←  Древний Рим

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Военные реформы Диоклетиана и Константина I

Фотография Стефан Стефан 14.08 2016

Под военными реформами Диоклетиана и Константина в специальной и учебной литературе по истории Римской империи понимается ряд мероприятий по реорганизации позднеримских вооруженных сил для повышения обороноспособности государства в конце III – начале IV в. Они были неразрывно связаны со всей системой государственных реформ того времени: фискальной, административной, религиозной. Значительное внешнее отличие позднеантичных государственных институтов от аналогичных структур эпохи принципата, а также фрагментарность источников и изменение их характера оставляют ряд неясностей в понимании причин и конкретного хода рассматриваемых реформ, их результатов и места в общей эволюции римского государства. В специальных работах главным оказывается обычно вопрос: кто именно был подлинным преобразователем римской армии и государства – Диоклетиан или Константин или же они оба. Соответственно в старой и современной историографии можно выделить два направления, по-разному трактующих весь комплекс проблем, относящихся к военным реформам Диоклетиана и Константина.

 

Основателем одного из этих направлений по праву считается Т. Моммзен, по мнению которого военная организация конца III – начала IV в. «может быть охарактеризована лишь как творение Диоклетиана и Константина»1. Эту оценку в целом разделяли О. Зеек и Р. Гроссе2. Эта господствовавшая в довоенный период концепция основывалась преимущественно на эпиграфических и папирологических данных. Несколько свидетельств литературной традиции (Лактанция, Зосима, Аврелия Виктора), прямо относящихся к вопросу об авторстве реформ, без всякой критики отклонялись как ненадежные и тенденциозные; другие, косвенные (Аврелия Виктора, Евтропия, Юлиана), привлекались для подтверждения материала надписей. Главным в концепции Моммзена – Зеека – Гроссе стал вопрос о времени создания походной армии Поздней империи (comitatenses), что, по их мнению, произошло вправление Диоклетиана. Константин завершил реформу предшественников, усовершенствовав командные институты. {51}

 

Эта точка зрения разделялась также русскими и советскими исследователями. Однако, несмотря на известную изученность эпохи в целом и отдельных реформ, мероприятия Диоклетиана и Константина, их политика по отношению к армии нашей историографией систематически не разрабатывались3.

 

Основы другого направления, приверженцы которого считали необходимым различать мероприятия Диоклетиана и Константина, заложил в 20-е годы Э. Нишер. Опираясь на отвергаемые его предшественниками свидетельства Лактанция, Зосима и Аврелия Виктора, он утверждал, что истинным преобразователем военного строя Римской империи и создателем походной армии может считаться только Константин. Диоклетиана же он считал последним в ряду тех императоров, чья политика в отношении армии представляла собой укрепление и консервацию принципов военного строя, заложенных еще Августом. Константин, напротив, рассматривался как первый государь-реформатор новой эпохи. Нишер в свою очередь отказался доверять эпиграфическим данным вследствие их незначительной представительности, а имеющиеся в наличии пытался комментировать в духе своей концепции, некритически использовав для этой цели материал Notitia Dignitatum. Неправомерность подобного подхода вытекает как из предвзятой источниковедческой методики, так и из полного отрыва вопроса о создании походной армии от изучения всего комплекса военных структур, подвергшихся реформам, и более того, – от условий эпохи. В довоенной историографии концепцию Нишера4 безоговорочно поддерживали Г. Нессельхауф и отчасти Э. Штейн5.

 

Слабость аргументации Нишера была подвергнута убедительной критике В. Энсслином6, однако в целом идеи Нишера пустили достаточно глубокие корни. В монографии Д. ван Берхема «Армия Диоклетиана и Константинова реформа»7 концепция Нишера была развита на археологическом материале и подкреплена смелой интерпретацией данных Notitia и законодательства. Проблему достоверности свидетельств Лактанция, Зосима и Аврелия Виктора Берхем затронул лишь в самом конце своей работы, попытавшись и положительно ответить на вопрос об их достоверности и избежать односторонности аргументации Нишера8. Как и его предшественники, Берхем считал, что разделение римских сил на две армии {52} произошло между 311 и 325 годами и что литературные источники заставляют считать несомненным автором этой реформы Константина, а не Диоклетиана9.

 

Монография Берхема вызвала большой отклик, а слабость критики его концепции (к чему мы вернемся ниже) привела, на наш взгляд, к тому, что многие специалисты приняли его основные выводы без дополнительной проверки10. Подтверждение этому дает мнение А. Джонса, тонкого исследователя и большого знатока позднеримских государственных институтов, по существу суммировавшего основные положения концепции Берхема: «Кажется, что Диоклетиан до некоторой степени был консервативен в своих стратегических идеях. В принципе он придерживался традиций своих предшественников II в. Основная часть армии была рассеяна вдоль границ и все еще состояла из легионов с кавалерийскими вексилляциями, добавленными в III в., которые были возведены вместе с легионами, а также вспомогательными когортами и алами в войска первого ранга. Главные устремления Диоклетиана были направлены на усиление пограничных укреплений и увеличение числа армии. Он и его соправители обладали мобильными полевыми армиями – comitatus, но они, по-видимому, были небольшими и, для любой важной операции должны были усиливаться традиционным путем, путем выделения отрядов из пограничных армий»11. Ученик Берхема Д. Хофман, более четверти века занимавшийся проблемами истории позднеримской походной армии, признавая существование comitatus тетрархов и подчеркивая их малочисленность, считал, что «стратегическая концепция Диоклетиана характеризовалась не просто консервативными, но даже реакционными чертами»12.

 

Постоянное обращение историков к вопросу о численности comitatus тетрархии не случайно, поскольку все сторонники теории Моммзена – Зеека – Гроссе именно в comitatus видели специфическую форму походной армии, характерную для правления Диоклетиана. Однако поиски дополнительных аргументов не привели к существенным результатам. Поэтому историки стали стремиться к пересмотру и реинтерпретации уже известных свидетельств. Так, Ж. Моро, оригинально трактуя отрывки из Деяний Максимилиана, из Евсевия и Лактанция, утверждал, что уже в 295 г. в Империи были четыре (по числу тетрархов) постоянные походные армии13. Моро и вслед за ним В. Сестон стремились показать ошибочность тезиса Берхема о качественной разнородности comitatus Диоклетиана и comitatenses Константина, подчеркивали их генетическое родство14. Однако, справедливо критикуя теорию Берхема, согласно которой comitatus Диоклетиана был лишь иной формой преторианской гвардии принципата, Моро и Сестон привлекали только современный тетрархии материал, рассматривая его в отрыве от общих условий предшествующего и последующего периодов. К тому же Сестон допускал, что comitatus Диоклетиана {53} был «расширенной императорской гвардией». Именно в этом, на наш взгляд, состоит причина слабости и неубедительности для большинства специалистов критики концепции Нишера – Берхема, тем более что последние опирались на иную трактовку того же самого материала источников.

 

Работам обоих направлений присуща не только одна и та же источниковая база, но в известной мере и те же методические ошибки в подходе к исследованию проблематики военных реформ Диоклетиана и Константина: недостаточное внимание к процессам, которые привели к этим реформам; попытка судить о преобразовании всей военной организации лишь на основании очень узкого, хотя и значимого круга вопросов (создание походной армии и нового командования). Приверженцы обеих концепций в той или иной мере стремятся обосновать разрыв в военной практике принципата и домината; хотят показать, что позднеантичная армия была создана в результате единовременной реформы, кто бы ни был ее автором, и не явилась итогом длительного процесса развития и трансформации военной организации принципата.

 

Известный прогресс в изучении армии позднего принципата и ряда частных вопросов военной истории кризиса III в.15 заставил в последнее время модифицировать теорию Нишера – Берхема. Но основные принципы концепции остались нетронутыми. Д. ван Берхем отметил, что не следует искать предшественников comitatenses Константина в III в. Сопоставление походных армий Галлиена и Константина, по его мнению, возможно лишь на основании сходства политических ситуаций 60-х годов III в. и 10-х годов IV в., когда оба императора вынуждены были создавать для себя действенный военный инструмент в борьбе за власть. Диоклетиан, напротив, опасаясь узурпаций со стороны полководцев, рассеял походную армию Галлиена по границам16.

 

Синтез модифицированной концепции Нишера – Берхема и некоторых результатов новейших исследований армии позднего принципата недавно был сделан А. Шастаньолем, который счел возможным говорить даже о трех реформах: Галлиена (локальные эксперименты), Диоклетиана (усиление императорской гвардии) и Константина (создание в 311–325 годах подлинной походной армии, т. е. главная реформа)17. Думается, что появление подобных построений в новейшей историографии не случайно. Однако, на наш взгляд, более адекватное решение как общих, так и ряда частных проблем военных реформ Диоклетиана – Константина возможно лишь на основе значительного расширения хронологического и институционного контекста, постановки в тесную взаимосвязь причин и результатов этих реформ от процессов, определявших развитие армии в период позднего принципата. {54}

 

Причины, приведшие к реформам и к установлению военного строя поздней античности, были многообразны и явились отражением кризиса армии принципата, ее неспособности обеспечивать необходимый уровень безопасности государства. Представляется возможным в целом подразделить их на внутренние и внешние. Будучи важнейшим элементом политической надстройки, военная организация общества любой эпохи достаточно четко и быстро реагирует на изменения в базисе, приспосабливаясь к новым условиям. С другой стороны, имея свои специфические законы развития, она в определенные периоды активно воздействует на выработку конкретно-исторических форм надстройки.

 

Прекрасным подтверждением этому служит история государства и военной организации эпохи принципата. Военная система раннего принципата была призвана обеспечить гегемонию италийских рабовладельцев в империи и была ориентирована в основном на поддержание безопасности римской администрации в провинциях и на внешнюю экспансию. Буферный пояс клиентских государств и племен, значительное территориальное расширение римского государства в первой половине I в. н. э. и социальный кризис 68–69 годов прямо свидетельствуют об этом. Слабость оборонного строительства, а на некоторых восточных границах даже почти полное отсутствие лимесов (западные провинции, особенно Германии, должны рассматриваться как известное исключение в этом плане потому, что они были стратегическим тылом Италии18) в определенной мере позволяют говорить о том, что Август во многом продолжал военную политику Поздней республики.

 

Изменения в социально-политической структуре государства при Флавиях и Антонинах, связанные с расширением социальных основ империи, повлекли за собой известную перестройку методов военной политики и обороны: провинциальные собственники добивались от правительства надежной охраны границ. Не случайно именно с правлением Веспасиана археологический материал позволяет увязать начало широкомасштабного строительства в пограничной зоне19. Возникновение и реорганизация лимесов с их сложной инфраструктурой потребовали постоянного места дислокации для всех войск империи. Все это вместе с прекращением после Траяна широких завоеваний постепенно привело не просто к прекращению передвижений крупных масс войск, но и к ослаблению центрального стратегического резерва империи, каковым при Флавиях – Антонинах фактически были преторианская гвардия и корпус equites singulares Augusti.

 

Маркоманнские войны, явившиеся отражением значительных социальных сдвигов в варварском обществе и началом все усиливающегося давления на границы империи, наглядно продемонстрировали и слабость мобильного резерва армии, и необходимость преобразования военной организации, ибо уход войск из одной провинции в другую всегда ослаблял какой-либо участок границы. Так, когда весной 162 г. Луций Вер, двинувшись на восток, взял для похода вексилляции легионов I Adiutrix, X и XIV Gemina и весь легион II Adiutrix20, римская дипломатия {55} предприняла отчаянные попытки предотвратить столкновение с варварами до конца Парфянской войны (SHA, Marc. 12, 13).

 

Вплоть до Септимия Севера не только не прослеживаются попытки создания постоянного мобильного резерва, но можно даже говорить о стремлении выйти из создавшегося положения за счет некоторого изменения принципов существования буферного пояса. Как показал Г. Альфельди, мир Коммода с варварами не был разрывом с внешнеполитической традицией империи и не противоречил тем условиям, на которых этот мир подготавливался еще Марком Аврелием21.

 

Однако серьезные изменения в характере взаимоотношений Рима и варваров все-таки произошли. И дело здесь не только в том, что империя по мирному договору 180 г. признала политическую независимость приграничных племен22. Возможно, что именно с этого времени ведет свое начало характерный для поздней античности институт федератов. Прогрессирующее разложение родовых отношений и выделение военной прослойки в варварском обществе требовали либо войны как средства ее содержания, либо регулярных дотаций за ненападение. Так, уже при Марке Аврелии побежденные германцы выразили пожелание вновь вернуться к прежним союзническим отношениям, но уже за ежегодную плату (Dio Cass., LXXI, 11, 1; 12, 2–3). Заинтересованность римлян в сохранении буферного пояса проявилась не только в согласии поставлять варварам деньги и продовольствие (Dio Cass., LXXI, 19, 1–2), но также и в стремлении предотвратить столкновения между федератами. По условиям договора, заключенного Коммодом с квадами, последние не должны были вести войн с языгами, бурами и вандалами (Dio Cass., LXXII, 2, 4). Ослабленные распрями союзники не смогли бы в достаточной мере поставлять империи воинские контингенты и сдерживать натиск других народов.

 

Все эти факты говорят о том, что правящие круги империи не желали идти на известное преобразование основ армии и стремились руководствоваться традиционными методами в военном строительстве. Не случайно источники свидетельствуют о резком усилении застройки лимесов23. Политика поддерживания буферного пояса продолжалась и при Северах. По сообщению Диона Кассия (LXXIX, 17, 3), ежегодные платежи федератам в правление Каракаллы были почти равны сумме жалования, выплачиваемого всей римской армии. С другой стороны, именно при Северах было сделано многое для создания постоянного мобильного резерва. Судя по источникам, это происходило традиционным путем вследствие откомандирования вексилляций из легионов, практики, которая усилилась в годы Маркоманнских войн24. Захват Рима в 193 г. Септимий Север произвел, опираясь на вексилляции дунайских легионов, о чем говорит косвенное свидетельство Геродиана (II, 14, 6), который отметил, что, выступая в поход против Нигера, Север приказал прислать войска, оставшиеся в Иллирике.

 

Септимий Север первым из императоров попытался создать постоянный экспедиционный корпус. Хотя часть откомандированных отрядов и возвращалась в свои лагеря (Dio Cass., LXXXIX, 3, 1), ряд вексилляций был размещен близ Рима25. В Италии же был дислоцирован {56} созданный Севером легион II Parthica, реформированный корпус equites singulares Augusti. Общая численность экспедиционного корпуса, расположенного в Италии, достигала 30 тыс. человек26. Если учесть, что общая численность армии при Северах достигала в среднем 300–330 тыс. человек (33 легиона), то очевидно, что экспедиционный корпус составлял примерно десятую часть войск империи. Однако это не означает, как считает Берхем27, что фактически мобильного резерва не было. Наоборот, это был именно центральный постоянный стратегический резерв – ядро походной армии императоров. Его кажущаяся небольшой численность вполне объяснима: в начале III в. внешнеполитическая обстановка характеризовалась отсутствием сразу нескольких фронтов. Кроме того, Иран в это время был поглощен династийной борьбой и не представлял серьезной угрозы для империи.

 

С другой стороны, уже во II в. существовали мобильные подразделения в провинциях – equites et pedites singulares наместников, численно равные соответственно але и когорте, которые были созданы специально для экспедиций и небольших локальных операций28. Это сочетание центрального и местных мобильных корпусов позволяло императорам первой трети III в. отражать нападения, не используя войска других провинций. Возможно, что провинциальные мобильные войска начиная с III в. имели в своем составе вексилляции легионов, которые некогда были выделены для походов, но поскольку походы были столь часты, они либо не успевали возвращаться в свои лагеря, либо держались отдельно. Командовал ими офицер в ранге dux29. Это сочетание местных и центральных мобильных сил оказалось устойчивым и развивалось и совершенствовалось на всем протяжении III в.

 

Начиная с конца 30-х годов III в. исчезают упоминания о легатах дунайских провинций30, что, как считает Е. Фиц, явилось следствием объединения этих провинций в большие комплексы. Отмечая, что в 244–259 годах во главе объединенных обеих Мезий, Панноний и Дакии стояли лица, бывшие в них прежде легатами, Фиц подчеркивает: «Немыслимо, чтобы около середины III в. какому-либо сенатору, при сохранении его прежнего ранга, во второй раз вручалась должность в провинции: здесь речь идет, без сомнения, о более высоком чине. Те люди, которые, согласно нашим источникам, управляли комплексом провинций, никогда не назывались легатами»31.

 

Объединение провинций подразумевает и переход войск, расположенных на их территориях, под единое командование. Думается, что это и было главной причиной создания комплексов: укрепить единоначалие и объединить все военные силы региона для борьбы с усиливающимися вторжениями варваров. По мнению Е. Фица, командующие такими комплексами обозначались duces32, как это и отражено в SHA33. В связи с этим представляется справедливым замечание И. Кенига, считающего, что так {57} называемая «Галльская империя» никогда не была самостоятельным государством, но таким же комплексом провинций, объединенных в силу военной необходимости и что ее правителей точнее следует называть на imperatores Galliarum, но adsertores Romani nominis34.

 

Становление оборонных комплексов приблизительно в то же время происходило и в африканских провинциях, что, как и на Дунае, подтверждается надписями и данными SHA35. С другой стороны, и это для нас в данном случае более важно, происходит дальнейшее укрепление и расширение мобильных сил в этих комплексах. Прежде всего примерно в это же время в источниках исчезают упоминания об equites et pedites singulares36, которые, очевидно, вливаются в экспедиционные корпуса провинций, складывающиеся из легионных вексилляций. Такой административный и военный строй империи второй половины III в. качественно уже ничем не отличался от оборонной системы тетрархии.

 

Строго говоря, одной из таких локальных экспедиционных группировок после 259 г. была и армия Галлиена, представлявшая собой одновременно и главное походное войско. Анализ походов Галлиена говорит о том, что его армия находилась постоянно в одном регионе и не выводилась за его пределы. Нумизматический материал, систематизированный Э. Риттерлингом, свидетельствует о том, что в распоряжении Галлиена были 17, позже – 14 рейнских и дунайских воинских подразделений37. Интересно отметить, что их названия в основном соответствуют названиям тех легионов, которые помогли Северу захватить Рим. Если это и были действительно вексилляции, как предположила М. Альфельди38, то численность их во всяком случае была более высокой, чем у подобных отрядов в первой половине III в., ибо, судя по надписям, вексилляциям Галлиеновой армии придавались auxilia как собственно легионам39. Если допустить, что эти вексилляции насчитывали в своем составе до 2 тыс. человек каждая (вексилляция + когорта или ала), то, видимо, пехота походного войска Галлиена достигала приблизительно 30 тыс., т. е. равнялась постоянному главному мобильному резерву северовской эпохи. В целом же численность походной армии Галлиена была выше за счет созданной им ударной кавалерии.

 

К 70-м годам III в. крупные вексилляции уже рассматривались в качестве независимых тактических единиц, что проявилось в отсутствии при них названия легиона, из которого они когда-то были выделены (ILS, 596). Разрыв связей между легионами и вексилляциями говорит об окончательном образовании походных сил, которые формировались также за счет регулярных вспомогательных войск и numeri40. В условиях острой {58} нужды в мобильном резерве большая подвижность и сравнительно небольшая численность ал и когорт (500–1000 человек) делали их готовыми для включения в походные армии. Во всяком случае, все они не могли осесть на границах, как обычно считают исследователи41. В качестве примера можно сослаться на историю VIII Добровольческой и III Альпийской когорт, входивших в период принципата в состав гарнизона Далмации, а в IV в. находившихся среди войск Аравии (ND Or. XXXVII, 33, 35). Поэтому не представляется возможным полностью принять гипотезу М. Спейдела о трансформации всех singulares провинций в гражданских канцеляристов42. Таким образом, даже сознавая всю условность подобных расчетов, видимо, можно предположить, что вся походная армия Галлиена насчитывала до 50 тыс. человек43. Если учесть, что она была одной из локальных экспедиционных группировок, то, очевидно, не может быть и речи о гвардейском для нее статусе.

 

Для того чтобы понять, по каким же причинам – политическим или стратегическим – произошло «рассеяние» армии при Диоклетиане, следует обратиться к конкретной ее истории. После поражения Валериана и установления власти Зенобии в восточных провинциях, очевидно, практически не было римских войск. Аврелиан уже после первого похода на Пальмиру назначил наместником Месопотамии Марцелла44 и, естественно, выделил ему часть войск для гарнизона. После падения Пальмиры dux limitis Orientis и dux totius Orientis, по данным SHA, были Юлий Трифон и Проб (Zos., I, 60, 1), что подтверждается Зосимом, т. е. в известной мepe фальсификация исключается (Zos., I, 64, 1, 66). Это свидетельствует не только об учреждении дуката Востока, но и о размещении на его территории какого-то количества войск. Думается, что Аврелиан, двинувшись на запад, оставил там определенную часть Галлиеновой кавалерии, на что указывают обстоятельства провозглашения императором Проба45. Следовательно, представляется возможным говорить скорее о поэтапном «рассеянии» созданной Галлиеном походной армии, причем вследствие военной необходимости, а не из страха перед узурпациями.

 

С другой стороны, окончательное время создания восточного дуката46 и титулатура его наместников не позволяют согласиться с мнением Е. Фица {59} о якобы имевшей место военной реформе Галлиена, которая предусматривала передачу власти в комплексах провинций уже только по династийному принципу47. Несмотря на множество примеров, когда во главе государства от Марка до Диоклетиана находились по нескольку соправителей, лишь Диоклетиан придал этой практике характер системы.

 

Важнее, однако, понять причины появления института соправителей. Думается, что причины эти менялись на протяжении III в., и в их структуре военный фактор сосуществовал с попытками укоренить династийную власть. Невозможность одновременного присутствия на всех фронтах и породила институт полноправного военного соправительства, когда от полководца требовалось принятие любых мер, ведущих к победе, а для этого необходима была вся полнота власти в районе ведения боевых действий. Наиболее ярко это иллюстрируется в случае с Валерианом, который двинулся против персов, оставив Галлиена сопротивляться германцам. Галлиен, узнав о разгроме и пленении Валериана, не бросил северный фронт, назначив своим представителем на Востоке Одената. Точно так же поступил и Кар: отправившись в поход на Ктесифон, он оставил Карина с войском на Западе48. Диоклетиан следовал тому же.

 

Победив весной 285 г. Карина, Диоклетиан летом назначил Максимиана цезарем и с неограниченными военными полномочиями отправил в Галлию49. Значит ли это, что после отсылки Максимиана Диоклетиан начал проводить в жизнь свой пресловутый «реакционный», по Берхему, план и рассредоточивать громадную экспедиционную армию по границам, оставив лишь небольшой эскорт для собственной охраны? На наш взгляд, существенной ошибкой концепции Нишера – Берхема является резкое выпячивание лишь одной из составляющих той многообразной деятельности Диоклетиана по укреплению обороноспособности государства, которая в принципе по всем своим направлениям протекала достаточно одновременно и параллельно. Думается, что военные мероприятия Диоклетиана в основном сводились к трем главным элементам: 1) усиление походной армии, 2) широкомасштабная застройка лимесов и обеспечение их войсками, 3) реформирование системы комплектования армии.

 

Для суждения о том, существовали ли при Диоклетиане походные силы, видимо, уже недостаточно привлечения только тех надписей и папирусов50, которые по-разному оценивались представителями противоположных точек зрения на реформы Диоклетиана – Константина. Думается, что при решении этого вопроса нужно также обратить внимание на данные о количестве походов и характере войн в эпоху первой и второй тетрархии. Просопографический материал, систематизированный Т. Д. Барнсом51, значительно облегчает эту задачу.

 

После отсылки Максимиана на Запад и до назначения в 293 г. цезарей, судя по источникам, Диоклетианом были предприняты четыре похода: в 285 г. – против сарматов, в 288 г. – бои на границах Реции, в 289 г. – отражение сарматского набега на области Дакии, в 290 г. – экспедиция против сарацин52. На Западе Максимиан за тот же период также воевал {60} четырежды: в 285 г. – против багаудов, осенью 285 г. отбил германские атаки на Галлию, в 287 г. – возглавил экспедицию за Рейн, в 288 г. расселил в северо-западных областях Галлии геннобавдов и франков, очевидно, после столкновения с ними53. Можно ли утверждать, что все эти победы были достигнуты силами только императорских гвардий? Если же допустить, что эскорты августов для каждой кампании усиливались вексилляциями пограничных легионов, то, очевидно, необходимо также признать и тот факт, что эти подкрепления не успевали распускать по основным местам их дислокаций. В любом случае речь идет о постоянных либо становящихся постоянными походных армиях.

 

1 марта 293 г. назначаются цезари Констанций и Галерий, по словам Аврелия Виктора, «вследствие тяжести войн»54. Характер их власти достаточно отчетливо выражен Аммианом (XIV, 11, 10): «Диоклетиану и его коллеге цезари служили как помощники, не находясь в одном месте, но разъезжая повсюду». Полководцы-помощники в ранге цезарей были необходимы августам в силу обострения внешне- и внутриполитической обстановки и возникновения в каждой из частей империи нескольких фронтов. Констанций уже летом 293 г. сражался с войсками Караузия и отражал германские вторжения (Paneg. Lat. 8 (5), 6–7); Галерий в 294–295 гг. воевал в Верхнем Египте и на персидской границе (ibid., 8 (5), 5–12). Однако наиболее ярко целесообразность существования цезарей, равно как и характер их полномочий, проявились на Востоке в 296–298 годах. В то время как летом 296 г. Диоклетиан предпринял поход против карпов, Галерий спешил на месопотамский фронт, навстречу войскам Нарсеса (Eutrop., IX, 24). Потерпев сильное поражение между Каллиником и Каррами, он встретил в Сирии Диоклетиана, направлявшегося в Египет, «Галерий, облаченный в пурпур, прошел в Сирии пешком расстояние почти в милю перед повозкой гневавшегося на него Августа» (Amm., XIV, 11, 10), но тем не менее не был отстранен от должности и получил полномочия набрать новое войско. Диоклетиан проследовал дальше в Египет для подавления мятежа Ахилла. Можно ли утверждать, что императорская гвардия была настолько сильна, чтобы в течение восьми месяцев (Eutrop., IX, 23) осаждать и взять Александрию, самый крупный и многолюдный город Восточного Средиземноморья?

 

В то же время Галерий набрал новую армию и, наступая через Армению, нанес персам сокрушительный удар, преследуя их вплоть до Ктесифона. Очевидно, в данном случае приписать гвардейский характер силам Галерия вообще невозможно. Однако более важен вопрос о том, откуда Галерий смог в столь короткий срок взять новую свежую армию. Источники, при некоторых расхождениях, позволяют создать довольно целостную картину. Евтропий (IX, 25) пишет, что Галерий немного времени спустя собрал войско в Иллирике и Мезии. Аврелий Виктор сообщает, что его войска были поспешно набраны из ветеранов и новобранцев55. Юлиан отмечает, что войска Галерия состояли из отрядов старых воинов и новобранцев56. Наконец, Фест упоминает: «...и когда с трудом вымолив, чтобы пополнить войско из лимитанов Дакии, Галерий вновь начал наступать, внезапно появившись в Великой Армении с 25 000 воинов»57. На косвенных свидетельств Иордана (Get. 21; 110) можно заключить, что к {61} походу 298 г. были привлечены и готы. Таким образом, можно утверждать, что Галерий набрал новое войско в основном за счет внутренних резервов. Терминология Феста – явный анахронизм, поскольку впервые термин limitanei в законодательстве упомянут под 363 г. (CTh, XII, 1, 56). Даже если предположить, что Галерий действительно набрал свою армию из «пограничников», то отвод 25 тыс. воинов из Иллирика и Мезии практически обнажил бы их границы. Разумеется, таких полномочий Диоклетиан, всемерно стремившийся укрепить границы, дать Галерию не мог. Следовательно, Галерий не трогал войска лимеса, но произвел набор внутри провинций, усилив, возможно, армию федератскими отрядами готов. Ценно сообщение Феста о цифре войск Галерия, которая, равно как и указание на многочисленность персидских сил58, убедительно свидетельствует о том, что противник был разбит силами армии, а не гвардии; ее походный характер очевиден.

 

С другой стороны, вряд ли можно согласиться с О. Зееком, утверждавшим, что первые comitatenses были созданы именно в период этой кампании 297–298 годов59, поскольку мы видели, что походные армии существовали как задолго до Диоклетиана, так и в первые годы его правления. Материал источников показывает, что с армией, разгромившей персов, Галерий успешно воевал в последующие годы на Дунае: в 299 г. – против маркоманнов, в 301 г. – против карпов, в 302 г. – против карпов и сарматов, осенью 303 г. – вновь против карпов60. Эти данные дают лишний аргумент в пользу того, что армия Галерия не была набрана из состава «пограничников», поскольку ее подразделения не возвращались на лимес. Следовательно, это был постоянный экспедиционный корпус. В то же время Максимиан воевал в Испании, Мавретании, Триполитании, а Констанций сдерживал натиск германских племен61. Также вряд ли можно предположить, что последний переправился в Британию и вел войну с пиктами, опираясь только на императорский эскорт.

 

Таким образом, анализ характера и количества войн периода первой тетрархии неопровержимо доказывает существование в это время в империи четырех постоянных походных армий. Их сравнительно небольшая численность и точно определенный район ведения боевых действий говорят о том, что в каждой из частей империи существовало известное стратегическое соподчинение центральных и локальных экспедиционных группировок, т. е. мы можем скорее говорить о дальнейшем развитии принципов стратегии и оперативного искусства позднего принципата, чем противопоставлять военную практику Ранней и Поздней империи.

 

Характер власти цезарей первой тетрархии подтверждает это положение. В литературе высказывалось мнение о том, что цезари имели собственные подвластные им территории62. Очевидно, эта точка зрения целиком основывается на следующем пассаже Лактанция: «Ведь он создал трех соучастников своему царствованию, разделив мир на четыре части и приумножив войска так, что каждый из них в отдельности стремился иметь гораздо большее число воинов, чем имели первые принцепсы, когда они {62} единолично управляли государством»63. Из этого же отрывка делаете» вывод, что Диоклетиан сознательно разделил походную армию, созданную Галлиеном, из страха перед узурпациями, передав цезарям, связанным с ними родством, часть войск и провинций. А уже на основании этого утверждается, что comitatus тетрархов были настолько малочисленны, что представляли собой скорее гвардии, а не армии64. Однако и анализ войн тетрархии и сообщение Аммиана о том, что цезари не оставались подолгу на одном месте, т. е. у них не было постоянных резиденций, позволяет говорить как раз об обратном. Поэтому представляется справедливой оценка государственного строя тетрархии, данная В. Сестоном, согласно которой цезари не имели гражданской власти, но лишь исполняли военные поручения августов: «Сотрудничество августов и цезарей было сотрудничеством командующих армиями и их легатов»65. Развивая эту мысль, хотелось бы отметить, что, наоборот, Диоклетиан усилил возможность узурпаций, дав цезарям армии без каких-либо территориальных владений. История второй тетрархии показывает, что притязания на гражданскую власть в комплексе провинций были неизбежно связаны с притязаниями на титул августа. Таким образом, несмотря на достоверность сообщения Лактанция о существовании при Диоклетиане четырех постоянных походных армий его данные о разделе государства на четыре самостоятельные части не соответствуют действительности. Государственный строй первой тетрархии представлял собой разделение функций власти, в том числе однопорядковых, которое не накладывалось на определенную территориальную «сетку».

 

Как уже отмечалось, параллельно с усилением роли походных армий в военной практике домината Диоклетиан стремился воссоздать и реконструировать пограничную систему империи. Оставляя в стороне сравнительно неплохо изученную проблематику конкретной истории возникновения лимесов в его правление66, хотелось бы отметить, что поэтапность их развития предполагала существование действенного военного оружия, позволявшего тем временем отбивать внешние атаки. Им могла быть лишь походная армия.

 

Большие потери, понесенные армией и гражданским населением в ходе вторжений и мятежей III в., необходимость закрепления перелома в войнах с варварами заставили Диоклетиана в значительной мере перестроить принципы системы комплектования войск, применявшейся при принципате. Затруднения с пополнением войск проявились уже во время Маркоманнских войн (SHA, Marc. 21, 6–8). Северы были вынуждены осуществить комплекс мер, направленных на подъем престижа воинской профессии и ее привлекательности в глазах гражданского населения. С этой целью резко повышается плата солдатам, легализуется конкубинат для увеличения числа castrenses, поощряются браки и запрещаются {63} аборты, проводится широкая алиментарная политика67. Ветеранам и воинам предоставляются определенные привилегии с целью привлечения их детей к службе в армии (Dig. XLIX, 16, 9; CJ, II, 50, 1–4; 51, 1; 52, 1–3). Тем не менее этих мер оказалось недостаточно, и Северы вынуждены были практиковать конскрипцию – принудительный набор в войска, который производился в городах и на городских территориях (Dig. IV, 6, 35). Реформы Северов представляли собой попытку возродить на новой основе традиционные методы и источники набора солдат в армию, хотя в то же время объективно создавали базу для их упразднения. Так, например, эдикт Каракаллы значительно расширял социальную базу конскрипции во всех ее вариантах.

 

Диоклетиан сознательно, насколько это прослеживается по источникам, порвал с северовскими попытками, направленными на искусственное возрождение классических античных установок на персональный характер системы набора солдат в армию, не только введя конскрипцию на всей территории империи, но также связав ее с налогом на имущество. Данные законодательства показывают, что в его правление protostasia, связанная с конскрипцией, становится патримониальной повинностью (CJ, X, 42, 8). Закон 293 г. прямо ставит protostasia в зависимость от капитации (CJ, X, 62, 3). Правовое оформление конскрипции подразумевает ее регулярность. Ориентацию конскрипции Диоклетиана на землевладельческие слои подчеркивает Лактанций (De mort. pers. 7, 3). Если учесть, что Диоклетианом не был отменен воинский конкубинат, то, видимо, большая часть castrenses его эпохи шла на пополнение пограничных легионов. Конскрипция же, очевидно, была введена в первую очередь для комплектования походных сил, что прямо засвидетельствовано наряду с упоминанием темонария в «Деяниях Максимилиана» (I, 1).

 

В нашем распоряжении имеется лишь одно свидетельство о численности войск при Диоклетиане. Иоанн Лид сообщает о 389 704 солдатах в этот период (De mens. I, 27). Если учесть, что историк пользовался государственными архивами, то, очевидно, его сведения достоверны. Сравнив эту цифру с численностью армии при Александре Севере (300–330 тыс. + 30 тыс. центральный мобильный резерв), можно утверждать, что тетрархия ориентировалась на определенный античный уровень, и увеличение войск Диоклетианом было предпринято в основном для восстановления прежней численности личного состава. Это в свою очередь, при наличии походных армий, говорит об упрочении принципов нового членения вооруженных сил империи68. С другой стороны, примерно одинаковая численность армии при Северах и Диоклетиане при значительной разнице в количестве легионов (приблизительно 1:2) свидетельствует об окончательном разрыве связей вексилляций со старыми легионами и упрочении походной армии.

 

История походов второй тетрархии до 312 г., даты пресловутого создания comitatenses, убедительно подтверждает факт существования региональных экспедиционных сил. Галерий в 306–308 годах воевал с сарматами и карпами69. Максимин Дайя в 310 и 312 годах предпринимал походы против персов и армян70. Лициний в 310 г. разгромил сарматов (ILS, {64} 664). Максенций противопоставлял Северу, Константину и Лицинию явно не только преторианскую гвардию71. Очевидно, часть походного войска была предоставлена Северу для борьбы с Максенцием72.

 

В 312 г. Константин выступил против Максенция, ведя с собой многочисленную армию, а не императорский эскорт, как считает Берхем73. Думается, что ее предполагаемая численность (30–40 тыс. человек) и особенно пропорция по отношению к пограничным войскам74 не могут считаться достаточным аргументом для утверждения о ее гвардейском характере. Как мы видели, походные силы императоров III в. и тетрархии обычно держались приблизительно на этом уровне.

 

С другой стороны, материал источников не подтверждает также точку зрения Берхема о том, что экспедиционный корпус императора для вторжения в Италию набирался исключительно из подразделений пограничных войск Рейна и Британии75. Напротив, отрывок Зосима (II, 15, 1), особенно в той его части, где речь идет о войсках Британии («и собранных из Британии»), скорее нужно понимать так, что в составе армии Константина был comitatus Констанция Хлора, который незадолго до смерти был выведен им из Галлии в Британию, где в 306 г. провозгласил его сына августом.

 

В последнее время исследователи все чаще обращаются к упоминанию панегиристом (под 312 г.) понижения общего объема налогообложения на 7 тыс. единиц в области эдуев (Paneg. lat. 8, 12, 3). По мнению Л. Варади, это было возможно лишь в том случае, если сыновей держателей земли взяли в армию, а родителям снизили на единицу ставки налогов76. Скорее всего здесь идет речь о чрезвычайной конскрипции, и напрашивается параллель с методами набора армии Галерием в 297–298 годах. Упоминание Зосимом (II, 15, 1) наряду с войсками Британии германцев и других варваров усиливает это сходство. Евсевий сообщает (Vita Const. IV, 7) об отряде аламаннов Эрока, находившемся в войске Константина. Все перечисленное позволяет утверждать, что Константин выступил в поход против Максенция с comitatus отца, усилив его федератами или наемниками, а также рекрутами, набранными в Галлии; войска с пограничной зоны для этого похода, очевидно, вообще не снимались. Подобное толкование не только противоречит традиционному тезису о создании Константином comitatenses в 312 г., но и объясняет привилегированное положение галльской армейской группировки среди походных войск других регионов до 364 г.

 

Не подтверждается источниками и другая гипотеза Берхема, согласно которой уже после 311 г. Константин проводил в подвластных ему областях военную реформу, выразившуюся в предоставлении походной армии более привилегированного, по сравнению с пограничной, статуса77. На наш взгляд, совершенно прав Р. Эггер, считавший, что столь большая разница в привилегиях ripenses, зафиксированная в таблице из Бригециона (5 капит) и в законе 325 г. (1–2 капиты), объясняется только {65} заигрыванием с иллирийским войском, попыткой Константина и Лициния в предвидении неотвратимого столкновения с Максенцием и Максимином Дайя если не привлечь дунайские легионы на свою сторону, то хотя бы нейтрализовать их78. К сожалению, в нашем распоряжении нет данных об иммунитетах солдат и ветеранов, последовавших в период от введения капитации и до 311 г., что дало бы нам основание судить о том, шло ли оформление более привилегированного статуса воинов походных армий в различных регионах в этот период. Представляется, однако, что снижение размеров иммунитетов в 325 г. было связано с тем, что государство не могло идти на изъятие из налогообложения большой группы лиц, служивших в единой с 324 г. походной армии. Уже в том же 325 г. правительство было вынуждено специально запретить передачу солдатами своих налоговых иммунитетов другим лицам, ибо тем самым большие имущества изымались из таксации (CTh, VII, 20, 4, 1). Вероятно, правительство шло на сознательную экономию иммунитетов для воинов-пограничников, поскольку возможность передачи ими своих прав гражданскому населению, в том числе количественная, была значительно выше, нежели у солдат экспедиционных подразделений. Укрепляет это мнение и то обстоятельство, что пограничная армия вплоть до второй половины IV в., как и походная, находилась на полном государственном обеспечении (продовольствие, одежда, оружие, лошади).

 

После разгрома Лициния его comitatus перешел к Константину, и последний оказался не только безраздельным правителем империи, но также и единственным главнокомандующим. Не случайно, что именно после 324 г. в административной терминологии больше не было слова comitatus, обозначающего региональную походную группировку того или иного императора: экспедиционные силы единой империи отныне назывались comitatenses.

 

Таким образом, Константином было проведено лишь оформление статуса походной армии империи, зарождение которой относится еще ко времени Маркоманнских войн. Изменилось ли что-либо в структуре организации этих сил за годы безраздельного правления Константина? Очевидно, нет. После победы над Лицинием армейские группировки вновь были разведены по прежним районам дислокации. Об этом говорит не только тот факт, что Константин назначил трех, затем четырех цезарей (Константин, Констант, Констанций, Далмаций)79. Еще в 30-х годах IV в. он сам воевал преимущественно на Дунае, а его сын Константин около 330 г. – против аламаннов, видимо, на Рейне (AE, 1934, 158), т. е. в той области, где он в 337–340 годах был августом. В свете всех этих фактов не выдерживает критики точка зрения Нишера о том, что Константин лично создал {66} походные войска для обеих частей империи80. Вряд ли стоит отбрасывать свидетельство Юлиана, утверждавшего, что походная армия западных провинций, которую Магненций противопоставил Констанцию II, сформировалась постепенно, в течение длительного периода: «Кельты и галлы... набираются в легионы воинов и доставляются в великолепный отряд, учрежденный твоими предками и отцом»81.

 

Теперь попытаемся ответить на вопрос, почему литературная традиция упорно приписывает военные реформы Константину? В историографии для обоснования авторства реформ постоянно привлекаются четыре отрывка: Лактанция, Аврелия Виктора, Зосима, Иоанна Лида. Как мы видели, свидетельство Лактанция в основном заслуживает доверия, зафиксировав факт существования четырех походных армий в эпоху первой тетрархии. Однако оно скорее свидетельствует в пользу Диоклетиана, чем Константина. Сообщение Аврелия Виктора слишком общо (De Caes. 41, 12). Причем оно следует за рассказом о победе над Калокером (333–334 гг.), т. е. если какие-либо реформы и имели место, то только непосредственно перед смертью Константина. Отрывок Иоанна Лида (De mag. II, 10), повествующий о передаче командования над дворцовыми подразделениями ц армией магистру оффиций и магистрам войск, исходя из самого текста, не поддается точной датировке. О какой-нибудь другой реформе войска, кроме изменений в командовании, речь не идет.

 

Остается свидетельство Зосима (II, 32–34), который наряду с Лактанцием является одним из тенденциозных историков поздней античности. На этом отрывке в основном и строится концепция, противопоставляющая обоих реформаторов. На наш взгляд, Зосим при оценке деятельности Константина применил тот же метод, что и авторы церковных историй его времени. Как убедительно показал Ж. Дагрон, Константину незаслуженно и упорно приписывалось единовременное основание «Второго Рима» со сложной и развитой системой социально-политических институтов. По его мнению, церковная историография ретроецировала в прошлое как минимум на столетие реалии своего времени82. Думается, что Зосим в полемике перенес практику своего времени на период правления Константина. Поэтому если для христианской историографии Константин является причиной и началом процветания государства и церкви, то для языческой он стал воплощением разрушительной силы. Идеализируя дохристианскую империю, Зосим воспевает и ее военную организацию, ориентированную лишь на оборону границ. По его мнению, тот, кто разрушил пантеон римских богов, расстроил и прежнюю систему обороны, оттянув войска с границ и расположив их внутри провинций.

 

То, что этот отрывок является ретроекцией практики V в., убедительно показывает материал законодательства. На всем протяжении IV в. не было издано ни одного закона, запрещающего перевод подразделений пограничной армии в походные войска. Думается, что если это и практиковалось, то в незначительных размерах. Об этом свидетельствует факт наличия достаточно сложной и эффективной системы набора, справлявшейся со своей главной задачей – обеспечением бесперебойного комплектования армии рекрутами. Еще в 372 г. предписывалось отбирать в comitatenses наиболее сильных физически людей (CTh, VII, 22, 8). Будет логичным предположить, что ослабление пограничных армий путем {67} оттягивания из них подразделений в походные силы могло бы иметь место в том случае, если бы система набора не давала нужного количества солдатских кадров. Однако обстоятельства создания и статус pseudocomitatenses говорят об обратном. По мнению А. Джонса и Д. Хофмана, эти подразделения возникли в результате вывода войск из пограничных областей, отошедших к персам по мирному договору 363 г.83 Тем не менее они не считались полноправной частью походной армии и не сливались с ней, на что указывают более низкие ставки анноны, получаемой этими войсками (CTh, VIII, 1, 10).

 

Даже после Адрианопольской битвы Феодосий при восстановлении походной армии делал упор на пополнение ее рекрутами, получаемыми путем конскрипции и от ветеранских семей84. Папирусы, сообщая о том, что из Египта был отправлен в это время воинский контингент, говорят о νεώλεκτοι, а не о пограничниках, часть которых можно было бы снять с относительно спокойной египетской границы85. И, наоборот, после окончательного обособления обеих частей империи законодательство зафиксировало попытки командования походных войск пополнять их за счет «пограничников». Запреты на такие переводы впервые последовали на Западе в 400 г.86, на Востоке – в 438 г. (Nov. Theod. IV, 1). Поскольку закон сходного содержания был издан и при Анастасии I (CJ, I, 24, 4), а западноримский от 400 г. перешел в кодекс Юстиниана, напрашивается вывод о том, что подобные переводы были постоянным явлением во второй половине V – первой половине VI в. И, наконец, законы, запрещая, как правило, делают оговорку относительно специальных разрешений, что несомненно подразумевает экстраординарные исключения, которые местное командование могло превратить в систему.

 

Зосим, будучи чиновником, прекрасно сознавал пагубность подобной практики для безопасности государства и приписал ее происхождение Константину, при котором в формально-организационном и правовом отношении походная армия обрела свой устойчивый облик. Разумеется, в полемике с христианской общественно-политической мыслью этот аргумент имел значительный вес, однако не следует забывать, что оно является скорее литературным приемом, чем бесспорным историческим свидетельством.

 

На данных Зосима (II, 33, 3) строится и концепция учреждения Константином институтов верховного командования походной армии, которая в целом разделяется почти всеми исследователями. Тем не менее, первые магистры в источниках появляются лишь после Константина87. Закон 328 г., военного характера, адресован префекту претория (CTh, VII, 20, 5), что, по мнению А. Демандта, говорит об исполнении им функций командующего войсками88. Если же учесть, что Константин имел цезарей, которые, как и в период тетрархии, командовали походными армиями, а сам он лично водил войска в походы вплоть до своей смерти89, то скорее всего такая радикальная реформа не имела места. Думается, что для выяснения того, отражает ли это свидетельство Зосима какие-то реальные {68} перестановки в институтах командования при Константине, необходимо» решить вопрос о предшественниках позднеантичных магистров.

 

Источники показывают, что если пехотными походными армиями в III в. командовали сами императоры, то кавалерия была под началом их доверенных военачальников. Так, Зосим сообщает, что Авреол был командующим всех всадников90. Галлиен пал от руки Цекропия, под командованием которого были только далматские всадники (SHA, Gall. 14, 4), т. е. одна из составных частей конной армии. Позже Аврелиан занимал тот же пост, что и Авреол: до получения императорской власти при Клавдии он командовал всеми всадниками (SHA, Aurel. 18, 1). Зосим (I, 52, 3), описывая состав римского войска в пальмирской экспедиции, отдельно упоминает далматских и маврских всадников, что предполагает и разных для них непосредственных командиров. Таким образом, есть определенные основания говорить об известной иерархии у кавалерийских офицеров, во главе которых стоял один командующий. Хотя источники и не называют его определенным термином, это, вне сомнения, прямой предшественник позднеантичного magister equitum.

 

При тетрархии в связи с раздроблением конной армии Галлиена такой командующий по источникам не прослеживается: и пехотные, и кавалерийские подразделения подчинялись августам и цезарям. Однако тенденция к образованию крупных кавалерийских сил, не зависимых в определенной степени от пехоты, продолжала существовать. Судя по надписям, при Диоклетиане – Константине завершается процесс выделения всадников из легионов и оформления их в независимые тактические единицы (ILS, 664, 2791, 2792). Константин предоставил значительные привилегии тем из детей ветеранов, которые приводили с собой на службу коня (CTh, VII, 22, 2), и ввел специальный налог, предусматривавший поставку лошадей для военных нужд91. Следовательно, напрашивается вывод не только о планомерном наращивании правительством числа кавалеристов, но и образовании из них отдельных конных корпусов. Ряд из них, под общим наименованием equites, противопоставленных пехоте, зафиксировала уже таблица из Бригециона (AE, 1937, 232). Возможно, что одна такая кавалерийская группировка постепенно выделилась в составе армии Константина, во главе которой был поставлен офицер, не обозначенный тогда рангом магистра92. Сложная эволюция магистерских рангов в середине – второй половине IV в. показывает, что проблема командных институтов постоянно решалась в формах, соответствующих потребностям момента. Это был естественный процесс, зависевший от конкретных форм развития походных армий и от методов военного строительства. Реальное падение значения префектов претория как командующих римскими вооруженными силами усилилось в связи с упрочением института цезарей при тетрархии93, и поэтому вряд ли можно приписывать {69} Константину решительное изъятие у них военных функций. Так, при Лицинии и Константине, когда еще не были назначены цезари, префекты, очевидно, командовали войсками (ILS, 9838). Не случайно, что именно после казни Криспа в 326 г. закон военного характера был адресован префекту претория94. Наконец, показателен экстраординарный характер полномочий Гормизды, которому Прокопий передал функции как военной, так и гражданской власти (Amm., XXVI, 8, 12). В свете этих фактов представляется возможным утверждать, что окончательное перерождение префектов претория в чисто гражданских чиновников зависело от процесса упрочения административного аппарата поздней античности, от образования префектур и региональных магистериев, что произошло уже во второй половине IV в.95 Тогда же прекращает существование и институт военного соправительства96.

 

Думается, что с этих же позиций надо решать вопрос о командовании пограничной армией, который служит важным аргументом в концепции Берхема. Основываясь на примерах из разных регионов империи, показывающих, что оборонные сооружения лимесов возводились под наблюдением гражданских властей97, он, а вслед за ним и Д. Хофман98 утверждали, что разделение властей в приграничных провинциях произошло не при Диоклетиане, но лишь при Константине. Указанные примеры, однако, показывают, что вплоть до 364 г. было только три случая, {70} когда дуксы руководили военным строительством, причем в двух из них фигурирует дукс Аравии, который, как известно, совмещал функции военной и гражданской власти. Следовательно, поскольку положение вещей коренным образом не изменилось и при Константине, следует отметить, что и в этой сфере он развивал принципы тетрархии, лишь увеличив число дуксов. Сам же процесс оформления власти дукса по территориальному признаку в своих существенных основах (командование не только войсками, но и областями с находящимися на их территории военными объектами и имуществом) завершился лишь при Валентиниане I. Так, в 364 г. Валентиниан предписал дуксу Прибрежной Дакии возведение башен на лимесе силами военных (CTh, XV, 1, 13). На наш взгляд, именно с усложнением функций управления войсками в приграничных провинциях связано в его правление повышение титулов дуксов из perfectissimi в clarissimi (Amm., XXI, 16, 2; XXVII, 9, 4).

 

С другой стороны, малочисленность дуксов при Диоклетиане связана с тем, что они контролировали гораздо большие территории, чем дуксы времени составления Notitia Dignitatum. Так, еще при Константине существовал dux Aegypti et Thebaidos utranimque Lybiarum (ILS, 701), дукс Валерий Конкордий командовал войсками на территории, включавшей в себя обе Германии и Первую Белгику, т. е. практически весь рейнский фронт (CIL, XIII, 3672). Вне сомнения эти дуксы тетрархии были прямыми преемниками командующих военно-оборонными комплексами III в. Громадные дукаты III в. (следствие чрезвычайных обстоятельств) сокращались по мере того, как положение в регионах стабилизировалось, участки границ покрывались укреплениями и обеспечивались войсками. Могли ли появиться магистры войск в той конкретно-исторической ситуации, когда большие массы пограничных войск находились в ведении дуксов, а походными силами командовали сами императоры?

 

И, наконец, последнее замечание относительно военных реформ Диоклетиана – Константина. Из упрека Зосима в том, что Константин оттянул войска из пограничных районов, напрашивается вывод о противопоставлении позиций обоих императоров в деле застройки лимесов. Поскольку в памяти современников Диоклетиан остался как строитель, а Константин – как талантливый полководец, рвавшийся к власти и воевавший больше внутри страны, чем на ее рубежах, то военно-строительная деятельность последнего отошла на задний план. Однако, как и Диоклетиан, он стремился укрепить границы, строил мосты, дороги, фортификации99. В 323 г. Лициний жаловался, что Константин лучше укрепляет свои участки границы, чем он100.

 

Исследования последних лет убедительно продемонстрировали преемственность политики империи по отношению к федератам и большую заинтересованность в существовании буферного пояса. Как считают основы этой политики были заложены еще Марком Аврелием и просуществовали вплоть до договора с готами в 382 г. При Константине же не произошло никаких радикальных изменений ни в правовом статусе федератов, ни в проводимом по отношению к ним курсе, как это обычно считалось в историографии. Напротив, Константин даже планировал заключение {71} союзнических договоров с варварами101. Таким образом, и к этим сферам военной деятельности Константина полностью приложима общая оценка его правления, данная Т. Д. Барнсом: «Как администратор он стремился не столько радикально изменить унаследованную им от своих предшественников имперскую систему, сколько сохранить и несколько модифицировать ее»102.

 

Подводя итог, видимо, недостаточно просто сказать, что нет оснований резко противопоставлять деятельность в отношении армии Диоклетиана и Константина. При всем совпадении основных линий их реформ нельзя также полностью отождествлять их. Как мы видели, каждый из них внес свою лепту в развитие и оформление тех процессов эволюции римской военной организации, которые наметились еще в конце II в. Значительные изменения, происшедшие как во внутренней социально-экономической и политической жизни империи, так и в развитии варварского мира, заставили медленно перестраивать привычные нормы сосуществования этих обеих сфер древней европейской цивилизации. Процесс трансформации основных военных структур гигантской Римской империи не мог быть непродолжительным по времени, ибо рабовладельческое государство отчаянно стремилось не допустить резкой ломки самых своих основ и шло на модификации, лишь вынуждаемое к тому крайней необходимостью. Тем не менее около середины III в. ситуация так обострилась, что от того, насколько быстро будут найдены эффективные средства борьбы с варварами, зависело существование империи. Эпоха выдвинула ряд талантливых государственных деятелей и полководцев, предложивших те или иные меры противодействия вторжениям. Многие реформы III в. отнюдь не носили характер заранее продуманных мероприятий, но зачастую представляли собой реакцию на конкретно сложившуюся ситуацию. Удачные находки постепенно закреплялись практикой. По сути дела основы военного строя поздней античности сложились и стали устойчивыми образованиями к моменту прихода к власти Диоклетиана. Это прежде всего выработанное стратегическое соподчинение центральных и локальных походных армий, а также определенные «наметки» на решение проблемы их пополнения. Буферный пояс варварских племен и мощный лимес также не были изобретениями IV в.

 

Сущностью военных реформ Диоклетиана и Константина было постепенное приведение в систему всех модифицированных структур армии принципата. Каждый из них в зависимости от конкретно складывавшейся ситуации пытался также законодательно оформить тот или иной элемент военной организации: Диоклетиан – систему набора, Константин – походную армию. Однако оба они всемерно стремились придерживаться тех тенденций, которые возникли в переходную эпоху III в. С этой точки зрения проблема авторства военных реформ конца III – начала IV в. представляется искусственной. Военные реформы Диоклетиана – Константина в известной мере подвели итог длительному процессу модификации классической римской армии в позднеантичную. Они явились важной вехой на пути развития армии империи, потому что заложили прочный фундамент военного строя поздней античности: законодательно были {72} пресечены попытки строить оборону государства на прежних основах. Но это был именно фундамент, поскольку многие элементы военной организации (прежде всего институты командования) обрели свой окончательный вид гораздо позже, а развитие ряда армейских институтов в первой половине IV в. тем не менее определялось принципами, восходящими к III в.

 

LES RÉFORMES MILITAIRES DE DIOCLÉTIEN ET CONSTANTIN.

 

Je. P. Glušanin

 

Le caractère des réformes militaires de la fin du IIIe et du début IVe siècle prête toujours à controverse. Une analyse des sources et des deux points de vue opposés émis sur les réformes de Dioclétien et Constantin (Mommsen et Grosse; Nischer et Berchem) convainc qu’il faut élargir considérablement les limites institutionnelles et chronologiques si nous voulons vraiment comprendre les causes et la place de ces réformes dans l’évolution de l’État romain et de l’armée romaine. La crise du système militaire du principat, qui a commencé à la fin du IIe s. pour des raisons tant intérieures qu’extérieures, et la pression croissante qui s’exerçait sur les frontières incitèrent le gouvernement à consentir une certaine altération des fondements du système militaire: instauration d’une réserve stratégique mobile permanente, création d’un limes échelonné, introduction de formes nouvelles pour le recrutement de soldats de métier. Le IIIe s. a vu se contituer graduellement la subordination stratégique des forces centrales et des forces locales de campagne si caractéristique de l’époque de la tétrarchie et du règne de Constantin Ier. Une analyse des guerres des première et seconde tétrarchies convainc de l’existence dans l’empire, encore sous Dioclétien, d’armées permanentes de campagne. Par conséquent, la question de savoir qui est l’auteur des réformes militaires de la fin du IIIe et du début du IVe ss. est mal posée: dans leur activité relative à l’armée, Dioclétien et Constantin ont l’un et l’autre obéi à une tendance qui s’était ébauchée encore durant la période transitoire du IIIe s. Il s’est agi pour eux de généraliser et d’interconnecter tous les éléments altérés de l’organisation militaire. Selon la situation concrete du moment, chacun d’entre eux entérinait législativement telle ou telle institution de l’armée. Leurs réformes ont non seulement conduit jusqu’à son aboutissement la longue transformation de l’armée du principat en l’armée de la basse antiquité, mais encore définitivement posé les solides fondations du système militaire de cette dernière époque. Ce n’étaient encore que des fondations, comme le prouve l’évolution concrète de nombre d’institutions du système militaire pendant les années 40 et 50 du IVe s., évolution obéissant à des principes dont beaucoup étaient déjà appliqués au IIIe s. {72}

 

1 Mommsen Th. Das spätrömische Militärwesen seit Diocletian. – Gesammelte Schriften, Bd. 6, B., 1910, S. 236.

 

2 Seeck O. Geschichte des Untergangs der antiken Welt. Bd. 2. B., 1898, S. 33–34; idem. Comitatenses. – RE, 1901, Bd. IV, Sp. 619–622; Grosse R. Römische Militärgeschichte von Gallienus bis zum Beginn der byzantinischen Themenverfassung. B., 1920, S. 55. {51}

 

3 Драгоманов М. Государственные реформы Диоклетиана и Константина Великого. – Университетские известия, Киев, 1865, № 2, с. 6–21; Кулаковский Ю.А. Армия в римском государстве. – Там же. 1881, № 10, с. 378; Сергеев В. С. Очерки по истории древнего Рима. М., 1938, с. 664–668; Холмогоров В. И. Полевая армия (comitatenses) Римской империи IV в. н. э. – УЗЛГУ, сер. ист. наук, 1941, вып. 12, с. 87–88; Ковалев С. И. История Рима. Л., 1948, с. 696, 732; Гемп А. Г. Система домината как попытка укрепления государственной надстройки в период Поздней Римской империи. Архангельск, 1956, с. 8–15; Кудрявцев О. В. Исследования но истории балкано-дунайских областей в период Римской империи и статьи по общим проблемам древней истории. М., 1957, с. 209, 214, 300.

 

4 Nischer E. The Army Reforms of Diocletian and Constantine and Their Modifications up to the Time of the Notitia Dignitatum. – JRS, 1923, 13, p. 1–55; idem. Die Zeit des differenzierten Heeres. – In: Kromayer J., Veith G. Heerwesen und Kriegsführung der Griechen und Römer. München, 1928, S. 482 f., 568–571.

 

5 Nesselhauf H. Die spätrömische Verwaltung der gallisch-germanischen Länder. B., 1938, S. 48–59; Stein E. Geschichte des spätrömischen Reiches. Bd. I. Wien, 1928, S. 106–108, 186–189.

 

6 Ensslin W. Valerius (Diocletianus). – RE, II Reihe, 1948, Bd. 7, Hlbd. 14, Sp. 2464.

 

7 Berchem D. van. L’armée de Dioclétien et la réforme constantinienne. P., 1952.

 

8 Ibid., p. 116–118. {52}

 

9 Ibid., p. 87.

 

10 См., например: Rémondon R. La crise de l’Empire Romain. De Marc-Aurèle à Anastase. P., 1964, p. 127–128, 143; Tinnefeld F. Die frühbyzantinische Gesellschaft (Struktur – Gegensätze – Spannungen). München, 1977. S. 44.

 

11 Jones A. H. M. The Later Roman Empire. 284–602. V. 2. Oxf., 1964, p. 687 f.

 

12 Hoffmann D. Der Oberbefehl des spätrömischen Heeres im 4. Jahrhundert n. Chr. – In: Actes de IX Congrès international d’études sur les frontières Romaines. Mamaia. 6–13 sept. 1972, București – Köln – Wien, 1974. S. 382.

 

13 Moreau J. Zur spätrömische Heeresreform – Wissenschaftliche Zeitschrift der Karl-Marx-Universität Leipzig. Gesellschafts- und Sprachwissenschaftliche Reihe. 3. Jg., 1953–1954, Ht 2/3, S. 289–292.

 

14 Seston W. Du comitatus de Dioclétien aux comitatenses de Constantin. – Historia, 1955, Bd. 4, p. 284–296. {53}

 

15 См., например: Saxer R. Untersuchungen zu den Vexillationen des römischen Kaiserheeres von Augustus bis Diokletian. Köln – Graz, 1967; Speidel M. Die Equites Singulares Augusti. Begleittruppe der römischen Kaiser des zweiten und dritten Jahrhunderts. Bonn, 1965; idem. Guards of the Roman Armies. An Essay on the Singulares of the Provinces. Bonn, 1978; Fitz J. Honorific Titles of Roman Military Units in the 3rd Century. Budapest – Bonn, 1983.

 

16 Berchem D. van. Armée de frontière et armée de manoeuvre: alternative stratégique ou politique. – In: Studien zu den Militärgrenzen Roms II. Köln – Bonn, 1977, p. 541–543.

 

17 Chastagnol A. L’évolution politique, sociale et économique du monde romain de Dioclétien à Julien. La mise en place du régime du Bas-Empire (284–363). P., 1982, p. 258–260. Строго говоря, эти взгляды не новы: еще Р. Гроссе утверждал, что истоки позднеантичного военного строя следует усматривать в реформах Галлиена (op. cit., S. 18). {54}

 

18 Gechter M. Die Anfänge des Niedergermanischen Limes. – Bonner Jahrbücher, 1979, Bd. 179, S. 1–138.

 

19 Dabrowa E. Le limes anatolien et la frontière caucasienne au temps des Flaviens. – Klio, 1980, 62, p. 388; Mitford T. B. The Euphrates Frontier in Cappadocia. – In: Studien zu den Militärgrenzen Roms, II, p. 503.

 

20 Fitz J. A Military History of Pannonia from the Marcomannic Wars to the Death of Alexander Severus (180–235). – AAASH, 1962, 14, p. 32–33. {55}

 

21 Alföldy G. Der Friedensschluss der Kaisers Commodus mit den Germanen. – Historia, 1971. Bd. 20, Ht. 1, S. 85–109.

 

22 Fitz. A Military History..., p. 34.

 

23 ILS, 395, 5849, 8913; CIL, III, 3710, 8738, 11331–11335; Her., III, 10, 1; Eutrop., IX, 7; Aur. Vict., Epit. de Caes. 20, 4.

 

24 Saxer. Untersuchungen zu den Vexillationen..., S. 118 f.

 

25 CIL, VI, 1408: duci vexill(ationum) per Italiam exercitus imp(eratoris). {56}

 

26 Durry M. Praetoriae cohortes. – RE, 1954, Bd. XXII, Sp. 1614.

 

27 Berchem van. L’armée de Dioclétien..., p. 103–104.

 

28 Speidel. Guards..., p. 52–53.

 

29 ILS, 1140: duci exercitus Illyrici expeditione Asiana, item Partihica, item Gallica; ILS, 2935: duci exerciti Mysiaci aput Byzantium et aput Lugudunum.

 

30 Fitz J. Legati Legionum Pannoniae Superioris. – AAASH, 1961, 9, S. 170–187.

 

31 Fitz J. Die Vereinigung der Donauprovinzen in der Mitte des 3. Jahrhundert. – In: Studien zu den Militärgrenzen Roms. Köln – Graz, 1967, S. 118.

 

32 Ibid., S. 118 f., Anm. 46.

 

33 Постум – limitis ducem (SHA, trig. tyr. 3, 9); Регилиан – in Illyrico ducatum gerens (ibid., 10, 1). {57}

 

34 König J. Die gallischen Usurpatoren von Postumus bis Tetricus. München, 1981, S. 188.

 

35 SHA, Firm. 3: dux limitis Africani idemque pro consule; Помпониан – duce limitis Libycis (trig. tyr. 29, 1); CIL, VIII, 12296: M. Cornelio Octaviano... duci per Africam Numidiam Mauretaniamque. По мнению P. Канья, надпись датируется отрезком времени после Северов, но до Диоклетиана (Cagnat R. L’armée romaine d’Afrique. P., 1892, p. 711, not. 3). Началом правления Филиппа датируется надпись, впервые зафиксировавшая praepositus limitis из Киренаики, – AE, 1950, 128.

 

36 Speidel. Guards..., p. 40.

 

37 Ritteriling E. Legio. – RE, 1925, Bd. XII, Hlbd. 24, Sp. 1339–1341.

 

38 Alföldi M. R. Zu den Militärreformen des Kaisers Gallienus. – In: Limes-Studien. Vorträge des 3. Internationalen Limes-Kongresses in Rheinfelden 1957. Basel, 1959, S. 13–18.

 

39 CIL, III, 3228: vexi(llationum) legg(ionum) [G]ermaniciana[r(um)]... [cu]m auxili(i)s [e]arum...

 

40 CIL, III, 1464; ILS, 1362, 6747; AE, 1948, 219. {58}

 

41 Rowell H. Numerus. – RE, 1937, Bd. XVIII, Hlbd. 34, Sp. 1340–1341; Callies H. Die fremden Truppen in römischen Heeres und die sogenannten nationalen Numeri – 45. Bericht der Römisch-Germanischen Kommission, 1964, 1965, S. 226 f.

 

42 Speidel. Guards..., p. 41.

 

43 Только под началом Авреола было 30 тыс. солдат (SHA, trig. tyr. 12, 14).

 

44 SHA, Aurel. 13, 1; Prob. 7, 4.

 

45 Aur. Vict., Epit. de caes. 36, 2: «...но когда большая часть войска всадников избрала Проба».

 

46 Мы говорим об окончательном времени учреждения восточного дуката при Аврелиане потому, что, очевидно, впервые он был создан еще Элагабалом или Александром Севером. Об этом говорит существование в первой половине III в. в Келесирии четырех дуксов, засвидетельствованных папирусами из Дура-Европос. Причину их появления Пфлаум справедливо усматривает в следующем: «Не подлежит сомнению, что этот комендант участка, как показывает сам его титул dux, не зависел от наместника Келесирии, и можно предположить, что общая оборона границы регулировалась равным образом также после оставления Дура в 256 году, пока предстоящее наступление парфян не принудило римлян стянуть большее войско и подчинить различным duces ripae или dux exercitus» (Pflaum H.-G. Zur Reform des Kaisers Gallienus. – Historia, 1976, Bd. 25, S. 112 f.) Судя по источникам, прецеденты этого явления существовали уже во II в. Известно, что в 166–167 гг. военный империй над восточными провинциями получил Авидий Кассий (Dio Cass., LXXI, 3–4). Специалисты задаются вопросом, «не возможность ли новой парфянской войны была достаточной основой для оправдания этой особой меры» (Spieß B. J. Avidius Cassius und der Aufstand des Jahres 175. München, 1975, S. 28). {59}

 

47 Fitz. Die Vereinigung..., S. 121.

 

48 Aur. Vict., De Caes. 38, 2.

 

49 Aur. Vict., De Caes. 39, 17.

 

50 P. Oxy, 43; ILS, 9075; CIL, III, 5565; V, 6782, 6783; X, 474, 6670; VI, 2759; III, 11026.

 

51 Barnes T. D. The New Empire of Diocletian and Constantine. Cambr. Mass. – L., 1982.

 

52 Ibid., p. 50–53. {60}

 

53 Ibid., p. 56–58.

 

54 Aur. Vict., De Caes. 39, 30.

 

55 Aur. Vict., De Caes. 39, 34.

 

56 Julian., Orat. I, 18b.

 

57 Fest., Brev. 25, 2. {61}

 

58 Об этом свидетельствует тот факт, что армией персов командовали несколько полководцев (Eutrop., IX, 25: «...воевал Максимиан Галерий с Нарсесом, дедом Хормизда и Сапора, в Великой Армении»).

 

59 Seeck. Comitatenses..., Sp. 620.

 

60 Barnes. The New Empire..., p. 58–61.

 

61 Ibid., p. 63–64. Подробнее см. Pasqualini A. Massimiano Herculius. Per un’interpretazione della figura e dell’opera. Roma, 1979.

 

62 Stein. Geschichte..., S. 94. {62}

 

63 Lact., De mort. pers. 7, 2.

 

64 Berchem van. Armée de frontière..., p. 541.

 

65 Seston W. Dioclétien et la tétrarchie. P., 1946, p. 237. Полемизируя с концепцией Э. Корнемана о территориальном разделе империи при тетрархии, Ж.-Р. Паланк свое соображение о том, что цезари не имели доменов, подкреплял следующими доводами: 1) они не имели трибунской власти, 2) не имели права выпускать от своего имени законы, 3) назначать высших государственных чиновников (Palanque J.-R. Collégialité et partages dans L’Empire Romain aux IVe et Ve siècles. – Revue des études anciennes, 1944, t. 46. p. 48–49).

 

66 Poidebard A. La trace de Rome dans le désert de Syrie. Le limes romain de Trajan jusqu’au conquête arabe. P., 1934. {63}

 

67 Her., III, 8, 5; CIL, XI, 39; Dig. XXIII, 3, 2; XLII, 5, 18; XLVII, 11, 4; L, 2, 6, 5; 4, 3, 6, 17; Dio Cass. LXXVII, 9, 4; LXXIX, 22, 5.

 

68 О различных оценках численности армии III–IV вв. в историографии см.: MacMullen R. How Big Was the Roman Imperial Army? – Klio, 1980, 62, p. 451–460.

 

69 Barnes. The New Empire..., p. 64.

 

70 Ibid., p. 65–67. {64}

 

71 Paneg. lat. 9, 5, 2. Ср. Zos., II, 15, 2.

 

72 Oros., Hist. alv. pagan. VII, 28, 7: «Галерий Август послал в Рим с войском цезаря Севера против Максенция».

 

73 Berchem van. L’armée de Dioclétien..., p. 108.

 

74 Paneg. lat. 9, 3, 3: «Ведь едва с четвертой частью войска против 100 тыс. вооруженных врагов...».

 

75 Berchem van. Armée de frontière..., p. 543.

 

76 Vàrady L. Contributions to the Late Roman Military Economy and Agrarian Taxation. – AAASH, t. 14, p. 411 f.

 

77 Berchem van. L’armée de Dioclétien..., p. 80–83. {65}

 

78 Egger R. Aus dem Leben der donauländischen Wehrbauern – Anzeiger der österreichische Akad. d. Wiss. Phil.-hist. Kl., 1950, Bd. 86, S. 1–26.

 

79 Barnes. The New Empire..., p. 8; Blockley R. C. Constantius Gallus and Julianus as Caesars of Constantius II. – Latomus, 1972, t. 31, f. 2, p. 459: «Аноним Валезий (6, 35) сохранил точный отчет о престолонаследии: итак, Галлией управлял Константин Младший, Востоком – Констанций цезарь, Иллириком и Италией – Констант, Далмаций охранял Готский берег. Это позволяет говорить, что три сына должны были править империей (regere), в то время как Далмаций был просто солдатом, охранявшим (tueri) Нижний Дунай с соседними частями империи, предназначенными ему для пополнения и снабжения войск – вновь Диоклетианово устройство. Следовательно, план Константина состоял в том, чтобы поставить одного стража для каждой из существовавших границ: Константина II на Рейне, Константа на Верхнем Дунае, Далмация на Нижнем Дунае, Констанция на большей части восточных границ». {66}

 

80 Nischer. Die Zeit..., S. 570.

 

81 Julian., Orat. I, 34c.

 

82 Dagron G. Naissance d’une capitale. Constantinople et ses institutions de 330 à 451. P., 1974. {67}

 

83 Jones. Op. cit., v. 2, p. 609; Hoffmann D. Das spätrömische Bewegungsheer und die Notitia Dignitatum. Bd. I. Düsseldorf, 1969, S. 309–424.

 

84 CTh, VII, 13, 8–11; 22, 9–11.

 

85 Wilken. Chrest. 469; cp. Zos., IV, 30, 4.

 

86 CTh, VII, 1, 18 = CJ, XII, 35, 14.

 

87 Перечень ранних магистров см. Jones. Op. cit., v. 3, p. 14, not. 32.

 

88 Demandt A. Magister militum. – RE, 1970, Splbd. XII, Sp. 562.

 

89 Судя по Фесту (26), последний его поход был совершен в 336 г. {68}

 

90 Zos., I, 40, 1: Авреол, командовавший всей конницей.

 

91 Karayannopulos J. Das Finanzwesen des frühbyzantinischen Staates. München, 1958, S. 117–120.

 

92 Интересно отметить, что рецидивы восходящей к Галлиену практики раздела командования между членом императорской коллегии и магистром конницы прослеживаются еще в середине IV в. Так, Галлу и Юлиану после провозглашения их цезарями были приданы магистры конницы Урсицин и Марцелл. Показательно в этом отношении также вечное недоверие Констанция II к своим магистрам пехоты.

 

93 О префектах претория III в. см. Howe L. L. The Praetorian Prefect from Commodus to Diocletian (A. D. 180–305). Chicago, 1942. На основании обширного просопографического материала автор приходит к следующим выводам (с. 26–30): 1) когда император не мог предводительствовать войсками лично, главнокомандующим в походе был префект претория; 2) если во главе армии стоял сам император, префект был {69} вторым командующим; 3) иногда префекты направлялись в провинции с чрезвычайными полномочиями, особенно во второй половине III в. (например Баллиста, Юлий Приск); 4) в тот же период изредка императоры и префекты воевали на разных фронтах, и тогда префекты самостоятельно принимали решения.

 

94 CTh. VII, 20, 5 (328 г.). В 359 г. префект претория командовал войсками (Amm., XVIII, 2, 4). В чрезвычайных обстоятельствах во главе воинского отряда оказывался даже презид (XXVIII, 6, 11).

 

95 Убедительно этот процесс показал для периода правления Константина Ж.-Р. Паланк. По его мнению, префекты претория специально придавались сыновьям Константина в качестве «наставников». Часто они сопровождали цезарей в походах, но иногда осуществляли функции гражданской власти в отдельных регионах (Palanque J.-R. Les préfets du prétoire de Constantin. – Annuaire de l’Institut de philologie et d’histoire orientales et slaves, 1950, X, p. 483–491).

 

96 На наш взгляд, это произошло после 364 г., поскольку при Констанции II Юлиан и Галл выступали в роли военных apparitores, равно как и Деценций при Магненции (Aur. Vict. De Caes. 42, 8; Oros., Hist. adv. pagan. VII, 29, 15). Зосим (III, 2, 2), повествуя о посылке Юлиана в Галлию, отметил, что Констанций «послал с ним Марцелла и Саллюстия, доверив там управление им, а не цезарю». Флоренций решительно противился вмешательству Юлиана в гражданские дела, утверждая, что ему «Augustus summam commiserit rerum...» (Amm., XVII, 3, 4). Следовательно, вряд ли можно согласиться с мнением В. Сестона о том, что в это время происходят значительные изменения в характере власти цезарей по сравнению с периодом первой тетрархии (Seston. Dioclétien et la tétrarchie..., p. 244). Конкретные пути развития института цезарей в 30–50-е годы IV в. суммированы в несколько спорной оценке Р. С. Блоклея: «Специфически гражданская деятельность не была присуща ни одному из трех сыновей Константина, пока они еще были цезарями. Тем не менее возможно, что, первоначально используя Диоклетианову концепцию цезаря, Константин модифицировал ее, предоставив по меньшей мере двум своим старшим сыновьям некоторую административную (но не законодательную) власть. Такая модификация понятна в тот период правления, когда она была сделана. Константин был стар, и необходимо было окончательно решить вопрос о престолонаследии. Полномочия в это время гарантировали плавную передачу – соображение, которое не имело такой важности, когда Константин впервые учредил цезарей. Констанций, который не заботился о порядке престолонаследия, когда он назначил Галла и Юлиана, вернулся к Диоклетиановым цезарям» (Blockley. Op. cit., p. 461).

 

97 Полную их сводку см. Hoffmann. Op. cit., S. 384 f., Anm. 22–24.

 

98 Berchem van. L’armée de Dioclétien..., p. 18–24, 54–58; Hoffmann. Op. cit., S. 383–385. {70}

 

99 ILS, 8938; Aur. Vict., De Caes. 41, 18; Fabricius. Limes. – RE, 1925, Bd. XII, Hlbd. 25, Sp. 637; Велков В. И. Градът в Тракия и Дакия през късната античност (IV–VI вв). София, 1959, с. 32.

 

100 Anonim. Vales., pars prior, V, 21. {71}

 

101 Stallknecht B. Untersuchungen zur römischen Aussenpolitik in der Spätantike (306–395 n. Chr). Bonn, 1967, S. 10–42.

 

102 Barnes T. D. Constantine and Eusebius. Cambr. Mass. – L., 1981, p. 275; Cp. Teall J. L. The Age of Constantine: Change and Continuity in Administration and Economy. – DOP, 1967, v. 21, p. 31: «Назвать Константина революционером – значит злоупотреблять термином». {72}

 

Глушанин E.П. Военные реформы Диоклетиана и Константина // Вестник древней истории. 1987. № 2. С. 51–73.

Ответить