Кем же в действительности был кардинал Ришельё ‒ тот, кого знаменитый французский историк XIX века Жюль Мишле так удачно назвал «сфинксом»? Личность, жизнь и деятельность этого человека представляют собой предмет пристального изучения французских и зарубежных историков. Тому есть, на мой взгляд, три главные причины.
Во-первых, и сам Ришельё, и результаты его пребывания у власти при всей их значительности, может быть, даже грандиозности, нередко противоречивы, что создает благодатную почву для всевозможных интерпретаций.
Во-вторых, у историков имеется масса документов об эпохе кардинала1, чего нельзя сказать о большинстве правителей XVII века.
В-третьих, кардинал одним из первых в мировой истории стал широко использовать в своих целях прессу и политическую пропаганду, он умел искусно манипулировать общественным мнением, что серьезно затрудняет объективный взгляд на события того времени и на личность самого Ришельё2.
По этим причинам каждая эпоха и историографическая школа по-своему осветила время и деятельность кардинала, причем нередко с определенных идеологических позиций. Кардинал Ришельё ‒ одно из очень немногих исторических лиц, о ком написаны десятки блестящих биографий, и можно без риска сказать, что их еще выйдет столько же3.
Мне удалось прочесть около тридцати биографий и трудов о кардинале, и оригинальность взглядов большинства авторов на различные проблемы, связанные как с его личным трудом, так и с его временем, показывают, что вопрос далеко не исчерпан и вряд ли когда-нибудь утратит актуальность.
Некоторые историки старой формации (такие, как Г. Аното, виконт д’Авенель и др.) интересовались прежде всего дипломатической и политической деятельностью Ришельё. Те из них (как католики, так и протестанты), кто выделял в своих исследованиях религиозный аспект, сосредотачивались, естественно, на проблеме гугенотов и кризисе Ла-Рошели. Современные французские историки (Р. Мунье, И.-М. Берсе и др.) больше интересуются социальными преобразованиями во Франции XVII века, а также политическими концепциями кардинала в области управления государством. Третьи (такие, как англичане Дж.-Х. Эллиотт и Р.-Дж. Кнехт) делают упор на общей проблеме власти и лидерства на примере Ришельё. Историки марксистского толка (например, Б.Ф. Поршнев), естественно, подходили к оценке кардинала с точки зрения своей доктрины и с классовых позиций, подчеркивая его борьбу, подчас неосознанную, с феодализмом в целях утверждения абсолютизма (этот подход представляется нам однобоким, так как, во-первых, далеко не всегда можно сказать, что кардинал действовал сугубо в интересах своего сословия4, а во-вторых, активность Ришельё во многом поневоле подготовила Французскую революцию 1789 года)5. {12}
Целые пласты деятельности кардинала подверглись отдельному и глубокому изучению историками разных стран. Это, прежде всего, Тридцатилетняя война (1618‒1648 гг.), которая определила всю его внешнюю политику. Затем заслуги кардинала в становлении Франции как великой державы, основании французского флота, развитии колониальной экспансии, проведении преобразований в сфере административного устройства, проводимая им централизация и укрепление королевской власти, его экономическая деятельность и взгляды, а также его участие в литературной, художественной и театральной жизни тогдашней Франции... (Ришельё не только покровительствовал искусству, основал Французскую академию и содействовал изданию первой во Франции газеты, но и сам нередко выступал в роли журналиста и даже драматурга.)
Напомним вкратце основные вехи жизни Ришельё6. Арман-Жан дю Плесси родился 9 сентября 1585 года в небогатой, но знатной семье из провинции Пуату, семье, которой покровительствовали короли Генрих III, а затем Генрих IV. Сначала юноша выбрал военную стезю, но затем по семейным обстоятельствам начал изучать богословие. В 1607 году с позволения папы римского он за полтора года до разрешенного возраста сделался епископом Люсонским, затем активно участвовал в Генеральных штатах 1614 года, где и был замечен регентшей Марией Медичи, которая стала ему покровительствовать. В 1616 году он ‒ министр в правительстве фаворита королевы Кончини, но пять месяцев спустя того убивают по приказу молодого короля Людовика XIII, и Ришельё попадает в опалу, а затем оказывается в ссылке. За активное содействие примирению короля и королевы-матери епископ Люсонский в 1622 году был возведен в сан кардинала. Это придало ему дополнительный политический вес; постепенно он вошел в доверие к королю, который в 1624 году назначил его главой правительства. Кардинал Ришельё оставался у власти немногим более восемнадцати лет (он умер 4 декабря 1642 года), однако этот недолгий период явился переломным в истории Франции. Можно даже сказать, что это были восемнадцать лет, «которые потрясли мир».
После прихода кардинала к власти в 1624 году его программа, как он сам пишет, состоит в следующем: «...сокрушить гугенотскую партию, сбить спесь с вельмож, заставить всех <...> подданных [короля] исполнять свой долг и возвести [его] имя среди других народов на такую высоту, на какой ему надлежит находиться»7. Все это можно свести к одному: обеспечить величие королевской власти, то есть укрепить абсолютизм. {14}
Для повышения роли государства кардиналу было необходимо покончить с сепаратистскими настроениями протестантов и претензиями вельмож, а также усилить централизацию и эффективность королевской администрации. В 1627‒1628 годах Ришельё удалось разбить мятежных протестантов (осада Ла-Рошели), что способствовало установлению в стране относительной религиозной терпимости и навсегда лишило протестантов какого-либо влияния как политической силы. Их активность во Франции была проблемой, кстати, прежде всего политической, а не религиозной. И заслуга Ришельё состояла именно в том, что после взятия Ла-Рошели, несмотря на свой духовный сан, он не только противостоял экстремистским взглядам многих католиков, хотевших совершенно раздавить протестантов, но и содействовал привлечению протестантов к участию в общем развитии Франции, внеся таким образом свой вклад в укрепление национального единства. Кардинал продемонстрировал далеко не ординарный для его эпохи сугубо прагматичный, а не идеологический подход к решению проблемы протестантского сепаратизма.
Ему также удалось добиться временного подчинения знати (то есть высшего дворянства) королевской власти. Казнь в 1632 году губернатора Лангедока герцога де Монморанси ‒ представителя одной из наиболее высокопоставленных семей ‒ за участие в заговоре против короля явилась началом триумфа государства и абсолютизма над аристократией и феодализмом.
Тем не менее, посмертной реакцией на политику Ришельё и Людовика XIII стала Фронда8 (1648‒1653 гг.), и лишь после подавления этого движения королевской властью можно говорить об окончательной победе абсолютизма («окончательной» всего лишь до... 1789 года).
Кардинал также пытался уменьшить влияние парламентов (которые являлись в то время прежде всего судебными органами), губернаторов, вообще высших чиновников, должности которых покупались и могли передаваться по наследству. Взгляды Ришельё на куплю-продажу должностей вполне четки: в «Политическом завещании» он выступает против нее, но признает, что это временное и необходимое зло, искоренить которое можно лишь путем общей реорганизации государственного управления. Однако все более частое назначение королевских интендантов (то есть чиновников, специально направлявшихся в провинции для контроля над губернаторами и местными королевскими чиновниками, да и для осуществления прямого правления на местах), выбранных сообразно их личным качествам и достоинствам (а не достатку), а также передача им в августе 1642 года реальной власти в том, что касалось сбора налогов и управления королевскими финансами на местах, явились частичным разрешением проблемы продажности должностей.
Впрочем, в целом Ришельё не смог навести в администрации того порядка, к которому стремился, а потому он был вынужден рассчитывать скорее на доверенных людей, чем на администрацию как институт. Лишь Наполеону I полтора века спустя удалось в конце концов сформировать во Франции эффективную административную систему.
В области внешней политики Ришельё с успехом противостоял мощи австрийских и испанских Габсбургов (Австрийского дома), попытки которых подчинить всю Европу своему господству окончательно провалились к 1648 году, когда были {17} заключены Вестфальские договоры (подписанные после смерти кардинала, они целиком и полностью отвечали его замыслу и идеям).
Участие Франции в Тридцатилетней войне традиционно разделяют на две основные фазы: до 1635 года, когда Ришельё действовал с помощью так называемой «дипломатии пистолей», то есть прямых денежных субсидий союзникам (среди которых были Швеция, Соединенные провинции, немецкие протестантские княжества и др.), и начиная с 1635‒1636 годов, когда Франции пришлось самой вступить в открытую войну сначала с Испанией, а затем со Священной Римской империей (и тогда, помимо субсидий, ей надо было обеспечивать и собственное участие в войне, отчего расходы возрастали многократно).
Ришельё преследовал главным образом три цели: установление «европейского равновесия», обеспечение надежных границ для Франции, которая была тогда довольно раздробленным и плохо защищенным государством, и подъем ее мощи и величия. Все эти цели были достигнуты.
Концепция европейского равновесия предполагала оказание сопротивления проекту Габсбургов (которые правили в Священной Римской империи и Испании, то есть властвовали над половиной Европы, не говоря уже об огромных колониальных владениях, особенно в Америке). Со времен императора Карла V эта династия мечтала об объединении всей Европы под своим скипетром, о политическом и религиозном единстве континента9. В борьбе против Австрийского дома Ришельё не побоялся даже пойти на коалицию с протестантами (скандал для католического прелата!), придерживаясь старинного французского правила: создавать союзников в тылу у врага (еще Генрих II поступал так же против Карла V, а Франциск I заключил союз со страной неверных ‒ Турцией ‒ против того же Карла V).
Что касается вопроса о так называемых «естественных границах», то следует исправить распространенную ошибку. Вопреки мнению историков классической школы (например, графа де Сент-Олера), кардинал ни разу четко не сформулировал своих позиций на этот счет. Однако a posteriori ясно, что на практике Ришельё добивался для страны надежных границ, что часто означает одно и то же. Таким образом, можно сказать, что он преследовал данную цель (установление «естественных границ») бессознательно, и нынешние границы Франции ‒ по Рейну, Пиренеям, Альпам ‒ возникли во многом благодаря приобретениям, сделанным во времена Ришельё.
Основной задачей кардинала было достижение Францией истинного величия. Смешно сказать! Самая населенная и богатая европейская страна того времени не имела настоящей армии и флота, испытывала постоянную нехватку в средствах, а блеск ее королевского двора весьма и весьма уступал Мадриду, Лондону и Вене. Как удачно выразился французский историк Ф. Эрланже, Ришельё был «готов быть безжалостным к французам, чтобы обеспечить величие Франции»10. Несчастья народа, задавленного налогами, войной, неурожаями, не остановили усилий кардинала...
Государственная независимость Франции, которая сегодня нам кажется само собой разумеющейся, после смерти Генриха IV нередко находилась под угрозой. Во время регентства Марии Медичи испанский посол вообще заседал в Королевском совете! Ришельё удалось вновь утвердить независимость Франции как от Рима, так и от Австрийского дома. Он (кардинал, церковный сановник!) стремился свести на нет влияние Рима, который считал слишком зависимым от Испании. Поначалу {19} пришедший к власти как ставленник так называемой «испанской партии», или «партии святош», Ришельё, тем не менее, показал свое истинное лицо, как только по-настоящему обрел силу. Королева-мать Мария Медичи, благодаря которой он добился своего высокого положения, так и не смогла простить ему этого, настолько проводимая кардиналом политика не соответствовала ее ожиданиям.
Особого упоминания заслуживает еще одна сторона деятельности кардинала. Ришельё создал первую в Европе настоящую сеть шпионажа. Не без помощи отца Жозефа и его агентов кардиналу удалось наладить эффективную работу осведомителей, что нередко помогало ему не только в достижении политических целей, но и в обеспечении собственного политического, да и физического выживания (из всех составлявшихся против кардинала многочисленных заговоров лишь один или два стали для него неожиданностью). «Черный кабинет» Ришельё можно было сравнить по результативности лишь с соответствующими службами тогдашней Венецианской республики.
Согласно обычаю своего времени, Ришельё нередко вел тайные переговоры и вообще был явным приверженцем секретной дипломатии. Например, осенью 1636 года, то есть через полтора года после вступления Франции в открытую войну против Испании, неблагоприятный для французских войск ход военных действий вынудил его на тайное сближение с испанским премьер-министром Оливаресом (переговоры, однако, ничего не дали, и война с Испанией продлилась еще... 23 года, до 1659 года).
Усиление военной мощи Франции тоже во многом произошло благодаря неустанным трудам кардинала. Ему не удалось окончательно искоренить беспорядок в армии, однако он все же провел некоторые реформы, доведя численность постоянной армии с 10 до 180 тыс. человек, что позволило Франции серьезно влиять на европейскую политику. Ришельё нередко сам командовал войсками во время боевых действий, что несколько парадоксально для сановника католической церкви. Однако не следует забывать о военном образовании, полученном молодым Арманом дю Плесси. Во время осады Ла-Рошели кардинал продемонстрировал весьма странное одеяние: под сутаной у Ришельё были надеты боевые доспехи (это можно видеть и на знаменитой картине, изображающей его на плотине у Ла-Рошели), что вообще довольно символично для всей его деятельности.
Ришельё также является создателем (практически с нуля) французского флота и колониальной империи. В 1626 году он стал «начальником и главным управляющим мореплавания и торговли». В 1624 году у Франции не было ни одного военного корабля в Атлантике и страна располагала лишь какой-то дюжиной галер на Средиземном море. К концу правления кардинала Франция сможет рассчитывать на несколько эскадр...
Ришельё усилил и французскую колониальную экспансию (в Сенегале, Канаде, Гвиане, на Мадагаскаре), заложив основу французской колониальной империи. {20}
Однако это приумножение военной мощи и активное участие Франции в Тридцатилетней войне (сначала опосредованное, а затем и прямое) были достигнуты за счет серьезного усиления налогового гнета и давления на население, и без того ослабленное годами религиозных войн, эпидемиями чумы, неурожаем... В правление Людовика XIII и Ришельё вспыхивало немало крестьянских восстаний, направленных против сборщиков налогов и королевских чиновников (но не против королевской власти как таковой). И.-М. Берсе, французский историк, специализирующийся, в частности, на проблемах восстаний, охарактеризовал налоговую политику Ришельё как «налоговый терроризм»...11 Причем кардинал полностью отдавал себе отчет в том, что народ «несет на себе почти все тяготы государства»12, и лишь рекомендовал избегать чрезмерных и несправедливых притеснений народа со стороны сборщиков налогов.
Следует признать, что в отличие от того же Людовика XIII, Ришельё в общем-то был довольно равнодушен к судьбе населения. В первой части «Политического завещания» можно найти несколько циничное высказывание о том, что «если бы народ жил в слишком большом достатке, то его было бы невозможно держать в повиновении»13, и кардинал даже сравнивает народ ‒ которому посвящает менее трех страниц ‒ с мулом, что уже говорит само за себя!14 Между тем в своем финансовом {21} проекте он ратует среди прочего и за облегчение налогового гнета для народа, в частности за сокращение тальи.
В области культуры, искусства и общественной жизни эпоха Ришельё явилась периодом настоящего расцвета Франции. Кардинал покровительствовал искусствам, поддерживал художников, актеров и литераторов и даже сам писал и ставил пьесы. Ришельё также можно считать отцом французской журналистики, так как именно при его помощи и поощрении Теофраст Ренодо начал издавать в 1631 году первый французский еженедельник «La Gazette», для которого кардинал и даже король Людовик XIII сами нередко писали серьезные статьи ‒ нечто среднее между разъяснением их действий и политической пропагандой.
Кардинал активно содействовал созданию Французской академии, которая, в частности, была призвана играть ведущую роль в развитии французского языка. Именно начиная с XVII века французский язык используется во всех случаях жизни, за исключением богослужений. Несмотря на прекрасное знание латыни15, Ришельё предпочел ответить на один нашумевший религиозный трактат именно на французском ‒ точно так же, как и его современник Р. Декарт, написавший на нем же свое «Рассуждение о методе». Французский язык того времени до сих пор считается образцом классического стиля и выражения.
Однако поддержка кардиналом литераторов и театра была далеко не безвозмездной. Например, Ришельё не стеснялся неоднократно оказывать давление на самого Пьера Корнеля, и тот был вынужден по настоятельной рекомендации спонсора ‒ кардинала менять целые сцены в своих пьесах16. Да и создание газеты представляло собой прежде всего довольно успешную попытку контролировать умонастроения и влиять на общественное мнение, тогда весьма доверчивое и легко поддававшееся манипулированию. Ришельё усилил цензуру, что нередко вынуждало авторов публиковать свои сочинения за границей, главным образом в Голландии. Многие из памфлетов, направленных против кардинала, однако, довольно широко распространялись, что показывает, насколько нередко предъявлявшиеся Ришельё упреки в деспотизме и насаждении полицейского государства мало соответствуют действительности (да и возможностям того времени).
Не так просто подвести итог деятельности кардинала Ришельё. С одной стороны, ему удалось повысить авторитет королевской власти, покончить с протестантским сепаратизмом и временно укротить знать, а также серьезно увеличить военную мощь Франции и успешно повести ее по пути к победе в Тридцатилетней войне17. Именно при Ришельё начался культурный расцвет Франции, именно при нем она стала занимать более или менее господствующее положение в Европе (конец которому настал лишь в 1866‒1871 годах), и тогда же началось вытеснение латыни и господство {22} французского языка в среде европейской элиты, что продлилось вплоть до Первой мировой войны18.
С другой стороны, вся деятельность кардинала Ришельё, как писалось выше, приносила страдания огромной части населения и ущерб развитию гражданского общества, что побудило Вольтера и Монтескьё обвинить кардинала в деспотизме.
Более того, как неоднократно отмечалось многими из исследователей его деятельности, Ришельё не только способствовал усилению абсолютной монархии, но в то же время, как это ни парадоксально, стал отчасти и ее могильщиком. Ведь именно чрезмерный абсолютизм вызвал Французскую революцию 1789 года, ибо королевская власть оказалась неспособна реформировать государство и общество. Но такого исхода событий никак нельзя было предсказать в начале XVII века. Вероятно, чтобы прекратить латентную гражданскую войну, у Ришельё просто не было другого выхода, как усилить централизм и королевскую власть. Как выразился Жюль Мишле, «Франция погибла бы без этой диктатуры», и в этом есть большая доля истины.
Одним из важных вопросов, связанных с «Политическим завещанием», являются взаимоотношения кардинала с королем Людовиком XIII, к которому, кстати, это произведение и обращено. Следует расставить точки над «i» и опровергнуть некоторые досадные заблуждения, возникшие с легкой руки все упростившего Александра Дюма. Людовик XIII был активным и умным монархом, а вовсе не безвольным и слабым.
И тот факт, что он неистово любил охоту, ничуть не умаляет его достоинств как правителя. С самого детства он испытывал довольно серьезные психологические проблемы, связанные, в частности, с притеснениями со стороны супругов Кончини, а также и с тем, что его мать ‒ как и почти весь двор ‒ отдавала явное предпочтение его более красивому, блестящему, веселому младшему брату Гастону Анжуйскому (позже ‒ Орлеанскому). Даже человеку, не особенно увлекающемуся фрейдизмом, ясно, что, для того чтобы по-настоящему почувствовать себя королем, юному Людовику пришлось преодолеть немалые трудности. Не без помощи своего сокольничего, друга и фаворита Альбера де Люина молодой король сумел самоутвердиться, но все же не стал таким самовластным королем, как, например, его отец Генрих IV или сын Людовик XIV. {23}
Ришельё был премьер-министром, но отнюдь не всевластным правителем, чему препятствовали его взгляды на монархию, а также слабое здоровье короля, с которым была связана его карьера, да и давление на Людовика XIII со стороны его матери, жены, принцев крови... Кардинал знал, что может потерять доверие короля в любой момент (однажды Марии Медичи даже удалось добиться от сына обещания дать отставку Ришельё, его опала была почти неизбежна, но король за ночь переменил мнение: этот политический кризис известен в истории как «День одураченных», ‒ 10‒11 ноября 1630 года), не говоря уже о том, что могли увенчаться успехом неоднократные заговоры против кардинала и покушения на него, в которых нередко принимали участие брат и жена Людовика ‒ Гастон Орлеанский и Анна Австрийская, а также принцы крови; однако Ришельё выжил и физически и политически именно благодаря полной поддержке и доверию государя.
Распространенный взгляд на взаимоотношения этих двух людей ‒ якобы безропотного Людовика XIII, находящегося под влиянием и тиранией волевого Ришельё, ‒ ошибочен, и возник он по большей части из-за многочисленных памфлетов против кардинала, а также мемуаров его недругов. На самом деле, несмотря на то, что Ришельё обладал сильным личным магнетизмом (который позволил ему, в частности, приобрести влияние на Марию Медичи и прийти к власти), король имел полную свободу действий. Даже если у Людовика XIII и возникало иногда желание отказаться от услуг Ришельё (особенно в конце их сотрудничества), он совершенно четко осознавал, что заменить кардинала ему, в принципе, некем. Напомним также, что несколько раз в кризисные моменты ‒ как, например, в 1630 году ‒ Ришельё подавал в отставку, но всякий раз король вновь утверждал кардинала на его посту, чем еще раз выказывал полное доверие своему министру. Наконец, как не упомянуть тот факт, что король иногда выбирал не то тактическое направление политики, которое предлагал Ришельё. Например, в августе 1636 года, когда испанские войска взяли Корби и стояли уже в нескольких десятках километров от Парижа, Ришельё впервые растерялся: он никак не предполагал, что военные действия пойдут так плохо. Кардинал предложил оставить Париж, отступить к югу и набрать новую армию. Король, однако, решительно настоял на совершенно иной тактике. Он собрал имеющиеся силы, объявил о мобилизации, организовал отряды добровольцев (в то время как тогдашняя французская армия целиком состояла из наемных войск) и сумел отстоять Париж19. {25}
Во всяком случае, Ришельё четко знал свое место. Однажды он метко сравнил себя с нулем, который сам по себе (без другого числа ‒ короля) ничего не значит. Тем не менее, многие при дворе ‒ чаще всего из зависти ‒ распространяли совершенно иные мнения. Дошло до того, что король однажды попытался пропустить своего премьер-министра в дверях, иронично заметив: «Проходите сначала вы, все и так говорят, что именно вы настоящий король». Ришельё тут же нашелся и, схватив оказавшийся под рукой канделябр, ответил: «Да, государь, я пройду перед Вами, чтобы освещать Вам дорогу»20. Можно ли лучше проиллюстрировать их сложные отношения!
Как бы то ни было, этот странный тандем21 с успехом управлял самой сильной европейской страной в течение 18 лет. Ришельё осознавал, насколько хрупко его могущество. Однажды он сказал, что несколько квадратных метров королевского кабинета ему было «труднее завоевать, чем все поля битв в Европе». Такая ситуация вынуждала Ришельё выбирать тонкое и дипломатичное поведение, вполне сообразное с теми принципами, которые он сформулировал для себя еще в 24 года, когда написал «Правила, которым я должен следовать в своем поведении при дворе». В гл. I ч. I «Политического завещания» Ришельё искусно льстит королю, хваля и восторгаясь всем тем, что на самом деле он сам посоветовал, внушил и организовал. Это тем более забавно, что вся глава VII части II служит королю предостережением от опасности, которую представляют собой льстецы. Хотя, конечно, лесть Ришельё гораздо более утонченная, чем обычно бывало в то время.
С точки зрения организации власти на вершине государственной пирамиды Ришельё ‒ вопреки практике того времени ‒ считал, что король должен заниматься лишь главными, принципиальными вопросами, а проведение политики и второстепенные дела не должны отнимать у него времени, находясь в ведении у министров22. {26}
Немалое удивление и восхищение в политической карьере Ришельё вызывает его исключительное везение. Конечно, кардинал был неординарным деятелем, и к нему вполне применима латинская пословица «Audaces fortuna adjuvat»23. Вот несколько фактов.
Вопреки компрометирующему прошлому Ришельё как ставленника ненавистного фаворита Кончини, ему удалось вернуться к власти, в то время как все остальные деятели эпохи Регентства канули в лучшем случае в безвестность, в худшем ‒ в небытие.
Несмотря на внушительное количество заговоров и покушений на него, кардинал умер в своей постели.
Он вовремя получил кардинальский сан, что дало ему надежную защиту и политический вес при дворе, чем Ришельё и воспользовался в 1624 году для прихода к власти.
У него были хорошие сотрудники ‒ отец Жозеф, Шавиньи, Шомберг, Бутийе, Сегье, Шарнасе, д’Эффиа и еще десятки других. Отличавшиеся чрезвычайной {28} преданностью, эти блестящие умы были недостаточно амбициозны, чтобы самим претендовать на какую-либо власть.
Кардиналу повезло и в том, что серьезных политических конкурентов он не имел, так что ему было достаточно лишь оказаться в нужное время в нужном месте и взять власть. Опять же, Альбер де Люин умер в чрезвычайно удачный для Ришельё момент ‒ точно так же, как и союзники Франции: шведский король Густав Адольф и наемный военачальник Бернгард Саксен-Веймарский, которые со временем стали довольно обременительными «друзьями».
Ришельё удалось, согласно обычаям того времени, существенно повысить социальное положение своей семьи, выдав всех племянниц замуж за знатнейших представителей дворянства: некоторые памфлеты даже обвиняли его в желании выдать одну из них за самого... Гастона Орлеанского (то есть породниться с королем!), что было на самом деле, конечно, немыслимо для кардинала, выходца из среднего дворянства.
Находясь на своем посту, сам он сказочно разбогател, причем в масштабах, трудно вообразимых даже для этой эпохи. То, что мы назвали бы коррупцией, было в ту пору вполне рядовым и обычным явлением, которое шокировало, лишь выходя за определенные границы, связанные, в частности, с внешними проявлениями богатства. Этой ошибки Ришельё не совершил (в отличие, например, от Фуке, которого в 1661 году Людовик XIV приказал арестовать и приговорить к пожизненному заключению).
А одним из основных проявлений исключительной фортуны для Ришельё явилось именно доверие короля (о чем уже говорилось), без которого кардинал не стал бы одной из наиболее выдающихся исторических фигур XVII века.
Даже после смерти Ришельё занявший его место кардинал Мазарини, пусть и менее гениальный деятель, чем его учитель, сумел обеспечить продолжение политики «первого кардинала», одержать победу над Фрондой и окончательно утвердить абсолютизм, поскольку после 1653 года безусловность королевской власти больше не вызывала ни малейших сомнений вплоть до знаменательного 1789 года (а точнее 1791 года, когда абсолютная монархия во Франции перестала существовать)24.
Многого Ришельё достиг своим трудом, многое ему было даровано фортуной, и результаты его деятельности, кратко перечисленные выше, воистину неоценимы для Франции. Однако не следует представлять кардинала неким бездушным {29} автоматом, безошибочно и гениально следующим плану. Он допустил и немало ошибок, иные из которых вполне могли оказаться фатальными.
Прежде всего, может быть, по молодости лет, а по мнению большинства историков, из-за снедавшего его тогда честолюбия и стремления поскорее прийти к власти, Ришельё допустил совершенно удивительный, непростительный просчет в самом начале своей карьеры. В самом деле, после убийства Генриха IV он все поставил на карту фаворита Кончини и регентши Марии Медичи, «забыв» о несовершеннолетнем короле. Можно ли было ожидать, что Людовик XIII вечно останется ребенком? Конечно, с подачи королевы-матери и Кончини его считали при дворе несколько слабоумным и мало пригодным к настоящему царствованию, а многие и просто были уверены в скором воцарении на престоле его младшего брата Гастона, поскольку здоровье Людовика внушало обоснованные опасения. Тем не менее, не предвидеть вероятной потери власти фаворитом Кончини было серьезной ошибкой, и это временное ослепление стоило молодому епископу Люсонскому семи долгих лет ссылки, а могло бы стоить и политической карьеры, если бы не уже упомянутое везение Ришельё.
В 1616‒1617 годах, в первый ‒ краткий ‒ период своей государственной деятельности, Ришельё допустил и еще одну ошибку. Разразившийся в Мантуе политический кризис25 затронул почти все крупные европейские державы, по крайней мере на юге Европы. Молодой государственный секретарь Ришельё предложил созвать в Париже, как бы мы сейчас сказали, конференцию по урегулированию мантуанского конфликта с участием посланников Испании, Империи, Рима, Венеции и некоторых других итальянских государств. Однако Ришельё сильно переоценил тогдашний вес Франции и плохо подготовил почву для подобных инициатив. Из-за интриг венецианских дипломатов помощь Франции была отвергнута, мантуанский кризис разрешался не в Париже, а в Мадриде, а Французское королевство потерпело ненужное унижение из-за ошибки министра-новичка. Что характерно, об этом провале в «Мемуарах» Ришельё нет ни слова...
Уже гораздо позднее, в 1635 году, Ришельё слишком долго, как это сейчас ясно, тянул со вступлением Франции в Тридцатилетнюю войну. Хотя в оправдание кардиналу можно припомнить тот факт, что наследник трона (им по-прежнему был Гастон, поскольку у Людовика XIII и Анны Австрийской все еще не было детей)26 находился за границей фактически в руках противника, а также общую материальную неподготовленность к войне. После 1635 года Ришельё допускает еще несколько просчетов ‒ в основном на военном и дипломатическом поприще. Например, на первых порах французские войска нередко терпели поражения из-за путаницы в организации командования, поскольку кардинал счел нужным и возможным доверить некоторые полки одновременно нескольким командующим. А в 1636‒1637 годах невыплата союзному Граубюндену положенных субсидий ‒ которую при лучшей организации можно было бы, вероятно, избежать ‒ привела к {30} антифранцузскому восстанию в Вальтелине и ее повторной оккупации испанскими войсками27.
Как уже говорилось выше, кардинал Ришельё был личностью неординарной и противоречивой, чей характер и человеческие качества не так легко описать, поскольку некоторые их проявления идут вразрез с той или иной общей интерпретацией его личности. Например, отмеченная многими современниками способность лить сильнейшие и искреннейшие слезы, как будто «по заказу» (в век, вообще говоря, не сентиментальный, в отличие от XVIII века), иногда ставит исследователей в тупик. Был ли кардинал отъявленным лицемером и отменным актером или же и в самом деле слишком близко к сердцу принимал происходящее вокруг себя?
Каков же был человек, которому российский император Пётр I был готов, как он сам выразился (если верить Н.И. Карамзину и другим историкам), отдать половину своего царства, чтобы тот помог ему управлять оставшейся половиной? Многочисленные свидетельства современников мало в чем сходны, однако почти все отмечают его светлый ум, даже гений, и не без примеси сумасшествия28. Волевое выражение лица и гипнотизирующий взор Ришельё сильно поражали современников, и без этого личного обаяния ‒ а точнее сказать, магнетизма ‒ кардинал вряд ли смог бы очаровать королеву-мать, авантюристку Леонору Галигаи (Дори), подругу королевы и жену Кончино Кончини, не говоря уж о самом короле. Два из основных заговоров против Ришельё вообще провалились потому, что одного его взгляда было достаточно, чтобы лишить решительности и силы воли Гастона и других заговорщиков, которые так и не осмелились поднять руку на «дьявольского кардинала».
Его ученик и преемник Мазарини не поскупился на похвалу предшественнику: «Ни в какие времена не было подобного человека». Кольбер также им восторгался, столь очевидными стали лишь через двадцать-тридцать лет после смерти кардинала выдающиеся результаты его пребывания у кормила власти. Причем все это было достигнуто человеком серьезно и хронически больным, настоящим страдальцем, учитывая состояние тогдашней медицины29. Он много работал по ночам, диктовал сотни писем, депеш, находил время и для поэзии, и для {31} драматургии, для «Мемуаров» и «Политического завещания», которое у Вас в руках. Он успевал везде, лично следил за состоянием дел (как государственных, так и собственных), за постройкой и украшением своих резиденций, дворцов и замков, получал и прочитывал отчеты из всех «горячих точек» Европы, в том числе и от многочисленных секретных агентов.
Ришельё был также искусным организатором и... менеджером30. Он умел замечательно подбирать себе ближайших сотрудников и о своем опыте рассказал в главе VIII части I «Политического завещания», где идет речь о королевском правительстве (Совете). Иногда циник, без иллюзий относившийся к людям, их качествам и глубинным мотивам их поступков, Ришельё смог собрать вокруг себя помощников, на которых можно было опереться, что также облегчило и труд его преемника на посту премьер-министра, кардинала Мазарини.
Несмотря на критику, ставящую под сомнение искренность его религиозных убеждений, которая была в ходу уже во времена Ришельё, кардинал был не только князем церкви по сану, но и искренне верующим католиком. Просто, в отличие от многих людей своего времени, Ришельё был не мистиком, а прагматиком. Что довольно редко встречалось в ту эпоху, кардинал отличался веротерпимостью (даже среди его наиболее доверенных сотрудников многие были протестантами). Вспомним, что и проблема Ла-Рошели, как уже говорилось выше, была для Ришельё скорее не религиозной проблемой, а недопустимым проявлением феодальных вольностей, с которыми королевская власть не могла мириться31.
Что же лежало в основе деятельности Ришельё? Каковы были особенности его политических взглядов? Прежде всего следует выделить его реализм и рационализм. Вся глава II части II «Политического завещания» объясняет, что «политикой государства должен руководить разум»32. То есть факты, а не идеология (как, например, христианские принципы)33 должны лежать в основе политики. Он также сурово осуждает деятелей, пытающихся «управлять королевствами по правилам, вычитанным из книг»34. Ришельё, как его современник Декарт и многие другие, превозносит разум, ставя его над чувствами, эмоциями, верой и т. д., и, таким образом, является ярким представителем своего рационального века.
Его прагматизм полностью отразился в «Завещании». Например, как уже упоминалось выше, Ришельё выступал против печально известной продажности должностей, однако считал, что ее отмена без полной реорганизации государства породила бы еще большие проблемы35. {32}
Ришельё, как и все по-настоящему сильные деятели, отличался волюнтаризмом. Он говорил, что следует «сильно желать и добиваться желаемого»36. Кардинал был на редкость методичен и предусмотрителен, что не исключало иногда, впрочем, и некоторую импровизацию. Его несчастье заключалось лишь в том, что из-за войны и разрухи постоянно не хватало как средств, так и времени для осуществления всех задуманных планов. Но кто из государственных деятелей смог когда-либо закончить все начатое и совершить все задуманное?!
В отношениях с Папским Престолом Ришельё четко придерживался галликанства (см. разд. IX гл. II ч. I), которое с XIV века, а главным образом со времени принятия в 1438 году Прагматической санкции, являлось основной французской доктриной в этой области. Защитники галликанской церкви ‒ в большинстве своем королевские юристы и университетские доктора, независимо настроенные по отношению к Риму, ‒ не признавали претензий пап на оказание влияния на королевскую власть и сумели обеспечить относительную свободу французской церкви (например, епископы назначались королем и утверждались папой, точно так же как и кардиналы, титулы которых выдавались по просьбе короля, впрочем, не всегда удовлетворявшейся)37. Однако Ришельё нельзя записать в ряды ярых галликанцев крайнего толка, поскольку в этом вопросе для него были характерны скорее умеренные взгляды, что объяснялось в том числе и дипломатическими причинами.
В экономической сфере Ришельё был мало оригинален и следовал доминировавшим в его время концепциям, главной из которых был меркантилизм. Согласно этой распространенной тогда доктрине, экономическое преуспеяние и развитие государства основано на обладании драгоценными металлами38 и недвижимостью. Именно поэтому в «Политическом завещании» проскальзывает беспокойство кардинала насчет возможной утечки на Восток золота и серебра, и он ищет пути борьбы с нею. При Ришельё была выпущена в 1640 году единая золотая твердая французская монета ‒ луидор.
Относительным экономическим новаторством явилось, однако, возраставшее государственное вмешательство в экономику, которое еще усилится позднее при Людовике XIV и Кольбере. Так, Ришельё основал несколько полугосударственных компаний по освоению колоний, которым были предоставлены привилегии и монополии, а иногда и прямые государственные субвенции.
Чрезвычайно важно ни в коем случае не считать Ришельё революционером. Напротив, он явный реформатор. Никакого старого мира разрушать до основания, чтобы построить свой новый, он не собирается. Восхитительная метафора в разделе I главы IV части I «Политического завещания» как нельзя более четко говорит об этом: «Талантливый архитектор, который исправляет недостатки в конструкции ветхого здания и, не ломая его, лишь привносит необходимую гармонию в его пропорции, куда более достоин похвалы, нежели тот, кто разрушает прежнее {33} сооружение до основания, дабы возвести на его месте новое, превосходное и идеальное»39. Какая разница с отрицавшими прошлое революционерами и какая мудрость по сравнению со всеми «бесами» XVIII‒XXI века!
Другой интересный момент. Ришельё в некотором роде является одним из первых приверженцев национальной идеи во Франции. До кардинала французской нации как таковой не существовало ‒ как в силу раздробленности государства и наличия сильных центробежных тенденций (например, со стороны протестантов), так и из-за все еще довлевших средневековых традиций, согласно которым господствовала вассальная личная зависимость, а не национальная принадлежность (изобретение, в общем, совсем недавнее по историческим меркам). Ведя борьбу против всяческого неповиновения королевской власти, Ришельё придерживался национальных позиций. Для него вполне характерно частое использование понятия «Франция», а не только «корона» или «королевство». Это также совпало с настроениями самого монарха, так как Людовик XIII много думал о «своем народе» и искренне сочувствовал ему, в отличие от большинства его предшественников, для которых существовали лишь подданные. В противоположность многим другим странам, во Франции национальная идея не рождалась из низов, а насаждалась сверху, государством и центральной властью...
Что касается образования, которым кардинал серьезно интересовался, то его концепции также разительно отличались от принятых в XVII веке и выглядят сегодня вполне современно. Он отдает бесспорное предпочтение техническому образованию, а не изящной словесности, считает нужным «иметь в хорошо устроенном государстве больше наставников технических дисциплин, чем свободных искусств»40, и делает упор на развитии торговли, военного искусства и индустрии. Это явное предпочтение «физики», а не «лирики» выглядит оригинально, особенно в устах прелата XVII века, доктора канонического права, знавшего несколько языков и получившего высшее образование в своей области.
Отдельного упоминания достойно его мнение насчет женщин. Кардинал Ришельё крайне неодобрительно высказывается в одном из писем об этих «странных животных» (sic!), способных «погубить государство»41. Однако следует отметить вслед за большинством биографов кардинала, что его карьера не была бы столь удачной, если бы не женщины, и прежде всего ‒ Мария Медичи, уже упоминавшаяся Леонора Галигаи, сыгравшая важную роль в самом начале политического роста Ришельё, а также и его многочисленные племянницы, близкие и дальние, которыми кардинал ‒ иногда вопреки их воле! ‒ успешно пользовался, как пешками на шахматной доске, для достижения своих целей путем сближения со знатными семьями через заключение брачных союзов42.
Один термин, широко применяемый Ришельё, чрезвычайно важен и требует отдельного обсуждения, в частности, из-за трудности, которая возникает при его переводе. Речь идет о концепции raison d’État (дословно ‒ государственный резон, {34} государственная причина, государственный разум), для которой невозможно найти всеохватывающего русского эквивалента.
Многие во Франции считают, что эту концепцию сформулировал сам Ришельё. Но на самом деле это совсем не так ‒ он лишь одним из первых теоретизировал и применил ее на практике. Это понятие, которое в теории означает приоритет государственных интересов, трансцендентно. Оно философски напрямую связано с абсолютизмом и чаще всего применялось (и применяется) при обосновании правительственного произвола в особо деликатных или экстремальных случаях, когда концепция правового государства уступает место высшим государственным интересам.
Вопреки тому, что сам Ришельё пишет в главе I части II «Политического завещания», он de facto ставит государственные интересы над интересами церковными. Католический прелат, но в то же время премьер-министр французского королевства, Ришельё ни минуты не колеблется, когда ему приходится выбирать между этими двумя ипостасями. Несмотря на всю «скандальность» подобной политики, он неоднократно проводит меры по изъятию определенных сумм у богатейшей церкви в пользу государственного бюджета с хроническим дефицитом. А в 1627‒1628 годах он не без сопротивления со стороны духовенства заставляет-таки церковь участвовать в финансировании осады Ла-Рошели43.
Как сказал Карден Лебре, королевский юрист, теоретик абсолютизма и сотрудник Ришельё, единственной целью королевской власти является счастье людей. А поскольку судить о том, что нужно французам, способно только компетентное правительство, то «продвижение государственных интересов» могло также иногда подразумевать ‒ благодаря относительной гибкости концепции raison d’État ‒ и довольно отдаленные от государственной безопасности вещи. Например, почти все жертвы кардинала погибли из-за того, что судьи использовали понятие raison d’État, а также нередко приравнивали заговор против кардинала к преступлению lèse-majesté (еще один непереводимый на многие языки французский термин, означающий государственную измену с оскорблением самого института королевской власти или с посягательством на королевские прерогативы)44. Ловкость Ришельё состояла в том, что ему впервые удалось распространить защиту конституционного права французского королевства на персону премьер-министра, так как назначаемые им судьи с легкостью провозглашали, что организовывать заговор против кардинала ‒ это все равно, что посягать на короля лично, да и сам король был согласен с такой трактовкой. А поэтому Шале, Марийяк или даже любимец короля Сен-Мар не имели ни малейшего шанса остаться в живых.
Некоторые из вечных заговорщиков против короля и его министра ‒ герцогиня де Шеврёз, Гастон Орлеанский или Анна Австрийская ‒ были защищены от {35} преследований своим высоким положением, но даже герцог де Монморанси ‒ представитель одной из знатнейших семей ‒ поплатился головой в 1632 году за участие в мятеже против короля. В таких случаях Ришельё рекомендовал не уступать «ложному милосердию»45, а жестоко карать провинившихся, так как верил в функцию казни как устрашающего примера и предостережения для других потенциальных заговорщиков.
Обоснование raison d’État сделано Ришельё вполне честно: «[В] некоторых ситуациях, когда речь идет о спасении государства, требуется такое мужество, которое иногда выходит за рамки обычных правил благоразумия»46. Но само применение этой концепции было довольно широко: например, в деле маршала де Марийяка вряд ли шла речь о спасении государства, да и казнь его не представляется столь необходимой.
Когда умирающего кардинала Ришельё причащавший его священник спросил: «Прощаете ли вы своим врагам?» ‒ тот ответил: «У меня никогда не было других врагов, кроме врагов государства». И скорее всего он искренне в это верил. Как бы то ни было, Ришельё будет иметь у потомков репутацию кровавого деспота, хотя его прямых жертв можно пересчитать по пальцам. Но величие государства стояло превыше всего и уж во всяком случае выше, чем спасение души...
Ришельё нередко обвиняли в макиавеллизме, то есть циничном и беспринципном ведении дел любыми способами, поскольку «цель оправдывает средства». Нам представляется, что это просто неумное клише; и во всяком случае, кардинал «виновен» в макиавеллизме ничуть не больше иных политических деятелей его времени. Важно проводить различие между настоящими принципами Макиавелли и тем смыслом, который придается слову «макиавеллизм».
Сам флорентиец был на самом деле одним из основоположников политической науки, и того факта, что он исследовал методы прихода к власти и управления, еще недостаточно, чтобы огульно осуждать его. Ришельё восхищался работами Макиавелли и даже переиздал «Государя» во Франции на свои средства (!). Многие темы в «Политическом завещании» Ришельё и «Государе» Макиавелли перекликаются, и даже сюжеты и названия некоторых глав полностью совпадают (о необходимости избегать льстецов, о выборе министров и т. д.). Это объясняется, в частности, тем, что между двумя трудами дистанция всего лишь в сто двадцать лет, и оба они соответствуют распространенной тематике политических произведений XVI‒XVIII веков. Что же касается необходимой жестокости и беспощадности, а также примерных наказаний, то оба автора приводят почти дословно одни и те же доводы: гораздо надежнее власть, основанная на страхе, чем на любви47.
Однако и разница между этими сочинениями весьма велика. Например, Ришельё настаивает на необходимости для государя держать слово, в то время как Макиавелли говорит об обратном. Но не следует забывать опять же о разнице в их подходах. Флорентиец описывает то, что наблюдает, в том числе и в истории (дескриптивный, аналитический подход), тогда как Ришельё, напротив, дает рекомендации (нормативный подход).
В 1636 году в своем сочинении «Catholicon françois» («Французский католикон»), изданном, конечно, за границей (в Антверпене), памфлетист Матьё де Морг, ранее сотрудничавший с кардиналом, но затем перешедший на сторону его врагов, писал {37} следующее: «Ты используешь религию, как научил тебя твой наставник Макиавелли на примере древних римлян, крутя-вертя ее так и сяк, толкуя и подгоняя ее сообразно твоим планам. Ты и тюрбан нацепишь с такой же легкостью, как кардинальскую шапку, ежели янычары и паши сочтут тебя вполне порядочным человеком, чтобы избрать своим императором»48 и т. д. (в результате публикации подобных сочинений де Морга заочно приговорили к смертной казни за организацию заговора против государства и жизни кардинала). Написанное памфлетистом было несправедливо, поскольку Ришельё был истинным, а не лицемерным христианином. Но интересно само его сравнение с Макиавелли еще при жизни ‒ и уже в таком негативном тоне.
Однако у кардинала нетрудно найти высказывания и вполне близкие по духу к политическому «макиавеллизму». Например, уже в самом начале «Политического завещания» можно прочесть: «Успех, сопутствовавший благим намерениям, которые Господу было угодно мне внушить для приведения в порядок дел в государстве, послужит в глазах потомков оправданием той твердости, с коей я неизменно воплощал в жизнь сей замысел»49. Что это, если не классическое «цель оправдывает средства»?
Очень любопытны мнения и высказывания Ришельё о французах. Кардинал жестко критикует их за легкомыслие, поспешность, нетерпеливость, неудовлетворенность, непостоянство, готовность некоторых из них вступить в союз с врагами50 и т. д. Впрочем, такого рода обобщения и клише были довольно модны среди французских государственных деятелей, и подобные выражения можно встретить, например, у Наполеона Бонапарта и Шарля де Голля. Дело в том, что, как уже упоминалось выше, во Франции, в отличие от многих соседних стран, государство создало нацию, а не наоборот, поэтому противопоставлять Францию и французов, интересы страны и ее населения далеко не нонсенс в нашей стране. Все три упомянутых деятеля горячо любили Францию, но не питали особых симпатий к французам. Это разделение происходит оттого, что они настолько высоко ставили в своих представлениях Францию, что конкретные живые французы никак не соответствовали требованиям героического мессианства, которому следовали все трое. Например, де Голль (в этом отношении ученик Мориса Барреса) придерживался романтико-мистической концепции Франции как вечной и неизменной страны (Франция «остается все той же в течение веков»)51, являющейся чуть ли не избранной Господом державой, на которую возложена уникальная миссия, уготованная ей Провидением. Кстати, и отец Жозеф свято (и немного наивно) верил в миссию Франции ‒ противостоять претензиям Габсбургов на мировое господство, а также... организовать новый крестовый поход против неверных. А уже упоминавшийся Жюль Мишле озаглавил одну из глав своего труда «Народ» следующим образом: «Франция как догма и как религия». {38}
Кстати, именно во Франции большое символическое значение имел титул короля: традиционное наименование «король Франции» (Roi de France) трансформировалось в 1791‒1792 годах (конец правления Людовика XVI) и в 1830‒1848 годах (при Июльской монархии Луи-Филиппа I) в «короля французов» (Roi des Français). Согласно первой концепции («король Франции»), власть короля как абсолютного монарха исходит от Бога, а в соответствии со второй («король французов») ‒ она идет от народа и дана конституционному монарху52. {39}
1 Одна лишь дипломатическая корреспонденция Ришельё ‒ это восемь больших томов, изданных еще в XIX в. виконтом д’Авенелем.
2 Через 170 лет после него так же поступал и император Наполеон, чей «Мемориал Святой Елены» дает иногда достаточно вольную интерпретацию исторических событий.
3 Во Франции лишь Наполеон, де Голль и в меньшей степени Людовик Святой, Людовик XIV и Талейран вызывают такие же ожесточенные столкновения иногда совершенно противоположных мнений и оценок.
4 Часто даже наоборот, несмотря на то, что герцог де Ришельё был дворянином с головы до пят.
5 См. ниже. {12}
6 Более подробно см. в разд. «Хронология...».
7 С. 54 наст. изд. {14}
8 Движение высшей знати, а также виднейших представителей буржуазии в лице крупных судейских чиновников против королевского абсолютизма и правительства кардинала Мазарини (см. разд. «Хронология...»). {17}
9 То есть, по тогдашним представлениям, всего «цивилизованного мира».
10 Erlanger Ph. Richelieu. P.: Perrin, 1996. P. 196. {19}
11 Bercé Y.-М. La naissance dramatique de l’absolutisme 1598‒1661. P.: Seuil, 1992. P. 163.
12 C. 139 наст. изд.
13 С. 152 наст. изд.
14 Существует, впрочем, и иная, отличная от традиционной, интерпретация этих слов, в свете которой кардинал выглядит не черствым циником, а мудрым министром, потому что, продолжая это сравнение, он пишет, что ноша, которую тащит на себе народ, должна быть тому по силам. {21}
15 В 1635 г., например, Ришельё и шведский канцлер Оксеншерна лично вели переговоры на латыни.
16 См.: Кнехт Р.-Дж. Ришельё. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 321‒323.
17 Война закончилась лишь в 1648 г., то есть после смерти кардинала, однако Вестфальские договоры, которые подвели итоги Тридцатилетней войны, явились прямым его наследием. Священная Римская империя потеряла реальное значение, и многовековая мечта Габсбургов о власти над всей Европой потерпела окончательное крушение, что и стало посмертным триумфом Ришельё. {22}
18 Например, переговоры на Венском конгрессе 1814‒1815 гг., целью которого было прежде всего лишить Францию ее завоеваний и могущества, почти полностью велись ‒ парадоксально, но факт! ‒ на французском. Даже Версальский договор 1918 г. был заключен еще на французском (но уже равноправно с английской версией, ввиду появления на мировой арене Соединенных Штатов Америки). {23}
19 К частичному оправданию Ришельё следует отметить, что в ту пору у него снова сдал организм, и в этот ответственный для Франции момент кардинал был вынужден бороться со своим геморроем... {25}
20 Т. е. как простой слуга.
21 «Странный» с точки зрения человеческих взаимоотношений, но не оригинальный политически. В это же время в Испании, например, правил премьер-министр Филиппа IV герцог Оливарес, отношения которого с его монархом вполне выдерживают сравнение с ситуацией во Франции (английский историк Дж. Эллиотт даже посвятил вышедший в 1984 г. труд сравнению обоих министров). В меньшей степени то же можно сказать о Бэкингеме и Карле I в Англии.
22 См. гл. VI ч. I наст. изд.
Читая об утверждении этого, в общем, простого, но далеко не всегда очевидного принципа верховного командования, как не подумать, кстати, о нынешнем устройстве Пятой республики! Недаром конституция 4 октября 1958 г. считается некоторыми французскими специалистами по конституционному праву монархической по сути, но с выборным президентом ‒ что вполне объяснимо, если вспомнить о личных политических (монархических) взглядах генерала де Голля, основателя и первого президента Пятой республики. {26}
23 Фортуна помогает смелым (лат.). {28}
24 Годом позже, в сентябре 1792 г., Франция и вовсе стала республикой, а в январе 1793 г. незадачливый Людовик XVI был казнен. {29}
25 См. разд. «Хронология...».
26 Будущий Людовик XIV родился в 1638 г. {30}
27 Подробности см. в разд. «Хронология...».
28 Вся семья Ришельё, кстати, страдала психическими заболеваниями, иногда очень серьезными, а сам кардинал, по некоторым источникам, в периоды горячки воображал себя лошадью и исступленно бегал по комнате. Впрочем такого рода свидетельства все же вызывают сильные сомнения.
29 Людовик XIII и Ришельё были оба великими больными и даже обменивались при случае рецептами от мучивших их недугов. {31}
30 Выражение вполне уместно: слово «management» пришло в английский именно от старого значения французского слова «ménagement».
31 В отношении «еретиков»-протестантов вообще Ришельё делал ставку на интеллектуальное воздействие, а никак не на насилие (в отличие от все еще свирепствовавшей в Испании и Португалии инквизиции). В 1627 г. он даже посвятил этому свой труд «Наиболее легкий и надежный способ обратить тех, кто отделился от церкви».
32 С. 207 наст. изд.
33 Не следует, конечно, делать из кардинала сторонника отделения церкви от государства. Однако для политика XVII в. он весьма далеко опередил свое время.
34 С. 180 наст. изд.
35 См. гл. IV ч. I, где Ришельё обстоятельно и умно описывает недостатки прямого назначения чиновников, что чревато фаворитизмом, непотизмом и коррупцией. Лишь Наполеону I удастся разрешить эту проблему, организовав систему чиновничества на конкурсной основе, которая вплоть до сего дня является основным путем приема на государственную службу во Франции. Эта система, {32} основанная на достоинствах (mérite), называется «меритократией», и Ришельё не предлагает внедрить ее, хотя долго рассуждает именно о необходимости учитывать личные достоинства, а не богатство или наследование. Насколько мне известно, в его время похожая административная система существовала лишь в Китае (мандаринат) и не могла быть известна в деталях в Европе XVII в., для которой Китайская империя оставалась еще полностью закрытой.
36 С. 209 наст. изд.
37 Напр., отец Жозеф так и не стал кардиналом, несмотря на многократные просьбы Людовика XIII и Ришельё.
38 В частности, экономическое могущество Испании зависело тогда главным образом от галионов, нагруженных южноамериканским золотом. {33}
39 С. 143 наст. изд.
40 С. 124 наст. изд.
41 Цит. по: Erlanger Ph. Op. cit. P. 45.
42 Что касается личной жизни самого кардинала Ришельё, то, скорее всего, она была вполне подобающей его сану католического прелата и обету безбрачия, несмотря на некоторые слухи и памфлеты. А единственной женщиной, сумевшей произвести на кардинала некоторое впечатление, явилась заговорщица герцогиня де Шеврёз, которую он прозвал «дьяволом». {34}
43 Полученные 3 млн ливров (около 50 млн нынешних евро) не составляли значительной суммы, учитывая огромное богатство церкви в XVII в., но даже такого рода символическое участие было скандальным нововведением для католического духовенства.
44 На русский язык этот термин чаще всего переводится как «оскорбление величества». {35}
45 Гл. V ч. II наст. изд.
46 С. 78‒79 наст. изд.
47 См.: Макиавелли Н. Государь. Гл. XVII; см. также: с. 239‒240, разд. I гл. IX ч. II наст. изд. {37}
48 Catolicon [sic!] françois, ov plaintes de deux Chasteaux, rapportées par Renaudot, maîstre du Bureau d’Adresse, 1636 // Pieces cvrievses en svite de celles dv sievr de S. Germain... Par divers avthevrs. Sur la coppie Imprimée à Anvers, M.DC.XXXXIIII P. 51 [pag. sép.].
49 C. 54 наст. изд.
50 Впрочем, еще Макиавелли писал, что во Францию завоевателю «нетрудно проникнуть, вступив в сговор с кем-нибудь из баронов, среди которых всегда найдутся недовольные и охотники до перемен» (Государь. Гл. IV. Пер. Г. Муравьевой).
51 Gaulle Ch. de. Mémoires d’espoir. P.: Presses Pocket, 1980. P. 9. {38}
52 Точно так же и сегодня английская королева ‒ «Божьей милостью королева Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии» (а также Канады, Австралии, Новой Зеландии и т. д.), тогда как в Бельгии король именуется «королем бельгийцев» (Roi des Belges), что означает две разные концепции монархии. {39}
{13}
{14}
{15}
{16}
{18}
{20}
{21}
{23}
{24}
{25}
{26}
{27}
{28}
{29}
{30}
{31}
{35}
{36}
{39}
Головина Л.Л. Предисловие // Ришельё Арман-Жан дю Плесси. Политическое завещание, или Принципы управления государством / Пер. с фр. Л.А. Сифуровой. М.: Ладомир, 2008. С. 12‒39.
