Б. Славянские языки
Восточнославянские языки
9. Устный западнорусский (рутенский) язык, или «проста мова» («по-просту»). Реконструированные черты устной речи (раннеукраинской и раннебелорусской). Диалекты этого устного языка, представляющие собой раннюю форму западных восточнославянских диалектов – (старо)белорусского и/или (старо)украинского, – использовались основной массой населения в повседневном общении и вместе с элементами церковнославянского (преимущественно западнорусского извода) и польского языков легли в основу главного письменного языка Великого княжества Литовского, на котором, в частности, писались документы великокняжеской канцелярии16. Выделяя в этом письменном языке черты, заимствованные из устных восточнославянских диалектов, где они сохранялись и позднее (отчасти вплоть до настоящего времени), можно дать характеристику важнейших особенностей этих диалектов в эпоху Великого княжества Литовского. Согласно выводам специальной монографии Станга, в наиболее ранних из этих документов, относящихся к XIV–XV вв., преобладают диалектные черты украинского типа (такие, как в особенности развитие старого *ě в i17). Однако постепенно по мере изменения границ и соотношения демографической значимости разноязычных групп получают преобладание черты белорусского типа18: cмешение *ě и *e19, аканье и цоканье. Эти различия вычленяются на фоне таких общезападнорусских фонетических черт, как развитие *w->w-/V и u/C20 (праславянская билабиальная губная фонема сохраняется в позиции перед гласным и развивается в лабиализованный гласный заднего ряда верхнего подъема в позиции перед согласным, что отражается в замене графем, их обозначающих), утрата начального *ji-, спирантизация заднеязычного звонкого смычного21, развитие слабого {100} ера в ы (ъ>y) после плавных r, l22. Распространение некоторых изоглосс («умягчительное» *’a>e/C’-C в позиции после палатализованных согласных23) приурочивается к изменению границ Великого княжества Литовского и Польши: в этом случае социолингвистические факторы прямо отражены в соотношениях диалектов. Из морфологических изоглосс, объединяющих рутенский с украинским и белорусским, можно отметить наличие особой звательной формы. Для периода, с которого начинаются дошедшие в позднейших копиях XVIII–XIX вв. тексты на более разговорном варианте рутенского, записанные арабским письмом, устанавливается постепенное движение от языка, близкого еще к простой мове, к белорусскому: так можно интерпретировать, например, отличия вариантов Китаба у Милкановича (1781 г.) и в поздней копии XVIII–XIX вв., найденной в Британском музее24. Близость фонетики и морфологии письменного западнорусского языка к белорусскому подтипу западно-восточнославянского доказывается и этими дополнительными источниками25. Граница между белорусскими и русскими говорами является размытой, что обычно объясняется борьбой между Великим княжеством Литовским и Московским государством, при которой земли, лежащие между ними (как Смоленская), неоднократно переходили из рук в руки26.
10. Письменный западнорусский (рутенский) язык (руска и проста мова). На разных жанровых вариантах западнорусского (рутенского) письменного языка написаны уже упомянутые законодательные и деловые тексты великокняжеской канцелярии, а также летописи, разнообразные церковные канонические и неканонические сочинения, словари и некоторые другие тексты металингвистического характера и многочисленные переводы (с польского, хорватского, чешского и других раннеписьменных {101} славянских языков, с древнееврейского). Этот письменный язык, представленный в нескольких вариантах, cодержит значительное число церковнославянских лексических элементов и синтаксических конструкций. Однако наличие ряда характерных фонологических и морфологических черт, объединяющих этот письменный язык с устной простой мовой и родственными ей украинскими и польскими диалектами, заставляет признать этот язык одним из тех письменных раннеславянских койнэ, где (как, например, и в древнерусском языке большинства текстов литературы Киевской Руси) соединялись церковнославянские элементы с местной традицией разговорного языка. Юлия Верхоланцева, в последние годы много сделавшая для определения характера этого письменного языка и анализа текстов на нем, переведенных с чешского, в своих недавних работах подчеркивает его смешанный и коэнизированный характер27.
В недавнее время была сделана попытка установить различие между канцелярским (в XIV–XVII вв.) и сакральным (начиная с XVI в.) употреблением письменного языка – соответственно «руской мовы» и «простой мовы»28.
Для установления характера функциональных различий между письменным западноруccким и церковнославянским языками большую роль играют такие переводные тексты, как книга Даниила, где используются в разных частях оба языка, причем их различие может отражать сходное различие между двумя языками (в частности, древнееврейским и арамейским, см. ниже) в подлиннике.
Среди группы лиц, говоривших на восточнославянском языке в Великом княжестве Литовском, были и выехавшие или бежавшие из Московского государства из-за испытанных ими там религиозных, политических и других трудностей или преследований. К их числу относился и знаменитый первопечатник Федоров, деятельность которого была существенна и для начала изданий пособий для преподавания славянских языков. Однако не все выходцы из Москвы получали благожелательный прием; в качестве примера можно привести судьбу Спиридона-Саввы.
Характерное для XVII в. оживление металингвистических работ (грамматик и словарей) по большей части осуществлялось в Великом княжестве Литовском. Позднее эта традиция оказала определяющее влияние на создание схемы описания русского языка в Русской империи. Однако по мере нарастания политического и военного противостояния Польши и Литвы, с одной стороны, а Москвы ‒ с другой, увеличивалась негативная оценка русского (великорусского) языка и его роли в сочинениях металингвистического направления. {102}
11. Русский (великорусский) язык и его диалекты. Русский (великорусский в старой терминологии), или восточнорусский язык, и его диалекты были распространены на территории Великого княжества Литовского и соседних областей, в частности, тех, которые находились между ним и Московской Русью.
11а. Северо-западные русские диалекты. На северо-западных русских (древненовгородском и псковском или кривичском) диалектах говорили на северной границе Великого княжества Литовского на территории, исторически связанной с балтийскими языками и с Литвой и древней Пруссией29. В говорах, распространенных у этой границы, обнаруживаются явления, их объединяющие. В частности, в них имело место развитие *dl>gl30, общее для этих северных восточнославянских диалектов с западноукраинскими31 и восточнобалтийскими (в западнобалтийском прусском, как и в польском, сохранялось *dl). Похоже, что речь может идти о явлении типа тех, которые характеризуют языковые союзы.
Более проблематичным представляется объяснение с этой точки зрения нейтрализации противопоставления свистящих и шипящих. Она представлена в отношении аффрикат в снятии оппозиции [c]-[č], т.е. в так называемом «цоканье», а в отношении спирантов – в снятии оппозиции мягких [s’]-[š’], [z’]-[ž’], т.е. в так называемом «шоканье». Рассмотрев как теории, основанные на предположении финского субстрата в говорах, характеризующихся цоканьем, так и точки зрения, дающие (как работа Глускиной 1968) внутренние объяснения этому явлению в связи с особенностями отсутствия второй палатализации в новгородском и псковском диалектах, Чекмонас убедительно сопоставляет соотношение фонем [c]-[č] в этих северо-западных говорах и в латышском и (южно)эстонском, т.е. в языках «зоны Пейпус» в терминах Дечи32. В то же время он отмечает, что ни в одном из этих языков нет явления, в точности подобного цоканью. Вместе с тем значительный интерес представляет параллелизм цоканья {103} и шоканья в древнепсковском диалекте. Последнее явление находит параллель в аналогичной черте жемайтского, называемой šlekiavimas33 и сопоставимой (как, быть может, и древнепсковское шоканье) с развитием прибалтийских шипящих в свистящие в латышском и с аналогичными особенностями финских языков и саамского34. Можно отметить яркую типологическую параллель и в sabezdiker losn (речи тех, кто заменяет š на s в названии «субботы» šabəs)35 в северо-восточном варианте идиша и в испытавшем его влияние диалекте балтийских немцев36. Хотя в польских диалектах, по мысли Шахматова37 оказавших влияние на псковское шоканье, mazurzenie относят к относительно позднему времени38, тем не менее нельзя исключать, что все эти географически смежные языки претерпели один и тот же фонологический процесс. Как проявление финского влияния рассматривают в северо-восточном славянском замену глухих и звонких («случаи b/p»)39, находящие соответствия в литовских и латышских диалектах, с одной стороны, в эстонском и ижорском ‒ с другой40.
Южнославянские языки
12. Церковнославянский. В западнорусском изводе церковнославянского языка (в дальнейшем сокращенно обозначаемого в данном сообщении просто как «церковнославянский») было некоторое количество слов и выражений, заимствованных из простой мовы. Но в целом по своей структуре язык оставался продолжением старославянского, как и другие изводы церковнославянского, из которых для литературы Великого княжества были существенны чешский, русский и хорватский. На основании описываемых ниже переводных текстов высказывается предположение, что в XVI в. (после выработки сакрального жанра рутенского, или простой мовы) церковнославянский, на котором были написаны основные православные священные тексты, противопоставлялся ему как сакральный язык высшей ступени. {104}
Западнославянские языки
13. Польский язык. По мере увеличения роли польского элемента в Великом княжестве Литовском и его управляющих структурах, главным образом после его унии с Польшей, возрастала и роль польского языка, заимствования из которого характеризуют западнорусские диалекты с самого начала их жизни. Ко времени завершения существования Великого княжества усиливается антагонизм польского языка и письменного западнорусского в его административной (канцелярской) функции. Противостояние к концу XVII в. завершается полной победой польского языка, окончательно вытесняющего западнорусский. Вместе с тем постепенно значение польских по происхождению черт в рутенском настолько увеличивается, что в ряде случаев оказывается под вопросом разумность отнесения языка определенного рутенского текста к восточнославянским языкам, а не к западнославянским (с очень большим числом восточнославянизмов) или к некоторому промежуточному смешанному типу41. Польский язык становится одним из главных сакральных языков Литвы после принятия католической веры. С него выполнен ряд переводов на старолитовский, в котором содержится и много полонизмов. Разговорный польский язык был одним из языков Вильнюса и всего великокняжеского двора.
14. Чешский язык. Особое значение имеет язык тех старочешских текстов как духовного, так и светского повествовательного содержания, с которых сделаны переводы на западнорусский. Предполагается, что в их распространении в XV и XVI вв. участвовали монастырские авторы чешского происхождения42. Но основное чешское влияние шло через посредство польского языка. {105}
16 Значительный культурно-исторический и психологический интерес представляют причины выбора этого языка и использовавшейся для его записи кириллицы первыми великими князьями, говорившими по-литовски и сохранявшими верность старой восточнобалтийской мифологии (см.: Топоров 1980; Toporov 2000 c дальнейшей библиографией). Некоторые из них, как Ягайло (с детства), сами могли владеть западнорусским языком, что было обычно у литовской знати того времени.
17 О диалектном и хронологическом приурочении и географическом распространении см.: Shevelov 1979, 425–428.
18 Stang 1935, 1939. Обратное по сравнению с канцелярским языком соотношение по времени между элементами белорусского и украинского происхождения предполагается для ученого жанра языка, ср.: Miakiszew 2000.
19 Данные ранних западнорусских памятников: Карский 1955, 202–207.
20 Kuraszkiewicz 1954, 82; Wexler 1977, 140–141; Shevelov 1979, 294–301; материал из ранних западнорусских памятников: Карский 1955, 330–332.
21 См. анализ написания в древних западнорусских текстах в сопоставлении с диалектными данными: Карский 1955, 369–373. Структурный очерк причин этого изменения дан князем Н. С. Трубецким: Трубецкой 1987, 169–172. В текстах, написанных арабским письмом, {100} в соответствующих формах встречается графема [h] («hā»), нередко чередующaяся с графемой [g] (ghajn), см. примеры типа dobreho-tego: Łapicz 1986, 131. Одной из возможных фонетических интерпретаций могло бы быть заднее фарингальное h, которое обнаруживается в украинских, части белорусских и юго-западных русских говоров (в отличие от заднеязычного звонкого фрикативного или смычного в других восточнославянских диалектах). Написание [g] (ghajn) может рассматриваться как полонизм: Łapicz 1986, 154.
22 Кузнецов 1973, 30–31.
23 О написании в ранних западнорусских памятниках: Карский 1955, 104–108.
24 Meredith, Owen and Nadson 1973.
25 Антонович 1968; Łapicz 1986 (там же литература вопроса). Выводы Станга (Stang 1935, 123–131) по отношению к языку этих текстов неверны, потому что он основывался на ошибочной ранней их датировке. При принятии установленной даты (конец XVIII в.) отраженная в них поздняя фаза развития представляется предельно близкой к белорусской речи в отличие от значительно меньше с ней сходного канцелярского языка, который на несколько столетий старше. Станг объяснял эту разницу только жанровым и стилистическим различием, тогда как наряду с этим нужно учитывать значительно более важное расстояние во времени между этими фазами языка.
26 Ср., напр., Кузнецов 1973, 20. {101}
27 Verkholantsev 2001, 225; 2004.
28 Miakiszew 2000. Название «проста мова» применяется также и по отношению к разговорному языку, что может создать терминологические трудности. {102}
29 См. об историческом контексте и его отражении в языковом материале: Янин 1986; Топоров 2001. Показательно само наличие Прусской по названию части в Новгороде.
30 Шахматов 1915. См. суммарно об этом явлении: Борковский, Кузнецов 1963, 94–95; Черных 1962, 90–92; Зализняк 1995.
31 Совпадает, в частности, характер тех глагольных форм с исходом основы на зубной смычный в позиции перед окончанием, начинающимся с -l, где по преимуществу отмечается это явление. Соответствующие факты юго-западных украинских говоров были изучены уже начиная с 1920-х годов, см.: Shevelov 1979 с библиографией, но их соотнесению с данными более северных славянских и балтийских диалектов препятствовало значительное географическое расстояние, их разделяющее. Однако с точки зрения геолингвистики речь может идти об изоглоссе, объединяющей маргинальные диалекты. Тем не менее при отсутствии данных о наличии подобного фонологического изменения в других славянских диалектах Великого княжества Литовского остается и возможность чисто типологического сходства.
32 Čekmonas 2001, 341–346. {103}
33 Girdenis, Pobreћa 1978.
34 Čekmonas 2001, 350.
35 Weinreich 1952.
36 Kiparsky 1936; Jacobs 2001, 290–291, 300, 304.
37 Шахматов 1915, 318.
38 Курилович 1962; см. об этом в контексте отрицания польского влияния: Weinreich 1964; Jacobs 2001, 291; Čekmonas 2001a, 350.
39 Kiparsky 1938.
40 Čekmonas 2001, 352–354. Скорее всего, финно-угорским влиянием объясняется и нейтрализация древних противопоставлений по звонкости (глоттализованности) и глухости (неглоттальности) в татарском. {104}
41 Вопрос подробно изучен Ю. Верхоланцевой: Verkolantsev 2004.
42 Verkholantsev 2003, 2004.
43 Wexler 1987, 1991. {105}
Speculum Slaviae Orientalis: Московия, Юго-Западная Русь и Литва в период позднего Средневековья / Под ред. В.В. Иванова и Ю. Верхоланцевой. М.: Новое изд-во, 2005. С. 100‒105.
