←  Раннее средневековье, или Темные Века

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Эволюция византийского обряда коронования

Фотография Марк Марк 16.12 2013

Они (вдовствующая и действующая императрицы), вроде как, были соправительницами? Мэтр разъяснит. Возможно и в самом деле имя Ариадны было двусоставное. Я эту эпоху слабо знаю. Скорее всего это их nomen gentile (родовое имя). Помнится был такой род плебейский  - Aelius.

Ответить

Фотография fnool fnool 16.12 2013

Они (вдовствующая и действующая императрицы), вроде как, были соправительницами? Мэтр разъяснит. Возможно и в самом деле имя Ариадны было двусоставное. Я эту эпоху слабо знаю. Скорее всего это их nomen gentile (родовое имя). Помнится был такой род плебейский  - Aelius.

 

Дело не в родовом имени, а в императорском статусе. «Элия», начиная от супруги Феодосия I Великого Элии Флавии Флациллы, стала у византийских императриц из имени титулом, как «Август» у императоров. Предположительно Верина приняла имя Элия став императрицей при восшествии на престол ее супруга, Льва I.

Ответить

Фотография Марк Марк 16.12 2013

Понятно. Говорю же - данную эпоху знаю слабо, чем и вызвано недоумение. 

Ответить

Фотография MARCELLVS MARCELLVS 16.12 2013

Они (вдовствующая и действующая императрицы), вроде как, были соправительницами? Мэтр разъяснит. Возможно и в самом деле имя Ариадны было двусоставное. Я эту эпоху слабо знаю. Скорее всего это их nomen gentile (родовое имя). Помнится был такой род плебейский  - Aelius.

Ну так не правила ни та, ни другая - титул Августы был просто почетным. А что касается как бы родового имени - Aelia - то в эпоху поздней империи принцип использования имен (как во времена принципата) был нарушен - так, Галла Плацидия также носила имя Элии, не имея к имп. Льву никакого отношения. Скорее всего имя Элии стало на тот момент ходовым - так и жена Феодосия Великого имела имя Элия Флавия Флацилла. С другой стороны обладание почетным титулом Августы вовсе не означало неминуемого присутствия имени Элия - так, Юста Грата Гонория (Августа после 425 года) имени Элии не носила.

Ответить

Фотография fnool fnool 16.12 2013

Ну так не правила ни та, ни другая - титул Августы был просто почетным. А что касается как бы родового имени - Aelia - то в эпоху поздней империи принцип использования имен (как во времена принципата) был нарушен - так, Галла Плацидия также носила имя Элии, не имея к имп. Льву никакого отношения. Скорее всего имя Элии стало на тот момент ходовым - так и жена Феодосия Великого имела имя Элия Флавия Флацилла. С другой стороны обладание почетным титулом Августы вовсе не означало неминуемого присутствия имени Элия - так, Юста Грата Гонория (Августа после 425 года) имени Элии не носила.

 

Имя Элия стало добавляться к собственному имени императрицами Восточной Римской империи. Можете проверить по списку.

Я специально уточнил в своем сообщении, что практика эта сугубо византийская.

Юста Грата Гонория здесь совсем не причем. Она Августа Западной Римской империи. Императрицей Восточной Римской империи в её время была (св.) Евдокия, супруга Феодосия II - официально Aelia Eudocia Augusta. Хороший пример того, что Элия не заменила Августу, а добавилась к ней.

Ответить

Фотография MARCELLVS MARCELLVS 16.12 2013

Имя Элия стало добавляться к собственному имени императрицами Восточной Римской империи. Можете проверить по списку.

 

Абсолютно не факт - например жена Валентиниана III именовалась Элия Лициния Евдоксия. Кратковременное правление западноримских императоров не позволяет проследить имена их жен, однако и без того ясна условность разделения обеих половин империи. После Ариадны имя Элии у имп. жен исчезает - соответственно аналогом титулатуры быть не может.

Ответить

Фотография fnool fnool 17.12 2013

После Ариадны имя Элии у имп. жен исчезает - соответственно аналогом титулатуры быть не может.

 

Это не так. После Ариадны практика добавления «Элия» к имени продолжалась, с перерывом только на 2 императриц - Евфимию и Феодору - еще целый век. А в общей сложности практика просуществовала два века. Это факт, который демонстрирует неопровержимую традицию.

 

Вот вся последовательность:
Император (годы правления) – императрица (имя данное при рождении, если известно)

 

Theodosius I (379-395) – Aelia Flavia Flacilla

 

Arkadius (395-408) – Aelia Eudoxia

 

Theodosius II (408-450) – Aelia Eudocia (изначально Athenais)

 

Marcian (450-457) – Aelia Pulcheria

 

Leo I (457-474) – Aelia Verina

 

Leo II (474) – супруги не имел, умер в возрасте 7 лет

 

Zeno (474-491) – Aelia Ariadne

 

Basiliskus (475-476) – Aelia Zenonis

 

Anastasius I (491-518) - Aelia Ariadne

 

Justin I (518-527) – Euphemia (изначально Lupicina)

 

Justinian I (527-565) – Theodora

 

Justin II (565-578) – Aelia Sophia

 

Tiberius Constantine (578-582) – Aelia Anastasia (изначально Ino)

 

Mauricius (582-602) – Aelia Constantina
Вот после этого императорского правления практика действительно прекращается.

 

Объяснение этого примечательного факта добавления «тронного имени» я нашел в книге Kenneth G. Holum «Theodosian Empresses: Women and Imperial Dominion in Late Antiquity» :

"Aelia Flavia Flacсilla происходила из испанской аристократической фамилии, о чем свидетельствовал ее nomen - Aelia. Перейдя от Флациллы к другим женщинам восточно-римской императорской семьи, этот nomen стал использоваться как женский династическим титул императорского достоинства."

 

В исследовании по византийской нумизматике Lodovico Laffranchi «Nuovo aureo di Licinia Eudossia e il corpus numismatico di questa Augusta» также содержится следующее указание:

"На лицевой части монет nomen Aelia используется для всех восточных императриц начиная от Флациллы (IV в.) в течение V века, даже после пресечения династии Феодосия в 453 г. Также этот nomen был использован для западных императриц Галлы Плацидии и Лицинии Евдоксии на монетах отчеканенных в их честь в Восточной Римской империи."

Ответить

Фотография MARCELLVS MARCELLVS 17.12 2013

Theodosius I (379-395) – Aelia Flavia Flacilla

 

Вторая жена Феодосия - Флавия Галла (387-394 гг.), имени Элии также не носила.

Tiberius Constantine (578-582) – Aelia Anastasia (изначально Ino)

Вы можете продемонстрировать монетный чекан хотя бы с Софией или императриц после нее? Насколько мне известно после Юстиниана имел место чекан с парным изображением - императора с императрицей и неизменной легендой лишь императорского имени. Отдельного чекана императриц не было........ 

Ответить

Фотография fnool fnool 17.12 2013

Вы можете продемонстрировать монетный чекан хотя бы с Софией или императриц после нее? Насколько мне известно после Юстиниана имел место чекан с парным изображением - императора с императрицей и неизменной легендой лишь императорского имени. Отдельного чекана императриц не было........ 

 

Таких монет, по всей видимости, нет. Я сослался на нумизматическое исследование, которое зафиксировало монеты с титулатурой Aelia в течение V века включительно. София же – это уже вторая половина VI в. Если Вы знаете, что монет с изображением только императрицы после Юстиниана нет, так зачем просите их представить на монетах.

Относительно возобновления использования титула Aelia я прочитал у профессора Линды Гарланд, которая в книге посвященной византийским императрицам «Byzantine Empresses: Women and Power in Byzantium AD 527-1204» пишет о восшествии Софии:

Иоанн Эфесский описывает её как племянницу Феодоры. Она демонстрировала выраженную любовь к власти и уверенность, что императорская власть принадлежала ей по праву. Она даже приняла официальную номенклатуру Aelia Sophia, использовав титул Aelia императриц династии Феодосия и следовавших за ними, который был ранее опущен Евфимией и Феодорой.

Ответить

Фотография MARCELLVS MARCELLVS 17.12 2013

Если Вы знаете, что монет с изображением только императрицы после Юстиниана нет, так зачем просите их представить на монетах.

 

Именно затем, чтобы увидеть откуда взято это - 

Justin II (565-578) – Aelia Sophia

 

Tiberius Constantine (578-582) – Aelia Anastasia (изначально Ino)

 

Mauricius (582-602) – Aelia Constantina

 

Она даже приняла официальную номенклатуру Aelia Sophia, использовав титул Aelia императриц династии Феодосия

Как видим подтверждения этому нет, а следовательно имя в разряд титулатуры не попадает. Даже такие псевдотитульные добавления, как Флавий и Тиберий, являются всего лишь именами, на том или ином основании ассоциируемые с императорской властью.

Ответить

Фотография fnool fnool 17.12 2013

Именно затем, чтобы увидеть откуда взято это - 

Justin II (565-578) – Aelia Sophia

 

Tiberius Constantine (578-582) – Aelia Anastasia (изначально Ino)

 

Mauricius (582-602) – Aelia Constantina

 

Я назвал в предыдущем сообщении - "Byzantine Empresses: Women and Power in Byzantium AD 527-1204" by Lynda Garland, список в таблице 1

 

Как видим подтверждения этому нет, а следовательно имя в разряд титулатуры не попадает. Даже такие псевдотитульные добавления, как Флавий и Тиберий, являются всего лишь именами, на том или ином основании ассоциируемые с императорской властью.

 

Ну и ладушки.

Ответить

Фотография MARCELLVS MARCELLVS 17.12 2013

Я назвал в предыдущем сообщении - "Byzantine Empresses: Women and Power in Byzantium AD 527-1204" by Lynda Garland, список в таблице 1

 

 

Так то не источник........

Ответить

Фотография fnool fnool 08.01 2014

В дополнение, возвращаясь к суппедиону в виде (или украшенной) эмблемой под ногами императора
260px-Metropolis_of_Mystras%2C_inside%2C
http://istorya.ru/fo...c=6225&p=158730
нашлась параллель в позднейшей европейской геральдике. Но вот только это это не герб, а личная эмблема (клейнод)
800px-Rous_Roll_-_Richard_and_family.jpg
Вот Ричард III c cемьей в хронике Rous Roll. Король и его сын стоят каждый на белом вепре, клейноде Ричарда Йоркского. Королева Анна Невилл стоит на своем клейноде – быке. Вот этот её бык на здании
1.jpg
А вот он уже в качестве нашлемника над гербом Невиллов.

200px-Arms_of_Neville%2C_Earls_of_Westmo

А вот белые вепри Ричарда III в качестве щитодержателей его герба.
arms_1983.gif
Причем белого вепря нельзя назвать ни гербом ни эмблемой Йорков. До Ричарда III в качестве эмблемы (клейнода) царствующих особ из дома Йорков был белый сокол внутри конских пут (falcon and fetterlock badge). Вот он
richardyorkbanner.jpg
Как хорошо показывает изображение в Rous Roll клейнод, на котором стоит король не равен его гербу. Ричард одет в сюрко с гербом Плантагенетов (тремя английскими леопардами и тремя французскими лилиями).

 

Это сравнение свидетельствует, что двуглавый орел был не гербом, а другого рода эмблемой.

Ответить

Фотография andy4675 andy4675 21.02 2014

Кстати говоря... Подставкой для ног являлись у стоящих статуй и древнегреческие и древнеримские пьедесталы статуй. Это опять же мотив изображения. Пусть и в пространстве.

Ответить

Фотография andy4675 andy4675 17.11 2014

Знает кто-нибудь, каков символизм суппендиона?

Подставка для ног... Нашёл в Библии. В Ветхом Завете. Царь Давид строил великий Иерусалимский Храм как подставку для ног для Бога.

Ответить

Фотография andy4675 andy4675 11.09 2016

Мне требуется помощь по этой теме. При коронации византийских императоров под ноги им клалась специальная подставка – суппендион. Она выглядит на летописных изображениях как подушечка под ногами стоящего государя. Вот Феодор II Ласкарис
76136_original.jpg

 

 

Такая же у воспринявших византийский чин позднейших балканских императоров (царей). Вот, например, болгарский царь Иван Александр с семьей
big_6.jpg

 

Эта подставка по всей видимости трансформировалась в резную плиту облицовки пола церкви, на которой стоял император.

Вот плита в соборе (Метрополии) города Мистры, отмечает место коронации Константина XI(XII), последнего императора Византии.

200px-Metropolis_of_Mystras,_inside,_imp

 

Такие плиты распространены в греческих церквях.

 

Знает кто-нибудь, каков символизм суппендиона?

Грабар, "Император в византийском искусстве", издание 1971 года (глава первая, Портреты, раздел 1.2. - Портреты в рост):

 

Будучи менее распроетраненным' чем предыдущий тип портрета,
изображение императора, стоящего во весь рост, анфас, составляло
часть репертуара византийских иконографов от начала до конца Восточной
империи.

 

 

 

Но с правления Василия 1 и ЛьваVI эволюция этого иконографиче-
ского типа, начавшаяся в Доиконоборческий период, возобновляется и
приводит к образу Величия. Изображения монархов на монетах этого
периода, держащих крест и сферу, застьвших, стоя в церемониальной
позе3, возможно, совмещаются с изображениями Величия, даже если
реверс той же монеты несет на себе изображение Христа на троне: отны-
не иерархия земной и небесной власти указывается только разницей поз.
 
эта окончательная формула часто воспроизводилась до конца Империи,
а иногда - как на монетах совместного царствования Евдокии, Михаила
VII и Koнcтантина1 - характерная черта, круглый коврик под ногами
το σουππέδιον [греч. подножие], окончательно придает этому
виду официальных портретов смысл изображения Величия. Исключения
редки. Так, например, многие императоры XI и ХII веков, возвращаясь
к древней формуле, приказывали изображать себя в виде победоносных
воинов, в панцире, sagum [лат/сагуме, коротком военном плаще] и анаксириде,
вооруженных мечом и крестоносным копьем2. Но эта группа
изображений архаизирующего вида ограничена - подчеркнем это - серией
императорских портретов поздней эпохи.
Вне иумизматики мы знаем очень небольшое число единичных
изображений стоящего императора...
 
з Ibid. - Vol. П. - Pl. XllX, 15 и особенно: pl. L, 11; pl. Ш, 4; pl. LX, 8, 9; pl. LXI, 1,
7,8, 10-12; pl. LXП, 2; pl. LXПI, 5-7; pl. LXlV, 1 и сл., и т. д.
 
I Ibid. - Vol. П. - PI. LXI, 10-12.
2 Ibid. _ Vol. П. - Pl. LIX, 3, 4; pl. LX, 11-13; pl. LXII, 13; pl. LXVП, 12; pl. LXVIП,
1,2.

 

 

Ответить

Фотография Стефан Стефан 16.09 2018

Статья в исходном сообщении данной ветки приведена в неполном виде, с пропусками греческих слов и без примечаний.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 30.09 2018

Первоначально коронация византийских императоров, следуя римским традициям, имела исключительно светский, военный характер. Вплоть до середины V века, больше столетия после перенесения столицы на Босфор и заседания Первого вселенского собора в Никее, церковь оставалась в стороне и в венчании на царство византийских василевсов участия не принимала. Лишь в 457 году в коронации Льва I впервые принял участие константинопольский патриарх1. Но и в дальнейшем первенствующее значение еще долгое время оставалось за военным провозглашением и коронованием старого образца.

 

Сохранился ряд подробных записей-протоколов о провозглашении и коронации византийских императоров второй половины V и начала VI века. Сохранился благодаря тому счастливому обстоятельству, что Петр Патрикий, magister officiorum времени Юстиниана, включил эти записи в одно из своих – до нас не дошедших – произведений, а Константин VII Багрянородный их перенял от него и внес в свою знаменитую Книгу о церемониях императорского двора2. Таким образом, мы располагаем обстоятельными описаниями провозглашений и коронаций императоров Льва I (457), Анастасия I (491), Юстина I (518), а также коронации Льва II в качестве соправителя Льва I (473) и кратким сообщением о коронации Юстиниана I соправителем Юстина I (527).

 

Сколь ни любопытны эти содержательные, живые и яркие описания, нам нет надобности их здесь пересказывать, останавливаясь на каждом из них в отдельности3. Достаточно будет из этой группы – в основном подобных – документов выделить наиболее важные сведения, типичные для данной эпохи.

 

Характерно прежде всего, что эти документы содержат сообщения и о том, как протекало избрание нового императора и кто в нем принимал участие. Они не умалчивают при этом о разногласиях, предшествовавших избранию Анастасия I, устраненных лишь благодаря вмешательству вдовствующей императрицы Ариадны, а также подробно повествуют о бурных сценах и столкновениях, предшествовавших провозглашению Юстина I.

 

Об избрании Льва I сказано, что оно было решено вотумом сената (p. 410.7). В эту эпоху константинопольский сенат, бесспорно, играл значительную роль при избрании нового императора, и в наших документах ясно отражаются и эта его роль, и тот почет, которым он пользовался. Перед провозглашением нового императора в 518 году собравшийся на Ипподроме народ приветствовал сенат кликами, аналогичными обычным славословиям императоров: «Многая лета синклиту! Синклит ромеев, ты побеждаешь!» (p. 427.1).

 

Но фактически решающим фактором были войска, прежде всего – военачальники. Как известно, Льва I выдвинул знаменитый алан Аспар, и сенат следовал его воле. Согласно сохранившейся протокольной записи, Лев I после коронования обратился к собравшимся с такими словами: «Бог всемогущий и решение ваше, храбрейшие соратники, избрали меня императором государства ромеев» (p. 411.22). Анастасий же в своей речи подчеркивал, что «принять заботу о царстве ромеев», помимо воли августы Ариадны и высших вельмож, его побудили «избрание славнейшего сената и согласие могущественных войск и благочестивого народа» (p. 424.7). Итак, наряду с сенатом и войском, третьим решающим фактором является народ. {33}

 

Действительно, в эту эпоху при провозглашении императора весьма активную роль играет народ, представленный димами голубых и зеленых. Запись о провозглашении Юстина I особо подчеркивает, что с его кандидатурой согласились и голубые, и зеленые; сообщение это тем более примечательно, что им завершается повествование о разразившихся было крупных беспорядках. Представление о правах суверенного народа здесь еще живо. Приветствуя избранного императора торжественными кликами, димы этим выражают согласие с состоявшимся избранием. Между императором и народом происходит своеобразный диалог. Император обращается через глашатая к собравшимся, дает своим подданным известные обещания, оповещает о своих намерениях, а димы приветственными возгласами изъявляют свое одобрение.

 

Такие диалоги занимают в записях этой эпохи значительное место и представляют одну из их характернейших черт. Они имеют не только формальное значение. Случается, что, не ограничиваясь приветственными кликами, димы заявляют свои требования. Избранию Анастасия I предшествовал диалог с вдовствующей императрицей Ариадной, в котором ясно выразилось недовольство предыдущим царствованием и желание перемены. Недовольный правлением Зинона (474–491), еретика и инородца, народ взывал к императрице: «Правоверного василевса вселенной!», «василевса ромеев вселенной!» (p. 418.19; 419.6). Императрица же отвечала, что она, не дожидаясь этих требований, уже приказала «славным архонтам и священному синклиту избрать мужа христианина, ромея, полного царской добродетели, не подверженного сребролюбию, ни какому-либо иному свойственному людям пороку» (p. 419.7–12). Слышались и другие, весьма откровенно выраженные требования. «Выгони вон вора – городского эпарха!» – взывал народ (p. 420.13). Императрица обещала удовлетворить это требование, и первой мерой Анастасия после коронации было назначение нового эпарха (p. 425.20). Да и самому Анастасию, наряду с традиционными славословиями, полными верноподданнического благоговения, пришлось выслушивать такие пожелания: «Честных архонтов вселенной!», «доносчиков гони вон» (p. 424.3, 17). Перед коронацией по требованию архонтов и сенаторов Анастасий принес присягу в том, что против того, с кем он имел размолвку, он не будет питать гнева и будет управлять государством справедливо и рассудительно (p. 422.18)4.

 

Непосредственно после этого последовало коронование. Анастасий был, стоя во весь рост, поднят на щите, и кампидуктор, командир гвардейского отряда, поднявшись на щит, возложил ему на голову свой собственный шейный обруч, так называемый torques (греч. μανιάκης). Это был главный момент коронационного церемониала, соблюдавшегося при восшествии на престол императоров в ранней Византии. По его совершении, в то же мгновение, войска поднимали опущенные на землю знамена и раздавались славословия воинов и димов, что означало признание и провозглашение нового императора войском и народом.

 

Описанный обряд коронования был впервые применен при провозглашении императора Юлиана в Париже в 360 году5. В эпоху, к которой относятся записи о провозглашении Льва I, Анастасия I и Юстина I, это был уже прочно, хотя и не во всех подробностях твердо, установившийся ритуал6. Интересно отметить, что в ознаменование своего провозглашения Юлиан велел выдать своим воинам каждому по 5 златников и по фунту серебра: такая же выдача и точно в тех же размерах производилась и при провозглашении императоров в V и VI веках, что нарочито отмечается во всех сохранившихся записях этого времени – и вызывает особенно восторженные приветствия воинов7.

 

С середины V века, как уже сказано, к описанной коронации светского характера присоединяется коронование, совершаемое константинопольским патриархом. Но производится оно после основного акта военного коронования и провозглашения, да и упоминается в наших записях более или менее вскользь. Сравнительно обстоятельно оно описано только в записи о восшествии на престол Анастасия I: сойдя со щита после провозглашения и военного коронования, Анастасий «вошел снова в триклин (Ипподрома), облачился в царские одеяния, и там епископ (т.е. константинопольский патриарх) сотворил молитву, произнес «Господи, помилуй» и возложил на него царскую хламиду и украшенный драгоценными камнями венец» (p. 423.10–16). О короновании Юстина I сообщается лишь в нескольких словах: «…и возложил на него венец епископ» (p. 429.8). Коронование Льва I отмечается теми же немногими словами совсем мимоходом, в придаточном предложении: «после того, как епископ возложил на него венец…» (p. 415.11).

 

Конечно, самый факт введения в традиционный церемониал коронования, совершаемого патриархом, характерен как отражение возрастающего значения церкви и, в частности, {34} возрастания роли константинопольского патриарха; не случайно, что церковная коронация введена при первой же смене на императорском престоле после Халкидонского собора (451), столь сильно возвысившего авторитет константинопольского патриаршества. Но очевидно, что церковное коронование в данную эпоху играет совсем второстепенную роль и является только дополнением к основному акту традиционной коронации, совершаемой представителями войска. Решающим моментом остается эта традиционная коронация военного характера и сопровождающее ее провозглашение императора войсками и димами. Недаром все описания, о которых шла речь, обозначены в заголовках именно как провозглашения (ἀναγόρευσις), а описание восшествия на престол Анастасия I и начинается словами: «Блаженной памяти Анастасий был провозглашен в Ипподроме следующим образом».

 

* * *

 

Обращаясь теперь к обряду императорской коронации, описанному в основной части Книги о церемониях Константина Багрянородного, более близкому ему по времени, мы вступаем в совершенно иной мир. В отличие от исторических записей, каковыми являются заимствованные у Петра Патрикия протоколы V и VI веков, описания церемониальных актов в основной части книги Константина VII, в том числе и обряда коронования, имели в эпоху ее составления актуальное значение. Они давали образцы для правильного исполнения того или иного обряда и служили руководством, с одной стороны, для ведавших церемониалом дворцовых чинов, с другой же стороны, для участвовавших в церемониальных действиях димов. Соответственно этому в Книге о церемониях встречаются описания, отредактированные двояким образом. Так, из двух разнородных частей состоит и посвященная коронации глава 38-я, озаглавленная: «Что следует соблюдать при коронации императора». Первая часть довольно подробно описывает чин коронования и связанные с ним церемониальные действия, славословия же димов приводит сокращенно8; вторая часть – с подзаголовком «Славословия димов при коронации императора» – цитирует славословия полностью, о самом же короновании и сопровождающих его церемониях сообщает вкратце9. Но разнородны эти две части не только по форме: в первой описывается коронование императора патриархом, во второй – коронование императора-соправителя старшим императором и патриархом. Отредактированные в виде общих образцов или инструкций, описания коронаций и других сходных обрядов в Книге о церемониях исходили в свою очередь из протокольных записей об имевших место конкретных актах; при этом они верно следовали источнику, опускали только приведенные в нем личные имена и даты, заменяли прошлое время настоящим и таким образом превращали конкретную историческую запись в общую схему, предназначенную служить образцом и руководством для исполнения данного церемониального акта.

 

Как видно из ряда примеров, тексты, которыми при этом пользовались Константин VII и его сотрудники, не всегда относятся к его времени. Иногда они восходят и к предшествующим столетиям, но, разумеется, все же значительно более близки его эпохе, чем заимствованные у Петра Патрикия записи, включенные любознательным императором в свою книгу только как исторический материал. Как удалось установить, первая часть интересующей нас здесь главы – коронация императора патриархом – основывается на записи о коронации либо Михаила I (811), либо Льва V (813), либо, наконец, Михаила II (820), т.е. относится, во всяком случае, ко второму десятилетию IX века; вторая же часть – коронация императора-соправителя – исходит из записи о коронации одного из сыновей императора Феофила (829–842): рано умершего Константина (829/830) или Михаила III (839/840), т.е. принадлежит четвертому десятилетию того же века10.

 

Оба описанные здесь обряда коронации резко отличаются от обрядов V и VI веков, с которыми мы ознакомились выше. Светская, военная коронация, некогда имевшая основное значение, совсем отпала, церковное же венчание на царство, первоначально ее лишь дополнявшее, не только стало важнейшим, но и единственным коронационным актом. И сам чин коронования, и связанные с ним церемониальные действия приобрели культовый характер.

 

Отметим важнейшие моменты. Придя в храм св. Софии, коронуемый император облачается в мутатории в царские одеяния, потом зажигает свечи, проходит к солее, молится перед царскими вратами с зажженными свечами и входит на амвон вместе с патриархом. Патриарх читает молитву над царской хламидой, после чего чины кувуклия надевают ее на императора. Затем патриарх читает молитву над императорской короной (стеммой) и собственноручно возлагает ее на императора. Народ восклицает: {35} «Свят, свят, свят! Слава в вышних богу и на земле мир!» И после этого: «Такому-то великому василевсу и автократору многая лета!» Дальнейшие возгласы не приведены, они цитируются в тексте, предназначенном для димов, здесь же сказано только: «и так далее».

 

С короной на голове император удаляется в мутаторий, где восседает на троне и принимает поклонение высших сановников и военачальников, которые входят в иерархическом порядке, распределенные на двенадцать групп, падают перед ним ниц и целуют его колени. По окончании этой церемонии, по данному церемониймейстером-препозитом знаку, они восклицают: «На многие и добрые годы!» И после этого удаляются. К этому свелась роль членов сената. В тени возрастающего абсолютизма императорской власти былое политическое значение синклита ромеев сходит на нет, и это естественно отражается и на месте, которое ему уделяется в церемониале средневековой Византии.

 

Согласно второму разделу главы, в котором речь идет о коронации императора-соправителя, император-отец и его коронуемый сын входят вместе с патриархом на амвон, где на антимисионе лежат хламида и стеммы. Патриарх читает молитву над хламидой и передает ее великому (старшему) василевсу, а тот с помощью препозитов надевает ее на коронуемого младшего василевса. Затем патриарх читает молитву над стеммами и сперва венчает великого василевса, а потом передает стемму ему, и тогда великий василевс возлагает ее на младшего василевса. В тот же момент димы восклицают: «Достоин!»

 

Сравним эту коронацию с обрядом коронации императора-соправителя в ранней Византии, описанным наиболее полно в упомянутом выше протоколе о короновании Льва II его дедом Львом I в 473 году. В короновании 473 года патриарх прямым образом не участвовал. Роль его ограничивалась тем, что перед чином коронования он прочел молитву, после чего препозит передал Льву I венец, и Лев I возложил его на своего внука. Раздалось троекратное восклицание: «Счастливо!» – и «епископ (т.е. патриарх) удалился…»11. То, что, согласно Книге о церемониях, коронующий своего соправителя император как бы получает корону от патриарха, является новым моментом, весьма внушительно подчеркивающим роль церкви и значение церковного венчания на царство.

 

Славословия димов, приведенные в этой главе Книги о церемониях и являющиеся собственным предметом данного ее раздела, на первый взгляд, напоминают аналогичные славословия в записях о коронации императоров V и VI веков. Но более внимательное сравнение вскрывает существенные различия. Разумеется, клики, которыми димы приветствовали императоров, вдохновлялись и в ранней Византии христианскими верованиями, в частности – убеждением, что провозглашаемый император является божьим избранником. Между тем в средневековой Византии этого было недостаточно. К приветствиям во славу императора присоединяются и занимают первенствующее место возгласы чисто церковного характера, перенятые из церковных песнопений. Как мы видели уже из описания коронации в первом разделе данной главы, по завершении коронования раздавался возглас народа: «Слава в вышних богу и на земле мир!» Теми же словами начинается во втором разделе длинный ряд возгласов, которые в этом предназначенном для димов тексте приведены целиком: сначала идут возгласы чисто церковного содержания, а затем уже, перемежаясь с ними, приветствия императора и пожелания многолетия, отступившие, таким образом, на второй план. Славословия димов в значительной мере теряют свой первоначальный смысл признания нового императора, приобретая показной церемониальный характер. Эти заранее установленные, ритмически звучащие торжественные возгласы, несомненно, увеличивали праздничность совершаемого церемониального акта. Каждый возглас произносился сперва запевалами димов, а затем народ повторял его трижды. Ни высказывавшихся некогда народом пожеланий и политических требований, ни дававшихся новым императором народу обещаний, разумеется, больше нет и в помине.

 

Наряду с описаниями обряда коронации в Книге о церемониях, данными в двух различных аспектах – для ведавшей церемониалом дворцовой службы и для произносивших определенные славословия димов, существовали также описания чина коронования в чисто церковном аспекте. Описание этого типа, относящееся в XII веку, опубликовал Гоар в своем известном Евхологии12. В нем приведены целиком читавшиеся патриархом при совершении коронования молитвы, которые Книга о церемониях упоминает, но не цитирует. Напротив, в тексте Евхология, согласно его заданию, эти молитвы занимают центральное место, тогда как описание самого чина коронования сведено на важнейшие моменты, славословия же димов даже не упомянуты. Тем не менее его сообщения вполне достаточны, чтобы установить, что чин коронования, о котором идет речь {36} в этом тексте XII века, в основном тождествен с восходящими к первой половине IX века коронационными обрядами, включенными в Книгу о церемониях Константина Багрянородного13. Более того, в кодексе Barberini III 55 сохранился почти идентичный с опубликованным Гоаром текст, датируемый около 795 года14. Следовательно, как подчеркнул Ф. Брайтман, обряд коронации оставался неизменным, по меньшей мере с конца VIII до XII века. Между тем ясно выраженный церковный характер имеет и описанное в Книге о церемониях коронование кесарей, а это описание воспроизводит точнейшим образом акт коронования кесарским венцом сыновей Константина V (741–775), Христофора и Никифора, состоявшийся 2 апреля 769 года15. Но коль скоро церковный характер имело в это время кесарское венчание, то, значит, такой характер был уже присущ и императорской коронации. Возможно, разумеется, что он ей был присущ и уже значительно ранее.

 

Постараемся определить, когда именно чин церковного коронования, вытеснив дотоле основной и решающий акт военной инвеституры, стал важнейшим и единственным актом, знаменовавшим принятие императорской власти.

 

Последним императором, коронованным по старому церемониалу, был Юстин II (565). По свидетельству очевидца, он был поднят на щите и коронован воинским шейным обручем, после чего патриарх возложил на него императорский венец16. Здесь кончается история светской, военной инвеституры византийских императоров. Ни к Тиберию Константину (578–582), ни к Маврикию (582–602) она не была применена, поскольку к возводимым на престол в качестве соправителей своих предшественников она вообще не применялась. В следующем же столетии она окончательно вышла из употребления. Надолго прекращается и обычай поднятия нового императора на щите17; он возобновился, как мы увидим, лишь по истечении многих веков, в иной обстановке и с иным назначением.

 

О коронациях императоров в VII веке мы осведомлены только из встречающихся в летописях попутных сообщений, обычно довольно односложных. Но как для этой, так и для последующей эпохи, эти краткие летописные сообщения отнюдь не лишены значения. Характерны они прежде всего тем, что, извещая о вступлении на престол нового императора, они говорят преимущественно – и даже почти исключительно – о венчании на царство патриархом (или, если речь идет о короновании соправителя, верховным императором и патриархом) и не только никогда не упоминают о его военном короновании и поднятии на щит, больше не практиковавшимися, но редко упоминают и о славословиях димов, все более терявших свое былое значение. К тому же летописи охотно отмечают место коронации, т.е. церковь, в которой она происходила. Из этих указаний становится очевидным, что на рубеже VI и VII веков место коронаций переменилось, что из Ипподрома и дворцовых зал они переместились в церковь. Уже предшественник Ираклия, Фока, был в 602 году коронован в церкви Иоанна Предтечи в Евдоме18. Ираклия же в 610 году короновал патриарх Сергий в св. Софии19, и в дальнейшем храм св. Софии все больше становится постоянным местом венчания на царство византийских василевсов. Отметим, кстати, следующий красочный эпизод из истории восшествия на престол императора Ираклия. Как сообщает современная хроника Иоанна Антиохийского, еще до официального коронования в св. Софии, на пути в столицу, Ираклий был коронован митрополитом Кизика, причем это предварительное символическое коронование было совершено венцом, снятым с иконы Богородицы20. Очевидно, в глазах Ираклия и его окружения коронование значило церковное благословение на царство.

 

Мне кажется, рассмотренные данные необходимо приводят к выводу, что коренная перемена в истории обряда императорского коронования восходит к началу VII века – эпохе глубоких и всеобъемлющих перемен, из которых родилась средневековая Византия.

 

* * *

 

Отлившись в определенные, твердо установленные формы, обряд церковной коронации в средневековой Византии, как мы видели, веками оставался неизменным. Только после завоевания Константинополя крестоносцами в 1204 году и установления на Босфоре латинского владычества появились в нем значительные изменения и дополнения: во-первых, к венчанию на царство присоединилось миропомазание императора; во-вторых, возобновился обычай поднятия императора на щите. Можно, мне кажется, считать установленным, что миропомазание, дотоле не известное в Византии, было впервые применено при венчании на царство основателя Никейской империи Феодора I Ласкариса (1208) и что одновременно был возобновлен в Никейской империи не применявшийся в Византии более шести столетий {37} обычай поднятия императора на щите21. Оба эти дополнения к неменявшемуся столь долго византийскому обряду коронования появились под влиянием западных обычаев. Примером послужила состоявшаяся в завоеванной византийской столице в 1204 году торжественная коронация Балдуина Фландрского, первого латинского императора в Константинополе, который был сперва поднят на щите, а затем коронован и миропомазан22. Вытесненные из Константинополя византийцы старались придать церемониалу своего нового двора в Никее возможно больше блеска и, естественно, не желали ни в чем отставать от угнездившихся на Босфоре соперников. Оба эти заимствованные извне обычая, столь различные по существу, прочно укоренились в Византии. Пережив и Латинскую, и Никейскую империю, они продолжали соблюдаться в империи Палеологов, представляя важные и неотъемлемые элементы коронационного обряда поздней Византии.

 

Самое полное описание византийского обряда коронации в заключительной фазе его развития содержит известный трактат Псевдо-Кодина, составленный в середине XIV века23. Сравнивая его с описаниями предшествующей эпохи, нельзя не заметить, что религиозный, культовый характер коронационного ритуала еще более усилился.

 

Согласно Псевдо-Кодину, перед коронацией император, придя в храм св. Софии, прежде всего передает патриарху собственноручно написанный и подписанный текст символа веры, сопровождающийся длинными велеречивыми обещаниями неизменно следовать апостольским преданиям, постановлениям всех вселенских и поместных соборов и учению отцов церкви, быть всегда верным сыном и рабом церкви и т.д. (p. 253.4–254.25)24.

 

Затем, перед совершением самого коронационного обряда, в Августейоне (ведущем к св. Софии дворе)25 происходит церемония поднятия коронуемого на щите (p. 255.20–256.14). Эта церемония, по смыслу очень далекая от давно забытого позднеримского обычая поднятия на щит, являет характер театрального зрелища, выставляя нового императора как бы напоказ собравшейся толпе26. Поэтому она и совершается не только при коронации верховного императора, но также и его соправителя. Желая подчеркнуть праздничность и торжественность момента, она приобретает черты, совершенно чуждые былому римскому обычаю, но зато весьма типичные для напыщенного дворцового церемониала поздней Византии. При коронации сына и соправителя императора щит, на котором их поднимают, держат спереди император-отец и патриарх, а по бокам и сзади – высшие сановники, начиная с деспотов и севастократоров. При коронации верховного императора щит спереди держат патриарх и первый сановник империи, а по бокам и сзади – следующие по рангу вельможи. Таким образом, и в этот, некогда сугубо светский и военный, обряд включился верховный представитель церкви, а прежних главных его исполнителей – воинов – заменили высшие придворные чины.

 

Самым значительным нововведением является, однако, миропомазание императора, которое непосредственно предшествует собственно акту коронования. Миропомазание и коронование императора включаются в ход богослужения. В определенный момент литургии, когда патриарх выходит из алтаря на амвон, сопровождаемый высшими церковными чинами, и в церкви водворяется «великое молчание и тишина», патриарх приглашает выйти на амвон императора. Патриарх читает молитвы, составленные применительно к чину миропомазания, – одни тихо, другие полным голосом27, – после чего помазует крестообразно голову императора миром и возглашает: «Свят!» Его окружение на амвоне повторяет этот возглас трижды, а затем повторяет его трижды народ (p. 257.26–258.29). Вслед затем дьякон выносит из алтаря стемму, патриарх возлагает ее на коронуемого и возглашает: «Достоин!» Этот возглас опять-таки трижды повторяют сперва архиереи на амвоне, потом народ. Если же коронуется сын императора, то стемму возлагают на него император-отец и патриарх (p. 259.9–22). Вспомним, что в V–VI веках при коронации императора-соправителя патриарх только читал предварительно молитву, но не участвовал в самом акте коронования, совершавшемся верховным императором; в последующие века совершал его обычно тоже сам верховный император, но при содействии патриарха, принимая стемму из его рук. Совместным коронованием младшего императора верховным императором и верховным представителем церкви в обряде поздней Византии роль церкви подчеркивается еще сильнее и очевиднее. Это дальнейшее и заключительное звено в развитии, которое неуклонно вело ко все большему оцерковлению византийского чина коронования.

 

В то же время в поздней Византии наблюдается своеобразная теократизация самой царской власти. Сохранившееся у Псевдо-Кодина и у Кантакузина описание коронационного {38} обряда содержит в этом отношении ряд любопытных черт. В совершающуюся в св. Софии литургию включается не только коронационный обряд, но и коронуемый император. Так, император участвует в великом входе и шествует в начале этой торжественной церковной процессии, перед дьяконами и священниками, несущими священные сосуды и святые дары; в этот момент, как поясняет наш текст (p. 264.8), он имеет церковный чин депутата (чин весьма скромный, как бы показывающий императорское смирение)28. В определенный момент император, сопровождаемый дьяконами, входит в алтарь, берет кадило и, подобно дьякону, кадит крестообразно престол, затем кадит на патриарха, а патриарх, принимая кадило из рук императора, в свою очередь кадит на него (p. 267.20–268.3). Если император пожелает причаститься после коронации, то он делает это вместе с духовенством в алтаре и принимает причастие прямо из чаши, «поднося уста к чаше, как иереи» (p. 268.17). Все эти черты очевидно проистекают из представления, что венчание на царство является своего рода священным рукоположением и наделяет императора особым духовным качеством.

 

* * *

 

Средневековым институциям вообще, обрядам же в частности, свойствен определенный консерватизм. Перемены происходят очень медленно, но все же они неизбежно происходят. Через ряд видоизменений и даже изменений переломного значения, как мы видели, прошел и византийский обряд коронования. В многовековой его эволюции ясно различимы определенные этапы. Действительно, первоначально остается в силе римский обычай коронации военного характера, связанный с актом военного провозглашения. Лишь со второй половины V века к этому присоединяется совершаемое патриархом церковное коронование, но именно присоединяется и служит только дополнением к сохраняющему первенствующее и решающее значение военному коронованию по традиционному римскому образцу. Однако введенное в 457 году церковное коронование, хотя оно первоначально играло второстепенную роль, да обычно и производилось еще вне церкви, но производилось с тех пор неукоснительно, предопределило дальнейшую эволюцию и последовавшие многозначительные изменения. С начала VII века церковное венчание на царство не только переносится в церковь и становится не только важнейшим, но и единственным коронационным актом. Старый обычай военного коронования поднятого на щите императора солдатским шейным обручем совсем отпал, а обряд коронования императора патриархом в храме св. Софии отливается в точно установленные, подчеркнуто церковные формы и, как бы застыв в этих формах, адекватных средневековой Византии, веками остается неизменным. Наконец, после 1204 года, на последнем этапе своего развития, византийский коронационный обряд осложняется новыми моментами: введением миропомазания коронуемого императора, заимствованного с Запада, но созвучного духу своеобразного мистицизма поздней Византии, и одновременно возобновлением обычая поднятия коронуемого на щите, что как нельзя лучше отвечало склонности к эффектным зрелищам, но по существу ничем не было связано с забытым римским обычаем.

 

В эволюции обряда императорской коронации отражается эволюция лежавших в его основе представлений о природе самой верховной византийской власти. В этом заключается смысл и интерес изучения этого обряда со всеми его характерными особенностями. Эти особенности возникают не случайно и не случайно видоизменяются: они являются зеркалом определенных воззрений и неизбежно отражают и наступающие в породивших их представлениях изменения. Не случайно, конечно, что в ту переломную эпоху, когда традиции римской государственности отходят в прошлое и Византия становится типично средневековым царством, пронизанным духом христианской церковности, обряд коронации византийского василевса претерпевает особенно глубокие перемены, отходит от римских традиций и приобретает чисто церковный, культовый характер. Не случайно также, что в последние века Византии этот культовый характер еще сильнее акцентируется. В конечном итоге, в результате многовековой эволюции, византийский коронационный обряд изменился в корне.

 

Поэтому странными представляются попытки исследователей установить некие общие и неизменные правовые нормы, на которых будто бы покоился византийский обряд коронования, стремление констатировать, какие его элементы являлись в правовом смысле необходимыми, и выяснить, таким образом, какими «конституционными факторами» определялось правомерное вступление императора на престол. Уже В. Зиккель в известной своей статье поставил этот вопрос во главу угла и пришел к выводу, что решающее значение имело исключительно избрание и провозглашение {39} императора сенатом, войском и народом, тогда как церковное коронование такого значения не имело29. К этому выводу присоединилось большинство западных историков30. Принимает его и О. Трейтингер, который в своей во многом очень ценной книге, говоря о короновании императора, особенно настаивает на том, что для вступления на престол императора необходимо было согласие сената, войска и народа и что это согласие было «во все времена единственной юридической базой императорской власти», тогда как «в церковном короновании император не нуждался никогда»31. Такая точка зрения была бы еще как-то понятна, если бы она имела в виду исключительно коронования в ранней Византии, следовавшие сначала всецело, а потом преимущественно римским обычаям. В применении же к обряду средневековой Византии она вызывает полное недоумение. Ведь всем известно, что влияние константинопольского сената со временем сошло на нет, что прекратилась и политическая активность димов, тогда как влияние церкви и, в частности, константинопольского патриаршества, напротив, неуклонно возрастало. И, как мы видели из рассмотренных источников, эти факты в полной мере отразились и в церемониале коронации средневековой Византии.

 

Конечно, эти свидетельства известны ученым, отрицающим значение церковной коронации, но они, следуя тому же В. Зиккелю, пытаются их перетолковать, утверждая, что патриарх венчал императора на царство якобы не как представитель церкви, но как… «представитель империи, как наиболее видный римский гражданин»32. «В правовом отношении, – поясняет О. Трейтингер, – коронование любой светской – мужской или женской – рукой имело то же значение»33. Но почему же в таком случае византийские императоры никогда не прибегали к помощи «любой светской руки»? Почему начиная с 457 года все они непременно желали принять корону именно из рук вселенского патриарха34, в случае же вакантности патриаршего престола предпочитали отложить свою коронацию и ждать избрания нового патриарха?35 Почему с конца VI – начала VII века патриарх принимал участие и в коронации императора-соправителя, и к чему же здесь было его участие и присутствие в качестве «первого римского гражданина» наряду с бесспорно первейшим римским гражданином – самим верховным императором? Почему не обращались к услугам «любой светской руки» даже узурпаторы, не имевшие возможности получить корону от константинопольского патриарха? Почему и Фома Славянин в IX веке, и Иоанн Кантакузин в XIV веке предпочли получить ее хотя бы из рук иерусалимского патриарха, который не только не был знатнейшим римским гражданином, но вообще не был «гражданином» империи?36

 

Можно было бы долго продолжать подобные недоуменные вопросы, на которые диковинная теория В. Зиккеля и его последователей не дает и не может дать вразумительного ответа. Основной ее порок заключается в самом подходе к изучаемым историческим явлениям. Никаких определенных правовых норм, регулировавших акт императорской коронации, в Византии не существовало и не могло существовать, и бесполезно заниматься их изысканием. Бесполезно, исходя из понятий новейшей юриспруденции и оперируя ее терминами, заниматься исследованием «юридической основы» византийской императорской власти и пытаться установить, насколько те или иные элементы византийского коронационного обряда были необходимы в правовом отношении, – вопрос, которого византийцы, наверно, вообще бы не поняли. Оправданно и осмысленно, напротив, стараться выяснить, какие элементы коронационного обряда были в глазах самих византийцев особенно важны и имели основное значение для их воззрения на природу императорской власти. На так поставленный вопрос ответ может быть только один: основное значение до конца VI века имело военное провозглашение, а с начала VII века – церковное коронование.

 

 

1 Что первым императором, в коронации которого участвовал константинопольский патриарх, был Лев I (457–474), а не его предшественник Маркиан (450–457), как ранее было принято считать, доказал В. Энсслин. См. W. Ensslin. Zur Frage nach der ersten Kaiserkrönung durch den Patriarchen und zur Bedeutung dieses Aktes im Wahlzeremoniell. – «Byzantinische Zeitschrift», Bd. 42, 1942, S. 101 ff.

 

2 Constantini Porphyrogeniti. De cerimoniis aulae byzantinae, vol. I. Bonnae, 1829, p. 410–433 (cap. 91–95). Далее ссылки на это издание даются в тексте.

 

3 Подробный пересказ этих текстов дает Ю. Кулаковский: Ю. Кулаковский. История Византии, т. I. Киев, 1913, стр. 351–356, 395–396, 455–458; т. II. Киев, 1912, стр. 3–4. Об избрании и {40} коронации Юстина I см. также: A.A. Vasiliev. Justin the First. Cambridge, Mass., 1950, p. 69–72.

 

4 Из записи о провозглашении Льва I (p. 416.5) видно, что архонты, со своей стороны, приносили императору присягу верности.

 

5 О генезисе и истории этого обряда см. обстоятельное и ценное исследование: W. Ensslin. Zur Torqueskrönung und Schilderhebung bei der Kaiserwahl. – «Klio», 35, 1942, S. 268–298.

 

6 Описания, касающиеся Анастасия I и Юстина I («De cerimoniis», p. 423.7 и 429.3), по существу тождественны, тогда как описание коронации Льва I (p. 411.5) не отмечает поднятия на щите и говорит о действиях двух кампидукторов, из коих один возлагает свой шейный обруч на голову Льва, другой же дает его императору в правую руку.

 

7 «De cerimoniis», vol. I, p. 412.12 (cap. 91); p. 425.5 (cap. 92); p. 430.15 (cap. 93); p. 432.17 (cap. 94).

 

8 «De cerimoniis», vol. I, p. 191–193 (cap. 38).

 

9 Ibid., p. 194–196.

 

10 См. G. Ostrogorsky, E. Stein. Die Krönungsordnungen des Zeremonienbuches. – «Byzantion», 7, 1932, S. 185–233.

 

11 «De cerimoniis», vol. I, p. 432 (cap. 94).

 

12 J. Goar. Euchologion sive Rituale Graecorum. Venetiis, 1730, p. 726 sq. Подробно обследовал этот документ Ф. Брайтман: F.E. Brightman. Byzantine Imperial Coronations. – «The Journal of Theological Studies», 2, 1901, p. 359–392. Эта содержательная статья не утратила своего значения.

 

13 Единственное различие касается коронации императора-соправителя, описанием которого текст Евхология Гоара дополняет свое изложение: стемму, которой император-отец коронует своего сына, патриарх ему вручает (а не возлагает на него, как указано в Книге о церемониях).

 

14 См. F.E. Brightman. Byzantine Imperial Coronations, p. 378; F.E. Brightman, C.E. Hammond. Liturgies Eastern and Western, I. Oxford, 1896 (перепечатано в 1965–1967), p. LXXXVIII sq. В этом кодексе отсутствует только находящееся в опубликованном Гоаром тексте описание коронации императора-соправителя и императрицы (J. Goar. Euchologion sive Rituale Graecorum, p. 727, где приведены и небольшие разночтения из cod. Barberini).

 

15 «De cerimoniis», vol. I, cap. 43, p. 217 sq. Это описание может служить примером тому, как мало Книга о церемониях при переработке исторических записей в них по существу меняла: факт одновременного венчания двух кесарей, факт случайный и никогда больше не повторившийся, перенесен без изменений в текст, имевший назначение служить общим образцом для соблюдения правил церемониала при даровании кесарского титула. Уже Ш. Диль обратил внимание на это обстоятельство и легко установил дату использованного Книгой о церемониях в данном случае церемониального акта, поскольку дата дарования кесарского звания сыновьям Константина V известна из Хроники Феофана (указанный Ш. Дилем 768 год следует заменить 769 годом ввиду отставания на год хронологии Феофана в данном разделе его Хроники). См. Ch. Diehl. Sur la date de quelques passages du Livre des Cérémonies. – «Études byzantines». Paris, 1905, p. 293–306. Сказанное верно и для описанной в 44-й главе Книги о церемониях промоции нобилиссима, основанием для которой послужило состоявшееся в тот же день дарование этого титула четвертому сыну Константина V – Никите. Церемониал и здесь подчеркнуто церковный.

 

16 Flavii Cresconii Corippi De laudibus Iustini augusti minoris, lib. II. – В книге: «Merobaudes et Corippus». Bonnae, 1836, p. 179. 130 sq.

 

17 В 602 году взбунтовавшаяся в придунайской области армия подняла на щите своего вожака Фоку, но этот жест не означал его провозглашения императором и не сопровождался коронованием. Избрание Фоки императором последовало лишь в столице, где состоялось и его коронование, совершенное в церкви патриархом.

 

18 Theophylacti Simocattae Historiae. Ed. C. De Boor. Lipsiae, 1887, p. 303.12; «Chronicon Paschale», vol. I. Bonnae, 1832, p. 693.17; Theophanis Chronographia, vol. I. Rec. C. De Boor. Lipsiae, 1883, p. 289.21.

 

19 Это прямо указано в Пасхальной хронике: «Chronicon Paschale», vol. I, p. 701. 12. Свидетельство этого современного источника, разумеется, заслуживает предпочтения перед сообщением Феофана (Theophanis Chronographia, vol. I, p. 299.10), согласно которому Ираклий был коронован в дворцовой церкви св. Стефана (что вслед за ним повторяет ряд позднейших хроник). Поэтому напрасно О. Трейтингер оставляет вопрос о месте коронования Ираклия открытым и считает коронование Константа II (641) первым заведомо состоявшимся в св. Софии. Ср. O. Treitinger. Die oströmische Kaiser– und Reichsidee nach ihrer Gestaltung im höfischen Zeremoniell. Jena, 1938, S. 13.

 

20 «Fragmenta Historicorum Graecorum», ed. C. Müller, vol. V, p. 1. Parisiis, 1870, p. 38. Ср. Theophanis Chronographia, vol. I, p. 299. 3 sq.

 

21 Оба вопроса, вызвавшие немало разногласий, обследованы в моей статье: G. Ostrogorsky. Zur Kaisersalbung und Schilderhebung im spätbyzantinischen Krönungszeremoniell. – «Historia», IV, 1956, S. 246 ff. Здесь приведена и предшествующая литература, в которой часто защищалось более раннее введение миропомазания в Византии и непрерывное существование обычая поднятия императора на щите.

 

22 J. Longnon. L’Empire Latin de Constantinople. Paris, 1949, p. 50 sq.

 

23 Pseudo-Kodinos. Traité des offices, ed. J. Verpeaux. Paris, 1966, p. 252–273. Менее полное, но тоже очень подробное описание коронации Андроника III (2 февраля 1325 года) дает Иоанн Кантакузин (Ioannis Cantacuzeni eximperatoris Historiarum, vol. I–II. Bonnae, 1831, I, p. 196.8–204.3), текст которого часто дословно совпадает с текстом Псевдо-Кодина. Отвергая принятое мнение, согласно которому текст Кантакузина послужил основой для описания Псевдо-Кодина, Ж. Верпо (p. 31 sq.) убедительно доказывает, что Кантакузин и Псевдо-Кодин пользовались одним и тем же источником – официальным предписанием дворцовой службе о правилах коронационного чина. Только частично сохранилось анонимное описание коронации Мануила II (в 1391 или 1392 году): Х.М. Лопарев. К чину царского коронования в Византии. – «Сборник статей в честь Д.Ф. Кобеко». СПб., 1913, стр. 1–11 (мне недоступно); Ж. Верпо переиздает его в приложении к своему изданию Псевдо-Кодина (p. 353–361), приводя параллельные места из Игнатия Смоленского.

 

24 Византийские хроники, преимущественно раннего периода, сообщают ряд случаев, когда императоры перед коронацией давали патриарху письменное {41} обещание придерживаться православного вероисповедания. Речь идет главным образом об императорах, правоверие которых вызывало сомнение: первое известие такого рода относится к Анастасию I. Но такие обещания не были постоянным составным элементом чина коронования, каковым они являются в описании Псевдо-Кодина. В известном нам протоколе коронации Анастасия I об этом нет ни слова. Ничего не упоминают о подобном заверении императора ни Книга о церемониях, ни относящийся к XII веку чин коронования в Евхологии Гоара, который в силу своего характера и задания, конечно, не преминул бы это сделать, если бы вероисповедное заявление императора в это время уже было составной частью коронационного обряда. Очевидно, оно стало таковым только в последние века Византии.

 

25 См. R. Guilland. Études de topographie de Constantinople byzantine, II. Berlin – Amsterdam, 1969, p. 40 et suiv.

 

26 В описании Кантакузина (Ioannis Cantacuzeni eximperatoris Historiarum, vol. I, p. 197.1) так и сказано (разумеется, безо всякого осуждения): «показывают императора толпам, всюду кругом стоящим». У Псевдо-Кодина этого характерного замечания нет.

 

27 Их текст у Псевдо-Кодина и у Кантакузина не приводится; приведен – довольно длинный – текст тихо читавшейся молитвы в описании коронации Мануила II: Pseudo-Kodinos. Traité des offices, ed. J. Verpeaux, p. 353.17–354.21.

 

28 В списке 45 церковных чинов депутат находится на 44-м месте. См. Codini curopalatae De officialibus palatii constantinopolitani. Bonnae, 1829, p. 6.13.

 

29 W. Sickel. Das byzantinische Krönungsrecht bis zum 10. Jahrhundert. – «Byzantinische Zeitschrift», Bd. VII, 1898, S. 511–557.

 

30 Одним из редких исключений является П. Харанис: P. Charanis. The Imperial Crown Modiolus and its Constitutional Significance. – «Byzantion», 12, 1937, p. 189–195; id. The Crown Modiolus Once More. – Ibid., 13, 1938, p. 377–381. Высказанные им воззрения, не во всем бесспорные, но, во всяком случае, заслуживающие внимания, вызвали резкую отповедь, см.: F. Dölger. – «Byzantinische. Zeitschrift», Bd. 38, 1938, S. 240; O. Treitinger. – Ibid., Bd. 39, 1939, S. 194–202.

 

31 O. Treitinger. Die oströmische Kaiser– und Reichsidee nach ihrer Gestaltung im höfischen Zeremoniell, S. 18, 30 ff.

 

32 Ibid., S. 30: «als Vertreter des Reiches, als vornehmster römischer Bürger…»

 

33 Ibid., S. 18, 30 ff.

 

34 О вызвавшем полемику вопросе коронации последнего византийского императора, Константина XI (1449–1453), см.: P. Charanis. The Crown Modiolus Once More, p. 379 sq. (ответ Ф. Делгеру с внимательным пересмотром и убедительной интерпретацией даваемых источниками свидетельств).

 

35 Как, например, Мануил I Комнин (1143–1180): см. Nicetas Choniata. Historiae. Bonnae, 1835, p. 70; Ioannis Cinnami Epitome rerum ab Ioanne et Alexio Comnenis gestarum. Bonnae, 1836, p. 33.

 

36 Когда в 1341 году в Византии разразилась междоусобная война, Иоанн Кантакузин, как известно, сам возложил на себя корону; не удовлетворившись этим, он принял затем корону из рук иерусалимского патриарха (1346) и, наконец, после вступления в Константинополь (1347) поспешил снова принять корону – из рук константинопольского патриарха в св. Софии. {42}

 

Острогорский Г.А. Эволюция византийского обряда коронования // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа: Искусство и культура: Сб. ст. в честь В.Н. Лазарева. М.: Наука, 1973. С. 33–42.

 

Ответить