←  Документы

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Записки о Московитских делах

Фотография Play Play 18.03 2008

Сигизмунд Герберштейн

ЗАПИСКИ О МОСКОВИТСКИХ ДЕЛАХ


СОДЕРЖАЩИЕ В СЕБЕ: КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ РУССИИ И СТОЛИЦЫ ЕЕ МОСКОВИИ; ХОРОГРАФИЮ ВСЕГО ГОСУДАРСТВА МОСКОВСКОГО И СВЕДЕНИЯ О НЕКОТОРЫХ СОСЕДНИХ ОБЛАСТЯХ; РАЗЛИЧНЫЕ ДАННЫЕ ОТНОСИТЕЛЬНО РЕЛИГИИ И НЕСОГЛАСИЯ ЕЕ С НАШЕЙ; ОБРАЗ ПРИЕМА И ОБХОЖДЕНИЯ С ПОСЛАМИ; А ТАКЖЕ ОПИСАНИЕ ДВУХ ПУТЕШЕСТВИЙ В МОСКОВИЮ.

Изображение
Сигизмунд Герберштейн в шубе, подаренной московским царем

Пресветлейшему государю Фердинанду, королю римскому, венгерскому, богемскому и проч., инфанту испанскому, эрцгерцогу австрийскому, герцогу бургундскому и виртембергскому и многих областей герцогу, маркграфу, графу, государю моему всемилостивейшему.

Говорят, что в древности римляне, отправляя послов к отдаленным и неизвестным им пародам, вменяли им, кроме всего прочего, в обязанность вести верные записки о нравах, постановлениях и образе жизни того народа, у которого они жили. Эта обязанность была до такой степени священна, что, по изложении результата посольства, записки такого рода хранились в храме Сатурна для назидания потомству. Если бы это постановление было соблюдаемо людьми нашего времени или жившими несколько прежде, то мы имели бы, в истории более света или по крайней мере менее темноты. Я же, с самого раннего возраста, находя удовольствие и в отечестве и вне отечества в общении с иностранцами, охотно нес посольскую службу, которую возлагали на меня сначала дед вашего величества, блаженной памяти Максимилиан, мудрейший государь, а потом также и ваше величество.

По повелению вашего величества я неоднократно обозревал северные страны, особенно же, когда вместе с императорским послом графом Леонардом Нугарольским, моим товарищем по службе, и путешествиям, я вторично приезжал в Московию. Эта страна между государствами, просвещенными таинством животворящего крещения, весьма много отличается и нравами, и постановлениями, и исповеданием, и воинскою дисциплиною. По воле императора Максимилиана я был послом в Дании, в Венгрии и Польше; по смерти его величества отечество отправило меня через Италию, Францию, морем и сухим путем, в Испанию к родному брату вашего величества, сильному и непобедимому императору римскому Карлу V.

По повелению вашего величества, я снова был у королей венгерского и польского, наконец, вместе с графом Николаем Салмским, у самого Солимана, турецкого султана. Во всех этих местах я не только многое замечал мимоходом, но и тщательно обращал внимание на то, что, без всякого сомнения, наиболее было достойно упоминания и ознакомления; впрочем, я не хотел посвятить своего досуга от дел службы на повествование о каких-либо из этих предметов, отчасти потому, что они прежде были изложены другими ясно и тщательно, отчасти же потому, что они находятся в глазах Европы и постоянно могут быть ею видимы.

Государство же Московское, гораздо отдаленнейшее и не так знакомое нашему веку, я предпочел описать и приступил к тому, всего более надеясь на два обстоятельства: на тщательность моего исследования, и на опытность в языке славянском, что оказало мне большую помощь в этом труде. Хотя многие писали о Московии, однако большая часть писала по чужим рассказам: из древнейших Николай Кузанский 3, а в наше время Павел Иовий (которого я называю по причине его учености и чрезвычайной любви ко мне) писал весьма изящно и достоверно (ибо ему помогал весьма сведущий переводчик), также Иоанн Фабри и Антоний Бид, оставившие карты и записки. Некоторые же, не имея цели описывать Московии, касались ее при описании стран ближайших к ней, таковы Олай Гот в описании Швеции, Матвей Меховский, Альберт Кампенский и Мюнстер.

Однако они нимало не отклонили меня от намерения писать, как потому, что я был очевидцем описываемых событий, так и потому, что я некоторое почерпнул из источников, достоqных доверия, имея их у себя, и, наконец, потому, что с многими лицами рассуждал об этих делах при всяком случае. Поэтому я почитал иногда нужным излагать подробнее и многоречивее (да не оскорбится кто моими словами) то, что другими скорее замечено было как бы мимоходом, чем основательно изъяснено. Притом я описываю и то, чего другие не касались, и что могло быть известно только послу. Ваше величество одобрили это мое намерение и желание и советовали привести к концу начатое сочинение; но посольства и другие дела, возлагаемые на меня вашим величеством, часто отвлекали меня от предпринятого труда и были причиною того, что я до сих пор не мог исполнить моего намерения.

Теперь же, находя по временам часы, свободные от ежедневных моих занятий по Австрийскому государственному казначейству, снова возвращаюсь к предпринятому мною труду и, повинуясь воле вашего величества, не страшусь неблагосклонности читателей, которые, в этот век самого тонкого остроумия, может быть, желали бы более цветов красноречия. Довольно, что я самим делом (чего впрочем я не мог сделать своим словом) хотел выразить мое желание быть сколько-нибудь полезным потомству и вместе исполнить священную для меня волю вашего величества. Итак, я посвящаю вашему величеству эти мои записки о Московии, написанные мною более вследствие желания достигнуть истины и вывести ее на свет, нежели вследствие желания красноречия; я посвящаю и поручаю себя покровительству вашего величества, в службе которого я уже состарился, и прошу ваше величество удостоить самую книгу той благосклонности, которую вы всегда являли к автору.

Вена, 1 марта 1549 года.


Вашего величества верный советпик-камергер и начальник Австрийского государственного казначейства Сигизмунд барон Герберштейн-Нейперг-Гюттентаг.



ЗАПИСКИ О МОСКОВИИ

Существуют различные мнения о том, от чего Руссия получила свое название. Некоторые думают, что она получила имя от Русса, брата или племянника Леха, князя польского, который будто бы был русским князем; по другим — от одного очень древнего города, именем Русса, недалеко от Великого Новгорода; по третьим — от смуглого цвета этого народа. Многие полагают, что Руссия прозвалась от Роксолании через перемену звуков.

Но московиты отвергают эти мнения, как несогласные с истиной, подтверждая тем, что их народ издревле назван Россея, т. е. народом рассеянным или разбросанным, на что указывает самое имя, потому что Россея, на языке руссов, значит рассеяние. Справедливость этого ясно доказывается тем, что и теперь еще разные народы живут в Руссии перемешанно друг с другом и что различные области Руссии смешаны и перерезываемы другими, Известно также читающим Священное Писание, что и пророки употребляют слово «рассеяние», когда говорят о рассеянии народов.

Но откуда бы ни получила Руссия свое имя, известно только то, что все ее народы, употребляющие язык славянский и следующие обрядам и вере христианской по греческому закону, по народному прозвищу руссы (по-латыни рутены) размножились до того, что или вытеснили народы, жившие между ними, или принудили их принять свой образ жизни, так что теперь все называются одним общим именем руссов.

Славянский язык, который в настоящее время называется немного испорченным именем склавонского, распространен на весьма большом пространстве, так что его употребляют далматы, боснийцы, кроаты, истрийцы, даже фриоульцы на большом протяжении по Адриатическому морю, карпы, которых венециане называют харсами, также карниольцы, каринтийцы до реки Дравы, штирийцы ниже Греца, по Мюре до Дуная, далее — мизийцы, сербы, болгары и другие до Константинополя; кроме того богемцы, лужичане, силезцы, моравы и жители берегов Вага в венгерском королевстве, также поляки и русские, властвующие на обширном пространстве, и пятигорские черкесы у Черного моря, наконец, по Германии за Эльбою на север остатки вандалов, живущих по разным местам. Хотя все они признают себя славянами, однако германцы, взяв название от одних вандалов, всех, у кого в употреблении славянский язык, без разбора называют вендами, виндами и виндишами.

Руссия граничит с сарматскими горами недалеко от Кракова и прежде простиралась по течению Тираса, который местные жители называют Днестром, до евксинского Понта и до реки Борисфена 5; но несколько лет тому назад турки заняли город Альбу, который называется иначе Монкастро и который, находясь при устьях Тираса, был под властью валахо-молдавов. Кроме того, царь Тавриды, перешедши Борисфен и опустошив всю землю на большом пространстве, выстроил там две крепости: одной из них, Очаковым, недалеко от устьев Борисфена, теперь владеют также турки. Ныне между устьями обеих рек ходятся пустыни.

Если все подниматься по Борисфену, то придешь к городу Черкасам, лежащему на запад, а оттуда к весьма древнему городу Киеву, некогда столице России; там, за Борисфеном, лежит область северская, доселе обитаемая: если из нее пойдешь прямо на восток встретишь истоки Танаиса. Потом надобно проехать длин-ный путь по течению Танаиса, доехать до слияния рек Оки и Ра, перейти реку Ра; тогда, пройдя длиннейшее пространство, достигнешь наконец до Северного моря. Потом русская граница возвращается оттуда назад, мимо народов, подвластных королю Швеции, около caмой Финляндии и ливонского залива, через Ливонию, Само-гитию, Мазовию к Польше, и напоследок оканчивавается сарматскими горами, так что внутри ее лежат только две области, Литва и Самогития. Хотя эти две провинции врезываются в русские области и имеют собственное наречие и римскую веру, однакож большая часть их жителей - русские.

Из государей, которые ныне владеют Руссией, главный есть великий князь московский, который имеет под своей властью большую ее часть; второй — великий князь литовский, третий — король польский, который теперь правит и в Польше и в Литве.

О происхождении же народа они не имеют никаких известий, кроме летописных, приводимых ниже; именно, что это народ славянский из племени Иафета, что прежде он жил на Дунае, где ныне Венгрия и Булгария, и назывался тогда норцами, что наконец он рассеялся по разным землям и получил названия от мест поселения. Одни прозвались моравами от реки, другие очехами, т. е. богемцами; таким же образом прозвались хорваты, белы, серблы (сербы) и хоронтаны, которые остались жить на Дунае, но, выгнанные валахами и пришедши к Висле, получили имя лехов, от некоего Леха, польского князя, от которого поляки и теперь называются также лехами.

Другие назвались литвинами, мазовами, померанами; третьи, живущие по Борисфену, где нынче Киев, полянами; четвертые — древляне, живущие в рощах, поселившиеся между Двиной и Припятью, названы дреговичами, другие - полочане, по реке Полоте, которая впадает в Двину; другие около озера Ильменя, которые заняли Новгород и поставили у себя князя по имени Гостомысл; другие по рекам Десне и Суде названы северами или северскими; другие же около истоков Волги и Борисфена прозваны кривичами; их столица и крепость — Смоленск. Об этом свидетельствуют их собственные летописи.

Кто сначала властвовал над руссами, неизвестно, потому что у них не было письмен, посредством которых их деяния могли бы быть сохранены для потомства; но после того как Михаил, царь константинопольский, прислал славянский алфавит в Булгарию в 6406 году от сотворения мира, тогда в первый раз они начали записывать и вносить в свои летописи не только то, что происходило в то время, но также и то, что они слышали от предков и долго удерживали в памяти. Когда руссы спорили между собою о княжеской власти и, воспламенясь взаимною ненавистью, при возникших тяжких раздорах, взялись наконец за оружие, тогда Гостомысл, муж мудрый, пользовавшийся большим уважением в Новгороде, дал совет, чтобы они отправили послов к варягам и склонили бы к принятию власти трех братьев, которые там весьма уважались.

Его послушали, и тотчас отправлены были послы, и призвали трех родных братьев, которые пришли туда и разделили между собою власть, врученную им добровольно. Рюрик получил княжество новгородской и поставил свой престол в Ладоге, в 36 немецких милях ниже Великого Новгорода. Синеус утвердился на Белом озере; Трувор же в княжестве псковском, в городе Изборске. Руссы хвалятся, что эти три брата вели свое происхождение от римлян, от которых производит свой род и нынешний московский государь. Пришествие этих братьев в Руссию, по летописям, было в 6370 году от сотворения мира. Когда умерли двое из них без наследников, оставшийся в живых Рюрик получил все княжества и раздал города друзьям и слугам. Умирая, он поручил своего юного сына, Игоря, вместе с царством, одному из своих родственников, Олегу, который увеличил царство, покорил многие области, и, войдя с оружием в Грецию, осадилдаже Византию.

После тридцатитрехлетнего царствования он умер от ядовитого червя, который укусил его, когдаон неосторожно наступил ногою на череп своего коня, умершего еще прежде. По смерти Олега Игорь начал npавить, взяв в супруги Ольгу из Пскова. Он проник весьма далеко со своим войском, достиг даже Гераклеи и Нико-медии, но был побежден и бежал. После он был убит Малдиттом, князем древлянским, на месте, называемом Коресте, где и был похоронен. Покуда сын его Святослав, которого он оставил ребенком, по своему возрасту не мог управлять царством, правила мать его Ольга.

Когда древляне прислали к ней двадцать послов с предложением выйти замуж за их князя, Ольга приказала древлян-ских послов зарыть живыми в землю; между тем к ним отправила своих послов объявить, чтобы они прислали больше сватов и более знаменитых, если желают иметь ее княгинею и госпожою. Вскоре после того она сожгла и бане пятьдесят других избранных мужей, присланных к ней, а к древлянам отправила новых послов, чтобы онивозвестили ее прибытие и велели приготовить медовую воду и все необходимое по тогдашнему обычаю для поминок по умершему мужу.

Потом, пришедши к древлянам, она оплакала мужа, напоила допьяна древлян и умертвила из них пять тысяч человек. Вскоре после того, возвратясь в Киев, она собрала войско, пошла против древлян, одержала победу и преследовала бегущих до крепости, которую осаждала целый год. Потом она заключила с ними мир и потребовала у них дани: с каждого дома по три голубя и по три воробья.

Птиц, полученных в дань, она распустила, привязав им под крылья огненные снаряды. Улетевшие птицы возвратились к своим старым обычным жилищам и зажгли крепость: беглецы из загоревшейся крепости были или Убиты, или взяты в плен и проданы. Таким образом, заняв все древлянские крепости и отметив за смерть мужа, она возвратилась в Киев. Потом, в 6463 году от сотворения мира, отправившись в Грецию, Ольга приняла крещение в правление Иоанна, царя константинопольского: переменив свое имя, она была названа Еленой и возвратилась домой, получив после крещения много богатых подарков от царя.

Она первая из руссов сделалась христианкой, как свидетельствуют их летописи. Но никак не могла она склонить к крещению сына своего Святослава. Когда он пришел в юношеский возраст, он тотчас подъял все воинские труды и соединенные с ними опасности: своему войску он не позволил иметь на войне никакой поклажи, даже котлов; питался только жареным мясом, покоился на земле, подкладывая под голову седло. Он победил булгар, дошедши даже до Дуная, и основал свое местопребывание в городе Переяславце, говоря матери и своим советникам: «Вот подлинно моя столица и середине моих царств: из Греции ко мне привозят паволоки, золото, серебро, вино и различные плоды, из Венгрии — серебро и лошадей, из Руси — шкуры, воск, мед и рабов». Мать отвечала ему: «Уже скоро я умру; так ты похорони меня, где тебе угодно». Спустя три дня она умерла и была причислена в лику святых внуком Владимиром, который уже крестился.

Святослав, царствовавший по смерти матери, разделил области сыновьям: Ярополку - Киев, Олегу - древлян, Владимиру - великий Новгород, так как сами новгородцы, побужденные одною женщиною, Добрынею, испрашивали в князья Владимира. В Новгороде был один гражданин Калуфча, по прозванию Малый, который имел двух дочерей: Добрыню и Малушу; Малуша была при тереме Ольги, и Святослав прижил с нею Владимира. Устроив своих сыновей, Святослав отправился в Булга-рию, осадил город Переяславец и взял его.

Потом он объявил войну царям Василию и Константину. Но они через послов просили мира и желали узнать, сколько у него войска, обещаясь, но ложно, дать дань по числу войска. Узнавши число его воинов, они собрали войско. Когда сошлись оба войска, руссы устрашились многочисленности греков, и Святослав, видя их страх, сказал: «Руссы! Так как я не вижу места, которое бы могло принять нас под свою защиту, а предать врагам землю русскую я никогда не думал, то решено, что мы или умрем или добудем славы, сражаясь против неприятелей. Ибо, если я паду, сражаясь мужественно, то приобрету бессмертное имя; если же побегу, то вечное бесчестие, — и так как окруженному многочисленными врагами бежать нельзя, то я стану крепко, и в первом ряду за отечество подставлю свою голову всем опасностям».

Воины отвечали ему: «Где твоя голова, там и наши». Как только воины ободрились, он с великим усилием устремился на стоявших против него врагов и вышел победителем. Когда он потом опустошал землю греков, то остальные греческие князья умилостивляли его дарами; когда же он с презрением отверг золото и паволоки, а принял одежды и оружие, предложенные ему греками во второй раз, то народы Греции, восхищенные такою его доблестью, собравшись к своим царям, говорили:

«И мы хотим быть под властью такого царя, который любит более не золото, а оружие». Когда Святослав приблизился к Константинополю, греки откупились от него большою данью и таким образом удалили его от границ Греции. Наконец, в 6480 году от сотворения мира Курес, князь печенегов, умертвил его из засады и, сделав из его черепа чашу с золотою обделкой, вырезал на ней надпись такого содержания: «Ища чужого, он потерял свое». По смерти Святослава один из его вельмож, по имени Свенельд, пришел в Киев к Ярополку и с большим старанием побуждал его изгнать из царства брата Олега за то, что он умертвил его сына, Люта.

Ярополк, увлеченный его убеждениями, пошел войною на брата и разбил его войско, т.е. древлян. Олег же искал убежища в одном городе, но не был впущен своими же; и так как в то время было сделано нападение, то он был столкнут или сброшен с одного моста и жалостным образом погиб, заваленный многими трупами, падавшими на него. Ярополк, заняв город, искал брата и при виде его тела, найденного между трупами и принесенного к нему, сказал: «Свенельд, вот чего ты хотел!». После того Олег был похоронен. Владимир, узнав о том, что Олег убит и похоронен, из Новгорода бежал за море к варягам; а Ярополк, поставив в Новгороде своего наместника, сделался монархом всей Руссии.

Снискав помощь варягов и возвратившись в отечество, Владимир изгнал из Новгорода братнего наместника и первый объявил войну брату, ибо знал, что он поднимет против него оружие. Тем временем он послал к Рогволду, князю псковскому (который также переселился сюда от варягов), и просил в супруги его дочь Рогнеду; но дочь желала выйти замуж не за Владимира, потому что знала, что он незаконнорожденный, но за брата его, Ярополка, который, полагала она, скоро также будет просить ее в супруги. Владимир, получив отказ, пошел войною на Рогволда и умертвил его вместе с двумя сыновьями; с Рогнедой же, дочерью его, вступил в супружество и потом пошел на Киев против брата. Не смея сразиться с ним, Ярополк заключился в Киеве, который и был осажден Владимиром.

Во время осады Киева Владимир послал тайного гонца к некоему Блуду, ближайшему советнику Ярополка, и, почтив его названием отца, спрашивал у него совета, как извести Ярополка. Обдумав просьбу Владимира, Блуд обещался, что он сам убьет своего господина, советуя Владимиру осадить город; Ярополка же убедил не оставаться в крепости, выставляя на вид, что многие из его войска перешли к Владимиру. Поверив своему советнику, Ярополк удалился в Родню, к устью Роси, и думал, что там он будет безопасен от насилия со стороны брата. Покорив Киев, Владимир передвинул войско к Родне и долго теснил Ярополка тяжкою осадою.

Потом, когда город, истощенный голодом, не мог дольше выдерживать осады, Блуд советовал Ярополку заключить мир с братом, который гораздо сильнее его, и в то же время известил Владимира, что он скоро приведет и предаст ему его брата. Ярополк, следуя совету Блуда, отдался в волю и власть брата, предлагая вместо всяких условий, что он будет благодарен Владимиру, если тот из милости уступит ему что-нибудь из владений. Предложение очень понравилось Владимиру. Потом Блуд уговорил своего господина, чтобы он пошел к Владимиру; Вераско, тоже советник Ярополка, ревностно отговаривал его от этого. Но пренебрегши его советом, Ярополк отправился к брату и, входя в ворота, был убит двумя варягами, между тем как Владимир смотрел с одной башни в окно.

После того Владимир изнасиловал супругу брата, родом гречанку, с которою Ярополк жил и до супружества, когда она была еще монахинею. Этот Владимир поставил много идолов в Киеве: первый идол, называвшийся Перуном, был с серебряной головой, а остальные члены были у него из дерева; другие идолы назывались: Усладь, Корса, Даcва, Стриба, Симергла, Макош; им приносил он жертвы; иначе они называются кумирами. У Владимира было очень много жен. От Рогнеды он имел Изяслава, Ярослава, Всеволода и двух дочерей; от гречанки — Святополка; от богемки — Заслава; от другой богемки — Святослава и Станислава; от болгарки — Бориса и Глеба. Кроме того он имел в Вышгороде триста наложниц, в Белграде — тоже триста, в Берестове селе — двести.

Когда Владимир беспрепятственно сделался монархом всей Руссии, то пришли к нему послы из разных мест, убеждая принять их веру. Когда он узнал о различных вероисповеданиях, то и сам отправил своих послов исследовать учение и обряды каждой веры. Наконец, предпочтя всем другим веру христианскую по греческому закону, он отправил послов в Константинополь, к царям Василию и Константину, и обещался принять христианскую веру со всеми своими подданными и возвратить им Корсунь и все остальное, чем владел в Греции, если они дадут ему в супруги сестру свою, Анну.

По окончании переговоров условились во времени и местом выбрали Корсунь; когда прибыли туда цари, Владимир крестился и, переменив имя, был наречен Василием. Отпраздновав свадьбу, он возвратил Корсунь и все остальное, как обещал. Это произошло в 6496 году от сотворения мира, и с этого времени Руссия пребывает в Христианстве. Анна умерла через 23 года после свадьбы, Владимир же скончался на четвертый год после смерти супруги. Он построил город, лежащий между реками Волгой и Окой, назвал его по своему имени Владимиром и сделал его столицею Руссии.

По смерти Владимира его сыновья ссорились, споря между собою и не соглашаясь в разделении царства, так что кто был сильнее, тот угнетал слабейших и изгонял их из государства. Святополк, который насильно овладел Княжеством Киевским, подослал убийц, чтобы умертвить своих братьев, Бориса и Глеба. По смерти переменили им имена, и один назван Давидом, а другой Романом, и оба причислены к лику святых. При таких ссорах братья ничего достойного памяти не совершили, кроме измен, козней, вражды и междоусобных войн.

Владимир, сын Всеволода, по прозванию Мономах, соединил опять всю Руссию в одну державу; он оставил после себя некоторые регалии, которые употребляются в настоящее время при короновании князей. Владимир умер в 6633 году от сотворения мира, и после него его сыновья и внуки не совершили ничего достойного памяти потомства до самых времен Георгия и Василия: Батый, царь татар, победил и умертвил их, выжег и разграбил Владимир, Москву и большую часть Руссии. С этого времени т. е. с 6745 года от сотворения мира до нынешнего князя Василия, почти все князья Руссии не только были данниками татар, но и отдельные княжества давались по воле татар тем из русских, которые у них домогались этого.

Хотя татары разбирали и решали споры, возникавшие между князьями о преемстве власти в княжествах или о наследствах, тем не менее однакож войны между русскими и татарами происходили часто; а между братьями были волнения, изгнания и мены царств и княжеств. Так, князь Андрей Александрович домогался великого княжения когда им овладел его брат Димитрий, Андрей с помощью татарского войска изгнал его и совершил много постыдных дел в Руссии. Также князь Димитрий Михайлович убил у татар князя Георгия Данииловича.

Узбек, царь татарский, захватив Димитрия, казнил его смертью. Был также спор о великом княжестве тверском; когда князь Симеон Иоаннович просил его себе у Чанибека, царя татарского, то Чанибек требовал от него годовой дани: вельможи, подкупленные богатыми подарками Симеона, вступились за него и обделали дело так, что он не заплатил дани. Потом в 6886 году великий князь Димитрий победил Мамая, великого царя татар.

На третий год после того Димитрий снова разбил его, так что земля была покрыта трупами более, чем на тринадцать тысяч шагов. На второй год после этого сражения неожиданно сделал нашествие царь татарский Тохтамыш, поразил Димитрия, осадил взял Москву. Убитых выкупали для погребения — восемь десят человек за один рубль: вся сумма выкупа, по счету оказалась в три тысячи рублей.

Великий князь Василий, правивший в 6907 году, овладел Булгарией, которая лежит по Волге, и изгнал из нее татар. Этот Василий Димитриевич оставил единственного сына Василия; так как он не любил его, потому что подозревал в прелюбодействе супругу свою Анастасию, от которой родился у него Василий, то умирая оставил великое княжество московское не сыну, а своему брату, Георгию. Когда же большая часть бояр приняли сторону сына Василия, как законного наследника и преемника, то Георгий, увидев это, поспешил к гитарам и умолял царя, чтобы он призвал Василия и решил, кому из них должно принадлежать княжество по праву. Когда царь, под влиянием одного из своих советников, благоприятствовавшего стороне Георгия, в присутствии Василия произнес свое мнение в пользу Георгия, Василий, пав к ногам царя, просил, чтобы ему было позволено говорить. Получив согласие царя, он сказал:

«Хотя ты сделал приговор на основании грамоты умершего человека, однако я надеюсь, что гораздо действительнее и важнее моя грамота, скрепленная золотою печатью, которую ты, живой человек, дал мне в удостоверение того, что хочешь облечь меня великокняжеским достоинством». Затем он просил царя, чтобы он помнил свои слова и удостоил сдержать свои обещания. Царь отвечал на это, что справедливее соблюсти то, что обещано в грамоте живого человека, чем принимать в рассуждение завещание. Наконец он отпустил Василия и облек его великокняжеским достоинством. С огорчением принял это Георгий и, собрав войско, изгнал Василия. Василий перенес это скрепя сердце и удалился в княжество Углич, оставленное ему отцом. Георгий до конца жизни спокойно владел великим княжеством и завещанием отказал его своему племяннику Василию.
Ответить

Фотография Play Play 18.03 2008

(продолжение)

Андрей и Димитрий, сыновья Георгия, как лишенные наследства, досадовали на это и потому осадили Москву. Василий получил известие об этом в монастыре св. Сергия, немедленно поставил стражей, разместил гарнизон и остерегался, чтобы не напали на него внезапно. Приметив это и посоветовавшись между собою, Андрей и Димитрий наполнили несколько повозок вооруженными воинами и послали их к монастырю под видом купеческого обоза. Доехав туда, повозки остановились под ночь вблизи стражи.

Воспользовавшись этим обстоятельством, воины в глубокую ночь внезапно выскочили из телег, напали на караульных, не подозревавших никакой опасности, и схватили их, В монастыре взят был и Василий, ослеплен и отослан в Углич вместе со своею супругою. Вскоре потом Димитрий, увидев, что сословие дворян ему неприязненно и что они переходят на сторону слепого Василия, бежал в Новгород, оставив сына Иоанна, от которого потом родился Василий Шемячич, в бытность мою в Москве содержавшийся в оковах; более скажу о нем ниже. Димитрий был прозванием Шемяка, отчего все его потомки называются Шемячичами. Наконец Василий Васильевич Темный спокойно овладел великим княжеством. После Владимира Мономаха до этого Василия в Руссии не было монархов.

Сын же этого Василия, Иоанн, был весьма счастлив, потому что вскоре после своего брака с Мариею, сестрою Михаила, великого князя тверского, он изгнал зятя и овладел великим княжеством тверским; потом завоевал также Великий Новгород. После того все другие князья стали служить ему, пораженные величием его деяний или из страха. Потом, при постоянно счастливом ходе дел, он начал употреблять титул великого князя владимирского, московского и новгородского и наконец стал называться монархом (самодержцем) всей Руссии. Этот Иоанн имел от Марии сына по имени Иоанн, которому избрал в супруги дочь Стефана Великого, того молдавского воеводы, который победил Магомета, султана турецкого, Матвея, короля венгерского, и Иоанна Альберта, короля польского.

По смерти первой своей супруги, Марии, Иоанн Васильевич вступил в другой брак с Софией, дочерью Фомы, некогда имевшего обширные владения в Пелопоннесе: я говорю о сыне Эмануила, царя константинопольского, из рода Палеологов. От нее он имел пятерых сыновей: Гавриила, Димитрия, Георгия, Симеона и Андрея, и им разделил наследство еще при своей жизни: Иоанну, старшему, он оставил самодержавную власть, Гавриилу назначил Великий Новгород, остальным дал другие владения по своему желанию. Первенец его, Иоанн, умер, оставив сына Димитрия, которому дед предоставил монархию, по обычаю, вместо его умершего отца.

Говорят, что эта София была весьма хитра и под влиянием ее князь много делал. Между прочим утверждают, что она побудила мужа лишить внука Димитрия монархии и назначить на его место Гавриила. Князь, убежденный супругою, велел бросить Димитрия в оковы и долго держал его в них. Наконец, на смертном одре, он приказал привести его к себе и сказал ему: «Милый внук, я согрешил перед Богом и перед тобой, заключив тебя в темницу и лишив тебя законного наследства; заклинаю тебя — прости мне обиду; будь свободен, иди и пользуйся своим правом». Димитрий, растроганный этой речью, охотно простил вину деда. Но когда он выходил из его покоев, его схватили по приказанию дяди Гавриила и бросили в темницу. Одни полагают, что он погиб от голоду и холоду, другие — что он задушен дымом. Гавриил при жизни Димитрия выдавал себя только за правителя государства, по смерти же его принял княжеское достоинство, хотя и не был коронован, а только переменил имя Гавриила на имя Василия.

У великого князя Иоанна от Софии была дочь Елена, которую он выдал за Александра, великого князя литовского, избранного потом королем польским. Литовцы уже надеялись, что важные несогласия обоих государев будут прекращены этим браком; а произошли от него гораздо важнейшие. Ибо в брачном договоре было положено выстроить храм по русскому закону в городе Вильно на назначенном для того месте и причислить к нему боярынь и девиц русского вероисповедания, сопровождавших Елену. Когда несколько времени пренебрегали исполнением этого условия, тесть воспользовался этим, как поводом войны против Александра, и, устроив три армии, выступил против него: первую он послал на юг, в область северскую другую на запад, против Торопца и Белы, третью поставил посредине по направлению к Дорогобужу и Смоленску; из них он удержал в резерве еще войско для того чтобы послать на помощь той армии, против которой будут сражаться литовцы.

После того, когда оба неприятельские войска сошлись у реки Ведроши, литовцы, бывшие под предводительством Константина Острожского, окруженного большим множеством вельмож и знати, возымели большую надежду поразить врагов, когда узнали от некоторых пленных число неприятелей и их вождей. Потом, так как речка препятствовала схватке, с обеих сторои стали искать переправы или брода. Однакож несколько московитов, взобравшись на противоположный берег первые вызвали литовцев на бой; но те бесстрашно отразили их, преследовали, обратили в бегство и прогнали за речку. Вскоре сошлись оба войска, и началось ужасное сражение. Между тем как с обеих сторон сражались с одинаковой храбростью, войско, помещенное в засаде, прибытии которого знали весьма немногие из русских сбоку врезалось в гущу врагов; литовцы, пораженные страхом, побежали; предводитель войска вместе со многим вельможами был взят в плен; остальные от страха оставили неприятелю лагерь, сдались сами и также отдали крепости Дорогобуж, Торопец и Белу.

Войско же, которое пошло на юг и над которым предводительствовал Махмет-Аминь, татарский царь Казани, случайно захватило правителя (на их языке воеводу) города Брянска и овладело Брянском. После того два родных брата, двоюродные братья Василия, один — Стародубскй, другой — Шемячич, владевшие доброю частью области северской и прежде подвластные князьям литовским, передались под власть московского князя. Так одним сражением и в один год московский князь приобрел то, чем завладел Витольд, великий князь литовский, в продолжение многих лет и с величайшим трудом. С этими литовскими пленниками московский князь поступил весьма жестоко, держал их в самых тяжелых оковах и уговаривал князя Константина поступить к нему в службу.

Не имея надежды уйти другим способом, Константин принял условие и был освобожден, обязавшись величайшею клятвой. Хотя ему назначены были поместья и владения сообразно его сану, но они не могли привлечь и удержать его, так что при первом случае, через непроходимые леса, он возвратился в отечество. Александр, король польский и великий князь литовский, постоянно желал мира более чем войны, отказался от всех областей и городов, занятых московским князем, и заключил с тестем мир, довольствуясь освобождением своих пленных.

Этот Иоанн Васильевич был так счастлив, что победил новгородцев в битве у реки Шелони; он принудил побежденных принять некоторые условия и признать его споим господином и князем, взял с них большие деньги и потом удалился, поставив там своего наместника. По истечении семи лет он снова воротился туда, вошел в город при помощи архиепископа Феофила, обратил жителей в самое жалкое рабство, отнял серебро и золото и наконец все имущество граждан и увез оттуда более трехсот хорошо нагруженных телег. Сам он присутствовал на войне только однажды, когда были захватываемы княжества новгородское и тверское; в другое время он обыкновенно никогда сам не присутствовал в сражении и однакож всегда одерживал победу, так что великий Стефан, воевода молдавский, часто вспоминая о нем на пиршествах, говаривал: «Иоанн, сидя дома и покоясь, увеличивает свое царство, а я, ежедневно сражаясь, едва могу защитить границы».

Он также ставил по своей воде царей казанских, иногда отводил их пленными, но напоследок сам потерпел от них большое поражение в своей старости. Он первый обвел стеною московскую крепость и свою резиденцию, как это можно видеть и ныне. Женщинам он казался настолько грозным, что если какая-нибудь случайно попадалась ему навстречу, то от его взгляда только что не лишалась жизни. Не было к нему доступа для бедных, обиженных и притесненных сильными.

За обедом он большею частью до того напивался, что засыпал, а все приглашенные между тем от страху молчали; проснувшись, он протирал глаза и только тогда начинал шутить и был весел с гостями. Впрочем, хотя он и был весьма могущественен, однако принужден был повиноваться татарам. Когда приближались татарские послы, он выходил к ним навстречу за город и выслушивал их стоя, тогда как они сидели. Его супруга которая была родом из Греции, очень досадовала на это и ежедневно говорила, что она вышла замуж за раба татар; потому она убедила супруга притвориться больным при приближении татар для того, чтобы наконец когда-нибудь уничтожить этот рабский обряд.

Умер Иоанн Великий в 7014 году от сотворения мира; в достоинстве великого князя московского наследовал ему сын Гавриил, потом называвшийся Василием. Он содержал в заключении своего племянника Димитрия, который еще при жизни деда был венчан на царство, сообразно народному обычаю; поэтому и при жизни, и по смерти племянника Василий не хотел торжественно венчаться на царство. Он во многом подражал своему отцу, сохранил в целости доставшееся ему от отца и присоединил к своим владениям многие области не столько войною, в которой был весьма несчастлив, сколько хитростью.

Как отец привел в зависимость от себя Новгород, так он покорил прежде дружественный ему Псков, также приобрел знаменитое княжество смоленское, которое более ста лет было в подданстве литовцев. Ибо по смерти короля польского Александра, хотя Василий и не имел никакой причины воевать против Сигизмунда, короля польского и великого князя литовского, но, видя, что король более склонен к миру, нежели к войне, а равно и литовцы страшатся войны, он нашел предлог к разрыву. Именно он говорил, что с его сестрою, вдовою Александра, обходятся вовсе не так, как следует по ее достоинству.

Кроме того он обвинял короля Сигизмунда в том, что он вооружал против него татар. Поэтому он и объявил войну, осадил Смоленск, придвинул стенобитные машины, однако не взял его. Между тем Михаил Глинский, происходивший от благородной отрасли русских князей и некогда занимавший у Александра высшие должности, бежал к великому князю Московскому, как это будет изложено ниже. Вскоре он склонил Василия к войне и обещал ему, что он покорит Смоленск, если он снова будет осажден, но с тем условием, чтобы московский князь отдал ему это княжество.

Потом, когда Василий согласился на предложенные Михаилом условия и снова уже теснил Смоленск тяжкою осадою, Глинский овладел городом посредством переговоров или, справедливее сказать, через подкуп и привел с собою в Москву всех начальников войска, исключая только одного, который воротился к своему государю, не зная за собой никакой измены; остальные же офицеры, подкупленные деньгами и подарками, не смели воротиться в Литву и, чтобы предоставить некоторое оправдание своей вины, навели страх на воинов, говоря: «Если мы возьмем путь к Литве, то на всяком месте нас могут или ограбить, или убить». Воины, страшась этих бедствий, все отправились в Москву и были приняты на жалованье князя.

Гордясь этой победой, Василий приказал своему войску тотчас вступить в Литву, а сам остался в Смоленске. Потом, когда сдались несколько ближайших крепостей и городов, тогда только Сигизмунд, король польский, собрал войско и послал его на помощь осажденным в Смоленске, но уже поздно. Вскоре по взятии Смоленска, узнав, что московское войско идет в Литву, он прибыл в Борисов, лежащий на реке Березине, и оттуда отправил против неприятеля свое войско под предводительством Константина Острожского. Когда Константин достиг Борисфена, у города Орши, который отстоит от Смоленска на германские мили, туда уже прибыло московское войско числом около восьмидесяти тысяч. Литовское же войско не превышало тридцати пяти тысяч человек, имея однакож несколько орудий.

Восьмого сентября 1514 года, настлав мост, Константин переправил пехоту через Борисфен у города Орши, конница же переправилась через узкий брод под самой оршинской крепостью. Вскоре после того как половина войска перешла через Борисфен, известили об этом Ивана Андреевича Челядина, которому московский князь поручил главное начальство, и советовали напасть на эту часть войска и уничтожить ее.

Но он отвечал: «Если мы разобьем эту часть войска, то останется другая, к которой могут присоединиться другие силы; и таким образом нам будет грозить большая опасность. Подождем немного, пока переправится все войско: у нас такие силы, что, без сомнения, мы можем без большого труда или разбить это войско, или окружить его и гнать до самой Москвы, как быков. Наконец нам останется только занять всю Литву».

Между тем приближалось литовское войско, в состав которого входили поляки и солдаты из чужих стран, и, когда оно отошло от Орши на четыре тысячи шагов, обе армии остановились. У московитов два крыла далеко отошли от остального войска для того, чтобы обойти неприятеля с тыла; главное же войско в боевом порядке стояло в середине, а впереди были поставлены те, которые должны были вызвать неприятеля на бой. Напротив них литовцы долго давали диспозицию своим разноплеменным силам, ибо каждое княжество прислало войско и предводителя своего племени, и таким образом в боевой линии каждому было определено свое место.

Наконец, поставив несколько отрядов впереди, московиты подали сигнал и первые напали на литовцев. Те стояли бесстрашно и отразили их; но московиты, получив подкрепление, в свою очередь обратили в бегство литовцев. Таким образом, несколько раз обе стороны, усиливаясь свежими подкреплениями, опрокидывали друг друга. Наконец, все силы введены были в дело. Тогда литовцы, с намерением отступив к тому месту, где у них поставлены были орудия, обратили пушки на преследовавших их московитов: они стреляли, расстраивали и разрывали густые задние ряды, стоящие в резерве.

Московиты были устрашены этим новым образом войны, так как они думали, что только первые ряды, сражающиеся с неприятелем, находятся в опасности; они смешались и ударились в бегство, считая передние дружины уже разбитыми. Тогда литовцы, обратившись назад, со всеми силами настигли их, преследовали и убивали. Одна ночь и леса прервали эту сечу. Между Оршей и Дубровной (которые отстоят друг от друга на 4 германские мили) есть судоходная река Кропивна: в ней потонуло столько московитов, бежавших по ее опасным и высоким берегам, что течение реки замедлилось. Взяты были в этом сражении все начальники войска и военные советники.

На следующий день Константин сделал великолепный прием знатнейшим из них, а потом отправил их к королю: они были распределены по литовским крепостям. Иван Челядин, с двумя другими главными вождями уже преклонных лет, содержался в Вильне в железных кандалах; когда я был отправлен в Московию послом от цесаря Максимилиана, то навестил их с позволения короля Сигизмунда и утешал их, кроме того, по их покорной просьбе, дал в долг несколько золотых. Услышав о поражении своих войск, князь немедленно оставил Смоленск и поспешно уехал и Москву, приказав сжечь крепость Дорогобуж, чтобы не завладели ею литовцы.

Литовское войско направилось прямо к городу Смоленску, но не могло взять его, потому что московский князь сильно укрепил его и оставил в нем гарнизон. К тому же приближающаяся зима мешала осаде. Кроме того, литовцы были обременены добычей, доставшейся после сражения, и многие требовали возвращения домой, полагая, что они уже довольно сделали. Наконец, литовское войско не могло взять Смоленска и потому, что ни литовцы, ни московиты не умеют брать крепостей. Но от этой победы король ничего не выиграл, кроме возвращения трех городов по сю сторону Смоленска. На четвертый год после этого сражения московский князь послал войско в Литву; оно расположилось станом между течением реки Двины и городом Полоцком.

Отсюда он отпустил большую часть своего войска опустошать Литву огнем и мечом и собирать добычу. Альберт Гастольд, полоцкий воевода, вышедши в одну ночь и перешел реку, зажег кучу сена, которое собрали московиты ради долгой осады, и напал на неприятелей: одни из них погибли от меча, другие потонули в бегстве, третьи были взяты в плен, немногие спаслись; из остальных, которые, переходя с одного места на другое, опустошали Литву, одни побеждены в разных местах, другие, бродившие по лесам, убиты поселянами.

В то же время московский князь также выступил против царства казанского, с судовою и конною ратью, но воротился, не сделав дела и потеряв весьма много воинов. Хотя этот князь Василий в войне был весьма несчастлив, однако тем не менее свои всегда выхваляют его так, как будто бы он вел дела свои счастливо; и хотя иногда ворочалась едва половина воинов, однако они утверждают, что в сражении не потеряно ни одного. Властью, которую имеет над своими, он превосходит едва ли не всех монархов целого мира. Он исполнил то, что начал его отец, — именно отнял у всех князей и других владетелей все их города и укрепления.

Даже своим родным братьям он не вверяет крепостей и не позволяет им в них жить. Почти всех гнетет он тяжким рабством, так что тот, кому он приказал быть у себя во дворце, или идти на войну, или отправлять какое-нибудь посольство, принужден исполнять свою должность на свой счет, исключая юношей, боярских детей, т. е. благородных людей небольшого достатка, которых, по их бедности, он ежегодно берет к себе и обыкновенно дает жалованье, но не всем одинаковое. Тем, которым он кладет 6 золотых в год, жалованье выдается только на третий год; те же, которым дается каждый год по 12 золотых, обязаны быть готовыми ко всякой должности на своих издержках и с несколькими лошадьми.

Знатнейшим, которые отправляют посольства или другие важные должности, даются или управления областями, или села, или поместья, смотря по труду и достоинству каждого; однако они платят с них князю известную ежегодную подать: им идет только денежная пеня, которую они взимают с бедных, чем-либо провинившихся, и некоторые другие доходы. Князь позволяет пользоваться такого рода владениями большей частью в продолжение полутора лет; если же оказывает кому особенную милость и благоволение, то прибавляет еще несколько месяцев.

Но по прошествии этого времени всякое жалованье прекращается, и целые шесть лет такой человек должен служить даром. При княжеском дворе был некто Василий Третьяк Долматов, пользовавшийся милостью князя и бывший в числе ближних дьяков его. Князь назначил его послом к цесарю Максимилиану и приказал ему приготовляться. Когда Третьяк говорил, что у него нет денег на дорогу и на издержки, его тотчас схватили, увезли в Белоозеро и на всю жизнь заключили в темницу, где он наконец и погиб жалкой смертью.

Князь взял себе его именье, движимое и недвижимое, и нашедши у него 3000 флоринов чистыми деньгами, не дал его братьям и наследникам даже четвертой части. Подлинность этого, кроме общей молвы, подтвердил писец Иван, который был ко мне приставлен князем, чтобы доставлять вещи, необходимые для ежедневного употребления: он держал Третьяка под стражей, когда тот был взят. Два брата Василия Третьяка, Феодор и Захария, которые были даны нам приставами на возвратном пути из Можайска в Смоленск, утверждали то же самое.

Если послы, отправленные к иностранным государям, привозят какие-либо драгоценности, то князь откладывает это в свою казну, говоря, что он даст им другую награду, а она такова, как я сказал выше. Так, когда вместе с нами возвратились в Москву послы князь Иван Посечен Ярославский и дьяк Семен (т. е. Симеон) Трофимов, получив в дар от цесаря Карла V, к которому были посланы, тяжелые золотые ожерелья, цепи, испанские дукаты, а от брата цесаря Фердинанда, эрцгерцога австрийского, моего государя, серебряные чаши, золотые и серебряные парчи и несколько немецких гульденов, то князь немедленно отобрал у них и цепи, и чаши, и большую часть испанских дукатов. Когда я спрашивал послов, справедливо ли это, то один постоянно отрицал, боясь унизить своего князя, другой же говорил, что князь приказал принести к себе царские подарки, чтобы поглядеть на них.

Потом, когда я весьма часто вспоминал об этом, один из них перестал после этого посещать меня, чтобы не быть принужденным ко лжи, продолжая отпираться, или чтобы избежать опасности в том случае, если признается в истине. Но придворные не отвергали этого факта, а возражали: «Так что же, если князь вознаградит их другою милостью? Он имеет власть как над светскими, так и над духовными особами и свободно, по своему произволу, распоряжается жизнью и имуществом всех». Между советниками, которых он имеет, никто не пользуется таким значением, чтобы осмелиться в чем-нибудь противоречить ему или быть другого мнения.

Они открыто признают, что воля князя есть воля Бога и что князь делает, то делает по воле Божией; потому они даже называют его божьим ключником и постельником и, наконец, верят, что он есть исполнитель воли Божией. Оттого сам князь, когда его умоляют о каком-нибудь заключенном или в другом важном деле, обыкновенно отвечает: будет освобожден, когда Бог велит. Подобно тому, если кто-нибудь спрашивает о каком-нибудь неизвестном и сомнительном деле, обыкновенно отвечают: знает Бог и великий государь. Неизвестно, такая ли загрубелость народа требует тирана государя или от тирании князя этот народ сделался таким грубым и жестоким.

Со времени Рюрика до нынешнего князя прежние государи не употребляли другого титула, как великих князей или владимирских, или московских, или новгородских и пр., кроме Иоанна Васильевича, который называл себя господином всей Руссии и великим князем владимирским и пр.

Василий же Иоаннович присваивает себе титул и имя царя следующим образом: «Великий Государь Василий, Божиею милостию Царь и Государь всей Руссии, и Великий Князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и пр., Государь и Великий Князь Нижней земли Новгородской и Черниговский, Рязанский, Волоцкий, Ржевский, Белевский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский и пр.».

Так как ныне все называют его императором, то мне кажется необходимым распространиться о титуле императора и о причине этой ошибки. Слово «царь» на русском языке значит «король», rex. Но на общем славянском языке, у поляков, богемцев и всех других, под словом «царь» понимают императора или цесаря от созвучия этого слова с последним долгим слогом слова «Caesar». Оттого все, которые не понимают русского языка и не знают русских букв, как-то богемцы, поляки и славяне, подвластные венгерскому королевству, называют rex'a другим именем: одни — кралем, другие кираллем, некоторые королем, и полагают, что царем называется только один цезарь или император.

От этого произошло, что русские переводчики, слыша, что иностранцы называют их государя императором, начали и сами именовать его так, полагая, что имя царя почетнее, чем имя короля (хотя они и значат одно и то же). Но если пересмотреть все их летописи и священное писание, то везде слово царь соответствует слову rex, а император — слову кесарь. По такой же ошибке царь турецкий назывался императором, хотя он издревле не употреблял другого более высокого титула, чем титул царя, т. е. короля. От того европейские турки, которые употребляют славянский язык, называют Константинополь Цареградом, так сказать царским городом.

Некоторые пишут, что московский князь домогался от римского папы и от цесаря Максимилиана царского имени и титула. Это мне кажется неправдоподобным, преимущественно потому, что московский князь ни одному человеку так не враждебен, как папе, которого он удостаивает только титула учителя. Цесаря же римского он почитает не выше себя, как это явствует из его грамот, в которых он свое имя ставит впереди императорского титула.

Герцог у них называется князем, и они, как я сказал, никогда не имели другого титула больше этого и только прибавляли в нему слово великий, ибо все прочие, которые имели только одно княжество, назывались князьями; которые же владели большим числом княжеств и имели под своей властью других князей, те назывались великими князьями. Они не имеют другой степени или достоинства, кроме бояр, которые соответствуют, как я сказал выше, нашим дворянам или рыцарям.
Ответить

Фотография Play Play 19.03 2008

ОБРЯД ВЕНЧАНИЯ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ НА ЦАРСТВО

Следующее описание, которое я с трудом достал, изобразит тебе обычай венчания московских князей на царство. Эту форму употребил великий князь Иоанн Васильевич, когда ставил своего внука Димитрия великим князем и монархом Руссии, как я прежде упомянул.

Посреди храма Пресвятой Девы воздвигается досчатое возвышение, на котором помещены три седалища - именно для деда, внука и митрополита. Ставится также налой, на котором положены княжеская шапка и бармы т. е. княжеские украшения. Потом в назначенное время собираются митрополит, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены и все духовенство в торжественном облачении. Когда входит в храм великий князь с внуком, диаконы поют по обыкновению многия лета одному великому князю Иоанну, После этого митрополит со всем клиром начинает петь благодарственный молебен Пресвятой Деве и св. Петру Исповеднику, которого они по своему обычаю называют чудотворцем.

По окончании этого митрополит и великий князь с внуком всходят на досчатое возвышение и садятся на приготовленные седалища, между тем как внук останавливается на краю возвышения. Тогда великий князь произносит следующие слова: «Отец митрополит! По воле Божией, по древнему обычаю, соблюденному доселе великими князьями, нашими предками, великие князья-отцы назначали великое княжество своим первородным сыновьям; и как, по их примеру, великий князь родитель мой, при себе благословил меня на великое княжество, так и я перед всеми благословил на великое княжество моего первенца Иоанна. Но так как Божиею волею случилось, что сын мой умер и остался после него единородный сын его Димитрий, которого Бог дал мне на место сына, то я пред всеми вами благословляю его, теперь и после меня, на великое княжество владимирское, новгородское и пр., на которые я благословил его отца».

После этого митрополит велит внуку сесть на назначенное ему место и благословляет его крестом, а диакону велит читать молитвы диаконов (эктении); сам между тем, сидя подле него и наклонив голову, произносит молитву.

Окончив ее, митрополит приказывает двум архимандритам принести ему бармы, которые покрыты вместе с шапкой одним шелковым покрывалом (оно называется ширинкою). Потом передает их великому князю и осеняет внука знамением креста. Великий же князь возлагает их на внука. Потом митрополит говорит: «Мир всем».

Наконец он подает великому князю княжескую шапку, принесенную по его приказанию двумя архимандритами: затем осеняет внука крестом во имя Отца и Сына и Святого Духа. Потом, когда великий князь возложил шапку на главу внука, митрополит, потом архиепископ и епископы, подходя, благословляют его рукою. Когда же это было сделано по порядку, митрополит и великий князь приказывают внуку сесть с ними и, немного обождав, встают. Между тем диакон читает так называемую литанию: Помилуй нас, Господи, — и за тем поминает великого князя Иоанна. Ему отвечает хор и поминает внука, великого князя Димитрия и других, по обыкновению. По окончании литании митрополит произносит молитву. После чего митрополит, архиепископ, епископы и все собрание по порядку подходят к великим князьям и с почтением поздравляют их; потом подходят и сыновья великого князя, кланяясь и поздравляя нового великого князя.


ЦЕРЕМОНИАЛ ПОСЛЕ ВЕНЧАНИЯ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ

Митрополит Симон говорит: Государь и сын, великий князь Димитрий! дед твой, великий князь, волею Божиею пожаловал тебя, благословил тебя на великое княжество; и ты, государь и сын, имей в сердце твоем страх Божий, люби справедливость и правый суд; повинуйся деду твоему, великому князю, и всем сердцем пекись о всех правоверных. И мы тебя, государя сына свое го, благословляем и молим Бога о твоем здравии и благоденствии. Потом митрополит и великие князья встают, и митрополит с молитвой благословляет крестом великого князя и его сыновей.

Наконец, по совершении лигургии, т. е. священнодействия, великий князь-дед отправляется в свое жилище; Димитрий же в княжеской шапке и в бармах, в сопровождении большой толпы бояр и боярских детей, шествует из храма Пресвятой Девы в храм Михаила Архангела, где Георгий, сын великого князя Иоанна, трижды осыпает его на паперти золотыми деньгами (под деньгой надобно понимать род монеты).

Когда он вошел в храм, священники служили литанию по обычаю, благословляли его крестом, и также осеняли его крестным знамением у могил и надгробных памятников. Потом, при выходе из храма, Георгий снова осыпал его золотыми деньгами. После этого он отправился в храм Благовещения, где священники также благословляли его, а Георгий, как прежде, осыпал деньгами. По окончании этого Димитрий пришел к деду и матери. Это происходило в 7006 году от сотворения мира, а от Рождества Христова в 1497, в четвертый день месяца февраля.

За обедом Димитрию был поднесен в дар широкий пояс, сделанный из золота, серебра и драгоценных каменьев, которым его опоясывали; после этого поднесены были переяславские сельги, т. е. рыбки из озера Переяславского, не отличающиеся от наших сельдей, имя которых они и носят. Полагают, что этот сорт рыб подают потому, что Переяславль никогда не отделялся от Московии, т. е. от монархии.

Бармы есть род широкого ожерелья из мохнатого шелку; снаружи они прекрасно отделаны золотом и всякого рода драгоценными камнями; Владимир отнял их у одного генуэзского правителя Кафы, побежденного им.

Pileus называется на их языке шапка; ее носил Владимир Мономах; она украшена драгоценными камнями и чудно сделана из золотых пластинок, которые извиваются наподобие змей.

Когда Василий Иоаннович собирался жениться, ему казалось, что лучше взять дочь кого-нибудь из подданных, чем чужестранку, как для того, чтоб избежать больших издержек, так имеете с тем и для того, чтобы не иметь супруги с чужеземными обычаями и другой веры. Виновником этого намерения князя был Георгий, по прозванию Малый, казначей и высший советник князя; он полагал, что князь возьмет в супруги его дочь. С общего совета были собраны в одно место дочери бояр, числом 1500, для того чтобы князь выбрал из них супругу по желанию.

По осмотре, против ожидания Георгия, он выбрал Соломонию, дочь боярина Иоанна Сабурова. В продолжение 21 года он не имел от нее детей. Огорчаясь бесплодием супруги, он заключил ее в один монастырь в суздальском княжестве, в тот самый год, в который мы приехали в Москву (т. е, в 1526 году). Она плакала и кричала, когда митрополит в монастыре резал ей волоса; а когда он подал ей куколь, она не допускала надеть его па себя и, схватив кукуль и бросив его на землю, топтала его ногами. Иоанн Шигона, один из первостепенных советников, негодуя на этот поступок, не только сильно бранил ее, но и ударил плетью, прибавив:

«Смеешь ли ты противиться воле государя и медлить исполнением его приказаний?» Когда Соломония спросила, по какому праву он ее бьет, он отвечал: «По приказанию государя». Тогда с растерзанным сердцем она объявила перед всеми, что надевает монашеское платье не по желанию, а по принуждению, и призывала Бога в мстители за такую несправедливость.

По заключении Соломонии в монастырь князь вступил в брак с Еленою, дочерью уже умершего князя Василия Глинского-Слепого, брата князя Михаила Глинского, который тогда содержался в заключении. Вдруг распространяется слух, что Соломония беременна и скоро разрешится. Этот слух подтверждали две боярыни, супруги первостепенных советников, казначея Георгия Малого и постельничего Якова Мазура; они говорили, что из уст самой Соломонии слышали о ее беременности и близких родах.

Услышав это, князь сильно смутился и удалил от себя обеих боярынь, а одну, супругу Георгия, высек за то, что она раньше не доложила ему об этом. Вскоре, желая узнать дело наверно, он послал советника Феодорика Рака и одного дьяка, Потата, в монастырь, где содержалась Соломония, и поручил им хорошенько разведать истину. Некоторые, в нашу бытность в Московии, утверждали нам за истину, что Соломония родила сына, именем Георгия, однако никому не хотела показывать ребенка. Когда к ней были присланы люди, чтобы узнать истину, она, говорят, отвечала, что они недостойны, чтобы глаза их видели ребенка, и что когда он облечется в свое величие, то отомстит за оскорбление матери. Некоторые же постоянно не хотели признать за истину, что она родила. Итак, слух об этом двоякого рода.

Я слышал, что князь до двум причинам вступил в брак с дочерью Василия Глинского, бежавшего из Литвы, сверх того, что он надеялся иметь от нее детей: во-первых, потому что его тесть вел свой род от фамилии Петровичей, которая некогда в Венгрии была весьма знаменита, и исповедывал греческую веру; во-вторых, потому что дети его имели бы в таком случае дядею Михаила Глинского, мужа особенно опытного в делах и отличавшегося редкою храбростью. Ибо князь имел двух родных братьев еще здравствовавших, Георгия и Андрея, и потому полагал, что его дети, если он будет иметь их от другой супруги, при жизни его братьев, не будут безопасно обладать царством.

Сняв опалу с Михаила и освободив его, он не сомневался, что его сыновья от Елены, под влиянием дяди, будут в большей безопасности; об освобождении Михаила рассуждали и нашу бытность. При нас сняли с него оковы и отдали на поруки, а наконец дали и полную свободу; в завещании государя он был поименован между прочими князьями и наконец назначен опекуном своих племянников, Иоанна и Георгия. По смерти князя, видя, что его вдова оскверняет царское ложе с одним боярином, Овчиною, бесчеловечно поступает с братьями мужа, заключив их в оковы, и управляет весьма жестоко, Михаил увещевал ее, чтобы она вела жизнь более честную и добродетельную, руководясь при этом единственно родственною любовью и своею честностью.

Но она худо приняла его увещания и с того времени начала искать средств к его погибели. Говорят, что Михаил скоро был обвинен в измене, снова брошен в темницу и наконец жалкою смертью погиб; вдова в непродолжительном времени также была отравлена ядом, а обольститель ее Овчина рассечен на части. По смерти матери старший сын Иоанн, родившийся в 1628 году, наследовал царство.


РЕЛИГИЯ

Руссия как начала, так и до сего времени твердо пребывает в вере христианской по греческому закону. Ее митрополит некогда имел свое местопребывание в Киеве, потом во Владимире, ныне же в Москве. Митрополиты каждые семь лет посещали Руссию, подвластную литовцам, и возвращались оттуда с собранными деньгами. Но князь Витольд не захотел более допускать этого, именно для того, чтобы не вывозилось серебро из его областей. Собрав для того епископов, он поставил собственного митрополита, который ныне имеет свое пребывание в Вильне, столице Литвы. Хотя Литва и следует римскому закону, однако в ней видно русских храмов более, чем римских. Впрочем, русские митрополиты получают поставление от константинопольского патриарха.

Русские в своих летописях открыто славятся тем, что прежде Владимира и Ольги земля русская была крещена и благословлена Христовым апостолом Андреем. Они говорят, что Андрей пришел из Греции к устью Борисфена и поплыл вверх по реке к тем горам, где ныне Киев, и там благословил и крестил всю землю; что он поставил там свой крест и предсказал, что на этой земле будет великая милость Господа и много христианских церквей; что потом оттуда он дошел до истоков Борисфена, к большому озеру Волок и по реке Ловати спустился и озеро Ильмерь, оттуда по реке Волхову, которая течет из этого озера, он прибыл в Новгород, оттуда, по той же реке, в Ладожское озеро и рекой Невою в море, которое они называют Варяжским, мы же, на пространстве между Финляндией и Ливонией, Германским, и морским путем прибыл в Рим; наконец, что в Пелопоннесе он был распят зa Христа Агом Антипатром. Это рассказывают их летописи.

Некогда митрополит, так же архиепископы, были выбираемы на соборе из всех архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов: искали в монастырях и пустынях мужа святой жизни и избирали его. Про нынешнего же князя говорят, что он обыкновенно призывает к себе несколько известных ему лиц и из их числа выбирает одного по своему усмотрению. В то время, когда я был в Московии в качестве посланника цесаря Максимилиана, митрополитом был Варфоломей муж святой жизни.

Когда князь нарушил клятву, данную им и самим митрополитом князю Шемячичу, и сделал некоторые другие распоряжения, которые, по-видимому, не приличествовали его власти, Варфоломей пришел к князю и сказал: «Так как ты присваиваешь всю власть себе, то потому я не могу отправлять мою должность», — и, протянув к нему посох, который был у него сделан наподобие креста, он отказался от своего сана. Князь тотчас принял посох вместе с отказом от должности и, заключив бедного Варфоломея в оковы, немедленно отправил на Белоозеро.

Говорят, что он некоторое время был содержим в оковах, потом однакож освобожден и частным человеком провел остаток жизни в монастыре. В митрополии ему наследовал некто Даниил, едва тридцати лет от роду, человек со здоровым и тучным телом и с красным лицом. Для того чтобы не казаться преданным более желудку, чем постам, бдению и молитве, он всякий раз, как намеревался публично отправлять богослужение, обыкновенно делал свое лицо бледным с помощью серного дыма и в таком виде выходил пред народом.

Во владениях московского князя есть еще два других архиепископа — в Новгороде, именно Магриций, и в Ростове; также епископы: тверской, рязанский, смоленский, пермский, суздальский, коломенский, черниговский, сарский. Все они подчинены московскому митрополиту. Они имеют свои известные доходы от поместий других, как они называют, экстраординарных случаев; но не имеют замков, городов и никакого, как они называют, мирского управления. От мяса постоянно воздерживаются. Я узнал, что в Московии только два архимандрита, игуменов же очень много, и все они избираются по воле князя, которому никто не смеет сопротивляться.

Каким образом избираются игумены, явствует из послания некоего Варлама, игумена хутынского монастыря, поставленного в 7034 г.; из послания я извлек только главные положения, Сначала братия какого-нибудь монастыря умоляет великого князя избрать им способного игумена, который бы наставлял их в божественном учении.

Прежде нежели князь утвердит избранного, тот должен обязаться клятвою и записью, что будет жить в этом монастыре благочестиво и свято, по установлению святых отцов; что всех служащих лиц будет избирать по обычаю предков и с согласия старейших братии; во все должности будет назначать людей верных и благочестивых и прилежно будет блюсти пользу монастыря; о делах всякого рода будет рассуждать с тремя или четырьмя старцами и, обсудив, представит дело целой коллегии братии и по их общему мнению будет решать и исполнять дела; не будет жить роскошнее прочих, но постоянно будет за одним столом и на одной пище с братиями; будет тщательно собирать годовые сборы и доходы и без утайки вкладывать их в монастырскую сокровищницу.

Он обещается соблюдать это под страхом большого наказания, которое может наложить на него князь, даже под страхом лишения сана. Старейшие братия также дают клятву исполнять все вышесказанное и повиноваться точно и неуклонно поставленному игумену.

В светские священники посвящаются большею частию те, которые долго служили при этой церкви диаконами. В диаконы же посвящаются только женатые; от того у них в обычае венчаться в одно время с поставленном в сан диакона.

Если о невесте какого-нибудь диакона идет дурная слава, то его не посвящают в диаконы — разве только в том случае, когда он возьмет женщину безупречного поведения. По смерти жены священнику совсем воспрещается совершать таинства; если он ведет жизнь целомудренную, то может при божественной службе участвовать в хоре, как причетник, вместе с прочими церковнослужителями. По прежнему обычаю, вдовцы, ведущие целомудренную жизнь, могли без нарекания совершать таинства; но ныне вошло в обыкновение не допускать к священнодействию ни одного вдовца — разве только он вступит в какой-нибудь монастырь и будет жить по уставу.

Всякий священник, который вступит во второй брак (что всякому позволено), исключается из клира; также ни один священник не смеет священнодействовать или крестить или исполнять какую-нибудь другую требу без диакона.

Священники занимают первое место в церквях. И кто из них поступит в чем-нибудь против религии или против священного сана, тот подлежит духовному суду. Если же священника обвиняют в воровстве или в пьянстве или другом подобном пороке, то он наказывается, как они говорят, мирскими властями. Мы видели в Москве, как публично наказывали розгами пьяных священников: они просят только, чтобы их секли рабы, а не боярин.

Несколько лет тому назад один наместник князя велел повесить священника, уличенного в воровстве. Митрополит, негодуя на это, донес государю. Призванный наместник отвечал государю, что он, по древнему отечественному обычаю, повесил вора, а не священника; так он и был отпущен без наказания.

Если священник жалуется светскому судье, что его ударил какой-нибудь мирянин (ибо все дела об оскорблениях и всякого рода обидах относятся к светскому суду), и если судья узнает, что он сам прежде раздражил его или нанес какую-нибудь обиду, то наказывает священника.

Священники большею частью содержатся приношениями прихожан, и им даются маленькие домики с полями и лугами, от которых они снискивают пропитание, как и их соседи, своими собственными руками или руками слуг. Они получают весьма небольшие приношения: иногда дают церковные деньги в рост, по десяти со ста, и проценты предоставляют священнику, чтобы не быть вынужденными питать его на свой счет. Некоторые живут щедротами князей. Приходов, одаренных поместьями и владениями, немного, исключая епископств и некоторых монастырей. Ни один приход или парохия не отдается никому, кроме священника. В каждом храме есть только один алтарь и, по их мнению, можно совершать только одну обедню в день. Очень редко храм бывает без священника, который обязан совершать богослужение только три раза в неделю.

Одежду имеют почти такую же, как миряне, надевая на голову, кроме маленькой и круглой шапочки, которою они прикрывают выбритое место, еще широкую шляпу от жары и дождей или носят также высокие бобровые шапки серого цвета. Все они ходят, опираясь на палки, называемые посохами.

Монастырями управляют, как мы сказали, аббаты и приоры; последних они называют игуменами, а первых архимандритами. Уставы и правила у них самые строгие; впрочем, они ослаблены и не совсем соблюдаются. Они не смеют пользоваться никакими увеселениями. Если у кого-нибудь будет найдена арфа или какой-нибудь другой музыкальный инструмент, того весьма строго наказывают.

От мяса они постоянно воздерживаются. Все они повинуются не только приказанию князя, но и каждому боярину, присылаемому от князя. Я был свидетелем, как мой пристав требовал у игумена одной вещи; когда тот не дал ему немедленно, пристав погрозил ему розгами, после чего он тотчас принес ему требуемую вещь. Многие удаляются из монастырей в пустыни и там выстраивают себе хижинки, в которых живут или одни, или с товарищами, питаются от земли и деревьев, т. е. кореньями и древесными плодами. Они называются столпниками, ибо столпом называется колонна, а узкие и высокие домики свои они поддерживают колоннами.

Хотя митрополит, епископы и архиепископы постоянно воздерживаются от мясного, однако в мясоед они имеют право подавать за своим столом мясо, когда приглашают гостей из мирян или священников, что запрещено архимандритам и игуменам.

Архиепископы, епископы и архимандриты носят клобуки черные и круглые; только один епископ новгородский носит, по нашему обычаю, белую и раздвоенную митру.

Ежедневное платье епископов точно такое же, как и у других монахов; разве только иногда они носят шелковые одежды и черную мантию, которая спереди имеет на каждой стороне три белые бахромы, изогнутые наподобие текущего ручья, в ознаменование того, что из их сердца и уст текут потоки учения веры и добрых примеров. Они носят палку, сделанную наподобие креста, которою подпираются и которую по-своему называют посохом. Епископ новгородский носит белую мантию. Впрочем, епископы занимаются только божественною службою, блюдением и распространением веры, а управление хозяйством и другие общественные дела они поручают чиновникам.

В их святцах находятся некоторые римские папы, которых они почитают святыми; других же пап, которые были после разделения церквей, они проклинают, как отступников от установлении апостолов, святых отцов и семи соборов, называют еретиками и раскольниками и ненавидят их более, чем самих магометан. Ибо, по их словам, на седьмом вселенском соборе было положено, что впредь должно считаться непоколебимым и вечным то, что было решено и постановлено на предыдущих соборах; и потому после этого никому и никогда, под страхом анафемы, нельзя ни назначать собор, ни принимать в нем участие — и это они весьма строго соблюдают. Был один русский митрополит, который по настоянию папы Евгения приехал на собор, на котором и были соединены церкви: по возвращении в отечество его схватили, лишили всего имущества и бросили в темницу, из которой он таки убежал.

Различие и вере между нами и ими можно узнать из следующего послания, которое Иоанн, митрополит русский, писал к римскому архиепископу (так называют они папу):

«Я возлюбил твою славу, о господин и блаженнейший отец, достойнейший звания и седалища апостольского' Ты из отдаленных стран взираешь на наше смирение и бедность, и осеняешь нас крылами любви, и с любовью приветствуешь нас, как своих, и вопрошаешь особенно о нашей истинной и православной вере; слыша о ней, ты удивился, как нам сказывал епископ твоего Блаженства. Мы же, поистине, от начала признаем, что вы благословением Божиим христиане, хотя и не во всем соблюдаете христианскую веру и во многом различаетесь от нас.

Поистине, много есть дурного, что совершается вами против божественных заповедей и установлении; об этом мы напишем немного к твоей любви. Во-первых, о субботнем посте, соблюдаемом против закона, во-вторых, о великом посте, от которого вы отрываете неделю и едите мясо и вследствие мясоедения привлекаете к себе людей. Также вы удаляете священников, которые вступили в брак по закону. Также вы снова помазуете миром тех, которые уже были миропомазаны священниками при крещении, говоря, что это надлежит делать не простым священникам, но одним епископам.

Также вы неправо употребляете опресноки, что ясно показывает служение или культ иудейский. Глава же всему злу есть то, что вы начинаете переменять и искажать то, что утверждено св. соборами, говоря о Св. Духе, что он исходит не только от Отца, но и от Сына, и многое другое, более важное, о чем следовало бы твоему Блаженству отнестись к патриарху константинопольскому, твоему духовному брату, и приложить все старание, чтобы когда-нибудь эти заблуждения уничтожились и мы бы пребывали в единодушии и духовном согласии.

Молю и преклоняюсь ко святым ногам твоим: отстань от таких заблуждений, которые существуют между вами, и преимущественно воздерживайся от опресноков. Я хотел также написать что-нибудь об удушаемых и нечистых животных и о монахах, едящих мясо, но об этом (если соблаговолит Бог) я напишу после. Прости, по своей величайшей любви, что я писал к тебе об этих вещах. А должно ли делать так, как делается, — вопрошай Писание, и обретешь. Я, митрополит Руссии, приветствую тебя и всех подчиненных тебе клириков и мирян. Вместе со мною также приветствуют тебя св. епископы, монахи и цари, великие люди. Любовь Святого Духа да будет с тобою и со всеми твоими. Аминь».



КРЕЩЕНИЕ

Крещение совершают они следующим образом. После рождения ребенка тотчас призывают священника, который читает известные молитвы, стоя перед дверью комнаты, где находится родильница, и дает младенцу имя, Потом, обыкновенно в сороковой день, если ребенок болен, приносят его в храм и крестят, трижды погружая всего в воду: иначе они не признали бы его крещенным. Потом помазуют его елеем, который освящен и великую неделю; потом мажут, как они говорят, миррою.

Вода же крещения освящается для каждого ребенка и тотчас после крещения выливается за дверь храма. Крестят детей всегда в храме, если только не препятствуют тому чрезвычайная отдаленность места или холод, и никогда не употребляют теплой воды, разве только в случае болезни ребенка. Восприемники берутся по воле родителей, и сколько раз отрицают дьявола, повторяя за священником известные слова, столько же раз плюют на землю. Священник также обрезывает ребенку волосы, лепит их на воск и кладет в известном месте о храме.


ИСПОВЕДЬ

Хотя по уставу у них есть исповедь, но простой народ считает ее делом князей и обязанностью, по преимуществу благородных господ и знатных людей. Исповедуются около праздника Пасхи, с великим благоговением и со крушением сердца. Исповедник стоит вместе с исповедующимся по средине храма, обратясь лицом к какому-нибудь образу, для этого поставленному. По окончании исповеди и по наложении покаяния по мере прегрешений оба кладут несколько поклонов сряду перед этим образом и осеняют чело и грудь знамением креста; наконец с великим стенанием восклицают: Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас (это есть их обыкновенная молитва.

Одним в виде покаяния налагаются посты, другим известные молитвы (ибо молитву Господню знают весьма немногие); некоторых, если сделали какой-нибудь важный грех, омывают водою. Ибо в Богоявление они черпают проточную воду и, освятив ее, сохраняют во весь год в храме для очищения и омовения самых тяжких грехов. Также считают грех, совершенный в субботу, менее тяжким и налагают за него меньшее покаяние. По многим самым неважным причинам их не допускают в храмы; обыкновенно исключенные большею частью стоят у дверей и окон храма и оттуда видят и слышат богослужение не меньше, как бы были в храме.


ПРИЧАЩЕНИЕ

Они причащаются под обоими видами, смешивая хлеб с вином или тело с кровию. Священник берет частицу из чаши ложкою и дает причащающемуся. Всякий может принимать тело Господне сколько раз в год хочет, лишь бы исповедывался; впрочем, установленное время для этого около праздника Пасхи. Детям семи лет лают причастие и говорят, что тогда человек начинает грешить. Если ребенок нездоров или кончается, так что не может принять хлеба, то вливают ему каплю из чаши. Дары освящаются для причащения только за обедней; для больных же освящаются в четверг на великой неделе и хранятся весь год. Когда нужно, священник берет оттуда частицу, которую кладет в вино и, хорошо смоченную, дает больному, потом прибавляет немного теплой воды.

Всякий монах или священник читает так называемые канонические часы только перед образом, к которому и всякий прикасается с великим благоговением. Кто выносит образ в народ, тот высоко поднимает его на руках, и все идущие мимо по большей части воздают ему честь, открывая голову, знаменуясь крестом и наклоняясь. Книги Евангелия кладут на почетные места, как святыню, и не прикасаются к ним руками, не осенясь прежде крестом и не воздав чести с непокрытою и наклоненною головою; потом с величайшим благоговением берут в руки. Также носят по церкви хлеб, прежде нежели по нашему обычаю он освящен обыкновенными словами, и воздают ему честь и молятся с известными словами.


ПРАЗДНИКИ

Знатные люди чтят праздники тем, что после обедни бражничают и надевают пышную одежду; простой народ, слуги и рабы большею частью работают, говоря, что праздновать и пользоваться досугом — дело господ. Горожане и ремесленники бывают у обедни, а после нее возвращаются к работе, думая, что честнее заниматься трудом, чем попусту терять достаток и время в пьянстве, игре и подобных вещах. Ибо простонародью и черни запрещено употребление пива и меда; однако им позволено пить в некоторые торжественные дни, как-то: в Рождество Христово, в праздник Пасхи, в Пятидесятницу и некоторые другие; в эти дни они не работают — не из уважения к религии, а больше для пьянства.

День Троицы они празднуют в понедельник во время Пятидесятницы; в восьмой же день Пятидесятницы — праздник всех Святых. День же Тела Христова, как у нас, — они не чтят.

Клянясь и ругаясь, они редко употребляют имя Божие. При клятве подтверждают сказанное или обещанное целованием креста.

Когда они осеняют себя знамением креста, то делают это правою рукою таким образом, что легким прикосновением сперва ко лбу, потом к груди, потом к правой и наконец к левой стороне груди делают подобие креста. Если кто-нибудь иначе ведет руку, того считают не единоверцем, но иностранцем; я помню, как меня назвали этим именем и бранили, когда я, не зная этой церемонии, повел своею рукою иначе.


ЧИСТИЛИЩЕ

Они не верят в чистилище, но говорят, что всякому умершему будет место по его заслугам — благочестивым назначено место светлое, с духами добрыми, нечестивым же — темное и покрытое густым мраком, с духами страшными; в этом месте они ожидают последнего суда. По месту и добрым духам души познают милость Божию и постоянно желают последнего суда; другие же — напротив. Они также не думают, что душа будет подвержена наказанию отдельно от тела, ибо полагают, что душа должна терпеть вместе с телом, так как она грешила в теле.

Служа панихиды по умершим, они думают, что этим можно испросить для душ место более сносное, в котором они легче могут дожидаться будущего суда. Святою водою никто не окропляется сам, а кропит только священник. Они не освящают кладбищ для погребения тел, ибо говорят, что тела, миропомазанные и освященные, освящают самую землю, а не земля освящает тела.
Ответить

Фотография Play Play 19.03 2008

ПОСТ

Они постятся в четыредесятницу целые семь недель. На первой неделе употребляют молочное и называют ее сырною; в следующие недели все они (исключая путешествующих) воздерживаются даже от рыбы. Некоторые принимают пищу в воскресенье и субботу, а в остальные дни воздерживаются от всякой пищи; другие принимают пищу в воскресенье, вторник, четверг и субботу, а в остальные три дня воздерживаются. Также весьма многие довольствуются куском хлеба с водой в понедельник, среду и пятницу.

Остальные посты в году соблюдаются не так строго. Они постятся также с восьмого дня Пятидесятницы, который у них есть день всех Святых, до праздника Петра и Павла. Этот пост называется петровским. Потом у них есть пост Пресвятой Девы, от первого августа до Успения Богородицы; также пост Филиппа, продолжающийся шесть недель до Рождества и называющийся филипповым, потому что начало этого поста, по их календарю, бывает в день Филиппа. Если праздник Петра и Павла, так же Успения случится в среду или в пятницу, тогда и в этот день они не употребляют мясного. Они не чествуют постом кануны святых, кроме Усекновения главы св. Иоанна, которое ежегодно соблюдают двадцать девятого августа.

Если в великий пост четыредесятницы случится какой-нибудь праздник, то в этот день они употребляют рыбу. На монахов же наложены посты, гораздо более трудные и тяжкие, и они должны довольствоваться квасом, т. е. кисловатым питьем и водой, смешанной с закваскою. Священникам также в это время запрещены медовая вода и пиво. Однако ныне все эти законы и постановления нарушаются. Когда нет поста, они употребляют мясное в субботу и воздерживаются в среду.

Учители, которым они следуют, суть Василий Великий, Григорий и Иоанн Хризостом, которого они называют Златоустом, т. е. золотые уста. У них нет проповедников. Они думают, что достаточно присутствовать при богослужении и слышать Евангелие, Послания и слова других учителей, которые читает священнослужитель на отечественном языке. Сверх того, они думают этим избежать различных толков и ересей, которые большею частью рождаются от проповедей. В воскресенье объявляют праздники будущей недели и читают публичную исповедь. Они считают истинным и обязательным для всех, во что верит или что думает сам князь.

Мы слышали в Московии, что по просьбе самого московского князя константинопольский патриарх прислал одного монаха по имени Максимилиана, чтобы он, по здравом обсуждении, привел в порядок все книги, правила и отдельные постановления, касающиеся веры. Сделав это и заметив многие весьма важные заблуждения, Максимилиан объявил князю, что он совершенный схизматик, потому что не следует ни греческому, ни римскому обрядам. Говорят, что он пропал немного спустя после того, как высказал это, и, по мнению многих, был утоплен, хотя князь и оказывал ему величайшее благоволение.

Рассказывают, что на третий год после нашего пребывания в Московии Марк, один греческий купец из Кафы, говорил то же самое, и хотя за него усиленно ходатайствовал тогда турецкий посол, но он также был схвачен и приговорен к смерти. Грек Георгий, по прозванью Малый, казначей, канцлер и высший советник князя, немедленно был удален от всех должностей и подвергся опале, потому что благоприятствовал этому делу и ходатайствовал за Марка. Но так как князь никак не мог обойтись без Георгия, то он снова был принят в милость, только ему дали другую должность. Это был муж необыкновенно ученый и искусный во многих делах; он прибыл в Московию вместе с матерью князя.

Князь так уважал его, что, позвав его однажды к себе во время его болезни, приказал нескольким из самых знатных своих советников посадить его в повозку и принести во дворец. Но когда его привезли ко дворцу, он не позволил нести себя по такой высокой лестнице; его высадили из повозки, и он стал помаленьку взбираться к князю. Князь, нечаянно увидев его, начал сильно гневаться и приказал его принести к себе на носилках. Наконец, посоветовавшись с ним и окончив дело, он приказал снести его по лестнице на носилках и всегда потом носить вверх и вниз.

Преимущественная забота духовных состоит в том, чтобы всех приводить в свою веру. Монахи-отшельники уже давно обратили в христианскую веру большую часть идолопоклонников, издавна и часто проповедуя у них Слово Божие. Даже и теперь отправляются они в разные страны, лежащие на север и восток, куда достигают только с величайшим трудом и с опасностью чести и жизни. Они не ждут и не желают никакой от того выгоды, ибо, запечатлевая иногда учение Христово смертью, они стараются единственно только о том, чтобы сделать угодное Богу, наставить на истинный путь души многих, совращенных с него заблуждением, и приобрести их Христу.

Важнейший монастырь в Московии есть монастырь св. Троицы, отстоящий к западу от города Москвы на 12 германских миль. Говорят, что погребенный там св. Сергий творит многие чудеса; удивительное стечение племен и народов с благоговением прославляет его. Туда ездит часто сам князь, а народ стекается ежегодно в известные Дни и питается от щедрот монастыря. Утверждают, что там есть медный горшок, в котором варятся известные кушанья, и по большей части огородные овощи, и мало ли, много ли народу придет в монастырь, однако пищи всегда остается столько, что монастырский причт может быть сыт, так что никогда нет ни недостатка, ни излишка.

Московиты хвалятся, что они одни только христиане, а нас они осуждают, как отступников от первой церкви и древних святых установлении. Если какой-нибудь человек нашей веры по доброй воле перейдет к московитам или же убежит к ним против воли господина, как будто для того, чтобы выучиться их вере и принять ее, то они утверждают, что не следует отсылать его или возвращать по требованию господина. Это я узнал по одному странному случаю, который я и приведу здесь.

Когда я ехал в Московию, один знатный краковский обыватель поручил и почти против моей воли отдал мне на руки некоего Эразма, из почтенной фамилии Бетманов, юношу образованного, но который был до того предан пьянству, что иногда напивался до безумия и принуждал меня своими частыми попойками сажать его в кандалы. Однажды, сознавая за собой вину, он соединился с тремя московитами и с моим кучером, поляком, и в одну ночь убежал из Москвы, переплыл реку Оку и направил путь к Азову.

Узнав об этом, князь немедленно разослал во все стороны своих курьеров (которых они называют гонцами), чтобы воротить беглецов с дороги. Гонцы наткнулись на стражей, которые расположены в тех местах против постоянных набегов татар и, рассказав им этот случай. склонили и их отправиться на лошадях для отыскания беглецов. Они встретились с человеком, который сказал им, что он давал ночлег пяти всадникам и что они принудили его показать им прямую дорогу в Азов. Стражи погнались по их следам и ночью увидели огонь, который они зажгли, В молчании, как змеи, они подползли к их лошадям, блуждавшим на пастбище около места ночлега, и отогнали их дальше. Когда мой кучер, проснувшись, хотел привести назад лошадей, которые далеко разбрелись, они выскочили на него из травы и, угрожая ему смертью, если он издаст хоть малейший звук, взяли и связали его.

Потом они опять отогнали лошадей дальше, и когда беглецы один за другим хотели привести их назад, то таким же образом все по порядку были захвачены хитростью, исключая одного Эразма, который обнажил саблю и защищался, когда на него напали, и звал на помощь Станислава (это было имя моего кучера). Но когда тот отвечал, что он в плену и связан, Эразм сказал: «И я не хочу быть свободным или жить, когда вы в плену» — и таким образом сдался, когда они находились всего в двух днях пути от Азова.

По их возвращении я просил князя, чтобы мне отдали моих. Он отвечал, что никто не может отдать назад человека, который перешел к московитам для принятия истинной веры (они утверждают, как было сказано, что только одни они держат правую веру).Однако кучера моего он вскоре отдал мне назад. Но когда он отказался возвратить Эразма, то я сказал эконому — который нам был дан и которого они называют приставом, — что люди будут худо думать и говорить о князе, если он будет отнимать у послов их слуг.

Чтобы не могли обвинять ни меня, ни князя, я просил у него позволения призвать Эразма и в присутствии его советников узнать от него самого об его желании. Когда это было сделано с согласия князя, я спрашивал у Эразма, хочет ли он остаться у князя для принятия религии, и на его утвердительный ответ сказал ему: «Хорошо постелешь, хорошо будешь лежать». Потом один литовец, бывший в свите графа Нугароля, отговаривал его от принятого им намерения и получил в ответ, что он боится моей строгости. Тогда литовец сказал ему, не хочет ли он воротиться, если граф примет его в свою свиту, — и он согласился. Когда это дело было доведено до сведения графа, он спрашивал у меня, соглашусь ли я? - на что я отвечал, что с моей стороны не будет препятствий. Ибо я и сам желал устроить так, чтобы родственники Эразма не истолковали этого дела иначе, нежели как оно случилось.


О ДЕСЯТИНАХ

Владимир, принявший таинство животворящего крещения в 6496 году, вместе с митрополитом Львом установил давать десятины со всех вещей — для бедных, сирот, немощных, старцев, пришельцев, пленных, для погребения бедных, для вспоможения тем, которые имеют многочисленное потомство, и тем, у которых имущество истреблено огнем, и, наконец, для вспомоществования нуждам всех несчастных и церквям бедных монастырей, и преимущественно для облегчения участи живых и мертвых.

Тот же Владимир подчинил духовной власти и суду всех игуменов, пресвитеров, диаконов и все духовное сословие: монахов, монахинь и женщин, которые делают просвиры для божественной службы и которых называют просвирнями; также жен и детей священников, врачей, вдов, повивальных бабок и тех, над которыми какой-нибудь святой совершил чудо, тех, которые отпущены на волю для спасения чьей-нибудь души, наконец, всех служителей монастырских и больничных, и тех, которые делают монашеские одежды. И так, если произойдет какая-нибудь ссора или несогласие между вы-шереченными лицами, то епископ, как прямой судья может рассматривать и решать их. Если же произойди какая-нибудь распря между ними и мирянами, то решается общим судом.

Епископы должны также определять разводы как между князьями, так и между боярами и всеми мирянами которые привязываются к наложницам. К епископскому суду также относится, если жена не повинуется мужу, если кто-нибудь уличен в прелюбодеянии, если кто-нибудь женился на единокровной, если супруги замышляют что-нибудь злое друг против друга, также гадания, чародейства, отравы, прения о ереси или прелюбодеянии и если сын сильно поносил или оскорблял родителей или сестер.

Кроме того, к епископскому суду относится наказание содомитов, святотатцев, тех, которые грабят мертвых; тех, которые для чародейства отрывают частицу от изображений святых или от креста; тех, которые ввели в церковь или употребляли в пищу собаку, птицу или какое-нибудь другое нечистое животное. К тому же они должны наблюдать и установлять всякие меры. Но не должно удивляться, если вышесказанное окажется отличным от их правил и преданий, потому что они изменились по разным местам не столько от своей древности, сколько искажены от страсти их к деньгам. Когда князь приглашает митрополита на пир, то, за отсутствием своих братьев, обыкновенно предлагает ему первое место за столом- Пригласив митрополита и епископов на похороны, с начала обеда он сам подает им пищу и питье, потом ставит своего брата или какого-нибудь вельможу, чтобы он заменил его до конца обеда.

Я получил также позволение посмотреть на их церемонии, которые совершаются в храмах в торжественные праздники. Таким образом, в оба мои посольства, в праздник Успения, т. е. 15 августа, я входил в большой храм в Кремле, устланный древесною зеленью, и видел князя направо у двери, в которую он вошел: он стоял у стены с открытою головой, опираясь на посох и держа перед собою в правой руке колпак; советники же стояли у колонн храма, куда провели и нас. По средине храма на досчатом возвышении стоял митрополит, в торжественном облачении, имея на голове круглую митру, сверху украшенную изображениями святых, а снизу — горностаевым мехом; он так же, как и князь, опирался на посох и, когда запели другие, молился со своими служителями.

Потом, шествуя к алтарю и обратясь, против нашего обыкновения, налево, вышел через меньшую дверь, предшествуемый певчими, священниками и диаконами, из которых один нес на голове блюдо с хлебом, уже приготовленным для жертвоприношения, другой же — покрытую чашу; прочие несли все вместе образа святого Петра, Павла, Николая при громких восклицаниях и благоговении кругом стоящего народа. Некоторые из окрест стоящих восклицали: «Господи, помилуй!», другие, по отцовскому обычаю, касались лбом земли и плакали. Наконец народ различным образом чествовал и поклонялся вокруг носимым изображениям.

Когда окончено было хождение вокруг и они вошли через среднюю дверь алтаря, началось богослужение или, как они называют, всевышняя служба. Все богослужение, или обедня, у них обыкновенно совершается на природном языке народа. Кроме того предстоящим читается Послания и Евангелие, соответствующее времени (дню), громким голосом и вне алтаря, чтобы более было слышно народу. В первое мое посольство, в этот же праздник, я видел более ста человек, работавших во рву Кремля, потому что праздники соблюдают обыкновенно только одни князья и бояре, как мы скажем ниже.


СПОСОБ ЗАКЛЮЧЕНИЯ БРАКА

Зазорно и постыдно для молодого человека самому сватать девушку: дело отца предложить молодому человеку, чтобы он женился на его дочери. При этом у них в обычае говорить такие слова: «Так как у меня есть дочь, то я желал бы, чтобы ты был мне зятем». На это молодой человек говорит: «Если ты меня просишь в зятья и тебе так угодно, то я пойду к моим родителям и доложу им об этом». Потом, если родители и родственники будут согласны, то они сходятся вместе и толкуют о том, что отец даст дочери в приданое.

Потом, порешив о приданом, назначают день свадьбы. Тем временем жениха не пускают в жилище невесты, и если он станет просить, чтобы по крайней мере ему можно было увидать ее, то родители обыкновенно отвечают: «Узнай, какова она, от других, которые ее знают». Доступ дается ему не прежде, как уже свадебный договор скреплен страхом огромного штрафа, так что жених не может отказаться без большой пени, если бы и хотел. В приданое большею частью даются лошади, одежды, копья, скот, рабы и тому подобное. Приглашенные на свадьбу редко дарят деньги, но посылают невесте подарки, которые жених тщательно замечает и откладывает.

После свадьбы жених вынимает их по порядку и снова осматривает; те из них, которые ему нравятся и кажутся годными к употреблению, он посылает на рынок и приказывает ценовщикам оценить их поодиночке, а все остальные отсылает каждому особенно с благодарностью. За те, которые он удержал, в продолжение года он отплачивает деньгами по оценке или какою-нибудь другою вещью равного достоинства. Если же кто-нибудь ценит свой подарок выше, тогда жених немедленно прибегает к присяжным ценовщикам и принуждает хозяина вещи принять их оценку. Так же, если жених не отблагодарил кого в течение года или не возвратил подарка, то он обязан удовлетворить того вдвойне. Наконец, если он не позаботился дать чей-нибудь подарок для оценки присяжным, то принужден сделать вознаграждение по воле и присуждению того, кто дал этот подарок. Этот самый обычай соблюдает народ при подарках всякого рода.

Они заключают брак не ближе четвертой степени родства или свойства, кроме того, считают за ересь родным братьям жениться на родных сестрах. Никто также не смеет жениться на сестре свояка. Так же весьма строго наблюдают, чтобы не соединились браком те, которые вошли между собою в духовное родство по крещению. Допускают еще, чтобы кто-нибудь женился на второй жене и сделался двоеженцем, но едва признают это законным браком. Жениться на третьей не позволяют без важной причины.

Брать четвертую жену не допускают никого и считают это делом не христианским. Развод допускают и дают разводную грамоту; однако тщательно это скрывают, зная, что это противно религии и установлениям. Несколько прежде мы сказали, что сам князь развелся со своею супругою Соломонией за ее бесплодие, заключив ее в монастырь, и вступил в брак с Еленой, дочерью князя Василия Глинского, Несколько лет тому назад бежал из Литвы в Моско-вию некто князь Василий Бельский.

Когда его друзья долго удерживали у себя его молодую супругу, на которой он недавно женился (ибо они думали, что он опять воротится из любви и тоски по молодой жене), Бельский отдал дело об отсутствии супруги на решение митрополита, и митрополит, посоветовавшись, сказал ему; «Так как не твоя вина, а скорее вина жены и родственников, что тебе нельзя жить с нею, то я делаю тебе послабление закона и отрешаю тебя от нее». Вскоре после этого Бельский женился на другой жене, происходившей из рода князей рязанских; от нее он имел также детей, которых мы ныне видим в большой силе у князя.

Они называют прелюбодеянием только связь с женою другого. Любовь супругов по большей части холодна, преимущественно у благородных и знатных, потому что они женятся на девушках, которых никогда прежде не видали, а потом, занятые службой князя, принуждены оставлять их, оскверняя себя гнусным распутством на стороне.

Положение женщин самое жалкое. Ибо они ни одну женщину не считают честною, если она не живет заключившись дома и если ее не стерегут так, что она никогда не показывается в публику. Они почитают, говорю я, мало целомудренною ту женщину, которую видят чужие и посторонние. Заключенные дома, женщины занимаются только пряжей. Все домашние работы делаются руками рабов. Что задушено руками женщины — курица или какое-нибудь другое животное, — тем они гнушаются, как нечистым. У беднейших жены исправляют домашние работы и стряпают. Впрочем, желая в отсутствие мужей и рабов зарезать курицу, они выходят за ворота, держа курицу или другое животное и нож, и упрашивают проходящих мужчин, чтобы они убили сами.

Весьма редко пускают их в церковь и еще реже в общество друзей, разве только они очень стары и уже нет места никакому подозрению. Однако в известные дни, посвященные веселью, они позволяют женам и дочерям сходиться для забавы на приятных лугах: там, сидя на каком-то колесе, наподобие колеса Фортуны, они то поднимаются вверх, то опускаются вниз; или по-другому: вешают веревку, садятся на нее, их подталкивают, и они качаются взад и вперед; или наконец забавляются некоторыми известными песнями, ударяя в ладоши, а плясок вовсе не водят никаких.

В Московии есть один немец, кузнец, по имени Иордан, который женился на русской. Поживши несколько времени с мужем, жена однажды сказала ему ласково: «Почему ты, дражайший супруг, не любишь меня?» Муж отвечал: «Напротив того, очень я люблю тебя». — «Я еще не имею, — сказала она, — знаков твоей любви». Муж спрашивал, каких знаков хочет она? Жена ему отвечала: «Ты никогда меня не бил». — «По правде, побои не казались мне знаками любви, — сказал муж, — но однако и с этой стороны я буду исправен».

И, таким образом, немного спустя он ее жестоко побил и признавался мне, что после этого жена стала любить его гораздо больше. Это он повторял потом очень часто и наконец в нашу бытность в Москве сломил ей шею и колени.

Все они признают себя холопами, т. е. рабами князя.

Знатные также имеют рабов, большею частью купленных или пленных; свободные, которых они держат на своей службе, не вольны отходить во всякое время. Если кто-нибудь отойдет против воли своего господина, то никто его не берет. Если господин худо обращается с хорошим и полезным слугой, то приобретает дурную славу между другими и после того не может приискать себе других слуг.

Этот народ имеет более наклонности к рабству, чем к свободе, ибо весьма многие, умирая, отпускают на волю нескольких рабов, которые однако тотчас же за деньги продаются в рабство другим господам. Если отец продаст сына, как это в обычае, и сын каким-нибудь образом наконец сделается свободным, то отец, по праву отцовской власти, опять во второй раз может продать его. После же четвертой продажи он не имеет больше права над сыном. Казнить смертью рабов и других может только один князь.


О ВОЕННОМ ДЕЛЕ В РУССИИ

Через год или через два князь делает набор по областям и переписывает боярских детей, чтобы знать их число и сколько каждый имеет лошадей и служителей. Потом каждому определяет жалованье, как было выше сказано. Военную службу несут те, которые могут это по своему состоянию. Редко дается им покой, ибо князь воюет то с литовцами, то с ливонцами, то с шведами, то с казанскими татарами, — или если не ведет никакой войны, то обыкновенно каждый год ставит двадцать тысяч человек на страже в местах около Дона и Оки для предупреждения нападений и грабежей перекопских татар. Обыкновенно каждый год он вызывает их по очереди из их областей в Москву для исполнения всех должностей. В военное же время они не служат погодно и по очереди, но принуждены идти на войну все и каждый, как те, которые на жаловании, так и те, которые ожидают милости князя.

Лошади у них небольшие, холощеные, без подков и с самой легкой уздой. Седла прилажены таким образом, чтобы можно было без труда оборачиваться на все стороны и натягивать лук. Они сидят на лошадях, до того согнув ноги, что не могут вынести удара дротиком или копьем немного посильнее. Весьма немногие употребляют шпоры, а большая часть — плетку, которая всегда висит на мизинце правой руки, чтобы ее можно было сейчас схватить и употребить в дело, когда понадобится; если дойдет дело до оружия, то ее выпускают из руки и она висит по-прежнему.

Обыкновенное оружие — лук, стрелы, топор и палка в роде булавы, называемая по-русски кистенем, а по-польски — бассалык. Саблю употребляют богатейшие и благороднейшие. Длинные кинжалы, висящие наподобие ножей, бывают так запрятаны в ножны, что едва можно прикоснуться к верхней части рукоятки и схватить ее в случае нужды. Равным образом употребляют длинный повод от узды, на конце разрезанный, и привязывают его на палец левой руки, для того чтобы можно было брать лук и, оставив узду, употреблять его в дело. Хотя в одно и то же время они держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть, однако искусно и без всякого затруднения управляются с ними.

Некоторые из знатных употребляют латы, кольчугу, искусно сделанную будто из чешуи, и поручи; весьма немногие имеют шлем, заостренный кверху и с украшенной верхушкой.

Некоторые имеют одежду, подбитую хлопчатой бумагой, для защиты от ударов. Употребляют также пики.

Они никогда не употребляли в сражении ни пехоты, ни пушек; ибо все, что они ни делают, делают внезапно и быстро — нападают ли на неприятеля, преследуют ли его или бегут; таким образом, за ними не может следовать ни пехота, ни артиллерия.

Когда перекопский царь возвел на казанское царство своего племянника и на возвратном пути стоял лагерем в тридцати тысячах шагов от Москвы, то нынешний князь Василий, на следующий год после этого, расположился станом около реки Оки и в первый раз тогда употребил в дело пехоту и пушки, может быть, для того чтобы показать свое могущество, или смыть пятно, полученное в предыдущий год во время постыдного бегства, когда, как говорят, он прятался несколько дней под стогом сена, или наконец для того, чтобы дать отпор царю, который, по его предположению, снова собирался напасть на его владения. В нашу бытность он действительно имел около 1500 человек пехоты из литовцев и других иностранцев, стекшихся из разных мест.

При первом натиске они очень смело нападают на неприятеля; но напор их непродолжителен, как будто они хотят сказать: «Бегите или мы побежим сами».

Они редко берут города с бою или сильным штурмом, но обыкновенно доводят до сдачи продолжительной осадой, голодом или изменой. Хотя Василий осаждал Смоленск и громил его пушками, которые частью привез с собою из Москвы, частью отлил во время осады, однакож ничего не сделал. Осаждал он и Казань с большою ратью и также с пушками, которые доставил туда по реке, но и тогда ничего не сделал; крепость была зажжена, совершенно сгорела и снова была выстроена вполне, а его воины тем временем не смели даже взобраться на обнаженный холм и занять его.

Ныне князь имеет пушечных литейщиков из немцев и итальянцев, которые, кроме пищалей, льют пушки, также ядра и пули такого же рода, какие употребляют и наши государи; однако они не умеют и не могут пользоваться ими в сражении, потому что все полагают в быстроте. Они не знают, когда должно употреблять большие пушки, которыми разрушают стены, или малые, которыми разрывают ряды и останавливают натиск неприятелей.

Для стана выбирают весьма пространное место, где знатные люди раскидывают шатры; другие же вбивают в землю арку из кустарника, покрывают ее епанчами и прячут там седла, луки и тому подобное и сами укрываются под ней от дождя. Лошадей пускают на подножный корм, и по этой причине палатки их весьма удалены друг от друга. Они не укрепляют лагеря ни вагенбургом, ни рвом, ни другими преградами, если только место от природы не защищено или лесами, или рекою и болотами.

Кому-нибудь может показаться удивительным, что они, как я сказал, содержат себя и своих людей такое долгое время на таком маленьком жалованье; потому я скажу в немногих словах об их бережливости и воздержности в пище. У кого шесть, а иногда и больше лошадей, тот употребляет только одну из них под тяжести, для ношения необходимейших вещей. Во-первых, у него есть толченое просо в мешочке, длиною в две ладони; потом фунтов восемь или десять соленого свиного мяса; также соль в мешочке, смешанная, если он богат, с перцем.

Кроме того, всякий носит с собою топор, трут, кастрюли или медный горшок и если приходит куда-нибудь, где нет никаких плодов, ни чесноку, ни луку, ни дичины, то разводит огонь, наполняет горшок водою, в которую кладет полную ложку проса, прибавляет соли и варит — и господин и холопы живут, довольствуясь этой пищей. Если господин слишком голоден, то съедает все, и, таким образом, иногда холопы превосходно постятся целые два или три дня. Если господин хочет отобедать получше, то к этому прибавляет маленькую частицу свинины. Я говорю это не о знатных, а о людях посредственного состояния. Вожди войска и другие военные начальники иногда приглашают к себе этих бедных людей, которые, хорошо отобедав, иногда в продолжение Двух или трех дней воздерживаются от пищи.

Но когда у них есть плоды, или чеснок, или лук, то они легко могут обойтись без всего другого. Намереваясь дать сражение, они полагаются более на многочисленность сил, с которыми могут напасть на неприятеля, нежели на мужество воинов и на хорошее устройство войска; сражаются счастливее издали, чем вблизи, и потому преимущественно стараются обойти неприятеля и напасть на него с тылу.

У них много трубачей; когда они затрубят, по отечественному обычаю все вместе, тогда услышишь чудные и необыкновенные созвучия. У них есть и другой род музыки, который на народном языке называется зурной. Когда они употребляют ее, то могут играть около часа без всякой остановки для вдыхания воздуха: наперед наполняют щеки воздухом, потом, как кажется, безостановочно играют на трубе, умея весьма часто втягивать воздух ноздрями.

Все они употребляют одинаковую одежду или убранство. Носят длинные кафтаны, без складок, с очень узкими рукавами, почти как у венгерцев. Узелки, которыми застегивается грудь, у христиан на правой стороне, у татар же, употребляющих одинаковую одежду, — на левой. Сапоги носят почти всегда красные и короче, нежели до колен, с подошвами, подбитыми железными гвоздиками. Воротники рубашек почти у всех украшены разными цветами; застегивают их пуговками, т. е. серебряными или медными позолоченными шариками, для украшения присоединяя к ним жемчуг.

Они опоясывают не живот, но бедра, и чем больше выдается живот, тем ниже спускают пояс, так же, как ныне это вошло в обычай у итальянцев и испанцев, а потом и у германцев.
Ответить

Фотография Play Play 19.03 2008

ПОСТАНОВЛЕНИЯ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА, СДЕЛАННЫЕ В 7006 ГОДУ ОТ СОТВОРЕНИЯ МИРА

Когда подсудимый будет приговорен к одному рублю, то должен заплатить судье два алтына, писцу восемь денег. Если обе стороны помирятся, прежде нежели придут на место поединка, то должны платить судье и писцу не менее, как если бы суд был произведен. Если придут па место поединка, которое назначать могут только окольничий и недельщик, и там помирятся, то должны платить судье, как выше сказано, окольничему — пятьдесят денег, недельщику — также пятьдесят денег и два алтына, писцу четыре алтына и одну деньгу.

Если дойдут до поединка и один будет побежден, то виновный должен платить судье столько, сколько с него требуется, окольничему дать полтину и оружие побежденного, писцу — пятьдесят денег, неделыцику — полтину и четыре алтына.

Если же поединок совершается по причине какого-нибудь пожара, убийства друга, похищения или кражи, тогда обвинитель, если победит, имеет получить то, о чем просил; окольничему должно дать полтину и оружие побежденного, писцу — пятьдесят денег, неделыцику — полтину, вязчему (тому, который предписывает условия и сводит обе стороны на поединок) — четыре алтына; все оставшееся у побежденного следует продать и отдать судьям, самого же подвергнуть телесному наказанию по мере преступления.

Убийцы своих господ, предатели города, святотатцы, похитители людей, также те, которые тайком вносят веши в дом другого и говорят, что они украдены у них (их называют подметчиками), зажигатели и явные злодеи — подвергаются смертной казни.

Кто в первый раз будет уличен в воровстве, если только он не будет обвиняем в святотатстве или в похищении людей, того не должно наказывать смертью, но исправлять публичным наказанием, т. е. бить палками, а судья должен взыскать с него денежную пеню.

Если он будет пойман в воровстве во второй раз и не будет иметь чем удовлетворить обвинителя или судью, то должен быть наказан смертью.

Если уличенный вор не будет иметь чем удовлетворить обвинителя, то выдается обвинителю, подвергнувшись палочным ударам.

Если кто обвинен в воровстве и какой-нибудь честный человек клятвою утвердит, что он и прежде был уличен в воровстве или мирился с кем-нибудь вследствие воровствa, тогда он наказывается смертью, без всякого суда; с имуществом же его должно поступить так, как выше сказано.

Если человек низкого сословия или подозрительной жизни будет обвинен в воровстве, то призывается к допросу. Если же он не может быть уличен в воровстве, то, представив поручителей, отпускается до дальнейшего исследования.

За письменное решение или за произнесенный приговор должно платить судье с одного рубля девять денег, дьяку, который имеет печать, — один алтын, писцу — три деньги.

Областные начальники, которые не имеют власти, разобрав дело, решать и произносить приговор, должны присуждать одну из сторон к платежу нескольких рублей, потом отсылать решение к установленным судьям; если оно покажется им правым и согласным со справедливостью, то должно платить с каждого рубля судье по одному алтыну, дьяку же — четыре деньги.

Кто хочет обвинить другого человека в воровстве, грабеже или человекоубийстве, тот приезжает в Москву и требует, чтобы такой-то был призван в суд. Ему дается неделыцик, который назначает срок виновному и приводит его в Москву. Виновный, представленный в суд, большею частью отвергает взводимое на него преступление. Если истец приводит свидетелей, тогда спрашивают обе стороны, желают ли они положиться на их слова.

Обыкновенно на это отвечают: «Пусть свидетели будут выслушаны по справедливости и обычаю». Бели они свидетельствуют против обвиняемого, то обвиняемый тотчас вступается и возражает против свидетельств и самих лиц, говоря: «Требую, чтобы мне назначена была присяга, и вверяю себя Божией правде, требую поля и поединка». И таким образом, по отечественному обычаю, им назначается поединок.

Каждый из них может поставить на поединок вместо себя кого-нибудь другого; также каждый может взять себе какое угодно оружие, исключая пищали и лука. Обыкновенно же они имеют продолговатые панцири, иногда двойные, латы, поручи, шлем, пику, топор и в руке какое-то железо, вроде кинжала, но острое с обоих концов; они так проворно употребляют его одной рукой, что оно не затрудняет их ни в какой схватке и не выпадает из рук. Им большей частью пользуются они в пешем бою.

Начинают бои сперва пикой, потом употребляют в дело другое оружие. В продолжение многих лет московиты, бившиеся с иностранцами, с германцами, поляками или литовцами, большею частью были побеждаемы. Когда же весьма недавно один литовец, 26 лет от роду, был убит на поединке с одним московитом, который вышел победителем более чем из двадцати поединков, то князь разгневался и приказал немедленно призвать его, чтобы на него посмотреть. Увидев его, он плюнул на землю и постановил впредь не назначать поединка между иноземцем и своим подданным.

Московиты множеством различного оружия скорее обременяют себя, чем защищают; чужеземцы же сражаются более под защитой своего искусства, чем оружия. Они преимущественно опасаются схватываться в рукопашную, ибо знают, что московиты очень сильны руками и мышцами, и обыкновенно побеждают их, утомив наконец постоянством и проворством.

Обе стороны имеют много друзей и доброжелателей, которые смотрят на поединок, не имея при себе никакого оружия, кроме дубин, которыми они от времени до времени и пользуются. Ибо если доброжелатели одного из бойцов увидят, что ему делается какая-нибудь обида, то тотчас бегут для отражения этой обиды; то же делает и другая сторона, и таким образом между ними происходит схватка, интересная для зрителей, потому что дерутся в потасовку, кулаками, батогами и дубинами с обожженным концом.

Свидетельство одного человека из благородного сословия значит более, чем свидетельство многих людей низкого состояния. Очень редко допускаются поверенные: каждый излагает свое дело сам. Хотя князь весьма строг, тем не менее, однако, все правосудие продажно, и это почти явно. Я слышал, что один из советников, который заведовал судами, был уличен в том, что в каком-то деле принял подарки от обеих сторон и решил дело в пользу того, кто больше дал.

Когда на него донесли князю, он не отвергал этого и говорил, что тот, в пользу которого он решил дело, человек богатый, занимает почетное положение в обществе, и потому ему должно верить более, чем этому презренному бедняку. Кончилось тем, что хотя князь и переменил решение, но, посмеявшись, отпустил его без наказания, Может быть, причина этой жадности и бесчестности — крайняя нужда, и князь, зная, что его чиновники находятся под ее гнетом, снисходит к таким их поступкам и бесчестности, как бы предлагая им безнаказанность. Доступ к князю закрыт для бедных, они могут обращаться только к. его советникам, и то с большими затруднениями.

Окольничий представляет собою претора, или судью, поставленного князем; этим именем также называется высший советник, находящийся постоянно при князе. Недельщик у них общественная должность; недельщики призывают в суд людей, схватывают злодеев и держат их в темнице; они принадлежат к числу благородных.

Поселяне работают на своего господина шесть дней ii неделю, седьмой же день предоставлен им на собственную работу. Они имеют несколько своих полей и лугов, которые дает им господин и от которых они кормятся. Впрочем, положение их самое жалкое, потому что их имущества подвержены грабежу благородных и воинов, у которых они называются крестьянами в презрительном смысле или черными людишками.

Те, которые живут трудами рук своих, нанимаются в работу, получая плату за один день полторы деньги; ремесленник получает две деньги, и если их не прибить хорошенько, они не будут прилежно работать. Я слышал. что иногда слуги жаловались, что господа недостаточно бьют их. Они думают, что господа ими недовольны и что если их не бьют, то это знак немилости.
Ответить

Фотография Play Play 19.03 2008

О ПОСЕЩЕНИИ ЧУЖОГО ДОМА

В каждом доме и в каждом покое на самом почетном месте ставят изображения святых, писаные или литые. Когда кто-либо приходит к другому, то, вошедши в комнату, тотчас снимает шапку и ищет глазами, где образ; увидев его, трижды знаменуется крестом и, наклоняя голову, говорит: Господи, помилуй. Потом здоровается с хозяином словами: Дай Бог здоровья. Затем, взявшись за руку, они целуются и наклоняют головы; потом тотчас взглядывают друг на друга, чтобы видеть, кто из них ниже поклонился; и таким образом три или четыре раза попеременно наклоняют головы, оказывая друг другу честь и как бы споря в этом между собою. После того садятся, и гость, окончив свое дело, выходит прямо на середину комнаты, обращает лицо к образу, снова крестится три раза и, наклоняя голову, повторяет прежние слова.

Потом, обменявшись прежними приветствиями, он уходит. Если это человек довольно важный, то хозяин следует за ним до лестницы; если познатнее, то он провожает дальше, наблюдая меру таким образом по достоинству каждого. У них соблюдаются удивительные церемонии: человеку с небольшим состоянием нельзя въезжать на лошади в ворота дома какого-нибудь вельможи. Для людей бедных и неизвестных труден доступ даже к обыкновенным дворянам: те весьма редко показываются в публику с тою целью, чтобы сохранить более весу и уважения к себе. Ибо ни один благородный, немного побогаче, не пройдет пешком через четыре или пять домов, если за ним не следует лошадь. В зимнее же время им нельзя употреблять без опасности своих неподкованных лошадей по причине гололедицы, и когда они собираются или во дворец князя, или в храм Божий, то обыкновенно оставляют лошадей дома.

У себя в домах господа обыкновенно сидят и редко или даже никогда не рассуждают о чем-либо прохаживаясь. Они весьма удивлялись, когда увидели, что мы прохаживались в своих квартирах и тем временем часто рассуждали о делах.

В различных местах, по всем частям своего владения, князь держит почтмейстеров с известным числом лошадей, для того чтобы царский гонец без замедления имел готовую лошадь, когда его куда-нибудь пошлют. Гонцу позволено выбирать лошадь по своему желанию. Когда я торопился из Новгорода Великого в Москву, то начальник почты, который на их языке называется ямщиком, озабочивался приводить мне с раннего утра тридцать, иногда сорок и пятьдесят лошадей, тогда как мне было нужно не более двенадцати.

Таким образом, каждый из нас брал себе лошадь, которая казалась ему годною; усталых лошадей мы переменяли немедленно по приезде на другой постоялый двор, который они называют ямом, а седло и узда оставались у нас прежние. Всякий может гнать лошадей сколько ему угодно, и если лошадь падет или не может продолжать езды, то совершенно безнаказанно можно увести другую из каждого ближайшего дома или взять от первого попавшегося навстречу, исключая княжеского гонца.

Ямщик обыкновенно отыскивает лошадь, выбившуюся из сил и оставленную на дороге, также возвращает лошадь тому, у кого она была взята, и платит деньги за дорогу по расчету, Большею частью за 10 или 20 верст платится 6 денег. На таких почтовых лошадях мой служитель в 72 часа прибыл из Новгорода в Москву, между которыми 600 верст расстояния, т. е. 120 германских миль. Это тем более удивительно, что лошадки у них весьма малы; за ними ухаживают гораздо небрежнее, чем у нас, и однако они переносят такие труды.


О МОНЕТЕ

Серебряная монета у них четырех родов: московская, новогородская, тверская и псковская. Московская монета не круглой, а продолговатой и почти овальной формы называется деньгой и имеет различные изображения: древняя имеет на одной стороне изображение розы, а новая - изображение человека, сидящего на лошади; обе на другой стороне имеют надпись. Сто таких монет составляют один венгерский золотой, шесть денег составляют алтын, двадцать — гривну, сто — полтину, двести — рубль. Новые монеты чеканятся теперь с буквами на обеих сторонах, и в рубле их четыреста.

Тверская с обеих сторон имеет надпись и ценностью равняется московской.

Новогородская с одной стороны имеет изображение князя, сидящего на троне, а против него — кланяющегося человека, с другой стороны — надпись, и ценою она вдвое превышает московскую. Новогородская гривна содержит в себе 14 денег, рубль же — 222 деньги,

Псковская имеет бычачью голову, покрытую короной, а на другой стороне — надпись. Кроме того, у них есть медная монета, которая называется пулой; шестьдесят пул составляют московскую деньгу.

Золотой монеты они не имеют и не чеканят сами, но употребляют почти все венгерские червонцы, иногда так-же рейнские, и часто переменяют их цену — особенно когда чужеземец покупает что-нибудь на золото: тогда они тотчас уменьшают его цену; если же, отправляясь куда-нибудь, он нуждается в золоте, тогда опять увеличивают его цену.

По причине соседства у них в ходу также рижские рубли; один рижский рубль стоит два московских. Московская монета из чистого и хорошего серебра, хотя ныне ее также подделывают. Однако я не слыхал, чтобы кого-нибудь наказывали за это преступление. В Московии почти все золотых дел мастера чеканят монету, и если кто-нибудь приносит слитки чистого серебра и желает обменять на монету, тогда они кладут на одну чашку весов серебро, на другую монету и уравнивают их весовую тяжесть.

Установлена небольшая плата, которую, сверх равной тяжести, должно давать золотых дел мастерам, дешево продающим свою работу. Некоторые писали, что в этой стране весьма мало серебра и что князь запрещает вывозить его. Страна действительно вовсе не имеет серебра, исключая того, которое ввозится, как было сказано; но князь не запрещает вывозить его, а скорее остерегается этого и потому приказывает своим подданным делать обмен товаров, давать и принимать за одни вещи другие, как напр. меха, которыми они изобилуют, или что-нибудь подобное, для того чтобы удержать в стране серебро и золото.

Едва ли есть сто лет, как они стали употреблять серебряную монету, особенно чеканенную дома. Сначала, как только стали ввозить серебро в эту страну, из него отливались продолговатые серебряные пластинки, без изображения и надписи, ценою в один рубль; ни одной из них не существует ныне. Чеканилась также монета в княжестве галицком, однако она исчезла, так как не имела одинаковой ценности. Прежде монеты они употребляли мордки и ушки белок и других животных, меха которых привозятся к нам, и на них покупали жизненные потребности, как на деньги.

У них употребляется такой способ счисления, по которому все вещи считаются и распределяются по сорок или девяноста, наподобие того, как у нас по сотням. Таким образом, считая, они часто повторяют эти числа: два сорока, три сорока, четыре сорока или два, три, четыре девяноста. Mille на их родном языке называется тысяча; также десять тысяч они выражают одним словом — тьма, двадцать тысяч — две тьмы, тридцать тысяч — три тьмы.


О ТОРГОВЛЕ

Если кто-нибудь привезет в Московию какие бы то ни было товары, то он должен немедленно заявить и показать их у сборщиков пошлин или начальников таможни. В назначенный час они осматривают и оценивают их; даже и когда они оценены, все еще никто не смеет ни продавать их, ни покупать, прежде нежели они будут показаны князю. Если князь захочет купить что-нибудь, то в ожидании этого не позволяется, чтобы купец показывал свои вещи или чтобы кто-нибудь надбавлял цену. От этого происходит, что купцов иногда задерживают очень долго.

Не всякому также купцу можно приезжать в Московию, исключая литовцев, поляков и подвластных им. Шведам, ливонцам и германцам из приморских городов позволено производить торговлю и закупать товары только в Новгороде; туркам же и татарам — в Холопьем городе, куда во время ярмарки стекаются люди разных племен из самых отдаленных мест. Когда же отправляются в Москву посланники и полномочные послы, тогда все купцы, откуда бы они ни были, если только они приняты под их защиту и покровительство, могут свободно и беспошлинно ехать в Москву; это и вошло у них в обычай.

Товары большею частью состоят из серебряных слитков, сукон, шелку, шелковых и золотых материй, жемчугу, драгоценных камней, золотой канители. Иногда купцы привозят вовремя иные дешевые вещи и получают от них немало прибыли. Часто также случается, что все желают какой-нибудь вещи; кто первый привозит ее, тот более обыкновенного получает прибыли.

А когда многие купцы привезут большое количество одних и тех же товаров, то иногда следует за тем такая дешевизна, что тот, кто продавал свои товары по самой высокой цене, покупает их назад по понизившейся цене и с великою для себя выгодою привозит опять в отечество. Товары, которые вывозятся оттуда в Германию, суть меха и воск, в Литву и Турцию - кожи, меха и длинные белые зубы животных, которых они сами называют моржами и которые живут в Северном море; из них обыкновенно турки искусно делают рукоятки кинжалов.

Наши земляки думают, что это рыбьи зубы, и так их и называют. В Татарию вывозятся седла, узды, одежды, кожи; оружие же и железо вывозятся только украдкой или по особому позволению областных начальников, в другие, северо-восточные страны. Однако они возят к татарам суконные и полотняные одежды, ножи, топоры, иглы, зеркала, кошельки и т. п. Торгуют они с большими обманами и хитростями и не скоро кончают торг, как писали некоторые. Ибо, приценяясь к какой-нибудь вещи, они дают за нее меньше половины, чтобы обмануть продавца, и не только держат купцов в неизвестности по месяцу или по два, но иногда доводят их до совершенного отчаяния. Впрочем, кто знает их нравы и не заботится или показывает вид, что не заботится о хитростях, посредством которых они уменьшают цену вещи и тянут время, тот продает свои товары без всякого убытка.

Иностранцам продают они каждую вещь очень дорого, так что просят пять, восемь, десять, иногда двадцать червонцев за то, что в другом случае можно купить за один червонец. Хотя за то сами они покупают от иностранцев редкую вещь за десять или пятнадцать флоринов, тогда как она едва стоит один или два.

Если при договоре скажешь что-нибудь или не подумавши обещаешь, они хорошо помнят это и заставляют исполнить; если же сами в свою очередь что-нибудь обещают, то вовсе не исполняют того. Также, как только они начинают клясться и божиться, то знай, что тут скрывается хитрость, ибо они клянутся с намерением провести и обмануть.

Я просил одного княжеского советника помочь мне при покупке некоторых мехов, для того чтобы Меня не обманули: сколь охотно обещал он мне свою помощь, столь же долго, наоборот, держал меня в ожидании. Он хотел мне навязать свои собственные меха; между тем приходили к нему другие купцы, обещая награду, если он продаст мне за хорошую цену их товары. Ибо таков обычай купцов, что в купле или продаже берутся быть посредниками и обнадеживают своим усердным содействием, получив отдельно от каждой стороны подарки.

Недалеко от кремля есть обширный и окруженный стенами дом, называемый двором господ купцов; в нем живут купцы и хранят свои товары. Там перец, шафран, белковые материи и т. п. товары продаются гораздо дешевле, нежели в Германии. Это должно приписать обмену товаров. Ибо когда московиты наложат весьма большую цену на меха, которые в другом случае идут по дешевой цене тогда и иностранцы, в свою очередь, по их примеру ставят против них свои товары, также купленные дешево, и пускают их дороже; от этого происходит, что, сделав равный с обеих сторон обмен вещей, они могут продавать вещи, преимущественно полученные за меха, посредственною ценою и без прибыли.

В мехах большое различие. Чернота, длина и густота волос на соболе служат признаком его зрелости. Купцы также набивают цену, если соболи пойманы в надлежащую пору; это наблюдается также и с другими мехами. По сю сторону Устюга и Двинской области соболей находят весьма редко, около же Печоры их множество, и притом превосходнейших.

Куньи меха привозятся из различных стран: из северской области — хорошие, из Швейцарии — лучше, из Швеции — самые лучшие. Там же (в северской области) их большее количество. Я слышал, что в Московии некогда водились собольи меха, из коих иные продавались за 30, другие за 20 червонцев. Но я не мог увидать ни одного такого меха.

Горностаевые меха привозятся также из различных мест, вывороченные наизнанку; но ими обманывают многих покупателей. У них есть какие-то знаки около головы и хвоста, по которым можно узнать, в надлежащую ли пору они пойманы. Тотчас, как горностай пойман, с него сдирают кожу, выворачивают ее, чтобы она не сделалась хуже оттого, что вытрется мех. Если горностай пойман несвоевременно, отчего мех лишается хорошего и натурального цвета, тогда они вырывают из головы или хвоста те волоса, по которым можно было бы узнать, что он пойман не в пору, и таким образом обманывают покупателей. Каждый мех продается по три или по четыре деньги; те меха, которые побольше, лишены той белизны, которая бывает так чиста в маленьких.

Лисьи меха, преимущественно черные, из которых по большей части делаются шапки, бывают очень дороги, ибо десяток иногда продается по 15 червонцев. Беличьи шкурки также привозятся из различных стран; те, которые побольше, из области Сибири, а самые лучшие — из Чувашии, недалеко от Казани. Привозятся также из Перми, Вятки, Устюга и Вологды, связками по 10 шкурок вместе; в каждой связке две самые лучшие, которые называются личными, три несколько похуже — красные, четыре — подкрасные; последняя, называемая молочною, хуже всех. Каждая из этих связок продается по одной или по две деньги. Из них лучшие и отборные купцы вывозят в Германию и другие страны с большою для себя выгодою.

Рысьи меха дешевы, а волчьи продаются дорого, с тех пор, как в Германии и Московии они вошли в цену. Кроме того, хребтовые волчьи меха стоят в гораздо меньшей цене, чем у нас.

Бобровые меха у них в большой цене, и почти все делают опушку платья из бобра, потому что у него черный и притом натуральный цвет.

Шкуры домашних кошек употребляются женщинами. Есть одно животное, которое на их языке называется песцом; его мех употребляют в дороге и в путешествиях, потому что он согревает тело больше других.

В казну вносится денежный сбор или пошлина со всех товаров, которые ввозятся или вывозятся. Со всякой вещи ценою в один рубль платится семь денег, кроме воска, с которого берется пошлина не только по цене, но и с весу. С каждой меры веса, которая на их языке называется пудом, платится четыре деньги.

Отдача денег на проценты во всеобщем употреблении; хотя они говорят, что это большой грех, однако почти никто не отказывается от процентов. Проценты почти невыносимы, именно с пяти рублей всегда берут один, т. е. двадцать со ста. Церкви, как было сказано, поступают снисходительнее, получая (как они говорят) десять за сто.
Ответить

Фотография Play Play 19.03 2008

ХОРОГРАФИЯ ГОСУДАРСТВА МОСКОВСКОГО

Теперь я приступаю к хорографии государства и владения Великого князя Московского, поставив главным пунктом город Москву. Отправляясь от нее, я опишу только кругом лежащие и славнейшие княжества. Так как на таком обширном пространстве я не мог исследовать в точности названия всех областей, по этой причине пусть читатель будет доволен именами городов, рек, гор и некоторых славных мест.

Итак, город Москва, главный город и столица Руссии. И самая область, и река, которая протекает через нее, носят одно и то же имя и называются на туземном языке Москвою. Что же из них дало имя прочим, неизвестно; однако правдоподобно, что город и область получили имя от реки. Ибо, хотя самый город в древности не был столицею народа, однако имя московитов было небезызвестно древним.

Москва-река имеет свой исток в Тверской области, почти 70 верст выше Можайска (верста же почти равняется итальянской миле), недалеко от места, которое называется Олешно; протекши 90 верст, она входит в город Москву и, приняв в себя несколько рек, с востока впадает в реку Оку. Впрочем, только шесть миль выше Можайска она становится судоходной; в этом месте складываются на плоты материалы для постройки домов и для другого употребления и привозятся в Москву, а ниже города доставка товаров и всего, ввозимого иностранцами, производится на судах.

Плавание по реке медленно и трудно, по причине многочисленных изгибов или извилин, преимущественно между Москвой и городом Коломной, лежащим на берегу, в 3000 шагов от устья; там, на пространстве 270 верст, частые и длинные извилины затрудняют и замедляют плавание. Река не слишком рыбна; кроме дешевой и обыкновенной рыбы в ней нет ничего другого. Московская область также не слишком пространна и плодоносна; ее плодородию препятствует песчаная повсюду почва, губящая посевы то излишней сухостью, то слишком большой влажностью.

К этому присоединяется неумеренная и чересчур жестокая суровость климата, от которой при перевесе зимнего холода над солнечной теплотой посевы иногда не доходят до зрелости. Ибо случаются там такие сильные холода, что от ужасного мороза растрескивается земля, подобно тому, как у нас в летнее время это бывает от чрезвычайного жара: тогда даже вода, вылитая на воздухе, или слюна, выплюнутая из рта, замерзает прежде, чем упадет наземь.

Мы сами видели, когда были там в 1526 г., что ветви плодовых деревьев совершенно погибли от суровой зимы предшествовавшего года. В тот год зима была так жестока, что весьма многих курьеров (которые у них называются гонцами) находили замерзшими в повозках. Некоторые мужики из окрестных деревень, гнавшие в Москву скот, связанный веревками, от сильного холода погибли тогда вместе со скотом. Кроме того, многие бродяги, которые в тех странах имеют обыкновение блуждать с медведями, приученными к пляске, найдены были мертвыми на дорогах.

Да и самые медведи, подстрекаемые голодом, оставив леса, рыскали по соседним деревням и врывались в дома; когда испуганные крестьяне убегали от них, то за воротами погибали от стужи. Такому холоду иногда также соответствует чрезвычайный жар, как например в 1525 г., когда от чрезмерного солнечного жара почти все посевы были выжжены, и за этой засухой последовала такая дороговизна хлеба, что за стоившее прежде 3 деньги платили потом 20 или 30. От чрезвычайного жара загорались многие деревни, леса и хлеба. Дым от них до того наполнял окрестность, что у проходящих мимо людей сильно ело глаза и от дыма находил какой-то мрак, который многих сделал слепыми.

По пням больших деревьев, которые существуют даже и ныне, можно заключить, что вся эта область не так давно была очень лесиста. Хотя старательным трудом земледельцев она довольно обработана, однако за исключением того, что производят поля, все остальное привозится туда из окружных областей. Ибо хотя она изобилует хлебом и обыкновенными овощами, однако во всей области нет сладких вишен и орехов, кроме лесных. У них есть и другие фруктовые деревья, но их плоды не вкусны. Они сеют дыни с особенною заботливостью и искусством: складывают в высокие грядки землю, смешанную с навозом, и в нее зарывают семена; этим способом они предохраняются одинаково от излишков тепла и холода. Ибо, если случится чрезвычайный жар, они делают скважины, как бы некоторые отдушины в земле, смешанной с навозом, для того чтобы от излишнего тепла семя не сопрело; в случае же чрезмерного холода теплота навоза защищает зарытые семена.

Меду и диких зверей (исключая однако зайцев) в Московской области нет. Животные гораздо меньше наших, однако не лишены рогов (как кто-то писал). Ибо я видел быков, коров, коз, баранов — и всех с рогами. Город же Москва между другими северными городами далеко выдается на восток. Ибо, когда мы из Вены поехали прямо на Краков, а оттуда ехали почти сто германских миль на север, то, переменив направление путм к востоку, прибыли наконец в Москву, лежащую если не в Азии, то на краю Европы, там, где она очень близко находится от Азии. Более об этом скажу ниже, при описании Танаиса.

Самый город — деревянный и довольно обширен; издали он кажется еще обширнее, чем на самом деле, ибо пространные сады и огороды при каждом доме делают 'город больше; еще более увеличивают его дома ремесленников, употребляющих при своем мастерстве огонь; эти дома тянутся длинным рядом на конце города, а между ними находятся поля и луга. Недалеко от города показываются домики и заречные слободы. Недалеко от города есть несколько монастырей, которые, если смотреть издали, кажутся одним городом.

Далее, обширность города делает то, что он не имеет определенной черты и не укреплен как следует стеною, рвом и башнями. Однакож улицы в некоторых местах загораживаются бревнами, положенными поперек, и с самых сумерек оберегаются приставленными стражами, так что ночью никому нельзя пройти, да после установленного часа. Кто же будет взят сторожами после этого часа, тех бьют и обирают или сажают в Умницу, если только это не будут люди известные и поденные: тех обыкновенно стражи отводят домой.

Таковые стражи обыкновенно помещаются в тех местах, где от крыт свободный доступ в город. Ибо остальную часть го рода омывает Москва, в которую под самым городом впадает река Яуза, а ее, по причине высоких берегов, редко можно переходить вброд. На ней выстроено много мель ниц для общего пользования всех горожан. Этими реками несколько укреплен город, который, кроме немногих каменных зданий, храмов и монастырей, выстроен из одно го дерева. Число домов в этом городе показывает едва вероятное, ибо нам говорили, что за шесть лет до нашего приезда в Москву все дома были переписаны по повелению князя и что их число превосходило 41500. Этот город столь обширный и пространный, очень грязен, почему на улицах и площадях и в лучших его частях сделаны мостки.

Изображение
План Москвы Сигизмунда Герберштейна (1556 г.)


В этом городе есть крепость, построенная из кирпичей и омываемая с одной стороны Москвою, с другой – рекою Неглинной. Неглинная же течет из каких-то болот перед городом она так заперта около верхней части крепости, что образует озеро и, вытекая оттуда, наполняет рвы крепости, на которых стоят мельницы, и наконец под самой крепостью, как я сказал, сливается с рекою Москвой.

Крепость же так велика, что кроме обширны; палат князя, великолепно выстроенных из камня, митрополит, также братья князя, вельможи и весьма многие другие имеют в ней большие деревянные палаты. Кроме того, в крепости находится много церквей, и эта обширность дает ей вид настоящего города. Сначала эта крепость была окружена только дубовыми стенами и была мала и незначительна до времен великого князя Иоанна Данииловича; он первый, по внушению митрополита Петра, перенес сюда столицу государства.

Ибо Петр, по любви к некоему Алексию, погребенному там и, как говорят, прославившемуся чудесами, еще прежде избрал этот город своим местопребыванием; по смерти он был погребен здесь же. Когда и на его могиле стали совершаться чудеса, это место сделалось так славно молвою о своей святости, что последующие князья, наследники Иоанна, положили сделать его своею столицею. Ибо, по смерти Иоанна, сын его, тоже Иоанн, оставался жить здесь, после него Димитрий, после Димитрия Василий, тот самый, который женился на дочери Витольда и оставил после себя сына Василия Темного.

От него родился Иоанн, отец того князя, у которого я был послом: он первый начал обводить крепость стеною; это дело, почти 30 лет спустя, довершили его потомки. Крепостные укрепления и дворец князя выстроены из кирпича на итальянский манер теми итальянцами, которых князь вызвал к себе обещанием больших наград. В этой крепости, как я сказал, много церквей; все они деревянные, исключая двух знаменитейших, которые выстроены из кирпичей: одна из них посвящена св. Деве, другая св. Михаилу. В храме св. Девы погребены тела двух архиепископов, которые были виновниками того, что князья перенесли сюда свою столицу и учредили там митрополию; за это-то преимущественно они причислены к лику святых. В другом храме погребаются князья. В нашу бытность строились весьма многие храмы из камня.

Москвичи считаются хитрее и лживее всех остальных русских, и в особенности на них нельзя положиться в исполнении контрактов. Они сами знают об этом, и когда им случится иметь дело с иностранцами, то для возбуждения большей к себе доверенности они называют себя не москвичами, а приезжими.


Описав прежде всего Москву, я приступаю к остальным областям, подвластным великому князю московскому. Сначала обойдем восточные области, потом южные, западные и северные и, сделавши такой круг, мы придем прямо на равноденственный восток.

Прежде всего встречается нам Владимир, большой город с деревянной крепостью. Этот город был столицею Руссии со времени Владимира, который после назван Василием, до Иоанна Данииловича. Он стоит между Волгою и Окою, двумя большими реками, в 36 германских милях на восток от Москвы, в такой плодоносной стране, что из одной меры пшеницы родится 20, а иногда и 30 мер.

Река Клязьма омывает его с одной стороны, а с прочих окружают большие и пространные леса. Клязьма берет начало в четырех германских милях от Москвы и славится множеством мельниц. Она впадает в реку Оку и судоходна ниже Владимира на пространстве 12 миль, до города Мурома, стоящего на Оке. В 24 милях от Владимира прямо на восток, в обширных лесах, в древности было одно княжество: народы его назывались муроманами и изобиловал мехами, медом и рыбою.

Нижний Новгород — обширный деревянный город каменной крепостью, построенною нынешним государев Василием на скале, при слиянии рек Волги и Оки. Говорят, что он отстоит от Мурома на 40 миль к востоку; если это так, тогда Новгород будет отстоять от Москвы на 100 миль. Страна плодородием и обилием произведений н уступает владимирской области. Здесь предел христианской религии с этой стороны; ибо, хотя князь московский за этим Новгородом имеет крепость, которая называется Сурой, однако окрестные народы, именуемые черемисами, следуют не христианскому, а магометанскому исповеданию. Далее там есть и другой народ — мордва, смешанный с черемисами и занимающий по сю сторону Волги, около Суры, добрую часть страны. Ибо черемисы живут на север, за Волгою; для отличия от них те, которые живут около Новгорода, называются верхними черемисами или горными, не от гор, которых там нет, но скорее от холмов, на которых они живут.

Река Сура разделяет владения царей московского и казанского; она течет с юга и, отклонившись на восток впадает в Волгу, 28 миль ниже Новгорода. На их слиянии, на другом берегу, князь московский воздвигнул крепость и назвал по своему имени Василь-городом. Недалеко от туда есть река Мокша, текущая с юга и впадающая в Оку выше Мурома, недалеко от Касимова-города, который московский князь уступил татарам для жительства.

На восток и на юг от реки Мокши встречаются огромные леса, в которых живет народ мордва, который имеет свой собственный язык и состоит под властью московского князя. Из них некоторые пребывают в идолопоклонстве, другие - магометане. Они живут рассеянно по деревням, обрабатывают поля, питаются дичиной и медом, имеют в изобилии драгоценные меха; это люди в высшей степени свирепые, потому что не раз храбро отражали даже татарских разбойников. Почти все они — пешие, отличаются продолговатыми луками и искусством метать стрелы.
Ответить

Фотография Play Play 19.03 2008

ХОРОГРАФИЯ ГОСУДАРСТВА МОСКОВСКОГО (продолжение)

Рязанская область лежит между Окою и рекой Танаисом 38; в ней находится деревянный город недалеко от берега Оки. В этом городе была крепость, которая называлась Ярославом; ныне существуют только следы ее. На юго-восток от Москвы находится город Коломна, потом Рязань, которая отстоит от Москвы на 36 германских миль. Эта область плодоноснее всех прочих областей московских; в ней, как говорят, одно зерно пшеницы приносит иногда по два колоса и больше: их стебли растут так густо, что лошади не могут свободно переходить через поле, ни перепелы свободно вылетать оттуда. Меду, рыбы, птиц и диких зверей там множество, а древесные плоды гораздо нежнее московских; народ — самый смелый и воинственный.

Из Московии к этой крепости и далее, на пространстве почти 24 германские мили, течет Танаис по местности, называемой Данко: там купцы, отправляющиеся в Азов, Кафу и Константинополь, нагружают свои корабли. Это по большей части делается осенью, в дождливую пору года, потому что в другие времена года Танаис в этом месте не так обилен водою, чтобы по нем могли ходить корабли с грузом.

Город Тула находится почти в 40 германских милях от Рязани, а от Москвы лежит к югу в 36 милях. Это последний город к степям. В нем Василий Иоаннович построил каменную крепость. Город Тула даже во времена Василия имел собственного князя.

Славнейшая река Танаис, разграничивающая Европу и Азию, берет свое начало почти в 8 милях на юго-юго-восток от Тулы. Этой реке расточают всевозможные похвалы за необыкновенное множество превосходной рыбы и за приятность ее берегов, представляющихся тщательно возделанным садом, — в таком изобилии растут на них различные травы, сладкие овощи и самые разнообразные плодовые деревья. Дичи там такое множество, и ее так легко добывать стрелами, что путешествующие по тем местам для своего пропитания нуждаются только в огне и соли. В этих краях расстояние считается не милями, а днями пути.

По моему расчету, от истока Танаиса до его устья около 80 германских миль, если идти сухим путем по прямому направлению. От Данкова, где, как я сказал, Танаис только что становится судоходным, после почти двадцатидневного плавания можно прибыть в Азов, город, подвластный туркам; он отстоит, как сказывают, на пять дней от таврического перешейка, иначе называемого Перекопом. Это знаменитый рынок многих народов из различных стран земного шара. Доступ туда свободен всякому, какой бы он нации ни был; всем дается позволение продавать и покупать; вне города безнаказанно позволяется всем делать что угодно.

Мценск место болотистое, где в древности была крепость, следы которой существуют и ныне. Ока окружает Мценск в виде дуги и потом течет через многие города, именно: Воротынск, Калугу, Серпухов, Каширу, Рязань, Касимов-город и Муром, и наконец за Нижним Новгородом впадает в Волгу; по обоим берегам ее тянутся леса, которые изобилуют медом, белками, горностаями и куницами. Все поля, которые она орошает, очень плодоносны. Эта река преимущественно славится множеством рыбы, которая предпочитается рыбе всех остальных рек Московии, в особенности же та, которая ловится около Мурома. Кроме того, в ней водятся какие-то особенные рыбы, которые на их языке называются белугами, удивительной величины, без костей, с большой головой и широкой пастью, — стерляди, севрюги, осетры, белорыбица, т. е. белая рыбка, весьма нежная вкусом; полагают, что большая часть этой рыбы заходит сюда из Волги.

На берегу реки Оки стоит город Кашира, на 6 миль выше Коломны. Этот город имел некогда независимого государя.

Город Калуга, на реке Оке, отстоит от Москвы на 36 миль и на 14 от Серпухова. Там искусно делают резные деревянные чащи и другие вещи из дерева для домашнего обихода; они вывозятся оттуда в Московию, Литву и другие окрестные страны. Князь ежегодно ставит там стражу против татарских набегов.

Княжество воротынское с городом и крепостью того же имени находится на три мили выше Калуги, недалеко от берега Оки. Этим княжеством владел Иоанн, по прозванию князь Воротынский, муж воинственный, отличавшийся опытностью во многих делах, предводительством которого князь Василий часто одерживал над врагами значительные победы.

Смоленск, резиденция епископа, стоит на реке Борисфене и имеет крепость на другом, восточном берегу реки. Крепость выстроена из дуба, и в ней находится много домов, как в городе. С той стороны, которая выдается на холм (другая сторона омывается Борисфеном), она укреплена рвами и острым тыном, которые препятствуют нападению неприятеля. Василий Иоаннович весьма часто осаждал эту крепость и однако никогда не мог взять ее силою. Наконец он овладел ею вследствие измены воинов и начальника.

Город, лежащий в долине, окружен со всех сторон плодоносными холмами и опоясан весьма обширными лесами, в которых добывается много различных мехов. В крепости одна каменная церковь, посвященная Св. Деве, другие же здания деревянные; в городском предместье виднеются многие развалины каменных монастырей. Если идти из Москвы к Смоленску в юго-западном направлении, то сперва встретится Можайск, в 18 милях от Москвы; через 26 миль - Вязьма, через 18 - Дорогобуж, оттуда столько же до Смоленска; целое расстояние от Москвы до Смоленска - 80 германских миль, хотя литовцы и московиты считают сто. Я проезжал только эти три города и других там не заметил. Это княжество завоевал у московитов Витольд, великий князь литовский, в 1413 г., в правление Василия, а Василий Иоаннович отнял его у Сигизмунда, польского короля, в 1514 г., в 30 день июля.

Дорогобуж и Вязьма, города с крепостями, выстроены из дерева и стоят на Борисфене; некогда они были под властью князей литовских. Под городом Вязьмой находится река того же имени, которая недалеко оттуда, именно в двух верстах, впадает в Борисфен; обыкновенно корабли, нагруженные товарами, идут из Вязьмы в Борисфен и, наоборот, вверх по Борисфену ходят до Вязьмы.

Можайск — город и крепость деревянные. Около него большое множество разноцветных зайцев. Князь обыкновенно каждый год охотится там и иногда выслушивает послов различных государей. Так, в нашу бытность в Московии, он давал там аудиенцию литовским послам; равным образом и мы, призванные из Москвы, окончили там поручения наших государей и были оттуда отпущены. Во время Витольда владения князей московских простирались на 5 или на 6 миль за Можайск.

Ржев Дмитровский, город с крепостью, находится в 23 милях на запад от Москвы. Крепость, от которой князь заимствует титул, лежит на реке Волге и господствует над весьма обширной областью. Есть и другой Ржев в 140 милях от Москвы, в 20 от Великих Лук и в 20 же от Пскова; он называется Пустым. За Ржевом Дмитровским в нескольких милях на запад есть лес, называемый Волконским, из которого берут начало четыре реки.

В этом лесу есть болото, называемое Фроновым; из него течет не очень большая река, на пространстве почти двух миль, и впадает в какое-то озеро Волго. Она снова вытекает оттуда, сделавшись гораздо обильнее водою, и называется Волгой по имени этого озера. Протекши через многие болота и приняв в себя много рек, она двадцатью пятью или, по другим, семидесятью устьями изливается в Каспийское море, называемое русскими Хвалынским морем, - а не в Понт, как писал кто-то. Волга называется у татар Эдель, а у Птолемея — Ра; Волга и Танаис так сближаются, что, как утверждают, между ними всего семь миль расстояния. Города, через которые она протекает, мы приведем в своем месте.

В том же лесу, почти в 10 милях от Фронова болота, есть деревня Днеперско, в окрестностях которой берет начало Борисфен, который у туземцев называется Днепром и который мы до сих пор называем Борисфеном. Недалеко от этого места есть монастырь св. Троицы, где берет начало другая река, больше первой, имеющая уменьшительное имя, — Днепрец. Обе эти реки сливаются между Фроновым болотом и истоками Борисфена; на этом месте товары московитов и ходоповцев нагружаются на суда и вывозятся в Литву, и купцы обыкновенно заезжают в этот монастырь, как на постоялый двор.

Что Pa и Борисфен берут начало не из одних источников, как думают некоторые, — в этом я убедился, как по достоверным рассказам многих купцов, которые имели дела в этих краях, так и от многих других. Борисфен течет вот как: сперва к югу, через Вязьму, потом, поворотив на восток, протекает через города Дорогобуж, Смоленск, Оршу и Могилев и, снова поворотив на юг, орошает Киев, Черкасы и Очаков; там, где он изливается в Понт, море имеет вид озера, и Очаков стоит как будто в углу, у устьев Борисфена. Мы приехали из Орши в Смоленск, откуда наш багаж до Вязьмы везли на судах: Борисфен так разлился, что монах долго вез нас, графа Нугароля и меня, в рыбачьей лодке по лесам, а лошади неоднократно пускались вплавь,

Озеро Двина от истоков Борисфена находится почти в десяти милях и в таком же расстоянии от Фронова болота. Из него вытекает на запад река того же имени. Она проходит в 20 милях от Вильны, потом течет на север и близ Риги, столицы Ливонии, впадает в Германское море (которое русские называют Варяжским морем), орошает Витебск, Полоцк, Динабург, но не проходит черев Псков, как писал кто-то. Ливонцы называют эту, по большой части судоходную, реку Дюною.

Ловать, четвертая река, которую никак нельзя сравнивать с прочими тремя, берет начало между озером Двиною и Фроновым болотом или из самого болота. Я не мог узнать положительно об ее истоках, хотя они находятся недалеко от истоков Борисфена. Это та река, как говорят их летописи, в которую св. Андрей апостол переволок лодку из Борисфена. Почти в сорока милях от своих истоков она орошает Великие Луки и изливается в озеро Ильмень.

Волок, город и крепость, на равноденственном западе, отстоит от Москвы на 24 мили, от Можайска почти на 12, от Твери на 20. Князь титулуется по имени этого места и ежегодно отдыхает здесь от трудов, травя зайцев соколами.

Великие Луки, крепость и город, находятся в 140 милях на запад от Москвы, от Новгорода Великого почти в 60, а от Полоцка в 36. Через это место лежит путь из Москвы в Литву.

Торопец — крепость с городом между Великими Лугами и Смоленском у границ Литвы; он находится почти в 18 милях от Лук.

Тверь, некогда весьма обширная область, одно из великих княжеств русских, лежит на реке Волге, в 36 милях от Москвы на летний запад и имеет обширный город, через который протекает Волга. На другом берегу, со стороны Москвы, стоит крепость, напротив которой изливается в Волгу река Тверца. По этой реке я прибыл на судне в Тверь и на другой день поплыл по реке Волге. Этот город был местопребыванием епископа в то время, когда тверским княжеством владел великий князь Борис. С его дочерью Мариею вступил в брак князь московский Иоанн Васильевич и имел от нее, как выше было сказано, первенца своего Иоанна. По смерти же Бориса наследовал сын его Михаил, который впоследствии был изгнан из княжества своим зятем, великим князем московским, и умер изгнанником в Литве.

Город Торжок стоит в десяти милях от Твери; одна половина его была под властью Новгорода, другая под властью Твери, и управляли там два наместника.

Новгород Великий есть самое обширное княжество во всей Руссии. Этот город обширен; через него протекает судоходная река Волхов, вытекающая почти в двух верстах выше города из озера Ильменя и впадающая в озеро Нево, ныне называемое Ладогой от города, который при нем стоит.

Новгород стоит на летний запад от Москвы в 120 милях, хотя некоторые считают только 100. От Пскова он находится в 36 милях, от Великих Лук в 40 и в 40 же от Иван-города. Впрочем, некогда, во время своего процветания и независимости, этот город имел весьма обширную область, разделенную на пять частей. Каждая часть не только имела своих начальников, ведению которых подлежали все общественные и частные дела, но и заключение сделок между согражданами могло быть совершаемо только в своей части города, и никому не позволено было обращаться с каким бы то ни было делом к другому начальнику того же города.

И в это-то время здесь был самый большой рынок во всей Руссии, потому что туда стекалось огромное число купцов отовсюду, из Литвы, Польши, Швеции, Дании и самой Германии, и граждане богатели от такого многочисленного стечения разных племен. И в наше время германцам позволено иметь там своих квесторов или рационариев. Владения Новгорода простирались большею частию на восток и север. Они доходили до Ливонии, Финляндии и почти до Норвегии. Когда я прибыл туда в том же экипаже, в котором выехал из Аугсбурга, тамошние купцы усиленно просили меня, чтобы я оставил, для вечной памяти, в их храме повозку, в которой совершил такой длинный путь.

На востоке Новгород владел княжествами Двиной и Вологдой, а на юге — половиной города Торжка, недалеко от Твери. И хотя эти провинции бесплодны, потому что наполнены реками и болотами, и в них жить неудобно, но тем не менее они получают большую прибыль от мехов диких зверей, меду, воску и множества рыбы. Они становили по своей воле князей, правивших их республикой, и увеличивали свои владения, всеми мерами привязывая к себе соседние народы и жалованьем обязывая их защищать себя. Такой союз с соседними народами, помощью которых новогородцы пользовались для охранения своей республики, имел своим следствием, что московиты присвоили себе право иметь там своих наместников, а литовцы в свою очередь утверждали, что новгородцы подвластны им. Вспомоществуемый доброжелательством и властью самого архиепископа, московский князь

Иоанн Васильевич вторгнулся в это княжество и целые семь лет теснил их тяжкою войною. Наконец, в ноябре 1477 г. победив новгородцев в сражении при реке Шелони 39, он принудил их к сдаче на известных условиях и поставил в городе своего начальника. Так как он думал, что еще не имеет неограниченной власти над новгородцами и может приобрести ее только силою оружия, то под предлогом религии, как будто намереваясь удержать в вере хотевших отступить от русского закона, он пришел в Новгород и посредством этой хитрости занял его и обратил в рабство, лишил всего имущества архиепископа, граждан, купцов, иностранцев и, как некоторые писали, увез оттуда в Москву триста повозок, нагруженных золотом, серебром и драгоценными камнями.

Я старательно разузнавал об этом в Москве и слышал, что повозок, нагруженных добычею, увезено оттуда гораздо более. И это неудивительно, потому что по взятии города он увез с собою в Москву архиепископа и всех богачей и вельмож и в их поместья послал колонистов из своих подданных. Таким образом, с их поместий, кроме обыкновенных доходов, он ежегодно взимает весьма большую подать в казну. Также он уступил только небольшую часть из архиепископских доводов тому епископу, которого тогда поставил в Новгорода по смерти его епископская кафедра долго оставалась вакантною. Наконец, по усиленной просьбе граждан и подданных, умолявших, чтобы епископия не была упразднена навсегда, он, в нашу бытность, снова поставил кого-то епиископом.

Озеро Ильмень, которое в древних русских писаниях называется Ильмер и которому другие дают название озера Лимиды, находится в двух верстах ниже Новгорода. Оно простирается на 12 германских миль в длину и на 8 в ширину и принимает, в числе других, две знаменитые реки, Ловать и Шелонь. Ловать вытекает из какого-то озера. Выпускает же озеро Ильмень одну реку, Волхов, который течет через Новгород и, протекши почти тридцать шесть миль, впадает в озеро Ладогу. Это озеро простирается в ширину на 60, в длину почти на 100 миль и имеет несколько островов. Оно выпускает большую реку Неву, которая течет на запад в Германское море на npocтpaнстве почти шести миль. У ее устьев, по средине реки, в московском владении лежит крепость Орешек, которую германцы называют Нутембургом.

Руса, называвшаяся прежде Старой Руссией, - старый городок во владениях Новгорода, от которого отстоит на 12, а от озера Ильменя —на 13 миль. Она имеет соленый источник, который граждане запирают в широкий бассейн наподобие озера, а оттуда каждый для себя проводит воду в свой дом каналами и вываривает из нее соль.

Крепость Иван-город выстроена из камня у берега реки Наровы Иоанном Васильевичем, от которого она и получила свое имя. Там же на противоположном берегу стоит ливонская крепость, получившая название от реки Наровы. Между этими двумя крепостями протекает речка Нарова и новгородские владения отделяет от ливонских. Судоходная река Нарова вытекает из того озера, которое русские называют Чудским или Чудиным, латины же - Бицис или Пелас, а германцы — Пейфюс. Она принимает в себя две реки - Плесковию и Великую, которая идет с юга и протекает через город Опочку, оставив Псков вправе. Плавание между Псковом и Балтийским морем было бы легко, если бы не были тому препятствием пороги недалеко от Иван-города и Нарвы.

Город Псков стоит при озере, из которого выходит река того же имени, течет по средине города и на расстоянии 6 миль изливается в озеро, которое русские называют Чудским. Один только Псков во всем владении московского государя окружен каменною стеною; он разделен на четыре части, из которых каждая заключается в свои стенах. Это обстоятельство ввело некоторых в заблуждение, и они говорили, что этот город окружен четверною стеной. Область этого города или княжества по народному называется Псковом или Обсковом.

В старину Псков был весьма обширен и независим, но наконец в 1509 г. Иоанн Васильевич овладел им вследствие измены некоторых священников и обратил его в рабство, также увез колокол, звоном которого созывался сенат для совещания о государственных делах. Он совершенно уничтожил их свободу, выведя их колониями в другие места и водворив на их место московитян. По этой-то причине образованность и мягкие нравы псковитян заменились московскими нравами, которые почти во всем хуже. Ибо в своих купеческих сделках псковитяне показывали такую честность, чистосердечие и простоту, что цена товару у них показывалась без запросу и без всякого многословия ради обмана покупателя. Псковитяне, как я здесь мимоходом замечу, даже до сего дня делают пробор на голове не по-русски, а по-польски. Псков стоит в 36 милях на запад от Новгорода, от Иван-города — в 40 милях и в 40 же от Великих Лук. Через этот город лежит путь из Москвы и Новгорода в Ригу, столицу Ливонии, находящуюся от Пскова в расстоянии 60 миль.

Остров Соловки лежит в море, на севере, между областями Двиною и Корелою, в 8 милях от материка; по причине частых болот, лесов и пространных пустынь нельзя точно исчислить расстояние его от Москвы, хотя некоторые говорят, что он находится от Москвы в трехстах милях, а от Белоозера в двухстах. На этом острове в большом количестве вываривается соль. Там же есть монастырь, в который если войдет женщина или девица, то это считается большим грехом. Там же богатый лов рыб, называемых туземцами сельги; по моему мнению, это сельди. Говорят, что во время своего летнего стояния солнце здесь только на два часа скрывается за горизонтом.

Дмитров, город с крепостью, стоит в двенадцати милях от Москвы, почти на западо-северо-запад. В то время им владел Георгий, брат великого князя. Через него дотекает река Яхрома, которая впадает в реку Сестру. Кроме того, Сестра принимает Дубну и сама изливается в Волгу. Такое удобное расположение рек представляет большие выгоды купцам, которые без большого труда ввозят товары из Каспийского моря по Волге в различные страны и даже в самую Москву.

Белоозеро, город с крепостью, лежит при озере того же имени. Город находится не на самом озере, как утверждали некоторые; однако он со всех сторон так окружен болотами, что кажется неприступным. По этой причине московские князья обыкновенно прячут там свои сокровища. Белоозеро стоит от Москвы к северу в ста милях и в таком же расстоянии от Новгорода Великого. Две дороги идут из Москвы в Белоозеро: одна, ближайшая, через Углич, в зимнее время, а летом другая — через Ярославль, И та, и другая дорога неудобны для езды по причине множества болот, лесов и рек, если только не настланы мосты, делающиеся крепкими от льду; от трудностей, представляемых этими местами, и самые мили считаются короче.

К затруднительности пути присоединяется еще и то, что вследствие большого количества болот, лесов и отовсюду стекающихся рек эти места не обработаны, города в них чересчур редки. Самое озеро простирается на 12 миль в длину и на столько же в ширину; в него сливаются, как слышно, триста шестьдесят рек. Вытекает же из него одна только Шексна, которая впадает в Волгу 15 милями выше Ярославля и 4 милями ниже города Мологи. Рыба, которая приходит из Волги в эту реку и озеро, делается лучше; она становится тем вкуснее, чем дольше остается в нем, Опытность рыбаков в распознавании такова, что, поймав рыбу, возвратившуюся в Волгу, они узнают, сколько времени она пробыла в озере. Туземцы имеют свой собственный язык, хотя ныне почти все говорят по-русски. Хотя зима там бывает дольше, однако плоды поспевают и собираются в то же время, как и в Москве.

Углич, город с крепостью, лежит на берегу Волги и отстоит от Москвы на 24, от Ярославля на 30, от Твери на 40 миль. Эти вышепоименованные крепости стоят на южном берегу Волги, город же Углич расположен по обоим берегам ее.

Переяславль, город и крепость на северо-востоке, отстоит от Москвы на 24 мили и лежит при озере, в котором ловятся, как на острове Соловках, рыбки сельги: о них я упомянул выше. Поля довольно плодоносны и обильны; после жатвы князь тешится на них охотой. На тех же полях есть озеро, из воды которого вываривается соль. Через этот город отправляются те, которые должны ехать в Нижний Новгород, Кострому, Ярославль и Углич. В этих странах нельзя сделать верного исчисления пути, по причине частых болот и лесов. Там же есть река Нерль, вытекающая из какого-то озера и впадающая в Волгу выше Углича.

Ростов, город и крепость, местопребывание архиепископа, вместе с Белоозером и Муромом считается после Великого Новгорода в числе главных и древнейших княжеств Руссии. Дорога из Москвы в Ростов идет прямо через Переяславль, от которого Ростов находится в 10 милях. Лежит при озере, из которого выходит река Которость, протекающая через Ярославль и впадающая в Волгу. Страна имеет плодоносную почву и преимущественно изобилует рыбою и солью. Страна эта издревле принадлежала вторым сыновьям великих князей Руссии; потомки их весьма недавно были оттуда изгнаны и лишены области Иоанном, отцом Василия.

Ярославль, город и крепость на берегу Волги, отстоит от Ростова на 12 миль по прямому направлению от Москвы. Страна довольно плодоносна, особенно в той части, которая прилежит к Волге. Она, так же как и Ростов, принадлежала вторым сыновьям князей, но их силой покорил тот же самый государь. И хотя до сих пор в этой провинции существуют герцоги, которых называют князьями, однако государь присваивает себе титул ярославского, предоставив эту страну князьям в качестве своих подданных.

Этою областью владеют три князя, потомки второй линии княжеского дома; русские называют их Ярославскими. Первый из них - Василий, тот самый, который водил нас к князю из нашей гостиницы и отводил назад. Другой — Симеон Федорович, от Курбы, своего поместья, прозывающийся Курбским, человек старый и сильно изнуренный необыкновенно воздержною и суровою жизнью, которую вел с молодых лет. В продолжение многих годов он не употреблял в пищу мяса и питался рыбою только по воскресеньям, вторникам и субботам, а по понедельникам, средам и пятницам в посту воздерживался даже и от рыбы.

Великий князь посылал под его командой войско через Пермию в Югру для покорения отдаленных племен. Большую часть дороги он прошел пешком по причине множества снегу; а когда снега растаяли, то остальной путь он совершил на судах и перешел через гору Печору. Последний из Ярославских — Иоанн, по прозванию Посечень 40, который от лица своего государя был послом у цесаря Карла в Испании и возвратился вместе с нами. Он был до того беден, что для дороги занял платье и колпак у других, что мы знаем наверное. Потому очень ошибся тот, кто про него писал, что в случае нужды он может прислать своему государю 30 000 всадников из своего владенья или отчины.

Вологда — область, город и крепость, получившие одно общее имя от реки; епископы пермские имеют здесь свое местопребывание, но без юрисдикции. Вологда находится на северо-востоке, и дорога из Москвы в нее идет через Ярославль. Отстоит от Ярославля на 50 германских миль, от Белоозера почти на 40. Вся страна болотиста и лесиста, отчего также и в этом краю путешественники не могут в точности определять расстояния по причине частых болот и извилистых рек. Ибо чем дальше идешь, тем больше встречается непроходимых болот, рек и лесов. Река Вологда течет к северу и проходит через город; восьмью милями ниже города с нею соединяется рева Сухона, вытекающая из озера, которое называется Кубинским. Река удерживает имя Сухоны и течет на северо-восток. Вологодская область была прежде подвластна Великому Новгороду. Так как ее крепость занимает от природы крепкую позицию, то князь, как слышно, хранит там часть своих сокровищ.

Река Вага, изобилующая рыбой, берет начало между Белоозером и Вологдой, в болотах и дремучих лесах, и изливается в реку Двину. Жители ее окрестностей снискивают себе пропитание охотой, потому что у них почти совсем нет хлеба. Там ловятся лисицы черного и пепельного цветов. Оттуда идет кратчайший путь к области и реке Двине.

Область Устюг получила имя от города и крепости, лежащих на реке Сухоне. От Вологды отстоит на 100 миль, от Белоозера на 140. Город прежде стоял у устьев реки Юга, которая течет с юга на север: потом он был перенесен на удобнейшее место, почти полмили выше устья. Эта область была прежде подвластна великому Новгороду. Хлеба в ней очень мало или почти и совсем нет; пищею служит рыба и дичь. Соль получается из области Двины. У жителей свой язык, хоть они больше говорят по-русски. Соболей там не много, да и те не из отличных; однако другие меха находятся в изобилии, особенно меха черных лисиц.

Область и река Двина получили свое имя от стечения рек Юга и Сухоны. Эта река течет на пространстве ста миль и впадает в Северный океан, который омывает Швецию и Норвегию и отделяет их от неизвестной земли Эн-гранеланд. Эта область, лежащая на самом севере, прежде была подвластна новгородцам. От Москвы до устьев Двины считается 300 миль; хотя, как я прежде сказал, в странах, которые лежат за Волгой, по причине частых болот, рек и обширных лесов нельзя рассчитывать расстояний, однако, по моей догадке, между Москвой и устьями Двины едва будет двести миль — ежели ехать из Москвы в Вологду, из Вологды, несколько на восток, в Устюг и наконец из Устюга по реке Двине прямо на север.

В этой области нет городов и крепостей, кроме крепости Холмогор, города Двины, стоящего почти по средине между истоком и устьем реки, и крепости Пинеги, лежащей у самого устья Двины. Однако, по рассказам, в ней много деревень, которые по причине неплодородия земли разъединены большими расстояниями. Жители питаются рыбой и дичиной и в изобилии имеют всякого рода меха. Говорят, что в приморских местах этой страны водятся белые медведи, живущие по большей части в море. Их меха весьма часто привозятся в Москву. В первое мое посольство в Московию я привез с собою два таких меха. Эта страна изобилует солью.
Ответить

Фотография Play Play 20.03 2008

УКАЗАТЕЛЬ ПУТИ В ПЕЧОРУ, ЮГРУ И К РЕКЕ ОБИ

Владения московского князя простираются далеко на восток и несколько на север до тех мест, которые исчисляются дальше. Об этом предмете мне доставлена была рукопись на русском языке, в которой содержалось описание этого пути и которую я перевел и в точности помещаю здесь. Если кто отправляется туда из Москвы, тому надобно держаться более употребительного и кратчайшего пути от Устюга и Двины через Пермию.

От Москвы до Вологды считается 500 верст, от Вологды до Устюга, вправо, вниз по реке Вологде и потом по Сухоне, с которою эта река сливается, также 500 верст. Под городом Стрельце, на две версты ниже Устюга, с ними сливается река Юг, текущая с юга; от ее устья до истоков считается более 500 верст. Сухона и Юг по своем слиянии получают новое название — Двины. Потом по Двине до Холмогор -500 верст; ниже этого города в шести днях пути Двина шестью устьями впадает в океан. Большая часть этого пути совершается водою, ибо сухим путем от Вологды до Холмогор, с переправою через Вагу, тысяча верст.

Недалеко от Холмогор впадает в Двину справа река Пинега, текущая с востока на пространстве 700 верст. Из Двины до места, называемого Николаевым, идти рекою Пинегой 200 верст; здесь, на пространстве полуверсты, суда переволакивают в реку Кулой. Река же Кулой берет начало на севере из озера того же имени; от ее истоков до устья, которым она изливается в океан, шесть дней пути. Держась правого берега моря, приходится плыть мимо следующих мест: Становище, Калунчо и Апну.

Обогнув мыс Карговский Нос и Становище, Каменку и Толстый, наконец входишь в реку Мезень, по которой надо плыть шесть дней до деревни того же имени, лежащей при устье реки Пезы. Идя вверх по этой реке опять влево, к юго-востоку, после трехнедельного пути встретишь реку Пеской. Оттуда пять верст волокут суда в два озера, и тогда представляются две дороги: одна из них, влево, ведет в реку Рубиху, по которой можно дойти до реки Чирки.

Другие иным, кратчайшим путем переволакивают суда из озера прямо в Чирку, из которой, если только не задержат бури, в три недели приходят к устьям реки Цильмы, впадающей в большую реку Печору, которая в этом месте простирается на две версты в ширину. Спустившись в Печору, в шесть дней доходят до города и крепости Пустозерска, около которого Печора шестью устьями впадает в океан. Обитатели этого места, люди простого ума, приняли крещение только в 1518 году.

От устья Цильмы до устья реки Усы один месяц пути Печорою. Уса же берет начало с горы Земной Пояс, находящейся влево от летнего восхода, и течет из огромного камня этой горы, который называют Большим Камнем. От истоков Усы до ее устьев считается более тысячи верст. Печора течет в этот северный край с юга; и отсюда три недели пути, если подниматься вверх от устьев Усы до устьев реки Щугура. Писавшие этот дорожник говорили, что они отдыхали между устьями рек Щугура и Подчерема и сложили запасы, привезенные ими с собою из Руссии, у ближней крепости Струпили, которая лежит на русском берегу, на правой руке, в горах. За реками Печорою и Щугуром, у горы Каменный Пояс и у моря, на соседних островах и около крепости Пустозерска, живут различные и бесчисленные племена, называющиеся одним общими именем самоеды.

У них много добывается птиц и различных зверей, как-то: соболей, куниц, бобров, горностаев, белок, а в океане водится животное морж, о котором сказано выше, также белые медведи, волки, зайцы, киты и рыба, называемая семгой, и весьма многие другие. Эти племена не приходят в Московию, ибо они дики и убегают сообщества и сожительства с другими людьми. От устья Щугура вверх по реке до Пояса, Артавиша, Каменя и большего Пояса — три недели пути. Потом на гору Камень нужно всходить три дня; спустившись с нее, идут к реке Артавиша, потом к реке Зибута, оттуда к крепости Ляпин, от Ляпина к реке Сосве. По этой реке живут вогуличи. Оставив Сосву вправе, достигаешь реки Оби, которая берет начало из Китайского озера. Через нее они переправились едва в один день, и то при скорой езде; река эта имеет почти 80 верст в ширину. По ней живут также вогуличи и югричи. От Обской крепости вверх по реке Оби до устья реки Иртыша, в которую впадает Сосва, — трехмесячный путь. В этих местах есть две крепости Ером и Тюмень, которыми управляют князья югорские, как говорят, данники великого князя московского. Там водится много зверей и добывается весьма много мехов.

От устья реки Иртыша до крепости Грустины два месяца пути; от нее до озера Китая рекою Обью, которая, как я сказал, вытекает из этого озера, более чем три месяца пути. От этого озера приходят в большом множестве черные люди, лишенные общего всем дара слова; они приносят с собой много товаров, преимущественно же жемчуг и драгоценные камни, которые покупаются грустинцами и серпоновиами. Они называются лукоморцами от Лукомории, лежащей в горах, по другую сторону Оби от крепости Серпонова.

Сказывают, что с людьми Лукомории происходит нечто удивительное и невероятное, весьма похожее на басню: как носится слух, они каждый год умирают именно 27 ноября, когда у русских празднуется память св. Георгия, и потом оживают, как лягушки, на следующую весну, большею частью около 24 апреля. Грустинцы и серпоновцы ведут с ними торговлю необыкновенным, неизвестным в других странах способом. Ибо когда у них наступает определенное время умереть или заснуть, они складывают товары в известном месте, а грустинцы и серпоновцы уносят их, оставляя вместо них свои товары и делая ровный размен. Возвратясь к жизни, лукоморцы требуют назад свои товары, если лукоморцы находят, что им сделана несправедливая оценка; от того возникают между ними весьма часто ссоры и войны.

По левому берегу реки Оби, вниз, живут каламы, которые переселились туда из Обиовы и Погозы. За Обью, у Золотой Бабы, где Обь впадает в океан, текут реки Сосва, Березва и Данадим, которые все берут начало из горы Камень Большого Пояса и соединенных с ней скал. Все народы, живущие от этих рек до Золотой Бабы, называются данниками князя московского.

Золотая Баба, т. е. Золотая старуха, есть идол у устьев Оби, в области Обдоре; он стоит на правом берегу. По берегам Оби и около соседних рек рассеяно много крепостей, которых владетели, как слышно, все подвластны князю Московии. Рассказывают, или, справедливее, бас-нословят, что этот идол Золотой Бабы есть статуя, представляющая старуху, которая держит сына в утробе, и что там уже снова виден другой ребенок, который, говорят, ее внук. Кроме того уверяют, что там поставлены какие-то инструменты, которые издают постоянный звук вроде трубного. Если это и так, то, по моему мнению, это делался от того, что ветры сильно и постоянно дуют в эти инструменты.

Из лукоморских гор вытекает река Коссин, при устье которой находится крепость Коссин; ею прежде владел князь Венца, а теперь его сыновья. Туда от истоков большой реки Коссин два месяца пути. Вместе с этою рекою берет начало другая река, Кассима и, протекши через Лукоморию, впадает в большую реку Тахнин, за которою, по рассказам, живут люди чудесного вида: у одних, как у диких зверей, все тело поросло волосами, у других собачьи головы, у иных совершенно нет шеи, на месте головы грудь, нет ног, а длинные руки. Есть и в реке Тахнине одна рыба с головою, глазами, носом, ртом, руками, ногами и пр. — по виду совершенный человек, однако без всякого голоса; она, как и другие рыбы, доставляет приятную пищу.

Все, что я говорил до сих пор, переведено мною дословно из доставшегося мне русского дорожника. Хотя в этих известиях некоторое кажется баснословным и едва вероятным, как-то о немых людях, умирающих и оживающих, о Золотой Бабе, о чудовищных формах людей и о человекообразной рыбе (о чем я сам старательно разведывал, но не мог узнать ничего верного ни от кого, кто бы это видел своими глазами, хотя всякий ссылался на всеобщую молву, что это действительно так), тем не менее я не хотел ничего пропустить, чтобы другим доставить случай глубже исследовать это дело, почему я и употреблял названия мест те самые, которые употребляются у русских.

На реке Печоре, о которой идет речь в дорожнике, стоит город и крепость Папин, или Папинов-город, жители которого называются лапинами и имеют язык, отличный от русского. За этой рекой до самых берегов тянутся высочайшие горы, которых вершины по причине постоянных ветров совершенно голы, даже не одеты травой. Хотя эти горы в разных местах имеют разные названия, однако вообще называются Земным Поясом. На этих горах вьют гнезда соколы особой породы, о которых скажу ниже, когда буду говорить о княжеской охоте. Растут там также кедры, около которых водятся самые черные соболи.

Во владении князя московского можно заметить только одни эти горы — вероятно, это те, которые у древних слыли Рифейскими или Гиперборейскими горами. Так как они постоянно покрыты снегом и льдом и переход через них очень труден, то вследствие этого область Энгронеланд совершенно неизвестна. Князь московский Василий Иоаннович, некогда посылал через Пермию и Печору двух своих воевод, Симеона Феодоровича Курбского, прозывающегося так от своего наследственного поместья, из рода князей Ярославских, и князя Петра Ушатого для исследования мест за этими горами и для покорения туземных племен. Из них Курбский, в бытность мою в Московии, был еще в живых и на мои расспросы об этом отвечал, что он семнадцать дней взбирался на гору, которая на их языке называется Столпом, и все-таки не мог достигнуть ее вершины. Эта гора вдается в океан и простирается до самых устьев Двины и Печоры. Но довольно о дорожнике.


ВОЗВРАЩАЮСЬ К МОСКОВСКОМУ КНЯЖЕСТВУ

Княжество Суздаль, с крепостью и городом того же имени, а в них местопребывание епископа, лежит между Ростовом и Владимиром. В то время, когда Владимир был столицею Московского государства, оно считалось между главными княжествами и было главою других окрестных городов. При усилении власти московского государя и по перенесении резиденции в Москву оно сделалось владением младших княжеских сыновей; их потомки, из которых Василий Шуйский с племянником были еще в живых в нашу бытность в Москве, лишены были своего княжества Иоанном Васильевичем.

В Суздале находится знаменитый девичий монастырь, в котором была заключена Соломония, отверженная великим князем Василием, Между всеми княжествами и областями государя московского по плодородию почвы и обилию произведений первое место занимает Рязань; после нее Ярославль, Ростов, Переяславль, Суздаль, Владимир, которые по плодородию почвы немногим уступают Рязани.

Кострома, город с крепостью, на берегу Волги, стоит почти на 20 миль к юго-востоку от Ярославля, а от Нижнего Новгорода — около 40. Река, от которой заимствует имя город, впадает тут в Волгу. Галич, другое княжество с городом и крепостью, находится на восток от Москвы, за Костромою.

Область Вятка, за рекою Камою, лежит почти в 150 милях на восток от Москвы; кратчайшая дорога к ней идет через Кострому и Галич, но она трудна, ибо кроме болот и лесов, которые затрудняют путь, между Галичем и Вяткою еще разбойничают бродящие там черемисы. Поэтому едут в Вятку через Вологду и Устюг путем более долгим, но зато более легким и безопасным. Вятка же отстоит от Устюга на 120 миль, от Казани на 60. Страна получила свое название от реки, на берегу которой находятся Хлынов, Орлов и Слободской. Страна болотиста и бесплодна и служит как бы убежищем беглых рабов; изобилует медом, дикими зверями, рыбой и белками. Прежде она была подвластна татарам, да и теперь по ею и по ту сторону Вятки, в особенности при впадении ее в Каму, властвуют татары. Дорога считается там чункасами, а чункас содержит в себе пять верст. Река Кама изливается в Волгу двенадцатью милями ниже Казани; за этой рекой лежит область Сибирь.

Пермия, большая и обширная область, отстоит от Москвы на 250 или, по другим, на 300 миль, прямо на северо-восток. В ней находится город того же имени, стоящий на реке Вышере, которая десятью милями ниже впадает в Каму. По причине множества болот и рек туда едва можно доехать сухим путем, разве только зимою; летом же легче совершить этот путь на судах, через Вологду, Устюг и рекою Вычегдою, которая в 12 милях от Устюга впадает в Двину. Едущим из Перми в Устюг надобно плыть по Вышере; пройдя несколько рек и в иных местах перетаскивая суда землею в другие реки, они приходят к Устюгу, в 300 милях от Перми.

В этой области хлеб составляет редкость; подать князю жители Пермии ежегодно платят лошадьми и мехами. У них свой язык, а также и свои письмена, изобретенные епископом Стефаном, который окончательно утвердил их в христианской вере (а прежде сего, еще непроникнутые верою, они содрали кожу с какого-то епископа, который принимался было за то же дело). Этот Стефан, уже в правление Димитрия Иоанновича, был причислен русскими к лику святых. До сих пор многие из них остаются идолопоклонниками, живя рассеянно в лесах; монахи и отшельники, отправляющиеся туда, не престают обращать их от заблуждений и суетного служения идолам.

Зимою они ходят на артах, что делается в весьма многих местах Руссии, а арты суть деревянные продолговатые подошвы почти в шесть ладоней длиною; они держатся на них, подвязывая их к ногам, и ходят очень быстро. Они употребляют вместо вьючного скота больших собак, на которых перевозят тяжести в повозках, вроде того, как ниже будет говориться об оленях. Говорят, что эта область на востоке соприкасается с татарскою областью, название которой — Тюмень.

Положение области Югры явствует из вышесказанного, русские называют ее народ югричами. Это та Югария, из которой вышли некогда венгры, заняли Паннонию и под предводительством Аттилы покорили многие области Европы. Московиты очень гордятся именем Югарии, потому что их подданные некогда опустошили большую часть Европы. В первое мое посольство Георгий, по прозванию Малый, родом грек, во время переговоров, желая доказать право своего государя на великое княжество литовское, королевство польское и пр., говорил, что югары были подданными великого князя московского и сидели у Меотийских болот; что потом они заняли Паннонию на Дунае, от чего она и получила имя Гунгарии; что напоследок заняли они Моравию, названную так по реке, и Польшу, имя которой происходит от слова поле, что значит равнина; что, наконец, Буда названа ими по имени брата Аттилы.

Я желал только передать то, что слышал. Говорят, что югары до сих пор употребляют один язык с венграми; правда ли это — не знаю. Ибо, несмотря на мои старательные поиски, не нашлось ни одного человека из этой страны, с которым мог бы поговорить мой слуга, знающий по-венгерски. Они также платят дань князю мехами. Хотя оттуда привозятся в Москву жемчуг и драгоценные камни, однако они собираются не на их океане, а в другом месте, преимущественно же привозятся с морского берега близ устьев Двины.

Область Сибирь граничит с Пермью и Вяткой, но имеет ли какие-нибудь крепости и города — наверное не знаю. В ней берет начало река Яик, которая впадает в Каспийское море. Говорят, что эта страна пустынна по причине близкого соседства с татарами, а теми частями ее, которые обработаны, владеет татарин Шихмамай. Жители ее имеют собственный язык; их главный промысел - беличьи меха, которые больше и красивее, чем в других странах; однако в то время мы не могли достать в Москве ни одного такого меха.

Черемисы живут в лесах около Нижнего Новгорода. Они имеют собственный язык и исповедуют магометанскую веру. Они подвластны теперь казанскому царю, хотя большая их часть прежде платила дань князю московскому, от того до сих пор они причисляются к подданным Московии. Князь вывел в Московию многих из них по подозрению в измене, и мы видели их там. Когда же их отправили на литовскую границу, то они рассеялись в разные стороны. Это племя обитает на обширном пространстве от Вятки и Вологды до реки Камы, не имея постоянных жилищ. Все они, как мужчины, так и женщины, весьма быстры на бегу, все весьма искусны в метании стрел, потому что никогда не выпускают из рук лука; у них даже есть обычай не давать пищи сыновьям, пока они не попадут стрелою в назначенную цель.

Мордва живет по Волге, на южном ее берегу, за Нижним Новгородом; этот народ во всем похож на черемисов, кроме того, что у них чаще попадаются оседлости. Здесь конец московских владений, и вместе с тем мы оканчиваем наше путешествие.

Теперь я приведу некоторые известия о соседних и пограничных народах, соблюдая тот же порядок, т. е. отправляясь из Москвы на восток. С этой стороны первые встречаются казанские татары; прежде, нежели я буду говорить собственно о них, я должен сказать что-нибудь вообще о всем племени.
Ответить

Фотография Play Play 20.03 2008

О ТАТАРАХ

О татарах и их происхождении, кроме того, что заключается в польских летописях и в книжках о двух Сарматиях, много писано в разных местах; повторять это здесь более скучно, чем полезно. Тому, кто хочет описывать татар, необходимо описывать многие народы. Ибо у них это имя племенное, и им называются различные народы, находящиеся в дальнем друг от друга расстоянии. Что же узнано мною из русских летописей и рассказов многих людей, об этом я нахожу нужным сказать вкратце.

Батый, царь татарский, с большим войском пришедший с юга на север, занял Болгарию, которая находится на Волге, ниже Казани. Потом в следующем, 6745 году, постоянно побеждая, вошел он в самую Московию, после недолговременной осады взял царский город на капитуляцию, но не исполнил данного слова и перебил всех; потом он пошел далее и выжег соседние области Владимир, Переяславль, Ростов, Суздаль и много городов и крепостей, избив или отведя в рабство жителей.

Он разбил и умертвил великого князя Георгия, вышедшего к нему навстречу с войском; также Василия Константиновича увел с собою пленником и убил. Все это было, как выше сказано, в 6745 году от сотворения мира. С этого времени почти все русские князья были назначаемы татарами и повиновались им до самого Витольда, великого князя литовского, который был страшен всем соседям и храбро защищал от татарского оружия свои области и те, которые покорил в Руссии. Великие же князья владимирские и московские до самого нынешнего князя Василия всегда оставались в верности и повиновении, однажды данных татарским государям.

Узбек наследовал власть после Батыя и умер в 6834 году от сотворения мира; его место занял сын его Чанибек, умертвив братьев своих, чтобы царствовать одному без страху; он умер в 6865 году. Следовавший за ним Бердибек также умертвил двенадцать братьев и умер в 6867 году. Когда Наврус овладел царством, к нему собрались все князья Руссии и ушли, получив право властвовать каждый в своей области. Он был убит в 6868 году.

Наследовавший ему Хидырь убит сыном Темирхожею, который едва семь дней владел царством, приобретенным посредством злодеяния. Ибо, изгнанный темником Мамаем, он бежал за Волгу и был убит догнавшими его воинами в 6869 году. После них сделался царем Тохтамыш; в году от сотворения мира, 26 августа, он выступил со своим войском и опустошил Московию огнем и мечом. Разбитый Темиркутлуем, он бежал к Витольду, великому князю литовскому. Темиркутлуй сделался царем в Сарае в 6906 году от сотворения мира, а умер в 6909. Ему наследовал сын Шадибек. После него Темирассак повел на Рязань огромное войско для опустошения Московии и навел такой страх на князей московских, что, отчаявшись в победе и бросив оружие, они прибегли только к заступничеству святых.

Татары разделяются на орды, в числе которых заволжская орда занимает первое место по знаменитости и многочисленности, потому что все остальные орды, как говорят, произошли от нее. Орда же у них означает сборище или множество. У каждой орды свое особенное название: одни - заволжцы, другие - перекопцы, третьи - ногайцы и т. д., и хотя все они магометане, однако очень не любят, чтобы их называли турками и считают это бесчестием для себя. Так как татары обитают на обширном пространстве в различных странах, то не во всем они сходятся нравами и самим образом жизни.

Это люди среднего роста, с широким, толстым лицом, с прищуренными и впалыми глазами; они отпускают волосы только на одной бороде, а остальное бреют. Только самые знатные люди заплетают волоса, которые у них очень черны, и носят их за ушами. Они имеют крепкое тело, смелый дух и склонны к беспорядочному любострастию. Они с удовольствием едят мясо лошадей и других животных, не разбирая, какою смертью они умерли; только от свиней они воздерживаются, по своему закону.

В отношении голода и бессонницы они так выносливы, что иногда в продолжение целых четырех дней они не едят и не спят и несмотря на то исполняют нужные работы. Потом, доставши чего-нибудь съестного, они обжираются без всякой меры, съедай все без остатка, и тем как бы вознаграждают себя за прежние лишения; таким образом, обремененные пищей, измученные трудами, они спят сряду три или четыре дня. Если голод и жажда слишком мучат их во время езды, то они обыкновенно режут жилы тем лошадям, на которых сидят, и утоляют голод их кровью, думая притом, что это полезно для самих лошадей.

Так как почти все они кочуют, не имея постоянных жилищ, то направляют путь свой по звездам, преимущественно же по Северному полюсу. Главное их лакомство — лошадиное молоко, от которого, по их мнению, люди делаются и сильными и тучными. Они употребляют в пищу весьма многие травы, в особенности те, которые растут около Танаиса; соль употребляется очень немногими. Когда бывает от царя раздача съестных припасов, то обыкновенно на сорок человек идет одна корова или лошадь, и внутренности убитого животного делятся только между самыми знатными: они едят их, поджаривши на огне. Лошадиные головы, как у нас кабаньи, считаются лакомством и подаются только знатным.

У них много лошадей, которые имеют выгнутую шею и очень малы, но сильны, легко переносят голод и труды и питаются древесными ветвями, корой и кореньями трав, которые вырывают копытами из земли. Такие привычные к трудам лошади составляют большое удобство для татар, и московиты говорят, что у татар они бегут быстрее, чем у кого-нибудь другого. Седла и стремена у них деревянные, за исключением тех, которые они похитили или купили от соседних христиан.

Чтобы хребет у лошади не стирался, они подкладывают под седло траву и древесные листья. На лошадях они переплывают через реки. Если во время бегства устрашила их сила преследующих врагов, то они скачут во весь опор, бросая седла, одежды и все Другие тяжести и оставляя только оружие. Оружие их состоит в луке и стрелах; копье у них редкость. Они очень смело вступают в битву с врагом издали; это однакож бывает непродолжительно: они обращаются в притворное бегство и, улучая удобную минуту, пускают стрелы назад в преследующих неприятелей, потом, внезапно повернув коней, снова делают нападение на рассыпанные ряды врагов.

Когда доводится им сражаться на открытом поле и неприятель находится на расстоянии полета копья, то они вступают в битву не стройными рядами, а кружатся около неприятельского войска, обхватывая его со всех сторон, чтобы вернее и свободнее метать в него копья. Они наступают и удаляются в удивительном порядке: для этого у них есть вожатые, опытные в таком деле, за которыми они следуют; если они будут убиты неприятельскими стрелами или, от страху, ошибутся в своих распоряжениях, то от этого происходит такое замешательство в целом войске, что они не могут больше ни восстановить порядка, ни пускать стрел в неприятеля. Этот род сражения по своему сходству с танцами называется у них пляской.

Если же приходится сражаться в теснине, тогда уже нельзя употребить описанного выше способа, и от того они обращаются в бегство, ибо, не имея ни щита, ни копья, ни шлема, не могут выдержать продолжительной рукопашной битвы. В конной езде у них своя особенность: они садятся на седло с поджатыми ногами, чтобы легче было повертываться в ту и другую сторону, и если нужно поднять с земли что-нибудь упавшее, то без труда исполняют это, опершись на стремена: в этом они так искусны, что делают это даже на всем конском скаку. Когда в них пущено копье, то они тотчас наклоняются на другой бок для избежания неприятельского удара, держась на лошади только одной ногой и рукой.

При вторжении в области соседей каждый имеет при себе две или три лошади, смотря по средствам, для того чтобы, когда устанет одна, можно было пересесть на другую и третью; а усталых они ведут на поводе. Узда у них самая легкая, и вместо шпор употребляется плетка. Они холостят всех своих лошадей, ибо полагают, что такие способнее переносить труды и голод.

Как мужчины, так и женщины носят одинаковую одежду; последние ничем не отличаются от мужчин в убранстве, кроме того, что покрывают головы льняным покрывалом и употребляют также льняные полусапожки, подобно морякам. Их царицы обыкновенно закрывают лицо, выходя в публику. Остальной народ, рассеянно живущий в полях, имеет одежды, сделанные из овечьих шкур; они не переменяют их до тех пор, пока от долгого употребления они не изотрутся и не издерутся совершенно. Они не долго остаются на одном месте, считая это большим несчастьем для себя. По этой причине, истребив траву на одном месте, они переходят на другое с табунами, женами и детьми, которых возят за собою на телегах. Те же, которые обитают в городах, ведут другой образ жизни. bо время тяжкой войны они укрывают своих жен, детей и стариков в более безопасных местах.

У них нет никакой справедливости, потому что если кто нуждается в какой-нибудь вещи, то безнаказанно может похитить ее у другого. Если тот жалуется судье на насилие и нанесенную ему обиду, то виновный не отпирается, но говорит, что он не мог обойтись без этой вещи. Тогда судья обыкновенно произносит следующее решение: «Если ты в свою очередь будешь нуждаться в какой-нибудь вещи, то похищай ее у других». Некоторые говорят, что они не воруют: воруют они или нет — пусть судят другие; но действительно они люди самые хищные, самые бедные и всегда готовые поживиться на чужой счет — угоняют чужой скот, грабят и уводят людей, которых или продают туркам и другим, или отпускают за выкуп, оставляя себе только девиц.

Редко осаждают они города и крепости: жгут деревни и села и наслаждаются нанесенным вредом, полагая, что чем более опустошат областей, тем пространнее будет их царство. Будучи самого беспокойного нрава, они, однако, не убивают друг друга, если только не поссорятся между собою их цари. Золото и серебро у них, за исключением купцов, почти не употребляется: существует только обмен вещами.

Казанское царство, город Казань и крепость того же имени лежат у Волги, на левом берегу реки, почти на 70 германских миль ниже Новгорода Нижнего; по Волге, на востоке и юге, оно примыкает к пустынной степи, а на юго-востоке граничит с татарами шейбанскими и кайсацкими. Царь этой страны может располагать 30 000 воинов, преимущественно пеших, между которыми черемисы и чуваши самые искусные стрелки. Чуваши же отличаются своим судоходством. Город Казань находится от княжеской крепости Вятки в 60 германских милях.

Эти татары образованнее остальных, потому что они обрабатывают поля, живут в домах и занимаются различными промыслами. Василий, князь московский, принудил их покориться и принимать царей по его назначению, что им не трудно было сделать, — во-первых, вследствие удобства сообщений, которое представляют реки, текущие из Московии в Волгу, во-вторых, по причине взаимных торговых сношений, без которых им нельзя было обойтись. Некогда у казанцев был царь Хелеалек: когда он умер бездетным, оставив супругу Нурсултан, то некто Ибрагим, женившись на вдове, овладел царством. Ибрагим имел от нее двух сыновей, Махмет-Аминя и Абдыл-Летифа; от первой же супруги, по имени Батмассасолтан, он имел сына Алегама.

По смерти отца он, как первородный, наследовал царство; но так как он не всегда повиновался приказаниям московского князя, то московские советники, которых князь имел там для наблюдения за расположением царя, однажды на пиру напоили его пьяным, положили в повозку, как бы отвозя его домой, и ночью увезли его в Москву. Продержав несколько времени, князь наконец сослал его в Вологду, где он дожил остальной свой век, а мать его, вместе с братьями Абдыл-Летифом и Махмет-Аминем, сослана была на Белоозеро. Куйдакул, один из братьев Алегама, крестившись, принял имя Петра; за него нынешний князь Василий выдал потом свою сестру.

Мениктаир же, другой брат Алегама, остался в своей вере до конца жизни и имел многих детей, которые по кончине отца крестились вместе с матерью и все перемерли, исключая одного Феодора, который был еще в живых в нашу бытность в Московии. Когда таким образом Алегам увезен был в Москву, то на его место поставили Абдыл-Летифа; когда же и он, по той же причине, как Алегам, был лишен царства, то князь поставил на его место Махмет-Аминя, выпущенного из Белоозера. Он управлял до 1518 года.

Нурсултан, бывшая, как я сказал, супругою царей Хелеалека и Ибрагима, по смерти Алегама вышла за Менгли-Гирея, царя перекопского. Потом, не имея детей от Менгли-Гирея и тоскуя по сыновьям от первым браков, она приехала в Москву к Абдыл-Летифу. Оттуда в 1504 г. она отправилась к Махмет-Аминю, другому сыну, царствовавшему в Казани. В это время казанцы отложились от московского князя.

Так как за этой изменой последовали многие войны и государи, принявшие участие в этой борьбе, сражались долго и с переменным счастьем, так что и теперь она еще не кончена, то мне казалось нужным подробнее изъяснить причину этой войны. Когда измена казанцев сделалась известною князю московскому Василию, то, негодуя на этот поступок и желая отметить, он послал против них огромное войско с пушками. Казанцы, которым приходилось сражаться с московитами за жизнь и свободу, услышав о страшных приготовлениях князя и зная, что им не устоять в рукопашном бою, решились действовать против них хитростью.

Поэтому, поставив свой лагерь перед неприятелем и скрыв лучшую часть своих войск в удобных для засады местах, сами, как бы пораженные страхом, внезапно оставили лагерь и обратились в бегство. Бывшие невдалеке московиты, узнав о бегстве татар, в беспорядке бегом пустились на неприятельский лагерь. Пока они занимались грабежом, покинув всякую осторожность, татары вместе с черемисскими стрелками вышли из засады и произвели такое великое кровопролитие, что московиты принуждены были бежать, бросив пушки и военные снаряды. Впрочем, по смерти царя Махмет-Аминя, при котором казанцы изменили, Шиг-Алей, женившись на его вдове, получил казанское царство при помощи московского князя и брата супруги; он владел им только четыре года вследствие великой ненависти к нему подданных. Он был слишком предан московскому князю и доверял более иностранцам, чем своим, презирая и пренебрегая благосклонностью своих подданных.

Вследствие этого казанцы предложили царство Саип-Гирею, сыну Менгли-Гирея, одному из царей таврических. При приближении его Шиг-Алей, принуждаемый отказаться от царства, видя неравенство сил и неприязненное к себе расположение умов и считая за лучшее уступить судьбе, возвратился туда, откуда пришел, — в Москву, вместе с женами, наложницами и со всем имуществом. Это было в 1521 году.

Когда Шиг-Алей таким образом бежал из царства, Махмет-Гирей, царь таврический, с большим войском ввел в Казань своего брата Саип-Гирея. Утвердив расположение казанцев к брату, на возвратном пути в Тавриду, после переправы через Танаис, он пошел на Москву. В это время Василий, полагая себя в безопасности и не опасаясь ничего подобного, при слухе о приближении татар собрав как можно скорее войско, назначил вождем Димитрия Бельского и послал его к реке Оке воспрепятствовать переходу татар.

Махмет-Гирей с превосходными силами быстро переправился через Оку и расположился станом у прудов, в 13 верстах от самой Москвы. Отсюда он делал набеги, грабил и жег все. В это же время и Саип-Гирей, вышедши с войском из Казани, опустошил Владимир и Нижний Новгород. После этого братья-цари сошлись у города Коломны и соединили свои силы. Видя невозможность отразить такого сильного врага и оставив в крепости с гарнизоном своего зятя Петра, происходившего от царей татарских, с некоторыми другими вельможами, Василий бежал из Москвы, до того пораженный страхом, что, отчаиваясь в своем деле, как рассказывают некоторые, скрывался несколько времени под стогом сена,

Двадцать первого июля татары пошли дальше и на обширном пространстве все опустошили пожарами; они навели на московитов такой страх, что те почитали себя мало безопасными даже в крепости и в городе. При такой панике начальник и все защитники города почли за лучшее умилостивить царя Махмет-Гирея богатыми дарами, в особенности медом, и отклонить от осады. Приняв дары, Махмет-Гирей отвечал, что он снимет осаду и удалится из страны, если Василий грамотой обяжется быть вечным данником царю, как были его отец и предки. Получи грамоту, написанную по его желанию, Махмет-Гирей отвел свое войско к Рязани.

Там он дал позволение московитам выкупать и разменивать пленных, а остальную добычу продал. Он вел с собою из Московии такое множество пленников, что едва можно поверить, ибо, как говорят, число их превышало 800 000. Он частью продал их туркам в Кафе, частью умертвил. Ибо старцы и немощные, за которых нельзя много выручить и которые негодны для работы, отдаются у татар — все равно как зайцы молодым собакам — юношам, которые учатся на них военному делу и побивают их камнями, или бросают в море, или убивают их каким-либо другим образом. Те же, которые продаются, принуждены целых шесть лет пробыть в рабстве; по истечении этого срока они становятся свободными, однако не смеют уйти из страны. Саип-Гирей, царь казанский, продал татарам всех пленников, которых увел из Московии, на астраханском рынке, находящемся недалеко от устьев Волги.

По удалении царей татарских из Московии князь Василий снова воротился в Москву. Во дворце князя произошел спор о том, кто был виновником бегства русских от Оки. Старейшие слагали всю вину на предводителя войска, князя Димитрия Бельского, человека молодого, который пренебрег их советами, и говорили, что по его нерадению татары перешли через Оку; напротив того он, сваливая с себя вину, говорил, что Андрей, меньшой брат князя, прежде всех обратился в бегство, а прочие последовали за ним. Чтобы не показаться слишком строгим к брату, который оказывался виновником бегства, Василий заключил в кандалы и лишил достоинства и княжества одного из воевод, который бежал вместе с братом.

Потом, при наступлении лета, чтобы отметить за поражение, претерпенное от татар, и смыть бесчестие, которое он навлек на себя своим бегством и прятаньем под сеном, Василий собрал огромное войско с большим количеством пушек, которых русские никогда прежде того не употребляли в походах, и отправился из Москвы со всей армией и остановился на реке Оке, у города Коломны. Послав оттуда вестников в Тавриду к Махмет-Гирею, он вызывал его на бой, так как в прошедшем году он напал на него без объявления войны, из засады, по обычаю воров и разбойников. На это царь отвечал, что довольно много дорог открыто ему для нападения на Москву; что оружие на войне значит столько же, как и выбор времени; что вследствие того он ведет войны более по своему, чем по чужому усмотрению.

Разгневанный этими словами Василий, горя жаждой мести, снял стан и отправился в 1523 году к Нижнему Новгороду, чтобы оттуда опустошить казанское царство и овладеть им. Отправившись оттуда к реке Суре, он воздвигнул на казанских границах крепость, которую назвал по своему имени, и, не идя на этот раз далее, отвел войско домой. На следующий же год он послал Михаила Георгиевича, одного из главных своих советников, покорить Казань с большими противу прежнего силами.

Устрашенный этими ужасными приготовлениями Саип-Гирей, царь казанский, призвал к себе сына своего брата, царя таврического, юношу тринадцати лет, для того чтобы он в его отсутствие управлял царством, а сам бежал к турецкому султану, намереваясь просить его о помощи и заступничестве. Юноша, повинуясь приказаниям дяди, отправился в дорогу и был ласково и с почетом принят главными сановниками царства у Гостинова озера, т. е. у острова, который называется островом купцов, находящегося на Волге, не далеко от казанской крепости. Они сделали это, потому что его сопровождал сеид, высшая духовная особа у татар. Этот сеид, в тайне благоприятствуя Василию, старался захватить юного царя и связанного отослать в Москву, но был схвачен сам и всенародно заколот ножом.

Между тем главный воевода Михаил для перевозки орудий и съестных припасов собрал в Нижнем Новгороде такое множество судов, что река, в иных местах очень широкая, повсюду казалась покрытою ими; он поспешил с войском к Казани. Дошедши до острова купцов Гостинова озера и седьмого июля поставив лагерь, он пробыл там двадцать дней в ожидании конницы. Между тем казанская крепость, выстроенная из дерева, была зажжена московскими клевретами и совершенно сгорела в виду русского войска. Такой случай для овладения крепостью был упущен вследствие боязливости и нерадения полководца, который даже не вывел воинов для занятия крепостного ма и не тревожил татар, строивших новые укрепления.

Однакож 28 числа того же месяца он переправился на ту сторону Волги, на которой стоит крепость, и остановился с войском на реке Казанке, в течение двадцати дней выжидая удобного случая для действий. Там он остановился, а недалеко от него и казанский царь поставил свой лагерь и часто нападал на русских, высылая пеших черемисов, – однако без успеха.

Царь Шиг-Алей, также прибывший сюда на кораблях, письменно убеждал его отступиться от его наследственного владения, на что тот отвечал коротко: «Если ты желаешь иметь это мое царство, то решим оружием кому оно должно принадлежать, пусть владеет им тот, кому даст судьба». Понапрасну теряя время и истратив взятые с собой съестные припасы, русские начали голодать, ибо нельзя было сделать подвоза: черемисы опустошали все кругом и тщательно наблюдали за сообщениями неприятеля, так что князь не мог узнать о нужде, от которой страдало его войско, и сами они не могли подать ему весть.

С этою целью назначены были Василием двое воевод: один, князь Иоанн Палецкий, должен был спуститься из Нижнего Новгорода по реке к войску, с кораблями, нагруженными съестными припасами, и, оставив там припасы и узнав о настоящем положении дел, скорее возвратиться к нему; другой был послан на тот же конец сухим путем с 500 всадниками: он был побит встретившими его черемисами и едва девять человек спаслось в смятении бегством. Воевода, тяжело раненый, умер на третий день в руках врагов. Когда молва об этом поражении дошла до войска, то в лагере распространилось уныние, которое еще более умножил внезапный и несправедливый слух об истреблении всей конницы, так что русские ни о чем более не думали, кроме бегства.

Все согласились на отступление, но еще колебались, возвратиться ли им вверх по реке, что было весьма трудно, или спуститься еще несколько вниз по течению и добраться до других рек, чтобы потом возвратиться длинным обходом по сухому пути. Во время этих совещаний, когда их чрезмерно томил голод, вдруг прибыли к ним те девятеро, которые, как я сказал, спаслись при поражении пятисотенного отряда, и известили о прибытии Иоанна Чалецкого со съестными припасами. Хотя он и торопился, но был так несчастлив, что потерял большую часть судов и только с немногими прибыл в стан.

Когда русские терпели таким образом и от голода и от неприятеля, посланная Василием конница, переправившись через реку Свиягу, которая течет в Волгу с юга и отстоит от Казани на 8 миль, подходила к войску и два раза была встречаема татарами и черемисами. Она билась с ними, и с обеих сторон было потеряно много людей, но татары наконец уступили, и она присоединилась к остальному войску. И таким образом войско, подкрепленное конницею, 15 августа начало осаждать казанскую крепость. Сведав об этом, царь поставил также свой лагерь в виду неприятеля с другой стороны города и, часто высылая конницу, приказывал ей ездить вокруг неприятельского стана и тревожить их; таким образом с обеих сторон происходили частые стычки.

Воеводе было известно, что увеличивавшийся со дня на день голод томил его воинов, и еще раньше он вступил в переговоры с татарами о заключении перемирия. Ибо ему казалось, что при таком стеснительном положении он окажет услугу своему князю, если, заключив с неприятелем какое бы то ни было перемирие, приведет назад в целости войско и пушки. Так же и татары, узнав о желании воеводы и возымев надежду на хороший исход, охотно приняли условия, которые он предлагал, а именно — отправить послов в Москву и договориться о мире. Решив на этом, воевода Палецкий снял осаду и возвратился с войском в Москву. Таким образом, по возвращении войска, которого было, как говорят, 180 тысяч, послы казанского царя приехали к Василию для утверждения мира.

Они находились в Москве даже и в нашу бытность там, и не было никакой надежды на мир между ними, ибо Василий, в досаду казанцам, перенес в Нижний Новгород ярмарку, которая обыкновенно бывала около Казани на острове купцов, и определил тяжкое наказание тому из своих подданных, кто впредь поедет на остров для торговли. Он надеялся, что это перенесение ярмарки нанесет большой вред казанцам и что, отняв у них возможность покупать соль, которую татары получали от русских только на этой ярмарке, можно их принудить к сдаче. Однако от перенесения этой ярмарки Московия понесла не менее вреда, чем сами казанцы. Ибо следствием этого были дороговизна и недостаток в весьма многих вещах, которые привозились по Волге с Каспийского моря, с астраханского рынка, из Персии и Армении, — преимущественно же в отличной рыбе, в том числе и в белуге, которая ловится в Волге по ею и по ту сторону Казани.
Ответить

Фотография Play Play 22.03 2008

О ЛИТВЕ

Литва весьма близка к Московии. Я говорю теперь не об одной только области, но и о странах, к ней прилежащих, которые разумеются под общим именем Литвы. Она тянется длинною полосою от города Черкас, который стоит на Борисфене, до самой Ливонии.

Ниже Черкасов нет никаких христианских поселений. У устья Борисфена крепость и город Очаков, в 50 милях от Черкас; не так давно им владел царь таврический, отняв его у польского короля. Теперь владеет им турецкий султан. От Очакова до Альбы, лежащей около устьев Днестра и в древности называвшейся Монкастро, 14 миль расстояние, от Очакова до Перекопа — 14 миль. От Черкас около Борисфена до Перекопа — 40 миль. Вверх по Борисфену, в 7 милях от Черкас, находится город Канев; в 18 милях от него Киев, древняя столица Руссии.

Самые развалины города и памятники, от которых можно видеть обломки, доказывают, что он был великолепным и истинно царским городом. И теперь еще на соседних горах видны следы церквей и опустевших монастырей; кроме того много пещер, в которых видны весьма древние гробницы и в них еще не истлевшие тела. Вверх по Борисфену, в 30 милях от Киева, находится Мозырь на реке Припяти, которая впадает в Борисфен 12 милями выше Киева. Река Тур, обильная рыбою, впадает в Припять.

От Мозыря до Бобруйска 30 миль. Оттуда, вверх по течению, 25 миль до Могилева, от которого в 6 милях стоит Орша. Из исчисленных уже городов по Борисфену те, которые стоят на правом берегу, подвластны королю польскому, на левом же берегу стоящие — московскому князю, кроме Дубровны и Мстиславля, которые принадлежат Литве. Переправившись при Орше через Бо-рисфен и проехав четыре мили, приезжаешь в Дубровну, а оттуда в двадцати милях Смоленск. Из Орши нам лежал путь в Смоленск, а оттуда в Москву.

Город Борисов стоит в 22 милях на запад от Орши, через него протекает река Березина, которая впадает в Борисфен ниже Бобруйска. Березина же, как я сужу по глазомеру, несколько шире Борисфена при Смоленске. Литва находилась в цветущем состоянии до самых времен Витольда. Если с какой-либо стороны угрожает им война и они должны оборонять свое достояние от насилия неприятелей, то они являются на призыв в великолепном убранстве более с целью похвастать, чем для войны; но скоро после набора они и расходятся.

Если кто и остается, то идет в поход как бы по принуждению, с небольшим количеством лошадей и одежд, отослав домой все лучшее, с чем явился для записывания. Впрочем, магнаты, которые обязаны посылать на войну известное число воинов на свой счет, откупаются, давая деньги вождю, и остаются дома — и это вовсе не считается бесчестным, ибо начальники ополчения и вожди публично объявляют на сеймах и в лагере, что если кто хочет заплатить, тот может быть уволен от службы и возвратиться домой. У них такая свобода делать все, что угодно, что они не пользуются, а злоупотребляют своею безграничной вольностью; они владеют незаложенными имениями короля, так что король, приезжая в Литву, не может жить там на собственные доходы без помощи провинциальных жителей. Национальная одежда длинна. Они носят татарский лук, и копье, и щит, как у венгров; для езды употребляют хороших лошадей, выложенных, без железных подков, и легко взнуздывают их.

Вильна — столица этого народа; это обширный город, расположенный между холмами, при слиянии рек Вилии и Вильны. Река Вилия несколькими милями ниже Вильны впадает в Кронон. Кронон же протекает через город Гродно, имя которого довольно схоже с названием реки. Пруссы, некогда подвластные тевтонскому ордену, отделяются от самогитов Крононом в том месте, где он впадает в Германское море; там стоит город Мемель. Ибо германцы называют Кронон Мемелем, а на туземном языке он называется Неманом. Вильна окружена ныне стеною. В ней строятся многие храмы и каменные здания и находится епископская кафедра.

Однако в Вильне гораздо больше русских храмов, чем церквей римского исповедания. В княжестве литовском три епископства, подведомственные Риму, именно виленское, самогитское и киевское; русские же епископства в королевстве польском и в Литве с входящими в их состав княжествами суть: виленское (нынче архиепископство), полоцкое, владимирское, луцкое, пинское, холмское и перемышльское. Литовцы производят торговлю медом, воском, золою — всего этого у них в изобилии; эти продукты в большом количестве вывозятся от них в Данциг, а оттуда в Голландию.

Литва доставляет также в обилии смолу и строевой лес, также Хлеб. Она нуждается в соли, которую покупает из Британии. В то время, когда Христиерн был свергнут с датского престола и море было не безопасно от пиратов, соль привозилась не из Британии, а из Руссии; литовцы и теперь пользуются русскою солью. В наше время два мужа между литовцами в особенности были знамениты воинскою славою: Константин, князь Острожский, и князь Михаил Глинский. Константин очень часто разбивал татар: он не шел навстречу толпам грабителей, а преследовал их, обремененных добычей. Когда они на возвратном пути доходили до того места, где уже считали себя вполне безопасными и полагали возможным отдохнуть и успокоиться (это место было ему известно), тогда он решался на нападение и приказывал своим, чтобы они приготовляли себе пищу, ибо на следующую ночь им будет запрещено разводить огонь.

На следующий день татары, продолжая путь и не видя ни пламени, ни дыма, полагали, что неприятель ушел или рассеялся, и потому распускали лошадей на пастбища, закалывали животных, ели и предавались сну. Тогда Константин нападал на них на рассвете и наносил им огромное поражение. Что же касается до князя Михаила Глинского, то он, еще юношей прибыв в Германию, отличился у Альберта, герцога саксонского, который в то время вел войну в Фрисландии, и, пройдя все степени военной службы, снискал себе большую известность. Воспитанный в обычаях германцев, у которых вырос, он возвратился в отечество и был в большой силе и занимал высокое место у короля Александра, так что король все трудные дела решал по его мыслям.

Случилось, что он поссорился за короля с Иоанном Заверзинским, трокским воеводой; но тогда они помирились, и при жизни короля все между ними было спокойно. Однако у Иоанна оставалась затаенная в глубине души ненависть, ибо из-за Глинского он был лишен воеводства. По смерти короля завистники оклеветали Глинского и его приверженцев и друзей перед наследником Александра, королем Сигизмундом, в желании присвоить себе власть и называли его изменником отечеству. Не стерпев этой обиды, князь Михаил часто жаловался королю и просил его, чтобы дело его и Заверзинского было разобрано общим судом, говоря, что только этим может он оправдаться в преступлении. Но король не соизволял на его просьбы.

Тогда он отправился в Венгрию, к брату короля, Владиславу, и выпросил у него грамоту и послов, которые убеждали короля рассмотреть его дело. Испробовав все средства и не добившись разбора своего дела, Михаил пришел в негодование и сказал королю, что он решится на такой поступок, который заставит когда-нибудь раскаяться их обоих, Разгневанный, уехал он домой и послал с письмом и поручениями к московскому князю одного из преданных себе людей. Он писал, что хочет передаться князю с крепостями, которыми владеет в Литве, и с теми, которые сдадутся ему или будут взяты силою, если князь обещает ему безопасность и свободу у себя, подтвердив это грамотою и клятвою, и если это доставит ему выгоды и почет у князя.

Московский государь был чрезвычайно обрадован этою вестью, ибо знал его храбрость и искусство: он принял Михаила к себе, обещаясь исполнить все, чего он требовал, и дал желаемую им грамоту с присоединением клятвы. Окончив дело с московским государем сообразно своим желаниям и пылая жаждой мести, Михаил стремительно напал на Иоанна Заверзинского, который был в то время на своей даче около Гродно. Расположив караулы вокруг жилища, чтобы тот не мог убежать, он послал во внутренность дома убийцу, одного магометанина, который застал Заверзинского спящим в кровати и отсек, ему голову. После этого Михаил отравился с войском к крепости Минску и пытался взять ее или принудить к сдаче. Обманутый в надежде завладеть Минском, он напал потом на другие крепости и города.

Между тем, узнав о приближении королевских войск и видя неравенство сил, он оставил осаду крепостей и удалился в Москву, где князь принял его с почетом, ибо знал, что в Литве нет ни одного человека, который мог бы сравняться с ним. Вследствие того он возымел надежду с помощью его советов и искусства овладеть всей Литвой, в чем и не совсем обманулся. Посоветовавшись с ним, он снова осадил Смоленск, знаменитое княжество в Литве, и взял его более искусством этого мужа, чем собственными силами. Ибо один Михаил своим присутствием отнял у гарнизона надежду отстоять город и склонил его к сдаче и страхом и обещаниями.

Михаил делал это тем смелее и тем с большим усердием, что Василий обещал навсегда уступить ему крепость с прилежащею к ней областью, если он сможет овладеть Смоленском каким бы то ни было способом. Однако он не исполнил этого обещания и только манил Михаила пустою надеждой, когда тот напоминал ему об уговоре. Михаил был сильно оскорблен этим; в сердце его еще не истребилась память о короле Сигизмунде, милость которого он надеялся легко снискать с помощью друзей, бывших у него при королевском дворе, — и он послал к королю одного верного человека, обещая возвратиться, если он простит его тяжкую вину. Это послание было приятно королю, и он немедленно приказал дать посланцу охранную грамоту, которую он просил.

Но Михаил, не совершенно доверяя королевской грамоте, требовал, для большей безопасности, подобных же грамот от Георгия Писбека и Иоанна фон Рехенберга, германских рыцарей, которые — он знал — были советниками короля и пользовались таким влиянием, что могли принудить Сигизмунда к исполнению обещания даже против его воли. Но когда его посланец попался в руки московской стражи, то дело открылось и немедленно было доведено до сведения князя, который приказал схватить Михаила.

Когда Михаил был взят и приведен в Смоленск пред лицо князя, то последний сказал ему: «Вероломный, я накажу тебя по твоим заслугам». На что тот отвечал: «Я не признаю за собой вероломства, которым ты меня упрекаешь; ибо если бы ты был верен своим обещаниям относительно меня, то имел бы во мне самого верного слугу во всем. Но когда я увидел, что ты ни во что ставишь свои слова и сверх того играешь мною, то мне стало очень тяжело не получить того, в чем полагался на тебя. Смерть я всегда презирал и охотно подвергнусь ей хоть бы для того только, чтобы не видеть более твоего лица, тиран!».

Потом, по приказанию князя, в Вязьме он был выведен пред многочисленным собранием народа; там главный воевода, бросив перед ним цепи, в которые следовало его заковать, сказал: «Михаил! Как тебе известно, государь оказывал тебе величайшие милости, пока ты служил верно. После же того, как ты захотел усилиться изменою, он по твоим заслугам жалует тебе вот это» — и с этими словами воевода велел надеть на него цепи. Пока его оковывали в глазах толпы, он обратился к народу с такою речью: «Чтобы не рассеялся между вами ложный слух о причине моего заключения, я открою в немногих словах, что я сделал и почему взят; поймите на моем примере, какой у вас государь и чего каждый из вас должен или может надеяться от него».

После такого начала он стал рассказывать о причине своего приезда в Московию и о том, что князь обещал ему грамотою с присоединением клятвы и как он ничего из обещаний не исполнил. «Обманувшись, — говорил с в своих надеждах на князя, я хотел снова возвратиться в отечество и за это был схвачен; незаслуженно подвергаюсь я этой обиде, но не боюсь смерти, будучи уверен, что всем равно надлежит умереть по общему закону природы». Он был крепкого телосложения и изворотливого ума, умел дать хороший совет, был равно способен к серьезным делам и к шуткам и во всякое время был, как говорится, приятный человек.

Этими душевными качествами он везде приобретал себе расположение и влияние, в особенности же у германцев, у которых получил воспитание. Он нанес знаменитое поражение татарам в правление короля Александра; со смерти Витольда литовцы никогда не одерживала над татарами столь блистательной победы. Германцы называли его по-богемски паном Михаилом. Он, как русский человек, сначала следовал греческому исповеданию, потом перешел в католичество, а в заключение снова принял русский закон, чтобы этим умилостивить и смягчить гнев и негодование князя. В нашу бытность в Москве многие весьма знатные мужи, в особенности же супруга князя которая была ему племянницей, ходатайствовали перед князем об его освобождении.

За него также вступался цесарь Максимилиан, который в первое мое посольство дал от себя особенную на этот счет грамоту к князю. Однако это не произвело никакого действия, и мне даже не был открыт доступ к нему, даже не позволили видеться с ним. В другое же мое посольство, когда зашла речь об его освобождении, московиты часто меня спрашивали, знал ли я этого человека. Я отвечал им, что только слышал когда-то его имя, полагая, что такой ответ будет ему полезен. И Михаил был тогда освобожден и выпущен из темницы.

Женясь на его племяннице еще при жизни первой супруги, князь возлагал на него великие надежды, будучи уверен, что Михайлова доблесть обезопасит престол его сыновьям от притязаний его братьев, и наконец в своем завещании назначил его опекуном своих сыновей. Потом, по смерти Василия, он был обвинен вдовствующей княгиней в измене, потому что часто укорял ее в распутстве, и умер, несчастный, в заключении, Говорят, что вскоре после этого она сама за свою жестокость была отравлена, а соблазнитель ее, Овчина, растерзан и рассечен на части.

Литва очень лесиста, В ней находятся огромные болота и много рек, из которых одни, как Буг, Припеть, Тур и Березина, текут на восток и впадают в Борисфен, другие же, как Кроной и Нарев, текут на север. Климат суровый; животные всех пород малорослы. Страна изобилует хлебом, но жатва редко достигает зрелости. Народ беден и унетен тяжким рабством, ибо всякий, у кого в распоряжении толпа слуг, может войти в дом поселянина, безнаказанно делать что угодно, похищать и истреблять вещи, неходимые в домашнем обиходе, и даже жестоко бить самого крестьянина.

С пустыми руками крестьян не пустят к их господину ни за каким делом; если даже они и будут допущены, то их все-таки отошлют к управителям, которыe без подарков ничего доброго не сделают. Это относится не только к людям низшего класса, но и к благородным, когда они желают получить что-нибудь от вельмож. Я слышал от одного первостепенного чиновника при молодом короле такое выражение: «В Литве всякое слово стоит золота». Королю они платят ежегодную подать на защище-ние границ государства; господам обязаны работать шесть дней в неделю, кроме оброка; наконец, в случае свадьбы или похорон жены, также при рождении или смерти детей, они должны платить известную сумму денег приходским священникам (это делается во время исповеди).

Ближайшая область к Литве, Самогития, лежит на севере у Балтийского моря и на пространстве четырех германских миль тянется между Пруссией и Ливонией; в пек нет ни замечательных городов, ни крепостей. Король назначает туда начальника из литовцев, которого они называют на своем языке старостой, т. е. старейшим; он может быть удален от должности не иначе, как по самым важным причинам, а обыкновенно остается в ней по смерть. Самогития имеет епископа, подведомственного римскому первосвященнику.

Самогиты носят плохую одежду, по большей части пепельного цвета. Они живут в низких, но очень . длинных хижинах; огонь в них сохраняется по средине, и отец семейства, сидя у огня, видит свой скот и все хозяйство. Ибо они обыкновенно держат скот под той же крышей, под которой живут сами, без всякой перегородки. Большая часть их употребляет также буйволовы рога вместо чаш. Это люди смелые и способные к войне; они употребляют на войне латы и весьма много другого оружия, в особенности же рогатин, — очень коротких, как у охотников.

Лошади у них очень малы, так что удивляешься, как их стает на такие большие труды: они служат им и для войны, и для обрабатывания полей. Землю пашут не железом, а деревом, что тем более достойно удивления, потому что земля у них тверда и не песчана и сосна не растет на ней вовсе. Собираясь пахать, они обыкновенно несут с собой много деревянных кольев, которыми роют землю, вместо сошника; это для того, чтобы, когда сломается один, иметь в готовности другой и третий, дабы не было задержки.

Море, которое омывает Самогитию, одни называют Балтийским, другие — Германским, иные — Прусским, некоторые — Венетским; германцы же называют его Пелтс, сходно с названием Балтийского. Это море есть собственно залив, ибо оно замыкается Кимврийским Херсонесом, который ныне германцы называют Ютландией и Зундер-Ютландией. Оно омывает Германию, называемую Нижней, начиная от Гользации, которая прилежит Херсонесу Кимврийскому, потом любекскую землю, также Висмар и Росток, города герцогства мекленбургского, и всю Померанию. Потом это море омывает Пруссию, главный город которой Гданск, называемый также Данцигом.

Далее находится резиденция прусского герцога, которую германцы называют Кенигсбергом. В этом месте, в известное время года, ловится плавающий в море янтарь, с большою опасностью для людей по причине внезапно иногда бывающего прилива и отлива моря. Берег Самогитии занимает едва четыре мили, а потом длинною полосою тянутся Ливония и та страна, которую обыкновенно называют Курляндией, также страны, подвластные московскому государю, наконец Финляндия, которая состоит под властью Швеции и от которой, думают, произошло имя венедов. По другой стороне тянутся берега Швеции. В этом же заливе заключается все королевство Датское, большая часть которого состоит из островов, исключая Юции и Скандии, которые примыкают к материку. В этом же заливе находится остров Готланд.

Область Ливония тянется по берегу моря. Столица ее — Рига, которою владеет магистр тевтонского ордена. В ней, кроме архиепископа рижского, есть еще епископы ревельский и эзельский. В Ливонии много городов; в особенности замечателен город Рига, при реке Двине, недалеко от ее устья; также города Ревель и Дерпт. Ревель русские называют Колыванью, а Дерпт — Юрьевым-городом. Рига называется одинаково на том и на другом языке. Судоходные реки в этой стране Рубон и Нарова.

Швеция, сопредельная владениям московского князя, соединена с Норвегиею и Скандиею так же, как Италия с неаполитанским королевством и Пьемонтом, и почти со всех сторон омывается морем Балтийским, потом океаном и тем морем, которое ныне мы называем Ледовитым.

Швеция, в которой столица — Голмия, называемая туземцами Стокгольмом, а русскими Стекольна, есть весьма обширное королевство. Норвегия, которую иные называют Нортвагией, на длинном протяжении граничит с Швецией и омывается с другой стороны морем.
Ответить

Фотография Play Play 22.03 2008

О ПРИЕМЕ И ОБХОЖДЕНИИ С ПОСЛАМИ

Посол, отправляющийся в Московию, подъезжая к ее границам, посылает в ближайший город вестника, который возвещает начальнику этого города, что он, посол такого-то государя, намеревается вступить в пределы княжеских владений. Начальник тотчас тщательно осведомляется не только о том, от какого государя он послан, но также какого сословия и достоинства сам посол, равным образом как велика его свита; узнав это, он посылает какого-нибудь чиновника со свитой для приема и сопровождения посла, причем принимается в расчет как достоинство государя, от которого он послан, так и достоинство самого посла.

Между тем он немедленно дает знать великому князю, откуда и от кого приехал посол. Точно так же посланный навстречу с дороги посылает вперед кого-нибудь из своих уведомить посла, что приближается большой человек, который примет его в известном месте сто означается). Они употребляют титул большого человека, потому что этот эпитет — большой — придается всем важным особам; какой-нибудь вельможа, благородный или барон не величается у них ни светлейшим, ни вельможным, ни каким-либо другим подобным титулом. Впрочем, при встрече этот посланец не сходит с места; в зимнее время по его приказанию сметается или расчищается снег там, где он остановился, чтобы посол мог пройти к нему сам он между тем не двигается с расчищенной или большой дороги.

Кроме того при встрече соблюдается еще следующее. Отправляют к послу вестника с просьбой сойти с лошади или выйти из повозки. Если же кто-нибудь станет извиняться или усталостью, или болезнью, тогда отвечают, что государевых слов нельзя ни произносить, ни слушать иначе, как стоя. Кроме того, посланец тщательно остерегается первый сойти с лошади или выйти из повозки, чтобы не уронить этим достоинство своего государя; потому он только тогда сходит с лошади, когда заметит, что сходит посол.

В первое мое посольство я объявил посланцу, встретившему меня за Москвою, что я устал от дороги и что мы выполним весь церемониал на лошадях. Но, по его мнению, этого никак нельзя было сделать (причем он повторил приведенную прежде причину). Толмачи и прочие уже сошли с лошадей и убеждали меня сделать то же. Я отвечал им, что я также сойду, как только сойдет московит: видя, что они так высоко ценят это, я сам не хотел унизить моего государя и уменьшить его значение. Но так как он отказался сойти первым и эти перекоры немножко затянулись, то я, желая положить им конец, вынул ногу из стремени, как бы в намерении сойти.

Заметив это, посланец тотчас сошел с лошади; я же медленно спустился с седла, так что после он досадовал на меня за этот обман. Тут он подходит и говорит с непокрытой головой:

«Великого государя Василия, Божиею милостию царя и государя всей Руссии, и великого князя и проч. (исчисляет важнейшие княжества) наместник и воевода NN области и проч. велел объявить тебе. Узнав, что ты, посол такого-то государя, идешь к нашему государю, он послал нас тебе навстречу, чтобы мы привели тебя к нему (повторяет титул князя и наместника). Кроме того, нам поручено спросить, по добру ли по здорову ты ехал» (ибо таково обычное приветствие: по добру ли по здорову ехал).

Потом посланный протягивает послу правую руку и опять не отдает почтения первый, если не видит, что посол обнажил голову. После этого, вероятно по долгу учтивости, он снова обращает речь к нему, спрашивая, по добру ли по здорову он ехал; напоследок дает знак рукою садиться и ехать. Когда сядут на коней или в повозки, он останавливается на месте со своей свитой и не уступает дороги послу, но сзади всех следует за ним вдалеке и тщательно наблюдает, чтобы никто не отставал или не слишком приближался.

Во время шествия он выведывает сперва имя посла и каждого служителя; также имена родственников и из какой кто области родом, какой язык каждый понимает и какого сословия, слуга ли какого-нибудь государя, или родственник посла, или его свойственник также был ли прежде в их стране. Обо всем этом они немедленно отписывают великому князю. Немного дальше посла встречает человек, который объявляет, что ему поручено от наместника доставлять ему все нужное.

Таким образом, вышед из Дубровны, литовского городка, лежащего на Борисфене, и сделав в тот день 8 миль, мы вступили в пределы Московии и переночевали под открытым небом. Мы настлали мост через разлившуюся реку, чтобы иметь возможность в половине ночи выступить оттуда и прийти к Смоленску. Ибо от входа в московское княжество или от границы город Смоленск отстоит только на 12 германских миль. Рано утром, проехав почти одну германскую милю, мы были приняты с почетом, а оттуда подвинулись едва на полмили и терпеливо ночевали под открытым небом на месте, нам отведенном.

На другой день мы подвинулись опять на 2 мили, и нам было назначено место ночлега, где долго и роскошно угощал нас наш провожатый. На следующий же день (это было Вербное воскресенье), хотя мы приказали нашим служителям нигде не останавливаться и отправиться с багажом прямо к Смоленску, однако, сделав едва две германские мили, нашли их задержанными на месте, назначенном для ночевки. Видя, что мы идем дальше, наши проводники умоляли, чтобы по крайней мере мы там отобедали.

Нужно было уступить им, ибо в этот день наш проводник пригласил послов своего государя, князя Иоанна Посечня Ярославского и дьяка Симеона Трофимова, воротившихся от цесаря из Испании, вместе с нами. Зная причину, почему нас так долго задерживали в этих пустырях (они послали к великому князю из Смоленска объявить о нашем приезде и ожидали ответа, можно ли будет нас ввести в крепость или нет), я хотел испытать их и выступил в путь по направлению к Смоленску.

Другие приставы, заметив это, немедленно бегут к проводнику и объявляют о нашем уходе; потом, воротясь, просят, чтобы мы остались, присовокупляя к просьбам даже угрозы. Но пока они метались туда и сюда, мы пришли к месту третьей ночевки, и тогда мой пристав сказал: «Сигизмунд, что ты делаешь? Для чего ты самовольно идешь вперед в чужих владениях, против распоряжения государя?» Я отвечал ему:

«Я не привык жить в лесах, как живут дикие звери, но под крышей и с людьми. Послы вашего государя шли через царство моего государя, как им было угодно, по своей воле, через города и деревни; так и мне это можно. На это нет приказания вашего государя, и я не вижу причины и необходимости так медлить».

После этого они объявили о своем намерении свернуть немного в сторону, ссылаясь на то, что уже приближается ночь и что сверх того никак нельзя войти в крепость позднею порою. Мы же, не уважив приводимых ими причин, отправились прямо к Смоленску; там нас поместили в таких тесных хижинах, вдалеке от крепости, что мы не могли ввести лошадей иначе, как выломав прежде двери.

На следующий день, снова переправившись через Борисфен, мы переночевали у реки почти напротив крепости. Наконец наместник принял нас через своих людей и в знак почтения прислал нам почти пятерную порцию напитков, именно мальвазии и греческого вина (прочие напитки были различные меда), также хлеба и некоторых кушаньев.

Мы оставались в Смоленске 10 дней, ожидая ответа великого князя. От него приехали двое дворян, чтобы иметь попечение о нас ивести нас в Москву. Они приходили к нам обоим на квартиру в парадных платьях и никак не снимали шапок, думая, что мы должны это сделать первые, однако мы не обратили на это внимания. Впоследствии, когда им надобно было изложить, а нам выслушать поручение государя, мы отдали честь при произнесении имени князя. Впрочем, как мы поздно приехали в Смоленск, задержанные в различных местах, так и там нас удержали дольше, чем следовало.

Чтобы мы не очень обиделись слишкомдолгой задержкой или чтобы показать, что они разделяют наше желание ехать, они один или два раза приходили к нам, говоря: «Завтра рано отправимся». И так рано утром мы поскорее приготовили лошадей и совершенно готовые прождали целый день. Наконец вечеров они приходят с некоторою торжественностью и говорят нам, что в этот день они никак не могли отправиться.

Однако они опять обещались, как прежде, выступить в путь завтра утром, но точно так же отложили отъезд, ибо мы отправились едва на третий день около полудня и весь тот день не ели. Также и на следующий день они назначили путь длиннее, чем могли проехать наши коляски. Тем временем все реки разлились от половодья при таянии зимних снегов.

Ручьи, не удерживаемые берегами, разливали ужасную массу воды, так что переправиться через них можно было только с величайшими усилиями и с опасностью. Ибо мосты, сделанные за час, за два или за три, всплывали от разлития вод. Таким образом граф Леонард Нугароль, посол цесаря, чуть было не потонул на другой день после нашего отъезда из Смоленска. Пока я стоял на плавающем уже мосту и заботился о переноске тяжестей, под ним упала лошадь и оставила его на темном берегу. Два же пристава, бывшие тогда очень близко к графу, не двинули даже ногой, чтобы подать помощь, так что если б не прибежали издали другие и не помогли ему, то он пропал бы.

В этот день мы пришли к какому-то мосту, который граф и его люди перешли с величайшей опасностью. Зная, что наши коляски не последуют за нами, я остался по ею сторону моста и вошел в дом одного деревенского управителя. Видя, что пристав почти нисколько не заботится о доставлении пищи (он оправдывался тем, что съестные припасы отправлены им вперед), я сам приготовлял кушанье, которое охотно и по умеренной цене доставляла мне хозяйка.

Узнав об этом, он тотчас запретил женщине продавать мне что бы то ни было. Когда я это приметил, то призвал его гонца и приказал передать приставу, чтобы он или сам заблаговременно заботился о пище, или дозволил бы покупать и что если он этого не сделает, то я ему разможжу голову.

«Я знаю, — говорил я, — ваш обычай: по повелению государя вы многое берете на наше имя, чего однакож нам не доставляете. Да к тому же ты не позволяешь жить нам и на свой счет»; я грозил, что скажу об этом князю. Этими словами я сбил его спесь, так что потом он не только заботился обо мне, но в некотором смысле уважал меня. Потом мы пришли к слиянию рек Вопи и Борисфена, и на Борисфене нагрузили наши тяжести, которые шли вверх по реке до самого Можайска; сами же, переправившись через Борисфен, переночевали в каком-то монастыре. На следующий день наши лошади на пространстве полумили, не без опасности, должны были переплывать через три реки и много других разлившихся ручьев.

Мы обошли их Борисфеном; нас вез на рыбачьей лодке один монах. Наконец 26-го апреля достигли мы Москвы. Когда мы были за полмили от нее, нам встретился спешивший и покрытый потом старик дьяк, тот самый, который был при посольстве в Испании; он объявил нам, что его государь посылает нам навстречу великих людей, называя этим именем тех, которые ожидали и должны были принять нас. К этому он прибавил, что при свидании нам следует сойти с лошадей и стоя слушать государевы слова. После того, подав друг другу руки, мы разговаривали. Между прочим я спросил его, что за причина, что он в таком поту, и он тотчас отвечал мне громким голосом: «Сигизмунд, у нашего государя иначе служат, чем у твоего».

Продвигаясь таким образом вперед, мы видим людей, стоящих длинными рядами, как бы какое-то войско; при нашем приближении они тотчас сошли с лошадей, что в свою очередь сделали и мы. При самой же встрече один из них начал таким образом: «Великий государь Василий, Божиею милостью царь и государь всей Руссии и проч. (говорит весь титул) узнал, что прибыли вы, послы его брата Карла, избранного императора римского и пре-высокого короля, и брата его Фердинанда; он послал нас, своих советников, и приказал нам спросить вас, как здоров его брат Карл, римский император и превысокий король».

После этого точно так же о Фердинанде. Тогда второй, обращаясь к графу, говорил: «Граф Леонард, Великий государь (приводит весь титул) приказал мне идти тебе навстречу и вести до назначенного дома и доставлять тебе все нужное». Третий сказал то же самое мне. Когда это было сказано и выслушано с открытой головою, первый говорит снова: «Великий государь (читает титул) приказал спросить тебя, граф Леонард, по добру ли по здорову ты ехал». То же самое мне. Мы отвечали им по их обыкновению: «Дай Бог здравия великому князю. По милосердию Божию и по милости великого князя мы приехали здоровы».

Тот же самый говорит снова: «Великий князь и проч. (затем повторяет титул) прислал тебе, Леонард, иноходца с седлом и другого коня из своей конюшни». То же самое мне. Когда мы отблагодарили за это, они подали нам руки и оба спрашивали по порядку каждого из нас, по добру ли по здорову мы ехали. Наконец они говорили, что нам следует оказать уважение и сесть на подаренных лошадей. Мы сделали это и, перешед через реку Москву и послав вперед всех других, сами следовали за ними. На берегу есть монастырь; оттуда нас вели по равнине, через толпы людей, которые стекались отовсюду в город, до самых гостиниц, находившихся на противоположном конце. В домах не было ни людей, ни мебели.

Оба пристава говорили каждый своему послу, что они, вместе с теми приставами, которые пришли с нами из Смоленска, имеют приказание от государя заботиться о доставлении нам всего нужного. Приставили также при нас писца, говоря, что он поставлен для того, чтобы ежедневно приносить нам пищу и все нужное. Наконец они просят нас, чтобы мы им сказали, если в чем будем нуждаться. Потом они посещали нас почти каждый день, постоянно осведомляясь о наших нуждах.

Содержание для германских послов у них определено в таком размере, для литовских в ином, для других опять иначе, Назначенные пристава имеют, говорю я известную предписанную меру, сколько именно они должны давать хлеба, напитков, мяса, овса, сена и всего другого, по числу людей. Они знают, сколько дров для кухни, также сколько для нагревания бани, сколько соли, перцу, масла, луку и других самых малейших вещей они должны давать на каждый день, Эту меру соблюдают также пристава, которые провожают послов в Москву и из Москвы.

Впрочем, хотя они обыкновенно доставляли довольно и даже больше, чем нужно, как пищи, так и напитков, однако почти все, что мы просили сверх того, они давали нам, обменяв на прежде данное. Они всегда приносили нам пять сортов напитков, три сорта меду и два сорта пива. Иногда я посылал на свои деньги за некоторыми вещами на рынок, в особенности за живой рыбой. Они упрекали за это, говоря, что это большая обида их государю.

Я говорил приставу, что хочу достать кровати для дворян, которых было со мною пятеро. Он тотчас отвечал, что нет обыкновения доставлять всякому кровать. Я отвечал ему, что не требую, но хочу купить и потому сообщаю ему это, чтобы он потом не рассердился, как прежде. Итак, возвратясь на следующий день, он сказал: «Я докладывал советникам моего государя, о чем мы вчера говорили. Они велели сказать тебе, чтобы ты не платил денег за кровати. Ибо они обещаются обходиться с вами так же, как вы обходитесь с нашими людьми в ваших странах».
Ответить

Фотография Play Play 22.03 2008

О ПРИЕМЕ И ОБХОЖДЕНИИ С ПОСЛАМИ (продолжение)

Отдохнув два дня в отведенном нам доме, мы спрашивали у наших приставов, в какой день князь назначит нам аудиенцию. «Когда вы пожелаете, — отвечали они, — мы доложим советникам князя». Вскоре мы попросили об этом. Нам назначена была аудиенция, но потом отложена до другого дня. Накануне этого дня пришел сам пристав, говоря: «Советники нашего государя мне приказали объявить тебе, что завтра ты пойдешь к нашему князю». Всякий раз, как они звали нас, с ними постоянно были толмачи, В тот же вечер воротился толмач и сказал:

«Приготовляйся, потому что будешь позван пред лицо государя». Так же рано утром он опять воротился, напоминая: «Сегодня ты будешь пред лицом государя». Потом прошло едва четверть часа, и к каждому из нас пришел пристав, говоря: «Скоро придут за вами большие люди, и потому вам следует собраться в один покой».

Когда я таким образом пришел к цесарскому послу, то тотчас прискакал толмач и сказал, что теперь близко большие люди, важнейшие сановники государевы, которые поведут наc во дворец. Один из них был князь Василий Ярославский, родственник великого князя, другой — один из тех, которые приняли нас от имени князя: их сопровождало весьма много дворян. Между тем наши пристава убеждали нас, чтобы мы оказали честь тем большим людям и вышли им навстречу.

Мы отвечали им, что знаем свою обязанность и поступим сообразно с нею. Впрочем, когда они уже сошли с лошадей и входили в гостиницу графа, пристава снова понуждали нас выйти им навстречу и как бы предпочесть их князя своим государям в оказании почести. Мы же, пока они всходили, делали вид, что нас удерживает то то, то другое препятствие, замедляя встречу, и застали их ровно на середине лестницы. Мы хотели вести их в комнату, чтобы они немножко отдохнули, но они отказались от этого.

Тогда начал говорить сам князь Ярославский: «Великий государь (читает полный титул) приказал вам прийти в нему». Тотчас сев на лошадей, мы отправились в сопровождении большой свиты и у замка повстречались с такими толпами людей, что едва пробрались сквозь них при больших усилиях наших проводников. Ибо у них такой обычай: из окрестностей и соседних мест, по приказанию князя, созывают народ, крепостных людей и воинов всякий раз, как надобно вести во дворец знатных послов от иностранных князей и королей; около этого времени запираются все лавки и мастерские в городе, продавцов и покупателей гонят с площади; наконец граждане сходятся со всех сторон. Это делается для того, чтобы этим огромным многолюдством и толпами подданных показать чужестранцам могущество князя, а такими посольствами от иностранных государей явить всем его величие.

Потом, вступив в замок, мы увидели людей разных сословий, поставленных в различных местах или участках. У ворот стояли граждане; воины же и наемные солдаты занимали площадь; те и другие сопровождали нас пешком, шли впереди нас и, остановившись, воспрепятствовали нам доехать до лестницы и там сойти с лошадей. Ибо сойти с лошади близко дворцовой лестницы никому нельзя, кроме князя. Это делается для того, чтобы казалось, что князю оказано более чести. Сперва, когда мы дошли до средины лестницы, нас встретили некоторые советники князя, подавая руки и целуясь, и повели нас дальше.

Когда мы прошли лестницу, нас встретили другие, знатнейшие советники, и когда первые отступили (ибо таков обычай, чтобы первые, по установленному чину, уступали следующим ближайшим и останавливались на своем месте, как на назначенном посте), они подали правую руку, здоровались с нами. Потом, когда мы вошли во дворец, где кругом стояли простые дворяне, нас встретили точно так же первостепенные советники и, здороваясь, вышли сказанным порядком.

Наконец нас ввели в другую залу, обставленную князьями и другими знатнейшими лицами, из которых выбираются советники, и оттуда к самой комнате князя (перед ней стояли дворяне, отправляющие ежедневную службу при князе); между тем решительно никто из окружающих не отдал нам ни малейшей почести, и если мы, проходя мимо, кланялись кому-нибудь из наших близких знакомых или заговаривали, то тот ничего не отвечал, делая вид, как будто он никого из нас никогда не знавал и никогда не получал от нас поклона.

Когда мы наконец вошли к князю, то советники встали перед нами (братья князя, если присутствуют при этом, не встают — сидят, однако с непокрытою головою). Один из первостепенных советников, обратясь к князю и, по своему обычаю, не спросив об нашем имени, говорил следующие слова: «Великий государь, граф Леонард бьет челом»; и снова: «Великий государь, граф Леонард бьет челом за твою великую милость». То же самое о Сигизмунде. Первое значит все равно, что кланяется или отдает честь; второе — благодарит за полученную милость. Ибо бить челом они принимают за поклон, благодарность и т. п.

Всякий раз, как кто-нибудь чего просит или за что-нибудь благодарит, то обыкновенно наклоняет голову; если он хочет сделать это почтительнее, то наклоняется таким образом, что рукой касается земли. Если они хотят благодарить великого князя за какую-нибудь великую милость или чего-нибудь просить от него, то до того наклоняются, что лбом касаются земли. Князь сидел с непокрытого головою на возвышенном и почетном месте, у стены, блиставшей изображением какого-то святого; справа на скамье лежала шапка — колпак, а слева палка с крестом — посох — и таз с двумя рукомойниками и положенными сверху ручными утиральниками. Говорят, что князь, протягивая руку послу римской веры, считает, что дал руку человеку нечистому, и потому, отпуская его, тотчас моет руки. Против князя, на низшем месте, была также приготовлена скамья для послов.

Сам князь, после того как ему была отдана честь (как уже прежде сказано), пригласил нас туда наклонением головы и словом, показывая рукой скамью. Когда мы приветствовали князя по установленному чину, был при этом толмач, который передавал слово в слово нашу речь. Слыша между прочим имена Карла и Фердинанда, он вставал и сходил со скамеечки и, выслушав до конца приветствие, сказал: «Брат наш Карл, избранный император Римский и превысокий король, здоров ли?» Пока граф отвечал: «Здоров», — он взошел на скамейку и сел, По окончании моего приветствия он спрашивал у меня то же самое о Фердинанде.

Потом призывал к себе по порядку нас обоих и говорил: «Дай мне руку»; взяв ее, он прибавлял: «По добру ли по здорову ехал»? — на что каждый из нас отвечал, по их обычаю: «Дай Бог, чтобы ты был здрав на многие лета. Я же, по милосердию Божию и по твоей милости, здоров». После этого он приказывал, чтобы мы садились. Мы же, прежде чем сделать это, благодарили по их обыкновению, наклоняя голову на обе стороны, — сперва князя, потом советников и князей, которые стояли, чтобы оказать нам честь. Послы других государей, преимущественно те, которые присылаются из Литвы, Ливонии, Швеции и проч., допущенные пред лицо князя, имеют обыкновение, вместе со своею свитою и служителями, каждый приносить особые дары.

Обычай приношения даров таков. Когда изложена и выслушана причина посольства, тотчас встает тот советник, который, ввел послов к князю, и ясным и громким голосом так говорит всем вслух: «Великий государь, такой-то посол бьет челом таким-то подарком», и повторяет то же самое о втором и третьем послах. Потом таким же образом говорит имена и подарки каждого дворянина и служителя. Наконец сбоку от него ставится дьяк, который означает по порядку и по именам подарки как послов, так и всех приносящих. Такого рода подарки они называют поминками, т. е. памятью. Они и нашим людям напоминали о подарках, но мы отвечали им, что у нас это не в обыкновении. Но я возвращаюсь к начатому рассказу.

После приветствия, когда мы немного посидели, князь приглашал нас обоих по порядку словами: «Обедай со мной». Прибавлю, что в первое мое посольство он приглашал меня, по их обыкновению, следующим образом:

«Сигизмунд, откушай нашего хлеба-соли вместе с нами». Тотчас после того, подозвав к себе наших приставов, он говорил им, не знаю что, тихим голосом; а толмачи, получив в свою очередь приказание, сказали: «Встаньте, пойдем в другой покой». Пока мы излагали остальные поручения, возложенные на посольство, некоторым советникам и дьякам, назначенным от князя, там приготовлялись столы. Когда приготовления к обеду были окончен и князь, его братья и советники уже сидели за столом, тогда и нас привели в столовую. Тотчас советники и все прочие по порядку встали нам; зная уже их обычай, мы свою очередь благодарили их поклонами на все стороны прежде чем они сели; мы заняли место за столом, которое нам указал рукою сам князь.

Столы же в этой комнате были поставлены кругом. Посредине стоял стол, обремененный разными золотыми и серебряными чашами. На том столе, где сидел князь, с обеих сторон был оставлен такой промежуток, сколько он мог занять пространства протянув руки; ниже сидят братья, если они присутствуют при этом, старший с правой стороны, а младший с левой. На немного большем расстоянии от брата сидели старейшие князья, советники, наблюдая ранг и степень милости, какою князь удостаивает каждого. Насупротив князя, за другим столом, сидели мы, и в небольшом расстоянии от нас — наши приближенные и служители. Напротив их, с другого боку, сидели по порядку те, которые провожали нас из гостиницы во дворец. За последними же столами с обеих сторон друг против друга сидели те, которых князь пригласил по особенной милости: сюда иногда допускаются наемники.

На столах были поставлены маленькие сосуды, из которых одни были наполнены уксусом, другие перцем, третьи солью. Они были так поставлены и распределены по всей длине стола, что на каждые четыре персоны приходилось их по три. Затем вошли разносители кушаньев в великолепных одеждах и, обойдя сервизный стол, встали против князя, без всяких церемоний, пока усаживались все приглашенные особы и пока им дано было приказание приносить кушанье. Между тем, когда все уселись, князь подозвал одного из своих служителей и дал ему два продолговатых куска хлеба, сказав: «Дай этот хлеб графу Леонарду и Сигизмунду». Служитель, взяв с собою толмача, поднес хлеб по порядку нам обоим с такими словами: «Граф Леонард, великий государь Василий, Божиею милостью царь и государь всей Руссии и великий князь, делает тебе милость и посылает тебе хлеб со своего стола».

Толмач громко переводил эти слова. Мы стоя слушали милость князя. Встали и другие, кроме братьев князя, чтобы оказать нам честь. На такую милость и честь не нужно другого ответа, как принять предложенный хлеб, положить на стол и благодарить самого князя наклонением головы, потом советников и других, кланяясь на все стороны. Этим хлебом князь показывает свою милость к кому-нибудь, а солью — любовь, и на своем пиру он не может оказать большей чести, как если пошлет кому-нибудь соль со своего стола. Кроме того, хлебы, имеющие форму лошадиного хомута, по моему мнению, означают тяжкое иго и постоянное рабство всем, которые едят их.

Наконец служители вышли за кушаньями, опять не оказав никакой почести князю, и принесли водку, которую они всегда пьют в начале обеда, потом жареных журавлей, которых они в мясоед обыкновенно подают гостям первым блюдом. Трех из поставленных перед ним князь резал ножиком, пробуя, который из них лучше и предпочтительнее других, и приказывал немедленно уносить их. Тотчас все служители вышли в том порядке, в каком вошли, и разложили разрезанных и на части разделенных журавлей по маленьким блюдам, на каждое по четыре куска. Воротившись, они поставили пять блюд перед князем, а остальные разнесли по порядку разным его советникам, послам и другим.

При князе стоит один человек, который подает ему чашу; это тот самый, через которого князь посылает каждому хлеб и другие кушанья. Князь же обыкновенно дает кусочек попробовать служителю, потом режет с разных сторон и кушает; затем посылает одно блюдо, с которого сам отведал, брату или какому-нибудь советнику, или послам. Эти блюда приносятся послам всегда с большею торжественностью, как было сказано о хлебе: при получении их должно вставать не только тому, кому они посылаются, но и всем остальным, так что всякий не мало устанет, столько раз отдавая честь князю, поднимаясь, стоя, благодаря и часто наклоняя голову на все стороны.

В первое посольство, когда я был послом цесаря Максимилиана и был приглашен на пиршество, я несколько раз вставал, отдавая честь братьям князя. Но видя, что они наоборот не благодарили меня и не отвечали мне тем же, я как только замечал, что они получат милость князя, то тотчас начинал говорить с кем-нибудь, притворяясь ничего не видящим; и хотя некоторые из сидящих насупротив кивали мне и звали меня при вставании братьев князя, однако я так притворялся ничего не видящим, что едва после третьего напоминания спрашивал у них, чего они хотят от меня. Когда же они отвечали, что братья князя стоят, то прежде, чем я успевал осмотреться и встать, церемония уже кончалась.

Потом, когда я несколько раз вставал слишком поздно и опять тотчас садился и те, которые сидели напротив, смеялись над этим, я, как будто занятый другим, спрашивал их, чему они смеются. Когда же никто не хотел открыть причины, я, как будто наконец догадавшись, говорил с важной миной: «Я теперь присутствую не как частное лицо. Конечно, если кто пренебрегает моим государем, тому и я буду платить тем же». Кроме того, когда князь послал блюдо кому-то из младших, я, даже предупрежденный не вставать, отвечал: «Кто чтит моего государя, того и я буду чтить».

Когда же начали есть жареных журавлей, они подливали уксусу и прибавляли соли и перцу, ибо они употребляют это вместо соуса или похлебки. Кроме того, кислое молоко, поставленное для того же употребления, такая соленые огурцы, сверх чего груши, приготовленные таким же образом, во время обеда не снимаются со стола. Тот же самый порядок соблюдается при подаче других кушаньев — разве только иные, как жаркое, не выносятся назад. Подают различные напитки, мальвазию, греческое вино, также разные меда. Князь обыкновенно приказывает подавать себе свою чашу один или два раза; когда он пьет из нее, то зовет к себе по порядку послов, говоря:

«Леонард (или Сигизмунд), ты приехал от великого государя к великому государю, совершил большой путь и потом видел нашу милость и наши ясные очи, добро тебе. Пей и выпивай и ешь хорошенько, досыта; потом отдыхай, чтобы наконец ты мог воротиться к твоему государю». Говорят, что все сосуды, в которых при нас подавались кушанья, напитки, уксус, перец, соль и другое, сделаны из чистого золота, что казалось справедливым, судя по их виду. Четыре человека стоят по одному с каждой стороны сервизного стола и держат по одной чаше: из них по большей части пьет князь и очень часто обращается к послам, прося их, чтоб они кушали. Иногда даже он спрашивает что-нибудь у них и показывает большую вежливость и обходительность.

Между прочим он меня спрашивал, брил ли я бороду. Когда я отвечал утвердительно, то он сказал: «Это по-нашему», как бы говоря: «И мы брили». Ибо, вступая во второй брак, он сбрил всю бороду, чего, как они утверждали, никогда не делал никто из князей. Прежде столовые служители одевались в платья церковных прислужников, только с поясом; ныне же у них другие одежды, обремененные драгоценными камнями и жемчугом (их называют терликами). Князь обедает иногда три или четыре часа. В первое мое посольство мы обедали даже до первого часа ночи. Ибо как в совещаниях об особенно важных делах часто проводят они целый день и не расходятся прежде, чем зрело обсудят и решат дело, точно так же иногда проводят целый день в пиршествах и банкетах и расходятся только при наступлении сумерек. Князь часто угощает сотрапезников блюдами и напитками.

После обеда он совсем не занимается важными делами; потому, по окончании обеда, он обыкновенно говорит послам: «Теперь ступайте». Когда он их отпустит, те же самые, которые привели их во дворец, опять отводят их гостиницу и говорят, что они имеют поручение остаться там и увеселять их. Приносятся серебряные чаши и много сосудов с напитками, и все стараются напоить их пьяными. Они большие мастера заставлять пить, и когда уже истощены все другие поводы к продолжению попойки, то они начинают пить за здоровье цесаря, его брата князя, наконец, за здоровье других, которые находятся в чинах и почете. Они думают, что при их имени никто не должен и даже не может отказываться от чаши.

Пьют же следующим образом: тот, кто начинает, берет чащу и выступает на середину комнаты и, стоя с открытой годовой, излагает в веселой речи, за чье здоровье пьет и чего ему желает; тотчас опорожнив и перевернув чашу, касается ею макушки, чтобы все видели, что он выпил и желает здоровья тому господину, за которого пьет; потом идет на высшее место, велит наполнить много чаш, тотчас протягивает каждому свою и прибавляет имя того, за чье здоровье должно пить. Таким образом, каждый должен выйти на середину комнаты и возвращаться на свое место, опорожнив чашу. Кто же хочет избежать дальнейших тостов, тому необходимо притвориться пьяным или спящим, или их напоить пьяными, или уж в крайнем случае, только осушив много чаш, он может утверждать, что он никак не в состоянии больше пить. Ибо за хороший прием и роскошное угощение считается у них только то, когда гости напоены допьяна.

Этот обычай вообще наблюдают благородные и те, которым дозволено пить мед и пиво. В первое посольство, когда по окончании дел князь отпускал меня, то после обеда, к которому я был приглашен (ибо они имеют обыкновение угощать послов, как при их прибытии, так и при их отъезде), он встал и, стоя у стола, приказал дать себе чашу, говоря: «Сигизмунд, я хочу выпить эту чашу в знак любви, которую имею к брату нашему Максимилиану, избранному императору римскому и высочайшему королю, и за его здоровье; и ты выпьешь ее, и все другие по порядку, чтобы ты видел любовь нашу к брату нашему Максимилиану и проч. и донес ему о том, что видел».

Потом он подал мне чашу и сказал: «Выпей за здоровье брата нашего Максимилиана, избранного императора римского и высочайшего короля". Он подавал ее и всем другим, которые присутствовали за обедом или стояли где-нибудь, и каждому говорил те же слова. И так, приняв чаши, мы немного отступили назад и, кланяясь князю, выпили. Когда это было кончено, князь подозвал меня к себе, протянул руку и сказал: «Теперь ступай».
Ответить

Фотография Play Play 22.03 2008

О ПРИЕМЕ И ОБХОЖДЕНИИ С ПОСЛАМИ (окончание)

Сверх того князь, по рассмотрении, обсуждении и решении дел послов из какой-нибудь страны, приглашает их на охоту и увеселение. Близ Москвы есть место, усеянное кустарником, весьма удобное для зайцев, в котором, как в каком-нибудь зверинце, разводится их великое множество; никто не смеет ловить их или рубить там кустарник под страхом величайшего наказания. Кроме того, князь держит множество их в звериных загонах и в других местах. Каждый раз, когда вздумается ему насладиться этой забавой, он приказывает привозить зайцев из разных мест; ибо, по его мнению, чем больше он поймает зайцев, тем больше это доставит ему удовольствия и чести.

Выехавши уже в поле, он отправляет за послами нескольких из своих советников, вместе с некоторыми придворными или всадниками, и приказывает их привести к себе. В сопровождении их приближаясь к князю, они должны сойти с лошадей, по наставлению советников, и сделать несколько шагов, чтобы подойти к князю. Когда мы таким же образом были приведены в нему на охоту, он принял нас ласково, сидя на разукрашенном коне, в великолепной одежде, без рукавиц, но с покрытою головою, протянул голую руку и сказал через толмача: «Мы выехали для нашей потехи и позвали вас участвовать в ней и немножко повеселиться; потому садитесь на лошадей и следуйте за нами».

У него была шапка, называемая колпаком, имевшая с обоих сторон, спереди и сзади, козырьки, из которых торчали вверх, как перья, золотые пластинки и качались взад и вперед. Одежда на нем была в роде терлика, Сшитая золотом. На поясе висели, по их обычаю, два продолговатые ножа и такой же продолговатый кинжал. Сзади, под поясом, у него было какое-то оружие, вроде цеста. которое обыкновенно им служит на войне; это палка, несколько длиннее локтя, к которой прикреплена кожа, длиною в две пяди; на ее конце висит куском булава медная или железная; это оружие было украшено повсюду золотом.

С правого его боку ехал изгнанный казанский царь, татарин, по имени Шиг-Алей; с левого же два молодые князя, из которых один держал в правой руке секиру из слоновой кости, называемую у них топором почти такой формы, какую видим на венгерских червонцах, другой держал булаву, также похожую на венгерскую - они называют ее шестопером.

У царя Шиг-Алея были привязаны два колчана: в одном у него были спрятаны стрелы, в другом — лук. В поле было более трехсот всадников. Пока мы таким образом шли полем, князь несколько раз приказывал останавливаться то на том, то на другом месте, а иногда ближе подходить к нему. Потом, приведя нас на место охоты, он говорил, что таков у них обычай, чтобы всякий раз, как он бывает на охоте, он сам и другие знатные люди вели охотничьих собак своими руками, и советовал и нам сделать то же; наконец назначил к каждому из нас по два человека, у которых было по собаке, чтобы мы пользовались ими для своего удовольствия. На что мы отвечали, что с благодарностью принимаем его милость и что у наших соотечественников такой же обычай. Он же извинялся потому, что у них собака считается нечистым животным и стыдно голою рукою прикасаться к собаке.

Длинным рядом стояли около ста человек, из которых половина была одета в черный цвет, а другая — в желтый. Недалеко от них стояли все другие всадники, наблюдая, чтобы зайцы не пробежали чрез это место и не ушли бы совсем. Сначала никому не было позволено спустить собаку, кроме царя, Шиг-Алея и нас. Князь первый закричал охотнику, приказывая начинать; не теряя ни минуты, тот поскакал во весь опор к другим охотникам, которых было большое число; все вскрикнули в один голос и спустили больших меделянских собак. Тогда в самом деле было очень весело слышать громкий и разнообразный лай собак, а у князя их очень много, и притом отличных. Некоторые из них употребляются только для травли зайцев — это так называемые курцы, красивые, с пушистыми хвостами и ушами, вообще смелые, но неспособные к долгой гонке.

Когда выбегает заяц, спускаются три, четыре, пять или более собак, которые отовсюду бросаются за ним, а когда они схватят его, поднимается крик и рукоплескания, как будто пойман большой зверь. Если же зайцы слишком долго не выбегают, тогда обыкновенно князь кличет кого-нибудь, кого увидит между кустарниками с зайцем в мешке, и кричит: гуй, гуй; этими словами он дает знать, что зайца надобно выпустить. Таким образом, зайцы выскакивают иногда, как будто сонные, прыгая между собаками, как козлята или ягнята в стаде. Чья собака затравила больше зайцев, того считают героем этого дня.

По окончании охоты все сошлись и свалили зайцев в одном месте; тогда их стали считать, и насчитано их было до четырехсот. В тот раз было там не так много княжеских лошадей, и они были не так красивы; но в первое мое посольство, присутствуя при подобной забаве, я видел лошадей гораздо больше и красивее, преимущественно из той породы, которую мы называем турецкою, а они — аргамаками. Тут было также много соколов, белого и ярко-красного цвета, отличающихся своею величиною; с кречетами они охотятся на лебедей, журавлей и тому подобных птиц. Кречеты — птицы очень смелые, но они не так страшны и ужасны в своих нападениях, чтобы другие птицы, даже хищные, падали и умирали от их полета или от взгляда на них (как некто ложно утверждал в книге о двух Сарматиях).

Известно по опыту, что если кто охотится с ястребом или коршуном или с какой-нибудь другой птицей из породы соколов и между тем прилетит кречет (приближение которого они тотчас чувствуют издали), то они уже перестают преследовать добычу и останавливаются в страхе. Достойные веры и знаменитые мужи рассказывали нам, что когда везут кречетов из тех краев, где они вьют свои гнезда, иногда запирая их по четыре, по пяти или шести вместе в приготовленной для того повозке, то они обыкновенно берут пищу, которую им подают, соблюдая известный порядок старшинства.

Неизвестно, от чего это происходит, — вследствие ли их рассудка или инстинкта или от чего-нибудь другого; они в такой же степени тихи между собою и никогда не дерутся, в какой хищны и неприязненны к другим птицам. Они никогда не моются водою, как другие птицы, но употребляют для этого один песок, которым вытрясают вшей. Холод им так приятен, что они постоянно стоят или на льду, или на камне. Но я возвращаюсь к тому, что начал рассказывать.

С охоты князь отправился к какой-то деревянной башне, которая отстоит от Москвы на пять тысяч шагов; там было поставлено несколько шатров. Первый шатер, большой и просторный, наподобие дома, — для него, другой для царя Шиг-Алея, третий — для нас, остальные для других особ и для вещей. Когда нас обычным порядком развели по шатрам, князь, вошедши в свой и переменив платье, немедленно позвал нас к себе. А когда мы вошли, он сидел на седалище из слоновой кости; с правого боку у него был царь Шиг-Алей, а мы поместились напротив, на месте, приготовленном для послов, когда им дают аудиенцию или когда они рассуждают о делах. Ниже царя сидели некоторые князья и советники.

С левой стороны были младшие князья, к которым князь особенно благоволит. Когда таким образом все уселись, то начали подавать сперва варенья из кишнеца, анису и миндалю, потом орехи, миндаль и целую пирамиду из сахару; служители подавали это князю, царю и нам на коленях. Напитки также подавались обычным порядком, и князь оказывал свою милость, как он это делает за обедом. В первое мое посольство на этом месте мы даже обедали. Во время обеда, от внезапного потрясения палатки, упал на землю хлеб, который они называют хлебом Пресвятой Девы и который они почитают и вкушают как священный; они хранят его в своих жилищах на высоком месте.

Князь и все другие стояли в трепете, сильно пораженные этим случаем. Немедленно позван был священник, который подбирал его с травы с величайшим старанием и благоговением. По окончании угощения, когда мы выпили напитка, который нам подал князь, он отпустил нас говоря: «Теперь ступайте». После отпуска мы с почетом были отведены в наши гостиницы.

У князя есть и другая потеха, на которую, как я слышал, он приглашает иных послов. Откармливают медведей, посаженных в обширном и нарочно для того построенном доме, в котором князь, взяв с собою послов, показывает им игры. У него есть несколько людей низшего сословия, которые по приказанию князя, в его присутствии. выступают против медведей с деревянными вилами и вызывают их на бой. Наконец они сходятся, и если приведенные в бешенство медведи их ранят, то они бегут к: князю, крича: «Государь, вот мы ранены». Князь говорить им: «Ступайте, я окажу вам милость». Потом он приказывает лечить их и кроме того наградить одеждами и несколькими мерами хлеба.

Когда уже пора было нас отпустить, мы были приглашены с почестями, как прежде, к обеду и отведены во дворец. Кроме того, нам обоим было предложено по почетной одежде, подбитой соболями. Когда мы надели ее и вошли в комнату князя, маршал, от имени нас обоих, тотчас сказал по заведенному порядку: «Великий государь, Леонард (потом Сигизмунд) за твою великую милость челом бьет», т. е. благодарит за полученный подарок. К почетной одежде князь прибавил по два сорока собольих меха, 300 горностаевых и 1500 беличьих.

В первое посольство он еще подарил мне повозку или сани с превосходной лошадью и с белым медвежьим мехом и другим хорошим покрывалом. Наконец он приказал дать мне много вяленой и соленой рыбы в кусках — белужины, осетрины, стерлядей — и очень ласково отпустил меня. Остальные же церемонии, которые князь употребляет при отпуске послов, такие же, как принимают послов при их въезде в границы его владений.

Впрочем, так как мы были посланы цесарем Карлом и братом его Фердинандом, эрцгерцогом Австрии, для заключения вечного мира или по крайней мере перемирия между князем московским и королем польским, то я решился прибавить описание церемоний, которые употреблял тогда московский князь при утверждении перемирия. Итак, по заключении перемирия с Сигизмундом, королем польским, и по окончании его редакции мы были позваны во дворец князя, и когда нас ввели в один из покоев, то туда прибыли литовские послы; туда же пришли и советники князя, которые заключали с нами перемирие, и, обратив речь к литовцам, говорили в таком смысле: «Наш князь, по особенной милости и уважая просьбу великих государей, хотел заключить вечный мир с вашим королем Сигизмундом.

Но так как мир ни на каких условиях не может состояться, то он хотел, по убеждению тех же государей, заключить перемирие. Князь приказал призвать вас и быть вам здесь, для того чтобы установить перемирие и законным образом скрепить его». Они держали грамоту, которую князь должен был дать королю польскому, с висящею маленькою красною печатью. На передней стороне этой печати было изображение нагого человека, сидяшего на лошади без седла и пронзающего копьем дракона; на задней же был виден двуглавый орел с коронованными главами. Кроме того, у них была перемирная грамота, составленная по известному образцу.

В свою очередь король должен был послать князю подобную грамоту, написанную по тому же образцу, за переменою только имени и титула; в ней не было совершенно никаких изменений, за исключением следующей статьи, прибавленной на конце грамоты: «Мы, Петр Гиска, палатин полоцкий и воевода дрогичинский, и Михаил Богуш Богутинович, казначей великого княжества литовского и воевода стовиненский и каменецкий, послы короля польского и великого князя литовского, свидетельствуем, и даже от его имени целовали крест и обязались, а именно в том, что наш король равным образом подтвердит эту грамоту крестным целованием; а для лучшего удостоверения в этом мы приложили к ней наши печати».

После всего этого мы были позваны к князю. Когда мы вошли к нему, он тотчас приказал нам сесть на назначенное место и начал говорить: «Иоанн Франциск, граф Леонард, Сигизмунд! Вы просили от имени папы Климента Седьмого, и брата нашего Карла, и его брата Фердинанда, чтобы мы заключили мир с Сигизмундом, королем польским. Так как мы не могли заключить его на выгодных для обеих сторон условиях, то вы просили, чтобы мы по крайней мере постановили перемирие: по любви нашей к вашим государям мы ныне заключаем и принимаем его; мы желаем, чтобы вы присутствовали при том, как мы оказываем наше правосудие королю и утверждаем перемирие.

Донесите вашим государям, что вы присутствовали при совершении и законном скреплении перемирия, что вы видели это и что мы сделали все это по любви к ним». Окончив эту речь, он зовет Михаила Георгиевича и приказывает ему взять с противоположной стены позолоченный крест, висящий на шелковом шнурке, советник, взяв чистое полотенце, покрывавшее умывальник, поставленный в таз, с великим благоговением взял крест и держал его в правой руке. Также дьяк держал в обеих руках сложенные перемирные грамоты таким образом, что литовская грамота, подложенная под другую, выставлялась на столько, чтобы было видно обязательство, которое принимали на себя литовцы.

Вслед за тем, как Михаил положил на них правую руку, в которой держал крест, князь встал и, обратясь к литовским послам, в длинной речи изъяснил, что он не уклонялся от заключения мира в уважение к особливой просьбе и увещанию таких великих государей — послы которых, присланные к нему с этою целью, им известны, — если бы только мир мог состояться на каких-либо выгодных для него условиях; и что, не будучи в состоянии заключить с их королем вечного мира, он заключил, во внимание к их ходатайству, пятилетнее перемирие на основании этих грамот (показывает пальцем на грамоты); потом говорит: «Мы будем соблюдать его, доколе Бог изволит, и окажем справедливость брату нашему, королю Сигизмунду, с тем, однако, условием, чтобы король дал нам подобную во всем грамоту, написанную по тому же образцу, утвердил бы ее в присутствии наших послов, оказал бы нам свою справедливость и наконец позаботился бы переслать грамоту к нам через наших послов.

Между тем вы обяжетесь клятвою, что ваш король сделает и соблюдет все в точности». Потом он взглянул на крест и трижды перекрестился, наклоняя столько же раз голову и опуская руку почти до земли; потом подошел ближе, шевеля губами, как бы молился, отер уста полотенцем, отплюнул на землю, наконец поцеловал крест и сперва коснулся им лба, потом обоих глаз; отступив назад, он снова перекрестился и сделал поклон. После того он просит литовцев приблизиться и сделать то же. Прежде чем послы исполнили это, один из них, Богуш, русский родом, прочел записку, в которой пространно излагалось принимаемое ими обязательство, но которая ничего или по крайней мере мало содержала в себе сверх вышесказанного; каждое его слово повторял его товарищ Петр, католик; так же и нам переводил это княжеский толмач слово в слово.

После прочтения записки Петр и Богуш, в присутствии князя, по порядку целовали тот же крест. После чего князь сел и говорил так: «Вы видели, что мы оказали нашу справедливость брату нашему Сигизмунду, королю польскому, по особенной просьбе Климента, Карла и Фердинанда. Итак, скажите вашим государям, ты, Иоанн Франциск, - папе, ты, граф Леонард, - Карлу и ты, Сигизмунд, - Фердинанду, что мы сделали это по любви к ним и для того, чтобы не проливалась христианская кровь в обоюдных войнах». Когда он высказал это в длинной речи, прибавляя обычные титулы, то мы в свою очередь благодарили его за его особенную внимательность к нашим государям и обещали тщательно выполнить его поручения.

Затем он подозвал к себе двух из своих знатнейших советников и дьяков и объявил литовцам, что эти люди уже назначены послами к королю польскому. Наконец, по его приказанию было принесено много бокалов, и он собственноручно подавал их нам, литовцам и даже каждому из наших и из литовских дворян. Затем, называя поименно послов литовских, он говорил: «Что мы теперь совершаем и что в иное время вы узнали от наших советников, это вы изложите брату нашему королю Сигизмунду». После этого он встал и сказал: «Петр, и ты, Богуш, брату нашему Сигизмунду, королю польскому и великому князю литовскому, от нашего имени (немного наклоняя в это время голову) Поклонитесь», — и тотчас сев, призвал их обоих и по порядку протягивал правую руку им, а также их дворянам, говоря: «Теперь ступайте». Таким образом он отпустил их.

Наконец я прибыл в Прагу, столицу богемского королевства, на реке Влтаве, и нашел там моего государя, избранного уже в короли богемские и призванного туда для коронования. Двадцать четвертого февраля я присутствовал при его коронации. Московские послы, которые следовали за мною и которым я выехал навстречу для официального и почетного приема, увидев огромность замка и города, говорили, что это не крепость и не город, а скорее целое царство, и что бескровное приобретение его - великое дело.

Затем, по выслушивании моего донесения и по окончании совещаний о не требовавших отлагательства делах, Милостивый и благочестивый король изъявил мне свое благоволение за все совершенное мною - за рачительное исполнение его поручений и за то, что я сделал полезного сверх поручений; своими устами обещал он мне свою Милость за то, что я, несмотря на свою болезнь, изъявил полную готовность на всякий труд. Все это было мне чрезвычайно приятно, потому что я угодил королю.
Ответить