Образование Дальневосточной республики
kozyavka
04.07 2007
Добрый день!
Из школьного курса по истории помню, что примерно в 1920-1922 годах была образована Дальневосточная республика на территории российского Дальнего Востока, Прибайкалья и Иркуцкой области.
Помница, это было сделано из экономических побуждений... Или есть еще какие-то причины образования? Хотелось бы узнать поподробнее, для чего была образована новая республика в составе России? И почему она так мало существовала, если это была экономически самодостаточная зона?
Спасибо заранее.
admin 04.07 2007
даже скорее совсем НЕ экономическими
японская оккупация в качестве причины пойдет?
Flay
04.07 2007
Сделать Дальний Восток русскими
К вопросу о политической мотивации колонизационных процессов XIX — начала XX века
Ремнев А. В.
Работа выполнена при поддержке Программы «Межрегиональные исследования в общественных науках», Института перспективных российских исследований им. Кеннана (США), Министерства образования Российской Федерации за счет средств, предоставленных Корпорацией Карнеги в Нью-Йорке (США), Фондом Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров (США) и Институтом «Открытое общество» (фонд Сороса).
Расширение империи на восток не ограничивалось только военно-политической экспансией, это был еще и сложный процесс превращения Сибири и Дальнего Востока в Россию. С установлением новых государственных границ имперская политика не завершается, а только начинается, переходя в фазу длительного процесса интеграции новых территорий и народов в общеимперское пространство. Военная наука, в рамках которой в основном и формируется российская геополитика, выделяла как один из важнейших имперских компонентов «политику населения»[1], предусматривавшую активное вмешательство государства в этнодемографические процессы, регулирование миграционных потоков, манипулирование этноконфессиональным составом населения на имперских окраинах для решения военно-мобилизационных задач. Прежде всего, это было связано с насаждением русско-православного элемента на окраинах с неоднородным составом населения, или, как в случае с Приамурьем и Приморьем, с территориями которым угрожала демографическая и экономическая экспансия извне. Существовало осознанное беспокойство по поводу культурного воздействия на российское население на Дальнем Востоке со стороны китайцев, корейцев, японцев, монголов, и даже якутов и бурят, которые воспринимались в качестве конкурентов российскому имперскому колонизационному проекту. Внимание имперских политиков и идеологов в условиях изменившего характера войн, которые перестали быть династическими или колониальными, превратившись в национальные, устремляется на географию «племенного состава» империи. Народы империи начинают разделяться по степени благонадежности, принцип имперской верноподданности этнических элит стремились дополнить чувством национального долга и общероссийского патриотизма. Считалось необходимым разредить население национальных окраин «русским элементом», минимизировать превентивными мерами инонациональную угрозу как внутри, так и извне империи.
Однако российские политики ясно сознавали, что не все имперские окраины одинаково податливы обрусительной политике, что существуют объективные препятствия для социокультурной и конфессиональной ассимиляции. Для укрепления имперских земель необходимо помимо решения военных и административных задач создать необходимую критическую массу русского населения, которое и станет демографической опорой государственной целостности. Русское население на окраинах становилось проводником и заложником имперской политики.
Таким образом, важнейшую роль в российском империостроительстве должны были сыграть не столько военные и чиновники, сколько мирные крестьяне-переселенцы. Это была сознательная политическая установка. Председатель Комитета министров Н. Х. Бунге в своем политическом завещании в 1895 г. указывал на русскую колонизацию как на способ, по примеру США и Германии, стереть племенные различия: «Ослабление расовых особенностей окраин может быть достигнуто только привлечением в окраину коренного русского населения, но и это средство может быть надежным только в том случае, если это привлеченное коренное население не усвоит себе языка, обычаев окраин, место того, чтобы туда принести свое»[2]. В брошюре вел. кн. Александра Михайловича, посвященной усилению русского флота на Тихом океане (1896 г.), отмечалась помимо прочего отличие российской колонизации от западноевропейской. Европейские колонисты, переезжая в Америку, Австралию или Африку, по его словам, теряют связь со своей родиной, образуют новые государства, тогда как наши переселенцы на имперских окраинах остаются «теми же сынами одного Самодержавного Царя», укрепляя российское владычество в Азии[3]. И эта установка в известной мере соответствовала российской исторической традиции. В российской имперской политике господствовал стереотип, что только та земля может считаться истинно русской, где прошел плуг русского пахаря. М. К. Любавский в «Обзоре истории русской колонизации» определял прочность вхождения той или иной территории в состав Российского государствах в соответствии с успехами русской колонизации, и, прежде всего, крестьянской[4]. Существовала своего рода народная санкция имперской экспансии, которая оправдывалась приращением пахотной земли с последующим заселением ее русскими[5].
Успех переселенческой политики в Сибири объясняется тем, что она опиралась на традиции вольно-народной колонизации, а правительство осуществляло свои планы, опираясь на стихийное народное движение. Так называемая вольнонародная колонизационная модель в XIX в. окончательно попадает под контроль государства, которое видит свою задачу в Азиатской России либо в сдерживании крестьянского стремления на восток, либо в подчинении его задачам имперского закрепления новых территорий, или решения политически опасных проблем аграрного перенаселения в центре страны. Закрепиться на естественных рубежах (в казахских степях, на левом берегу Амура, на побережье Тихого океана), создать в стратегически важных пунктах военные укрепления, обозначив новый участок имперского периметра сетью казачьих станиц, связанных между собой непрерывной линией. Помимо использования казачества, традиционным была и принудительная целенаправленная, подчиненная военно-политическим целям, колонизация, в том числе и штрафная.
Крестьянская колонизация сознательно воспринималось как необходимое дополнение военной экспансии. Имперские власти стремились «параллельно с военной службой, организовать переселенческую службу. Вслед за военным занятием страны, — отмечал известный имперский публицист Ф. М. Уманец, — должно идти занятие культурно-этнографическое. Русская соха и борона должны обязательно следовать за русскими знаменами и точно также как горы Кавказа и пески Средней Азии не остановили русского солдата, они не должны останавливать русского переселенца»[6]. Уманец ставит рядом в решении этой исторической миссии России — меч и плуг.
Но в этом была заложена и своего рода геополитическая сверхзадача. П. П. Семенов-Тян-Шанский писал об изменении в результате русской колонизации этнографической границы между Европой и Азией путем ее смещения все дальше на восток[7]. На рубеже XIX–XX вв. министр финансов С. Ю. Витте также указывал на изменение геополитического пространства империи, отмечая значение «великой колонизаторской способности русского народа». Именно русский крестьянин-переселенец, по мнению Витте, призван изменить цивилизационные границы империи: «Для русских людей пограничный столб, отделяющий их, как европейскую расу, от народов Азии, давно уже перенесен за Байкал — в степи Монголии. Со временем место его будет на конечном пункте Китайской Восточной железной дороги»[8]. Это позволило бы прекратить «такое уродливое и неестественное явление, как эмиграция в Бразилию и другие южно-американские страны». С колонизацией Сибири Витте связывал не только экономические, но и политические задачи. Русское население Сибири и Дальнего Востока должно стать оплотом в «неминуемой борьбе с желтой расой». Именно это население даст силы и средства для защиты «интересов империи». В противном случае, предупреждал он, «вновь придется посылать войска из Европейской России, опять на оскудевший центр ляжет необходимость принять на себя всю тяжесть борьбы за окраины»[9]. Схожие мотивы колонизации Дальнего Востока можно видеть и в рассуждениях военного министра А. Н. Куропаткина, которого пугал наплыв китайцев в Приамурский край и Восточную Сибирь, что может привести к их мирному захвату нерусским элементом в то время, когда мы должны охранять каждую десятину для русских. «Необходимо помнить, — писал он в 1900 г., — что в 2000 году население России достигнет почти 400 мил. Надо уже теперь начать подготовлять свободные земли в Сибири, по крайней мере, для четвертой части этой цифры»[10]. В начале XX в. (особенно после русско-японской войны) первоочередной политической задачей дальневосточной политики стал политический лозунг: «Дальний Восток должен быть русским и только для русских».
Таким образом, вольно или невольно, крестьянская колонизация становилась важным компонентом имперской политики, а крестьянин самым эффективным проводником имперской политики. По замыслу российских имперских политиков, именно крестьяне и должны создать скрепляющие конструкции имперского пространства. Так, освободив ссыльных и каторжных и направив их в Приамурский край, Н. Н. Муравьев-Амурский напутствовал: «С богом, детушки. Вы теперь свободны. Обрабатывайте землю, сделайте ее русским краем…»[11].
В российской колонизационной модели строительство империи считалось тождественным процессу поглощения Россией восточных окраин. Россия как бы росла за счет новых земель. Как заметил Д. Ливен: «Русскому колонисту было затруднительно ответить на вопрос, где собственно, заканчивается Россия и начинается империя?»[12]. Для англичанина ответ на этот вопрос был очевиден, как только он садился на корабль и отплывал от берегов Туманного Альбиона. Но в этом заключалась не только географическая предопределенность отличия континентальной империи от заокеанских колоний европейских держав, но и сознательная установка, исторически переросла из «собирания русских земель» в строительство империи. П. Н. Милюков в этой связи замечал: «Последний продукт колонизационного усилия России — ее первая колония — Сибирь стоит на границе того и другого»[13]. Но этот процесс в XVII в. только начался, имея перспективу сделать Сибирь не только окраиной империи, но и неотъемлемой частью России.
Территориально-протяженные империи, к которым, по определению Рональда Суни, относилась и Российская империя, не имели четких внутренних границ внутри имперского пространства. Так, основатель Российско-Американской компании купец г. И. Шелихов, заботился не только о коммерческом интересе, но и расширении российской территории, как он сам замечал в 1794 г. по поводу переселения крестьян на один из Курильских островов, «ибо там было и есть мое намерение завести помаленьку Русь»[14]. Не случайно это находило инстинктивное понимание даже у ссыльных, которые с гордостью заявляли генерал-губернатору: «Нерадостная судьба наша заставляет позабыть свою родину, свое происхождение и поселиться на краю света, среди непроходимых лесов. Бог помог нам. В короткое время построили дома, очистили долину под поля и луга, развели скот, воздвигли храм, и, вы сами теперь видите, здесь Русью пахнет»[15]. Ф. Ф. Вигель, сопровождавший в 1805 г. графа Ю. А. Головкина в Китай, писал, о «матушке-России» и ее «дочери» Сибири, которая понадобится России только в отдаленном будущем, как огромный запас земли для быстро растущего русского населения. И по мере заселения Сибирь будет укорачиваться, а Россия расти[16]. Историк Сибири и известный сибирский просветитель П. А. Словцов рассматривал Сибирь, «как часть России» передвинувшейся за Урал[17] и получившей с конца XIX в. название Азиатская Россия.
Современный исследователь Л. Е. Горизонтов видит в этом перспективу «двойного расширения» Российской империи: за счет внешнего территориального роста империи в целом, который дополнялся параллельным ростом «имперского ядра» за счет примыкающих к нему окраин[18]. Российский имперский проект, предусматривая постепенное поглощение имперским ядром (прежде всего за счет крестьянской колонизации и развития коммуникаций) Сибири и Дальнего Востока, выдвигал на первый план не экономические (экономический эффект ожидали лишь в отдаленном будущем), а политические задачи. Это был сложный и длительный процесс превращения сибирских и дальневосточных территорий в Россию, процесс, в котором сочетались тенденции империостроительства и нациостроительства, волевое соединение нации с династической империей. «Русификация» разнородного населения царских владений, — отмечает Б. Андерсон, — представляла собой, таким образом, насильственное, сознательное сваривание двух противоположных политических порядков, один из которых был древним, а другой — совершенно новым»[19].
Это должно было придать империи большую стабильность, придать российскому имперскому строительству важный внутренний импульс и обеспечить империи национальную перспективу. Не только в великорусских, но в малороссийских и белорусских губерниях виделся стратегический резерв расширения имперского ядра на запад и юго-запад, в Сибирь и на Дальний Восток, где украинцы и белорусы вместе с великороссами могли бы успешно строить «большую русскую нацию»[20]. Переселенцы закрепляли историческую память о прежней родине в сохранившихся чертах перенесенной с запада империи культуры и в тысячах названий географических объектов (черниговки, новокиевки, полтавки и т.п.). Оторванные от привычной социокультурной среды, оказавшись в неведомом краю, в иных природно-климатических условиях, вынужденные существенно скорректировать свои хозяйственные занятия, непосредственно соприкоснувшись с культурой Востока (непривычной и привлекательной), они обостренно ощутили свою русскость, очищенную от местных особенностей, столь стойко сохраняемых на их бывшей родине. Все это создавало более благоприятные, чем в Европейской России, на Украине и в Белоруссии, условия для успеха проекта «большой русской нации», в котором бы превалировали не этнические черты, а идея общеимперской гражданственности. Местные власти готовы были включить в процесс обрусения азиатских окраин и западных славян, на что указывают проекты переселения на Дальний Восток чехов. Примечательна панславистская аргументация, с которой обратился Муравьев-Амурский в этой связи к Николаю I: «Славяне понимают Россию как родную им землю; они соединят свою пользу с пользою русского населения. Передадут свои познания в усовершенствованном хозяйстве, будут преданы общему благу нового их отечества. Славяне переселяются в другие страны, но везде они, подавляемые чуждыми элементами, привыкают с трудом, — в России же должно быть напротив»[21].
Славянское население Сибири и Дальнего Востока было сложным не только по этническому (великороссы, украинцы, белорусы), по конфессиональному (православные, старообрядцы, сектанты), по сословному (крестьяне, казаки, ссыльнопоселенцы, отставные солдаты и моряки), но и региональным характеристикам мест выселения.
Местная администрация оказывалась на слабозаселенной окраине в сложных условиях при выборе желаемого колонизационного элемента. Под давлением военных и хозяйственных колонизационных задач она вынуждена была отодвигать на второй план, впрочем, всегда сознаваемую, государственную задачу поддержки и распространения православия. С православным миссионерством, как культурообразующим компонентом русского нациостроительства в Сибири и на Дальнем Востоке успешно конкурировала установка расширительного толкования русскости. Самодержавие не могло не учитывать высокую степень устойчивости русских крестьян старообрядцев и духоборов к ассимиляции в иноэтнической среде, сохранению ими русскости при отдаленности от русских культурных центров. Несмотря на то, что старообрядцы в результате многоэтапной миграции на Дальний Восток испытывали этнокультурное влияние со стороны украинцев, поляков, белорусов, бурят, коми (зырян и пермяков), обских угров (ханты и манси) и других народов, именно они лучше всего сохранили традиционную культуру русских[22]. Это обстоятельство не могло быть не замечено местными властями, которые, проявляя большую, нежели в центре страны, религиозную толерантность, активно использовали старообрядцев в колонизационном закреплении сибирских и дальневосточных территорий за империей.
Сохранявшиеся региональные этнокультурные различия, частые межэтнические браки, этнокультурные контакты и хозяйственное взаимодействие, тесное соприкосновение с конфессиональной и социокультурной инославянской средой подталкивали славянские народы к консолидации на основе русской нации и не способствовали оформлению на Дальнем Востоке четко выраженных украинского или белорусского национальных анклавов. Местная администрация, по крайней мере, до начала XX в. не случайно три славянских народа нередко обозначала одним термином — русские. Не случайно приамурский генерал-губернатор П. Ф. Унтербергер, попирая все этнические представления, писал, что переселенцы для дальневосточных областей выбирались в основном из Малороссии и «ими предполагалось создать на месте стойкий кадр русских землепашцев, как оплот против распространения желтой расы»[23]. Хотя некоторые опасения украинизации российского Дальнего Востока видимо существовали[24]. А. П. Георгиевский писал: «Если поставить вопрос, какая из трех традиций — украинской, великорусской и белорусской является наиболее сильной и устойчивой в Приморье, то на этот вопрос трудно определенно ответить»[25]. Сам же он отмечал, что великорусское культурное влияние здесь менее заметно, нежели украинское. Но, как отмечает Ю. В. Аргудяева, в Приморье и Приамурье исторически предопределенно «шел процесс слияния русских (кроме старообрядцев), украинцев и белорусов и формирование некоего субстрата культуры, с превалированием русскоязычного населения. В Приморье с 1858 по 1914 г. прибыло 22122 крестьянских семьи, из них 69,95 % были выходцы с Украины. В Южно-Уссурийском крае этот процент достигал 81,26 % крестьян-переселенцев, тогда как русские составляли 8,32 %, а белорусы — 6,8 %. Современная же ситуация прямо противоположная: русские составляют 86,8 % от числа жителей Приморья, украинцы — 8,2 %, белорусы — 0,9 %. При этом специально отмечается, что русские сформировались здесь в значительной степени из обрусевших украинцев и белорусов[26].
Оторванные от мест своего компактного проживания украинцы и белорусы, хотя и сохраняли достаточно долго свой язык, черты бытовой культуры, в условиях Сибири и Дальнего Востока, оказавшись рассеяны (хотя и проживая отдельными поселениями) среди выходцев из великорусских губерний, сибирских старожилов и коренных сибирских и дальневосточных народов, были более восприимчивы к культурным заимствованиям. Отсутствие постоянных контактов с местами выхода, непривычная природная среда, условия хозяйственной деятельности, смешанный состав городского населения, разнородный этнический состав рабочих на золотых приисках и стройках стимулировали процессы единения в «большую русскую нацию». В отличие от Европейской России, где формирование украинской и белорусской наций вызывали политические опасения и грозили сепаратистскими настроения, в Азиатской России процессы стихийного культурного единения преобладали, что вполне устраивало местную администрацию. И как следствие в правительственных взглядах на славянское население Сибири и Дальнего Востока преобладало индифферентное отношение к культурным различиям между великороссами, украинцами и белорусами, их поглощение русской нацией представлялось делом времени.
Однако в Сибири и на Дальнем Востоке для имперской политики вставала новая угроза (реальная или призрачная) — формирование у местного населения чувства территориальной обособленности и осознания своей непохожести и экономической ущемленности в отношениях между центром и окраинами. Процесс формирования «большой русской нации» осложнялся не только сохранением этнической и локальной (по месту выхода в Сибирь и на Дальний Восток) идентичностей, но и выстраиванием иной территориальной сибирской и дальневосточной идентичности. В правительственных и общественных кругах центра страны, подогреваемая националистически настроенной публицистикой, возникла фобия сибирского сепаратизма[27].
Мало было заселить край желательными для русской государственности колонистами, важно было укрепить имперское единство культурными скрепами. Выталкиваемый из Европейской России за Урал земельной теснотой и нищетой переселенец уносил с собой сложные чувства грусти по покинутым местам и откровенную неприязнь к царившим на утраченной родине порядкам. Многим наблюдателям, посещавшим Сибирь и Дальний Восток, бросалась в глаза непохожесть местного русского населения на то, которое они привыкли видеть в европейской части страны. Существовало опасение, что, попав под влияние иностранцев и инородцев, переселяющиеся в край русские люди утратят привычные национальные черты, отдалятся от своей родины и потеряют чувства верноподданности. Как считалось многими, оторвавшись от привычной ему социокультурной среды, русский человек легко поддается чужому влиянию. Об объякучиваниии русских упоминал писатель И. А. Гончаров[28], об этом же твердили в своих записках и многие местные чиновники. Так, приморский военный губернатор П. В. Казакевич указывал, что такое воздействие оказывают не только якуты, но и камчадалы, среди которых всего за десять лет русские переселенцы «усвоили себе все их привычки и образ жизни, а потомки наших первых поселенцев в Гижиге, Охотске, Удске совершенно почти даже утратили тип русский»[29]. Схожее явление наблюдалось и в Забайкалье, где сибиряки, смешиваясь с бурятами, нередко утрачивали даже свой первоначальный антропологический тип. Пугало то, что «обынородничанье» русских порождало новую этнокультурную и конфессиональную ситуацию, когда «обрядовая набожность русского населения заменилась чисто языческим суеверием, частию заимствованным от инородцев, частию навеянным на них новою неизвестною до тех пор жизнию»[30]. Это не могло не беспокоить власти, озабоченные насаждением русского элемента в крае.
Чтобы остановить процесс отчуждения переселенцев от «старой» России и восстановить в «новой» России знакомые и понятные властям черты русского человека, необходимо было заняться целенаправленной культуртрегерской политикой, ведущая роль в которой отводилась школе и православной церкви. Вернувшись из двух поездок по Сибири (1896 и 1897 гг.) управляющий делами Комитета Сибирской железной дороги А. Н. Куломзин утверждал, что, «если мы не примемся за насаждение в Сибири народного образования, в основу его не положим идею сближения этой обширнейшей нашей колонии с метрополиею путем расширения в школе родиноведения, если мощною рукою не примемся за объединение Сибири с Европейскою Россиею, то нам грозит в близком будущем великое бедствие. Отчужденность от России, некоторая огрубелость, холодная рассудительность, преобладание индивидуальных интересов над общественными — вот отличительные черты коренного сибиряка простолюдина. К тому же, полное отсутствие каких-либо исторических преданий, традиций, верований и симпатий. История Сибири слагается из целого ряда массовых ссылок, потому в ней для сибиряка нет ничего, говорящего его сердцу; но он забыл и тот родной угол Европейской России, откуда вышел его род». Поэтому не следует жалеть денег на школы и православные церкви, чтобы не дать сибиряку, — доказывал он, — «дичать»[31]. Куломзина не мог не беспокоить вопрос: представит ли переселяемое за Урал население «мощную силу, способную отстоять славу России?», серьезно опасаясь при этом, «что в более или менее отдаленном будущем, вся страна по ту сторону Енисея неизбежно образует особое отдельное от России государство». И эта пугающая перспектива постоянно стояла «каким то кошмаром» перед его мысленным взором. Впрочем, другой наблюдатель, Фритьоф Нансен, рассуждая о сибирском сепаратизме, скептически оценивал возможности его реализации. Напротив, утверждал он, сибиряки — это не ирландцы, добивающиеся гомруля, они никогда не забудут того, что они русские и будут всегда противопоставлять себя азиатским народностям. Отвергал Нансен и опасение, что азиатские владения Российской империи вытягивают лучшие силы из центра страны, понижая тем самым ее экономический и культурный уровень. В отличие от испанских, португальских и британских колоний, Сибирь представляет, по его мнению, «в сущности естественное продолжение России и ее надо рассматривать не как колонию, а как часть той же родины, которая может дать в своих необозримых степях приют многим миллионам славян»[32].
Помимо культурное воздействия, необходимо было экономически интегрировать Сибирь и Дальний Восток в Россию. Сибирская железная дорога должна была стальной полосой притянуть Сибирь к Европейской России, дать мощный импульс переселенческому движению. В связи с поездкой в Сибирь в 1910 г. П. А. Столыпина бывший чиновник Комитета Сибирской железной дороги И. И. Тхоржевский с удовлетворением отмечал: «По обе стороны Урала тянулась, конечно, одна и та же Россия, только в разные периоды ее заселения, как бы в разные геологические эпохи. Впрочем, Западная Сибирь уже заметно сближалась с востоком Европейской России»[33]. А. В. Кривошеин, человек, который был идеологом и практиком столыпинской переселенческой политики, «министр Азиатской России», как его называли, целенаправленно стремился превратить Сибирь «из придатка исторической России в органическую часть становящейся евразийской географически, но русской по культуре Великой России»[34].
Хотя Российская империя, а затем и СССР рухнули, однако, отмечает Доменик Ливен, новой России удалось вобрать в себя и поглотить в своем «материнском лоне» жемчужину своей имперской короны — Сибирь, и, благодаря этому, остаться великой державой (чего не удалось ни Турции, ни Австрии, ни даже Англии и Франции). Хотя, добавляет он, получи сибиряки свободу и представительные региональные институты, вокруг которых бы фокусировался региональный патриотизм, они могли бы выработать самостоятельную идентичность, имевшую возможность подобно Австралии или Канаде перерасти в независимое государство-нацию[35].
Flay
04.07 2007
Советская Россия официально признала ДВР уже 14 мая 1920 года, предоставив ей с самого начала финансовую, дипломатическую, кадровую, хозяйственную и военную помощь. Всё это позволило создать регулярную Народно-революционную армию ДВР (НРА).
На переговорах, состоявшихся на станции Гонгота (24 мая—15 июля 1920), японская делегация была вынуждена согласиться на эвакуацию своих войск из Забайкалья. Эта дипломатическая победа позволила НРА в октябре — ноябре 1920 разгромить белоказацкие войска атамана Семёнова.
22 октября 1920 после длительных боёв части НРА и партизаны освободили Читу, которая стала новой столицей ДВР. В это же время японские войска эвакуировались из Хабаровска, что создало возможность для действительного объединения дальневосточных областей.
В январе 1921 прошли выборы в Учредительное собрание ДВР, задачей которого стала выработка конституции республики и создание её верховных органов.
Большинство в Учредительном собрании получили большевики в союзе с представителями крестьянских партизанских отрядов. За время своей деятельности (12 февраля—27 апреля 1921) Учредительное собрание приняло конституцию ДВР, отразившую особенности её политического строя (независимое демократическое государство, верховная государственная власть в котором принадлежит исключительно народу Дальнего Востока). В качестве органа верховной власти было избрано Правительство во главе с большевиком А. М. Краснощёковым, а исполнительно-распорядительным органом стал Совет Министров под председательством большевика П. М. Никифорова. ЦК РКП(б) и Совет народных комиссаров РСФСР держали под своим контролем решение всех важнейших вопросов внутренней и внешней политики ДВР, военное строительство. Народно-революционная армия ДВР изначально рассматривалась как одна из армий Советской России.
Опасаясь укрепления позиций ДВР и, соответственно, Советской России в Приморье, японcкие интервенты и белогвардейцы 26 мая 1921 путём переворота привели к власти во Владивостоке марионеточное буржуазное правительство. Начавшиеся 26 августа 1921 переговоры между ДВР и Японией об урегулировании отношений саботировались японским правительством (Дайренская конференция 1921—1922). [2]
В ноябре 1921 началось наступление Белоповстанческой армии, которая 22 декабря 1921 заняла Хабаровск. В этой сложной обстановке СНК РСФСР и ЦК РКП(б) провели мероприятия по укреплению государственного руководства и обороны ДВР. Вместо Краснощёкова правительство возглавил Н. М. Матвеев, военным министром был назначен В. К. Блюхер.
В феврале 1922 Народно-революционная армия ДВР под командованием В. К. Блюхера перешла в контрнаступление и во взаимодействии с партизанскими отрядами нанесла белогвардейцам сокрушительные удары. 12 февраля 1922 года белые были разбиты у станции Волочаевка (Волочаевский бой), 14 февраля был занят Хабаровск. [3] В итоге, белогвардейцы отступили за нейтральную зону под прикрытием японских войск. В сентябре 1922 года они вновь попытались перейти в наступление, но вновь были разгромлены НРА.
Укрепление международного и внутреннего положения Советской России и ДВР, дипломатическая изоляция Японии на Вашингтонской конференции 1921—1922 гг и недовольство широких слоев её населения продолжением интервенции на Дальнем Востоке заставили японское правительство эвакуировать свои войска из Приморья. 25 октября 1922 войска НРА вступили во Владивосток. Трудящиеся ДВР на собраниях и митингах требовали воссоединения с Советской Россией. Народное собрание ДВР 14 ноября 1922 года обратилось во ВЦИК с просьбой включить ДВР в состав РСФСР. 15 ноября 1922 ВЦИК объявил ДВР частью РСФСР. [4]
ddd
04.05 2017
Да и не нужна была японцам эта тундра.
тундра может и не нужна (на самом деле нет), но приморье не тундра и ничем не хуже манчжурии.
и раз валялась под ногами - приди и подними, то почему бы не поднять?
alexeybo 18.05 2017
Республика была провозглашена 6 апреля 1920 года Учредительным съездом трудящихся Прибайкалья; столица — Верхнеудинск (ныне — Улан-Удэ), а с октября 1920 года — Чита. В состав ДВР были включены Забайкальская, Амурская, Приморская, Камчатская области и Северный Сахалин, хотя фактически на тот период ДВР контролировала лишь Прибайкалье.
Такой территориальный состав у ДВР стал не сразу. На момент создания ДВР еще существовала Российская Восточная Окраина ("Читинская пробка") и Приморская областная земская управа. Формальное объединение этих территорий в составе ДВР произошло в ноябре 1920 года.
Castle
29.05 2017
Сейчас многие жалеют об упразднении ДВР. Современной России нет дела до народа Дальнего Востока
Castle
26.11 2017
Как ни странно, у Дальневосточной республики были свои танки.
Реконструкция окраски танков ДВР.
Стефан
26.11 2017
Сонин В.В. Государство и право Дальневосточной Республики (1920–1922 гг.): Монография. Владивосток, 2011.
shutoff
26.11 2017
Сейчас многие жалеют об упразднении ДВР. Современной России нет дела до народа Дальнего Востока
А какое "дело до народа " ДВ должно быть у "Современной России"? С ложечки кормить? Пелёнки менять? Вы бы там со своими ворами и бандитами разобрались... Не из Москвы их к вам присылают, сами производите. Просто уголовный анклав какой-то... Сужу по впечатлением людей, которых знал лично и которые живали там с 60-х гг. (строился порт Находка) и по десятые года 21 века, но самого, несмотря на сильное желание, чёрт туда не заносил... На вашей границе я в 80-х гг. болтался. Чтобы у вас там воровали и грабили если-бы не инвестиции из России. Рыбные запасы и те подорвали продавая рыбу и морепродукты в Японию. А сколько контейнеров с импортной бытовой техникой на Транс-Сибирской магистрали было вскрыто... А скольких людей убили... Вернулись в дикость?
Castle
26.11 2017
А какое "дело до народа " ДВ должно быть у "Современной России"?
И то верно. Современной России нет никакого дела до народа вообще, и до народа какого то там Дальнего Востока в частности. Сами виноваты заперлись в какую глушь. Ишь - в 90е грабили, убивали и воровали. Во всей остальной России то тишина была в эти годы, благодать....верно? И рыбные богатства государство продавало в Японию куда больше, чем браконьеры, которым работать было в 90е просто негде. А то все остальное сырье у нас в России не разворовывалось по частным карманам и богатство олигархов возникло из воздуха.
Население Амурской области упало в этом году впервые за все время ее существования ниже 800 тысяч. Люди голосуют ногами. В советское время жили, а при самом лучшем в мире правительстве - почему то уезжают. Если в 2016 году уехало почти на полторы тысячи больше, чем в 2015 году, то в 2017 году – на 2 044 больше, чем в 2016м.. Приезжают на ПМЖ в область только жители ближнего зарубежья, но их немного.
Castle
12.03 2018
КРОВАВАЯ ДРАМА: СТО ЛЕТ НАЗАД ТЫСЯЧИ БЛАГОВЕЩЕНЦЕВ УБИВАЛИ ДРУГ ДРУГА
stan4420
12.03 2018
Из дома в дом перебегают красные – опьянённые победой, безнаказанностью, стопками водки, кровью
пропаганда
первую кровь на амурской земле пролили большевики.
нет, Гамов
Castle
13.03 2018
В том и ужас гражданской войны, что сплошь и рядом "под радачу" попадают совершенно нейтральные люди. И события вековой давности на Амур не были исключением.пропаганда
В ходе "мятежа" гамовцы задержали несколько сот большевиков и сочувствующих, но о погибших или казненных сведений нет.нет, Гамов
alexeybo 13.03 2018
Согласно официальной исторической точке зрения, восстание под руководством Гамова рассматривалось как мятеж против законно установленной советской власти. И завершился он победой большевиков, которые ее отстояли. Но сегодня многие исследователи считают, что это событие нельзя трактовать однозначно. В этом убежден и доктор исторических наук, профессор БГПУ Андрей Кузин. «Как раз у нас вышла книга «Благовещенск. Март 1918 года», подготовленная специалистами краеведческого музея. К сожалению, только сигнальный экземпляр. И в ней рассмотрен новый подход к оценке события, – рассказал Андрей Васильевич. – На самом деле, действия большевиков также не выглядят полностью легитимными. Решение Благовещенского Совета – городского органа власти – к тому времени поддержал только областной крестьянский съезд. А были еще казачьи, солдатские, рабочие Советы. И в существующих органах власти ведущую роль играли другие партии: эсеры, меньшевики. Так что зимой Мухин добился утверждения советской власти с помощью вооруженных отрядов, а не путем законной передачи власти. Сегодня его действия можно оценивать как экстремистские».
Эта точка зрения - отражение взглядов тех, кто не считал страну единой. Для чего была необходимость поддержки перехода власти к Советам региональными съездами, если прошли общегосударственные съезды в Петрограде, а прежнее правительство было низложено и заявлено о переходе власти в стране к Советам?! Приход к власти Советов в Приамурье был логическим продолжением революционных событий в центральных областях страны. Выступление Гамова было контрреволюционным по характеру и направлено против советской власти в Приамурье.
В ходе "мятежа" гамовцы задержали несколько сот большевиков и сочувствующих, но о погибших или казненных сведений нет.
Если не было казненных и убитых гамовцами, то кто тогда были эти женщины, о которых было написано современником?
Откуда-то появившиеся женщины – взлохмаченные, страшные, сумасшедшие мегеры – шагают через трупы, через лужи крови, бегут к раненым и пленным, пинают их, бьют, плюют в лицо, изрыгают отвратительные ругательства.
Castle
13.03 2018
Эта точка зрения - отражение взглядов тех, кто не считал страну единой. Для чего была необходимость поддержки перехода власти к Советам региональными съездами, если прошли общегосударственные съезды в Петрограде, а прежнее правительство было низложено и заявлено о переходе власти в стране к Советам?! Приход к власти Советов в Приамурье был логическим продолжением революционных событий в центральных областях страны. Выступление Гамова было контрреволюционным по характеру и направлено против советской власти в Приамурье.
Т.е. у жителей провинции права голоса нет? Чего же мы тог да осуждаем киевских бандеровцев? Чего какие то там "лугандоны" кочевряжатся, ведь за них все давно решили в Киеве? Их дело подчиняться, а не много о себе понимать. Да и на Дальнем Востоке картина интереная получилась - как воевать с Японией - Советская Россия ни при чем, срочно образовали ДВР, разбирайтесь с узкоглазыми своими силами, разом позабыли про "единую страну".
Если не было казненных и убитых гамовцами, то кто тогда были эти женщины, о которых было написано современником?
А откуда взялись мужчины, с упоением убивающие друг друга во имя некоей абстрактой идеи? Взаимное отчуждение и ненависть в обществе достигли тогда крайних пределов. Вот перебьем буржуинов - и заживем счастливо. А что под категорию буржуев попадали просто образованные люди, это уже издержки. Женщины в революции - страшное дело, сплошь и рядом они не имели личных счетов со старой властью, но проявляли жестокость больше чем мужчины. Впрочем что там говорить о событиях вековой давности, когда в конце 80х многие были уверены - перебьем коммуняк - и все будет хорошо. И сейчас многие уверены - вот расправимся с "либералами" - и наступит "счастье"!
alexeybo 13.03 2018
Т.е. у жителей провинции права голоса нет? Чего же мы тог да осуждаем киевских бандеровцев? Чего какие то там "лугандоны" кочевряжатся, ведь за них все давно решили в Киеве? Их дело подчиняться, а не много о себе понимать. Да и на Дальнем Востоке картина интереная получилась - как воевать с Японией - Советская Россия ни при чем, срочно образовали ДВР, разбирайтесь с узкоглазыми своими силами, разом позабыли про "единую страну".
Вот "жители провинции" и высказали свой голос за советскую власть на 4-м съезде крестьянских депутатов 25 февраля 1918 года. А 6 марта Гамов поднял восстание и арестовал руководство Совета. Захват Благовещенска под руководством Гамова проходил совсем не мирно.
А вот ДВР появилась несколько позже восстания Гамова. Если восстание Гамова - эпизод борьбы за власть в рамках революционных событий (аналогичный восстанию юнкеров и наступлению Краснова-Керенского), то ДВР - эпизод под занавес Гражданской войны. И кстати, ДВР с японцами не стремилось воевать.
А откуда взялись мужчины, с упоением убивающие друг друга во имя некоей абстрактой идеи? Взаимное отчуждение и ненависть в обществе достигли тогда крайних пределов. Вот перебьем буржуинов - и заживем счастливо. А что под категорию буржуев попадали просто образованные люди, это уже издержки. Женщины в революции - страшное дело, сплошь и рядом они не имели личных счетов со старой властью, но проявляли жестокость больше чем мужчины.
Вообще-то сторонники советской власти предлагали решить вопрос мирно, но Гамов не согласился, считая, что у него достаточно сил и подойдет помощь. Но помощи для Гамова не было. Как не было помощи и Добровольческой армии в конце 1917 - начале 1918 г.г. Вот "жители провинции" и показали, кто пользуется поддержкой, подавив мятеж Гамова.
Это не "женщины в революции", а матери, жены и сестры погибших в ходе восстания Гамова сторонников советской власти.
Castle
14.03 2018
Вот "жители провинции" и высказали свой голос за советскую власть на 4-м съезде крестьянских депутатов 25 февраля 1918 года.
А что это за такой орган власти - съезд крестьянских депутатов? По каким правилам он выбирался, кто его упономочивал брать на себя бремя власти? Чем он, пардон, лучше Майдана? И почему когда 25 августа l9I8 года в селе Песчаноозерке прошел II съезд «хлеборобов», большевики его решения проигнорировали?
то ДВР - эпизод под занавес Гражданской войны. И кстати, ДВР с японцами не стремилось воевать.
Тем не менее - основная причина образования ДВР - нежелание Советской России воевать с Японией. Говоря проще - большевики бросили свою окраину на произвол судьбы - выкарабкались - молодцы, пожалуйте к нам обратно, не выкарабкались бы - и не жалко было бы. И воевать ДВР с прояпонскими белогвардейскими "правительствами" все таки пришлось. Причем, когда нужно было единение народа для борьбы с японцами - в ДВР забыли про социализм, не трогали, ни крестьян, ни местных промышленников.
Это не "женщины в революции", а матери, жены и сестры погибших в ходе восстания Гамова сторонников советской власти.
Погибшие были при подавлении восстания Гамова. Насчет погибших в ходе самого восстания - не встречал сообщений о таких, хотя сам мятеж описан довольно подробно. Последующие репрессии против красных белые оправдывали именно ответом на террор при подавлении гамовского мятежа.
Вот "жители провинции" и показали, кто пользуется поддержкой, подавив мятеж Гамова.
Вообще то, как раз жители области особо в бои и не лезли. Понятно, казаки были за Гамова, моряки Амурской речной флотилии против, их поддержали часть рабочих и часть крестьян из близлежащих сел (сказались традиционные противоречия с казаками), но восстание разбили только после подхода подкреплений из Читы, Владивостока и Хабаровска.