←  Выдающиеся личности

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Владимир Короленко

Фотография Стефан Стефан 08.12 2019

КОРОЛЕ́НКО Владимир Галактионович [15(27).7.1853, Житомир – 25.12.1921, Полтава], рус. прозаик, публицист. Поч. акад. Петерб. АН (1900–02) и РАН (1918). Отец украинец, из старинного казачьего рода, мать полька, католичка. Учился в С.-Петерб. технологич. ин-те (с 1871), Петровской земледельч. и лесной академии в Москве (с 1874), С.-Петерб. горном ин-те (с 1877); ни одно из этих учебных заведений не окончил вследствие арестов по политич. мотивам и длительных ссылок в Вятскую губ. и Якутию, давших богатый материал для его дальнейшего творчества. В 1885–96 жил в Нижнем Новгороде; в 1893 совершил поездку в США (впечатления от этой поездки отразились, в частности, в повести «Без языка», 1895) и Западную Европу. В 1896 переехал в С.-Петербург, где совм. с Н. К. Михайловским издавал ж. «Русское богатство». С 1900 в Полтаве. Убеждённый гуманист, ставший для многих современников олицетворением гражд. совести (М. Горький называл его «честнейшим русским писателем»), К. Окт. революцию 1917 не принял; выступал против большевистского террора («Письма к Луначарскому», опубл. в Париже в 1922, в СССР в 1988). К К. относились с демонстративным уважением, но его неоднократные призывы к гуманности игнорировали.

 

fdb6562c7da3.jpg

 

Дебютировал в печати как корреспондент газ. «Новости» (1878). Первый рассказ «Эпизоды из жизни "искателя"» (1879) о молодом разночинце отразил увлечение К. идеями народничества. Известность принёс рассказ «Сон Макара» (1885) – проникнутое глубоким сочувствием повествование о жизни человека из народа, страдания которого перевешивают на весах Господа его грехи. Среди лучших произведений К.: рассказ «Чудная» (1880, опубл. в 1905) о несгибаемом характере ссыльной девушки-революционерки; «Сказание о Флоре, Агриппе и Менахиме, сыне Иегуды» (1886) о восстании иудеев против своих поработителей-римлян, носящее аллегорич. характер; «полесская легенда» «Лес шумит» (1886), изображающая времена запорожского казачества; повести: «В дурном обществе» (1885) – не лишённое романтизации и построенное отчасти на автобиографич. материале повествование об обитателях социального «дна»; «Слепой музыкант» (1886) – «этюд» о торжестве духа над плотью, включающий в себя элементы естественно-научного исследования; символический «эскиз» «Река играет» (1892).

 

К. много работал в документально-худож. и публицистич. жанрах. В 1895–1896 К. успешно выступал в качестве обществ. защитника в суде по делу крестьян-удмуртов из с. Старый Мултан, ложно обвинённых в ритуальном убийстве; его очерки об этом деле составили цикл «Мултанское жертвоприношение» (1895–98). Цикл очерков «Сорочинская трагедия» (1907) – о расправе с крестьянами местечка Сорочинцы. В очерках «Бытовое явление», «Черты военного правосудия» (оба 1910), «В успокоенной деревне» (1911) и др. К. обличает власть за массовые казни участников первой рус. революции. Пафосом борьбы с национализмом проникнуты статьи и корреспонденции К., связанные с «делом Бейлиса» (1913).

 

Самое крупное произведение К. – многотомная автобиография «История моего современника» (опубл. в 1922–1929), сочетающая худож. и публицистич. начала, лиризм и очерковость; повествование в ней доведено до 1884. Автор лит.-критич. статей и воспоминаний о Н. Г. Чернышевском (1890), В. Г. Белинском (1898), Г. И. Успенском (1902), А. П. Чехове (1904), Л. Н. Толстом (1908), Н. В. Гоголе (1909).

 

Отрицая натурализм, порождённый рационалистическим позитивистским мировоззрением, К. в своём творчестве тяготел к синтезу реалистич. и романтич. начал; достоверность, а порой и этнографич. точность в воссоздании быта сочетаются в его произведениях с интересом к скрытым силам человеческой души, понимаемой К. как часть общемирового «бесконечного сознания». Оптимистич. отношение к жизни, обострённое чувство справедливости и вера в торжество добра нашли выражение в знаменитой формуле: «человек создан для счастья, как птица для полёта» (рассказ «Парадокс», 1894).

 

 

Соч.: Полн. собр. соч.: В 51 т. Хар.; Полтава, 1922–1929. [Изд.] Т. 1–5, 7, 8, 13, 15–22, 24, 50, 51; Собр. соч.: В 10 т. М., 1953–1956; Собр. соч.: В 5 т. Л., 1989–1991.

 

Лит.: Миронов Г. Короленко. М., 1962; В. Г. Короленко в воспоминаниях современников. М., 1962; Бялый Г. А. В. Г. Короленко. 2-е изд. Л., 1983; Негретов П. И. В. Г. Короленко: Летопись жизни и творчества. 1917–1921. М., 1990; Гущин Ю. Г. Творчество В. Г. Короленко (традиции и новаторство). Глазов, 1996.

 

Минералов Ю.И. Короленко В.Г. // Большая российская энциклопедия

http://bigenc.ru/lit...re/text/2099001

Ответить

Фотография Ученый Ученый 08.12 2019

КОРОЛЕНКО И ДЕЛО БЕЙЛИСА

 

На окраине киевского предместья Лукьяновка, невдалеке от кирпичного завода Зайцева, где служил приказчиком Мендель Бейлис, 20 марта 1911 года был обнаружен труп 13-летнего мальчика Андрея Ющинского со следами уколов на теле. Местные черносотенные организации и юдофобская пресса объявили это загадочное убийство «ритуальным». 3 августа был арестован М. Бейлис. Следственные власти оставили без внимания все улики против настоящих виновников преступления – участников воровской шайки, собравшихся вокруг известной в Киеве Веры Чеберяк. Члены этой шайки были привлечены только как свидетели, а делу придан ритуальный характер. С самого начала защитники Бейлиса, с О. О. Грузенбергом во главе, обратились к Короленко с просьбой о помощи, так как он был известен как эксперт по вопросам ритуальных убийств и особенно как обличитель антисемитизма.

 

Не имея возможности выступить защитником, В.Г. Короленко работал все время как корреспондент, написав большую статью «К вопросу о ритуальных убийствах», а также принимал участие в совещаниях защитников, внимательно следя за ходом процесса. Центральное место среди всех статей прессы, вскрывавших всю глубину той «гнуснейшей подлости», занимал вопрос противозаконного подбора присяжных.

 

Судебное разбирательство по делу Бейлиса продолжалось с 25 сентября по 28 октября 1913 года. Председательствовал на процессе Ф. А. Болдырев (председатель Киевского окружного суда), единомышленник черносотенцев. В качестве «ученых экспертов» судом привлечены были также злейшие ненавистники евреев, настаивавшие на существования у последних ритуальных убийств.

 

Заведомые виновники убийства Андрея Ющинского, преступные элементы из воровской шайки, известной полиции, фигурировали на процессе в качестве свидетелей, причем суд всячески старался их обелить.

 

«Все это волнует, раздражает, печалит... Это прямо какая-то Лысая гора, а не суд», – писал Короленко своим близким. «Дело до такой степени явно и бесстыдно, что даже удивительно, – говорит Короленко в своем письме, – и разве нужен специально подобранный (лично и поименно) состав присяжных, чтобы обвинить Бейлиса» [Короленко 1932: 128].

Председательское резюме было резкое и определенно обвинительное. После протеста защиты присяжные ушли под впечатлением односторонней речи. Настроение в суде еще более напрягается, передаваясь и городу.

 

 

Около шести часов стремительно выбегают репортеры. Разносится молнией известие, что Бейлис оправдан. Внезапно ситуация на улицах меняется. Виднеются многочисленные кучки народа, поздравляющие друг друга. Русские и евреи сливаются в общей радости. Погромное пятно у собора сразу теряет свое мрачное значение. Кошмары тускнеют. Исключительность состава присяжных еще подчеркивает значение оправдания. «Оправдание Бейлиса произвело здесь огромное впечатление. Радость была огромная. Улицы кипели. А оправдание сразу сделало меня (на короткое время, правда) почти совсем здоровым. Потом была реакция, но теперь, кажется, все это экстренное прошло, и я двинусь на поправку. Да, это была минута, когда репортеры вылетели из суда с коротким словом – оправдан! Я чувствую еще до сих пор целебную силу этого слова, чуть начинается нервность и бессонница – вспоминаю улицы Киева в эти минуты, – и сладко засыпаю» [Короленко 1932: 330].

 

После суда ликующая толпа выпрягла бричку, в которой Владимир Галактионович возвращался в гостиницу, и донесла ее на руках в гостиницу. Трамвайное движение было перекрыто на несколько часов.

https://www.kazedu.kz/referat/163863/4

Ответить

Фотография Стефан Стефан 09.12 2019

Короленко (Владиміръ Галактіоновичъ) ‒ выдающійся современный беллетристъ. Род. 15 іюня 1853 г. въ Житомірѣ. По отцу онъ стараго казацкаго рода, мать ‒ дочь польскаго помѣщика на Волыни. Отецъ его, занимавшій разныя должности въ Житомірѣ, Дубнѣ, Ровнѣ, отличался рѣдкою нравственной чистотою. Въ главныхъ чертахъ сынъ обрисовалъ его въ полуавтобіографической повѣсти: «Въ дурномъ обществѣ», въ образѣ идеально-честнаго «пана-судьи». Дѣтство и отрочество К. протекли на Волыни, въ своеобразной обстановкѣ маленькихъ городковъ, гдѣ сталкиваются три народности: польская, украинско-русская и еврейская и гдѣ бурная и долгая историческая жизнь оставила радъ воспоминаній и слѣдовъ, полныхъ романтическаго обаянія. Все это, въ связи съ полупольскимъ происхожденіемъ, наложило неизгладимую печать на творчество К. и ярко сказалось въ его художественной манерѣ, роднящей его съ новыми польскими писателями ‒ Сенкевичемъ, Оржешко, Прусомъ. Въ ней гармонично слились лучшія стороны обѣихъ національностей: польская колоритность и романтичность и украинско-русская задушевность и поэтичность. Къ природнымъ качествамъ пришли на помощь альтруистическія теченія русской общественной мысли 70-хъ годовъ.

 

К. окончилъ курсъ въ ровенскомъ реальномъ училищѣ, въ 1870 г. Незадолго до этого умеръ идеально-безкорыстный отецъ, оставивъ многочисленную семью почти безъ всякихъ средствъ, и когда въ 1871 г. К. поступилъ въ спб. технологическій инст., ему пришлось вынести самую тяжелую нужду. Въ 1872 г., благодаря стараніямъ энергичной матери, ему удалось перебраться въ Москву и поступить стипендіатомъ въ петровско-разумовскую земледѣльческую акд. Въ 1874 г., за подачу отъ имени товарищей коллективнаго прошенія, онъ былъ исключенъ изъ акд. Поселившись въ СПб., К. вмѣстѣ съ братьями добывалъ средства къ существованію для себя и семьи корректурной работой. Съ конца 70-хъ годовъ К. подвергается аресту и ряду административныхъ каръ, закончившихся тѣмъ, что, послѣ нѣсколькихъ лѣтъ ссылки въ Вятской губ., онъ въ началѣ 80-хъ годовъ поселенъ въ восточной Сибири, въ 300 верстахъ за Якутскомъ. Сибирь произвела на невольнаго туриста огромное впечатлѣніе и дала матеріалъ для лучшихъ его очерковъ. Дико-романтическая природа сибирской тайги, ужасающая обстановка жизни поселенцевъ въ якутскихъ юртахъ, полная приключеній жизнь бродягъ, типы правдоискателей, рядомъ съ типами людей почти озвѣрѣвшихъ ‒ все это художественно отразилось въ превосходныхъ очеркахъ изъ сибирской жизни: «Снѣ Макара», «Запискахъ сибирскаго туриста», «Соколинцѣ», «Въ подслѣдственномъ отдѣленіи». Авторъ почти не останавливается на будничныхъ сторонахъ сибирскаго быта, а беретъ его по преимуществу въ его наиболѣе величавыхъ или оригинальныхъ проявленіяхъ.

 

Въ серединѣ 80-хъ гг. К. разрѣшено было поселиться въ Нижнемъ Новгородѣ, и съ тѣхъ поръ все чаще и чаще фигурируетъ въ его разсказахъ верхне-волжская жизнь. Романтическаго въ ней мало, но много безпомощности, горя и невѣжества ‒ и это нашло свое отраженіе въ разсказахъ К.: «На солнечномъ затмѣніи», «За иконой», «Рѣка играетъ», въ полуэтнографическихъ «Павловскихъ очеркахъ» и особенно въ очеркахъ, составившихъ цѣлую книгу, подъ загл.: «Въ голодный годъ» (СПб., 1893). Эта книга явилась результатомъ энергической дѣятельности К. по устройству безплатныхъ столовыхъ для голодающихъ въ Нижегородской губ. Газетныя статьи его объ организаціи помощи голодающимъ въ свое время дали рядъ весьма важныхъ практическихъ указаній. Въ 1894 г. К. ѣздилъ въ Англію и Америку и часть своихъ впечатлѣній выразилъ въ очень оригинальной повѣсти «Безъ языка» («Русск. Богат.», 1895, № 1‒3), нѣсколько сбивающейся на анекдотъ, но въ общемъ написанной блестяще и съ чисто-диккенсовскимъ юморомъ. Съ 1895 г. К. состоитъ издателемъ «Русскаго Богатства» ‒ журнала, къ которому онъ теперь примкнулъ окончательно. Прежде, его произведенія чаще всего печатались въ «Русской Мысли».

 

К. началъ свою литературную дѣятельность еще въ концѣ 70-хъ годовъ, но большою публикою не былъ замѣченъ. Его первая повѣсть ‒ «Эпизоды изъ жизни искателя» появилась въ «Словѣ». Самъ авторъ, очень строгій къ себѣ и вносящій въ собранія своихъ произведеній далеко не все имъ напечатанное, не включилъ въ нихъ «Эпизодовъ». А между тѣмъ, не смотря на большіе художественные недочеты, эта повѣсть чрезвычайно замѣчательна, какъ историческое свидѣтельство нравственнаго подъема, охватившаго русскую молодежь 70-хъ гг. Въ разсказѣ нѣтъ ничего напускного: это не щеголяніе альтруизмомъ, а глубокое настроеніе, проникающее человѣка насквозь. Въ этомъ настроеніи ‒ источникъ всей дальнѣйшей дѣятельности К., отличительная черта которой ‒ глубокая любовь къ людямъ и стремленіе доискаться въ каждомъ изъ нихъ лучшихъ сторонъ человѣческаго духа, подъ какой бы толстой и, съ перваго взгляда, непроницаемой корой наносной житейской грязи онѣ ни скрывались. Удивительное умѣнье отыскать въ каждомъ человѣкѣ то, что, въ pendant Гетевскому ewig weibliche, можно было бы назвать das ewig menschliche, больше всего и поразило читающую публику въ «Снѣ Макара», которымъ, послѣ 5 лѣтъ молчанія, {314} прерывавшагося только небольшими очерками и корреспонденціями, К. вторично дебютировалъ въ «Русскія Мысли» 1885 г. Въ почти совсѣмъ объякутившемся жителѣ затерянной подъ полярнымъ кругомъ сибирской слободы, оффиціально считающемся христіаниномъ, но на самомъ дѣлѣ и Бога представляющемъ себѣ въ якутскомъ образѣ Великаго Тойона, авторъ успѣлъ замѣтить тлѣющую божественную искру и такъ освѣтилъ темную душу дикаря, что стала она намъ близка и понятна. И сдѣлалъ это авторъ, отнюдь не прибѣгая къ идеализаціи. Онъ не скрылъ ни одной плутни и ни одной продѣлки Макара, но сдѣлалъ это не какъ судья и обличитель, а какъ добрый другъ, знающій, что не въ испорченности Макара ‒ источникъ его отступленій отъ правды.

 

Успѣхъ «Сна Макара» былъ огромный. Превосходный, истинно-поэтическій языкъ, рѣдкая оригинальность сюжета, необыкновенная сжатость и вмѣстѣ съ тѣмъ рельефность характеристики лицъ и предметовъ (послѣднее вообще составляетъ одну изъ сильнѣйшихъ сторонъ художественнаго дарованія Короленка) ‒ все это, въ связи съ основною гуманною мыслью разсказа, произвело чарующее впечатлѣніе на читающую публику, и молодому писателю сразу отведено было мѣсто въ первыхъ рядахъ литературы. Одна изъ характернѣйшихъ сторонъ успѣха, выпавшаго какъ на долю «Сна Макара», такъ и другихъ произведеній К. ‒ это его всеобщность; такъ, не только самый обстоятельный, но и самый восторженный этюдъ о К. принадлежитъ критику «Моск. Вѣдом.», Ю. Николаеву, извѣстному своею ненавистью ко всему «либеральному». Вслѣдъ за «Сномъ Макара» появился разсказъ «Въ дурномъ обществѣ» ‒ тоже одно изъ лучшихъ произведеній К. Разсказъ написанъ въ романтическомъ стилѣ, но эта романтика свободно вылилась изъ общаго склада души автора. Дѣйствіе опять происходитъ въ такой средѣ, гдѣ только очень любящее сердце можетъ открыть проблески человѣческаго сознанія ‒ въ сборищѣ воровъ, нищихъ и разныхъ свихнувшихся людей, пріютившихся въ развалинахъ стараго замка одного изъ волынскихъ городковъ. Они всѣ преисправно воруютъ и пьянствуютъ, но все же сынъ «пана судьи», случайно сблизившійся съ «дурнымъ обществомъ», ничего дурного не вынесъ изъ него, потому что тутъ же встрѣтилъ высокіе образцы любви и преданности. Образъ маленькой страдалицы Маруси, изъ которой «сѣрый камень», т.е. подземелье, высасываетъ жизнь, принадлежитъ къ граціознѣйшимъ созданіямъ новѣйшей русской литературы, и смерть ея описана съ тою истинною трогательностью, которая дается только немногимъ избранникамъ художественнаго творчества. По романтическому тону и мѣсту дѣйствія къ разсказу «Въ дурномъ обществѣ» близко примыкаетъ полѣсская легенда «Лѣсъ шумитъ». Она написана почти сказочной манерой и по сюжету довольно банальна: пана убилъ оскорбленный въ своихъ супружескихъ чувствахъ хлопъ. Но подробности легенды разработаны превосходно; въ особенности прекрасна картина волнующагося передъ бурей лѣса. Выдающееся умѣніе К. описывать природу сказалось здѣсь во всемъ блескѣ. Онъ воскресилъ совсѣмъ было исчезнувшій изъ русской литературы, послѣ смерти Тургенева, пейзажъ. Меланхолія чужда К.: изъ созерцанія природы онъ извлекаетъ то же бодрящее стремленіе ввысь и ту же вѣру въ побѣду добра, которыя составляетъ основную черту его творческой личности. Къ волынскимъ, по мѣсту дѣйствія, разсказамъ Короленка принадлежатъ еще «Слѣпой музыкантъ» (1886), «Ночью» (1888) и разсказъ изъ еврейской жизни: «Іомъ-Кипуръ». «Слѣпой музыкантъ» написанъ съ большимъ искусствомъ, въ немъ много отдѣльныхъ хорошихъ страницъ, но, въ общемъ, задача автора ‒ дать психологическій очеркъ развитія у слѣпорожденнаго представленій о внѣшнемъ мірѣ ‒ не удалась. Для художества здѣсь слишкомъ много науки или, вѣрнѣе, научныхъ домысловъ, для науки ‒ слишкомъ много художества. По истинѣ благоухающее впечатлѣніе производитъ разсказъ «Ночью», почему-то мало извѣстный читающей публикѣ. Разговоры дѣтей о томъ, какъ появляются на свѣтъ дѣти, переданы съ поразительною наивностью. Такой тонъ создается только съ помощью качества, драгоцѣннѣйшаго для беллетриста ‒ памяти сердца, когда художникъ возсоздаетъ въ своей душѣ мельчайшія подробности былыхъ чувствъ и настроеній, во всей ихъ свѣжести и непосредственности. Въ разсказѣ фигурируютъ и взрослые. Одному изъ нихъ, молодому доктору, удачно справившемуся съ тяжелыми родами новаго ребеночка, это кажется простымъ физіологическимъ актомъ. Но другой собесѣдникъ два года тому назадъ при такомъ-же «простомъ» физіологическомъ актѣ потерялъ жену, и жизнь его разбита. Вотъ почему онъ не можетъ согласиться, что все это очень «просто». И авторъ этого не думаетъ. И для него смерть и рожденіе, какъ и все человѣческое существованіе ‒ величайшая и чудеснѣйшая изъ тайнъ. Оттого и разсказъ весь проникнутъ вѣяніемъ чего-то таинственнаго и неизвѣданнаго, къ пониманію котораго можно приблизиться не ясностью ума, а неопредѣленными порывами сердца.

 

Въ ряду сибирскихъ разсказовъ К., кромѣ «Сна Макара», заслуженною извѣстностью пользуются «Изъ записокъ сибирскаго туриста», съ центральною фигурою «убивца». «Убивецъ» ‒ человѣкъ необычнаго душевнаго склада; онъ правдоискатель по преимуществу, и не удовлетворяетъ его справедливость, достигнутая путемъ пролитія крови. Мечется въ страшной тоскѣ «убивецъ» и не можетъ примириться съ коллизіей двухъ одинаково-священныхъ принциповъ. Та же коллизія двухъ великихъ началъ лежитъ въ основѣ небольшого разсказа «Въ пасхальную ночь». Авторъ вовсе не имѣетъ намѣренія осуждать тотъ порядокъ, по которому арестантамъ не дозволяютъ бѣжать изъ тюремъ: онъ только констатируетъ страшный диссонансъ, онъ только съ ужасомъ отмѣчаетъ, что въ ночь, когда все говоритъ о любви и братствѣ, хорошій человѣкъ, во имя закона, убилъ другого человѣка, ничѣмъ дурнымъ въ сущности себя не заявившаго. Такимъ же отнюдь не тенденціознымъ, {315} хотя и всего менѣе безстрастнымъ художникомъ является К. и въ превосходномъ разсказѣ о сибирскихъ тюрьмахъ ‒ «Въ подслѣдственномъ отдѣленіи». Въ необыкновенно яркой фигурѣ полупомѣшаннаго правдоискателя Яшки авторъ съ полной объективностью отнесся къ той «народной правдѣ», предъ которою такъ безусловно преклоняются многіе изъ ближайшихъ автору по общему строю міросозерцанія людей. Переселившись на Волгу, К. побывалъ въ Ветлужскомъ краѣ, гдѣ на Святомъ озерѣ, у невидимаго Китежъ-града, собираются правдоискатели изъ народа ‒ раскольники разныхъ толковъ ‒ и ведутъ страстные дебаты о вѣрѣ. И что же вынесъ онъ изъ этого посѣщенія? (разсказъ: «Рѣка играетъ»). «Тяжелыя, не радостныя впечатлѣнія уносилъ я отъ береговъ Святаго озера, отъ невидимаго, но страстно взыскуемаго народомъ града… Точно въ душномъ склепѣ, при тускломъ свѣтѣ угасающей лампады провелъ я всю эту безсонную ночь, прислушиваясь, какъ гдѣ-то за стѣной кто-то читаетъ мѣрнымъ голосомъ заупокойныя молитвы надъ уснувшею на вѣки народною мыслью».

 

К. всего менѣе, однако, считаетъ народную мысль дѣйствительно уснувшею на вѣки. Другой разсказъ изъ волжской жизни ‒ «На солнечномъ затмѣніи» ‒ заканчивается тѣмъ, что тѣже обитатели захолустнаго городка, которые такъ враждебно отнеслись къ «остроумамъ», пріѣхавшимъ наблюдать затменіе, прониклись истиннымъ удивленіемъ предъ наукою, столь мудрой, что даже пути Господни ей вѣдомы. Въ заключительномъ вопросѣ разсказа: «когда же окончательно разсѣется тьма народнаго невѣжества» слышится не уныніе, а желаніе скорѣйшаго осуществленія завѣтныхъ стремленій. Вѣра въ лучшее будущее составляетъ вообще основную черту духовнаго существа К., чуждаго разъѣдающей рефлексіи и отнюдь не разочарованнаго. Это его рѣзко отличаетъ отъ двухъ сверстниковъ его ‒ Гаршина и Чехова. Очерки и разсказы К. собраны въ 2 книжкахъ, изъ которыхъ 1-я съ 1886 (М., изд. «Рус. Мысли») выдержала 6 изд., а вторая, съ 1893 г. ‒ 2 изд. Въ эти сборники не вошли, кромѣ раннихъ произведеній, довольно большія повѣсти «Прохоръ и студенты» («Русская Мысль» 1887 г., № 1 и 2) и «Съ двухъ сторонъ» (тамъ же, 1888 г., № 11 и 12). «Слѣпой музыкантъ» съ 1887 г. выдержалъ 3 изд. Въ Лондонѣ напеч. «Чудная» (1893) и «Воспоминанія о Н.Г. Чернышевскомъ» (1894). Много разъ выходили въ народныхъ изданіяхъ нѣкоторые отдѣльные разсказы К. Въ числѣ ихъ «Невольный убійца» (Убивецъ) изданъ спб. комитетомъ грамотности, присудившимъ автору въ 1895 г. большую зол. медаль имени Погоскаго. Значительное число разсказовъ К. переведены на англійскій, нѣмецкій, французскій и славянскій языки. О К. писали К.К. Арсеньевъ («Крит. опыты», т. II); В.А. Гольцевъ («Артистъ», 1895 г., № 45); Д.С. Мережковскій («Сѣв. Вѣстн.», 1889 г., № 5); Ю. Николаевъ (Говоруха-Отрокъ), въ «Русск. Обозр.» (1893 г. и отд., М. 1893); Альфредъ Рамбо, въ «Jour. des Débats» (1894 г., январь); А.М. Скабичевскій въ «Исторіи новой русской литературы» (2-е изд. 1894 г.). {316}

 

Венгеров С. Короленко В.Г. // Энциклопедический словарь. Т. 16 / Под ред. К.К. Арсеньева, Ф.Ф. Петрушевского; изд. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. СПб.: Типолит. И.А. Ефрона, 1895. С. 314‒316.

 

Ответить

Фотография Ученый Ученый 10.12 2019

АКАДЕМИЧЕСКИЙ ИНЦИДЕНТ

 

Крупнейшее место в истории взаимоотношений Горького и Короленко занимает так называемый «академический инцидент». В 1901 году А. М. Горький был избран почетным академиком по разряду изящной словесности Академии наук. В числе «подавших голос» за Горького был и Короленко, избранный в состав почетных академиков несколько ранее. Однако царь отменил избрание Горького, причем сообщение об отмене его выборов было сделано от имени Академии наук. Получалось, что сами же академики, избравшие Горького, отменяли решение без какого–либо обсуждения этого вопроса. Такая ложь не могла не оскорбить Короленко. В апреле 1902 года Короленко приезжает в Петербург специально для того, чтобы добиться гласного обсуждения вопроса об отмене выборов Горького, и, испробовав все средства, которыми он располагал, 25 июля 1902 года демонстративно подает заявление о выходе из Академии наук. В этом заявлении Короленко писал: «Ввиду всего изложенного, то есть: что сделанным от имени Академии объявлением затронут вопрос, очень существенный для русской литературы и жизни, что ему придан характер коллективного акта, что моя совесть, как писателя, не может примириться с молчаливым признанием принадлежности мне взгляда, противоположного моему действительному убеждению, что, наконец, я не нахожу выхода из этого положения в пределах деятельности Академии, я вижу себя вынужденным сложить с себя нравственную ответственность за «объявление», оглашенное от имени Академии, в единственной доступной мне форме, то есть вместе с званием Почетного Академика. Поэтому, принося искреннюю признательность уважаемому учреждению, почтившему меня своим выбором, я прошу вместе с тем исключить меня из списков и более Почетным Академиком не числить».

 

Выступление Короленко с протестом против исключения Горького из состава почетных академиков, его открытая борьба с произволом властей, отменивших избрание всенародно признанного писателя, наконец его прямое и честное заявление и демонстративный уход из Академии наук — все это свидетельствует о глубоком понимании Короленко общественной роли А. М. Горького.

https://lit.wikireading.ru/48282

Ответить

Фотография Стефан Стефан 12.12 2019

Письма В.Г. Короленко

http://az.lib.ru/k/k...text_0890.shtml

Ответить

Фотография Ученый Ученый 14.12 2019

КОРОЛЕНКО И ЛЕНИН

 

После победы Октября Короленко, по–прежнему не соглашаясь с большевизмом, вместе с тем неоднократно выступал против произвола и бесчинств белогвардейских властей.9 Об отношении Ленина к Короленко в этот период его деятельности дают ясное представление воспоминания В. Д. Бонч–Бруевича.

 

«С наступлением Октябрьской революции мне пришлось неоднократно получать официальные сведения, как Управляющему делами Совета Народных Комиссаров, о том, что В. Г. Короленко весьма неодобрительно относится к деятельности представителей советской власти, считает совершенно ненужным и зловредным решительную борьбу диктатуры пролетариата с эксплуататорскими классами, называя ее „излишней жестокостью“. Он доказывал, что мирная эволюция в лоне республиканской конституции скорее достигнет желанной цели, чем решительная, беспощадная, нередко кровавая борьба классов, которая, по его мнению, только напрасно озлобляет народ. С присущей ему откровенностью и бесстрашием, Владимир Галактионович это свое мнение, шедшее вразрез с указаниями директивных органов партии и правительства, открыто высказывал всюду я везде, как в письмах, так и устно при разговорах, и на собраниях. Все сведения об этих фактах были известны Владимиру Ильичу.

 

— Не понимает он задачи нашей революции, — говорил Владимир Ильич. — Вот они все так: называют себя революционерами, социалистами, да еще народными, а что нужно для народа, даже и не представляют. Они готовы оставить и помещика, и фабриканта, и попа — всех на старых своих местах, лишь бы была возможность поболтать о тех или иных свободах в какой угодно говорильне. А осуществить революцию на деле — на это у них не хватает пороха и никогда не хватит. Мало надежды, что Короленко поймет, что сейчас делается в России, а впрочем, надо попытаться рассказать ему все поподробней. Надо просить А. В. Луначарского вступить с ним в переписку: ему удобней всего, как Комиссару народного просвещения и к тому же писателю. Пусть попытается, как он это отлично умеет, все поподробней рассказать Владимиру Галактионовичу — по крайней мере пусть он знает мотивы всего, что совершается. Может быть, перестанет осуждать и поможет нам в деле утверждения советского строя на местах.

 

При первом же свидании с Анатолием Васильевичем Владимир Ильич рассказал ему о возмущениях В. Г. Короленко и распорядился все сведения из Полтавы о выступлениях Короленко в дальнейшем пересылать лично А. В. Луначарскому.

— А сочинения Владимира Галактионовича надо сейчас же переиздать в Государственном издательстве как можно дешевле: они очень полезны для чтения широкими массами, — сказал Владимир Ильич, обращаясь к А. В. Луначарскому, члену редакции Госиздата.10

 

 

В 1921 году во время тяжелой болезни Короленко В. И. Ленин проявил заботу о больном писателе. В письме Наркомздраву Н. А. Семашко он писал: «Очень прошу назначить специальное лицо (лучше известного врача, знающего заграницу и известного за границей) для отправки за границу, в Германию (Цюрупы, Крестинского, Осинского, Кураева, Горького, Короленко и других). Надо умело запросить, попросить, сагитировать, написать в Германию, помочь больным и т. д.

Сделать архиаккуратно (тщательно)»11

 

 

Однако поглощенный работой над «Историей моего современника», Короленко выехать за границу не захотел, да он и понимал, что жить ему остается недолго. 25 декабря 1921 г. Владимир Галактионович скончался в Полтаве.

 

В это время в Москве, при ближайшем участии Ленина, происходил IX Всероссийский съезд Советов. На утреннем заседании 28 декабря председатель сообщил о смерти Короленко и предоставил слово Феликсу Кону.

 

«Уважаемые товарищи, — сказал Ф. Кон, — умер Короленко. Еще десяток лет назад это известие потрясло бы всю Россию снизу доверху как известие о смерти человека, который с ранних лет шел будить темное крестьянское царство и призывать его к жизни. Но волны жизни катятся гораздо быстрее, чем мысль наших крупных людей, и тот, кто будил крестьянина и звал на борьбу, не успел за движением жизни. Он стал идеалистом, чутким ко всякой неправде, но с реальной жизнью и реальной борьбой в ногу идти не смог. Но для нас дорог Короленко потому, что на всем протяжении его жизни, где горе слышится, где обида чувствуется, там мы видим Короленко».

 

Обрисовав роль писателя в деле Бейлиса, Ф. Кон продолжал:

«Я не стану здесь описывать многострадальную жизнь Короленко, признанного в оное время русской совестью. Я только напомню вам один эпизод, который нам очень дорог. Я вам напомню ту оргию, которая разразилась после февральских дней против большевиков, ту оргию всяких Алексинских, Бурцевых, когда они лучших наших вождей пытались смешать с грязью». Оратор рассказал о выступлении Короленко против Бурцева, о котором говорилось выше, и закончил речь такими словами: «Вот чем велик Короленко. У него всегда хватало гражданского мужества бросать правду в глаза и отстаивать свою правду, как он ее понимал. Товарищи, я думаю, что и съезд этого погибшего борца, этого поборника правды, верного себе до конца жизни, должен почтить. Я предлагаю почтить его память вставанием»12

http://lunacharsky.n...in-o-korolenko/

Ответить

Фотография Стефан Стефан 01.02 2020

1916 г.:

 

В Полтаве на площади, рядом с собором, стоит невзрачное двухэтажное здание, казарменного вида, окрашенное в желтую краску и ничем особенным не обращающее на себя внимания; даже местные жители по большей части не знают, что это место составляет одну из исторических достопримечательностей Полтавы. Старожилы говорят, что здесь было когда-то дворище гетмана Мазепы, где он останавливался, когда ему случалось приезжать из своего Батурина в Полтаву. Впрочем, от дома и усадьбы, наверное, не осталось ничего, и здание казарменного вида лишь стоит на этом драматическом месте. Но над ним все-таки веет старая история, многим и теперь еще не дающая покоя.

 

В той же Полтаве на одном из бульваров стоит памятник поэту Котляревскому. Котляревский не имел ничего общего с Мазепой, кроме языка. Он ‒ автор «Наталки Полтавки», пользующейся широкой популярностью далеко за пределами Украины, и «Энеиды», которую часто цитируют даже люди, не знающие украинского языка и страшно коверкающие самое произношение. Котляревский был некрупный и, конечно, для своего времени вполне благонадежный чиновник, заслуги которого в скромной мере поощрялись русским правительством. Но в его сердце горела любовь к украинской «мужицкой» речи. Он первый стал писать на языке, на котором говорило население целого края, но у которого не было письменности. Он сделал этот мягкий, выразительный, сильный, богатый язык языком литературным, и украинская речь, которую считали лишь местным наречием, с его легкой руки зазвучала так громко, что звуки ее разнеслись по всей России. На ней впоследствии пел свои песни и кобзарь Шевченко. {373}

 

Благодарная Украина ‒ по инициативе полтавского самоуправления ‒ воздвигла поэту памятник, с надлежащего, конечно, разрешения начальства. Высшее начальство в то время ничего не имело против благодушного, по-украински сентиментального и по-украински же шутливого («жартобливого») поэта, написавшего такие милые и вполне безобидные вещи. И памятник был разрешен, Полтава стала центром этого торжества украинской речи, на которой говорят миллионы людей в России и… в Австрии. Совершенно понятно, что на торжество потянулись в скромную Полтаву представители украинской интеллигенции из-за рубежа. И из приехавших в Полтаву «иностранцев», наверное, ни один человек не вспомнил, что, кроме памятника Котляревскому, в Полтаве есть и другая достопримечательность: место мазепинского дворища…

 

И это, конечно, потому, что для всех на первом плане стоял Котляревский, отец литературной «украинской мовы», на которой говорят и они. И если там, за рубежом, они успели противостоять «онемечению» или «ополячению», то этим обязаны в значительной степени корифеям русского украинского слова. Они жили в чужих пределах, но метрополией своей культуры считали нашу Украину. Таким образом русская Полтава стала центром интеллектуального паломничества галицкой интеллигенции, говорящей, пишущей, учащейся и учащей по-украински. Если кто имел основания досадовать на это обстоятельство, то разве австрийские «политики». Нам это нимало не вредило, а с известной точки зрения могло быть только на руку.

 

Оказалось, однако, что многие проницательные люди спохватились. Это именно те, для кого старые фантастические призраки, носящиеся ни для кого незаметно над старым мазепинским дворищем, имеют суеверно пугающее значение. И вот, перед огромным и положительным фактом интеллектуального единения они остановились с подозрительным шипением:

 

‒ На сем языке говорил проклятый Мазепа.

 

Правда, на сем же языке говорили и Кочубей с Искрой, на сем же языке говорят миллионы людей, ведущих скромную трудовую жизнь под соломенными стрехами, которые знают (может быть, не всегда достаточно отчетливо) Шевченка и для которых имя Мазепы является лишь отзвуком чего-то проклятого и пугающего, {374} но лишенного всякого другого реального значения… И все же шипение внесло двойственность и смуту в интеллектуальное торжество и вместо хорошего праздника повело к «скверному анекдоту» и скандалу.

 

Это было в 1903 году. Устройство торжества взяла на себя дума города Полтавы. Открытие памятника должно было сопровождаться заседанием в городском здании имени Н.В. Гоголя, в театральном помещении. Разумеется на празднике слова должны были произноситься речи. Можно было предвидеть, что на празднике украинского слова и речи будут украинские. Не надо было быть пророком, чтобы это предвидеть, и не надо было быть мудрецом, чтобы вынести вперед единственно разумное решение. Но… местные представители бюрократии, которым пришлось решать этот деликатный вопрос, оказались застигнутыми врасплох и стали действовать по закулисным вдохновениям. Губернатор, кн. Урусов, был в отпуску. Должность его фактически выполнял вице-губернатор. Ироническая судьба пожелала, чтобы эта роль выпала на долю потомка знаменитого писателя, и тоже литератора, г-на Фонвизина. Г-н Фонвизин присутствовал официально на открытии памятника и купно с городским головою Трегубовым лично сдернул завесу с бронзового бюста. Но затем он «благоразумно» удалился, чтобы не проявить излишнего участия в чествовании памяти поэта, писавшего на «языке Мазепы». Председательствовал в торжественном заседании городской голова Трегубов, который огласил при этом приветствие отсутствующего кн. Урусова.

 

Городской голова Трегубов был человек почтенный, но до комизма бесхарактерный и трусливый. Он, как говорится, «смотрел из рук администрации» и покорно выслушивал неофициальные приказы, хотя бы отдаваемые шепотком. Вице-губернатор «шепнул», что украинские речи для русских подданных неудобны и с таким напутствием благословил беднягу председательствовать и запрещать украинский язык на празднике украинского поэта, ‒ нелепость, на время доставившая бедному городскому голове комическую известность далеко за пределами России. За что же в самом деле ставят памятник Котляревскому? И для чего было разрешать это преступное торжество?

 

Хитрый вице-губернатор «завел» бедного городского голову, как органчик, а сам скрылся за кулисы. Дальше {375} все разыгралось так, как и должно было разыграться. Первыми прочитали свои приветствия зарубежные представители разных просветительных обществ украинской Галиции. Эти приветствия были на украинском языке и сошли благополучно. Галичане говорили плавно, красиво и свободно. Было видно, что за рубежом, в Австрии, речь Котляревского и Шевченка давно уже стала орудием публичного, научного и политического слова, орудием культурной борьбы за самостоятельность одного из славянских племен под натиском иноязычной культуры. Но… лишь только та же украинская речь раздалась из уст наших, российских, а не австрийских, украинцев, городской голова с перекошенным от испуганного усердия лицом, сославшись на какой-то никому не известный приказ администрации, тотчас же запретил чтение адресов. Началась дикая сцена: один за другим выходили представители разных просветительных учреждений и групп русской Украины с готовыми адресами на украинском языке, начинали чтение, и… тотчас же бедный манекен, плясавший по ниточке администрации, прерывал его и повторял шаблонную запретительную формулу. Один из ораторов произнес бурную речь, отметив печальную роль этого представителя общественного учреждения, и швырнул на стол пустую папку, ‒ самый адрес, написанный на «запрещенном» языке, он предварительно и демонстративно вынул.

 

Вместо торжества, вышла печальная трагикомедия. Выходило таким образом, что язык Котляревского и Шевченка, привлекший в русскую Украину зарубежных паломников, законен только в Австрии. На своей родине, у своей колыбели он запрещен. Распоряжением полтавской администрации он оказался высланным в административном порядке в австрийские пределы, без права возвращения в русское отечество. Этот грубый и дикий эпизод как бы говорил представителям зарубежной интеллигенции: вы считаете нашу Украину метрополией и центром вашей культуры и вашей речи. Мы этого не желаем; пусть он остается у вас, за рубежом; пусть лучше все наши украинцы, ценящие сокровище родной речи, паломничают к вам во Львов, к вашим школам, музеям и университетам. А у себя мы этого не допустим. Мы лучше создадим новый признак «неблагонадежности» и «измены» и применим к ним привычную политику родного Мымрецова, {376} станем и здесь «тащить» и «не пущать». Мы ставим памятник Котляревскому лишь по недосмотру Мымрецова. Но отныне за постановкой памятника, ‒ язык Котляревского лишается права въезда в наши пределы и навсегда остается «зарубежным».

 

В свое время полтавская городская дума, состоявшая из элементов далеко не исключительно украинских и никогда не помышлявшая о какой бы то ни было оппозиции, ‒ постановила (и, кажется, единогласно) обжаловать распоряжение полтавской администрации. Разумеется, жалоба ничего уже поправить не могла: делегаты разъехались, увозя с собой неумную мораль печального праздника. Но все же жалоба полтавской думы пошла в сенат и… года через два последовал сенатский указ, признавший административную высылку языка, на котором писал Котляревский, незаконной. Бывают такие яркие нелепости, которые могут сколько угодно стать фактами, но санкционировать их правовым актом все-таки невозможно. Права украинского языка как будто были признаны, и о сем полтавской думе было официально объявлено. Но… если иным нелепостям трудно придать разумную правовую формулировку, то все же это не мешает им пребывать в области фактов. История далеко не всегда разумна и не всегда строится по законам здравого смысла. Поэтому случилось как-то так, что впоследствии, когда пришлось навести справки по этому предмету, то, как говорят, сенатский указ превратился в гоголевскую «пропавшую грамоту». Он несомненно был. Он был оглашен в газетах, и о нем стало широко известно во всей России. Но затем какими-то неведомыми путями он исчез. Тот же Трегубов, ‒ вероятно, опять по внушению администрации, ‒ не решился огласить указ сената в заседании думы, и жизнь опять шла своими нелепыми путями, вменив сей несомненно бывший указ «яко не бывший». И не оказалось никакого гоголевского запорожца, который бы сумел разыскать «пропавшую грамоту» и применить ее к делу, чтобы незаконно высланный за рубеж язык Котляревского и Шевченка был вновь водворен по месту своего рождения и старого жительства… И чтобы его отечество могло опять стать по праву духовным центром, привлекая в наши пределы культурные симпатии зарубежных соплеменников, вместо того чтобы отталкивать и своих за рубеж. {377}

 

Всякий, кто дал бы себе труд проследить эту маленькую историю о празднике Котляревского в Полтаве по отголоскам в русской печати, ‒ легко убедится, что подавляющее большинство органов ее отнеслось с горечью и осуждением к этому поистине вандальскому акту. С теми же чувствами горечи и осуждения русское общество относится к дальнейшим проявлениям того же вандализма, оказывавшегося в последующие годы в виде закрытия просветительных учреждений, газет и журналов на украинском языке и объявления «мазепинством» самых законных элементарно-культурных стремлений украинцев.

 

Если бы в наше время люди были более суеверны, то, без сомнения, возникла бы легенда о том, что на мазепинском дворище, по одну сторону собора, старый изменник гетман заливается по ночам адским хохотом над своим соседом, благонамеренным русским чиновником Котляревским, сохранившим в сердце неблагонамеренно пламенную любовь к родному слову и за это оказавшимся мазепинцем и крамольником. Кстати же, дом Котляревского приютился над кручей горы по другую сторону собора. Превосходная тема для фантастической поэмы в самом «неблагонадежном роде», материал для которой старательно подобран иждивением и стараниями бюрократии.

 

Так среди неразумных репрессий и давления по отношению к украинскому слову мы подошли к последним годам. С запада надвинулись события, толкнувшие в наши пределы тысячи зарубежных галичан, уже не для культурного паломничества, а загнанных военной грозой… И обстоятельства этой войны, которая решает вопросы веков, ‒ застают нас врасплох. И решаются они опять не прямым путем, при участии гласного обсуждения и компетентных решений, а внезапными импровизациями, силою фактов, проскальзывающих под шумок.

 

А было бы так важно отыскать, наконец, «пропавшую грамоту», освежить ее разумные правовые источники. Иначе опять «под шумок» может быть сделана роковая непоправимая ошибка. И курьезная административная нелепость, раз уже отмененная сенатом, может сделаться эпиграфом для целой политической полосы, создающим свои мрачные прецеденты, вопреки более компетентным, благожелательным и разумным обещаниям. {378}

 

Короленко В.Г. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 8: Литературно-критические статьи и воспоминания. М.: Гослитиздат, 1955. С. 373‒378.

Ответить

Фотография shutoff shutoff 02.02 2020

Короленко В.Г. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 8: Литературно-критические статьи и воспоминания. М.: Гослитиздат, 1955. С. 373‒378.

 

 Как я понимаю, эту часть статьи выложенную Вами ни Вы, ув-й г-н Стефан и ни бывшая член КПУ И. Фарион не писали... Вы писать по русски вообще, как видно, не умеете, а И. Фарион ещё рано было в 1955 г. писать такое - молода она тогда была очень если и была... Что из этого факта вытекает?

 

  Были у вас учителя среди русских якобы "интеллигентов", которые своей глупой проповедью какой-то вашей "национальной исключительности", довели население т.н. сейчас "Украины" (тогда Новороссии и Малороссии) до того животного состояния, при котором его часть  убивает детей и стариков, которые не желают общаться на Вашей "мелодичной и певучей мове"...

 

  Но это Вас не оправдывает - самим учиться думать нужно о последствиях...

 

  Заметте, что я это пишу при всей своей любви к Котляревскому и Гоголю...

Ответить

Фотография Стефан Стефан 02.02 2020

ни бывшая член КПУ И. Фарион не писали

Нацист shutoff также не является автором процитированной статьи. Её написал выдающийся русский прозаик и публицист В.Г. Короленко в 1916 г.

 

Были у вас учителя среди русских якобы "интеллигентов", которые своей глупой проповедью какой-то вашей "национальной исключительности"

Примитивный "германскоподданный" пустобрёх снова солгал: его шутоффские нацистские проповеди неспособны обмануть население нашей ДНР (меня тем более). Место уродливой пропаганды межнациональной розни и попыток shutoff'а оправдать А. Гитлера на свалке истории. По моему мнению, которое я твёрдо отстаиваю, представители всех национальностей достойны уважения.
 

Но это Вас не оправдывает

Уважительное отношение ко всем народам и языкам не нуждается в оправдании, что бы не утверждал клеветник с нацистскими взглядами shutoff. "Пусть расцветают сто цветов".

 

В.Г. Короленко (русский) добивался оправдания невиновных людей без различия национальности (например, успешно выступал в качестве общественного защитника в суде по делу крестьян-удмуртов из села Старый Мултан, ложно обвинённых в ритуальном убийстве). Этим он добился искреннего уважения со стороны многих прогрессивных людей. Безусловно, В.Г. Короленко был прав, высказывая точку зрения о том, что запрещение использовать какой-либо язык является нелепым и аморальным.

 

Не удивлён, что пропагандист ксенофобии и расист shutoff всё время голословно и тупо врёт, чтобы измазать антифашистов своей собственной грязью.

 

 

переход на личности

ддд

Ответить

Фотография Стефан Стефан 03.02 2020

В.Г. Короленко, именуемый современниками «честнейшим русским писателем», «нравственным гением», «совестью эпохи» и «солнцем России», действительно являлся олицетворением гражданской совести. Он не боялся защищать попавших в беду людей от представителей любой власти.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 07.02 2020

Во время Гражданской войны Короленко пришлось защищать не идеи и принципы, а отдельные человеческие жизни. Он проводил дни и ночи в хождениях по карательным учреждениям воюющих сторон, призывая к соблюдению хотя бы элементарных норм права, протестуя против широко распространившейся практики бессудных расстрелов и казней в административном порядке.

http://www.hrono.ru/...korolenko05.php

Ответить

Фотография Стефан Стефан 08.02 2020

«Не раздувайте вражду между народами»

 

Короленко был чужд «великорусскому национализму». Он не идеализирует русский народ (отстающий в политической, правовой и нравственной культуре), а тем более не оправдывает колониальную политику царского самодержавия.

 

В одной из статей в 1918 году Короленко пишет: «Мне случалось защищать мужиков-вотяков в Вятской губернии, русских мужиков в Саратовской, сорочинских украинцев в Полтавской — против истязаний русского чиновника. Вотяк, черемис, еврей, великоросс, украинец — для меня были одинаково притесняемыми людьми»[65].

 

В то же время он решителен в своих выступлениях по поводу клеветнических наветов на русский народ и на Россию, повинных якобы в голоде в Украине. Россия, писал Короленко, «никогда не была баловнем политических судеб ни при царях, ни при большевизме и никогда не была пауком, высасывающим Украину-пасынка в пользу балованных якобы детей царизма...». И далее: «Не раздувайте вражду между двумя братскими народами, триста лет делившими долгое горе рабства и радости кратких минут освобождения»[66].

 

Проживая в Украине, Короленко был свидетелем решения украинского вопроса, понимая, что это «своего рода запутанный узел, который многие стремятся разрубить в угоду поверхностному и ложно понимаемому «русскому патриотизму»[67]. Писатель, с одной стороны, осуждает тех, кто игнорирует украинский язык, украинскую культуру, традиции и менталитет украинского народа. На съезде учителей в Полтаве Короленко выступает в защиту преподавания на родном украинском языке — языке Шевченко, Котляревского, Кулиша[68]. Материнский язык миллионов людей, по его мнению, имеет право на признание в школе, в литературе, в обычном обиходе[69]. С другой стороны, он, учитывая состав населения Украины,— против насильственной «украинизации», «украинства», как отвратительного национализма, против моментального, искусственного введения, в частности, украинского языка как государственного[70].

 

В. Г. Короленко стоял на позиции единения русской и украинской культур, их взаимного обогащения и развития. В письме к педагогическому совету первой украинской гимназии в Полтаве он писал: «Наряду с освободившейся украинской пусть процветает и свободная русская школа, как проявления двух тесно связанных и родственных культур, которым предстоит много великой и благородной работы. Поле просвещения широко. На нем много места для всех»[71]. Писателя-гуманиста особенно волнует вопрос о воспитании детей, подрастающего поколения — будущего любой нации. «Но что будет сделано для детей,— отмечает Короленко в заявлении в Совет защиты детей,— должно быть сделано на широком основании терпимости, братства, отсутствия национальной исключительности. Нужно стремиться к тому, чтобы путем дружной работы установить известную близость и общность колоний местных и российских, христианских, еврейских и мусульманских, и нужно, чтобы население видело эту общность и само проникалось духом солидарности и братства»[72].

 

Короленко призывал не раздувать вражду между народами, не возбуждать ненависть к народам, «так давно делившим общие судьбы и общие страдания», считал такие призывы «противокультурными», преступными. Разжигание межнациональной розни особо опасно в условиях всеобщей вражды, ненависти и мести, порождающих преследования и жестокости.

http://scicenter.onl...ejdu-79837.html

Ответить

Фотография Стефан Стефан 11.02 2020

Не раздувайте вражды59

 

Есть европейски известный писатель, Ромен Роллан60. По национальности француз. С начала войны он издавал в Швейцарии газету. Он убежденный интернационалист, но не в том смысле, как понимают это слово у нас, например, Ленин и Троцкий или даже Мартов61 или Чернов62. Ромен Роллан не закрывал глаза перед фактом страшного взрыва страстей и интересов, завещанных тысячелетиями, и для него защита родины не являлась преступлением, как для тех из наших соотечественников (к сожалению, не одних большевиков), для которых слово "оборонец" представлялось позорной кличкой. Ромен Роллан всем сердцем сочувствовал защите Франции и желал ей победы. Он понимал, что проповедовать немедленный отказ от защиты отечества во имя всеобщего мира -- значит становиться певцами "зимой погоды летней", что, с одной стороны, смешно, с другой -- вредно. Смешно, потому что таким чириканием под грозные раскаты войны не приносишь пользы объединению человечества, вредно потому, что, ослабляя силу сопротивления своего отечества, -- отдаешь его на жертву чужих империализмов... Людям, подобным Роллану, оставалось только бороться с крайностями захватных вожделений и шовинизма в своем отечестве...

 

Но вместе с тем он понимал, что война -- мрачная и великая трагедия и что к ней не идут фарсы дешевого уличного шовинизма и пошлых клевет, которыми почти вся пресса обеих стран осыпала друг друга. Он опровергал клевету даже на врага, с какой бы стороны она ни исходила, и напоминал о том времени, когда воюющие народы работали сообща на пользу человечности и культуры и когда им опять придется работать вместе... Своим соотечественникам французам он говорил о том, что немцы дали человечеству Шиллера, Гёте, Бетховена, Канта, а немцам из нейтральной Швейцарии напоминал имена великих англичан и французов...

 

За это на него нападали, и одно время он вынужден был даже закрыть свою газету. Французская желтая пресса, выставлявшая вначале немцев ордой пьяных трусов, которых приходится напаивать до забвения перед всякой атакой, -- сама стремилась напоить своих соотечественников гашишем клеветы и всяких выдумок. То же, разумеется, делала и желтая пресса Германии, считая, очевидно, что пьяное озверение и пьяная ярость, отчего бы они ни происходили, -- от водки или от клеветы,-- полезна и содействует победе.

 

Как будто в самом деле для всякой борьбы и для всякой победы необходимо и полезно озверение. История войн видела целые периоды рыцарства, поставившего девизом "мужество в бою, уважение к побежденному противнику". Казалось в дыму первых столкновений, это совершенно забыто, и современные европейцы стали в войне большими дикарями, чем были даже во времена средневекового варварства. В этом, к сожалению, принимают участие не только газетные публицисты, но и ученые разных стран. На фронте стреляли разрывными пулями и удушливыми газами, цвет интеллигенции воюющих стран осыпал врагов аргументами, отравленными заведомой клеветой.

 

Но были и другие голоса, в роде Ромена Роллана... В Германии социалистическая газета Форвэртс старательно опровергала клеветы своих соотечественников, вроде того, что французские враги в госпиталях ослепляют немецких военнопленных. Она требовала точных указаний и, если такие указания давались, снаряжала своих корреспондентов на места, опрашивала, исследовала -- и каждый раз разоблачала клевету...

 

Разумеется, ни Ромен Роллан, ни те немецкие социалисты, которые старались устранить клевету на противников -- вообще все, напоминавшие об уважении к человеку, к человечности и правде даже во время войны, -- не вредили каждый своей родине. Разумный и справедливый человек может тоже защищать родину, а для литературы всегда обязательна правда. Если литература не может сделать очень много для немедленного прекращения войны, потому что страсти и интересы, вызвавшие страшнейшее из международных столкновений, лежат глубже той сферы, на которую может воздействовать одно только слово и убеждение, -- то все-таки она по крайней мере <может> не изменить своей сущности. А сущность литературы -- религиозное уважение к истине и человечности.

 

II

 

Все эти мысли теперь часто приходят мне в голову. Европейская война идет своим чередом... Огромный пожар все еще горит и не потухает, не давая на западе ничего нового. Но у нас, на востоке, результаты этого пожара неожиданны и непредвиденны...

 

Мы поняли по-своему интернационализм, вернее совсем не поняли, обратив его лозунги против отечества. И вот среди общего пожара, -- на востоке Европы произошел огромный обвал: рухнуло огромное русское (пропуск текста. -- Сост.) великое объединение людей распалось и еще продолжает распадаться на составные части. Одновременно распадаются уже и элементарные общественные связи, уступая место стихийному анархизму...

 

Да, это неожиданность, которую, вероятно, не могли предвидеть самые дальновидные политики. Но это печальный факт... Мы, например, живем в Украине, которая еще недавно жила общей жизнью с Россией, страдала с русским народом от одного гнета, питала с ним общие освободительные надежды... Теперь между Украиной и Россией -- война... Идут нерешительные, вялые переговоры о мире, а пока...

 

Пока, отказавшись под влиянием безумно понятых интернациональных лозунгов от защиты общей родины, -- Россия не добилась мира, а только вогнала войну внутрь, вместо одного внешнего фронта получилось много фронтов внутренних, и повсюду льется кровь, погибают жизни, разрушаются дороги, гибнет народное достояние... И над всеми этими фронтами несутся мрачным призраком стихийные бедствия: голод, безработица, болезни, междоусобие, общественный распад... Они висят одинаково над всеми отдельными частями великой России...

 

В это время с особенной силой вспоминаются благородные призывы Ромена Роллана... Если они были уместны в отношении враждебно-воюющих стран, каковы Франция и давний ее "национальный враг" Германия, -- то еще более уместны они у нас, в отношении народов-братьев, которых лишь явная неожиданность военных судеб поставила в положение воюющих врагов...

 

Какова же должна быть в этих условиях роль литературы обеих стран. Неужели и здесь разовьется опьяняющий гашиш шовинизма и желтой прессы, не довольствующейся печальным фактом дипломатической и стратегической войны "государств" и старающейся еще вовлечь в сферу вражды и озверения также два братских народа?..

 

К сожалению, есть с обеих сторон признаки, что это так и что желтая пресса работает не без успеха...

 

КОММЕНТАРИИ

 

59. В архиве писателя сохранилось три редакции этой незаконченной статьи. Ее различные редакции и первоначальные подзаголовки: "Статья 1-я. Кое-что из воспоминаний" и "Письмо первое" -- говорят о том, что под этим названием писатель хотел написать целый цикл статей с осмыслением событий "смутных лет". Многие мотивы трех вариантов статьи, которая, судя по содержанию, может быть датирована апрелем--октябрем 1918 года, созвучны "Письмам к Луначарскому", написанным через два года. Впервые была напечатана в журнале "Волга" (1991, No 1, с. 132--133) третья, наиболее полная редакция статьи. Она же воспроизводится и в настоящем издании по черновику, хранящемуся в архиве писателя: ОР РГБ, ф. 135/II, к. 17, д. 1003, л. 1-5.

 

60. Короленко и Р. Роллан долгое время испытывали взаимную симпатию и тяготение друг к другу, что объяснялось во многом сходством их взглядов, общественных пристрастий, обоюдной приверженностью к идеалам гуманизма и добра. По этому поводу Р. Роллан писал дочери Короленко, Софье Владимировне, 12 октября 1926 года: "Имя Короленко внушает мне глубокое уважение... Меня всегда поражало, что все русские, с которыми приходилось иметь дело -- к какой бы партии они ни принадлежали, -- говорили о Вашем отце с одинаковой искренней любовью, относящейся не только к писателю, но и к нему, как человеку высокой морали, стоящему над партиями" (Дружба народов, 1971, No 2, с. 284--285). Начало первой мировой войны застало Р. Роллана в Швейцарии, где он в цикле статей ("Над схваткой", 1915 г.) заклеймил милитаристов, возмущаясь варварским истреблением культурных ценностей. В это время писатель сблизился с большевиками, жившими в Швейцарии, в том числе с A. B. Луначарским.

 

61. Мартов Лев (Цедербаум Юлий Осипович) (1873--1923) -- один из лидеров меньшевизма. После Февральской революции перешел на позиции меньшевиков-интернационалистов. К Советской власти относился враждебно, хотя и играл некоторое время со своими сторонниками роль легальной оппозиции большевикам. С 1920 г. -- в эмиграции. Короленко неоднократно критиковал позицию Мартова. 11 (24) марта 1918 г. он записал в дневнике: "Самая глупая теперь позиция этих антиоборонцев, так называемых (неправильно) "интернационалистов". Самый талантливый из них Мартов. Теперь громит большевиков за тягостный и позорный мир. Но еще недавно восставал против "оборонцев" и "соглашателей", как будто можно было защитить Россию иначе, как дружным сплочением всех на защиту отечества! Великую задачу защиты родины они сделали задачей узкопартийной. Внушили народу, что война -- дело исключительно капиталистов и буржуев, а для рабочего народа она безразлична. Теперь оказывается, не безразлична... И они винят одних большевиков, когда и для них кличка оборонцев была позорной" (Негретов П. И. Указ. соч., с. 56).

 

62. Чернов Виктор Михайлович (1873--1952) -- один из организаторов партии эсеров, публицист и философ. После Февральской революции вернулся из эмиграции в Россию. В мае--августе 1917 г. -- министр земледелия Временного правительства. Активный противник Советской власти. Председатель Учредительного собрания (5 (18) января 1918 г.). С 1920 г. в эмиграции. Во время Второй мировой войны участник движения Сопротивления во Франции. Умер в Нью-Йорке. Короленко не один раз обращал внимание на "политическое непостоянство" Чернова, назвав его "двуликим лидером". 19 января (1 февраля) 1918 г. он заметил в письме к Горнфельду: "Вдобавок ко всему -- выступает террор с одной и другой стороны. Какие-то злые пауки, пожирающие друг друга. Какая польза была бы от убийства Ленина? Впрочем, кажется, и покушение -- по-видимому, проблематично. Но было глупо со стороны Чернова грозить террором. Вообще, я считал его умнее" (Письма В. Г. Короленко к А. Г. Горнфельду, с. 149).

http://korolenko.lit...jte-vrazhdy.htm

Ответить