←  Библиотека форума

Исторический форум: история России, всемирная история

»

О некоторых ранних вайнахских этнонимах

Фотография SynRossii SynRossii 15.05 2013

Виноградов В. Б., Умаров С. Ц.

О некоторых ранних вайнахских этнонимах

Ранняя этнонимика вайнахов (чеченцы и ингуши) находится на первоначальной стадии изучения. Однако предпринятые в ряде исследований попытки анализа этнонимов и племенных названий Северного Кавказа выявили в их числе и такие, которые непосредственно связываются с конкретными группами предков вайнахских народов на протяжении более 2 тыс. лет1. Предлагаемые этимологические заметки посвящены как вновь выявленным этнонимам, для которых обосновывается вайнахская принадлежность, так и постановке вопроса о возможном взаимоотношении носителей давно известных этнических имен «аккинцы» и «окуки», «осоки» и «кугены*.
1. Аккисы и кантики. В труде «Естественная история», написанном в 77 г. н. э. римским автором Гаем Плиним Секундом, уже выявлено одно племенное название — «гегары», которое сопоставляется, в частности, со страбоновым термином «гаргареи» и вместе с ним счи- // К. В. Чистов, Р. Ф. Итс «Историческая этнография. Межвузовский сборник». Проблемы археологии и этнографии. Выпуск 3. Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1985. С. 56


------------



тается собирательным именем, обозначающим некую общность древних вайнахских (или вайнахо-дагестанских) обитателей Северо-Восточного Кавказа. Внимательное прочтение соответствующего отрывка этого сочинения позволяет выступить с новыми фактами, подтверждающими вывод о том, что античные авторы были знакомы с дальними предками нынешних чеченцев и ингушей.
Описывая какую-то часть северных склонов Кавказского хребта (какую именно сказать по контексту трудно, хотя и бесспорно, что это районы, лежащие восточнее Прикубанья) и черпая сведения из различных источников, Плиний сообщает: «... реки Менотар и Имитий текут с Киссийских гор по землям агдеев, карнов, оскардеев, аккисов, габров, гегаров, а у истоков Имития живут имитии и апартеи». Комментаторы этого свидетельства (В. Томашек, Л. А. Ельницкий) обычно ограничивались констатацией того, что «названные северокавказские реки ближайшему отождествлению не поддаются», а племена, населявшие их берега, «локализуются предположительно на северо-востоке Кавказе» и также «не поддаются ближайшему отождествлению». Единственным исключением было имя «гергары», сопоставляемое с «гаргареями» Страбона.
Однако осетиновед Ю. С. Гаглойти высказал догадку, что часть племен в приведенном перечне Плиния «по всей вероятности, принадлежала вайнахам». Основанием для этого послужили, во-первых, признание вайнахской принадлежности гегаров-гаргареев и, во-вторых, правдоподобная мысль о возможности «сопоставления Киссийских гор с именем „кистов" — грузинским названием чеченцев и ингушей». Принимая суть последнего отождествления, уточним, что действительно в закавказских источниках (грузинских и армянских), начиная с XII в. н. э., присутствует имя «кисты» («кишты»), обозначающее горных вайнахов, соседящих с Грузией. Как установлено, наименование это представляет собой производное от названия местности («Кий» — «Кей») и обозначает буквально «на земле Кий». В этом районе лежащем в верховьях р. Чанты-Аргуна, есть два аула Кий, речки Кий-чу и Кей-хи, обширное ущелье Кий. Так что наименование в начале новой эры этой части Кавказского хребта «Ки(й)ссийскими горами» столь же правомерно, как и в более позднее время, — «Кийста».
Проведенное сопоставление позволяет предполагать, что неизвестные реки Менотар и Имитий, текущие с Киссийских гор и протекающие «по землям... гегаров», — это реки Чечено-Ингушетии (возможно, Чанты-Аргун или другие из многочисленных правых притоков Сунжи).
Знаменательно, что среди племен, в землях которых находятся упомянутые реки, есть и аккисы, названные в близком соседстве с гегарами. Никто прежде не обращал внимания на этот термин. Между тем локализация его носителей вблизи гегаров и Киссийских гор, т.е., как полагаем, в горной зоне Чечено-Ингушетии, заставляет вспомнить о существовании одного из крупнейших и древних горных вайнахских обществ — Акко (Аьккхи). Оно занимало горные ущелья верховьев р. Гехи и ее притоков, непосредственно гранича с областью Кийста и // К. В. Чистов, Р. Ф. Итс «Историческая этнография. Межвузовский сборник». Проблемы археологии и этнографии. Выпуск 3. Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1985. С. 57


располагаясь в сердце вайнахских земель, в районе Нашхи — легендарной прародины чеченцев. Огромное количество разнообразных памятников археологии и архитектуры, известных вблизи каждого аула аккинцев, неоспоримо свидетельствует о большом значении территории этого общества в истории вайнахов.
Фонетическая близость плиниевского термина «аккисы» к племенному названию «аьккхи» («акки») неоспорима. Окончание «-сы», имеющееся в варианте Плиния, может означать либо «са» — земля, локальная общность, либо «-с» (ш) формант множественности. В любом из названных случаев аккисы — это те, кто обитает в местности Акко (Аьккхи). Едва ли не полную параллель термину «аккисы» представляет наименование «акозы», встречающееся в русских источниках XVI — XVII вв. и представляет наименование «акозы», встречающееся в русских источниках XVI—XVII вв. и обозначающее потомков выходцев из вайнахского общества Акко.
В перечне Плиния остается без объяснения еще несколько этнических названий (агдеи, карны, оскарден, габры и др.). Это следствие очевидной слабости наших знаний топо- и этнономенклатуры древнего Кавказа, в том числе и его «вайнахской части».
Обратимся к еще одному этнониму в сочинении Плиния: «По некоторым известиям, река Охарий течет через земли каитиков и сапеев». Выше в перечне сарматских племен Предкавказья Плиний упоминает неких «кантиокаптов» (можно предположить, что в этом термине мы сталкиваемся с содинением двух отмеченных нами этнонимов). В обоих случаях речь идет о степях Северного Кавказа, населенных ираноязычными кочевниками. В частности, «река Охарий» — это Ахардей ( по Страбону), отождествляемый, по нашему мнению, с р. Егорлык- Манычем. На берегах Ахардея в последних веках до н. э. обитали племена обширного объединения (союза) во главе с сираками. Этот союз племен контролировал равнины от Прикубанья до Терско-Сунженского междуречья.
Этнический состав сиракского союза еще далеко не ясен, однако считается, что он включал как сарматские, так и аборигенные так и аборигенные кавказские племена. Тем интереснее, что где-то в среде ираноязычных кочевников Плиний дважды упоминает неких «кантиков», имя которых не находит объяснения на базе иранских языков. Признав этот факт, В. Томашек в конце прошлого века вскольз отметил возможную вайнахскую этимологию этнонима. Мысль представляется основательной.
«КIант» («кант») на языке чеченцев и ингушей — «сын, юноша, парень, молодец». Древнее слово выходит за рамки бытового употребления, став в некотором роде этническим символом. Сказания вайнахского нарт-эрстхойского эпоса, начало формирования которого происходило как раз во времена античных писателей, буквально заполнены «кантами» — местными богатырями, выразителями положительного идеала горцев (Калой-кант, Охари-Кант, Ахтар-кант и др.). В своем фольклоре вайнахи нередко называют себя «кантами» — потомками одного предка, храбрыми молодцами. Обращение к группе вайнахской молодежи «эй, канты!» едва ли не самое излюбленное. Особенно важно, что употребление слова «кант» засвидетельствовано в чечено-ин- // К. В. Чистов, Р. Ф. Итс «Историческая этнография. Межвузовский сборник». Проблемы археологии и этнографии. Выпуск 3. Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1985. С. 58





гушской ономастике (имя мужчины «КIант») и топонимии (селение Кантышево в плоскостной Ингушетии). Так, что вайнахское происхождение племенного названия «кантики» («кант-гIой»—те, которые «канты»), представляется вполне вероятным.
Требует объяснения вайнахоязычного этнонима в среде сарматских ираноязычных племен на территории, как будто бы довольно удаленной от места обитания предков чеченцев и ингушей на рубеже н. э. Исторически подобный казус довольно реален.
Среди различных сторон тесных и добрососедских контактов между степняками и горцами немало места занимали семейные, брачные связи. Античные писатели (в первую очередь Страбон) оставили упоминание об этих связях, причем некоторые свидетельства прямо относятся к предкам вайнахов (рассказ Страбона о гаргареях и амазонках). В итоге горцы Кавказского хребта, по словам Страбона, «находились в соседстве и родстве» с сарматами. «Родство» разноязычных соседей, как и во все времена, базировалось на смешанных браках и крепло из поколения в поколение не только за счет новых случаев установления семейных уз, но и сознания кровной близости к потомству смешанных семейств. Нередко брачные связи между соседними этническими группами становились традиционными, а родство — вполне сознаваемым. При таком положении дел в составе одного из сарматских племен могло с каждм годом становиться все больше и больше родичей — потомков некого вайнахского племени, а отсюда в устах горцев, а затем и самих метисов все прочнее закреплялось родственно-определительное название «канты» («кантики»), которое в определенных условиях стало племенным именем, подчеркнувшим особенность этногенеза этой части сиракского союза племен.
Понятно, что условия, необходимые для возникновения группы «кантиков», были наилучшими в районе плоскостной Чечено-Ингушетии. Появление же ее во времена Плиния на берегах Ахардея (Манычско-Кубанские степи) нужно отнести на счет бурных событий середины I в. н. э., перекроивших сиракский племенной союз и вовлекших за собой перемещения племен предкавказских равнин.
2. Возможная взаимосвязь этнонимов «аккинцы» («аьккхи») и «окуки» («оки»). Русские документы XVI — XVII вв., относящиеся к Предкавказью, пестрят сведения об «окуках», «окучанах», «акозах», которые большинством исследователей сопостовляют с одной из крупных этнических групп вайнахов — аккинцами, ныне обитающими в Северном Дагестане, у восточных границ плоскостной зоны Чечено-Ингушской АССР. Источники достаточно четко фиксируют область расселения аккинцев и окуков. У истоков р. Гехи, в высокогорном Галанчожском районе распологалось крупное общество Лам-Акки (горные аккинцы). В восточной оконечности Чечни, в долинах рек Яман-Су, Ярык-Су, Акташа и на части Кумыкской равнины обитали арара-акки (равнинные акки). В Оки-Юрте (Аку-Юрте) — селения вблизи южного склона Качкалыковского хребта, а также во всем Мичиковском обществе и в первом русском городе на Кавказе — в Терках — жили оки («окуки»), выселившиеся, как нам представляется, к середи- // К. В. Чистов, Р. Ф. Итс «Историческая этнография. Межвузовский сборник». Проблемы археологии и этнографии. Выпуск 3. Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1985. С. 59




не XVI в. из горного Центороя (юго-восточная Чечня, Ичкерия). Оставшаяся часть в горном Центорое часть окуков не теряла связей с качкалыковско-мичиковскими сородичами.
Как же могла сложиться такая картина широкого и разбросанного расселения отдельных ответвлений одной вайнахской этнической группы?
Еще в домонгольский период часть аккинцев, вероятно, обитала в плоскостной зоне, составляя, видимо, какую-то часть населения исторической Алании. На такую возможность указывают не только данные вайнахского фольклора, но и некоторые археологические материалы и общеисторический контекст событий. Равнинных аккинцев как и близкородственных им соседей (получивших впоследствии у кумыков и русских имя «карабулаков»), горцы-вайнахи называли «эрштхой», что значит степняки, или живущие на равнине. Аккинцы-эрштхой не порывали связей с лам-аккинцами, осознавая свое племенное единство с ними. Связи между горными и плоскостными группами вайнахов были необходимы как для хозяйственных, так и для военно-политических нужд.
Плоскостные аккинцы, выступая на арене истории как часть Аланского раннегосударственного образования, были довольно могущественны. Они, по-видимому, контролировали не только часть предгорных равнин, но и зону Черных гор с их лесами и выходами на плоскость.
Представляет большой интерес фольклорная информация, записанная С. Броневским в самом начале XIX в.: «По преданиям, существующим между горскими народами, карабулаки (а исторически эта эквивалент эрштхойцев.— В. В., С. У.) в древние времена составляли сильное воинское колено, которое было уважаемо от соседей как за храбрые дела, так и за соблюдаемую в общежитии справедливость. Они были богаты скотом и от произведений земли достаточное получали пропитание ... Но возгордясь сими преимуществами, карабулаки попустились на обиды и насильства, возжигали повсюду вражду и, наконец, обратили против себя всех соседей ...». В этом предании могли отразиться черты реально возникшей ситуации. Но военно-политическая мощь эрштхойцев и их исторических партнеров — алан была сокрушена не натиском соседей, а полчищами монголо-татар, обрушившимися на Предкавказье в середине XIII в. После этого разгрома.
После этого разгрома оставшиеся аккинцы-эрштхой должны были искать спасения в горах: большая часть вернулась в горное общество Акки, а другая значительная группа проникла в глубь ичкеринских гор и осела в одном из ведущих обществ Ичкерии — Центороевском. Третья часть осталась в лесах предгорий.
За триста лет проживания вне плоскостной зоны все три группы аккинцев- эрштхой приобрели значительные различия. Оставшиеся в предгорных лесах эрштхойцы сохранили само название и, окончательно смешавшись с родственными соседями, получили наименование «карабулаков». Ушедшие в горы слились с лам-аккинцами, а осевшие в Центорое образовали большую родственную группу центороевцев и в несколько измененном виде сохранили свое родовое имя («оки»). // К. В. Чистов, Р. Ф. Итс «Историческая этнография. Межвузовский сборник». Проблемы археологии и этнографии. Выпуск 3. Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1985. С. 60



У окуков-центороевцев есть свое писанное родословие, насчитывающее 25 поколений. Если на каждое поколение брать по 30 лет, то начало центороевских окуков совпадает с XIII в. н. э., т. е. данные этого источника не противоречат хронологии приведенных выше событий, связанных с нашествием монголо-татар. Видимо, не случайно первые выселенцы из Центороя на равнину (уже после падения Золотой Орды) — это оки, которые основали на р. Мичике, близ Качкалыковского хребта, родовое селение Оки-Юрт (Аку-Юрт). Вполне вероятно, что оки, выселившись в XVI в. на равнину, сохраняли воспоминания о предках, оставивших в XIII в. свои земли в низовьях Мичика.
В 1567 г. Московское государство основывает первую на Кавказе крепость примерно 20 км от Оки-Юрта у места слияния Сунжи и Терека. Естественно, между жителями Оки-Юрта и русскими из крепости устанавливаются самые тесные контакты. Очень важно, что разносторонние и прочные русско-вайнахские отношения XVI—XVII вв. в основном связаны с окуками.
Интересно и то, что и часть горных аккинцев при выселении на плоскость, минуя всю Сунженскую долину с запада на восток, устремилась к Качкалыковскому хребту. В XVI в. мы не застаем аккинцев этих аккинцев на Качкалыке и Мичике, но тот факт, что большой аккинский аул Ярыксу-аул (в долине р. Ярык-Су) называется у старожилов «Гачал-кха» («Качкалык»), дает основание считать, что предки равнинных аккинцев, основавшие этот аул, пришли сюда не прямо с Горного Акки, а уже с Качкалыковского хребта. Вероятно, что окуки и вообще ичкеринцы, выселявшиеся на Мичик, оттеснили отсюда аккинцев дальше к Востоку, в долины Яман-Су, Ярык-Су и Акташа, где они обитают и сейчас.
3. Осоки и кугены. В русском географическом труде XVI в. («Книга Большому чертежу») в южной части бассейна Терека, в предгорьях, названы племена: «осоки, кугены, окохи, мичкизы». Во всех известных списках этого труда они названы вместе, хотя и в различной последовательности.
Исходя из контекста, эти племена должны быть локализованы в зоне прегорной-плоскостной Чечени-Ингушетии. «Окохи» и «мичкизы» — это названия вайнахских обществ Ичкерии, о которых речь шла выше. Но два других названия не стали до сих пор предметом изучения. Они в лучшем случае упоминаются с указанием, что не поддаются отождествлению и расшифровке. Едва ли это верно.
Большая часть этнических названий в («Книге Большому чертежу») происходит от географических терминов (топо- и гидронимов).
Подобная закономерность характерна для Кавказа. Она и позволяет трактовать наименование «осоки» на базе вайнахского «осогIой», где «тгIой » — суффикс множественного числа, а «осо-» — переданное в русской транскрипции название р. Ассы.
Дело в том, что на ингушском языке река именуется Iеса (Эса). Воспринятое русскими на слух, это названое превратилось в «Оса». В сочинениях кавказоведов XVIII — начала XIX вв. (С. Броневский, // К. В. Чистов, Р. Ф. Итс «Историческая этнография. Межвузовский сборник». Проблемы археологии и этнографии. Выпуск 3. Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1985. С. 61



П. Г. Бутков и др.), в произведениях А. Грибоедова, М. Лермонтова река выступает именно в такой огласовке. Если учесть историческую обстановку XVI в., то можно с известной долей уверенности утверждать, что под именем « осоки» скрывалась некая часть вайнахов, живших при выходе Ассы на плоскость.
Более сложно объяснить «кугены». Отправным моментом для нашей расшифровки послужил тот факт, что в равнинной Чечне, близ так называемых Ханкальских ворот известен, начиная с XVII в., аул Чечен, давший в XVIII в. собирательное название «чеченцы». Этимология названия «Чечен» вызывает споры. Но одна из точек зрения на этот счет (X. Д. Ошаев, А. И. Шавхелишвили) предполагает, что название «Чечен-Аул» (Чач-оьвла») связано происхождением с наименованием местности от тюркского слова «шач» — вид тростника, осока. Гипотеза подтверждается природными условиями местности: здесь были озерца и речка, берега которых покрывали густые заросли осоки, использовавшейся для покрытия домов и плетения всевозможных домашних предметов быта (корзины, циновки и пр. ).
Сейчас невозможно точно решить является ли топоним «Чечен» производным от тюркского «шач» или от какого-то другого термина, лишь случайно в одном из своих вариантов оказавшегося созвучным тюркскому слову. Важно другое: для части людей, владевших тюркским языком, он представляется связанным со словом «шач», тем более, что характер местности вокруг Чечен-Аула вполне соответствовал определению «тростниковое, осочное».
Исходя из этих посылок, можно попытаться объяснить термин «кугены». Проводниками и переводчиками русских посольств на Кавказе часто становились вайнахи, владевшие тюркской речью, или гребенские казаки, бывшие, как правило, своего рода полиглотами. Вполне вероятно, что название «кугены» и родилось в устах одного из таких толмачей. Озабоченный добросовестным исполнением службы, он перевел известное ему название, обозначив обитателей местности «кугенами». Ведь «куга» в южнорусских диалектах — это тот же тростник, осока. Подчеркнем, что наименование осоки «кугой» известно в Рязанской области, на Дону и в южнорусских землях, т.е. именно в тех областях, выходцы из которых составляли существенную часть гребенского, а затем и терского казачества.
Если сказанное не лишено оснований, то следует признать, что только излишнее усердие переводчика помешало фиксации названия «Чечен» (а следовательно «чечены») в обобщающем русском географическом своде XVI в., где вместо этого (впоследствии ставшего общеупотребительным) термина упомянут некий, вызывавший до сих пор недоумение, этноним «кугены». // К. В. Чистов, Р. Ф. Итс «Историческая этнография. Межвузовский сборник». Проблемы археологии и этнографии. Выпуск 3. Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1985. С. 62
Ответить

Фотография SynRossii SynRossii 23.05 2013

В предании про *Эли, сын Умаров, из Акки* прочитал о нашем русском богатыре молодце!


Эли, сын Умаров, из Акки

*** *** ***
Шкурой дикого зверя плечи свои обвив,
Мохнатую папаху надвинув до бровей,
Сын Умара — Эли на крыше стоял своей,
Стоял с трубой подзорной, на степь устремляя взор;
Весел он был душою, а степь дымилась вдали.
Тогда трава степная зашевелилась вдали:
Это дорогой длинной храбрый летел ездок,
Это — навстречу взору — храбрый летел ездок.
— Ассалам алейкум, Эли, славный Умаров сын.
— Въезжай во двор скорее, табунщик мой молодой.
По делу ли приехал, табунщик мой молодой?
— К тебе я приехал, Эли, поговорить с тобой.
Я три месяца летних водил твой табун в горах,
Он три месяца зимних был на лучших кормах.
Пыль с коней прекрасных я теплой водой смывал,
В студеных горных реках для резвости их купал.
Старые любовались — боялся: сглазят коня.
Глядели молодые — я зорче берег коня.
И твой жеребец любимый, что ходил в табуне.
Из-под моей охраны украден на горе мне;
Я вора я не знаю — и злость кипит во мне! —
Сказал и уехал обратно табунщик молодой.
Шкура дикого зверя сползает с могучих плеч,
Мохнатая папаха лоб начинает жечь.
Сдерживая потоки в груди закипевших слез,
Эли, сын Умаров, с крыши на землю слез.
И лошадь, что бродила по выгону до тех пор,
Эли поймал за гриву, поймал и загнал во двор.
Украсил, как невесту, и ценный надел убор.
И краше юной девицы принарядился он,
Вскочил на седло, тяжелой думой омрачен.
— Пока не увижу снова я своего коня, // «Чечено-Ингушский фольклор». Москва, 1940. С. 50


_____________


*** ***
Дотоль меня не увидит родимая Чечня.—
И поклялся Аллахом коня своего вернуть
Сын Умара — Эли — и в дальний пустился путь.
Коня он искал повсюду — близко и далеко,
Ущелья и горные реки перелетал легко
И, наконец, приехал в черное Тарко.
Он в Тарковском ауле подъехал к толпе людей.
— Ассалам алейкум, тарковские молодцы!
Да будет ваш вечер долгим, да любит вас Аллах!
По делу ль ты приехал, да любит тебя Аллах,
Давно ли ты расстался с дальней Чечне своей?
— Кто здесь гостеприимен, тарковские молодцы,
Кто из вас не прогонит меня из своих дверей?
— Коль будешь нашим гостем — любой тебя приютит.
Но есть у нас хозяин — он знатен и именит, —
Тебя, чечен одинокий, к Шамхалу отведем. —
И, это сказав, указали на шамхалов дом.
Вышел во двор по их зову сам Тарковский Шамхал.
— Ассалам алейкум о Тарковский Шамхал! —
Шамхал ответил Эли:
— Алейкум ва салам
Ты, молодец чеченский, по делу ль приехал к нам? —
Эли ему ответил:
— Приехал я по по делам.
Больше души любимый был в моем табуне
Конь, прекрасный и резвый. Он у меня пропал.
Презренное имя вора неизвестно мне.
Тебя именуют всюду, — я слышал: Шамхал, Шамхал!..
Шамхал, прославленный в мире, слово промолви мне,
Утешь меня в печали. Что знаешь ты о коне? —
Так Эли, сын Умара, тогда Шамхалу сказал.
— Как сытый кобчик на ветке сидит, кланясь во сне,
Так чечен какой-то верхом приехал ко мне.
Мне сказал приезжий: "Купи у меня жеребца".
Спереди посмотрел я на этого жеребца —
Он был как ясное солнце на утренней заре.
Сзади посмотрел я на этого жеребца —
Он был как красное солнце на вечерней заре.
Не видел я красивей того коня ничего.
Не любил я, кроме того коня, ничего.
Отдал я полсостоянья и приобрел его.
О нем ты теперь скучаешь? В конюшню я ввел его!
— Есть у нас обычай: владелец находит коня,
И благородные люди всегда его отдают.
Уплаченное тобою сполна тебе возвращу;
Отдай мне коня гнедого, которого я ищу.
— Умри, чеченский ублюдок, хватит коня искать, // «Чечено-Ингушский фольклор». Москва, 1940. С. 51


_____________


*** ***
Коня вернуть не надейся и возвращайся вспять,
Не то я заставлю силой тебя из Тарко бежать.
— Придется мне возвратиться, раз так Шамхал велит,
Я человек неизвестный, а ты, Шамхал, именит.
Слава твоя по свету Шамхал, разнеслась далеко,
Я думал, что ты и вправду князь большого Тарко,
А ты, как теперь посмотришь, бесчестный вор из Тарко. —
Отъехав на край аула Эли с коня сошел,
И себе в изголовье свое седло положил
И по зеленым травам коня бродить отпустил.
Черной буркой укрылся, оружье к груди прижал.
Так, разъяренней медведя, Эли в тот вечер лег.
Уже в ауле спали, был полночный час недалек.
И выехал из аула тарковский молодец,
Увидел лежащего Эли тарковский молодец
И сыну Умара — Эли — он в эту ночь сказал:
— Не будь никогда несчастен, лежащий молодец,
Зачем на траве зеленой ты, странник, лежишь без сил?
Иль нет гостеприимных в нашем большом Тарко? —
С такими словами рукою тронул и разбудил
Сына Умара — Эли — тарковский молодец. —
Много гостеприимных найдется в большом Тарко.
Только надежного друга мне найти нелегко.
И Эли тогда ответил тарковский молодец:
— Я отдам охотно все, что копил до сих пор.
Чем непроглядней полночь, тем лучше видит мой взор.
Любым оружьем сумею удар нанести в упор.
Поэтому мне поведай — зачем приехал в Тарко?
Ты рассказать мне должен — зачем приехал сюда?
Тому, кто помощи ищет, я помогу всегда.
— Тебе расскажу всю правду, тарковский молодец.
Больше души любимый, был в моем табуне
Конь, прекрасный и резвый. Он у меня пропал.
И долго имя вора неведомо было мне,
Долго по белу свету я жеребца искал.
Теперь я знаю: гнедого присвоил сам Шамхал.
Есть у нас обычай: владелец находит коня
И возвращает деньги, отданные за коня —
Всякий должен без спору ему возвратить коня.
"Так я сказал Шамхалу, он бранью обжег меня.
И вот я лежу пред тобою, тарковский молодец.
— Есть конь в конюшне Шамхала, клянусь, он краше, чем твой,
И, если коня Шамхала сведу ночною порой,
Ты будешь ли доволен, отважный молодец? —
Сказал — и пошел аульчанин, а Эли, Умаров сын,
За ним. И они проникли в неосвещенный двор,
У конюшни остановились, как нищие, они. // «Чечено-Ингушский фольклор». Москва, 1940. С. 52


_____________


*** ***
И молодец тарковский рукой ощупал затвор
И двери, прибитые прочно к бронзовым столбам,
Ощупал засов железный и висячий замок.
Собрал он все свои силы — тарковский молодец.
Схватил руками пониже, и повыше плечами налег —
И пошатнул большие шамхаловы столбы.
И говорил, негодуя, тарковский молодец:
— Да умрет ваш отец проклятый, шамхаловы столбы,
Неужто вы корни пустили, шамхаловы столбы? —
Столбы шамхаловы проклял тарковский молодец.
И вот к нему обратился Эли, Умаров сын:
— Я сказать не посмею, что сильнее тебя,
Я сказать не посмею, что умнее тебя,
Дай-ка схвачу я покрепче проклятый шамхалов столб,
Тот, кто коня теряет, сердцем бывает зол. —
Схватил он руками пониже, повыше плечом налег
И дернул, что было мочи, Эли шамхалов столб.
Об угол дома Шамхала ударил он этим столбом,
Вошел в конюшню Шамхала и руки он протянул,
Под рукой незнакомой вздрогнул шамхалов жеребец.
Не поддается Эли шамхалов жеребец.
— Да погибнет отец твой, шамхалов жеребец!
Тебя никогда не стану вареным пшеном кормить,
Тебя никогда не стану теплой водой поить! —
И вздрогнул под тонкой плетью шамхалов жеребец.
У Эли в руках натянулась кожанная узда,
И жеребца из конюшни Эли вывел тогда.
Снял он седло с кобылы, на жеребца надел
И свою кобылу поставил в стойло жеребца.
Оставив за собою окраину Тарко,
Прилегли на траве зеленой два удалых молодца,
И так тогда промолвил тарковский молодец:
— Тебя, сын сын Умара, Эли, да сохранит Аллах, —
Так тогда промолвил тарковский молодец, —
Я говорить не стану о свершонных мною делах.
Бери жеребца Шамхала и поезжай домой.
Буду тебе я нужен — ты приезжай за мной,
А я гостей отправлю — и пред твоим лицом
Не позже полдня предстану с гнедым твоим жеребцом. —
Этого не говори мне, тарковский молодец,
Я крепкую клятву нарушу, тарковский молодец,
Если в чужой конюшне останется мой жеребец
И без него поеду в родимую Чечню.
Как я тогда возвратиться смогу в аул родной?
Будут тогда смеяться и дети надо мной.
Где, молодец тарковский, пасется шамхалов табун?
В том табуне, я знаю, и мой жеребец гнедой. —
Так тогда промолвил Эли, Умаров сын. // «Чечено-Ингушский фольклор». Москва, 1940. С. 53


_____________


*** ***
— Понапрасну об этом просишь, Эли, Умаров сын,
Вы ничем не довольны, так повелось в Чечне.
Я поклялся Аллахом, клятва моя велика.
Если домой уедешь ты на этом коне,
Буду с гнедым до полдня в твоей родной стороне. —
Так обратился к Эли тарковский молодец.
Ни слова ему не ответил Эли, Умаров сын.
— Если меня ты спросишь, то я отвечаю так.
Горы покрыты снегом, спустился шамхалов табун
К Тереку на зимовье, там, на речном берегу,
Средь камышей засохших пасется шамхалов табун.
Лучше по-моему сделай, я тебе говорю;
Если б табун шамхалов ты бы теперь угнал
И началась тревога в нашем черном Тарко.
И за тобою в погоню кинулся бы Шамхал,
Опередив погоню, я бы к тебе прискакал. —
Так сказал и уехал тарковский молодец.
Не внял его совету Эли, Умаров сын.
И туда поехал Элий, где пасся шамхалов табун,
И вышел к нему охранщик шамхалова табуна.
— Ассалам алейкум, охранщик шамхалова табуна.
— Алейкум ва салам, чеченский молодец!
По делу ли ты приехал, чеченский молодец? —
Так спросил охранщик шамхалова табуна.
— Я приехал по делу, — Эли ему отвечал, —
К родственникам в гости хочет поехать Шамхал.
Он жеребца гнедого доставить ему приказал.
— Я часто бывал обманут, я эти слова слыхал, —
Коль нужен конь Шамхалу, печать присылает Шамхал.
Если печать имеешь, коня тебе отпущу, —
Так отвечал охранщик шамхалова табуна.
Мгновенно выхватил Эли свое ружье из чехла,
Он прицелился метко в охранщика табуна,
Пуля попала в то место, откуда, в даль спеша,
Легко и быстро на волю выходит наша душа.
— Это печать Шамхала, и нет у меня другой,—
Эли табун шамхалов обошел с четырех сторон,
Он свистнул — и хворостиной погнал табун пред собой.
Был неприятным известьем встревожен гордый Шамхал:
— Чеченский проходимец твой лучший табун угнал.
Скорей поднимай тревогу, скорей в погоню, Шамхал.
— Когда поднялась тревога в черном ауле Тарко,
Выехал из аула тарковский молодец,
И Эли, Умарова сына, он догнал, наконец:
— Ассалам алейкум, Эли, Умаров сын!
Храни большую добычу, создатель мира, Аллах!
— Аллейкум ва салам, тарковский молодец,
Да будет жизнь твоя долгой, да любит тебя Аллах! — // «Чечено-Ингушский фольклор». Москва, 1940. С. 54


_____________


*** ***
И так тогда промолвил тарковский молодец:
— Когда стрелять в меня будешь, стреляй, чтоб ранить меня,
Я буду целиться мимо, когда я буду стрелять. —
Так промолвив, стали они в друг друга стрелять.
Потом повернул обратно тарковский молодец,
И на обратной дороге Шамхала он повстречал:
— Ассалам алейкум, тарковский молодец.
Не встречал ли ты по дороге, тарковский молодец,
Чеченского проходимца, что мой табун угнал?
— Когда твой табун угнали, я тоже затосковал,
Выехал в час тревоги раньше тебя, Шамхал.
Быстрее ветра — лошадь чеченского молодца,
Душа лисицы и волка у этого хитреца:
Острая сабля не ранит чеченского молодца,
Пуля не настигает чеченского молодца,
Поедешь и не догонишь чеченского молодца,
Догонишь и не осилишь чеченского молодца.
Лучше меня послушай: вернись обратно, Шамхал!
— Ну что ж, погляжу — поеду. — И мимо проскакал
Со свитою многолюдной гордый Тарковский Шамхал.
И поднял ружье мгновенно тарковский молодец.
И пуля попала в то место, откуда, в даль спеша,
Легко и быстро на волю выходит наша душа.
Упал Шамхал Тарковский с высокого седла,
Ударился о землю гордым своим лицом.
Была остановлена свита тарковским молодцем.
И быстро тонкая шашка свистнула на лету,
Клинком молодец тарковский провел по земле черту
Гей, тарковские трусы, бегите скорей домой!
Сниму я головы ваши, коль перейдете черту,—
Так их вернул обратно тарковский молодец.
И был им настигнут вскоре Эли, Умаров сын.
— Ассалам алейкум, Эли, храбрый Умаров сын,
Тебя и твою добычу да сохранит Аллах!
Нет за тобой погони, спокойно в черном Тарко.
Я тебя полюбил, как брата, встретив подле Тарко.
Тебя не забуду, покуда мир не падет во прах.
Не говорю, что вершил я доблестные дела,
Но приезжай неприменно, если будут дела,
Если в наше селенье тебя призовут дела,
То будь уверен в успехе...
А теперь такие дела: Прямо по этой дороге князь могучий живет,
Богатой землей издревле владеет княжеский род.
Если, тебе оставив только двух жеребцов,
Тебе он топтать позволит землю своих отцов,
Остальной добычей пожертвуй и поезжай домой. —
Так сказал и уехал тарковский молодец, // «Чечено-Ингушский фольклор». Москва, 1940. С. 55


_____________


*** ***
И тронулся к дальнему дому Эли, Умаров сын
И, наконец, добрался до княжеских земель.
И так обратился к Эли князь богатых земель:
— Самые быстрые птицы перья свои уронить,
Самые храбрые звери пятой своей наступить
На землю сию не смеют. Кто с табуном впереди?
Кто ты таков, скажи мне, отважный молодец? —
Всадник ему отвечает:
— Я — Эли, Умаров сын.
— Ну что ж, посмотри получше, Эли, Умаров сын,
Скажи мне: на этих кольях сколько круглых голов?
Вот кол стоит понапрасну, он для тебя готов.
Твоей голове придется торчать средь этих голов.
— Зачем не смотреть напрасно, князь богатых земель?
Зачем считать мне, сколько на кольях круглых голов?
Ты сам погляди получше: есть ли здесь голова,
С моей головою круглой схожая хоть едва. —
Когда так ответил князю Эли, Умаров сын,
Выстрелил по Эли князь богатых земель.
Но уклонился от пули Эли, Умаров сын,
Пулей ответил на пулю Эли, Умаров сын,
И пуля попала в то место, откуда, в даль спеша,
Легко и быстро на волю выходит наша душа.
Он чучело сделал из князя, чтобы птицу пугать,
Он бурку накинул на князя, чтобы зверя пугать.
И с табуном Шамхала Эли поехал домой.
Долго ехал Эли прибыл в аул родной.
Резвый табун шамхалов Эли на площадь пригнал,
Бедных сирот аула на площади он собрал
И роздал табун богатый, которым владел Шамхал.
А жеребца гнедого Эли повел домой.
Так со славой вернулся Эли в свой дом родной.
Со дня его возвращенья одна неделя прошла,
Умарова сына — Эли — вызвал сельский мулла.
— Ассалам алейкум, здравствуй, сельский мулла.
Меня по какой причине ты вызвал, сельский мулла?
— Я вызвал тебя но делу, ты недаром пришел.
(Мулла при этом слове письмо положил на стол.)
Скажи, ты верного друга имел ли в черном Тарко?
Своей рукою убил он Шамхала из Тарко.
Он сидит под арестом в городе Буре,
Письмо прислал оттуда тарковский молодец,
Тебя полюбил он, как друга, встретив подле Тарко,
Тебя он помнит: как пишет тарковский молодец.
Тот молодец тарковский на утренней заре
Завтра будет повешен в городе Буре.—
Сельский мулла закончил горестный свой рассказ.
Почувствовал Эли: слезы, как дождик, льются из глаз.
// «Чечено-Ингушский фольклор». Москва, 1940. С. 56


_____________


*** ***
Но, глубокие вздохи сдерживая в груди,
Домой направился быстро Эли, Умаров сын.
К себе тогда он вызвал Астемира из Шато,
К себе тогда он вызвал сына Мади — Джаммирзу,
К себе тогда он вызвал Бейбулата, сына Тайми,
К себе тогда он вызвал сына Ади — Сурхо,
И с ними вместе он вызвал сына Ахи — Темарко.
Так сын У мара — Эли — в доме своем собрал
Самых отважных соседей и вот что им сказал:
— Мне нужно выручить друга, тарковского молодца. —
И сразу с ним согласились все лучшие молодцы,
Отправились немедля и прибыли в город Буре.
Приехали, остановились отважные молодцы
В гостеприимном доме русского молодца.
Издавна был с ним в дружбе Эли, Умаров сын.
Хозяин гостеприимный в конюшню отвел коней,
В чистую половину, он пригласил гостей,
Мясо гостям предлагает русский молодец,
Водкой гостей угощает русский молодец.
Сидит с друзьями Эли за накрытым столом,
Сидит, нахмурясь, Эли за накрытым столом,
И обратился к Эли русский молодец:
— Скажи, зачем ты не весел, Эли, Умаров сын?
Чтоб вволю ты мог наесться — жирное мясо есть,
Чтоб вволю ты мог напиться — светлая водка есть,
Чтоб горем ты мог поделиться — друг у тебя есть.
Я ли тебя не утешу, Эли, в горе твоем?
Что же грустен, Эли, когда мы едим и пьем?
Что же ты голову клонишь за накрытым столом? —
Выслушав, отвечает Эли, Умаров сын:
— Будь здоров и счастлив, русский молодец,
Новости мне поведай, русский молодец.
— Есть у нас в городе новость, Эли, Умаров сын:
К нам молодец доставлен из черного Тарко,
Его рукой молодецкой сражен Тарковский Шамхал.
И за это будет повешен тарковский молодец,
И белый свет от горя черным как полночь стал.
Завтра будет повешен тарковский молодец. —
Когда промолвил это русский молодец,
Такое вымолвил слово Эли, Умаров сын:
— Аллах тебе да поможет , русский молодец,
Был моим верным другом русский молодец,
Можно ли что-нибудь сделать до завтрашнего дня,
Скажи, повидаться с другом пустят ли меня? —
К русскому так обратился Эли, Умаров сын.
И слезы и горькие вздохи сдерживая в груди,
Вот что ему ответил русский молодец:
— Если мы сможем, Эли, сделаем что-нибудь. «Чечено-Ингушский фольклор». Москва, 1940. // «Чечено-Ингушский фольклор». Москва, 1940. С. 57


_____________


*** ***
Сидите дома спокойно,— сказал он и вышел вон.
Офицерские погоны покупать отправился он,
Ни с кем не торговался: что просили, то и платил.
Форменные мундиры быстро он купил,
Домой принес покупки русский молодец.
— Ты не печалься, друг мой, Эли, Умаров сын,
Формы завтра утром наденем мы на себя,
Шашки и револьверы навесим мы на себя,
К виселице пробьемся, станем все вокруг,
Увидим, когда бесстрашно к ней подойдет твой друг.
Когда у помоста увидим тарковского молодца,
Стальные выхватим шашки, — не дрогнут наши сердца,
В глаза врага заглянем, смело шагнем вперед.
Их первый залп, быть может, мимо Аллах пронесет,
Второго дать не успеют, мы врежемся в их толпу,
Стальные острые шашки будут врага рубить,
Так мы с врагом покончим. Придется ему отступить.
Мы возвратим свободу тарковскому молодцу.
Ты не грусти напрасно, Эли, Умаров сын. —
И наступило утро — белый прекрасный свет.
Они офицерские формы надели на себя,
Шашки и револьверы навесили на себя,
Стали возле помоста бесстрашные молодцы.
Синие солдаты расположились вокруг.
С завязанными глазами к виселице подошел.
В сопровожденьи стражи тарковский молодец.
Тогда стальные шашки они обнажили вдруг
И на солдат напали бесстрашные молодцы.
Первый залп раздался, ветер пули отнес,
Второго дать не успели, врезались молодцы,
Пошли плясать по солдатам тонкие шашки их,
Налево и направо рубили шашки их:
Тройное кольцо, которым был окружен их друг,
Они превратили в двойное, и, сладив с двойным кольцом,
И третье кольцо разомкнули тонкие шашки их.
С поля битвы вместе с тарковским молодцом
Вернулись домой обратно бесстрашные молодцы.
Придя домой, пировали, сидя за круглым столом.
Да будет их жизнь долгой, да поможет им Аллах!
Да будет тому удача, кто бесстрашен в бою,
Пусть на бегу задохнется спасающий жизнь свою! // «Чечено-Ингушский фольклор». Москва, 1940.С. 58

_____________

*********
Эли, сын Умаров, из Акки — записано в ауле Старые Атаги в 1925 г. Песня относится к периоду конца XVIII — и начала XIX столетия. // «Чечено-Ингушский фольклор». Москва, 1940. С. 281

Ответить

Фотография SynRossii SynRossii 23.05 2013





Зелимхан Мусаев «Фрагменты истории в фольклоре и лексике чеченцев». Издание второе. Грозный, 2011.


которого « аланы предстают перед нами как непосредственные участники крупномасштабного военного конфликта между Ираном и Византией, выступающие на стороне как тех, так и других. Одновременно с характеристикой военных действий, сведения Прокопия уточняют локализацию и дают характеристику племенам, проживавшим на Кавказе, что в определённой степени позволяет уточнить и места расселения алан». О происхождении орстхоевцев русский исследователь XIX века Иван Попов в 1878 году писал следующее: «Некий аккинец, по имени Арштхоо, выселившись из своего общества и спустясь со своим родом в Бумутское ущелье, основался у источников, называемых Чёрными ключами (по-кумыкски – карабулах) и образующих речку, впадающую в р. Мартангу и названную по имени Арштхоо Арштинской. От населения, основанного здесь Арштхоо, образовалось особое общество, называвшее себя и доселе – Арштхой. Кумыки же называли его, по источникам, у которых оно жило, Карабулах». У представителей тайпа Мержой, входящих в состав орстхоевцев, сохранилось предание о том, что их предки обитали на побережье Чёрного моря. Наиболее близкими себе по родственным узам они называют аккинский тайп. Проживающие в Галанчожском районе аккинцы подтверждают, что в обозримом прошлом их предки проживали на исконно чеченских землях Ауха (нескольких районах на территории нынешнего Дагестана). Однако в период, когда нахские пределы практически обезлюдели в результате нападения Хромого Тимура и эпидемий, с целью остановить экспансию со стороны инородцев, аккинцы расселились по всему периметру чеченской ойкумены, фактически став пограничным тайпом – как на востоке нахских земель, так и на их западных окраинах. Таким образом, осуществляя внутреннюю колонизацию, аккинцы заново расселились на довольно обширной территории, став // Зелимхан Мусаев «Фрагменты истории в фольклоре и лексике чеченцев». Издание второе. Грозный, 2011. С. 82



предками, в том числе, некоторых ингушских и осетинских фамилий. По всей видимости, как в прежние эпохи в составе нахоязычных алан, аккинцы продолжали устоявшиеся многовековые традиции, исполняя функции охраны внешних границ. А иначе нельзя объединить, с одной стороны, память о пребывании на черноморском побережье, расположенном в западной части региона, а с другой, локализацию аккинцев на востоке чеченской ойкумены, где их воинство дало сражение против Хромого Тимура (примерно в районе Аграханского залива). Учитывая по определению «приграничный статус» аккинцев, не удивительно, что термин Арстхо / Арштхо, в греческом толковании обозначающий « родовитость», «знатное происхождение», с точки зрения этимологии собственно чеченского языка раскладывается на словосочетание » (« внешние пределы», «пространство», «поле») + « йист» («край», «оконечность»). Итого, в результате сложения « ар+йист» («приграничное пространство») и профессионального суффикса « хо», получаем « страж внешних пределов», «пограничник». Такой перевод вполне соответствует воинской миссии аккинцеворстхоевцев. Так называемая «народная этимология» из-за созвучия « эрстхой» / «орстхой» c «орцхой», в целом интуитивно делая правильный вывод, ошибочно возвела это понятие к древнему нахскому слову « арц» / «орц» («лесистая гора»), обретшего в последующие эпохи дополнительное значение « тревога», «оказание помощи». Судя по приведённым данным, ареал расселения родственных этнических групп орстхоевцев и аккинцев тянулся от Чёрного моря к Каспийскому. // Зелимхан Мусаев «Фрагменты истории в фольклоре и лексике чеченцев». Издание второе. Грозный, 2011. С. 83


С определённых пор некоторые современные историки уделяют пристальное внимание аккинцам (Аьккхи), от которых, по преданию, отпочковались орстхоевцы и составляющие на сегодняшний день целый тукхум (союз родственных тайпов), разделённый между чеченцами и ингушами. Помимо этой параллели, десятки ингушских фамилий и чеченских тайпов также восходят истоками к аккинцам. Предание признаёт происходящим от Аьккхи тайп Кей. Исторически так сложилось, что помимо галанчожских аккинцев на самом западе Чечни, в диаметрально противоположной части нахской ойкумены – на восточной оконечности нынешнего чеченского ареала, – существует одноимённый тукхум Аьккхи, вобравший в себя практически все известные чечено-ингушские тайпы. Название « Аьккхи» пока что тяжело подвергнуть однозначной расшифровке, но оно созвучно чеч. «акха» (« дикий», // Зелимхан Мусаев «Фрагменты истории в фольклоре и лексике чеченцев». Издание второе. Грозный, 2011. С. 141


«необузданный») и глаголам « экха» (« сделать стремительный рывок») и « экхо» (« изгнать»), тогда как в устной народной традиции до сих пор нет устоявшегося толкования данного этнонима. Зато некоторые наблюдатели, анализируя нюансы этнопсихологии аккинцев, отмечают, что представители этого тайпа отличаются непростым характером: соревновательским духом, воинственностью, упрямством, упорством и стремлением достичь цели во что бы то ни было. Некоторые чеченские краеведы склонны идентифицировать аккинцев с племенем акациров («лесной народ»), которых источники локализуют на Северном Кавказе: «… Но часть готов отошла на Северный Кавказ, где стала известна под именем готов-акациров (позже ассимилированы сарматами). Ещё во времена константинопольских патриархов Фотия и Игнатия (858-867 гг.) Фуллы и Харасия («на Чёрной воде») известны как епископство «охоциров» Готской метрополии»183. Как известно, в составе гуннской военной армады были: сарматы, аланы, остроготы, скиры, гепиды, руги, свевы, герулы, кемандры, садагарии184, но только акациры, имевшие сармато-аланское происхождение и на каком-то этапе бывшие союзниками Атиллы в борьбе против Рима, рассматриваются в римских источниках как серьёзный противовес гуннам. // Зелимхан Мусаев «Фрагменты истории в фольклоре и лексике чеченцев». Издание второе. Грозный, 2011. С. 142


Горная местность Нашха относится к Галанчожскому району Чечни, и здесь традиционно проживают носители галанчожского диалекта, представители тукхумов или тайпов – Орстхой, Нашхой, Аьккхий, Кей, Галай, Ялхарой, Мелхий. По утверждению средневекового автора, наибольшую преданность христианству в XV столетии сохраняли священники из Нашхи и горной Акии. Делая экскурс в прошлое и дополняя имеющиеся у нас данные собственным полевым материалом, авторы также намерены акцентировать внимание на указанной географической точке. Забегая вперёд, стоит заметить, что не следует путать аккинцев Галанчожского района (так называемых «ЛамАьккхий») с аккинцами из Ауха, включающих в свой состав множество чеченских тайпов и представляющих собой отдель- // Зелимхан Мусаев «Фрагменты истории в фольклоре и лексике чеченцев». Издание второе. Грозный, 2011. С. 164


ный тукхум (т.н. «Арара-Аьккхий»), история, география и языковые особенности которого несколько отличаются от первых. По мнению авторов статьи, подтверждением верности тезиса Аздина Вазара о приверженности христианству современных ему горных аккинцев (равно как и некоторых других категорий нахов) является явно немусульманская традиция, до сих пор даже бытующая у некоторой части представителей родственных между собой обществ (тайпов) Галай, Аьккхий и Кей: в день православной Пасхи считалось обязательным выйти из дома и сделать вокруг него три круга. По-видимому, эта троичность означает Троицу. Скорей всего этот ритуал символизировал один из главных обрядов православия – Крестный ход в Пасхальную ночь. Подтверждением данного предположения можно считать старинное чеченское восклицание «Iаллейлайя» ( то же, что и библейское «аллилуйя»), а также поговорку галанчожских чеченцев, связанную, по-видимому, с доисламской эпохой: « Делин кхо цIе ю» («У Бога – три имени»). В Пасхальный день категорически воспрещалось быть голодными, и хозяину семейства надлежало ранним утром будить всех своих домочадцев и досыта накормить их «жирной» пищей («хьена кхача»). Кстати, память об этом ритуале сохранилась даже у тех представителей близкородственного горным аккинцам тайпа Кей, которые на протяжении столетий проживают в селе КеньЮрт (по-чеченски – Галане) Надтеречного района, и давно утратили связь с территорией и диалектом своих предков. // Зелимхан Мусаев «Фрагменты истории в фольклоре и лексике чеченцев». Издание второе. Грозный, 2011. С. 165

ареал распространения и расселения нахо-аланских племён и языка на Кавказе был значительно шире, чем в наши дни. К примеру, арабский летописец X века Ал-Масуди прямо указывает на общую границу между Аланией и Абхазией: «… Около страны аланов живёт народ абхазов, которые являются христианами и имеют своего царя; их территория простирается до самого Кавказа, но они не достаточно сильны, чтобы бороться с аланами». В пользу упомянутой выше географии обитания нахоязычных алан свидетельствуют легенды, сохранившиеся, между прочим, у носителей так называемого галанчожского диалекта. К примеру, предки орстхойцев из тайпа Мержой, судя по преданию, некогда обитали у Чёрного моря. Кстати, чеченцы сохранили предания о том, что ношение длинных волос до плеч у орстхойцев считалось особой привилегией. И если кто-нибудь из «чужаков» перенимал указанную моду, то уже всерьёз рисковал своей жизнью, так как орстхойцы (карабулаки) убивали любого, кто заимствовал у них атрибуты, подчёркивавшие, на их взгляд, лишь им присущие индивидуальные черты. // Зелимхан Мусаев «Фрагменты истории в фольклоре и лексике чеченцев». Издание второе. Грозный, 2011. С. 168


Сообщение отредактировал SynRossii: 23.05.2013 - 02:18 AM
Ответить