
Первая – «северная» игра – проводилась на восточно-прусском направлении. По ее легенде, «западные», упредив «восточных» в развертывании, 15 июля 1941 года атаковали их силами 60 дивизий и за 10 дней боев вклинились на 70–100 км вглубь советской территории. После чего, встреченные контрнаступлением 50 дивизий «восточных», отошли к границе.
Это «приквел», который не отыгрывался – сама игра начиналась с условного 1 августа, когда «восточные» (за них играл командующий Западным особым военным округом генерал Павлов) получили задачу разгромить «западных» (ими командовал Жуков) и выйти на Вислу.
Замысел командования «восточных»
Павлов к этому моменту имел 2,5-кратное превосходство в танках и 77 расчетных дивизий против 50 у Жукова, тем не менее «западные» сумели не только сорвать его наступление, но и взять в клещи ударную группировку «восточных», после чего игра была остановлена.
В «южной» игре «восточными» командовал Жуков. Она, по сценарию, начиналась с 8 августа, к каковому сроку наш Юго-Западный фронт успел не только отразить вторжение противника, но и занять часть его территории (этот этап также не отыгрывался на картах). Здесь 109 нашим расчетным дивизиям противостояли аж 115 немецко-румынских, но Жуков блистательными маневрами сокрушил фронт противника, обеспечив условия для последующего вторжения в Венгрию и немецкую Силезию.
Если ход самих игр особых вопросов не вызывает, то приквелы оставляют ощущение тяжкого недоумения. Взять, к примеру, «северную» игру: ведь 60 щедро отсыпанных «западным» дивизий – это огромная сила. В реальном июне 41-го в немецкой группе армий «Центр» было куда меньше – 51,5. При этом на 15-й день войны она отнюдь не отступила, а, напротив, оставив позади Минск, рвалась к Витебску и Могилеву. Каким же образом в приквеле игры Красной армии удалось отогнать немцев к границе?
Можно, конечно, посчитать этот приквел условностью, вроде обязательной цитаты Брежнева о неустанной борьбе СССР за мир в предисловии к сборнику тактических задач, а саму игру воспринимать как отработку не ответного контрудара, а самого что ни на есть первого удара Красной армии по немцам. Без сомнения, советское военно-политическое руководство теоретически способно было на такой шаг пойти. В довоенной директиве Главного политического управления РККА так и писалось: «Ленинизм учит, что страна социализма, используя благоприятно сложившуюся международную обстановку, должна и обязана будет взять на себя инициативу наступательных военных действий против капиталистического окружения с целью расширения фронта социализма». В таком случае «нападение» немцев и впрямь можно не отыгрывать – чего зря время терять? Логично также, что такая игра начинается на линии госграницы, либо – в «южном» варианте – на копирующем ее обводы фронте.
«Южная» январская игра. Очертания фронта (красные) почти совпадают с очертаниями границ (синие), разве что «Львовский выступ» масштабирован в нашу пользу
Но и такое толкование игр не снимает главного вопроса к советскому военному планированию.
Как воевать с 15 по 30-й день?
Чтобы красиво нарисованные стрелы, бьющие немцев под дых, стали реальностью, СССР нужно было выполнить «домашнюю работу». А именно: отмобилизовать Красную армию, перевезти дивизии из внутренних округов к западной границе и сосредоточить их в намеченных пунктах. То есть провести то, что называется стратегическим развертыванием – а потом уж наступать.
Именно теме развертывания были посвящены записки, составленные наркомом обороны генералом Тимошенко и начальниками Генштаба (Шапошниковым, Мерецковым и Жуковым) 19 августа и 18 сентября 1940 года, 11 марта и 15 мая 1941 года. В них предлагалось два варианта действий против немцев. Либо нанести удар главными силами Красной Армии к северу от Бреста, чтобы разгромить противника на варшавском направлении и открыть дорогу на Берлин, либо к югу – мощным ударом в направлении Кракова и Бреслау отрезать Германию от румынской нефти и «решительно воздействовать на Балканские страны в вопросах участия их в войне» (январские игры, похоже, пробовали на зуб оба варианта – в итоге приоритетным стал «южный»).
Но вот загвоздка: во всех записках подчеркивается, что «Германия держит армию развернутой и отмобилизованной, сосредотачивая необходимые для удара по СССР силы в течение 10–15 дней». Мы же завершаем свое стратегическое развертывание на 30-й день от начала мобилизации. То есть, назовем вещи своими именами, от начала войны – ведь мобилизация и означает войну. Утверждение, проверенное практикой: 1 августа 1914 года Германия объявила войну России на следующий же день после указа Николая II о всеобщей мобилизации.
Но что же у нас получится, если и сейчас война начнется сразу после объявления мобилизации? Возьмем, для примера, тезисы записки от 19 августа 1940 года:
1. Германия имеет 240–243 дивизии. Сложившаяся военная обстановка в Западной Европе позволяет немцам перебросить большую часть сил – до 173 дивизий – против нас. Срок развертывания германских армий на наших границах – 10–15-й день от начала сосредоточения.
2. Если немцы разворачивают главные силы к северу от Припяти, то на этом фронте против 130–133 дивизий немцев мы будем иметь: 89 стрелковых, 5 моторизованных; 11 танковых, 3 кавалерийский дивизии и 7 танковых бригад. Итого 111,5 расчетной дивизии.
3. Вроде неплохо, но… наши дивизии могут быть развернуты в следующие сроки: на 15 день – до 46 дивизий; на 25 день – до 62 дивизий; остальные «к концу первого месяца войны».
В остальных записках цифры варьируются, но суть та же: уже на 15-й день войны немцы на фронте превосходят нас минимум вдвое, а то и втрое.
А теперь, внимание, вопрос: в этот промежуток времени (от 15 до 30-го дня) как Красная армия собиралась воевать с вдвое превосходящим ее противником?
Оборонительные чудеса
Командно-штабные игры (КШИ) проводились в 1940–1941 годах не только на высшем уровне, но и непосредственно в округах. Но на них тоже первые – самые сложные – дни войны не отыгрывались. Как, к примеру, на армейских играх Западного округа летом 1940 года: «Западные, прорвав фронт 10-й армии, подвижными частями выходят к линии Ломжа, Замбров, Мазовецк, где восточным удалось создать новый фронт обороны и к этому времени закончить сосредоточение соединений 10-й армии». С этого момента штаб армии и вступает в КШИ, отыгрывая проведение контрудара. Но каким чудом «восточные» создают этот «новый фронт обороны», так и остается загадкой.
По той же схеме в 1941-м провел три КШИ фронтового уровня Прибалтийский округ – в феврале, апреле и июне. «Западные» начинали, наступали крупными силами, но вели себя при этом предельно деликатно. Даже если на каком-то участке их танковые части прорывали нашу оборону, то затем, как докладывали в Генштаб о ходе игр представители контрразведки, «эти крупные силы останавливались и ждали нашего контрудара». А проводить контрудар по остановившемуся и выдохшемуся противнику – одно удовольствие.
В самом пиковом случае на июньской игре «западные», перед тем как получить удар возмездия, продвинулись аж на 150 км – к Вильнюсу. Это сочли крайним пределом их возможностей. Но в реальном 1941-м на пятый день войны танковый корпус немцев захватил стратегически важные мосты в Даугавпилсе – а это вдвое дальше от границы! – и, отбив наши контратаки, помчался дальше на Ленинград. Ощущение такое, что если бы кто-то предложил отыграть эту ситуацию в КШИ, его сочли бы в лучшем случае параноиком.
При этом в играх наши части показали фантастическую способность бороться даже с втрое превосходящим противником. В апрельской КШИ 11 дивизий первого эшелона «восточных» успешно сдерживали натиск 38 дивизий «западных» до подхода подкреплений. Тут с соотношением сил почти угадали: в реальном июне 1941-го 40 немецких дивизий (из них 26 в первом эшелоне) нанесли удар по развернутым на границе 9 стрелковым дивизиям Прибалтийского округа. Только итог был совсем иным: фронт при таком соотношении рухнул, развертывание было сорвано, а Прибалтика быстро потеряна.
«Я не знаю ни одного оперативно-стратегического мероприятия, – подытожил в мемуарах Жуков, – где бы оборона противодействовала глубокому прорыву крупных бронетанковых группировок [т.е. реальной картине лета 1941-го]. Такие оборонительные операции не были разработаны в штабах приграничных округов и Генштабе как возможный вариант».
Как же собирались воевать?
К сожалению, Жуков не уточнил, что же помешало ему как начальнику Генштаба заставить штабы округов разыграть на картах первые дни войны, да так, чтобы «западные» при этом не изображали из себя идиотов. Ограничился констатацией: «Считалось, что тех войск, которые были предназначены для прикрытия развертывания главных сил, будет достаточно, чтобы сдержать первые удары противника… “На каждый удар мы ответим двойным-тройным ударом” – такова была психологическая настройка, которую усиленно внедряло тогда наше высшее политическое и военное руководство».
Но в Генштабе, кажется, не психологи служат, а военные. У них, по уставу, ширина обороны дивизии – 8–12 км. А, например, в Западном округе генерала Павлова на стрелковую дивизию в армиях прикрытия приходится в лучшем случае по 30–40 км. На таком фронте дивизия перестает быть единым организмом и легко бьется по частям превосходящим противником. Как же «тех войск» может быть достаточно?
То же самое с механизированными корпусами, которыми Павлов должен был затыкать возможные прорывы противника: из пяти у него лишь один был более или менее боеготов, остальные представляли собой рыхлую мешанину недоукомлектованных и неподготовленных частей, которым еще только предстоял долгий период учебы и сколачивания. И в Москве об этом прекрасно знали.
Кем же считали немцев, если директива Генштаба Прибалтийскому округу (май 1941-го) разрешила «до 15 дня мобилизации» израсходовать всего три боекомплекта боеприпасов? Ведь по нормативам при ведении напряженных оборонительных боев один боекомплект (80–200 снарядов в зависимости от калибра) расходуется в сутки. Что же, немцы три дня будут наступать, а остальные – курить бамбук?
Предшественник Жукова на посту начальника Генштаба Мерецков на разборе январских КШИ у Сталина, согласно одному мемуаристу, заявил: «Мы исходим из того, что наша дивизия значительно сильнее дивизии немецко-фашисткой армии… В обороне одна наша дивизия отразит удар двух-трех дивизий противника». Допустим, военные действительно в это верили – человеку свойственно заблуждаться. Ну, тогда сидите и ждите спокойно, пока немцы не полезут на рожон и не умоются кровью. Ан нет, в «соображениях от 15 мая» Тимошенко и Жуков, видимо, на случай, если тов. Сталин недопонял трагизм ситуации из предыдущих записок, буквально вопиют: «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар». В этой ситуации они предлагают скрытно отмобилизовать Красную армию, скрытно же сосредоточить ее у западной границы – и атаковать немцев первыми по «южному» варианту развертывания.
Намеченные удары, исходя из «соображений 15 мая»
Первый вопрос, который должен возникнуть у Сталина: а все это вообще можно провернуть скрытно? Ведь если немцы пронюхают, то не будут сидеть сложа руки, запустят свое развертывание и нанесут нам упреждающий удар. Между тем численность Красной армии по мобилизационному расписанию – 8,6 млн человек, сейчас в ее рядах 5 млн. Стало быть, еще 3,6 млн надо призвать – как это сделать скрытно? Еще менее тривиальная задача – скрытная мобилизация из народного хозяйства большей части грузовиков и тракторов, без чего невозможно привести те же мехкорпуса в боеспособный вид. Например, в 30-й танковой дивизии Западного округа из положенных по штату 375 танков и 1696 автомашин их имеется 180 и 357 соответственно. Но если нехватка танков еще терпима, то машины же должны подвозить им топливо, таскать артиллерию, перевозить пехоту. Без грузовиков танки в итоге окажутся перед лицом противника одни-одинешеньки, да еще с пустыми баками, что означает их быструю и неизбежную гибель.
Что же решил Сталин?
Жуков утверждал, что Сталин с порога отверг «план 15 мая», чтобы «не провоцировать немцев». Однако ряд российских историков считают по-другому. Михаил Мельтюхов, например, полагает, что Сталин даже назначил дату удара по Германии – 6 июня, но затем перенес или отменил ее. Почему? В качестве версии он предлагает свидетельство Молотова в разговоре с Феликсом Чуевым: «Не помню всех мотивов отмены такого решения. Но мне кажется, что тут главную роль сыграл полет в Англию заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса. Разведка НКВД донесла нам, что Гесс от имени Гитлера предложил Великобритании заключить мир и принять участие в военном походе против СССР… Если бы мы в это время сами развязали войну против Германии, двинув свои войска в Европу, тогда бы Англия без промедления вступила бы в союз с Германией… И не только Англия. Мы могли оказаться один на один перед лицом всего капиталистического мира».
Эта версия отмены «плана 15 мая» кажется несостоятельной по ряду причин. Во-первых, полет Гесса и угроза германо-британского соглашения должны были, по идее, побудить Сталина ускорить удар по немцам, пока союз Берлина и Лондона не превратился в реальность. Во-вторых, Гесс улетел в Англию 10 мая, а уже в 20-х числах стало понятно, что никакого мира не будет – война вовсю продолжается (немцы высадились на Крите, англичане потопили «Бисмарк»). В третьих, 24 мая 1941 года в Кремле проходит совещание Сталина и Молотова с Тимошенко, Жуковым, его первым замом генералом Ватутиным, начальником Главного управления ВВС генералом Жигаревым, а также командующими войсками всех пяти западных приграничных округов, членами Военных советов и командующими окружными ВВС.
До сих пор нигде ни в мемуарах, ни в архивах не найдено никаких подробностей этого совещания. Но (тут автор, с вашего позволения, ступает на скользкий путь догадок и гипотез) логика подсказывает, что самой вероятной темой обсуждения на нем были «соображения от 15 мая» – удар по немцам. И, полагаю, необычно широкое представительство ВВС было не случайным. Видимо, у Сталина возник вопрос: если немцы все-таки расшифруют наши приготовления и начнут упреждающее развертывание – сможет ли наша авиация мощными ударами сорвать его, лишив противника главного преимущества, того самого 15-дневного люфта. Вероятно, ответы авиаторов были либо отрицательными, либо недостаточно убедительными – во всяком случае 6 июня никакого удара не последовало.
Принятые советским руководством меры в итоге свелись к паллиативу – выдвижению в июне 1941-го неотмобилизованных частей из тыловых округов к границе. И то не успели. И 22 июня 1941 года утренняя оперативная сводка Генштаба за №1 констатировала: «Противник, упредив наши войска в развертывании, вынудил части Красной Армии принять бой в процессе занятия исходного положения по плану прикрытия…» А ведь ничто не предвещало, да?
Жукову хватило мужества не возлагать всю ответственность на одного Сталина: «Вина здесь была общая. Вступив в исполнение должности начальника Генерального штаба в начале 1941 года, я, так же как и мои предшественники, не сумел в корне изменить… порядок подготовки наших вооруженных сил… к ведению операций начального периода». Но, приняв на себя часть вины, он так и не пояснил: почему же Генштаб, прекрасно понимая, что немцы могут упредить нас в развертывании, не готовил к этому сценарию войска и не готовился сам? Как уверенность в надежности планов прикрытия уживалась со страхом упреждающего удара немцев?
Тут остается только надеяться, что заявления о рассекречивании документов российских архивов коснутся и папок с делами предвоенного планирования, многие из которых до сих пор остаются под спудом. Без этого мы можем лишь строить предположения о логике действий Сталина в том роковом году, который грозил стать последним не только в истории СССР, но и российской государственности как таковой.
telegra.ph/Republic---15-rokovyh-dnej-Glavnaya-zagadka-sovetskogo-voennogo-planirovaniya-1941-goda-02-13
