←  Новое время

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Венский конгресс

Фотография Podryshka Podryshka 16.09 2009

На уроке проходим эту тему. Как раз я заметила то, что после войны с Наполеоном на конгрессе Россия решила взять часть земель Польши вместе со столицей. Тут я заметила, что Россия уже давно пыталась присвоить себе Польшу. Возник вопрос: для чего или зачем России нужна Польша?
Очень хочется узнать, а то, перечитывая учебники, ничего такого там не нашла. Буду рада ответам. :rolleyes:

Ответить

Фотография Alisa Alisa 16.09 2009

Чтобы было :rolleyes:

С геополитической точки зрения, это выгодно для России.
Ответить

Фотография Estufero Estufero 16.09 2009

С геополитической точки зрения, это выгодно для России.

Вот не знаю, выгодно ли это было России. Но от Польши мы многого натерпелись, да и они от нас тоже. Чего стоят эти восстания... Революционеры тоже созрели среди поляков. Я думаю, что лучше было бы для России, чтобы Польша так и оставалась герцогством Варшавским.
Ответить

Фотография Podryshka Podryshka 18.09 2009

Хм... И все же. Могло ли ЧТО-ТО быть выгодно для России? Климатическое и географическое положение? Не думаю...
Хотя и вы в чем-то правы.

Ответить

Фотография posluh posluh 22.09 2009

После разделов Польши 1774, 1793, 1795 годов между Пруссией, Австрией и Россией, польская государственность перестала существовать (её и до того – более 100 лет практически не было). Причём к Пруссии и Австрии отошли в основном исконно польские земли, а к России – древние русские (западные Белоруссия и Украина) с русско-православным населением. Франция завоевав Пруссию (1807) и Австрию (1809) забрала конечно себе польские земли.
На Венском конгрессе Пруссия и Австрия требовали все польские земли, отобранные французами и освобожденные русскими, обратно. Как это возможно? Представьте, если бы Наполеона победила, скажем Швеция, отдала она хотя бы клочок завоеванной земли? Это было совершенно не возможно для европейской политики. А Российская Империя в это время была супердержавой и определяла мировую политику в Европе. И всё же Александр I пошёл на уступки и отдал Пруссии и Австрии часть земель, а из оставшихся образовал Царство Польское, дал ему конституцию и ввёл в состав России.
Какие плюсы:
- избавление Польши от чехарды бесконечных разделов и войн, а значит:
- укрепление стабильности во всей Европе;
- следование модной тогда идеи панславизма (объединение всех славянских народов в одно государство), придуманной кстати поляками;
- введение наконец истинного равноправия католического, протестантского и православного населения Польши (не говоря уж о ликвидации притеснений православных);
- создание защитного буфера между основной Россией и Европой, а значит:
- избавление от многовековой головной боли связанной с западными (польско-литовскими) угрозами, и связанными с ними другими международными проблемами (Турция, Франция, Швеция, Пруссия, Австрия – при каждом русско-польском конфликте вставали на сторону поляков (а вернее – на свою), и давили на Россию, грозя войнами, которые и были не раз), а значит:
- у России появилась возможность вплотную заняться внутренними проблемами: модернизация крестьянского хозяйства и промышленности;
- у России появилась возможность вплотную заняться южными и восточными проблемами.
Сообщение отредактировал posluh: 22.09.2009 - 14:51 PM
Ответить

Фотография Estufero Estufero 22.09 2009

Я, конечно, не специалист в этой области. Вообще неплохо было бы почитать какие-нибудь документы. Но вот, мне кажется, что присоединение герцогства Варшавского к России было следствием активного участия поляков в походе Наполеона на Москву. Поляки были обласканы Корсиканцем, им было обещано государство в былых границах и т.д. То, как воспринимали поляки Наполеона, можно прочитать в мемуарах Анны Потоцкой.
Ответить

Фотография posluh posluh 22.09 2009

Вот если предположить: Россия даёт полную независимость Царству Польскому. На другой же день Пруссия и Австрия начнут захватывать польские территории, как это было в 1770-х. А Польша не сможет этому противостоять. Пруссаки и австрийцы каждый по себе будут обращаться за помощью к России против друг друга. Поляки будут обращаться к России, Турции, Франции, Швеции, Англии и т.д. Европа окажется на краю новой войны. А самое главное Россия – 1) потеряет честно добытые в войне 1812 территории, 2) потеряет статус европейского «стабилизатора», 3) ввяжется в новую войну.
Ответить

Фотография Podryshka Podryshka 22.09 2009

Фм... Насчет древне русской территории. Если посмотреть на карты то это будет верно. А если нет?
Все ваши теории и гипотезы тоже интересует. Но, если все дело в старых территорий стран то все понятно.
Но тогда Росии было выгодно иметь Польские земли. + новые торговые пути.
Я всего лишь предпологаю.
Ответить

Фотография Estufero Estufero 22.09 2009

Вот если предположить: Россия даёт полную независимость Царству Польскому. На другой же день Пруссия и Австрия начнут захватывать польские территории, как это было в 1770-х. А Польша не сможет этому противостоять. Пруссаки и австрийцы каждый по себе будут обращаться за помощью к России против друг друга. Поляки будут обращаться к России, Турции, Франции, Швеции, Англии и т.д. Европа окажется на краю новой войны. А самое главное Россия – 1) потеряет честно добытые в войне 1812 территории, 2) потеряет статус европейского «стабилизатора», 3) ввяжется в новую войну.

А, мне кажется, как раз, Пруссия имела в ходе Венского конгресса какие-то виды на Польшу. Но то, что Польшу после 1815 г. не оставили бы в покое - это точно. Она либо заняла положение как сейчас, если бы ей удалось найти покровителей, либо была бы присоединена к Прусии или Австрии. Вот я и говорю, что нужно было установить протекторат, а не лишать их независимости. Хотя поляки русских не очень жалуют. Вспомните, как в "Братьях Карамазовых" поляки пили за Польшу до 1772 г. Это символично. Они не могли простить России даже тех земель, которые были вынуждены отдать по первому разделу. Я думаю, что Александр намеревался их перевоспитать своим либерализмом.
Ответить

Фотография posluh posluh 23.09 2009

Фм... Насчет древне русской территории. Если посмотреть на карты то это будет верно. А если нет?
Все ваши теории и гипотезы тоже интересует. Но, если все дело в старых территорий стран то все понятно.
Но тогда Росии было выгодно иметь Польские земли. + новые торговые пути.
Я всего лишь предпологаю.

Нет, я не считаю, что всё дело в территориях и торговых путях. За территориями Россия никогда, сломя голову, не рвалась. Те же западные Белоруссию и Украину мог спокойно забрать Петр I, или кто-нибудь после него. На торговлю то же не влияло существенно: кто хозяин Польши, а вот война – влияла, да и основная торговля тогда шла по северным морским путям.
Основной идеологической задачей Венского конгресса было – создать в Европе такие условия, которые препятствовали бы повторению прошедших революций и общеевропейских войн. Это нормально, все эти события потрясли тогдашних европейцев, все хотели мира и стабильности. После мировых войн было нечто подобное. И все европейские переделы, в частности Польши, удовлетворили этим желаниям (в Польшу война вообще пришла только через 100 лет - в 1914).
Какие мне представляются варианты:
- Создать для поляков независимое государство, и потом русскими войсками и дипломатами (а больше ни кто не будет, и не сможет) защищать их независимость и стабильность, – абсолютно нереально. Это возвращение в ситуацию до разделов, - ненужная, неподъёмная задача.
- Вернуться к ситуации до наполеоновских войн, отдать Пруссии и Австрии проигранные территории, – несерьезно. Зачем, и за какие заслуги укреплять чужие страны за российский счёт? Кроме того, крупные великопольские образования в Пруссии и Австрии будут влиять на польское и католическое население в западных российских землях. У нас будет разжигаться националистическая, антирусская пропаганда, а это приведёт к нестабильному положению западных границ России.
- Остаётся только один реальный, для той ситуации, вариант – присоединение Польши к Российской империи (лучше бы - всей). Тогда, и все европейские страны более-менее успокоились и забыли о своих претензиях на Польшу, и Россия смогла без лишних проблем решать внутрипольские проблемы, и поляки, как мы можем убедиться сейчас, смогли сохранить свой этнос, культуру и даже государственность.
Таково мое мнение.
Вот тут, например, можно вкратце почитать про Венский Конгресс:
http://dic.academic....
Ответить

Фотография posluh posluh 23.09 2009

А, мне кажется, как раз, Пруссия имела в ходе Венского конгресса какие-то виды на Польшу. Но то, что Польшу после 1815 г. не оставили бы в покое - это точно.

Конечно, всё было не так просто, как я написал. Пруссию на Венском Конгрессе, вероятно, больше волновал вопрос о Саксонии и объединении Германии, чем о Польше, но и про Польшу Фридрих-Вильгельм III не забывал.

"Польско-саксонский вопрос.
4 октября 1814 г. Талейран явился к Александру, и между ними произошло неприятное объяснение. Талейран выдвинул свой пресловутый «принцип легитимизма». Александр должен отказаться от частей Польши, которые не принадлежали России до революционных войн, а Пруссия не должна претендовать на Саксонию. «Я ставлю право выше выгод!» — сказал Талейран в ответ на замечание царя, что Россия должна получить от своей победы выгоду, которую она заслужила. Повидимому, это взорвало Александра, который, вообще говоря, умел владеть собой. Проповедь о святости права читал ему в глаза тот самый Талейран, который в Эрфурте продал ему же, Александру, Наполеона и получил за это денежную оплату из сумм российского казначейства. «Лучше война!» — заявил Александр. Затем наступила очередь лорда Кэстльри. Лорду Кэстльри Александр заявил, что решил «исправить моральное прегрешение, допущенное при разделе Польши». Царь не ставит своей задачей немедленно, тут же, на Венском конгрессе, воссоединить все части былой Польши. Он может говорить пока лишь о той польской территории, которая теперь, в 1814 г., занята его войсками. Он создаст из этой части Польши королевство Польское, где будет сам конституционным монархом. Он не только восстановит королевство Польское из областей, которые по праву завоевания мог бы просто присоединить к России; он даже пожертвует этому конституционному королевству и Белостокскую область, полученную Россией в 1807 г., и Тарнопольскую область, приобретенную ею в 1809 г. Кэстльри признал предполагаемую конституцию, которую царь желает дать своей Польше, слишком опасной для Австрии и Пруссии: он выразил опасение, что австрийские и прусские поляки взволнуются, завидуя своим собратьям, пользующимся конституцией. Царь только этого и хотел. Выходило, что он так печется о независимости и свободе поляков, что даже министр свободной Англии убеждает его не быть столь либеральным. Меттерних настолько боялся Александра, что согласился уже было на уступку Саксонии прусскому королю, чего требовал Александр. Но непомерное, как Меттерниху представлялось, усиление русской мощи путем присоединения части Польши чрезвычайно беспокоило австрийского канцлера. Меттерних тогда же предложил Кэстльри такой выход: дать знать прусскому уполномоченному Гарденбергу, что можно бы иначе уладить дело. Австрия и Англия соглашаются на отдачу всей Саксонии прусскому королю. Но зато Пруссия должна немедленно изменить Александру, примкнуть к Австрии и Англии и вместе с ними не допустить Александра до овладения Польшей (герцогством Варшавским). Таким образом, Саксония должна была служить уплатой королю за измену Александру.
Король Фридрих-Вильгельм III, поразмыслив, решил отказаться от этого плана. Было ясно, что не спроста Меттерних и Кэстльри не привлекли Талейрана к намеченной сделке. Для короля прусского внезапно раскрылась вся опасность его положения: что будет, если Талейран расскажет обо всем Александру, а главное, предложит Александру совместные дипломатические, а, может быть, и не только дипломатические действия Франции и России против Пруссии? Кошмар франко-русского союза, горечь тильзитских и послетильзитских времен были слишком живы. В конце концов король Фридрих-Вильгельм III признал за благо донести обо всем Александру, чтобы доказать все благородство своих собственных намерений. Александр призвал Меттерниха и объяснился с ним начистоту. По этому поводу Талейран злорадно доносил Людовику XVIII, что даже с провинившимся лакеем так не говорят." http://www.diphis.ru...t...=view&id=87
А вот ещё о Венском Конгрессе: http://revolution.al...00009771_0.html
А это о роли России в поддержании европейского равновесия: http://www.mid.ru/ns...2e?OpenDocument
Ответить

Фотография posluh posluh 26.09 2009

Вот я и говорю, что нужно было установить протекторат, а не лишать их независимости.

Насчёт протектората. Я уже написал, что не считаю поляков способными, в то время, защищать свою независимость, и это делать пришлось бы русским, а другие европейцы не только не помогали бы в этом, но даже - мешали бы.
А вот ещё вспомнил. У русских политиков и Александра был пример перед глазами. С 1783 по 1801 Картли-Кахетинское княжество было протекторатом России, но это было очень хлопотно для русских и неэффективно для грузин, потому-то и просился Георгий XII в Россию.
И Польша в XVIII веке была хоть и не протекторатом де-юре, но была зависимым государством от своих соседей – в первую очередь от России. Опять же – хлопотно, дорого и неэффективно.
Вероятно, исходя из этих наглядных примеров, Александр I и его советники не рассматривали всерьез вариант протектората Польши.
Ответить

Фотография Estufero Estufero 26.09 2009

Насчёт протектората. Я уже написал, что не считаю поляков способными, в то время, защищать свою независимость, и это делать пришлось бы русским, а другие европейцы не только не помогали бы в этом, но даже - мешали бы.
А вот ещё вспомнил. У русских политиков и Александра был пример перед глазами. С 1783 по 1801 Картли-Кахетинское княжество было протекторатом России, но это было очень хлопотно для русских и неэффективно для грузин, потому-то и просился Георгий XII в Россию.
И Польша в XVIII веке была хоть и не протекторатом де-юре, но была зависимым государством от своих соседей – в первую очередь от России. Опять же – хлопотно, дорого и неэффективно.
Вероятно, исходя из этих наглядных примеров, Александр I и его советники не рассматривали всерьез вариант протектората Польши.

Возможно, вы правы. На самом деле, Александр взял Польшу только в качестве компенсации. Он даже и не думал, какую гадюку кладет себе запазуху и не подозревал, как силен польский национализм.
Ответить

Фотография Стефан Стефан 18.12 2015

Отношение Александра I к основным участникам конгресса

 

В апреле – мае 1814 г. Россия по своим военным силам, которые в тот момент имелись в распоряжении русского правительства, была бесспорно сильнее всех других государств разоренной и обескровленной континентальной Европы. Именно поэтому Меттерних и сделал все возможное, чтобы отложить конгресс на осень и дать Австрии несколько оправиться. Александр согласился на такую отсрочку, несмотря на то что терпеть не мог Меттерниха и хорошо понимал его интриги и игру политиков, враждебных России, хотя и умильно льстивших царю в глаза – лорда Кэстльри и короля французского Людовика XVIII. Все они с беспокойством присматривались, не пожелает ли Александр играть роль нового повелителя Европы. Заранее, хотя еще очень недружно, они готовились к отпору. Секретарь и доверенное лицо при Меттернихе публицист Генц писал потом в качестве очевидца: «Приехав в Вену, император Александр уже был более или менее в ссоре с Австрией, Англией и Францией». Лорд Кэстльри лично был менее неприятен Александру, чем Меттерних. Негибкий, боящийся революции в самой Англии, не доверяющий русской дипломатии, английский министр иностранных дел получил от Александра характеристику «холодного педанта»; но по крайней мере Кэстльри не лгал так непрерывно и так беззастенчиво, как Меттерних.

 

Александр не очень хотел сажать Людовика XVIII на освободившийся французский престол. Когда все-таки он воцарился, Александр решительно настаивал на необходимости даровать Франции конституционную хартию. Не потому, конечно, что ему нравились конституционные учреждения. Но как царь, так и умный, ловкий корсиканец Поццо-ди-Борго, советник царя по французским делам, были убеждены, что Бурбоны будут сметены новой революцией, если в качестве громоотвода не установить во Франции конституции. Александр {493} презирал и короля Людовика XVIII и брата его Карла Артуа, а они его боялись и готовы были на всякие махинации, чтобы избавиться от его опеки.

 

Выступление Талейрана

 

23 сентября, за неделю до назначенного на 1 октября 1814 г. открытия конгресса, в Вену прибыл вместе с другими французскими дипломатами министр иностранных дел Людовика XVIII князь Талейран-Перигор. Александр хорошо знал Талейрана. Недаром тот столько раз просил и получал от царя деньги, не очень обижаясь, если ему отказывали. Но блистательный ум Талейрана, неподражаемая ловкость, находчивость, знание людей – все это делало его противником весьма опасным. Слабая сторона позиции Талейрана заключалась в том, что на Венском конгрессе он был представителем побежденной страны. Талейрану нужно было поэтому проявить максимум сообразительности и умения лавировать. Когда Талейран прибыл в Вену, он уже знал, какая проблема займет внимание конгресса. То был сложный польско-саксонский вопрос. Александр, войска которого после отступления Наполеона заняли герцогство Варшавское, заявлял открыто, что герцогства он не уступит никому. А так как оно состояло главным образом из земель, захваченных Пруссией еще по трем разделам Польши и лишь в 1807 г. отнятых у нее Наполеоном, то прусский король Фридрих-Вильгельм III претендовал на компенсацию в виде присоединения к Пруссии королевства Саксонии. Александр соглашался на это, причем проектировал отнять у саксонского короля его владения под предлогом кары за то, что тот так долго был верным союзником Наполеона. Талейран сразу же усмотрел, что выгоднее всего дать бой именно на этой почве. А бой был необходим для достижения основной цели Талейрана: разбить шомонский союз, т. е., другими словами, вбить клинья между Австрией, Англией, Россией и Пруссией, победившими Францию в 1814 г.

 

Принцип легитимизма

 

Талейран еще до приезда в Вену хорошо понял, что с точки зрения интересов Франции рациональнее всего выдвинуть так называемый «принцип легитимизма». Этот принцип заключался в следующем: Европа, собравшаяся в лице своих государей и дипломатов на Венский конгресс, должна при перераспределении земель и изменении территориальных границ оставлять в нерушимом виде то, что законно существовало до начала революционных войн, т. е. до 1792 г. Если бы этот принцип был принят и осуществлен, то не только Франция получила бы уверенность в целостности своей территории, защищать которую военной силой она в тот момент не была {494} в состоянии, но и Пруссия и Россия были бы обузданы в своих стремлениях к территориальному расширению. Талейрану, конечно, выгодно было бы предварительно сговориться и с Меттернихом, который тоже не желал отдавать Польшу России, а Саксонию Пруссии, и с лордом Кэстльри, который держался по этому вопросу того же мнения, что и Меттерних. Но такого общего сговора еще пока не было, и он налаживался довольно туго. И Меттерних и Кэстльри относились к Талейрану с подозрением, допуская возможность новой измены с его стороны.

 

Польско-саксонский вопрос

 

Прибыв в Вену, Талейран был приглашен принять участие в заседании представителей четырех «великих» держав. Он явился туда отнюдь не как представитель побежденной нации. В надменном и весьма самоуверенном тоне он сейчас же запросил собравшихся, почему другие члены французской делегации не получили приглашения на это заседание, в то время как Пруссия, например, представлена была на нем не только Гарденбергом, но и В. Гумбольдтом. Затем он обрушился на слово «союзники», которое он усмотрел в подготовленном ранее протоколе. «Если существуют еще союзные державы, то я здесь лишний», – заявил он, требуя, чтобы Франция была допущена в руководящий конгрессом комитет. Ссылаясь на то, что Парижский трактат был подписан представителями не четырех, а восьми держав, он требовал привлечения к предварительным совещаниям, кроме представителей Франции, еще и представителей Испании, Португалии и Швеции. В конце концов он добился, что был допущен в состав руководящего комитета и тем самым получил возможность интриговать с целью столкнуть и перессорить недавних «союзников» друг с другом.

 

В начале октября 1814 г. Талейран явился к Александру, и между ними произошло неприятное объяснение. Талейран выдвинул свой пресловутый «принцип легитимизма». Александр должен отказаться от частей Польши, которые не принадлежали России до революционных войн, а Пруссия не должна претендовать на Саксонию. «Я ставлю право выше выгод!» – сказал Талейран в ответ на замечание царя, что Россия должна получить от своей победы выгоду, которую она заслужила. По-видимому, это взорвало Александра, который, вообще говоря, умел владеть собой. Проповедь о святости права читал ему в глаза тот самый Талейран, который в Эрфурте продал ему же, Александру, Наполеона и получил за это денежную оплату из сумм российского казначейства. «Лучше война!» – заявил Александр.

 

Затем последовали беседы с лордом Кэстльри. Александр заявил ему, что решил «исправить моральное прегрешение, {495} допущенное при разделе Польши». Царь не ставит своей задачей немедленно, тут же, на Венском конгрессе, воссоединить все части былой Польши. Он может говорить пока лишь о той польской территории, которая теперь, в 1814 г., занята его войсками. Он создаст из этой части Польши королевство Польское, где сам будет конституционным монархом. Он не только восстановит королевство Польское из областей, которые по праву завоевания мог бы просто присоединить к России; он даже пожертвует этому конституционному королевству и Белостокский округ, полученный Россией в 1807 г., а также и Тарнопольский округ, приобретенный ею в 1809 г.

 

Кэстльри признал предполагаемую конституцию, которую царь желает дать Польше, слишком «либеральной» и поэтому опасной для Австрии и Пруссии. Он выразил опасение, что австрийские и прусские поляки взволнуются, завидуя своим собратьям, пользующимся конституцией. Царь так упорно доказывал, будто он печется о независимости и свободе Польши, что министр буржуазной Англии убеждал его не быть столь либеральным. Австрийское правительство еще больше чем английское опасалось создания либерального режима в Польше и непомерного, как ему представлялось, усиления мощи России путем присоединения к ней большей части польских земель. Австрийский канцлер тогда же предложил Кэстльри такой выход: дать знать прусскому уполномоченному Гарденбергу, что Австрия и Англия соглашаются на отдачу всей Саксонии прусскому королю. Но зато Пруссия должна немедленно изменить Александру, примкнуть к Австрии и Англии и вместе с ним не допустить царя до овладения Польшей (герцогством Варшавским). Таким образом, Саксония должна была служить уплатой королю за измену Александру.

 

Король Фридрих-Вильгельм III все же решил отказаться от этого плана. Было ясно, что неспроста Меттерних и Кэстльри не привлекли Талейрана к намеченной сделке. Для короля прусского внезапно раскрылась вся опасность его положения: что будет, если Талейран расскажет обо всем Александру I, а главное предложит сам совместные дипломатические, а может быть, и не только дипломатические действия Франции и России против Пруссии? Кошмар франко-русского союза, горечь тильзитских и послетильзитских времен были слишком живы. В конце концов король Фридрих-Вильгельм III признал за благо сообщать обо всем Александру, чтобы доказать все благородство своих собственных намерений. Царь призвал Меттерниха и объяснился с ним начистоту. По этому поводу Талейран злорадно доносил Людовику XVIII, что даже с провинившимся лакеем так не говорят, как Александр беседовал с Меттернихом. {496}

 

Тайное соглашение Австрии, Франции и Англии против России (3 января 1815 г.)

 

Работа конгресса из-за упорной внутренней борьбы не двигалась вперед. Тогда Талейран переменил тактику, сохраняя прежнюю цель: углублять раскол в рядах победителей. Франция была заинтересована не столько в том, чтобы воспрепятствовать усилению России, сколько в том, чтобы не усилилась Пруссия, непосредственный сосед и враг Франции. И вот Талейран дает понять Александру, что Франция не поддержит Англии и Австрии в их оппозиции против создания в пределах империи Александра королевства Польского; однако Франция ни в коем случае не согласится и на передачу Саксонии прусскому королю. Сам Фридрих-Вильгельм III, как и его дипломатические представители Гарденберг и Гумбольдт, играл на конгрессе очень незначительную роль. Ему была обещана Саксония. Александр называл саксонского короля изменником, говорил, что отправит его в Россию, уверял, что Пруссия получит Саксонию в обмен на потерянную ею часть Польши, – и король был некоторое время спокоен. Деятельность Талейрана облегчалась острыми противоречиями недавних союзников и прежде всего активным противодействием планам России и Пруссии со стороны английской и австрийской дипломатии. Стремясь любыми средствами воспрепятствовать усилению России и ограничить ее влияние, достигнутое в результате победы над Наполеоном, Кэстльри и Меттерних пошли даже на заключение тайного союза с Францией. Талейран, разумеется, не упустил возможности разъединить недавних победителен Франции. 3 января 1815 г. тайное соглашение было подписано представителями трех держав. Оно было направлено против России и Пруссии и обязывало Австрию, Францию и Англию в случае, «если... одна из высоких договаривающихся сторон подверглась бы опасности со стороны одной или нескольких держав», прийти на помощь друг другу, выставив для этого армии по 150 тысяч солдат каждая. Все три участника при этом обязывались не заключать с противниками сепаратных мирных договоров.

 

Разумеется, соглашение должно было держаться в строжайшей тайне от Александра и от кого бы то ни было вообще. Один экземпляр его остался в Вене у Меттерниха; другой был передан Талейрану и немедленно отослан в Париж королю Людовику XVIII; третий получил на руки Кэстльри и отвез английскому принцу-регенту Георгу.

 

Этот тайный договор так усилил энергию сопротивления саксонскому проекту, что Александру оставалось либо решиться на разрыв и, быть может, на войну, либо уступить. Получив все, что он хотел в Польше, Александр из-за Пруссии {497} не захотел ссориться, а тем более воевать с тремя великими державами. Он уступил: Пруссии отдали лишь часть Саксонии. Саксонский король водворился окончательно в своих владениях, которые, правда, были значительно урезаны.

 

Организация Германского союза (1815 г.)

 

Далее конгресс занялся устройством германских дел. Тут особых споров не было. Александр, как и Меттерних, считал целесообразным закрепить феодальную раздробленность Германии. Англия была совершенно равнодушна к этому вопросу, а Пруссия – бессильна, даже если бы и хотела бороться. Все умонастроение деятелей Венского конгресса свидетельствовало о их нежелании, хотя бы в чем-нибудь, идти навстречу чаяниям поднимающейся буржуазии; провал надежд немецкого народа на объединение Германии был еще одним характерным штрихом в картине полного торжества реакции.

 

Согласно плану Меттерниха конгресс наметил создание организации, получившей название «Германского союза». Для ведения дел этого союза был создан так называемый «германский сейм». В союз были включены Австрия, Пруссия и все другие германские государства (общим числом 38). В задачу Германского союза, по замыслам Меттерниха, входило создание барьера против возможного в будущем нового продвижения Франции в сторону Рейна и в то же время обеспечение Австрии руководящего положения в Германии. Председательствование на сейме, местом пребывания которого стал город Франкфурт-на-Майне, было поручено австрийскому представителю, а голоса на сейме были распределены таким образом, чтобы именно Австрии было обеспечено решающее слово. Разумеется, это уродливое создание было рассчитано отнюдь не на объединение германского народа, а напротив, – на увековечение его раздробленности и сохранение мелких феодальных монархий. Германия тем самым снова оказывалась, согласно образному выражению Ф. Энгельса, у того «верноподданнического корыта»1. которое, казалось, было уже, по крайней мере в ее западной половине, уничтожено французской революцией и Наполеоном.

 

«Сто дней» (20 марта – 28 июня 1815 г.)

 

Конгресс уже приступал к подведению итогов своей работы; как вдруг участники его были потрясены неожиданной вестью: 1 марта Наполеон высадился во Франции. А еще через три недели, 20 марта 1815 г., Наполеон уже вступил в Париж. Империя была восстановлена. Бесспорно, слухи о разногласиях, раздиравших Венский конгресс, сыграли немалую роль в решении Наполеона покинуть Эльбу. {498} Удивительный сюрприз ждал его в Париже. В кабинете короля, бежавшего из Парижа лишь за сутки до въезда Наполеона, Наполеон нашел тот самый секретный договор 3 января 1815 г., одна из трех копий которого, как сказано, была переслана Людовику XVIII из Вены Талейраном. Король бежал так внезапно, что впопыхах забыл у себя в столе этот документ. Наполеон немедленно приказал снарядить курьера, и тот помчался с этим пакетом в Вену. Наполеон приказал вручить документ императору Александру.

 

По показанию Бутякина, в присутствии которого Александр впервые прочел направленный против него секретный договор, царь покраснел от гнева, но сдержался. Когда к нему пришел Меттерних, который с момента возвращения Наполеона главным образом от царя ждал спасения Европы, Александр молча протянул ему тайный плод дипломатического творчества австрийского канцлера. Меттерних так растерялся, что, по-видимому, в первый и последний раз в жизни даже не нашелся, что солгать. Очень уж велика была неожиданность.

 

Впрочем, страх перед Наполеоном взял верх, и Александр тут же счел себя вынужденным заявить Меттерниху, что, не взирая на все, враг у них общий – именно Наполеон.

 

После поражения Наполеона три Ватерлоо 18 июня 1815 г. произошла вторая реставрация Бурбонов во Франции.

 

Решения Венского конгресса

 

За несколько дней до Ватерлоо, 9 июня 1815 г., имело место последнее заседание Венского конгресса, а также подписание его «Заключительного акта», состоявшего из 121 статьи и 17 отдельных приложении. Участникам конгресса казалось, что они создали нечто весьма прочное.

 

На самом деле они соорудили здание, которое довольно скоро начало рассыпаться. Реакционная утопия конгресса состояла в том, чтобы, не считаясь ни с новыми производственными отношениями, ни с двадцатипятилетней бурей, разрушившей в Европе старые устои феодализма и абсолютизма, удержать эту часть света в рамках отжившего строя. Эта утопия лежала в основе всей деятельности конгресса.

 

Бельгию подарили новому голландскому королю; за Данией утвердили, помимо Шлезвига, и немецкую Голштинию; Австрии отдали чисто итальянское население Ломбардии и Венеции; Германия оставалась раздробленной на 38 самостоятельных государств. Польша снова была поделена на три части, причем из земель бывшего герцогства Варшавского создавалось новое «королевство Польское», которое должно было, по решению конгресса, находиться «в неразрывной связи с Россией». Оно управлялось на основании дарованной ему царем конституции. Познань, Гданьск (Данциг) и Торунь {499} оставлялись за Пруссией, а Западная Украина (Галиция) – за Австрией. Город Краков «с принадлежащею к оному областью» объявлялся «на вечные времена вольным, независимым и совершенно нейтральным городом» под покровительством России, Австрии и Пруссии.

 

Пруссия в компенсацию за утраченные ею польские территории получала кроме северной части Саксонии, также о. Рюген и шведскую Померанию, а на западе – Рейнско-Вестфальскую область. В результате королевство Гогенцоллернов, несмотря на сопротивление со стороны Талейрана и Меттерниха, усилилось в значительной мере в результате поддержки со стороны царя, а также позиции, занятой на конгрессе английскими дипломатами. Несмотря на то что Пруссия оставалась разорванной на две части – старую, восточную, и новую, западную, – она уже вскоре после 1815 г. начала набирать силы и становиться опасной для соседей.

 

Австрия также значительно усилилась, получив Тироль, Вальтелину, Триест, Далмацию и Иллирию. В Модене, Тоскане и Парме были посажены па престол ближайшие родственники императора Франца I, связавшие себя тесными союзными договорами с Австрией. Такие же договоры связывали с Австрией Королевство обеих Сицилий, где была восстановлена власть Бурбонов, и с Папской областью. Таким образом, фактически власть Габсбургов распространялась почти на всю территорию Италии, оставшейся в состоянии политической раздробленности.

 

Две наиболее могущественные европейские державы – Англия и Россия выходили из длительных войн с Францией значительно окрепшими и усилившимися. Первая из них расширила свои и без того огромные колониальные владения. Она в полной мере осталась «владычицей морей», добившись устранения своей главной соперницы – Франции и заставив другие страны признать установленное ею же самой грабительское по существу «морское право», т. е. «право» останавливать в открытом море и осматривать торговые корабли нейтральных стран с целью конфискации направляемых в неприятельские гавани товаров. Особенно большое значение имело утверждение британского господства на о. Мальта и Ионических островах, превращенных в военно-морские базы, в форпосты английской буржуазии на подступах к странам Ближнего и Среднего Востока.

 

Царская Россия выходила из войн с наполеоновской Францией значительна расширившейся за счет земель бывшего герцогства Варшавского, Финляндии и Бессарабии. «Венский конгресс принес России Царство Польское», – справедливо писал позднее Ф. Энгельс, подчеркивая, что «важнее всего {500} было то положение, которое царь занял теперь в Европе»2. На европейском континенте у России не было больше вполне равносильных ей соперников.

 

Помимо разрешения основных политических и территориальных вопросов, Венский конгресс принял ряд специальных дополнительных постановлений в виде актов, приложенных к Главному трактату. Среди них особое место занимают «Декларация держав об уничтожении торга неграми», подписанная 8 февраля 1815 г., а также «Положение о рангах дипломатических представителей», принятое конгрессом 19 марта 1815 г. Последнее впервые устанавливало единообразие в рангах различных дипломатических представителей, вошедшее затем на долгие годы в дипломатический обиход в качестве нормы международного права и остающееся в силе вплоть до настоящего времени. Это постановление положило конец бесконечным ссорам и конфликтам по вопросам о старшинстве, обычным в дипломатической практике XVIII в. Ранги были установлены следующие: 1. Посол, папский легат и нунций; 2. Посланник; 3. Поверенный в делах. Позднее, в 1818 г., к этим трем рангам был добавлен ранг министра-резидента, поставленный между посланниками и поверенными в делах.

 

Непрочность результатов Венского конгресса

 

Государи-победители, съехавшиеся в сентябре 1814 г. в Вену, ставили перед собой три основные цели: 1) создать гарантии против возможного повторения агрессии со стороны Франции; 2) удовлетворить собственные территориальные притязания; 3) уничтожить все последствия французской буржуазной революции XVIII в. и повсеместно восстановить старые феодально-абсолютистские порядки.

 

Но только первая из этих целей действительно была полностью достигнута. Что же касается второй – удовлетворения территориальных притязаний, – то лишь немногие страны-победительницы вышли из длительных и кровопролитных войн с Францией действительно расширившимися за счет других, более слабых государств Европы. Третья же цель Венского конгресса – искоренение революционных начал и полное утверждение принципов легитимизма – так и не смогла быть достигнута его участниками. Несмотря на насильственное восстановление старых «законных» династий, мракобесам Венского конгресса не удалось задержать на сколько-нибудь длительный срок поступательный ход истории. Своими постановлениями они нагло попирали национальные чувства народов. «Самая маленькая династия имела для них большее значение, {501} чем великий народ»3. Но именно это-то и делало результаты работы Венского конгресса столь непрочными; не прошло и пяти лет, как ненавистное всем им революционное движение снова вспыхнуло в разных концах Европы, поставив под вопрос самое существование установленной Венским конгрессом системы международных отношений.

 

Таким образом, Венский конгресс привел лишь к установлению некоторого временного политического равновесия в Европе. Оно было весьма непрочным, и это хорошо понимали уже и сами участники конгресса, покидавшие австрийскую столицу с чувством недоброжелательства друг к другу и хорошо сознававшие, что, хотя формально в Европе и числится пять «великих держав», на самом деле направление международной политики сосредоточивается в руках России, Австрии и Англии. Что касается Пруссии и Франции, то они должны были приложить еще немало усилий, чтобы занять вполне самостоятельное положение. Меттерних принадлежал к числу тех участников конгресса, которые, особенно на первых порах, остались довольны результатами работ конгресса и были убеждены в прочности своих достижений. Александр в этой прочности вовсе не был уверен. Немедленно же после конгресса он стал искать форму постоянного общения и сотрудничества монархов с целью организованной защиты старого строя.

 

Некоторое время не только царю, но и всей Европе казалось, что такая форма найдена в Священном союзе. Но в конце жизни Александру пришлось убедиться в его непрочности. Да и лорд Кэстльри вскоре после своего возвращения в Лондон говорил, что будет рад, если мир в Европе сохранится хотя бы на ближайшие семь лет.

 

Заключительный акт Венского конгресса, действительно, не устранял, да и не мог устранить, всех основных международных противоречий того времени и, главное, оставлял в стороне острейший восточный вопрос, который уже с конца XVIII в. превратился в один из главных узлов международных противоречий. Именно это и позволило позднее К. Марксу весьма тонко заметить, что Венский конгресс представлял собой лишь одну из самых чудовищных фикций международного права, когда-либо известных в летописях истории человечества4.

 

На самом конгрессе государи и дипломаты сознательно отвлекались от всех вопросов, связанных с судьбами разваливающейся Оттоманской империи. Они отказались допустить в свою среду представителя султана Махмуда II и одновременно не обращали никакого внимания на крики о помощи, которые {502} неслись к ним с Балканского полуострова со стороны христианских подданных султана – сербов, болгар и греков. Только русское правительство было заинтересовано в их поддержке, и Александр I в феврале 1815 г. откликнулся на их мольбы особой циркулярной нотой. Он предложил обсудить на конгрессе вопрос о зверском обращении турок с южными славянами и указать не только на обязанность, но и на «право» государей Европы на вмешательство в дела Турции. Александр полагал, что такое решение содействовало бы росту русского влияния на Балканах. Прочие державы, однако, отклонили предложение царя.

 

Разногласия эти, разумеется, не исчезли вместе с официальным закрытием Венского конгресса, последовавшим вслед за подписанием 9 июня 1815 г. «Заключительного акта». Новые острейшие столкновения возникли сразу же после вторичного отречения Наполеона и не прекращались. 20 ноября 1815 г. в Париже был подписан окончательный мирный договор с побежденной Францией.

 

Только общий страх перед новой демократической революцией заставил представителей держав-победительниц подписать в Париже одновременно с мирным трактатом с Францией новый, возобновляющий Шомонский, союзный договор. Англия, Россия, Пруссия и Австрия подтверждали в нем свое стремление не допускать возобновления во Франции революционного движения и торжественно обязывались «при столь бедственном случае... условиться немедленно между собой и с его христианнейшим величеством» о мерах, необходимых для безопасности их взаимных владений и общего спокойствия Европы.

 

Той же самой цели поддержания установленных границ и удушения демократической революции призван был служить и другой важнейший международный акт – о создании Священного союза, подписанный в Париже 26 сентября того же года Александром I, Францем I и Фридрихом-Вильгельмом III.

 

Реальная сущность этого акта сводилась к тому, что подписавшие его монархи обязывались «во всяком случае и во всяком месте... подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь». Другими словами, Священный союз являлся своеобразным договором о взаимопомощи между монархами России, Австрии и Пруссии, направленным против новой возможной антифеодальной революции. К договору этому приглашались присоединиться и другие государства, действительно позднее одно за другим присоединившиеся к нему. Только принц-регент Англии, связанный конституционным порядком, формально не вступил в Священный союз, хотя и поспешил {503} личным письмом заверить Александра I о полном своем согласии с его основными принципами.

 

Однако и этот договор о создании Священного союза, разумеется, не снимал глубоких противоречий между его участниками. Он так же мало способен был остановить поступательный ход истории, как и предшествовавший ему трактат, подписанный в Вене: «Империалистские войны Наполеона продолжались много лет, захватили целую эпоху, показали необыкновенно сложную сеть сплетающихся империалистских отношений с национально-освободительными движениями, – писал много позднее Ленин. – И в результате история шла через всю эту необычно богатую войнами и трагедиями (трагедиями целых народов) эпоху вперед от феодализма – к «свободному» капитализму»5.

 

Тем не менее, и Венский трактат, и подписанный в Париже акт о создании Священного союза на целый ряд лет укрепили глубоко реакционные порядки меттерниховщины в Западной Европе и аракчеевщины в России.

 

Особенно сильным было в годы «Священного союза» реакционное влияние Александра I на общеевропейские дела, утвердившее за ним наименование «жандарма Европы». Это наименование вполне им заслужено, как оно заслужено было позднее и его братом Николаем I. Следует, конечно, при этом не забывать и того, что ни Александр I, ни Николай I, к несчастью для прогрессивных сил тогдашней Европы, не были единственными ее «жандармами». Рядом с ними обоими действовал Меттерних, рядом с Александром действовали люди «белого террора» во Франции, действовали неаполитанские Бурбоны, рядом с Николаем выступала удушающая католическая реакции в Германии, в Италии, в Испании. Все они отличались от царя, однако, тем, что были слабее его. Но зато вполне мог потягаться с царем британский министр герцог Веллингтон, полагавший, что дисциплина в британской армии погибнет, если максимум ударов плетью-девятихвосткой будет определен всего только в семьдесят пять. {504}

 

1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. II, изд. 1, стр. 70. {498}

 

2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. II, изд. 1, стр. 21. {501}

 

3 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. I, изд. 1, стр. 453.

 

4 См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XI, ч. II, изд. 1, стр. 54. {502}

 

5 В. И. Ленин, Соч., т. 27, стр. 31–32. {504}

 

История дипломатии. Т. 1 / Под ред. В.А. Зорина, В.С. Семёнова и др. М., 1959. С. 493–504.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 19.12 2015

Зак Л.А. Монархи против народов. Дипломатическая борьба на развалинах наполеоновской империи

М.: Международные отношения, 1966. – 376 с.

 

Оглавление:

Глава 1. Венский конгресс в исторической литературе

Глава 2. После крушения Наполеоновской империи

Глава 3. Проблемы территориального переустройства Европы и раскол антинаполеоновской коалиции

Глава 4. Создание Германского союза

Глава 5. Италия: реставрация и иностранное господство

Глава 6. Борьба англо-австро-французской группировки против России

Глава 7. Идеология европейской реакции

Глава 8. Новая война с Наполеоном. Заключительный акт

Глава 9. Венский конгресс и русское общество

Заключение

Источники и литература

Указатель имён

 

http://rutracker.org...c.php?t=4340826

Ответить

Фотография Стефан Стефан 27.12 2015

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС

I. Англия, Австрия, Россия, Пруссия и их программы. – II. Второстепенные государства и Франция при открытии конгресса. – III. Талейран и четверной союз. – IV. Распадение коалиции (трактат 3 января). – V. Разрешение саксонско-польского вопроса. – VI. Итальянские дела на конгрессе. – VII. Результаты переговоров к марту 1815 г. – VIII. Возвращение с острова Эльбы. – IX. Декларация конгресса; причины, задерживающие открытие военных действий. – X. Наполеон, Людовик XVIII и дипломатические отношения в течение «Ста дней». – XI. Последние работы конгресса; Германский союз. – XII. Заключительный акт. XIII. Резюме.

(1814–1815)

 

I

Для ясного понимания дипломатических осложнений, возникших на Венском конгрессе, нужно прежде всего дать себе точный отчёт относительно тех. интересов, которые пришлось защищать на конгрессе каждому из союзных государств.

Англия намеревалась прежде всего упрочить и расширить морское и торговое своё превосходство. Недавние завоевания удвоили размеры её колониальной империи1. Но собственные её колонии всё же не составляли достаточно большого рынка для сбыта продукции её промышленности. Поэтому обширные владения за морем, ещё остававшиеся во власти некоторых государств2, представляли для Англии ценные рынки, которые она стремилась захватить; этим объясняется происхождение обременительных трактатов, которые она навязала или намеревалась навязать Португалии и Испании; нет другого объяснения также и для тайных английских происков в колониях этих двух королевств, из коих одни были уже в состоянии открытого восстания, а другие должны были не сегодня-завтра восстать; эмансипация этих колоний должна была представить большие выгоды для Англии3. Отменив в своих владениях торговлю неграми уже с 1807 г., она отчасти из филантропии, но главным образом из эгоистических побуждений желала проведения этой реформы повсюду, чтобы предохранить некоторые свои колонии от опасной конкуренции. Поэтому она собиралась упорно отстаивать теперь в Вене, как прежде в Париже, требования, осуществление которых сулило ей и выгоду и славу. Но самое верное средство сохранить за собой то важное положение в мире, которым она обладала, заключалось, по её мнению, в том, чтобы сдерживать и нейтрализовать оппозицию Франции и России. Первая из этих двух держав внушала ей сильное опасение своим флотом и торговлей; вторая, имея постоянные виды на Константинополь, угрожала вытеснить её на Востоке. Чтобы держать в руках и ту и другую, британское правительство, коротко говоря, желало следующего: Нидерландское королевство, созданное нарочно для того, чтобы стеснить Францию и нанести ей экономический ущерб4, должно расширить свои владения за Маасом до Рейна и даже дальше, если возможно. А предполагавшийся тогда брак наследного голландского принца с единственною дочерью принца-регента5 должен был ещё более укрепить и без того очень тесные связи, соединявшие Голландию с Великобританией. С другой стороны, Нидерланды должны были сблизиться в Германии с Ганновером6, родовым владением английских королей; Ганновер же должен был сделаться королевством и получить значительные земельные приращения. Что касается Пруссии, то вместо рейнских земель, которые она желала получить и из которых ей будет дана лишь незначительная часть, – ей должно быть предоставлено всё Саксонское королевство, которого она добивалась больше всего; король же Саксонии, находившийся в плену со времени Лейпцигского сражения, будет низложен за то, что слишком долго оставался верным Наполеону. Взамен этого огромного подарка Англия не потребует от берлинского двора никакой жертвы. Напротив, Пруссия получит обратно все части старой Польши, которые она когда-то присвоила. Ибо если следует стеснить Францию на западе, то столь же необходимо сдержать на востоке и Россию, так как русский император задумал восстановить – исключительно к своей выгоде – королевство Польское. По тем же соображениям Австрия вернёт себе всё то, что она прежде отняла у этой несчастной страны. Таким образом, Россия будет оттеснена за Вислу. Германия не будет объединена (это сделало бы её слишком опасной), а будет поставлена под коллективный контроль Австрии и Пруссии, между которыми установится тесная солидарность. Наконец, Австрия будет иметь довольно сильное влияние в Италии; не настолько сильное, чтобы господствовать там безраздельно (Англия этого совсем не хотела), а именно такое, чтобы составить там противовес Франции. Таким образом, вся Центральная Европа, образуя группу связанных между собой государств, будет своим взаимным сцеплением и сопротивлением поддерживать то равновесие, о котором мечтало британское министерство.

Из всех великих держав Австрия теснее других была связана своими интересами с Англией. Венский двор подобно лондонскому стремился к тому, чтобы не дать Франции и России выйти за их пределы. Первому из этих государств Австрия собиралась противопоставить Нидерланды, а затем организованную на федеративных началах Германию, мелкие князья которой, обладая землями на Рейне, имели бы особый интерес следить за Францией. Швейцария будет сделана нейтральной7. Это можно будет сделать под видом поддержки, оказываемой политике Франции. Что касается Италии, то господство над нею будет осуществляться через посредство Милана, Венеции, Модены, Пармы, Флоренции и Неаполя, причём по возможности не будет допущено восстановление там французского влияния. На востоке предполагалось дать отпор панславизму и для этого воспрепятствовать восстановлению Польши под властью царя; постоянною бдительностью надеялись, вероятно, уберечь от посягательств России Дунай. До сих пор нет особенно заметного несогласия между Лондоном и Веной. Но по вопросу о Пруссии политика Меттерниха не могла вполне совпадать с политикой Кэстльри8. Если Австрия не хотела видеть русских в Кракове, то тем более не хотела она видеть и пруссаков в Дрездене. Саксония под властью Фридриха-Вильгельма казалась ей нарушением германского равновесия: богемские ущелья и дорога к Вене становились в этом случае открытыми для самых опасных и закоренелых врагов Габсбургов. Кроме того, такое поглощение второстепенного государства могло повлечь за собой ещё и другие подобные действия со стороны державы, которая давно уже стремилась к господству в Германии и не стеснялась в отношении аннексий. Не лучше ли будет, если Пруссия, получив обратно свою часть Польши и оставив в покое Саксонию, расширит свои владения на Рейне? Этим путём она окажется в соприкосновении и, следовательно, в антагонизме с Францией. А это будет явно выгодно для Австрии, которая отвлечёт в сторону Франции внимание и силы своей соперницы. Впрочем, Меттерних не думал предоставить Пруссии безраздельную гегемонию в Западной Германии. По его мысли, Пруссия не должна была переходить за Майн. В Южной же Германии предполагалось образовать в противовес Пруссии государство, которое, так же как и Пруссия, было бы вооружено против Франции и вместе с тем обладало бы достаточной силой, чтобы в случае надобности помешать Пруссии подчинить себе конфедерацию. Указанным государством должна была стать Бавария, которая, возвратив Австрии всё то, что отняла у неё во времена Наполеона9, получила бы на обоих берегах Рейна, от Нижней Франконии до границ Лотарингии, обширную, богатую и непрерывно простирающуюся территорию; таким образом, она оказывала бы давление на Вюртемберг и великое герцогство Баденское, со всех сторон окружённые её владениями, и установила бы контроль над Рейном, держа гарнизон в сильной Майнцской крепости10. Что же касается руководства германской федерацией, то, разумеется, Австрия не собиралась делить его с Пруссией. Она нисколько не помышляла о восстановлении в свою пользу прежнего императорского достоинства, давно ставшего пустым титулом; она хорошо сознавала, что теперь объединение Германии могло осуществиться только к выгоде её соперницы. Поэтому тайным её желанием даже тогда, когда она утверждала противное, было создание как можно более слабой федеральной власти. Ибо чем меньше был бы затронут партикуляризм, которым так дорожили небольшие германские государства, тем легче было бы Австрии оказывать своё мощное влияние на каждое из них в отдельности. Таким образом, создавая оплот одновременно против России, Пруссии и Франции, господствуя одновременно и в Германии и в Италии, охраняя неприкосновенность Балканского полуострова, Австрия смотрела на себя, как на основу того великого здания, которое признан был воздвигнуть конгресс.

После всего изложенного нет необходимости подробно излагать планы России. По главным вопросам они были диаметрально противоположны планам Австрии и Англии. Император Александр I, поднявший на ноги всю Европу своим сопротивлением Наполеону (в 1812 г.), а затем энергичным переходом в наступательное движение, не без основания полагал, что без него великий Союз не мог бы осуществиться и тем более выйти победителем. Он думал и открыто заявлял, что Европа хоть чем-нибудь должна заплатить ему за показанный им пример и за принесённые им большие жертвы. И единственной наградой, которую он, с несколько, пожалуй, напускной экзальтацией, просил, – было право загладить великую несправедливость, допущенную его бабкой Екатериной II, путём воссоединения под его скипетром в одно государство с конституционным образом правления великого герцогства Варшавского, недавно занятого его войсками, и всей остальной Польши. Как видите, это был дешёвый способ облагодетельствовать поляков. Александр был, с одной стороны, чрезвычайно зол на короля Саксонского11, владевшего раньше великим герцогством Варшавским и находившегося в союзе с Наполеоном, а с другой стороны, он был связан тесной дружбой с королём Фридрихом-Вильгельмом; поэтому он не только не противился планам Пруссии относительно новых территориальных приобретений, но горячо их поддерживал. Польский и саксонский вопросы представлялись для него тесно связанными. Убеждённый в том, что он всегда сумеет держать в подчинении берлинский двор, он желал, чтобы Пруссия могла оказывать энергичное воздействие на Германский союз. Кроме того, он не прочь был распространить границы Пруссии до горных проходов Богемии, дабы она явилась постоянной угрозой для Австрии и сама находилась под её непосредственным наблюдением. Что же касается венского двора, то император надеялся воздействовать на него прежде всего при помощи своей союзницы (Пруссии), затем – при помощи Польского королевства и, наконец, пожалуй, при помощи Франции, которую он мог бы в случае надобности противопоставить Австрии, и Италии. Совершенно обезопасив себя со стороны Балтийского моря завоеванием Финляндии, достигнув по Бухарестскому договору12 Дуная и по Гюлистанскому13 – Армении, он полагал, что скоро ему можно будет, наперекор Англии, обратить все свои силы на Восток. Уничтожение Оттоманской империи было его затаённой мечтой. Но он не сумел скрыть её достаточно искусно, и сент-джемский кабинет давно уже разгадал его намерения.

Нам остаётся ещё изложить политические планы Пруссии, государства, в то время гораздо менее значительного, чем перечисленные, но деятельного, энергичного, склонного к завоеваниям; его скрытые честолюбивые замыслы не были тайной для дипломатов. Поднявшись весьма высоко во мнении Европы благодаря успехам Фридриха II, Пруссия со времени Иенского сражения в несколько месяцев потеряла всю свою славу и влияние. Раздроблённая Тильзитским трактатом на отдельные куски и сохранившая лишь незначительную часть своих владений, она сумела за несколько лет незаметно оправиться от своих неудач и в 1813 г. дала такие доказательства своей жизнеспособности» что её пришлось отнести по-прежнему к числу великих держав. Она подала Германии сигнал к восстанию против Наполеона и первая показала пример. Бурная вспышка патриотического чувства заставила забыть всё её недавнее бессилие. Уже в это время германский народ, инстинктивно склонявшийся к объединению, начал обращать свои взоры к Берлину, Фридрих-Вильгельм III и его советники Гарденберг14, Штейн15, Гнейзенау самым настойчивым образом призывали его к завоеванию национальной независимости и политической свободы. Таким образом, Пруссия, не решаясь высказать это открыто, стремилась к гегемонии в Германии. Недаром проявляла она к Франции, к своему, так сказать, «наследственному врагу», дикую ненависть, которую, казалось, ничем нельзя было утолить. Пруссия открыто жаловалась на то, что с Францией поступили слишком снисходительно по трактату 30 мая16. Выдвигая требование держать гарнизон не только в Кёльне, но и в Майнце и Люксембурге, она добивалась для себя роли часового на передовых постах в рейнских провинциях. С другой стороны, она просила, чтобы ей отдали всю Саксонию, утверждая, что саксонский король – изменник, не заслуживающий никакого снисхождения. Саксонские владения могли превосходно округлить Пруссию и представляли для неё первоклассную стратегическую позицию против Австрии. Поэтому, чтобы получить Саксонию, Пруссия с готовностью отказывалась почти от всех своих прежних владений в Польше. Она претендовала ещё на многие другие земельные приращения – в Померании, в Вестфалии и вообще повсюду, где она с выгодой для себя могла связать свои раздроблённые владения. Она не переставала повторять, что в 1813 г. ей обещали довести число её подданных до 10 миллионов и даже больше. Таким образом, Пруссия была готова забирать всё, что можно, руководствуясь только своими выгодами и правом сильного. Но, конечно, она не хотела, чтобы другие германские государства получали пропорциональные приращения. В частности, она противилась всеми силами осуществлению планов Баварии. Что касается Австрии, то под личиной доброжелательства к ней Пруссия прилагала старания к тому, чтобы занять её место и затем использовать исключительно в своих интересах ту федеративную организацию, которую предполагалось дать Германии. Впрочем, хороша понимая, что у неё нет ни сил, ни средств для борьбы с соперницей без чужой помощи, она делала пока вид, что следует на буксире за Россией, – в ожидании того момента, когда можно будет её одурачить.

 

II

Из всего предшествующего следует, что в момент открытия конгресса четыре союзные державы далеко не были согласны между собой относительно плана государственного переустройства Европы. Только одна мысль, казалось, разделялась всеми ими, и эта мысль заключалась в том, что они – самые могущественные державы, что Европа – в их руках и что никто не может помешать им распоряжаться по своему произволу.

Конечно, существовавшие между ними разногласия были совершенно очевидны. Не подлежало сомнению также и то, что требования их встретят законный протест. Но кто мог воспользоваться этими разногласиями и дать победу протестующим? Ведь те народности, участь которых должна была вскоре решиться, не имели представителей на конгрессе17. Такие большие и славные государства, как Польша и Венеция, были фактически уничтожены и не были даже приглашены защищать на конгрессе свои интересы. Генуя была допущена только для того, чтобы выслушать свой смертный приговор. Даже королям бесцеремонно отказывали в приглашении на конгресс. Густав IV18, лишённый шведского престола, тщетно добивался восстановить себя на престоле. Датский король, казалось, явился на конгресс только для того, чтобы своим присутствием санкционировать раздробление собственной монархии. Легат папы, Консальви19, бегал по передним и униженно вымаливал несколько провинций, не надеясь получить их. Толпы мелких германских князей наводняли Вену. Каждый думал только о том, как бы угодить и отстоять свои интересы, хотя бы в ущерб своему соседу. Многие не стыдились выклянчивать небольшое увеличение своих владений на несколько тысяч душ населения или несколько квадратных миль земли; другие хлопотали только о том, чтобы не лишиться того, что имели. Наконец, третьи (медиатизированные20 князья) выбивались из сил в своём стремлении вновь сделаться суверенами; впрочем, на них никто не обращал внимания.

Но если мелкие государства заботились только о себе и были слишком слабы, чтобы пытаться нарушить солидарность великого Союза, то имелась ещё первостепенная держава, которая, будучи лишена права просить что-либо для самой себя, тем авторитетнее могла выступать в качестве посредницы, когда среди союзников начинались разногласия. Это была Франция, которой суждено было, несмотря на всё своё падение, восстановить в несколько месяцев – при помощи мудрой дипломатии – своё прежнее политическое значение и принудить Европу, ещё недавно столь высокомерную, с ней считаться.

Людовик XVIII, в своё время унижавшийся перед коалицией, с тех пор как сделался королём Франции, понял, чем он обязан Франции и чего он может требовать, пользуясь обстоятельствами. Так как некоторые монархи – саксонский король, испанские, пармские и неаполитанские Бурбоны – приходились ему родственниками, он решил энергично поддерживать на конгрессе их права. Впрочем, он был достаточно умён для того, чтобы придать своим заботам о родственниках характер политики, которой не приходится стыдиться, политики, полезной как для Франции, так и для остальной Европы, и вполне достойной. Во всяком случае у его представителя на конгрессе хватало ума на двоих. Французскую делегацию на конгрессе возглавлял не кто иной, как Талейран. Этот человек, игравший в своей жизни столько ролей, умел при случае сыграть и роль честного человека. Никогда, наверно, его невозмутимое хладнокровие, хитрость и удивительная непринуждённость дипломата-вельможи не находили себе лучшего применения, чем во время Венского конгресса: он покинул этот конгресс почти реабилитированным перед историей.

Его инструкции, составленные им же самим по соглашению с его государем, выдвигали как основной принцип то положение, что завоевание само по себе не даёт никаких прав; что ни одной короной, ни одной территорией нельзя распоряжаться до тех пор, пока её законный обладатель формально от неё не отказался; что, следовательно, всякое законное правительство, глава коего не отрёкся от престола или части своих владений, должно иметь своего представителя на конгрессе; что владения такого государя должны быть уважаемы в случае спора и возвращены ему, если они были у него отняты. Эта теория, разумеется, не имела ничего общего с теорией, провозглашавшей права национальностей. Людовик XVIII устами Талейрана ратовал в Вене за «законные права» королей, а не за права народов. На конгрессе не было демократов. Ссылки на революционные принципы не встретили бы там сочувствия, и уж, конечно, не от французского короля можно было ожидать их защиты. Но, оценивая всю совокупность обстоятельств, можно с уверенностью сказать, что Франция, провозглашая принцип «легитимизма», являлась в Вене единственной защитницей в известной мере идеи справедливости.

Другие державы опирались в общем только на грубое право силы. Талейран понял, что исходя из только что изложенного основного принципа, он может сгруппировать вокруг себя все те второстепенные государства, которым угрожало насильственное поглощение, и образовать из них лигу слабых, которая вскоре превратится в крупную силу. Добавим ещё, что, говоря с монархами, стоявшими не менее Людовика XVIII за «божественное» право, Талейрану не приходилось опасаться, что его основной принцип станут оспаривать. Для борьбы с ним они могли только прибегать ко всяким увёрткам и ухищрениям. Но этим оружием он владел лучше, чем кто-либо. К тому же всегда мог наступить момент, когда разногласия позволят разъединить союзников; а если бы такой момент заставил себя ждать, то Талейран был вполне подходящим человеком для того, чтобы ускорить его приближение.

Приказания короля, предоставлявшие ему, впрочем, широкую свободу действий, гласили, что в Германии он должен озаботиться сохранением Саксонии не только по династическим соображениям, указанным выше, но ещё и потому, что нужно было во что бы то ни стало остановить угрожающее усиление Пруссии21. Царю (Людовик XVIII его не любил и избегал сближения с ним22) Талейран должен был помешать в осуществлении его планов, касавшихся Польши, ввиду связи последних с планами Пруссии. Наоборот, Талейран должен был поддерживать Австрию и её германских союзников, особенно Баварию23. Но, соглашаясь с венским двором по общегерманским вопросам, он должен был энергично противопоставить Австрии французское влияние в Швейцарии и особенно в Италии. В этой последней надо было поддерживать против Австрии Савойский дом и дом Бурбонов, требовавший себе Парму, Тоскану и Неаполь. Но главным образом надо было настаивать на замещении Мюрата Фердинандом IV24, так как Мюрат, поддерживаемый на престоле Австрией, являлся узурпатором и должен был быть немедленно свергнут. Что касается Англии, то пока не следовало играть ей на руку, но при необходимости нужно было уметь сблизиться с нею и сделать всё возможное, чтобы рассеять её упорное недоверие.

 

III

Для данного момента лучше этих инструкций ничего нельзя было придумать. Но нужно было уметь ими пользоваться, а главное иметь возможность для этого. В тот момент, когда монархи и их представители собрались в Вене, т. е. в середине сентября 1814 г.25, союзники, несмотря на скрытые разногласия, были ещё весьма солидарны по вопросу о судьбе Франции. Опасаясь её вмешательства в те важные вопросы, для решения которых они собрались, союзники приняли все меры к тому, чтобы устранить её от участия в серьёзных работах и оставить за собою исключительное право распоряжаться на конгрессе. Доказательством этого могут служить два столь важных протокола, подписанных представителями Австрии, Великобритании, Пруссии и России 22 сентября, т. е. до прибытия Талейрана. Из этих протоколов видно, что четыре союзные державы, недобросовестно истолковывая договор 30 мая (1814 г.), намеревались захватить в свои руки руководство конгрессом или, вернее, сделать это собрание совсем ненужным, поскольку они имели намерение решать между собой все наиболее важные вопросы, волновавшие тогда Европу. Они решили заключить между собой предварительное тайное соглашение относительно раздела свободных земель и предполагали не сообщать своих постановлений другим государствам, за исключением Франции и Испании, которым для соблюдения формы разрешалось представить свои возражения. Кроме того, было постановлено, что в таких действительно спорных вопросах, как польский, германский и итальянский, с Францией будут совещаться только по достижении полного (т. е. бесповоротного) согласия между союзниками. Это было равносильно провозглашению принципа, что международное право станет отныне просто правом сильного.

Лишь только эта программа стала известна французскому министру, который, по его собственному выражению, «умел садиться как следует»26, он заговорил с представителями четверного союза очень решительным тоном. Он в энергичной форме указал им, что четыре державы не имеют более причин именоваться «союзниками», так как мир уже заключён; что созванные государства могут быть не равны по силе, но что они все равны по своим правам; что только конгресс, т. е. совокупность этих государств, может принимать обязательные для них решения, причём эти решения должны быть принимаемы свободно, а не по принуждению; что поэтому недопустимо намерение некоторых государств объединиться в особую группу для того, чтобы продиктовать конгрессу готовые решения и заставить принять их. Ввиду всего этого Талейран счёл нужным обратиться за помощью к второстепенным государствам. И его призыв, само собой разумеется, был услышан. В течение нескольких дней большинство этих государств, несмотря на все попытки запугать их, явным образом сгруппировалось вокруг Франции, так что союзникам пришлось пойти на уступки. Впрочем, они сделали это с величайшею неохотой. 8 октября Талейран принудил их подписать декларацию, согласно которой общее заседание конгресса назначалось на 1 ноября, а до этого времени должны были происходить конфиденциальные переговоры между великими державами, дабы вопросы, подлежавшие обсуждению, были как следует подготовлены. Кроме того, предполагалось назначить особый комитет для выработки программы занятий и выбрать по каждому из подлежащих решению дел комиссию (из представителей заинтересованных государств); в этот комитет должны были войти не только Австрия, Великобритания, Пруссия и Россия, но и прочие державы, подписавшие Парижский трактат, т. е. Франция, Испания, Португалия и Швеция; роль комитета должна была ограничиваться формулировкой предложений, а право обсуждения и принятия по ним решений предоставлялось конгрессу; наконец, имеющие быть принятыми постановления должны были быть согласны с принципами международного права. Эти последние слова вызвали целую бурю. Гарденберг, представитель Пруссии, вскочил в крайнем возбуждении и, стукнув кулаком по столу, закричал: «Международное право? К чему это? Зачем говорить о том, что мы будем действовать согласно международному праву? Это само собой разумеется». «Я ему ответил, – пишет Талейран, – что если это само собой разумеется, то будет ещё лучше разуметься, если мы упомянем об этом. Гумбольдт тогда закричал: «При чём тут международное право?» – на что я ответил: «Без него вы не присутствовали бы здесь».

В общем, протокол 8 октября был первым значительным успехом Франции. Впрочем, не следует его преувеличивать. Успех был пока только моральный. Союзные державы постарались уменьшить его практическое значение. По их вине было потеряно много времени. Начались бесконечные балы и увеселения. Меттерних старался делать вид, что проводит дни и ночи в светских развлечениях и легкомысленных похождениях27. Поэтому 1 ноября конгресс не открылся; вернее сказать, он и вовсе не открывался, так как в сущности ни одного общего заседания созвано не было. Что же касается распорядительного комитета из восьми держав, то союзники ещё долгое время старались управиться без его участия; и только с декабря, т. е. с того времени, когда некоторые из них, как мы увидим дальше, были вынуждены воспользоваться содействием Франции, он мог ознаменовать свою деятельность полезными работами.

 

IV

Мрачный гений Меттерниха затеял очень сложную интригу, успех которой позволил бы союзникам замкнуться в своей «четверной» политике и не допустить Францию на конгресс. Эта интрига заключалась в том, чтобы вместе с Англией постараться разъединить Пруссию и Россию и таким образом с большей лёгкостью расстроить планы России относительно Польши, а затем помешать и Пруссии в её германских планах. Поэтому он поручает Кэстльри объяснить царю (он не хотел делать это сам, так как боялся показаться слишком заинтересованным в этом вопросе), что объединение Польши под его властью противоречит прежним принятым им на себя обязательствам и является опасным для мира в Европе28. В то же время он объявляет князю Гарденбергу, что в крайнем случае согласится на присоединение к владениям Фридриха-Вильгельма всей Саксонии. Такое же заверение делает прусскому министру и английский уполномоченный. Но при этом ставится следующее условие: Пруссия получит Саксонию как земельное приращение, а не как компенсацию, и должна будет служить оплотом против России, а не быть её союзницей; совместно с Австрией и Англией она воспрепятствует императору восстановить в свою пользу великое герцогство Варшавское. Вместе с тем Меттерних тогда же (14 октября) созвал комиссию по германским делам и предложил ей проект конфедерации, по которому управление Германией делилось между Австрией и Пруссией29; это было с его стороны новым средством польстить Пруссии и перетянуть её на свою сторону. На самом же деле он рассчитывал вот на что: когда Пруссия благодаря ему помешает намерениям русских, Александр, при его обидчивости и гордости, которые были Меттерниху хорошо известны, не замедлит поссориться с Фридрихом-Вильгельмом, и прусский король не сможет рассчитывать на помощь царя в борьбе с Австрией. А Австрия тогда откажет Пруссии в предоставлении ей Саксонии, ссылаясь на сопротивление Баварии и других второстепенных государств Германии30 (сопротивление, втайне поощряемое самой же Австрией); для Австрии не составит также труда лишить, по возможности, свою соперницу влияния на будущую Германскую конфедерацию: 1) потому что Бавария и Вюртемберг, в сущности солидарные с ней, энергично противятся австро-прусскому дуализму; 2) потому что многочисленная и шумливая группа мелких германских государств, которая уже в этот момент (22 октября) просит Австрию восстановить императорский титул, будет очень склонна не признать авторитета германской комиссии, куда эти государства произвольно не допущены.

Этот хитрый замысел не удался именно вследствие своей сложности. Прежде всего Бавария и Вюртемберг оказали с самого же начала сильное противодействие проекту австро-прусской конфедерации, а первое из этих государств с такой энергией потребовало как conditio sine qua non сохранения Саксонии, что Пруссия, соглашавшаяся было отстраниться от России, стала, наоборот, стремиться к сближению с ней. Что же касается царя, то Талейран взбудоражил его, намекнув, что Франция в сущности может не препятствовать его намерениям относительно Польши. Правда, Талейран очень энергично настаивал на том, чтобы Саксония была возвращена своему королю31. Но такая настойчивость французского министра вызвала ещё большее раздражение у надменного самодержца. Приведённый в негодование одновременными попытками Меттерниха привлечь Пруссию на свою сторону, он лично отправился к Фридриху-Вильгельму, с жаром напомнил ему о тех услугах, которые он сумел ему оказать, – о священных обязательствах, которые он от него получил, и о тяжёлых испытаниях, поражениях и победах, в которых они участвовали вместе. Этим он добился от него формального обещания считать впредь Пруссию и Россию совершенно солидарными относительно Саксонии и Польши. Тотчас же русские войска очистили Саксонию, которую немедленно заняла прусская армия; а великий князь Константин, брат Александра I, призывая поляков к защите своей национальности, овладел великим герцогством Варшавским (6–8 ноября). Это привело в сильное волнение всю Германию; она энергично протестовала против грубых приёмов Пруссии, решительно потребовала для мелких государств права участвовать в составлении проекта федеральной конституции наравне с крупными и добилась прекращения на несколько месяцев работ германской комиссии (с 16 ноября).

Талейран, своими тайными происками немало сам способствовавший всем этим ссорам, начал тогда выступать в роли полезного посредника. Его авторитет начинает быстро расти, тогда как положение Меттерниха становится всё более и более затруднительным. Благодаря Талейрану Комитет восьми около середины ноября приступает к серьёзным делам. По его настоянию на очередь ставится итальянский вопрос, и через несколько недель он добивается для Сардинии, оплота Франции, таких результатов, которые должны были оградить её от тайных замыслов Австрии32. В это же время его начинают приглашать на совещания о швейцарских делах, от которых его сначала пытались отстранить. А немного спустя, в декабре, он уже явился инициатором трёх важных комиссий, тотчас же энергично начавших свою работу. Этим комиссиям поручено было изучить вопросы, касавшиеся: 1) торговли неграми, 2) свободы судоходства по международным рекам и 3) рангов дипломатических агентов33.

Но все эти успехи не удовлетворяли французского министра. Он желал, чтобы двери конгресса, пока лишь полуотворенные для Франции, широко перед ним распахнулись. Англия и Австрия всё более и более чувствовали необходимость содействия Талейрана. В начале декабря отношения санкт-петербургского и берлинского кабинетов, с одной стороны, венского и лондонского – с другой, сделались до такой степени натянутыми, что разрыв казался неизбежным. Гарденберг с небывалым высокомерием требовал себе всей Саксонии. Единственная уступка, на которую соглашались Пруссия и Россия, состояла в том, что первая предлагала саксонскому королю в виде компенсации территорию в Вестфалии с населением в 350 тысяч душ, а вторая отказывалась от городов Торна и Кракова, предлагая превратить их в республики34. Обе противные стороны явно вооружались. Войска сосредоточивались на границах. Меттерних, недавно ещё выражавший своё согласие отдать Фридриху-Вильгельму всю Саксонию, теперь соглашался уступить не больше чем пятую её часть.

Причиной, побудившей Меттерниха сделаться таким решительным, был не только официальный протест германских монархов, которые в ноте 7 декабря отрицали право Пруссии захватить в свои руки Саксонию. Этот протест имел, конечно, своё значение, но сам по себе он всё-таки не был достаточен для того, чтобы позволить венскому двору говорить с такой резкостью. Дело заключалось в том, что Меттерних, боясь проиграть партию, решился обратиться за содействием к Талейрану. Последний уже давно предлагал свою помощь Меттерниху. Сначала австрийский министр не отвечал ни да, ни нет; потом он стал делать вид, будто ему кажется, что Франция только хочет скомпрометировать его, поссорить с Россией и Пруссией, чтобы затем оставить в затруднительном положении, и что она не имеет ни желания, ни возможности поддерживать его до конца. Но посол Людовика XVIII затребовал у своего монарха новых полномочий, которые и были получены им в ноябре. С этого момента он мог обещать венскому двору не одну только моральную поддержку; он мог доказать, что «эта говорилось неспроста». Тогда Меттерних выразил сомнение относительно бескорыстия Франции, так как, по его мнению, она должна была мечтать о каком-нибудь земельном приращении. Талейран не переставал успокаивать его, и когда австрийский канцлер, делая ещё один шаг вперёд, сообщил ему свою ноту 10 декабря, французский уполномоченный, в первый раз «официально»35 допущенный к обсуждению саксонского и польского вопросов, не преминул заявить, что его монарх заботится только о торжестве принципа легитимизма и об установлении в Европе надлежащего равновесия и не ищет ни для себя, ни для своего государства никакой специальной выгоды.

Это заявление было направлено не только по адресу Австрии, но и Англии, державы ещё более недоверчивой, чем первая. На все предложения Талейрана Кэстльри отвечал одно и то же: «Ах, если бы мы только могли быть уверены в том, что Франция не имеет намерения снова завладеть Бельгией и левым берегом Рейна!» Французская нота 19 декабря окончательно рассеяла все его опасения. Впрочем, в этот момент британское правительство, убедившись за несколько недель до того, что Пруссию и Россию разъединить будет невозможно, не имело более причин уступать Саксонию Фридриху-Вильгельму; напротив, оно склонялось теперь к тому, чтобы Пруссия увеличилась не на границах Чехии, а в бассейне Рейна; дело в том, что влияние царя на гаагский двор36 с некоторого времени стало усиливаться и, следовательно, Англия была уже не так заинтересована, как прежде, в расширении Нидерландов. Единственное, что ещё удерживало англичан от заключения с Австрией и Францией того договора, который уже давно предлагал Талейран, была война с Соединёнными Штатами, несколько парализовавшая Великобританию. Но эта война как раз приходила к концу. Между обеими сторонами уже начались переговоры. Они закончились 24 декабря 1814 г. заключением мирного договора в Генте, что и дало Англии полную свободу действий. Тотчас же Кэстльри, колебавшийся до этого момента, изъявил готовность подписать договор, и 3 января 1815 г. Талейран получил, наконец, удовлетворение, заключив желанный союз между Францией, Австрией и Англией.

Согласно этому знаменательному договору три государства, полагая «необходимым, по причине недавно проявившихся притязаний, позаботиться о средствах для отражения всякого нападения, которому собственные их владения или владения одного из них могут подвергнуться из-за ненависти к тем предложениям, которые они, согласно принципам справедливости и равенства, считали своим долгом вносить и защищать...», вступили в тесный союз между собой и обязывались поддерживать друг друга в случае войны, (каждое – корпусом в 150 тысяч человек) и не заключать сепаратного мира. Как мы видим, это было равносильно расторжению четверного союза; большего триумфа французская политика не могла одержать на Венском конгрессе.

 

V

Хотя переговоры трёх держав и заключение договора происходили тайно, однако Пруссия и Россия, конечно, не могли не подозревать грозившей им опасности. Большая твёрдость, проявленная их противниками, и, может быть, некоторое намеренное разглашение заставили их в конце декабря несколько сбавить тон. 29 декабря у них начались совещания с Австрией и Англией по вопросу о Саксонии и Польше. Первоначально не предполагалось приглашать на эти совещания Францию, но Кэстльри 7 января потребовал, чтобы она была допущена. Это требование английского представителя ясно показало им (если у них ещё были какие-нибудь сомнения по этому вопросу), что против них составлено между Веной, Парижем и Лондоном что-то вроде коалиции. Разногласия, ещё накануне столь острые, немедленно смягчились. Воинственное настроение явно уступило место миролюбивому.

Уже 30 декабря санкт-петербургский и берлинский кабинеты сочли необходимым пойти на некоторые уступки. Конечно, они по-прежнему требовали всей Саксонии и противились предполагаемому расширению Баварии37. Но теперь они уже отдавали саксонскому королю 700 тысяч душ на левом берегу Рейна. Царь уступал не только Краков и Торн, но, кроме того, Тарнополь, чтобы удовлетворить Австрию, и часть Познани, чтобы вознаградить Пруссию за уступки в области Рейна. Меттерних, в сущности совсем не желавший войны и очень довольный, что ему удалось напугать своих противников, начал ловко маневрировать с целью склонить царя на свою сторону и отвлечь его от его союзника. Эта тактика была как раз противоположна той, которая оказалась столь безуспешной в октябре. На этот раз он имел большой успех. Он хорошо понимал, что Александр I, надеясь в будущем сделать из Франции союзницу России, ни за что не захочет совершенно поссориться с ней и что если венский двор согласится сделать ему значительную уступку в Польше, то он не станет особенно отстаивать интересы Фридриха-Вильгельма. Уступка эта должна была заключаться в предоставлении царю большей части Варшавского герцогства (с правом организовать его по своему усмотрению); Австрия же должна была потребовать для себя только Тарнопольский округ и Восточную Галицию. Краков становился вольным городом. Пруссия получала Торн и Данциг; сверх того Россия должна была отдать ей всё герцогство Познанское; зато саксонский король сохранял свой трон и уступал Фридриху-Вильгельму только две пятых своих владений (северную часть с 800 тысячами жителей); взамен берлинский двор должен был получить компенсацию в Вестфалии и в особенности на левом берегу Рейна. Наконец, Бавария не получала Майнца, но он не доставался также и Пруссии; Люксембург тоже не переходил к Пруссии, дабы не вызывать тревоги у Франции38. Александр I согласился на такое распределение без особых возражений, особенно после того, как Талейран был допущен на совещания. Наоборот, его союзник сопротивлялся больше месяца. Но все выверты Гарденберга, все софистические его расчёты, имевшие целью доказать невыгодность такого проекта для Пруссии, оказались тщетными. После ультиматума, предъявленного ему Меттернихом (28 января) в довольно надменной форме, он продолжал некоторое время торговаться, требовал, чтобы ему дали Лейпциг, но, получив отказ, удовольствовался Торгау. Как бы то ни было, но 10 февраля он должен был согласиться на компромисс, одобренный Александром I. Оставалось только решить, какие части западной Германии будут служить компенсацией для Пруссии (это оказалось делом относительно лёгким), и добиться согласия саксонского короля на уступку северных провинций (что было уже не так легко). Бедный король, освобождённый из заключения, был препровождён в Пресбург, куда были командированы Меттерних, Талейран и Веллингтон (только что заменивший Кэстльри) для того, чтобы вразумить его. Но он упорствовал вплоть до марта. Тогда пять великих держав, которые теперь были солидарны, решили не церемониться больше с ним. Людовик XVIII считал, что сделал достаточно для своего родственника, вернув ему корону. Ценой тяжёлой, но тем не менее неизбежной территориальной уступки он добился признания принципа «легитимизма» и кое-как упрочил равновесие в Германии. Войны удалось избежать. Франция, которой сначала чурались, как прокажённой, сумела, войти не без чести в число участников конгресса. И Талейран и его монарх могли испытывать чувство удовлетворения по поводу таких успехов.

 

VI

Но если у Талейрана и Людовика XVIII не оставалось никаких серьёзных требований по отношению к Германии, то итальянские дела не переставали живо интересовать их, и тот авторитет, который французское правительство только что перед тем приобрело на конгрессе, давал им надежду устроить эти дела к своей выгоде.

В Италии, осуждённой дипломатами оставаться простым географическим понятием, обширные территории, отнятые у Франции, ждали своего раздела; союзники охотно обошлись бы в этом деле без Франции. Австрия желала, чтобы этот делёж был произведён исключительно в её интересах: владея доброй половиной Италии как собственностью, она желала установить над остальной частью, разбитой на мелкие государства, протекторат, почти равносильный полному обладанию. Венеция и Ломбардские провинции до Тессина и По обеспечивались за Австрией Парижским трактатом. Тосканский трон был возвращён собственной властью императора Франца I его брату, великому герцогу Вюрцбургскому39, а моденский – его двоюродному брату, эрцгерцогу, главе дома Эсте. Парма ещё не была передана Марии-Луизе, и венский двор настаивал на том, чтобы по отношению к ней договор в Фонтенебло был соблюдён в точности. Таким образом, Австрийская империя должна была простираться вплоть до самого центра полуострова: никто ведь не считал самостоятельными княжества, отданные младшим отпрыскам Габсбургского дома. Если на севере полуострова венский кабинет допустил присоединение Генуи к Сардинии, то он имел в виду не столько укрепить это государство против Франции, сколько округлить наследство, которое уже рассчитывал получить. Он надеялся в недалеком будущем благодаря родственным связям прибрать к рукам наследство короля Виктора-Эммануила и его брата Карла-Феликса40. Что касается папы, то в конце 1814 г. австрийцы удерживали из его владений Романью и, по-видимому, не собирались её возвратить; с другой стороны, они даже обещали Мюрату предоставить ему легатства41. Впрочем, в Неаполе шурин Наполеона царствовал только по их милости. Для них он был вассалом, и поддерживать его на троне было, очевидно, в их интересах.

Однако почти с самого начала конгресса Австрии пришлось считаться с Францией, которая не хотела, чтобы Италия сделалась австрийской провинцией. В ноябре, когда Меттерних почувствовал, что ему не удастся обойтись без нашей помощи по вопросу о Саксонии и Польше, он тотчас же понял, что за эту помощь придётся платить. Вот тогда-то Талейран и был допущен к обсуждению итальянского вопроса, а сардинское наследство было заранее обеспечено вопреки австрийским притязаниям за савойско-кариньянской ветвью. В то же самое время и немного позже французский министр, тесно сблизившись с испанским уполномоченным Лабрадором42, стал энергично отстаивать права инфанты Марии-Луизы, экс-королевы Этрурии, на трон Тосканы и Пармы43. Правда, он не очень надеялся на успех, по крайней мере относительно первого из этих государств; но эти притязания были для него могущественным средством добиться путём взаимных уступок удовлетворения самого страстного из желаний Людовика XVIII: изгнания Мюрата и возвращения неаполитанского престола престарелому Фердинанду IV. Французский король, непоколебимый защитник легитимизма, с самого начала конгресса добивался низвержения узурпатора. И для Европы и в особенности для правительства Реставрации наполеоновские симпатии Мюрата не могли, само собой разумеется, служить залогом спокойствия. Меттерних, предпочитая отдать Неаполь скорее Мюрату, чем двоюродному брату Людовика XVIII44, поддерживал этого чужака, ссылаясь на то, что тот покинул Наполеона и помогал коалиции, а также на то, что в сущности Австрия и Англия признали его и обещали ему свою помощь. На это Талейран возражал, что они не должны были, а следовательно и не могли признать Мюрата. Он протестовал против того, чтобы уполномоченных Мюрата рассматривали как правомочных послов. В декабре, в тот момент, когда Меттерних и Кэстльри начали всё более и более проникаться сознанием необходимости союза с Францией, министр Людовика XVIII становится ещё более настойчивым. Он даёт понять, что его государь решил во что бы то ни стало покончить с королём Неаполя, в крайнем случае путём войны. Он вовсе не настаивает на том, чтобы Австрия сама свергла Мюрата с престола; пусть только конгресс развяжет руки Франции, – этого будет достаточно; пусть он просто признает Фердинанда IV законным королём Неаполя. Людовик XVIII берётся открыть последнему ворота его столицы. Само собой разумеется, что Австрия не желает пустить наши войска через Италию. «Но этого вовсе и не нужно, – возражает наш представитель, – дозвольте нам только атаковать Мюрата с моря». Однако недоверчивый австрийский министр продолжает упорствовать. С другой стороны, и английское правительство вовсе не желает подобной экспедиции; для него удобнее, чтобы Фердинанд IV, владея только Сицилией, не мог обойтись без английской помощи и чтобы Людовик XVIII не имел никакого влияния в Неаполе. Ввиду всего этого нельзя ожидать, чтобы поднятый Францией вопрос был легко разрешён. Раздосадованный французский король в своих письмах объясняет оказываемое ему сопротивление причинами весьма двусмысленного свойства45.

Однако в январе Англии и Австрии пришлось подписать тройственный союз с Францией. Тюильрийский кабинет становится более настойчивым, чем когда бы то ни было. Посредством вовремя найденных и, кажется, слегка подделанных документов он доказывает венскому и лондонскому дворам, что Мюрат в 1814 г. вёл двойную игру и что даже после своего вступления в коалицию он продолжал переговоры со своим зятем. Он указывает на следующие, почти доказанные факты: что узурпатор даже и теперь ведёт переговоры, с одной стороны, с Наполеоном, а с другой – с главарями карбонаризма; что ещё не далее, как в декабре, был открыт большой заговор, имевший целью поднять всю Италию против австрийского господства; что никакие обязательства более не связывают державы с Мюратом и что давно пришло время покончить с ним, если они не желают оказаться вынужденными сами отбиваться от его нападения. Для того чтобы убедить своих союзников, Франция выдвигает, наконец, ещё более решительные аргументы. Если Фердинанд IV не будет восстановлен в Неаполе, то ему придётся дать какую-нибудь компенсацию; таковой могут быть только Ионические острова. А между тем эти острова заняты Англией, и она ими очень дорожит. Пусть же Англия уступит желаниям Франции – и острова останутся за ней. С другой стороны, Франция и Испания дают понять Австрии, что в крайнем случае они откажутся от своих притязаний на Тоскану; что они оставят Парму экс-императрице Марии-Луизе, по меньшей мере пожизненно. Людовик XVIII, очень влиятельный в Швейцарии, прибавляет, что он перестанет добиваться от имени этой республики Вальтелины и предоставит её венскому двору, видевшему в ней необходимое дополнение к Ломбардии. Но conditio sine qua non для всех этих уступок есть низвержение узурпатора.

Таков был торг, таинственно совершавшийся в январе и феврале 1815 г.; в своих беседах с Кэстльри46 Людовик XVIII лично торопил с заключением сделки. В этот момент формальный трактат уже совсем был готов к подписанию. Русский император, желая создать в Италии противовес австрийскому влиянию в лице Франции, ничего против него не возражал; он даже поддерживал его. Венский двор, желая по крайней мере сохранить за собой все выгоды, связанные с этим договором, и воспрепятствовать нашей армии снова показаться на полуострове, стягивает в феврале к Ломбардии все войска, собранные ранее в Чехии и Галиции. В марте Австрия рассчитывает иметь на берегах По полтораста тысяч солдат. Не без основания обеспокоенный этой мобилизацией, Мюрат, ссылаясь на плохо скрываемые угрозы Франции, также переводит свои войска на военное положение и просит у Австрии позволения перейти через Среднюю Италию, для того чтобы иметь возможность остановить в Альпах солдат Людовика XVIII. Венский двор отвечает (26 февраля), что проход будет закрыт для обеих сторон. Но его нота является угрожающей лишь по отношению к неаполитанскому королю. Судьба Мюрата бесповоротно решена. Таким образом, в этот момент, несмотря на некоторые необходимые уступки, французская политика уже почти восторжествовала в итальянском вопросе, так же как в саксонском.

 

VII

Одновременно с этим Талейран, впрочем в согласии с Меттернихом, заставляет комиссию по швейцарским делам усвоить его основные взгляды по вопросу о восстановлении Швейцарии47, по возможности парализует усилия Англии, направленные к тому, чтобы вырвать у Испании и Португалии согласие на немедленное уничтожение торговли рабами48, регулирует, к общему удовлетворению, вопросы дипломатического этикета49 и при помощи своего сотрудника Дальберга почти приводит державы к соглашению о свободе навигации по международным рекам50.

В общем в начале марта Венский конгресс вопреки ожиданиям и желаниям правительств, созвавших его, дал громадный результат: он восстановил престиж Франции. Собирались всё устроить без её участия и ничего не сумели устроить. Она расторгла четверной союз, заставила принять своё посредничество, вернула себе положение великой державы. Если бы ничто не помешало работе конгресса, её, без сомнения, ожидали бы ещё новые успехи; во всяком случае они были возможны. Ни по одному из спорных вопросов ещё не было принято окончательного решения; некоторые из них были едва затронуты.

И вот тогда совершенно неожиданно, как по мановению волшебного жезла, всё снова оказалось под вопросом: и будущее Франции и судьба Европы; разрешение спорных вопросов, оставшихся нерассмотренными, было отодвинута дипломатами на второй план; снова образовалась тетрархия против Франции, которая опять стала общим для неё врагом.

Меттерних рассказывает, что 7 марта он лёг спать около трёх часов утра; минуту спустя лакей принёс ему запечатанный конверт; он чувствовал себя настолько усталым, что некоторое время медлил его распечатать. Однако мысль, что в депеше может быть что-нибудь важное, не давала ему уснуть. Он сломал печать и прочёл. Австрийский консул в Генуе извещал его, что Наполеон только что покинул остров Эльбу.

 

VIII

Высказываясь в 1814 г. против выбора острова Эльбы как резиденции для низложенного императора, Меттерних, надо сознаться, был до некоторой степени прав. Было несколько опрометчиво поместить бок о бок с Италией и Францией человека, ещё столь популярного в обеих этих странах и никогда особенно не церемонившегося нарушать свои клятвы. Фонтенеблоский договор также не мог быть для него нерушимою заповедью. Действительно, за всё время пребывания на Эльбе у Наполеона не было другой мысли, кроме как вернуть себе трон, с которого он был свергнут изменой и войной. Ведя, с одной стороны, переговоры с итальянскими патриотами и Мюратом, опасения которого были ему известны; поддерживая, с другой стороны, тесные сношения с недовольными во Франции (а число этих последних росло с каждым днём благодаря промахам Реставрации), он ждал своего часа, т. е. момента, когда ему достаточно будет появиться, чтобы перед ним открылась дорога на Париж.

У Бурбонов имелось в распоряжении несколько способов обезопасить себя от его замыслов: во-первых, хороша управлять страной; во-вторых (что не исключало первого), честно выполнять по отношению к знаменитому изгнаннику Фонтенеблоский договор. Они пренебрегли обоими этими способами и применили третий, который, несомненно, был как нельзя более пригоден для того, чтобы в самом непродолжительном времени снова привести Наполеона во Францию. Не говоря уже о том, что они, казалось, поставили себе задачей довести своей глупой реакционной политикой до отчаяния народ, совершенно отвыкший за 25 лет революций от старого режима, – они демонстративно показывали, что считают совершенно недействительными все те обязательства по отношению к бывшему императору, которые приняла коалиция и которые они сами санкционировали. Так, например, новое французское правительство не заплатило ни одного су из 2 миллионов франков, назначенных Наполеону на содержание. А на конгрессе Талейран от имени Людовика XVIII оспаривал у Марии-Луизы и её сына торжественно обещанные им герцогства Парму, Пьяченцу и Гвасталлу. Затем Людовик XVIII не обнаруживал никакого желания заплатить деньги, обещанные родственникам Наполеона и принцу Евгению. Но, без сомнения, обстоятельством, побудившим «человека с острова Эльбы» действовать немедленно, были неоднократные и бестактные попытки Людовика XVIII добиться интернирования Наполеона в каком-нибудь отдалённом месте, где бы с ним обращались как с военнопленным. Переписка Талейрана с его государем во время конгресса показывает, что Людовик не переставал с сентября 1814 г. по март 1815 г. требовать удаления Наполеона. Сначала французский министр имел мало успеха: некоторые державы ничего не имели против того, чтобы страх перед побеждённым героем отчасти парализовал Бурбонов. Но позднее они сами поддались чувству страха и серьёзно отнеслись к мысли перевезти императора на Азорские острова или на остров св. Елены. Наполеон был осведомлён об этих интригах и решил предупредить их, покинув остров Эльбу. К несчастью, он не ограничился возвращением себе свободы; он был не в силах противиться преступному желанию отвоевать свою империю, и его не остановила мысль, что он подвергает опасности и может погубить Францию и самого себя.

В нашу задачу не входит описание триумфального шествия Наполеона с момента высадки его с горсточкой приверженцев в заливе Жуан до того дня, когда он вернулся в Тюильри, куда его внесли на плечах ветераны (1–20 марта 1815 г.). Нация, измученная Реставрацией, не сопротивлялась ему потому, что он сулил ей свободу и мир, и в особенности потому, что он олицетворял в её глазах революцию. Бурбоны издалека боролись с ним громкими фразами и принимали позы героев, но потом, вопреки совету Талейрана51, обратились при его приближении в постыдное бегство.

Вернёмся теперь к Венскому конгрессу, потому что только оттуда Наполеону и грозила серьёзная опасность.

 

IX

После нескольких дней смятения, когда нельзя уже было сомневаться в том, что Наполеон высадился на берег Франции и быстро движется на Париж, единодушно было решено поставить его вне закона и призвать всю Европу к войне с ним до полной его гибели. Представители восьми держав, подписавших в предыдущем году Парижский трактат, собрались вместе и по настоянию Меттерниха и Талейрана опубликовали яростную декларацию (13 марта), которая должна была отнять у императора всякую надежду на соглашение.

«Державы, – гласила эта декларация, – объявляют... что Наполеон Бонапарт поставил себя вне законов гражданских и общественных и, как враг и нарушитель всеобщего мира, предаётся в руки общественного возмездия...»

Представители держав прибавляли, что их правительства готовы общими усилиями обеспечить Европу «от всякой попытки снова обречь народы на анархию и революционные бедствия». Правительства, заявляли они, исполнены твёрдой решимости сохранить в неприкосновенности Парижский трактат и все санкционированные им решения, равно как и те постановления, которыми они в будущем дополнят и упрочат этот трактат.

Для Людовика XVIII подобные уверения должны были быть очень приятны, потому что этим Европа обеспечивала за ним корону и королевство. Но в сущности всё это были пока только слова. Несколько дней спустя великие державы, видя, что приходится воевать, заключили формальный договор, которым санкционировали свои обязательства; он был подписан 25 марта в Вене и по существу своему являлся простым повторением Шомонского трактата. Австрия, Великобритания, Пруссия и Россия взяли на себя инициативу того договора и заключили его в качестве главных сторон, без участия других. Четверной союз, таким образом, восстанавливался. Талейран и представители других государств были просто приглашены присоединиться к нему. Почти все европейские державы, одна за другой, поспешили откликнуться на этот призыв. Министр Людовика XVIII первый присоединился к договору (27 марта). Он сделал это тем охотнее, что этот трактат в точных выражениях гарантировал не только решения конгресса, но и договор 30 мая.

Казалось, что после столь ясно формулированных соглашений война должна была вспыхнуть тотчас же. Однако только через два с половиной месяца Наполеон обменялся первыми выстрелами с мощным союзом. Причины этого промедления необходимо изложить несколько подробнее.

Вполне понятно, почему Наполеон вопреки своей обычной тактике в данном случае не атаковал первым. На другой день после 20 марта он не мог бы мобилизовать и 20 тысяч солдат. К тому же не вся Франция высказалась в этот момент в пользу государственного переворота, возвратившего ему трон: роялистские симпатии в западных департаментах сильно поддерживались герцогом Бурбонским, а в южных – герцогом и герцогиней Ангулемскими. Только в конце апреля трёхцветное знамя было повсюду восстановлено, и только в первых числах июня император собрал армию, способную выступить в поход. К тому же Наполеон, хорошо понимавший общественное настроение, прекрасно знал, что в этот момент французская нация прежде всего желала мира. Даже те, кто приветствовал его возвращение, не простили бы ему вызывающего образа действий по отношению к Европе. Поэтому, каковы бы ни были его затаённые желания, он после своего возвращения делал вид, что относится к трактату 30 мая с полным уважением. Он говорил, что пришёл только за тем, чтобы возвратить Франции свободу; что его возвращение не должно вызывать подозрения у держав, так как он не нарушит мира ни с одной из них. По его указанию в этом смысле были составлены (2 апреля) ответ Государственного совета на декларацию 13 марта, нотификация иностранным дворам о его возвращении на трон и объяснения по поводу случившегося, которые Коленкур, снова занявший пост его министра иностранных дел, должен был 4 апреля дать иностранным правительствам. Наполеон старался отвлечь царя от большой коалиции, сообщив ему найденную им копию трактата от 3 января; он делал авансы Англии; посылал в Вену многочисленных эмиссаров: Монтескью52, Флао53, Стассара54, Монрона; требовал, чтобы ему возвратили сына; непрестанно заявлял о своих мирных намерениях и всячески старался уверить в этом Европу. Это не мешало ему энергично готовиться к войне, но он желал, чтобы в день её объявления никто не мог упрекнуть его в том, что он сам сделал её неизбежной.

Был ли он искренен? – может быть. К несчастью, Европа, которую он так долго угнетал и так часто обманывал, уже не хотела больше верить ему. В Вене бесповоротно было решено не вступать с ним ни в какие переговоры. И только, крупные осложнения принудили союзников отложить на время ту военную экзекуцию, которая по трактату 25 марта казалась столь близкой.

В этот момент (в апреле) русская армия находилась в Польше. Русские войска, по всем расчётам, могли дойти до линии военных действий только в конце июня. Прусские войска были готовы и ждали только приказа. Но, поскольку они должны были напасть на Францию с севера, они могли действовать только совместно с англо-голландскими войсками, а последние составляли пока лишь небольшой отряд в Бельгии. Впрочем, Веллингтон заявлял, что он не рискнёт двинуться на нашу границу до тех пор, пока австрийская армия не будет в состоянии перейти Рейн и поддержать его. А между тем как раз в этот момент новая неожиданность заставила венский двор направить главные свои силы в Италию.

Мюрат не послушался совета Наполеона, который тот дал ему при отъезде с Эльбы, – ничем не рисковать и впредь до новых распоряжений ограничиваться только стойким сопротивлением, которое удерживало бы австрийскую армию, предназначенную для Ломбардии, по ту сторону Альп. Узнав об успехе императора, Мюрат потерял голову и решил, что император просто желает обмануть его и помешать ему распространить свою власть на всю Италию, что момент весьма благоприятен для действий, что Австрия, устрашённая и не сводящая глаз с Франции, быть может, не станет мешать ему. Словом, 30 марта он выпустил хвастливую прокламацию, призывая итальянцев к оружию, и двинул свои войска. Через несколько дней он уже был почти на границе Ломбардии. Но на этот раз венский двор решил не церемониться и сразу его остановил. Полтораста тысяч австрийцев без труда принудили к отступлению небольшую неаполитанскую армию (8 апреля). Шесть недель спустя Мюрат, разбитый наголову, покинул столицу, и Фердинанд IV, связанный с этого момента навсегда с венским двором55, возвратился на неаполитанский трон.

Закончившаяся таким образом кампания была очень непродолжительна. Однако этого было достаточно, чтобы не позволить императору Францу I раньше июня принять участие в общесоюзном наступлении против Наполеона. За время этой кампании венская дипломатия всячески маневрировала по отношению к Франции, чтобы оттянуть время открытия военных действий. Одно время она лаже старалась сделать войну ненужной, но не путём примирения с «корсиканским чудовищем», а тем, что участвовала или делала вид, что участвует в некоторых партийных интригах, которые при помощи внутренней революции могли бы низвергнуть императора.

 

X

В чью пользу должно было произойти низложение Наполеона? Вопрос этот разрешался Австрией и Англией без малейших колебаний. Эти обе державы в глубине души питали расположение к одному только Людовику XVIII; как бы то ни было, но последний в известной мере и прежде приносил пользу их политике и в будущем мог им ещё пригодиться. Поэтому они твёрдо решили вторично способствовать его реставрации и даже сделать её неизбежной. Но пока они не считали нужным высказывать свои намерения по следующим двум соображениям: во-первых, Бурбоны были явно непопулярны во Франции, и поэтому, не одержав над ней полной победы, было неблагоразумно навязывать их ей; во-вторых, было если и невеликодушно, то выгодно использовать их бедственное положение и делать вид, что державы собираются покинуть их: в этом случае можно было рассчитывать, что они тем дороже заплатят за поддержку коалиции.

Людовик XVIII после той ошибки, которую он сделал, бежав из своего государства в Гент, являлся теперь, как и до 1814 г., только претендентом на французский престол, всецело зависевшим от держав, помощи которых он добивался. Те из них, которые прежде особенно поддерживали его, объявили теперь, что не могут принять на себя официального обязательства восстановить его на троне. Кэстльри, тайным образом заверяя короля в своём личном к нему расположении, мотивировал свою сдержанность тем, что проект новой войны встречает оппозицию в английском парламенте, а также тем, что не следует отпугивать французский народ. Выражения, в коих по совету Кэстльри принц-регент (25 апреля) утвердил трактат 25 марта, исключали всякую мысль о том, что сент-джемский кабинет пожелает навязать Франции какое-нибудь определённое правительство56. Венский двор несколько дней спустя опубликовал аналогичное заявление, столь же искреннее. Россия и Пруссия также заявили, что у них нет намерения насиловать волю Франции. Последние две державы не так уж были довольны Людовиком XVIII, чтобы желать во что бы то ни стало восстановления его на троне. Берлинский двор к тому же никогда не мог простить той чрезвычайной, по его мнению, снисходительности, которая была проявлена по отношению к Франции Парижским трактатом.

Так как эта нечестивая и коварная нация так мало оправдала снисходительность, проявленную по отношению к ней союзниками, то на этот раз следует обойтись с нею по заслугам57. Она не хочет признавать своего короля? – тему государями коалиции; он делал это, по-видимому, только с целью выиграть время и обмануть этого плута. Честных агентов (как Монтескью, Флао, Стассар), являвшихся в Германию для защиты интересов Наполеона, Меттерних безжалостно гнал. Но когда явились другие агенты (как Монрон), начинавшие свою речь от имени императора, но затем дававшие понять, что хочет сделать и что считает возможным сделать французский министр полиции, Меттерних сделался более доступным. Один из его самых ловких агентов, барон Оттенфельс, был даже послан им под ложной фамилией в Базель, для того чтобы переговорить там с эмиссаром Фуше. Но заговор был открыт императором, и хотя свидание в Базеле состоялось, однако оно не привело ни к какому результату59.

Такой мошенник, как Меттерних, ничем не рисковал в подобной игре. Прежде всего он выиграл на этом несколько недель времени, необходимого Австрии и Англии для мобилизации своих армий против Наполеона. Затем ему удалось так запугать Людовика XVIII, что тот совершенно забыл о своих обязанностях по отношению к Франции. Жалкий гентский двор со страхом узнавал об этих происках, которые в конце концов могли помешать «законному» королю снова воссесть на трон. Этот двор боялся герцога Орлеанского, Наполеона II, регентства. Талейран вовсе не считал нужным успокаивать Бурбонов и выяснять им истинные намерения четырёх великих союзных дворов. Таким путём, по-видимому, он хотел или набить себе цену, или, может быть, обеспечить себе отступление и переход в другой лагерь60. Вот почему Бурбоны, совершенно отчаявшись в возможности новой реставрации и новой даровой помощи коалиции, согласились купить её поддержку ценой таких уступок, которые до сих пор остались мало отмеченными историей, но должны быть осуждены со всею строгостью.

В декларации 13 марта и в трактате 25 числа того же месяца союзники официально заявили, что они воюют только с Наполеоном, что они вовсе не объявляли войны французской нации и что, следовательно, постановления трактата 30 мая будут за ней во всяком случае обеспечены. Но в момент подписания первого из этих документов Людовик XVIII был ещё на троне, а в момент появления второго – союзники не знали, что он покинул Францию. Когда стало известно, что он – утративший силу беглец, то заговорили совершенно иным тоном. Пруссия заявила, что французский народ является сообщником Наполеона, раз он не отверг его; поэтому он вместе с императором должен быть поставлен вне закона и не может ссылаться на Парижский трактат. Остальные члены коалиции, не высказываясь в столь резкой форме, как Пруссия, всё же без труда стали на ту же точку зрения. Таким образом, Людовику XVIII было дано понять, что если он желает получить от своих союзников моральное обязательство восстановить его на троне, то он должен согласиться на пересмотр трактата 30 мая.

Эта сделка, на которую французский король и его уполномоченный некоторое время не решались пойти, в конце концов всё-таки состоялась. Об этом с несомненностью свидетельствуют отдельные места из доклада секретаря конгресса Генца, в котором 12 мая опровергался обнародованный Государственным советом от имени Наполеона манифест от 2 апреля.

В этом докладе говорилось, что относительно внутренних дел «державы не считают себя вправе навязывать Франции правительство; но они никогда не откажутся от права воспрепятствовать тому, чтобы под названием правительства утвердился во Франции очаг беспорядков и волнений, опасных для остальных государств. Они готовы признавать свободу Франции постольку, поскольку она будет совместима с их собственной безопасностью и общим спокойствием Европы...»

Так как союзники, очевидно, не желали республики, так как они не считались серьёзно ни с герцогом Орлеанским, ни с регентством и в то же время выражали намерение низложить Наполеона, то приведённые фразы не могли возвещать ничего иного, кроме принудительного восстановления на троне Людовика XVIII.

Кроме того, в том же самом докладе по поводу будущих сношений Франции с Европой говорится так: «В настоящее время не может быть и речи о сохранении трактата 30 мая; его надлежит пересмотреть. Державы считают себя поставленными по отношению к Франции в те самые условия, в каких они были 31 марта 1814 г...»

Этот документ не был опубликован. Он и не мог быть опубликован. Но уполномоченные восьми держав, принимавших участие в Парижском трактате, подписали его. Между ними был и Талейран, у которого было так мало чувства нравственного достоинства, что в письме к Людовику XVIII (17 мая 1815 г.) он объявил себя удовлетворённым.

Только тогда (в последних числах мая) союзные армии начали двигаться вперёд, и война сделалась неизбежной. Из этого видно, при сколь печальных для Франции обстоятельствах начиналась эта война и сколь гибельным оказалось для неё возвращение Наполеона. Ещё незадолго перед этим Франция внушала уважение всем своим противникам; а теперь вся Европа, объединившись против неё, угрожала больше, чем когда-либо, её политической независимости и территориальной неприкосновенности.


XI

Ко времени открытия военных действий союзники сочли нужным ускорить работу конгресса, которая, по необходимости, велась несколько вяло начиная с марта месяца. Было желательно во что бы то ни стало закончить совещания, придать окончательную форму уже принятым решениям и выработать те из них, которые ещё оставались спорными. Европа нуждалась в полном восстановлении, прежде чем она могла напасть на своего противника. Державы добивались, чтобы между ними не оставалось никаких серьёзных недоразумений к началу новых переговоров с Францией. Уладив в Вене всё как следует, они имели бы перед собой только одну задачу – сокрушить побеждённую нацию так, чтобы она не могла впредь вмешиваться в дела других держав или пользоваться их разногласиями.

Различные комиссии, действовавшие от имени конгресса, получили приказ поскорее закончить порученные им дела. Почти все спорные вопросы были разрешены союзниками наспех; хорошо ли, дурно ли – это было неважно: главное заключалось в быстроте работы и доведении её до конца. Саксонский король, находившийся в плену в Пресбурге, в течение двух месяцев упорствовал, не принимая соглашения, по которому у него отнималась значительная часть его владений. Прежде чем согласиться и присоединиться – как от него требовали – к трактату 25 марта, он настойчиво добивался своего освобождения. Ввиду его упорства ему, наконец, заявили, что обойдутся и без его подписи; его королевством будет управлять Пруссия, а сам он останется пленником до тех пор, пока не скажет «да». Несчастный государь, не чувствуя себя достаточно сильным для борьбы, в конце концов покорился. Сначала он торжественно отказался от великого герцогства Варшавского, окончательный раздел которого был утверждён двумя трактатами 3 мая 1815 г., из коих один был заключён между Россией и Австрией, а другой – между Россией и Пруссией. Затем он принуждён был договором, заключённым непосредственно с берлинским двором (18 мая), уступить последнему две пятых своих собственных владений. Вопросы, интересовавшие Пруссию, относительно территорий, лежавших вне Саксонии и Польши, были вскоре урегулированы соглашениями с Австрией и Баварией (28 мая), с Ганновером (29 мая), с Нассау, Нидерландами (31 мая), с Саксен-Веймаром (1 июня), с Данией (4 июня) и с Швецией (7 июня). В то же самое время другие соглашения определили границы небольших германских государств61. Государства, медиатизированные в 1803 г., остались таковыми, несмотря на свои настойчивые жалобы; другие государства были впервые медиатизированы именно теперь (например, княжества Изенбург и Лейен). Участь и границы Нидерландов были установлены трактатом 21 мая. Накануне были разрешены – торжественным соглашением пяти великих держав – вопросы, касавшиеся Сардинии. Несколько дней спустя (27 мая) Швейцария приняла выработанные для неё конгрессом условия её территориальной и политической реорганизации и получила, таким образом, от Европы гарантию своей независимости и нейтралитета. Что касается Италии, то между державами не состоялось окончательного соглашения относительно Пармского герцогства. Оно было предоставлено Марии-Луизе только в пожизненное владение, и его дальнейшая судьба не была ещё определена. За недостатком времени решение этого незначительного вопроса было отложено62. Чтобы не затягивать конгресса, было также отложено решение участи Ионических островов, протектората над которыми добивались и Австрия, и Англия, и Россия.

Но прежде чем закрыть конгресс, державы сочли всё-таки нужным дать Германии жестоко обманутой в своих надеждах на объединение, хоть некоторое подобие союзной конституции. Как мы знаем, комиссия по германским делам 16 ноября 1814 г. прервала свои работы. В тот момент, когда Наполеон покинул остров Эльбу, она ещё не собиралась возобновить их. Мелкие правительства Германии в числе тридцати четырёх объединились и предложили (20 декабря) восстановить имперскую власть в пользу Австрии. Так как всегда эта власть сводилась почти к нулю, то понятно предпочтение, оказанное ими именно этой форме федерального руководства. Но венский двор прекрасно понимал, что голый титул без власти будет для него бременем, затруднением, а не преимуществом. С другой стороны, он прекрасно понимал, что если потребовать для будущего императора серьёзных полномочий, то второстепенные государства, так ревниво оберегавшие свою независимость, и в особенности Пруссия, так мало расположенная к Австрии, будут всеми силами противодействовать ему. Поэтому, по мнению Вены, было выгоднее оставить этот проект без последствий, потворствовать партикуляризму германских государей, тщательно поддерживать в них боязнь прусских замыслов и под видом защиты иметь над этими государями фактическую гегемонию без внешних атрибутов власти. Так как они, вступая в союз, собирались пожертвовать для общего блага только самою незначительною частью своего суверенитета, то Меттерних вовсе не предлагал им образовать настоящее «союзное государство» с органами власти, свойственными великой нации; австрийский канцлер просто предлагал постоянный союз без высшей и неоспоримой власти. Составленный им и разосланный в конце декабря проект был в большей своей части принят германскими государями, ибо соответствовал их собственным желаниям. Но он плохо отвечал стремлениям германского народа; последний требовал сильной власти, которая мощно двинула бы его вперёд, а ему предлагали нечто вроде равновесия между бессилием и бездействием. Планам Меттерниха Гарденберг противопоставил два проекта Гумбольдта (февраль 1815 г.); хотя в последних и заключалось много общего с австрийским проектом, но всё-таки в них была подчёркнута необходимость укрепить будущую конфедерацию тремя следующими способами: 1) прочной военной организацией, 2) учреждением союзного суда и 3) гарантией минимума свободных учреждений каждому из государств, входящих в состав союза. Но Австрия, не высказываясь против этих проектов, стала всё более и более затягивать дело. Мелкие государства снова заявили протест (2 февраля) против выработки союзной конституции без их участия. Короче говоря, наступил март, а вопрос ещё не подвинулся ни на шаг вперёд. В это именно время Наполеон опять появился во Франции. Необходимость вооружить против него всю Германию заставила конгресс как можно скорее принять решение по данному вопросу. Второстепенные германские государства (Вюртемберг, Бавария и множество других мелких), получив предложение присоединиться к трактату 25 марта и доставить свои контингенты войск, поспешили сделать это (апрель – май 1815 г.), доказав тем самым, что в галлофобии они нисколько не уступают Пруссии. Но они согласились продать свою помощь за цену, которая в глазах берлинского двора должна была показаться чрезвычайно большой. Для того чтобы получить эту помощь, пришлось пообещать им, что союзная конституция ни в чём не затронет их суверенных прав.

Но одного обещания было мало; необходимо было его подкрепить принятием без дальнейших промедлений проекта конституции, основанной на австрийской программе. Последнее обстоятельство очень обрадовало венский двор. Весьма вероятно, что если бы Пруссии пришлось иметь дело только с мелкими немецкими государствами, то она сумела бы без лишних уступок запугать их и увлечь за собой. Но она была принуждена сообразовываться также с Австрией, которую в это время подозревали в желании действовать заодно с Фуше и возвести на французский престол Наполеона II и которая тайно способствовала распространению этого слуха. Для того чтобы Меттерних без дальнейших отсрочек послал, наконец, войска своего государя к Рейну, пришлось дать ему почти полное удовлетворение по германскому вопросу. Все германские правительства (не только пять важнейших, как это было сделано первоначально) были приглашены составить комиссию, которая собралась 23 мая и с этого времени беспрерывно обсуждала союзную конституцию. В пятнадцать дней вся эта огромная работа, которой раньше так долго боялись, была закончена, вернее сказать, сделана на скорую руку. Вопросы, представлявшие наибольшие трудности, были обойдены молчанием. Разрешение их откладывалось на будущее время. Своей гибкой и неопределённой фразеологией договор придал вид искреннего соглашения тому, что в сущности заключало в себе зародыш будущих размолвок, раздоров и весьма серьёзных осложнений. Меттерних, по своей привычке, счёл, что он выиграл дело потому, что сумел выиграть время. Для полного господства над Германией существенным, по его мнению, условием являлось приведение её в состояние полного бездействия. Поэтому новая конституция, обрекавшая Германию на необходимость в лучшем случае топтаться на месте, должна была доставить ему почти полное удовлетворение.

Акт 8 июня 1815 г., установивший «Германский союз» состоит из 20 статей, из которых 11 первых, являясь по своему характеру постановлениями международного права, были включены в заключительный акт Венского конгресса; остальные статьи относятся к организации и «внутренним» правам Германии.

Договор, заключённый всеми владетельными государями и вольными городами, устанавливал между ними «постоянный Союз» (вопрос о «союзном государстве» уже более не поднимался). Целью этого Союза является поддержание «внешней и внутренней» безопасности всей страны, а также независимости и целостности отдельных входящих в состав Союза государств; о правах нации совершенно умалчивается. Члены Союза как таковые должны пользоваться одинаковыми правами; не может быть поэтому речи ни о едином целом, ни о центральной власти. Управление делами Союза должно быть вверено не представителям германского народа, а союзному сейму, на котором заседают одни только «уполномоченные» отдельных государств63; таким образом, сейм должен быть простым собранием дипломатов. Председательство на сейме должно было принадлежать всегда Австрии. Правда, каждое государство могло вносить предложения, обсуждение коих было обязательным. Обыкновенный сейм превращался в общее собрание, или так называемый пленум, всякий раз, когда требовалось «постановить новые или в чём-либо изменить прежние основные законы Союза, или принять меры, затрагивающие существо самого союзного акта, или ввести новые учреждения, или сделать какие-либо распоряжения, касающиеся общегерманских интересов». Число голосов в этом случае устанавливалось в 69, и оно должно было быть распределено сообразно с размерами владений каждого государства64. Сейм должен был рассмотреть, надлежит ли предоставить несколько коллективных голосов «медиатизированным» князьям; это было обещание довольно неопределённое, которое так и осталось обещанием. Сейму предоставлялось также право решать большинством голосов, какие вопросы должны быть рассматриваемы на его пленарном собрании. Он же должен был подготовлять проекты и дела, подлежащие обсуждению. Все вопросы решались простым большинством голосов в обыкновенном собрании и большинством 2/3 – в пленарном собрании сейма. Однако требовалось «единогласие» при решении дел, касающихся 1) установления коренных законов; 2) основных государственных учреждений Союза; 3) различных прав; 4) дел религиозных. Из всего этого видно, что Австрия добилась своего: наделив Германию конституцией, чрезвычайно мало её объединявшей, она обрекла её на полный застой. Порядок решения дел устанавливался сеймом, который должен был открыться во Франкфурте 1 сентября 1815 г. Это собрание прежде всего должно было выработать основные законы и органические учреждения Союза, «имевшие отношение к его военным, внешним и внутренним делам» (по этим существенным вопросам союзный акт не содержал никаких постановлений); наконец, члены Союза обязывались не только охранять целостность всей Германии, но и защищать каждое из государств, входящих в состав Союза. В случае объявления войны Союзом никто из его членов не мог вступать в сепаратные соглашения с неприятелем. Но все они сохранили право заключать союзы, лишь бы они не были направлены против Германского союза или отдельных его членов (разве не ясно, что подобная оговорка могла и должна была на практике создать бесчисленные затруднения?). Что касается войн между германскими государствами, то они были воспрещены. В случае спора между двумя союзными правительствами последние обязаны были представить свои разногласия сейму, который сначала должен был попытаться разрешить их «путём посредничества»; если же понадобилось бы вынести судебный приговор, «то произнесение оного поручалось сеймом аустрегальному судилищу»65. Таким образом, Союз не имел ни регулярно функционирующей судебной власти, ни верховного суда; точно так же конституция не определяла ни судопроизводства, ни порядка исполнения решений аустрегального суда.

Во второй части союзного договора, в статье, трактующей о «верховных судах», прежде всего бросается в глаза то обстоятельство, что составители проекта не решились установить в Германии «единообразную судебную практику». «Во всех государствах Союза, – читаем мы далее, – будут учреждены собрания земских чинов»; не говорится: «должны быть учреждены» и не определяется даже срок учреждения, так что некоторые правительства получали возможность на неопределённое время отложить созыв чинов. Ни слова не говорится о «конституции», о «народном представительстве», о разделении властей. Говорится только о «земских чинах», т. е. о собраниях наполовину феодальных, и без указания их компетенции. Что касается прав «медиатизированных князей и непосредственно имперского дворянства», то таковые были обеспечены за ними союзным актом, но в такой форме, что они сводились к одним только внешним почётным отличиям и социальным привилегиям. Доходы, долговые обязательства и пенсии, признанные в 1803 г. за лишёнными своих владений князьями и членами Тевтонского ордена, были сохранены. Была также провозглашена гражданская и политическая свобода различных «христианских» исповеданий. Относительно евреев сейм обязан был выработать меры для утверждения за ними «гражданских прав», «с тем чтобы и они приняли на себя исполнение всех обязанностей прочих граждан». Что касается вообще «прав подданных», то права эти ограничивались весьма незначительной сферой: германские граждане имеют право покупать недвижимости на всём пространстве Германского союза без уплаты специальных пошлин; переселяться из одного государства в другое; поступать на службу отдельных государств, входящих в состав Союза, но без нарушения обязанности военной службы по отношению к своему родному государству; вывозить своё имущество из одного государства в другое, не платя особых пошлин, «если только это не будет воспрещено состоявшимися соглашениями» (последняя оговорка отчасти уничтожает предоставленное право). Вот и всё. Однако необходимо добавить, что союзный акт сулил ещё «единообразные узаконения относительно печати и мероприятия, гарантирующие авторов и издателей от контрафакции» (перепечатки без их согласия). Но где же была та «свобода печати», которой требовала вся нация? О ней старательно умалчивали. Где, наконец, было то единство таможенного и торгового законодательства, которого добивалась вся Германия и которое позднее должна была дать ей Пруссия? В данный момент союзные государства только заявляли, что они «оставляют за собой право» обсудить на сейме «способы установить порядок судоходства и торговых сношений в соответствии с принципами, одобренными на Венском конгрессе». Да и этому скромному обещанию суждено было, как мы увидим дальше, остаться совершенно мёртвой буквой.

Таков знаменитый компромисс, создавший «Германский союз». Всякий, кто прочитает союзный акт, не может не признать, что его авторы, за исключением Австрии, рассматривали этот компромисс только как неизбежное зло. Что касается германского народа, не принимавшего участия в этом деле, то такая бесплодная конституция с самого начала не могла ему внушить иное чувство, кроме желания заменить её договором, более соответствующим его национальным стремлениям.

После того как было завершено это произведение, так плохо удавшееся, но которого лучше сделать не могли, конгресс поспешил разойтись, так как война, ставшая неизбежной, поглощала всё внимание и в Бельгии уже готовы были загреметь пушки. Конгресс поторопился закончить свои работы подписанием «Заключительного акта 9 июня 1815 г.». Этот документ, предназначенный быть основной хартией Европы (сколько раз потом нарушали эту хартию!), был составлен главным образом Генцем. Он был облечён в форму общего трактата, заключённого восемью державами, подписавшими Парижский договор; все остальные были приглашены присоединиться к нему.

Венский трактат был только простым воспроизведением тех основных соглашений, которые были раньше заключены между отдельными державами и которые мы излагали выше. Редактор при составлении этого документа связал в одно целое принципиальные постановления, с которыми мы уже познакомились, а относительно деталей и второстепенных соглашений сделал ссылки на отдельные договоры, приложенные к Заключительному акту. Здесь мы вкратце изложим главнейшие результаты конгресса в том самом порядке, в каком они были представлены на утверждение Европы.

Прежде всего великое герцогство Варшавское уступается русскому императору, за исключением Торна и Познани, отошедших к Пруссии66, Кракова, обращённого в республику67, и Восточной Галиции, переданной Австрии (вместе с ней отошли также соляные копи Велички, округа – Злочев, Бережаны, Тарнополь и Залещик). Русскому императору предоставлялось установить для Польши по своему усмотрению особое управление и пределы её территории. Поляки, подданные России, Пруссии и Австрии, получат национальные учреждения68. Навигация объявлялась свободной по всем рекам и каналам старой Польши.

 

XII

После того как было завершено это произведение, так плохо удавшееся, но которого лучше сделать не могли, конгресс поспешил разойтись, так как война, ставшая неизбежной, поглощала всё внимание и в Бельгии уже готовы были загреметь пушки. Конгресс поторопился закончить свои работы подписанием «Заключительного акта 9 июня 1815 г.». Этот документ, предназначенный быть основной хартией Европы (сколько раз потом нарушали эту хартию!), был составлен главным образом Генцем. Он был облечён в форму общего трактата, заключённого восемью державами, подписавшими Парижский договор; все остальные были приглашены присоединиться к нему.

Венский трактат был только простым воспроизведением тех основных соглашений, которые были раньше заключены между отдельными державами и которые мы излагали выше. Редактор при составлении этого документа связал в одно целое принципиальные постановления, с которыми мы уже познакомились, а относительно деталей и второстепенных соглашений сделал ссылки на отдельные договоры, приложенные к Заключительному акту. Здесь мы вкратце изложим главнейшие результаты конгресса в том самом порядке, в каком они были представлены на утверждение Европы.

Прежде всего великое герцогство Варшавское уступается русскому императору, за исключением Торна и Познани, отошедших к Пруссии66, Кракова, обращённого в республику67, и Восточной Галиции, переданной Австрии (вместе с ней отошли также соляные копи Велички, округа – Злочев, Бережаны, Тарнополь и Залещик). Русскому императору предоставлялось установить для Польши по своему усмотрению особое управление и пределы её территории. Поляки, подданные России, Пруссии и Австрии, получат национальные учреждения68. Навигация объявлялась свободной по всем рекам и каналам старой Польши.

Королевство Саксонское сохраняет своё существование, но две пятых его владений отходят к Пруссии (вся северная часть, включая в неё часть Верхнего Лаузица, весь Нижний Лаузиц, избирательный округ с графством Барби, княжество Кверфуртское, Тюрингенский округ, часть округов Мерзебурга, Наумбург-Цейтца, Мейссена, Лейпцига, Мансфельда и Геннеберга саксонских; в общем 20 тысяч квадратных километров и 800 тысяч жителей).

Пруссии возвращаются все те земли, которыми она владела в 1806 г.69 Она приобретает кроме польских и саксонских провинций, указанных выше, Данциг, шведскую Померанию, большую часть Вестфалии; кроме того, к ней же отходит обширная и густо населённая территория по левому берегу Рейна, простирающаяся вплоть до пределов Франции и Нидерландов, в том числе Кёльн, Кобленц, Аахен, Трир и т. д.

Прежнее курфюршество Ганноверское, родовое владение английского короля, восстанавливается и превращается в королевство; к нему прибавляются восточная Фрисландия, несколько вестфальских и гессенских округов; от него отходит только Лауенбург, переданный Пруссией Дании взамен отнятой у неё шведской Померании. В новом королевстве за Пруссией обеспечены военные дороги и особые торгово-навигационные привилегии.

Прусская монархия, кроме того, округляет свои владения посредством обмена территорий с несколькими мелкими государствами (Ольденбург, Мекленбург-Стрелиц, Саксен-Веймар и т. д.); наконец, она приобретает город Ветцлар и несколько медиатизированных владений.

Король баварский получает великое герцогство Вюрцбургское и княжество Ашафенбургское70. Князь-примас (прежде великий герцог Франкфуртский) не получает своих владений: ему будет дана денежная компенсация. Франкфурт объявляется вольным городом; но вопросы, касающиеся его конституции, подлежат решению сейма. Великий герцог Гессен-Дармштадтский получает на левом берегу Рейна Майнц и территорию с населением в 140 тысяч; ландграф Гессен-Гомбургский восстанавливается в своих владениях. Наконец, прежние департаменты Саара, Монт-Тоннера, Фульда и Франкфурта в большей своей части предоставляются в распоряжение Австрии; в её же пользу медиатизировано княжество Изембургское.

За этими территориальными постановлениями следуют 11 первых статей германской союзной конституции; содержание их мы изложили выше.

Затем идут постановления, касающиеся Нидерландов. Последние получают некоторые приращения в районе нижнего Мааса и Рейна; нидерландский король взамен своих немецких владений71, уступленных Пруссии, получает лично для себя великое герцогство Люксембургское. Это государство будет членом Германского союза, и столица его будет считаться союзной крепостью.

Затем несколько статей посвящено Швейцарии, которая впредь будет состоять из 22 кантонов, в том числе трёх новых (Женевы, Валлиса, Невшателя). Австрия и Сардиния уступают ей несколько небольших территорий; державы гарантируют финансовые и другие соглашения между кантонами, а также неприкосновенность Швейцарии и конституцию, которую она выработает по указаниям конгресса72.

Что касается Италии, то король сардинский получает обратно все свои владения, за исключением двух частей Савойи, уступленных Швейцарии и Франции. Зато он приобретает прежние императорские ленные владения и Геную со всеми её землями под условием сохранения за этим городом некоторых выговоренных для него вольностей. Его наследство будет переходить мужскому потомству по нисходящей линии, а если прекратится его род, перейдёт к Савойско-Кариньянскому дому73. Австрия получает обратно все свои владения 1805 г. и приобретает на Адриатическом море Рагузу74. Затем, кроме Венеции, к ней отойдёт Ломбардия до Тессина и По, а также Вальтелина, Бормио и Кьявенна, уступленные кантоном Граубюнден. Австрия возвращает папе Романью и тем восстанавливает целостность Папской области. Эрцгерцог Франц Эсте получает обратно герцогства Модену, Реджио и т. д., подлежащие в известных случаях возврату австрийскому дому. Императрица Мария-Луиза сохраняет за собой Парму, Пьяченцу, Гвасталлу; порядок их возврата будет определён впоследствии. Эрцгерцог Фердинанд75 возвращается в Тоскану, получает Президы, Пьомбино, остров Эльбу и пр. Экс-королева Этрурии получает княжество Лукку (которое впоследствии может отойти к великому герцогу Тосканскому) и приобретает право на пенсию. Наконец, король Фердинанд IV восстанавливается в Неаполе и признаётся королём Обеих Сицилий.

Державы заканчивают эту часть акта обещанием оказать своё посредничество в споре Франции, Испании и Португалии относительно Гвианы и Оливенсы76.

Затем Венский конгресс санкционирует постановления, принятые 24 марта, относительно свободы судоходства по международным рекам и объявляет, что все относящиеся сюда вопросы будут окончательно разрешены по законам справедливости комиссиями, назначенными прибрежными государствами; трактат применяет установленные им принципы к Рейну, Неккару, Мозелю, Шельде и Маасу.

Изложение своих решений конгресс заканчивает подтверждением всех трактатов, конвенций, регламентов и частных актов, помещённых в приложениях к Заключительному акту. Затем конгресс приглашает все заинтересованные державы присоединиться к акту и делает оговорку относительно употребления французского языка в этом документе, указывающую, что это не должно «служить прецедентом».

 

XIII

Таковы были те основные положения, которыми Венский конгресс хотел заменить в Европе наполеоновский режим. Не трудно указать, какие недостатки мешали ему обеспечить длительный мир и равновесие.

Прежде всего Франция должна была подчиниться условиям, неприемлемым для неё, главным образом потому, что она, одна из всех великих держав, возвращалась к границам 1792 г. Все её враги увеличивали свои территории, преимущественно за её счет; и при этом они не желали признать, что Франция считает себя униженной уже самым фактом их расширения. Они подвергали её строгому надзору и связывали её, так сказать, по рукам и по ногам. Что же удивительного, если она впоследствии стремилась оказать противодействие.

Что касается четырёх великих союзных держав, то можно ли сказать, что они, хотя бы в своих взаимных отношениях, достигли устойчивого равновесия? Читатель уже видел выше, до какой степени их споры и взаимные несогласия в течение некоторого времени смущали всю Европу. Если под конец конгресса они и казались почти солидарными, то это вызывалось необходимостью противопоставить Наполеону видимость единства; на время они замолчали о своих разногласиях; этого, конечно, нельзя назвать единомыслием.

Англия оказывает давление на Францию посредством Нидерландов, на Германию – посредством Ганновера77.

Она властвует без соперников на Атлантическом и Индийском океанах; она предписывает свои законы на Средиземном море, опираясь на Гибралтар, на Мальту и на Ионические острова (над ними она в скором времени установит протекторат). Испания и Португалия находятся почти в зависимости от неё; благодаря английскому влиянию их обширные колонии вскоре станут независимыми, а конгресс, чтобы избежать осложнений, даже не потрудился обсудить возможность такого положения.

Россия через Финляндию грозит Швеции; её польские владения врезываются в самое сердце Германии; в Австрии она организует пропаганду панславизма; кроме того, она давит всей своей тяжестью на мелкие германские дворы, следующие за царём и по политическим и по родственным соображениям. В Бессарабии Россия доходит до Дуная и почти открыто подготовляет крушение Оттоманской империи. Австрия, столь заинтересованная в сохранении Турции, тщетно старается вместе с Англией поднять на конгрессе восточный вопрос78. Царь отказывается гарантировать неприкосновенность государства, гибель которого входит в его план. Чтобы сохранить мир, на этом не настаивали. Эта роковая беспечность делает неизбежными те восточные осложнения, которые впоследствии три или четыре раза уже потрясали всю Европу и которые и теперь могут возобновиться ежеминутно.

Австрия приобрела двадцать восемь тысяч квадратных километров территории и четыре миллиона подданных. Но, составленная из различных элементов, она навсегда обречена быть лишённой крепкой внутренней связи. Даже расширение её пределов только ослабляет её. Не говоря уже о России и Пруссии, которые следят за ней и грозят ей на востоке и на севере, – она в собственных своих пределах должна выдерживать натиск непокорных народностей (Венгрия, Чехия и др.), которые ей не удаётся онемечить. И, словно ей недостаточно этих затруднений, она создаёт себе ещё новые своими притязаниями на гегемонию в Германии, с одной стороны, и в Италии – с другой. Меттерних, воображая, что он действует очень умно, добивается, чтобы Габсбурги, которым и без того трудно управлять у себя дома, были вершителями судеб во Франкфурте и в Милане. Таким образом он только подготовляет новые революции и делает возможными Сольферино и Садову.

Что касается восстановленной с таким трудом Пруссии, то, разорванная нарочно на два куска, она прежде всего стремится соединить их, она как бы обречена на политику завоеваний и аннексий. То, что она получила, только придаст ей силы, чтобы взять ещё больше. В Германии она не успокоится, пока не вытеснит Австрию, на Рейне её постоянной мечтой будет – ослабить и унизить Францию.

Венский конгресс погрешил не только против предусмотрительности и мудрости. Это верховное судилище, собравшееся для того, чтобы установить господство права в Европе, допустило самые чудовищные насилия как по отношению к королям, так и по отношению к народам, оно послужило для бессовестных правительств примером, который с тех пор нашёл слишком много подражателей. Обращение, которому подвергся в 1815 г. король саксонский, было предвестником ещё более крутых мер, принятых в 1866 г. по отношению к королю ганноверскому и другим государям. Почему следовало уважать права датской монархии в 1864 г. больше, чем в 1814 г.? Что касается народов, то стоит вспомнить бельгийцев, принесённых в жертву Голландии, Геную, отданную Пьемонту, Венецию, Рагузу, проданных Австрии, поляков, поделённых между тремя державами, Италию, связанную по рукам и ногам, Германию, цинично обманутую, Грецию79, презрительно отвергнутую; стоит вспомнить, сколько народов было оскорблено в своём национальном чувстве, сколько революций стали вследствие этого необходимыми. Пожалуй, приходится сказать, что труды Венского конгресса, несмотря на добрые намерения их авторов, заслуживают строгого осуждения. Дипломаты 1815 г. потратили целый год на то, чтобы наделить Европу дурными законами80. Потребуется более столетия, чтобы исправить то зло, которое они ей причинили81.

 

Сноски

1 Войны революционной и императорской эпох дали ей возможность захватить Гельголанд, Мальту и Ионические острова – в Европе, Капскую колонию – в Африке; Иль-де-Франс и острова Сейшельские – в Индийском океане, остров Цейлон – около Индостана, а в этой последней стране – Майсур, Дели, Непал и пр.; Тасманию – в Океании, Сен-Люси, Табаго, Тринидад – в Антильских островах и пр. и пр.

2 Испании, Португалии, Нидерландов.

3 См. далее, гл. III, IV, V и VI.

4 Присоединение Бельгии являлось также удобным способом для вознаграждения за наш счёт Голландии, только что потерявшей Капскую колонию и Цейлон (Англия захватила и не возвращала их).

5 Принцесса Августа-Шарлотта родилась 7 января 1796 г.; 2 мая 1816 г. она вышла замуж за принца Леопольда Саксен-Кобургского (ставшего впоследствии королём Бельгии) и умерла от родов 5 ноября 1817 г.

6 Ганноверская династия царствовала в Англии с 1714 г.

7 Австрия, как и Франция, поддерживала аристократические притязания Бернского кантона против новых кантонов (Во, Ааргау); подобно Франции, она стояла за то, чтобы узы, связывавшие Швейцарскую конфедерацию, были по возможности слабее.

8 Кэстльри (Роберт-Генри Стюарт, второй маркиз Лондондерри, виконт) родился в Маунт-Стюарт (графство Даун в Ирландии) 18 июня 1769 г.; член ирландской палаты общин (1789), английской палаты общин (1794); хранитель тайной печати Ирландии (1797); один из главных авторов Акта об Унии; член тайного совета и председатель комиссии контроля (1802); военный министр с 1805 по 1806 г. и с 1807 по 1809 г.; министр иностранных дел с 1812 по 1822 г.; лидер палаты общин с 1812 г.; умер 12 августа 1822 г.

9 Тироль, Зальцбург, часть Верхней Австрии.

10 Подобное соглашение было предложено официально, как это явствует из конвенции, заключённой в Париже 3 июня 1814 г. между Австрией и Баварией.

11 Фридрих-Август I родился в Дрездене в 1750 г., король Саксонии в 1806 г., великий герцог Варшавский с 1807 до 1813 г., умер в 1827 г. Его преемником был его брат Антон I (родился в 1755 г., умер в 1836 г.).

12 По этому договору он приобрёл Бессарабию и устья Дуная.

13 Этот договор, заключённый с Персией в 1813 г., отдал России в пределах Кавказа: Абхазию, Гурию, Имеретию, Мингрелию, Ширван и Дагестан.

14 Гарденберг (Карл-Август, князь) родился в Эссенроде (Ганновер) 31 мая 1750 г.; находился на службе у герцога Ганноверского, потом у герцога Брауншвейгского, у маркграфа Байрейтского и Ансбахского, наконец, у прусского короля (1791); в 1795 г. назначен вести переговоры о мире в Базеле; прусский министр иностранных дел (август 1804 г.); после Аустерлица замещён Гаугвицем; снова призван на министерский пост после Иенского сражения (1806); опять уволен после мира в Тильзите (1807); государственный канцлер (1810); умер в Генуе 26 ноября 1822 г.; оставил после себя мемуары.

15 Штейн (Генрих-Фридрих-Карл, барон) родился в Нассау 26 октября 1757 г.; зачислен на службу в Пруссии в 1778 г.; главный советник горного ведомства (1793); президент счётных палат Везеля, Гамма, Миндена (1797); назначен главным начальником департамента косвенных налогов, таможен, фабрик и торговли (1804); уволен в январе 1807 г.; опять назначен в июле 1807 г., снова уволен по требованию Наполеона как враг Франции (ноябрь 1808 г.); главный организатор «Союза добродетели» («Tugendbund»); поступил в 1812 г. на службу в Россию; правитель отвоёванных в 1813 г. немецких земель; ещё раз уволен в результате интриг Австрии и партии абсолютистов; член прусского Государственного совета (30 апреля 1827 г.); умер в Фрухте 29 июля 1831 г.

16 Общественное мнение в Германии и особенно в Пруссии сильно упрекало коалицию за то, что она поступила с Францией слишком снисходительно. Ставили вопрос о том, почему союзники не потребовали с неё возвращения дани, наложенной в своё время Наполеоном на разные германские государства. Требовали также возвращения Эльзаса, этого «колена, которым Франция прижимает Германию».

17 Только монархи и их министры представляли там Европу.

18 Сын и преемник Густава III, родился в 1778 г.; король с 1792 г.; в результате заговора низложен шведским сеймом в 1809 г. и осуждён на пожизненное изгнание; умер в С.-Галлене в 1837 г.

19 Консальви (Геракл) родился в Риме в 1757 г.; кардинал; статс-секретарь при Пие VII с 1800 до 1806 г.; вёл переговоры при заключении конкордата 1801 г.; главный министр папского престола с 1814 до 1823 г.; умер в 1824 г.

20 Большое число мелких германских государств в 1803 г. было отдано во владение другим государствам (например, Пруссии, Баварии, Вюртембергу и пр.), владения которых окружали их территорию и которые были таким образом щедро вознаграждены за потери, которые заставила их понести Французская республика на левом берегу Рейна.

21 Приказано было также воспрепятствовать приобретению ею Майнца и Люксембурга.

22 Людовик XVIII не забывал, что Александр в 1807 г. заставил его покинуть его владения; что Александр несколько лет был в тесном союзе с Наполеоном; что он отнёсся весьма неблагосклонно к мысли о восстановлении Бурбонов и требовал обнародования хартии. Император очень поддерживал проект брака своей сестры, великой княжны Екатерины, с герцогом Беррийским. Но французский король принял его предложение так холодно, что Александр I обиделся и отказался от своего намерения.

23 Бурбоны поддерживали Баварию по традиции, так как Бавария была католическим государством и неоднократно заключала с Францией династические браки (в частности, при Людовике XIV); Бурбоны уже издавна пытались воспользоваться ею как противовесом Австрии в Южной Германии, а в 1814 г. они собрались противопоставить Баварию главным образом протестантской Пруссии.

24 Фердинанд IV родился в 1751 г.; второй сын испанского короля Карла III; наследовал после него неаполитанский престол в 1759 г.; изгнан французами; нашёл себе убежище в Сицилии (1799), откуда немного позднее он опять вернулся; снова был изгнан в 1806 г., восстановлен австрийцами в 1815 г. Как король Обеих Сицилий известен под именем Фердинанда I. Умер в 1825 г.

25 Кроме австрийского и русского императоров и прусского короля, на Венском конгрессе присутствовало много других монархов и князей. Восемь держав, подписавших Парижский трактат, были представлены на этом великом сборище следующими дипломатами: 1) Австрия – князь Меттерних, барон Вессенберг (кроме того, кавалер Генц, придворный советник, бывший секретарём конгресса); 2) Испания – граф Лабрадор; 3) Франция – князь Талейран, герцог Дальберг, граф Латур-Дюпэн (вместе с д’Отеривом и Ла Бенардьером, которые были секретарями-редакторами); 4) Великобритания – лорд Кэстльри, лорд Веллингтон, лорд Кленкарти, лорд Каткарт и лорд Стюарт (не считая Стрэтфорда-Каннинга, одного из членов комитета по швейцарским делам); 5) Португалия – граф Пальмелла, Д. А. Сальдана-да-Гама и Д. Лобо-да-Сильвейра; 6) Пруссия – князь Гарденберг, барон Гумбольдт (Вильгельм); 7) Россия – князь Разумовский, граф Штакельберг, граф Нессельроде (и, кроме того, барон Штейн, барон Анштет и граф Каподистрия для швейцарских дел и работ статистической комиссии). (8-я держава – Швеция – пропущена Дебидуром. – Ред.). У всех остальных государств Европы, за исключением Оттоманской империи, тоже были свои представители на конгрессе: Дания – два графа Бернсторф; Генуя – маркиз Бриньоль; Модена – князь Альбани; Неаполь – герцоги Кампо-Кьяро и Кариати; Папская область – кардинал Консальви; Нидерланды – барон Гагерн и барон Ворстонден; Сардиния – маркиз Сен-Марсан и граф Росси; Сицилия – командор Руффо и герцог Серра-Каприола; Швейцарский сейм – И. Рейнгардт, И. Монтенах и Виланг (многие швейцарские кантоны прислали также своих особых представителей); Бавария – князь Вреде и граф Рехберг; Ганновер – графы Мюнстер и Гарденберг; Саксония – граф Шуленбург; Вюртемберг – граф Винцингероде и барон Линден. Все германские государства – большие и малые – также имели представителей. Точно так же имелись представители от медиатизированных княжеств, от некоторых князей, городов и общин в Германии и Италии.

26 Эти слова выражают его высокое мнение о своем происхождении, равно как о своей ловкости и дипломатической решительности.

27 Вот что мы читаем в переписке Талейрана: «Тот, кто управляет австрийскими делами и имеет претензию вершить делами Европы, считает самым верным признаком превосходства своего ума легкомыслие, которое он доводит, с одной стороны, до нелепости, а с другой – до прямого бедствия, если принять в соображение, что оно проявляется министром великого государства и при таких обстоятельствах, как нынешние... Три четверти дня он проводит на балах и празднествах... Его искусство заключается в том, что он заставляет нас терять время, думая, что этим он выигрывает его...» Латур-Дюпэн писал: «Что можно ожидать от человека, который в самом затруднительном положении, в каком только можно оказаться, употребляет большую часть своего времени на пустяки; который не боится устраивать у себя репетиции «Bacha de Surène» и со дня открытия конгресса очень много времени провёл в совершенное безделье?..» Со своей стороны Генц писал немного позднее господарю Валахии: «Манера Меттерниха вести дела такова, что чрезвычайно трудно, если не невозможно, при рассуждении с ним о каком-нибудь вопросе добиться известной последовательности. Но ещё большее неудобство заключается во всём складе его жизни, в неправильном распределении времени, в неупорядоченности его поступков, в его наклонностях, в его светских отношениях, в чрезвычайной его доступности и любезности и, наконец, во множестве других мелочей, которые нет возможности изложить».

28 Английский министр указал на это императору в трёх отдельных меморандумах. Александр I отнёсся к ним чрезвычайно неблагосклонно и ответил на них, по выражению Меттерниха, «плоскими аргументами».

29 В эту комиссию входили уполномоченные только от Австрии, Пруссии, Баварии, Ганновера и Вюртемберга.

30 Второстепенные германские государства в общем чувствовали себя солидарными с Саксонией и не хотели позволить Пруссии захватить её, дабы не создать весьма опасного прецедента. В ноте, составленной от их имени, мы читаем: «Если Германия – ключ к политическому зданию Европы, то Саксония – краеугольный камень Германской федерации. Вынуть этот камень – значило бы поколебать новое здание в его основах; мы думаем, что выразим единодушное мнение всей германской нации, если смело заявим: без свободы и независимости Саксонии не может быть прочной Германской федерации».

31 23 октября между царём и Талейраном произошла следующая бурная сцена. «У меня в Варшавском герцогстве двести тысяч человек; пусть попробуют выгнать меня оттуда. А Саксонию я отдал Пруссии, Австрия на это согласна». – «Не знаю, – сказал я (это говорит Талейран), – согласна ли на это Австрия. Трудно этому поверить, до такой степени это противоречит её интересам. Впрочем, разве согласие Австрии может сделать Пруссию обладательницей того, что принадлежит саксонскому королю?» – «Если саксонский король не откажется от своих прав добровольно, он будет отправлен в Россию и умрёт там. Один король уже нашёл там свой конец...» – Я едва сдерживал своё негодование. Император говорил быстро: «Я думал, что Франция мне кое-чем обязана. Вы мне постоянно говорите о каких-то ваших принципах. Международное право для меня – ничто, я не знаю, что это такое. Какое мне дело до всех ваших грамот и трактатов?.. Моё слово для меня выше всего. Я его дал, и я его сдержу... Саксонский король – изменник». – «Государь, эпитет «изменник» никогда не может быть приложим к королю...»

32 Сардинский король Виктор-Эммануил I имел только дочерей; старшая из них была замужем за герцогом Моденским, принцем австрийского происхождения, находившимся под сильным влиянием венского двора. По законам королевства престол после его бездетного брата, Карла-Феликса, должен был перейти к младшей ветви, т. е. к принцу Савойско-Кариньянскому Карлу-Альберту. Последний пользовался поддержкой со стороны Франции, которая и добилась 25 ноября признания его прав.

33 Первый из этих вопросов волновал особенно Англию. Уничтожив со своей стороны в 1807 г. торговлю неграми, она добивалась того, чтобы за ней последовали и другие державы (этим объясняются те договоры, касавшиеся торговли неграми, которые она навязала Франции, Испании и пр.). Что же касается свободы судоходства по международным рекам, то трактат 30 мая (статья 6) установил её в принципе для Рейна, добавив, что эта свобода должна быть распространена конгрессом на все вообще судоходные воды, разделяющие или пересекающие различные государства, «для того чтобы облегчить общение народов и сделать их менее чуждыми друг другу». Европу занимал также вопрос о ранге дипломатических агентов, так как вопросы, касающиеся разных формальностей и этикета, имеют, как известно, в дипломатии большое значение.

34 В этот момент русский император так сильно был раздражён против Меттерниха, что не разговаривал с ним и даже высказывал намерение вызвать его на дуэль.

35 До этого времени он мог кое-что знать только по некоторым намёкам и по секретным сообщениям.

36 Принц Оранский, наследник нидерландского короля, должен был, как это мы видели, жениться на единственной дочери принца Уэльского. Но ввиду нежелания этой принцессы и её матери этот проект не осуществился. Теперь он задумал жениться (что немного позже действительно и случилось) на сестре императора Александра I.

37 Если царь препятствовал осуществлению желаний мюнхенского двора, то не только из желания угодить Пруссии. Находясь в тесных родственных связях с баденским и вюртембергским царствующими домами, он не хотел, чтобы вследствие территориальных приращений, которых требовал себе король Максимилиан, эти два государства оказались почти окружёнными со всех сторон баварскими владениями.

38 Оба эти города должны были стать федеральными крепостями Германии.

39 Герцог лишился престола в 1801 г. по Люневильскому трактату. Парижский и мадридский дворы требовали, чтобы Тоскана была отдана инфанте Марии-Луизе, вдове принца Пармского (происходившего, как и она, из Бурбонского дома), которая, сделавшись по милости Наполеона королевой Этрурии, по его же приказу была в 1807 г. лишена престола.

40 Относительно сардинского наследства ещё не было принято окончательного решения. Во всяком случае Австрия собиралась просить для герцогини Моденской те части этого наследства, которые не были строго подчинены салическому закону.

41 По секретному пункту трактата 11 января 1814 г.

42 Лабрадор (Педро-Гомец-Гавела, маркиз) родился в Валенсии-де-Алькантара (Эстремадура); был испанским посланником во Флоренции в царствование Карла IV; сопровождал Фердинанда VII в Байонну и прожил во Франции от 1808 до 1814 г.; уполномоченный Испании на Венском конгрессе (1814–1815); посланник в Неаполе, потом в Риме; поддерживал дон Карлоса после смерти Фердинанда VII (1833); в 1843 г. опубликовал «Mélanges sur sa vie publique et privée». Умер в Париже в 1850 г.

43 Инфанта оспаривала этот престол в пользу своего молодого сына, ссылаясь на права своего мужа. Она была дочерью Карла IV испанского; родилась в 1782 г.; в 1798 г. вышла замуж за Людовика Бурбонского, сына герцога Пармского, который в 1801 г. получил королевство Этрурское в обмен за своё герцогство. Овдовев в 1803 г., она была лишена Наполеоном своих владений (в 1807 г.). Решением Венского конгресса она получила Лукку в ожидании Пармы, на которую её сын мог предъявить права только после смерти экс-императрицы Марии-Луизы. Сама она умерла в 1824 г.

44 Людовик XVIII и Фердинанд IV происходили оба от великого дофина (умер в 1711 г.), сына Людовика XIV.

45 Говорили, что Меттерних, который ещё со времени своего посольства во Франции (1806–1809) сохранил нежные отношения с Каролиной Бонапарт, женой Мюрата, был лично заинтересован в судьбе королевы и проявил даже некоторую страстность в этом деле. «Одной знакомой даме (писал Талейран 25 ноября) он сказал, что, как бы его ни мучили с этим неаполитанским вопросом, он ни за что не уступит; что он не посягнёт на положение человека, который сумел завоевать любовь своих подданных, и что к тому же он страстно любит королеву и находится с ней в постоянной переписке. Всё это и даже больше говорилось на этот счёт в замаскированной форме...» Немного позже Людовик XVIII жаловался, что император австрийский проявляет мало готовности уладить с ним неаполитанские дела; при этом он следующим образом выражался в письме к своему первому уполномоченному (7 января 1815 г.): «Говорят о принятых обязательствах и требуют, чтобы я доказал факт их несоблюдения; но не в этом заключается всё зло, а в другом, самом постыдном, что когда-либо видела история; ибо если Антоний позорно покинул свой флот и свою армию, то, по крайней мере, рабом Клеопатры стал он сам, а не его министр».

46 Этот министр, отправляясь в Англию для участия в парламентской сессии, в начале февраля 1815 г. остановился на несколько дней в Париже. В Вене его заменил Веллингтон.

47 8 марта Талейран известил Людовика XVIII, что швейцарский вопрос в принципе решён. 20-го числа того же месяца главные державы подписала декларацию, которой они обещали гарантировать вечный нейтралитет Швейцарии в её новых границах (прямая выгода для Франции), как только швейцарский сейм примет условия реорганизации этой страны, содержащиеся в декларации.

48 Восемь держав подписали 8 февраля декларацию (она составляет приложение № 15 к Заключительному акту конгресса), в которой они торжественно осуждали торговлю рабами и объявляли о своём намерении добиваться её уничтожения. Они прибавляли, что ввиду необходимости «щадить по соображениям справедливости» некоторые интересы, привычки и даже предубеждения они не могли «наперёд установить срок, который каждое государство сочтёт наиболее подходящим для окончательного уничтожения торговли неграми». В тот же самый день Талейран писал Людовику XVIII, что Испания и Португалия получили отсрочку на восемь лет (для Франции по Парижскому трактату была установлена отсрочка на 5 лет).

49 Регламент 19 марта 1815 г. (приложение № 17 к Заключительному акту), принятый восемью державами, разделяет дипломатических агентов на 3 класса: 1) послы, легаты или нунции, которые одни только имеют представительный характер, 2) посланники, министры или другие лица, аккредитованные при государях; 3) поверенные в делах, аккредитованные при министрах иностранных дел. Он устанавливает, что дипломаты, посылаемые с чрезвычайными миссиями, не должны иметь никакого преимущества по рангу; что в каждом государстве будут установлены правила церемониала для приёма агентов разных классов; что родственные узы или союзы, заключаемые между дворами, не будут давать преимущества дипломатическим агентам; наконец, что агенты будут занимать в каждом классе места по дате официальной нотификации об их прибытии.

50 Основные принципы в этом вопросе и правила относительно свободы судоходства по Рейну, Неккару, Майну, Мозелю, Маасу и Шельде были установлены 24 марта 1815 г.

51 Этот дипломат, как и Жокур (временно исполнявший в это время должность министра иностранных дел), был того мнения, что король не должен покидать Парижа, и, тем более, Франции; «главным образом необходимо избегать того, – писал он Людовику XVIII, – чтобы ваше величество казалось изолированным; а также того, чтобы интересы нации и дело короля представлялись чем-то отличным друг от друга, тогда как они составляют одно и то же».

52 Монтескью-Фезансак (Амбруаз-Анатоль-Огюстен, граф), сын графини Монтескью, воспитательницы Римского короля, родился в Париже 8 августа 1788 г.; ординарец Наполеона I (1809); был изгнан во время второй Реставрации; адъютант герцога Орлеанского (1816); почётный кавалер герцогини Орлеанской (1823); исполнял дипломатические поручения в Риме и Неаполе (1830); маршал (1831); депутат от департамента Сарты (1834, 1837 и 1839); пэр Франции (1841); умер в 1878 г.; автор поэтических произведений, теперь совершенно забытых.

53 Флао-де-ла-Биллардри (Огюст-Шарль-Жозеф, граф), родился в Париже 21 апреля 1785 г., сын графини Флао, впоследствии графини Сузской; адъютант Мюрата (1805); прикомандирован к генеральному штабу генерала Бертье; имперский барон; бригадный генерал и адъютант Наполеона (1813); пэр Франции во время «Ста дней»; изгнан во время второй Реставрации; после июльской революции восстановлен в своих правах; посланник в Берлине (1831–1832); обершталмейстер герцога Орлеанского (1837); посол в Вене (1841–1848); член совещательной комиссии после 2 декабря 1851 г.; сенатор в 1853 г.; умер в 1870 г.; от его связи с королевой Гортензией родился в 1812 г. сын, впоследствии герцог Морни.

54 Стассар (Госвен-Жозеф-Огюстен, барон), родился в Малине 2 сентября 1780 г.; префект во время Империи; докладчик в Государственном совете по особо важным делам во время «Ста дней»; депутат Генеральных штатов в Нидерландах (1821–1830); член национального конгресса в Бельгии (1830); губернатор провинций Намюр (1830) и Брабант (1834–1839); член бельгийского сената (1831–1847), потом президент его; послан с дипломатическим поручением в Турин (1840); автор многочисленных учёных трудов; умер в Брюсселе 10 октября 1854 г.

55 Договором 12 июня 1815 г. он обязался доставить Австрии 25 тысяч войска и не давать своим подданным конституции без согласия этой державы. В этом договоре содержатся следующие знаменательные слова: «Их величества обязуются сим договором хранить в Италии мир и оберегать своих подданных и свои государства от новых потрясений и от опасности неблагоразумных нововведений, которые могли бы этому способствовать; Великие державы решили, что его величество король Обеих Сицилий, устанавливая управление королевством, не допустит перемен, которые были бы в противоречии с прежними учреждениями или принципами, принятыми его императорским и апостолическим величеством относительно внутреннего устройства его итальянских провинций».

56 По поводу трактата 25 марта, на который нападали виги, в палате общин 28 апреля произошли довольно бурные прения. Кэстльри защищался, но для того чтобы получить одобрение большинства палаты, был вынужден слукавить и даже немного солгать, уверяя, что он отнюдь не думает насиловать волю Франции. Несколько дней спустя его брат Чарльз Стюарт успокаивал от его имени гентский двор. «Для того чтобы, – говорил он, – соблюсти необходимое приличие, Кэстльри пришлось говорить так, как он это сделал, и его речь выдержана в тех принципах, которые мы только и можем высказывать публично. Однако наши пожелания и наши усилия направлены на пользу короля; мы желаем его успеха, мы в нём не сомневаемся, но мы не можем выйти за пределы условий трактата и заявления держав».

57 Вот что писал в своей прокламации прусский генерал-губернатор рейнских провинций (15 апреля 1815 г.): «Эта нация, так долго гордившаяся своими победами, но принуждённая склонить своё гордое чело перед германскими знамёнами, опять начинает угрожать спокойствию Европы. Она осмелилась забыть, что ещё год тому назад, будучи хозяевами её столицы и её провинций, мы, собственно, должны были вознаградить себя разделом её территории: необходимость и законность этой меры вполне оправдывались всеми теми жертвами, которые понесены были нами для освобождения Германии. Страна, столь преданная анархии, будет угрожать Европе позорной гибелью, если все храбрые тевтоны не вооружатся против неё. Сегодня мы выступаем не для того, чтобы навязывать ей монархов, которых она отвергает... а для того, чтобы поделить эту нечестивую страну и вознаградить себя справедливым разделом её провинций за все жертвы, понесённые нами в течение 25-летней борьбы с её бесчинством...» Затем Грюнер предлагает, чтобы союзники после победы завладели так называемыми национальными имуществами и обратили их в фонд награждения военнослужащих. «Таким образом, германские монархи и граждане найдут в этой войне против тирании следующую выгоду: первые приобретут подданных, приведённых силою наших законов к должному повиновению, а вторые – плодородные земли в стране, которую будут держать в должном страхе наши штыки». В то же время «Рейнский Меркурий» под влиянием Штейна писал так: «Нужно уничтожить эту шайку в 500 тысяч разбойников... нужно объявить войну всей нации и поставить вне закона весь этот бестолковый народ, для которого война является насущной потребностью... Весь свет не будет пользоваться миром до тех пор, пока будет существовать французский народ; пусть его превратят в бургундов, нейстрийцев, аквитанов и т. п.; они передерутся между собой, но зато мир будет спокоен навеки».

58 Сын Филиппа-Эгалите и впоследствии французский король под именем Луи-Филиппа I. Он родился 6 октября 1773 г. в Париже, умер в Клермонте (Англия) 26 августа 1850 г. Относительно его молодости и поведения в эпоху революции и империи см. мою работу «Etudes critiques sur la Revolution, l’Empire et la période contemporaine», p. 231–258.

59 Свидание происходило в мае между Оттенфельсом, принявшим имя Вернера, и советником Флери-де-Шабулоном, представившимся в качестве агента Фуше, но бывшим в действительности эмиссаром Наполеона. Герцог Отрантский оправдался, как мог, перед императором и притворился, что готов вести его игру. Но он не замедлил уведомить о всём происшедшем Меттерниха и вскоре затеял новую самостоятельную интригу.

60 Талейран не пользовался большой любовью у Людовика XVIII, которому он навязал себя. Его ненавидели любимец короля де-Блака и ещё более граф д’Артуа и вся эмигрировавшая с ним партия царедворцев. Талейран платил им тем же. Без сомнения, он уже тогда ничего бы не имел против восшествия на престол герцога Орлеанского.

61 За исключением Баварии, которая, не имея уже более поддержки со стороны Франции, получила от Австрии не удовлетворявшие её предложения в качестве компенсации за то, что она должна была возвратить; во всяком случае эти уступки были ничтожны в сравнении с ранее обещанным. Поэтому мюнхенский двор отказывался возвратить венскому двору Иннфиртель и Гаусрюкфиртель. Только значительно позже (в 1816 г.) он согласился принять поставленные ему условия.

62 Этот вопрос был разрешён только 10 июня 1817 г. в трактате, заключённом между Австрией, Испанией, Францией, Великобританией, Пруссией и Россией. По этому трактату Парма после смерти экс-императрицы должна была перейти к экс-королеве Этрурии. Последняя тем временем получала во владение Лукку.

63 Уполномоченные в числе 17 человек (по одному от крупного государства или от группы мелких государств): 1) Австрии, 2) Пруссии, 3) Баварии, 4) Саксонии, 5) Ганновера, 6) Вюртемберга, 7) Бадена, 8) курфюршества Гессенского, 9) великого герцогства Гессенского, 10) Гольштейна и Лауенбурга (от датского короля), 11) Люксембурга (от нидерландского короля), 12) великогерцогских и герцогских саксонских домов, 13) Брауншвейга и Нассау, 14) Мекленбург-Стрелица и Мекленбург-Шверина, 15) Ольденбурга, Ангальта, Шварцбурга, 16) Гогенцоллерна, Лихтенштейна, Рейса, Шаумбурга, Липпе, Вальдека, 17) вольных городов (Любека, Франкфурта, Бремена, Гамбурга).

64 Голоса были распределены следующим образом: 1) Австрия (в качестве уполномоченной провинций верхней и нижней Австрии Штирии, Каринтии, Крайны, австрийского Фриуля, Триеста, Тироля, Форарльберга, Зальцбурга, Чехии, Моравии, австрийской Силезии, Гоген-Герольдзека, каковые только и были включены в Германский Союз) – 4 голоса; 2) Пруссия (в качестве уполномоченной включённых в Союз провинций: Померании, Бранденбурга, Силезии, Саксонии, Вестфалии, Клеве-Берга и Рейнской провинции) – 4 голоса; 3) Бавария – 4 голоса; 4) Саксония – 4 голоса; 5) Вюртемберг – 4 голоса; 6) Ганновер – 4 голоса; 7) Баден – 3 голоса; 8) курфюршество Гессенское – 3 голоса; 9) великое герцогство Гессенское – 3 голоса; 10) Гольштейн-Лауенбург – 3 голоса; 11) Люксембург – 3 голоса; 12) Брауншвейг – 2 голоса; 13) Мекленбург-Шверин – 2 голоса; 14) Нассау – 2 голоса; 15) Саксен-Веймар – 1 голос; 16) Саксен-Гота – 1 голос; 17) Саксен-Кобург – 1 голос; 18) Саксен-Мейнинген – 1 голос; 19) Саксен-Гильдбургаузен – 1 голос; 20) Мекленбург-Стрелиц – 1 голос; 21) Ольденбург – 1 голос; 22) Ангальт-Дессау – 1 голос; 23) Ангальт-Бернбург – 1 голос; 24) Ангальт-Кётен – 1 голос; 25) Шварцбург-Зондерсгаузен – 1 голос; 26) Шварцбург-Рудольфштадт – 1 голос; 27) Гогенцоллерн-Гехинген – 1 голос; 28) Гогенцоллерн-Зигмаринген – 1 голос; 29) Лихтенштейн – 1 голос; 30) Вальдек – 1 голос; 31) Рейс-Шлейц – 1 голос; 32) Рейс-Грейц – 1 голос; 33) Шаумбург-Липпе – 1 голос; 34) Липпе – 1 голос; 35) Любек – 1 голос; 36) Франкфурт – 1 голос; 37) Бремен – 1 голос; 38) Гамбург – 1 голос.

65 Термин «аустрегальный суд» восходит к XIV веку и применялся к судебно-третейской процедуре для разрешения споров, возникавших между владетельными князьями, прелатами, городами и рыцарями. – Прим. ред.

66 С территорией, предназначенной соединить Силезию с Пруссией в собственном смысле.

67 Под протекторатом и с гарантией трёх северных дворов.

68 Австрийский император и прусский король весьма плохо исполняли это обязательство. Что же касается русского императора, то он выполнил его как нельзя более охотно: он создал из уступленных ему провинций Царство Польское и дал ему конституцией 27 ноября 1815 г. квазипарламентский режим, которым, впрочем, поляки полностью никогда не пользовались и которого несколько лет спустя их совсем лишили.

69 В том числе княжество Невшательское и графство Валанжен, части Швейцарского союза.

70 Это далеко не составляло всего того, что было обещано венским двором в 1814 г. Поэтому король баварский удерживал силой Зальцбург, Иннфиртель и Гаусрюкфиртель и отказывался их возвратить до тех пор, пока Австрия не даст какого-нибудь эквивалента. Он их возвратил только в 1816 г. по тому самому трактату, по которому Австрия уступила ему часть своих приобретений на левом берегу Рейна. Благодаря этому Баварское королевство оказалось состоящим из двух территорий, разделённых между собой Вюртембергом и великим герцогством Баденским.

71 Зиген, Диц, Дилленбург, Гадамар.

72 В силу этой конституции (принятой 7 августа 1815 г.) Швейцария вместо того, чтобы сделаться, как она того желала, союзным государством, стала лишь союзом 22 государств; каждое из них было совершенно независимо, и только по вопросам иностранной политики, мира н внутреннего порядка они действовали сообща. Не было ни союзной армии, ни центрального правительства. Каждый из трёх кантонов – Берн, Цюрих и Люцерн – по очереди в продолжение двух лет являлся руководителем союзных дел, столица такого кантона была местом собрания сейма. Родовые и кантональные привилегии были сохранены. Существование монастырей было гарантировано. Кантоны могли, как и прежде, доставлять иностранным государствам наёмников. Они могли по-прежнему свободно распоряжаться своими конституциями (которые в общем были очень аристократичны) и т. д.

73 Виктор-Эммануил I и его брат Карл-Феликс были уже в преклонном возрасте и не имели сыновей. Поэтому восшествие на престол молодого Карла-Альберта, главы Савойско-Кариньянского дома, казалось довольно близким.

74 В XVIII в. этот город был маленькой, довольно цветущей республикой. Наполеон овладел ею в 1806 г. В 1815 г., несмотря на свои протесты, она не могла вернуть себе независимость.

75 Этот государь приходился братом австрийскому императору Францу I. Родился во Флоренции 6 мая 1769 г., получил в своё владение великое герцогство Тосканское, когда его отец, Леопольд, сделался германским императором (1790). Люневильский трактат 1801 г. принудил его отдать Тоскану в обмен на герцогство Зальцбургское, которое оставалось за ним только четыре года. По Пресбургскому трактату (1805) он получил в компенсацию курфюршество Вюрцбургское. Венский конгресс, наконец, возвратил ему Тоскану. Он умер во Флоренции 18 июня 1824 г.

76 Договор 30 мая 1814 г. устанавливал, что Франция получит обратно Французскую Гвиану, «какой она была до 1 января 1792 г.» Но относительно этой колонии между лиссабонским и парижским кабинетами шёл спор, восходивший к началу XVIII в. В самом деле, Утрехтский трактат (1713) устанавливает границы Французской Гвианы до Ояпока или реки Винцент-Пинсон. А между тем это два совсем разных водных пути, находящихся очень далеко друг от друга. Территория между ними являлась, таким образом, предметом спора. Заключительный акт Венского конгресса обязывает (статья 107) Португалию передать территорию до Ояпока, между 4 и 5° северной широты. Но и это постановление страдало неясностью. Пришлось ещё вести новые переговоры, и только в 1817 г. колония была возвращена. Но и тогда вопрос не был окончательно решён, и спор до сего времени тянется между Францией и Бразилией (к ней перешли права Португалии). – Оливенса была уступлена Португалией Испании по Бадахосскому трактату (1801); последняя отказалась возвратить её в 1815 г. и владеет ею до сих пор.

77 Личная уния Великобритании с Ганновером (государство, подчинённое салическому закону) продолжалась до 1837 г., т. е. до восшествия на престол королевы Виктории.

78 Это подтверждают почти на каждой странице письма Генца к валашскому господарю во время конгресса.

79 Греки, уже созревшие для независимости, пытались обратить внимание Венского конгресса на их участь. Они имели при царе покровителей, готовых оказать им всяческую услугу: царицу, братьев Ипсиланти и в особенности министра Каподистрию; последний через Антимоса Газиса и других посредников поддерживал сношения с греками. Александр Стурдза представил русскому императору докладную записку о восстановлении Греции; последний принял её благосклонно. Но Австрия и Англия не хотели даже, чтобы греческий вопрос был поставлен на обсуждение конгресса.

80 Нужно заметить, что державы, подписавшие Заключительный акт, совершенно не гарантировали своих постановлений. Австрия хотела было этого; её уполномоченные постоянно настаивали на необходимости «обеспечить путём общей гарантии безопасность и права каждого государя, невзирая на величину его владений. Без этого, – говорил Генц, – не было никакого смысла предпочитать общий договор частным соглашениям». Оппозиция Англии и России помешала Австрии провести свой план. Генц не скрывает в письмах своего недовольства Заключительным актом. По его мнению, это было только временное соглашение. «Трактат полон многих недостатков и недосмотров; в нём преобладают детали и отрывочные замечания. Весь труд имеет характер чего-то временного, а не вечного, как оно должно было быть. Однако... сколько трудных деталей, сколько неразрешимых вопросов, сколько спорных желаний теперь разрешено и удовлетворено к общему согласию. Ничто не мешает европейским кабинетам впоследствии построить более грандиозное здание на той почве, которую расчистил трактат».

81 Источники: Angeberg (comte d’), le Congrès de Vienne et les Traités de 1815; – Cantù, Histoire des Italiens, t. XI; Delia Indipendenza italiana, t. I; – Castlereagh (lord Londonderry), Correspondence of Robert, second marquis of Londonderry; – Constant (Benjamin), Mémoires sur les Cent-Jours; – Cornewall Lewis, Histoire gouvernementale de l’Angleterre de 1770 à 1830; – Deventer (van), Cinquante années de l’histoire fédèrrale de l’Allemagn; – Flassan (de), Histoire du congrès de Vienne; – Fleury de Chaboulon, Mémoires; – Gentz (F. de), Dépêches inédites aux hospodars de Valachie pour servir à l’histoire de la politique européenne, t. I; – Gervinus, Histoire du XIX siècle, t. I et II – Haussonville (comte d’), le Congrès de Vienne, l’empereur Alexandre et le prince de Talleyrand, le traité du 3 janvier 1815 (Revue des Deux Mondes, 15 mai 1862); – Hyde de Neuville, Mémoires et Souvenirs; – Klüber, Akten des Wiener Congresses; Uebersicht der diplomatischen Verhandlungen des Wiener Congresses; – Lytton Bulwer (sir Henry), Essai sur Talleyrand; – Metternich (prince de), Mémoires, documents et écrits divers, t. I et II; – Napoléon I-er, Correspondance; – Pallain, Correspondance inédite du prince de Talleyrand et du roi Louis XVIII pendant le congrès de Vienne; – Pertz, das Leben des Ministers Freiherrn von Stein; – Pradt (de), du Congrès de Vienne, 1814 et 1815; – Rochechouart (comte de), Souvenirs sur la Révolution, l’Empire et la Restauration; – Schoell, Recueil de pièces officielles relatives au congrès de Vienne; – Thiers, Histoire de l’empire (éd. in = 4°), t. IV; – Vaulabelle (Ach. de), Histoire des deux Restaurations, t. I et II; – Viel-Castel (baron de). Histoire de la Restauration, t. II et III; – Lord Castlereagh et la Politique extérieure de l’Angleterre de 1812 à 1822 (Revue des Deux Mondes, 1-er juin 1854); – Villemain, les Cent-Jours; – Vltrolles (baron de), Mémoires, t. II et III; – Wellington (Duke of). Supplementary dispatches, relating to India, Ireland, Denmark, Spanish America, Spain, Portugal, France, Congress of Vienna, Waterloo and Paris; etc.

 

Дебидур А. Дипломатическая история Европы от Венского до Берлинского конгресса (1814–1878). Т. 1: Священный союз (1814–1847). М., 1947. С. 46–98.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 04.04 2019

АЛЕКСАНДР I И ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС*

Н.А. Троицкий

 

Саратовский государственный университет, кафедра истории России

E-mail: [email protected]

 

Смысл работы Венского конгресса 1815 г. заключался в дележе добычи между победителями Наполеона. Александр I как вождь 6-й (победоносной) антинаполеоновской коалиции играл на конгрессе главную роль. Он действовал энергично и дипломатически изощренно с троякой целью – сделать Россию доминирующей силой в Европе, вознаградить ее союзников и восстановить повсеместно «легитимных» (феодальных) монархов, свергнутых Французской революцией и Наполеоном. В принципе и то, и другое, и третье ему удалось, но поскольку победители Наполеона «обновляли» Европу не силой права, а правом силы, конгресс обнажил противоречия между ними и привел лишь к видимости политического благоустройства в Европе – видимости, чреватой революциями и войнами.

 

 

Alexander I and Congress of Vienna

 

N.A. Troizskiy

 

The goal of the meeting of the Vienna congress in 1815 was to share the loot between the victors of Napoleon. Alexander I as a leader of 6-th (victorious) antinapoleon coalition played main role at the congress. His actions were active and diplomatically exquisite. His goal was triple – to make Russia dominant power in Europe, to reward its allies and to restore everywhere “legitimate” (feudal) monarchs, dethroned by the French revolution and Napoleon. In principle, he reached all his goals but as the victors of Napoleon were “renewing” Europe not through the power of law but through the law of power, the congress showed the controversies between them and created only the appearance of balance of powers in Europe – the appearance fraught with revolutions and wars.

 

 

Венский конгресс (сентябрь 1814 – июнь 1815 г.) – важнейший в XIX веке и самый представительный из всех международных конгрессов в мировой истории. Европа прислала туда глав 216 государств (сегодня их меньше во всем мире), а именно: двух императоров (России и Австрии), пять королей (Пруссии, Дании, Баварии, Вюртемберга, Ганновера) и 209 прочих государей. Не была представлена только Турция. Впрочем, две сотни карликовых княжеств, герцогств, курфюршеств были статистами. Все дела на конгрессе решал квинтет великих держав – России, Англии, Австрии, Пруссии как победителей Наполеона и принятой в их компанию посленаполеоновской Франции.

 

Целью конгресса его устроители называли заботу о благе народов, освобожденных от диктата со стороны Наполеона. Но секретарь конгресса Ф. Гентц (Австрия) откровенно признавал, что все «громкие фразы об “обновлении политической системы Европы”, “прочном мире, основанном на справедливом распределении сил” и т.д. произносились с целью успокоить народы и придать этому торжественному собранию характер достоинства и величия; истинной же целью конгресса был дележ наследства побежденного (т.е. Наполеона. – Н.Т.) между победителями»1. При этом четыре державы-победительницы старались себя как можно больше вознаградить, а побежденную, но теперь уже избавленную от Наполеона Францию как можно меньше обидеть. {3}

 

Главную роль в квинтете великих держав с начала и до конца работы конгресса играл император России Александр I. Он был тогда в апогее славы как общепризнанный глава 6-й (победоносной) антинаполеоновской коалиции2, «Агамемнон, царь царей»3. Его сопровождали восемь главных советников. Первым уполномоченным от России на конгрессе официально был граф Ан.К. Разумовский – умный и опытный политик, уступавший, однако, своим противникам в искусстве интриг. Фактически же первую роль среди советников царя играл тогда управляющий Министерством иностранных дел граф К.В. Нессельроде – мастер интриги, но без должного ума и характера, к тому же нечистый на руку: начало его богатству положили 500 тыс. рублей, которые он получил в дни Венского конгресса от дипломатов разных стран за «услуги»4. Членом конгресса от России еще был русский посланник в Вене граф Г.О. Штакельберг – яркий царедворец, но бесцветный дипломат. Кроме того, Александру помогали пять личных советников: два немецких барона – И.О. Анштет и Г.Ф.К. Штейн, граф И.А. Каподистрия (будущий глава правительства Греции), польский князь А. Чарторыйский (племянник последнего короля Польши С. Понятовского) и граф К.О. Поццо-ди-Борго – земляк, друг юности, а затем и враг всей жизни Наполеона.

 

Таким образом, из восьми советников Александра I только Разумовский был русским (точнее украинцем), а семь остальных – три немца, поляк, корсиканец и грек плюс Нессельроде, о котором говорили, что его личность могла служить «кратким руководством по географии», поскольку он родился в португальском порту, на английском корабле, от еврейки и немца, принявшего русское подданство.

 

Австрийскую делегацию на конгрессе возглавлял министр иностранных дел и фактический глава правительства Австрии князь К.В.Л. Меттерних. Именно он, а не император Франц I, в качестве хозяина председательствовал и на официальных и на частных заседаниях. Он мнил себя «величайшим дипломатом в мире», но и на деле был не просто «лжецом и фанфароном»5, а виртуозом международной политики. Из всех дипломатов в Вене «только один оказался искуснее его – Талейран»6. Впрочем, уступая одному из них в дипломатическом искусстве, Меттерних превосходил их всех осведомленностью, ибо венская полиция ежедневно информировала его о результатах неусыпного наблюдения за каждым шагом любого из участников конгресса (в первую очередь Александра I!)7.

 

Глава английской делегации министр иностранных дел лорд Р.Г.С. Каслри – бездарный, хотя и тщеславный, педант, олицетворявший собою «все наиболее антипатичные черты британской олигархии»8, – уступал в дипломатическом соперничестве и Талейрану и Меттерниху, как, впрочем, и заменивший его в феврале 1815 г. лорд А.У. Веллингтон – блестящий военачальник, но бесхитростный дипломат.

 

Главою прусской делегации король Фридрих Вильгельм III назначил канцлера князя К.А. Гарденберга – осторожного до трусости и к тому же почти глухого на оба уха. В трудных ситуациях его выручал второй уполномоченный от Пруссии барон В. Гумбольдт – искусный политик и ученый-гуманист (филолог и философ) с мировым именем.

 

Наконец, Францию представлял на конгрессе князь Ш.М. Талейран – бывший епископ (до революции) и министр иностранных дел у Наполеона, гениально одаренный дипломат и уникально порочная личность, «слуга всех господ», который всю свою жизнь продавал тех, кто его покупал, и которого в Вене называли «(конечно не в глаза) наибольшей канальей целого столетия (la plus grande canaille du siècle)»9.

 

С такими соперниками Александр I вступил на Венском конгрессе в дипломатическую борьбу. Если все прочие монархи вверили деловую канитель своим министрам, а сами предавались развлечениям, то Александр занимался делами так энергично, что о нем говорили: «Он хочет сам быть своим представителем».

 

Впрочем, новый «Агамемнон» не отставал от других монархов и в развлечениях, по числу и размаху которых Венский конгресс превзошел все, что было за всю историю дипломатии до и после него. Кроме 700 делегатов конгресса с обслуживающим персоналом Вену заполнили больше ста тысяч гостей. Среди них были все европейские знаменитости того времени – политики, ученые, литераторы, художники, музыканты, певцы. Жители Вены проявляли к ним необычайный интерес, пользуясь любой возможностью для того, чтобы увидеть и услышать их. Когда въезжали в город Александр I и Фридрих Вильгельм III, «вся Вена высыпала навстречу высоким гостям; сотни тысяч зрителей покрывали оба берега Дуная»10. Если венцы праздно любопытствовали, встречая сонмище знаменитых гостей, то понаехавшие отовсюду гости шумно и дорого праздновали свой приезд. В честь конгресса Вена на девять месяцев закружилась в праздничной феерии: каждый день устраивались концерты и спектакли, пикники и охоты, лотереи и маскарады, даже «копии средневековых турниров»11 и балы, балы, балы…

 

Александр I в этом «вавилонском столпотворении» успевал всюду. Он давал обеды и ужины на 350 и более персон с «гастрономическими редкостями» из разных стран, развлекал себя зрелищами, украшал собой все приемы и танцевал на всех балах («что до императора России, то он танцевал бы и во время пожара Рима», – иронизировал Е. Гук, секретарь лорда Каслри)12.

 

Внешне очень эффектный, обаятельный, галантный, с изящными манерами («сущий прельститель», по выражению М.М. Сперанского), Александр I, пожалуй, не обошел вниманием ни {4} одну из красавиц, съехавшихся тогда в Вену со всех концов Европы. Больше других заинтересовали царя две женщины. Одна из них – княгиня Е.П. Багратион (урожденная Скавронская), правнучка родного брата императрицы Екатерины I, вдова героя войны 1812 г., смертельно раненного в Бородинской битве, – давно оставила своего мужа и держала в Вене собственный салон. Александр стал ее «интимным другом», но, как догадывались австрийские соглядатаи, ради того, чтобы узнавать от нее секреты другого ее «интимного друга» Меттерниха (от которого она имела дочь Клементину)13. С той же целью царь соблазнил и другую любовницу Меттерниха – герцогиню Вильгельмину Саган, внучку курляндского герцога Э.И. Бирона и (по слухам) императрицы Анны Ивановны.

 

Кроме женщин, развлекал Александра I и экзотический подарок императора Австрии – говорящий скворец, который, едва увидев царя, принимался кричать: «Виват, Александр! Виват, Александр!». Шарманщик, научивший скворца говорить, был принят царем и получил от него награду.

 

Удивительно, как столь вездесущий монарх находил время для обычных прогулок по улицам Вены. «Больше всего он любил ходить один, пешком, – свидетельствует со слов очевидцев его биограф. – Встретив на улице кого-либо из знакомых, он останавливал его, вступал в разговор, а иногда продолжал прогулку с ним вдвоем»14.

 

Главное же, при такой занятости развлечениями Александр успевал вникать во все дела конгресса, не уклоняясь от жарких споров с главами делегаций. Вот что записывал в дневнике 1815 г. полковник царской свиты, впоследствии знаменитый военный историк А.И. Михайловский-Данилевский: «Мне часто случается приглашать к Его Величеству Меттерниха, Гарденберга, Веллингтона, Каслри, Талейрана и других и слышать из другой комнаты весьма продолжительные и громкие их разговоры и споры, из коих господа сии выходили со столь пламенными лицами, что принуждены бывали отирать с них пот»15. После одного из таких споров о Польше Меттерних, как стало известно агентам венской полиции, «был столь озадачен резким ответом русского императора, что, уходя, едва мог попасть в двери»16. По донесениям тех же агентов, Меттерних и Талейран стали усматривать в Александре «второго Наполеона»17, а лорд Каслри в связи с этим заметил: «Разум императора не вполне здоров»18.

 

Александр I действительно строил «наполеоновские» планы. Как самый авторитетный из победителей Наполеона, он хотел бы стать или, по крайней мере, выглядеть перед Европой новым Наполеоном, преобразующим весь континент. С одной стороны, он утопически рассчитывал создать из России «евангельское государство» в качестве общехристианского центра и главного политического арбитра в Европе19, а с другой – восстановить на континенте легитимных, «законных государей», свергнутых Французской революцией и Наполеоном, и обеспечить политическое «равновесие» между ними. При этом, однако, Александр (в отличие от других монархов) считал, что «последствия революции уже не могут быть уничтожены» и что в интересах самих государей, возвращающихся к власти из прошлого, вводить у себя конституционные новшества20. Более того, монархов, бывших к 1814 г. в союзе с Наполеоном (датского и саксонского), царь предполагал наказать ограничением или вовсе лишением их власти. Зато победители Наполеона, в первую очередь Российская империя, должны были быть щедро вознаграждены.

 

В каждом из пунктов этой программы Александр I встречал то или иное противодействие со стороны своих партнеров по антинаполеоновской коалиции. Собственно, общей у них, как подметил А. Дебидур, была «только одна мысль <…> и эта мысль заключалась в том, что они – самые могущественные державы, что Европа – в их руках, и что никто не может помешать им распоряжаться по своему произволу»21. Однако даже в рамках этого произвола (например, кого и как наказать или вознаградить) между ними еще до начала конгресса вскрылись острые разногласия. Чтобы урегулировать их, европейские дипломаты и русский царь затеяли предварительные совещания в частном порядке, которые затянулись настолько, что исследователи не могут определить дату официального открытия конгресса.

 

Сама форма этих совещаний была необычной – от аудиенций для дипломатов у русского императора до кулуарных бесед на праздничных тусовках. «Никогда более важные и сложные вопросы не обсуждались среди такого количества праздников, – вспоминал очевидец. – Во время бала дробилось на части или увеличивалось королевство, во время обеда получалось согласие на вознаграждение, план конституции намечался во время охоты»22. Конгресс предполагалось открыть то 15 августа, то 1 октября, то 1 ноября, но и 1 ноября официально он не был открыт. По мнению А. Дебидура, «он и вовсе не открывался, так как в сущности ни одного общего заседания не было»23. «Единственное – пленарное, – уточняет Я. Шедивы, – состоялось лишь однажды, когда потребовалось подписать Заключительный акт»24, т.е. 9 июня 1815 г. А до того дня делегаты конгресса больше танцевали, чем заседали. Известный на всю Европу острослов, австрийский фельдмаршал принц Ш.Ж. де Линь обронил тогда крылатую фразу: «Конгресс танцует, но не движется вперед» (Le congrès danse? Mais il ne marche pas)25.

 

С первых же дней работы «танцующего» конгресса руководящую роль на нем стал играть квартет великих держав – победителей Наполеона (Россия, Англия, Австрия, Пруссия), а с 12 января 1815 г., благодаря дипломатической изобретательности Талейрана, квартет превратился в квинтет: {5} Франция вновь была принята как равная в ряд великих держав и, вместо «большой четверки», все вопросы конгресса стала решать «большая пятерка». Официально утвержденной повестки дня конгресс не имел. Вопросы ставились и обсуждались на частных совещаниях и в рабочих комитетах конгресса. Их было множество. Главными из них стали три: французский, саксонский и польский.

 

Вопрос о политическом устройстве и границах Франции после низложения Наполеона интриговал всех участников конгресса. К Наполеону все они относились враждебно, но за возвращение Бурбонов безоговорочно выступила только Англия, где и провел долгие годы изгнания Людовик XVIII. Меттерних, не отвергая Бурбонов, готов был согласиться на передачу французского престола сыну Наполеона при регентстве его матери Марии Луизы, которая устраивала Австрию как дочь австрийского императора Франца I. Пруссия же заботилась больше о том, чтобы из торжества над Наполеоном «выжать побольше миллионов и захватить побольше территорий», нежели о том, кто возглавит Францию26. Самой сложной оказалась здесь позиция Александра I.

 

Русский царь не испытывал личных симпатий к Бурбонам и сомневался в их политической самостоятельности. Из советников царя только Поццо-ди-Борго стоял решительно за Бурбонов. Сам Александр, признавая Людовика XVIII «законным государем», соглашался вернуть его на французский трон лишь при условии, что он дарует Франции конституцию, иначе будет сметен новой революцией. Царь готов был даже породниться с Людовиком и выдать свою сестру Анну Павловну (ту, к которой в 1809 г. сватался Наполеон, но получил отказ) за герцога Беррийского, племянника короля. Людовик, однако, по наущению Талейрана, уклонился от заключения такой брачной сделки27.

 

Личные встречи Александра I с Людовиком XVIII только повредили их отношениям. При свидании в Компьене 1 мая 1814 г. Людовик «с оскорбительной холодностью», не вставая с кресла, указал Александру на стул, а потом за обедом неуместно давал понять, что Бурбоны выше Романовых. Александр тогда съязвил: «Можно подумать, что не я ему, а он мне вернул корону»28.

 

После этого Александр I называл разные кандидатуры взамен Людовика XVIII. На время он поддался влиянию швейцарского республиканца Ф.С. Лагарпа, который в 1783–1795 гг. был воспитателем юного Александра Павловича, а теперь стал негласным советником царя и «тянул в сторону Бернадота»29. Благодарный Бернадоту за то, что этот бывший маршал Наполеона, избранный в 1810 г. правителем Швеции в качестве наследного принца (под именем Карла Юхана), поддержал Россию в 1812 г., Александр был не против кандидатуры Бернадота на французский престол. Более того, по слухам, он будто бы предложил маршалу Ж.Э. Макдональду: «Выберите кого-нибудь из своих маршалов, как сделала Швеция относительно Бернадота»30. А в разговоре с бароном Э. Витролем (ярым роялистом) царь ужаснул своего собеседника, не только назвав Бернадота и принца Евгения Богарне (пасынка Наполеона!) возможными кандидатами на управление Францией, но и добавив при этом, что «умно организованная республика больше всего соответствовала бы духу французской нации (курсив мой. – Н.Т.31.

 

Однако противодействие союзников заставило царя уступить. Решающую роль в этом противодействии сыграл Талейран. Он выставил против всех вариантов Александра I принцип легитимизма, с которым царь не мог не считаться: «Возможны лишь две комбинации – Наполеон или Людовик XVIII. Республика не возможна. Регентство или Бернадот – интрига. Только Бурбоны – принцип»32.

 

Таким образом, еще до начала работы Венского конгресса вопрос о Франции, казалось, был уже решен: Наполеон низложен и сослан на о-в Эльба, а Людовик XVIII занял французский трон. По условиям Парижского мирного договора 30 мая 1814 г. Франция была низведена к границам 1792 г. (до революционных и наполеоновских завоеваний), но осталась в концерте великих держав.

 

Все перевернулось почти мгновенно. 6 марта 1815 г. в разгар веселья на очередном балу у императора Австрии вдруг началась паника. Засуетились государи, царедворцы, дипломаты и генералы. На монархов было жалко смотреть. «У императора Александра лицо сделалось желтым, как лимон»33. Только что примчавшийся курьер привез невероятную весть: Наполеон 1 марта покинул Эльбу и высадился во Франции.

 

То, что произошло затем, с 1 по 20 марта, показалось еще более невероятным. Такого чуда не бывало в мировой истории никогда – ни раньше, ни позже: безоружный человек во главе горстки людей, не сделав ни одного выстрела, «только шляпой помахав»34, за 20 дней положил к своим ногам великую державу.

 

Положение устроителей Венского конгресса осложнялось тем, что разногласия между ними к тому времени зашли в тупик. 3 января 1815 г. Англия, Австрия и королевская Франция заключили «секретный трактат» о союзе против России и Пруссии35. Каждый из трех союзников обязался выставить армию в 150 тыс. человек. Австрийский фельдмаршал К.Ф. Шварценберг уже начертал план военных действий, «причем было решено, что кампания начнется в конце марта»36, когда пришла весть о возвращении Наполеона во Францию. «Как будто среди “танцующего” конгресса, – читаем у В.О. Ключевского, – появился с того света страшный мертвец в белом саване со знакомыми всем скрещенными на груди руками. Обомлевшие интриганы судорожно схватились за Россию, за Александра, готовые вновь стать в его {6} распоряжение»37. Александр I ответил им: «Что касается меня, то я готов пожертвовать моим последним солдатом и моим последним рублем»38. 13 марта 1815 г. восемь держав (большая пятерка плюс Швеция, Испания, Португалия) подписали составленную Талейраном декларацию39, в которой Наполеон был объявлен «вне законов» как «враг человечества». «Это было, – заметил А. Сорель, – объявление “вне закона”, практиковавшееся ранее Конвентом и теперь переведенное на монархический язык»40. Вслед за этим 25 марта Россия, Англия, Австрия и Пруссия оформили 7-ю антинаполеоновскую коалицию, подчеркнув, что обязуются «устремить все свои усилия» против Наполеона, но не против Франции41.

 

Единство коалиции не было поколеблено даже тем ошеломляющим ходом, который сделал Наполеон. Он обнаружил среди бумаг Людовика XVIII текст договора от 3 января 1815 г. Король ратифицировал его и, спасаясь бегством от возвратившегося в Париж Наполеона, второпях оставил на своем столе. Наполеон отправил документ с секретарем русской миссии П.С. Бутягиным Александру I в Вену. Царь был в шоке, но чувство ненависти к Наполеону пересилило в нем все другие чувства. 9 апреля он пригласил к себе Меттерниха и, в присутствии Г.Ф.К. Штейна, показал ему текст договора: «Известен ли вам этот документ?» Биографы Меттерниха полагают, что он тогда единственный раз в жизни от растерянности не знал даже, что солгать, и молчал. «Меттерних, – обратился к нему Александр, – пока мы оба живы, об этом предмете не должно быть между нами ни слова. Наполеон возвратился. Теперь наш союз должен быть крепче, чем когда-либо!» С этими словами царь швырнул документ в пылавший камин42.

 

Однако теперь Александр I не хотел вновь навязывать Франции Людовика XVIII. Увидев, как Людовик непопулярен в своей стране43, и в то же время считаясь с принципом легитимизма, он предложил на французский престол кандидатуру главы младшей ветви Бурбонов герцога Луи-Филиппа Орлеанского (будущего, с 1830 г., короля Франции). «На мой взгляд, – говорил царь первому уполномоченному на конгрессе от Англии лорду Р. Кланкарти (он заменил Веллингтона, отбывшего к армии), – примирить всех может только герцог Орлеанский. Он француз, он Бурбон, он женат на принцессе из дома Бурбонов, у него есть сыновья. Еще в молодости он служил делу Конституции <…> Он объединит все партии»44. Пруссия и Австрия не возражали против такой идеи, но Англия расстроила ее.

 

После битвы при Ватерлоо Веллингтон доставил в Париж Людовика XVIII в английском обозе, и тот занял королевский дворец, «как будто бы ничего не случилось, и он не переставал царствовать над Францией ни одного дня»45. Александр I усмотрел в этих действиях «явное пренебрежение английского кабинета к своим континентальным союзникам»46. Но делать уже было нечего: Людовик вернулся на прародительский трон. Поэтому, когда король, чувствуя шаткость своего положения, обратился к Александру за содействием, царь в письме к нему от 26 июня 1815 г. содействие обещал, но – при «восстановлении законного и либерального правительства (курсив мой. – Н.Т.)»47. Он проследил за тем, чтобы Людовик сохранил дарованную французам «Конституционную хартию» 1814 г., а главой правительства и министром иностранных дел Франции по настоянию Александра король назначил, вместо Талейрана, «одесского дюка», т.е. бывшего градоначальника Одессы и Новороссийского генерал-губернатора герцога А.Э. дю Плесси Ришелье – внука знаменитого маршала Франции Л.Ф.А. дю Плесси Ришелье, который, в свою очередь, был внучатым племянником еще более знаменитого кардинала. Дюк не был во Франции с 1790 г. «Это француз, который лучше всего знает Крым», – посмеивался над ним Талейран, но для России и Александра I такой француз был полезнее любого другого48.

 

Вместе с тем Александр I, ощутив на Венском конгрессе противодействие своим планам со стороны партнеров по антинаполеоновской коалиции (в первую очередь, Англии), позаботился о том, чтобы Франция сохранила статус великой державы как дружественный к России противовес другим великим державам. Он убедил своих союзников снять территориальные и умерить финансовые претензии к Франции, что и было узаконено Парижским мирным договором от 20 ноября 1815 г.49

 

Кроме вопроса о Франции, самыми острыми на Венском конгрессе были польский и саксонский вопросы. Они оказались тесно связанными между собой.

 

В польском вопросе Александр I сразу занял твердую позицию: Россия должна быть вознаграждена за свою роль в разгроме Наполеона присоединением к ней герцогства Варшавского со столицей в Варшаве, которое Наполеон создал в 1807 г. из польских земель, отошедших к Пруссии и Австрии в XVIII в. по трем разделам Польши. Александр рассчитывал присоединить к России все герцогство посредством личной унии как Царство Польское во главе с ним, Александром – царем русским и польским. При этом Александр обещал даровать Царству Польскому конституцию «и тем самым обеспечить счастье его народа»50. Такой проект царь считал не подлежащим обсуждению. «Это есть дело, которое касается только лично меня и в котором лишь я один могу быть судьею!» – заявил он Талейрану. «Слуга всех господ» тогда ему возразил: «Простите, государь, когда принадлежишь истории, весь мир является судьею»51.

 

Самым решительным противником России в польском вопросе выступила Англия. Лорд Каслри в меморандуме от 12 октября 1814 г. попытался изобразить Россию европейским пугалом: «План русского императора присоединить герцогство {7} Варшавское <…> распространил волнение и ужас при дворах австрийском и прусском, наполнил страхом все государства Европы <…> Россия, уже увеличенная Финляндией, Бессарабией, землями персидскими, устремляется на Запад, в сердце Германии»52. Со своей стороны, Каслри в одном из частных писем заявил, что он «не намерен позволить калмыцкому князю перевернуть Европу»53.

 

Александр I проявил твердость. Он пригласил к себе Каслри и повторил сказанное Талейрану («вопрос о герцогстве подлежит только русской компетенции»), подчеркнув при этом: «Я завоевал герцогство, и у меня есть 480 тыс. солдат, чтобы его защитить!»54. В то же время царь заручился поддержкой своего давнего друга, короля Пруссии Фридриха Вильгельма III, обещав ему поддержать Пруссию в саксонском вопросе55. Узнав об этом, Меттерних (разделявший, хотя и менее решительно, позицию Каслри) попытался расстроить альянс России и Пруссии в польском вопросе, пустив такой слух: «Император Александр более заботится о Польше, чем о Саксонии». Князь Гарденберг рассказал об этом царю. Александр был так разгневан, каким его еще не видели. Он даже вызвал Меттерниха на дуэль, но тот как истый дипломат уклонился от вызова. После этого, вплоть до скандальной сцены 9 апреля 1815 г., Александр «не посещал собраний и балов, устраивавшихся у Меттерниха, и, встречаясь с канцлером Австрии в других местах, поворачивался к нему спиной»56.

 

Сговор Англии, Австрии и королевской Франции от 3 января 1815 г. позволил им усилить совместное давление на Россию и Пруссию, а побег Наполеона с Эльбы сплотил «большую пятерку» и помог ей урегулировать разногласия. Польский вопрос был решен посредством компромисса, выгодного для России. Территория герцогства Варшавского, за исключением Познани (осталась в руках Пруссии), Восточной Галиции (сохранилась за Австрией) и Кракова, объявленного вольным городом, присоединялась к России под названием Царство Польское (127 тыс. кв. км с населением в 3 млн 200 тыс. человек). Так фактически был содеян 4-й раздел Польши. 25 мая 1815 г. в Вене была опубликована октроированная (т.е. пожалованная монархом) Конституция Царства Польского57.

 

Князь Чарторыйский свидетельствовал, что по разговорам с Александром I о конституции и «счастье народа» Польши «невозможно было понять, искренен ли он или лукавит; достаточно причин предполагать последнее»58. В связи с этим важный вывод сделал российский историк С.В. Мироненко: «Конституция Царства Польского была для Александра I своеобразным экспериментом. Польша стала как бы полигоном для проверки того, насколько реален задуманный императором симбиоз конституции с самодержавной властью»59. Это, пожалуй, верно. Но был в таком эксперименте и сугубо польский аспект: царь стремился расположить к себе поляков и сплотить их под своим скипетром, как бы исправляя несправедливость, допущенную по отношению к ним Екатериной II. Ради этого Александр назначил первым наместником Польши с титулом Высочества даже не Чарторыйского, как ожидалось, а генерала Ю. Зайончека, который был соратником Т. Костюшко и Наполеона и учеником наполеоновского нашествия на Россию, где, кстати, потерял ногу и попал в плен. С той же целью Александр льстил патриотическим чувствам поляков в ряде акций, начиная с перезахоронения Ю. Понятовского.

 

Польский князь и маршал Франции Юзеф Понятовский, тоже сражавшийся против России под знаменем Наполеона в 1812 г., погиб в «битве народов» под Лейпцигом и был погребен на лейпцигском кладбище. В сентябре 1814 г. с разрешения Александра I поляки торжественно перенесли останки своего героя через Варшаву в Краков, причем царь поручил главнокомандующему русской армией фельдмаршалу М.Б. Барклаю де Толли со всем его штабом участвовать в церемонии. Более того, он разрешил полякам воздвигнуть памятник Понятовскому. Памятник был изваян великим датским скульптором Б. Торвальдсеном и стоит поныне в Варшаве перед зданием Совета министров Польши. Позднее, в 1817 г., опять-таки с дозволения Александра поляки перенесут на родину прах умершего в Швейцарии Тадеуша Костюшко60.

 

Компромиссно, хотя и болезненно для Саксонии, был решен на конгрессе и саксонский вопрос. В наказание саксонского короля Фридриха Августа I за его союз с Наполеоном (в битве под Лейпцигом король потерял свои войска, перешедшие на сторону антинаполеоновской коалиции, и сам попал в плен) Пруссия стремилась присоединить Саксонию к себе. Александр I энергично поддержал Фридриха Вильгельма III: «Прусский король будет королем Пруссии и Саксонии, как я буду императором России и королем Польши!»61. Выслушав ссылки Талейрана на договоры, подтверждающие легитимность (и, стало быть, неприкосновенность) саксонского короля, царь заявил: «Какое употребление, думаете вы, я могу сделать из всех ваших пергаментов и трактатов? Для меня одно превыше всего – это данное мной слово. Я его дал и сдержу: я обещал Саксонию прусскому королю»62. Новые возражения Талейрана царь оборвал «окриком по-наполеоновски»: «Если саксонский король не отречется от престола добровольно, он будет отправлен в Россию и умрет там. Один король уже нашел там свой конец!»63.

 

Главными противниками России и Пруссии в саксонском (как и в польском) вопросе были Англия и Австрия, которые не желали ни русского, ни прусского усиления. Но настойчивее всех убеждал Александра I вернуть Фридриху Августу I саксонский престол именно Талейран. Эта кажущаяся странность объяснялась просто: {8} во-первых, король Саксонии (как и неаполитанские, пармские, испанские Бурбоны) был в родстве с Людовиком XVIII, а главное, агенты Меттерниха дознались, что Талейран получил от саксонского короля взятку в 3 млн флоринов64. Стараясь отработать полученные миллионы, Талейран на переговорах с Александром I позволил себе даже рискованные ходы. Когда царь стал говорить о том, что саксонский король «изменил общему делу Европы», Талейран возразил: «Государь, он уступил силе обстоятельств, в которых может оказаться каждый». Александр усмотрел здесь намек на свой договор с Наполеоном в Тильзите и воспринял это как оскорбление65.

 

В переговорах с уполномоченными от Англии и Австрии по саксонскому вопросу царь держался корректнее, но столь же твердо. Его рескрипт послу России в Лондоне Х.А. Ливену от 15 (27) декабря 1814 г. гласил: «Передавая Саксонию под власть прусского короля, союзные державы лишь действуют в соответствии с принципами, уже ранее ими принятыми, <…> поскольку они завоевали Саксонию, после того как были испробованы все средства привлечь ее правительство к защите правого дела»; стремление же Англии, Австрии и Франции «вернуть саксонскому королю его прежние владения или их часть <…> противоречит не только доводам здравой политики, но и национальным чаяниям саксонцев»66.

 

Однако после январского сговора Англии, Австрии и Франции Александр I вынужден был несколько уступить и побудить своего друга Фридриха Вильгельма III согласиться на компромисс. Королевство Саксония осталось под скипетром Фридриха Августа I, но 2/5 его территории с населением в 723,3 тыс. человек отошли к Пруссии.

 

Трудно решался на Венском конгрессе скандинавский вопрос. Здесь Александр I проявил дипломатическую изощренность. Дело в том, что Дания была втянута в коалиционные войны главным образом из-за двух варварских бомбардировок Копенгагена английским флотом 2 апреля 1801 г. (под флагом адмирала Г. Нельсона) и 1 сентября 1807 г. «При таком образе действий со стороны Англии для Дании оставалось только присоединиться к Франции», – заключал Х. Шеффер67. Король Дании Фредерик VI, яркий представитель просвещенного абсолютизма, отменивший в 1800 г. крепостное право, естественно, был ближе к Наполеону, чем к его противникам – феодальным монархам. Он и на Венском конгрессе шокирующе отличался от чопорных монархов либеральными воззрениями и «простотою манер»68.

 

После того как в 1813 г. датские войска были разбиты шведами, Дания 14 января 1814 г. подписала Кильский договор со Швецией, по которому уступала Швеции Норвегию, но должна была получить шведскую Померанию и остров Рюген, а также денежную компенсацию69. 8 февраля 1814 г. договор с Данией подписала и Россия, гарантировав при этом передачу ей Померании и Рюгена70. Здесь, однако, начались неожиданные осложнения.

 

Норвежцы отказались признать Кильский договор и провозгласили своим королем принца Христиана-Фридриха (двоюродного брата Фредерика VI и будущего короля Дании под именем Христиана VIII). Фредерик VI призвал норвежцев выполнять договор, а Христиана-Фридриха – отказаться от норвежского престола. В августе 1814 г. Карл Юхан принудил Норвегию к заключению унии со Швецией при сохранении норвежской автономии в составе шведского королевства, но не собирался передавать Дании шведскую Померанию, намереваясь передать ее Пруссии71. 2 мая 1815 г. министр иностранных дел Дании Н. Розенкранц пригласил Россию стать посредницей между Швецией и Данией в переговорах о Померании72. Александр I согласился, хотя положение его было щекотливым: с одной стороны, он еще в 1812 г. трижды, по договорам от 5 апреля и 15 июня и при личном свидании 27–30 августа в Або, обещал Карлу Юхану помощь в присоединении Норвегии к Швеции, а с другой стороны, по договору 1814 г. гарантировал присоединение шведской Померании к Дании. Искусно маневрируя на Венском конгрессе в качестве посредника, он помог Швеции, Дании и Пруссии найти компромисс: Норвегия закреплялась за Швецией, шведская Померания отходила к Пруссии, а Дания получала от Пруссии денежную компенсацию и герцогство Лауэнбург, непосредственно примыкавшее к датским владениям73.

 

Вывод советского историка Л.А. Зака о том, что в Вене «Дания была сведена на положение третьестепенной державы»74, излишне строг. И все же надо признать, что Дания потеряла больше, чем приобрела. Когда Александр I, симпатизировавший Фредерику VI, сказал ему при прощании в Вене: «Вы увозите с собой наши сердца», тот с грустью ответил: «Но, увы, ни одной души!»75.

 

Пожалуй, не было на Венском конгрессе таких вопросов, к обсуждению которых Александр I не проявил бы интереса – государственного, династического и даже личного. Так, он выступил за создание на территории Германии федеративного союза 38-ми суверенных государств, включая Австрию и Пруссию. Такой проект устроил все великие державы: Россию, Англию и Францию – потому, что они желали видеть Германию единой и сильной, а Пруссию и Австрию – потому, что они заняли в Германском союзе ведущие позиции. При этом Александр I позаботился о введении конституционных норм в тех германских государствах, где правили его родственники, указав в инструкции графу Нессельроде: «Поддерживать, насколько возможно, интересы герцога Ольденбургского. Более всего меня интересуют король Вюртембергский, великий герцог Баденский, великий герцог Дармштадтский»76.

 

Не без влияния Ф.С. Лагарпа Александр I энергично добивался и добился на конгрессе {9} признания всеми великими державами «вечного нейтралитета» Швейцарии и ее конституции, принятой в августе 1815 г.»77.

 

Менее активен был царь в итальянских делах. Верный принципу легитимизма, он поддержал возвращение Неаполя под власть Бурбонов78, но в борьбу между Австрией и Францией за преобладание в раздробленной Италии не вмешивался, полагая, должно быть, что эта борьба непосредственно интересы России не затрагивает.

 

Точно так же не мешал Александр I морской экспансии Англии, хотя и настороженно следил за ростом ее могущества79: он был благодарен Англии за финансирование всех антинаполеоновских коалиций, а кроме того, учитывал, что Англия не имеет территориальных претензий на континенте Европы.

 

Тем не менее именно с Англией, в первую очередь, а также с Австрией столкнулась Россия на конгрессе по греческому вопросу. Греки изнывали тогда под игом Турции. В 1814 г. в России возникло греческое тайное общество «Филики Этерия». Оно возглавило борьбу греков за независимость. Александр I, зная об этом, в январе 1815 г. предложил союзным державам «взять на себя защиту живущих в Турции христиан». Англия и Австрия не позволили ему даже «поставить этот вопрос на обсуждение». Слабым утешением для царя стало то, что он отвратил противоположное намерение Меттерниха – «взять под охрану соединенной Европы неприкосновенность Турецкой империи»80.

 

Последние месяцы (после возвращения Наполеона с Эльбы) Венский конгресс работал нервно, но сумел уладить все дела за неделю до битвы при Ватерлоо: 9 июня 1815 г. был подписан составленный Ф. Гентцем заключительный акт конгресса из 121 статьи81 (сразу его подписали 5 великих держав плюс Швеция и Португалия, а затем – до мая 1820 г. – к ним присоединились еще 26 европейских стран).

 

Заключительный акт узаконил дележ наследства Наполеона между его победителями, перекроив карту Европы. Россия усилилась за счет Польши, Пруссия – за счет Саксонии, Австрия – за счет Италии, Англия закрепила за собой колонии, отнятые у Франции, в том числе остров Мальта и Ионические острова. Были возвращены феодальные монархи на троны Франции, Испании, Неаполя, Пьемонта, Тосканы. Устроители Венского конгресса присоединили Бельгию к Голландии, Норвегию к Швеции, Геную к Пьемонту, Данию и Саксонию урезали, а Польшу вновь разделили.

 

Александр I не мог быть вполне удовлетворен итогами конгресса, поскольку даже герцогство Варшавское он получил не целиком, а интриги против России со стороны Англии, Австрии и королевской Франции (особенно их январский сговор 1815 г.) раздражали его. Чтобы восстановить свои позиции «царя царей», пошатнувшиеся в Вене, Александр в сентябре 1815 г. создал и возглавил Священный союз европейских монархов. Монархи обязались «во всяком случае и во всяком месте подавать друг другу помощь»82, что означало, как выяснилось, сообща давить «во всяком месте» Европы «всякий случай» сопротивления восстановленным феодальным режимам. Пока Союз успешно давал революции в Испании, Португалии, Неаполе, Пьемонте, партнеры Александра I охотно признавали его «царем царей», но как только к 1825 г. вновь обострился греческий вопрос и Александр поддержал восставших против Турции греков, его «братья»-монархи дружно воспротивились этому, что привело к фактическому распаду Священного союза. Хуже того, вместо «евангельского государства» Россия обратилась в аракчеевский (по имени аlter ego царя А.А. Аракчеева) содом, а пока Александр I руками Священного союза душил «гидру революции» в Европе, в самой России созрело и предстало перед изумленным царем революционное движение декабристов. Все это усугубило душевную драму новоявленного «Агамемнона» и ускорило его кончину.

 

Что касается итогов работы Венского конгресса, то они, удовлетворив – в большей или меньшей степени – квинтет великих держав, оказались безрадостными для малых стран и для всех народов. Прикрываясь фиговым листком легитимизма, великие державы попирали национальные интересы большинства стран и «обновляли» Европу не силой права, а правом силы. «Стоит вспомнить, – читаем у А. Дебидура, – бельгийцев, принесенных в жертву Голландии, Геную, отданную Пьемонту, Венецию, Рагузу, проданных Австрии, поляков, поделенных между тремя державами, Италию, связанную по рукам и ногам, Германию, цинично обманутую, Грецию, презрительно отвергнутую»83. Все вообще решения конгресса создали лишь видимость политического благоустройства в Европе – видимость, чреватую революциями и войнами.

 

 

Примечания

 

1 Metternich C.W.L. Mémoire, documents, écrits… Paris, 1880. V. 3. P. 474.

 

2 Пять предыдущих коалиций Наполеон разгромил в 1797–1809 гг.

 

3 Выражение Ж. де Сталь цит. по: Соловьев С.М. Император Александр I: Политика. Дипломатия. М., 1995. С. 411.

 

4 Надлер В.К. Император Александр I и идея Священного союза. Рига, 1892. Т. 5. С. 365.

 

5 Там же. С. 365.

 

6 Дживелегов А.К. Александр I и Наполеон. М., 1915. С. 283.

 

7 Подробно об этом см.: Fournier A. Die Geheimpolizei auf dem Wiener Kongress. Wien, 1913.

 

8 Тарле Е.В. Соч.: В 12 т. М., 1957. Т. 1. С. 277.

 

9 Там же. Т. 11. С. 139. {10}

 

10 Надлер В.К. Указ. соч. Т. 5. С. 382.

 

11 «Как будто все века и все страны, – вспоминал очевидец, – назначили здесь друг другу свидание» (Лагард А.М.Б. де. Картины из времен Венского конгресса 1814–1815 гг. // Голос минувшего. 1915. № 5. С. 152.)

 

12 Труайя А. Александр I, или Северный Сфинкс. М., 1997. С. 222.

 

13 Подробно см.: Рахшмир П. Екатерина, Вильгельмина, Дарья… // Родина. 1996. № 3.

 

14 Надлер В.К. Указ. соч. Т. 5. С. 400. Сегодня невозможно даже представить кого-либо из лидеров великих держав, гуляющего по городу без свиты и охраны!

 

15 Цит. по: Шильдер Н.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. СПб., 1905. Т. 3. С. 275.

 

16 Fournier A. Op. cit. P. 391.

 

17 Тарле Е.В. Соч. Т. 11. С. 150.

 

18 Цит. по: Хартли Д. Александр I. Ростов н/Д, 1998. С. 189.

 

19 Подробно об этом: Вишленкова Е.А. Религиозная политика: официальный курс и «общее мнение» России Александровской эпохи. Казань, 1997. Гл. 3.

 

20 Рескрипт Александра I послу в Лондоне Х.А. Ливену от 15 (27) декабря 1814 г. // Внешняя политика России XIX и начала XX в.: Док-ты Российского министерства иностр. дел. Сер. I. М., 1972 (далее – ВПР). Т. 8. С. 145–146. Подробнее см.: Гросул В.Я. Российский конституционализм за пределами России // Отечественная история. 1996. № 2.

 

21 Дебидур А. Дипломатическая история Европы. От Венского до Берлинского конгресса (1814–1878). Т. 1. Священный союз. М., 1947. С. 53.

 

22 Бутенко В.А. Венский конгресс // Отечественная война и русское общество. М., 1912. Т. 7. С. 8.

 

23 Дебидур А. Указ. соч. Т. 1. С. 59.

 

24 Шедивы Я. Меттерних против Наполеона. М., 1991. С. 237.

 

25 Pertz I.H. Das Leben des Ministers Freicherrn vom Stein. Berlin, 1851. Bd. 4. S. 100–101.

 

26 История XIX века / Под ред. Э. Лависса и А. Рамбо. М., 1905. Т. 3. С. 36.

 

27 См.: Шильдер Н.К. Указ. соч. Т. 3. С. 302, 397; Дебидур А. Указ. соч. Т. 1. С. 56. В 1816 г. Анна Павловна вышла замуж за принца Вильгельма Оранского – будущего (с 1840 г.) короля Нидерландов.

 

28 Труайя А. Указ. соч. С. 202–203.

 

29 Николай Михайлович, вел. кн. Император Александр I. СПб., 1912. Т. 1. С. 149.

 

30 Иностранцы о России. Воспоминания графа де Ля Феллоннэ // Исторический вестник. 1900. №12. С. 1118.

 

31 Mémoires de Vitrolles. Paris, 1950. V. 1. P. 214–217.

 

32 Шильдер Н.К. Указ. соч. Т. 3. С. 216; Богданович М.И. История войны 1814 г. во Франции и низложение Наполеона I. СПб., 1865. Т. 1. С. 570.

 

33 Венский конгресс по рассказам графини Э. фон Бернсторф // Русская старина. 1898. №3. С. 495.

 

34 Бальзак О. де. Собр. соч.: В 24 т. М., 1960. Т. 17. С. 156.

 

35 Полный текст его см.: [Chodzko L.] Comte d’Angeberg. Le congrès de Vienne et les traités de 1815. Paris, 1864. V. 1. P. 589–591.

 

36 Шильдер Н.К. Указ. соч. Т. 3. С. 301.

 

37 Ключевский В.О. Собр. соч.: В 9 т. М., 1989. Т. 5. С. 426.

 

38 Надлер В.К. Указ. соч. Т. 5. С. 499.

 

39 Текст ее см.: [Chodzko L.] Op. cit. V. 3. P. 912–913.

 

40 История XIX века. Т. 3. С. 34.

 

41 ВПР. Т. 8. С. 244.

 

42 Эта сцена описана во многих источниках. Наиболее подробно см.: Pertz I.H. Op. cit. Bd. 4. S. 395.

 

43 «После яркого света – слякоть», – так определил реставрацию Бурбонов во Франции Стендаль (Стендаль Ф. Собр. соч.: В 15 т. М.; Л., 1950. Т. 14. С. 159).

 

44 Цит. по: История XIX века. Т. 3. С. 36. Подробнее см.: Pozzo di Borgo C.A. Correspon-dance diplomatique 1814–1818. Paris, 1890. V. 1. P. 128–134.

 

45 Надлер В.К. Указ. соч. Т. 5. С. 565.

 

46 Там же. С. 567.

 

47 ВПР. Т. 8. С. 148.

 

48 Подробно о нем см.: Crousaz-Crétet L.de. Le Duc de Richelieu en Russie et en France 1766–1822. Paris, 1897.

 

49 См. об этом: ВПР. Т. 8. С. 707–709.

 

50 Зак Л.А. Монархи против народов. М., 1966. С. 75.

 

51 Шильдер Н.К. Указ. соч. Т. 3. С. 297.

 

52 Цит. по: Соловьев С.М. Указ. соч. С. 328.

 

53 Castlereagh R.S. Memoirs and Correspondence… London, 1853. V. 10. P. 200.

 

54 Зак Л.А. Указ. соч. С. 74–75.

 

55 Там же. С. 86; Дебидур А. Указ. соч. Т. 1. С. 61.

 

56 Шильдер Н.К. Указ. соч. Т. 3. С. 285; Надлер В.К. Указ. соч. Т. 5. С. 455.

 

57 Текст ее см.: [Chodzko L.] Op. сit. V. 3. P. 1224–1226.

 

58 Kukiel M. Czartoryski and European Unity. 1770–1861. Princeton, 1955. P. 109.

 

59 Мироненко С.В. Тайные страницы истории России. М., 1990. С. 16.

 

60 См.: Майков П.А. Мелкие заметки об отношениях императора Александра с поляками // Русская старина. 1903. № 2.

 

61 Memoires du prince de Talleyrand. Paris, 1954. V. 3. P. 38.

 

62 Шильдер Н.К. Указ. соч. Т. 3. С. 283.

 

63 Дебидур А. Указ. соч. Т. 1; История XIX века. Т. 3. С. 22. Последний король Польши С. Понятовский умер в 1798 г. в Петербурге.

 

64 См.: Надлер В.К. Указ. соч. Т. 5. С. 414.

 

65 Труайя А. Указ. соч. С. 218.

 

66 ВПР. Т. 8. С. 150–151.

 

67 История XIX века. Т. 2. С. 146.

 

68 Лагард А.М.Б. де. Указ. соч. С. 153. Датскими делами на конгрессе занимался не столько сам король, сколько первый уполномоченный от Дании граф К.Г. Бернсторф – сын и внук двух министров и сам бывший министр иностранных дел, авторитетный в Европе дипломат. {11}

 

69 Текст договора см.: [Chodzko L.] Op. сit. V. 1. P. 90–100.

 

70 ВПР. Т. 7. С. 564.

 

71 Там же. Т. 8. С. 673.

 

72 Там же. С. 671.

 

73 Там же. С. 348, 673–674. Судя по дружескому письму Александра к Карлу Юхану от 13 (25) мая 1815 г. (ВПР. Т. 8. С. 348), В.К. Надлер ошибался, полагая, что еще в 1814 г. Александр I уличил Карла Юхана в измене и порвал с ним всякие отношения (Надлер В.К. Указ. соч. Т. 5. С. 208–209).

 

74 Зак Л.А. Указ. соч. С. 223.

 

75 Там же.

 

76 Там же. С. 122.

 

77 ВПР. Т. 8. С. 112, 371–373, 451–453.

 

78 Там же. С. 190.

 

79 «Британский кабинет, – гласит рескрипт Александра I Х.А. Ливену от 15 (27) декабря 1814 г., – смог за время (Французской) революции завладеть почти всеми ресурсами другого полушария, установить всемирное владычество на морях и контролировать отношения между европейскими державами» (ВПР. Т. 8. С. 145).

 

80 История XIX века. Т. 3. С. 40; Бутенко В.А. Указ. соч. С. 19; Дебидур А. Указ. соч. Т. 1. С. 97.

 

81 Текст договора см.: [Chodzko L.] Op. сit. V. 3. P. 1386–1433; Мартенс Ф.Ф. Собр. трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. СПб., 1876. Т. 3. С. 229–333.

 

82 Акт о Священном союзе // ВПР. Т. 8. С. 517.

 

83 Дебидур А. Указ. соч. Т. 1. С. 97. {12}

 

 

* Русскоязычный оригинал статьи, подготовленной по заказу Серебряной палаты Ее Величества Королевы Дании и опубликованной на английском и датском языках в сб.: Denmark and the Dancing Congress of Vienna. Copenhagen, 2002. P. 72–91. {3}

 

Троицкий Н.А. Александр I и Венский конгресс // Известия Саратовского университета. Новая серия. 2005. Т. 5. Сер. История. Право. Международные отношения. № 1/2. С. 3‒12.

 

Ответить

Фотография Стефан Стефан 04.04 2019

 

Таким образом, из восьми советников Александра I только Разумовский был русским (точнее украинцем), а семь остальных – три немца, поляк, корсиканец и грек плюс Нессельроде, о котором говорили, что его личность могла служить «кратким руководством по географии», поскольку он родился в португальском порту, на английском корабле, от еврейки и немца, принявшего русское подданство.

Ну вот, я говорил г-ну Шутоффу, что Александр 1 предпочитал европейцев русским, а он не верил.

Данная ветка посвящена Венскому конгрессу.

Ответить

Фотография shutoff shutoff 04.04 2019

АЛЕКСАНДР I И ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС* Н.А. Троицкий

 

 Как много можно прочитать и притом на разных языках, но так ничего и не понять в историческом процессе. В данном случае я не о Вас, ув-й г-н Стефан, а о Троицком...

Ответить

Фотография Ученый Ученый 04.04 2019

 

АЛЕКСАНДР I И ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС* Н.А. Троицкий

 

 Как много можно прочитать и притом на разных языках, но так ничего и не понять в историческом процессе. В данном случае я не о Вас, ув-й г-н Стефан, а о Троицком...

 

Я с Вами согласен, автор статьи недооценивает положительное значение Венского конгресса. Умиротворение Европы было в интересах и больших и стран и малых, к тому же система Священного союза была все же мягче наполеоновского деспотизма.

Ответить