Некоторые и не на таком сидят. Вам не приходило в голову посчитать транспортные издержки в условиях отсутствия железных дорог? Когда было нападение на Рязань, а когда ЗО возникла? Ах-да, уже 20.000 лет как, я совсем забыл.
Василь. Батый на Русь напал в 10-летнем возрасте?
А вы годы жизни под бюстом посмотрели? так судя по ним. Бату хан прожил... 275 лет)) Не привязывайтесь к этим цифрам.
Так что на Русь пришел. думаю, уже Батый-джехангир, молодой, но уже - воин.
А вы годы жизни под бюстом посмотрели? так судя по ним. Бату хан прожил... 275 лет)) Не привязывайтесь к этим цифрам.
Так что на Русь пришел. думаю, уже Батый-джехангир, молодой, но уже - воин.
Гы, так зачем лепить эту статУю в качестве вещдока. Я это тоже заметил, но как бы вы опередили время, да ладно, шут с ним. Конечно Батый был молод, его отец не у спел состарится.
[quote name='whp057' post='14195' date='21.10.2009, 14:00']С Собственно я согласен с точкой зрения Валентина в целом. Что же касается непосредственно Волжских болгар (собственно кого мы сегодня считаем татарами), они тоже были татарами и их государства (весьма значительные) существовали еще в 10 веке и даже раньше. Просто их история мало изучена, но "следы" этих государств весьма впечатляют. Их государства были с городами, они чеканили свои деньги (в отличии от русских княжеств), возможно имели свою письменность.[/quote]
Волжские булгары никогда не были татарами. История их достаточно изучена.
[quote name='Валентин' date='21.10.2009, 8:55' post='14159'] Я цитировал материалы по описанию жизни Чингиз-хана. Так вот, по их прочтении у меня сложилось следующее представление о татаро-монголах.
А я читал про Аэлиту и у меня сложилось мнение, что на Марсе есть жизнь. Вы вдумайтесь сами " жизнеописание Чингис-хана". с отнесением его в дикие монгольские степи.
[
А ведь монголы шли через эти территории, не задержались, вошли на
территорию Средней Азии, Поволжья и затем наткнувшись на русские княжества ( и не оставшись на этих территориях!!!),
ушли в Центральную и Малую Азию и на Кавказ.
Есть предположение что русские земли по своему богатству не представляли большого интереса для завоевателей, и
были сложны для подчинения (в первую очередь по причинам сидячего образа жизни, были непригодны для кочевых походов).
[/quote]
С чего, это вдруг монголы поперлись по этим террториям. Вдумайтесь. Кочевники ( а монголы и сейчас в основном кочевники) поперлись со своими стадами через леса, тайгу, реки и тд. Не надоел этот бред про мифических монгольских завоевателей. И как эти Ваши монголы шли на Запад. Жен, стариков, детей оставили в степях монголии, а сами в турпоход отправились. Новых жен искать. Ермак через сотни лет прошел по Сибири и сказал "..земли обширные, но людей мало.."
Да ещеэти монголы на русские княжества наткнулись. На грабли можно наткнуться, а не на русские княжества.
Русские земливвидишь ли не пригодны для кочевников, а уж Кавказ так самый раз для горных баранов.
Итого 37 городов, если же даже принять численность каждого города порядка 20 тысяч (а это очень много), получается 740 тысяч количество жителей этих городов, и это территория не только Владимиро-Суздальского княжества, но и Киевской Руси. Предположение что через 150 лет эти территории после такого разорения могли выставить рать в 50-60 тысяч дело совершенно не правдоподобное. Ведь это 10% всего населения! А ведь есть свидетельства, что в период с 1240 по 1300 год на территории разоренных монголо-татарами населения и городов практически не осталось, все кто был переселились в северные территории. А ведь были и другие нашествия в этот период.
Разорили, не значит уничтожили. 37 городов из более 300 существующих на Русси не такое большое количество. Батыю важно было подчинение князей, а не просто разбой как преподносится. Столкновение Дмитрия с Мамаем преподносится как великая битва. А за что вообщем то воевали. За несколько лет до этих событий Дмитрий брал у Мамая татар для борьбы с тверскими князьями. И нечего все нормально. А тут вдруг великое освобождение от татарского ига. С чего это вдруг. А может здесь политика привязана. Как средневековая, так и более поздних времен. А может Дмитрий то стал Великим Князем не по праву? А Мамай его на место хотел поставить? И с чего это вдруг Дмитрий перед битвой переоделся в простого война. кого боялся? Да и Сергий говорил Дмитрию чтобы он покорился Мамаю. Итак, если Дмитрий не по праву занял великокняжеский престол, то нужно во все трубы трубить, что он спаситель Русси. А под шумок и неугодных можно прибить. Значение этой " битвы" раздуто умышленно, чтобы скрыть истину.
[quote name='Василь' post='25595' date='29.3.2010, 0:19']Хан Батый, великий голубоглазый рыжебородый монгол [/quote]
Из фильма " Ширли-мырли" " Я этого мужика вчера на базаре видел он деревяными ... торгует" Голубоглазый, рыжебородый монгол. Полный бред. Но с другой стороны Батый именно таким и должен быть. Ибо принадлежность к чингизидам не является национальным признаком.
[quote name='Тат-монгольскийафроэскимос' date='28.3.2010, 8:29' post='25571'] З Трудолюбивее татарина нет мужика.Все дома резные,крепкие,ухоженные.
Это правда. Татарин мужик крепкий, честный, гостеприимный.
Татары были очень сильным племенем и некоторое время владели территорией части Китая. Когда племя монголов стало усиливаться под руководством Темучжина, то оно практиковало следующее: покорив какое-то племя или род, монголы вырезали знать, а остальных принимали в свое племя. Так произошло и с татарами. Но их оказалось настолько много, что раствориться в среде монголов они так и не смогли и вся эта масса получила название татаро-монголы.
Бред какой-то!!! От кого эта "масса" получила название? Кто был главный называльщик? По какому принципу называли? Или так - Иван Грозный взял Казань, отныне мы Руссо-татары!
оно практиковало следующее: покорив какое-то племя или род, монголы вырезали знать, а остальных принимали в свое племя.
Так и представляю картинку: - Ты кто, знать? - Неа, простой мужик татарский. - Тогда принимаем в свое племя! - Ура, господин назвал меня любимой женой!
Но их оказалось настолько много, что раствориться в среде монголов они так и не смогли
Это - перл! Так ложечкой, ложечкой перемешать надо было! Эх...
ЗОЛОТА́Я ОРДА́ (Улус Джучи), государство на территории Ср. Азии, совр. Казахстана, Сибири и Вост. Европы в 13–15 вв. Назв. «З.О.», производное от назв. парадного ханского шатра, как обозначение гос-ва впервые появилось в рус. сочинениях во 2-й пол. 16 в.
З.О. начала складываться в 1224 в составе Монг. империи, когда Чингисхан выделил своему старшему сыну Джучи (родоначальнику династии Джучидов) улус – завоёванные земли в вост. Дешт-и-Кипчаке и Хорезме. После смерти Джучи (1227) во главе Улуса Джучи встали его дети Орду-Ичен и Батый, заметно расширившие его территорию в результате монголо-татарского нашествия на гос-ва Вост. Европы в 1230–40-е гг. З.О. стала самостоят. гос-вом в правление хана Менгу-Тимура (1266–82) в ходе распада Монг. империи. К 14 в. она занимала земли от Оби на востоке до Поволжья, степные территории от Волги до Дуная на западе, земли от Сырдарьи и низовьев Амударьи на юге до Вятки на севере. Граничила с гос-вом Хулагуидов, Чагатайским улусом, Вел. кн-вом Литовским, Визант. империей.
Рус. земли оказались под монголо-татарским игом, однако вопрос о том, считать ли их частью З.О., остаётся непрояснённым. Рус. князья получали ярлыки ханские на княжение, выплачивали ордынский выход, участвовали в некоторых войнах ордынских ханов и пр. При соблюдении лояльности к ханам рус. князья правили без вмешательства ордынских властей, однако в противном случае их княжества подвергались карательным походам ханов З.О. (см. Ордынские набеги 13–15 вв.).
З.О. делилась на два «крыла» (провинции), разграниченные р. Яик (ныне Урал), – западное, где правили потомки Батыя, и восточное во главе с ханами из рода Орду-Ичена. Внутри «крыльев» существовали улусы многочисл. младших братьев Батыя и Орду-Ичена. Ханы вост. «крыла» признавали старшинство зап. ханов, но те практически не вмешивались в дела вост. владений. Адм. центром (местом работы ханской канцелярии) в зап. «крыле» З.О. был сначала Болгар (Булгар), затем Сарай, в вост. «крыле» – Сыгнак. В историографии принято считать, что при хане Узбеке (1313–41) возникла вторая столица зап. «крыла» – Сарай Новый (ныне существует мнение, что это одно из обозначений единой столичной агломерации Сарая). Офиц. документы З.О. до сер. 14 в. писались на монг. яз., затем на тюрк. языке.
Большинство населения З.О. составляли тюрк. кочевые племена (гл. обр. потомки кипчаков), которые обозначались в ср.-век. источниках общим назв. «татары». Кроме них, в З.О. жили буртасы, черемисы, мордва, черкесы, аланы и др. В зап. «крыле» во 2-й пол. 13 – 14 вв. тюрк. племена, очевидно, сливались в единую этнич. общность. В вост. «крыле» сохранялась прочная племенная структура.
Население каждого улуса занимало определённую территорию (юрт) для сезонных перемещений, платило подати, выполняло разл. повинности. Для нужд налогообложения и воен. мобилизации ополчения была введена десятичная система, характерная для всей Монг. империи, т.е. деление народа на десятки, сотни, тысячи и тьмы, или тумены (десять тысяч).
Первоначально З.О. являлась поликонфессиональным гос-вом: ислам исповедовало население быв. Булгарии Волжско-Камской, Хорезма, некоторые кочевые племена вост. «крыла», христианство – население Алании и Крыма; существовали также языч. верования среди кочевых племён. Однако мощное цивилизационное влияние Ср. Азии и Ирана привело к усилению позиций ислама в З.О. Первым ханом-мусульманином в сер. 13 в. стал Берке, а при Узбеке в 1313 или 1314 ислам был объявлен офиц. религией З.О., но получил широкое распространение лишь среди населения золотоордынских городов, кочевники ещё долго придерживались языч. верований и обрядов. С распространением ислама законодательство и судопроизводство стали всё больше базироваться на шариате, хотя прочными оставались позиции и тюрко-монгольского обычного права (адат, тёрю). В целом религ. политика правителей З.О. отличалась веротерпимостью, основанной на заветах («ясе») Чингисхана. Представители духовенства различных конфессий (в т.ч. Рус. православной церкви) были освобождены от налогов. В 1261 в Сарае возникла православная епархия; активно действовали католические миссионеры.
Во главе З.О. стоял хан. Высшим должностным лицом после него был беклербек – верховный военачальник и глава сословия кочевой знати. Некоторые из беклербеков (Мамай, Ногай, Едигей) достигали такого влияния, что назначали ханов по своему усмотрению. Высший слой правящей элиты составляли представители «золотого рода» (Чингисидов) по линии Джучи. Экономика и финансовая сфера контролировались канцелярией-диваном во главе с везиром. Постепенно в З.О. сложился разветвлённый чиновничий аппарат, использовавший гл. обр. приёмы управления, заимствованные из Ср. Азии и Ирана. Непосредств. управление подданными осуществляла знать кочевых племён (беки, эмиры), влияние которой росло с 1-й пол. 14 в. Беки племён получили доступ к верховному управлению, из их среды стали назначаться беклербеки, в 15 в. главы наиболее могущественных племён (карачи-беки) составили постоянный совет при хане. Контроль над городами и периферийным оседлым населением (в т.ч. русскими) поручался баскакам (даругам).
Осн. часть населения З.О. занималась кочевым скотоводством. В З.О. сформировалась собств. денежная система, основанная на обращении серебряных дирхемов, медных пулов (с 14 в.) и хорезмских золотых динаров. Важную роль в З.О. играли города. Одни из них при завоевании были разрушены монголами, а затем восстановлены, т.к. стояли на старых торговых караванных путях и обеспечивали золотоордынской казне прибыль (Болгар, Дженд, Сыгнак, Ургенч). Другие были вновь основаны, в т.ч. в местах, где находились зимние кочевые ставки ханов и провинц. наместников (Азак, Гюлистан, Кырым, Маджар, Сарайчик, Чинги-Тура, Хаджи-Тархан и др.). До кон. 14 в. города не обносились стенами, что демонстрировало безопасность жизни в стране. Обширные археологич. раскопки в городах З.О. обнаружили синкретич. характер их культуры, присутствие в ней китайских, а также мусульманских (гл. обр. иранских и хорезмийских) элементов в строительстве и планировке зданий, ремесленном производстве, прикладном искусстве. Высокого уровня достигли архитектура, изготовление гончарных, металлич. и ювелирных изделий. В спец. мастерских работали ремесленники (часто рабы) разл. национальностей. Весомый вклад в культуру З.О. внесли поэты Кутб, Рабгузи, Сейф Сараи, Махмуд аль-Булгари и др., законоведы и богословы Мухтар ибн Махмуд аз-Захиди, Сад ат-Тафтазани, Ибн Баззази и др.
Ханы З.О. проводили активную внешнюю политику. С целью распространения своего влияния на соседние страны они совершали походы на Вел. кн-во Литовское (1275, 1277 и др.), Польшу (кон. 1287), страны Балканского п-ова (1271, 1277 и др.), Византию (1265, 1270) и др. Гл. противником З.О. во 2-й пол. 13 – 1-й пол. 14 вв. стало гос-во Хулагуидов, которое оспаривало у неё Закавказье. Между двумя государствами неоднократно велись тяжёлые войны. В борьбе против Хулагуидов ханы З.О. заручились поддержкой султанов Египта.
«Ордынский набег на Рязанскую землю в 1380». Миниатюра из Лицевого летописного свода. 2-я пол. 16 в. Российская национальная библиотека (С.-Петербург).
Противоречия среди представителей династии Джучидов неоднократно приводили к междоусобным конфликтам в З.О. В 1-й пол. – сер. 14 в., в правление ханов Узбека и Джанибека, З.О. достигла своего наивысшего расцвета и могущества. Однако вскоре стали постепенно проявляться признаки кризиса государственности. Отд. районы становились всё более замкнутыми экономически, что в дальнейшем способствовало развитию в них сепаратизма. Большой урон государству нанесла эпидемия чумы в 1340-х гг. После убийства хана Бердибека (1359) в З.О. началась «великая замятня», когда в борьбу за сарайский трон вступили разл. группировки золотоордынской знати – придворная знать, провинц. наместники, опиравшиеся на потенциал подвластных регионов, Джучиды вост. части З.О. В 1360-х гг. сформировалась т.н. Мамаева Орда (на территории к западу от р. Дон), где от имени номинальных ханов властвовал Мамай, который был разгромлен рус. войсками в Куликовской битве 1380, а затем окончательно разбит в том же году ханом Тохтамышем на р. Калка. Тохтамыш сумел вновь объединить гос-во и преодолеть последствия смуты. Однако он вступил в конфликт с правителем Ср. Азии Тимуром, который трижды вторгался в пределы З.О. (1388, 1391, 1395). Тохтамыш был разбит, почти все крупные города оказались разрушены. Несмотря на усилия беклербека Едигея по восстановлению государства (нач. 15 в.), З.О. вступила в стадию необратимого распада. В 15 – нач. 16 вв. на её территории образовались Узбекское ханство, Крымское ханство, Казанское ханство, Большая Орда, Казахское ханство, Тюменское ханство, Ногайская Орда и Астраханское ханство.
Источн.: Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды / Собр. и обработ. В.Г. Тизенгаузеном и др. СПб., 1884. Т. 1; М.; Л., 1941. Т. 2.
Лит.: Насонов А.Н. Монголы и Русь. М.; Л., 1940; Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск, 1960; Spuler B. Die Goldene Horde. Die Mongolen in Rußland, 1223–1502. Lpz., 1964; Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. М., 1973; он же. Золотоордынские города Поволжья. М., 1994; Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. М., 1985; Halperin Ch.J. Russia and the Golden Horde: the Mongol impact on medieval Russian history. L., 1987; Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и ее падение. М., 1998; Малов Н.М., Малышев А.Б., Ракушин А.И. Религия в Золотой Орде. Саратов, 1998; Золотая Орда и ее наследие. М., 2002; Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223–1556. Казань, 2002; Горский А.А. Москва и Орда. М., 2003; Мыськов Е.П. Политическая история Золотой Орды (1236–1313 гг.). Волгоград, 2003; Селезнев Ю.В. «А переменит Бог Орду…» (Русско-ордынские отношения в конце XIV – первой трети XV вв.). Воронеж, 2006.
Трепавлов В.В. Золотая Орда // Большая российская энциклопедия
В 1206 г. Чингиз-хан был провозглашен всемонгольским правителем и начал радикальные административные преобразования. Разрозненная масса кочевых племен восточной части Центральной Азии быстро стала обретать форму государственного организма. Задачами внешней политики нового государства (как это часто бывало в истории) стали расширение его границ, обретение новых подданных, противостояние сильным соседям-соперникам и одоление слабых. Уже через год после воцарения Чингиз-хана начались монгольские завоевания, которые продолжались в разных регионах {137} Евразийского континента почти до конца XIII столетия. Завоеванные земли распределялись между ближайшими родственниками Чингиз-хана.
Джучи, старший сын Чингиз-хана, дважды удостаивался удела (улуса). Впервые это произошло вскоре после Чингизовой коронации, в самом начале завоеваний. Начальствуя над правым крылом новорожденной монгольской армии, Джучи по приказу отца в 1207 г. выступил в поход на племена Тувы, Хакасии и Алтая и подчинил их. Довольный успешным началом завоевательной кампании, Чингиз-хан объявил: «Ты, Джочи, старший из моих сыновей, недавно лишь вышел из дому, а в землях, куда ты ушел по хорошей дороге, уже успешно покорил лесные народы. Ни люди, ни кони не получили ран. Отдаю тебе эти народы!» [14, с. 184].
Об организации правления монголов в Южной Сибири того времени практически ничего не известно. Очевидно, установленный ими режим оказался сперва довольно мягким, поскольку ужесточение требований правительства к сибирским подданным в 1218 г. сразу вызвало массовое возмущение енисейских кыргызов – самого многочисленного народа в том регионе. Их выступления пришлось подавлять именно Джучи – как удельному правителю края.
Однако впоследствии Тува, Хакасия и Горный Алтай отошли в домениальную часть Монгольской империи и были причислены к «Коренному юрту», управлявшемуся младшим сыном Чингиз-хана Тулуем и его семьей. Таким образом, Южная Сибирь была исключена из-под юрисдикции Джучи, поскольку Чингиз приготовил для своего первенца иные владения.
Второе наделение его уделом состоялось в 1225 г., когда основная масса монгольских войск вернулась в родные степи из многолетнего среднеазиатского похода. Под властью Чингиз-хана к тому времени оказались, помимо собственно Монголии и Южной Сибири, Маньчжурия, тюркские княжества уйгуров и карлуков в Восточном Туркестане, бывшая держава хорезмшахов (Средняя Азия и Хорасан), восточный Дешт-и Кипчак. Большинство этих владений было завоевано лично Чингиз-ханом или направляемыми им сыновьями. В частности, отряды Джучи преследовали отступавшее на запад враждебное монгольское племя меркитов и впервые сразились с армией хорезмшаха в степях Дешт-и Кипчака. Восточные хронисты рассказывают о восторженном впечатлении старшего Чингизида о степной стране на западе от тогдашней монгольской державы. По сообщению персидского историка XIII в. Джузджани, «он нашел, что во всем мире не может быть земли приятнее этой, воздуха лучше этого, воды слаще этой, лугов и пастбищ обширнее этих» [19, т. I, с. 14]. Именно эти земли, вызвавшие у царевича такой восторг, и достались ему при распределении отцом завоеванных стран.
При данном распределении проявились некоторые особенности трактовки прав собственности и владения, присущие средневековым кочевникам. В кочевых империях высшие посты, как правило, предоставлялись людям, принадлежавшим к одному правящему клану. В Монгольской империи таким кланом формально считался род Чингиз-хана – борджигины из племени тайджиутов. Однако политическая реальность заставила верхушку империи пересмотреть незыблемый канон родового достояния. Нет данных о том, что основатель монгольской державы воспринимал всех борджигинов как сородичей, перед которыми у него были какие-то обязанности. Обращение «вы – мой род-племя» из его уст прозвучало лишь в адрес собственных сыновей и младших братьев [14, с. 189]. Сразу после воцарения в 1206 г. Чингиз-хан приказал одному из приближенных: «Произведи ты мне такое распределение разноплеменного государства: родительнице нашей, младшим братьям и сыновьям выдели их долю…» [10, с. 159]. Следовательно, понятие рода сузилось: в него не включались ни дядья, ни племянники, не говоря уже о более дальних сородичах. Так был очерчен круг лиц, теоретически имевших доступ к власти.
Однако непосредственно при распределении уделов монгольский государь еще более ограничил этот круг: «Хасаровым наследием да ведает один из его наследников. {138} Один же да ведает наследием Алчидая, один – и наследием Отчигина, один же – и наследием Бельгутая (здесь перечислены братья Чингиз-хана – Авт.). В таковом-то разумении я и свое наследство поручаю одному» [12, с. 186]. Этим «одним» был его третий сын Угэдэй, назначенный преемником на всемонгольском престоле. В подчинении Угэдэя оказались его братья, Чингизовы сыновья от старшей жены Бортэ: Джучи, Чагатай и Тулуй. То есть держава, созданная в ходе войн, рассматривалась как сфера управления одной-единственной ветви борджигинов – семьи Чингиз-хана.
На каком основании последний выделил свое потомство из прочих клановых ответвлений? В 1225 г. Чингиз-хан заявил Джучи и Чагатаю перед отправлением их в только что образованные улусы: «Родичи мои прославились среди своих родственников. Даже сквозь скалы учиняют нападение» [14, с. 230]. Участие в сибирском, цзиньском (северокитайском) и хорезмийском походах, умелое командование, личная храбрость и инициативность показались ему достаточными для утверждения приоритета собственных сыновей перед их дядьями и двоюродными братьями.
В 1225 г. Джучи получил от отца в улусное владение и управление северную часть Хорезма (низовья Амударьи) и Восточный Дешт-и Кипчак. По сообщению арабского хрониста ан-Нувейри, территория его удела охватывала «летовья и зимовья от границ Каялыка и земель Хорезмских до окраин Саксинских и Булгарских крайних пределов, куда доходили кони их полчищ при их набегах» [19, т. I, с. 150] (на момент смерти Джучи кони монгольских войск «доходили» на западе как раз до Волжской Булгарии и до причерноморских половецких кочевий). Ставка царевича разместилась «в пределах Ирдыша» [18, с. 78].
Персидский автор Рашид ад-Дин очерчивает приблизительное то же пространство, доставшееся царевичу в удел: «Все области и улус, находившиеся в пределах реки Ирдыш и Алтайских гор, летние и зимние кочевья тех окрестностей Чингиз-хан пожаловал в управление Джучи-хану и издал беспрекословный указ, чтобы [Джучи-хан] завоевал и включал в свои владения области Дашт-и Кипчак и находящиеся в тех краях государства. Его юрт был в пределах Ирдыша, и там была столица его государства» [18, с. 78].
Более поздний монгольский источник приписывает наделение Джучи званием «главного правителя кипчаков», «главного даругачи над кипчаками» [14, с. 229, 230].
Кроме того, под начало Джучи, по распоряжению Чингиз-хана, поступало несколько тысяч воинов из племен кингит, сиджиут и хушин. При ближайших Джучиевых преемниках в его улусе фиксируются также аргуны, огузы, найманы, буйраки, ойраты, карлуки, кушчи, уйсуны, минги, кунграты, кереиты, барласы, тарханы, кияты [9, с. 222; 22, с. 55–59]. В данном перечне присутствуют не только монгольские племена, но и несомненно тюркские: огузы и карлуки. Обычно считается, что самым массовым населением владений Джучи стали кипчаки. Впрочем, эту точку зрения порой подвергают сомнению, учитывая масштабы завоевания (сопровождавшегося «демографической катастрофой» для половцев) и мозаичность этнического состава Золотой Орды (см.: [12]).
Правитель нового улуса переселился в свои владения. По сообщению хивинского историка Абу-л-Гази, он «поселился в Кипчакском юрте. Из могольской [страны] он переселил сюда свою семью и все или (племена – Авт.), которые дал [ему] отец» [11, с. 44]. Хотя в известных источниках не содержится данных о каких-либо административных мероприятиях царевича в Деште, они, несомненно, проводились [21, с. 58, 59]. Однако в исторической памяти золотоордынцев в качестве истинного основателя государства закрепился образ его сына Бату («Саин-хана»). В абсолютном большинстве средневековых текстов, касающихся истории Джучиева улуса, его первый правитель упоминается крайне редко и, как правило, лишь как одно из звеньев в генеалогических перечнях.
В феврале 1227 г. Джучи умер при не вполне ясных обстоятельствах (возможно, он был убит по приказу отца из подозрения в неповиновении и сепаратизме). Потомство его в разных средневековых текстах исчисляется по-разному. Обычно историки {139} оперируют сведениями Рашид ад-Дина, излагавшего историю четырнадцати сыновей Джучи. Старшими были Орду по прозвищу «Эджен» (господин) и Бату, позднее прозванный «Саин-хан» (добрый государь). Судя по некоторым свидетельствам, оба они успели заручиться инвеститурой от деда (умершего в конце 1227 г.), который распорядился передать им власть над Улусом Джучи. Так как в дальнейшем отпрыски именно этих двух царевичей, Орду и Бату, царствовали у Джучидов на протяжении XIII–XIV вв., то данная версия может считаться достоверной. Причисление же других сыновей Джучи – Тука(й)-Тимура и Шибана – к числу «помазанных» Чингиз-ханом на самостоятельное царствование следует отнести к позднейшим фальсификациям, призванным оправдать властные полномочия ханов – выходцев из боковых джучидских линий.
Именно Орду и Бату, как легитимные представители отцовского улуса, принимали участие в съездах знати 1229 и 1235 гг., на которых правящая элита Монгольской империи обсуждала планы завоевания Восточной Европы. Во главе войска был поставлен Бату. Вероятно, это объяснялось тем, что покоренные в намеченных походах земли должны были поступить непосредственно под его управление. Удельное же владение Орду-эджена и подчиненных ему четырех младших братьев к тому времени было уже полностью сформировано на территории Прииртышья. Некоторые Чингизиды из прочих улусов империи присоединялись с войсками к этой армии «в помощь и подкрепление Бату» [19, т. II, с. 22].
Вскоре после смерти Джучи началось завоевание Восточной Европы. В 1228–1229 гг. тридцатитысячная конница под командованием Субедея вторглась в западные половецкие кочевья. Многие половцы стали уходить на Русь, в Венгрию, Дунайскую Болгарию, Закавказье, но массовый исход начался в 1236 г., когда с востока двинулось объединенное войско Бату.
Собравшаяся под его началом армия насчитывала 120–150 тысяч всадников. В течение года, с осени 1236 до осени 1237 г., монголы завершили завоевание Поволжья и Дешт-и Кипчака, была покорена Волжская Булгария. Царевичи-Чингизиды Гуюк и Мункэ, построив свои отряды широким фронтом, «облавой» прошлись по «Дикому полю» от Урала до Азовского моря и Дона. К началу зимы 1237 г. основные силы завоевателей соединились у границ Рязанского княжества.
Рязань пала 21 декабря 1237 г. после шестидневной осады и непрерывных штурмов. В течение января Рязанская земля была опустошена. У стен Коломны, на границе Владимиро-Суздальской земли, произошло жестокое сражение, в нем даже погиб сын Чингиз-хана, царевич Кулькан, но русские все-таки были разбиты. 7 февраля 1238 г. был взят Владимир-на-Клязьме, и всего за февраль оказалось уничтожено четырнадцать крупных городов, включая Суздаль. После разгрома в марте объединенной великокняжеской рати на реке Сить Бату разорил еще несколько городов и двинулся было к Новгороду, но из-за весенней распутицы отвел войска в степь.
Через год Бату и Субедей, собрав все силы, выступили в новый большой поход. Без труда они разметали заслоны «черных клобуков» – вассальных кочевников на службе у киевских князей. Витичев, Васильев, Белгород и прочие крепости, прикрывавшие Киев, оказались стерты с лица земли. 6 января 1241 г. и сама столица Древней Руси не устояла после многодневной осады.
Далее на запад завоеватели двинулись своей обычной «облавой». Были разрушены столицы Юго-Западной Руси Галич и Владимир-Волынский. С наступлением весны 1241 г. сражения переместились на территорию Польши и Венгрии – монгольская армия ворвалась в Европу. 9 апреля под городом Легницей потерпел поражение польский князь Генрих Бородатый, которому помогали французские рыцари-тамплиеры. Через два дня на берегах реки Шайо был разгромлен венгерский король Бела IV. Его столица Эстергом не смогла выдержать осаду батыевых полководцев. Организованного мощного сопротивления Бату не встретил. В то время, когда он опустошал Хорватию, гонцы привезли ему приглашение на съезд знати в Каракорум, столицу Монгольской {140} империи. Причиной была смерть каана Угэдэя и необходимость выбора его преемника. Лучшего повода для отступления нельзя было придумать. Бату понимал, что удерживать под своей властью Польшу, Венгрию и земли южных славян ему не под силу. Так и оставшись непобежденным, он объявил о возвращении на восток. К 1243 г. все монгольские армии были отведены за Карпаты.
В результате военных кампаний 1236–1242 гг. в состав Улуса Джучи вошли Волжская Булгария, территория современной Башкирии, Западный Дешт-и Кипчак, Крым и частично Северный Кавказ. Сложнее определить статус русских княжеств. Великие князья владимирские первоначально (в период реального единства империи) получали инвеституру в имперской столице Каракоруме, при дворе верховного хана (каана); прочие же нижестоящие князья довольствовались пожалованием от Бату. Компетенция по сбору дани с Руси, очевидно, также была распределена между джучидскими и имперскими властями: последние провели и переписи населения в княжествах в 1250-х гг. Таким образом, в первый период существования Золотой Орды управление Русью не являлось монополией ордынских правителей, отчего едва ли правомерно считать славянские земли частью Джучиева улуса. Это косвенно подтверждается также участием в войнах на Руси и в Европе царевичей-неджучидов, о чем упоминалось выше.
Вернувшись из европейского похода, Бату поселился не в прииртышской отцовской ставке (она была занята его старшим братом), а в Поволжье. Стационарным центром батыевой части Улуса Джучи стал город Булгар, но сам Бату, как истинный монгол, очевидно, предпочитал кочевой образ жизни. Следовательно, область старой булгарской городской культуры фактически превратилась в его домен. Впоследствии в низовьях Волги Бату основал стольный город Сарай, и Нижнее Поволжье тоже стало домениальной областью. Сезонные передвижения между этими двумя районами (позднее с кочевками еще и на Северном Кавказе) составляли своеобразный алгоритм ежегодного распорядка Бату и наследовавших ему золотоордынских ханов.
Ставка же Орду-эджена располагалась где-то в Восточном Казахстане, между горами Тарбагатая и верховьями Иртыша [15, с. 213; 22, с. 56, 57]; точное ее расположение трудно определить из-за разногласий и лаконичности сведений в источниках.
Распространенное в литературе мнение, будто Улус Джучи (Золотая Орда) был основан только по возвращении монгольской армии из Центральной Европы в 1242 или 1243 г., базируется на недоразумении. Очевидно, не следует принимать начало правления Бату над новоприобретенными западными землями за начало золотоордынской государственности. В действительности Улус был образован (выделен Чингиз-ханом) в 1225 г., а Бату с братьями в ходе войн 1230–1240-х гг. только расширили его пределы. После этих походов территория Улуса Джучи уже кардинально не менялась. Насколько можно судить по источникам, небольшие модификации границ (или скорее зон влияния) происходили только на Кавказе – в связи с переменными успехами Джучидов в конфликтах с монгольской династией Хулагуидов (в Иране). Лишь во второй половине XIV в., когда государство оказалось охваченным смутами и стало погружаться в хаос, окраинные владения начали одно за другим выходить из-под власти Сарая.
Судя по сообщениям источников (Абу-л-Гази, Утемиш-хаджи), Бату после возвращения из западного похода стал инициатором раздельного правления вместе с Орду-эдженом в западной и восточной частях Улуса Джучи. Границей между двумя фактически автономными ханствами стал Яик [21, с. 119].
В первые десятилетия своего существования Улус Джучи был включен в общую систему организации власти и управления Монгольской империи. Судя по монгольским источникам, первые правители западных Улусов, сыновья Чингиз-хана Джучи и Чагатай, еще в 1219 г. дали отцу обещание беспрекословно повиноваться в будущем их младшему брату Угэдэю, наследовавшему верховный (каанский) престол, и, следовательно, выполнять все распоряжения, которые будут поступать из каанской резиденции. {141}
Формально каан (каган, или великий хан) как глава империи являлся верховным ее правителем, вершителем судеб составлявших ее народов и улусов. Известное высказывание итальянского путешественника XIII в. Иоанна де Плано Карпини, на первый взгляд подтверждает монополию монгольского великого хана на власть: «Все настолько находится в руке императора, что никто не смеет сказать: «это мое или его», но все принадлежит императору, то есть все имущество, вьючный скот и люди» [17, с. 45–46]. На самом же деле данная констатация отражает положение вещей утрированно. Между имперской и улусными властями существовали, с одной стороны, разделение полномочий (прежде всего налогово-финансовых), с другой – разграничение правителей по компетенции, в соответствии с традиционными, вековыми нормами кочевнической государственности.
К числу таких норм относилось разделение территории и населения державы на два крыла (правое и левое, т.е. западное и восточное) с самостоятельным правителем в каждом из них; при этом правое крыло считалось «младшим». Подобный принцип действовал в большинстве кочевых империй средневековья и был воплощен в Монгольской империи. Улусы Джучи и Чагатая относились к ее правому крылу (монг. барунгар); восточная же часть империи (получившая в конце XIII в. китайское название Юань) составляла левое крыло (джунгар) под верховенством каана. У Чингизидов оформилось своеобразное соправительство, когда хан Джучиева Улуса возглавлял правое крыло и фактически (но не номинально) оказывался равным по положению государю, сидящему в Каракоруме.
Еще Чингиз-хан наметил отделение Джучидов и Чагатаидов от левого крыла. После смерти фактическим соправителем каана стал Чагатай, а после его смерти в 1242 г. иерархическое старшинство на западе перешло к представителям дома Джучи [16, с. 115–122].
В Каракоруме с 1246 г. стал царствовать Гуюк, сын Угэдэя. Отношения между ним и Бату сложились враждебные. Тем не менее по некоторым данным можно судить, что соправительство осуществлялось именно ими. Иоанн де Плано Карпини передавал, будто «Бату наиболее могущественен по сравнению со всеми князьями татар, за исключением императора, которому обязан повиноваться». Европейские путешественники были убеждены, что, несмотря на наличие в Монгольской империи полновластного каана, глава Золотой Орды является «правителем татар главнейшим». Имя его почиталось даже в далеком Хорасане, где из всего множества Чингизидов западным послам назвали верховных, с точки зрения монголов-информаторов, владетелей – Гуюка и Бату [17, с. 69; 20, с. 223: 24, с. 93, 95]. О времени царствования Гуюка (1246–1248) пишет Джузджани: «Все вельможи и вожди мугальских войск повиновались Бату и обычно смотрели на него так же, как на отца его Туши (Джучи – Авт.)» [25, с. 176]. Более определенно статус Бату выражен Киракосом Гандзакеци. Этот армянский хронист рассказывает о посольстве грузинской царицы Русудан с предложением своего подданства «татарскому военачальнику, которого звали Бату, командовавшему войсками, находившимися на Руси, в Осетии и Дербенде, поскольку тот был вторым после хана лицом. И он велел ей восседать в Тифлисе, и (татары) не стали противодействовать этому, так как в эти дни умер хан (Гуюк-каан – Авт.) [8, с. 181].
Даже из этих отрывочных данных можно сделать вывод об особом статусе правителя Улуса Джучи, его подчиненности только великому хану, о распространении его власти и влияния на определенную часть западных территорий Монгольской империи. Правда, источники умалчивают о том, признавался ли Бату старшим государем в Чагатаевом улусе. Известно, что в царствование Угэдэя хорезмийцы Махмуд Ялавач с сыном и Куркуз управляли Китаем, Мавераннахром и покоренными к тому времени областями Ирана «от Хорасана до границ Руса и Диярбекра» [18, с. 64]. Но их полномочия не распространялись на территории Джучидов за реку Джейхун (Амударью). {142}
Более определенные отношения между соправителями вырисовываются в период царствования каана Мункэ (1251–1259). После смерти Гуюка монгольская знать предложила имперский трон Бату – как старшему на тот момент Чингизиду. Тот отказался, сославшись на то, что у него и без того достаточно земель, и «управлять ими, да еще владеть и править государствами Чина (Китая – Авт.), Туркестана и Аджама (иранскими землями, которые управлялись тогда наместниками, присланными из Каракорума – Авт.) было бы невозможно». Поэтому он предложил возвести на царство своего друга и младшего кузена Мункэ (Менгу). «Мангу-хан… взошел на престол Чина и верхнего Туркестана» [25, с. 179–180], т.е., во-первых, стал управлять странами, от которых «отказался» Бату; во-вторых, «престол» Мункэ не считался престолом Дешт-и Кипчака и других западных регионов.
Конечно, полностью суверенным государем Бату не был: великий хан назначал в русские княжества своих фискальных чиновников, регламентировал финансовые расходы сарайского двора [2, с. 319, 320, 331]. Насколько можно судить по сообщениям французского дипломата Гийома де Рубрук, Золотая Орда в то время не имела права устанавливать дипломатические отношения без ведома центрального правительства, поскольку все-таки, по словам Гийома де Рубрук, «Мангу-хан есть главный в мире Моалов». Но тот же Гийом де Рубрук цитирует каана Мункэ: «Как солнце распространяет всюду лучи свои, так повсюду распространяется владычество мое и Бату» [17, с. 141]. Путешественник заметил, что в странах, подчиненных непосредственно Мункэ, посланцам Бату оказывалось даже больше почета, чем эмиссарам каана в землях Джучидов.
Для вступления в силу каанского приказа на западе империи требовалось его подтверждение от Бату. По данным Киракоса, Мункэ даровал армянскому царю Гетуму I «указ с печатью, дабы никто не смел притеснять его и страну его», а Гетум послал гонца с этим указом к Бату, «дабы и тот написал указ в соответствии с грамотами (хана)» [8, с. 224–225]. Сельджукские султаны в 1240–50-х использовали правителя Сарая в качестве арбитра в своих междоусобных спорах, хотя за ярлыками ездили, как и армяне, в Каракорум. Подобные сведения об активных связях Бату с иноземными владетелями в общем противоречат информации Гийома де Рубрук о внешнеполитической несамостоятельности ордынского правителя.
Границей сфер влияния по-прежнему считалась Амударья. Известен характерный случай, демонстрирующий суверенитет Бату. По наущению брата, мусульманина Берке, он остановил на правом берегу Амударьи армию Хулагу, посланную кааном на завоевание халифата. Два года войска не двигались с места: возвратиться не позволял приказ Мункэ, а переправу запретил посол из Сарая. Только после смерти Бату в 1255 г., вняв настоятельным просьбам Хулагу, каан распорядился продолжать поход [23, с. 101, 102].
Кроме того, начало каанствования Мункэ было отмечено расправой над царевичами-потомками Чагатая и Угэдэя. Их земли оказались поделенными между верховным ханом и Золотой Ордой: последней достался в управление Мавераннахр.
После смерти Бату главенство над Золотой Ордой перешло к его сыну Сартаку. Мункэ «возвеличил его и воздал великие почести: передал ему власть отца его – командование всеми войсками, а также (владение) всеми покоренными (им) княжествами; затем, назначив его вторым (человеком государства), отпустил его восвояси» [8, с. 226]. В армянских хрониках рассказывается, что великий хан «почтил его (Сартака – Авт.) и отдал ему власть отца, признав вторым правителем после себя»; «по повелению Мангу Хана к нему (Сартаку – Авт.) перешли все владения отца его, даже с прибавлениями» [1, с. 27; 7, с. 11]. Таким образом, преемник Бату, как и отец, занял положение второго по рангу правителя империи и получил право автономного законодательства. Вероятно, хан-Джучид мог издавать указы по любому вопросу внутренней жизни подвластных ему регионов, лишь бы они не противоречили Ясе (своду законов) Чингиз-хана и распоряжениям столичной администрации. {143}
Сартак умер, едва успев воспользоваться этими прерогативами. Во главе Орды в 1256 г. встал его дядя Берке. Он продолжал сохранять огромную власть и влияние в западной половине (правом крыле) Монгольской империи и, сверх того, пытался распространить их на новообразованный Улус Хулагу в Иране и Месопотамии.
В целом, как пишет Рашид ад-Дин, до конца жизни Бату, «а после его смерти во времена Сартака… и бóльшую часть времени Берке между домами Тулуй-хана (т.е. каанским правительством – Авт.) и Бату был проложен путь единения и дружбы» [18, с. 81].
В 1260 г. новый каан Хубилай, только что одержавший победу над братом-соперником Ариг-Бугой, поддержанным Берке, обратился с посланием к улусным правителям: «В областях смута. От берегов Джейхуна до ворот Мисра (Египта – Авт.) войском монголов и областями тазиков должно тебе, Хулагу, ведать и хорошо охранять… С той стороны Алтая и до Джейхуна пусть охраняет и ведает улусом Алгу (внук Чагатая – Авт.), а с этой стороны Алтая и до берегов моря-океана я буду охранять» [18, с. 162]. Хубилай не упомянул здесь золотоордынского правителя, господство которого в северо-западной части державы было прочным и неоспоримым. Но налицо попытка изъять из-под юрисдикции Берке земли Хулагу, а также чагатайский Мавераннахр, утвердив Алгу в правах главы Чагатаева улуса.
С тех пор связи Золотой Орды и с имперским правительством, и с соседними улусами – обычно враждебными ей – были сведены к минимуму. Конечно, основной помехой являлось политическое соперничество. Однако, кроме него, контактам объективно препятствовал и разнобой в культурно-политических ориентациях элит огромного монгольского царства. Правители его восточной части превратились в юаньских императоров, китаизировали свой двор, организовали управление по китайским и отчасти чжурчжэньским канонам.
Дополнительным препятствием для поддержания регулярных отношений служила приверженность правителей различным религиям. В Китае при Хубилае стал широко распространяться буддизм, а Джучиды и Хулагуиды приняли ислам – и вместе с ним ориентацию на мусульманскую бюрократию и купечество. Но едва ли правомерно приписывать этим конфессиональным различиям принципиальное значение. Об этом следует упомянуть, поскольку в литературе нередки утверждения, будто после указанных идеологических трансформаций правители разных улусов превратились друг для друга в иноверцев, «неверных». Ведь религиозная нетерпимость никогда не была присуща монгольскому государству. Сформировавшись как полиэтничная мировая держава с языческим правящим «ядром»-этносом, оно вбирало в себя и привлекало на службу приверженцев самых разнообразных верований. Такая политика диктовалась не только соображениями целесообразности, но и заветами основателя империи. О толерантном отношении Чингиз-хана к представителям разнообразных религий ясно и в общем комплиментарно свидетельствует персидский историк XIII в. Джувейни, сам состоявший на государственной службе у ильханов-Хулагуидов (см.: [26, с. 18]).
Решающим фактором, некоторое время удерживавшим империю от окончательного распада, был огромный клан Чингизидов. Несмотря на жестокие конфликты между отдельными его ответвлениями, авторитет Чингизовых потомков был непререкаем. Юаньские императоры сохраняли статус старших государей во владениях этого клана. После смерти каана Мункэ в 1259 г. Джучиды не принимали участия в общеимперских съездах знати. Тем не менее о сохранявшемся номинальном единстве империи свидетельствовало, во-первых, присутствие на этих съездах Чагатаидов и Хулагуидов; во вторых, традиционные торговые и военные связи. По требованию каана Хубилая в конце 1260-х гг. Улус Джучи выделил войска для завоевания империи Сун (в Южном Китае) [3, с. 82]. Известно о признании золотоордынским ханом Узбеком (1312–1342) иерархического старшинства юаньского императора-каана Буянту [3, с. 92]. Вполне вероятно, что подобное формальное верховенство каана подкреплялось выдачей им {144} столь же символических ярлыков на царствование в западных улусах. Однако реальный контроль над политикой Золотой Орды центральное правительство утратило, по всей видимости, еще с 1260-х гг.
В историографии принято считать, что Улус Джучи отделился от Монгольской империи при хане Менгу-Тимуре (1266–1282). Уже в самом начале своего правления он повелел чеканить на монетах свои имя и семейную тамгу вместо имени и тамги каана. Этим он продемонстрировал фактическое отделение от Монгольской империи, и только с этого времени можно отсчитывать самостоятельное государственное существование Золотой Орды. Поскольку денежная эмиссия служила в средневековую эпоху одним из главных показателей государственной независимости, то подобная трактовка событий представляется допустимой. Первый ярлык русскому митрополиту был выдан от имени того же Менгу-Тимура. Однако реальное переподчинение Джучидам имперских вассальных владений (в том числе Руси) заметно еще раньше. Со времени правления Сартака русские князья уже не ездили за инвеститурой в Монголию (последний такой визит – Глеба Васильковича Белозерского – состоялся в середине 1250-х гг. [16, стб. 474, 524]), а получали ярлыки из рук сарайского хана.
На громадном пространстве Золотой Орды проживало множество народов, говоривших в основном на тюркских языках. Что же касается самих монголов, то их в Улус Джучи мигрировало довольно мало. Те монголы, что переселялись в завоеванные страны (Иран, Среднюю Азию, Китай, степи Восточной Европы), оказывались немногочисленными по сравнению с местным населением. Пришельцы-завоеватели в первые десятилетия осознавали свою принадлежность к монгольскому народу. Но очутившись в окружении тюрок – таких же кочевников, они быстро, уже через столетие, полностью смешались с ними. В Золотой Орде они постепенно утрачивали исконный язык, культуру и смешивались с коренными жителями.
Формально монгольский народ считался правящим в империи. Но в действительности он почти не смог воспользоваться плодами завоеваний. Основная масса монголов продолжала жить в степях Центральной Азии и вести привычную жизнь кочевых скотоводов. Сокровища и подати оседали в ставках ханов и нойонов, купцы не были заинтересованы в торговле с пастухами, ведущими примитивное натуральное хозяйство. В 1264 г. внук Чингиз-хана Хубилай перенес столицу империи из Каракорума в Пекин (Ханбалык), и Монголия фактически превратилась в захолустную периферийную провинцию.
В первой половине XIII в. кипчакские кланы оказались под властью монгольских завоевателей, став основным человеческим материалом для строительства джучидской и чагатайской улусной системы (прочие тюрки-кочевники – огузы, карлуки, уйгуры, народы Алтая – были немногочисленны по сравнению с ними). Дешт-и Кипчак был поделен на монгольские нутаги, или тюркские юрты – обширные зоны пастбищных угодий, предоставленные монгольским племенам. Считалось, что некоторая (едва ли значительная) часть степи, не охваченная этой разверсткой, оставалась принадлежащей кипчакам, предкам будущих родов кипчаков в составе современных тюркских народов.
Неизвестно, сколько именно монгольских семей переселилось на казахстанские и поволжские просторы. Во всяком случае, средневековые источники оперируют даже не десятками, а единицами тысяч – совершенно мизерным числом по сравнению с туземными тюрками. Естественно, номады-пришельцы в течение первых полутора столетий существования Золотой Орды и Чагатайского улуса ассимилировались в огромной массе местных жителей. Однако кипчаки практически утратили домонгольское племенное деление и стали обозначаться посредством этнонимов тех монгольских племен, в юртах которых им довелось очутиться. Кочевавшие в нутаге мангутов стали мангытами, оказавшиеся в зоне хонкиратов – кунгратами, найманов – найманами, кереитов – кереитами, или кереями и т.п.
Золотоордынский период отмечен значительными изменениями в этническом облике населения Дешт-и Кипчака и прилегающий регионов. Монгольское вторжение {145} вызвало массовые перемещения населения на обширных территориях. Примером могут служить миграции кипчаков на Южный Урал, в Башкирию. Об этом перемещении сохранилось уникальное упоминание у Абу-л-Гази: «Джучи-хан победил и перебил [всех] попавших [ему] в руки Кипчаков; те из них, которые спаслись, ушли к иштякам… Кипчаки, обитавшие между Итилем и Тином (т.е. Волгой и Доном – Авт.), рассеялись на [все] четыре стороны» [11, с. 44]. Приток выходцев из южных степей в середине – второй половине XIII в. был вызван административной политикой в Орде, когда кипчакская знать была лишена власти, Дешт был поделен на улусы джучидских царевичей, и по велению правительства массы разноплеменных подданных перемещались из одного региона в другой. Не исключено, что и часть кипчакских новоселов появилась на Южном Урале по распоряжению сверху. Кроме того, после монгольского завоевания некоторые племена выбирали места для более спокойного и безопасного проживания на окраине степного пояса.
Материальными следами указанных процессов в Башкирии служат могильники с двумя видами погребений: под земляными курганами в западных, равнинных районах и под каменными курганами в восточных, предгорных. Первые сходны с погребальными сооружениями волжских половцев и оставлены, вероятно, выходцами из Нижнего Поволжья – этнокультурными наследниками домонгольского печенежско-половецкого населения, а также северных огузов («черных клобуков»). Вторые не имеют аналогий в Поволжье и Приуралье и связываются с выходцами с востока и юго-востока, из казахстанских степей (Восточного Дешта) – потомками племен кимако-кипчакского объединения [4, с. 70; 5, с. 359, 360; 6, с. 96–98]. Кипчакскую этнокультурную основу имели племена, сформировавшиеся на Южном Урале в XIII–XIV вв.: катай, мин, кипчак и др. Это были так называемые «территориальные племена» [13, с. 473, 474] – общности, сформировавшиеся на новой родине из фрагментов различных домонгольских объединений, перемешавшихся в ходе войн и миграций.
1. Армянские источники о монголах. Извлечения из рукописей XIII–XIV вв. / Пер. с древнеарм., предисл. и примеч. А.Г. Галстяна. М.: Изд-во восточной литературы, 1962. 156 с.
2. Бичурин Н.Я. (Иакинф). История первых четырех ханов из дома Чингизова. СПб.: Тип. К. Крайя, 1829. 457 с.
3. Вернадский Г.В. Монголы и Русь. М.: Аграф; Тверь: Леан, 1997. 480 с.
4. Иванов В.А., Кригер В.А. Курганы Кипчакского времени на Южном Урале (XII–XIV вв.). М.: Наука, 1988. 96 с.
5. Иванова Е.В. Золотоордынская тематика в археологии Южного Урала // Золотоордынское наследие. Вып. 1. Казань, 2009. С. 358–361.
6. История Башкортостана с древнейших времен до 60-х годов XIX в. Отв. ред. Х.Ф. Усманов. Уфа: Китап, 1996. 520 с.
7. История монголов по армянским источникам / Пер. и объясн. К.П. Патканова. Вып. I. СПб.: Тип. имп. Академии наук, 1873. 106 с.
8. Киракос Гандзакеци. История Армении / Пер. с древнеармян., пред. и коммент. Л.А. Ханларян. М.: Наука, 1976. 357 с.
9. Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Государства и народы евразийских степей. Древность и средневековье. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2004. 368 с.
10. Козин С.А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. Т. I / Пер., тексты, глоссарии. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. 620 с.
11. Кононов А.Н. Родословная туркмен. Сочинение Абу-л-Гази, хана хивинского. М.; Л.: Изд-во АН СССР. 1958. 296 с. {146}
12. Костюков В.П. Была ли Золотая Орда «Кипчакским ханством» // Тюркологический сборник 2005. Тюркские народы России и Великой Степи. Отв. ред. С.Г. Кляшторный. М.: Восточная литература, 2006. С. 199–237.
13. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа: этнический состав, история расселения. М.: Наука, 1974. 572 с.
14. Лубсан Данзан. Алтан тобчи (Золотое сказание) / Пер. с монг., коммент. и прил. Н.П. Шастиной. М.: Наука, 1973. 440 с.
15. Оллсен Т. Царевичи левой руки: введение в историю улуса Орды XIII – начала XIV в. // Золотоордынская цивилизация. Вып. 5. Ред. И.М. Миргалеев. Казань: Фолиант: Ин-т истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2012. С. 209–228.
16. Полное собрание русских летописей. Т. 1. Лаврентьевская летопись. М.: Языки русской культуры, 2001. 496 с.
17. Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. Ред., вступ. ст., прим. Н.П. Шастиной. М.: Географгиз, 1957. 270 с.
18. Рашид-ад-дин. Сборник летописей. Т. II / Пер. с перс. Ю.П. Верховского; ред. И.П. Петрушевского. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. 248 с.
19. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды / Пер. В.Г. Тизенгаузена. Т. I. Извлечения из сочинений арабских. СПб.: Тип. имп Академии наук, 1884. 579 с.; т. II. Извлечения из персидских сочинений. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. 308 с.
20. Собрание путешествий к татарам и другим восточным народам в XIII, XIV и XV столетиях / Пер. Д.И. Языкова. СПб.: Тип. Департамента нар. просвещения, 1825. 330 с.
21. Ускенбай К.З. Восточный Дашт-и Кипчак в XIII – начале XIV века. Проблемы этнополитической истории Улуса Джучи. Казань: Фэн, 2013. 288 с.
22. Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. М.: Изд-во МГУ, 1973. 180 с.
23. Das Mongolische Weltreich. Al-‘Umarī’s Darstellung der mongolischen Reiche in seinem Werk Masālik al absār fī mamālik al-amsār. Mit Paraphrase und Kommentar hrsg. von K. Lech. Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1968. 518 S.
24. Saint-Quentin S. Histoire des tartares / Publ. par J. Richard. Paris: P. Geuthner, 1965. 130 р.
25. Tabakat-i-Nasiri: a General History of the Muhammadan Dynasties of Asia Including Hindustan, from A.H. 194 (810 A.D.), to A.H. 658 (1260 A.D.), and the Irruption of the Infidel Mughals into Islam. Vol. 1 / Transl. by H.G. Raverty. Calcutta: Gilbert & Rivington, 1881. 786 p.
26. The Ta’rikh-i-jahangusha of Alau’d-din ‘Ata Malik-i-Juwaini. Pt. I. Ed. with intrduction, notes and indices by M. Qazwini. Leyden: E.J. Brill; London: Luzac & C°, 1912. 380 p. {147}
Золотая Орда в мировой истории: Колл. моногр. / Редкол.: Р. Хакимов, М. Фаверо (отв. ред.) и др. Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2016. С. 137–147.
§ 1. Административное устройство. Организация управления
Вадим Трепавлов
Золотая Орда имела сложную и разветвленную систему управления. Она формировалась и изменялась на протяжении почти всех трех столетий существования государства. Начав с введения в завоеванном Дешт-и Кипчаке традиционных, принятых для всей Монгольской империи институтов, Джучиды впоследствии сумели также рационально использовать административные традиции покоренных народов и соседних стран. Образовался комплекс управленческих органов и должностей центральных и местных ведомств, иерархически организованных столичных и провинциальных властей.
В истории Улуса Джучи было несколько событий, которые можно интерпретировать как решающие вехи в трансформации ее административного устройства. Обретение государством фактической независимости от имперского правительства во второй половине 1260-х гг. побудило сарайских ханов обустраивать государство в соответствии с новым, самостоятельным статусом. Одним из первых признаков этого была выдача ханом Менгу-Тимуром от своего имени ярлыков русским православным иерархам. Однако разгоревшиеся после его смерти распри отвлекли джучидскую элиту от налаживания управления, и окончательно административная структура независимой Золотой Орды сложилась, очевидно, после окончания смуты при хане Тохте (1290–1312). Вскоре принятие ислама Узбеком в качестве государственной религии повлекло новые преобразования, в результате которых Орда превратилась в одно из мусульманских государств с присущими им приемами и канонами управления, отработанными на протяжении столетий.
В дальнейшем, насколько можно судить по источникам, принципиальных преобразований в данной области не происходило. Междоусобицы 1360-х – 1370-х гг. и нашествия Тимура в 1390-х гг. не давали правителям Орды возможности совершенствовать ее устройство. Ведя жестокую борьбу за власть, они ограничивались лишь поддержанием тех административных институтов, которые сохранялись после политических катаклизмов.
К характерным чертам государственного строя Золотой Орды можно отнести: а) монархическую власть хана; б) участие в управлении карачи-беков – представителей нескольких (обычно четырех) аристократических татарских родов; в) разделение кочевого населения и территории на правое и левое крылья; г) улусную систему – совокупность контингентов подданных и территориальных уделов, пожалованных ханом в управление военачальникам и «штатским» сановникам; д) институт наместников (монг. даругачи, даруга; тюрк. баскак) в управлении городским и сельским оседлым населением; е) ясачное налогообложение; ж) сочетание государственной администрации с традиционными органами управления местных жителей.
Во главе государства и всей системы управления Улуса Джучи стоял хан. Обоснование монархического правления и организации правящей элиты имели в Золотой Орде несколько источников. Первый и главный из них – это авторитет основателя Монгольской империи. Кроме того, при наследовании власти действовали внутриклановые принципы перехода ханского ранга. Из кочевой старины тянулась традиция {148} всенародного избрания (фактически – одобрения избрания) государя. Поскольку Джучиев улус представлял собой вторичное образование в рамках империи, то в течение XIII в. имела значение также инвеститура от вышестоящего сюзерена – каракорумского каана. Когда золотоордынские ханы перешли в ислам, встал вопрос о легитимизации их власти уже в соответствии с канонами этой религии. Наконец, в ходе распрей и смут случалось, что на авансцену выходили различные тюрко-монгольские царевичи и князья. Одолев соперников, они принимались управлять государством или его отколовшимися провинциями, будучи убежденными, что высшие силы находятся на их стороне, поскольку даровали успех в борьбе с соперниками.
Род Джучидов постоянно рос и ветвился, и система старшинства различных его линий с течением времени все усложнялась. Вероятно, к концу XIII в. определилась их иерархическая очередность. По имеющимся ныне сведениям можно предполагать, что высшие места в этой иерархии занимали на западе Улуса потомки Бату и – следом за ними – Бувала; на востоке – потомки Орду, а следующими по старшинству шли Тукай-Тимуриды (в следующем столетии их оттеснили Шибаниды).
Пока монголы в большинстве своем оставались язычниками, их трактовка источников и пределов ханской власти базировалась на установках, традиционных для кочевого мира. Очевидно, основные позиции концепции верховной власти были унаследованы Монгольской империей от ее исторических предшественников – каганатов раннего средневековья. Данная концепция объясняла воцарение основателя державы и благополучное правление его потомков благоволением и помощью божественных сил. Последние олицетворялись прежде всего ведущей парой центральноазиатского языческого пантеона – Небом (Тэнгри) и Землей (Этуген).
Царственный ранг Чингизовой семьи был подкреплен легендой о небесном происхождении ее родоначальника Бодончара. По этой легенде, праматерь Алан-Гоа родила его и двух его братьев от луча света, проникшего в ее лоно через дымник (верхнее отверстие) юрты [4, с. 80, 81; 12, кн. 1, с. 10–14]. Кроме того, у истоков рода стоял тотемный предок – Бортэ Чино (Бурый Волк), также родившийся «по изволению Вышнего Неба» [4, с. 79]. Таким образом, обоснование легитимности правления Чингизидов, и в том числе Джучидов, базировалось на комплексе языческих представлений об участии сверхъестественных сил в выделении данного рода из всех прочих.
Дарованная Небом и охраняемая Землей власть осуществлялась в четырех главных сферах: охрана целостности и укрепление державы; расширение ее пределов путем завоеваний; забота о благоденствии подданных; поддержка боеспособности войска. Еще в начале карьеры Чингиз-хана его первые сторонники увидели в нем «человека, который мог бы заботиться о войске и хорошо содержать улус»; сам Чингиз отзывался об этом сходным образом: «Став опорой [государства], я принял на себя трудное дело охраны народа»; к подобным же пунктам сводятся и его поучения сыновьям [5, с. 95–96; 6, с. 189; 12, кн. 2, с. 90].
В целом можно отметить, что власть правящего рода в империи и ее улусах основывалась, во-первых, на харизме Чингиз-хана; во-вторых, на харизме рода Чингизидов. Впоследствии, при исламизации монгольских и тюркских кочевников в западных улусах, встала проблема легитимизации правления Чингизидов с точки зрения ислама. Не могло быть и речи, чтобы они хотя бы формально получали инвеституру от безвластного аббасидского халифа, прозябавшего при египетском дворе. Вместо этого была разработана абсолютно фантастическая версия о том, будто Чингиз был обращен сподвижником Пророка в ислам – «принял все установления Бога, кроме хаджа и обрезания, перешел в исламскую веру» и произнес шахаду (символ веры). Об обращении монгольского правителя будто бы узнал и одобрил это праведный халиф Абу Бакр, живший на {149} самом деле в VII в. [3, с. 64–66]. Теперь Чингиз-хан в принципе мог быть причислен к сонму мусульманских династов, перестав быть «неверным».
Функционирование государственной машины осуществлялось от имени хана и в виде выполнения его приказов – независимо от того, сидел на престоле самодержавный государь или марионетка придворных клик. Хан производил назначения на главные административные должности, осуществлял выпуск денег, вел переговоры с иноземными правителями, возглавлял армию во время больших военных кампаний и т.д.
Однако в действительности он делил свои полномочия с карачи-беками, один из которых считался старшим (беклербек, улуг бек). Некоторые историки не без основания полагают, что эти четыре высших вельможи представляли наиболее влиятельные тюрко-монгольские кланы и образовывали совет при правителе. Насколько можно судить по информации о татарских ханствах позднего средневековья, именно на них было возложено выполнение церемонии воцарения очередного хана. Структура четырех главных родов (помимо царствующей династии) была традиционной для тюрко-монгольской государственности. Можно предполагать, что в начале XIV в., при Узбеке, в добавление к своим придворным обязанностям они получили в управление и четыре части государства, превратившись еще и в улусбеков.
В структуре управления Золотой Орды не фиксируется такое традиционное для тюрок и монголов учреждение, как курултай – съезд знати. Вероятно, номинально он все-таки существовал, но собирался лишь в исключительных случаях или по торжественным поводам (провозглашение нового государя). Скорее всего, в реальности четыре карачи-бека подменили собой это аристократическое совещание. Впоследствии, когда ордынская государственность продолжала существовать в условиях татарских ханств, курултай возродился, если принять во внимание неоднократные упоминания о собраниях «всей земли» в Казани, Крыму, Сибири и Астрахани.
Как и в любой державе, созданной кочевниками, военная сфера занимала важнейшее место в жизни государства. Кроме того, кочевники составляли большинство его населения и войска. Поэтому в первую очередь для управления именно кочевыми подданными создавались административные институты в Золотой Орде. Однако оседлое население – земледельцы, ремесленники и торговцы – тоже являлось важнейшей категорией подданных, прежде всего в качестве налогоплательщиков. Со временем, с принятием ислама и расцветом городов в первой половине XIV в., роль этой категории подданных в экономике и, следовательно, их социальная значимость, кардинально возросли. Поэтому центральное управление было ориентировано на две эти главные части населения.
Условно можно считать, что военные дела и связанная с ними улусно-удельная система находились в ведении беклербека и иерархически подчиненных ему трех карачи-беков; невоенными делами (прежде всего финансовыми) ведали везир и руководимая им канцелярия-диван. Другими словами, кочевые жители Золотой Орды находились в основном под надзором беклербека, а оседлые – везира.
Роль хана при подобном распределении компетенции сводилась к верховному контролю над своими сановниками, арбитражу при разногласиях между ними, принятию окончательных решений в принципиальных вопросах. Не случайно средневековые наблюдатели замечали, что джучидский монарх «обращает внимание только на сущность дел, не входя в подробности обстоятельств, и довольствуется тем, что ему доносят, но не доискивается частностей относительно взимания и расходования» [15, с. 230]. Правда, такая отстраненность хана от повседневных дел была характерна для XIV столетия и, может быть, 1270–90-х годов. Первые же правители Улуса, Бату и Берке, досконально вникали во все детали управления, поскольку еще только налаживали действие государственного механизма. {150}
Беклербек являлся номинальным главой сословия беков (нойонов, эмиров) и в этом качестве выступал как верховный военачальник. Когда Орда обратилась в ислам, с ним связывалась и идеологическая основа внешней политики, обычная для средневековых мусульманских государств, – борьба (война) за веру. В этом качестве его титуловали «помощь ислама и мусульман», «поборник воителей и борцов за веру». При этом прерогативы беклербека, конечно, уступали ханским, поскольку хан возглавлял весь народ – как в мирное время, так и во время выступления на войну всеобщего ополчения. Кроме того, на беклербека как на второе лицо в государстве возлагались обязанности налаживать отношения с другими странами и, возможно, вершить правосудие в качестве высшей судебной инстанции (в тех сферах жизни и среди тех слоев населения, где пока не распространился шариат). Под непосредственным управлением главных беков находилась западная часть государства – от Дона до Дуная, включая Крым.
Институт беклербекства сформировался не ранее XI в. в среде тюрок-огузов, но имел длительную предысторию в потестарных обществах на стадии протогосударственности. Он превратился в одну из матричных форм функционирования тюркских кочевнических политий и был реанимирован в Улусе Джучи в результате социального усиления кочевой аристократии. Оно было порождено, во-первых, благоприятными экономическими и демографическими условиями XIII в.; во-вторых, кризисами и репрессиями в правящем доме Бату во время правления хана Тохты и в начале правления Узбека, когда Джучиды в борьбе за власть теряли опору среди сородичей, членов династии, и находили ее у кочевых беков. Возрождению тюркского института беклербекства способствовали также тюркизация двора, бюрократии и делопроизводства в Золотой Орде, а кроме того, проникновение иранских и огузо-сельджукских элементов государственного устройства. Факторами, которые стимулировали последнее явление, были временное замирение между традиционно враждовавшими Улусами Джучи и Хулагу в начале XIV в. и принятие в Золотой Орде ислама как государственной религии. С конца XIV в., по мере ослабление джучидской государственности, значение беклербеков в жизни постордынских государств значительно возросло. В некоторых из них данная должность была монополизирована беками из тюркского племени мангытов.
Появление должности беклербека было одним из показателей развития Золотой Орды. Во-первых, развития административно-политического: в лице главного бека и его двора оформлялось специализированное военное ведомство государства. Однако давление архаичных устоев и кризис Улуса не позволил завершиться этому процессу. Во-вторых, развития социального. Беклербек появился не ранее того времени, когда в Золотой Орде полностью сформировалось аристократическое сословие беков, которое требовало ранжирования и структурирования. Хотя наука ныне отвергла известную концепцию «кочевого феодализма», в данной тенденции просматривается так и не реализовавшийся потенциал будущих сеньориально-вассальных отношений, местнических порядков, феодальной лестницы и прочих институтов классического феодализма.
Неудивительно, что в руках названных высших сановников сосредотачивались настолько обширные прерогативы и ресурсы, что они порой могли претендовать на самостоятельность и распоряжаться троном. Самые известные и могущественные беклербеки Мамай и Едигей (зачастую неверно называемые в историографии узурпаторами и временщиками) назначали ханов по своему усмотрению и полностью контролировали все дела в государстве.
Наличие двух высших сановников, беклербека и везира, отражало деление правящей элиты Золотой Орды на две категории – военную знать (нойоны, беки, эмиры) и чиновную администрацию. Средневековые арабские авторы именуют их соответственно правителями эмиров и правителями городов [15, с. 347 и сл., 412 и сл.]. Обе структуры, военная и гражданская, действовали параллельно, исполняя разные функции. {151}
Если институт беклербекства был порождением тюрко-монгольской государственной традиции, то везир и диван – это результаты заимствования мусульманских государственных институтов. Главными обязанностями этих органов были обеспечение функционирования финансовой системы, осуществление фискальной политики, контроль над все более ветвившимся административным аппаратом, регулирование торговли, городского строительства и проч. Если ханы и главные беки проводили большую часть времени в привычных (и престижных) перекочевках, то чиновничество по большей части размещалось в городах. В ведомстве дивана хранились податные списки (дафтар, девтерь), разнообразные ведомости и кадастры.
К сожалению, вся эта огромная документация на сегодняшний день утрачена. Однако даже то немногое, что известно о деятельности центральных правительственных учреждений Золотой Орды, позволяет утверждать, что в ней сочетались элементы делопроизводственной культуры разных стран и народов в составе Монгольской империи – уйгуров, киданей, чжурчжэней, китайцев и др. В самом Улусе Джучи явно просматривается также влияние мусульманских регионов Хорезма и Мавераннахра, Хулагуидского Ирана; возможно, какой-то след оставила культура Волжской Булгарии.
Иерархия беков известна из оригиналов ханских ярлыков и их русских переводов, в которых упоминаются темники, тысячники, сотники, десятники, князья улусные, ратные, полчные, людские (возможно, синоним улусных – улусбеков). Все эти военачальники и наместники составляли пирамиду, сходившуюся на вершине к карачи-бекам и беклербеку. В течение XIII в. они составили своеобразную корпорацию, державшую в руках военно-административную структуру державы и практически не вмешивавшуюся в дела невоенной сферы. В XIV в. стало заметно сближение и даже определенное слияние военно-кочевой знати, хранительницы завоевательных традиций Монгольской империи, с чиновничеством.
Чиновники Золотой Орды тоже имели многоступенчатую градацию. После везира высшее должностное место занимал даруга – лицо, ответственное за сбор налогов с определенной местности. Даруги назначались как в отдельные населенные пункты, города и селения, так и в целые тумены – улусные уделы. В последнем случае они делили управленческие полномочия с местными беками, держателями улусов, и вместе с ними организовывали сбор податей. Даруги олицетворяли собой присутствие и надзор центральной власти на местах, служили ее представителями. В этом смысле они заменили собой баскаков, которые в период единства империи представляли правительство каана – в том числе в землях, подвластных Джучидам. Для XV в. известны даруги, ответственные за положение в русских великих княжествах. В 1470 г. хана Ахмеда во время переговоров с поляками настраивали против Ивана III «князь Темир, дорога Рязанскои, и прочiи» [10, т. 18, с. 224.]. Видимо, этот чиновник отвечал за дела, связанные с Великим княжеством Рязанским – так же, как некогда при дворе Улуг-Мухаммеда состоял московский даруга [10, т. 12, с. 15].
Используя вековые социальные институты, присущие кочевникам, имперские и золотоордынские власти в XIII в. разделили подвластное население на тумены (округа, способные выставить в ополчение по десять тысяч боеспособных мужчин), тысячи, сотни и десятки. Тумены, как правило, составляли крупные улусы. Между начальниками этих подразделений была установлена строгая военно-административная иерархия. Пастбища закреплялись за держателями улусов, которые регулировали все передвижения и податные платежи подвластного населения.
Десятичная система вводилась и на оседлых территориях, но там она служила, очевидно, главным образом основой для налогообложения, а не военной мобилизации. Есть сведения об учреждении туменов («тем») в завоеванных русских землях в результате общеимперской переписи населения, проведенной монголами во второй половине {152} 1250-х гг. Тем не менее известно, что подданные из земледельческих регионов (в том числе русские) привлекались к военным кампаниям, которые вели ордынские ханы.
Золотая Орда делилась на два крыла, разграниченных рекой Яик, – правое (западное, Белая Орда – Ак-Орда) и левое (восточное, Синяя Орда – Кок-Орда). Каждое из них, в свою очередь, также делилось на крылья. Ак-Орда состояла из двух половин, разграниченных Доном, Кок-Орда – из уделов Джучиевых сыновей Орду-эджена и Шибана, рубеж между которыми сложно определить из-за скудости сведений. В распоряжении историков имеются относительно подробные данные о территориально-административном устройстве только Ак-Орды.
Белая и Синяя Орды на протяжении первого столетия своего существования вели практически автономное существование, числясь в составе единого Джучиева улуса номинально, без явных признаков взаимодействия. Вмешательство ак-ордынских ханов в восточные дела происходило редко и эпизодически, об участии же как-ордынских сюзеренов в событиях к западу от Яика до середины XIV в. ничего не известно. Нет данных о том, что аристократия двух Орд собиралась на съезды для обсуждения общих дел (видимо, таковых и не находилось); что в обоих крыльях действовала единая система налогообложения или мобилизации войска. Наверное, лишь фамильное родство правителей, сеть караванных путей и ямских станций да еще – в первые десятилетия – подчиненность имперскому Центру демонстрировали принадлежность Ак-Орды и Кок-Орды к общему государственному организму.
Объединение обеих крыльевых половин произошло, очевидно, в 1380-х гг. при хане Токтамыше. Оно оказалось кратковременным и неэффективным, поскольку произошло в обстановке уже начинавшегося государственного кризиса и распада Золотой Орды, да к тому же накануне роковых для нее нашествий Тимура. После них территория правого крыла погрузилась в хаос, там началось образование независимых ханств. В левом крыле в течение XV столетия образовались Узбекское и Казахское ханства и Ногайская Орда. Ни одно из этих новых государств уже не причисляло себя к общеджучидским крыльям.
Одной из главных отличительных черт государственного строя Золотой Орды была улусная система. Понятие улус первоначально обозначало народ, данный в управление. Позднее термин распространился также на территорию, занимаемую этим народом, и в данном качестве стал служить названием удела и в целом государства (фактически обособившегося удела – как Улус Джучи, Улус Чагатая, Улус Хулагу).
В Золотой Орде улусы не были наследственными владениями – по крайне мере, до второй половины XIV в. Фактически они представляли собой условные держания. Условиями же пользования уделом для его правителя являлись исправная выплата податей населением, поддержание порядка и стабильности на подконтрольных землях, мобилизация надлежащего количества воинов в ополчение. Принято считать, что улус соответствовал войсковому тумену, т.е. десятитысячному корпусу; другими словами, с каждого улуса в ополчение выставлялось десять тысяч воинов. Правитель улуса, таким образом, имел ранг темника.
Хан мог менять держателей улусов, отбирая и передавая уделы по своему усмотрению. При этом границы улусов, очевидно, оставались неизменными. Каждый из них имел как бы две ипостаси, две формы бытия – территорию и народ. Пространство кочевания обозначалось нутаг (монг.) или юрт (тюрк.), население – ирген (монг.) или эль, иль (тюрк.). Вместе нутаг/юрт и ирген/эль и образовывали улус. С течением времени приоритетной стала именно территориальная составляющая понятия «улус», тогда как у монголов XII в. на первом плане стояло кочующее население (которое, собственно, и составляло удел). {153}
Состояние улусной структуры общеджучидского правого крыла в середине XIII в., т.е. в период обретения Золотой Ордой политической самостоятельности, проанализировал по разнообразным источникам В.Л. Егоров. По его заключению, с запада на восток улусы располагались приблизительно следующим образом (см.: [2, с. 163, 164]).
1. Крайние западные, заднестровские области на границе с Дунайской Болгарией находились под управлением Ногая, потомка Джучи по линии седьмого сына последнего, Бувала. В конце столетия в сферу контроля Ногая попал также весь регион к западу от Дона, включая Крым. Резиденцией Ногаю служил город Исакчи на правом берегу нижнего Дуная.
2. Между Днепром и Днестром располагался улус военачальника Куремсы – возможно, не Джучида.
3. По левому берегу Днепра кочевал темник Маучи (Мауцы), также не принадлежавший к царствующему клану.
4. Далее к востоку и до Дона простирались земли, отданные Картану, женатому на сестре Бату.
5. В особый улус первоначально был выделен Крым, но имена его первых улусных правителей неизвестны.
6. Волго-Донское междуречье было занято кочевьями Сартака, старшего сына Бату.
7. Южнее, в северокавказских степях, сначала правил будущий хан Берке, младший брат Бату, но в конце 1240-х гг. Бату выделил ему другой район – восточнее Волги (наверное, в южной части Волго-Яицкого междуречья).
8. Вдоль левого берега Итиля (Волги) протянулся ханский домен – личный, собственный улус властителя Золотой Орды. Демонстрируя приверженность жизненному укладу предков, ордынские государи старались сохранить кочевой образ жизни своей семьи и двора. Главная ставка (собственно «Золотая Орда») периодически в течение года перемещалась вдоль Волги на северные летовья и южные зимовья. Исходя из климатических условий этой части Евразии, больше времени хан и двор вынуждены были проводить на зимних пастбищах. Именно в местах зимних стоянок возникли крупнейшие города – оба стольных Сарая и Хаджи-Тархан (Астрахань). В XIV в. джучидские государи зимовали также на пастбищах степного Предкавказья (там был основан город Маджары). В зоне ханских летовок располагались города Булгар и Укек (правда, последний стоял на правом берегу Волги).
9. Правый берег Яика. В этих местах на древнем караванном пути, на переправе через Яик стоял один из золотоордынских «мегаполисов» Сарайчик. Держатель данного улуса в середине XIII в. неизвестен. В период распада державы в конце XIV–XV вв. на Сарайчик претендовали потомки Джучиевых сыновей Орду-эджена, Шибана и Тукай-Тимура.
10. Левый берег Яика. Держатель этого улуса также неизвестен.
Самостоятельной административной областью являлся Хорезм; северная часть этой страны с городами Ургенчем и Хивой принадлежала Золотой Орде. Может быть, данная область древней культуры на нижней Амударье являлась анклавом правого крыла, окруженным чагатайскими и кок-ордынскими владениями.
Что касается внутреннего деления левого крыла, то известно лишь о расположении владений Орду-эджена и Шибана. Старший Джучид унаследовал отцовскую ставку в верховьях Иртыша. Источники, описывая ханский домен Кок-Орды, называют различные топонимы в юго-восточном Казахстане. Из крупных городов там фиксируются Отрар, Сауран, Дженд, Барчкент и Сыгнак, который во второй половине XIV в. превратился в резиденцию местных монархов. Все это по большей части поселения на Сыр-Дарье, в местности, урбанизированной еще в домонгольские времена. {154}
Улус Шибана занимал обширные степи западного и центрального Казахстана. По рассказу хрониста Абу-л-Гази (XVII в.), Бату выделил удел младшему брату с напутствием: «Юрт, в котором ты будешь жить… будет между моим юртом и юртом старшего брата моего Орда-Ичена, летом ты живи на восточной стороне Яика по рекам Иргиз, Санук, Орь до горы Урал, а во время зимы в Аракуме, Каракуме и побережьях реки Сыр в устьях Чу и Сарису» [14, с. 160].
Где находились кочевья других сыновей Джучи, назначенных в подчинение Орду-эджену, – Удура, Шингкура, Сингкума и Тукай-Тимура – никаких данных нет.
В XIV в., по мере усиления роли городской экономики и развития административного аппарата в формах, присущих стабильным оседлым государствам, в Золотой Орде произошла трансформация административно-территориального деления. Сохранив структуру кочевых уделов, правительство учредило еще и четыре улусбекства, именуемые в арабских документах Сараем, Хорезмом, Крымом и Дешт-и Кипчаком. Нетрудно заметить, что первые три из них – это довольно локальные регионы с развитой городской жизнью, и для них действительно было достаточно одного наместника. Что касается громадного Дешт-и Кипчака, то для управления им необходимо было использовать дополнительное внутреннее разделение. Эту функцию, видимо, и выполняла старая улусная система.
По немногочисленным и порой сомнительным свидетельствам источников, общее число улусов в обоих крыльях Золотой Орды в XIV вв. равнялось семидесяти [2, с. 167]. Тридцать из них приходилось на долю левого крыла – явно менее многолюдного.
Принцип разграничения их очерчивания улусных границ пока невозможно установить по средневековым текстам. Географические критерии (речные рубежи) действуют не во всех случаях. Если с одной стороны улус мог ограничиваться Волгой, Камой, Доном или Яиком, то что служило его границами в голой степи – более мелкие реки? другие ландшафтные ориентиры, наподобие горных хребтов? В историографии высказано предположение, что в основе улусно-крыльевого деления могло лежать расселение различных этнических общностей. Так, Кок-Орда и Ак-Орда приблизительно соответствовали ареалам расселения огузов и кипчаков (по археологическим материалам) [17, с. 57, 58]. Возможно, при формировании удельной системы у Джучидов учитывался состав местных кипчакских и пришлых монгольских племен, когда один улус соответствовал определенной племенной общине или группе общин. Об этом косвенно свидетельствуют позднесредневековые упоминания о населении Дешт-и Кипчака прежде всего как о совокупности элей, т.е. людских контингентов улусных владений; при этом каждый эль обозначался в источниках племенным этнонимом: эль найманов, эль кунгратов, эль мангытов и т.п. Если верна гипотеза о четырех ведущих аристократических кланах, стоявших у руля государства, то резонно предположить, что эти кланы обладали собственными районами кочевания.
В сознании жителей тюркских ханств сохранялось представление о былом центре Улуса Джучи, освященном фигурой второго Джучиева сына – Бату (Саин-хана). Захват ставки ордынского хана в XV – начале XVI в. расценивался его соперниками-победителями как обретение священного Саинова трона. Именно таким образом Джучиды, враждебные Большой Орде, трактовали свои успехи в борьбе с ней: «Ино мне счястье дал Бог, Тимер Кутлуева сына убивши, Саинской есми стул взял» (тюменский хан Ибрахим – Ивану III, 1494 г., по поводу разгрома хана Ахмеда тринадцатилетней давности); «Отца (предка – Авт.) нашего Саина царя золотой столец в руках в нас» [11, с. 46; 13, л. 539]. Сам Менгли-Гирей в послании киевскому воеводе сообщал о разгроме Большой Орды как об успешной кампании, в которой он «Шы Ахмата цара прогнал, цара отца столец взял» [18, с. 181]. Под «царем отцом» (ханом-предком) здесь, скорее всего, тоже подразумевался Бату. {155}
Главной заслугой мангытского бека Ваккаса (вторая четверть XV в.) восточные хронисты считали то, что для своего патрона, хана Абу-л-Хайра он «дважды завоевал трон Саин-хана», после чего с именем Абу-л-Хайра начала читаться хутба – молитвенное славословие в честь правителя, стала чеканиться монета, и его персоной «украсился трон Саин-хана» [8, с. 67, 155].
Все названные выше троны-столы-стольцы (ханские резиденции) находились в разных местах, что указывает на условность данного понятия в идеологических конструктах позднесредневекового Дешт-и Кипчака. Кроме того, «юртом Саиновым» русский «Казанский летописец» 1560-х гг. называет Казань [10, т. 19, с. 13, 210].
В глазах бывших славянских данников канувший в прошлое Улус Джучи олицетворялся именно местопребыванием хана. Визиты к хану для добывания ярлыков, выплаты дани-«выхода», разрешения межкняжеских споров и проч. предстают в русских источниках как поездки «в Орду», т.е. Орду=ставку и Орду=государство.
Символичность нескольких вышеупомянутых «тронов Саин-хана» выглядит очевидной на фоне действительного нахождения одной из резиденций Бату в стольном Сарае. Во второй половине XIV в. Мангутай становился ханом «на троне Саин-хана в вилайете Сарая» (Сайын-хан тəхтiндə Сəрай вiлайəтiндə); Токтамыш – «в городе Сарае на троне Саин-хана» (Сəрай шəhрiндə Сайын-хан тəхтiндə) [16, с. 109, 118, 136, 144; см. также: 9, с. 147].
Таким образом, места расположения столиц и кочевых ханских ставок превращались в общезначимые места, осененные присутствием магической харизмы (фарн, кут), которая давала божественным избранникам власть над народом. При этом нужно учитывать и обратную связь явлений: столицы, ставки и могильники могли устраиваться в районах, которые до того уже имели репутацию священных мест, а кочевая ставка, возле которой совершалось погребение хана, превращалась в своеобразный мемориал – курук [1, с. 149; 7, с. 158;]. Вероятно, общеджучидскую символическую ценность сохраняли такие династические некрополи-куруки в районе города Сарайчика на Яике и в горах Улутау (Центральный Казахстан).
1. Дмитриев С.В. Среднеазиатские куруки в эпоху Шибанидов (по материалам XVI в.) // Тюркологический сборник 2005. Тюркские народы России и Великой Степи. Отв. ред. С.Г. Кляшторный. М.: Восточная литература, 2006. С. 143–158.
2. Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. М.: Наука, 1985. 246 с.
3. Книга путешествия. Турецкий автор Эвлия Челеби о Крыме (1666–1667 гг.). Пер. и комм. Е.В.Бахревского. Симферополь: ДАР, 1999. 144 с.
4. Козин С.А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. Т. I. Пер., тексты, глоссарии. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. 620 с.
5. Котвич В.Л. Из поучений Чингиз-хана // Восток. 1923. № 3. с. 94–96.
6. Лубсан Данзан. Алтан тобчи (Золотое сказание) / Пер. с монг., коммент. и прил. Н.П. Шастиной. М.: Наука, 1973. 440 с.
7. Масанов Н.Э. Кочевая цивилизация казахов: основы жизнедеятельности номадного общества. Алматы: Социнвест; Москва: Горизонт, 1995. 320 с.
8. Материалы по истории казахских ханств XV–XVII вв. (Извлечения из персидских и тюркских сочинений). Сост. С.К. Ибрагимов и др. Алма-Ата: Наука, 1969. 654 с.
9. Мустакимов И.А. Термин «Золотой престол» в Поволжье по данным арабографичных источников // Гасырлар авазы=Эхо веков. 2008. № 1. С. 142–157.
10. Полное собрание русских летописей. Т. 12. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. М.: Языки русской культуры, 2000. 264 с.; т. 18. Симеоновская летопись. М.: Знак, 2007. 328 с.; т. 19. История о Казанском царстве (Казанский летописец). М.: Языки русской культуры, 2000. 328 с. {156}
11. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1489–1549 гг. Сост. Б.А. Кельдасов и др. Махачкала: Дагест. кн. изд-во, 1995. 356 с.
12. Рашид-ад-дин. Сборник летописей. М.; Л. Изд-во АН СССР, 1952. Т. I. Кн. 1. Пер. Л.А. Хетагурова. 219 с.; кн. 2. Пер. с перс. О.И. Смирновой. 315 с.
13. Российский государственный архив древних актов. Ф. 389 «Литовская метрика», оп. 1, д. 7.
15. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды / Пер. В.Г. Тизенгаузена. Т. I. Извлечения из сочинений арабских. СПб.: Тип. имп. Академии наук, 1884. 579 с.
17. Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой орды. М.: Изд-во МГУ, 1973. 180 с.
18. Lietuvos Metrika. Knyga Nr 8 (1499–1514). Parengé E. Baliulis, A. Firkovičus, D. Antanavičius. Vilnius: Mokslo ir enciklopediju leidykla, 1995. 710 s. {157}
Золотая Орда в мировой истории: Колл. моногр. / Редкол.: Р. Хакимов, М. Фаверо (отв. ред.) и др. Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2016. С. 148–157.
§ 2. Территориальное устройство Улуса Джучи (территория западнее Дона)
Борис Черкас
Реконструкция территориального устройства Золотой Орды (Улуса Джучи) является важной проблемой для современной исторической науки. Поскольку понимание областного деления данного государства сможет существенно расширить рамки нашего представления о его существовании. Дефицит источников, в первую очередь внутреннего происхождения, из государства Джучидов делает исследование этой проблемы довольно сложным. Но в то же время, современный уровень изученности истории Улуса Джучи все-таки позволяет попытаться воссоздать картину сети улусов в некоторых его регионах. Одной из таких частей Золотой Орды являются земли, расположенные к западу от Дона, на территориях современной Украины и Молдавии.
В 1224 году Чингиз-хан провел административную реформу, согласно которой государство делилось на улусы. Их правителями были назначены сыновья хагана – Джучи, Чагатай, Угэдэй и Толуй. Старший – Джучи – получил западную область, которая на тот момент состояла из только что завоеванного Хорезма и восточного Дешт-и Кипчака. Но уже тогда земли, которые простирались на запад, рассматривались как принадлежащие Джучи. Это видно хотя бы из того, что после битвы на Калке 1223 г. судьбу взятого в плен киевского князя Мстислава решал старший сын Чингиз-хана. Пленный князь специальным курьером был вывезен на восток в ставку Джучи, где и был казнен [20, с. 223]. Этот эпизод подтверждает мнение о том, что именно Джучи курировал действия Субедея и Джебе. В этом же контексте следует воспринимать и сообщение Джузджани об отношении Джучи к Дешт-и Кипчаку: «Когда Туши (Джучи), старший сын Чингиз-хана, увидел воздух и воду Кипчакской земли, то он нашел, что во всем мире не может быть земли приятнее этой, воздуха лучше этого, воды слаще этой, лугов и пастбищ обширнее этих» [52, с. 14]. Западный поход также возглавлял Джучид, и даже когда Бату встретил внутреннюю оппозицию в лице Гуюка и других, каан поддержал именно Бату [20, с. 310–311].
Вследствие Западного похода 1236–1242 гг. и похода Курумыши на правобережье Днепра 1245–1246 гг. Улус Джучи превратился в крупнейшую область Монгольской империи. Однако его географическое расположение – удаленность от метрополии, к тому {157} же отдаленной от улуса Джучи улусом Чагатая, – делало улусного правителя довольно самостоятельной фигурой. И если современники воспринимали Бату как одного из самых могущественных представителей империи, то уже его приемник Берке, как видно из египетских источников, выступает как независимый правитель. Гражданская война в Монгольской империи, вспыхнувшая в 1260 г. между сыновьями Толуя – братьями Хубилаем и Ариг-Бугой, окончательно расколола империю Чингиз-хана [61, с. 34–49].
В результате, уже во время правления Берке (1257–1266 гг.) Улус Джучи де-факто превращается в отдельное государство. Хан Менгу-Тимур (1266–1280 гг.) начинает чеканить собственную монету, отправляет в оседлые области своих чиновников, проводит новую перепись населения, прекращает посылать «дань» в Каракорум и раздает земли оседлых регионов по примеру каана. Что же касается улусов на территории современной Украины, то они автоматически перешли к новому государству. И в дальнейшем, к XV в., большинство земель современной Украины и Молдавии находились именно в составе Золотой Орды.
Определение границ Золотой Орды на территории современной Украины является делом сложным. Главная причина – это нехватка источников. Однако определить, по крайней мере, в общих чертах контуры государства в этом регионе возможно. Следует отметить, что Монгольская империя, а затем Золотая Орда не были исключительно кочевыми образованиями. Это были государства, в основе которых лежали два мира: кочевой и оседлый. Степь составляла сердцевину страны – ее внутренние регионы. Оседлые же области формировали внешний контур государства. Кочевники были той силой, которая создала государство Чингиз-хана, а впоследствии именно они стали одним из главных факторов, благодаря которым оседлые народы удерживались под властью ханов. Если кочевники составляли военную мощь, то оседлое население составляло экономическую основу страны. Соответственно, определяя границы государства, по нашему мнению, не следует проводить их исключительно по границам расселения кочевников. Территорию следует реконструировать по сетке государственно-бюрократического аппарата, который был представлен, в первую очередь, наместниками хана, баскаками-даругами и исключительно «экономическими» чиновниками: таможенниками, сторожами, руководителями ямов, атаманами и т.д. При этом большинство регионов сохранило старую аристократию, династии и управленческие механизмы: как князья из числа степных народов правили своими подданными, так и оседлые правили своими. Что же касается стран, которые соседствовали с государствами Чингизидов и платили им дань, но при этом не входили в ордынскую административную структуру, то, по нашему мнению, их как раз и можно считать «зависимыми», или «вассальными».
Исходя из таких критериев, границу Золотой Орды в период расцвета можно определить следующим образом: на западе она охватывала Северную Добруджу, а затем, по левому берегу Дуная, тянулась к Железным воротам – месту, где Карпаты и Балканские горы выходят вплотную к Дунаю; оттуда, вдоль Карпатских гор, она шла к верховьям Серета, Прута и Днестра; по правому берегу Днестра граница спускалась к Бакоте и дальше переходила на левобережье этой реки. Описывая войны Даниила Галицкого против болоховцев и ордынцев, Галицко-Волынская летопись оперирует следующими географическими названиями: при походе Курумыши и Бурундая на Русь1 первыми под удар попадают Шумск и Кременец [6, с. 117, 124]; в ответ войска русинов атакуют Бакоту, причем захватывают баскака, Меджибож и регион Побужья с «людьми {158} татарскими», Городок, Семочь «и все города, которые сидят за татарами, Городеск и по Тетереву до Жидичева» [6, с. 117, 120; 31, с. 251–253]. Итак, мы видим, что пределом Монгольской империи на территории современной Украины и Молдавии были верховья Серета, Южного Буга, Горыни и Смотрича (не исключено, что это объяснялось наличием здесь степной зоны). Далее граница должна проходит по р. Случь на север. Во-первых, это видно из факта вхождения Киевской земли в состав Монгольской империи, а Случь как раз и был границей княжества со стороны Волыни. Во-вторых, подтверждением этому является история с походом Даниила Галицкого на Звягель в 1257 году. Тогда он и Миндовг заключили договор о совместном наступлении на Киев. И первым городом, который подвергся нападению Даниила Галицкого, был именно Звягель, расположенный на Случи [6, с. 120]. Киевщину монголы включили в состав государства, и даже первых баскаков мы встречаем именно здесь – как раз во время падения стольного города [20, с. 310].
Для реконструкции северной части границы обратимся к труду Е. Русиной. Исследовательница проанализировала функции, которые исполняли упоминаемые в источниках старцы и атаманы в Великом княжестве Литовском (далее – ВКЛ) в XVI в., и пришла к выводу, что они отображают разграничения Золотой Орды и Литвы. Соответственно, граница должна проходить по Чернобыльскому и части Овручского поветов. Мозырский и Любецкий поветы не входили в состав государства Джучидов [43, с. 82] (см. карты поветов и их населенных пунктов в работе П. Клепатского: [26]).
В сообщении летописи о поездке Данила Галицкого к Бату сказано, что поводом для этого стало требование Мауци (в летописи – Могучий) отдать Галичину [6, с. 109]. Но соседними ордынскими землями управлял Курумыши. Из этого следует, что Мауци вызвал Даниила как должностное лицо, которое во властной иерархии находилось ниже Бату (так же, как и Бату был последним властным звеном перед хаганом). Характерно, что Иоанн де Плано Карпини, называя улусных правителей, также говорит, что Мауци стоит «выше Коренци» (Курумыши), но при этом папский посол не объясняет, в чем состояла суть этого превосходства [42, с. 48]. Однако после отъезда посланника папы из ставки Курумыши к Бату, окружение Иоанна де Плано Карпини было отправлено к Мауци. Там же находились и другие: «князь Ярослав и его товарищи, а также… из Руси Святополк и его товарищи» [42, с. 60]. Важно также отметить, что маршрут возвращения Иоанна де Плано Карпини домой имел такой вид: Бату – Мауци – Курумыши – Киев [42, с. 60–61].
Возникает вопрос: кто скрывается за именем Мауци/Могучий? М.Г. Сафаргалиев допускает, что Мауци и Мувал – одно лицо [46, с. 42]. Причем этот авторитетный автор использовал разночтение Мовал, очевидно, исходя из того, что Рукн ад-Дин Бейбарс [51, с. 109, 121] и ан-Нувейри [51, с. 150 примечание, с. 152, 156] называют его Мувалом, а ал-Айни – Моголом [51, с. 503]. В.В. Трепавлов допускает, что Мауци не был Чингизидом [53, с. 31]. Иного мнения придерживается Р.Ю. Почекаев. В своем исследовании он утверждает, опираясь на сообщение Рашид ад-Дина, что Мауци был сыном Чагатая [41, с. 76, 156]. По созвучию имен из детей Чагатая на эту роль подходят только Мутуген и Муджи Яя, но первый из них погиб еще при жизни деда. Важно и то, что Рашид ад-Дин не упоминает о правлении представителей рода Чагатаидов в Улусе Джучи. Поэтому, по нашему мнению, учитывая конфронтацию этого рода с Джучидами, такая ситуация маловероятна. Что касается области, которую возглавлял Мувал (для удобства подачи материала мы решили остановиться на данном варианте имени), то тут следует обратить внимание на крыльевое деление Золотой Орды.
Согласно традиции кочевников, потомки Джучи разделили Улус Джучи на две части-крыла. Западное (правое) крыло досталось руководителю всего улуса Бату, а восточное (левое) отошло к старшему в роду Орда-ичену. К началу XIV в. крылья западнее р. {159} Яик (совр. Урал) жили самостоятельной жизнью. Однако правители левого крыла формально считались зависимыми от владельцев правого. В территориальном аспекте правое крыло также доминировало – ему принадлежал не только огромный степной массив, но и все оседлые регионы, причем не только на западе, но и на востоке (Хорезм). Согласно исследованиям К. Ускенбая, левое крыло делилось на два меньших крыла – Орда-ичена и Шибана [54, с. 373]. Соответственно, такая же ситуация должна была иметь место в западном правом крыле. Исходя из выше описанного статуса Мувала, мы считаем, что он как раз и был главой одного из двух крыльев в Ак Орде, и соответственно в дальнейшем считаем возможным оперировать термином «крыло Мувала».
Также следует отметить, что если в Кок Орде разделение владений между Орда-иченом и Шибаном выступает достаточно четко, то в Ак Орде часть, принадлежавшая Мувалу, не была столь явно выделена. Это было обусловлено несколькими причинами. Бату достались недавно завоеванные земли. Кроме того, с каждым годом возрастала опасность со стороны соседей, в первую очередь венгров, русов и литовцев, что потребовало от него соответствующей концентрации сил, которых не хватало для подавления восстаний и борьбы с внешними угрозами. И если большое правое крыло (Ак Орда), хотя и с трудом, но удерживало контроль над ситуацией, то у потомков Мувала, чьи владения фактически врезались в Центрально-Восточную Европу (владения болгар, венгров, русов и литовцев шли дугой по всей сухопутной границе Улуса Джучи и соответственно крыла Мувала от Дуная до Днепра)2, сил и возможностей для этого было мало. Ярким примером могут служить безрезультатные попытки Курумыши, которого, очевидно, поддерживали соседние улусы, справиться с королевством Руси [31, с. 251–252; 41, с. 264–266].
Слабость крыла Мувала привела и к другим проблемам. В частности, некоторые его области раздавалась не только Муваловичам, но и детям его старших братьев. Так, часть Правобережной Украины была отдана сыну Орда-ичена – Курумыши (по крайней мере, в родословной Джучи, представленной Рашид ад-Дином, под этим именем фигурирует только потомок Орда-ичена [52, с. 46]). Крым в первые годы после завоевания принадлежал Шибану, а придонские земли – вообще не Чингизиду, князю Картану, который, правда, был зятем Бату (мужем его сестры) [42, с. 48]. Таким образом, старшие братья – Бату, Орда-ичен, Шибан – не только формально возглавили крылья, но и забрали большинство земель крыла Мувала. При этом войско, которое Джучиды, согласно Иоанну де Плано Карпини, держали на западной границе, возглавлял Курумыши [42, с. 47]. Даже во время проезда представителей западных государств, как видно на примере Данила Романовича и Иоанна де Плано Карпини, посещение Мауци не являлось обязательным. Не следует забывать, что такие встречи предусматривали вручение подарков [42, с. 47, 60], ценность которых определялась прежде всего статусом правителя конкретной области.
В дальнейшем Бату, по нашему мнению, вообще предпринял попытку централизовать власть в Ак Орде. Уже Гийом де Рубрук обратил внимание на то, как Бату заставил Берке подвинуть свой улус с выгодного «кавказского» пути, чтобы доходы от него поступали только в казну Бату [42, с. 95]. Этому не помешало даже то, что хаган Менгу передал Грузию в удел Берке [20, с. 187–188]. Крыло Мувала, очевидно, Бату отдал своему сыну Сартаку – для Гийома де Рубрука, проезжавшего здесь в 1253 г., олицетворением монгольской власти над западными владениями был именно Сартак [42, с. 67]. Наследники же Мувала, скорее всего, получили земли непосредственно во владениях Бату, ближе к столице. Не зря позднее Ногай имел владения восточнее Волги, возле Яика [51, с. 117]. Упомянутые в источниках послания и поручения, которые Ногай (во всяком случае, с его слов) имел от Бату [46, с. 45], указывают на то, что последний был {160} склонен наделять своих родственников владениями рядом со своими перед тем, как отправить их в далекие походы. Например, Муваловичей Бату отправил в 1256 г. к Хулагу для оказания ему помощи в завоевании Персии.
Но после прихода к власти Берке «украинско-молдавское» крыло снова достается потомкам Мувала – его внуку Ногаю. Мы предполагаем, что одной из причин относительно легкой расправы Берке с Батуидами – Сартаком и Улагчи, была поддержка со стороны других Джучидов, недовольных политикой Бату.
Именно во время правления Ногая крыло Мувала приобретает свое значение. Недаром летописцы, которые были достаточно внимательными к титулатуре ордынцев, называли Ногая царем [40, с. 79]. В данном случае это не преувеличение, а констатация факта. Во властной вертикали Джучидов Ногай занял место равное месту Шибана в большом левом крыле. Соответственно, как для подданных Джучидов, так и для соседних стран, которые платили дань Золотой Орде, появился новый центр власти. Георгий Пахимер так объяснял самостоятельность Ногая: «И, видя цветущие земли и народы, которые способны создать свое самостоятельное государство, он обратился против тех, кто его послал, и принял власть над теми народами» [1, с. 287]. Итак, как показывает эта цитата, греки, с одной стороны, не понимали причин самостоятельности Ногая, но, с другой стороны, четко уловили государственный потенциал народов, населявших земли, на которые простиралась власть Ногая.
Поражение Ногая привело к потере крылом Мувала своего значения. Сначала хан Токта отдал его своему брату Бурлюку, которому, очевидно, досталась должность беклербека: не случайно именно он возглавлял войска, отправленные против Ногаева сына Джеки, а позже – Каракисека [51, с. 119]. Но ставка Бурлюка располагалась не на Дунае, а в районе Дона. Это видно из сообщения о мятеже Сарай-Буги и Турая. Вскоре после победы Токты Турай обратился к Сарай-Буге с предложением организовать мятеж против хана. Сарай-Буга согласился и уже вместе с Ногаевичем отправился к своему брату Бурлюку. Однако обращение Турая было продиктовано не только родственными связями, но и той силой, которой Сарай-Буга располагал как правитель крыла Мувала. Согласно сообщениям источников, для того, чтобы добраться до ставки брата, Сарай-Буга перешел по льду Волгу, а затем, оставив войско, приехал к Бурлюку [51, с. 118–119]. То есть для того, чтобы добраться до его ставки, мятежникам даже не понадобилось переходить Дон. Кто возглавлял крыло Мувала после Бурлюка, нам не известно.
Во времена Узбека власть в крыле Мувала должна была быть отдана не Чингизидам, а кому-то из эмиров, что соответствовало внутренним изменениям, которые претерпела структура власти государства при этом хане. Узбек, пытаясь не допустить появления конкурентов, отдавал ключевые должности в государстве эмирам. Традиция отдавать крыло не Чингизидам, основанная Узбеком (можем предположить, что ее мог ввести еще Токта после Бурлюка), продолжилась и у его потомков. Так, при Бердибеке во главе крыла Мувала стал Мамай. Интересно, что и центр власти области сосредоточился вблизи Днепра [7, с. 117–121]. Именно при Мамае крыло Мувала снова приобретает свое значение. На период «Великой замятни» оно выступило одним из центров власти – ханы, находящиеся здесь (при фактической власти Мамая), позиционировали себя как правители всего Улуса Джучи. Токтамыш, придя к власти, вынужден был вернуться к традициям XIII в. При нем крыло Мувала возглавляют снова Чингизиды. Так, в 80-х – начале 90-х гг. XIV в. здесь правит Бек Булат, центр перемещается в Солхатскую тьму. В 1391 году Бек Булат выступает против Токтамыша; следовательно, как и во времена Ногая и Мамая крыло Мувала выступало субъектом политических отношений. После поражения Бек Булата, вероятно, крыло возглавил Таш-Тимур. В боях против Тамерлана в 1395 г. на Кавказе он находится среди правителей крыла Мувала, и уже в источниках XV–XVI вв. он упоминался как один из «давних» ханов (подробнее см.: [60]). {161}
Во время разгрома Золотой Орды в 1395–1396 гг. Тамерлан возглавил отдельный поход для уничтожения областей крыла Мувала [52, с. 121, 179]. Следующие междоусобные войны, которые растянулись на десятилетия, привели к тому, что оно фактически прекратило существование как административно-территориальная единица. Каждый хан со своей ордой кочевал по землям некогда единой страны, выискивая возможности закрепиться на захваченных территориях. За земли, которые ранее охватывало крыло, шла борьба между заволжскими ханами и ставленниками Великого княжества Литовского.
Кроме того, крыло Мувала имело еще одну особенность. Нередко его правители, или улусбеки, с его территории были одновременно беклербеками – командующими всей армией Золотой Орды. Курумыши возглавляло войско из шести туменов. Предполагаем, что на тот момент это была вся полевая армия Бату. В разные годы этот пост занимали Ногай, Бурлюк и Мамай. Не исключено, что Бек Булат, а за ним Таш-Тимур тоже были беклербеками. К сожалению, отсутствие цельного комплекса источников не позволяет сделать вывод, была ли это постоянная практика. Именно геополитическое расположение крыла требовало от ханов удерживать здесь значительные силы, в отличие от левого крыла, которое фактически было внутренним, следовательно, непосредственной угрозы для него не существовало. Войны же на Кавказе были для Золотой Орды больше наступательными. Следовательно, войска на Кавказ высылались периодически, а не содержались там постоянно. Другая ситуация была во владениях Джучидов к западу от Дона. Во-первых, оседлые регионы с севера и юга «сдавливали» степные улусы. Во-вторых, за ними лежали владения независимых или полузависимых стран – Болгарии, Византии, Венгрии, Польши, Литвы и Руси. Все они потенциально были опасными для ордынцев. Периодически Золотая Орда вступала в борьбу то с одной, то другой из этих стран, и в конце концов наступление данных соседей в сочетании с попытками обрести независимость покоренными народами стали роковыми для крыла Мувала.
Границы этого крыла частично совпадали с государственной границей, поскольку оседлые области принадлежали сначала Каракоруму, а затем Сараю. Таким образом, как и в Придунавье, где границы были идентичны государственным, в Правобережной Украине государственная граница проходила южнее болоховцев, по границе улуса Курумыши. То же касается и Левобережной Украины. На Крымском полуострове рубежом крыла была южная граница Солхатской тьмы (более детально по границам улусов см. дальше).
Попробуем реконструировать восточную границу крыла Мувала. Первым, кто дал описание расположения владений Улуса Джучи, был Иоанн де Плано Карпини. В.Л. Егоров, на основе сообщения Иоанна де Плано Карпини, предположил, что граница между владениями Мауци и Катрана должна была проходить по правобережью Дона; а в верхней части – по Северскому Донцу [15, с. 164]. Этот же регион выступает границей во время выступлений Ногая. Конфликт 1283–1285 гг. между рыльским (Олег) и липовецким (Святослав) князьями и курским баскаком Ахматом (Ахмедом) фактически вылился в противостояние Ногая и Туда-Менгу. А.К. Зайцев локализует спорный регион на верховьях Северского Донца, Сейма и Псела [17, с. 215 карта № 5]. Следовательно, речь идет о верхнем течении Северского Донца. Из описания событий 1292 г. известно, что Ногай, двинувшись навстречу Тула-Буге, сначала перешел Днепр, а затем, присоединяя других эмиров (соответственно, пройдя восточнее), приблизился к ставке хана. Во время переговоров на Тула-Бугу неожиданно напал Токта. После уничтожения соперника Токта быстро отступил за Волгу; при этом Дон в источниках не фигурировал [52, с. 69–70]. Итак, Тула-Буга ждал Ногая на левобережье Дона. В конце 1290-х гг., на очередное послание Токты Ногай ответил: «Наши (воинов Ногая. – Авт.) лошади хотят пить, и мы хотим напоить их водой с Дона» [51, с. 110; 4, с. 45]. {162} Таким образом, из нескольких крупных рек, которые отделяли владения Ногая и Токты, именно Дон определяется как пограничная точка.
Зимой 1298 г. Токта с войском подошел к Днепру; однако, когда встал вопрос о длительной дислокации, весной он опять-таки отступил к Дону [52, с. 71]. В том же году между противниками состоялась битва на речке Яса (на это указывает Рукн ад-Дин Бейбарс) [51, с. 111] или в местности Бахтияр (по сообщению Рашид ад-Дина) [52, с. 71]. Оба сообщения отмечают, что это случилось около Дона. Рашид ад-Дин сообщает, что это случилось на берегу реки («местность Бахтияр на берегу речки Тан») [52, с. 71]. Египетский летописец отмечает, что Дон был в тылу у Токты [51, с. 111]. В.Г. Тизенгаузен допускает, что Яса является Акаем, притоком Северского Донца. Важной тут является характеристика местности, данная Бейбарсом. Это указывает на то, что Яса находилась между владениями (то есть крыльями) Ногая и Токты [51, с. 111].
Как видим, именно Дон и Северский Донец вырисовываются в виде восточной границы крыла Мувала. Более точно определить, где проходила граница, по нашему мнению, может помочь описание поездки митрополита Пимена (1389 г.) в Константинополь (сюжет о движении по Дону) [28, с. 289] и его анализ, описанный К.В. Кудряшовым [32, с. 26]. В мае посольство Пимена обошло «Великую Луку» и прошло «царев улус Сарихозин». На следующий день митрополит проплывал уже мимо «Бек-Булатового улуса», через день обошел улус Ак-Буги, и через три дня был уже в Азове [28, с. 289]. К.В. Кудряшов определил, что «Великая Лука» – это место, где Дон «круто меняет широтное направление на меридиальное» [32, с. 24]. Таким образом, Пимен мог увидеть владения Бек-Булата в районе р. Чир. Итак, на 1389 г. восточная граница крыла Мувала проходила по междуречью Северского Донца и Дона.
Сейчас сложно сказать, была ли это обычная восточная граница крыла, или Бек-Булат, который в том же году поднял свое первое восстание против Токтамыша [35, с. 110, 111], расширил свои владения на восток. Здесь следует обратить внимание на тот факт, что Пимен видел «татар же много с обеих сторон реки Дон. В четверг же плыли мимо Бек-Булатова улуса и видели такое большое количество татарского скота, что трудно себе и представить: овцы, козы, волы, верблюды, лошади» [28, с. 289]. Путешествие Пимена происходило весной. В это время года кочевники из степей Левобережья Украины, как правило, перемещались к Азовскому морю и к Дону (см., например, сюжет о кочевании половцев до Азовского моря и Молочных Вод весной 1103 г. [39, с. 55]). Но на лето, как известно, кочевники поднимались на северные пастбища. В междуречье Северского Донца и Дона летние кочевки должны были находиться в районе Оскола, возможно, достигая Тихой Сосны. Недаром именно там состоялся упомянутый выше конфликт русских князей и баскака Ахмеда.
Таким образом, имеющиеся источники дают основания утверждать, что восточная граница крыла Мувала проходила по нижнему течению Дона и левобережью Северского Донца.
Монгольское завоевание обусловливало создание новой властью административно-территориального устройства, которое отвечало бы ее интересам и традициям. Прежде всего, это диктовалось военно-мобилизационными целями. Соответственно, основной единицей становится тьма (тумен) – область, способная выставить десять тысяч воинов. Правда, в процессе завоевания Чингизиды не предпринимали кардинальных изменений в административном устройстве своих новых подданных. Ведь им нужны были, в первую очередь, провизия, припасы и новобранцы. Причем, в условиях военных походов все это было необходимо получать очень быстро. Но уже по окончании Западного похода произошла «областная реформа». Прежде всего она касалась территорий, где проживали кочевники: половецкие орды и черные клобуки. Это было закономерным явлением, поскольку расселение кочевников четко привязано к {163} экономическим возможностям земель и плотности их заселения. Соответственно, нарезая земли для своих огланов, нойонов, эмиров, ханов, власть исходила из уже существующего положения вещей. В то же время княжества, где преобладало оседлое население, хотя и имели перспективу потерять земли удобные для кочевания, однако их существованию в виде отдельных областей со стороны монголов ничто не угрожало.
В конце 1245 г. на территории Украины, к западу от Днепра, на землях, принадлежавших орде Котяна и черным клобукам, оформляется улус Курумыши. Он появился в результате подхода сюда монгольского войска, направленного для защиты от европейских соседей [42, с. 47]. В источниках улус известен под разными названиями: «места Куремсовы» [6, с. 122–123], «Северные области» [51, с. 112], «Прославия» [12, с. 32–65] и, наконец, «Подолье» [45, с. 396].
Личность Курумыши является достаточно загадочной. В биографиях, представленных Рашид ад-Дином, есть только один персонаж с таким именем – третий сын старшего Джучида, Орда-ичена [52, с. 42]. О нем указано: «Этот Курумыши не имеет сыновей, и жены его неизвестны» [52, с. 46]. В 1259–1260 гг., когда в Монгольской империи началась усобица между Хубилаем и Ариг-Бугой, последнего от имени Джучидов поддерживал Курумыши [52, с. 73]. В.В. Трепавлов указывает, что Курумыши – «возможно, не Джучид» [53, с. 31]. Иоанн де Плано Карпини ставит Курумыши в ряд высших областных правителей Улуса Джучи. Причем из характеристики папского посла видно, что Курумыши был Чингизидом, иначе Иоанн де Плано Карпини охарактеризовал бы его, как Картана: «какой-то князь» [42, с. 48]. Сообщение Рашида ад-Дина может содержать неточность. Например, после описания наследников родного брата Курумыши, Хулагу, он добавляет: «А Бог знает лучше» [52, с. 47]. А в конце родового дерева Джучидов он пишет, что информацию ему предоставили «люди, которые заслуживают доверия» [52, с. 60]. Следует отметить, что Рашид ад-Дин не был свидетелем событий, которые описывал. К тому же улус Курумыши лежал далеко от зоны заинтересованности иранского двора, что, конечно, обусловливало слабую осведомленность персидского историка о ситуации в западной части Улуса Джучи. В частности, это прослеживается в описании Ногаевой войны: показав причины недовольства эмиров после Крымского похода, Рашид ад-Дин не называет ни земель этих эмиров, ни их имен [52, с. 71]. Соответственно, он совсем не упоминает сыновей Курумыши, о которых исследователи узнают от египетского летописца Рукн ад-Дина Бейбарса. Бейбарс отметил, что в Северных областях правили три сына Курумыши (в тексте Курмыши): Абаджи, Караджа и Янджи, которые были старшими военачальниками и руководили туменами [51, с. 112].
Улус понес большие потери во время междоусобной войны 1299–1301 гг. Погибли два старших сына Курумыши, поэтому после окончания конфликта хан Токта отдал область его младшему отпрыску [51, с. 113, 117]. В первых десятилетиях XIV в. на территорию улуса свое влияние распространило королевство Руси. В 1352 г. местный правитель выступил против хана Джанибека, за что был наказан. Есть основания полагать, что после этого улус утратил правящую династию, и уже к началу 60-х гг. XIV в. область управлялась эмирами соседнего «улуса Ногая». В 1362 г. Великое княжество Литовское наносит успешный удар по местным ордынцам. Литовцы распространили свою власть на юг, захватив весь улус. Такая ситуация продолжалась до начала 90-х гг. XIV в. В результате падения власти князей Кориатовичей (представители династии Гедиминовичей, правители Подольского княжества c 1362 по 1394 гг.) эмирам из «улуса Ногая» удается восстановить власть южнее Синих Вод. Тут в 1395 г. уже существует улус некоего Хурмадая. Однако при Витовте граница Великого княжества Литовского опять опускается к Черному морю. Ярлыком Токтамыша земли бывшего улуса Курумыши окончательно передаются под власть Великого княжества Литовского. Де-факто же южная часть области периодически подвергалась нападениям как со стороны {164} степняков, так и со стороны оседлого населения, в результате чего на этой территории исчезают местные жители, приходят в упадок города. Основным видом экономической деятельности здесь становится уходничество3.
После создания улуса его западная граница проходит по Днестру. Однако Понизовье и Болоховская земля (территория лесостепи в бассейнах Днестра и Южного Буга) вряд ли входили в его состав. Это не соответствовало устройству Монгольской империи, в которой структура власти предполагала прямое подчинение оседлых регионов Каракоруму. Из сообщений Галицко-Волынской летописи о войнах Курумыши с Даниилом Романовичем создается впечатление, что ордынцы приходили с относительно отдаленных земель. С другой стороны, и во время похода Даниила на болоховцев кочевники отсутствовали. Войскам Руси противостояли такие же русины, только под монгольским руководством. Согласно сообщениям Иоанна де Плано Карпини и Гийома де Рубрук, такое положение вещей имело место и в Киевской области, и в южном Крыму (где среди народов составляющих войско монгольского темника Скатая, упоминаются русины [42, с. 83]). Однако в 1352 г. «король Прославии» уже выступает руководителем как оседлого, так и кочевого региона, позже известного как Подолье [12, с. 32–65; 59 с. 13–25].
Ханы Золотой Орды, отделившись от метрополии, переняли всю полноту власти, что обусловило подчинение им оседлых регионов. Одним из элементов нового порядка была раздача этих территорий в «кормление» представителям «Золотого рода», эмирам или даже почетным пленникам. Яркими примерами служат предоставление Киева и Каффы Тукай-Тимуру ханом Менгу-Тимуром [62, с. 212] или предоставление ханом Берке Судака султану Изз ад-Дину [19, с. 55, 75, 92, 98]. Возможно, что и часть болоховцев вместе с землями Черкасщины была непосредственно включена в улус Курумыши, который был расширен на север, что увеличило базу для создания улуса Ногая. Неслучайно у Рукн ад-Дина Бейбарса эта область указана как северная [51, с. 112].
Восточная граница улуса проходила по Днепру. Относительно границы с Ногаем ситуация выглядит менее однозначной. На первый взгляд, логично было бы проводить границу по Днестру. В источниках сказано, что место, где произошла битва Токты с Ногаем, была старым юртом (областью кочевания) последнего [52, с. 71]. Некоторые исследователи локализируют это место на р. Куяльник [64, с. 179; 45, с. 386; 46, с. 61]. Характерно, что местный эмир Хаджи-бей также относился именно к улусу Ногая [45, с. 388]. Таким образом, оказывается, что линией разграничения между областями должен был быть Южный Буг. Однако А.И. Галенко считает, что эта река не могла служить границей, учитывая ее небольшой размер по отношению к тому же Днестру [5, с. 141]. Мы считаем, что этот факт не может служить аргументом в пользу той или иной версии при определении границы. Ярким примером является Волга. Мощная водная артерия проходила посередине домена Золотой Орды, но не играла ключевой роли при определении границы.
В 1502 г. на правобережье Днепра, Белая и Синяя Воды упоминаются как место возможного кочевания Заволжской (правда, она туда так и не пришла) и Перекопской орд [47, с. 418, 432]. Синие Воды – это современная Синюха. А вот с Белой Водой вопрос сложнее. Реки с таким названием на Подолье не существует. Из контекста видно, что она отделяла кочевья от запада. Это не может быть Днестр, поскольку он под своим названием фигурирует в тех же документах [47, с. 469]. К тому же, если бы речь шла о нем, должна была быть упомянута, по крайней мере, р. Кодыма. Не может быть Белой {165} Водой и Ингул, Ингулец и Чичаклея. Во-первых, это не логично с точки зрения географии названий, а во-вторых, эти названия имеют тюркское происхождение [24]. Так, Ингул и Ингулец в источнике крымского происхождения названы «Энгел ве Онгул» [34, с. 193], а в «Книге Великого Чертежа» – Ангулец [27, с. 112]. По нашему мнению, Белой Водой мог называться Южный Буг. Известно, что в цветном определении сторон света у тюркских народов «белый» означает «западный». Очевидно, эта традиция существовала еще во времена пребывания здесь улуса Курумыши, когда река была границей с землями Ногая. Еще одним из фактов, указывающих на южнобугскую привязку границы, является то, что и Курумыши, и Бурундай вторгались во владения Даниила Романовича именно с территорий, которые находятся на левом берегу этой реки [6, с. 117, 121–124; 31, с. 251–252; 41, с. 264–266]. Поскольку оседлое население принадлежало именно к улусу Курумыши, граница от Южного Буга, очевидно, шла по Кодыме или неподалеку от нее, до Днестра.
Рукн ад-Дин Бейбарс писал, что дети Курумыши «командовали туменами в северных областях. Они были равны Ногаю по мощи, значению и численности войска» [51, с. 112]. По нашему мнению, сам характер сообщения, где выделяются именно три брата, говорит о том, что улус состоял из трех туменов. Их расположение, учитывая направление рек, было вытянутым с юга на север, что связано с направлением сезонного кочевания. Иоанн де Плано Карпини застал ставку Курумыши неподалеку от Днепра, но вряд ли ниже современного Запорожья (иначе он проехал бы к Бату через стойбище Мауци). Собственно, недельное путешествие из Канева по замерзшей реке на телегах вряд ли привело бы его к порогам, о которых, кстати, он не вспоминает. К тому же, учитывая время года, это была южная ставка правителя улуса. Летом он должен был подниматься на север и, очевидно, достигал Поросья с его богатыми пастбищами [25, с. 23]. Таким образом, по крайней мере одну тьму следует локализовать на территории от современного Днепропетровска или Запорожья вдоль Днепра к Роси. Это в определенной степени подтверждается сообщениями Бенедикта Поляка, согласно которым папское посольство перед ставкой Курумыши встретило главу восьми тысяч воинов. Этот руководитель требовал даров, а затем предоставил раба, который и сопровождал послов к Курумыши [69, с. 224] (очевидно, Бенедикт Поляк имел в виду темника).
Для определения расположения второго тумена можно использовать рассказ Абдулгаффара Кырыми о бегстве сына Мамая с ордой на правобережье Днепра, где указано, что их пристанищем стали «Энгел ве Онгул» (то есть Ингул и Ингулец) [34, с. 193]. То есть, по оценке ордынцев XIV в., это был отдельный регион, пригодный для кочевания. Очевидно, вторая тьма тянулась вдоль этих рек и Южного Буга на север до Синих Вод.
К третьей тьме могли принадлежать смежные земли оседлого населения и кочевников севернее Кодымы и Синих Вод, поскольку население оседлых территорий также служило в армии Золотой Орды. В конце концов Ногай был убит воином именно из числа русов [51, с. 114].
Как видим, три тумена улуса Курумыши занимали меньшую по площади территорию, чем тьмы на Левобережье (о данных тьмах см. ниже). Это объяснялось как наличием богатых пастбищ, которые давали возможность прокормить соответствующее количество кочевников, так и соседством мощного оседлого региона, населенного болоховцами, которые, согласно летописи, предоставляли кочевникам «пшеницу и просо» [6, с. 104]. Таким образом, именно большая численность оседлого населения стала причиной того, что к середине XIV в. Улус уже фигурирует в европейских источниках под славянским именем – Прославия [59, с. 13–25]. Причем, эта доля выросла настолько, что после вокняжения на оседлых территориях Подолья Кориатовичей в 1362 г. им противостояли уже не местные татары, а чамбулы из соседних областей. {166}
Под 1300 г. Рашид ад-Дин сообщает: «Токтай с 60 туменами войска переправился через речку Узи и расположился на берегу речки Тарку, где находился старый юрт Ногая» [52, с. 71]. Беря во внимание, что Поднестровье окончательно вошло в состав Улуса Джучи после прихода Курумыши зимой 1245–1246 гг., формирование этого улуса следует отнести к этим же годам. Это подтверждает также и тот факт, что на нижнем Днестре находятся захоронения черных клобуков [45, с. 384; 13, с. 69–72]. Последние, как мощная военная сила Руси, очевидно, были разделены в рамках правого крыла между Бату и Мувалом, сохранив таким образом свой «столичный» статус.
Некоторое время этот приднестровский улус был провинцией на дальней западной границе. Потомки Мувала, в том числе Ногай, жили, главным образом, при дворе Бату и Берке – они участвовали в иранском походе на Хулагу во главе джучидских войск. Впоследствии, уже во время первой войны на Кавказе (середина 60-х гг. XIII в.), Ногай переводит в район Днестра целый ряд народов – аланов, русов, готов, зикхов [4, с. 28], черкесов и «других» [1, с. 287]. Например, при характеристике аланов сказано, что при их помощи Ногай добился великого успеха [1, с. 288]. С ними он вторгается в Буджак и Северную Добруджу. Именно здесь создается его новый улус со столицей в г. Исакчи. Как пишет Н.Д. Руссев: «Можно утверждать, что центр улуса Ногая – район дельты Дуная, с прилегающими к ней территориями на обоих берегах реки» [45, с. 385].
Именно с момента поселения Ногая на Дунае начинается массовое строительство поселений и городов в Дунайско-Днестровском регионе [45, с. 400], который, в свою очередь, превращается во второй центр власти после Поволжья. Во времена своего могущества Ногай проводит самостоятельную внешнюю политику, вступает в родственные связи с болгарской и византийской монархиями, чеканит собственную монету, наличие на которой двойной тамги Ногая и его старшего сына Джеки позволяет предположить, что эти владения тоже были поделены на крылья. Если это так, то Ногай владел правым, а Джеки – левым крылом. Это видно и из того, что именно Джеки фигурирует в междоусобицах против Курумышевичей на территории между Днестром и Днепром. Вследствие поражения Ногая от Токты улус переходит под власть Джеки. Однако последний не смог удержать власть и вынужден был бежать в Болгарию, где и погиб. Токта не стал разрушать улус, сохранив его целостность. Вся эта область была отдана сыну хана, Тукул-Буге [51, с. 117; 4, с. 23].
В правление Узбека и Джанибека улус Ногая уже управляется несколькими эмирами, но при этом сохраняет свою территориальную целостность [52, с. 211]. Более того, к середине XIV в. он распространяет свою фискальную власть на соседний улус Курумыши. С началом «Великой замятни» эмиры Ногая фактически отделяются от Золотой Орды. Но поражения в 60–70-х гг. XIV в. постепенно привели к упадку улуса. К XV в. татарское население улуса уже отображается современниками как Белгородская, или Буджакская, орда. Однако в отдельных топонимах и названиях некоторых источников местные земли и население продолжали связываться с Ногаем [45, с. 386].
Территория первого улуса Ногая охватывала р. Днестр, Черное море, р. Южный Буг и, возможно, р. Кодыму. При максимальном расширении власти Ногая территория улуса в западном направлении занимала равнину между левым берегом Дуная и Карпатами, упираясь в горы у Железных Ворот [51, с. 117]. К югу владения ордынцев закреплялись на правобережье Дуная, а в Добрудже кочевки занимали ее северную часть. Северная граница, поднимаясь между Карпатами и Днестром, достигала современной Черновицкой области, что видно из нескольких моментов. В верховьях Прута археологами найдено ордынское городище Костешты [15, с. 80; 14, с. 155; 22, с. 312]. На верхнем Днестре раскопки обнаружили пограничный замок королевства Руси [56, с. 85]. Во время похода на Польшу Тула-Буга, дойдя до земель Руси, узнал, что Ногай с войском дошел параллельным путем до Перемышля. При этом их подразделения не {167} пересекались. То есть Ногай прошел примерно в междуречье Серет ‒ Прут ‒ Днестр. Также в верховьях Серета и Прута и в предгорье Восточных Карпат сохранились топонимы, связанные с баскаками [45, с. 380–381].
В сообщении Рукн ад-Дина Бейбарса о сыновьях Ногая и Курумыши сказано, что их силы были равны. Следовательно, Ногаевичи имели три тьмы. Однако самого Ногая там не было; очевидно, под его властью был еще как минимум один тумен. Таким образом, мы приходим к выводу, что в улусе было четыре тьмы. Это подтверждается и тем фактом, что в середине XIV в. после эмиграции аланов в улусе было три тумена. Однако еще в начале века Джеки укрылся, как писал Бейбарс, «в стране асов, где находился начальник и 10000 его войска» [51, с. 116]. О.Б. Бубенок аргументировано доказал, что речь шла именно о придунайских территориях [3, с. 231]. Определение территории аланов как отдельной страны и численность ее жителей указывает на то, что они представляли собой отдельный тумен [51, с. 116]. Наличие же среди них своего руководителя, признание Джеки и выход на Балканы после гибели Ногаевичей свидетельствуют о том, что они принадлежали непосредственно к домену Ногая.
Расположение туменов, по нашему мнению, было таким. «Старый юрт» составлял одну тьму со столицей в Хаджибее. «Страна асов» находилась в другом конце улуса, у Железных Ворот. На территории от Днестра по р. Реут к Серету и к северу от них Н.Д. Руссев указывает как на татарское княжество Дмитрия (60-е гг. XIV в.). Учитывая территориальные границы и статус княжества в политике соседних стран, речь идет именно о тумене. Столичным городом, очевидно, было городище Старый Орхей. Буджак составлял отдельную тьму. На его экономические возможности указывает тот факт, что в более поздние времена Белгородско-Буджакская орда выставляла до 4–5 тысяч воинов [2, с. 49]. В XVIII в. кочевое население Буджака насчитывало сорок тысяч человек. В генуэзских документах Антонио Понци из Килии, приведенных Н.Д. Руссевым, упомянуты татары, с которыми итальянцы вели дела – «тысячи» Конакобея, Менглибуги, Кою; «сотни» Рабека, Келоги, Когикариоси и «десятки» Бору, Когимая, Токояра [45, с. 388]. По нашему мнению, это не могут быть эмиры, которые контролировали весь улус Ногая (их три тысячи не сопоставимы с территорией улуса). Здесь явно речь шла о князьях-тысячниках тумена, в котором и находилась Килия. Этот вывод мы делаем из того, что в Килийском перечне отсутствует тьма. Если бы ордынцы были из разных туменов, это было бы указано в приведенном списке.
Ногаева война нанесла значительные демографические потери области. Аланы, численность которых определялась от десяти [3, с. 231] до шестнадцати тысяч, отправились к Византии; причем больше половины из них были воинами [11, с. 34; 1, с. 288] (интересно, что позднее Токта требовал их возвращения [1, с. 291]). Несколько позднее имело место также бегство трех тысяч воинов с внуком Ногая Каракисеком в Польшу [51, с. 119]. Большие потери понесли войско и население от боевых действий. Как следствие, в прибрежных регионах власть ордынцев была несколько ограничена. Килия и соседняя Ликостома окончательно закрепляются за генуэзцами. Белгород (совр. Белгород-Днестровский, в различных источниках упоминался как Маврокастро, Аккерман и др.) до начала 20-х гг. XIV в. попал под власть Болгарии [45, с. 386], а местная православная церковь – королевства Руси [49, с. 120–137]. При Узбеке, в 1322–1323 гг., Белгород был возвращен Золотой Орде [11, с. 31]. С поражением на Синих Водах и восстанием в Белгороде в 1362 г. начинается полоса неудач и территориальных потерь. Сначала литовцы забирают улус Курумыши, через три года молдаване начинают наступление на юг и вытесняют татар с Кодр – центральной части Молдавии. В 70-х гг. XIV в. Молдавское княжество захватывает Белгород [10, с. 133–134].
Принимая во внимание, что сначала государственная граница Монгольской империи проходила по Днепру, первым улусом на территории Украины был {168} «Левобережный». Следует отметить, что место Мауци как правителя крыла не отрицает и наличия в его власти отдельного улуса. То, что такая территориально-административная единица была, видно из сообщения Иоанна де Плано Карпини. Последний, вспоминая Мауци, отмечает не только его высокий статус в отношении других Чингизидов, но и указывает на конкретные границы владения: «а с другой стороны (Днепра – Авт.) по тем степям кочевал Мауци» [42, с. 48]. Существование такой большой области вполне вписывалось в контекст тогдашней политики монголов. Следовало как можно быстрее взять под контроль новые земли, население которых еще не было в полной мере подчинено, а соседи представляли опасность. Пример улусов Курумыши и Ногая продемонстрировал, что именно большая административная единица была в состоянии противостоять таким угрозам.
По мере укрепления позиций Курумыши, инкорпорации в политическую структуру империи Киевщины и Чернигово-Северских княжеств (чему способствовало и уничтожение местной властной верхушки) и постепенного восстановления их военного потенциала, достаточного для отражения нападений литовцев, улус Мауци превратился из пограничного во внутренний. Уже в 50-х гг. XIII в. во время войны с Даниилом Галицким упоминается только Курумыши [31, с. 251–252]. Причем, это не свидетельствует о неосведомленности летописца. Так, Гийом де Рубрук, путешествуя в 1253 г. из Крыма в Каракорум, также не отметил большого улуса от Днепра до Дона. Для него воплощением монгольской власти был крымским темник Скатай [42, с. 81]. Таким образом, можно констатировать, что уже в 50-х гг. Улус Мауци перестал существовать как отдельная административно-территориальная единица.
На рубеже XIII–XIV вв. насчитывалось несколько областей, которые возникли на его месте. По крайней мере, именно такой вывод напрашивается из описания войны Ногая и Токты, содержащегося у Рукн ад-Дина Бейбарса [51, с. 113]. Согласно этому источнику, Маджи, Судун, Утрадж, Акбуга, Тайта, «руководители, подчинившиеся» Ногаю, перешли на сторону Токты, что позволило ему подойти к Днепру. При этом, когда они были на стороне Ногая, тот атаковал Токту на Северском Донце [51, с. 111, 113]. Как видим, речь идет об эмирах, чьи владения располагались между двумя реками, т.е. в прошлом они принадлежали Мауци. По количеству туменов, которые они представляли, трудно сказать, были ли они все эмирами-темниками. Ведь восточный автор мог называть имена, учитывая статус и влияние этих лиц. Например, войско, которое они выставляли, насчитывало тридцать тысяч воинов. Понятно, что на самом деле тумены не всегда имели постоянный «уставный» состав. Однако следует заметить, что арабские авторы также вряд ли определяли численность войска, исходя из реестра. Скорее всего, за основу они брали количество туменов. Например, численность войск потомков Ногая и Курумыши рассматривалась именно по такому признаку.
В 1334 г. Ибн Баттута сопровождал жену (хатунь) Узбека, Байалун, к ее отцу в Константинополь. Маршрут путешествия пролегал из Сарая в Крым, а оттуда – вдоль побережья Черного моря до Царьграда [51, с. 302–305]. Хотя Ибн Баттута и не дал описания земель, которые он тогда проехал, он, однако, отметил, что «каждый эмир в этом крае сопровождал хатунь с войском своим к последней черте своего участка» [51, с. 303]. Из этого напрашивается вывод о достаточно большом количестве областей, которые проехала хатунь. Более точные сведения мы находим уже во время правления Мамая. Он пришел на Куликовскую битву в 1380 г. «со всеми князьями ордынскими». Здесь надо отметить, что земли, на которых распоряжался Мамай, лежали между Днепром и Доном. В то же время, приволжские территории уже с 1379 г. находились под властью Токтамыша [35, с. 59]. Во время самой битвы с Мамаем было «три темных (темника – Авт.) князя». Следовательно, эти данные свидетельствуют о существовании, по крайней мере, трех улусов между Днепром и Доном. Уже при Токтамыше на тех же {169} землях мы видим огланов Бек-Булата, Бек-Ярыка, Таш-Тимура, князей Актау и сына Мамая. В источниках они выступают отдельными командирами, и их имена связываются с определенными территориями. Но уже из описания разорения крыла Мувала Тимуром видно, что здесь было три тьмы: Бек-Ярыка, Таш-Тимура и князя Актау [52, с. 121, 179]. Причем в османском источнике отмечено, что Актау стоял во главе тумена [37, с. 202–209]. Улусы, которые унаследовали область Мауци, не возникли после его расформирования. Вероятно, это были тумены, на которые делилась «левобережная» область с самого начала. Это видно на примере Солхатской тьмы. Выяснив общую картину с левобережными улусами, следует более подробно, насколько это позволяет источниковая база, остановиться на каждом из них.
Формирование Крымского улуса состоялось еще во время Западного похода. Источник XVI в. сообщает, что Бату, по совету беков, дал Шибану сорокатысячное войско, составленное из нескольких родов и «назначил в вилайеты Крыма и Кафы» [55, с. 96]. Очевидно, что здесь имеет место гиперболизация, вызванная длительным временным промежутком и ангажированностью источника – ни Бату (в источнике Саин-хан) не был ханом, ни Каффа тогда еще не существовала [41]. Но в основе данного сообщения лежат реальные факты. Правда, как свидетельствует Рашид ад-Дин, войско возглавлял не только Шибан, но и Бучек и Бури [52, с. 37]. Д.М. Исхаков приводит сведения из источника XVIII в. о том, что Шибана к полуострову сопровождал местный аталык Боралтай Тараклы Кият. Причем ученый доказывает, что один из родов, которые Бату предоставил Шибану, «Йуралдаи», является ничем иным как искаженным «Бурулдаем» [23, с. 25]. В таком случае информация об аталыке является достоверной. Из этого следует, что монголы, завоевывая Крым, имели в своем войске выходцев с полуострова. Вероятно, это были люди, которые присоединились к Джебе и Субедею в 1222–1223 гг. Неслучайно последний по возвращении из похода 1224 г. подал Чингиз-хану просьбу сформировать из новых подданных, пришедших с ним, отдельное войско [20, с. 228]. Таким образом, мы можем предположить, что идея создать в Крыму отдельный улус зародилась еще в 20-х гг. XIII в.
Иоанн де Плано Карпини в 1245–1246 гг. не упоминает Крымский улус и, соответственно, его руководителя. Однако папский посол описывал не все, что видел, а прежде всего то, что было для него важным. В то же время Иоанн де Плано Карпини назвал темников, стоявших ниже Мауци, «вождями, (которых) очень много, но имен их мы не знаем» [42, с. 22]. Другой европейский посол, Гийом де Рубрук, который в 1253 г. ехал в Каракорум через Крым, оставил свидетельство о существовании улуса. По его словам, область возглавлял некий Скатай – родственник Бату [42, с. 81]. Имя Шибан здесь не фигурирует, но это могло быть связано с тем, что именно Бату в те времена олицетворял высшую власть. В конце концов, нам неизвестно, насколько тесными были родственные связи Скатая и Бату.
Через десятилетие египетский источник, описывая путешествие мамлюкских послов к Берке, характеризует Крымский улус как тумен, или тьму [51, с. 63]. Таким образом, мы видим, что эта область была создана по военно-территориальной схеме. В таком состоянии она существовала и в будущем. Так, Ибн Баттута под 1334 г. тоже называет ее правителя руководителем десяти тысяч [51, с. 280–281]. «Солхатская тьма», согласно итальянским документам, являлось официальным названием этой области в XIV в. [9, с. 173]. Данной тьме удалось пережить невзгоды, в которые попадала Золотая Орда, и уже в XV в. она фигурирует в ярлыках Хаджи-Гирея и «судебным чинам и бекам, во главе с Еминеком, который является правителем Крымского тумэна» [65].
В ходе «Великой замятни» Крымский улус (вместе с Поднепровьем) приобрел значение одной из центральных частей империи. Свое значение он не потерял и в правление Токтамыша. Бек Булат, выступив против хана, сделал своей базой именно Крым. {170} С начала XV в. именно Крымский улус оставался тем плацдармом, с которого «пролитовские» ханы пытались захватить сарайский престол. Постепенно Солхатская тьма превратилась в государство – Крымское ханство (более детально см. [50]).
Хотя Крымский улус и ассоциируется прежде всего с полуостровом, но он составлял лишь часть его территории. Уже из описания путешествия Гийома де Рубрук видно, что прибрежные оседлые местности находились непосредственно в зависимости от Бату (формально эти территории должны были быть подчинены хагану, но, по-видимому, путешественник отметил фактическую ситуацию). Татар он встретил только на третий день пути от Судака. Как уже отмечалось, это было обычным делом для оседлых регионов. Ибн Баттута, который проехал по побережью полуострова от Керчи до Каффы, только прибыв в Солхат, отметил, что он находится во владениях Узбека [51, с. 280]. Рукн ад-Дин Бейбарс размещал Каффу между Стамбулом и Крымом [51, с. 111]. В грамоте Улуг-Мухаммеда было отмечено: «в Крыму или в Кафе или Кипчаке» [8, с. 123]. Как видим, улус на юге граничил с итальянскими колониями, а на севере – с другими татарскими владениями. То, что здесь граница проходила через несколько улусов, видно по обобщению «Кипчак».
Насколько северная граница выходила за пределы полуострова, можно судить по запискам Гийома де Рубрук и Ибн Баттуты. Оба они добрались до Дона исключительно по территории владений одного темника. Иначе они записали бы встречу с другим огланом или эмиром в своих записках. Особенно это касается Гийома де Рубрук, поскольку прием у темника предусматривал целую процедуру, включая расходы (о которых следовало отчитываться по возврату). Оба путешественника добрались до Дона значительно выше устья реки. Гийом де Рубрук, переправившись вблизи русского поселения, сообщил, что южнее существует другое поселение, где кочевники переходят реку зимой, когда спускаются к морю [42, с. 87]. Ибн Баттута же после переправы три дня ехал до Азова [51, с. 284]. Французский посол записал, что улусная аристократия «имеет на юге поместья» [42, с. 75]. Итак, земли тумена тянулись от побережья Черного и Азовского морей довольно далеко на север. То, что улус тянулся к Дону, видно и из пожалования Токтамыша крымскому эмиру Бек-хаджи Сюткельского эля [8, с. 90] – феодального владения вблизи Молочного лимана Азовского моря.
Косвенно об обширной территории улуса свидетельствуют более поздние сообщения. Так, учитывая наличие мощных противников, в XV в. Крымское ханство вряд ли могло выступать с полуострова или «Степи на острове Кафы», как называл эти владения Иосафат Барбаро [21]. При этом количество татарских войск в 1430–1450-х гг. колебалось в пределах нескольких тысяч человек. Так, в 1434 г. в битве под Солхатом хан выставил пять тысяч, на встречу с турецким войском под Каффой в 1454 г. Хаджи-Гирей І рекрутировал шесть тысяч солдат [18, с. 82]; согласно же сообщениям Иосафата Барбаро, хан имел от трех до четырех тысяч конницы [21]. Таким образом, мы видим, что территории самого полуострова были достаточными для нормальной жизнедеятельности постоянного кочевого населения, особенно, если учесть зависимость кочевого хозяйства от природных катаклизмов. Однако и степи за Перекопом тоже не отличались таким плодородием как те, что находились севернее Самары или на Правобережье. Тунманн в XVIII в. отмечал, что эти территории имеют очень мало воды (к тому же плохой по своим качествам). Гийом де Рубрук жаловался (правда, не называя местность), что лошади быстро загрязняли воду и ее нельзя было пить [1, с. 216]. То есть водоемы, где останавливался францисканец, были небольшими и обмелевшими. При таких условиях улус, естественно, представлял собой довольно большой территориальный анклав. При отсутствии источников мы можем только предполагать, где проходила северная граница области. Ф.М. Шабульдо, исследовав историю составления ярлыков крымских ханов на землях, переданных Великому княжеству Литовскому, пришел к выводу, что северная граница {171} Перекопской Орды проходила по р. Овечья Вода [63, с. 72]. Таким образом, граница могла тянуться от этой речки до устья Северского Донца.
Низам ад-Дин Шами и Шереф ад-Дин Йезди упоминают область Манкерман (так на востоке называли Киев) в своих описаниях похода Тамерлана по территории Золотой Орды [52, с. 121, 179]. Название территории и ее расположение указывают именно на Киевщину. То, что речь идет об улусе вблизи соответствующего города, видно и из того, что в таком же контексте упоминается и Укек (после погрома которого Тамерлан и двинулся на Манкерман). Следовательно, именно на территории Киевской земли существовал самый северный улус на Левобережной Украине. Это было закономерным, учитывая характер расположения улусов – им предоставлялись территории с достаточными пастбищами [39, с. 73–75]. Соответственно, на их землях и располагались новые хозяева.
К сожалению, информации об истории данной тьмы очень мало. Первое упоминание ордынцев как постоянных жителей содержатся в летописном рассказе о поездке Даниила к Бату: «Пришел в Переяслав и встретил татар» [6, с. 109]. Из контекста неясно, находились ли монголы в самом городе, или дислоцировались рядом. Это можно объяснить тем, что земли бывших торков получили новых постоянных жителей. Во время войны Ногая и Токты этот тумен был сначала на стороне Ногая, но затем, вместе с другими левобережными территориями, он переходит на сторону Токты. Во время «Великой замятни» этот улус попал под влияние Великого княжества Литовского на правах совместного владения (кондоминиума). Погром Тамерлана также обусловил значительные разрушения области «Манкерман». При Витовте земли улуса были окончательно инкорпорированы в состав Киевского княжества и постепенно преобразованы в обычные феодальные владения как русской, так и татарской знати. Последние упоминания о наличии здесь какой-то административной единицы, согласно наблюдениям Е. Русиной, встречаются в 30–40 х гг. XV в. Ярким примером может служить Еголтаева тьма [44, с. 100–113].
Пастбища торков, как уже отмечалось, должны были составлять основу улуса. По мнению С.А. Плетневой, они находились на правом берегу Сулы и в ее среднем течении. Подобные пастбища были и в районе городов Всеволож, Уненеж (Унежи), Бахмач, Беловеж [39, с. 73–74]. Они были настолько богатыми, что в 1500 г. на них в течение лета и осени продержалась вся орда хана Большой Орды Шейх-Ахмеда. То, что именно здесь следует искать основу улуса, видно и из нумизматических находок. К.К. Хромов, исследовав находки киевских монет, которые «наследовали» золотоордынским дирхемам, очертил территорию их нахождения: Днепр, Псел, Верхняя Ворскла, Остер, Левобережье Сейма неподалеку Путивля [58, с. 122–130]. Археологические раскопки Нежина, поселений неподалеку Батурина [48, с. 34–38], Ожерецкого поселения показывают, что вдоль рек Осетра, Десны, Сейма оставались оседлые поселения. В то же время южнее имело место снижение оседлой активности. В этом контексте достаточно интересна идея Э.С. Кульпина об исчезновении лесов на Левобережье. Ученый предположил, что это могло произойти в результате активного отгонного скотоводства-овцеводства [33, с. 81]. Таким образом, здесь имел место кочевой анклав, очерченный на севере пределами рек Остер ‒ Десна ‒ Сейм.
По-видимому, тьма получила название Манкерман исходя из близости к Киеву. Сам статус тьмы предполагал довольно большое количество населения. Соответственно, учитывая, что для кочевого хозяйства нужны большие площади, улус должен был быть довольно большим. Учитывая упоминавшиеся уже пределы области, она должна была располагаться на востоке. Поскольку этот улус принадлежал к крылу Мувала, то и его восточные границы должны были совпадать с границами крыла. Соответственно, именно в верхнем течении Северского Донца и следует искать границу области Манкерман. {172}
По нашему мнению, пунктом, который формировал эту часть области, является тьма Еголтая (также в источниках «Яголтая»). В ярлыках упомянута «Егалтаева тьма», а остатки городища под этим именем существовали еще в XVII в. в районе «от Ливен же до Оскола, до Еголдаева городища через Муравскую дорогу и через речку Опоньки езду 2 дни. А от Еголдаева городища до Муравской дороги до верх Осколу езду верст с 40, а верховье осокольское у Муравской дороги». Ф. Петрунь относил эту часть текста ярлыка к протографу – первому варианту [38, с. 170–185]. Следовательно, она должна существовать по крайней мере с 90-х гг. XVI в. А если принять во внимание теорию Ф.М. Шабульдо о ярлыке Мамая, то эту датировку можно перенести на начало 60-х гг. того же века. Е. Русина доказала, что этот «феод», кроме «Яголтаева (Еголтаева) городища», включал Оскол, Миролюб и Мужеч. Исследовательница сделала вывод о его существовании еще в долитовскую эпоху [44, с. 100–113].
Таким образом, этот улус в целом повторял границы Переяславльского княжества [29, с. 100–105; 30, с. 72–82]. По нашему мнению, перспективным является мнение о том, что фактически Чингизиды превратили русское княжество в улус с прямым ордынским управлением. И здесь мы должны обратиться к событиям 1239 г. В то время город был завоеван войсками Джучидов, тогда как в том же году на Чернигов уже ходил царевич Менгу. Итак, Джучиды завоевывали те земли, на которых должны были разместиться их кочевья. Неслучайно и Переяславльская епископия была перенесена в столицу Улуса Джучи. В конце концов, ничего необычного в факте преобразования княжества в улус не было. Подобное имело место и в других частях государства Чингиз-хана. Ведь монголы завоевывали не пустынные территории, а заселенные земли, которые уже имели свои границы. Тем более, что и соседний Киев, как уже упоминалось, был предоставлен непосредственно сыну Джучи – Тукай-Тимуру.
Описание похода Тамерлана на крыло Мувала позволяет уточнить границы приднепровских улусов. После разрушения Укека Тимур спустился на юг. В области «Юлуклук-Вазуклук» он соединился с частями, которые двигались с Северного Кавказа [52, с. 121]. Очень вероятно, что речь здесь идет о реке Бузулук (приток Хопра), которая как раз находится юго-западнее Укека. Если наше предположение верно, то дальнейший путь должен был пройти южнее Тихой Сосны, через Оскол. Правитель Мавераннахра мог перейти Северский Донец вблизи ордынского города у современного Изюма. Отсюда он и попал в улус Манкерман, где правил Бек-Ярык (бежал на восток). События происходили летом, когда кочевники поднимались на северные пастбища. Это означает, что Бек-Ярык должен был находиться у истоков Ворсклы, Псела или Сейма. Следующими жертвами Тамерлана стали земли Таш-Тимура и Актау. Их население также спасалось бегством. Причем его путь пролегал на запад, на правый берег Днепра к владениям Хурмадая [52, с. 121, 179]. В обоих случаях золотоордынская аристократия не укрылась под защиту киевских стен. Очевидно, Тамерлану удалось ее отрезать от города. То, что Таш-Тимур и Актау скрылись на Правобережье, где правил их враг Хурмадай, объясняется географическими особенностями региона. Днепр ниже Ворсклы делает дугу. Очевидно, они находились южнее этой речной дуги, поэтому были прижаты Тимуром к днепровскому берегу. Не случайно в описании событий все время фигурирует Днепр. В то же время Таш-Тимур и Актау не могли находиться выше Самары (в этом случае они перешли бы реку в районе владений Кориатовичей). Таким образом, границу улуса Манкерман следует искать от Днепра по Ворскле; дальше – между ее верхним течением и Сеймом, возможно, доходя до Быстрой Сосны.
Учитывая уже упомянутые области в степной и лесостепной частях Левобережной Украины, а именно Солхатскую и Манкерман, третий улус следует искать именно между Ворсклой и Овечьей Водой. В 1478 г. крымский хан Менгли-Гирей писал киевскому воеводе Ходкевичу, что зимой «столичные улусы до Орели и Самары прийти должны» {173} [66, с. 427]. Пастбища в этом регионе были достаточно богатыми, чтобы прокормить кочевой домен Золотой Орды. Ф.М. Шабульдо, исследовав так называемых «Семеновых людей», пришел к выводу, что именно регион Орели – Самары составлял отдельную область (поскольку нам неизвестно, какое название имела данная область, то для удобства мы будем оперировать термином «Самаро-Орельская»), которую периодически держали в XV в. Саид-Ахмед, Хаджи-Гирей І, Семен Олелькович (Киевский), и возвращение которой категорически требовал Менгли-Гирей І [63, с. 57–73]. Сопоставляя сообщения источников о путешествии Даниила Романовича и Иоанна де Плано Карпини, можно сделать вывод, что Мауци кочевал южнее их маршрута. В то же время Иоанн де Плано Карпини ничего не пишет о Крыме во время посещения его ставки на обратном пути. Следовательно, напрашивается вывод, что Мауци жил на территории «Самаро-Орельского» улуса.
В испанском источнике первой половины XIV в. указано, что на побережье Черного моря между Днепром и Крымом находится город Пидеа. Причем он был «столицей королевства», которое, в свою очередь, пребывало в вассальной зависимости от хана Узбека [67, с. 96]. На картах-портоланах действительно есть топоним Пидеа. И.К. Фоменко, анализируя упоминания Пидеа на портоланах, пришел к выводу, что речь идет о «хорошей гавани», а также показал наличие здесь строительного леса [57, с. 114]. Археологи локализуют в окружающих территориях много курганов и могильников. Однако нам не известны факты, подтверждающие существование здесь остатков города. Очевидно, автор принял за город кочевую ставку татарского эмира или оглана. Вспомним, как Гийом де Рубрук описывает ставку Скатая: «показалось, что навстречу мне движется большой город» [42, с. 82]. Приняв во внимание, что испанский источник называет Пидеа королевством и ставит его на ступеньку ниже Узбека, мы считаем, что речь идет именно о тьме. Следует иметь в виду и то обстоятельство, что для того, чтобы европеец воспринял Пидеа как город, там должен был находиться двор местного правителя и немалое количество населения. При этом речь не могла идти о Солхатской тьме, поскольку в источнике дальше описывается Крым уже без привязки к Пидеа. Таким образом, мы видим, что ставка правителя «Самаро-Орельской» тьмы или одно из мест ее пребывания, находилась на побережье моря.
К середине XIV в. этот улус был под контролем рода Киятов, из которого происходил Мамай. Этот же князь, очевидно, возглавлял улус. Именно здесь, в плавнях, находилась его столица, известная в XVII в. как «городок Мамаев Сарай» [27, с. 111], а современным археологам – как городище Большие Кучугуры, или Конские Воды [16, с. 163], которое, по мнению А.П. Григорьева, называлось «Орда» [7, с. 117–121]. С этого времени улус из провинциального начинает приобретать статус столичного. Так, в течение двадцати лет существования «Мамаевой Орды» именно здесь находился ее политический центр. Характерно, что Токтамыш, взяв под контроль всю страну, периодически откочевывал в этот регион. Накануне битвы на Ворскле 1399 г. в «Самаро-Орельском» улусе находилась орда Тимур-Кутлука. Во времена противостояния Великого княжества Литовского и Золотой Орды (Идегея) на этих территориях надолго не мог закрепиться никто. В 20-х гг. XV века улус контролировался Улуг-Мухаммедом, и он ежегодно прикочевывал сюда [18, с. 58]. Позже эту область на двадцать лет присвоил Сеид-Ахмед. После его поражения в 1455 г. она отошла к Киевскому княжеству, но вряд ли могла избежать вторжений той или иной орды. Поэтому и в предупреждении Менгли-Гирея I упоминание о перемещении улусов не является чем-то необычным.
Расположение на торговых путях и внутреннее размещение Самаро-Орельского улуса изрядно способствовали росту населения и обогащению его элиты. Археологические находки дают богатый материал [16, с. 162–166]. Благоприятно на уровне жизни сказались богатые пастбища, особенно в зимнее время года. Это видно из писем {174} Улуг-Мухаммеда [18, с. 58] и Менгли-Гирея [66, с. 427]. В документах конца XVII в. периодически отмечается, что пастбища вдоль Орели, а также между этой рекой и Ворсклой, были питательными и пригодными для выпаса скота круглый год. Пастбища на Самаре, особенно по ее правому берегу, большую часть года могли прокормить большое количество лошадей и овец. Что касается питьевой воды, то эти территории были обеспечены ею достаточно в течение года. Вопрос влияния Ногаевой войны 1299–1301 гг. и чумы 1352 г. остается открытым. Сомнительным также кажется вторжение на территорию улуса литовских войск, учитывая в целом союзнические или нейтральные отношения Мамая как с Ольгердом, так и с Ягайлом. Первые демографические потрясения, зафиксированные в источниках, датированы 1380–1381 гг. Тогда, согласно хронике Абдулгаффара Кырыми, часть местного населения с сыном Мамая откочевала на правый берег Днепра [34, с. 193]. В 1395 г. улус был уничтожен войском Аксак Тимура. Часть населения снова отошла на Правобережье, и на этот раз навсегда [52, с. 121, 179; 37, с. 202–209; 18, с. 52].
Однако о полном запустении региона речь не шла. Например, в начале XV в. генуэзская семья Сенарга выкупила у татар городок Лерики-Локум Илицис (древнее Олешье) [68, с. 111]. Из этого факта видно, что здесь продолжают жить люди, функционирует хозяйственная жизнь, развиваются собственнические отношения, без которых не состоялся бы сам факт купли-продажи. В ходе противостояния Витовта и Идегея край мог потерять большинство населения, но во времена Сеид-Ахмеда, очевидно, происходит прирост населения. Неслучайно Менгли-Гирей так упорно требовал возвращения «Семеновых людей».
На западе граница улуса проходила по Днепру. В сообщениях об уходе местного кочевого населения на правый берег это подается как экстраординарное событие. Северной границей служила Ворскла: неслучайно именно на ней состоялась встреча войск Витовта – Токтамыша и Тимур-Кутлука – Идегея. Южная же граница, учитывая вышеупомянутую Пидею, возможно, шла по побережью Черного моря. Далее она могла подниматься до Овечьей Воды или даже до Конских Вод. Восточная граница должна была совпадать с границей крыла Мувала, которая проходила по Северскому Донцу.
Золотая Орда имела четкую административно-территориальную структуру. Первоначальная основа была заложена еще в начале образования Улуса Джучи, и его расширение за счет европейских территорий оказалось настолько эффективным, что эта основа просуществовала без существенных изменений почти до XV в. Разграничение областей на территории современных Украины и Молдовы настолько соответствовало природно-географическим особенностям земель, что во время активного наступления Великого княжества Литовского в XIV–XV вв. это государство «поглощало» улусы целиком и в течение длительного времени сохраняло их первичные границы. Одной из причин такого функционального распределения областей было то, что Чингизиды при их создании руководствовались имеющейся ситуацией. Фактически ордынцы превращали в тьмы государственные образования завоеванных народов. Особенностью же территориальной структуры Золотой Орды на территории, в первую очередь, современной Украины было то, что эти земли были разделены на две части: степные районы относились к крылу Мувала, а оседлые – к ханскому домену.
1. Агусти Алемань. Аланы в древних и средневековых письменных источниках / Алемань Агусти. М.: Менеджер, 2003. 614 с.
2. Боплан де Г.Л. Опис України / Гійом Левасер де Боплан; пер. з фр. Я.І. Кравця. Львів, 1990. 575 с.
3. Бубенок О.Б. Аланы-Асы в Золотой Орде (XIII–XV вв.) / О.Б. Бубенок. К.: Наук. думка, 2004. 324 с. {175}
4. Веселовский Н.И. Хан из темников Золотой Орды Ногай и его время / Н.И. Веселовский. Петроград: Российская государственная типография, 1922. 64 с.
5. Галенко О.І. Золота Орда у битві біля Синіх Вод 1362 р. / О.І. Галенко // Синьоводська проблема у новітніх дослідженнях. К., 2005. С. 129–159.
6. Галицько-волинський літопис. Дослідження. Текст. Коментар. [За ред. чл.-кор. НАН України Котляра М.Ф.]. К.: Наук. думка, 2002. 400 с.
7. Григорьев А.П. Историческая география Золотой Орды: местоположение городов, их наименования // Тюркологический сборник 2006. М.: «Восточная литература» РАН, 2007. С. 117–168.
8. Григорьев А.П. Золотоордынские ярлыки: поиск и интерпретация / А.П. Григорьев // Тюркологический сборник 2005. М.: Восточная литература, 2006. С. 74‒142.
9. Григорьев А.П. Коллекция золотоордынских документов XIV в. из Венеции / А.П. Григорьев, В.П. Григорьев. СПб., 2002. 232 с.
10. Груша А. Невядомая грамата Фёдара Карыятовіча за 1391 г. / А. Груша // Беларускі гістарычны агляд. 2001. Т. 8. Сшытак 1/2. С. 133–134.
11. Гюзелев В. Очерци върху историята на българския Североизток и черноморието: края на XII ‒ началото на XV век / В. Гюзелев. София, 1995. 102 р.
12. Дашкевич Я.Р. Угорська експансія на золотоординське Поділля 40-х ‒ 50-х рр. XIV ст. / Я.Р. Дашкевич // Україна в минулому / НАН України. Інститут української археографії, Львівське відділення; редкол.: Я.Р. Дашкевич, М. Капраль, І. Скочилас, Я. Федорук. К. ‒ Львів, 1994. Вип. 5. С. 33‒66.
13. Добролюбський А.О. Кочовики південно-західної України в Х‒ХVII ст.: монографія / А.О. Добролюбський, І.О. Смирнов; НАН України. Ін-т археології. К. ‒ Миколаїв: Іліон, 2011. 171 c. Бібліогр.: с. 134‒143.
14. Древняя культура Молдавии / АН Молдавской ССР; Отд.этнографии и искусствоведения; отв. ред. В.С. Зеленчук. Кишинев: Штиинца, 1974. 231 с.: рис.
15. Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. / В.Л. Егоров. М.: Либроком, 2009. 248 с.
16. Єльников М.В. Золотоординскі міста на території Запорізького краю / М.В. Єльников. Б. м., б. д. С. 162‒166.
17. Зайцев А.К. Черниговское княжество X‒XIII вв. / А.К. Зайцев. М.: Квадрига, 2009. 237 с.
18. Зайцев И.В. Между Москвой и Стамбулом: Джучидские государства, Москва и Османская империя (начало XV – первая половина XVI вв.) / И.В. Зайцев. М.: Рудомино, 2004. 217 с.
19. Золотая Орда в источниках: В 5 т. Т. 1: Арабские и персидские сочинения / Пер. В.Г. Тизенгаузена. М.: Центр по изучению военной и общей истории, 2003. 448 с.
20. Золотая Орда в источниках: В 5 т. Т. 3: Китайские и монгольские источники / Пер. Р.П. Храпачевского. М.: Центр по изучению военной и общей истории, 2009. 334 с.
21. Иосафат Барбаро. Путешествие в Тану // Барбаро и Контарини о России. М., 1971: [Электрон„ ресурс]. Режим доступа: http://www.vostlit.i...o/frametext.htm
22. История Молдавской ССР: В 6 т.: / В.И. Царанов, В.Л. Янин, Академия де Штиинце а РССМ. Секция де Етнографие ши Студиере а Артелор, Институтул де Историе «Я.С. Гросул». Кишинев, 1987. Т. 1: Первобытнообщинный строй. Переход к классовому обществу. Формирование феодальных отношений. Образование Молдавского государства. 414 с.
23. Исхаков Д.М. О клановом составе первоначального удела Шибана / Д.М. Исхаков // Золотоордынское наследие. Вып. 1. Материалы Международной научной конференции «Политическая и социально-экономическая история Золотой Орды (XIII–XV вв.)», 17 марта 2009 г.: Сб. статей. Казань: Изд-во «Фэн» АН РТ, 2009. 526 с.
24. Ільченко І. Гідроніми іншомовного походження надвеликолузького регіону / І. Ільченко. Філологія: Збірник праць. К., 2009. 300 c. {176}
25. Квітницький М. Пороська захісна лінія: етапи формування та розвитку (у світлі писемних та археологічних джерел) / М. Квітницький // Місце і значення Поросся в історії України (IX‒XVII ст.): Матеріали науково-практичної конференції. Корсунь-Шевченківський, 2007. С. 124‒143.
26. Клепатский П.Г. Очерки по истории Киевской земли / П.Г. Клепатский. Біла Церква, 2007. 480 с.
27. Книга Большому Чертежу / Подгот. к печати и ред. К.Н. Сербиной. М. ‒ Л.: Изд-во АН СССР, 1950. 229 с.
28. Книга хожений: Записки русских путешественников XI–XV вв. М.: Советская Россия (пер. А.И.Прокофьева), 1984: [Электрон. ресурс]. Режим доступа: http://www.vostlit.i...d.phtml?id=1693
29. Корінний М.М. Природні умови Переяславської землі в X‒XIII ст. / М.М. Корінний // Історико-географічне вивчення природних та соціально-економічних процесів на Україні. К.: Наук. думка, 1988. С. 100‒105.
30. Корінний М.М. Переяславська земля в X – першій третині XІІІ ст. // Український історичний журнал. 1981. №7. C. 72–82.
31. Котляр М.Ф. Нариси воєнного мистецтва Давньої Русі / М.Ф. Котляр. К.: Наш час, 2010. 280 с.
32. Кудряшов К.В. Половецкая степь / К.В. Кудряшов. М., 1948. 170 с.
33. Кульпин-Губайдуллин Э. Золотая Орда: Проблемы генезиса Российского государства / Э. Кульпин-Губайдуллин. М., 2014. 176 с.
34. Миргалеев И.М. «Черный человек» Мамай / И.М. Миргалеев // Мамай. Опыт историографической антологии: Сборник научных трудов / Под ред. В.В. Трепавлова, И.М. Миргалеева. Казань: Изд-во «Фэн» АН РТ, 2010. С. 183–197.
35. Миргалеев И.М. Политическая история Золотой Орды периода правления Токтамыш-хана / И.М. Миргалеев; 1-е изд. Казань: Алма-Лит, 2003. 164 с.
36. Морозов О. Нариси з історії стародавнього Ніжина / О. Морозов // Ніжинська старовина: Науковий історико-культурологічний збірник. 2005. Вип. 1(4). С. 26‒43.
37. Орель Десей. Обоснование Актава из Золотой Орды в Оттоманской империи / Десей Орель // Золотоордынская цивилизация: Сб. научн. тр. Вып. 3. Казань, 2010. С. 202–209.
38. Петрунь Ф. Ханські ярлики на українські землі / Ф. Петрунь // Східний світ. 1929. № 2. С. 170‒185.
39. Плетнева С.А. Половцы / С.А. Плетнева. М.: Наука, 1990. 208 с., ил.
40. Полное собрание русских летописей: В 43 т. Т. XVIII: Летопись Симеоновская / Под ред. А.Е. Преснякова. СПб.: Типография М.А. Александрова, 1913. 316 с.
41. Почекаев Р. Батый. Хан, который не был ханом / Р. Почекаев. М.: АСТ; СПб.: Евразия, 2006. 138 с.
42. Путешествие в Восточные страны / Плано Карпини Иоанн де, Вильгельм де Рубрук. СПб.: Изданiе А.С. Суворина, 1911. 232 с.
43. Русина О. Сіверська земля у складі Великого князівства Литовського / О.В. Русина. К.: Інститут історії України НАН України, 2005. 246 с.
44. Русина О. Студії з історії Києва та Київської землі / О.В. Русина. К.: Інститут історії України НАН України, 2005. 347 с.
45. Руссев Н.Д. Молдавия в «темные века»: материалы к осмыслению культурно-исторических процессов / Н.Д. Руссев // Stratum plus. 09/1999. № 5. С. 379‒408.
46. Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды / М.Г. Сафаргалиев. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1960. 279 с.
47. Сборник Императорского Русского Исторического Общества: В 148 т. Т. 41. Ч. 1: Памятники дипломатических сношений Московского государства с азиатскими народами: Крымом, Казанью, Ногайцами и Турцией. Часть 1-ая (годы с 1474 по 1505) / Изданы под редакцией Г.Ф. Карпова. СПб., 1884. 558+82 с. {177}
48. Ситий Ю. Зміни в характері занять населення нижнього Посейм’я після монголо-татарської навали / Ю. Ситий // Батуринська старовина: Збірник наукових праць, присвячений 300-літтю Батуринської трагедії. К., 2008. С. 34‒38.
49. Скочиляс І. Аспрокастрон-Білгород ‒ кафедра Галицької митрополії у XIV ст. / І. Скочиляс // Ruthenica: Збірник наук. праць. К.: Інститут історії України НАН України, 2009. Т. VIII. С. 120–137.
50. Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII в. / В.Д. Смирнов. СПб.: Университетская типография, 1887. 824 с.
51. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды Т. I / В.Г. Тизенгаузен. СПб., 1884. 588 с.
52. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. II / В.Г. Тизенгаузен. Л.: Изд-во АН СССР, 1941. 308 с.
53. Трепавлов В.В. Золотая Орда в XIV ст. / В.В. Трепавлов. М.: Квадрига, 2010. 72 с.
54. Ускенбай К. Улусы первых Джучидов: Проблема терминов Ак-Орда и Кок-Орда / К. Ускенбай // Тюркологический сборник 2005. М., 2006. С. 373‒381.
55. Утемиш-хаджи ибн Маулана Мухаммед Дости. Чингиз-наме / Перевод В.П. Юдина. – Алма-Ата, 1992: [Электрон. ресурс]. – Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/rus6/Chengiz-name/frametext.htm.
56. Федорук А. Археологічні дані про арбалетне озброєння на Буковині (за матеріалами розкопок городища в с. Зелена Липа). С. 85–93 // Музейний щорічник. 2003 (Матеріали науково-практичної конференції «Музей та музейна справа на початку ІІІ тисячоліття», м. Чернівці, 14 травня 2003 р.). Випуск 2. (24). Чернівці: Золоті литаври, 2003. 124 с.
57. Фоменко И.К. Образ мира на старинных портоланах. Причерноморье. Конец XIII‒XVII в. 2-е изд. / И.К. Фоменко. М., 2007. 424 с.
58. Хромов К.К. О монетной чеканке на территории Киевского княжества в 50-е годы XIV в. («киевские» подражания монетам Джанибека) / К.К. Хромов // Международная научно-практическая конференция «Проблемы охраны и восстановления фортификационных сооружений Киевской земли», Киев, 26‒27 мая 2005 г. С. 122‒130.
59. Черкас Б. Похід хана Джанібека на Правобережну Україну 1352 р. // Україна в Центрально-Східній Європі. Вип. 9–10. Київ, 2010. С. 13–25.
60. Черкас Б. Україна в політичних відносинах Великого князівства Литовського і Кримського ханату (1515–1540). К.: Інститут історії України НАН України, 2006. 250 с.
61. Чулууны Далай. Монголия в XIII–XIV вв. / Далай Чулууны. М.: Главная редакция восточной литературы, 1983. 233 с.
62. Чхао Чху-Ченг. Китайские источники по истории Золотой Орды (на материале перевода книги «Синь Юань ши») / Чху-Ченг Чхао // Золотоордынская цивилизация: Сборник статей. Казань: Изд-во «Фэн» АН PT, 2009. Вып. 2. С. 209‒214.
63. Шабульдо Ф.М. «Семеновы люди»: их территория и роль в политических отношениях между Крымом и Литвой на исходе XV в. / Ф.М. Шабульдо // Ruthenica: Зб. наук. пр. К.: Ін-т історії України НАН України, 2010. Т. IХ. С. 57‒73.
64. Эренжен Хара-Даван. Чингиз-хан как полководец и его наследие: Культурно-исторический очерк Монгольской империи XII‒XIV вв. // Хара-Даван Эренжен. Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1991. 224 с.
65. Ярлык крымского хана Хаджи-Гирея І (1453) // Изучение ярлыков и восточных грамот: Сборник статей. (пер. С.Е. Малова). Текст воспроизведен по изданию: Изучение ярлыков и восточных грамот // Академику В.А. Гордлевскому к его семидесятилетию. [Электрон. ресурс]. Режим доступа: http://www.vostlit.i...xt.phtml?id=543.
66. Biblioteka Narodowa. – Biblioteka Czartoryskich. – Teki Naruszewicza – zbiór 38 270 kopii dokumentów, zebranych w 230 tomach, powstały w II połowie XVIII wieku. (6475). № 102. S. 427. {178}
67. El libro del conoscimiento de todos los reinos = The book of knowledge of all kingdoms. By Marino Nancy F. Arizona Center for Medieval and Renaissance Studies Marino, 1999. 228 p.
68. Quirini-Popławska D. Włoski handel Czarnomorskimi niewolnikami w póżnym średniowieczu / D. Quirini-Popławska. Kraków, 2002. 321 s.
69. Stolica Apostolska a świat mongolski w połowie XIII wieku / Pod red. J. Strzclczyka. Poznaс, 1993. {179}
1 После объединение князьями Данилом и Васильком (старшая ветвь Мономаховичей) территорий Галицкого, Волынского и частично Турово-Пинского и Киевского княжеств под своей властью, данное государство получило наименование королевства Руси. Соответственно обобщенным обозначением власти, войск или населения данного государства, исходя из традиции источников, следует считать термины «русь», «русины», «русичи». {158}
2 Термин «Центрально-Восточная Европа», как обозначение территорий современной Украины и Молдавии, в настоящее время широко используется в украинской историографии. {160}
3 Вид экономической деятельности распростроненный среди украинского населения. Уходники представляли собой отряды («ватаги»), которые отправлялись на сезон в степи для охоты, рыбалки (в нижних течениях, в первую очередь, Дуная, Днестра, Южного Буга, Ингула, Днепра, Северского Донца и Дона с их притоками), бортничества, добычи соли и т.д. {165}
Золотая Орда в мировой истории: Колл. моногр. / Редкол.: Р. Хакимов, М. Фаверо (отв. ред.) и др. Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2016. С. 157–179.
Таким образом, мы можем предположить, что идея создать в Крыму отдельный улус зародилась еще в 20-х гг. XIII в.
Мне кажется, Черкас тут точно не прав. Какая идея могла зародиться до Западного похода. На тот период времени не оформился еще ни один улус, даже первоначальный удел севернее Хорезма, что был выделе Джучи.
Действительности, после Западного похода поздние источники шибанидского происхождения кстати, сообщают, что какие-то крымские земли были переданы Шибану, а при Менгу-Тимуре переданы Тука-Тимуридам, но говорить о некоем улусном владении преждевременно.
§ 3. Право Золотой Орды. Налогообложение.Придворный этикет и протокол
Роман Почекаев
Особенностью золотоордынского права было сосуществование в его рамках сразу нескольких правовых систем, элементы которых не взаимно исключали, а органически дополняли друг друга. Правда, в связи с политической ситуацией одна из систем могла доминировать над остальными, что нашло отражение в преобладании действия тех или иных источников права для регулирования особо значимых социальных отношений.
Основу правовой системы Золотой Орды составляло монгольское имперское право, начало формированию которого положил Чингиз-хан, а затем правотворческая деятельность была продолжена и его преемниками. Соответственно, первыми источниками имперского права стали указы-ярлыки основателя Монгольской империи, которые затем были возведены в ранг правовых принципов, обязательных при выработке дальнейших нормативных актов и принятии правозначимых решений. Совокупность этих принципов традиционно определялась как Великая Яса. В науке распространено мнение о Ясе как о своде законов или записанных обычаев, составленном Чингиз-ханом, однако более подробный анализ сведений позволяет охарактеризовать ее, скорее, как некий правопорядок, основанный на соблюдении правовых предписания самого Чингиз-хана и его преемников [см., например: 52]. На Великую Ясу неоднократно ссылаются и золотоордынские правители и представители элиты как на некое незыблемое правовое наследие, перешедшее в Улус Джучи из Монгольской империи и символизировавшее правопреемство ордынских ханов от Чингиз-хана.
Тем не менее незыблемость не означала, что эти принципы нельзя было дополнять: ведь Чингиз-хан в первой четверти XIII в. не мог предусмотреть в своем законодательстве те правовые институты и направления правоотношений, которые стали формироваться уже и полвека спустя – не говоря уже о более поздних периодах. В связи с этим основным источником имперского права в Золотой Орде стали ханские ярлыки как акты высшей юридической силы, которые издавались по самым разным вопросам: были ярлыки-законы, ярлыки-послания, тарханные ярлыки (жалованные грамоты о налоговом иммунитете), ярлыки о назначении на должность (в т.ч. ярлыки вассальным правителям Золотой Орды о подтверждении ханом их статуса), ярлыки-предписания по отдельным вопросам. Положения ярлыка действовали в течение жизни (или правления) издавшего его хана, либо же, если речь шла о жалованных грамотах или ярлыках о назначении на должность – в течение жизни (или пребывании на соответствующей должности) держателя ярлыка. Соответственно, каждый новый хан при вступлении на престол собственными ярлыками подтверждал или отменял (первое происходило намного чаще) волю своего предшественника, либо же, в случае смерти держателя, выдавал ярлык аналогичного содержания его наследнику. Соответственно, ярлыки являлись, во-первых, самыми многочисленными, во-вторых, наиболее {179} оперативно обновляемыми источниками права, объективно отражающими изменение правовой ситуации в Золотой Орды.
Нередко во исполнение ярлыков золотоордынские чиновники и региональные правители издавали собственные подзаконные акты, в которых положения ханских указов могли уточняться или толковаться «расширительно». Естественно, в отличие от ярлыков, адресатом которых нередко были «все», т.е. все население Золотой Орды, представители органов власти и даже иностранцы, пребывающие в джучидских владениях, эти подзаконные акты действовали лишь на территории, подведомственной выдавшему их правителю [см. подробнее: 29, с. 61–90].
Еще одним источником права, базировавшимся на Великой Ясе и ханских ярлыках, являлась судебная практика, т.е. результаты деятельности судов-дзаргу. Сами судьи назначались на должность ханскими ярлыками, в которых фиксировались их полномочия и определялись те нормы, на основе которых им следовало выносить решения. Однако это не означало, что ханы указывали, как именно следует решать тот или иной спор или определять наказание за преступление: судьи следовали базовым принципам имперского права, при этом имея широкую свободу собственного усмотрения в зависимости от конкретных обстоятельств каждого разбираемого дела [6, с. 135–136].
Нельзя не сказать несколько слов о еще одном специфическом праве – торе. Исторически оно возникло задолго до создания Монгольской империи и действовало еще в эпоху тюркских каганатов, изначально являясь результатом правотворческой деятельности этих монархов. Однако у монголов (еще в доимперскую эпоху) конкретные правовые нормы торе трансформировались в некие принципы сакрального права, установленного Небом, соблюдение которых гарантировало сохранение вселенского порядка. Чингиз-хан и Чингизиды инкорпорировали старинное тюркское право в имперскую правовую систему, сделав торе набором неких фактически абстрактных принципов, символизировавших правление ханского рода как исполнение воли Неба, т.е. подтверждавших родовую харизму потомков Чингиз-хана. В Золотой Орде торе нередко упоминалось как в правовых актах, так и при принятии важных государственных решений в контексте необходимости сохранения имперских ценностей и незыблемости традиций ханского рода. К вопросам, регулируемым торе, относились, в частности, статус ханов и их взаимоотношения со знатью, проведение военных кампаний и распределение добычи, основы административно-территориального деления (ханская ставка, крылья и т.д.) [см. подробнее: 31; 45].
Однако имперское право регулировало далеко не все сферы правоотношений. Ордынские ханы (как и правители Монгольской империи) старались охватить преимущественно публично-правовые отношения, т.е. взаимодействие различных правителей-Чингизидов и органов власти между собой и взаимоотношение подданных с официальными властями. В вопросы частноправовых отношений они благоразумно старались не вмешиваться. Такие вопросы решались в рамках других правовых систем, действовавших в Золотой Орде.
В кочевых областях империи Джучидов наибольшее распространение имело обычное право кочевых племен. В монгольской традиции оно обозначалось термином йосун и регламентировало многие вопросы частной жизни, включая семейные и наследственные отношения, разрешение споров имущественного характера и т.д.
В оседлых же областях в большей степени было распространено мусульманское право – предписания шариата и не противоречащие им обычно-правовые нормы адата, которые действовали задолго до создания Золотой Орды. Джучидские правители признавали право мусульманских общин решать частноправовые вопросы на основе собственного религиозного права, что являлось одним из проявлений принципа религиозной толерантности потомков Чингиз-хана. Соответственно, на его основе строились {180} частноправовые отношения, решались имущественные споры, а также регламентировалось взимание налогов, предусмотренных шариатом в пользу мусульманской общины.
После того как хан Узбек около 1320 г. сделал ислам государственной религией Золотой Орды, сфера применения шариатских нормы существенно расширилась: в систему органов государственной власти были интегрированы представители мусульманской администрации, действовавшие в соответствии с принципами исламского права, наряду с судами-дзаргу при областных правителях появились мусульманские суды кади, выносившие решения также на основе шариата. Тем не менее, нельзя сказать, что обязательное следование мусульманскому праву навязывалось всему населению Золотой Орды: так, еще в начале XV в. кочевое население Дешт-и Кипчака жило на основе обычного права, и Идегею пришлось предпринимать активные действия по приобщению его к мусульманским (в т.ч. и правовым) ценностям [см. подробнее: 50].
Имперское право (Яса, ханские ярлыки) было наиболее актуально в Золотой Орде в XIII – середине XIV в., поскольку именно в этот период ханская власть была наиболее прочной, и любые акты волеизъявления монарха воспринимались как нормы высшей юридической силы. В результате междоусобиц 1360–1370-х гг., нашествий Тамерлана и последовавшего распада Золотой Орды престиж ханской власти существенно снизился, и стройная система «чингизидского» права утратила актуальность. В результате оседлые области (а позднее – и созданные на их территории постордынские государства: Казанское, Астраханское, Крымское ханства) в большей мере стали опираться на мусульманское право и суд кади, тогда как кочевые области (в которых впоследствии образовались Сибирское и Казахское ханства, Ногайская Орда) в больше степени вернулись к древнему обычному праву тюрко-монгольских степей, на основе которых сформировалась и система выборных судей-биев, выносивших решения именно на основе этих правовых обычаев.
Таким образом, можно утверждать, что статус Золотой Орды как имперского государства подчеркивался и широким распространением в нем норм имперского права, отражавших принадлежность империи Джучидов к общеимперскому политико-правовому пространству. После распада Монгольской империи и кризиса в самой Золотой Орде имперское право практически перестало в ней применяться, что свидетельствует об утрате этим государством имперского статуса.
Кратко рассмотрим наиболее значимые институты права Золотой Орды – систему налогов и сборов, отношения в сфере преступлений и наказаний, суд и правосудие.
Одним из главных признаков Золотой Орды как государства является развитая система налогов и сборов, изначально унаследованная из Монгольской империи. Одним из первых действий монголов в покоренных областях стало введение налогов и создание фискального аппарата. Сведения о налогах, сборах и повинностях, применявшихся в Золотой Орде, восстанавливаются по сохранившимся ханским ярлыкам, большинство которых является льготными, т.е. предоставляющими их держателям налоговый иммунитет.
До недавнего времени налоговая система Золотой Орды воспринималась как довольно беспорядочная совокупность сборов и повинностей, бесконтрольно взимавшихся ордынскими властями и знатью с простого населения и вассальных государств. Однако более подробное ознакомление с ханскими ярлыками и другими источниками убеждает в обратном: налоговая система в Орде была четко и жестко регламентированной.
Налоги могли иметь как денежное, так и натуральное выражение и вводились специальными ярлыками. При этом ордынские власти в полной мере учитывали специфику регионов или категорий населения, в отношении которых вводились те или иные налоги и сборы. Так, например, в жалованном ярлыке городским жителям отсутствуют налоги, установленные для сельского населения, и, наоборот – в ярлыке жителям сельской {181} местности не указываются налоги и сборы, которые взимались с торговцев и городских ремесленников [46, с. 240]. Кроме того, налоги, сборы и повинности, как правило, перечисляются определенными группами, что облегчает их систематизацию. Например, ярлык Тимур-Кутлука Мухаммеду и Махмуду гласит: «[с их] виноградников тамгу, с Инкинчи и Ускюбола курут, амбарный налог, гуменный сбор, [а с] зависимых от них людей – кысмет и кубчир, ясак и калан, [то есть подать] «салык» называемую, бадж и хардж, пусть не берут; в пути [их следования] или на месте, при вхождении [их] или при выходе, в Крыму или в Кафе, всякого рода вещей при покупке ими или при продаже, ни тамгу, ни тартнак [с них] пусть не берут; у тарханов и людей [от них] зависимых путевого сбора или дозорного пусть не домогаются; скотину их под подводы пусть не захватывают; на ночлег и на постой [к ним] пусть не ставят; кормов и фуража от них пусть не домогаются; от какого бы то ни было рода забот, поборов и чрезвычайных налогов [они] защищены и сохранены пусть будут» [7, с. 98–99]. Анализ ярлыков и результаты исследований позволяют выделить несколько групп налогов, сборов и повинностей.
Основные налоги взимались со всех подданных золотоордынского хана, хотя определенные их разновидности возлагались на представителей кочевого, либо оседлого населения. Совокупность этих налогов и податей обозначалась терминами ясак и калан [46, с. 236]. Главным налогом был подушный (с кочевого населения) или поземельный (с оседлого) налог борч харадж / тутун хараджи [46, с. 235]. Ставка его в Золотой Орде неизвестна, но можно предположить, что она примерно соответствовала существовавшей в Иране, где она в денежном эквиваленте составляла 7 динаров с богатых и 1 – с бедных [2, с. 80]. Со скотоводов взимался копчур – общий налог со скота, который составлял изначально 10% от поголовья лошадей, коров, овец, но потом был снижен до 1%. Естественно, им облагалось все кочевое население кроме упомянутых тарханов, поэтому его и следует отнести к числу основных налогов. Впервые он был установлен великим ханом Угэдэем в Монголии в 1230-е гг. и в дальнейшем постоянно взимался в государствах Чингизидов, в том числе и в Золотой Орде [34, с. 36; ср.: 8].
С оседлого населения взималось несколько налогов, которыми не облагались кочевые подданные хана. Одновременно с копчуром для кочевого населения был введен тагар – налог с урожая для оседлого населения, составлявший 1/10 часть от урожая. Считалось, что это налог вводился с целью дальнейшего перераспределения среди малоимущего населения [34, с. 36]. Другим видом «земледельческого» налога было так называемое поплужное, т.е. сбор с каждого плуга (каждого хозяйства, обрабатывающего свой участок земли). Ставка его составляла 3 аспра [см.: 2, с. 80–81; 47, с. 34–35].
Торговые, дорожные и пограничные налоги в большинстве случаев взимались с ордынских и иностранных купцов, но также – и с других категорий населения (не являвшихся торговцами), которым приходилось пересекать границу и провозить через нее какое-либо имущество. Непосредственно при пересечении границы лицо уплачивало пошлину с ввозимых товаров или иного имущества. Если же товары ввозились на кораблях, то величина этого сбора зависела от количества мачт судна, он взимался при входе в порт и отплытии из него и заменял собой ввозную и вывозную пошлины [10, с. 24]. Также на границе уплачивались дорожный сбор, направлявшийся на содержание дорог, и сбор за предоставление торговцам вооруженной охраны (карауллук) [см., например: 7, с. 99, 107; 9, с. 97; 33, с. 21, 36]. В процессе перемещения по территории Золотой Орды торговцы и путешественники также уплачивали ряд «транспортных сборов» – при переправе (на лодке или на плоту) или проезде через мосты [10, с. 135–136; 12, с. 5]. Сведения источников, однако, не позволяют установить, на всех ли мостах в Золотой Орде взималась пошлина.
Торговые сборы состояли из собственно торгового и весового. В обычаях делового оборота Причерноморья, по большей части принявших за основу византийскую {182} терминологию и методику налогообложения, совокупность этих двух налогов и ввозной пошлины фигурировала под общим термином коммеркий. Торговый сбор в ордынской традиции назывался тамгой, и взимавший его чиновник («таможенник») в знак того, что налог взят, ставил на товар отметку, также носившую название тамги. Ставка торгового сбора составляла в Золотой Орде 3% от стоимости товара (в исключительных случаях увеличивалась до 5%) [10, с. 15, 98, 149–150]. Впрочем, в отношении определенных товаров делались исключения. Так, в ярлыке Узбека венецианским купцам Азова (1332) встречается такое положение: «Также у нас исстари не брали торговый налог с торговли драгоценными камнями, жемчугом, золотом, серебром, золотой канителью; и ныне пусть не берут» [10, с. 27]. Весовой сбор тартанак, или кантар, был тесно связан с тамгой. Его ставка устанавливалась в половину торгового налога (в случае увеличения торгового налога менялась и абсолютная величина ставки весового сбора). Интересно отметить, что единицей налогообложения тартанаком являлись не сами товары, а повозки, на которых они ввозились. Кроме того, налог этот взимался, даже если обе стороны в сделке представляли иностранцы [10, с. 15, 98, 103–105]. Особый сбор уплачивался посреднику при торговой сделке; в Трапезундской империи он составлял 1% от суммы сделки, полагаем, что и в Золотой Орде ставка была приблизительно такой же. Специальный сбор взимался также за изготовление контракта [см.: 10, с. 151].
Любопытно отметить, что многие налоги и сборы этой категории были распространены в Западной Европе еще со времен Римской империи – речь идет, прежде всего, о системе пошлин и таможен [см., напр.: 35, с. 222]. Таким образом, вполне возможно, что в налоговую систему Золотой Орды они попали не из Монголии и Китая, а от западных соседей, с которыми Золотая Орда имела тесные контакты с самого начала своего существования. На такую мысль наводит тот факт, что эти налоги не упоминаются ни в Великой Ясе, ни в ярлыках великих ханов Монгольской империи – они фиксируются именно в ордынских ярлыках и вполне могут объясняться влиянием Запада, а не Востока.
Специальные сборы распространялись на тех, кто занимался определенной деятельностью. В ярлыках перечисляются налог на использование недр и вод [33, с. 21, 34–35], куртовый сбор (с изготовителей курта – творога и молочных изделий) [46, с. 237], сбор с мельниц и гумна [24, с. 477], с садов и виноградников, а также изготовления вина [9, с. 102], с изготовителей стрел [7, с. 130], с мелкого скота [2, с. 80–81; 7, с. 130]. Последний, по сведениям Симона де Сент-Квентина, составлял 3 аспра с 6 овец [см.: 4, с. 34].
Чрезвычайные или экстраординарные сборы и повинности взимались с населения Золотой Орды в определенных случаях: в связи с прибытием в регион высоких сановников, послов или ханских родственников, которым традиционно надлежало подносить дары и подарки; по случаю прибытия в ханскую ставку золотоордынских подданных или иностранцев, которым полагалось одаривать хана, членов его семейства и высших сановников. Наиболее характерные примеры подобных сборов встречаются в ханских ярлыках русским митрополитам – дары (поминки), запросы, почестья, доходы и т.д. [2, с. 92–95; 9, с. 34–35; 24, с. 474–475]. К этому же виду сборов, вероятно, следует отнести и сбор, который уплачивался в пользу суда при разрешении спора [см.: 6, с. 104].
Из повинностей в ярлыках довольно часто упоминаются подводы (улаг), верховые лошади (мал), провиант (улафа), фураж для скота (сусун). В эту группу входила обязанность принимать проезжающих должностных лиц и дипломатов на постой (илчи-конак). Нередко эти повинности возлагались на население совокупно, о чем свидетельствует употребление в ярлыках «парных терминов» – улуфа-сусун, улаг-илмак и др. [46, с. 236]. Другая группа повинностей была связана с организацией военных походов или облавных охот. В нее входило принятие солдат на постой, подготовка для них провианта, а также предоставление людей для участия в походах (в русских переводах ярлыков – война [см., напр.: 2, с. 93; 9, с. 34]) и охотничьих облавах (в ярлыках – чирик авы [46, с. 237]). {183}
Воинская повинность черик в каждом регионе зависела от численности его населения; так, например, название административно-территориальной единицы тумен означало, что в случае войны эта область должна выставлять до 10 000 воинов, «тысяча» – соответственно тысячу и т.д. Согласно сведениям «Книги о великом хане», золотоордынский хан Узбек имел под своим началом 700 000 воинов [51, с. 59], т.е. 70 туменов, однако это вовсе не означало, что хан постоянно держал в боевой готовности такое количество воинов. Просто в случае необходимости он мог бы мобилизовать именно столько воинов – чего, впрочем, ни Узбек, ни другие ханы Золотой Орды ни разу не делали за всю ее историю!
К числу повинностей также можно отнести обеспечение безопасности в регионе – борьбу с разбойниками и грабителями. В ярлыках эта повинность фигурирует под названием «караулук», или «ночной сбор» [7, с. 99, 107; 46, с. 237]. В ее несении были заинтересованы сами местные жители, поскольку в случае ограбления проезжающих торговцев или чиновников местные жители должны были либо разыскать грабителей, либо за свой счет возместить убытки потерпевшим. Повинность эта могла выражаться как в содержании присланных отрядов, так и в выделении людей из числа местных жителей для формирования собственных таких отрядов.
Сбор большинства налогов находился в ведении гражданской администрации, которую возглавлял визирь, в подчинении которого находились «отраслевые министерства» – диваны. Одним из таких диванов был, в частности, диван государственной казны [см.: 6, с. 99].
В ханских ярлыках представлен не только подробный перечень налогов, но и не менее полный список чиновников, отвечавших за их сбор. Так, ярлык Тимур-Кутлука содержит стандартный перечень лиц, отвечавших за сбор налогов или имевших право распоряжаться ими: «правого (и) левого крыла уланам, тысяцким, сотским, десятским бегам во главе с темником Идегеем, внутренних селений даругам…, писцам палат, таможенникам (и) сборщикам подати, мимохожим и мимоезжим послам (и) посланцам, дозорам (и) заставам, ямщикам и кормовщикам, сокольникам (и) барсникам, лодочникам и мостовщикам, базарному люду» [40, с. 158–159]. Ярлык Тюляка митрополиту Михаилу содержит сходный перечень: «татарьскым улусным и ратным князем, и волостным самим дорогам, и князем, писцем, таможником побережником и мимохожим послом и соколником и пардусником и бураложником и заставщиком и лодейщиком или кто на каково дело, ни поидет многим людем…» [24, с. 465]. Русский вариант наименований большинства этих чиновников уже указывает, сбором каких налогов, пошлин и повинностей они занимались.
В подчинении руководителей гражданской администрации областей находились таможенники (тамгачи) и «весовщики» (тартанакчи), отвечавшие за сбор налога с оборота и налога за взвешивание на казенных весах [см.: 10, с. 15, 50, 94, 135]. К ним примыкают и базарные надзиратели (базарга турканлар – базарный люд), в функции которых входило обеспечение порядка на рынках [33, с. 21, 25], а также, вероятно, и взимание специальных сборов при купле-продаже шкур, процента за посредничество, сбора за составление контракта.
Часть налогов и повинностей находилась в введении военной администрации. Так, десятники и сотники непосредственно отвечали за подготовку провианта для солдат, идущих в поход, а также за рекрутские сборы во вверенных им местностях, а тысячники и темники осуществляли контроль подчиненных им сотников и десятников. Кроме того, в введении темников, отвечавших за охрану государственных границ Золотой Орды, находились заставы и отряды, обеспечивавшие безопасность и порядок в пограничном регионе. На начальниках этих застав (в ярлыках – заставщики, туткаулы, бураложники) лежала обязанность взимать дорожный сбор и сбор за ввоз и вывоз {184} товаров. Начальники мобильных отрядов, букаулы, в свою очередь, взимали плату за охрану торговцев и других лиц в дороге. Согласно сведениям восточных хронистов, букаул являлся высоким армейским чиновником, отвечавшим за снабжение: вероятно, именно из сборов за охрану на дорогах он и черпал средства для обеспечения вверенных ему военных соединений [см.: 9, с. 97].
Сбор налогов был прерогативой центральной власти: родственники хана и племенные вожди в этой сфере пользовались весьма ограниченными правами. Так, они имели право взимать какие-либо сборы и повинности только с подчиненного им кочевого населения, тогда как в оседлых областях, формально находившихся в их владении, всей полнотой власти распоряжались ханские даруги, которые и осуществляли и сбор налогов в этих областях. При этом средства поступали сначала в ханскую казну, и лишь затем по усмотрению хана распределялись среди представителей его семейства и высшей знати. Это соответствовало государственной доктрине Золотой Орды, согласно которой хан считался главным и фактически единственным собственником всех земельных владений. Однако некоторые из ханских родичей или высших сановников имели право рассчитывать на ханскую щедрость, которую он мог позволить себе проявлять за счет своих подданных и иностранцев, пребывающих на территории Золотой Орды. Например, ханша Тайдула имела в Азове собственный штат налоговых чиновников, взимавших ряд налогов не в ханскую казну, а непосредственно в ее пользу. Однако ханы нередко подвергали пересмотру подобные привилегии своих родственников: так, Бердибек, внук Тайдулы, в 1358 г. пожаловал своему приближенному Тоглу-баю право взимать «на оружие» по 3 сома серебра с каждого корабля, приходящего в Азов – причем не за счет ханской казны, а из тех сборов, которые прежде получала Тайдула! Последней пришлось смириться с этим и своим дополнительным распоряжением поддержать повеление хана [10, с. 152–153]. Подобные пожалования налогов и сборов в пользу ханских родственников и сановников были распространенной практикой, о чем свидетельствует Симон де Сент-Квентин: «Во-первых, хан получает свою долю…; во-вторых, особенный владелец; в-третьих, областной владелец…» [цит. по: 47, с. 34].
В большинстве случаев освобождение от уплаты налогов жаловалось или подтверждалось ханом лично, по собственному усмотрению, а не на основании какого-либо единой сословной привилегии. Соответственно, тарханы могли относиться к разным группам податного населения, и налоговый иммунитет не являлся их сословным признаком. Как правило, статус тархана включал освобождение от уплаты налогов и несения повинностей, право сохранять за собой всю убитую во время облавных охот добычу, привилегию входить к хану в любое время и ехать рядом с ним во время выездов походов, выездов. Также в число привилегий включалось освобождение от наказания за девять проступков; сохранялись эти привилегии в течение девяти поколений [см.: 2, с. 53–54; 49, с. 308–311]. Тарханство могло быть пожаловано отдельным лицам и целым категориям или даже целым населенным пунктам. Ярлыки Токтамыша, Тимур-Кутлука и Улуг-Мухаммеда являются индивидуальными пожалованиями конкретным лицам, а ярлыки русскому духовенству – это уже привилегии целой категории лиц. В ярлыке Токтамыша Бек-Хаджи, в свою очередь, имеется ссылка на ярлык хана Пулада, выдавшего тарханный ярлык целому селению (или роду) Шуракуль [12, с. 3]. Анализ их содержания позволяет проследить эволюцию института налогового иммунитета в Золотой Орде.
На раннем этапе истории Золотой Орды тарханство не было широко распространенной практикой. Наибольшее развитие оно получило при Токтамыше и его ближайших преемниках: ханы для укрепления своей власти старались привлекать к себе представителей разных племен и слоев населения, освобождая их от налогов. К этому периоду относятся ярлыки, которыми их держатели освобождаются от наибольшего числа налогов и повинностей [47, с. 124–125]. В дальнейшем можно наблюдать {185} постепенное урезание прав тарханов: уже в ярлыке Улуг-Мухаммеда, вступившего на трон четверть века спустя после Токтамыша, пожалование содержит следующую оговорку: «И еще, с прежних времен даругам вашим ежегодно [все], что вы платили, теперь также [нашего] ярлыка с правилами в соответствии, платите» [7, с. 122].
Помимо тарханных ярлыков и грамот исследователи выделяют также суюргальные [см., напр.: 46, с. 281]. Исследователи определяют суюргал как пожалование ханом земельного владения, изначально обладающего определенным налоговым и судебным иммунитетом. Поэтому в суюргальных грамотах обычно не содержалось положений об освобождении их обладателей от уплаты налогов: сам факт пожалования суюргала означал это освобождение, равно как и запрет ханским чиновникам вмешиваться в дела управления суюргалом. Суюргалы появились в Золотой Орде не ранее конца XIV в., скорее всего, уже после нашествия Тимура, как результат влияния правовых традиций Востока [46, с. 214; 47, с. 114–115]. Единственным сохранившимся документом такого рода является ярлык Улуг-Мухаммеда 1420 г., в котором, помимо освобождения от ряда налогов, подтверждается право Туглу-бая и Хызра наследовать должность и владения их отца, бывшего даругой в Керчи [7, с. 112–135].
В системе уголовно-правовых отношений Золотой Орды представления о преступлениях и наказаниях были достаточно четкими. Наиболее серьезными преступлениями считались преступления против государства и правящего рода.
Одним из самых тяжелых преступлений считалась узурпация трона: «Одно постановление такое, что всякого, кто, превознесясь в гордости, пожелает быть императором собственною властью без избрания князей, должно убивать без малейшего сожаления» [15, с. 48]. Именно поэтому в истории Золотой Орды не известно практически ни одного случая узурпации трона: даже в периоды смут («Великой замятни» 1358–1381 гг. и последующего распада Орды в первой пол. XV в.), когда на трон одновременно претендовало по три-пять кандидатов, каждый из них созывал некое подобие курултая и провозглашал себя ханом в соответствии с действующим законодательством. Впрочем, в 1291 г. хан Тула-Буга был умерщвлен именно как узурпатор трона: всесильный беклярибек Ногай обвинил его в завладении троном, который должен был унаследовать другой царевич. Однако Ногай пытался таким образом лишь замаскировать совершенный им военный переворот, завершившийся убийством хана: Тула-Буга вступил на трон в соответствии с законом, поскольку с его воцарением «согласились… жены, братья, дяди, родственники и приближенные» [44, с. 106, 108]. Хан Джанибек, пришедший к власти после убийства двух своих братьев, не считался узурпатором, поскольку был признан эмирами [44, с. 263–264] – надо полагать, он был возведен на трон по решению курултая в соответствии с традицией и законом.
Другим серьезным преступлением считалось оскорбление хана и представителей ханского рода. За подобные преступления неоднократно расставались с жизнью даже иностранные правители, находившиеся в вассальной зависимости от хана Золотой Орды. Русские летописи донесли до нас сообщения о мучительной казни рязанского князя Романа Ольговича (1270 г.), который «хулит… великого царя»: за это преступление «отрезаша языкъ, и заткоша уста его убрусомъ, и начаша резати его по суставом и метати раздно, персты вся обрезаша и у ногъ и у рукъ, и устне, и уши и прочая суставы розрезаша, и яко остася трупъ единъ, они же одраша кожу отъ главы его и на копие взоткнуша» [27, с. 149]. В 1326 г. в Золотой Орде был убит тверской великий князь Дмитрий Грозные Очи, за то что «безъ царева слова» убил московского князя Юрия Данииловича [27, с. 189–190]: подобное самоуправство в ханской ставке рассматривалось как оскорбление величества.
Убийство представителя ханского рода считалось одним из тягчайших преступлений и каралось исключительно смертью. Так, например, арабский историк конца XIII – {186} начала XIV в. Рукн ад-Дин Бейбарс сообщает, что во время войны хана Токты со своим мятежным беклярибеком Ногаем последний был убит русским воином из ханского войска. Несмотря на то, что убийство было совершено во время сражения, воин был казнен по ханскому приказу «за то, что умертвил столь великого по сану человека, а не представил его султану» [44, с. 114]. Тот же историк сообщает, что годом раньше сам Ногай совершил опустошительный рейд в Крым и сжег генуэзскую колонию Каффу, правители которой вероломно убили его внука Ак-тайджи [44, с. 111–112].
Другую группу преступлений составляли нарушения порядка управления. В большинстве ханских ярлыков прямо не прописано, какое наказание следует за нарушение предписаний властей, обычно составители ограничивались довольно туманной санкцией о том, что «кто не повинуется – непременно будет устрашен» [см., напр.: 10, с. 121]. Надо полагать, что подобная санкция предоставляла представителям власти, в компетенции которых было наказание виновных, достаточно широкую свободу собственного усмотрения: в зависимости от тяжести преступления нарушитель мог отделать штрафом, а мог и лишиться головы.
Весьма распространенным во все времена должностным преступлением было взяточничество. Хотя на Востоке, как мы отметили в предыдущей главе, понятие взятки отсутствовало, тем не менее, определенные действия чиновников могли рассматриваться как получение таковой. Так, например, ханские ярлыки содержали исчерпывающий перечень налогов и сборов с определенных местностей или категорий лиц, и любая попытка взимания дополнительного сбора или увеличения суммы применяющегося могла быть расценена именно как мздоимство. К примеру, ярлык Менгу-Тимура русской церкви содержит следующее положение: «Сию грамоту видяще и слышаще от попов и от черньцов ни дани ни иного чего ни хотять ни възмуть баскаци, княжи писци, поплужники, таможници, а возмуть ине по велицеи язе извиняться и умруть» [24, с. 468]. Это – один из немногих ярлыков, в котором прямо предусматривается смертная казнь за нарушение его предписаний.
Одним из административных нарушений, распространенных среди кочевников, было самовольное оставление места службы. Так, Джувейни сообщает: «А еще яса такая: чтобы никто из тысяч, сотен или десятков, к которым он приписан, не смел уходить в другое место, или укрываться у других, и никто того человека не должен к себе допускать, а если кто-либо поступит вопреки этому приказу, то того, кто перебежит, убьют всенародно, а того, кто его укрыл, ввергнут в оковы и накажут. Посему никто чужого к себе допускать не может. К примеру, если будет царевич, то и наималейшого звания человека к себе не пустит и от нарушения ясы воздержится» [цит. по: 4, с. 145]. Так, когда несколько эмиров-военачальников хана Токты решили перебежать к беклярибеку Ногаю, хан потребовал от последнего вернуть бежавших, чтобы предать их казни [44, с. 158].
Указанное преступление в известной степени может быть отнесено к подгруппе военных преступлений. Преступлений этого вида монголы знали немало, поскольку в Золотой Орде (как и в любом другом государстве Чингизидов) практически каждый подданный в возрасте от 14 до 70 лет считался воином и мог быть в любой момент призван в армию. Не удивительно, что государство постоянно жило в режиме военного положения, и подданным золотоордынского хана приходилось соотносить свои действия с военной дисциплиной и безопасностью страны.
Наиболее серьезными преступлениями в частноправовой сфере, несомненно, являлись преступления против личности. Так, убийство в Золотой Орде каралось смертью. Любопытно, впрочем, отметить, что такая суровая мера наказания предусматривалась исключительно за убийство монгола – за убийство представителя другой народности можно было откупиться. Так, среднеазиатский историк XV в. Мирхонд сообщает, что «от {187} убийства (казни за преступление) можно отпуститься пенею, заплатив за мусульманина сорок золотых монет (балыш), а за китайца рассчитывались ослом» [цит. по: 48, с. 143]. Такое законодательно закрепленное разделение по национальному признаку являлось характерной особенностью монгольского правления в государствах Евразии.
Еще одну группу составляли имущественные преступления. Среди таковых наиболее известными являлись грабеж и воровство, которые в Золотой Орде наказывались весьма строго. «Если кто-нибудь будет застигнут на земле их владения в грабеже или явном воровстве, то его убивают безо всякого сожаления», – сообщает Иоанн де Плано Карпини [15, с.42]. Ему вторит и Гийом де Рубрук: «Точно так же они карают смертью за огромную кражу. За легкую кражу, например, за одного барана, лишь бы только человек нечасто попадался в этом, они жестоко бьют, и если они назначают сто ударов, то это значит, что те получают сто палок» [37, с. 100–101].
Особую строгость кочевники-монголы проявляли по отношению к конокрадам. Так, например, согласно Иоанну де Плано Карпини, даже черниговский князь Андрей Мстиславич был казнен в Золотой Орде по обвинению в том, что он «уводил лошадей татар из земли и продавал в другое место» [15, с. 36]. По сообщению арабского автора сер. XIV в. Ибн Баттуты некоторые особо жестокие наказания за подобные преступления после принятия ислама были заменены менее суровыми: «Постановление же их по этой части такое, что тот, у кого найдут украденного коня, обязан возвратить его хозяину и вместе с тем дать ему девять таких же (коней), а если он не в состоянии сделать это, то отбирают у него за это детей его, если де у него нет детей, то его зарезывают, как зарезывается овца» [44, с. 282–283]. Впрочем, как можно сделать вывод, следование исламу в отношении замены казни выкупом было довольно условным: вряд ли человек, пошедший на кражу лошади, мог позволить себе отдать девять собственных коней в качестве штрафа! Таким образом, при формальном соблюдении норм шариата ордынские власти de facto продолжали применять прежние жестокие наказания.
Что же касается наказаний, то и они в золотоордынском праве регламентировались достаточно четко.
Смертная казнь, предусмотренная за самые опасные преступления (государственная измена, оскорбление величества, убийство и пр.) осуществлялась по решению самого хана или высших должностных лиц. Исключение могли составлять лишь те случаи, когда преступник бывал застигнут на месте преступления и тут же умерщвлялся, или же вступал в действие принцип талиона – умерщвление убийцы родичами убитого по решению племенных старейшин.
В ярлыке Менгу-Тимура русской церкви (1267 г.) присутствует следующее положение: «Сию грамоту видяще и слышаще от попов и от черньцов ни дани ни иного чего ни хотять ни възмуть баскаци, княжи писци, поплужники, таможници, а возмуть ине по велицей язе извиняться и умруть» [24, с. 468]. На основании этого положения можно сделать вывод, что смертная казнь предусматривалась и за религиозные преступления, однако, на наш взгляд, угроза смертной казни предусматривается в данном случае не за посягательства на права церкви, а за неисполнение предписаний закона – Великой Ясы и ханского ярлыка. Как известно, золотоордынские ханы проводили политику религиозной толерантности, и нам неизвестны случаи смертной казни за религиозные преступления [ср.: 39]. Смертная казнь по решению хана могла быть заменена продажей в рабство или лишением всего имущества [см.: 44, с. 234].
Телесные наказания могли варьироваться, как вытекает из приведенных выше сведений источников, от бичевания (количество ударов зависело от тяжести преступления) до отсечения руки. Как и смертная казнь, телесные наказания могли назначаться как официальными властями, так и при вынесении судебного решения по обычному праву. Например, Гийом де Рубрук пишет: «Если они назначают сто ударов, то это {188} значит, что те получают сто палок. Я говорю о тех, кто подвергается побоям по приговору двора» [37, с. 100–101].
Штрафы, как можно понять из законодательства позднесредневековых монголов и казахов, со временем заменили большинство других, более суровых видов наказаний. Несомненно, это было связано с принятием ислама в Золотой Орде: мусульманское право, хотя и не запрещает смертной казни, все же предписывает по возможности заменять ее штрафом. В случае убийства такой штраф в шариате носит наименование диа – плата за кровь [21, с. 190–191]. Большое распространение эта форма наказания получила в постордынских государствах (в частности в Казахском ханстве), однако есть все основания полагать, что эта практика берет начало именно в Золотой Орде.
Завершая разговор о принципах наказаний в Золотой Орде, нельзя не сказать и об ответственности самих правителей, во власти которых формально находилась судьба всех их подданных. Так, например, когда хан Узбек принял ислам и потребовал от своих приближенных поступить так же, они усмотрели в его действиях нарушения монгольского права торе и ясы Чингиз-хана и отказались ему повиноваться, даже попытавшись устранить его. Только решительные действия хана, который в течение короткого времени казнил множество противников ислама, позволили ему сохранить власть. Хан Азиз, который «установил скверные обычаи», был убит собственными приближенными [42, с. 130–131, 141]. Таким образом, ханы Золотой Орды, требуя от своих подданных неукоснительного исполнения закона и сурово каравшие их за преступления, также подчинялись нормам права и несли ответственность за их нарушения. Это, на наш взгляд, свидетельствует о последовательной политике золотоордынских монархов в правовой сфере, их приверженности к законности и в очередной раз опровергает стереотип о них как о деспотах, обладавших абсолютной властью и стоявших над законом. Совершенно справедливо И.Л. Измайлов считает контроль ордынской аристократии над ханами своеобразной системой сдержек и противовесов, существование которой полностью устраняет стереотип самодержавной власти в Золотой Орде [см.: 23, с. 170–171].
Система наказаний в Золотой Орде, как видим, была достаточно суровой, но при этом весьма эффективной. Поэтому многие иностранцы, побывавшие в Золотой Орде, с удивлением отмечали, что среди местного населения практически отсутствуют воровство, половые преступления, а грабежи совершают только жители покоренных государств [см., напр.: 15, с. 40; 19, с. 123].
Высшей судебной инстанцией в Золотой Орде являлись ее правители. Правосудие в качестве одной из функций ханской власти признавалось уже в древнетюркском обществе, так что неудивительно, что ханы Золотой Орды активно осуществляли судебные функции. Так, хронист характеризует одного из них: «Мунке-Тимур-хан… был царем справедливым, умным, великодушным; в период своего султанства он укрепил справедливостью и правосудием основу ханства и правила правления, так что в его правление все обиженные благодарили его природу, а обидчики жаловались» [42, с. 205–206]. Именно при Менгу-Тимуре Золотая Орда официально стала самостоятельным государством, а ее правители – суверенными государями, одним из неотъемлемых признаков власти которых было осуществление функции верховного судьи.
Своеобразным подтверждением значительности судебной составляющей ханской власти служат монеты. На многих из них среди эпитетов монарха присутствует титул ал-адил, который переводится обычно как «справедливый» или «правосудный». Этот эпитет мы встречаем на монетах ханов, правление которых совпало с эпохой расцвета Золотой Орды (конец XIII – первая половина XIV в.): «Султан верховный Тохтогу справедливый» [13, с. 65–67, 69, 70], «Султан справедливый Джанибек» [22, с. 110], и более поздних правителей (конец XIV в. – «Султан справедливый Тохтамыш-хан», «Султан справедливый Тимур-Кутлук-хан» [18, с. 455, 464]. Вероятно, обозначение {189} судебной функции на монетах было чем-то подобным рекламе, т.е. таким образом Джучиды стремились сообщить о данной функции не только населению Золотой Орды, но и иностранным государям, купцам – всем тем, кто пользовался деньгами и мог прибегнуть к ханскому правосудию.
Ханы нередко выступали в качестве международных арбитров, разрешая споры вассальных правителей Кавказа, Ближнего Востока, Руси. Один из известных примеров – вынесение в 1432 г. на рассмотрение хана Улуг-Мухаммеда спора о московском великом столе. Несмотря на принятое московским княжеским домом решение не вовлекать ордынские власти во внутренние противоречия, боярин великого князя Василия II Иван Всеволожский, фактический правитель Московского великого княжества, прибег к суду хана и сумел добиться решения в пользу своего патрона. Примечательно, что Василий II в споре апеллировал не к «мертвой грамоте отца своего» (т.е. к завещанию, как его дядя и соперник Юрий Звенигородский), а к «жалованию, девтерем и ярлыком» самого хана [28, с. 249–250; см. также: 16, с. 45–46]. При этом ханы не только творили суд, но и могли даровать отдельным лицам и категориям лиц судебный иммунитет, освобождавший от суда наместников областей и других представителей власти, за исключением суда самого монарха. Например, в ярлыках русскому духовенству ханы Бердибек, Тюляк (и ханша Тайдула в своих грамотах) делегируют судебные полномочия русским митрополитам, предписывая русским князьям и ордынским чиновникам не вторгаться в церковную сферу [см., напр.: 11, с. 246; 32, с. 81]. Тарханы, освобождаемые от уплаты налогов, обычно тоже приобретали судебный иммунитет: они не подлежали суду «за девять проступков» [49, с. 309–312].
Помимо суда хана существовали и другие суды, которым по мере надобности он передавал судебные полномочия. Есть сведения о том, что курултаи осуществляли правосудие и в Золотой Орде, также как и в Монголии. Например, в начале XIV в. созыва курултая, «чтобы уладить дело», потребовал Баян – правитель восточных областей Золотой Орды («левого крыла», или Улуса Орду-Ичена), боровшийся за власть со своим родственником Куйлюком [41, с. 44; 42, с. 44]. Впрочем, упоминания о суде курултая применительно к Золотой Орде в источниках встречаются довольно редко. Можно предположить, что его судебная функция была лишь данью древнемонгольской традиции и вскоре была сведена на нет. Это связано с тем, что указанные функции перешли в XIV в. к карачи-беям – родовым князьям, которые стали при хане Золотой Орды чем-то вроде «государственного совета».
Роль родовых князей в Золотой Орде была даже значительнее, чем в Монгольской империи, правители которой опирались на чиновничество, выдвинувшееся на первый план при Чингиз-хане и его ближайших преемниках. Джучидам приходилось больше считаться с предводителями племен, предки которых пришли вместе с основателем государства в Поволжье из Монголии, и с представителями местной знати [53, с. 283]. Конечно, положение и роль крупных феодалов в Золотой Орде во многом зависели от личности хана, но тенденция к усилению их роли в управлении, наметившаяся в правление хана Узбека, усиливалась в период всего дальнейшего существования Золотой Орды, что проявлялось и в осуществлении ими судебных функций. Так, в 1319 г., когда на суд Узбека предстали князья Михаил Тверской и Юрий Московский, хан перепоручил рассмотрение дела родовым князьям, оставив за собой лишь наказание того, чья вина будет установлена: «…и по томъ рече царь княземъ своимъ: «что ми есте молвили на князя Михаила, сотворите има суд с великимъ княземъ Юрьемъ Даниловичемъ Московъскимъ. Да которого правду скажите ми, того хощу жаловати, виноватого казни предати»» [28, с. 168].
Помимо князей, судебные функции выполняли также и даруги – наместники областей Золотой Орды. Их полномочия также отражены на монетах: известны, например, {190} монеты наместника Хаджи-Тархана (Астрахани) с надписью «Эмир справедливый Черкес-бек» (вторая пол. XIV в.) [5, с. 178]. Отметим, впрочем, что суд правителей областей не был особенностью Золотой Орды – в Государстве ильханов в Иране, империи Юань в Китае и других выделившихся впоследствии государствах Чингизидов в тот же период наместники областей являлись и верховными судьями в своих владениях. О татарских судьях в «Баскардии» (т.е. у башкир Поволжья) и в «стране Сибирь» упоминает в своем письме венгерский миссионер брат Иоганка, побывавший в Золотой Орде в 1320 г. [1, с. 93–94]. Несомненно, речь идет именно о суде наместников указанных областей.
Некоторые сведения о суде ордынских даруг можно почерпнуть из сохранившихся ордынских документов. Весьма ценны сведения о некоторых действиях, к которым они прибегали, чтобы добиться справедливости в отношении ордынских подданных, пострадавших по вине иностранцев. Так, когда корабль с находившимися на нем несколькими ордынскими купцами подвергся нападению венецианских пиратов, крымский даруга Рамадан уведомил венецианского дожа, что он задержал двух венецианских торговцев и конфисковал их имущество, пообещав отпустить пленников только после того, как венецианские власти освободят ордынских торговцев и вернут им отнятое имущество [10, с. 172].
Следующей судебной инстанцией был собственно суд – дзаргу (яргу). Вот как описывает его арабский торговец и путешественник первой половины XIV в. Ибн Баттута: «… каждый день кади приходит в его [эмира Тимур-Кутлуга, наместника Хорезма – Авт.] приемную и садится на отведенное ему сиденье; вместе с ним [являются] правоведы и писцы. Насупротив его садится один из старших эмиров, при котором восемь [других] старших эмиров и шейхов тюркских, называемых аргуджи [яргучи]; к ним люди приходят судиться. Что относится к делам религиозным, то решает кади, другие же [дела] решают эти эмиры» [17, с. 76].
Наконец, следует рассмотреть еще один судебный институт, возникновение которого можно объяснить лишь международными связями Золотой Орды: совместный суд представителей власти Золотой Орды и других государств, который действовал в областях, где существовали оживленные отношения между купцами Золотой Орды и иных государств, дипломатами и пр. Например, в Крыму и других черноморских регионах постоянно присутствовали дипломатические представители Генуэзской и Венецианской республик. Хан признавал консула в Азове главой венецианской общины, а консула в Каффе – главой генуэзской. Согласно действующей в Причерноморье «табели о рангах» (отраженной, например, в словаре «Codex Cumanicus») консул по своему статусу приравнивался к мусульманскому кади [10, с. 22], т.е. помимо административных функций, обладал и судебными. Так, ярлык хана Джанибека, выданный венецианским купцам Азова в 1342 г., гласит: «Также, если случится, что кто-либо из наших подданных затеет ссору с венецианцем, нанесет ему обиду или же, напротив, поступят какие-либо жалобы на венецианцев от наших людей, пусть тогда правитель Азова и венецианский консул на совместном заседании установят, внимательно взвесят и разрешат все вышеизложенные жалобы, обиды и оскорбления с тем, чтобы не был нанесен ущерб ни отцу за сына, ни сыну за отца» [10, с. 73]. Порядок «возбуждения дела» предусматривает другой документ – уведомление правителя Крыма Рамадана также венецианским купцам: «Также если венецианец затеет какой-нибудь спор с тем, который из тюмена, или же тяжбу с ним, тогда тому, кто спрашивает, надлежит идти к консулу и обратиться к нему; если же венецианец спрашивает с того, который из тюмена, ему надлежит идти к правителю края» [10, с. 181–182]. В данном случае мы сталкиваемся с характерным и для современного международного права принципом подведомственности по принципу гражданства (подданства) ответчика. {191}
Шариатские суды Золотой Орды, хотя и были организованы по аналогии с судами стран Исламского Востока, но и по сравнению с ними имели ряд особенностей. Ислам стал государственной религией в Золотой Орде к 1320 г., но, в отличие от других исламских государств, это не привело к тотальной исламизации ее общества, государственных и правовых институтов. Особенностью судебной системы Золотой Орды, во-первых, стало упомянутое выше сосуществование институтов традиционной монгольской юстиции – судов-дзаргу и мусульманского суда кади; при этом никакого конфликта, казалось бы, несовместимых правовых систем не наблюдалось: представители каждой из них рассматривали дела, отнесенные к их исключительному ведению [6, с. 103–104]. Венгерский миссионер Иоганка, побывавший в Золотой Орде в 1320 г., т.е. уже в период исламизации этого государства, сообщает о «заражении сарацинским заблуждением» (исламом), отмечая при этом существование татарских судей, которые придерживались несторианского варианта христианства и обладали значительным влиянием [1, с. 92]. Мы не встречаем в источниках сведений о неравенстве перед ордынским судом мусульман и «неверных». А, например, в мусульманских районах христианской Испании в тот же период времени, показания христианина-свидетеля принимались во внимание мусульманским судом только в том случае, если они подтверждались свидетелем-мусульманином, а если их мог подтвердить лишь другой христианин, они игнорировались [3, с. 146]. Не было в Золотой Орде и особых судов для немусульман, каковые, например, появились в Османской империи после завоевания турецкими султанами христианских земель Юго-Восточной Европы [43, с. 220]. Принцип равенства перед судом можно считать весьма передовым для той эпохи, когда в Европе даже житель соседней деревни считался чужаком, не говоря уж о представителях других государств и, тем более, конфессий!
Итак, на формирование, развитие и функционирование судебной системы Золотой Орды значительное влияние оказали многовековые государственные и правовые традиции тех регионов, которые входили в состав этого государства. Следует учитывать также и особенности правосознания в тот период времени, когда существовала Орда. Именно эти условия определяют своеобразные черты суда Золотой Орды и его сходства с судом и процессом других стран рассматриваемого периода времени.
Считаем необходимым также сказать несколько слов о придворном этикете и протоколе, использовавшемся в Золотой Орде, поскольку его правила в значительной степени соотносились с правовыми нормами и особенно с правосознанием правящей элиты государства Джучидов, а нарушение этих правил нередко влекло тяжкие правовые последствия для нарушителя.
Сразу по пересечении границ любого тюрко-монгольского государства, при первых же контактах с представителями местных властей иностранцы сталкивались с особенностями протокольного характера. И сразу же возникали межкультурные разногласия: представители властей требовали у проезжающих подношений, которые «цивилизованные» европейцы в лучшем случае рассматривали как взятку, а в худшем – как попытку ограбления. Так, например, посланец папы римского Иоанн де Плано Карпини, посетивший Монгольскую империю в 1245–1246 гг., писал: «Начальник же селения дал нам лошадей и провожатых до другого селения, начальником коего был алан по имени Михей… Именно он сам послал против нас в Киев некоторых своих телохранителей, дабы ложно сообщить нам от имени Коренцы, чтобы мы считались послами и чтобы явились к нему. И хотя это неправда, он делал это для того, чтобы иметь возможность извлечь от нас дары…» [15, с. 70–71]. Сообщают о «дарах» и русские летописи, повествуя о поездке русский князей в Золотую Орду во второй пол. XIV в.: «посол Сарыхожа… на Москве поимав многи дары поиде в Орду… И тамо приида в Орду, князь великии Дмитреи Московьскыи многы дары и великы посулы подавал Мамаю и царицам и князем, чтобы княжениа не отъняли…» [36, с. 87]. Между тем, в {192} тюрко-монгольских государствах (и вообще на Востоке) понятие взятки практически отсутствовало, и подобные подношения считались элементом церемониала при взаимодействии с представителями властей всех уровней. Согласно восточным воззрениям любые действия должностных лиц полагалось вознаграждать [30, с. 259–260].
Любопытно отметить, что европейские дипломаты и позднейшие европейские же историки в меньшей степени акцентировали внимание на том, что именно в монгольской имперской практике впервые активно стал использоваться принцип уважения послов и иных дипломатических представителей, что уровень приема иностранных дипломатов должен был отражать степень могущества самого принимающего государя. Подобные моменты отмечаются лишь современными исследователями [см., напр.: 54, т. 205].
Перед встречей же с обладателями высшей власти иностранцы проходили своеобразный протокольный «ликбез»: специальные чиновники разъясняли им, что можно делать в присутствии августейших особ, а что запрещается, поскольку может быть воспринято как оскорбление величества и повлечет неминуемую смерть. Некоторые правила придворного этикета также казались дикими и оскорбительными европейцам. Гийом де Рубрук, посланец французского короля Людовика IX к золотоордынскому правителю Батыю описал, как его ордынский проводник наставлял его не касаться порога шатра, не говорить, пока не спросят, и преклонять колени перед ордынским властителем. Когда же Гийом де Рубрук предстал перед Батыем и получил дозволение говорить, он «преклонил одно колено, как перед человеком. Тогда Бату сделал мне знак преклонить оба, что я и сделал, не желая спорить из-за этого. Тогда он приказал мне говорить, и я, вообразя, что молюсь Богу, так как преклонил оба колена, начал речь с молитвы» [27, с. 117].
Если же все необходимые церемонии и ритуалы были соблюдены, даже иностранные послы, правители или иные лица проходили церемонию приобщения к монгольскому обществу. Так, например, когда князь Даниил Галицкий прибыл к Батыю, тот предложил ему кумыс, и когда князь выпил, золотоордынский правитель произнес ритуальную фразу: «Ты уже наш, татарин». После этого Даниил был облачен в монгольскую одежду и получил определенное место в системе золотоордынской иерархии. Примечательно, что русский летописец, описавший поездку Даниила в Золотую Орду, представил все эти церемонии как бесконечную череду унижений русского князя: «О злая честь татарская!.. Данилови Романовичю… ныне седитъ на колену и холопомъ называется…» [25, с. 185]. А между тем, после возвращения Даниила от Батыя венгерский король сразу же согласился женить сына Даниила на своей дочери, в чем раньше упорно отказывал: несомненно, в его глазах выполнение князем вышеописанного ритуала отнюдь не означало, что Даниил стал «холопом» [см.: 14, с. 355–356]. Включение иностранных правителей и дипломатов в тюрко-монгольскую иерархию обеспечивало почитание ими того, кто стоял во главе этой иерархии – монарха.
Если же тюрко-монгольские правители желали расправиться с неугодными им иностранными правителями, основанием для расправы нередко служило нарушением последними ритуалов. Так, согласно сообщениям русских летописей, князь Михаил Черниговский в 1246 г. был казнен в Золотой Орде за отказ совершить ритуальный проход между кострами: в ходе такой церемонии предстающий перед монархом человек как бы очищался от дурных замыслов по отношению к нему. К слову, этот ритуал не был столь уж обязателен, и тот же Даниил Галицкий был от него избавлен. Однако Михаил являлся давним врагом Золотой Орды и незадолго до приезда к Батыю пытался сформировать коалицию европейских государей для борьбы с монголами. Поэтому с ним было необходимо расправиться, но чтобы эта расправа не выглядела как произвол, Михаил Черниговский был обвинен в отказе от совершения протокольных действий и, следовательно, в намерении оскорбить Батыя, навлечь на него гнев Неба [38]. {193}
Впрочем, золотоордынские ханы стремились создать себе образ не только властных и могущественных, но и справедливых государей, великодушных и приверженных к закону. Так, например, в 1319 г. на суд золотоордынского хана Узбека предстал князь Михаил Тверской, который обвинялся, помимо всего прочего, в отравлении сестры хана. Не желая предстать пристрастным судьей в этом деле, Узбек поручил рассмотрение дела своим приближенным, сказав им: «что ми есте молвили на князя Михаила, сотворите има суд с великимъ княземъ Юрьемъ Даниловичемъ Московъскимъ. Да которого правду скажите ми, того хощу жаловати, виноватого казни предати» [28, с. 163].
Еще один золотоордынский хан, Улуг-Мухаммед, аналогичным образом продемонстрировал свое великодушие: его военачальник Хайдар вероломно захватил в плен литовского воеводу Григория Протасьева, но хан «поругаася Аидару и не похвали его о томъ, и, почтивъ Григориа, отпусти его» [26, с. 95]. Подобный поступок хана произвел весьма положительное впечатление не только на современников, но и на более поздних историков: в частности Н.М. Карамзин, весьма негативно отзывавшийся об ордынских правителях, охарактеризовал его как «пример чести, весьма редкий между варварами» [20, с. 140].
Таким образом, придворный этикет и протокол на протяжении всего времени существования Золотой Орды оставался эффективным средством формирования и поддержания образа ее государей.
1. Аннинский С.А. Известия венгерских миссионеров XIII–XIV вв. о татарах и Восточной Европе // Исторический архив. 1940. № 3. С. 71–112.
2. Березин И.Н. Очерк внутреннего устройства улуса Джучиева. СПб., 1864. 112 с.
3. Варьяш И.И. Правовое пространство ислама в христианской Испании XIII–XV вв. М.: УРСС, 2001. 188 с.
4. Вернадский Г.В. О составе Великой Ясы Чингиз-хана // Вернадский Г.В. История права. СПб.: Лань, 1999. С. 112–148.
5. Гончаров Е.Ю. Медные монеты XIV в. города Хаджи-Тархан // Восточное историческое источниковедение и вспомогательные исторические дисциплины. Вып. 5. М.: Восточная литература, 1997. С. 177–188.
6. Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и ее падение. М.: Богородский печатник, 1998. 368 с.
7. Григорьев А.П. Золотоордынские ярлыки: поиск и интерпретация // Тюркологический сборник 2005: Тюркские народы России и Великой степи. М.: Восточная литература, 2006. С. 74–142.
8. Григорьев А.П. Налоговый термин «кубчир» // Turcologica. К семидесятилетию академика А.Н. Кононова. М.: Наука, 1976. С. 235–240.
9. Григорьев А.П. Сборник ханских ярлыков русским митрополитам: Источниковедческий анализ золотоордынских документов. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2004. 276 с.
10. Григорьев А.П., Григорьев В.П. Коллекция золотоордынских документов XIV века из Венеции: Источниковедческое исследование. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2002. 276 с.
11. Григорьев В. О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой Орды русскому духовенству // Григорьев В.В. Россия и Азия. СПб., 1876. С. 170–258.
12. Григорьев В.В., Ярцов Я.О. Ярлыки Тохтамыша и Сеадет-Гирея // Записки Одесского общества истории и древностей. 1844. № 1. С. 1–16.
13. Гумаюнов С.В. Нумизматический материал XIII–XIV вв. Саратовская область // Древности Поволжья и других регионов. Вып. IV. Нумизматический сборник. Т. 3. М.; Нижний Новгород: Информэлектро, 2002. С. 56–72.
14. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. М.: Клышников, Комаров и Кº, 1992. 512 с. {194}
15. Джованни дель Плано Карпини. История монгалов / Пер. А.И. Малеина, вступит. ст., коммент. М.Б. Горнунга // Путешествия в восточные страны. М.: Мысль, 1997. С. 28–85.
16. Зимин А.А. Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в. М.: Мысль, 1991. 286 с.
17. Ибрагимов Н. Ибн Баттута и его путешествия по Средней Азии. М.: Наука, 1988. 128 с.
18. Иванов Н.Н. Клад джучидских монет, найденный в Крыму в 1964 году // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. Вып. VIII. Симферополь: Таврия, 2001. С. 454–484.
19. «История Татар» Ц. де Бридиа / Пер. с лат. С.В. Аксенова, А.Г. Юрченко // Христианский мир и «Великая Монгольская империя». СПб.: Евразия, 2002. С. 75–126.
20. Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. V. М.: Наука, 1992. 560 с.
21. Керимов Г.М. Шариат: Закон жизни мусульман. Ответы Шариата на проблемы современности. М.; СПб.: ДИЛЯ, 2007. 512 с.
22. Клоков В.Б. Лебедев В.П. Монетный комплекс с Селитренного городища (Золотая Орда, г. Сарай) // Древности Поволжья и других регионов. Вып. IV. Нумизматический сборник. Т. 3. М.; Нижний Новгород: Информэлектро, 2002. С. 73–166.
23. [Миргалеев И.М., ред.] Стенографический отчет круглого стола, посвященного проблеме цивилизационного подхода к изучению истории Золотой Орды. 27.02.2008 г. Казань // Золотоордынская цивилизация: Сб. статей. Вып. 1 / Гл. ред. И.М. Миргалеев. Казань: Ин-т истории АН РТ, 2008. С. 154–173.
24. Памятники русского права. Вып. 3: Памятники права периода образования русского централизованного государства. XIV–XV вв. / Под ред. Л.В. Черепнина. М.: Государственное изд-во юридической лит-ры, 1955. 528 с.
25. Полное собрание русских летописей. Т. II. Ипатьевская летопись. СПб., 1843. 381 с.
26. Полное собрание русских летописей. Т. VIII: Продолжение летописи по Воскресенскому списку. М.: Языки русской культуры, 2001. 312 с.
27. Полное собрание русских летописей. Т. X. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. М.: Языки русской культуры, 2000. 244 с.
28. Полное собрание русских летописей. Т. XXV. Московский летописный свод конца XV в. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. 462 с.
29. Почекаев Р.Ю. Право Золотой Орды. Казань: Фэн, 2009. 260 с.
30. Почекаев Р.Ю. Правовая культура Золотой Орды (историко-правовые очерки). М.: Юрлитинформ, 2015. 312 с.
31. Почекаев Р.Ю. Эволюция тöре в системе монгольского средневекового права // Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2004. С. 530–543.
32. Приселков М.Д. Ханские ярлыки русским митрополитам. Пг., 1916. 116 с.
33. Радлов В. Ярлыки Тохтамыша и Темир-Кутлуга // Записки Восточного отдела Русского археологического общества. Т. III. 1889 (отд. оттиск). 40 с.
34. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. II / Пер. с перс. Ю.П. Верховского; примеч. Ю.П. Верховского и Б.И. Панкратова; ред. И.П. Петрушевского. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. 253 с.
35. Рогачевский А.Л. Кульмская грамота – памятник права Пруссии XIII в. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2002. 368 с.
36. Рогожский летописец // Тверская летопись (Русские летописи, т. 6). Рязань: Наше время, 2000. С. 23–147.
37. Рубрук Г. Путешествие в восточные страны // Путешествия в восточные страны. М.: Мысль, 1997. С. 86–189.
38. Рыкин П.О. Гибель князя Михаила Черниговского в свете традиционных монгольских верований // Россия и Восток: Традиционная культура, этнокультурные и этносоциальные процессы. Материалы IV международной научной конференции «Россия и Восток: проблемы взаимодействия». Омск, 1997. С. 85–89. {195}
39. Рыкин П.О. Монгольский средневековый ритуал в летописном рассказе об убийстве князя Романа Рязанского (1270 г.): опыт интерпретации // Nomadic Studies. 2005. № 11. C. 62–73.
40. Самойлович А.Н. Несколько поправок к ярлыку Тимур-Кутлуга // Самойлович А.Н. Избранные труды о Крыме. Симферополь, 2000. С. 144–162.
41. Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск: Мордовское книжное изд-во, 1960. 278 с.
42. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. II. Извлечения из персидских сочинений, собранные В.Г. Тизенгаузеном и обработанные А.А. Ромаскевичем и С.Л. Волиным. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. 308 с.
43. Сюкияйнен Л.Р. Мусульманское право. М.: Наука, 1986. 256 с.
44. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. Извлечения из сочинений арабских. СПб., 1884. 564 с.
45. Трепавлов В.В. Тöру у древних тюрок и монголов // Международная Ассоциация по изучению культур Центральной Азии. Информационный бюллетень. 1991. Вып. 18. С. 19–30.
46. Усманов М.А. Жалованные акты Джучиева Улуса XIV–XVI вв. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1979. 317 с.
47. Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. М.: Изд-во Московского ун-та, 1973. 180 с.
48. Хара-Даван Э. Чингиз-хан как полководец и его наследие. Культурно-исторический очерк Монгольской империи XII–XV вв. 2-е изд. Элиста: Калмыцкое книжное изд-во, 1991. 224 с.
49. Шапшал С.М. К вопросу о тарханных ярлыках // Академику В.А. Гордлевскому к его семидесятилетию. Сборник статей. М.: Изд-во АН СССР, 1953. С. 304–316.
50. DeWeese D. Islamization and Native Religion in the Golden Horde: Baba Tukles and conversion to islam in historical and epic tradition. Pensylvania: University Park, 1994. 638 р.
51. Le livre du Grant Caan, extrait d’un manuscrit de la Bibliothèque du Roi, par M. Jacquet // Journal Asiatique. T. VI. 1830. P. 57–72.
52. Morgan D.O. The «Great Yasa of Chingis Khan» and Mongol Law in the Ilkhanate // Bulletin of the School of Oriental and African Studies. Vol. XLIX. № 1. 1986. P. 163–176.
53. Schamiloglu U. The Qaraçi Beys of the Later Golden Horde: Notes on the Organization of the Mongol World Empire // Archivium Eurasiae Medii Aevi. 1984. Vol. 4. P. 283–297.
54. Tsolmon D. Tradition and innovative issue of Mongolian diplomatic ceremony and protocol, some recommendations // Олон улсын монголч эрдэмтний Х их хурал. The 10th International Congress of mongolists. Илтгэлүүдийн товчлол. Summaries of Congress Papers. Улаан-баатар, 2011. Т. 205–206. {196}
Золотая Орда в мировой истории: Колл. моногр. / Редкол.: Р. Хакимов, М. Фаверо (отв. ред.) и др. Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2016. С.179–196.
Всем интересующимся предысторией и самой историей Золотой Орды рекомендую основательный труд:
Золотая Орда в мировой истории. Колл. монография. – Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2016. – 968 с., цв. вкл. (ссылка).
В состав авторского коллектива вошли такие известные исследователи золотоордынской истории, как: вышеупомянутый В. Трепавлов, а также Р. Хакимов, Н. Крадин, историки из США, Финляндии, Венгрии и Польши.
Всем интересующимся предысторией и самой историей Золотой Орды рекомендую основательный труд:
Золотая Орда в мировой истории. Колл. монография. – Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2016. – 968 с., цв. вкл. (ссылка).
В состав авторского коллектива вошли такие известные исследователи золотоордынской истории, как: вышеупомянутый В. Трепавлов, а также Р. Хакимов, Н. Крадин, историки из США, Финляндии, Венгрии и Польши.
Согласен с вами. Хотя в этой теме итак уже почти вся книга выложена
§ 6. Языки официального делопроизводства и канцелярская культура Золотой Орды
Ленар Абзалов
Становление Монгольского государства как крупного и полиэтничного образования, в рамках которого формировался Улус Джучи, естественным образом определило многоязычие ее делопроизводства. Монгольский язык, будучи языком правящей династии, являлся основным официальным языком империи. Наряду с монгольским языком широкое распространение находит уйгурский или тюркский язык8, который изначально приобретает статус официального языка. Широкое применение уйгурского языка определялось: этнокультурной близостью тюрко-монгольских племен, совместно проживавших на протяжении многих столетий в степях Центральной Азии; этническим составом улуса Чингиз-хана, где значительную часть населения составляли тюркоязычные племена; влиянием тюркоязычных уйгуров, отличающихся высоким уровнем {217} культурного развития по сравнению с остальными народами, первоначально вошедшими в состав владений Чингиз-хана и занявшими ключевые позиции на гражданской службе, и неслучайно наблюдательный Гийом де Рубрук писал: «югуры являются главными писцами среди них».
В Монгольской империи функциональная сфера того или иного языка определялась этнолингвистическими условиями развития чингизидских канцелярий. Уже изначально улус Чингиз-хана включал в себя значительное количество тюркоязычных племен, увеличивающихся по мере продвижения монголов на запад. Помимо преобладающего тюрко-монгольского кочевого этнического элемента, было значительное количество тюркоязычных представителей оседло-земледельческих культур.
В Улусе Джучи преобладающая тюркоязычная среда закономерно определяла сферу применения и статус тюркского языка. Позиции монгольского языка в Улусе Джучи уже изначально ограничивались малочисленностью монголоязычного населения на западных окраинах империи. Не менее значимым могло быть распространение билингвизма среди центральноазиатских племен. Сами монголы зачастую владели обоими языками. В свою очередь, традиционный статус тюрко-уйгурского языка в канцеляриях Чингизидов, языка понятного или доступного тюркоязычному населению Улуса Джучи, в том числе жителям оседло-земледельческих центров тюрко-мусульманской культуры, предопределил сферу применения именно тюркского языка. Помимо всего прочего, тюркский язык был в большей мере известен в странах мусульманского Востока и других государствах, находившихся в тесных контактах с тюркским кочевым миром (страны Закавказья, Русь, Византия, Венгрия), предопределяя его статус в дипломатической переписке [35, с. 307].
Некоторые исследователи склонны преувеличивать сферу распространения монгольского языка в делопроизводственной коммуникации Улуса Джучи [9; 13; 14; 15]. Между тем, большинство известных науке фактов свидетельствуют об обратном.
В условиях господства тюркского языка на всей территории Улуса Джучи трудно допустить применение монгольского языка во внутреннем делопроизводстве. Это обстоятельство, надо полагать, отчасти подтверждается отсутствием сохранившихся монголоязычных документов золотоордынских канцелярий. М.А. Усманов отмечает, что «при наличии около десятка тюркоязычных нарративных и актовых памятников письменности, наука еще не располагает ни одним золотоордынским официальным актом на монгольском языке, адресованным немонголам. Правда, на территории Джучиева Улуса найдены четыре памятника монгольской письменности – три пайцзы, выданные ханами XIII–XIV вв., и фрагменты берестяной книги, содержащие как уйгурописьменные монгольские, так и собственно тюрко-уйгурские тексты. В то же время в отличие от традиционной сугубо символичной пайцзы, не имеющей прямой связи с языковой средой, второй двуязычный памятник интересен тем, что он является бытовым и указывает на двуязычность своего владельца» [29, с. 96].
Монгольский письменный язык использовался большей частью для установления связей с чингизидскими улусами и коренным юртом империи. Очевидно, он продолжал сохраняться в Улусе Джучи прежде всего в политико-престижном плане. Вероятно, что даже в эпоху правления хана Узбека (1313–1341) монгольский язык использовался некоторыми представителями правящей династии [28, с. 89] и монгольской аристократии, обслуживающим их персоналом (в том числе писцами и переводчиками). Но в связи с все более ограничивающимися функциональными рамками применения монгольского языка, приоритет принадлежал тюркскому языку.
Факт применения тюркского языка в канцелярии Джучидов зафиксирован у авторов XIII в., например в сочинении секретаря египетского султана Рукн ад-Дина Бейбарса ал-Бундукдари (1260–1277) Мухйи ад-Дина Абу-л-Фазла Абдаллаха ибн Абд {218} аз-Захыра (ум. в 1293 г.) «Жизнеописание ал-Малика аз-Захыра» [26, с. 64]. Зачастую можно столкнуться с неоднозначностью данных арабских нарративных источников и неточностями их перевода относительно языка дипломатической переписки между Улусом Джучи и Мамлюкским Египтом, где мы имеем дело с путаницей между монгольским и уйгурским языком и уйгурской графикой. Основываясь на данных этих источников, некоторые исследователи делают однозначный вывод о том, что языком переписки этих стран был монгольский [9; 13; 14; 15]. Между тем тщательный анализ арабских текстов позволяет сделать вывод о том, что никто из этих средневековых авторов не говорит конкретно о языке. Только ал-‘Айни, который сам хорошо знал тюркский язык, дает точное сведение: «И два письма, одно из них написано по-арабски и другое – на уйгурском языке» [29, с. 95]. При этом следует учесть то обстоятельство, что термин «монголы», также как и термин «татары», употреблялся средневековыми авторами в большинстве своем в качестве политонима [25, с. 103].
В Мамлюкском Египте, находившемся в тесных дипломатических контактах с Золотой Ордой, уделялось большое внимание изучению тюркского языка. Египет в этот период становится одним из центров изучения и развития тюркской литературы [20; 2, с. 30–31]. Весьма показательным в этом отношении будет ссылка на лексикографические материалы, которые также свидетельствуют о более широком распространении тюркского языка [см. подробнее: 19; 24; 12; 22; 15; 34] по сравнению с монгольским, в том числе и в дипломатической переписке. В том случае, если монгольский язык на протяжении ряда десятилетий использовался в официальной переписке, то он должен был соответствующим образом отразиться в словарных материалах.
Весьма уместным будет обращение к известному «Codex Cumanicus». Данный словарь является ярким свидетельством, определяющим значение тюркского языка в Улусе Джучи [о тюркизмах в персидской части словаря см.: 31, с. 101–104]. Следует помнить о том, что еще до монгольских завоеваний кипчакский язык в Крыму становится своего рода lingua franca, а после установления власти Джучидов на широких просторах восточноевропейских степей значение кипчакского – шире, тюркского, – языка еще более возрастает. Не случайно, что тюркский язык в кипчакском наречии находит свое широкое распространение и среди других народностей [см. подробнее: 7; 8]. По мнению Л. Лигети, тюркская колонка «Codex Cumanicus» использовалась для контактов на высоком уровне с монголо-татарской верхушкой [33, с. 11]. Я.Р. Дашкевич, говоря о языковой ситуации в Крыму золотоордынской эпохи, отмечает, что «нотариальные акты Кафы 1289–1290 гг. еще задолго до расцвета города в 20–30-е гг. XIV в. много раз упоминают переводчика генуэзской общины Пьетро де Милано, владевшего, по-видимому, греческим, сирийским (арабским?) и татарским – по крайней мере, он присутствовал в нотариате, когда записывались акты с участием лиц этих народностей. Кроме него в роли переводчика упоминаются еще 24 лица, владевшие греческим, сирийским, арабским, армянским, аланским и немецким языками» [11, с. 80]. Следует обратить внимание на тот факт, что в этих актах не упоминаются переводчики с монгольского языка, а под татарским языком здесь понимается тюркский язык местного населения, так как в «Codex Cumanicus» говорится о кипчакском языке как о татарском: «tatar tilgä koneldi» [33, с. 229], что переводится как «переведен на татарский язык». Как можно видеть, эти материалы подтверждают наши выводы относительно ограниченности сферы применения монгольского языка. Этноязыковое преобладание тюркоязычных народов в Улусе Джучи определило функциональное развитие лишь одного из официальных языков государства.
Известные нарративные источники характеризуют Улус Джучи как тюркоязычное государство. Практически все сохранившиеся данные современников Улуса Джучи отмечают господство тюркского языка. Наиболее ярко это отразилось в описании {219} путешествий Ибн Баттуты (1304–1377). Арабский путешественник, длительное время находившийся при хане Узбеке, описывая быт и нравы в ханской ставке, приводит значительное количество тюркских слов, а Ибн Арабшах (1388–1450) подчеркивает, что: «Эта область [Дашт-и Кипчак] исключительно Татарская, переполненная […] Тюркскими племенами… По языку это самые красноречивые Тюрки» [26, с. 459].
Флорентийский финансист XIV в. Франческо Пеголотти (ум. ок. 1350 г.) в своем руководстве для купцов, известном как «Практика торговли» («La practica della mercatura», составлена между 1310 и 1340 гг.), советовал нанимать слуг, хорошо знавших куманский язык [35, с. 320]. Францисканский монах Пасхалий из Виттории (ум. в 1339 г.) в своем письме от 10 августа 1338 г. пишет: «С Божьей помощью я изучил чаманский [т.е. куманский] язык и уйгурское письмо, ибо этот язык и письмо наиболее употребительны во всех царствах и империях татар» [30, с. 212]. Еще задолго до этого Джованни да Монте Корвино (1247 – между 1328–1331 гг.) в своем письме пишет: «Я должен был изготовить шесть картин, дабы помочь несведущим понять Ветхий и Новый завет, и написал к ним пояснения на латинском, тарситском (татарском – Авт.) и персидском языках, с тем чтобы любой мог бы прочесть их на том или ином языке» [30, с. 142]. Тюркский язык становится языком межэтнического общения, посредством которого понимали друг друга разноязычные племена империи. Об этом, например, нам сообщает архиепископ г. Султании Иоанн де Галонифонтибус [10, с. 15].
Именно в золотоордынский период формируются и достигают своего расцвета тюрко-татарский язык и литература. Подтверждением тюркоязычности джучидских правителей является тот факт, что местные поэты, посвящая свои произведения могущественным покровителям, писали на тюркском языке. До сегодняшних дней сохранилась поэма золотоордынского поэта Кутба (конец XIII – середина XIV в.) «Хосров и Ширин» (1342 г.), посвященная старшему сыну хана Узбека, Тинибеку, и его жене [18].
Очевидно, что сохранившиеся в русских переводах ханские ярлыки русскому духовенству были изначально написаны на тюркском языке [6, с. 198]. Продолжительные контакты с тюркскими народами способствовали тому, что в русских землях тюркский язык, в отличие от монгольского, был хорошо известен [17, с. 16]. Необходимо отметить, что даже после включения в состав России татарских ханств в канцелярии одним из ведущих служебных языков был татарский. На татарском языке давались грамоты, писались письма.
История джучидско-московской переписки позволяет с уверенностью говорить только о тюркском языке. В русском языке отмечается большое количество тюркских заимствований, относящихся к эпохе ордынской зависимости, в то время как число монголизмов крайне незначительно. По мнению В.Д. Аракина, большинство тюркизмов русского языка было заимствовано из кипчакского наречия Золотой Орды начиная со второй половины XIII в. [3, с. 146]. Также следует заметить, что слова, употребляющиеся как в монгольском, так и тюркском языке, проникли в русский лексикон именно через посредство тюркского языка, поскольку звуковая форма слова на русском совпадает с формой его на тюркском языке, и отличается от звучания слова на монгольском. Как отмечает М.А. Усманов: «Если бы в образовавшемся в кипчакских степях Джучиевом Улусе монгольский этнический компонент и монгольский язык играли безраздельно господствующую роль, то удельный вес монголизмов в русском языке был бы выше, чем тюркизмов» [29, с. 99]. Свидетельством активного применения тюркского языка в русско-ордынских отношениях являются также татарские и половецкие словарики [16; 1]. О. Прицак пришел к выводу, что эти словари были составлены в XIII в. [17, с. 17]. Исходя из этого, можно утверждать, что традиционным языком русско-ордынских контактов был тюрко-татарский язык. И вполне допустимо, что таковым он являлся уже на начальных этапах становления отношений между Ордой и русскими княжествами. {220}
Итак, на ранних этапах становления и развития Улуса Джучи монгольский язык был первенствующим официальным языком, языком правящей династии, но объективные факторы развития государства предопределили распространение уйгурского – шире, тюркского языка, – в функциональном отношении приоритетного на всех этапах развития государства. Несмотря на ограничение сферы применения монгольского языка, он, тем не менее, сохранялся в Орде на протяжении некоторого времени и в большинстве своем использовался для установления контактов с улусами остальных Чингизидов. В дальнейшем и в этих частях бывшей Монгольской империи происходит вытеснение монгольского языка. Эти же процессы мы можем наблюдать и в Улусе Джучи, где монгольский язык окончательно вытесняется в первой половине XIV в. Но очевидно, что к началу этого же столетия, а вероятнее всего, и ранее, функциональная сфера его применения была крайне ограничена и в связи с этим представлялась чистой условностью или церемониальной формальностью, некоторым атрибутом принадлежности к «золотому роду».
В тоже время расширение сферы применения тюркского языка не противоречило канцелярским традициям Чингизидов, отражая при этом этнолингвистические процессы, происходившие в Золотой Орде. По этим причинам произошло столь плавное и беспрепятственное вытеснение монгольского языка из джучидского делопроизводства. Основываясь на тех же традициях, монгольский язык продолжал сохраняться.
Характеризуя тенденцию их развития, можно выделить линию закономерного вытеснения монгольского языка из сферы джучидского делопроизводства. В дальнейшем тюркский язык окончательно вытесняет монгольский язык из системы официального делопроизводства. Этот процесс, начавшийся еще на ранних этапах становления государства, завершается в эпоху его наивысшего расцвета. Этот вывод в целом не противоречит как данным исторических источников, так и монгольской делопроизводственной традиции.
Отмечая факт ограниченного применения монгольского языка и быстрого его вытеснения из джучидского делопроизводства, нельзя принижать роль и значение монголов в Улусе Джучи: так или иначе, у власти находилась монгольская династия Чингизидов. Надо полагать, что и сами монголы осознавали свою этнокультурную близость со значительной частью населения Улуса Джучи, что в свою очередь стало одной из причин столь стремительного и в то же время незаметного для большинства вытеснения монгольского языка. Адекватное отношение самих монголов к этому процессу служит дополнительным доказательством изначального билингвизма монгольской аристократии и представителей ханского рода, а также изначальной двуязычности официального делопроизводства в Улусе Джучи.
Официальный письменный язык Улуса Джучи сформировался на основе старых уйгурских и в меньшей степени местных кипчакско-огузских языковых элементов. В этом языке количество арабо-персидских заимствований было очень незначительным. Это был язык, понятный основной массе населения империи. Деловой стиль тюрко-татарского языка был строго нормирован. При этом в источниках отмечаются факты его вариации, которые зависели от культурно-исторических условий и уровня образованности писца-исполнителя. Усиление местных языковых элементов отмечается в эпоху упадка и распада государства.
После распада Золотой Орды, несмотря на сохранение общей основы официального языка, в новых государственных образованиях в золотоордынский официальный язык все более начинают проникать иноязычные и просторечные элементы. Этот факт также является закономерным следствием его развития. Но все же старая золотоордынская языковая традиция оказалась очень устойчивой и сохранялась даже после падения ряда тюрко-татарских государств. {221}
Становление и развитие государства Джучидов способствовало активному развитию государственного аппарата, предполагавшего применение делопроизводства в организационно-управленческой деятельности. Необходимость документационного обеспечения привела к установлению норм и правил делопроизводственной деятельности и возникновению различных форм документации.
Основой канцелярской культуры Улуса Джучи стали уйгурские делопроизводственные традиции, стоявшей у истоков чингизидской канцелярской культуры.
Свое развитие канцелярское дело находит, прежде всего, в сфере гражданского управления, где документационное обслуживание является одним из главных компонентов. Делопроизводственные традиции формировались в центральных государственных органах, местом концентрации которых являлась ханская ставка – орда. Правитель Улуса Джучи, так же как и остальные чингизидские правители, имел штат чиновников, занимающихся гражданскими делами, а также ведавших вопросами обслуживания ханской ставки. Среди многочисленных служителей, занимавшихся организацией жизнедеятельности орды, были лица, ответственные за документационное обеспечение, под которым в данном случае могут пониматься финансово-фискальные реестры, переписка, фиксация постановлений и некоторых указаний улусного правителя и т.д.
Главным финансово-фискальным органом Улуса Джучи являлся диван, занимавшийся техническим исполнением принятых на государственном уровне решений, в большинстве своем в сфере финансово-фискальной политики. Во главе дивана находился везир, который выполнял функции главы гражданского ведомства, ведал финансами, налогами, ханской собственностью, организовывал и контролировал работу чиновничьего аппарата, в том числе канцелярской службы.
В Улусе Джучи с самого начала существовала определенная номенклатура канцелярских работников, все они имели определенные функции и соответствующие названия. Делопроизводственной деятельностью в ханской канцелярии первоначально занимались битикчи [33, с. 91]. Параллельно с этим наименованием использовалось другое обозначение писцов – бакши [33, с. 91; 5, с. 72; 4, с. 501]. Эта категория служащих, очевидно, занималась составлением уйгурским шрифтом документов, предназначенных для тюркского и монгольского населения. Очевидно, что уже на ранних этапах развития Улуса Джучи в канцелярии были писцы, профилирующиеся на подготовке документов арабским письмом (по-тюркски, по-персидски или по-арабски), которых называли катибами.
В актовых материалах мы встречаем сообщения о писцах-делопроизводителях ханской канцелярии – divanbitkäčeläre. Это свидетельствует о той роли, которую играли делопроизводители в системе государственного управления. Третья часть адресата (инскрипция) джучидских жалованных актов включает в себя обороты, перечисляющие высших и местных исполнителей предписаний указа, и термин «divan bitkäčeläre» является наиболее обязательным компонентом адресата [29, с. 213, 220]. В целом этот термин характерен для всех разновидностей чингизидских жалованных ярлыков. Но следует особо подчеркнуть, что в приведенной части инскрипции джучидских жалованных грамот говорится о главных инспекторах-делопроизводителях правительственной канцелярии, поэтому их следует отличать от писцов-исполнителей, называемых в ярлыках «бакши», «катиб» [29, с. 221].
Функции, исполняемые битикчи, были достаточно обширны, что было свойственно для рассматриваемой эпохи. Главной обязанностью писцов было оформление указов правителя и тех или иных решений аппарата управления, а также организация хранения документации. Помимо этой основной делопроизводственной функции, канцелярия хана занималась финансово-фискальными вопросами, в том числе и учетом населения. Помимо этого, служащие канцелярии одновременно могли выполнять функции переводчиков. {222}
К битикчи и бакши ханской канцелярии предъявлялись особые требования, так как оформление официальных документов требовало особых знаний и определенного опыта, в особенности в сфере дипломатической переписки. Битикчи ханской канцелярии в совершенстве должны были знать официальные языки империи, а служащие, занимавшиеся дипломатической перепиской, обязаны были владеть иностранными языками.
Битикчи и бакши ханской канцелярии при создании официальных документов применяли традиционные для своего времени способы оформления делопроизводственной документации. Наряду с общими, характерными для большинства стран нормами подготовки документов, в Золотой Орде существовали и особые черты, отличавшие его от мусульманского Востока и христианского Запада: строгость, лаконичность, отсутствие декоративных излишеств, применение уйгурской и арабской графики, что в целом было характерно для чингизидских официальных документов. Правители Улуса Джучи были верны старым делопроизводственным традициям и, несмотря на возрастание роли ислама в жизни золотоордынского общества, канцелярские каноны не претерпели значительных изменений и продолжали существовать и после распада Улуса Джучи. Таким образом, канцелярская культура Улуса Джучи находилась на высоком уровне развития и была в состоянии обеспечить эффективную работу аппарата управления столь крупного и могущественного государства.
1. Алексеев М.П. Словари иностранного языка в русском азбуковнике. Л., 1968.
2. Амин Аль-Холи. Связи между Нилом и Волгой в XIII–XIV вв. М., 1962. С. 30–31.
3. Аракин В.Д. Тюркские лексические элементы в памятниках русского языка монгольского периода // Тюркизмы в восточно-славянских языках. М.: Наука, 1974. С. 112–147.
4. Бартольд В.В. Бахши // Сочинения. Т. V. М., 1968. С. 501.
5. Баскаков Н.А. К проблеме китайских заимствований в тюркском языке // Советская тюркология. 1987. №5. С. 69–75.
6. Вашари И. Жалованные грамоты Джучиева Улуса данные итальянским городам Кафа и Тана // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани 1223–1556. Казань: Мастер-Лайн, 2002. С. 193–206.
7. Гаркавец А.Н. Кипчакское письменное наследие. Т. I. Каталог и тексты памятников армянским письмом. Алматы, 2002.
8. Гаркавец А.Н. Кипчакское письменное наследие. Т. II. Памятники духовной культуры караимов, куманов-половцев и армяно-кипчаков. Алматы, 2007.
9. Григорьев А.П. Официальный язык Золотой Орды XIII–XIV вв. // Тюркологический сборник 1977. М., 1981. С. 81–89.
10. Галонифонтибус Иоанн де. Сведения о народах Кавказа (1404 г.). Баку, 1980.
11. Дашкевич Я.Р. Codex Cumanicus – вопросы возникновения // Вопросы языкознания. 1985. №4. С. 72–83.
12. Зайончковский А. Арабо-кипчакский словарь из эпохи государства мамлюков // Сообщения польских ориенталистов. М., 1961.
13. Закиров С. Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом (XIII–XIV вв.). М., 1966.
14. Егоров В.Л. Золотая Орда: мифы и реальность. М., 1990.
25. Рашид ад-Дин. Сборник летописей / пер. с перс. Л.А. Хетагурова; ред. и примеч. А.А. Семенова. Т. I. Кн.1. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960.
26. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. Извлечения из сочинений арабских собранные В.Г. Тизенгаузеном. СПб.: Тип. Имп. АН, 1884.
27. Сборник материалов относящихся к истории Золотой Орды. Т. II. Извлечения из персидских сочинений собранные В.Г. Тизенгаузеном и обработанные А.А. Ромаскевичем и С.Л. Волиным. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941.
30. Хенниг Р. Неведомые земли / пер. с нем. А.В. Лисовой; предисл. и ред. И.П. Магидовича. Т. III. М., 1962.
31. Bodrogligeti A. The Persian vocabulary of the Codex Cumanicus. Budapest, 1971.
32. Cleaves F.W. A chancellery practice of the Mongols in the thirteenth and fourteenth centuries // Harvard Journal of Asiatic Studies. 1951. Vol. XIV. P. 496–504.
33. Codex Cumanicus. Edited by G. Kuun with the prolegomena to the Codex Cumanicus by L. Ligetti. Budapest, 1981.
34. Favereau M. Comment le sultan mamlouk s’adressait au khan de la Horde d’Or // Annales Islamologiques. 2007. № 41. P. 59–95.
35. Sinor D. Interpreters in Medieval Inner Asia // Asian and African Studies. Journal of the Israel Oriental Society. 1982. № 16. P. 321–336.
36. Vásáry I. Mongolian impact on the terminology of the documents of the Golden Horde // Turks, Tatars and Russians in the 13th–16th Centuries. (Variorum Collected Studies Series, 884.) Aldershot, Eng., and Burlington, Vt.: Ashgate, 2007. P. 479–485. {224}
8 В рамках данной статьи под «тюркским языком» мы понимаем все лингвистическое многообразие тюркских языков эпохи существования Монгольской империи и Улуса Джучи. Как известно, арабские и персидские авторы применяли указанный термин для определения всех тюркских языков и народов, наряду с применением локальных лингвонимов или этнонимов (уйгуры, кипчаки, булгары, и др.) [21, с. 36]. Также не менее важным является осознание средневековыми тюркскими авторами своего этнолингвистического единства, которое имело, несомненно, больше общего, нежели на современном этапе. Кроме того, начиная с VIII в., сами уйгуры обозначали свой язык тюркским [28, c. 5]. {217}
Золотая Орда в мировой истории: Колл. моногр. / Редкол.: Р. Хакимов, М. Фаверо (отв. ред.) и др. Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2016. С. 217–224.
