←  История древнего мира

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Города-государства Месопотамии сохраняли с...

Фотография Alisa Alisa 03.11 2014

Мы же здесь говорим о древних городах, когда поселение с числом жителей в пару тысяц считалось городом. В таком случае сойдут и шкурки с мерами зерна.

Я это к тому, что разница между зерном и золотом есть, но она появляется когда в торговые отношения включаются несколько общин/городов/стран. Появление универсального товара ликвидности неизбежно. А на местечковом уровне, да, можно хоть навозом рассчитываться. Кстати, ваша шутка насчет кизяков, не такая уж и шутка. Я, к сожалению, не знаю были ли в истории прецеденты, но навоз всегда высоко ценился, особенно в с/х обществе. Может когда-нибудь и использовался в качестве денег :)

Ответить

Фотография RedFox RedFox 03.11 2014

...А зерно съестся. В конечном итоге человеку прежде всего нужна пища, а зерно отличный как товар, так и эквивалент. голодный не даст ему сгнить. Мы же говорим здесь не о современном обществе. В Месопотамии зерно достаточно быстро доходило до "конечного потребителя".

В Месопотамии нормы потребления были поистине огромны (больше - только в ДЕ). Старовавилонский материал см. в многочисленных работах  Н. В. Козыревой - Вы будете приятно удивлены тамошними "голодными". А насчёт "сгнить" - так у шумеров было лучшее пиво в тогдашней ойкумене. Может пивоварение вообще глобально связано с особенностями системы обмена?  :)

 

Tigor:

почитайте Бруцкуса например, "Проблемы народного хозяйства при социалистическом строе".

Сначала ПСС В.И. Ленина выучу наизусть, а потом и за Бруцкуса возьмусь.  :blush2:

Ответить

Фотография Stary_Voin Stary_Voin 03.11 2014

Я это к тому, что разница между зерном и золотом есть, но она появляется когда в торговые отношения включаются несколько общин/городов/стран. Появление универсального товара ликвидности неизбежно. А на местечковом уровне, да, можно хоть навозом рассчитываться. Кстати, ваша шутка насчет кизяков, не такая уж и шутка. Я, к сожалению, не знаю были ли в истории прецеденты, но навоз всегда высоко ценился, особенно в с/х обществе. Может когда-нибудь и использовался в качестве денег :)

У меня такое впечатление, что Вы сейчас спорите ради спора. Я ведь Вам ни в чем ключевом не возражаю, мало того - соглашаюсь.

Ну в качестве денег сомневаюсь, уж очень большие "кошельки" нужно было с собой носить :) 

А то, что навоз ценился, особенно на скудных почвах, так это понятно и логично.

 

В Месопотамии нормы потребления были поистине огромны (больше - только в ДЕ). Старовавилонский материал см. в многочисленных работах  Н. В. Козыревой - Вы будете приятно удивлены тамошними "голодными". А насчёт "сгнить" - так у шумеров было лучшее пиво в тогдашней ойкумене. Может пивоварение вообще глобально связано с особенностями системы обмена?  :)

Под "голодными" я подразумевал не голодающих, а проголодавшихся. Может не ясно выразил свою мысль, простите.

А под пиво далеко не всякое зерно идет, хотя может тогда были не прихотливые граждане...

Ответить

Фотография Alisa Alisa 03.11 2014

У меня такое впечатление, что Вы сейчас спорите ради спора. Я ведь Вам ни в чем ключевом не возражаю, мало того - соглашаюсь.

Ну в качестве денег сомневаюсь, уж очень большие "кошельки" нужно было с собой носить :)

Я не спорю. Просто дополняю и развиваю вашу мысль. :)

 

Ну в качестве денег сомневаюсь, уж очень большие "кошельки" нужно было с собой носить :)

Навоз еще не самая тяжелая "деньга". Вот, к примеру, какие средства оплаты были в ходу на острове Яп.

52607_original.jpg

 

Самое интересное, что гиперинфляция может касаться не только бумажных денег, но и каменных smile.gif. И случиться она может более чем искусственно, практически благодаря одному человеку.

На острове Яп в Тихом океане в качестве денег использовались (в 1800-ых годах) камни разного размера, самыми ценными из которых считались камни весом в несколько тонн. Камни привозили по морю с острова Палау, который находился в 210 километрах. Учитывая расстояние и суровость моря между островами, путешествие было очень рискованным. Многие камни терялись в море. Риск, связанный с добычей «каменных денег», вначале придавал им высокую ценность. Жители Япа ценили их, потому что крупные камни было очень трудно украсть, и их было относительно мало.

 

Однако в 1874 году предприимчивому ирландцу по имени Дэвид О’Киф (David O'Keefe) пришла в голову идея нанять япанцев, чтобы ввозить больше «денег» с Палау с помощью судов. Затем О’Киф обменивал эти камни у япанцев на другие товары, такие как морской огурец и ядро кокосового ореха. Со временем жители Япа привезли на остров тысячи новых камней, что привело к обесцениванию старых. Сегодня они практически ничего не стоят и представляют собой в основном лишь туристическую диковинку.

h73QHW0.jpg

http://www.stena.ee/...-kamennyh-deneg

Ответить

Фотография RedFox RedFox 03.11 2014

...специфика месопотамии в том, что первыми власть получили храмы, которым видимо общинники жертвовали сначала зерно, а потом попали к ним в кабалу. храмы эти были типа колхозов, еще не государства, хотя могли уже иметь вооруженные отряды. вместе с этими кабальными существовали также свободные, из их среды видимо выделились семьи, ставшие впоследствии царскими домами. еще одна особенность месопотамии - отсутствие денег, отдельные хозяйства должны были объединяться в более крупные автономные единицы, где работа распределялась между членами с тем чтобы эффективно производить все нужное для жизни - продукты питания, рабочий инвентарь, бытовые предметы - что-то типа советского предприятия полного цикла с подсобным хоз-вом. (это хорошо видно по продукции, например, керамике - массовое пр-во, полный аскетизм. в противоположность скажем греческим расписным горшкам. украшали шумеры только единичные предметы роскоши, они и изготавливались из камня а не глины.) из этих организаций позднее возникло бюрократическое гос-ство.

Интересно, откуда всё это стопроцентно известно? Сомнения появляются, если посмотреть предысторию изучения вопроса:

Эти своеобразные счетоводно-бухгалтерские книги, дошедшие до нас в огромных количествах и впервые привлеченные автором в качестве источников по истории социально-экономического строя древнего Востока, содержат ценнейшие сведения. Именно они позволили В. В. Струве с неопровержимой очевидностью доказать, что основным способом эксплуатации непосредственных производителей материальных благ был рабовладельческий способ. Василий Васильевич показал, что в латифундиальных хозяйствах эпохи III династии Ура трудились две категории работников: одна - круглый год, а вторая - лишь около четырех месяцев в году, в наиболее напряженное время сельскохозяйственных работ. При этом количество довольствия, получаемого работниками за свой труд, было неодинаковым. Те, кто работал в латифундиальных хозяйствах круглый год, получали относительно гораздо меньше, нежели те, кто работал лишь четыре месяца в году. http://www.gerginakk...ipin1969_01.htm

Так вот на самом деле, вся теория В.В. Струве базируется на переводе одного-единственного сводного документа из серии TCL если не очень ошибаюсь (на память), это как-то связано с номером текеста 249. Впрочем, в материалах "Дискуссии об азиатском способе производства" это всё отмечено. Далее 20 лет творчества В.В. на эту тему были только мелкие частные навороты на фоне постоянного давления политкомиссаров от науки, заставлявших думать всех под копирку ради утверждения учения Маркса-Энгельса-Ленина.
Вот, собственно, и вся конкретная аргументация, коею так требуют всегда (но не в рассматриваемом случае) музейные позитивисты ("настоящие" историки)...


Сообщение отредактировал RedFox: 03.11.2014 - 12:50 PM
Ответить

Фотография Gundir Gundir 03.11 2014

В Месопотамии нормы потребления были поистине огромны (больше - только в ДЕ). Старовавилонский материал см. в многочисленных работах  Н. В. Козыревой - Вы будете приятно удивлены тамошними "голодными". А насчёт "сгнить" - так у шумеров было лучшее пиво в тогдашней ойкумене. Может пивоварение вообще глобально связано с особенностями системы обмена?  :)

 

Tigor:

Сначала ПСС В.И. Ленина выучу наизусть, а потом и за Бруцкуса возьмусь.  :blush2:

В третьей династии Ура литр чечевичной похлебки выдавался за три куба выкопанной земли. Не сказал бы что огромные

Ответить

Фотография RedFox RedFox 03.11 2014

В третьей династии Ура литр чечевичной похлебки выдавался за три куба выкопанной земли. Не сказал бы что огромные

Смешно :)

Кстати, эта похлёбка была на курдючном сале и с огромным количеством чеснока. А откуда вдруг насчёт трёх кубов взялось? Задачки с землекопами вообще-то в другом учебнике...

Ответить

Фотография Tigor Tigor 26.07 2015

 

В третьей династии Ура литр чечевичной похлебки выдавался за три куба выкопанной земли. Не сказал бы что огромные

Смешно :)

Кстати, эта похлёбка была на курдючном сале и с огромным количеством чеснока. А откуда вдруг насчёт трёх кубов взялось? Задачки с землекопами вообще-то в другом учебнике...

 

 

вы видимо не в курсе какая смертность была в шумерских храмовых хозяйствах

посмотрел бы я на вас как бы вы нахваливали эту баланду

после того как чиновник большую часть продуктов продал налево

Ответить

Фотография Alisa Alisa 28.07 2015

вы видимо не в курсе какая смертность была в шумерских храмовых хозяйствах

Какая?

Ответить

Фотография Tigor Tigor 28.07 2015

 В государстве эпохи III династии Ура материальное неравенство было исключительно велико. Нормы довольствия администрации в 10-20, а то и больше раз превышали паек рабочего (65, с. 405). Тяжелое положение низших слоев населения отражается большим числом документов о побегах. Сообщается, с указанием имен родственников, о побеге садовника, сына рыбака, сына пастуха, цирюльника, сына жреца, жреца... (65, с. 367-368).

Другой характеристикой жизни являются разительные цифры смертности, которые содержатся в данных архивов. В связи с выдачами зерна сообщается о смерти в одной партии 10% всех рабочих за год, в другой - 14%, в третьей - 28%. Согласно одному документу, за месяц из 17 женщин умерло 2, за год из 134 - 18. В одном списке сообщается о смерти более 100 женщин из 150. Еще выше была смертность среди детей, которые (как и женщины) были заняты на самых тяжелых работах, например, на бурлаченье. Вообще отметка "умер" исключительно часто встречается в документах. Общий процент смертности определяется в 20-25, а на садовых работах и еще выше - до 35 (65, с. 365-367). 

 

Это из книги Шафаревича, а он ссылается на Дьяконова;

ассиролог Владимир Емельянов об этом тоже писал в жж.


Сообщение отредактировал Tigor: 28.07.2015 - 19:45 PM
Ответить

Фотография Стефан Стефан 03.02 2018

Города Южной Месопотамии во второй половине IV тыс. до н.э. Во второй половине IV тыс. до н.э. на территории Южной Месопотамии существовало {45} уже несколько десятков единообразных по своей структуре крупных регионов с тремя-четырьмя уровнями поселений в каждом. Центрами этих регионов были самые крупные поселения, которые большинство исследователей уверенно называют городами или городскими центрами3. Все города располагались по берегам крупных протоков Евфрата и Тигра на высоких участках, наиболее безопасных в периоды паводков. Стены, которые начали возводить вокруг городов в конце IV тыс. до н.э., служили, вероятно, и как защитные сооружения при подъеме вод. Именно в города доставляли значительную часть всех продуктов, производившихся в каждом отдельном регионе и, прежде всего, зерно. Большую часть грузов транспортировали водными путями по каналам, которые связывали между собой, вероятно, все населенные пункты данной территории. В центральных городах находились обширные складские помещения и ремесленные мастерские, где эти продукты хранились, при необходимости перерабатывались и распределялись между теми, кто непосредственно не занимался производством продуктов. Значительная часть городского населения была вовлечена в процессы хранения, переработки и распределения, которые организовывала и которыми управляла городская администрация.

 

Урук. Самым большим городом Южной Месопотамии во второй половине IV тыс. до н.э. был Урук. Важную роль в быстром росте именно этого города сыграли, по-видимому, особенности его местоположения. Урук располагался фактически в центре территории, покрытой разветвленной сетью естественных водных путей, как раз в той точке, где в то время главное русло Евфрата разделялось на множество мелких протоков, которые доносили воды реки до существовавшей тогда линии побережья Персидского залива. Это позволяло жителям Урука и окружающих поселений постоянно общаться друг с другом с помощью водного транспорта и иметь легкий доступ к ресурсам обширного водного {46} пространства устья Тигра и Евфрата и побережья залива с их многочисленными естественными каналами и огромными заболоченными территориями (Algaze 2008: 116).

 

Начинался будущий город в первые века V тыс. до н.э. с двух небольших поселений. Первое, более раннее, ‒ Куллаба, второе, возникшее несколько позднее, ‒ Эанна. В середине IV тыс. до н.э. город Урук занимал площадь 70‒100 га, в нем проживало, вероятно, более 20 000 человек (Nissen 2001, 158). Еще несколько десятков тысяч человек жили в многочисленных городках, деревнях и хуторах, располагавшихся на широкой 15‒20-километровой полосе, окружавшей город.

 

В восточной части города Урука располагался крупнейший в Южной Месопотамии того времени комплекс административных и культовых зданий (Эанна). Помимо раннего храма богини Инанны, здесь находились большие строения, самые разнообразные по планировке, с многочисленными внутренними дворами и даже колоннадой. Есть предположение, что отдельные строения этого комплекса могли служить для собрания городской администрации и коллективных пиров или трапез (Liverani 2006: 30). Однако установить точное функциональное предназначение зданий комплекса очень трудно, тем более что на протяжении второй половины IV тыс. до н.э. отдельные сооружения постоянно перестраивались (см. ниже). Внутри комплекса также располагались склады, ремесленные мастерские и, возможно, дома, где жили служители культа и представители администрации. Именно здесь были найдены первые в Южной Месопотамии цилиндрические печати и самые ранние письменные таблички (32 в. до н.э.).

 

Киш. Крупнейшим городским центром севера Южной Месопотамии в это время был Киш4, который в III тыс. до н.э. оказался главным соперником Урука. Русло Евфрата делило север аллювиальной долины на две части, восточную и западную. В V тыс. до н.э. здесь, по берегам протока Евфрата, примерно в двух километрах друг от друга, существовали по крайней мере два крупных поселения: западное (Телль Ухаймир) и восточное (Ингхарра/Хурсагкаламма). В конце IV ‒ начале III тыс. до н.э. это был уже один город, сохранивший в своей планировке, также как и Урук, следы происхождения от двух поселений (Gibson 1972).

 

И Урук, и Киш, как и многие другие города Южной Месопотамии, были обитаемы в течение нескольких тысячелетий, так что следы первоначальной городской структуры в последующие века их существования во многом исчезли или стерлись. Более четкое представление о том, как проходил процесс формирования ранних городов в Южной Месопотамии, можно получить при изучении данных о городах, просуществовавших относительно недолго, поскольку в них лучше сохранились следы первоначальной планировки.

 

Абу Салабих (Кеш?). В конце IV тыс. до н.э. в центре Южной Месопотамии возник город, современное название которого ‒ Абу Салабих; возможно, это {47} был тот самый город, который в текстах III тыс. до н.э. называется Кеш (Postgate 1977; 1984). Город существовал относительно недолго и был заброшен в середине III тыс. до н.э., по-видимому, в связи с экологическими проблемами, возникшими из-за изменения направления русла Евфрата. В конце IV ‒ начале III тыс. до н.э. он занимал площадь около 20 га. Тогда же вокруг города были возведены мощные стены, ширина которых составляла от 11 до 19,5 м (Pollock 1999: 180). Возможно, поводом для их строительства послужили не только соображения безопасности, но и некие сакральные мотивы.

 

С точки зрения внутригородской планировки Абу Салабих в это время представлял собой структуру, состоявшую из отдельных небольших участков, тесно примыкавших друг к другу, но окруженных каждый своей особой стеной. Внутри такой огороженной территории, обычно в центре, располагался большой жилой дом, на некотором расстоянии от него в свободном порядке находились другие жилые помещения и строения хозяйственного назначения. Значительная часть земли внутри участка оставалась незастроенной и использовалась, возможно, в качестве полей и пастбищ.

 

Структура внутригородского пространства. Возникновение многих городских центров на юге Месопотамии сопровождалось заметным уменьшением числа небольших поселений и деревень в их окрестностях. Во многих случаях города формировались в результате слияния нескольких поселений вокруг какого-либо процветающего центра, выдвинувшегося в конце V тыс. до н.э. С середины IV тыс. до н.э. некоторые из таких центров начали расти особенно быстро, поглощая население мелких и средних поселений на окружающих территориях5.

 

Города Южной Месопотамии чаще всего возникали, вероятно, не путем движения изнутри (расширение первоначальной территории, вызванное ростом собственно городского населения, или захват и подчинение соседней территории), но путем мирного объединения или постепенного присоединения к центру нескольких единообразных, примерно равных по статусу поселений, которые многие сотни лет достаточно стабильно существовали на прилегающих территориях. Можно предположить, что каждое из таких поселений изначально представляло собой своего рода крупное хозяйство, отдельные хозяйственные сегменты которого в совокупности составляли единую самодостаточную экономическую структуру. Городские центры объединяли эти небольшие структуры в масштабные городские системы с единым централизованным управлением.

 

Некоторая часть населения ‒ по-видимому, те, кто продолжал заниматься заготовкой сырьевых ресурсов и скотоводством (рыбаки, охотники, пастухи), оставалась на старых местах, но большинство перебиралось в городские центры. Здесь представители каждого поселения (или группы соседних поселений), вероятно, селились компактно, занимая внутри городского пространства {48} отдельную территорию и сохраняя некоторую автономию. Жители такой территории или квартала представляли собой отдельную социальную группу со своей иерархией, основой которой были родственные и соседские связи. Несколько такого рода групп примерно равного статуса образовывали, вероятно, основную часть городского социума.

 

Характерной особенностью внутренней планировки ранних городов Южной Месопотамии была единообразная организация внутригородского пространства, состоявшего из отдельных резидентных зон или кварталов6. Иногда эти кварталы имели каждый собственную стену, которая огораживала и отгораживала его пространство внутри городской территории (Абу Салабих, Хафадж). В других случаях кварталы могли быть отделены один от другого каналами и шедшими вдоль них дорогами (Ниппур, Ур, Киш).

 

С течением времени по мере роста городов происходило интенсивное освоение внутригородского пространства. Это неизбежно должно было привести к разрушению и впоследствии к полному исчезновению четких планировочных границ между соседствами, поскольку каждая группа старалась максимально полно использовать свою территорию. Тем не менее многие города региона и в более поздний период отражали в своей планировке следы по крайней мере двух изначальных поселений, хотя их могло быть и более двух, а также сохраняли деление внутригородской территории на отдельные жилые зоны (кварталы).

 

Формирование резидентной части многих городов Южной Месопотамии из отдельных хозяйств или кварталов было, по-видимому, не просто элементом внутренней городской планировки, но отражало тот факт, что изначально они состояли из автономных, экономически независимых хозяйственных групп, основанных на родственных и соседских связях. Даже объединившись в пределах городской структуры, эти общины первоначально занимали каждая свою территорию, отделенную от территории других групп стенами или каналами7.

 

Административные структуры ранних городов8. Поселения, которые во второй половине IV тыс. до н.э. оказались в составе городских систем, в течение многих предшествующих столетий существовали как самодостаточные хозяйственные структуры (крупные хозяйства) со своей внутренней иерархией, основанной, вероятно, на взаимодействии индивидуального и коллективного руководства. Изначально каждая такая структура имела свой хозяйственный и административный центр, который объединял, координировал и распределял {49} трудовые и экономические ресурсы сельской общины. В круг лиц, которые непосредственно этим занимались, входили, вероятно, представители отдельных семей или групп. Этот же центр регулировал и религиозную/культовую сторону жизни поселения. Формировавшаяся единая городская система управления, во всяком случае в начальный период своего существования, во многом, по-видимому, копировала или редуплицировала систему управления отдельных поселений. Именно это обстоятельство в значительной степени определяло характер социума и управления в ранних городах Южной Месопотамии.

 

Ранний южномесопотамский город представлял собой систему из типологически сходных крупных хозяйств с примерно одинаковой внутренней структурой. Все эти хозяйства, будучи административными единицами города, существовали в рамках единой городской системы в тесной взаимосвязи и взаимодействии и находились, по-видимому, под контролем общегородской администрации. При этом разнообразие экологических условий в разных частях Южной Месопотамии, различный уровень хозяйственного развития отдельных поселений (общин) в период, предшествовавший формированию городов, ‒ все это приводило к значительной вариативности и неравномерности развития отдельных городов и, безусловно, отражалось на характере вновь возникающих городских структур.

 

Городское управление. К концу IV тыс. до н.э., по мере того как росло население городов, заметно возрастала и роль городских систем управления. Самой важной задачей городской администрации была, конечно, организация масштабного зернового производства, далее нужно было аккумулировать резервы зерна и других продуктов для снабжения населения, обеспечить производство необходимых горожанам изделий, прежде всего шерстяных тканей, металлических орудий, керамики, финансировать общегородские расходы, в том числе создание и сохранение системы ирригационных каналов, строительство храмов, складов и т.п. Очень важной стороной деятельности администрации было поддержание дружественных и хозяйственных связей с другими городскими центрами, организация и материальное обеспечение торговых экспедиций для получения необходимых городскому хозяйству металлов и престижных предметов для украшения храмов ‒ дорогого камня и качественной древесины.

 

Меняющиеся условия требовали совершенно новых форм организации контроля и учета, новых методов управления9. В качестве инструментария растущая бюрократия формирующихся городских центров использовала штемпельные и цилиндрические печати, приспособления для счета (токены) и, наконец, записи на глиняных табличках (Englund 1998: 42‒43). Собственно, само {50} появление письменности в значительной степени было вызвано, вероятно, невиданными ранее масштабами хозяйственного объединения, необходимостью хранить и обрабатывать сложную дифференцированную информацию, планировать хозяйственную деятельность больших коллективов10.

 

Соответственно менялись и усложнялись и сами городские бюрократические структуры, которые организовывали и направляли эту деятельность. В архаических административных текстах упоминается множество названий должностей чиновников. В самом конце IV тыс. в Уруке был составлен так называемый список профессий, который дает некоторое представление о городских административных структурах, представлявших собой сложные иерархические системы, разделенные на отдельные департаменты, контролировавшие разные хозяйственные сферы (Englund 1998: 105). {51}

 

 

3 Используя слово «город», необходимо помнить об условности любой исторической терминологии, содержательное наполнение которой всегда зависит от конкретного исторического контекста и может значительно меняться от периода к периоду. Р. Адамс, который несколько десятилетий занимался археологическими исследованиями Южной Месопотамии, предложил условно обозначить существовавшие здесь в IV тыс. до н.э. типы населенных пунктов разными терминами в зависимости от их площади и количества населения: поселение площадью от 0,1 до 6 га ‒ «деревня» (village), от 6,1 до 25 га ‒ «небольшой город» (town), от 50 га и больше ‒ «город» или «городской центр» (urban center) (Adams, Nissen 1972: 18). Такой подход позволяет, как представляется, максимально удачно соединить современную терминологию с реалиями, существовавшими в Южной Месопотамии в рассматриваемый период.

 

Для населения Месопотамии эпохи древности существовало единое понятие, обозначавшее любой населенный пункт, независимо от его масштабов (шум. uru или акк. ālum). Термином uru/ālum, который обычно переводится словом «город», конечно, обозначали то застроенное пространство, которое население обустраивало для совместного пользования на определенной территории, но в хозяйственном и политическом смысле это была коллективно организованная структура, по-видимому, типологически единообразная, независимо от занимаемой ею площади и количества людей, входящих в нее. Изначально этот термин обозначал коллектив, собрание людей, которые не только жили рядом друг с другом, но и совместно производили и распределяли между собой определенные материальные ресурсы и вследствие этого имели возможность принимать общие решения и сообща действовать. {46}

 

4 Местность, где располагался город, сейчас представляет собой территорию из более чем 40 холмов, разбросанных на площади около 24 кв. км (Gibson 1972). {47}

 

5 Р. Адамс говорил о «коллапсе сельской территории» в конце IV ‒ начале III тыс. до н.э. и утверждал, что «великие города Месопотамии сформировались на основе маленьких сельских поселений в их окрестностях». Дальнейшие исследования и анализ данных археологии во многом подтвердили это высказывание ученого (Adams, Nissen 1972; Algaze 2008: ch. 7; Wright 1969). {48}

 

6 В большинстве случаев до начала археологических работ пространство древних городов Южной Месопотамии представляло собой группу небольших холмов площадью 1‒2 га, каждый из которых скрывал под собой отдельную единицу городской структуры.

 

7 Это, возможно, говорит и о том, что первое время между отдельными группами городского населения сохранялась определенная дистанция, поскольку не сразу были выработаны социальные механизмы, которые позволяли разным группам жить вместе в общей городской среде.

 

8 Прямых свидетельств такого рода для конца IV тыс. до н.э. практически нет, поэтому можно только строить предположения, основываясь на данных археологии и сведениях архаических письменных документов. {49}

 

9 Самыми важными организационными инновациями, которые появились в городском управлении в конце IV тыс. до н.э., можно считать следующие (Algaze 2008): 1) новые формы организации коллективного труда, дававшие возможность значительно увеличить масштабы производства и необходимого продукта (зерна) и «индустриальных/ремесленных товаров» для обмена; 2) новые формы учета, помогавшие хранить информацию во времени и пространстве, что значительно облегчило и упростило систему управления. {50}

 

10 О возникновении и развитии письменности в Месопотамии IV‒III тыс. до н.э. (Козлова 2008). {51}

 

Козырева Н.В. Очерки по истории Южной Месопотамии эпохи ранней древности (VII тыс. до н.э. ‒ середина II тыс. до н.э.). СПб.: Контраст, 2016. С. 45‒51.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 08.02 2018

Городское хозяйство по данным «архаических» текстов. Для изучения истории Месопотамии конца IV тыс. до н.э. и последующих периодов в распоряжении исследователей имеются уже не только археологические, но и письменные источники. Двумя последними веками IV тыс. до н.э. датируется большая группа самых ранних письменных документов, найденных в ряде крупных городов Южной Месопотамии11. Основная их часть происходит из Урука и Джемдет Наср (древнее название его неизвестно), т.е. из южных и северных областей аллювиальной долины. Большинство ранних (архаических) текстов представляют собой различного рода учетные записи, которые фиксировали отдельные этапы хозяйственной деятельности (главным образом, поступление и расход материальных ресурсов) в разнообразных хозяйственных сферах. Среди них ‒ записи, касающиеся организации полевых работ, измерения площадей обрабатываемых земель, учета зерна и продуктов из него (мука и хлеб), домашних животных и продуктов животноводства, учетные записи рыбных хозяйств, записи, перечисляющие работников, а также списки изделий из металла и текстиля.

 

Поскольку самые ранние письменные документы в основном фиксировали именно поступление, наличие и перераспределение различного рода продуктов и изделий, высказывалось предположение, что на раннем этапе существования городов деятельность высшей администрации была больше связана со сбором и распределением продуктов, чем с их производством (Pollock 1999: 112). Вероятно, это в определенной степени верно в отношении таких хозяйственных отраслей, как рыболовство и скотоводство, которые по самой своей природе {51} было трудно контролировать. Однако выращивание зерновых культур в городских хозяйствах Южной Месопотамии было, по-видимому, в значительной степени организовано администрацией, которая контролировала и координировала все этапы этого процесса.

 

Зерновое хозяйство. Большая часть культурных сельскохозяйственных земель, особенно на самом юге аллювиальной долины, орошалась посредством централизованно созданных и постоянно поддерживаемых ирригационных систем. Часть таких орошаемых земель традиционно оставалась в пользовании местного сельского населения. За поддержание «центром» ирригационной инфраструктуры жители были обязаны отдавать определенную часть урожая со своих участков. Кроме того, они должны были поставлять сезонных работников (пахота, сев и уборка урожая) в крупные административно управляемые хозяйства, которые охватывали большую часть орошаемых земель на юге аллювия и производили большую часть зерна.

 

Архаические административные тексты и данные археологии свидетельствуют о существовании в конце IV тыс. до н.э. на всей территории аллювиальной долины масштабных административно организованных хозяйств, в рамках которых были объединены огромные материальные и трудовые ресурсы. Наибольшее отражение в этих текстах получила деятельность, связанная с выращиванием (производством) и распределением зерна, что не удивительно: именно эта сфера хозяйства в Южной Месопотамии в силу специфики местных условий изначально была в значительной мере административно организована (см. выше). Масштабы централизованного производства зерна выглядят впечатляюще. В архаических текстах упоминаются массивы полей площадью в 2120, 1500, 952 га, огромные количества ячменя: 720 000, 135 000 л (Englund 1998: 213; Renger 1995).

 

Наряду с интенсификацией производства зерна очень важным для городского хозяйства оставалось использование расположенных рядом с земледельческими зонами болот и степных территорий. Скотоводство, рыболовство, заготовка тростника и других растительных и животных продуктов по-прежнему служили надежным источником продовольствия и строительных материалов. Использование этих богатых и ежегодно возобновлявшихся ресурсов позволяло поддерживать (а в случае неурожаев компенсировать) достаточно стабильный уровень городского потребления. Однако эти сферы деятельности, которые играли очень важную роль в городском хозяйстве, административное управление затронуло, вероятно, позднее и не в такой степени, как зерновое хозяйство. То же относится, по-видимому, и к специализированным ремеслам, прежде всего, к металлургии и ткачеству (Liverani 2006: 20).

 

Скотоводство. С ростом производства зерна во второй половине IV тыс. до н.э. скотоводство не только не потеряло своего значения, но, наоборот, превратилось в одну из главных сфер административно управляемой экономики городских систем Южной Месопотамии. Эта отрасль хозяйства не зависела от ирригационного земледелия, поскольку использовала природные ресурсы болотистых и степных территорий. Усиление роли скотоводства в городском {52} хозяйстве не было напрямую связано с ростом городского населения и, соответственно, его потребностей в продуктах питания. На мясо скот использовали редко, в основном при жертвоприношениях в ходе культовых праздников. Крупному городскому хозяйству было необходимо содержать большое количество крупного рогатого скота, поскольку значительно расширились сельскохозяйственные площади, для обработки которых использовали плуги с упряжными животными. В административных учетных документах конца IV тыс. до н.э. упоминаются стада крупного рогатого скота в 100‒200 голов. В городском хозяйстве учитывалось также поступление молочных продуктов, таких как молоко, масло, сыр (Englund 1995).

 

С конца IV тыс. до н.э. все более важным для успешной деятельности городских хозяйственных систем становилось разведение мелкого рогатого скота12. В административных документах того времени упоминаются стада мелкого рогатого скота от 1000 до 1500 голов. Этих животных разводили прежде всего для получения шерсти. Рост поголовья мелкого рогатого скота был связан с расширением производства шерстяных тканей в текстильных мастерских, создаваемых в городских административных центрах (см. ниже). Шерсть и ткани, наряду с зерном, постепенно становились важнейшим предметом экспорта из Южной Месопотамии. Многочисленные изображения домашнего скота на печатях и рельефах конца IV тыс. до н.э. показывают, что администрация и население городов хорошо сознавали значение скотоводства.

 

Рыболовство. Рыболовство, как уже упоминалось выше, было для населения Южной Месопотамии одним из самых древних традиционных способов получения продуктов питания13. Судя по архаическим административным текстам, в конце IV тыс. до н.э. сушеная рыба оставалась главным источником протеина для работающего населения. Знаки, которые в этих ранних текстах служили для обозначения свежей и сушеной рыбы, входят в группу наиболее часто используемых в этих текстах. От этого времени сохранился перечень названий различных видов рыб, который содержит около 80 позиций. В архаическом списке профессий нет знака, который мог бы передавать значение термина «рыбак» как названия профессии (позднее в шумерских текстах стали передавать значение этого термина сочетанием двух знаков: šu + ku6 = рука + рыба), но при этом упоминаются такие должности, как «главный/начальник (по) сушеной рыбе» (gal suhur) и «администратор/учетчик сушеной рыбы» (sanga suhur). {53}

 

Деятельность рыбаков в рамках городских систем в силу своей специфики оставалась, вероятно, менее подконтрольна городской администрации, чем производство зерна, но поступление продуктов рыболовства в городское хозяйство тщательно контролировалось и учитывалось. Помимо речной и морской рыбы, рыбаки поставляли в городские центры птиц, черепах, различного рода морские продукты, что также учитывалось в административных записях. Взамен они, вероятно, получали зерно и необходимые ремесленные изделия.

 

Ремесло. Данных об организации ремесла в городских системах Южной Месопотамии конца IV тыс. до н.э. очень мало. В предшествующий период, когда фактически каждое поселение представляло собой крупное самодостаточное хозяйство, на месте производились не только продукты питания, но и все необходимое для жизни и работы жителей поселения: одежда, предметы домашнего обихода, орудия труда и т.п. Изготовление одежды и простейшей керамики происходило, вероятно, внутри семьи. Существовали и специализированные ремесла (гончарное дело, металлургия в небольшом масштабе), которыми занимались отдельные семьи. Мастерство и знание технологий передавались в рамках семьи от отца к сыну. Городские системы, во всяком случае на начальных этапах формирования городов, во многом воспроизводили традиционную хозяйственную структуру, адаптируя при необходимости уже существовавшие традиции к новым условиям.

 

В области специализированного производства характер и масштабы административного контроля во многом зависели от специфики ремесленного труда. Некоторые виды ремесленной деятельности организовывались городской администрацией и должны были находиться под полным ее контролем. Это касалось прежде всего изготовления дорогостоящих изделий из привозных материалов (металла14, камня, дорогой древесины). В городских хозяйствах были и гончары, которые, вероятно, также полное время работали на администрацию, изготавливая изделия определенного количества и вида и получая за это соответствующую компенсацию15. Возможно, выполнив задания администрации, все эти ремесленники могли работать и для личных нужд.

 

В некоторых видах ремесла наряду с административно организованным, очевидно, существовало и частное производство, как внутрисемейное, так и специализированное, которое опиралось на местные ресурсы. Например, глина была доступна практически везде, требовалось только гончарное колесо, топливо также было под рукой (сухой тростник), а потребность в керамике не снижалась.

 

По масштабам и ресурсам городские хозяйственные системы, конечно, намного превосходили более ранние поселения конца V тыс. до н.э. В некоторых {54} хозяйственных сферах городской администрации приходилось организовывать производство совершенно по-новому, поскольку оно требовало постоянной концентрации значительной рабочей силы. Так, например, необходимо было постоянно иметь достаточное количество работников для переработки продуктов, которые в огромных количествах доставлялись на городские склады. Такие виды деятельности, как помол зерна, приготовление пищи, изготовление одежды, которые ранее в основном проходили внутри семьи, в рамках крупного городского хозяйства требовали совершенно другой организации. Именно в это время, по-видимому, в городских хозяйствах стали создавать специализированные мастерские, где помолом муки, приготовлением пива, переработкой шерсти, производством тканей и одежды занимались десятки работников (в основном женщин и детей)16.

 

Трудовые ресурсы городской администрации. В распоряжении администрации городов, помимо разнообразных материальных ресурсов, было некоторое количество работников (мужчин, женщин и детей), которые получали от нее свое содержание и были, скорее всего, полностью от нее зависимы (Englund 1998: 176‒181). В архаических текстах для обозначения таких работников чаще всего использовали знаки, которые в более поздних текстах передавали значение, соответствовавшее понятию «раб» или «зависимый работник». Использовался в этих случаях и знак, передававший, очевидно, значение «пленный»: изображение ярма (или головы с веревкой, продетой в нос). Эти работники составляли важную часть хозяйственной системы, их количество и распределение по разным службам тщательно учитывалось. Периодически составлялись списки таких лиц в хозяйстве, так же как периодически проводились подсчеты всех имевшихся в наличии материальных ресурсов. В списках указывался возраст и пол каждого отдельного работника и его имя. Среди них, по-видимому, не было местных жителей, т.е. обитателей аллювиальной долины или людей «урукской культуры» (Englund 1995). Предположительно это были либо пленники, либо жители соседних регионов. Велся также строгий учет их детей начиная с годовалого возраста, поскольку впоследствии они должны были стать полноценными работниками хозяйства.

 

Группы женщин и детей из числа зависимых, вероятно, занимались такими тяжелыми работами, как помол муки и ткачество, мужчины использовались в хозяйстве на подсобных неквалифицированных работах, в том числе на переноске воды, сборе топлива и т.п. В качестве содержания им полагалось, по-видимому, то же количество продуктов, необходимых для существования, что и зависимым работникам крупных хозяйств в последующие периоды: {55} примерно 1 л зерна ежедневно и одна шерстяная одежда или шерсть на одну одежду раз в год.

 

Точно определить количество таких работников, которые находились в полном распоряжении городской администрации, невозможно. В архаических текстах упоминаются небольшие группы до 20 и более человек, а в одном документе, где перечислены несколько групп таких работников, итоговая цифра (не полностью сохранившаяся) превышает 211 (Englund 1998: 213; Renger 1995). Можно отметить, что население крупных южномесопотамских городов составляло десятки тысяч человек.

 

Коллективные работы в городах Южной Месопотамии в конце IV тыс. до н.э. Помимо сравнительно небольших групп постоянных работников, статус которых практически был близок статусу раба, городская администрация располагала полномочиями при необходимости призывать на коллективные работы большое число городского и сельского населения. Коллективно, вероятно, проводились многие общегородские работы, такие как мощение главных улиц города, устройство систем дренажа для отвода сточных вод и систем снабжения горожан чистой водой. Более масштабные общественные проекты, требовавшие больших организационных усилий и огромных расходов человеческого труда и материальных ресурсов, включали строительство и реставрацию храмов, общественных сооружений, городских стен, крепостей, рытье каналов и колодцев. На проведение такого рода работ, необходимых для всего населения, так же как и на обеспечение той группы населения, которая не занималась непосредственно производством продуктов питания (специалистов-ремесленников и чиновников), расходовалась, вероятно, значительная часть тех ресурсов, которые поступали с сельскохозяйственной территории городской системы на центральные склады города.

 

Работы, связанные со строительством и реконструкцией городских административно-культовых комплексов. Самые впечатляющие вещественные свидетельства масштабных общественных работ в городах Южной Месопотамии второй половины IV тыс. до н.э. ‒ монументальные памятники этого периода в Уруке. Город Урук, как уже упоминалось выше, сформировался, вероятно, к середине IV тыс. до н.э. после слияния двух соседних поселений, Куллабы и Эанны, каждое из которых изначально имело свой административно-культовый комплекс. В течение второй половины IV тыс. до н.э. оба этих комплекса постоянно расширялись и перестраивались. Огромные людские ресурсы требовались не только для сооружения отдельных элементов этих комплексов, но также и для проведения предварительных работ и изготовления необходимых материалов, таких как кирпичи.

 

В Куллабе изначально имелось, по-видимому, только одно строение-святилище («белый храм»), трехчастное в плане, сооруженное на невысокой платформе, с алтарем и столом для жертвоприношений в центральном зале. В течение всего IV тыс. до н.э. и само здание святилища, и платформа под ним постоянно реконструировались и увеличивались в размерах, так что к концу IV тыс. «белый храм» стоял на платформе уже в 13 м высотой. {56} Для ее строительства, по подсчетам археологов, требовалось 94 000 человеко-дней, т.е. 100 работников должны были работать в течение 940 дней (Pollock 1999: 180).

 

В отличие от храма в Куллабе, Эанна в IV тыс. до н.э. представляла собой не одно строение, а целый комплекс зданий. В него входили не только трехчастные строения с планировкой, типичной для южномесопотамских храмов, но и другие самые разнообразные сооружения и внутренние дворы с колоннадой. Возможно, отдельные части этого комплекса могли служить для собраний городской администрации и коллективных пиров или трапез (Liverani 2006: 30). Во второй половине IV тыс. до н.э. многие сооружения комплекса Эанны по не известным нам причинам периодически сносили и перестраивали. Трудовые затраты, которые требовались для проведения этих работ, должны были быть огромными. В конце IV тыс. до н.э. к западу от Эанны возвели огромную террасу. Подсчитано, что для ее строительства 1500 человек должны были работать ежедневно в течение 5 лет (Nissen 1988: 95). Возведение таких монументальных сооружений требовало не только огромных затрат физического труда, но и работы большого числа профессионалов: проектировщиков, строителей, каменщиков и т.п.

 

Стены. В конце IV ‒ начале III тыс. до н.э. в некоторых городах Южной Месопотамии стали возводить стены, окружавшие всю территорию города. Это строительство было связано не только необходимостью обеспечения защиты, в том числе от паводковых вод, но, вероятно, и с определенными политическими и идеологическими соображениями. Во многих случаях стены представляли собой своего рода монументальные сооружения с богатой отделкой (о стене вокруг Урука, построенной в 28 в. до н.э., см. ниже). Так, ширина стены, возведенной в конце IV тыс. до н.э. вокруг города Кеш (Абу Салабих), в некоторых местах превышала 15 м. Она была построена из аккуратно и последовательно выложенных рядов кирпичей. Строительство такой стены потребовало около 50 000 человеко-дней, т.е. 100 работников должны были работать в течение почти полутора лет (Pollock 1999: 180), не считая трудовых затрат на проведение предварительных работ, изготовление кирпичей и т.п. Колоссальными были, очевидно, и сопутствующие материальные затраты.

 

Каналы. Больших трудовых затрат требовали работы по проведению новых каналов и периодической расчистке старых каналов, что было жизненно важно для Южной Месопотамии, где успешным могло быть только ирригационное земледелие. Все возрастающая численность населения в городах приводила к необходимости расширения сельскохозяйственных площадей. В последней четверти IV тыс. до н.э. на всей территории аллювиальной долины велось сооружение множества небольших каналов. Некоторые из них соединяли между собой естественные речные протоки. Первостепенной задачей этих проектов было обеспечение орошения увеличивавшихся сельскохозяйственных территорий, но, помимо того, отдельные каналы выполняли, вероятно, и другие важные хозяйственные функции. В том числе они использовались для транспортировки зерна, перевозки глины, дерева и других материалов для ремесленных {57} мастерских, которые могли располагаться за пределами собственно города, и для доставки изделий этих мастерских в город (Algaze 2008: 124).

 

Ирригационные проекты. Вероятно, уже с конца IV тыс. до н.э. начали претворяться в жизнь и более масштабные ирригационные проекты, которые привели к возникновению на юге нескольких значительных ирригационных систем, объединивших целый ряд каналов с естественными протоками. Это были первые шаги на пути, который в дальнейшем привел к созданию на юге аллювиальной долины огромной ирригационной системы, известной из более поздних источников.

 

Один из самых крупных проектов конца IV ‒ начала III тыс. до н.э. был, предположительно, связан с работами на самом большом канале юга ‒ Итурунгаль, соединившем водные системы Тигра и Евфрата (Steinkeller 2001: 30, 48). Создание этого канала, вдоль которого располагался целый ряд поселений и городов, позволило не только решить многие проблемы ирригации, но и обеспечить надежную и быструю связь между западными и восточными областями юга. Осуществление такого масштабного проекта было возможно только совместными усилиями населения целой группы городов. Предположительно, Урук, «самый большой и доминантный город в это время», который был заинтересован в проведении канала, взял на себя инициативу и обеспечил значительную часть рабочей силы для осуществления проекта17.

 

Работники. Вряд ли можно было осуществить такие масштабные проекты только силами небольших отрядов зависимых от администрации работников, о которых говорилось выше. К работам на каналах, строительстве и т.п. привлекалась, по-видимому, большая часть городского и сельского населения. Существовали, вероятно, и определенные нормы участия в общественных работах, хотя прямые данные об этом дошли только от более поздних периодов18, а попытки чрезмерно усилить тяготы общественных работ могли вызвать недовольство горожан19. {58}

 

По-видимому, не случайно во второй половине IV тыс. до н.э. в Уруке и других городах Южной Месопотамии начали в массовом масштабе производить небольшие глиняные чаши со скошенными краями («скошенные чаши», bevelled-rim bowls) емкостью примерно 0,8 л. В отличие от остальной керамики, эти чаши не изготавливали на гончарном круге, а лепили руками, с помощью специальной формы. Именно такие сосуды, единообразные по форме, составляли большую часть (до 80 %) всей керамики периода. Они производились в огромном количестве, видимо, в специальных мастерских (Potts 1997: 153). В конце IV тыс. до н.э., когда появились первые письменные таблички, изображение такого рода сосудов послужило моделью для создания знака (пиктограммы) GAR, который соединял в себе и качественное (хлеб/пища), и количественное (около 1 л) значение и передавал понятие «однодневный рацион», т.е. обозначал норму дневного пропитания работника (Englund 1998: 162).

 

Огромное количество таких чаш (разбитых, целых, сложенных в штабели) сохранилось внутри городских административных зданий. Вероятно, эти чаши предназначались для использования при ежедневном снабжении работников едой20. Окончание работ сопровождалось, по-видимому, проведением различных ритуалов, призванных, кроме прочего, поддерживать единство среди участников и организаторов. В числе таких ритуалов были, вероятно, и общие трапезы. Можно предположить, что так называемые скошенные чаши использовались не только для ежедневного приема пищи работниками, но и для массовых коллективных трапез, которые устраивались по окончании работ. {59}

 

 

11 Самые ранние письменные памятники Южной Месопотамии были найдены в Уруке на территории Эанны, храмового комплекса богини Инанны. Эти небольшие тексты, записанные на глиняных или каменных табличках рисуночными (пиктографическими) знаками и датируемые последними веками IV тыс. до н.э., обычно называют «архаическими». Помимо более 5000 архаических текстов из Урука и Джемдет Наср, еще около восьмидесяти таких текстов найдено в Телль Укайре (к северо-западу от Джемдет Наср), Ларсе (к юго-востоку от Урука) и в некоторых других административных центрах, имеется также более восьмидесяти архаических документов неизвестного происхождения (Englund 1998: 42). {51}

 

12 В VIV тыс. до н.э. одним из важных источников продовольствия для населения Южной Месопотамии было разведение свиней, в меньшей степени крупного рогатого скота. Овец и коз держали немного. Однако уже в археологических слоях V тыс. до н.э. количество костей овец и коз постепенно увеличивается по сравнению с количеством костей крупного рогатого скота и свиней. Одновременно лен, который в V тыс. в основном использовали для изготовления тканей, к концу IV тыс. вытесняется шерстью (Liverani 2006: 39).

 

13 О той важной роли, которую продолжало играть рыболовство на этапе становления городской цивилизации, говорит тот факт, что пиктографический знак, использовавшийся в архаических текстах для обозначения корзины или плетеной ловушки для рыбы (gá), позднее стали использовать для обозначения дома-хозяйства (é), а также в качестве составной части при написании названий, по крайней мере, 10 городов, в том числе Ура, Урука, Ларсы. Идеограммы для передачи названий некоторых других городов включали знаки, обозначавшие различные виды тростника (Englund 1998: 92 ff.). {53}

 

14 В V тыс. до н.э. металлы в Южной Месопотамии использовали редко и в небольших количествах, в основном это была медь. В конце IV тыс. до н.э. стало активно развиваться производство бронзы, для чего использовали сплавы меди с оловом.

 

15 В конце IV тыс. до н.э. заметно уменьшилось производство раскрашенной керамики. Началось массовое изготовление простой нераскрашенной керамики, чему способствовало использование быстрого гончарного круга. {54}

 

16 Архаические тексты зафиксировали распределение произведенных в городских мастерских тканей, одежд, предметов из текстиля между представителями городской администрации. Однако значительный рост производства в этой сфере был связан не только с возраставшими потребностями элиты. В административно организованных мастерских вырабатывалось большое количество текстиля, при этом затраты на его производство были, вероятно, гораздо ниже, чем при кустарном семейном производстве. Скорее всего, именно поэтому со временем ткани из южномесопотамских центров в больших количествах стали вывозить даже на север и северо-запад Месопотамии, хотя на этих территориях было широко распространено разведение овец. {55}

 

17 «Итурунгаль обеспечивал связующую нить в этой сети естественных и искусственных каналов, обслуживая главные города Южной Месопотамии. Новое исследование его русла и соседних поселений показало, что он был, вероятно, сооружен или в самом начале периода РД 1 или даже в предшествующий период Джемдет Наср, хотя большинство поселений, располагавшихся тогда вдоль его течения, были небольшого размера. Это предполагает, что Урук, самый большой и доминантный город в это время, должен был взять на себя инициативу и обеспечить основную рабочую силу для проекта» (Adams 2008: 5; Steinkeller 2001: 40‒49, map 1).

 

18 Участие в общественных работах, как свидетельствуют данные из Месопотамии III, II и I тыс. до н.э., было, вероятно, обязанностью каждого полноправного члена общества. Среди рельефных изображений самого разного времени (от Ур-Нанше, 25 в. до н.э., до Ашшурбанипала, 7 в. до н.э.) одним из самых распространенных был следующий сюжет: правитель, его семья и приближенные, участвуют в строительных работах, обычно при закладке нового храма или строительстве городской стены. Правитель изображался с корзиной на голове, которую он придерживал одной или обеими руками. Такие корзины использовались для переноски земли и кирпичей при землекопных и строительных работах, а само слово «корзина» (шум. gi.íl, aкк. tupšikkum) служило для обозначения такого рода работ и одного из видов трудовой повинности.

 

19 Так, в эпосе о Гильгамеше говорится, что Гильгамеш, намереваясь построить грандиозную стену вокруг Урука, возложил тяжелую строительную повинность на жителей города, чем вызвал их {58} серьезное недовольство, поскольку выполнение этой повинности, по всей видимости, требовало чрезмерно больших усилий, значительно превышавших трудовые затраты во время обычных общественных работ. Coбытия, упомянутые в эпосе, исторически относятся примерно к 28 веку до н.э. Судя по данным археологии, в этот период вокруг Урука была действительно возведена или вновь отстроена стена протяженностью свыше 9 км, которая описывается в эпосе как высшее достижение строительства.

 

20 Массовое производство и использование такого рода чаш отражает, вероятно, самый ранний известный пример функционирования системы административного обеспечения части населения выдачами натуральных продуктов или, другими словами, распределительной системы. {59}

 

Козырева Н.В. Очерки по истории Южной Месопотамии эпохи ранней древности (VII тыс. до н.э. ‒ середина II тыс. до н.э.). СПб.: Контраст, 2016. С. 51‒59.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 12.02 2018

Городской социум конца IV тыс. до н.э. Коллективные общественные работы, периодически проводившиеся в городах Южной Месопотамии в конце IV тыс. до н.э., требовали больших материальных и трудовых затрат. Для участия в них городская администрация должна была мобилизовывать сотни работников и расходовать значительные средства из общегородских фондов. Судя по масштабам работ, городская администрация имела в это время доступ к распоряжению огромными материальными и трудовыми ресурсами.

 

Тем не менее городская элита пока не демонстрировала и не подчеркивала свое особое положение среди городского населения внешними знаками материального богатства и социального престижа и в этом отношении как будто не отделяла себя от основной группы горожан. Ни жилая архитектура этого времени, ни погребения, найденные в городах, ни свидетельства архаических текстов не зафиксировали существенных имущественных различий внутри городского сообщества, хотя общий материальный уровень жизни населения {59} во второй половине IV ‒ начале III тыс. до н.э. явно стал выше, чем был в V тыс. до н.э.21 Нет пока надписей правителей городов; на кладбищах в основном эгалитарные погребения с очень скромным погребальным инвентарем (сосуды из камня, редко медные бусы, иногда иголки, орудия). В некоторых погребениях инвентаря несколько больше, чем в других, но различия незначительные.

 

Социум в новых городских структурах был организован, вероятно, по реализованной в Южной Месопотамии задолго до формирования городов модели «иерархического коллектива», когда управление было основано на естественном взаимодействии индивидуального и коллективного руководства. Новая городская структура представляла типологически такой же коллектив, как и объединившиеся в его рамках общины, но более высокого уровня, состоявший из нескольких единообразных структур. В этом раннегородском обществе социальный порядок рассматривался, очевидно, как неотъемлемая часть всеобщего божественного космоса, в котором иерархия в человеческом обществе была естественным продолжением природной иерархии (Jacobsen 1957; Pollock 1999: 189).

 

Выразительным примером представления об устройстве человеческого космоса может служить рельеф на каменной вазе из Урука (и сходной вазе из Телль Укайра) конца IV тыс. до н.э. (Афанасьева 1978). Изображение, вырезанное на ней, разделено по вертикали на несколько регистров (полос), расположенных последовательно снизу вверх в порядке возрастания значимости содержащегося в них изображения: вода, которая является основой жизни, земля, растения, возделываемые человеком, домашний скот и люди (в виде процессии совершенно одинаковых фигурок обнаженных мужчин с бритыми головами, несущих дары). Верхний регистр (самый широкий) содержит изображение кульминационной сцены всего действа ‒ мужчина, вручающий дары, и принимающая эти дары женщина, за спиной которой находятся символические изображения храмов и хранящихся в них запасов (огромные корзины и емкости с продуктами, скот).

 

Человек, вручающий дары, в отличие от обнаженных мужчин, несущих дары, изображенных на предшествующем регистре, одет, на нем полупрозрачная (плетеная?) юбка с богатым поясом, который придерживает слуга, он бородат и на голове у него шапка с загнутыми внутрь краями. Вероятно, это изображение лидера или главы коллектива22.

 

Человеческий мир предстает здесь четко сбалансированным, единообразным и гармоничным. Однако для конца IV тыс. до н.э., когда появились эти памятники, такие представления были уже, вероятно, в значительной степени данью предшествующей традиции. {60}

 

Межгородские структуры Южной Месопотамии в конце IV тыс. до н.э. Формирование городов и городских систем Южной Месопотамии на основе объединения в рамках городских хозяйственных систем хозяйств соседских общин происходило, по-видимому, мирно, с сохранением относительно равного статуса между отдельными группами горожан. На сходной основе равноправного взаимодействия изначально складывались и отношения между отдельными городами.

 

В последние века IV тыс. до н.э. почти все городские системы Южной Месопотамии (или значительная их часть) были, судя по всему, объединены в некий союз (Jacobsen 1957; Nissen 1988; Steinkeller 2002). Существование и деятельность этого союза городов нашли свое отражение в целом ряде памятников того времени. Прежде всего это тексты, содержавшие список городов, и городские печати. Оба источника содержат перечень названий ряда городов Южной Месопотамии. На обоих памятниках они зафиксированы в одинаковой или сходной последовательности. Такая организация топонимов отражала, вероятно, определенную реальность того времени, т.е. существование некой системы, объединявшей эти города (Englund 1998: 92).

 

Текст, представляющий собой список городов, был составлен в конце IV тыс. до н.э., вероятно, в Уруке, и после этого неоднократно копировался. Он содержит перечень из названий нескольких десятков городов. Интерпретировать пока удалось только начальную часть списка, где последовательно перечислены города Ур, Ниппур, Ларса и Урук.

 

Городские печати, оттиски которых найдены на кусках глины в слоях конца IV тыс. до н.э., представляли собой каменные цилиндры в несколько раз больше обычных для того времени печатей. На их боковой поверхности последовательно (иногда в двух регистрах) размещались названия городов Южной Месопотамии (в виде пиктографических символов)23. Среди них определены названия таких городов, как Ур, Ларса, Ниппур, Урук, Кеш, Забалам, Урум (Matthews 1993). К сожалению, и оттиски печатей, и таблички с текстом сохранились далеко не полностью.

 

Объединению городов во многом способствовало и то, что города аллювия (а ранее поселения, из которых они выросли) в течение многих столетий поддерживали тесные хозяйственные связи, обмениваясь материальными и трудовыми ресурсами24. Города по-прежнему сохраняли определенные специализации в производстве продуктов и ремесленных изделий, возникшие в связи {61} с разнообразными экологическими условиями в различных частях аллювия задолго до их становления. С этим были связаны и сохранявшиеся традиции постоянного обмена излишками продуктов. Предметы материальной культуры, найденные в разных городах севера и юга аллювиальной долины, имеют совершенно явную аналогию с находками из Урука, так что можно предположить, что в IV тыс. до н.э., так же как и в V тыс., вся Южная Месопотамия представляла собой единый культурный контекст. Помимо экономических и, возможно, политических (военных) интересов, население городов, вероятно, объединяли и определенные культовые обязательства. В конце IV тыс. до н.э. это были, по-видимому, обязательства в отношении главной богини города Урука ‒ Инанны25.

 

Изначально в эту коалицию (Kengir League, по терминологии Якобсена, или Inanna amphictiony, по терминологии Штайнкеллера) входили города, располагавшиеся как в южной, так и в северной частях аллювиальной долины. Центром, вокруг которого сформировалось это объединение, был город Урук. Это видно и из сравнения его размеров с размерами других городов, и из того факта, что именно здесь впервые появились письменные документы и школы писцов.

 

Города ‒ члены организации, по-видимому, действовали совместно при решении важных стратегических вопросов, в том числе связанных с необходимостью координации деятельности местных ирригационных систем. Возможно, результатом реализации таких координированных усилий явилось осуществление на территории Южной Месопотамии одного из крупных межгородских проектов ‒ проведение в конце IV тыс. до н.э. самого большого на юге канала Итурунгаль, о чем уже упоминалось выше. Совместная деятельность городов была связана и с защитой от вторжений соседей. В это время к югу от Уммы на границе с эламскими территориями появилось несколько новых городов, построенных, вероятно, в оборонительных целях (Wang 2011: 222).

 

Существовал и общий фонд, который должен был обеспечить выполнение межгородских проектов. Города, входившие в союз, несли определенные обязательства по поставкам продуктов в общие хранилища. Сборщики продуктов на местах составляли таблички с перечнем полученного и ставили на табличках оттиск «городской» печати, т.е. общей печати союза городов. Продукты хранились на складах, входы в которые также опечатывались с использованием «городских» печатей. Для координации такой деятельности существовала, вероятно, и общая межгородская административная структура (Nissen 1988: 142).

 

В конце IV тыс. до н.э. юг аллювиальной долины населяли, по разным версиям, от 100 до 250 тысяч жителей (Adams 1981: 251), а население всей {62} Южной Месопотамии, по самым приблизительным подсчетам, могло достигать полумиллиона человек. До 80 % населения этого региона жило в городских центрах площадью до 40 га, менее 10 % жило в поселениях площадью меньше 10 га. Самым крупным из городских центров был Урук (более 400 га). Сравнимы с ним несколько меньшие по площади Ур, Эриду, Лагаш, Умма, Забалам, Шуруппак, Адаб, Ниппур и Киш (Н. Постгэйт приводит список из 36 городов Южной Месопотамии этого периода, см.: Postgate 1994: 27). О том, что представляло собой в конце IV тыс. до н.э. большинство из этих городов (такие как Ларса, Лагаш, Ниппур), известно очень мало или почти ничего, кроме того факта, что они существовали и были заселены.

 

Влияние процессов урбанизации на жизнь населения. Становление и развитие городских структур в Южной Месопотамии во второй половине IV тыс. до н.э. было, безусловно, сложным и противоречивым процессом. С одной стороны, города Южной Месопотамии были привлекательны для населения, поскольку городская структура могла обеспечить жителям более высокий уровень жизни, и, что немаловажно, эта жизнь была относительно стабильной и безопасной. Огромный потенциал административно организованного зернового хозяйства мог поддержать растущее городское население продуктами.

 

С другой стороны, в жизни больших человеческих коллективов при объединении нескольких расположенных рядом поселений и в ходе переселения новых групп в уже существующие города происходили серьезные изменения. Люди не только должны были осваивать новые территории, но и находить свое место в новой системе отношений. Все это не могло не вызывать серьезных социальных проблем. Далеко не все население Южной Месопотамии, вероятно, «вливалось» в города и городские системы. Становление централизованных структур, усиление контроля над жителями вызывало определенную социальную напряженность и стремление у некоторой части населения освободиться от такого контроля. В течение IV тыс. до н.э. периодически происходили значительные передвижения населения по территории Южной Месопотамии, что иногда приводило к конфликтам26. Часть недовольных могла перебраться на крайний юг, в малодоступную болотистую местность, другие мигрировали за пределы Южной Месопотамии. Возможно, именно усиление урбанизации и рост социальной напряженности вызвали особенно массовый поток мигрантов из Южной Месопотамии во второй половине IV тыс. до н.э. Одним из основных направлений миграции был север и северо-запад Месопотамии. {63}

 

 

21 Свидетельств погребений из Урука этого времени почти нет, высказывались предположения, что тела сплавлялись по воде в Персидский залив (Pollock 1992: 298), но известно довольно много погребений предшествующего периода (Эриду) и более позднего периода (Ур, Эриду), в том числе погребения детей под полами домов.

 

22 Изображения такого же персонажа (иногда его называют «царь-жрец») встречаются и на других памятниках этого периода. {60}

 

23 Сохранились не сами печати, а их оттиски на кусках глины, найденные в Джемдет Наср и Телль Укайре в слоях конца IV тыс. до н.э. (о сходных оттисках городских печатей из Ура и Урука начала III тыс. до н.э. см. ниже).

 

24 Эта система взаимных хозяйственных связей, основанная на традициях обмена и перераспределения излишков между отдельными поселениями Южной Месопотамии, существовавших, вероятно, еще в V тыс. до н.э., была исключительно стабильной. В определенной степени она сохранялась на всем протяжении III тыс. и являлась предшественницей системы налоговых сборов и распределения (bala), которая позднее, в конце III тыс. до н.э., составляла важнейшую основу хозяйственной жизни государства III династии Ура, объединившего всю территорию Южной Месопотамии (Steinkeller 1987a: 28 ff.). {61}

 

25 Поверх оттисков городских печатей на табличках с записями поставок продуктов часто делали еще оттиски печатей-штампов, на которых была изображена розетка, символ Инанны. Разные города, в том числе и те, что упоминались в списке городов и на городских печатях, передавали в храм Инанны в Уруке рабынь (Steinkeller 2002). {62}

 

26 Есть много данных о небольших конфликтах, происходивших в разных частях аллювия (Wright 1977: 388); в конце IV тыс. до н.э. на территории Южной Месопотамии впервые появляются печати с изображением военных сцен. {63}

 

Козырева Н.В. Очерки по истории Южной Месопотамии эпохи ранней древности (VII тыс. до н.э. ‒ середина II тыс. до н.э.). СПб.: Контраст, 2016. С. 59‒63.

Ответить