Первый царь - Арант (современник Прометея, и живший тремя поколениями ранее Пеласга). От него страна была названа Арантией. Он имел сына Аорида и дочь Арефирею. Арефирея стала любовницей бога Диониса, и родила от него Флиунта, но умерла молодой. В честь сестры Аорид назвал страну Арефиреей (Аретиреей). Но когда настало время правления Флиунта, город получил его имя. Тогда же Дионис дал городу сына дар: здесь выросла виноградная лоза, дававшая удивительное вино, получившее название Φλιάσιος οίνος. Это вино сопровождало самые пышные симпозии (совместные застолья).
У Гомера (Илиада 2, 571) упоминается как ερατεινή Αραιθυρέη (счастливая Арефирея). Флиунт был одним из самых весёлых аргонавтов. Аполлоний Родосский (Аргонавтика, 1, 115-117), пишет: Φλίας αύτ' επί τοίσιν Αραιθυρέην ίκανεν, ένθα αφνειός έναιε Διωνύσοιο έκητι πατρός εού, πηγήσιν εφέστιος Ασώποιο (затем в их число вошёл и Флиант из Арефиреи, близ истоков Асопа, где дом его был, счастливый богатством что отец Дионис ему подарил).
Источники молчат о причинах, но в историческую эру флиунтийцы переселились из своего изначального города, и основали новый город на холме, на северной стороне равнины, где сохранились поныне руины. Акрополь Флиунта (сегодня на его месте находится церковь Панагии) был укреплён. Однако ионийского происхождения флиунтийцы не смогли отразить нашествия дорийцев из Аргоса и Сикиона. Город захватил внук Темена Ререликт (он пообещал провести передел земельных участков), а царь ионийцев Флиунта Гиппас, неудачно сопротивлявшийся, был вынужден со своими сторонниками уйти. Он удалился на Самос. Потомком Гиппаса в 4-м колене был знаменитый философ Пифагор.
В долине в древности существовало 4 города - Немея, Флиунт, Титана и Клеоны. Ныне эта местность производит две разновидности вина - Айоргитико и Чёрное Немейское.
В римский период Флиунт переживал расцвет, но в византийский начался упадок города. Когда сюда пришли османы, в 1460 г., последние флиунтийцы дали им отчаянный бой, укрепившись на холме посреди деревни. Те, кому удалось спастись, рассеялись по округе. Тогда преемником Флиунта стало соседнее поселение Айос Георгиос (Святой Георгий).
Некоторые помещают центр епископства Полифенги, сменившего как название епископство Флиунта, в той же местности. Кажется, в конце Поздневизантийского периода, в тяжёлые минуты, население удалилось в Полифенг, который, вкупе с новым тогда ещё городком Агиос Георгиос являл собой двойное поселение нмжнего города и крепости, наподобие Коринфа и Акрокоринфа. Ок. середины 14 в. Агиос Георгиос был одним из центров сбора налогов франкского Ахейского княжества. Конечно, это объясняет, почему в это время городище Полифенга-Агиоса Георгиоса в это время продолжало служить городским и производительным центром всего региона.
После погрома Полифенги, учинённого Мехмедом II Завоевателем в 1458 г., это название, как кажется, сохранилось только за епископством и одноимённой горой, а имя Агиос Георгиос осталось за нижним городом. В честь последнего позднее получило название местное чёрное вино (айгиоргитико), производимое из местной хорошей породы чёрного винограда. Иногда название вина производили от стоящей здесь церквушки Ай-Ёрги (Святого Георгия). Но эта церквушка возникла лишь в период турецкого владычества, а следовательно - гораздо позже поселения Агиос Георгиос.
Посреди акрополя Флиунта находился почитавшийся ими храм Гебы. Также существовал храм Асклепия, именно в том месте, где в наши дни находится церквушка Панагии Рахиотиссы. Статуя Диониса, конечно, стояла на видном месте посреди агоры, у основания холма, на котором находился акрополь города. Здесь же был найден первый ряд сидений театра, в котором давались представления античной драмы в ходе праздников в честь Диониса. Здесь давал представления флиунтиец Пратин, один из пионеров драматического искусства (начало 5 в. до н. э.). Некоторые из каменных сидений первого ряда театра Флиунта, на которых сидели священники и архонты города, перетащили в тень одного дерева.
На агоре Флиунта стояла позолочённая бронзовая статуя козы, символ Созвездия Козы (в это время, т. е. в середине весны, мороз уничтожает виноградники даже и сегодня).
"Сокровища Айдоньи"
На запад от Флиунта, пересекая сегодняшние ровные и ухожанные виноградники, а затем также посёлок Петри, находится посёлок Айдоньи. Не так давно он прославился тем, что здесь, в незаконном владении американского галериста Майкла Уорда, было найдено "сокровище Айдоньев" - 312 золотых и прочих предметов 16-15 в. в. до н. э.: американец был вынужден вернуть сокровища Греции, когда было доказано, что они были добыты путём незаконных раскопок микенских гробниц на склоне горы близ посёлка Айдоньи, лишь бы ему не пришлось выдавать имена "чёрных археологов", которые предоставили ему эти предметы; сам г-н Уорд при этом остаётся на свободе. Неизвестные святотатцы за одну ночь разграбили 15 погребений, нанеся им непоправимый урон, но впопыхах забыли (по неизвестным причинам) последнее, шестнадцатое. И хотя времени у них было предостаточно (Греческая Археологическая Служба явилась слишком поздно), к счастью своего грязного дела они не завершили. Тогда начался обратный отсчёт для скупщика краденного. Украшения и прочие предметы, найденные археологами в 80-е годы в неразграбленной гробнице были очень похожи на те 316 предметов, что выставлял в своей выставке в Артемисионе М. Уорд в апреле 1993 г. Спустя 3 года американский суд признал законность требований греческой стороны, и ныне Сокровища Айдоньев вернулось в Грецию, и находится в Археологическом Музее Немеи, после короткой остановки в Национальном Археологическом Музее Афин. Если спросить у местных жителей, где находятся микенские гробницы, никто из них не знает.
Амиклейон (продолжение)
Невообразимую форму трона попытались воспроизвести посредством фантастических реконструкций Quatremere de Quincy в 1814, Theodor Pyl в 1852, Ludwig Ruhl в 1854 и Adolf Furtwängler в 1893 годах. Как эти реконструкции, так и дополнительный материал о попытках реконструировать мифологическую тематику декора храма очень удобно собрал в единый сборник Ernst Fiechter, а не так давно и Amalia Faustoferri. Все предложенные попытки реконструкций памятника характеризуются воспроизведением описания Павсания при помощи вольной зарисовки. То же самое послужило основанием в 1918 г. Для реконструкций Фихтера, но он впервые основывался также на всех археологических находках архитектурных деталей, обнаруженных в ходе раскопок или приобретённых в результате сноса церкви на вершине холма.
Однако, за исключением ярко выраженных сохранившихся деталей алтаря, все сохранившиеся архитектурные части были сочтены за составные трона, с тех пор сильно запутывая и без того очень сложный вопрос реконструкции монумента. Так, в 1927 г. Ernst Buschοr, к примеру, пришёл к результату, где форма сидения вместо равноценной структуре трона схемы, приближённой к современному креслу, получает форму аналогичную скорее современному дивану, с невыразимой уверенностью, что в Спарте можно было бы искать прототип Пергамского алтаря. Мнения связанные с мнением Фихтера продолжал поддерживать до 1976 г. Roland Martin, который в результате пришёл к 2 альтернативным предложениям. Наконец, в 1992 г. Собственную реконструкцию предложил Ηelmut Prückner, который не принял во внимание выводы, которые могли бы быть сделаны на основании сохранившегося материала, и скорее им двигала фантазия, нежели знание.
Три детали трона
В рамках исследовательской программы стало возможным сделать попытку восстановления составных частей по крайней мере 3 деталей трона. Конкретно восстановлению подверглись:
1. постепенно поднимающееся сужаясь кверху построение с основанием дорической колонны на верхнем уровне.
2. постепенно поднимающееся сужаясь кверху построение стены с ортостатами на одной из пологих, закрытых сторон здания. Это нам позволяет признать отныне доказанным, что в связи с одинаковой техникой возведения стены, сохранившаяся часть фундамента основания здания представляет из себя часть архитектурного ансамбля трона, а именно его южную, закрытую часть.
3. Наконец, балочный вход. Особенно эта деталь построения памятника примечательна, тем более что Манолис Коррес, изучив два основания имеющих форму львиной лапы, которые ныне подпирают крышку римского саркофага в саду Археологического Музея Спарты, пришёл к выводу, что они должны были быть частью основания трона. Это предложение подкрепляется также лаконскими рельефами героев VI в. до н. э., где можно заметить, что эта декоративная деталь, в которой ножки трона завершаются львиными лапами, не была неизвестной, по крайней мере как техника.
Основания из львиных лап
Изучение архитектурного материала позволило сделать ещё следующие выводы:
Найдено группы 4 разных типов верхних частей святилища.
Относительно ордера архитектурной постройки, несмотря на множество ионических деталей, сохранившаяся часть колоннад всегда является дорической, и они могут быть разделены на 2 категории: с декорированным гипотрахилием капители, или без его декорации. Затем деление может быть сделано на основании капители и фриза.
Находящаяся выше колонн часть первой категории на сегодняшний день определяется с полной уверенностью благодаря исправлению восстановления фриза с надписью ΔΑΜΟΚΑΜΟΣ, предложенного Фихтером после опознания и склеивания с недостававшей частью.
Во входе в церковь Святого Ильи в Склавохори вделан монументальных размеров фрагмент, который вкупе с подобными же фрагментами, также вделанными в церковь в Склавохори, подтверждает присутствие деревянных решёток на том же уровне основания Трона, на котором должны были стоять дорические колонны с неукрашенным гипотрахилием своих капителей.
Этот тип (вероятно, арксинусоидной) колонноды, как видится, был связан со знаменитыми плоскими мраморными основаниями.
Полное отсутствие осколков, которые могли бы гарантировать присутствие метоп и триглифов, т. к. сохранившиеся части были обработаны лишь позднее, означает, что архитектор, создавший монумент захотел избавить его от тех частей, которые непосредственно напоминали бы о его архитектурном происхождении, но хотел создать иллюзию мебели. То-же самое касается вероятного присутствия одного или нескольких фризов. Что касается датировки Трона, важнейшую роль для его отнесения к 530 - 520 г. г. до н. э. сыграл Ernst Buschor, который пришёл к такому выводу путём сравнения с декоративными элементами из находок «западного некрополя» на Самосе. Точнее, однако, как Константин Цакос, так и Amalia Faustoferri, проведя новое исследование материала, включая новые находки с западного некрополя Самоса, а также, найдя непосредственную связь с архитектурными деталями храмы Афайи на Эгине, предложили новую датировку – примерно 560 - 550 г. г. до н. э.
Сообщение отредактировал andy4675: 16.08.2012 - 12:47 PM
Фокида:
1. Дельфы - у Гомера это город Пифон.
2. Элатея (стратегический пункт - "Элатейский сюрприз" Филиппа Второго)
3. Давлида или Давлия, гомеровский Кипарисс - мифы о Прокне и Терее, об убийстве Эдипом Лайя на перекрёстке Схисте.
4. Криса - ныне деревня Хрисо.
5. Кирра (Павсаний отождествляет её с Крисой)
6. Трахина - одноимённая городу этейцев.
7. Неон (место поражения Филомела от беотийцев в 354 г. до н. э.)
8. Парапотамии или Парапотамия - второй по стратегической значимости город Фокиды после Элатеи. Павсаний сомневался в существовании Парапотамий.
9. Гиамполь или Гиантов город (Гиантон полис), а значит колония беотийцев.
10. Амброс или Амбрис
11. Анемория или Анемолия
12. Панопей, позднее Фанотей - связан с древними флегиями и с другим богоборцем - Титием.
13. Медеон, одноимённый беотийскому, как сообщает Страбон.
14. Лилея
15. Третея
16. Тефронио
17. Флигонио - видимо, об этом городе речь в мифе о том, что Флегий сменил Андрея в будущем Орхомене, и страна стала называться Флегиантидой, а наряду с древней Андреидой (будущий Орхомен) теперь основан был город с именем Флегия, и эти земли вместе с Панопеем вскоре отпали от Орхомена.
18. Харадра
19. Ледонт, родина Филомела.
20. Дримос или Дримея - его древнее имя это Навбола.
21. Эхедамия
22. Абы, второй по значимости оракул Аполлона в Фокиде.
23. Эрох
24. Педиэя
25. Амфикея или Амфиклея, также Офитея
26. Тифорея (через Геродота путается с Неоном - см. у Павсания).
27. Ликорея - близ высочайшей вершины Парнасса, Ликореи (ныне Льякура). Впервые основана Парнассом, а после Девкалионова потопа Ликором
28. Эолида
29. Стира
30. Була, колония дорийцев
31. Клеоны, местечко где фокидяне разбили фессалийцев незадолго до нашествия Ксеркса.
32. Опсимарат - нашёл только у Страбона.
33. Дафнунт, деливший Локриду на 2 части. Хотя некоторое время считался городом эпикнемидских (опунтских) локров, а не фокидян.
Фокидское собрание включало представителей 22 фокидских городов в Фокиконе.
Сообщение отредактировал andy4675: 24.12.2012 - 20:27 PM
(Псевдо-)Плутарх, Моралии, Биографии 10 ораторов:
10. DEINARCHUS, the son of Socrates or Sostratus, - born, as some think, at Athens, but according to others, at Corinth, - came to Athens very young, and there took up his dwelling, at that time when Alexander made his expedition into Asia. He used to hear Theophrastus, who succeeded Aristotle in his school; and he also frequently attended Demetrius of Phalerum. He betook himself more especially to the affairs of the commonwealth after the death of Antipater [319 B.C.], when some of the orators were killed and others banished. Having contracted friendship with Cassander, he became in a short time vastly rich, by exacting great rates for his orations of those for whom he wrote them. He opposed himself to the greatest and most noble orators of his time, not by being zealous to declaim publicly - for his faculty did not lie that way, - but by composing orations for their adversaries. And when Harpalus had broken out of prison, be wrote several orations, which he gave to their accusers to pronounce against those that were suspected to have taken bribes from him.
Some time after, being accused of a conspiracy with Antipater and Cassander about the matter of Munychia, when it was surprised by Antigonus and Demetrius, who put a garrison into it, in the year of Anaxicrates [307 B.C.], he turned the greatest part of his estate into money, and fled to Chalcis, where he lived in exile about fifteen years, and increased his stock; but afterwards, by the mediation of Theophrastus, he and some other banished persons returned to Athens. Then he took up his abode in the house of one Proxenus, his intimate friend; where, being very aged and also dim-sighted, he lost his money. And because Proxenus refused to make inquiry after the thief, he apprehended him; and this was the first time that ever he appeared in court. That oration against Proxenus is extant; and there are sixty-four that bear his name, whereof some are believed to be Aristogeiton's. He imitated Hypereides; or, as some incline to judge, rather Demosthenes, because of that vigour and force to move the affections, and the rhetorical ornaments that are evident in his style.
DECREES PROPOSED TO THE ATHENIANS :-
1. Demochares, the son of Laches of Leuconoe, requires that a statue of brass be set up for Demosthenes, the son of Demosthenes the Paeanian, in the market-place, as likewise that maintenance be provided in the Prytaneium for himself and the eldest of his descendants successively, and the chief seat in all public shows; for that he had done many good offices for the Athenians, had on most occasions been a good counsellor, and had spent his own wealth in the service of the state; had expended eight talents for the fitting out and maintenance of one trireme, when they delivered Euboea, another, when Cephisodorus sailed into the Hellespont, [851] and a third, when Chares and Phocion were commissioned by the people to go as generals to Byzantium; that he at his own charge had redeemed many who had been taken prisoners by Philippus at Pydna, Methone, and Olynthus; that himself had maintained a chorus of men, when no provision had been made therefor through the neglect of the tribe Pandionis; that he had furnished many indigent citizens with arms; that being chosen by the people to oversee the city works, he had laid out three talents of his own funds towards the repairing of the walls, besides all that he gave for making two trenches about the Peiraeus; that after the battle of Chaeroneia he deposited one talent for the use of the public, and after that, another to buy corn in time of scarcity and want; that by his beneficence, wholesome counsels and effectual persuasions, he allured the Thebans, Euboeans, Corinthians, Megarians, Achaeans, Locrians, Byzantines, and Messenians to a league with the Athenians; that he raised an army of ten thousand foot and a thousand horse, and contracted plenty to the people and their allies; that being ambassador, he had persuaded the allies to the contribution of above five hundred talents; that in the same quality, by his influence and the free gift of money, he obtained of the Peloponnesians that they should not send aid to Alexander against the Thebans; and in consideration of many other good offices performed by him, either as to his counsels, or his personal administration of affairs in the commonwealth, in which, and in defending the rights and liberties of the people, no man in his time had done more or deserved better; and in regard of his sufferings when the commonwealth was ruined, being banished by the insolence of the oligarchy, and at last dying at Calauria for his good-will to the public, there being soldiers sent from Antipater to apprehend him; and that notwithstanding his being in the hands of his enemies, in so great and imminent danger, his hearty affection to his countrymen was still the same, insomuch that he never to the last offered any unworthy thing to the injury of his people.
2. In the magistracy of Pytharatus [271 B.C.], Laches, the son of Demochares of Leuconoe requires of the Athenian senate that a statue of brass be set up for Demochares, the son of Laches of Leuconoe, in the market-place, and table and diet in the Prytaneium for himself and the eldest of his progeny successively, and the first seat at all public shows; for that he had always been a benefactor and good counsellor to the people, and had done these and the like good offices to the public: he had gone in embassies in his own person; had proposed and carried in bills relating to his embassy; had been chief manager of public matters; had repaired the walls, prepared arms and machines; had fortified the city in the time of the four years' war, and composed a peace, truce, and alliance with the Boeotians; for which things he was banished by those who overturned and usurped the government; - and being called home again by a decree of the people, in the year of Diocles [288 B.C.], he had reduced the expenses, and spared the public funds; and going in embassy to Lysimachus, he had at one time gained thirty, and at another time a hundred talents of silver, for the use of the public; he had moved the people to send an embassy to Ptolemaeus, by which means the people got fifty talents; he went ambassador to Antipater, and by that got twenty talents, and brought it to Eleusis to the people, - all which measures he persuaded the people to adopt while he himself carried them out; furthermore, he was banished for his love for the commonwealth, and would never take part with usurpers against the popular government; neither did he, after the overthrow of that government, bear any public office in the state; he was the only man, of all that had to do in the public administration of affairs in his time, who never promoted or consented to any other form of government but that of the people; by his prudence and conduct, all the judgements and decrees, the laws, courts, and all things else belonging to the Athenians, were preserved safe and inviolate; and, in a word, he never said or did any thing to the prejudice of the popular government.
3. Lycophron, the son of Lycurgus of Butadae, requires that he may have maintenance in the Prytaneium, according to a donation of the people to Lycurgus. In the year of Anaxicrates [307 B.C.], in the sixth prytany, - which was that of the tribe Antiochis, - [852] Stratocles, the son of Euthydemus of Diomeia, proposed; that, - since Lycurgus, the son of Lycophron of Butadae, had (as it were) an inherited good-will in him towards the people of Athens; and since his ancestors Diomedes and Lycurgus lived in honour and esteem of all people, and when they died were honoured for their virtue so far as to be buried at the public charge in the Cerameicus; and since Lycurgus himself, while he had the management of public affairs, was the author of many good and wholesome laws, and was the city treasurer for twelve years together, during which time there passed through his own hands eighteen thousand and nine hundred talents, besides other great sums of money that he was entrusted with by private citizens for the public good, to the sum of six hundred and fifty talents; in all which concerns he behaved himself so justly, that he was often crowned by the city for his fidelity; besides, being chosen by the people to that purpose, he brought much money into the Acropolis, and provided ornaments, golden images of victory, and vessels of gold and silver for the Goddess Athene, and gold ornaments for a hundred Canephoroe; since, being put in charge of military equipment, he brought into the stores a great number of arms and at least fifty thousand missiles, and set out four hundred triremes, some new built, and others only repaired; since, finding many buildings half finished, as the dock-yards, the arsenal, and the theatre of Dionysus, he completed them; and finished the Panathenaic stadium, and the court for public exercises at the Lyceium, and adorned the city with many fair new buildings; since, when Alexander, having conquered Asia, and assuming the empire of all Greece, demanded Lycurgus as the principal man that confronted and opposed him in his affairs, the people refused to deliver him up, notwithstanding the terror inspired by Alexander; and since, being often called to account for his management of affairs in so free a city, which was wholly governed by the people, he never was found faulty or corrupt in any particular; - that all people, therefore, may know, not only that the people do highly esteem all such as act in defence of their liberties and rights while they live, but likewise that they pay them honours after death, in the name of Good Fortune it is decreed by the people, that such honours be paid to Lycurgus, the son of Lycophron of Butadae, for his justice and magnanimity, as that a statue of brass be erected in memory of him in any part of the market which the laws do not prohibit; as likewise that maintenance be provided in the Prytaneium for every eldest son of his descendants, successively for ever. Also, that all his decrees be ratified, and engraved by the public secretary on tablets of stone, and set up in the Acropolis next to the gifts consecrated to Athene; and that the city treasurer shall deposit fifty drachmas for the engraving of them, out of the money set apart for such uses.
Дополнительные сведения:
Гиперид, сын Главкиппа, 322 г. до н. э.
Фокион Добрый, сын Фока, 322 - 318 г. г. до н. э.
Мунихия осталась за Кассандром до окончания войны с царями, и для заведования делами должен быть избран «попечитель» из числа афинян по выбору Кассандра. Избран был Деметрий Фалерский. Демократические учреждения продолжали существовать, но были только мертвыми формами, так как Деметрий, пользуясь своей властью, мог распоряжаться подобно монарху (Плут. Дем. 10). Он произвел несколько полезных перемен, возвысил материальное благосостояние города и приобрел себе такую благосклонность нравственно упавших афинян, что они в один год воздвигли ему 360 статуй (вообще с потерею самостоятельности и свободы они сделались очень льстивы и неумеренны в раздаче почестей).
Дмитрий Фалерский, сын Фанострата, из партии Фокиона, 317 - 307 г. г. до н. э.
В 307 г. произошел новый переворот. Сын Антигона Деметрий Полиоркет (по поручению отца, который боролся с Кассандром) изгнал Деметрия Фалерского и объявил Афины свободными. Обрадованный народ, руководимый корыстолюбивыми ораторами, стал преследовать своего прежнего любимца и расточать унизительную лесть Деметрию Полиоркету за возвращение имени свободы: ему и отцу его воздавались божеские почести (им были воздвигнуты статуи и алтари как богам-спасителям и для служения назначены особые жрецы), в честь их были прибавлены к десяти существовавшим филам две новые — Antigonis и Demetrias, вследствие чего совет 500 увеличился на 100 членов и 10 пританий года — на две, так что каждая стала продолжаться по месяцу *. В восстановленной демократии снова приобрели влияние лица, составлявшие остатки либеральной партии, в особенности оратор Стратокл и племянник Демосфена Демохар, который, впрочем, один поддерживал честь родного города (Стратокл был человек корыстолюбивый и развратный) и заботился о восстановлении памяти своего великого дяди (Полиб. XII, 13).
Стратокл, сын Эвфидема, 307 - 301 г. г. до н. э. (в 305 г. до н. э. Олимпиодор помог фокидянам в войне с Кассандром, что облегчалось общей политической ситуацией в регионе: он помог снять осаду с Элатеи) (в 304 г. до н. э. Олимпиодор изгнал македонский гарнизон из Пирея)
В 301 г. Антигон и Деметрий потерпели поражение при Ипсе; афиняне не впустили в город Деметрия, явившегося к ним после битвы, и снова подчинились Кассандру, под эгидою которого в Афинах захватил тираническую власть жестокий Лахар.
Павсаний, Описание Эллады, Аттика, 25:
2. У южной стены акрополя Аттал соорудил памятники, каждый приблизительно в два локтя, изображающие так называемую войну с гигантами, которые некогда жили на перешейке Палены во Фракии, битву афинян с амазонками, славное дело их на Марафонском поле против мидян и поражение галатов в Миссии. Тут же стоит и статуя Олимпиодора (2), заслужившего славу величием своих подвигов и при этом главным образом при таких обстоятельствах, когда люди, постоянно терпя поражения, тем самым уже не надеялись в будущем ни на что хорошее; он же внушил им решимость и самоуверенность.
Павсаний, Описание Эллады, Аттика, 26:
1. Немного спустя у некоторых, (правда) не очень многочисленных, афинян явилось воспоминание о славе предков и сознание того, до какого унижения дошло их достоинство; они тотчас же, несмотря на то затруднительное положение, в каком они находились, выбрали себе военачальником Олимпиодора. Он повел их на македонян, и стариков и мальчиков без разбору, считая, что на войне дело чаще принимает благоприятный оборот не благодаря силе, а вследствие решимости. Он победил в сражении выступивших против него македонян, и когда они бежали в Мусей, он взял приступом это укрепление. Так освободились Афины от македонян.
2. Хотя все афиняне сражались здесь так, что достойно заслужили себе вечную память, но говорят, что Леокрит, сын Протарха, проявил в этом деле особенную храбрость. Он первый взошел на стену, первый спрыгнул в Мусей; и когда он пал в битве, афиняне воздали ему различные почести, а также посвятили его щит Зевсу-Освободителю и на нем было написано имя Леокрита и совершенный им подвиг.
3. Кроме тех подвигов, которые он совершил, спасши Пирей и Мунихий, у Олимпиодора есть следующее крупнейшее дело: когда македоняне совершили набег на Элевсин, собравши элевсинцев, он победил македонян, а еще раньше этого, когда Кассандр вторгся в Аттику, Олимпиодор, отплывши в Этолию, убедил этолийцев выступить на помощь, и этот союз для афинян был главной причиной того, что они избегли войны с Кассандром. За это Олимпиодору как в Афинах, на акрополе и в Пританее оказаны почести, так и в Элевсине есть в память его картина (1). И из фокейцев те, которые занимают Элатею, воздвигли в Дельфах медную статую Олимпиодора (2), так как и им он помог, когда они отпали от Кассандра…
4. Недалеко от статуи Олимпиодора стоит медное изображение Артемиды, именуемой «Левкофриэной» (с белыми крыльями); воздвигли ее сыновья Фемистокла, так как магнеты, которыми управлял Фемистокл, получив эту область от (персидского) царя, почитают Артемиду-Левкофриэну.
1 О картине в Элевсине, вероятно, в честь Олимпиодора, говорит и Плиний (XXXV, 134).
2 Относительно статуи в Дельфах Павсаний говорит неверно; в X, 18, 7 он сам себя поправляет.
Павсаний, Описание Эллады, Аттика, 29:
11. Похоронены тут и те, которые сражались в морской битве в Геллеспонте, и те, которые боролись против македонян при Херонее, и ходившие с Клеоном на Амфиполь, и те, которых Леосфен повел в Фессалию, и плававшие на Кипр вместе с Кимоном и не больше тринадцати человек из числа тех, которые вместе с Олимпиодором изгнали (македонский) гарнизон.
Павсаний, Описание Эллады, Фокида, 18:
6. Из фокейцев жители Элатеи посвятили Аполлону в Дельфы медное изображение льва, в память того, что они выдержали осаду со стороны кассандра, в то время, когда им на помощь из Афин был послан Олимпиодор. Статуя Аполлона, стоящая рядом со львом, это - дар массалиотов, посвятительная часть из добычи после их морской победы над карфагенянами.
Павсаний, Описание Эллады, Фокида, 34:
2. ... Во время войны с Кассандром Олимпиодор был главным виновником того, что македоняне должны были снять осаду Элатеи.
Олимпиодор, 301 - 295 г. г. до н. э.
Лахарис, 295 - 294 г. г. до н. э.
294 г.: Деметрий Полиоркет снова овладел городом и поставил гарнизоны в Пирее, Мунихии и на холме Мусее, причем великодушно простил афинянам их недавнюю измену.
Олимпиодор, 294 - 285 г. г. до н. э.
В 287 г. до н. э. Пирр сверг власть Деметрия Полиоркета в Македонии. Воспользовавшись этим афиняне (во главе с Олимпиодором и Демохаром) изгнали македонский гарнизон из Мусейона Афин (288 или 287 г. до н. э.).
Деметрий Полиоркет в 287 г. потерял македонский престол, афиняне снова объявили его врагом, изгнали (под предводительством Олимпиодора) македонские гарнизоны и возвратили себе свободу, продолжавшуюся до подчинения царю Антигону Гонату.
В 286 г. до н. э., после того как Демохар вернул Афинам Элевсин, Олимпиодор защитил его от набега македонян.
Демохар, сын Гиперида, 285 - 270 г. г. до н. э.
несмотря на крайнее ослабление, афиняне еще раз стали во главе общегреческих сил для отражения вторгнувшихся в Элладу галлов и отбили их при Фермопилах (278 г.).
власть македонян в Афинах - 270 - 267 г. г. до н. э.
Хремонид, сын Этеокла, 267 - 261 г. г. до н. э. (Хремонидова война: 268 - 262 или 267 - 261 г. г. до н. э.): Антигон обложил Афины, голодом принудил их к сдаче и снова занял своими гарнизонами Пирей, Мунихию и Мусей, а также Саламин и мыс Суний. Потом он, правда, возвратил афинянам внутреннюю самостоятельность, но гарнизоны оставил везде, кроме Мусея.
власть македонян в Афинах, 261 - 229 г. г. до н. э.
229 г. до н. э. - посредством дипломатии афиняне добились, чтобы город покинул македонский гарнизон.
Такое положение дел продолжалось и при сыне Антигона Деметрии II, и только после его смерти начальник гарнизонов Диоген сдал афинянам занятые укрепления (229 г.) за значительную сумму денег (150 талантов), в которую 20 талантов внес глава Ахейского союза Арат в надежде приобрести Афины в союз. Афиняне осыпали величайшими почестями Диогена, чрезвычайно угодившего им своим поступком: дали ему гражданские права, почетное место в театре с надписью «благодетелю» и даже учредили в честь его праздник (Diogeneia). Несмотря на содействие Арата к их освобождению, афиняне потом держались в стороне от греческих интересов и не помогли Ахейскому союзу в борьбе, его с царем спартанским Клеоменом III. Наиболее влиятельными деятелями в это время были братья Эвриклид и Микион, расточавшие унизительную лесть египетским и пергамским царям и державшиеся нейтральной политики в общегреческих делах.
Эвриклид, 229 - 228 г. г. до н. э.
Отношения с Римом у афинян были завязаны уже в 228 году, когда мы видим в Афинах римское посольство (Полиб. II, 12, 8). В 205 году в договор, заключенный римлянами с Филиппом, афиняне уже вписаны как союзники Рима.
Кефисодор, ок. 200 г. до н. э.
Эхедим, ок. 190 г. до н. э.
Дружбе с римлянами афиняне обязаны приобретением островов Па- роса, Имброса, Скироса, потом (с 166 г.) Лемноса и Делоса. Эта дружба, при слабости Афин, скоро перешла в зависимость их от Рима, которая ясно выразилась в Оропском деле (ок. 155 г.). Пограничный город Ороп давно уже терпел от афинян значительные притеснения и, наконец, был ими разграблен; оропцы пожаловались римлянам, которые поручили городу Сикиону разобрать дело афинян с оропцами; признав афинян виновными, сикионцы присудили их к уплате штрафа в 500 талантов. Тогда афиняне отправили в Рим посольство из философов Карнеада, Критолая и Диогена, которые возбудили к себе величайшее удивление и уважение в римлянах и успели добиться сбавки части штрафа. Афиняне и после обращения Греции в римскую провинцию (146 г.) остались в союзе с Римом, хотя в такой тяжелой зависимости от его правителей, что в 88 г. до Р. X. обещанием независимости были легко уговорены к союзу с врагом Рима, понтийским царем Митридатом VI.
Аристион, 88 - 86 г. г. до н. э.
Начало карьеры Аристиона описывает Афиней, со ссылкой на свидетельство Посидония. Посидоний называл его Афиниона, и считал его философом-перипатетиком. Павсаний и Плутарх называют его Аристионом, и считают его философом-эпикурейцем. Не исключено, что в Афинах было 2 тирана, быстро сменивших друг друга в ходе Первой Митридатовой войны, и позднее их личности сливались и путались в трудах историков. Афинион (Аристион) был незаконнорожденным сыном одноимённого философа-перипатетика Афиниона, которому частично наследовал, и т. о. получил афинское гражданство. Он рано женился, и примерно в то же время начал преподавать философию, имея большой успех в Мессене и Лариссе. По возвращении в Афины, он был назначен послом к Митридату Эвпатору, который в то время находился в состоянии войны с Римом. Сообщения Аристиона настолько красочно описывали могущество Митридата, что афиняне стали надеяться избавиться от владычества римлян. Ок. 88 г. до н. э. Митридат Эвпатор прислал Аристиона в Афины, где тот вскоре сумел посредством покровительства царя Понта захватить тиранию.
(из англоязычной Википедии)
Пьер Левек (Эллинистический мир) полагает, что весь 2 век до н. э. Афины имели олигархическое правление, что обеспечивало им правильную внешнюю политику и дружбу с Римом. А тиран Аристион (прежде философ Афинион) произвёл популистский демократический переворот.
этот союз вместо ожидаемой свободы принес им ужасы осады и завоевания Суллой (86 г.). С этих пор Афины совершенно подчинились Риму, хотя сохранили имя свободы и прежние формы государственного устройства, которое только вследствие уменьшения прав народного собрания и увеличения значения Ареопага и стратегов приняло более аристократический характер.
Тотчас по получении известия о кончине Александра афиняне с торжеством призвали Демосфена в отечество, косвенным образом сложили с него штраф и пользовались советами его и Гиперида во все время войны. Предводитель греков Леосфен сначала действовал успешно против Антипатра, но вскоре был убит, а его преемник Антифил встретился при Кранноне (в Фессалии, 322 г.) с соединенными силами Антипатра и Кратера и в последовавшей битве проиграл дело освобождения Эллады. После битвы Антипатр объявил, что желает заключить мир не с союзом греческих городов, а с отдельными городами, и греки кроме этолийцев тотчас исполнили это желание. Из Афин для заключения мира отправлено было посольство с Фокионом и Демадом во главе. Первый был уже старый и опытный полководец (служивший еще под начальством Хабрия), отличавшийся прямотою, неподкупностью и душевным благородством, за которые Плутарх (Демосф. 14) ставит его наравне с Эфиальтом, Аристидом и Кимоном; он не менее других патриотов дорожил интересами отечества, но отчаивался в спасении его и всей Эллады и потому был сторонником Македонии. Демад был ловкий и красноречивый оратор, но по нравственным качествам стоял далеко ниже Фокиона: продажный эгоист, нелюбимый народом и еще незадолго перед тем лишенный чести, он открыто получал деньги от властителей Македонии и был предан их интересам. Мир с Антипатром заключен был на условиях помещения македонского гарнизона в Мунихии, возвращения г. Оропа Беотии и признания полноправными афинскими гражданами только лиц с имущественным цензом не ниже 2000 драхм; из 21 000 граждан только 9000 оказались удовлетворяющими этому условию, остальные же 12 000 беднейших были лишены политических прав и частью выселены (как воинственные и склонные к восстаниям) из Афин во Фракию (Диод. XVIII, 18; Плут. Фок. 28). Ораторы Демосфен и Гиперид вместе с другими влиятельнейшими сторонниками противомакедонской партии должны были быть выданы Антипатру, но спаслись бегством из Афин. По предложению Демада они были объявлены вне закона и подверглись преследованию, во время которого Демосфен принял яд в храме Посейдона на о. Калаврии, а остальные были схвачены и преданы мучительной казни (в октябре 322 г.).
Фокион и Демад сделались de facto полновластными распорядителями в Афинах. Последний, верный своему характеру, смело интриговал против Антипатра и вступил в сношения с правителем Фригии Антигоном, которого приглашал в Грецию; наконец, одно письмо его попало в руки сына Антипатра Кассандра, и Демад с сыном был осужден на смерть. После смерти Антипатра (319 г.) между Кассандром и Полисперхонтом, которого Антипатр назначил своим преемником в управлении Македонией, произошли раздоры, в которых афиняне приняли сторону Полисперхонта, так как он, с целью приобретения достаточных сил для борьбы с противником, провозгласил свободу всех греческих городов. Восьмидесятилетний Фокион, стоявший на стороне Кассандра, был осужден народом вместе со своими друзьями и принужден выпить яд цикуты. В Афинах восстановлена была полная демократия, все выселенные в 322 г. граждане возвратились в отечество.
Недолго, однако, наслаждались афиняне дарованной свободой: вскоре Кассандр явился с сильным флотом в Пирей, отрезал Афины от моря и заставил их признать свою власть. По условиям мира участие в государственных делах получили граждане, обладавшие имуществом не менее чем на 1000 драхм, Мунихия осталась за Кассандром до окончания войны с царями, и для заведования делами должен быть избран «попечитель» (epimelhthV thV polewV) из числа афинян по выбору Кассандра. Избран был Деметрий Фалерский, философ и писатель, отличавшийся умом и изящным красноречием, но расточительный и безнравственный. Его 10-летнее кроткое правление (317 — 307) могло хотя отчасти вознаградить афинян за потерю самостоятельности, но в то же время еще более растлило дух и нравственность народа. Демократические учреждения продолжали существовать, но были только мертвыми формами, так как Деметрий, пользуясь своей властью, мог распоряжаться подобно монарху (Плут. Дем. 10). Он произвел несколько полезных перемен, возвысил материальное благосостояние города и приобрел себе такую благосклонность нравственно упавших афинян, что они в один год воздвигли ему 360 статуй (вообще с потерею самостоятельности и свободы они сделались очень льстивы и неумеренны в раздаче почестей).
В 307 г. произошел новый переворот. Сын Антигона Деметрий Полиоркет (по поручению отца, который боролся с Кассандром) изгнал Деметрия Фалерского и объявил Афины свободными. http://www.sno.pro1....at/1/3-19-3.htm
Сообщение отредактировал andy4675: 05.01.2013 - 00:30 AM
1. После Беотии и Орхомена следует Фокида; она простирается к северу вдоль Беотии почти что от моря до моря; по крайней мере так было в древности; ведь Дафнунт в те времена принадлежал к Фокиде, рассекая Локриду на две части и будучи расположен между Опунтским заливом и побережьем эпикнемидян. В настоящее время страна принадлежит локрам (город разрушен до основания), так что даже здесь Фокида больше не простирается до Евбейского моря, хотя она соприкасается с Крисейским заливом. Ведь сама Криса принадлежит к Фокиде, будучи расположена у самого моря, как Кирра и Антикира и местности, лежащие выше их в глубине страны и примыкающие к ним вблизи Парнасса: Дельфы, Кирфида, Давлида и сам Парнасс, принадлежащий к Фокиде и служащий ее границей на западной стороне. Как Фокида находится рядом с Беотией, так и обе Локриды лежат бок о бок с Фокидой, ибо есть две Локриды, разделенные Парнассом: одна на западной стороне лежит на границе с Парнассом, захватывая его часть и простираясь до Крисейского залива; другая же на восточной стороне оканчивается у Евбейского моря. Западные называются локрами и озолами; на их государственной печати вырезана звезда Геспер. Прочие локры сами также разделены как-то на части: опунтские локры, получившие свое название по их метрополии, область которых граничит с фокейцами и беотийцами, и эпикнемидские, называемые так от горы Кнемиды, соседние с этейцами и малиями. В середине между обоими (западными локрами и другими) возвышается Парнасс, C. 417простирающийся в длину по направлению
к северной части страны от области Дельф вплоть до соединения Этейских и Этолийских гор и страной дорийцев, лежащей посредине между ними. Ибо подобно тому как Локрида, будучи двоякой, лежит рядом с Фокидой, так и страна этейцев вместе с Этолией и несколькими местностями дорийского четырехградья в середине между ними лежит рядом с обеими частями Локриды, Парнасса и страны дорийцев. Над этими последними живут фессалийцы, северные этолийцы, акарнанцы и некоторые из эпирских и македонских племен. Как я сказал раньше1, необходимо представлять себе вышеупомянутые страны вроде натянутых лент, простирающихся параллельно с запада на восток. Весь Парнасс почитается священным, так как он имеет пещеры и другие чтимые и освященные культом места. Из них наиболее известное и самое красивое — это Корикий, пещера нимф, одноименная с пещерой в Киликии. Что касается сторон Парнасса, то западную занимают озольские локры, некоторые из дорийцев и этолийцы, живущие вблизи этолийской горы под названием Коракс; другой стороной владеют фокейцы и большая часть дорийцев, которым подвластно четырехградье, вообще с. 396 лежащее вокруг Парнасса, но простирающееся еще дальше него в частях, обращенных к востоку. Таким образом, длинные стороны каждой из вышеупомянутых стран, как и каждой из лент, все параллельны: та, что обращена к северу и другая — к югу; что же касается остальных сторон, то западные не параллельны восточным, но ни одна береговая линия, где кончаются области этих племен, именно область Крисейского залива вплоть до Акциума и в сторону Евбеи до Фессалоникии, не параллельна друг другу. Следует представлять себе геометрические фигуры этих областей так, как будто в треугольнике несколько линий проведено параллельно его основанию; ведь взятые в отдельности эти фигуры будут параллельны друг другу, так же как и их противоположные длинные стороны, но широкие стороны не будут параллельны. Таким образом, это мой общий очерк страны, которую нужно описать следующей по порядку. Теперь дадим описание каждой отдельной части по порядку, начав с Фокиды.
2. Самыми знаменитыми городами этой области являются два города — Дельфы и Элатея. Дельфы славятся святилищем Пифийского Аполлона и древним оракулом, если действительно Агамемнон, по словам Гомера, вопрошал его; ведь Гомер выводит кифареда, который поет:
Брань Одиссея с Пелеевым сыном Ахиллом,
Как между ними однажды в ужасных словах загорелась,
C. 418Агамемнон же мужевладыка в духе своем веселился
Знаменьем добрым ему ту вражду предсказал Аполлонов
В храме Пифийском оракул.
(Од. VIII, 75)
Дельфы славны этим, а Элатея знаменита оттого, что это самый большой из всех тамошних городов; его расположение является наиболее выгодным в силу того, что он находится в теснинах, и тот, кто владеет этим городом, обладает и проходами в Фокиду и Беотию. Ибо, во-первых, существуют Этейские горы, затем горы локров и фокейцев, не всюду проходимые для войск, вторгающихся из Фессалии; они имеют узкие и отделенные друг от друга проходы, которые охраняются соседними государствами. Следовательно, тот, кто занял эти города, будет также владеть и проходами. Но так как слава святилища в Дельфах покоится и на большей древности и в то же время расположение этих мест показывает естественный исходный пункт (ибо это — самые западные части Фокиды), то мне следует начать описание отсюда.
3. Как я уже сказал, Парнасс возвышается на западных границах Фокиды. Западный склон этой горы занимают озольские локры, тогда как южный — Дельфы — скалистая, в виде амфитеатра местность; на вершине ее находятся оракул и город, заполняющий пространство 16 стадий в окружности. Над Дельфами расположена Ликория; на этом месте выше святилища в прежнее время было поселение дельфийцев. В настоящее же с. 397 время они живут у самого святилища, вокруг Кастальского источника. Перед городом с юга находится Кирфида — обрывистая гора, которая оставляет в промежутке лесистое ущелье; через это ущелье протекает река Плист. У подошвы Кирфы расположена Кирра — древний город у моря; от него идет подъем в Дельфы около 80 стадий. Город расположен против Сикиона. Перед Киррой лежит плодородная Крисейская равнина, ибо вслед за этим идет опять другой город — Криса, от которого получил название Крисейский залив. Затем — Антикира, одноименная с городом на Малийском заливе вблизи Эты. Действительно, в этой последней области, говорят, произрастает отличного качества чемерица, хотя чемерица, добываемая в первой области, приготовляется лучше, а вследствие этого много людей отправляется сюда для очищения и лечения, ибо в фокейской Антикире встречается какое-то лечебное растение, похожее на сезам; вместе с ним приготовляют этейскую чемерицу.
4. Антикира еще существует, но Кирра и Криса разрушены; первая раньше — крисейцами, а сама Криса — позднее Еврилохом фессалийцем во время Крисейской войны2. Ибо крисейцы, достигнув благосостояния C. 419от пошлин на товары, вывозимые
из Сицилии и Италии, стали облагать высокими поборами тех, кто приходил, чтобы посетить святилище3, вопреки постановлениям амфиктионов. То же самое случилось и с амфиссиями; они принадлежат к озольским локрам. Ибо они, совершив неожиданное нападение, не только восстановили Крису, но даже снова вспахали поле, посвященное амфиктионами божеству, и стали обращаться с иностранцами еще хуже прежних крисейцев. Поэтому и их амфиктионы также покарали и возвратили священный участок богу. Храм тоже не пользуется теперь достаточным уважением, хотя в прежние времена был в исключительном почете. Доказательством этого служат сокровищницы, построенные народами и властителями, где они хранили не только посвященные богу драгоценности, но и произведения лучших художников; об этом свидетельствуют также Пифийские игры и множество известных изречений оракула.
5. Как говорят, прорицалище представляет собой пещеру, вырытую глубоко в земле с не очень широким отверстием для входа, откуда поднимаются испарения, вызывающие божественную одержимость; над отверстием стоит высокий треножник, восходя на который пифия вдыхает испарения и затем изрекает оракулы в стихах и в прозе; прозаические оракулы перелагались в стихи поэтами, жившими при храме. Первой пифийской жрицей, говорят, была Фемоноя; и прорицательница, и город получили такое название4 от слова pўthésthai5, хотя первый слог был удлинен, как в словах āthanatos, ākamatos и diākonos. Таким образом, идея основания городов и почитания общих святилищ заключается в следующем: люди сходились вместе в города по племенам по природной склонности к общинной жизни и вместе с тем ради взаимной пользы; по одним и тем же причинам они встречались у общих святилищ, справляли празднества и устраивали всеобщие собрания: ведь все такого рода встречи с. 398 носят дружественный характер, начинаясь с угощений за общим столом, с совместных возлияний и с пребывания под одной крышей; и чем больше было участников и чем из большего числа местностей они приходили, тем больше было пользы от этих встреч.
6. Таким образом, хотя наибольший почет выпал на долю этого святилища ради его оракула, так как из всех оракулов на свете он казался самым правдивым, но все же и местоположение самого святилища кое-что прибавило к его славе. Ведь оно расположено почти в центре всей Греции как по эту, так и по ту сторону Истма; полагали также, что оно находится в центре обитаемого мира и называли его пупом земли; вдобавок был сочинен миф, передаваемый Пиндаром, о том, что здесь встретились оба орла (некоторые говорят, это были вороны), выпущенные Зевсом: C. 420
один — с запада, а другой — с востока. В храме показывают также что-то вроде пупа, обвязанного лентами; на нем находятся два изображения встречи мифических птиц.
7. В силу такого благоприятного положения Дельф население легко собиралось туда, в особенности же окрестные жители. И действительно, из этих последних и образовался союз амфиктионов для обсуждения общих дел и для более беспристрастного надзора за святилищем, так как там хранились большие денежные суммы и много посвятительных приношений, а все это требовало тщательной охраны и благоговейного попечения. Хотя древнейшее устройство Дельф неизвестно, но Акрисий, по-видимому, был первым упоминаемым в истории лицом, кто привел в порядок дела Амфиктионии, определил города, которые должны были участвовать в совете, и предоставил каждому городу самостоятельное право голоса или совместно с другим или даже со многими; он провозгласил также права амфиктионов — все права, которые города имеют в своих отношениях с городами. Впоследствии было еще несколько других попыток устройства, пока не был распущен и этот союз подобно Ахейскому. Первыми, как говорят, объединились 12 городов, и каждый посылал пилагора6; общее собрание собиралось 2 раза в год — весной и поздней осенью; впоследствии присоединилось еще больше городов. Они называли свое общее собрание Пилеей, как весеннее, так и происходившее поздней осенью, так как они собирались в Пилах, называемых также Фермопилами; пилагоры приносили жертвы Деметре. Хотя вначале в этих собраниях и в управлении оракулом участвовали только жившие поблизости, впоследствии же стали приходить также издалека вопрошать оракул, посылать дары и строить сокровищницы, как например Крез, его отец Алиатт и некоторые италиоты и сицилийцы.
8. Богатство возбуждает зависть, а потому его трудно уберечь от завистников, даже если оно посвящено богам. В настоящее время, конечно, дельфийское святилище является весьма бедным, по крайней мере что касается денежных сумм, а некоторые из посвятительных приношений разграблены, но большинство все же сохранилось. В прежние времена святилище было очень богато, как говорит Гомер:
с. 399 Ни сокровища, сколько их каменный свод заключает
В храме стрелка Аполлона, в Пифосе утесами грозном.
(Ил. IX, 404)
На его богатства ясно указывают сокровищницы, а также и расхищение их фокейцами, отчего разгорелась Фокейская или так называемая C. 421Священная война. Это
расхищение произошло во времена Филиппа, сына Аминты, хотя писатели знают о другом, более раннем расхищении в древние времена, когда из святилища были увезены богатства, упоминаемые Гомером. Ведь даже не сохранилось и следа их до тех поздних времен, когда Ономарх и Фаилл с войсками разграбили святилище7, но похищенные [тогда] сокровища принадлежали более позднему времени; ибо в сокровищницах хранились посвятительные приношения из военной добычи с сохранившимися еще надписями тех, кто их посвятил, например Гигеса, Креза, сибаритов, спинитов, живших вблизи Адриатического моря, и так дальше на остальных сокровищах. [Не следует полагать], что древние сокровища были смешаны с этими позднейшими, как на это ясно указывают другие места, ограбленные этими людьми. Некоторые же, принимая под словом aphētor8 значение «сокровищница», а под словом aphētoros udon «подземная сокровищница», утверждают, что богатство было зарыто в храме и что Ономарх и его войско пытались вырыть его ночью; но так как в этот момент произошло сильное землетрясение, они бежали из храма и прекратили раскапывание, а их опыт внушил страх всем остальным повторять подобные попытки.
9. Из храмов тот, который построен из «перьев», следует отнести к области мифов; другой, как говорят, является сооружением Трофония и Агамеда; теперешний же построили амфиктионы. На священном участке показывают надгробный памятник Неоптолема, сооруженный по повелению оракула; убил его Махерей, дельфиец, в то время, когда он, согласно мифу, требовал у бога удовлетворения за убийство отца; по всей вероятности потому, что он напал на святилище. Бранх, который стоял во главе управления святилища в Дидимах, говорят, был потомком Махерея.
10. Древнейшим состязанием в Дельфах было состязание кифаредов, которые исполняли пэан9 в честь бога; оно было учреждено дельфийцами. Но после Крисейской войны во время Еврилоха амфиктионы установили конское и гимнастическое состязания, наградой в которых был венок, и назвали их Пифийскими играми. Они добавили к кифаредам флейтистов и кифаристов10 без пения, которые должны были исполнять мелодию под названием пифийский ном. Он состоит из пяти частей: анакруса11, ампейра12, катакелевсмос13, ямбы, дактили и сиринги14. Мелодию сочинил Тимосфен, наварх Птолемея (который написал «Гавани» — сочинение в 10 книгах)15. Этим музыкальным произведением автор желает прославить борьбу Аполлона с драконом; он представляет вступление, как анакрусу, начало борьбы — как ампейру, самую борьбу — как катакелевсмос, триумфальную песнь после победы — как ямб и дактиль (такими стихотворными C. 422
размерами, из которых один — дактиль — подходит хвалебным с. 400 гимнам, другой же — ямб — приспособлен для поношений, как и слово iambízein16): наконец, издыхание чудовища — как сиринги, так как играющие подражали последнему шипению издыхающего дракона.
11. Эфор, которого я больше всего использовал, благодаря особой тщательности при описании этих предметов (по свидетельству Полибия, человек замечательный), по-видимому, иногда поступает противоположно своему намерению и первоначальным обещаниям. После упреков по адресу тех, кто увлекался вставкой мифов в исторические сочинения, и после восхвалений истины он прибавляет к своему рассказу об этом оракуле что-то вроде торжественного заверения, что он-де во всех случаях предпочитает истину, особенно же в этом вопросе. Ведь нелепо, говорит он, всегда держаться такого метода, когда мы говорим о другом, а говоря об оракуле, который правдивее всего, пользоваться такими неправдоподобными и ложными рассказами. Хотя, касаясь этого, он тотчас же добавляет мнение историков о том, что Аполлон с Фемидой основали оракул, потому что бог желал помочь нашему роду; затем, говоря о пользе оракула, он утверждает, что бог призвал людей к кротости и внушил скромность: одним давал оракулы и повелевал делать одно и запрещал другое, а иных вообще не допускал. Одни думают, говорит он, что Аполлон управляет сам всем этим; иные полагают, что сам бог принимает образ человека, а иные — что он сообщает некоторым людям знание своей воли.
12. Немного дальше, рассуждая о том, кто такие дельфийцы, он говорит, что в древние времена Парнасс населяли какие-то парнассцы, прозванные исконными жителями этих мест. В это время Аполлон, посетив эту землю, смягчил нравы людей, введя в употребление плоды культурных растений и культурный образ жизни. Двинувшись из Афин в Дельфы, бог шел той же дорогой, по какой теперь афиняне посылают пифийское священное посольство17. По прибытии в страну панопейцев он убил Тития (который правил этой местностью), человека, творившего насилия и беззакония; парнассцы же присоединились к нему и указали на другого злодея по имени Пифон, которого звали Драконом. Когда Аполлон убил его стрелой, парнассцы воскликнули «иэ Пеан»18 в знак одобрения (с того времени, согласно Эфору, поют пеан по традиции войска перед вступлением в бой). Хижина Пифона была тогда сожжена дельфийцами, как еще и теперь сжигают ее в воспоминание событий того C. 423времени. Но что же может быть баснословнее, чем Аполлон,
поражающий стрелами, карающий Титиев и Пифонов, путешествующий из Афин в Дельфы и объезжающий всю землю? Но если Эфор не считал эти рассказы мифами, то почему нужно было мифическую Фемиду называть женщиной, а мифического Дракона — человеком? Разве что он желал соединить две формы — историю и миф? Подобен этому и рассказ об этолийцах, ибо после сообщения о том, что их страна с давних пор не подвергалась разорению, он то говорит, что там поселились эолийцы, оттеснившие варваров, которые владели этой страной, то что Этол вместе с эпейцами с. 401 из Элиды нашли там пристанище, но были побеждены эолийцами, своими врагами, а последние — Алкмеоном и Диомедом. Но вернемся к фокейцам.
13. Сначала на морском берегу после Антикиры идет городок Опистомараф, затем мыс Фаригий с якорной стоянкой; далее — последний залив, который в силу этого называется Михос19; он лежит у подножия Геликона и Аскры. Недалеко от этих мест находятся Абы — город с оракулом, Амбрис и Медеон, одноименный беотийскому городу. Еще дальше, в глубине страны, после Дельф, приблизительно в восточном направлении, лежит городок Давлида, где, говорят, правил фракиец Терей (с этим местом связано сказание о Филомеле и Прокне, хотя Фукидид20 говорит — в Мегарах). Имя местности произошло от «зарослей», потому что «заросли» называются dauloi. Гомер назвал этот городок Давлидой, позднейшие же писатели — Давлией. И «Кипарисс» во фразе
Их племена Кипарисс… населяли
(Ил. II, 519)
понимают в двояком смысле: одни считают его одноименным с кипарисовым деревом, другие же — путем легкого изменения произношения — селеньем у подножия Ликории.
14. Панопей — современный Фанотей — граничит с областью Лебадеи, родина Эпея. Сюда относится сказание о Титии. Гомер говорит о том, что феаки «привезли» Радаманфа на Евбею,
Чтоб увидеть Тития, сына Земли.
(Од. VII, 324)
На острове показывают какую-то пещеру Эларий, названную по имени Элары, матери Тития, а также храм в честь героя Тития и некоторые другие свидетельства его почитания. Неподалеку от Лебадеи находится Трахин — одноименный этейскому Трахину, фокейский город; жители его называются трахиниями.
15. Город Анемория получил название от одного связанного с ним обстоятельства: дурные порывы ветра устремляются на него из области так называемого Катоптерия — крутой скалы, простирающейся от Парнасса. Это место находилось на границе между дельфийцами и фокейцами, когда C. 424лакедемонцы заставили дельфийцев
отделиться от общего союза фокейцев и позволили им образовать свое особое государство21. Некоторые, однако, называют этот город Анемолией. Затем идет Гиамполь (впоследствии названный некоторыми Гией), куда, как я сказал22, бежали гианты из Беотии. Город расположен в самой глубине страны, вблизи Парапотамий, и его следует отличать от Гиампии на Парнассе; так же расположена Элатея — самый большой город фокейцев, неизвестный Гомеру (ибо он моложе гомеровской эпохи) и очень выгодно расположенный у проходов, ведущих в Фессалию. Демосфен ясно указывает23 на выгодность его природных условий, говоря о внезапном смятении в Афинах в момент прибытия вестника к пританам с сообщением о взятии Элатеи24.
с. 402 16. Парапотамии — это поселение на Кефиссе, вблизи Фанотея, Херонеи и Элатеи. По словам Феопомпа, это место находится приблизительно в 40 стадиях от Херонеи на границе амбрисеев, панопеев и давлиев; оно расположено на холме небольшой высоты у прохода, ведущего из Беотии в Фокею, между горами Парнассом и [Гадилием], между которыми остается пространство около 5 стадий; границей служит Кефисс, оставляющий с обеих сторон узкий проход. Начинается же река, говорит Феопомп, у фокейского города Лилеи (как и Гомер говорит:
Жили в Лилее, при шумном исходе Кефисского тока)
(Ил. II, 523)
и впадает в Копаидское озеро; гора Гадилий простирается на 60 стадий вплоть до Аконтия, где лежит Орхомен. И Гесиод также подробно описывает реку и ее течение, говоря, что она протекает через всю Фокиду вкривь и вкось, извилисто как змея:
Мимо течет Панопея и через Глехон укрепленный,
Чрез Орхомен, извиваясь дракону подобно.
(Фрг. 37. Ржах)
Узкие проходы в окрестностях Парапотамиев или Парапотамии (ибо говорится и так и этак) служили объектом борьбы во время Фокейской войны, так как это единственный доступ в Фокиду. Кефисс существует как в Фокиде, так и в Афинах, на Саламине, а четвертый и пятый — в Сикионе и в Скиросе, шестой — в Аргосе, истоки которого на горе Лиркее; в Аполлонии, что у Эпидамна, есть источник вблизи гимнасия под названием Кефисс.
17. Дафнунт теперь разрушен. Некогда это был город Фокиды на границе с Евбейским морем, разделявший эпикнемидских локров на две части: одну часть — в сторону Беотии, а другую — в сторону Фокиды, которая простирается от моря до моря. Доказательством этого является Схедий в Дафнунте, который считается могилой Схедия. Но, как я уже C. 425сказал25, Дафнунт «рассекает»26 Локриду на обеих
сторонах, так что эпикнемидские и опунтские локры нигде не граничат друг с другом; однако в прежние времена эта местность была включена в пределы опунтских локров. О Фокиде я сказал достаточно.
Кето ж в пещере большой разрешилась чудовищем новым,
Ни на людей, ни на вечноживущих богов не похожим, -
Неодолимой Ехидной, божественной, с духом могучим,
Наполовину — прекрасной с лица, быстроглазою нимфой,
Наполовину — чудовищным змеем, большим, кровожадным,
В недрах священной земли залегающим, пестрым и страшным.
Есть у нея там пещера внизу глубоко под скалою,
И от бессмертных богов, и от смертных людей в отдаленье:
В славном жилище ей там обитать предназначили боги.
Так-то, не зная ни смерти, ни старости, нимфа Ехидна,
Гибель несущая, жизнь под землей проводила в Аримах.
Как говорят, с быстроглазою девою той сочетался
В жарких объятиях гордый и страшный Тифон беззаконный.
И зачала от него, и детей родила крепкодушных.
Для Гериона сперва родила она Орфа-собаку;
Вслед же за ней — несказанного Цербера, страшного видом,
Медноголосого адова пса, кровожадного зверя,
Нагло-бесстыдного, злого, с пятьюдесятью головами.
Третьей потом родила она злую Лернейскую Гидру.
Эту вскормила сама белорукая Гера-богиня,
Неукротимою злобой пылавшая к силе Геракла.
Гибельной медью, однако, ту Гидру сразил сын Кронида,
Амфитрионова отрасль Геракл, с Полаем могучим,
Руководимый советом добычницы мудрой Афины.
Также еще разрешилась она изрыгающей пламя,
Мощной, большой, быстроногой Химерой с тремя головами:
Первою — огненноокого льва, ужасного видом,
Козьей — другою, а третьей — могучего змея-дракона.
[Спереди лев, позади же дракон, а коза в середине;
Яркое, жгучее пламя все пасти ее извергали.]
Беллерофонт благородный с Пегасом ее умертвили.
Грозного Сфинкса еще родила она в гибель кадмейцам, Также Немейского льва, в любви сочетавшися с Орфом.
Лев этот, Герой вскормленный, супругою славною Зевса,
Людям на горе в Немейских полях поселен был богиней.
Там обитал он и племя людей пожирал земнородных,
Царствуя в области всей Апесанта, Немеи и Трета.
Но укротила его многомощная сила Геракла.
Ст. 305. …в Аримах. — По тексту оригинала может иметься в виду и местность, и народ аримы, проживавшие в районе Лидии, или Мизии, или Киликии (все три области — в Малой Азии).
Ст. 313-318. Лернейская Гидра — чудовище с 9-ю головами, которое локализовали в среднем Пелопоннесе. Трудность борьбы с ней состояла в том, что вместо каждой отрубленной головы вырастали три новые. Геракл одолел ее благодаря тому, что его племянник Иолай прижигал головней место, где была отрублена голова. Ее отравленной кровью Геракл смочил свои стрелы. Гера пылала неукротимою злобой к Гераклу как сыну смертной женщины Алкмены, рожденному от Зевса. См. 526, 943, 950; "Щит Геракла", 1-56.
Ст. 323 сл. — Интерполяция из "Илиады", VI, 181 сл.
Ст. 325. Беллерофонт — коринфский царевич, нечаянно убивший своего соотечественника и очищенный от пролитой крови царем Тиринфа Претом. Влюбившаяся в Беллерофонта жена Прета, не получив удовлетворения своего чувства, оклеветала юношу, которого Прет отослал к своему тестю в Ликию (М. Азия), где он и совершил ряд подвигов, в том числе — победил Химеру.
Ст. 326. Кадмейцы — жители Фив, основанных Кадмом (см. 937, 975 сл.). Грозного Сфинкса… — Передача имени Сфинкс мужским родом — распространенная ошибка. Греческая Сфинкс — полуженщина-полульвица (в оригинале ее имя — Фикс, и она не имеет ничего общего с египетскими сфинксами).
Ст. 331. Немея — город в Пелопоннесе (в Арголиде). Апесант, Трет — горы в окрестностях Немеи.
Лжеплутарх, О том, чьими именами названы реки и горы и что там родится, глава 18 (Инах) 4-5, 9 (по устаревшей нумерации):
4. Около Инаха лежат горы Микены, Апесант, Афиней и Кукушкина гора, получившие такие названия по следующей причине.
Апесант раньше назывался Селенеем, потому что Гера, желая отомстить Гераклу, взяла себе в помощницы Селену. Она же при помощи колдовского пения наполнила ларец пеной, и из него родился огромный лев, которого Ирида связала своим поясом и принесла на гору Офельтий. Лев разорвал и убил некого пастуха по имени Апесант, и поэтому по воле богов это место стало называться Апесантом. Об этом рассказывает Демодок в первой песни "Гераклии".
9. [... же рассказывает следующее.] В рукописи главка стоит после 8-й, однако место ее безусловно здесь; так полагали Моссак и Герхер.
Апесант, сын Акрисия, охотясь в этих местах, умер, наступив на ядовитую змею. Царь же, похоронив сына, назвал Апесантом гору, которая до этого называлась Селинунтием.
5. На Апесанте растет трава, которая называется соленой. Пеной, которая течет из нее, пастухи намазывают летом ноги и нисколько не страдают от укусов змей.
This Epic poem comprises three distinct parts, one of which still bears its separate title. It is not really a fragment, but pretends by a literary convention to be three “books” taken from an Odyssey, or rather Heracleia, in little. The first part, which bears the traditional stage-direction Heracles to the Husbandman, is concerned first with a description of the great farm of Augeias or Augeas, king of the Epeians of Elis – the same whose stables Heracles at another time cleaned out – put into the mouth of a garrulous old ploughman of whom Heracles has asked where he can find the king; then the old man undertakes to show the mysterious stranger the way, and as they draw near the homestead they have a Homeric meeting with the barking dogs. The second part bears the title The Visitation. In it we are told how the enormous herd of cattle given by the Sun to his child Aegeas returned in the evening from pasture, how the king and his son Phyleus took Heracles to see the busy scene in the farmyard, and how Heracles encountered the finest bull in the whole herd. In the third part, which has not traditional title, Heracles, accompanied by the king’s son, is on his way to the town, and their conversation leads to Heracles’ telling how he slew the Nemean lion. It has been doubted whether the poem is by Theocritus.
[1] And the old ploughman that was set over the kine ceased from the work he had in hand, and answered him, saying: “Sir, I will gladly tell you all you ask of me. Trust me, I hold the vengeance of Hermes o’ the Ways in mickle awe and dread; for they say he be the wrathfullest god in heaven an you deny a traveller guidance that hath true need of it.
[7] King Augeas’ fleecy flocks, good Sir, feed not all of one pasture nor all upon one spot, but some of them be tended along Heilisson, others beside divine Alpheüs’ sacred stream, others again by the fair vineyards of Buprasium, and yet others, look you, hereabout; and each flock hath his several fold builded. But the herds, mark you, for all their exceeding number, find all of them their fodder sprouting ever around this great mere of river Menius; for your watery leas and fenny flats furnish honey-sweet grass in plenty, and that is it which swells the strength of the horned kine. Their steading is all one, and ‘tis there upon your right hand beyond where the river goes running again1; there where the outspreading platens and the fresh green wild-olive, Sir, make a right pure and holy sanctuary of one that is graciousest of all gods, Apollo o’ the Pastures. Hard by that spot there are builded rare and roomy quarters for us swains that keep close watch over the king’s so much and so marvellous prosperity; aye, we often turn the same fallows for the sowing three and four times in the year.
[27] And as for the skirts of this domain, they are the familiar place of the busy vine-planters, who come hither to the vintage-home when the summer draweth to its end. Yea, the whole plain belongeth unto sapient Augeas, alike fat wheatfield and bosky vineyard, until thou come to the uplands of Acroreia and all his fountains; and in this plain we go to and fro about our labour all the day long as behoveth bondsmen whose life is upon the glebe.
[34] But now pray tell me you, Sir, – as ‘faith, it shall be to your profit – what it is hath brought you hither. Is your suit of Augeas himself, or of one of the bondsmen that serve him? I may tell you, even I, all you be fain to know, seeing none, I trow, can be of ill seeming or come of ill stock that makes so fine a figure of a man as you. Marry, the children of the Immortals are of such sort among mortal men.”
[42] To this the stalwart child of Zeus answered, saying: “Yea verily, gaffer, I would look upon Augeas king of the Epeians; that which brings me hither is need of him. And so, if so be that caring for his people he abideth with them at the town to give judgment there, pray, father, carry me to one of the bondsmen that is elder and set in authority over these estates, unto whom I may tell what my suit is and have my answer of him. For ‘tis god’s will that one man have need of another.”
[51] And the gallant old ploughman answered him again: “Sure one of the Immortals, Sir,” saith he, “hath send you this way, so quickly come you by all you would. Augeas child of the Sun is here, and that piece of strength, his son the noble Phyleus, with him. ‘Twas only yesterday he came from the town for to view after many days the possessions he hath without number upon the land. For in their hearts, ‘faith, your kings are like to other men; they wot well their substance be surer if they see to it themselves. But enough; go we along to him. I will show you the way to our steading, and there it is like we find him.”
[62] With this he led on, musing as well he might concerning the skin of a beast he saw the stranger clad in, and the great club that filled his grasp, and whence he might be come; aye, and was minded and minded again to ask him right out, but ever took back the words that were even upon his tongue, for fear he should say him somewhat out of season, he being in that haste; for ‘tis ill reading the mind of another man.
[68] Now or ever they were come nigh, the dogs were quickly aware of their coming, as well by the scent of them as by the sound of their footfalls, and made at Heracles Amphitryoniad from this, that, and every side with a marvellous great clamour; and the old man, they bayed him likewise, but ‘twas for baying’s sake, and they fawned him about on the further side. Then did gaffer with the mere lifting stones from the ground fray them back again and bespake them roughly and threateningly, every one, to make them give over their clamour, howbeit rejoicing in his heart that the steading should have so good defenders when he was away; and so upspake and said: “Lord! what a fiery inconsiderate2 beast is here made by the high gods to be with man! If there were but as great understanding within him and he knew with whom to be angered and whom to forbear, there’s no brute thing might claim such honour as he; but it may not be, and he’s nought but a blusterer, wild and uncouth.” This said, they quickened their steps and passed on and came to the steading.
THE VISITATION
[85] Now had the sun turned his steeds westward and brought evening on, and the fat flocks had left the pastures and were come up among the farmyards and folds. Then it was that he cows came thousand upon thousand, came even as the watery clouds which, be it of the Southwind or the Northwind out of Thrace, come driving forward through the welkin, till there’s no numbering them aloft nor no end to their coming on, so many new doth the power of the wind roll up to join the old, row after row rearing crest ever upon crest – in like multitude now came those herds of kine still up and on, up and on. Aye, all the plain was filled, and all the paths of it, with the moving cattle; the fat fields were thronged and choked with their lowing, and right readily were the byres made full of shambling kine, while the sheep settled themselves for the night in the yards.
[100] Then of a truth, for all there were hinds without number, stood there no man beside those cattle idle for want of aught to do; but here was one took thongs cut straight and true and had their feet to the hobbles for to come at the milking; here was another took thirsty yeanlings and put them to drink of their dams’ sweet warm milk; this again held the milking-pail, and that did curd the milk for a good fat cheese, and yonder was one a-bringing in the bulls apart from the heifers. Meanwhile King Augeas went his rounds of the byres to see what care his herdsmen might have of his goods; and through all that great wealth of his there went with him his son also, and grave-minded Heracles in his might.
[112] And now, albeit he was possessed within him of a heart of iron ever and without ceasing unmoved, the child of Amphitryon fell marvellously a-wondering, as well he might, when he saw the unnumbered bride-gift of the god. Indeed, no man would have said, nay, nor thought, that so many cattle could belong to ten men, let alone one; and those ten must needs have been rich in sheep and oxen beyond any kings.3 For the Sun did give him that was his child a most excellent gift, to wit to be the greatest master of flocks in the world; and what is more, himself did make them all to thrive and prosper unceasingly without end, for of all the distempers that destroy the labours of a keeper of oxen never came there one upon that man’s herds, but rather did his horned dams wax ever year in year out both more in number and better in kind, being never known to cast their young and all passing good bringers of cow-calves.
[126] Moreover there went with them three hundred bulls, white-shanked and crump-horned, and other two hundred dun, and all leapers grown; and over and above these, there was a herd of twelve sacred to the Sun, and the colour of them glistering white like a swan, so that they did outshine all shambling things; and what is more, they were lone-grazers all in the springing pastures, so marvellous proud were they and haughty; and the same, when swift beasts of the field came forth of the shag forest after the kine that went in herds, ever at the smell of them would out the first to battle, bellowing dreadfully and glancing death.
[138] Now of these twelve the highest and mightiest both for strength and mettle was the great Lucifer (Phaethon), whom all the herdsmen likened to that star, for that going among the other cattle he shined exceedingly bright and conspicuous; and this fellow, when he espied that tanned skin of a grim lion, came at the watchful wearer of it for to have at his sides with his great sturdy front. But my lord up with a strong hand and clutched him by the left horn and bowed that his heavy neck suddenly downward, and putting his shoulder to’t had him back again; and the muscle of his upper arm was drawn above the sinews till it stood on a heap. And the king marvelled, both he and his son the warlike Phyleus, and the hinds also that were set over the crump-horned kine, when they beheld the mettlesome might of the child of Amphitryon.
[THE NEMEAN LION]
[153] Then did Phyleus and Heracles the mighty leave the fat fields behind them and set out for the town. Their swift feet were gotten to the end of the little path which stretched from the farmsteads through the vineyard and ran not over-clearly in the midst of the fresh greenery, and they were just come to the people’s highway, when the dear son of Augeas up and spake to the child of most high Zeus that was following behind him, and with a little turn of his head over his right shoulder, “Sir,” says he, “there’s somewhat I had heard of you, and O how late am I, if of you it were, to bethink me on’t but now! ‘Tis not long since there came hither from Argos an Achaean of Helicè-by-the-sea, who told a tale, look you, unto more than one of us Epeians, how that he had seen an Argive slay a beast of the field, to wit a lion dire that was the dread of the countryside and had the den of his lying beside the grove of Zeus of Nemea – yet he knew not for sure, he said, whether the man was truly of sacred Argos itself or was a dweller in Tiryns town or in Mycenae. Howbeit, such was his tale, and he said also, if I remember true, that for his lineage the man was of Perseus.
[174] Now methinks there is but one of those men-o’-the-shore could do a deed like that, and you are he; moreover the wild-beast-skin your frame is clad in signifieth clearly enough the prowess of your hands. Come on, my lord, have me well to wit, first whether my boding be true or no, whether you be he the Achaean of Helicè told us of, and I know you for what you are; and then tell me, pray, how yourself destroyed that same pestilent beast and how he came to be dwelling in the well-watered vale of Nemea; for I ween you shall not find such a creature as that if you would, the Apian lands4 around, seeing they breed not anything so huge, but only the bear and the boar and the fell wolf. Therefore, also did they wonder that heard that tale; indeed they said the traveller lied with intent to pleasure the company with an idle tongue.”
[189] With these words Phyleus bent him sidelong from the midst of the road both to make room enough for them twain to go together, and that he might the easier hear what Heracles had to say. Who now came abreast of him, and “Son of Augeas” quoth he, “your former question you have answered yourself, readily and aright; but of this monster, being you so desire it, I will tell you how it all fell out every whit, save whence he came; for not one man in all Argos can speak certainly to that; only were we persuaded it was some god sent him to vex the children of Phoroneus because he was wroth concerning some sacrifices. For all the lowlanders were whelmed with him as he had been a river in flood; he plundered them all without cloy or surfeit, but most of all the people of Bembina, whose borders to their very great and intolerable misfortune marched with his.
[204] Now this did Eurystheus make my very first task; he charged me to slay that direful beast. So I took with me my supple bow and a good quiverful of arrows, and in the other hand a stout cudgel, made, without peeling or pithing, of a shady wild-olive which myself had found under holy Helicon and torn up whole and complete with all her branching roots; and so forth and made for those parts where the lion was. Whither when I was come, I took and tipped my string, and straightway notched a bearer of pain and grief, and fell a-looking this way and that way after the pestilent monster, if so be I might espy him ere he should espy me. ‘Twas midday now, yet could I nowhere mark his track nor hear his roaring; neither was there any man set over a plough-team and the toil of the seed-furrow that I could see and ask of him, seeing pale wan fear kept every man at the farmstead. Howbeit, I never gave over to search the leafy uplands till I should behold him and put my strength speedily to the test.
[223] Now towards evening he came his ways unto his den full fed both of flesh and gore, his tangled mane, his grim visage and all his chest spattered with blood, and his tongue licking his chaps. To waylay him I hid myself quickly in a brake beside the woody path, and when he came near let fly at his left flank. But it availed me not; the barbèd shaft could not pass the flesh, but glanced and fell on the fresh green sward. Astonied, the beast lift suddenly up his gory head, and looked about him and about, opening his mouth and showing his gluttonous teeth; whereupon I sped another shaft from the string (for I took it ill that the fist had left my hand to no purpose), and smote him clean in the middle of the chest where the lungs do lie. But nay; not even so was the hide of him to be pierced by the sore grievous arrow; there it fell vain and frustrate at his feet.
[240] At this I waxed exceedingly distempered and made to draw for the third time. But, ere that, the ravening beast rolled around his eyes and beheld me, and lashing all his tail about his hinder parts bethought him quickly of battle. Now was his neck brimming with ire, his tawny tresses an-end for wrath, his chine arched like a bow, as he gathered him up all together unto flank and loin. Then even as, when a wainwright, cunning man, takes the seasoned wild-fig boughs he hath warmed at the fire and bends them into wheels for an axled chariot, the thin-rinded figwood escapes at the bending from his grasp and leaps at one bound afar, even so did that direful lion from a great way off spring upon me, panting to be at my flesh. Then it was that with the one hand I thrust before me the cloak from my shoulders folded about my bunched arrows, and with the other lift my good sound staff above my head and down with it on his crown, and lo! my hard wild-olive was broke clean in twain on the mere shaggy pate of that unvanquishable beast. Yes as for him, or ever he could reach me he was fallen from the midst of his spring, and so stood with trembling feet and wagging head, his two eyes being covered in darkness because the brains were all-to-shaken in the skull of him.
[262] Perceiving now that he was all abroad with the pain and grief of it, ere he might recover his wits I cast my bow and my broidered quiver upon the ground and let drive at the nape of that massy neck. Then from the rear, lest he should tear me with his talons, I gat my arm about his throat, and treading his hind-paws hard into the ground for to keep the legs of them from my sides, held on with might and main till at length I could rear him backward by the foreleg, and vasty Hades received his spirit.
[272] That done, I fell a-pondering how I might flay me off the dead beast’s shag-neckèd skin. ‘What a task!’ thought I; for there was no cutting that, neither with wood nor with stone nor yet with iron. At that moment one of the Immortals did mind me I should cut up the lion’s skin with the lion’s talons. So I to it, and had him flayed in a trice, and cast the skin about me for a defence against he havoc of gashing war.
[280] Such, good friend, was the slaying of the Lion of Nemea, that had brought so much and sore trouble both upon man and beast.”
1. “goes running again” : after leaving the mere.
2. “fiery inconsiderate” : the Greek word means ‘one that acts first and thinks afterwards’; see Class. Rev. 1913. 73.
3. or by inheritance from kingly grandsires.
4. “the Apian lands” : the Peloponnese.
Научившись у Эврита искусству стрельбы из лука, Геракл получил от Гермеса меч, от Аполлона — лук и стрелы, от Гефеста — золотой панцирь, от Афины — плащ; дубину же он сам вырубил себе в Немейском лесу88.
V. (1) Выслушав это, Геракл отправился в Тиринф и стал выполнять все, что приказывал ему Эврисфей. Прежде всего он получил приказ принести шкуру Немейского льва91. Зверь этот, рожденный Тифоном, был неуязвим. Отправившись на этого льва, Геракл прибыл в Клеоны и был там радушно принят бедным человеком по имени Молорх92. Когда Молорх захотел заколоть в жертву богам жертвенное животное, Геракл велел ему подождать тридцать дней; если он возвратится с охоты цел и невредим, то жертву надо будет принести Зевсу Спасителю, если же он погибнет, то ему самому как герою.
Прибыв в Немею, Геракл отыскал льва и выстрелил в него из лука. Увидев, что лев неуязвим, он поднял дубину и стал его преследовать. Зверь убежал в пещеру, из которой было два выхода. Тогда Геракл завалил камнями один из выходов и, проникнув в пещеру через второй, настиг льва. Ухватив его рукою за горло, он задушил его и, взвалив на плечи, понес в Микены93. Молорха он застал в самый последний день собиравшимся принести ему жертву как погибшему. Принеся жертву Зевсу Спасителю, Геракл принес льва в Микены.
Эврисфей в страхе перед доблестью героя запретил Гераклу впредь заходить в город и приказал ему показывать добычу, положив ее перед городскими воротами. Говорят также, что он из страха соорудил себе под землей медную бочку, чтобы в ней прятаться, и отдавал Гераклу приказы на совершение подвигов, посылая в качестве глашатая Копрея94, сына Пелопса из Элиды. Копрей после убийства Ифита был вынужден бежать в Микены и, очищенный Эврисфеем от скверны, поселился там.
Диодор Сицилийский, Историческая Библиотека 4.11.3-4:
(3) Первым приказом было убить Немейского льва [13]. Лев этот был сверхъестественных размеров, неуязвим ни для железа, ни для меди, ни для камня: одолеть его можно было только силою рук. Чаще всего лев появлялся между Микенами и Немеей в окрестностях горы, которую иногда называют Третом [14], т. е. "Прорезанной", поскольку у подножья ее находилась длинная сквозная пещера, в которой лев имел обыкновение устраивать логово. (4) Придя в это место, Геракл напал на льва, а когда тот бежал в пещеру, последовал за ним, предварительно завалив противоположный вход, вступил в борьбу со львом и, стиснув ему шею руками шею, задушил. Сняв со льва шкуру, которая целиком закрывала его тело, Геракл пользовался ею для защиты при свершении последующих, сопряженных с опасностью деяний.
[13] Немейский лев: Немея — священная местность близ границ Арголиды со знаменитым храмом Зевса.
[14] Трет: Горный массив к юго-востоку от Немей (совр. Дервенакия). Возможно, что название «Трет» происходит не от «прорезанной» пещеры (то же Аполлодор, II, 5, 1), а указывает на горный проход, ведущий из Коринфии в Арголиду, хотя во времена Павсания (II, 15) здесь показывали пещеру Немейского льва.
20 Будет ремнем боевым и ристаньем коней состязаться.[259]
274
Стихи 19–20. Греция вся… будет… состязаться. — Новый храм должен был быть освящен ритуальными играми. Алфей — название, напоминающее об Олимпийских играх, так как река Алфей протекает через Олимпию. Малорк — имя, связанное с Немейскими играми, учрежденными в честь Геракла. Малорк оказал гостеприимство Гераклу после его победы над Немейским львом. Боевые ремни — особые ремни, которыми обматывали руки для кулачного боя.
Пелий желает судьбу обмануть, погубив Эсонида20,
Ищет дело ему, чреватое смертью, но ныне
Более нет в Элладе ни войн, ни чудовищ опасных.
Пасть клеонейского льва21 уж виски прикрывает Алкида,
35 Житель аркадский от гидры лернейской22 избавлен героем,
Да и обоим быкам23 Геракл рога обломал уж.
20
Эсонид – сын Эсона Ясон.
21
Имеется в виду немейский лев (Клеоны – город в Арголиде недалеко
от Немеи), победа над которым была одним из подвигов Геракла (Алкида).
После этого подвига Геракл носил шкуру льва, прикрывая ею свою голову.
22
Убийство лернейской гидры – еще один подвиг Геракла.
23
Вероятно, имеются в виду критский бык, которого Геракл привел
живым в Микены (см. Гигин, «Мифы», 30), и бог реки Ахелой, который,
сражаясь с Гераклом, превратился в быка. Геракл отломал у него рог, который
потом стал известен как «рог изобилия» (см. Овидий, «Метаморфозы», IX,
80-89).
Немейского льва, которого выкормила Луна, неуязвимого, умертвил в пещере с двумя выходами. Его шкуру он носил как одежду.
Выкормила луна: о том, что Немейский лев упал с луны, говорил Геродор (у Татиана), ср. также Plut. Qu. Conv. V, 3, sch. Ap. Rhod. I, 498, Epimenides ap. Ael. Nat. Anim. XII, 7, Euph. Chalc. ap. Plut. Qu. Conv. V, 3); Плутарх рассказывает, что Селена по просьбе Геры при помощи магических заклинаний заполнила пеной деревянный ящик, а когда из него родился лев, Ирида связала его своим поясом и принесла на землю, на гору Офельтий у Немеи (De fluviis, 4).
Клеоны — это город, расположенный на дороге из Аргоса в Коринф, на холме, со всех сторон окруженном селениями и хорошо укрепленном, так что, по моему мнению, они совершенно правильно названы «пышными устройством Клеонами». Здесь, между Клеонами и Флиунтом, находятся Немеи и священный участок, в котором аргивяне по обычаю справляют Немейские игры и который был местом действия мифа о Немейском льве; недалеко и деревня Бембина. Клеоны находятся в 120 стадиях от Аргоса, а от Коринфа — в 80 стадиях. И я сам рассматривал поселение с высоты Акрокоринфа.
XV
Клеоны. Храм Афины и памятник Эврита и Ктеата. Две дороги из Клеон на Аргос. Немея и ее храм Зевсу. Могила Офельта. Немея, дочь Асопа. Развалины Микен. Фороней и Инах.
1. По дороге из Коринфа в Аргос есть небольшой город Клеоны. Одни рассказывают, что у Пелопса был сын Клеон, другие - что Клеона была одной из дочерей Асопа, протекающего около Сикиона. Таким образом название городу дано по имени того или другой. Тут есть храм Афины, в нем статуя работы Скиллида и Дипэна (1), говорят, что они были учениками Дедала, а другие настойчиво утверждают, что Дедал женился в Гортине и что Скиллид и Дипэн были его сыновьями от этой жены. В Клеонах есть тоже храм и памятник Эвриту и Ктеату: они шли из Элиды как «феоры» на истмийские игры и здесь их застрелил Геракл, выставляя обвинение, что они сражались с ним, когда он воевал против Авгия.
Из Клеон ведут две дороги на Аргос, одна для пешеходов - она короче, другая же через так называемый <горный перевал> Трет, тоже узкая, сильно стесненная горами, но все же удобная для проезда телег.
2. В этих горах показывают еще до сих пор пещеру знаменитого льва и отсюда приблизительно в пятнадцати стадиях находится местечко Немея. В самой Немее находится храм Зевса-Немейского, достойный осмотра, хотя у него даже обвалилась крыша и не осталось ни одной статуи. Вокруг храма есть кипарисовая роща и, рассказывают, что здесь Офельт был положен на траву кормилицей и погиб, укушенный змеей. Аргивяне приносят жертву Зевсу, так же и в Немее и выбирают (специального) жреца Немейского-Зевса и устраивают здесь состязание в беге для вооруженных мужчин во время празднования осенних немейских игр.
3. Ту находится могила Офельта, а вокруг нее каменная ограда, а внутри этой ограды жертвенники; тут же есть могильный холм Ликурга, отца Офельта. Источник они называют Адрастеей - потому ли, что его открыл Адраст или по какой-либо другой причине. Они рассказывают, что имя этой стране дала Немея, тоже дочь Асопа. Над Немеей возвышается гора Апесант; говорят, что здесь впервые Персей принес жертву Зевсу-Апесантию.
4. Если опять подняться на Трет и вновь итти по дороге в Аргос, то налево будут развалины Микен.
(4) Прибыв в Немею, которой правил царь Ликург, они стали искать воду. Дорогу к источнику им показала Гипсипила, оставив маленького ребенка Офельта, которого она нянчила (Офельт был сыном Эвридики и Ликурга77): лемносские женщины, узнав о спасении Тоанта, убили его, а Гипсипилу продали в рабство на чужбину78. Так она и стала рабыней Ликурга. В то время как она показывала дорогу к источнику, оставленный ею ребенок погиб от укуса змеи. Спутники Адраста, придя вместе со своим вождем, убили змею, а тело мальчика предали погребению. Амфиарай сказал им при этом, что это знамение предвещает будущие события, и мальчика они назвали Архемором79. В честь его Адраст и его спутники учредили Немейские игры, во время которых Адраст победил в конных ристаниях, в беге победил Этеокл, в кулачном бою — Тидей, в прыжках и метании диска — Амфиарай, в метании копья — Лаодок, в борьбе — Полиник, в стрельбе из лука — Партенопей.
Мавр Сервий Гонорат, комментарии к Энеиде Вергилия, 8.295-296:
nemeae sub rupe Nemea silva est vicina Thebis, in qua Hercules interemit leonem, qui Lunae filius et invulnerabilis dictus est. 'Nemeae' autem anapaestus est: nam et 'ne' et 'me' breves sunt.
24. “Итак мы”, – сказал я, – “со своей стороны сообщили из того рассказа то, что сохранила память. Пора пригласить Суллу, или скорее потребовать от него изложения – условие, на котором он был допущен слушателем. Так что, прекратив, если вы согласны, прогулку [per…paton] и усевшись на ступенях, составим ему аудиторию из сидящих слушателей”. Предложение было принято, и, когда мы уселись, Феон сказал: “Хотя я и сам, Ламприй, не менее каждого из вас желаю слышать предстоящее сообщение, но наперед выслушал бы с большим удовольствием о тех, кто, по рассказам, живет на луне; и не о том, живет ли кто там, но возможно ли там жить. Ибо если это невозможно, то луне нет смысла быть землею. Тогда можно подумать, что она возникла без пользы и напрасно, ни плодов не принося, ни доставляя каким-либо людям пристанища, рождения, ни средств к жизни – целей, ради коих возникла, мы утверждаем по Платону, и эта “наша кормилица, верная охранительница и создательница дня и ночи”. Ты видишь, как много говорится об этом и в шутку, и серьезно: у тех-де, которые живут под луной, луна висит над головами, как Танталов камень, и наоборот, на ней живущие, как иксионы, стремительно кружатся, и быстрое вращение препятствует их падению с нее. Притом у луны движение не одно: она, как ее где-то называют, “трехдорожная”: движется по зодиаку вспять сразу в длину, ширину и глубину. Первое движение математики называют круговым, второе – геликодальным [lkj], третье, не знаю почему, неравномерным [jhgfa], хотя и видят, что у нее вообще нет движения, которое было-бы равномерным и подчиненным периодическим возвращениям. Итак, если бы какой-нибудь лев был сброшен стремительным вращением на Пелопоннес, в этом не было бы ничего удивительного. Удивительнее то, что мы не видим постоянно паденье бесчисленных “людей и жизней отринутых”, как бы низвергнутых вниз головой и перекувыркнутых. Смешно было бы говорить о жизни там людей, если там нельзя ни родиться, ни проживать. Ведь если египтяне и троглодиты, у которых солнце стоит в зените одно мгновенье одного дня во время солнцестояния, а затем уходит, едва не бывают сожжены сухостью окружающего воздуха, то мыслимо ли, чтобы обитатели луны выдерживали, когда двенадцать раз в году бывает лето, так как солнце стоит над ними отвесно каждый месяц во время полнолуния? Существования ветров, облаков и дождей, без коих не бывает ни произрастания растений, ни сохранения уже выросших, там предположить нельзя вследствие жары и разреженности окружающего воздуха; ибо и здесь [на земле] верхние части гор не допускают свирепых встречных бурь: но воздух, [будучи уже разреженным] и имея колебание вследствие легкости, не способен к такому сгущению и оплотнению. Разве только мы, клянусь небом, станем утверждать, что как Афина давала Ахиллесу, не принимавшему пищи, по капле нектару и амвросии, так и луна, которая называется и действительно есть Афина, питает лунных обитателей, доставляя им ежедневно амвросию, которой по мнению древнего Ферекида питаются и боги. Ибо даже индийский корень – который по Мегасфену люди не имеющие ртов, не принимающие ни пищи, ни питья, зажигают и курят, насыщаясь его запахом – откуда может расти там, когда на луне не бывает дождя?”
Да льва еще в Немее одолеть?
И задушил-то даже не руками,
Как хвастался, а в петле удавил.
там же 359-365:
В роще Кронида сначала
360 Страшного льва удавил он,
На плечи гордо накинув
Шкуру его золотую,
Пастью кровавой
Светлые кудри
Он увенчал.
Ст. 348-441. Хор вспоминает подвиги Геракла: борьбу с немейским львом
("роща Кронида" - Немея с храмом Зевса); битву с кентаврами (Пеней - река в
Фессалии, там же находится гора Пелион); охоту на керинейскую лань;
укрощение коней Диомеда (см. примеч. к "Алькесте", ст. 65; Гебр - река во
Фракии); единоборство с Кикном (см. примеч. к "Алькесте", 502 сл.); поход за
золотыми яблоками в сад Гесперид (см. примеч. к "Ипполиту", ст. 732-751);
сражение с амазонками, которых древнегреческая традиция локализовала обычно
в приазовских степях (Меотида - Азовское море); убийство стоглавой
лернейской гидры и трехтелого великана Гериона; наконец, поход в подземное
царство за Кербером, на этот раз, как думает хор, с печальным исходом.
там же, 577-583:
И как смешно бы было в самом деле,
Когда бы после всех трудов герой,
И льва немейского, и красного дракона
580 Для Еврисфея одолевший, отомстить
Не захотел врагам своей семьи,
Победы не искал бы, без которой
Все прочие - ничтожная забава!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
2с …воспевая Пифонову скалу, где закалают овец, 17
Воспевая Истм и Немею;
Ладонь приложа к земле,
Смело я крикну — 20
Ибо в истине все обретает блеск:
Ни один из эллинов меж сверстных своих,
Ни мальчик, ни муж
Не венчался столькими победами! 25
Ты, о Зевс, чье копье — как гром,
Здесь, над серебряными крутнями Алфея
Свершил ты его мольбы
О великой славе, дарованной от богов,
И венчал ему лоб
Этолийскою серою оливою37 30
В громких играх Пелоп — фригиянина.
Песнь 9, немейская, <«Асопиды»>.
АВТОМЕДУ ФЛИУНТСКОМУ,
сыну Тимоксена, на победу в пятиборье.
1с Вы, Хариты с золотым веретеном,
Дайте мне славу, убедительницу смертных38!
Я, божественный пророк синеглазых Муз,
Наготовился петь
И Флиунт,
И цветущий дол Немейского Зевса, 5
Где вскормила Гера из белых рук
Губителя стад,
Тяжко ревущего льва,
Первого меж славных подвигов Геракла.
1а Это здесь полубоги о красных щитах39 10
Отборнейшие от аргивских сил,
Почтили первыми играми
Архемора,
которого в нежном сне
Безмерный змей с глазами из огня
Убил — в предвестие ждущих убийств.
О, всевластная Доля! 15
Сам Оиклов сын не склонил вернуться мужей
К людным улицам Аргоса.
Так надежда отъемлет человечий ум!
1э Не она ли сослала к Фивам
Адраста, сына Талая,
Мстить за судьбу Полиника? 20
Но счастливы те,
Кому славные немейские игры
Украшают русые кудри
Венком своего трехлетья40!
И этот удел 25
По воле божества
Победителю выпал Автомеду41.
2с Он сиял среди пятиборцев,
Как лучистая луна полнолунья
Затмевает звездные светы;
Без числа окружившим его эллинам 30
Явил он дивный свой облик,
Метнув кружащийся диск,
И воздвиг народные клики,
Устремив рукою в крутой эфир 35
Древко чернолиственной бузины
2а Или выстояв стремительную борьбу.
Высокий духом и силой,
Наземь простерши мощные тела,
Ныне воротился он к багровому Асопу,
Слава которого течет по земле 40
До самого дальнего Нила, —
Ибо даже над струей Фермодонта42
Дочери Ареса, торопящего скакунов,
Изощренные в копьях,
2э Вкусили мощь потомков твоих,
О царь всех рек, завидный в судьбе,
Как вкусила и высоковратная Троя.
Тысячи путей широки лежат
Молве о роде твоем,
О твоих дочерях, опоясанных в блеск, 50
Кому в добрый час от вышних богов
Указано быть
Неприступных городов первоначальницами:
3с Не ведом ли всем
Синеволосой Фивы крепко строенный град
Или громкое имя Эгины, 55
На ложе мощного Зевса
Понесшей героя, [спасителя сил],
Который в земле ахейцев
Испытанную явил справедливость43…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 60
3а ….. [и Клеону] под милым покрывалом,
И Пирену, деву в витом венке,
И всех, всходивших к прославляющему ложу богов
Честных дочерей
Древнего шумящего потока. 65
[Ныне же] город…
[Ликует о] победе…
[Лиры и] клики флейт…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 70
3э …синеволосую славить золотую
[Киприду,] мать беспощадных страстей,
Славную меж смертных…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
… гость …
… песнь …
4с [Честь лелея] и для опочившего,
[Чтобы] в вечное время 80
Возвещать рождающимся поколениям
Эту твою немейскую победу:
Знатное дело,
Сродную обретя себе песню,
В высоте возлегает пред богами44;
В правде своей 85
И по смерти остается для умершего
Лучшая услада подпоясанных Муз.
4а Много человеку [открыто путей],
Но лишь воля богов
Решает скрытое в черной ночи: 90
[Слабейшего] и сильнейшего
[Одинаково ведет…]
……… немногим лишь 95
Смертным дано прозревать грядущее.
4э [Вам, флиунтяне,] свыше дано
Именем Деметры и Дионисовым45
Населять вам город, угодный богам,
……..с золотым жезлом: 100
Кто благо несет — тому от всех похвала;
Так пойте же ныне шественную песню
Пятиборному победителю,
Сыну Тимоксена.
Песнь 10, истмийская.
АГЛАЮ АФИНСКОМУ,
на победу в беге. Писана по заказу его тестя.
На всеведомых Посидововых играх
Тотчас явил он быстрый натиск своих ног, 20
1э …к беговой черте
Стал он, еще дыша жаркою бурею49;
На бегу разбрызгивал
Масло с тела на обступающую толпу;
А когда четырежды изогнул он бег, — 25
Дважды прокричали его победителем
Громкие глашатаи умных судей;
2с Дважды был он выкликнут и в Немее,
У святого Зевсова алтаря; 30
Подобру его приняли и славные Фивы,
И широкие площади Аргоса,
И Сикион,
И людная Паллена,
И обильная хлебом Евбея,
И священная меж островами Эгина50. 35
там же 12 и 13:
Песнь 12, немейская.
ТИСИЮ ЭГИНСКОМУ,
на победу в борьбе.
1с Как умный кормчий,
Правь мои мысли,
Клио, царица песней,
Бывших и сущих!
Божественная Победа 5
Пролагает мне путь
К счастливому острову Эгине,
Чтобы ради моих гостеприимцев
Песнями украсить богозданный город
1а И немейские рукопашные единоборства…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
2а …В окрестных состязаниях63 35
Тридцать они отпраздновали блещущих побед64,
Кто у Пифона,
2э Кто на хвойной горловине65 Пелопова божественного острова
Кто в святой ограде немейского 40
Зевса, держателя красных молний,
[Кто] над серебряною пеною Алфея…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Песнь 13, немейская, <«Эакиды»>.
ПИФЕЮ ЭГИНСКОМУ,
сыну Лампона, ученику Менандра,
на победу в разноборье среди мальчиков или юношей.
Год — ок. 485—481.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .66
2с «…высокоумной спеси 44
Он положит предел,
Даст людям устои правды.
2а Правнук Персея,
Как он тяжко и ловко
Налагает руку на сыроядного льва!
Яркая медь, укротительница смертных, 50
Не в силах войти в чудовищное тело,
Погнет клинок.
Вот мои слова:
Быть здесь у эллинов 55
Трудному спору
За венки всеборья».
2а И с тех пор от этих трудов
Кто кладет на жертвенник первовластного Зевса
Цветы, сплетенные славящею Победою, 60
Тем и вживе,
Пусть хоть немногим,
Золотая сияет слава меж смертных,
А когда темным облаком их окутает смерть, —
Бессмертна пребудет слава их дел, 65
Никаким не колеблемая жребием.
Сын Лампона,
Ты достиг этой славы в Немее,
Ты венчал свою гриву венками в цвету, 70
Ты вступаешь в высокостроенный город Эака,
На отчий остров,
В отраду людям,
В шуме шествий, ласкающем слух,
Безмерную свою силу 75
Явив всеборьем.
А ты, Эгина,
Пенного потока приветливая дочь,
3а Тебя великою честью одарил Кронид, 80
Во всякой борьбе67
Явив тебя, как светоч, перед эллинами.
Славу твою
Выкликает гордая дочь твоя,
Белыми ногами 65
По твоей ступая священной земле,
Беззаботная, как телка на цветущих холмах,
Легкая, с окрестными красавицами: 90
3э Увенчавшись по уставу празднеств твоих
Алыми цветами и осокою,
Они в песнях славят имя твое,
Госпожа гостеприимного острова, 95
И твое, Эндеида о розовых локтях:
Тобой рождены
[Конный] Пелей и сильный Теламон,
На Эаковом зачатые ложе.
4с А я [призову]
Сыновей их, вздымающих битвы:
Быстрого Ахиллеса 100
И рожденного милою Эрибеею
Щитоносца Аянта —
Того, кто, став на корабельной корме68, 105
Сдержал порыв
Уже заносившего грозящий огонь
Отважного Гектора в медном шлеме,
Меж тем, как Пелид, 110
Кипя на Атридов суровым гневом,
4а Отсрочил участь дарданцев, —
Дарданцев, которые не смели
Выйти из многобашенной красы Илиона 115
И в страхе убегали от острой битвы,
Видя на ратном поле
Бешеного Ахилла,
Потрясателя убийственного копья; 120
Но едва отрекся от брани
Бестрепетный сын Нереиды, увитой фиалками,
4э Как в синем море
Ночной Борей, нависая валами, 125
Сокрушает мужские души,
Но смиряется пред светлой Зарей,
И попутный ветер разглаживает пучину,
Южный Нот выгибает паруса, 130
И отчаявшиеся жадно достигают суши,
5с Так троянцы
Прознавшие, что Ахилл — копъелорец 135
Замкнулся в своей сени
Из-за русой женщины, желанной Брисеиды,
Простерли ладони к богам, 140
Словно из-под бури блеснуло им светлое солнце,
Ринулись вон из стен Лаомедонта
На ратный луг,
На мощную схватку, 115
5а Страх вздувая в данаях,
А вели их с твердым копьем Арес
И Локсий Аполлон69, ликийский владыка.
Они вырвались к берегу моря, 150
Они бились при судах с высокой кормой,
Черная земля
Красной стала от крови мужей,
Павших пред Гекторовой силою…
. . . полубоги… 155
5э . . . пред натиском богоравных…
. . . с великою надеждою….
. . . [дыша] гордыней…
. . . конеборные [троянцы]… 160
Синеглазые70 [пожечь] корабли…
. . . [скоро] праздновать….
. . . в богозданном городе.
Но судьба их была
Прежде кровью окрасить клубящийся Скамандр, 165
6с Пав пред Эакидом, рушителем стен,
А если кто из них ….
На высоком срубе [погребального костра]…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ибо и в беспредельной ночи 175
Зримую доблесть
Не скрыть никаким покровом:
6а Окружась неутомимою славою,
Она странствует и по суху 180
И по много исплаванному морю,
Она чтит и славный остров Эака;
Она правит над ним
С увенчанной Евклеей, доброй молвой, 185
И с разумною Евномией71, добрым уставом,
Дольщицею празднеств,
Блюстительницею мира
По всем городам благочестивых мужей.
6э Пойте же, юноши, 190
Прославляемую победу Пифея,
Пойте и заботы
Надобного людям Менандра —
Его и у струй Алфея
С золотой своей колесницы
Чтила не раз72
Высокая духом божественная Афина, 195
И уже без числа
Увенчала она таких мужей
7с На всеобщих эллинских соперничествах.
Кто живет, не угрызаясь едкой завистью, — 200
Тот заслуженную воздает хвалу умелому.
Пусть ничто у нас не скрыто от злословия, —
Правда привыкла побеждать:
Всеукрощающее время 205
Всегда возвеличит красивые дела,
А праздная речь зложелателей
Замрет во тьме.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…[Каждому] надежда греет сердце,
Так и я, положась на Муз
Под красными их покрывалами,
7э Подношу теперь дар новосплетенных песней,
Благодарность мою за гостеприимный блеск, 228
От тебя, Лампон,
Непомалу воздаваемый [чарам Муз];
И если Клио в своем цвету
Вложила и мне эти чары в грудь, —
Сладка прозвучит моя песнь, 230
Глася имя твое перед народом.
Песнь 8. [Липариону Кеосскому?]
Папирусный столбец между этой и предыдущей одами разрушен; поэтому неясно, представляют ли они начало и конец одного большого произведения в честь мальчика Лахона (так считал Джебб) или же в пробеле начиналась новая ода, взрослому атлету, уже одержавшему много побед; последнее вероятнее. Если этот атлет тоже был с Кеоса, то его можно отождествить с Липарионом, сыном Липара, за которым в кеосском списке победителей значится больше всего побед (истмийских и немейских).
37. Этолийскою… оливою — см. прим. к Ол. 3.12. [назад]
Трехчастная ода обычного типа: похвала городу и победителю — миф — поучение. Флиунт — небольшой город недалеко от Немеи на реке Асопе (в Греции были и другие реки этого имени); дочерьми Асопа считались нимфы Эгина, прародительница Эакидов, Фива и Клеона, покровительницы одноименных городов, Пирена, нимфа источника близ Коринфа, и другие; им и посвящена мифологическая часть оды. Адресат ближе неизвестен.
38. Смысл: знаменитому человеку люди верят больше, чем безвестному. [назад]
39. …полубоги о красных щитах — Семеро против Фив (красные щиты упоминаются в греческой поэзии только здесь). Об Археморе и учреждении Немейских игр; см. выше, стр. 435. [назад]
40. Трехлетие — по греческому счету, промежуток между немейскими играми, справлявшимися каждые два года. [назад]
41. Автомед победил в трех видах пятиборья, но этого оказалось достаточно, чтобы стать первым. [назад]
42. С Нила приходил с помощью к Трое Мемнон, с Фермодонта — Пенфесилея с амазонками; и тот и другая погибли от Эакида (Асопида) — Ахилла. [назад]
43. …явил справедливость… — имеется в виду Эак. [назад]
44. …возлегает пред богами — т. е. бессмертна. [назад]
45. Деметра и Дионис особенно почитались в плодородном Флиунте. [назад]
Песнь 10, истмийская. Аглаю Афинскому
Имя адресата испорчено в тексте, но легко восстанавливается. Судя по тому, что оду заказывал его родственник (ст. 9), отца его, по-видимому, уже не было в живых; а судя по отступлению в ст. 49—50, семья была небогатой. Датировка неустановима. Из-за краткости в оде нет мифа: после зачина следуют лишь части хвалебная и поучительная. Начало и конец сильно испорчены и восстанавливаются предположительно.
46. Пчела — обычное сравнение с поэтом: ср. Пиндар, Пиф. 10.53, а потом Гораций, IV.2.28, где он сравнивает себя с Пиндаром. [назад]
48. Энеидов — от имени афинского героя Энея, сына легендарного царя Пандиона, так называлась одна из 10 афинских фил. [назад]
49. По-видимому, Аглай участвовал подряд в трех видах бега: простом, двойном и дальнем (четверном?). [назад]
50. Перечисляются те же состязания, что и у Пиндара, Ол. 13.107—112. [назад]
51. Но зачем… — отрывистый переход (как у Пиндара, Нем. 7, 11 и др.) к несохранившейся заключительной части оды. [назад]
Песнь 12, немейская. Тисию Эгинскому
Ни дата, ни адресат не известны; два сохранившиеся отрывка не дают даже угадать композиции оды.
63. Окрестные состязания — то ли местные на Эгине и близ ее, то ли Пифийские, устраиваемые амфиктионами 12 окрестных государств. [назад]
64. Тридцать побед — общая сумма побед эгинян на разных соревнованиях. [назад]
65. «Горловина» Пелопоннеса — Истм. [назад]
Песнь 13, немейская. («Эакиды») Пифию Эгинскому, 480-е гг.
Эта самая длинная ода Вакхилида посвящена тому же борцу и той же победе, что и ода Пиндара Нем. 5; см. об этой династии борцов примечания к этой оде. План симметричный, из 5 частей: похвала победителю — Эгине — Эакидам — опять Эгине — опять победителю; добавками служат зачин о начале Немейских игр (на месте подвига Геракла) и концовка о себе и Музах. Характерна для Вакхилида эпическая плавность в разработке мифа, столь непохожая на отрывистую картинность Пиндара.
66. Начало оды не сохранилось; в уцелевших стихах речь идет о борьбе Геракла с Немейским львом (зрителем этого, судя по вазописи, могла быть Афина или нимфа Немея). [назад]
67. Во всякой борьбе — т. е. и в спортивной и в военной. [назад]
68. …став на корабельной корме…— описывается «битва при кораблях» («Илиада», XIII), героем которой был Аянт. [назад]
69. Арес… и Аполлон — любопытное отклонение от Гомера: у него боги, в силу запрета Зевса, не принимают участия в битве при кораблях. [назад]
Porro Nemeaeum leonem e luna decidisse ajunt. Unde et Epimenides in suis carminibus cecinit: Nam genus e luna nostrum, coelestis origo est, Terribili quae me quondam concussa rigore In Nemeam sylvam, Junoni scilicet almae Ut gratum faceret, dejecit
Семеро вождей, сражавшихся против Фив, отблагодарили Пронакта3. Так как Пронакт из-за них погиб, они в его честь учредили состязания, которые, по мнению большинства, первоначально связывались с памятью Архемора4.
Эта речь многоученого и многоопытного мужа сильно взволновала присутствовавших молодых людей. 3. Однако Луканий посмотрел на меня с улыбкой и сказал: "О Посидон, какая глубина литературной осведомленности. А вот другие, пользуясь нашей малограмотностью и неопытностью,, убеждали нас в противоположном - что пиния была исконным [f] увенчанием в отечественных играх, а сельдерей, первоначально чужой, был заимствован в честь Геракла в подражание немейским венкам {33} и вытеснил прежний обычай; однако в дальнейшем пиния снова обрела дедовский [677] почет, в каковом процветает и поныне". Эти объяснения меня убедили,, и я нашел им много подтверждений, которые остались у меня в памяти, Так, Евфорион говорит о погребении Меликерта:
{33 ...а сельдерей, первоначально чужой, был заимствован... в подражание немейским венкам... — Немейские игры праздновались в долине речки Немей (Арголида). См. о них в изд.: Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты. М., 1980. С. 434 сл. В приводимом далее отрывке эпического поэта Эвфориона (III в. до н. э.) упоминается «сизоокий сын Селены» (Fr. 84 Powell), т. е. йеменский лев, победа над которым была первым подвигом Геракла; в ознаменование этой победы он и учредил Немейские игры. О связи Селены—Луны и льва см. мифологическийгда этот сюжет использовался для подтверждения правильности натурфилософского представления о луне как о небесном теле, подобном земле, где могут даже появляться животные (Vorsokr. 3, В 2; 59, А 77).}
Горькие слезы лия, унесли безгласное тело
К ложу из пиний, дарящих венки победителям в играх.
Ибо еще не постигла жестокая гибель в объятьях
Мощных Геракловых рук сизоокого сына Селены,
Что положило исток сельдерейных венков возложенью. {34}
{34 Fr. 103 Schneider. Сведения александрийских ученых поэтов ценны, ибо в их распоряжении были многочисленные источники по мифологии и истории, большинство которых не дошло не только до нашего времени, но и до времени Плутарха.}
Не глупо ли верить книгам Геродора, касающимся сказания о Геракле? Они проповедуют, что [Луна] — это горняя земля и что с нее спустился убитый Гераклом лев.
А можете рассказать более подробно о городах Фессалии и Фракии? Если можно, пожалуйста с реконструкциями городов,храмов и так далее. Вспомнилось , что есть какой-то древний фракийский город на территории современной Болгарии ( чуть ли не столицей Фракии считался),который хотят в буквальном смысле "поднять со дна озера" и представить публике. О нём вы что-нибудь слышали? Можете рассказать?
Вы очень широко ставите вопрос. Я вряд ли в состоянии коротко ответить. А писать книгу... и при том бесплатно... Ну, это нецелесообразно, скажем так.
Болгары хотят поднять (вероятную) столицу Одрисского царства в 4-3 веках, город Севтополь, со дна искусственного озера Копринка. Новость, что его собираются поднять со дна озера я услышал от вас. После чего немного погуглил и нашёл интересовавший вас ответ.
Про сам город я много сказать не могу. Но упомянутый в последней статье Казанлык - известное место благодаря фракийскому погребению (и богатейшим находкам некрополя) периода Эллинизма:
У кого есть материалы по Галикарнасу? Расскажите более подробно об этом городе. Интересует также такой объект, как Дворец Мавсола ( не мавзолей а именно дворец).
Сообщение отредактировал mineralwater: 13.10.2015 - 14:20 PM
Я вообще мало интересовался конкретно реконструкциями. Я больше пользуюсь картами. Хотя мне нравится, скажем, существующая реконструкция древней афинской агоры, или зданий на Акрополе Афин и на Акрополе Пергама.
Ну, а зачем же вы дублировали тему с тем же названием, чтобы спросить это? Кроме того, по карийской цивилизации вы уже задавали вопрос в другой теме. По Галикарнассу конкретно у меня имеются карты остатков города и реконструкции галикарнасского Мавзолея. Думаю, даже в сети вы сумеете запросто найти некоторые из них...
Я не дублировал. У меня просто с компом что-то неладное творилось.
Я имел в виду не Галикарнасский Мавзолей , реконструкциями которого буквально переполнен весь интернет, а другое здание , которое обычно называют "Дворец Мавсола" и располагают его обычно у самой бухты. Помнится , когда в школе учился в учебнике истории была реконструкция "Дворца Мавсола".... Но теперь и учебника того нет.
Про Пергам и Афины много в интернете информации.
Но неужели нет греческих форумов и сайтов с реконструкциями?
К сожалению я не владею греческим языком.
А можете выложить карты Галикарнаса? Они подробные?
Сообщение отредактировал mineralwater: 14.10.2015 - 15:43 PM
У меня вопрос модераторам раздела - а разве правильно организационно, чтобы темы по античности постились здесь, а не в Антике? Что-то их слишком много накопилось.
