←  История народов, этнология

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Фотография veta_los veta_los 20.04 2015

Подозреваю, что литературная и политическая деятельность Бузины мало знакома обитателям форума, потому и сказать особо нечего.
Я сам читал только одну книжку: Тайная история Украины-Руси. Забавное чтиво, особенно на фоне академической литературы.

 

А какая связь между литературной и политической деятельностью Бузины с темой ветки, посвящённой его гибели? Опять пытаетесь разговор увести в сторону?



Ну и в каком веке это произошло? Хотите побеседовать подробнее? Я готов. 

P.S.

А вообще данный куст надо в др. топик перенести. Там и обсудим. Здесь тема Олесю Бузине посвящена. 

 

Да, сделайте пожалуйста. Я давно заметил, что разговор тут не соответствует теме ветки. Только вот куда его перенести, я ума не приложу: с ветками, посвящёнными древним русам, не знаком.

Ответить

Фотография Виталич Виталич 20.04 2015

Только вот куда его перенести, я ума не приложу: с ветками, посвящёнными древним русам, не знаком.

По аналогии с уже имеющейся темой предлагаю: "Вечная борьба Украины"

Ответить

Фотография Марк Марк 20.04 2015

Сделайте доброе дело, пожалуйста.

 

Да, сделайте пожалуйста. Я давно заметил, что разговор тут не соответствует теме ветки. 

 

Наверное в этнологию надо. Севрюки ведь этническая общность, а стало быть там им самое место для обсуждения. Где-то у нас есть (вроде?) подобная ветка. Сейчас поищу.

Сюда перекидать разве (создав соответствующую тему с шапкой "Севрюки):

http://istorya.ru/fo...hp?showforum=66

P.S.

Возражения или иные предложения будут?

Ответить

Фотография shutoff shutoff 20.04 2015

Наверное в этнологию надо. Севрюки ведь этническая общность, а стало быть там им самое место для обсуждения. Где-то у нас есть (вроде?) подобная ветка. Сейчас поищу.
Сюда перекидать разве (создав соответствующую тему с шапкой "Севрюки):
http://istorya.ru/fo...hp?showforum=66
P.S.
Возражения или иные предложения будут?



У меня нет, но новую тему нужно разместить где-то в разделе "Укратна" или возле него - в конечном счёте здесь обсуждалось родство т.н. "украинцев", как особого этноса, и русских в широком понимании этого понятия. ИМХО.
Ответить

Фотография veta_los veta_los 20.04 2015

Как правило, да. Естественный ход дискуссии. Никакого злого умысла у меня нет.



 

 

 

Да я вас и не упрекаю. Но и у администрации нет злого умысла в попытке поддержать порядок.

Ответить

Фотография Jim Jim 20.04 2015

Сюда перекидать разве (создав соответствующую тему с шапкой "Севрюки):

http://istorya.ru/fo...hp?showforum=66

P.S.

Возражения или иные предложения будут?

Нет.

Ответить

Фотография Марк Марк 20.04 2015

У меня нет, но новую тему нужно разместить где-то в разделе "Укратна" или возле него - в конечном счёте здесь обсуждалось родство т.н. "украинцев", как особого этноса, и русских в широком понимании этого понятия. ИМХО.

 

Могу в подфорум "Украина" бросить:

http://istorya.ru/fo...hp?showforum=49

Мне особо без разницы...

P.S.

Jim'а дождемся. Подождем его мнения.



Во! Jim уже появился.  :)  Куда кидать-то - в Украину или в Этнологию? 

Ответить

Фотография Jim Jim 20.04 2015

Могу в подфорум "Украина" бросить:

http://istorya.ru/fo...hp?showforum=49

Мне особо без разницы...

P.S.

Jim'а дождемся. Подождем его мнения.



Во! Jim уже появился.  :)  Куда кидать-то - в Украину или в Этнологию? 

В этнологию. 

Ответить

Фотография shutoff shutoff 20.04 2015

В этнологию.


Cогласен. Не буду возражать ув-му г-ну Jim. Т.б., что этой темы мы касались во многих разделах а не только на площадке "Украина" - помню бурную дискуссию в "Языках"...
Ответить

Фотография Марк Марк 20.04 2015

Тема выделена из этого топика:

http://istorya.ru/fo...?showtopic=6843

 

 

Ответить

Фотография Jim Jim 20.04 2015

Уже прочел. Там нет конкретики. Только вот это:
The second frequent among Russians is haplogroup N3 (Figure 3C), which is a typical haplogroup for Altaic and Finno-Ugric populations of Siberia and northeastern Europe.21–23 Figure 3C illustrates the fact that within the Russian area, the frequency of N3 decreases significantly from north (>35%) to south (<10%).

Это и есть конкретика. На севере Европейской части России гаплогруппа N встречается в 35% случаях, на юге- менее 10%. Объяснение повышенного N на севере тоже понятно. Большинство местных носителей N по жизни уже давно русские.
Ответить

Фотография Стефан Стефан 25.11 2017

1. История вопроса. Термин «субэтнос» был введен в понятийный аппарат отечественной этнографии Ю.В. Бромлеем. В работах по теории этноса 70–80-х годов XX в., анализируя случаи существования в составе этносов особых групп, отличающихся спецификой традиционной культуры, а иногда также особенностями языка и внешнего облика, он предложил классифицировать эти группы по определенным параметрам. Те из них, которые, обладая указанной спецификой, выделяют себя из общего массива этноса и в силу этого имеют особое самосознание, выражающееся в названии, он предложил называть «субэтносами». Общности же без самосознания и особого названия было предложено именовать «этнографическими группами». Эта терминология исходила из разграничения Ю.В. Бромлеем определений «этнографический» и «этнический»: первый применяется к общностям, не имеющим собственного названия, например в понятии «историко-этнографическая область» (здесь и далее выделено нами, в том числе и в цитируемых текстах. – В.Б., С.Е.), а второе – к обладающим им, в частности «этническая группа»1.

 

При этом надо отметить, что если понятие «этнографическая группа» имело в его трудах однозначное определение, то применительно к явлению субэтничности им сначала использовались и другие понятия: «этническое подразделение (группа)» этноса (в качестве примера которого приводились поморы и казаки)2, а также «промежуточные этнические подразделения», под которыми он понимал «культурные общности, у которых этнические свойства выражены с меньшей интенсивностью, чем у основных этнических подразделений, и которые являются их составными частями»3. Позднее им было уточнено, что субэтносами предлагается называть этнические подразделения, состоящие из совокупности людей, имеющих специфичные черты культуры и при этом обладающие самоназваниями4. {308}

 

До работ Ю.В. Бромлея группы, определяемые им как субэтнические, применительно к русскому этносу в отечественной литературе носили разные названия – этнические подразделения, областные группы, обособленные этнические группы и мелкие местные группы5, историко-культурные группы, среди которых выделялись, с одной стороны, собственно группы и подгруппы, а с другой – более мелкие своеобразные группы, имеющие особые названия и самоназвания6.

 

Термин «субэтнос» был принят отечественными этнографами, о чем, в частности, свидетельствует появление в 1986 г. сборника статей «Субэтносы в СССР»7. В справочном аппарате энциклопедии «Народы России», изданной в 1994 г. В.И. Козловым, понятие субэтническая группа было определено, как «общность людей, составляющая часть этноса, занимающая компактную территорию и обладающая в силу этого культурной и языковой спецификой и элементами общего самосознания этнического…», а понятие этнографическая группа – как «локальное подразделение этноса, отличающееся языком (диалектом, говором) и отдельными компонентами культуры, но не имеющее своего самосознания этнического»8.

 

Однако надо констатировать, что использование термина «субэтнос» в отечественной этнографии до сих пор не утвердилось. Например, только в немногих статьях издания «Субэтносы в СССР» он использовался в строгом, «бромлеевском», его понимании, в остальных же речь шла о сугубо территориальных группах того или иного народа, не выделяющих себя из общеэтнического массива. Это касается и работ по русскому этносу, в том числе имеющих обобщающий характер. Для них характерен крайний разнобой в использовании терминологии применительно к группам русских, обладающих определенной этноспецификой (под таковой авторы понимают наличие особых черт традиционной культуры), в том числе и субэтнической.

 

Так, в статье Г.Н. Озеровой и Т.М. Петровой «О картографировании групп русского народа на начало XX в.»9, как заявили ее авторы во вводной части, поставлена задача картографировать основные культурно-исторические и этносоциальные группы русского этноса10. Однако в дальнейшем ими использовалась в основном иная терминология. {309}

 

В частности, в их понятийном аппарате фигурируют термин этнографическая группа этнографические группы, выделенные в науке, например, северная, средняя, южная… которые являются чисто научными понятиями и не отражаются в сознании людей»11), но понятие «субэтнос» отсутствует, а сами субэтносы русских определяются как «отдельные этнографические группы, имеющие особые названия или самоназвания» (в качестве таковых называются поморы, горюны, мещера, «поляки», каменщики и др.)12. Однако, четко разграничив оба явления, авторы почему-то применительно к этим типам общностей использовали и другую терминологию. Это и просто название группа: и к субэтносам – «затундренным крестьянам», колымчанам, камчадалам, якутянам13, и к этнографическим группам – северной, средней и южной, кроме того, ими было введено понятие подгруппа – к северо-восточной, юго-восточной и группе русских Поволжья14. Хаотична, потому что не имеет четких определений и соподчиненности, остальная терминология: «отдельные группы и более мелкие этнографические образования», «этносоциальные группы», «общности», «этнические подразделения», «особые группы и подгруппы», «внутренние подразделения», «специфическая этносоциальная группа»15.

 

В целом, как признавали Г.Н. Озерова и Т.М. Петрова, «в нашей этнографической литературе до сих пор нет классификаций внутренних подразделений русского этноса, составленных на основе какого-то одного ведущего или нескольких признаков»16.

 

В обобщающем труде «Этнография восточных славян: Очерки традиционной культуры» применительно к русским говорится о существовании в их составе «мелких и субэтнических групп… имеющих свои названия или самоназвания и некоторые отличительные черты в различных сферах культуры и быта»17. В чем различие между мелкими и субэтническими группами – разъяснений не дано. А далее применительно к субэтносам русских употребляются еще два понятия: «группа» и «локальная группа»18. Такие подразделения украинцев как гуцулы, лемки, бойки, полещуки именуются и этнографическими группами, и локальными группами19.

 

В энциклопедии «Народы России» в разделе, посвященном понятийному аппарату, термины «субэтнос» и «этнографическая группа» определяются, как {310} уже отмечалось, в соответствии с терминологией Ю.В. Бромлея. Но в ее вводной части (написанной другим автором) утверждается тождественность этих понятий: «этнографические группы (сейчас их чаще называют субэтносами20. В статье «Русские» раздел, посвященный этноспецифическим группам русского народа, называется «Историко-этнографические группы», но в его содержании почему-то и приводится совершенно иная терминология: все группы русского этноса определяются как «подразделения (зоны или группы областные, локальные, историко-культурные)», при этом понятие группа относится и к этнографической группе в терминологии Ю.В. Бромлея (переходной, или среднерусской), и к субэтносу (поморам), в других случаях субэтносы (полехи, горюны, мещера, бухтарминцы, русскоустинцы и др.) характеризуются как «большие и малые группы»21.

 

В коллективной монографии «Русские» серии «Народы и культуры» подразделениям этноса посвящен раздел «Этнографические группы русского народа». Но в генеральной классификационной схеме заявленному в названии раздела термину «этнографическая группа» не нашлось места: «На территории размещения русских сложились историко-культурные зоны, а в них формировались отдельные группы народа, имевшие свои особенности в территориальном, этническом, сословном и конфессиональном отношениях»22.

 

Из дальнейшего содержания видно, что под «историко-культурными зонами» понимаются этнографические группы Ю.В. Бромлея («северная и южная историко-культурные зоны на Европейской территории русского расселения»23), и далее они же называются этнографическими группами («северно- и южнорусские этнографические группы народа – наиболее крупные», к ним добавляется переходная группа24). Остальные этнографические группы – западная, средневолжская, приуральская и юго-восточная – определяются как «более мелкие группы с отличительными особенностями»25, хотя чуть далее всем этим семи общностям дается характеристика как «крупных территориальных этнографических групп»26.

 

В их составе предлагаемая классификация выделяет «мелкие образования, отличающиеся особыми самоназваниями и названиями, своеобразием в {311} хозяйственной деятельности и различных формах народной культуры»27. Это определение близко к бромлеевской характеристике субэтносов, однако применительно к «мелким образованиям» использована иная и довольно разномастная терминология: крупная территориальная группа (поморы), а в ее составе более мелкие группы (усть-цилемцы и пустозеры), этнотерриториальная группа (сицкари и тудовляне), небольшие местные группы (ягутки и гагары), этнотерриториальные образования (полехи, горюны и др.), «мелкие этнические образования» (корелы, ляхи, паны)28. Кроме того, в разряд «мелких образований» наряду с субэтносами были включены также однодворцы, старообрядцы, сектанты различных направлений29, т.е. общности, не обладающие этноспецификой. Неприемлемым представляется использование одного и то же понятия к подразделениям разного таксономического уровня: «другую группу русских старожилов в Восточной Сибири составили русские Забайкалья, в свою очередь, разделившиеся на несколько групп» (гураны, карымы, семейские)30.

 

Конечно, любая терминология имеет право на существование, но только при условии определения содержания каждого из ее понятий, без этого они, что называется, повисают в воздухе. Именно этим недостатком грешат работы, о которых шла речь выше. Понятно, что в большинстве случаев использованием широкого набора терминов авторы старались избежать повторов за счет синонимов. Но то, что допустимо в «обычном» тексте, вряд ли оправдано, когда речь идет о классификационной терминологии.

 

Насколько неуместно в данном случае (естественно, как и вообще в научной литературе) использование терминов без приведения их определений свидетельствует работа, посвященная «заонежанам» – группе русского населения Карелии. Ее автором был поставлен вопрос, являются ли они локальной группой или субэтносом. Логично было бы, прежде чем решать данную проблему, определиться с содержанием данных понятий. Однако этого сделано не было, потому вывод о принадлежности заонежан к локальным группам, а не к субэтносам, при таком методическом подходе доказан быть не может31.

 

Тот терминологический разнобой, о котором шла речь выше, по нашему мнению, на высшем таксономическом уровне вполне сводим к понятиям Ю.В. Бромлея этнографическая группа и субэтнос. Это, конечно, не означает, что они исчерпывают все возможности классификации данного явления. {312} Отнюдь нет, и попытки такого рода делались в анализируемых работах, развитию ее посвящена и данная статья.

 

 

2. Проблемы выделения субэтнических групп. Какие же субэтносы входили в состав русского народа? Почему в работах, посвященных внутренним подразделениям русского этноса, имеющим этноспецифику, указывается разное их число? Казалось бы, возможность определить это количество без особых затруднений дают признаки субэтничности: 1) культурно-бытовые, иногда лингвистические и антропологические особенности; 2) наличие сознания своей обособленности в общеэтническом массиве, выраженном в названии группы. Однако на пути решения данной задачи возникает ряд проблем.

 

Одна из них заключается в трудности отграничения собственно субэтнических групп от групп, имеющих названия сугубо территориального характера. На первый взгляд анализ названий самих групп поможет в решении этой проблемы: туляки, тамбовчане, рязанцы, саратовские – явно топонимические названия, в отличие от таких как казаки, семейские, затундренные, горюны. Однако топонимическое происхождение имеют многие названия субэтносов: кержаки (р. Керженец), гижигинцы (Гижигинский острог), камчадалы (п-ов Камчатка), устьцилемцы (с. Усть-Цильма) и др.

 

В связи с этим возникает вопрос о том, какой характер имеют зафиксированные на Европейском Севере такие названия групп русского населения как онежане, белозеры, двиняне, тотьмичи, вычегодцы32, каргополы, пудожане, повенчане33, кокшары, ваганы, слобожана, бороски, кенозера34. Имеют ли они чисто географическое происхождение, в частности потому, что при славяно-русской колонизации Севера осваивалось в первую очередь течение рек, а практически незаселенные водоразделы четко отграничивали одну группу от другой, но сугубо территориально? Или за ними стоят также различия культурно-бытового характера, которые позволяют относить те или иные группы к субэтническим, и можно предполагать в перспективе обнаружение субэтносов русского народа, еще не получивших признания в этнографической литературе?

 

Отметим, что аналогичная проблема существует и относительно других народов, например, украинского, в составе которого кроме «узаконенных» субэтносов – гуцулов, лемков, бойков и полещуков известны и такие группы как ополяны, нистровляны, сотаки, подгоряны и другие (в отсылочном издании их статус был определен как «сравнительно малочисленные {313} этнографические группы», а также как «локальные группы, отличавшиеся некоторой культурно-бытовой спецификой»35). Составной частью белорусов кроме полещуков (которые, строго говоря, не были ни белорусами, ни украинцами, представляя собой переходную группу между этими этносами) были сакуны, литвины, русины, чернорусы, пинчуки, брещуки36. Какие из этих названий имели сугубо географический характер, а какие обозначали субэтнические общности?

 

Более того, специфические названия могли применяться к жителям отдельных селений, например в бассейне р. Ваги: рожки (занимались пастушеством) – Наум-Болото и Химанево, гуси – Верхняя Коскара, лоси (видимо, по причине лесного жительства) – Чаща, батоги (за высокий рост) – Варамино, живорезы (жестокие драчуны) – Ямскогорская, глиняные подолы (причина неясна) – Коскара и Мулонда37. Подобную ситуацию можно также отметить для других районов проживания русских. Так, в Южном Приладожье для населения отдельных или группы соседних деревень существуют такие наименования как баланды – Бор, кошели (ходили в лес за грибами и ягодами с берестяными кошелями) – Кивгода, волосане/волосаны (либо было много лысых, либо носили длинные волосы) – Кобона, кайваны – Лигово, осенни богачи (появлялись деньги после уборки урожая) – Мостовая и другие группы, всего около полутора десятков38.

 

Ответ на вопрос о характере такого рода названий – географические они или субэтнические – может быть получен только в результате специальных изысканий, пример которых дают исследования Т.А. Бернштам. Отметив наличие особых групп русского населения Двинско-Важского ареала – ваганы, слобожана, усьяна/усьяки и кокшара, – она определила их названия как этнонимы на основании языковых (говоров) и культурно-бытовых (хозяйственной ориентации, одежды и жилища, свадебной и календарной обрядности) отличий этих групп. Формирование их этноспецифики связываются ею с двумя потоками славяно-русской колонизации данного района – новгородского и верхневолжского, а также с возможной неоднородностью субстратного балтского и {314} финноязычного населения, на которое эти потоки наложились39. Потому, хотя Т.А. Бернштам характеризовала исследуемые ею подразделения как локальные группы, что отразилось в названии ее работы, их, исходя из наличия как собственных названий, так и языковых и культурно-бытовых особенностей, можно определить как субэтносы40.

 

Но при существовании специфики культурно-бытового, а иногда языкового и антропологического характера у отдельных групп этноса, имеющих свои территориальные названия, насколько она должна быть значительна, чтобы признать эти группы субэтническими? Известно, что различия традиционной культуры на разных территориях расселения этноса могут быть весьма велики. Более того, они могут быть прослежены даже в пределах небольшого района, но далеко не всегда свидетельствуют о существовании здесь субэтнических групп.

 

Очевидно, процесс их формирования в составе этноса определяется характером культурно-бытовых, языковых и антропологических различий. В одних случаях их территориальные изменения постепенны, а в других имеют дискретный характер. В последнем случае, видимо, и появляется перспектива образования субэтнической группы. Но, во всяком случае, использовать признак культурно-бытовых отличий при выделении субэтносов сложно, пока не будут выработаны критерии оценки уровня этих различий.

 

Сложность выявления субэтносов в составе этноса усугубляется также и тем, что процесс их формирования, а затем растворения в общем массиве этноса нередко носит текучий характер, и однозначно утверждать, что данная группа, имеющая свое название, представляет собой субэтническое образование в ряде случаев затруднительно. В качестве примера такого рода ситуации можно сослаться на субботников – русских иудеев, известных с конца XVII – начала XVIII вв. в центральных губерниях в среде помещичьих крестьян41. Первоначально они представляли собой конфессиональную группу, представители которой проживали дисперсно на довольно обширной территории. Однако в настоящее время субботники, оставшиеся в России после миграции их основной части в Израиль, образуют компактную группу, проживающую в ряде населенных пунктов Воронежской области: Новая Чигла, Клеповка, Гвазда, Озерки, Ильинка и Высокий. Нормы иудаизма не могли не наложить отпечатка на культурно-бытовые особенности субботников, они же отделили их от окружающего украинского и русского православного населения, а одна из этих особенностей (празднуют субботу, а не воскресенье) – дала им название {315} сначала в виде экзонима, а потом принятое ими самими42. В данной ситуации можно говорить о формировании субэтноса, поскольку группа воронежских субботников обладает признаками субэтничности, о которых говорилось выше. Но завершится ли такой процесс, т.е. будет ли сохраняться эта группа на протяжении последующих поколений, пока сказать трудно43.

 

 

3. О принципах классификации субэтносов. Встречающиеся в современной отечественной этнографической литературе классификации субэтносов русских (какие бы термины к ним не применялись) исходят в первую очередь из их территориального размещения: обычно это европейская Россия (с разделением на Русский Север, Центральный и Южный регионы), Сибирь и Среднеазиатско-Казахстанский регион. Другие их классификации редки и имеют частичный характер. Например, в монографии «Русские» четко классифицированы только субэтносы Сибири: «Все группы русских, кроме старообрядцев, при сравнении с европейскими можно объединить в один тип с подтипами: 1) русские, не смешавшиеся с другими народами и являющиеся потомками старожилов, вышедших из разных областей, а в особенности из севернорусских; 2) русские-метисы, главным образом в Якутии, Забайкалье и в затундренной зоне»44. Но если в данной классификации каждый из таксонов имеет определение (высший уровень – старообрядцы/не старообрядцы, а для не старообрядцев два низших – изолированные потомки старожилов и метисы), то в том же издании можно встретить примеры, когда границы выделяемых типов не определены, что сказывается в хаотичности применяемой терминологии. Если понятен принцип типологизации, когда речь идет о сословных (или этносоциальных) и конфессиональных субэтносах, то что скрывается за названиями этнотерриториальные, мелкие этнические, местные территориальные (хотя «местные» всегда будут «территориальными» и наоборот), локальные группы – непонятно.

 

Любая классификация является корректной, если она основана на четких критериях. Поэтому упомянутая территориальная классификация субэтносов имеет право на существование. Однако, с нашей точки зрения, более обосновано выделение классов субэтносов в соответствии с факторами их образования, {316} поскольку именно они определяют наиболее существенные характеристики групп русского населения такого рода. Их было несколько.

 

Одной из причин их появления было, как предполагается, сохранение остатков славяно-русского населения на заокских территориях, получивших в период господства здесь тюркоязычных народов название «Дикого поля». Во время реколонизационного движения в Заочье в XVI–XIX вв. оно не слилось с основным массивом русского этноса, а сохранялось отдельными островками, составившими субэтнические группы (горюны, полехи и др.).

 

Но основным фактором формирования субэтносов русских была колонизация новых территорий, начало которой восходит еще к славяно-русскому периоду. Ее массовость имела разные виды – и переселение небольших групп, отрывавшихся от основной части этноса, и постепенное просачивание в иноэтничную среду небольшими, фигурально выражаясь, ручейками, и мощное колонизационное движение, охватывающее значительные регионы, очень скоро становящиеся этнической территорией русских. Существенной причиной образования на колонизуемых территориях субэтнических групп русских было различие районов исходной миграции. В одних случаях происходила быстрая нивелировка пришедшего на новые места из разных районов групп русского населения, в других она тормозилась по тем или иным причинам, что и вызывало появление субэтносов.

 

Кроме различий, определяемых исходными районами колонизации, на процесс образования субэтносов влияли социальная (сословная) и конфессиональная специфика мигрантов, например в южнорусском регионе сегрегация служилых людей, государственных крестьян и крестьян владельческих – монастырских и помещичьих.

 

Могла быть ситуация, когда субэтносы формировались при переселении отдельных групп в уже освоенные русскими районы, как это произошло со старообрядцами, высланными в Сибирь.

 

Наконец, еще один важный фактор образования субэтносов русских – ассимиляция иноэтничных групп населения. При этом надо отметить, что в одних случаях ассимилировалось население в колонизуемых районах (мещера), в других, наоборот, – переселившееся на русскую этническую территорию (ляхи).

 

Иногда на характер формирования и дальнейшего статуса субэтноса действовало несколько факторов. Так, казачество изначально образовывалось в ходе миграции на новую территорию и частичного смешения популяционно и в культурном отношении с иноэтничным населением, а впоследствии эти факторы были дополнены сословной спецификой. Статусная трансформация произошла и с рядом субэтносов заокских территорий (например, с талагаями), которые из служилого населения становятся однодворцами – особой категорией государственных крестьян. {317}

 

Отметим, что число субэтносов в регионах, не ставших этнической территорией русского народа, невелико (горюны – на Украине , бухтарминцы, «поляки», семиреченские казаки – в Казахстане, «уральцы» – в Узбекистане).

 

В настоящее время нет полной сводки всех известных субэтнических групп русских, информация о них разбросана по различным изданиям. Если некоторые из них давно привлекли внимание исследователей, по ним есть значительная литература, в том числе и монографического характера, то о ряде субэтносов собранная в свое время информация скудна, и составить их полноценное описание трудно. Приводимые далее краткие характеристики субэтнических групп не претендуют на полноту: одни – из-за ограниченности объема работы, другие – по причине недостатка имеющейся информации.

 

 

4. Типы субэтносов. В соответствии с факторами образования авторами настоящей работы выделено семь типов субэтносов русского народа, причем в классификационный список включены все известные науке субэтнические группы, как уже исчезнувшие, так существующие доныне.

 

1. Субэтносы, возникшие на конфессиональной основе, – кержаки, бухтарминцы («каменщики»), семейские и «поляки» – из старообрядческого населения, которое, спасаясь «от щепоти», бежало в отдаленные уголки страны, а то и за границу. В России основной территорией проживания старообрядцев были Север, Урал и юг Сибири, где они образовывали замкнутые сообщества, тщательно изолирующие себя от остального населения, что способствовало сохранению у них архаических форм культуры. Старообрядчество делилось на два направления: поповцы и беспоповцы, а они, в свою очередь, на согласия и толки – даниловцы, федосеевцы, бегуны и др. Особое место в их составе заняли субэтнические группы.

 

Кержаки – приверженцы часовенного согласия в старообрядчестве, первоначально они являлись поповцами, но из-за постоянных гонений лишились священников, превратившись вынужденно в беспоповцев. Их название происходит от р. Керженец (на севере современной Нижегородской области), где во второй половине XVII в. старообрядцами были созданы крупные скиты. Однако здесь название «кержаки» не использовалось, а применялось первоначально к раскольникам Вятской, Пермской и Тобольской губерний. С XVIII в. кержаки расселяются к востоку от первоначальных мест обитания в малонаселенных и труднодоступных таежных и горных районах Сибири. В Западной Сибири в XIX – начале XX вв. кержаками называли все старообрядческое население, само же оно вместе с тем именовало себя «божественными», т.е. придерживающимися истинных, угодных Богу обрядов.

 

По роду хозяйственной деятельности кержаки не отличались от окружающего русского населения, занимаясь земледелием и животноводством, а также охотой, рыболовством, собирательством и пчеловодством. {318} Хозяйственная специфика отдельных групп определяла различия пищевого рациона. Так, алтайские кержаки варили «толстые щи» (кашу из ячменной крупы на воде, заправленную луком), ели с квасом дикий лук (черемшу), поджаривали толченые конопляные семена, разводили их медовой водой и ели с хлебом. С медом употребляли и моченые ягоды, прежде всего бруснику. Заготавливали на зиму сушеные ягоды, кедровые орехи. Уральские кержаки для приготовления мясных блюд предпочитали баранину и гусятину.

 

Кержаки отличались замкнутым образом жизни, самодисциплиной, независимостью, сдержанностью и твердостью характера, упорством, трудолюбием, экономностью, опрятностью и чистоплотностью. У них были сильны традиции самоуправления, сохранялись большие неразделенные семьи, основанные на авторитете старшего мужчины. Кержацкое население сохраняло многие архаичные элементы традиционной русской культуры, строго придерживалось запретов на употребление крепких спиртных напитков, курение табака, сквернословие. И только с 1930-х годов, когда начала нарушаться обособленность кержаков от остального населения, нормы их культуры и быта стали претерпевать значительную трансформацию45.

 

Бухтарминцы («каменщики») – группа русского старообрядческого населения, формировавшаяся начиная с ХVIII в. из беглых крестьян поволжских и центральных русских губерний на территории современного Восточного Казахстана. Переселенцы обосновывались в труднодоступных горных долинах р. Бухтармы (по-местному, «в камне»), поэтому и получили такое название. В 1791 г. они были официально включены в русское подданство. В начале ХХ в. насчитывалось около 40 деревень бухтарминцев, объединенных в 5 волостей с населением около 30 тыс. человек.

 

Основными их традиционными занятиями были земледелие (с преобладанием залежно-паровой системы), животноводство (в том числе разведение оленей-маралов), пчеловодство, охота (добывание соболей, белок, медведей, горных козлов, птицы) и рыболовство. В результате географической и религиозной изоляции у бухтарминцев законсервировался ряд архаичных черт в материальной и духовной культуре. Вместе с тем ими были заимствованы некоторые элементы культуры местного казахского и алтайского населения, в частности детали одежды, виды орнаментики, что во многом объясняется браками мужчин-бухтарминцев с казахскими женщинами после их предварительного крещения. {319}

 

Исследователями отмечались специфические моменты в сфере семейно-брачных отношений: частота брачных союзов, в которых невеста была значительно старше жениха, запрет внутридеревенских браков, браки «убегом»46.

 

«Поляки» – потомки старообрядцев, переселенных, преимущественно насильственно, в 60-х годах XVIII в. на Алтай из Речи Посполитой. В Польше они проживали главным образом в восточной ее части – в Подолии, Ветке и Стародубье. Основной территорией их проживания на Алтае становятся правые притоки Иртыша (Ульба, Уба, Глубокая), в административном отношении в XIX – начале ХХ вв. относящейся к Бийскому и Змеиногорскому округам Томской губернии. Ныне это восточная часть Республики Казахстан. Численность «поляков» в конце XIX в. оценивалась в несколько десятков тысяч человек.

 

При переселении на Алтай «поляки» получили статус государственных крестьян, с конца XVIII в. были приписаны к местным заводам и рудникам. На Алтае свое название они получают от окружающего населения по месту их прежнего проживания. Кроме того, «поляки» именовались также «двоеданами», потому что, будучи старообрядцами, до конца XVIII в. платили двойной податной оклад. Около половины всех «поляков» в течение XIX в. перешли в единоверие.

 

В культуре «поляков», проживавших в южной части их территории, имелись значительные южнорусские элементы в говоре, материальной и духовной культуре, в северной части преобладали среднерусские компоненты. «Поляки» выделялись среди местного старожильческого русского населения не только рядом черт культуры, но и антропологически, сохраняя чисто европеоидный облик, поскольку заключали браки только в своей среде.

 

Во второй половине XIX в. «поляки» стали переселяться на земли, освоенные бухтарминцами. В силу общего происхождения, религиозной и этнокультурной близости, длительного совместного проживания бухтарминцы и «поляки» сблизились, у этих групп сложился ряд общих элементов в материальной и духовной культуре.

 

Основными традиционными занятиями «поляков» были земледелие с значительной ролью огородничества, животноводство, пчеловодство. Из мужских ремесел наибольшее распространение получили плотницкое и кузнечное, женщины виртуозно вышивали одежду.

 

Поселения «поляков» отличались регулярной застройкой. Их размер зависел от природно-географических условий: в степной зоне они были {320} многолюдными, с населением 2–3 тыс. человек, в горах – в несколько раз меньше. У домов высаживались деревья и устраивались садики. Жилища, как внутри, так и снаружи, декорировались росписью и резьбой. В одежде сочетались украинские, русские, а также заимствованные у местного казахского населения элементы. Женский костюм отличался разнообразием головных уборов и изобилием украшений.

 

Для «поляков» была характерна общинная организация, широкое распространение имели помочи и артели. Браки чаще всего заключались по обоюдному согласию молодежи. Нередко девушки выходили замуж в 13–14 лет. Статус замужней женщины был значительно выше, чем у православного русского населения47.

 

Семейские. Предки семейских – старообрядцы, выходцы из Центра и Северо-Запада России, которые, спасаясь от религиозных преследований, переселились на территорию Речи Посполитой в районы Ветки и Стародубья. В 1735 и 1764 гг. российскими властями они были насильственно отправлены в Забайкалье, куда прибывали семьями, в отличие от других переселенцев, что и дало им наименование «семейские». Здесь они селились крупными группами, из-за конфессиональной обособленности мало контактировали с окружающим населением и до середины ХХ в. в основном сохраняли традиционный уклад жизни. Среди них было распространено как поповское, так и беспоповское течение старообрядчества. Сейчас семейские живут в ряде районов Республики Бурятия и Забайкальского края. Численность их в конце XIX в. составляла свыше 40 тыс. человек, в настоящее время – более 100 тыс.

 

Основным традиционным хозяйственным занятием семейских было земледелие. Ими выращивались зерновые (рожь, пшеница, ячмень, гречиха, овес), а также конопля, картофель и другие овощи, бахчевые (арбузы и дыни). Меньшее значение играли животноводство и разнообразные промыслы.

 

Жилая усадьба семейских включала три двора. На переднем находился жилой комплекс, затем шел скотный двор, а за ним располагался двор с другими хозяйственными постройками и огороды. Преобладало срубное жилище: четырех-, пяти- или шестистенная изба под двухскатной крышей, в начале ХХ в. появился «круглый дом» – квадратный в плане с четырехскатной крышей. Для зимнего проживания во дворе возводили особые постройки – «зимовья». Внутри жилища поддерживалась чистота, пол застилался коврами, половиками или, тоже в гигиенических целях, посыпался песком. Характерна полихромная роспись наличников, внутреннего пространства жилища и бытовых вещей, {321} указывающая на близость к украинским традициям. Для декора наружных частей дома использовалась также резьба.

 

Основу питания семейских составлял ржаной хлеб, в большом количестве употреблялись крупы в виде каш, овощи, особенно картофель, молочные продукты. Мясо ели в вареном, жареном и тушеном видах, оно служило приправой щей, супов, похлебок, его использовали для приготовления пельменей, выпечки пирогов, варки студня. Значительным было потребление рыбы, наиболее ценными видами которой считались омуль и кета. Напитками служили квас, настои из дикорастущих растений и ботвиньи, с XIX в. появился чай, который пили с молоком, но без сахара. Спиртные напитки употребляли только по праздникам.

 

Для изготовления одежды использовались преимущественно покупные ткани. Женский костюм состоял из сарафана и расшитых головных уборов, он отличался яркими расцветками, изобилием украшений. Характерной одеждой, общей как для женщин, так и для мужчин, являлся халат.

 

У семейских до 30-х годов XX в., особенно в сельских районах, встречались неразделенные семьи, и в настоящее время размер семьи у них больше, чем у соседнего русского населения. Браки с иноверцами и представителями других толков старообрядчества запрещались. В среде семейских-беспоповцев практиковался брак «убегом». Для свадебной обрядности были свойственны театрально-драматический характер и развитость причета невесты, что является отличительной чертой севернорусской свадьбы. Свадьба семейских-поповцев была красочнее, чем у беспоповцев.

 

До начала XX в. бытовала традиция исполнения духовных стихов, а протяжное многоголосое пение сохраняется и в настоящее время48.

 

2. Группы, оторвавшиеся в ходе расселения русских от основного массива этноса, и на новых местах проживания в значительной степени изолировавшие себя от соседнего иноэтничного населения, в силу чего сохранившие ряд архаических черт русской культуры, что выделяло их, даже если впоследствии они оказывались в окружении русского населения. Это субэтносы поморы, пустозеры и усть-цилемцы в европейской части России и уральцы – в среднеазиатском регионе.

 

Поморы – группы русского населения бассейна Белого моря, объединенные данным названием. Их происхождение связано с переселенцами из {322} Новгородских земель, которые с XII в. стали осваивать морское побережье. В их состав вошла незначительная часть местного финноязычного населения. Название «помор» в письменных источниках встречается со второй четверти XVI в. и было связано с мурманскими промыслами. «Настоящими» поморами, как отмечено исследователями XX в., считали себя только жители Поморского берега, у которых сильнее всего было развито самосознание этой группы, иногда принадлежащим к ним признавалось население Летнего берега. В то же время жители Беломорского побережья в районе Кандалакшского залива не считались населением, проживающим по западному и южному побережью Белого моря, настоящими поморами, применительно к ним использовались названия «губяне» и «пякка». Население Терского берега также не имело устойчивого самосознания. У жителей Кандалакшской губы они были известны как «терчане» и «рокане».

 

Общими для всех поморов были происхождение от потомков древних новгородцев и преобладание присваивающих форм хозяйства (рыболовство и охота), что нашло отражение в пословице: «Ждем не с поля, а с моря», элементы материальной культуры (жилище, одежда и др.), социальный статус (их относили к государственным крестьянам). Вместе с тем между группами поморов существовали различия. Они обусловливались неодинаковой долей участия в их формировании финноязычного населения, особенностями природно-географической среды и, как следствие этого, неодинаковым соотношением отраслей хозяйства. В конфессиональном отношении среди поморов господствовало старообрядческое беспоповское направление.

 

С конца XX в. среди поморов развернулось движение за признание их самостоятельным народом. Во время Всероссийской переписи населения 2002 г. поморы были включены в список этнических общностей в составе русского этноса, тогда, согласно полученным данным, к ним отнесли себя 6571 человек49.

 

Усть-цилемцы – субэтнос северо-востока европейской части России, локализующийся в бассейне левых притоков среднего течения р. Печоры – Цильме и Пижме. До 1920-х годов это была территория Печорского уезда Архангельской губернии, ныне – Усть-Цилемский район Республики Коми. Самоназвание усть-цилема происходит от крупнейшего поселения района села Усть-Цильма. Образование группы связано с проникновением на эту территорию с 40-х годов XVI в. выходцев из северных и центральных районов России. Наибольший приток населения, основную массу которого составили старообрядцы, произошел {323} на рубеже XVII–XVIII вв. В 1785 г. в селе Усть-Цильма насчитывалось 127 хозяйств, в настоящее время – около 2,5 тыс. при численности жителей более 5 тыс. человек.

 

Традиционная хозяйственная деятельность усть-цилемцев при невозможности в местных условиях земледелия была ориентирована на животноводство (разведение крупного рогатого скота, лошадей, овец), охоту (добыча пушного зверя и дичи), рыболовство (ловля семги, нельмы, сига, омуля), среди домашних занятий особое место занимало производство замши.

 

Основными типами поселений усть-цилемцев были села, деревни и починки. Традиционное жилище представляло собой рубленый из лиственницы пяти- или шестистенок. Женский костюм был севернорусского типа, т.е. с сарафаном, одежда отличалась многоцветностью.

 

Народный календарь усть-цилемцев формировался на промысловой основе, наиболее развитыми в нем были два цикла: зимний (особенно святочный) и весенне-летний. Своеобразием отличалось празднование «горок», одна из которых была приурочена к Иванову дню, а другая – к Петрову. В эти дни проходили массовые гулянья в традиционных костюмах, которые сопровождались хороводами, играми, песнями. В ночь с 11 на 12 июля, в так называемую «петровщину», происходили взаимное угощение пшенной кашей и разжигание костров на берегу Печоры.

 

В традиционных верованиях усть-цилемцев особое место занимало почитание лиственницы, которая считалась «чистым деревом», обладающим защитными и лечебными свойствами.

 

О сохранности архаических черт русской культуры свидетельствуют бытовавшие до начала XX в. развитая книжная рукописная традиция и былинный жанр в устном народном творчестве. Вместе с тем отсутствовали некоторые жанры фольклора, характерные для русского населения других территорий. Так, свадебная поэзия была представлена только причитаниями при отсутствии свадебных песен50.

 

«Уральцы» – название, которое получили казаки-старообрядцы, переселенные с р. Урал на р. Амударью во второй половине 1870-х годов за неповиновение новому «Положению о воинской службе…», принявшем форму открытого восстания. Первым поселением «уральцев» на новом месте был п. Первоначальное в 12 км от Петро-Александровска (ныне Турткуль), затем {324} они образовали Уральскую слободу в г. Петро-Александровске и Уральский поселок в селении Нукус. В начале ХХ в. «уральцы» жили также в поселках Заир, Ак Дарья, Кызылжар и другие, а также на ряде промыслов. В последние годы значительная часть уральцев переехала в Россию, оставшиеся ныне проживают на территории Республики Каракалпакстан в Узбекистане.

 

Главными традиционными занятиями «уральцев» на рубеже XIX–ХХ вв. были рыболовство, земледелие, стойловое животноводство с разведением крупного рогатого скота, охота, торговля; из ремесел получили распространение кожевенное, плотницкое, кузнечное, сетевязальное, плетение из шия и камыша; практиковалась также перевозка грузов по Амударье. Отличительной особенностью поселений уральцев были компактность и своеобразный внешний вид жилищно-хозяйственных комплексов с полузакрытым типом двора. Традиционное жилище («мазанка») представляло собой глинобитную постройку с двускатной камышовой крышей.

 

До настоящего времени уральцы сохраняют этническую специфику, проявляющуюся в стойком бытовании самоназвания «уральские казаки», особом диалекте, сохранении старообрядчества (беспоповское направление), в бытовых традициях, одежде, пище, семейной и календарной обрядности51.

 

3. Субэтносы смешанного происхождения. Они образовывались в тех случаях, когда в ходе колонизации славяно-русское население не изолировалось от аборигенов, а вступало в тесные контакты с ним, в том числе и посредством межэтнических браков, в результате чего происходили взаимная передача многих черт культуры, смешение антропологических типов. В одних случаях можно говорить об ассимиляции русскими местного населения, в других – о метисации с ним, но зачастую трудно разграничить эти процессы. Но всегда в результате образовывались симбиозные группы с большей или меньшей долей русского компонента при наличии русского самосознания: меще́ра (мещеряки) и сицкари – в европейской части России, затундренные (крестьяне), русскоустьинцы (индигирщики), колымчане, походчане, марковцы (анадырщики), гижигинцы, камчадалы, карымы, гураны, якутяне – в Сибири.

 

Этническое смешение вело к изменению антропологического облика, включавшего иногда значительную долю признаков монголоидной расы, в ряде случаев родным языком был не русский: у карымов – бурятский, у затундренных – долганский, у колымчан – частично якутский, но русское самосознание сохранялось. Отграничение этой группы от предыдущей довольно условно, поскольку в той или иной степени иноэтничное влияние воздействовало и на {325} субэтносы группы 2. Однако применительно к субэтносам данной группы оно было значительно больше, а иногда, как уже было указано, главным фактором образования их была ассимиляция пришельцами-русскими аборигенного населения. Конечно, понятия «в большей» и «в меньшей» степени требуют выработки критериев их разграничения, для чего нужны специальные исследования.

 

Меще́ра (мещеряки) локализовалась в Рязанском Полесье (левобережье р. Оки, прежде всего бассейн р. Пры) и далее на восток небольшими островками в Пензенской и Саратовской губерниях. Образование мещеры протекало сложным путем, главным образом в результате ассимиляции славяно-русским населением летописной мещеры, поэтому в облике данного субэтноса много сходных черт с культурой соседних финно-угорских народов Поволжья.

 

Наиболее стойко этноним «мещера» бытовал у переселенцев в Пензенскую и Саратовскую губернии. Некоторые изолированные группы мещеры, благодаря наличию в их культуре своеобразных черт, получали от соседнего населения те или иные прозвища. Так, жители мещерских поселений по р. Курше назывались куршаками, по р. Гусю – парахинцы, или жмеи (змеи) парахинские. У населения Владимирской губернии жители Мещерского края были известны как литва.

 

Для традиционного женского костюма мещеры характерны особенности, свидетельствующие о сложном составе этой группы. В частности, бытовало 3 типа рубах, генетически между собой не связанных. Первый тип сложился под влиянием севернорусской одежды и бытовал также в Московской, Владимирской, на юге Тверской и частично Смоленской губерниях, второй имел широкие аналогии среди восточнославянского населения, а третий был близок к одежде населения Калужского и Брянского Полесья. О связях с районом верхней Оки и Десны, а также с латышами свидетельствует бытование так называемой синей тяжелой поневы52.

 

Сицкари – группа русского населения, сосредоточенная в нижнем течении р. Сить (левый приток Волги), от которой произошло это название. В административном отношении территория расселения сицкарей в XIX в. составляла Сить-Покровскую волость Мологского уезда Ярославской губернии, в настоящее время это центральная часть Брейтовского района Ярославской области. Предполагается, что формирование сицкарей происходило в результате наложения на местное дославянское население выходцев из Новгородской земли, пришельцев из Литвы и Беларуси, карелов, московских {326} ремеслен ников. Несмотря на общерусское самосознание, сицкари четко отличали себя от окружающего русского населения, которое они называли хомунами.

 

Численность сицкарей на начало XIX в. оценивается примерно в 500 человек, к середине XIX в. она достигла 2150 человек, а к началу ХХ в. возвратилась к уровню вековой давности. Уменьшение численности группы связано с постепенным исчезновением языковых и культурных особенностей, отличавших сицкарей, и частичная ассимиляция их соседним русским населением.

 

В языковом отношении сицкари выделялись такими характерными особенностями как «дзяканье», «цяканье» и «чоканье», т.е. соответственно произношением «дз» вместо «д», «ц» вместо «т», «ч» вместо «ц». Выделялись среди остального русского населения сицкари и антропологически – меньшим ростом и более светлой пигментацией глаз, кожного и волосяного покровов. Отличались они и в поведенческом плане: были неторопливы, спокойны, ровны в общении, характеризовались выносливостью и трудолюбием, честностью и бережливостью.

 

Наряду с земледелием и животноводством сицкари активно занимались лесными промыслами: гнали деготь, выжигали древесный уголь, изготавливали лопаты, колоды и другие изделия, строили судоходные барки. После снижения спроса на деревянные суда первостепенное значение приобрело плотницкое ремесло, связанное с отходом в города и сельские поселения Верхнего Поволжья. По причине развитости деревообрабатывающих промыслов от соседних русских сицкари получили прозвище «кокора сицкая». Особенностями их поселений были свободная планировка, а также отсутствие бань. При строительстве жилых и хозяйственных построек использовались отходы деревообрабатывающего производства, для хранения которых сооружался специальный сарай – «щепник». До начала ХХ в. возводились дома с глухими поветями и въездами на них. В материальной культуре сицкарей сохранялись некоторые архаические элементы. Так, деревянные изделия отличались массивностью, грубоватостью, отсутствием декора. Плетеные изделия и мебель обладали чертами сходства с предметами кокшаров (жителей Тарногского района Вологодской области).

 

В последнее время намечается определенный интерес к прошлому сицкарей, активизировалось движение по изучению их культуры. Так, в начале 2000-х годов краеведами Брейтовского района Ярославской области предпринято издание газеты «Ситский край»53. {327}

 

Затундренные (затундренные крестьяне). Так называлось русское старожильческое население, проживавшее на северо-востоке п-ова Таймыр в бассейнах рек Хатанги, Хетты, Пясины и Анабара. Их формирование происходило на основе беглого населения, главным образом старообрядческого, из европейской части России, в более позднее время в состав затундренных вошли переселенцы из южных районов Енисейского и Туруханского краев. Затундренные относили себя к особой группе – «кресьян», отличной как от долган и эвенков, так и от остальных русских. До начала ХХ в. они составляли «затундренское крестьянское общество» со своим старостой, затем были включены в административные единицы, созданные по территориальному признаку вне зависимости от этнической принадлежности. В первой трети ХХ в. на северо-востоке Таймыра насчитывалось 270 затундренных крестьян, к настоящему времени этой группы не существует. При наличии русского этнического самосознания затундренные в качестве родного использовали долганский язык.

 

По роду основных занятий они не отличались от соседних долган и якутов, ориентируя хозяйство на оленеводство, которое дополнялось охотой, в том числе с использованием ловушек, а в летнее время – рыболовством с помощью сетей-пущален. Эта хозяйственная специфика требовала кочевого образа жизни, лишь незначительная часть затундренных жила оседло, занимаясь исключительно охотой и рыболовством и используя в качестве транспорта ездовых собак.

 

Жилые и хозяйственные постройки затундренных строились из сплавного леса. В жилищный комплекс входили двое сеней, коптильня или поварня и собачник – зимнее помещение для ездовых собак. Собственно жилая часть дома состояла из двух комнат с железными печами, имела дощатый пол, окна застеклялись. Для освещения применялись «лейки» – железные светильники с жиром и тряпичным фитилем, закрепленные в стене. Для внутреннего убранства характерно отсутствие мебели, пол застилали оленьими шкурами. Огромное влияние соседних народов на облик культуры и быта затундренных сказывалось и в их мировоззрении. Так, в случае болезни за помощью нередко обращались к долганским шаманам54.

 

Русскоустьинцы (индигирщики). Эта группа сформировалась в XVII в. на основе русских переселенцев в низовья р. Индигирки, которые основали здесь село Русское Устье (ныне Аллаиховский улус Республики Саха (Якутия)). Из-за неопределенности социального статуса жители Русского Устья в XIX в. записывались в мещане г. Верхоянска, хотя расстояние до него {328} превышало 1000 км. В настоящее время образуют самостоятельную родовую общину55, ее численность не превышает 400 человек.

 

Проживая в окружении аборигенного населения, русскоустьинцы переняли у него виды хозяйственных занятий, а также ряд особенностей материальной и духовной культуры. Для их антропологического типа характерно наличие монголоидных черт.

 

Основу традиционного хозяйства русскоустьинцев составляли рыболовство и песцовый промысел. В области верований, наряду с православными традициями, для жителей Русского Устья были характерны шаманство, «кормление» огня и воды, порча во время похорон вещей, принадлежащих умершему. Но в устном народном творчестве сохранялись многие архаичные произведения русского фольклора – былины, песни, сказки56.

 

Колымча́не – субэтнос среднего и нижнего течения р. Колымы. Начало его формирования относится к 40-м годам XVII в., когда на этой территории появились русские первопроходцы. На протяжении последующего времени в результате браков с соседними юкагирами и якутами, а со второй половины XIX в. с ссыльными татарами образовалась общность с русским языком в качестве родного и имевшая русское самосознание. В ее составе выделялись две большие группы – нижне- и среднеколымчане57.

 

Походчане. Образование этого субэтноса связано с появлением в XVII в. в низовьях р. Колымы русских переселенцев, где они основывают село Походск (по современной административной принадлежности это центр Походского {329} наслега Нижнеколымского улуса Республики Саха (Якутия)). Из-за неопределенности социального статуса походчане в XIX в. записывались в казаки. Смешение с местным населением сказалось на их антропологическом облике, в котором сильны монголоидные черты, и на их говоре – под воздействием юкагирского языка он приобрел так называемое «сладкоязычие», выражающееся в произношении «л» перед гласными как «й», «р» перед гласными и твердыми согласными как «й» и в замене шипящих звуков на свистящие.

 

Основными занятиями походчан были рыболовство и песцовый промысел. В их фольклоре были произведения оригинального жанра, получившие название «андыльщины» – полуимпровизированные любовные песни с уменьшительно-ласкательными словами и голубком и соловьем в качестве основных персонажей. Наиболее популярные танцы («Рассоха», «Виноградье»), песни и частушки, музыкальные инструменты (балалайка, скрипка, гармонь) имели русское происхождение.

 

В настоящее время походчане, численностью примерно 300 человек, составляют родовую общину совхоза «Походский». Традиционный песцовый промысел в последние годы практически прекратился из-за нерентабельности58.

 

Марковцы (анадырщики) представляют собой группу русского населения, сформировавшуюся к началу XIX в. из ассимилированных оседлых чуванцев среднего течения р. Анадырь. В конце XIX в. образовывали самостоятельное «общество». Они проживают в селе Марково и небольших поселениях рядом с ним Анадырского района Чукотского автономного округа.

 

В 1920-х годах они считались частью камчадалов. Кроме самоназвания «марковцы» и «анадырщики/анадырцы» для их обозначения с середины ХХ в. использовался специальный термин «местнорусские», который стал употребляться и самими марковцами, и в официальных документах. Исследователи отмечают, что современная этническая самоидентификация марковцев ситуативна – они могут называть себя русскими, чуванцами или камчадалами. По религиозной принадлежности марковцы относились к официальному православию, говорили они на особом, «марковском», диалекте русского языка. Их численность в конце XIX – первой трети ХХ вв. не превышала 400 человек, сейчас в пос. Марково проживают 1,2 тыс. человек.

 

Хозяйство марковцев в XIX в. основывалось на сочетании рыболовства, охоты на дикого северного оленя и разведении ездовых собак. Жилище {330} представляло собой срубный дом с земляным полом и плоской крышей без потолка с очагом-чувалом. Из хозяйственных построек характерны бани. Традиционная одежда была русского типа. Основу питания составляли рыба и оленье мясо с приправами из кореньев, в состав праздничной пищи входили хлеб и пироги. Напитками служили чай и брага. Обряды жизненного цикла сохраняли русскую основу. Устное народное творчество включало как русские былины, песни, сказки, так и аборигенный фольклор охотничьего цикла.

 

В настоящее время марковцы занимаются добычей и переработкой рыбы, животноводством и огородничеством59.

 

Гижи́гинцы – жители Гижигинского острога на северном побережье Охотского моря (ныне село Гижига Северо-Эвенского района Магаданской области), которые в конце XIX в. образовали особую группу в результате взаимодействия русских (казаков и разночинцев), выходцев из различных районов Сибири, с якутами и коряками, обращенными в православие60. Гижигинская крепость была основана в 1753 г., из-за наводнений она несколько раз меняла свое местоположение, в 1783–1926 гг. представляла собой город, центр обширного уезда, сейчас имеет статус сельского поселения. Численность жителей в середине XIX в. составляла 475 человек, в 1885 г. сократилась до 200 человек, в настоящее время увеличилась до 500 человек.

 

Гижигинцы в небольших масштабах занимались земледелием, выращивая картофель, репу, редьку и капусту. Животноводство было представлено оленеводством и содержанием небольшого количества лошадей и крупного рогатого скота. Значительную роль играло рыболовство. Современное население села Гижига в основном работает в сельскохозяйственном предприятии «Расцвет Севера»61.

 

Камчада́лы сформировались на основе русского старожильческого населения, проживавшего с 30-х годов XVIII в. на п-ове Камчатка и в северной части побережья Охотского моря, которое смешивалось с местными ительменами, коряками, эвенами, якутами и чуванцами.

 

Первоначально камчадалами русские называли ительменов, проживающих на юге Камчатского полуострова. В XIX в. это название стало употребляться сначала для наиболее обрусевших ительменов долины р. Камчатки, а затем и для всех русских старожилов региона. Выделяются группы камчатских и {331} магаданских камчадалов, различающиеся по исходным этническим компонентам, территории формирования и особенностям самоидентификации. На рубеже XIX–XX вв. численность камчадалов составляла около 3,6 тыс. человек, по переписи 1926 г. их было зафиксировано 4217 человек. В 2000 г. субэтнос «камчадалы» был включен в «Единый перечень коренных малочисленных народов Российской Федерации». В качестве особой этнической группы они фигурируют в материалах Всероссийской переписи населения 2002 г., когда их численность составила 2293 человек.

 

Язык камчадалов в основном русский, для него характерны такие особенности как замена «ч» звуком «ц», «з» – «ж», «с» – «ш», «в» – «б», неправильная постановка ударений, многочисленные заимствования из языков сибирских народов, с которыми они находились в межэтническом взаимодействии. К настоящему времени эти лингвистические особенности в значительной степени утрачены. Часть камчадалов говорила на ительменском языке. В семейной и календарной обрядности камчадалов долго сохранялись традиции, типичные для севернорусского населения, до 1980-х годов праздновались Святки с ряжением и девичьими гаданиями. Традиционное мировоззрение камчадалов представляло собой симбиоз православия и мифо-ритуальной картины мира сибирских народов с характерными для них политеистическими верованиями и промысловыми обрядами62.

 

Кары́мы – группа населения Забайкалья, по происхождению русско-бурятские метисы. Название происходит от бурятского «харым» – ушедший от своего народа, чужой, инородный. Формирование карымов происходило в XVII–XVIII вв. за счет браков казаков и буряток Цонголова рода. Впоследствии в связи со значительным притоком русского населения количество межэтнических браков заметно уменьшилось63.

 

Гураны – субэтнос русских района Читы (Онона), образовавшийся из потомков казаков XVII в., смешавшихся с бурятами и эвенками. Слово «гуран» происходит из бурятского языка и обозначает самца косули. Местные казаки, активно занимаясь охотой, добывали в том числе и это животное, из шкуры которого шили зимние головные уборы, сохраняя рожки молодого зверя. Таким образом, шапка походила на голову гурана, что дало название этой группе64. {332}

 

Якутя́не – жители ямщицких селений по р. Лене. Они являлись потомками русских крестьян и ямщиков, поселившихся в Якутии в 70-е годы XVIII в. Благодаря частым бракам с женщинами-якутками, восприняли многие черты культуры якутов, а около половины якутян говорила только по-якутски65.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 25.11 2017

4. Группы иноэтничного населения, переселившиеся на территорию русского этноса и обрусевшие – карелы, тудовляне, ляхи и паны.

 

«Карелы». Как субэтнос русских, они сформировались на территории бывшей Дороховской, или Морозовской волости Медынского уезда Калужской губернии (ныне Износковский район Калужской области) в результате взаимодействия между карелами – переселенцами последней трети XVII в. с Северо-Запада России и местным русским населением. В отличие от помещичьих («барских») «карелы» относились сначала к категории монастырских, а затем экономических крестьян. В начале ХХ в. насчитывалось около 60 их поселений. В культуре «карел» сочетались южно-, средне- и севернорусские черты и некоторые элементы традиционной культуры карельского этноса, в частности в рационе питания66.

 

Тудовляне. Эта субэтническая группа русских получила название по р. Туд, правому притоку Волги западной части бывшего Ржевского уезда Тверской губернии, где локализовались их поселения. Тудовлян считают потомками ассимилированного белорусского населения. Слово «тудовляне» имеет экзогенное происхождение – так их именовало окружающее население, сами же они имели свои локальные названия. В первой половине ХVIII в. тудовляне составляли около 10% населения региона, в начале ХХ в. их численность оценивалась в 45 тыс. человек. Долгое время у тудовлян сохранялись особенности в языке, материальной и духовной культуре, сближающие их с белорусами, однако в течение ХХ в. они фактически растворились в составе остального русского населения67.

 

Ля́хи – название жителей дер. Пестяки бывшего Гороховецкого уезда Владимирской губернии (ныне поселок, районный центр Ивановской области), которых, согласно одному из местных преданий, возводили к сосланным сюда пленным полякам. Их речь характеризовалась пространностью и многословностью, с ударением на буквы «ж» и «ч»68. {333}

 

«Паны́», проживавшие в Лукояновском уезде Нижегородской губернии, имели белорусское происхождение. Начало им дали поселенные здесь во второй половине XVI в. литовские пленные пушкари. Их главой являлся некий пан Ульян, по имени которого была названа основанная ими деревня. Во второй половине XVII в. в состав «панов» вливались выходцы из Литвы, белорусы по происхождению, которые обосновывались на землях, пожалованных помещику Морозову. Русское население называло «панов», которые долго сохраняли особенности белорусской речи и белорусский костюм, «будаками». В настоящее время потомки «панов» проживают в трех населенных пунктах Лукояновского района Нижегородской области: в деревнях Елфимово и Красная Поляна и в пос. Белецкий69.

 

В отношении выделения и классификации субэтносов русских самую большую сложность представляет население юга европейской России. Формирование его происходило сложным путем, и в его составе можно выделить несколько пластов населения70.

 

Среди них самый ранний составили сохранившиеся здесь остатки славяно-русского населения домонгольского времени.

 

Следующий пласт был представлен ранними переселенцами, которые начали заселять Дикое поле в основном с XV–XVI вв. В этом колонизационном потоке соединялись и вольные переселенцы, в том числе давшие начало донскому казачеству, и направляемые сюда для охраны границ служилые люди (дети боярские, стрельцы, пушкари, казаки и др.), а также монастырские и помещичьи крестьяне. Будучи выходцами из различных областей Российского государства, они приносили на новую территорию культурно-бытовые особенности районов их прежнего проживания. Со временем из части ранних переселенцев сформировалась социальная группа так называемых однодворцев (поскольку наделялись землей подворно), занимавшая промежуточное положение между свободными крестьянами и мелкими помещиками, но не сливавшаяся ни с теми, ни с другими. В начале XVIII в. однодворцы были причислены к категории государственных крестьян. Группы однодворческого населения, хотя и жили в тесном соседстве, сильно различались между собой по особенностям языка, внешнего вида и элементам культуры и обычно держались обособленно. {334}

 

Наконец, с конца XVIII в., когда границы России уходят далеко на юг, а особенно после ликвидации Крымского ханства, эта территория становится безопасной, сюда приходит основной массив русского населения. В основном это были крепостные крестьяне, которых «выводили» сюда помещики, получая в Заокских территориях огромные земельные владения. Массовое перемещение сюда крестьян из разных районов России также способствовало пестроте этнографического облика.

 

В результате на юге европейской России сложилась своеобразная картина этнокультурной мозаичности русского населения. Отдельные группы переселенцев (цуканы, талаги, ягуны, мамоны и др.) представляли собой «островки», отличаясь, как друг от друга, так и от окружающего «общерусского» населения, особенностями языка, культуры, а нередко и внешнего облика. Исследователи еще в начале XX в. отмечали их антропологические отличия, восходящие, видимо, к временам Московского государства. Цуканы, например, характеризовались как высокорослые, с темно-русыми волосами, стройные, широкоплечие, в то время как талагаи имели светлые волосы и плотное телосложение71. Наименования этих групп были в основном экзогенного, нередко негативно-оценочного характера, представляя собой обидные клички-прозвища, которые были даны им окружающим населением и стали общеупотребительными.

 

Трудно утверждать, что все эти группы можно отнести к субэтническим. Во-первых, возникает проблема, насколько значительны были отличия каждой из них от соседнего «общерусского» населения, что, в свою очередь, ставит вопрос о критериях различий. Во-вторых, во многих случаях сложно определить, насколько эти группы были стабильны. Возможно, что некоторые из них так и не сформировались в субэтносы. Основным фактором образования южнорусских субэтнических групп был отрыв от основного массива русского населения, т.е. такой же, как у субэтносов группы 3, но если последние главным образом проживали в иноэтничном окружении, то соседями южнорусских субэтносов были те же русские, но с «общерусским» самосознанием и иной этнокультурной спецификой. Кроме того, некоторые южнорусские субэтнические группы отличались социально – принадлежностью к однодворческому населению. В качестве субэтнических можно выделить только группы домонгольского населения, казачество и некоторые группы ранних переселенцев.

 

5. Группы славяно-русского населения, сохранившиеся в заокских районах на территории Дикого поля после монголо-татарского нашествия, – полехи, горюны, севрюки, саяны, карамыши. {335}

 

По́лехи были представлены группой жителей Калужско-Брянского Полесья (лесистых и заболоченных мест в бассейнах рек Десна и Сейм), отчего и произошло их название. По мнению исследователей, они могли сохраниться здесь из-за труднодоступности этой территории для тюрко-монгольского кочевого населения. Для полехов были характерны особенности южнорусской этнографической группы с добавлением белорусских, украинских и отчасти литовских культурных компонентов. Особенностью усадебных комплексов полехов была обращенность дома фасадной стеной во двор замкнутого типа, в мужской одежде преобладал белый цвет, в женской наряду с распространением южнорусского комплекса (распашная понева, рогатая кичка, сорока с позатыльником) бытовали элементы, свойственные украинцам и белорусам (понева, близкая по покрою к украинской плахте, полотенчатый головной убор и др.)72.

 

Горюны. Эта субэтническая группа до сих пор четко сохраняет свое самосознание, отличаясь от украинского населения и выделяя себя в составе русского этноса. Не случайно, в 2004 г. в Москве прошли дни культуры горюнов и состоялась Международная научная конференция «Горюны: история, язык, культура». Современная территория их проживания – северо-восточная Украина, Сумская область, Путивльский и Белопольский районы, села среднего течения р. Сейм Линово, Новая Слобода, Бывалино, Калищи и др.

 

По одной из гипотез горюны – потомки северян, не затронутые поздними колонизационными волнами XVI–XVII вв., согласно альтернативной точке зрения, горюны возникли в результате перемещения в Посеймье белорусского населения. Происхождение названия «горюны» объясняется по-разному: 1) от слова «гореть», что отражает использование ими подсечно-огневой системы земледелия, в то время как окружающее население применяло залежную систему; 2) от тяжелого положения под управлением Софрониевского Рождественского монастыря, которому принадлежали; 3) от того, что их предки испытывали горе, когда покидали свою родину, находившуюся в Белоруссии; 4) от белорусского слова «гороваты» – трудиться, работать.

 

Для речи горюнов характерны черты белорусского и украинского языков, аканье и яканье, употребление «йо» вместо «ё» или «е». Их основным традиционным занятием было пашенное земледелие с выращиванием ржи, пшеницы, ячменя, гречихи, немалую роль в хозяйственной деятельности играло бортничество. Из ремесел наибольшее развитие получило гончарство. В строительной технике, пище, свадебной обрядности прослеживаются как украинские, так и белорусские черты. Горюны выделялись своеобразным костюмом, аналогии которому обнаруживаются в одежде жителей бассейнов Десны и Верхнего {336} Поднепровья. До ХХ в. у них сохранялись своеобразные особенности культуры, в погребальной обрядности, например обычай хоронить покойников на огородах, помещать гроб в боковую камеру могилы, устраивать поминки на следующий день после похорон. Песенную культуру горюнов отличает уникальное полифоническое пение73.

 

Саяны. Основной территорией их расселения был бассейн р. Сейм и ее притоков (Тускарь, Рать и др.), в административном отношении – ряд уездов Курской губернии (в настоящее время – Курская и северные районы Белгородской областей). В 1880-е годы численность саянов оценивалась в 25–30 тыс. человек, в 1920-х годах – на порядок больше. В исследованиях конца XIX в. утверждалось, что частью саянов являются горюны. В то же время в Старооскольском уезде Курской губернии саянов называли «цуканами», как предполагается, либо из-за позднейшего искажения слова «саян», либо из-за особенностей произношения, так называемого «прицвакивания». Саяны, проживавшие к югу от Курска, были известны под названием «мамоны».

 

Считается, что саяны – аборигенное восточнославянское население региона, сохранившее свои этнокультурные особенности. Их длительное обособление от остального русского населения региона связано с принадлежностью к крестьянам шести расположенных здесь монастырей. После секуляризации церковных земель при Екатерине II саяны были переведены в категорию экономических крестьян.

 

В антропологическом отношении саяны характеризовались светлым цветом волос и глаз, длинной головой и массивным носом. Саянские женщины в противоположность мужчинам были высокого роста. Особенности говора саянов проявлялись в «когоканьи» – твердом произношении «г» с особенным ударением на «о», в употреблении «с» вместо «ц», а также в подчеркнутом аканье.

 

Основным занятием саянов было земледелие. Наряду с зерновыми культурами они выращивали много конопли. Значительное развитие получило овцеводство. Мужчины занимались деревообработкой, плотницким ремеслом, извозом, в городах – торговлей в разнос, а также нанимались в приказчики, лакеи, трактирные половые. Поскольку многие из этих занятий были связаны с отходом, значительная часть сельскохозяйственных работ выполнялась женщинами.

 

Поселения саянов представляли собой большие деревни, располагавшиеся несколько в стороне от реки, в низине или овраге. Их жилища отличались {337} чистотой и опрятностью. Саяны выделялись своеобразной одеждой собственного изготовления. Будничная женская одежда состояла из рубахи, расшитой разноцветными нитями, клетчатой шерстяной поневы или юбки, головным убором служила повязка в виде повойника. В состав праздничной одежды женщин входили расшитая нитями и позументом юбка и в качестве головного убора – богато украшенная «сорока» в форме высокого кокошника с «позатыльником». Девушки носили так называемый «саян» – платье без рукавов из черной самодельной сарпинки, расшитое по швам позументом, поверх которого подвязывали холщовый «запон» (фартук). Повседневным девичьим головным убором был платок, а праздничным – «венок» из красного бархата74.

 

Севрюки́, (севруки) – особая группа населения, известная с XV в. в полосе от среднего течения Днепра до среднего течения Десны. Вероятно, ее основой послужило древнерусское население, потомки восточнославянского племени северян, к которому возводится их название. Севрюки были военным сословием, которое несло службу по охране южных границ сначала Литовского княжества, а затем Московского государства. С XVII в., в связи с переносом порубежных территорий к югу, утратили свой прежний статус, став обычными крестьянами, основой хозяйства которых являлось земледелие75.

 

Карамыши. Одна из групп южнорусского населения, в отношении которой высказывалось мнение, что это потомки древних вятичей. Они проживали на юге Медынского уезда Калужской губернии. Из окружающего населения они выделялись особым отхожим промыслом по выделке овчин в южных губерниях76.

 

6. Группы казачества.

 

Казачество является наиболее репрезентативной субэтнической общностью русского этноса. Оно начинает формироваться на юге европейской части России, сначала в лице донской его группы, а затем, по мере расширения границ русской государственности, других групп, образуемых иногда в результате правительственных действий – яицкое, кубанское, семиреченское, амурское и др. Появление этой субэтнической группы происходило сложным путем: на первом этапе ведущими факторами были отрыв от основного массива русского этноса и взаимодействие с представителями других народов, на втором – {338} социальная специфика в виде статуса полувоенного сословия в составе населения Российской империи.

 

Казачество стало формироваться с XV–XVI вв. на территориях, находившихся вне российской государственной юрисдикции, из разнородных элементов, часто находившихся не в ладах с законам – беглые крепостные крестьяне и холопы, посадские люди, преступники, скрывавшиеся от наказания. Слово «казак» и в тюрко-монгольских языках, откуда оно произошло, и в русской народной лексике означало «вольный», «бродячий» человек.

 

С момента формирования в связи с проживанием на нейтральной территории, в постоянном ожидании опасности, казачество выработало полувоенную организацию. Оно лишь в малой степени материально обеспечивало себя за счет хозяйственной деятельности – охоты и рыболовства, хлебопашества и животноводства, более существенную роль играли набеги на соседние территории, грабительские походы в Крым, Турцию, Персию, грабеж купеческих караванов, нередко и российских. В конце XVIII – начале XIX вв. казачество, издавна привлекаемое российскими властями на службу по охране границ и в составе войсковых подразделений, окончательно инкорпорируется в государственную систему Российской империи, где становится привилегированным военным сословием, имевшим свое самоуправление и пользовавшимся многими льготами. Отдельными группами (войсками) они проживали на юге европейской части России, на Урале, в Казахстане, Сибири и на Дальнем Востоке.

 

Основным этническим компонентом казачества было славяно-русское население, но в его состав на протяжении истории входило значительное число представителей других народов: тюркско-монгольских юга Восточной Европы и украинцев, этносов Северного Кавказа и Сибири. В сословие казачества также включались представители таких народов как калмыки, кабардинцы, осетины, якуты, буряты и др., которые при этом сохраняли свою этническую принадлежность.

 

Среди остального русского населения казачество выделялось не только социальным положением, но и спецификой бытового полувоенного уклада, наличием особых форм культуры, в ряде случаев своеобразием языка и внешнего облика. Во многом эти особенности определялись тесными контактами с соседними народами. Поэтому в антропологическом типе европейских групп казачества были сильны черты южных европеоидов, сибирских – особенности монголоидной расы. В культуре казаков было много иноэтничных черт, например у донских явственно проявлялись элементы тюркских народов, у гребенских и терских – народов Северного Кавказа, у казачества Сибири – ее аборигенов. Кубанское казачество имело много сходного с украинцами, потому что оно сформировалось из запорожцев, переселенных в конце XVIII в. на {339} Азово-Черноморскую линию. В силу значительных различий культурно-бытового характера между группами казачества, их можно рассматривать как особые субэтносы, объединенные общностью социального статуса. По вероисповеданию большинство казаков были православными, среди них также имелась значительная доля старообрядцев, зачисленные в состав казачьих войск представители неславянского населения исповедовали свои религии, в частности буддизм и ислам.

 

В начале XX в. казачество Российской империи составляло одиннадцать войск: донское, кубанское, терское, астраханское, уральское, оренбургское, сибирское, семиреченское, забайкальское, амурское, уссурийское и два отдельных казачьих полка. Специфическое положение в составе казаков заняли некрасовцы – участники восстания Кондратия Булавина начала XVIII в., после его подавления ушедшие под руководством атамана Игнатия Некрасы в Турцию, их потомки вернулись обратно уже в годы советской власти. Сильным ударом по казачеству были обрушившиеся на него репрессии 1920–1930-х годов, преследующие цель уничтожения этой группы русского населения как особой общности. В постсоветское время начинается его регенерация с признанием особого статуса в составе русского этноса. По Всероссийской переписи населения 2002 г. казаки, численностью 140 028 человек, были выделены в качестве отдельной этнической группы русских77.

 

7. Этнонимичные группы южнорусского населения, сформировавшиеся на основе ранних переселенцев в этот регион78.

 

Талага́и (тала́ги) – название, применявшееся для обозначения части воронежских однодворцев. Его происхождение объясняется по-разному. По одной из гипотез оно связано с характером населения и выводится из диалектного слова, означающего «лентяй», «шатун», «тунеядец», «болван», «неуч», «невежа». Другие объяснения происхождения этого прозвища: от «талакать» – «картаво говорить», «талала» – «картавый, дурно говорящий», «гаять» – «говорить». Есть точка зрения, производящая это прозвище от наименования мордовской женской верхней рубахи «талагай» с широкими рукавами, брыжами и {340} косыми поликами, которая отличалась от рубах соседних цукан. В антропологическом отношении, по Д.К. Зеленину, талагаи отличались темно-русыми волосами, ростом были выше среднего и плотного телосложения. Иная характеристика была дана им собирательницей народного костюма Л.И. Некрасовой (Яковлевой), работавшей в Воронежской губернии в 1918–1920 гг.: «…низкорослы, белобрысы и вообще внешней красотой не блещут». Соседнее население недолюбливало их за грубоватость в общении79.

 

Щекуны́, – однодворческое население смежных уездов Воронежской и Курской губерний, отличавшееся, по мнению окружающих, грубым нравом. Свое название (также сцакуны, щакуны) получили за особенность речи, поскольку говорили що вместо что. В Рязанской губернии бытовало равнозначное название для бывших однодворцев – щокалки80.

 

Индюки (индюхи), также алая кровь – прозвище, данное однодворцам соседними помещичьими крестьянами в Болховском уезде Орловской губернии за то, что те кичились своим, как они утверждали, дворянским происхождением, и поэтому считали любую работу предпочтительнее услужения81.

 

Галма́ны – это название применялось к группам жителей Воронежской, Тульской и Тамбовской губерний и представляло собой ироничную кличку, означающую «бранные», «бестолковые»82.

 

Цука́ны объединяли собой разные по происхождению группы. Наиболее многочисленная из них проживала в Воронежской губернии в бассейне р. Хворостань (Воронежский и Коротоякский уезды), другие локализовались в Орловской, Курской и Саратовской губерниях. Их предки переселялись на юг с 60-х годов XVIII в. из различных мест в качестве помещичьих и монастырских крестьян. Они отличались от остального русского населения, но также имели внутренние различия культурного, а иногда и антропологического характера, обусловленные исходными районами колонизации. Так, воронежские цуканы формировались за счет переселения жителей, проживавших к югу и юго-западу от Москвы (Московская, Тульская, Калужская и Смоленская губернии). Д.К. Зеленин отмечал, что от соседних однодворцев-талагаев они отличались по внешнему облику – светло-русыми волосами, более высоким ростом, статностью. Но в описании Л.И. Некрасовой цуканы села Трясоруково {341} Воронежской губернии выглядят по-иному: «Народ высокий, стройный, широкоплечий, преимущественно очень смуглые брюнеты. В посадке головы, в разрезе длинных миндалевидных глаз есть что-то южное, египетское». Кроме традиционного земледелия у них значительное развитие получили промыслы. Отдельные группы цуканов могли иметь собственные названия, например саратовских цуканов Аткарского уезда, переселенцев из Пензенской губернии, происходящих из мещеры, именовали рычи, цуканов Тверской и Владимирской губерний – также цвякалами и цвякунами.

 

Объединяли цуканов особенности традиционной культуры и говора: «цоканье» – замена ч на ц (целовек) или, наоборот, «чоканье» – произнесение ч вместо ц (черква). В конфессиональном отношении цуканы были как православной, так и старообрядческой принадлежности83.

 

Ягуны́, (ио́нки) – жители Нижнедевицкого уезда Воронежской губернии, которые вместо он произносили ион. При этом название ягуны служило для обозначения мужчин, а ионки – женщин84.

 

Мамо́ны (мамо́не) – так назывались потомки ранних переселенцев в заокские территории, иногда считающихся частью саянов, они проживали в бассейне р. Корени в Белгородском уезде, в их традиционной культуре сочетались южно- и севернорусские черты. Они известны здесь с начала XVII в., когда входили в состав дворцовой волости, но могли появиться и ранее85.

 

Отметим еще ряд групп южнорусского населения, имевших собственные названия: поляне Мосальского уезда Калужской губернии, сформировавшиеся из помещичьих и государственных крестьян86, егуны – название получили от акающих или якающих говоров, проживали рядом с горюнами, имели украинско-белорусские черты в культуре87, жеки и зекуны – проживали там же, в Дмитровском уезде Курской губернии, назывались так первые за постоянное употребление частицы же, а вторые вместо же говорили зе88, мананки, жившие в Белевском уезде Тульской губернии и происходившие из монастырских крестьян, в их формировании участвовало русское, украинское и литовское {342} население89, кагуны – группа крестьянского населения Орловской и Воронежской губерний90.

 

Проблематично отнесение к субэтносам группы профессионального происхождения, связанных с бурлацким промыслом, – ягу́тки (ягуны́), проживавшие в XIX – начале XX вв. в Череповецком, Белозерском и Кирилловском уездах Новгородской губернии и названные так по особенностям говора, в частности из-за произношения яго вместо его и кагоканья (каго), и гага́ры в Малмыжском уезде Вятской губернии91. Есть данные, что ягутками жители Мещерского края называли население, проживавшее к югу от них в районе г. Касимова92.

 

Существует проблема относительно принадлежности к субэтническим двух видов названий групп крестьянских переселенцев в заокские районы XVII–XVIII вв. монастырской или помещичьей принадлежности.

 

К первому виду относятся названия жителей монастырских селений, территориально объединяемых названиями, оканчивающихся на -щина – Монастырщина, Богословщина и Гамаюнщина. Монасты́рщиной называлось несколько селений Перемышльского уезда Калужской губернии, принадлежавших основанным здесь в XV–XVI вв. монастырям. Богосло́вщина – ряд сел Михайловского уезда Рязанской губернии, которыми некогда владел местный Богословский монастырь. Название Гамаю́нщина относилось к 17 селениям Калужского и Перемышльского уездов Калужской губернии, для ее жителей были характерны внутренние браки, общие хозяйственные интересы, особенности материальной культуры93.

 

Согласно историко-лингвистическим исследованиям, топонимы с формантом -щина обозначали историко-территориальные названия групп селений, очерчивающих прежние феодальные владения или иные общности заселения. В силу природных и хозяйственных отличий их жители вели «замкнутую жизнь с особым отпечатком местного типа», имея природные, хозяйственные и другие отличия94. В связи с этим можно отметить, что в XIV–XVI вв. в северо-двинских землях выделялась «Ростовщина» – территория, {343} заселенная в результате «низовской» колонизации, в отличие от колонизации новгородской95, и этнокультурная специфика жителей ее не вызывает сомнений.

 

Второй вид названий групп населения был характерен для крестьян, называемых по фамилиям помещиков, которым они принадлежали96. Это пушкари, – бывшие крестьяне помещиков Мусиных-Пушкиных в Весьегонском уезде Тверской губернии, кура́кинские – проживавшие в Малоархангельском уезде Орловской губернии в селах князя Куракина, сама́ринские – в Ливенском уезде Орловской губернии, принадлежавшие помещику Самарину, шува́лики – крепостные графа Шувалова, проживавшие в подмосковном Верейском уезде, и т.д., в соответствии с фамилиями владельцев. В некоторых случаях отмечаются их культурные отличия от окружающего населения, например для шуваликов были характерны южнорусские черты, в других, как, в частности, для пушкарей, какие-либо особенности не отмечались97. Кроме того, для групп крестьян, принадлежавших отдельным помещикам, применялись названия на -щина, такие как Репнинщина, Голицынщина98.

 

Наконец, встает вопрос о принадлежности – к субэтносам или этнографическим группам – русского населения Сибири. Как известно, оно формировалось двумя потоками. Первый представляли собой переселенцы конца XVI–XVII вв. из северных уездов Европейской России, соответственно принесшие в Сибирь основные черты культуры севернорусского населения. Второй поток шел во второй половине XIX – начале ХХ вв. из центральных и южных губерний Европейской России. Отношения между представителями двух переселенческих волн не отличались дружелюбностью, тем более, что первопришельцы были зачастую раскольниками, а новоприбывшие – «никонианами». Выражались такие отношения в обидных прозвищах, которыми они награждали друг друга: «лапотниками» называли переселенцев второй волны, «чалдонами» – русских, которые обосновались здесь издавна. Появляются и «серьезные» названия этих двух групп русского населения: в Западной и Восточной Сибири потомков первопоселенцев стали называть старожилами, а недавно прибывших – новоселами, иногда использовались и другие названия – {344} сибиряки и россейские, в некоторых случаях применительно к переселенцам второй волны – хохлы99. С одной стороны, наличие названий этих групп заставляет определять их как субэтносы, с другой – в отечественной этнографии традиция относить старожилов и новоселов к субэтносам не сложилась, обычно констатируется связь традиционной культуры первых с особенностями севернорусской этнографической группы, а вторых – в основном с переходной и южной.

 

В структуре любого народа этнографические группы и субэтносы представляют собой динамическую систему, когда одни из них исчезают, а другие появляются. Что касается русского этноса, то со второй половины XIX в. в связи с усилением внутренних миграций, развитием средств массовой информации начинается нивелировка различий между ними, еще более интенсивно данные процессы происходили в советское время. Поэтому некоторые из достаточно крупных субэтносов русских, насчитывающих еще в начале XX в. в своем составе десятки тысяч человек, к настоящему времени прекратили свое существование.

 

Однако с конца XX в. можно наблюдать обратную тенденцию, выражающуюся в стремлении представителей ряда субэтносов к регенерации. Так, добились включения в список этнических общностей России, составленный по результатам переписи населения 2002 г., казаки, поморы и камчадалы, хотя непонятно почему (вопреки предложению Института этнологии и антропологии РАН) в него не были включены кержаки, колымчане, семейские и другие ныне существующие субэтнические группы русских.

 

На этом фоне не случайны, видимо, попытки «сконструировать» общности субэтнического типа. Одну из них предпринял в конце 1990-х годов краевед Мышкинского района Ярославской области С.Н. Темняткин. Он развернул активную пропагандистскую деятельность за признание населения, проживающего в бассейне местной реки Кадки (его численность примерно 2 тыс. человек), особой группой русского этноса под названием кацкари. Им и его последователями утверждается, что от окружающего русского населения они отличаются специфическим говором и особенностями традиционной культуры. Наименование группы дано по центру округи – Кацкому стану (известен с XVI в.). Благодаря деятельности С.Н. Темняткина в дер. {345} Мартыново (современный центр округи) был создан этнографический музей кацкого быта, существует фольклорный театр кацкарей, с целью признания реального субэтнического своеобразия этой группы издается газета «Кацкая летопись»100.

 

Такого рода тенденции вполне закономерны. Придание особого статуса так называемым малочисленным группам, в том числе и субэтнического типа, приводит к стремлению их представителей конституироваться, поскольку официальное признание позволяет надеяться на получение тех или иных привилегий и сопряженных с ними выгод морального и материального характера. {346}

 

 

1 Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973. С. 32–33.

 

2 Там же. С. 33.

 

3 Там же. С. 125.

 

4 Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии (очерки теории и истории). М., 1981. С. 49. {308}

 

5 Токарев С.А. Этнография народов СССР. М., 1958. С. 30–33.

 

6 Народы Европейской части СССР: В 2 т. / Под ред. С.П. Толстова. М., 1964. Т. I. С. 143–147.

 

7 Субэтносы в СССР / Под ред. А.В. Коновалова. Л., 1986. 168 с.

 

8 Козлов В.И. Субэтническая группа // Народы России: Энциклопедия / Под ред. В.А. Тишкова. М., 1994. С. 461, 466.

 

9 Авторы нисколько не хотят умалить значимость этой работы, безусловно, ставшей вехой в исследовании этнографии русских, они только обращают внимание на недопустимость разнобоя в использовании понятийного аппарата.

 

10 Озерова Г.Н., Петрова Т.М. О картографировании групп русского народа на начало XX в. // Сов. этнография. 1979. № 4. С. 72. {309}

 

11 Там же. С. 77.

 

12 Там же. С. 74.

 

13 Там же. С. 75.

 

14 Там же.

 

15 Там же. С. 74, 75, 77.

 

16 Там же. С. 74.

 

17 Этнография восточных славян: Очерки традиционной культуры / Отв. ред. К.В. Чистов. М., 1987. С. 59.

 

18 Там же. С. 59–61.

 

19 Там же. С. 107. {310}

 

20 Брук С.И. Этнический состав населения России // Народы России: Энциклопедия. С. 28.

 

21 Шмелева М.Н. Историко-этнографические группы. Русские // Народы России: Энциклопедия. С. 283–284.

 

22 Русские // Народы и культуры / Отв. ред. В.А. Александров, И.В. Власова, Н.С. Полищук. М., 1997. С. 107.

 

23 Там же. С. 107.

 

24 Там же. С. 108.

 

25 Там же.

 

26 Там же. {311}

 

27 Там же.

 

28 Там же. С. 109–111, 113.

 

29 Там же. С. 110–113.

 

30 Там же. С. 116.

 

31 Логинов К.К. Являются ли «заонежане» локальной группой русских? // Сов. этнография. 1986. № 2. С. 91–95. {312}

 

32 Русские // Народы и культуры. С. 109.

 

33 Логинов К.К. Являются ли «заонежане» локальной группой русских? С. 91.

 

34 Мазалова Н.Е. Народная медицина локальных групп Русского Севера // Русский Север. Сб. 5: К проблеме локальных групп / Ред.-сост., авт. введ. Т.А. Бернштам. СПб., 1995. С. 64. {313}

 

35 Этнография восточных славян. С. 107.

 

36 Белорусы // Народы и культуры / Отв. ред. В.К. Бондарчик. М., 1997. С. 85–86, 97–98; Этнаграфiя Беларусi: Энцыклопедыя / Рэд. кал: I.П. Шамякiн (гал. рэд.), В.К. Бандарчык, Я.В. Малашявiчiн. Мiнск, 1989. С. 291–292, 434–435, 532; Сербов И.А. Белорусы-сакуны: краткий этнографический очерк. Пг., 1915.

 

37 Бернштам Т.А. Локальные группы Двинско-Важского ареала: Духовные факторы в этно- и социокультурных процессах // Русский Север. Сб. 5: К проблеме локальных групп. С. 209–210.

 

38 Гадло А.В., Верняев И.И., Егоров С.Б., Чистяков А.Ю. Этнография Северо-Запада России (южные окрестности Петербурга – Приладожье – Центральные районы Псковщины). СПб., 2004. С. 100–101. {314}

 

39 Бернштам Т.А. Локальные группы Двинско-Важского ареала… С. 208–317.

 

40 Однако пока мы не решились включить их в свою классификационную схему субэтносов русских.

 

41 Русские // Народы и культуры. С. 113. {315}

 

42 Последние из высочан // Аргументы недели (газ.). 2006. № 19/6 от 14 окт. С. 5.

 

43 Отметим, что сохранность субэтнической общности, как популяции, должна обеспечиваться ее определенной численностью, чтобы она могла воспроизводить себя, сохраняя наиболее существенные черты своего этнокультурного облика. Как известно из исследований зарубежных ученых, браки только внутри этнической общности при избежании инцеста реальны лишь при величине группы не менее 450–500 человек (см.: Шнирельман В.А. Протоэтнос охотников и собирателей: По австралийским данным // Этнос в доклассовом и классовом обществе / Отв. ред. Ю.В. Бромлей. М., 1982. С. 92).

 

44 Русские // Народы и культуры. С. 114. {316}

 

45 Фурсова Е.Ф. 1) Белорусские «москали» или сибирские «кержаки»: кто они? // Сибирь в панораме тысячелетий: Материалы Междунар. симпозиума. Новосибирск, 1998. Т. 2. С. 496–501; 2) Восточные славяне в Западной Сибири: создание этноэкологических систем развития // Гуманитарные науки в Сибири. 2000. № 3. С. 65–69. {319}

 

46 Бухтарминские старообрядцы. Материалы комиссии экспедиционных исследований. Сер. Казахстан. Вып. 17. Л., 1930; Принтц А. Каменщики, ясачные крестьяне Бухтарминской волости Томской губернии и поездка в их селения и в Бухтарминский край в 1863 г. // Зап. Импер. Русск. геогр. об-ва по общей географии. СПб., 1867. Т. 1. С. 543–582. {320}

 

47 Швецова М. 1) Из поездки в Риддерский край // Зап. Зап.-Сиб. отд. Русск. геогр. об-ва. Кн. XXV. Омск, 1898; 2) «Поляки» Змеиногорского округа // Зап. Зап.-Сиб. отд. Русск. геогр. об-ва. Кн. XXVI. Омск, 1899. С. I–II, 1–92. {321}

 

48 Болонев Ф.Ф. 1) Семейские: Историко-этнографические очерки. Улан-Удэ, 1992; 2) Старообрядцы Забайкалья в 18–20 вв. Новосибирск, 1994; 3) Семейские в панораме веков. Улан-Удэ, 2000; 4) Народный календарь семейских Забайкалья (вторая половина XIX – начало ХХ в.). Новосибирск, 1978; Селищев A.M. Забайкальские старообрядцы. Семейские. Иркутск, 1920; Фольклор семейских / Сост. Л.Е. Элиасов, И.З. Ярневский. Улан-Удэ, 1963. {322}

 

49 Бернштам Т.А. 1) Поморы: Формирование группы и системы хозяйства. Л., 1978; 2) Русская народная культура Поморья в XIX – начале XX в.: Этнографические очерки. Л., 1983; Не век жить – век вспоминать: Народная культура Поонежского и Онежского Поморья (по материалам онежских экспедиций) / Сост. В.Н. Матонин, С.Л. Тюкина, С.В. Рапенкова и др. Онега; Архангельск; Москва, 2006. {323}

 

50 Дронова Т.И. 1) Мир детства в традиционной культуре «устьцилемов». Сыктывкар, 1999; 2) Русские староверы-беспоповцы Усть-Цильмы: конфессиональные традиции в обрядах жизненного цикла (конец XIX–XX вв.). Сыктывкар, 2002; Канева Т.С. Песенно-игровой фольклор Усть-Цилемского района Республики Коми: Автореф. дис. на соискание учен. степени канд. филол. наук. СПб., 1998; А в Усть-Цильме поют: Традиционный песенно-игровой фольклор Усть-Цильмы: Сборник к 450-летию села / Сост. З.Н. Бильчук, А.Н. Власов, А.Н. Захаров, Т.С. Канева; Вступ. ст. А.Н. Власова, Т.С. Каневой. СПб., 1992. {324}

 

51 Бломквист Е.Э. Этнографическая работа среди «уральцев» // Краткие сообщения Ин-та этнографии. 1947. Вып. III. С. 49–54; Шмачков П.А. Переселение уральцев в Каракалпакию (1875–1881 гг.) // Вестн. Каракалпак. отд. Академии наук Республики Узбекистан. 1960. № 2. С. 30–37; Сайт г. Кунград (http://kungrad.com/history/etno/ur2/). {325}

 

52 Куфтин Б.А. Материальная культура русской Мещеры. Ч. 1. М., 1926; Чижикова Л.Н. Этнокультурная история южнорусского населения // Этнограф. обозрение. 1998. № 5. С. 38–39. {326}

 

53 Гречухин В.А. По реке Сить. М., 1990. C. 75–131; Преображенский А. Волость Покрово-Сицкая Ярославской губернии Моложского уезда // Этнографический сборник. Вып. 1. СПб., 1853. С. 61–124. {327}

 

54 Попов А.А. Затундренские крестьяне (русские на р. Пясине) (Путевые заметки) // Сов. этнография. 1934. № 3. С. 77–86. {328}

 

55 Согласно закона Республики Саха (Якутия) «О родовой, родоплеменной кочевой общине коренных малочисленных народов Севера» родовая община – это «форма самоорганизации лиц, относящихся к коренным малочисленным народам Севера… и объединяемых по кровнородственному (семья, род) и (или) территориально-соседскому признакам, создаваемая на основе членства и объединения имущественных долей взносов для совместной деятельности в целях защиты их исконной среды обитания, сохранения и развития традиционных образа жизни, хозяйствования, промыслов и культуры».

 

56 Алексеев Н.М. Охотничий промысел у «досельных» русских низовьев р. Индигирки // Сборник материалов по этнографии якутов / Под ред. С.А. Токарева. Якутск, 1948. С. 60–73; Дружинина М.Ф. Нижнеиндигирский старожильческий русский говор: Учеб. пособие. Якутск, 1988; Зензинов В.А. Марковцы и русскоустьинцы: Этнографические параллели и сравнения. 1913 г. // Этнограф. обозрение. 1914. № 1–2. С. 61–155; Зензинов В.М. 1) Русское Устье Якутской области Верхоянского округа. М., 1913; 2) Старинные люди у холодного океана: Русское Устье Якутской области Верхоянского округа. М., 1914; Итс Р. К людям ради людей: Этнографические новеллы. Л., 1987; Фольклор Русского Устья. Л., 1986; Чикачев А.Г. Русские на Индигирке: историко-этнографический очерк. Новосибирск, 1990.

 

57 Гурвич И.С. Этническая история Северо-Востока Сибири. М., 1966. С. 206; Попов Е. Некоторые данные по изучению быта русских на Колыме // Этнограф. обозрение. 1907. № 1–2. С. 159–181. {329}

 

58 Богораз В.Г. Колымское русское областное наречие. Б.м., Б.г.и.; Итс Р. К людям ради людей: Этнографические новеллы. С. 13–27; Сафронов Ф.Г. 1) Русские крестьяне в Якутии (ХVII – начало ХХ вв.). Якутск, 1961; 2) Русские на Северо-Востоке Азии в ХVII – середине ХIХ вв.: Управление, служилые люди, крестьяне, город, население. М., 1978; Чикачев А.Г. Походск. Старинное русское село на Колыме. Иркутск, 1993. {330}

 

59 Олсуфьев А.В. Общий очерк Анадырского округа, его экономического состояния и быта населения. СПб., 1816. Т. 2; Вахти Н.Б., Головко Е.В., Швайтцер П. Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания. М., 2004.

 

60 Впрочем, по мнению Л.Н. Хаховской, гижигинцы являются частью камчадалов (см.: Хаховская Л.Н. Камчадалы Магаданской области (история, культура, идентификация). Магадан, 2003).

 

61 Гурвич И.С. Этническая история Северо-Востока Сибири. М., 1966. С. 202; Русские // Народы и культуры. С. 116; Хаховская Л.Н. Камчадалы… {331}

 

62 Гурвич И.С. Русские старожилы долины р. Камчатки (к вопросу об исторических судьбах обособленных групп русского народа в Сибири) // Сов. этнография. 1963. № 3. С. 31–41; МуРФо О.А. Старожилы Камчатки в историко-демографической и социально-экономической перспективе // Межэтнические контакты и развитие национальных культур / Отв. ред. И.И. Крупник и др. М., 1985. С. 77–88; Хаховская Л.Н. Камчадалы…

 

63 Бунак В.В. Русское население Забайкалья // Антропол. сборник. М., 1963. Вып. IV; Дугаров Р.Н. Об этнонимах «карым» и «гуран» // Русский вопрос: история и современность: Сб. науч. трудов / Отв. ред. Д.А. Алисов. Омск, 2000. С. 112–114.

 

64 Русские // Народы и культуры. С. 116. {332}

 

65 Этнография восточных славян. С. 61; Шмелева М.Н. Историко-этнографические группы // Народы России: Энциклопедия. С. 285.

 

66 Маслова Г.С. Медынские «карелы» (Отчет о рекогносцировочной поездке) // Краткие сообщения Ин-та этнографии. 1947. Т. II. С. 53–58.

 

67 Гринкова Н.П. Одежда тудовлян Ржевского уезда // Этнография. 1926. № 1–2. С. 83–96.

 

68 Зеленин Д.К. Великорусские говоры с неорганическим и непереходным смягчением задненебных согласных в связи с течениями позднейшей великорусской колонизации. СПб., 1913; Русские // Народы и культуры. С. 116. {333}

 

69 Русские // Народы и культуры. С. 113; Токарев С.А. Религиозные верования восточнославянских народов XIX – начала XX в. М.; Л., 1957. С. 31; Этнография восточных славян. С. 60; Гуляев Г. Особенности в говоре жителей села Васильева Майдана // Нижегородский сборник. Т. 5. Н. Новгород, 1875. С. 336–339; Мельников А.П. Нижний Новгород и Нижегородская губерния. Н. Новгород, 1896. С. 86; Край наш Лукояновский / Сост. Ф.И. Кедяркина. Н. Новгород, 2000.

 

70 Чижикова Л.Н. Этнокультурная история южнорусского населения. С. 27–44. {334}

 

71 Зеленин Д.К. Талагаи (щекуны) и цуканы // Памятная книжка Воронежской губернии на 1907 г. Воронеж, 1907. Отдел III – научно-литературный. С. 15. {335}

 

72 Русские // Народы и культуры. С. 111; Зеленин Д.К. Великорусские говоры… С. 225–233; Чижикова Л.Н. Этнокультурная история южнорусского населения. С. 36–37. {336}

 

73 Горюны: история, язык, культура / Сост. Н.А. Кибрик. Сумы, 2005; Халанский М.Г. О горюнах Путивльского уезда // Труды XII Археол. съезда. 1902 г. М., 1905. С. 1–9; Чижикова Л.Н. Этнокультурная история южнорусского населения. С. 37; Толстая С.М., Толстая М.Н. Погребения в саду у «горюнов» Сумской области // Живая старина. 2003. № 2. С. 10–12. {337}

 

74 Добротворский Н. Саяны. Историко-этнографический очерк // Вестн. Европы. СПб., 1888. № 9. С. 197–213; Абрамов Ив.С. О курских саянах // Живая старина. 1906. Вып. III. С. 203–220; Булгаков Г.И. К вопросу об изучении Саянских сел Курского края (Из материалов обследований) // Изв. Курск. об-ва краеведения. 1928. № 3 (9). Май – июнь. С. 32–42; 1929. № 1–2 (13–14). Январь – апрель. С. 61–64; Чижикова Л.Н. Этнокультурная история южнорусского населения. С. 37–38.

 

75 Русские // Народы и культуры. С. 111.

 

76 Зеленин Д.К. Великорусские говоры… С. 239–240. {338}

 

77 Научная литература, в том числе и этнографического характера, посвященная казачеству, огромна, из наиболее общих работ укажем на следующие: Аверин И.А., Аверьянов Ю.Г., Воробьев А.В., Лазарев А.В. Казачество: Библиогр. указатель / Материалы к серии «Народы и культура». М., 1995; Сагнаева С.К. Казаки // Народы России: Энциклопедия. С. 169–174; Казин Х. Казачьи войска. СПб., 1912; Галушко Ю. Казачьи войска России. М., 1993; Очерки традиционных культур казачеств России // Под общ. ред. Н.И. Бондаря. Москва; Краснодар, 2002. Т. 1; 2005. Т. 2; Мухин А., Прибыловский В. Казачье движение в России и странах ближнего зарубежья (1988–1994): В 2 т. М., 1994.

 

78 Еще раз надо подчеркнуть, что авторы не настаивают на причислении всех этих групп к субэтническому типу. {340}

 

79 Зеленин Д.К. Талагаи (щекуны) и цуканы. С. 11–12, 15.

 

80 Там же. С. 5; Чижикова Л.Н. Этнокультурная история южнорусского населения. С. 40. Приведенное Л.Н. Чижиковой еще одно название щекунов (талатаи) и отождествление щекунов с талагаями Д.К. Зелениным, что явствует из названия его статьи, ставит вопрос о возможной идентификации этих групп.

 

81 Зеленин Д.К. Талагаи (щекуны) и цуканы. С. 8.

 

82 Русские // Народы и культуры. С. 112. {341}

 

83 Зеленин Д.К. Талагаи (щекуны) и цуканы. С. 14–28; Некрасова Л.Н. В те баснословные года (Из странствий за народными костюмами по Воронежской губернии в 1918–1920 гг.) // Мерцалова М.Н. Поэзия народного костюма. М., 1988. С. 210; Чижикова Л.Н. Этнокультурная история южнорусского населения. С. 39–40.

 

84 Зеленин Д.К. Великорусские говоры… С. 94, 96–97; Чижикова Л.Н. Этнокультурная история южнорусского населения. С. 40; Ягуны и их свадебные обычаи // Тамбовские губернские ведомости. 1896. № 2.

 

85 Чижикова Л.Н. Этнокультурная история южнорусского населения. С. 39.

 

86 Зеленин Д.К. Великорусские говоры… С. 224–225.

 

87 Русские // Народы и культуры. С. 111.

 

88 Зеленин Д.К. Великорусские говоры… С. 136. {342}

 

89 Там же. С. 284–285, 287; Чижикова Л.Н. Этнокультурная история южнорусского населения. С. 37.

 

90 Русские // Народы и культуры. С. 112.

 

91 Там же. С. 110. Конечно, обращает на себя внимание наличие, кроме ягунов-бурлаков Новгородчины, ягунов (ионков) Воронежской губернии и егунов, соседствующих с горюнами. Случайное ли это совпадение названий или данные группы объединяло общее происхождение, должно стать предметом специального исследования.

 

92 Куфтин Б.А. Материальная культура русской Мещеры. С. 11.

 

93 Чижикова Л.Н. Этнокультурная история южнорусского населения. С. 40–41.

 

94 Никонов В.А. Введение в топонимику. М., 1965. С. 50–51, 73–74. {343}

 

95 Русские // Народы и культуры. С. 109.

 

96 Эти названия зафиксированы не только в южнорусском регионе.

 

97 Русские // Народы и культуры. С. 110, 112; Чижикова Л.Н. Этнокультурная история южнорусского населения. С. 40–41; Шангина И.И. Комплектование коллекций по традиционной культуре локальных групп русских в Государственном музее этнографии народов СССР (1920-е гг.) // Субэтносы СССР. С. 5–6.

 

98 Русские // Народы и культуры. С. 112. Впрочем, у Д.К. Зеленина Репнинщина определяется как «Репринщина» (см.: Зеленин Д.К. Великорусские говоры… С. 242–243), что, возможно, объясняется искажением в огласовке. {344}

 

99 Русские // Народы и культуры. С. 114–115; Липинская В.А. Старожилы и переселенцы // Русские на Алтае XVII – начала XX века. М., 1996; Люцидарская А.А. Старожилы Сибири: Историко-этнографические очерки. XVII–XVIII вв. Новосибирск, 1992; Вахтин Н.Б., Головко Е.В., Швайтцер П. Русские старожилы Сибири…; Новоселова А.А. Сибирские «хохлы»: к вопросу об этнической принадлежности // Этнография Алтая и сопредельных территорий: Материалы Междунар. науч.-практ. конференции. Вып. 5. Барнаул, 2003. С. 27–28. {345}

 

100 Баранова В. Кацкий язык: конструирование идентичности в локальном сообществе // Этнографъ. 2005. № 4. С. 35–43; Викторова К.В. Поморы и кацкари: формирование локальной и этнической идентичности у двух групп русскоязычного населения современной России // Полевая этнография: Материалы Междунар. науч. конференции / Под ред. В.А. Козьмина. СПб., 2004. С. 92–96. {346}

 

Бузин В.С., Егоров С.Б. Субэтносы русских: проблемы выделения и классификации // Малые этнические и этнографические группы: Сб. статей, посвященный 80-летию со дня рождения проф. Р.Ф. Итса / Под ред. В.А. Козьмина. СПб.: Новая Альтернативная Полиграфия, 2008. С. 308‒346.

Ответить

Фотография stan4420 stan4420 25.11 2017

предлагаю: "Вечная борьба Украины"

очень смешно

сколько веков украине вы насчитали?

Ответить

Фотография Стефан Стефан 25.11 2017

В составе украинцев Карпат выделяются следующие крупные этнографические (этнокультурные) группы – лемки (северо-запад ареала, расположенный практически лишь на территории современной Польши и Словакии), бойки (центральная часть), гуцулы (юго-восточная часть) и долыняне (южная часть). С ареалом расселения этнографической группы некоторые исследователи (например, М. Тиводар) отождествляют понятие этнографического района. Районы, в свою очередь, делятся на этнографические округа. Долыняне, к {221} примеру, населяют следующие округа: мармарошский (низовья и среднее течение рек Тересвы, Теребли и Рики), боржавский (междуречье Боржавы-Латорицы) и ужский (междуречье Латорицы и Ужа); М. Тиводар и некоторые другие исследователи выделяют еще перечинско-березнянский округ (верхний Уж, Люта, Турья). Долыняне (от слова долина – равнина), в отличие от других названных выше украинских этнографических групп, помимо гор населяют еще полосу предгорий и равнин Закарпатья2.

 

Чтобы понять влияние природных факторов на музыкальное творчество перечисленных этнографических групп и отделить это влияние от следствия иных факторов, следует вкратце остановиться на природных условиях ареала расселения карпатских украинцев, географическом положении их территории и особенностях ее колонизации, характере хозяйства и быта населения.

 

Природные условия горной местности принципиально отличаются от условий равнинных областей, имеющих такое же физико-географическое положение. В Украинских Карпатах, простирающихся от правых притоков верхней Вислы, Дунайца и Попрада, до Сучавы и верхней Тисы в бассейне Дуная, рельеф имеет более резкие очертания по сравнению с равнинами и предгорьями Украины. Так, крутизна склонов составляет в среднем от 15° до 30°, преобладают большие относительные (в среднем 300–600 м над уровнем моря) и абсолютные (от 500 м до 2061 м над уровнем моря) высоты. Здесь значительно больше, чем в равнинной местности, различных форм мезо- и микрорельефа, особенно отрицательных – оврагов, выбоин, канав. Для Украинских Карпат характерно увеличение высоты гор с северо-запада на юго-восток.

 

Большая часть этнического ареала лемков представлена низкогорьями (500–1000 м над уровнем моря), лишь Полонинские Бескиды превышают 1000 м (г. Тарница – 1346 м над уровнем моря). Гуцульщина, напротив, представлена в основном высокогорьем (более 1500 м) и среднегорьем (1000–1500 м); низкогорьями являются лишь горы Береговой скибы, граничащей с холмистым предгорьем. Бойковщина увеличивает свои высоты в общекарпатском направлении – на северо-западе рельеф имеет в большинстве своем {222} низкогорный характер, в центре преобладают среднегорья, хотя значительна и доля низкогорий, а на юго-востоке расположены практически лишь среднегорья и некоторые высоты переваливают отметку 1500 м над уровнем моря. Горные районы Долынянщины, также как и территория Лемковщины, в основном не превышают 1000 м, и лишь небольшая их часть относится к среднегорьям (в основном это Полонинский хребет).

 

Рельеф, отражая характер подстилающей поверхности, во многом обуславливает такие природные характеристики, как особенности климата и внутренних вод.

 

Климат Украинских Карпат более влажный и прохладный, чем на прилегающих равнинах, причем с увеличением высоты местности в Карпатах, как и во всех горных районах, происходит снижение температуры, увеличение влажности воздуха и осадков. На естественных полонинах (субальпийский и альпийский высотные пояса) из каждых трех дней два бывают с дождем. В непогоду гребни среднегорных и высокогорных хребтов, т.е. горные луга и верхняя граница леса погружаются в так называемые мраки – низко лежащие облака, в результате чего видимость практически отсутствует. Также сильны в Карпатах ветры, особенно на гребнях хребтов и перевалах.

 

Для внутренних вод Украинских Карпат характерно почти полное отсутствие крупных озер при наличии густой гидросети. Реки Карпат имеют типично горный характер – значительные уклоны русел, быстрое течение, малая глубина, наличие порогов и небольших водопадов-гуков.

 

До заселения и освоения Украинские Карпаты были покрыты главным образом широколиственными (буковыми и дубовыми) лесами на средних и высоких речных террасах, смешанными и хвойными лесами в пригребневой зоне и на гребнях низких хребтов. Леса составляли до 97% площади Карпат. Остальные 3% приходились в основном на луга субальпийского и альпийского высотных поясов. С освоением человеком Карпат шло уменьшение площади лесов за счет расширения сельскохозяйственных угодий. В то же время вплоть до наших дней естественный ландшафт на рассматриваемой территории почти повсюду доминирует, что резко отличает Карпаты {223} от прилегающих равнинных районов3. {224}

 

 

2 Carpatica-Карпатика. Випуск VI: Етнічні та історічні традиції населення Українських Карпат кінця XVIII–XX. Ужгород, 1998. С. 36.

 

3 Геренчук К.І. Природа Українських Карпат. Львів, 1968. С. 6–61; Голубець М.А. Антропогенні зміни біогеоценотичного покриву в карпатському регіоні. Київ, 1994. С. 24. {262}

 

Этноэкологические аспекты духовной культуры / Ред.: В.И. Козлов, А.Н. Ямсков, Н.И. Григулевич. М.: ИЭА РАН, 2005. С. 221‒224, 262.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 26.11 2017

Украинцы, как и большинство других народов, имеют в своем составе локальные подразделения, содержащие в культуре, языке, обычаях ряд специфических черт. Этнографические группы, т.е. внутриэтнические историко-этнографические (традиционно-культурные) общности, ‒ одно из структурных подразделений этноса. На появлении этнографических групп в составе украинцев, несомненно, сказались вхождение их на различных этапах истории в состав разных государств (Литвы, Польши, России, Австро-Венгрии), обширность их этнической территории и наличие на ней таких естественных преград, как крупные реки, горные хребты (Карпаты), а следовательно, природные условия и особенности хозяйства тех или иных районов.

 

К наиболее крупным и изученным локальным группам украинцев относятся бо́йки, гуцули́, ле́мки, а также литви́ни и поліщуки́. Первые три группы находятся в Карпатах, две последние ‒ в Полесье.

 

Первое упоминание о бойках в литературе относится к концу XVII ‒ началу XVIII в. и принадлежит украинскому поэту и народоведу Климентию Зиновьеву. Судя по тому, что бойки фигурируют в его рассказе наравне с “московитами” (так называли в то время на Украине русских Московии), эта группа карпатского населения уже в то время заметно отличалась от других украинцев (Кирчів, 1978. С. 171).

 

Бойки заселяют центральную и западную части Украинских Карпат. На рубеже ХІХ‒ХХ вв. границы Бойковщины проходили на востоке по р. Ломница, на западе по верховьям р. Сан, на севере по предгорьям Карпат южнее Днестра, с востока на запад вдоль населенных пунктов Ясень, Липовица, Луги, Спас, Выгода, Витвица, Болехов, Розгирче, Нижняя и Верхняя Стынава, Орява, Тустановычи, Опака, Подбуж, Недельня, Сущица, Старая Соль и Лопушница. Южной границей этнографической Бойковщины служил Полонинский хребет между верховьями рек Уж и Тересва в Закарпатье (Бойківщина. С. 28).

 

По современному административному делению бойки занимают юго-западную часть Рожнятовского р-на и почти весь Долинский (кроме его северной полосы) Ивано-Франковской обл.; Сколевский, Турковский районы, юг Стрыйского, Дрогобычского, Самборского и большую часть Старосамборского р-на Львовской обл.; север Межгорского и Великоберезнянского, а также Воловецкий район Закарпатской области.

 

В отношении происхождения и этимологии самого названия “бойки” большинство исследователей сходились на том, что это ‒ прозвище, данное бойкам либо другими этнографическими группами украинцев, либо соседними народами. Этимология слова “бойки” рядом авторов связывалась с чертами характера, с особенностями психического склада этой группы украинцев.

 

Так, польский исследователь начала XIX в. И. Червинский считал термин “бойки” производным от польского слова бо́як (вол). Это прозвище они якобы получили за свои медлительность, неповоротливость и лень (Czerwiński. S. 148). Чешский ученый П.Й. Шафарик придерживался противоположного мнения: бойки представлялись ему подвижными, храбрыми, смелыми, т.е. бойкими, что и послужило предлогом дать им прозвище “бойки” (Бойківщина. С. 39).

 

Гипотезе Шафарика противоречит, однако, тот известный факт, что русское прилагательное “бойкий” нехарактерно для украинского языка западных районов {44} Украины, русский же этнический массив находится далеко, поэтому, естественно, слово “бойкий” не могло послужить основой данного этнонима. Позднее, в 1878 г., известный украинский ученый А.А. Потебня, развивая мысль о происхождении этнонима “бойки”, из-за специфических черт характера их носителей пытался вывести его от слова “бояться”. Несмотря на гипотетичность и теоретическую необоснованность, выдвигаемые на уровне предположений версии имели определенный отзвук в научной литературе и продолжали обсуждаться в последующие годы.

 

Некоторые исследователи, возвращаясь к гипотезе И. Червинского, склонны были вывести этноним “бойки” от румынского boi (волы), но связывали это уже не с ленью крестьян, а с якобы широко распространенным на Бойковщине выпасом крупного рогатого скота и его продажей. Эта версия тоже малоубедительна, так как основным занятием бойков всегда было земледелие.

 

В середине XIX в. появилась и более основательная гипотеза о происхождении этнонима “бойки”. Первым ее высказал И. Вагилевич, позднее она была поддержана и развита П. Шафариком, Я. Головацким и А. Партицким. Согласно мнению этих исследователей, термин “бойки” произошел от названия летописных кельтских племен бойи, живших в VI в. до н.э. на территории современных Австрии, Чехии, Словакии и Германии и в I в. н.э. переселившихся на Балканы. Сторонники этой гипотезы основывались на авторитетном историческом источнике ‒ работе императора Константина Багрянородного, в которой говорилось о переселении на Балканы из некой страны “Боики” сербов и хорватов. П. Шафарик допускал мысль, что упоминаемая страна и является территорией проживания карпатских бойков.

 

Одним из важнейших аргументов против этой теории является то, что термин “бойки” для данной группы украинского населения, называвшего себя “русинами”, не самоназвание и длительное время воспринимался ими как оскорбительный. Против гипотезы, из которой следовало, что бойки ‒ не аборигены Карпат, а потомки пришельцев кельтов, решительно выступил украинский ученый конца XIX ‒ начала XX в. И. Верхратский. В ряде статей, в частности ‒ в заметке «Откуда происходит название “бойки”» (1894 г.), он высказал гипотезу, согласно которой среднекарпатское население стало называться “бойками” по разговорно-диалектному признаку, а именно по употребляемой им частице бойе в значении “так”. Эта теория остается наиболее правдоподобной, хотя и она имеет слабые стороны. Некоторые ученые уже тогда указывали, что частица бойе употребляется далеко не на всей территории Бойковщины.

 

Вопрос о происхождении этнонима “бойки” продолжает занимать ученых и в настоящее время. Одни исследователи пытаются найти новые аргументы в пользу “кельтской” гипотезы; другие выдвигают новую гипотезу, согласно которой этноним “бойки” мог произойти от антропонима Бойко ‒ фамилии, широко распространенной на Украине и вообще в славянском мире (Бойківщина. С. 42‒44).

 

Материальная и духовная культура бойков при общеукраинской основе имеет ряд отличий. Климатические особенности Карпат и Прикарпатья обусловили сравнительно узкий набор возделываемых здесь культур, хотя, как и на всей Украине, земледелие издавна являлось ведущей отраслью хозяйства бойков. Из злаковых у них преобладали скороспелые ячмень и овес, пшеница почти не возделывалась. Среди огородных культур полностью отсутствовали бахчевые ‒ арбузы и дыни. Определенная специфика наблюдалась и в земледельческих орудиях, в частности ‒ бойки не знали столь характерного для украинцев рала.

 

И.Я. Франко ‒ сам из бойков ‒ отмечал, что и косит бойко своеобразно, “ступая прямо, его коса длиной всего полметра, а держак длинный (свыше полутора метров)”, в то время как коса у соседних гуцулов “длиною в метр, а держак короткий, поэтому гуцул косит с согнутым коленом, приседая”. У бойков долго сохранялись реликты подсечно-огневого земледелия.

 

Определенная специфика присуща и животноводству бойков, для которого характерны преобладание крупного рогатого скота и сезонное горно-отгонное {45} пастушество. Села бойков, как правило, вытянуты, хата от хаты находится на значительном расстоянии. Снаружи дома “небеленые, с высокими крышами и подстриженными уступами…” (Свенцицкая. С. 295). В прошлом значительное количество хат топились по-черному и были, по словам И.Я. Франко, “черными и некрасивыми” (Житє і слово. С. 146). Иконы у бойков нередко находились не в хате (в красном углу), а снаружи (под навесом крыши).

 

Одежда бойков отличалась сдержанностью, костюм умеренно орнаментирован (рис. 16). В прошлом встречалась вываренная в масле мужская сорочка. Характерной особенностью женской рубахи были мелкие сборки у ворота и на концах рукавов. Безрукавка по сравнению с гуцульской более длинная и не столь яркая (см. также гл. 13. “Одежда”). Мужчины у бойков нередко отпускали длинные, спадающие на плечи волосы. Иногда они, как и женщины, заплетали их в косы или завязывали узлом. Сравнительно долго в семейном быту бойков, как и у населения Карпат в целом, сохранялась большая семья (задруга).

 

Указанные особенности были распространены не на всей территории расселения бойков, что дало основание подразделить Бойковщину на подгорскую, западную, восточную и закарпатскую. Выдвинутое во второй половине XIX в. польскими учеными В. Полем и И. Коперницким предложение выделить среди горян-бойков еще группу так называемых “тухольцев” (население 26 сел в бассейне рек Опора и Орява от их истоков до г. Сколе), а на бойковско-гуцульском пограничье ‒ этнографическую группу “полонинцев” не получило поддержки со стороны большинства ученых (Бойківщина. С. 28).

 

Гуцулы занимают восточную часть Карпат, а также небольшую территорию в Закарпатье. Начиная с первой половины XIX в. украинские, а также зарубежные, главным образом польские, исследователи (И. Вагилевич, В. Поль, Я. Головацкий, С. Витвицкий, В. Завадский и др.) предпринимали попытки определить, а позднее ‒ уточнить границы территории расселения гуцулов. Наиболее точно они были очерчены в начале XX в. В. Гнатюком (Гнатюк, 1923. № 1. С. 19‒23; № 2. С. 43‒50).

 

Используя и обобщая результаты работ своих предшественников, советские ученые очерчивали эти границы на конец XIX ‒ начало XX в. следующим образом.

 

На западе, где гуцулы соседствовали с бойками, граница между ними проходила по р. Ломница и дальше по Закарпатью ‒ по верховьям рек Берестянка и Турбот, притокам р. Тересва, вдоль р. Малая Шопурка до впадения ее в Тису. На юге территория гуцулов граничит с Румынией. На севере и северо-востоке от р. Ломница ее граница пересекает реки Быстрицу Солотвинскую и Быстрицу Наддворнянскую, охватывает с. Пасичная, далее идет на Делятин, Яблонов, Косов, Вижницу, Берегомет, Красноильск до Румынии (Гуцульщина. С. 26‒27).

 

По современному административно-территориальному делению Гуцульщина занимает южную часть Наддворнянского и Косовского и весь Верховинский р-н {46} Ивано-Франковской обл., южную часть Вижницкого и Путильский р-н Черновицкой обл., а также Раховский р-н Закарпатской области.

 

Происхождение и этимология слова “гуцулы” не выяснены, хотя по этому вопросу в науке высказано много различных гипотез. Сводный обзор их осуществлен в 1960‒1980-е годы Б.В. Кобылянским, В.В. Грабовецким и М.Л. Худаш (Кобылянський. С. 143‒151; Грабовецький. С. 39‒40; Худаш, 1984).

 

Некоторые польские исследователи XIX в. пытались связать название “гуцулы” со словом кочул (пастух, кочевник), основываясь на том, что ведущей отраслью хозяйства у гуцулов являлось пастушество. Такое обоснование выглядело малоубедительным (у гуцулов очень развито и ремесло), и эта гипотеза не была принята большинством ученых.

 

Согласно другой гипотезе, высказанной также в прошлом столетии, этноним “гуцулы” происходит от молдавского (волошского) слова гоц/гуц (грабитель, разбойник). В XVII‒XVIII вв. среди украинцев горцев было распространено антифеодальное освободительное движение народных мстителей, так называемых “опришков”, которые, борясь против иноземных завоевателей и собственных панов-угнетателей, часто нападали на вельмож и панов, проезжавших со своими свитами через Карпаты, грабили и убивали их. Это и послужило якобы поводом для иноземных феодалов прозвать свободолюбивых украинских горцев “гуцулами” (разбойниками, грабителями).

 

Позже эту точку зрения на происхождение этнонима “гуцулы” разделял, в частности, известный русский этнограф Д.К. Зеленин (Зеленин, 1958. С. 16). Указывая на необоснованность данной гипотезы, ряд авторов, в том числе Б.В. Кобылянский, акцентировали внимание на том, что опришки не враждовали с волохами и не нападали на них. Отношения между теми и другими были добрососедскими, и поэтому вряд ли у последних имелись основания смотреть на опришков как на разбойников и тем более давать негативное прозвище всему населению значительной территории.

 

Предпринимались попытки увязать происхождение термина “гуцулы” с названием того или иного племени. При этом одни исследователи (преимущественно польские) склонны были видеть его истоки в наименовании тюркского племени узов, другие ‒ в местном восточнославянском племени уличей, которое могло быть прямым предком карпатских украинцев. Если первая гипотеза выглядит абсолютно надуманной, то вторая представляется более обнадеживающей. В последние десятилетия она вновь оказалась в поле зрения ученых, в особенности Б.В. Кобылянского, который пытался аргументировать ее, прослеживая возможные преобразования слова “уличи” в “гуцулы”. Однако лингвист М.Л. Худаш считает эту аргументацию недостаточно убедительной.

 

Еще одним направлением в поисках ответа на вопрос о происхождении данного этнонима была попытка связать его с определенными антропонимами. Польский исследователь С. Витвицкий выводил происхождение термина “гуцулы” от имени моравского князя Гецило (IX в.), что, конечно, слишком гипотетично. М.Л. Худаш в качестве исходного антропонима рассматривает уже утраченное древнеславянское личное собственное имя Гуцул, образованное от корневого имени Гуц с помощью праславянского суффикса -ул. Имя Гуц и производные от него довольно часто встречаются как в древней, так и в современной славянской антропонимии, особенно в Западной Украине (Худаш, 1984). Допускается мысль, что название “гуцулы” могло произойти от имени какого-то “родоначальника, представителя или владельца определенных населенных пунктов или местности на Гуцульщине” (Гуцульщина. С. 50‒51), который мог быть и не украинцем.

 

Таким образом, несмотря на существование множества гипотез, проблема этимологии этнонима “гуцулы” остается открытой для дальнейших исследований.

 

Гуцулы ‒ наиболее своеобразная этнографическая группа украинского народа. Традиционно-бытовая культура их еще в начале XX в. характеризовалась многими {47} особенностями. Так, только у гуцулов животноводство было ведущей отраслью хозяйства. Насыщенная экзотикой своеобразная форма горно-отгонного скотоводства (с преобладанием овцеводства) наложила отпечаток на весь уклад их жизни, на производственный быт, духовную культуру, обычаи, обряды.

 

Скотоводство обеспечивало гуцулов сырьем для одежды и обуви. Из овечьей шерсти изготовляли сукно, из овчины шили тулупы и меховые безрукавки (кептар), из шкур ‒ обувь.

 

Одежда гуцулов отличается особой красочностью и оригинальностью отделки (аппликации из цветного сафьяна, шерстяные шарики и кисти, жестяные колечки и т.п.) (рис. 17). Богаты и разнообразны гуцульские украшения, в том числе шейные (згарди, моніста, гердан, плетінка, колокольця), а также всякого рода дополнения к одежде (ретязі, сумки тобівки, кожаные пояса череси, орнаментированные топорики и пр.). Мужчины и женщины носили вышитые сорочки, поверх которых надевались украшенные разноцветной вышивкой и аппликациями безрукавки (преимущественно белые). Нарядным был летний головной убор мужчин ‒ невысокая черная фетровая шляпа (крисаня), украшенная ажурной металлической пластинкой с тремя птичьими перьями (готура) (см. также гл. 13 “Одежда”).

 

Скотоводство, в частности овцеводство, давало и основные продукты питания ‒ брынзу, сыр, ряженку (гуслянка), мясо (баранина) и пр.

 

Для поселений гуцулов характерна разбросанность усадеб (кут, куток, оседок) преимущественно на вершинах и склонах гор. У них сохранился один из наиболее древних типов застройки двора ‒ гражда ‒ своеобразный двор-крепость с замкнутой по периметру системой построек (см. далее рис. 62). В самой технике срубного строительства здесь сохранялось немало архаичных элементов, встречающихся в различных видах построек, в том числе в своеобразных хрещатих (крестовидные, крестообразные) гуцульских церквах, имеющих в плане форму равноконечного или несколько удлиненного по главной оси креста (рис. 18).

 

У гуцулов наблюдалась большая склонность к ремесленному производству, в том числе к изготовлению изделий из металла (см. далее рис. 47).

 

Многими специфическими чертами отличаются устное народное творчество и музыкальный фольклор гуцулов. Наряду с общераспространенными на Украине музыкальными инструментами у них бытовали и такие своеобразные, как дримба, трембіта.

 

Демонология гуцулов, народные знания, обычаи и обряды, в частности так называемого полонинского хода (выгон весной скота на горные пастбища), изобиловали архаическими элементами.

 

Лемки ‒ самая западная карпатская этнографическая группа украинцев. Они издавна занимали территорию по обоим склонам Восточных Бескидов между реками Сан и Попрад на запад от р. Уж. По современному административно-политическому делению это горная часть юго-востока Польши (от рек Солинка и Сан на {48} востоке до рек Попрад и Дунаец на западе), северо-восточная горная часть Словакии (от границы с Украиной до Попрада) и западная часть Закарпатской обл. (“треугольник” от с. Ужок на севере и г. Ужгорода на юге по р. Борджава на востоке ‒ Великоберезнянский, Перечинский, частично Свалявский, Мукачевский, Иршавский и Ужгородский районы).

 

История лемков, пожалуй, особенно изобиловала превратностями судьбы. Границы территории их расселения, а также политический статус последней неоднократно изменялись.

 

Ряд исследователей, в том числе и современные, считают лемков одной из ветвей племени “белых хорватов”, живших в VI‒VII вв. по обоим склонам Западных Карпат. Термин “хорваты” трактуется при этом как видоизмененное слово “горваты”, т.е. горцы, а “белые” ‒ как “западные”, поскольку в далеком прошлом этим цветом многие народы обозначали запад (Красовський, Солинко. С. 91). Смешиваясь с другими восточнославянскими племенами, потомки “белых хорватов” утратили со временем память о своей племенной принадлежности и в IX в. называли себя уже “русами”, “русинами”, сознавая тем самым свою принадлежность к Киевской Руси, в состав которой с X в. входила территория их расселения, и к древнерусской народности, что, надо полагать, подкреплялось их культурно-бытовой и языковой общностью со всем тогдашним восточнославянским миром.

 

С XI в. южные склоны Западных Карпат стали постепенно занимать венгры, а в XIV в. остальная территория расселения лемков, как и вся Волынь и Галиция, была захвачена Польшей. Польские короли и шляхта, а также римско-католическое духовенство на протяжении своего многовекового господства делали все возможное, чтобы ополячить русино-украинцев.

 

В 1772 г., после раздела Польши, Лемковщина, как часть Галиции, оказалась под властью Австрии. Безземелье, социальное и национальное угнетение послужили причиной массовой эмиграции лемков, начиная с 70-х годов XIX в., на {49} Американский континент, где они со временем составили большую украинскую колонию (Зарубіжні українці. С. 57‒61).

 

Попытка лемков создать на своей исконной территории после Октябрьской революции и распада в 1918 г. Австро-Венгрии собственное государство не увенчалась успехом: их земли оказались расчлененными между Чехословакией и Польшей. Особенно тяжелые испытания выпали на долю лемков во время второй мировой войны и в послевоенные годы. В результате обмена украинским и польским населением между Польской Народной Республикой и УССР, согласно договору 1944 г., до 200 тыс. лемков покинули свою исконную территорию и переселились в Львовскую, Тернопольскую, Николаевскую, Херсонскую и другие области Украины. Оставшихся в Польше около 140 тыс. украинцев-лемков польское правительство депортировало в 1947 г. в западные воеводства своей страны. Позднее часть их вернулась в родные Карпаты. Возвращаются в западноукраинские районы и те лемки, которые в послевоенные годы переселились в южные области Украины. Границы лемковской этнографической территории оказались размытыми.

 

О происхождении названия “лемки” можно говорить с большей определенностью, чем об этнонимах “бойки” и “гуцулы”. По мнению большинства ученых (И. Верхратский, В. Гнатюк, И. Франко и др.), этноним “лемки” ‒ прозвище, данное соседями (бойками или гуцулами) украинцам обозначенной территории из-за употребления ими в разговоре частицы лем в значении “лишь”. В литературе этот термин впервые употреблен в “Грамматике” И. Левицкого (1831 г.). Однако в последнее время прослеживается тенденция поставить под сомнение эту гипотезу. Некоторые исследователи (М.Л. Худаш) высказывают предположение о возможном происхождении данного названия от славянского личного имени Лемко ‒ уменьшительной формы имени, образованной от антропонимического корня -лем- (Худаш, 1985. С. 45‒52). {50}

 

Что касается традиционно-бытовой культуры лемков, то она по основным своим параметрам также украинская. Если граница между гуцулами и бойками была очерчена довольно резко, то лемковско-бойковское пограничье характеризовалось плавностью культурно-бытовых переходов. Об этом, в частности, писал в свое время И. Франко: “если между бойками и гуцулами видна резкая контрастность и в языке, и в одежде, и в способе строительства хат, то между лемками и бойками такой контрастности нет, так что вдоль всего Верхнего Сана, от Санока вплоть до Дыдьовы видим постепенные переходы и оттенки от лемков к бойкам ‒ и в одежде, и в способе строительства хат, и в диалекте” (Житє і слово. С. 146‒149).

 

Основу хозяйственной жизни лемков, как и бойков, составляло земледелие при значительной роли скотоводства, что вместе с общностью происхождения обусловливало одинаковость большинства элементов культуры и быта обеих этнографических групп, как и украинского населения Карпат в целом. Вместе с тем особенности исторической судьбы, взаимодействие с соседними народами ‒ словаками, поляками, венграми ‒ сказались на появлении в традиционно-бытовой культуре лемков и их языке некоторых специфических особенностей. Сохранив ряд древнейших восточнославянских элементов в одежде (нуга, гуня и др.), лемки позаимствовали у иноплеменных соседей, например, черную мужскую валяную шляпу (капелюх), мужскую рубаху с “распоркой” (разрезом) на спине, своеобразный женский головной убор (рис. 19).

 

Усадьба у лемков обычно однорядная, вытянутая в линию. На ней под одной крышей находились жилая и хозяйственная постройки. Дома срубные. На Восточной Лемковщине наружные стены домов декорировались известью и красками.

 

Ряд специфических обычаев и обрядов лемков, по всей вероятности, связаны с постепенно распространявшимся среди них греко-католическим вероисповеданием (так называемое униатство). Наряду с этим на Лемковщине сохранялись и очень древние обычаи и обряды.

 

Следует отметить, что в прошлом этнонимы “бойки”, “гуцулы”, “лемки”, не будучи самоназваниями этих групп карпатского населения, воспринимались ими как оскорбительные. Сами они называли себя “русинами”, а с XIX в. еще и “украинцами”. С начала XX в. отношение бойков, гуцулов и лемков к своим прозвищам стало меняться. Особую популярность они приобрели в среде интеллигенции. Этнонимы “бойки”, “гуцулы”, “лемки” и производные от них Бойковщина, Гуцулыцина, Лемковщина стали использоваться в названиях художественных коллективов (хоровая капелла “Лемковщина”, “Гуцульский театр”), различных изданий, книг (“Літопис Бойківщини”, “Гуцульщина”), культурно-просветительских и политических объединений (“Лемко-Союз”) и пр., что способствовало утверждению этих этнонимов и на бытовом уровне.

 

Горный рельеф, определенная изолированность населения ряда местностей способствовали образованию в Карпатах мелких локальных групп. В названиях и прозвищах этих групп в одних случаях нашли отражение (зафиксированы) характерные особенности природно-физической среды их обитания (например, ополя́ни, підгоря́ни, долиня́ни ‒ жители предгорий; верхови́нцігорцы, обитатели узкой полосы гребней Бескид); в других ‒ культурно-бытовые или языковые особенности жителей конкретной местности (например, лишаки ‒ из-за употребления в разговоре частицы лиш; шлепаки ‒ по длинным, шлепающим платьям женщин). Наряду с этим широко бытовали и областные наименования отдельных территориальных групп украинского населения. Так, жителей северного склона Карпат называли покутяни, жителей Буковины ‒ букови́нці, Львовщины ‒ львівʼяни, Самборщины ‒ самборці, Перемышлянщины ‒ перемишляни и т.д. В конце XIX ‒ начале XX в., с развитием капитализма, происходит сглаживание культурно-бытовых и языковых особенностей населения отдельных территорий, а вместе с этим усиливается тенденция к уменьшению количества локальных групп, их интеграция с остальным украинским населением. В настоящее время память о некоторых из них сохранилась только в литературе. {51}

 

В Украинском Полесье рядом специфических черт в языке, культуре и быту отличалось население северных районов, известное в научной литературе как литвины. Литвины занимают территорию Среднего Подесенья (часть Задеснянского Полесья) ‒ северо-восточный угол Сумской и северо-восточную часть Черниговской области. Северная и северо-восточная оконечности этих территорий проходят приблизительно по р. Знобь и упираются в Брянскую обл. РФ. Поворачивая на юг, граница расселения литвинов пролегает вдоль линии железной дороги от Середины-Буды до Ямполя и через села Белица, Антоновка, Ивот идет вдоль р. Ивотка на запад до Десны и с. Погребки. На правой стороне Десны она пролегает немного севернее Сосницы, Мены, Березны и через Репки поворачивает на север, упираясь в границу Гомельской обл. Беларуси.

 

Точное определение западных и северо-западных границ проживания литвинов требует дополнительных исследований, особенно на пограничье с Беларусью, поскольку население Гомельской обл. очень близко в языковом и культурно-бытовом отношении к литвинам Черниговщины. Можно полагать, что литвины ‒ прямые потомки населения исторической Северщины, территория которой в прошлом была значительно большей. В связи с тем что эта территория оказалась на стыке формирования трех родственных народностей ‒ русской, украинской и белорусской, земли Северщины попали в сферу влияния этнически разнородных единиц, какими являлись русские, украинцы и белорусы. К концу XIX ‒ началу XX в. территория расселения литвинов, включавшая в прошлом ряд пограничных с Украиной районов Гомельской, Брянской, Орловской и Курской областей, сузилась до указанных районов Сумщины и Черниговщины.

 

Термин “литвины” известен с XVXVI вв. В то время он употреблялся в качестве государственно-политического названия по отношению к большинству белорусского населения (Полесье. С. 31) и жителей Северской Украины, вместе с Беларусью входившей в состав Великого княжества Литовского. Украинцы использовали этот термин в качестве экзоэтнонима по отношению к белорусам, которых они и позже называли литвинами (Там же).

 

Своеобразное географическое положение северо-восточной части Украины, оказавшейся на стыке этнических территорий трех народов, сказалось на этническом самосознании ее населения. Вплоть до конца XIX ‒ начала XX в. оно не причисляло себя ни к литовцам, ни к белорусам, ни к украинцам. Называя себя на бытовом уровне “народом руським”, “руськими”, “казаками”, литвины вместе с тем решительно отмежевывались от русских (великороссов), именуя их “кацапами” или “москалями” (Святский. С. 15). К названию “литвины” они относились как к уничижительному. Украинское самосознание, как и самоназвание “украинцы”, окончательно возобладало среди населения Среднего Подесенья лишь в 1920-е годы, когда эта территория вошла в состав Украины, что усилило связи ее жителей с основным этническим массивом украинцев.

 

Длительное пребывание в составе литовского государства наложило заметный отпечаток на язык, культуру и быт населения Северской Украины, что давало степным украинцам (степовики) повод к противопоставлению себя литвинам.

 

Например, полтавчанин Я. Маркович в конце XVIII в. писал о литвинах, что язык их “испорчен… грубыми словами” и они “не столь пригожи, менее опрятны, употребляют грубую пищу, склонны к охоте, ловят на лыжах и нартах диких коз, сражаются с медведями и выучивают их плясать”, занимаются “сидкой смолы или дегтя, горшечным ремеслом, строением речных судов, байдаков, лодок, човнов” (Маркович Я. С. 65‒66).

 

Заметное культурно-бытовое и языковое своеобразие жителей Среднего Подесенья Украины объяснялось и большей сохранностью у них архаики. Так, если смягчение начального гласного в местоимениях он, она, звучащих у литвинов как ен и яна, а также изредка встречавшиеся в прошлом в андронимах (именование жены по фамилии, имени или прозвищу мужа) окончание -еня (Кравец ‒ {52} Кравченя) и употребление не присущих украинскому языку слов, например, шереш (наст), можно объяснить балтским влиянием, то использование слова се в значении “это” (укр. це) восходит, надо полагать, к древнерусскому языку. К архаизмам относятся и такие слова, как кайстра (западноукр. тайстра) (небольшой мешок для ношения поклажи), шанька (небольшая холщовая сумочка с тесемкой), калакалуша (черемуха), присак (зола костра), аброть (уздечка), атава (подросшая после первого укоса трава), ся лета (в этом году), летась (в прошлом году) и пр.

 

Литвины, как и карпатские этнографические группы, не отличаясь от украинцев по основным чертам традиционно-бытовой культуры, характеризовались вместе с тем значительным своеобразием. В качестве пахотного орудия, например, у них вплоть до начала XX в. употреблялся так называемый чернигово-северский вариант сохи-односторонки. В полеводстве значительное место занимало возделывание льна и конопли. Жители Среднего Подесенья были большими мастерами выращивания гречихи и почти не сеяли пшеницы. Сжатый или скошенный хлеб они свозили на гумна и молотили, подсушивая в овинах (у украинцев степных и лесостепных районов овин не использовался). Жилище литвинов ‒ срубная постройка с четырехскатной соломенной крышей, побеленной снаружи и изнутри жилой частью и небелеными, иногда плетеными из прутьев и ветвей сенями (сінці) ‒ вплоть до начала XX в. было курным или полукурным.

 

У литвинов сохранялись архаичные головные уборы в виде своеобразного чепца (сорока) у женщин и войлочной шапки с белым верхом и темно-коричневым околышем у мужчин. Как мужчины, так и женщины носили лыковые лапти, подбитые тонкими веревками.

 

Кухне литвинов были присущи специфические блюда: разінкіначиненные толченым конопляным семенем булочки; кулага ‒ жидко разведенное заквашенное тесто; вушки ‒ хрустящее, жаренное в масле (на сковородке) печенье и др.

 

В демонологии литвинов обращает на себя внимание представление о ведьмообразном существе ‒ бабуле. Литвины сохранили один из древнейших древнерусских жанров свадебных песен ‒ так называемые гукалки, каждое двустишие которых заканчивалось однотонным протяжным “гу…у…у…”

 

В западной части украинского Полесья проживает еще одна локальная группа украинцев ‒ полещуки (поліщуки). Этноним поліщуки, несомненно, произошел от топонима Полісся (Полесье). Он известен в документальных материалах начиная с XV в. Следует отметить, что в литературе можно встретить употребление этого термина в двух значениях. Нередко полещуками называли жителей всего Полесья (Полесье. С. 28‒40). При этом П. Бобровский, например, склонен был считать их “самостоятельным народом, этнографически ориентированным на белорусов, украинцев и литовцев только в пределах пограничных групп” (цит. по: Полесье. С. 33). Однако эта точка зрения не получила поддержки большинства ученых, занимавшихся изучением Полесья и полещуков (бел. полешуки, палешуки). В этнографических работах так называют только ту группу полесского населения, которая пользовалась этим этнонимом как самоназванием (Чаквин. С. 60).

 

В XIX ‒ начале XX в. полещуки занимали территорию главным образом на восток от Бреста, в регионе, ограниченном на севере, востоке и западе реками Припять и Горынь. На Украине они проживали севернее городов Владимира-Волынского, Луцка и Ровно, а также западнее Коростеня и Овруча. Территория расселения украинских “полищуков” смыкалась с территорией белорусских “палешуков”. В связи с тем, что полещуки входят в состав двух этносов ‒ украинцев и белорусов, некоторые современные ученые считают неправомерным рассматривать их в качестве этнографической группы, поскольку последняя “является подразделением одного этноса, а не нескольких этнических образований” (Полесье. С. 5‒61). При этом, однако, не учитывается, что украинские “полищуки” хотя и близки, но не тождественны в языковом и культурно-бытовом отношении белорусским “палешукам”, что те {53} и другие отличаются значительным своеобразием и наряду с этнонимами “полищуки” и “палешуки” употребляют в качестве самоназваний этнонимы “украинцы” и “белорусы”.

 

Периферийное положение этого региона по отношению к формировавшимся польской, украинской и белорусской народностям, определенная изолированность его в условиях Полесья, низкий уровень урбанизации и другие факторы обусловили сохранение в быту “полищуков” известной архаичности. В их хозяйстве, например, наряду с главной его отраслью ‒ земледелием значительное место занимали собирательство, лесные промыслы и промышленная переработка леса. Господствующим типом поселений была небольшая деревня, значительное распространение имели хутора, что нетипично для Украины в целом.

 

Жилище “полищуков” отличалось рядом архитектурных особенностей: срубленная из кругляков или обтесанных массивных колод хата, обычно небеленая, с двускатной, часто сконструированной на самцах (накотом) крышей. Значительное распространение имел у них замкнутый двор (підварок), среди построек которого еще недавно сохранялся такой архаичный элемент, как истопка (стебка)* с крышей на підсошках или на дідках (Верговський. С. 74‒75).

 

Оригинальные элементы, в том числе специфические архаизмы, содержала одежда населения Западного Полесья: например, головные уборы ‒ вінок-завʼязка, намітка, серпанок, плат, обрус (Стельмащук. С. 54‒56), используемые женщинами в качестве обуви во время жатвы холщовые завойки, полосатые юбки (літники) и узорчатые передники к ним и пр. Своеобразием отличались изготовление материала для одежды, обработка льна и конопли, прядение и ткачество.

 

 

* Истопка небольшой отапливаемый сруб для хранения зимой овощей (Примеч. ред.). {54}

 

33d58d2dabbf.jpg

{46}

 

f4cc72e2db1a.jpg

{48}

 

fe3a6d2568a6.jpg

{49}

 

37ac8c3bb87a.jpg

{50}

 

Украинцы / Отв. ред. Н.С. Полищук, А.П. Пономарёв. М.: Наука, 2000. С. 44‒54.

Ответить