Исторический форум: история России, всемирная история

Его предок М. Порций Катон (Старший) получил прозвище "Цензор" (или "Цензорий", т.е. человек, исполнявший эту должность в прошлом) за энергичное и неусыпное старание сохранить старые римские нравы. Цензура являлась наиболее почётной из ординарных магистратур в республиканском Риме.

Квестура надолго пережила Древний Рим. В наше время так называются управления полиции в Италии и кажется в Румынии.

С установлением республиканского режима вся полнота царской власти не была уничтожена, а была лишь перенесена на новые органы, на двух консулов, и с этой точки зрения римская республика, особенно на первых порах, может представляться действительно лишь как «модификация монархии» (Майр). Сами римские писатели отчетливо подчеркивают это. «Libertatis originem inde magis quia annuum imperium factum sit quam quod deminutum quicquam sit ex regia potestate numeres»(«затем основу свободы составило скорее то, что власть стала годичной, чем то, что было уменьшено нечто из царских прерогатив»), — говорит Ливий (2. 1. 7). Так же выражается и Цицерон: «uti consules haberent potestatem tempore dumtaxat annuam, genere ipso ac jure regiam »(«так что консулы имели власть по времени только годичную, по самому же роду ее и праву — царскую») (de Rep. 2. 56).

Впоследствии, когда к консулам присоединяются другие магистраты, эта принципиальная полнота государственной власти только распределяется на бoльшее число лиц. Римские магистраты поэтому далеко не чиновники в нашем смысле: каждый из них носит в себе частицу царского величия и вместе с народом римским является носителем государственного «величества». Оскорбление магистрата так же, как и оскорбление народа, составляет crimen laesae majestatis. Должность магистрата есть не служба, а почесть — honor ; поэтому все римские магистраты суть власти выборные и безвозмездные . Такая постановка государственных должностей составляет особенную черту римской республики. Каких — либо юридических, конституционных ограничений власти своих магистратов римляне знают немного: закон о provocatio, Lex Aternia Tarpeia — и только. Римский плебс, вступивший было в начале своей борьбы на путь этих конституционных ограничений, впоследствии оставил их и стал добиваться доступа к магистратурам. Когда это удалось, римская демократия не думала о дальнейших ограничениях власти путем закона, предпочитая иные способы гарантировать свободу.

Признавая, за указанными пределами, всю принципиальную полноту власти, римляне ставят ее в такие фактические условия, благодаря которым возрождение абсолютизма делается (по крайней мере, до последнего столетия) невозможным. Такими фактически ограничивающими условиями являлись:
 

1) Кратковременность службы . Все магистраты избираются на короткий срок, большинство на год и только цензор на пять лет. А даже царь, избранный на один год, фактически не будет таким властелином, как царь пожизненный, а тем более династический. И мы видели выше, что сами римские писатели в этой «годичности» власти усматривали главнейшую основу своей свободы («libertatis originem»).
 

2) Коллегиальность магистратур . Все магистратуры организованы коллегиально: два консула, два, а потом и более, преторов и т. д. Была ли эта коллегиальность продуктом более позднего времени (как думает, например, Бонфанте), или же она (как полагает господствующее мнение) является учреждением, родившимся одновременно с республикой, — не подлежит сомнению, что коллегиальная организация магистратур составляет одну из оригинальнейших черт римского республиканского устройства. Эта коллегиальность, однако, отнюдь не обозначает того, что все однородные магистраты должны действовать совместно, как коллегия; они являются не коллегией , а коллегами .

Каждый магистрат действует отдельно и самостоятельно — так, как если бы он был один; каждому из них в отдельности принадлежит вся полнота соответственной власти. Но рядом с ним такая же полнота власти принадлежит другому, и в случае желания этот другой своим veto может парализовать любое распоряжение первого. В этом состоит сущность так называемого jus intercessionis (право вмешательства). При этом jus intercessionis распространяется не только на соименных коллег, но и на других магистратов, низших по сравнению с интерцедирующим: консул может интерцедировать не только консулу, но и претору, квестору и т. д. Это соотношение магистратур выражается правилом: «par majorve potestas plus valeto» (равный или вышестоящий обладает большей силой). Из этого правила существуют, однако, некоторые исключения: власть цензора не подлежит ничьей intercessio, кроме intercessio другого цензора; с другой стороны, народный трибун может интерцедировать всем.
 

Понятно, что при таких условиях jus intercessionis явилось могущественным средством взаимного контроля магистратов и служило действительным противовесом против абсолютистических поползновений отдельных лиц.
В особенно тревожные моменты римская республика прибегает к диктатуре ; тогда все обычные магистратуры замирают, и в лице диктатора государственная власть, при нормальных условиях раздробленная между многими магистратурами и ослабленная возможностью intercessio, восстановляется вновь во всей своей абсолютности; диктатор отличается от царя только коротким сроком своих полномочий.
 

3) Ответственность перед народом . Наконец, последним условием, фактически ограничивающим возможность произвола со стороны магистрата, служило то обстоятельство, что все они за свои должностные действия могли быть привлечены к суду народного собрания — высшие магистраты по истечении должностного срока, низшие даже и раньше. Суду и ответственности подвергались они при этом не за нарушение тех или иных пределов своей власти (ибо таковых, как сказано, почти не существовало), а за дурное или своекорыстное пользование законной властью. Понятно, что при известных условиях такой суд мог превращаться в расправу одной партии над другой, — но самая возможность суда должна была принуждать магистрата всякий раз чутко прислушиваться к голосу народного мнения.
Власть римских магистратов носит общее название imperium и potestas . Первоначально, несомненно, оба эти термина употреблялись безразлично, но впоследствии стали различать magistratus cum imperio и sine imperio (с властью imperium; sive imperio — без власти imperium), причем последним (например, цензор, трибун) стали приписывать potestas (censoria, tribunicia), и таким образом стали как бы вкладывать особое содержание в понятие imperium и в понятие potestas. Только та власть обыкновенно называется imperium, которая заключает в себе функции военную, общеадминистративную и уголовную (следовательно, вполне — власть консула и претора), хотя вообще нужно сказать, что терминология эта не отличается строгою выдержанностью.
 

Существеннейшие права римского магистрата (не каждому магистрату, однако, в полной мере принадлежащие) сводятся к следующим: а) право сношений с богами от имени римского народа (jus auspiciorum ); право сношений с сенатом и народом (jus agendi cum patribus et cum populo ), то есть право вносить в сенат relationes, а в народные собрания rogationes; с) право издания общеобязательных распоряжений (jus edicendi ; первоначально такие распоряжения объявлялись народу устно in contione(при скоплении народа, в собрании), отсюда слово «edictum», а впоследствии они выставлялись в письменной форме на форуме); d) высшее военное командование со всеми относящимися сюда функциями; e) высшая административная и полицейская власть , то есть общая охрана внутреннего общественного порядка, откуда проистекает также, по римским представлениям, уголовная юрисдикция магистратов, их участие в гражданском суде и их полицейская власть в собственном смысле слова.
 

Средствами для осуществления распоряжений во всех этих областях в руках магистратов являлись: 1) право личного задержания непослушного (jus prendendi ), 2) предание суду (in jus vocatio ), 3) наложение штрафа (multae dictio ), 4) арест какой — либо вещи, принадлежащей ослушнику, для обеспечения его повиновения (pignoris capio ). К этим средствам могли прибегать не только высшие магистраты cum imperio, но в пределах их специальной компетенции и все другие (эдил, квестор и т. д.).

http://sinref.ru/000...krovski/018.htm

IMPÉRIUM (ИМПЕ́РИЙ). Разделяя суды (judicia) на основанные на предписании цивильного права (Quae Legitimo jure consistunt) и основанные на империи (Quae Imperio continentur), Гай (IV. 103) отмечает, что последние называются так, с. 629 потому что остаются в силе, пока действует империй того, кто их назначил. Законными судами назывались те, которые происходили в Риме или в пределах первого милиария, между римскими гражданами, перед единственным судьей (judex). Согласно судебному закону Юлия (Lex Julia Judiciaria), такие суды погашались, если не были окончены в течение года и шести месяцев. Все остальные суды назывались основанными на империи: они могли происходить в вышеуказанных границах перед рекуператорами; или перед единственным судьей, если судья или одна из тяжущихся сторон являлись иноземцами; или за пределами первого милиария между римскими гражданами или иноземцами. Из этого фрагмента ясно, что существовали суды, основанные на империи и действовавшие внутри Рима; из последующего это станет еще яснее. Существовало различие между судебным решением на основании закона (judicium ex lege), то есть основанном на определенном законе, и законным судебным решением (judicium legitimum); например, если в провинциях человек предъявлял иск по закону, скажем, Аквилия, то суд не был законным (legitimum), но был основан на империи наместника или проконсула, который его назначил. То же самое происходило, если в Риме человек подавал иск на основании закона, а процесс происходил перед рекуператорами или затрагивал иноземца. Если человек подавал иск на основании преторского эдикта (соответственно, не на основании закона), и суд происходил в Риме перед одним судьей и не затрагивал иноземцев, то он был законным (legitimum). Законные суды (judicia legitima) упоминает Цицерон (Pro Rosc. Com. 5; Or. Part. 12); но можно усомниться в том, что он использует этот термин в таком же смысле, что и Гай. Далее, во времена Гая, по-видимому, считалось, что человек обладает империем до тех пор, пока имеет судебную власть. Ульпиан (Dig. 2. tit. 1. s. 3) пишет, что империй может быть либо простым (merum), либо смешанным (mixtum). Обладание простым империем позволяет казнить нарушителей закона (gladii potestatem ad animadvertendum in facinorosos homines) – власть, не связанная с судебной властью (jurisdictio); смешанный империй он определяет как включающий также судебную власть (cui etiam jurisdictio inest), то есть право магистрата отправлять гражданское (не уголовное) правосудие. Поэтому представляется, что существовал империй, присущий судебной власти; но простой или чистый империй передавался посредством закона (Dig. 1. tit. 21. s. 1). Смешанный империй являлся не более чем властью, необходимой для придания силы судебному решению. Поэтому империй мог существовать без судебной власти, но судебная власть не могла существовать без империя. Соответственно, слово «империй» иногда употребляется для обозначения власти магистрата, частью которой была судебная власть (Puchta, Zeitschrift für Gesch. Rechtswissenschaft, vol. X. p. 201).

 

Цицерон говорит об империи (Phil. V. 16), что без него нельзя управлять военными делами, набирать армию, вести войну (sine quo res militaris administrari, teneri exercitus, bellum geri non potest). В противоположность Potestas, это была власть, которую государство вручало человеку, назначенному для командования армией. Можно с полным основанием говорить как о консульской власти (Consularis Potestas), так и о консульском империи (Consulare Imperium); но в отношении трибунов можно говорить только о трибунской власти (Tribunitia Potestas), ибо они никогда не получали империй (Liv. VI. 37; у Vell. Paterc. II. 2, термин «империй» используется неправильно). Консул не мог командовать армией (attingere rem militarem), если не был уполномочен куриатским законом, о чем Ливий пишет так (V. 52): «Куриатные комиции решают вопросы войны» (Comitia Curiata rem militarem continent). Хотя консулы избирались в центуриатных комициях, но лишь куриатные комиции предоставляли им империй (Liv. V. 52). Это соответствовало древней конституции, согласно которой империй передавался царям после их избрания: «После смерти царя Помпилия народ, по предложению интеррекса, в куриатских комициях избрал царем Тулла Гостилия, а он, по примеру Помпилия, запросил народ по куриям насчет своего империя». (Cic. Rep. II. 17.) Как о Нуме (II. 13), так и об Анке Марции (II. 18), преемнике Тулла, соответственно сообщается, что они «провели куриатский закон о своем империи» (De Imperio suo legem curiatam tulisse). Таким образом, с царского периода до времени Цицерона империй как таковой передавался посредством куриатского закона. О царском империи см. Becker, Handbuch der Röm. Alterthümer, vol. I. part II. p. 314, &c.

 

Цицерон не дает определения империю царей. Некоторые современные авторы утверждают, что империй представлял собой военную и судебную власть, и консулы получали империй в этом же смысле; при этом причина, по которой именно военный империй передавался куриатским законом, состоит в том, что этот закон относился именно к консулам, а после учреждения претуры судебная власть была отделена от консульства. Можно предположить, что разделение империя на два вида, о котором говорят юристы, соответствует практике республиканского времени: в этот период существовал империй внутри городских стен, присущий судебной власти, и империй вне городских стен, передававшийся куриатским законом. Нет никаких признаков подобного разграничения в царский период, и цари, вероятно, получали империй во всей его полноте, а его разделение на две части относится к республиканскому периоду. Тот империй, который при республике передавался законом, был ограничен если не условиями передачи, то, по крайней мере, обычаем: его нельзя было удерживать или использовать внутри города. Иногда его специально вручали какому-то лицу на день его триумфа внутри города, и, по крайней мере, в некоторых случаях, – путем плебисцита (Liv. XXVI. 21, XLV. 35).

 

Наместнику провинции империй был столь же необходим, как и военачальнику, который просто командовал республиканской армией, ибо без империя он не мог осуществлять военную власть (rem militarem attingere) (см. Caes. B.C. I. 6). До тех пор, пока есть возможность проследить строгое выполнение римской конституции, военное командование вручалось специальным законом, не было присуще какой-либо определенной должности и могло осуществляться лицом, не занимавшим никакой должности, помимо должности императора. По-видимому, во времена Цицерона в некоторых случаях существовали сомнения в необходимости этого закона, возникшие в результате постепенного упадка старых учреждений и незаконной практики в ходе гражданских войн. В не вполне ясном фрагменте (Ad Fam. I. 9) Цицерон упоминает закон Корнелия, согласно которому лицо, получившее провинцию по постановлению сената, на основании этого получало империй без формального принятия куриатского закона.

 

Представляется, что империй времен республики (простой) – это (1) власть, осуществляемая только в городе; (2) власть, с. 630 специально передаваемая куриатским законом и не присущая никакой должности; (3) власть, без которой ни одна военная операция не могла считаться проведенной от имени и в интересах государства. Замечательный пример этого засвидетельствован у Ливия (XXVI. 2), где сенат отказывается признать римлянина военачальником из-за того, что он не получил империй должным образом.

 

Тот, кто получал империй, назывался императором (αὐτοκράτωρ): он мог быть консулом или проконсулом. Тацит отмечает (Ann. III. 74) существование старинного обычая, когда солдаты провозглашали победоносного полководца императором; но в том случае, о котором рассказывает Тацит, император Тиберий позволил солдатам даровать этот титул лицу, ранее его не имевшему; тогда как при республике этот титул передавали вместе с империем как нечто само собой разумеющееся, и каждый полководец, получавший империй, назывался императором. После победы солдаты обычно приветствовали своего командира как императора, но это приветствие не давало и не подтверждало данный титул. При республике, пишет Тацит, одновременно бывало несколько императоров; Август даровал некоторым этот титул, но – заключает он – дозволение, данное Тиберием Блезу, стало последним. Однако существовали и более поздние случаи. Присвоение Юлием Цезарем преномена «Император» (Suet. Caes. C. 76) было узурпацией, либо оно могло быть даровано сенатом (Dion Cassius, XLIII. 44). При республике этот титул должен был следовать после имени; так, Цицерон, будучи проконсулом в Киликии, имел право называть себя Марк Туллий Цицерон Император, ибо этот термин просто означал, что он обладал империем. Тиберий и Клавдий отказались принять преномен Император, но у их преемников использование этого титула как преномена вошло в традицию, как видно из императорских монет. Титул «император» иногда появляется на императорских медалях в сопровождении номера (например, VI), указывающего, что титул был принят императором специально, по случаю какой-то важной победы; ибо, хотя победу могли одержать его военачальники, но считалось, что она достигнута под ауспициями императора.

 

В республиканский период термин «империй» использовался для выражения суверенитета римского государства. Так, Цицерон говорит (Pro Font. 1), что Галлия подчинилась империю и господству (Ditio) римского народа, а понятие «величие римского народа», по его словам, заключалось «в достоинстве империя и имени римского народа». (Cic. Or. Part. 30.) Ср. употребление слова «империй» у Горация, Od. I. 37, III. 5.

 

Джордж Лонг

 

 

См. также:

ИМПЕРИЙ (Словарь античности)

 

 

William Smith. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities, London, 1870, с. 628–630.

© 2006 г. Перевод О.В. Любимовой

http://ancientrome.r...htm?a=177268444

CUR­SUS HO­NO­RUM (лат. карье­ра), сло­жив­ша­я­ся посте­пен­но в Рим­ской рес­пуб­ли­ке в рам­ках обыч­но­го пра­ва оче­ред­ность про­дви­же­ния долж­ност­ных лиц по служ­бе, закреп­лен­ная затем зако­на­ми Lex Vil­lia an­na­lis (180 до н. э.) и Lex Cor­ne­lia Sul­lae (81 до н. э.). Cur­sus ho­no­rum в сена­те начи­нал­ся с долж­но­сти кве­сто­ра, затем сле­до­ва­ли долж­но­сти народ­но­го три­бу­на или эди­ла, пре­то­ра и, нако­нец, кон­су­ла. Эта оче­ред­ность сохра­ни­лась и в импе­ра­тор­скую эпо­ху. Назна­че­ние путем выбо­ров на опре­де­лен­ную долж­ность лими­ти­ро­ва­лось, кро­ме все­го про­че­го, мини­маль­ным воз­рас­том, начи­ная с кото­ро­го лицо мог­ло было быть избран­ным на пост и кото­рый с тече­ни­ем вре­ме­ни неод­но­крат­но менял­ся. В импе­ра­тор­скую эпо­ху зва­ние пре­то­ра и кон­су­ла явля­лось пред­по­сыл­кой заня­тия сенат­ской долж­но­сти граж­дан­ско­го или воен­но­го харак­те­ра, напри­мер долж­но­сти намест­ни­ка. Пре­ту­ра и кон­суль­ство носи­ли опре­де­лен­ные чер­ты гра­да­ции на ран­ги. В ран­нюю импе­ра­тор­скую эпо­ху неко­то­рое подо­бие cur­sus ho­no­rum обра­зо­ва­лось у пред­ста­ви­те­лей всад­ни­че­ско­го сосло­вия, зани­мав­ших долж­ност­ные посты, и чинов­ни­ков из воль­ноот­пу­щен­ни­ков, нахо­див­ших­ся на государ­ст­вен­ной служ­бе.

http://ancientrome.r...htm?a=244982369

(d) Консулат

 

Для римского высшего класса эпохи Поздней Республики верховная власть двух ежегодно переизбиравшихся консулов с равными полномочиями была практически тождественна республиканской системе правления. Поскольку институт консулата обеспечивал коллегиальность власти, он представлял собой надежную защиту от установления единоличного господства и гарантировал элите коллективную и личную политическую свободу. При этом, однако, общепризнанное в древности представление о том, что подобная двойная магистратура была учреждена сразу же после изгнания царей, нередко ставится под сомнение, обычно – исходя из предположения, согласно которому один высший магистрат (с подчиненными или без) мог обеспечить более эффективное управление. Впрочем, аргументы, приводимые в поддержку подобной точки зрения⁴², по большей части являются чисто умозрительными. Например, во главе прочих общин центральной Италии обычно стоял один магистрат, однако мы не можем быть уверены в том, что для рассматриваемого региона подобная модель была общепринятой, или в том, что римская аристократия чувствовала себя обязанной принять ее⁴³. Точно так же у нас нет никаких причин полагать, что римские аристократы считали единоличное {229} управление государством настолько важным, что не могли бы поддержать разделения верховной власти. Наоборот, подобное устройство могло диктоваться и политическими, и административными нуждами. Более того, коллегиальность (в том смысле, что власть принадлежала двум или более коллегам с одинаковыми полномочиями), судя по всему, достаточно быстро стала отличительной чертой и государственных, и плебейских должностей. Кроме того, право консула на эффективные действия вовсе не так сильно ограничивалось общим правом вето, принадлежавшим его коллеге, как нередко полагают. Для римских государственных магистратов существование подобной общей прерогативы вообще не подтверждается⁴⁴. Принадлежавшее им право вето (главным образом связанное с судебными постановлениями, наказаниями, назначаемыми без суда, и сенатскими декретами), вероятно, являлось результатом последующего развития и, возможно, выросло из способности магистратов издавать противоположные приказы и в некоторых случаях – параллельно с признанием права трибунов накладывать вето на магистратские решения (или вследствие этого). Единственным веским доказательством того, что изначально в республиканском Риме был один высший магистрат, является найденная в Капитолийском храме надпись, в которой говорится, что «тот, кто является верховным претором (qui praetor maximus sit), должен на сентябрьские иды вбивать гвоздь» (Цинций в соч.: Ливий. VII.3.5. Пер. Н.В. Брагинской). Впрочем, даже здесь словосочетание «верховный претор» совсем необязательно обозначает единоличного высшего магистрата⁴⁵. Термин «praetor maximus» мог, к примеру, представлять собой архаическое обозначение консула, и – как иногда в позднейших документах⁴⁶ – единственное число могло использоваться применительно к действиям, которые совершались и одним из двух равноправных коллег, и ими обоими. Принимая во внимание список консулов и раннее возникновение диктатуры (которая была бы бесполезной при существовании единоличной высшей магистратуры), мы, вероятно, должны принять объяснения подобного рода и, соответственно, – согласиться с учреждением консулата в самом начале эпохи Республики. Помимо всего прочего, это хорошо согласуется с коллегиальностью большинства прочих республиканских должностей, которая получила дальнейшее развитие в институте консулярного трибуната.

 

 

Древние авторы, находившиеся под влиянием греческой политической мысли и стремившиеся подчеркнуть преемственность политического развития Рима, рассматривают главную республиканскую магистратуру как наследницу власти царей. Многие же современные исследователи⁴⁷, {230} напротив, проводят фундаментальное качественное различие между абсолютной властью царей и более ограниченной властью, осуществлявшейся консулами. Впрочем, обе эти точки зрения являются неверными, поскольку подразумевают, что полномочия царя или магистрата уже понимались как некая абстрактная сущность, обособленная от той должности, к которой она относилась, и как потенциально или фактически предоставляемые актом, отдельным от назначения на должность. Убедительных доказательств подобного наделения властью у нас нет (куриатные законы изначально, судя по всему, служили для других целей (с. 243 сл. наст. изд.)), а полномочия, связанные с определенной должностью, вероятно, все-таки рассматривались как необходимое следствие избрания или назначения.

 

Впрочем, даже если подобные полномочия действительно предоставлялись отдельно, они совсем необязательно понимались как некое всеобъемлющее единство. В намного более поздний период для обозначения всей совокупности полномочий магистрата квазиформально применялся термин «империй» (imperium), однако как таковой он, по всей видимости, относился к лицам, которые могли самостоятельно командовать римским войском, и главным образом использовался именно по отношению к военному командованию, на основании чего можно заключить, что, судя по всему, именно таково и было его первоначальное значение. Конечно, нам неизвестно, имело ли слово «imperium» этот ограниченный смысл уже в эпоху Ранней Республики, но медленная кристаллизация и дифференциация абстрактных общих понятий власти и собственности в частном праве позволяет предположить, что строго определенные понятия в публичной сфере едва ли возникли в столь ранний период⁴⁸. Возможно, полномочия магистрата впервые начали четко осознаваться как нечто определенное только тогда, когда они стали сохраняться и по истечении срока пребывания в должности или предоставляться лицам, не занимавшим соответствующую магистратуру, хотя даже при таком условии весьма сомнительно, что они считались образующими некое единство – за исключением случаев, когда эти полномочия рассматривались как сосредоточенные в руках того магистрата, которому они принадлежали изначально. Если доверять римской исторической традиции, то в 444 г. до н.э., когда были назначены так называемые «военные трибуны с консульской властью», упомянутый процесс уже шел, однако, по крайней мере, сам этот титул, скорее всего, представляет собой позднейшую реконструкцию (с. 237 наст. изд.); самое большее, это были военные трибуны, которые на практике выполняли консульские функции и, соответственно, обладали аналогичными полномочиями.

 

Итак, в 509 г. до н.э. была создана некая магистратура с определенными функциями и – как необходимое следствие – с полномочиями, которые считались достаточными для их выполнения. Подобным образом {231} при учреждении цензуры новым должностным лицам были доверены определенные функции, взятые у регулярных высших магистратов, и присвоены соответствующие привилегии и полномочия: цензор мог созвать народ только непосредственно для проведения ценза и не мог ни предлагать законы (несмотря на упоминание Зонары – VII.19), ни надзирать за проведением выборов; как правило, он не имел права на военное командование (и, соответственно, не обладал империем в позднейшем, квазиформальном смысле), не мог приговаривать к смертной казни и не сопровождался ликторами^48a. При этом, однако, он обладал (согласно позднейшей терминологии) высшим правом на проведение ауспиций, необходимым для осуществления связанных с цензом церемоний, а также имел право восседать на курульном кресле и носить тогу с пурпурной каймой (toga praetexta) – такую же, как у высших магистратов.

 

Точно так же и в случае собственно с консулатом – у нас нет никаких свидетельств того, что военное командование и гражданское судопроизводство воспринимались как осуществление единых общих полномочий, за исключением случаев, когда они сосредотачивались в одних руках. В позднейшие периоды судопроизводство как таковое не являлось исключительной прерогативой лиц, обладавших империем, и даже во всей своей целостности не считалось функцией последнего. Хотя в позднейших теоретических трактатах некоторые юридические действия рассматриваются как непосредственно связанные с империем, в отдельных случаях imperium и iudicium («(право) вынесения судебных решений») представлены в источниках как альтернативные понятия (напр.: Закон о взятках. 72; Аграрный закон. 87). В более же ранние периоды разнообразие функций консулов отражалось даже в их титулатуре: наряду с изначальным термином «praetor» ((вое)начальник) или с позднейшим «consul»⁴⁹, на определенном этапе в официальном контексте могло использоваться и наименование «iudex» («судья») (Варрон. О латинском языке. VI.88).

 

В плане конкретных полномочий и функций ранние консулы, вероятно, не сильно отличались от своих предшественников-царей. Судя по всему, они командовали войском, вершили суд, контролировали государственные финансы, обеспечивали поддержание общественного порядка, проводили ценз, выбирали членов сената, возможно, назначали судей для рассмотрения уголовных дел и несли не меньшую ответственность за принесение обетов, проведение игр и отправление прочих религиозных обрядов, чем цари. Полномочия, связанные с этими разнообразными функциями (вероятно, в значительной степени определявшиеся обычаем), также изначально могли быть примерно такими же, как у царей: в военной сфере высший республиканский магистрат пользовался неограниченной властью, которая едва ли сильно уступала царской, а в области гражданского управления обладал весьма широкими полномочиями, которые лишь со временем были введены в определенные {232} формальные рамки. Аналогичным образом царское происхождение приписывалось – вероятно, вполне обоснованно – ряду инсигний, присущих высшим магистратам: курульному креслу и конечно же ликторам и фасциям, символизировавшим право бичевать и казнить⁵⁰. Подобная же преемственность наблюдается и в религиозной деятельности магистратов (ср., напр., с. 708 наст. изд.).

 

Конечно, аристократы питали отвращение вовсе не к царским функциям, полномочиям и традициям как таковым, а к характерному для монархического правления сосредоточению власти и престижа в руках одного человека. Именно в этом и следует искать фундаментальную разницу между царской властью и республиканскими магистратурами. Разница эта заключается главным образом в ограничении срока пребывания в должности одним годом, в вероятном наличии коллеги с аналогичными полномочиями и в расширении участия народных собраний в назначении магистратов (а позднее – и в принятии законов). Кроме того, определенные различия, судя по всему, наблюдались в общем контексте и в восприятии роли магистрата и царя. Как мы уже упоминали, после учреждения Республики некоторые из ритуальных функций царя были отделены от политических и переданы специально учрежденному «царю-жрецу» (rex sacrorum), проживавшему в собственном «доме» (Регии) на Священной дороге, неподалеку от храма Весты. Тот факт, что Регия, по всей видимости, представляла собой и жилище, и общественное святилище, а также ее близость к весталкам, их общественному очагу и священному огню, отражает существование внутренне согласованной религиозной структуры, в рамках которой монарх отождествлялся со всей общиной и выступал в качестве ее символа. Аналогичной структуры для новых политических и военных руководителей создано не было – даже несмотря на то, что они также отправляли основные религиозные обряды от имени всего государства: жрецами консулы не являлись⁵¹. Кроме того, свобода действий, которой пользовались республиканские магистраты на практике, вероятно, была намного сильнее ограничена тем, что они были включены в состав аристократической системы, центральную роль в которой должен был играть сенат, а также коллективной волей самой аристократии. В военной сфере дисциплина, характерная для «гоплитского» боя, и потенциал для самостоятельных действий или проявлений личного мастерства отдельными аристократами делали сильную власть командующего очень важной и, возможно, даже подчеркивали ее суровость, но во всех прочих областях аристократия едва ли рассматривала своих магистратов как обладавших всесторонней и неограниченной властью – их широкие полномочия, вероятно, не имели формального определения и могли постепенно преобразовываться, но это еще не значит, что они являлись или считались абсолютными. {233}

 

 

(e) Диктатура

 

Наряду с консулами древние историки время от времени упоминают о назначении диктаторов, которые на ограниченный период получали верховную власть в государстве. Диктатор назначался после проведения одним из консулов (или консулярных трибунов) надлежащих религиозных обрядов (ночью) и вступал в должность на основании куриатного закона (с. 243 сл. наст. изд.). Ливий (II.18.5) ссылается на некий закон, согласно которому диктаторами могли становиться только бывшие консулы, но другие имеющиеся у нас источники – хотя и весьма сомнительные – позволяют предположить, что подобный порядок существовал лишь с начала III в. до н.э. Изначально диктатор именовался «начальником войска» (magister populi)⁵², а его помощник (им же и назначавшийся) и во времена Поздней Республики назывался «начальником конницы» (magister equitum). В древности учреждение рассматриваемой должности иногда связывалось со стремлением преодолеть внутренние распри или подавить плебейские волнения (напр.: Дионисий Галикарнасский. Римские древности. V.70.1 слл.; Зонара. VII.13; ILS 212), что, вероятно, в значительной степени восходит к трудам Лициния Макра и к деятельности Суллы (ср.: Дионисий Галикарнасский. Римские древности. V.77.4 слл.), однако титулы диктатора и его помощника, ограничение срока пребывания в должности шестью месяцами и достижения ранних диктаторов, образы которых считаются наиболее правдоподобными, явно демонстрируют, что рассматриваемая должность была прежде всего нацелена на решение военных задач, о чем говорит и ряд древних авторов (Помпоний. Дигесты. I.2.2.18; Суда δικτάτορ; ср.: Ливий. II.18.2 слл.).

 

Существовавшая в древности точка зрения, согласно которой введение новой должности потребовалось для того, чтобы обойти ограничения, наложенные на консулов законом Валерия об обращении к народу (509 г.), нами принята быть не может – не в последнюю очередь потому, что сам этот закон является вымышленным (с. 270 наст. изд.). Предположение о том, что диктатура была предназначена исключительно для преодоления кризисов, тоже представляется весьма сомнительным. Если только принятый куриатными комициями закон, согласно которому назначение диктатора должно было утверждаться или признаваться ими, не является позднейшим нововведением, он вовсе не подразумевал, что для этого назначения обязательно должна была возникнуть крайняя необходимость (к примеру, упоминаний о диктаторе, назначенном в начале галльского вторжения 390 г. до н.э., в источниках не сохранилось). Столь же возможно и то, что целью введения рассматриваемой магистратуры было обеспечение единого командования во время продолжительной и крупной военной кампании. Действительно, диктаторам однозначно приписываются четыре наиболее значительные военные победы Рима в рассматриваемый период: разгром латинов на Регилльском озере (499 или {234} 496 гг. до н.э.), победы над фиденянами и вейянами, одержанные Мам. Эмилием (возможно, дублирующиеся под 437, 434 и 426 гг. до н.э.), крупное поражение, нанесенное эквам А. Постумием Тубертом (432 или 431 г. до н.э.) и захват Вей Камиллом (396 г. до н.э.). При этом надежность сведений о данных диктатурах – впрочем, как и о прочих диктатурах V в. до н.э. – оценить достаточно сложно. Поскольку рассматриваемые должностные лица не являлись эпонимными магистратами, они могли и не упоминаться в консульском списке, а имена многих диктаторов дошли до нас главным образом благодаря тому, что сохранились в родовых преданиях (правдивость которых, конечно, крайне сомнительна). Впрочем, если сохранившиеся списки триумфаторов V в. до н.э. являются подлинными (с. 351 наст. изд.), то в них, вероятно, действительно зафиксированы имена наиболее успешных диктаторов. Несомненным нам представляется, конечно же, захват Камиллом Вей, да и прочие перечисленные военные успехи выглядят как минимум весьма правдоподобно (с. 351, 360 сл. наст. изд.). Если рассматриваемые списки действительно исторически достоверны, то они также указывают на назначение диктаторов не только в неожиданно складывавшихся чрезвычайных обстоятельствах.

 

Тот факт, что дошедшая до нас подборка имен диктаторов раннего периода является весьма случайной, не позволяет нам оценить, насколько часто они назначались. Неясной остается даже дата учреждения данной должности. В очень ранних источниках первым диктатором именуется Т. Ларций⁵³, однако датировка его диктатуры не имеет надежных оснований, поскольку древними авторами она относится ко времени его первого (501 г. до н.э.) или второго (498 г. до н.э.) консульства, что, разумеется, неправдоподобно. При этом, однако, Ларций принадлежал к роду, исчезнувшему к эпохе Поздней Республики, и, соответственно, рассказы о том, что первым диктатором являлся именно он, едва ли были вымышленными, хотя в то же время остается неясным, каким образом его ничем не примечательное правление сохранилось в памяти потомков⁵⁴. Правила, согласно которым диктатор должен был назначаться в ночное время и не мог садиться на лошадь, указывают на весьма архаичный характер данной должности. Не исключено, что она действительно была учреждена вскоре после установления Республики, когда давление со стороны внешних врагов вполне могло вызвать потребность в едином военном командовании, а конница всё еще могла играть особую – хотя и подчиненную – роль в военных действиях, но более конкретных выводов мы сделать не можем⁵⁵. {235}

 

Назначались ли диктаторы в более ранние периоды, мы не знаем. Учитывая тот факт, что рассматриваемая магистратура изначально носила сугубо военный характер (диктаторы, к примеру, никогда не руководили гражданским судопроизводством), мы едва ли можем рассматривать ее как временное возвращение к существовавшей ранее системе, согласно которой во главе государства стоял один верховый магистрат⁵⁶, или как институт, заимствованный у другого народа (что, например, предполагал Лициний Макр – Фрг. 10Р). Если dictator (или dicator) Латинского союза действительно назначался для проведения определенной военной кампании, его должность, несмотря на изначальную разницу в терминологии, вполне могла оказать определенное влияние на римскую диктатуру: по крайней мере, некоторые диктаторы, вероятно, выступали в качестве командующих войсками союза (как, например, Постумий в 432 или 431 г. до н.э. – разумеется, если имеющиеся у нас данные достоверны)⁵⁷, а латинский титул, возможно, был перенесен и на римскую магистратуру. Или же – как вариант – в царский период могло существовать некое правило, согласно которому в определенных случаях, когда царь не имел возможности выступить в поход самостоятельно, на его место назначался специальный военачальник, и впоследствии этот прецедент был приспособлен под нужды Республики, однако оба эти предположения не могут быть доказаны по причине нехватки источников.

 

 

(f) Консулярный трибунат

 

В сохранившихся фастах за период с 444 по 427 г. до н.э. коллегии, состоявшие из двух консулов, время от времени чередуются с коллегиями из трех «военных трибунов с консульской властью», аналогичное колебание между двумя консулами и тремя или четырьмя консулярными трибунами наблюдается для периода с 426 по 406 г. до н.э., а с 405 по 367 г. до н.э. выстраивается практически беспрерывный ряд коллегий из шести человек (хотя, скажем, у Диодора нередко указывается меньшее количество)⁵⁸, который прерывается лишь временным возвращением к консулату в 393/392 г. до н.э.

 

Древние авторы именуют консулярных трибунов «военными трибунами», «военными трибунами с консульской властью» и т.п., и это, {236} вероятно, указывает на то, что в позднейшие периоды римской истории эти магистраты рассматривались прежде всего как военные трибуны, заменявшие консулов⁵⁹. При этом, однако, у нас нет никаких свидетельств в пользу того, что по функциям или полномочиям «консулярные трибуны» отличались от «консулов» – отсутствие упоминаний о триумфах консулярных трибунов (Зонара. VII.19) может просто отражать плохую сохранность соответствующих записей или обыкновение назначать для наиболее важных военных кампаний диктатора. Вследствие этого, нам достаточно сложно понять, почему члены рассматриваемых более крупных коллегий должны были носить иное название – по крайней мере, если признать реальность упомянутых выше колебаний, происходивших в конце V в. до н.э. Возможно, в те годы, когда выбирались анализируемые магистраты, они выполняли функции и консулов, и военных трибунов, но причины принятия ими более низкого титула всё равно остаются неясными. Таким образом, по своему характеру и, возможно, даже по номенклатуре консулярный трибунат вполне мог быть идентичен консулату (обе магистратуры нередко попеременно занимали одни и те же люди – даже несмотря на то, что древние авторы всегда особо указывают на повторное пребывание в соответствующей должности). Следовательно, вывод о различии между двумя рассматриваемыми магистратурами мог быть сделан римскими историками ошибочно – на основании стойкого представления о том, что консулами должны быть два человека, а также исходя из позднейшей практики выбирать шестерых военных трибунов для каждого из первых четырех легионов⁶⁰.

 

Если это действительно так, то мы едва ли сможем согласиться с преобладавшим в древности объяснением, согласно которому консулярный трибунат был учрежден для того, чтобы облегчить допуск плебеев к высшей магистратуре без вреда для патрицианской монополии на консульскую власть. Впрочем, это предположение является неправдоподобным в любом случае, поскольку, согласно рассказу самого Ливия, первый плебей был избран на должность военного трибуна с консульской властью только в 400 г. до н.э., а в 421-м плебеи были допущены лишь к более низкой должности квестора. Конечно, двое из известных нам консулярных трибунов, занимавших эту должность до 400 г. до н.э., носят, предположительно, плебейские имена (Л. Атилий Луск (444 г. до н.э.) и Кв. Антоний Меренда (422 г. до н.э.)), однако этого едва ли достаточно для обоснования древней интерпретации данной магистратуры – особенно в свете того факта, что оба эти случая весьма сомнительны. Антонии не занимали {237} высоких должностей до II в. до н.э. – за исключением Т. Антония Меренды, входившего в состав второго децемвирата (реальность которого вызывает немало споров), и некоего начальника конницы в 333 г. до н.э. Атилии же, возможно, происходили из Кампании, в силу чего имя представителя этого рода просто не могло появиться в фастах под упомянутой датой⁶¹, да и в любом случае вопрос о магистратах 444 г. до н.э. давно ставит ученых в тупик (с. 214 наст. изд., сноска 8). Кроме того, едва ли можно согласиться с тем, что на высшую должность мог быть избран лишь один плебей, а затем, вплоть до 400 г. до н.э., вновь сохранялась патрицианская монополия. Более правдоподобным представляется предположение о том, что упомянутый выше взгляд на возникновение консулярного трибуната сложился именно на основании позднейшего допуска плебеев к данной магистратуре. При этом, конечно, Антоний или Атилий могли быть представителями исчезнувших впоследствии патрицианских родов. Столь же вероятно и то, что их имена были добавлены в фасты позднее или просто искажены при переписывании.

 

Другое предположение древних авторов, согласно которому консулярный трибунат возник по причине возрастания нужд армии (Ливий. IV.7.2; в оригинале: IV.17.2. – В.Г.), возможно, ближе к истине. Конец V в. до н.э. в целом, вероятно, отличался более агрессивной (или всё более успешной) внешней политикой: так, вскоре после учреждения коллегии из шести трибунов (405 г. до н.э.) Рим совершил широкомасштабное нападение на Вейи, а восстановление власти двух консулов в 393/392 г. до н.э. (если сообщения о нем достоверны) может знаменовать собой перерыв в военных кампаниях. Впрочем, в подобном случае нам всё равно довольно сложно понять, зачем римлянам понадобилось до такой степени увеличивать количество высших военачальников. В 367 г. до н.э., когда консулярный трибунат был отменен, считалось, что трех трибунов более чем достаточно. Постепенное расширение рассматриваемой коллегии и изменение ее численности иногда интерпретируется как отражение изменений в численности войска (с подобной точки зрения, каждый консулярный трибун командовал тысячей воинов), однако нам весьма сложно поверить в то, что в конце V в. до н.э. воинский контингент римлян увеличился в два раза (с. 202 наст. изд.), как и в то, что количество воинов, необходимое для ведения военных действий, можно было каждый год рассчитывать заранее. Кроме того, мы не располагаем данными, свидетельствующими о том, что консулярные трибуны командовали отдельными контингентами, а не всем войском (как консулы). Столь же маловероятно и то, что все они могли непосредственно участвовать в определенной кампании. Более правдоподобным выглядит предположение о том, что повышение нужд армии сопровождалось общим ростом системы внутреннего управления, что, судя по всему, также отразилось в учреждении цензорской должности и в предполагаемом увеличении {238} количества квесторов в 421 г. до н.э. Когда в 367 г. до н.э. коллегия из шести консулярных трибунов была отменена, на смену ей пришли два консула, один претор (преимущественно занимавшийся гражданскими делами) и два курульных эдила (выполнявших различные второстепенные функции внутриполитического характера).

 

Определенное воздействие на дальнейшее развитие консулярного трибуната могли оказать и политические факторы. Возможно, римляне хотели усилить коллегиальный характер высшей магистратуры. Не исключено, что учреждение коллегии из шести членов в 405 г. до н.э. отчасти объясняется тем, что в 406 г. до н.э. впервые в истории Рима консульскую должность заняли два представителя одного рода, а со следующего года это стало весьма распространенной практикой. Кроме того, консулярный трибунат предоставлял больше возможностей для повторного занятия должности (даже подряд), не препятствуя в то же время и доступу других людей к магистратуре. Таким образом, появлялась возможность регулярного добавления к опытным управленцам «свежей крови», причем в период расцвета консулярного трибуната (примерно с 426 г. до н.э.) в состав большинства коллегий обязательно входили люди, ранее находившиеся на высшей должности.

 

Далее, перед нами стоит еще один важный вопрос: как можно объяснить наблюдавшееся в конце V в. до н.э. нерегулярное чередование двух консулов и трех или четырех консулярных трибунов? Мы уже попытались доказать, что это едва ли было связано с предполагаемой численностью армии. Более перспективная гипотеза гласит, что в рассматриваемом случае мы имеем дело с искажениями при передаче информации, за которыми скрывается определенная закономерность увеличения количества высших магистратов⁶². Впрочем, несмотря на вероятное наличие нескольких интерполяций в тексте фаст (с. 213 наст. изд.), указаний на широкомасштабные измышления у нас нет. С другой стороны, если выпадение имен из списка действительно представляло собой важный фактор, а увеличение численности высших магистратов было более упорядоченным, чем показывает сохранившийся текст, то подобные выпадения следовало бы признать весьма многочисленными и ранними, и даже в подобном случае весьма сложно будет объяснить, почему данные о более крупных коллегиях, существовавших примерно с 405 г. до н.э., сохранились в фастах гораздо лучше. Если же изменения численности коллегий действительно имели место в V в. до н.э., то, вероятно, правдоподобнее всего будет предположить, что до 405 г. до н.э. количество людей, избираемых на высшую должность, определялось магистратом, который руководил выборами, в зависимости от ожидаемых нужд армии и иных потребностей, а также, возможно, от количества кандидатов, отвечавших соответствующим требованиям и набравших нужное количество голосов. {239}

 

 

(g) Квесторы, уголовные квесторы и дуовиры (по делам о государственной измене)

 

Специализированные должности, призванные освободить консулов от выполнения отдельных функций, появлялись достаточно медленно. Наиболее ранние из них, вероятно, возникли в сферах уголовного права и финансов. В позднейших источниках высшие магистраты показаны как обладающие правом рассматривать уголовные дела, но на практике в эпоху Ранней Республики регулярная уголовная юрисдикция находилась в руках иных, второстепенных должностных лиц. Изредка в трудах древних авторов встречаются упоминания о том, что дела, связанные с тяжкими преступлениями (изменой, лжесвидетельством и казнокрадством), порой разбирались должностными лицами, ответственными за финансовую сферу (квесторами), однако все эти упоминания представляют собой вымысел⁶³, и, хотя в эпоху Средней Республики квесторы действительно осуществляли уголовное преследование (Варрон. О латинском языке. VI.91–92), соответствующие обвинения нам не известны – не исключено, что они касались лишь растраты общественных денег, то есть преступления, тесно связанного с финансовыми функциями квесторов⁶⁴. В ранние периоды дела о государственной измене, судя по всему, велись специально назначавшейся комиссией из двух человек – так называемыми дуовирами (duoviri). В связи с делами об убийстве (родственников?) в Законах XII таблиц (IX.4) упоминаются также «уголовные квесторы» (quaestores parricidii), хотя исследователи не могут прийти к единому мнению по поводу их функций – председательствовали ли они на частных судебных разбирательствах или же самостоятельно осуществляли расследование, инициированное от имени всей общины. Впрочем, в любом случае они, подобно дуовирам, вероятно, назначались на временной основе для каждого конкретного случая.

 

Если это действительно было так, то едва ли можно говорить о какой-либо преемственности между «уголовными квесторами» и квесторами, которые занимались финансовыми делами, поскольку объяснить превращение временной судебной должности в регулярную магистратуру с намного более широкими полномочиями довольно сложно. Кроме того, первые из упомянутых должностных лиц, очевидно, существовали еще во времена Законов XII таблиц, а вторые тоже едва ли появились позднее V в. до н.э.⁶⁵ – древние авторы относят учреждение этой должности к царскому периоду или к первому году Республики, ну а в V в. до н.э. активизация финансовой деятельности государства в сочетании с {240} увеличением нагрузки на высших магистратов однозначно должна была привести к необходимости в надзоре со стороны специалистов. Точка зрения Тацита (Анналы. XI.22), согласно которой квесторы изначально назначались царем или консулами, представляется нам более правдоподобной, чем предположение⁶⁶ о том, что рассматриваемая магистратура с самого начала была выборной, хотя основания для обоих утверждений весьма сомнительны⁶⁷. Тацит также пишет о том, что квесторов начали выбирать с 447 г. до н.э., и если плебеи занимали эту должность в 409 г. до н.э. (но ср. с. 294 наст. изд.), то выборной она, вероятно, стала уже к концу V в. до н.э. При этом, однако, в позднейшие периоды квесторы выбирались трибутными комициями, официальная деятельность которых в иных сферах фиксируется только с середины IV в. до н.э.⁶⁸, да и тот факт, что Тацит среди первых выборных квесторов упоминает Валерия, который, вероятно, был консулом 449 г. до н.э., тоже не внушает доверия.

 

Изначально квесторов было двое, а в 421 г. до н.э., согласно упоминаниям в трудах древних авторов, их численность была увеличена до четырех. Впрочем, о достоверности данных упоминаний мы можем только догадываться. Так, Ливий (IV.43.4) и Тацит (Там же) упоминают для древнейшего периода, соответственно, городских и военных квесторов, но подобная точность (и – как результат – расхождение между ними), вероятно, является неуместной. Изначальная пара квесторов, судя по всему, выполняла обе функции, которые были разделены только после увеличения численности коллегии. Как позволяет предположить позднейшая практика, в военной сфере квесторы выступали в роли помощников командующего и не ограничивались надзором за военной казной и снабжением войска. Относительно внутриполитических функций квесторов (помимо ответственности за казну) у нас нет неоднозначных свидетельств подобного рода, однако мы можем предположить, что и в этой сфере они изначально играли гораздо более значимую роль, чем в позднейшие периоды.

 

 

(h) Цензура

 

Некоторые исследователи относят возникновение римской цензуры к середине V в. до н.э., однако надежных оснований для этого нет, поскольку до нас дошли сведения лишь о шести цензорских коллегиях, {241} существовавших до разорения Рима галлами, да и те в большинстве своем весьма сомнительны. В частности, первые цензоры (Л. Папирий Мугиллан и Л. Семпроний Атрацин, 443 г. до н.э.) упоминаются в «Полотняных книгах» и в договоре с ардеянами как консулы 444 г. до н.э. Если на эти свидетельства можно положиться (с. 214 наст. изд., сноска 8), то совместный переход рассматриваемых деятелей в цензоры может представлять собой просто трансформацию сведений об их консульстве, которые, возможно, были утеряны анналистами⁶⁹. Таким образом, первые цензоры могли быть избраны в 435 г. до н.э. (Г. Фурий Пацил Фуз и М. Геганий Мацерин) – согласно античной традиции, именно они впервые воспользовались общественным зданием (villa publica) на Марсовом поле (Ливий. IV.22.7) и именно начиная с них, на основании закона Эмилия, пребывание в должности цензора было ограничено восемью месяцами, хотя сам рассказ об этом (Ливий. IV.24.2 слл.) изобилует весьма сомнительными деталями и, возможно, является вымышленным.

 

Само собой разумеется, что новая магистратура была учреждена для того, чтобы освободить консулов от бремени проведения ценза. Возможно, ранние цензоры были наделены и другими обязанностями (например, заключение и пересмотр откупных контрактов), но большинство их прочих функций и полномочий имеет, скорее всего, более позднее происхождение (см. также: Ливий. IV.8.2). Так, ответственность за состав сената была передана консулами цензорам, судя по всему, лишь в IV в. до н.э. (с. 465 наст. изд.), а их роль надзирателей за нравами граждан, вероятно, развилась постепенно из наблюдений за проведением ценза.

 

При этом нам не известно, отражает ли учреждение должности цензоров (вне зависимости от того, когда это произошло) какое-либо расширение оснований или функций самого ценза. Изначально ценз, по всей видимости, представлял собой всесторонний смотр войск⁷⁰. В отношении всаднических центурий он сохранял подобный характер всегда, а традиция, согласно которой граждане, служившие пехотинцами, должны были явиться на ценз вооруженными и в полном составе, включая глав домохозяйств (Варрон. О латинском языке. VI.86 сл.), позволяет предположить, что некогда он выполнял подобную функцию и в отношении пехоты. Впрочем, периодический характер ценза указывает на то, что он представлял собой нечто большее, чем просто смотр войска, который удобнее было бы проводить раз в год – не в последнюю очередь для того, чтобы включить в состав армии новобранцев, достигших нужного возраста. Скорее всего, в состав ценза уже в рассматриваемый период входила оценка соответствия каждого гражданина имущественным требованиям для несения военной службы⁷¹ или даже распределение всех граждан по трибам. С развитием центуриатных комиций как {242} площадки для политических дебатов рассматриваемые функции могли несколько расшириться, и если прежде обязанность нести военную службу основывалась исключительно на возможности приобрести соответствующее вооружение (что вполне вероятно), то введение должности цензора могло быть также связано с появлением формальной оценки в «денежном» исчислении⁷². В чем точно не приходится сомневаться, так это в том, что двойственный характер ценза (определение не только воинских обязанностей, но и политических прав) должен был становиться всё заметнее по мере расширения влияния центуриатных комиций и постепенного углубления разрыва между военной и политической организациями гражданского коллектива. {243}

 

 

⁴² Краткое изложение – ср.: Heurgon 1967 [G 616]: 97 слл.

 

⁴³ Ср. также неясность по поводу того, как и когда происходил закат монархий в Центральной Италии: с. 320 сл. наст. изд. {229}

 

⁴⁴ Аппиан (Гражданские войны. I.12.48; III.50.206) упоминает только о трибунах, Цицерон (О законах. III.11) – о наложении вето на законы (ср.: III.42), «Устав муниципия Сальпенса» (FIRA I: 27, № 23) – очевидно, только о наложении вето на апелляции со стороны отдельных граждан (причем не в Риме).

 

⁴⁵ Momigliano 1968 [G 676]: 159–175 (= Idem. Quarto Contributo: 403–417).

 

⁴⁶ Гераклейская таблица (FIRA I: № 13): 142 слл.

 

⁴⁷ Coli 1951 [F 14]: 1–168. {230}

 

⁴⁸ Мы не располагаем доказательствами того, что в качестве общего термина для обозначения власти магистратов изначально использовалось слово «auspicium» (как полагают: Bleicken 1981 [G 532]; Heuss 1982 [G 618]). {231}

 

^48a Ликторы – почетные стражи, сопровождавшие высших должностных лиц Рима. – В.Г.

 

⁴⁹ Об изначальном использовании слова «praetor» – ср.: Stuart Jones 1928 [A 128]: 437 сл. {232}

 

⁵⁰ Кроме того, магистраты, справлявшие триумф, возможно, на один день возвращали себе внешние атрибуты царей; к дискуссии по этому поводу ср.: Versnel 1970 [G 742]: прежде всего 56 слл.; Weinstock 1971 [G 517]: 64–66; см. далее, с. 711 наст. изд.

 

⁵¹ И, следовательно, не проходили церемонию инавгурации, как цари (с. 121 наст. изд.). {233}

 

⁵² В книгах авгуров он так назывался и позднее (Цицерон. О государстве. I.63). Об этом значении слова «populus» – ср. с. 130 наст. изд. {234}

 

⁵³ Ливий. II.18.5. В позднейшей традиции, находившейся под влиянием рода Валериев, эта должность приписывалась М. Валерию (Фест. 216L; Ливий. II.18.6).

 

⁵⁴ Если только ему изначально не приписывали разгром латинов на Регилльском озере (ср.: Ливий. II.18.3 [слл.]; Дионисий Галикарнасский. Римские древности. V.76.1–4; Зонара. VII.13), оба варианта датировки которого (499 и 496 гг. до н.э.) коррелируют с датами его диктаторства.

 

⁵⁵ Как вариант, введение рассматриваемой должности можно датировать периодом консулярного трибуната, когда у римлян время от времени могла возникать более серьезная нужда в единоличном главнокомандующем. {235}

 

⁵⁶ Staveley 1956 [G 724]: 90 слл.

 

⁵⁷ При этом, однако, возможно, что некоторых деятелей, назначенных командующими войсками союза, позднейшие авторы считали диктаторами ошибочно (Pinsent 1959 [B 139]: 85).

 

⁵⁸ Как следствие, в 376 г. до н.э., для которого систематический список магистратов приводит только Диодор, нам известно лишь четыре консулярных трибуна. Коллегия 385 г. до н.э., которая, как сообщается, состояла из пяти членов, также, вероятно, представляет собой результат сокращения. Коллегии 389, 387, 380 и 379 гг. до н.э., насчитывавшие восемь или девять членов, вероятно, появились в результате добавления имен, заимствованных из несохранившихся списков или перенесенных из более ранних источников, чтобы заполнить пробелы, возникшие в изначальном перечне при переписывании, ср.: Drummond 1980 [D 9]: 57 слл.; см. далее, с. 294 сл. наст. изд. {236}

 

⁵⁹ См. также, напр.: Sealey 1959 [G 709]: 521–530; Sumner 1970 [G 728]: 70–73; Pinsent 1975 [D 26]: 51–61.

 

⁶⁰ Кроме того, это представление, вероятно, послужило основанием для довольно странного предположения (напр.: Ливий. IV.16.6) о том, что с момента учреждения данной должности консулярными трибунами ежегодно становились шесть человек, причем, согласно Дионисию (Римские древности. XI.60; ср.: Зонара. VII.19), трое из них были патрициями, а трое – плебеями, что явно отражает более позднюю практику разделения консульских должностей. {237}

 

⁶¹ Heurgon 1942 [J 59]: 288–294; однако ср.: Schulze 1904 [G 138]: 151, примеч. 3; Beloch 1926 [A 12]: 338 сл.; Frederiksen 1984 [J 48]: 231. {238}

 

⁶² Beloch 1926 [A 12]: 260–262; ср.: Pinsent 1975 [D 26]. {239}

 

⁶³ Kunkel 1962 [G 245]: 34–35.

 

⁶⁴ По поводу пассажа Орозия (V.16.8) (Jones 1972 [G 228]: 5 сл.) ср.: Kunkel 1962 [G 245]: 47, примеч. 179; Badian 1984 [G 169]: 306–309.

 

⁶⁵ Оба варианта использования слова «quaestor» (от лат. «quaerere» – «расследовать», «требовать») – для обозначения двух типов консульских помощников – едва ли возникли независимо друг от друга. По-видимому, изначально квесторами именовали постоянных должностных лиц, выполнявших финансовые функции (ср.: Ed. Меуег 1907–1937 [A 79] III: 481), а затем так стали называть и судебных чиновников, {240} назначавшихся для рассмотрения определенных дел (quaestores parricidii), поскольку они занимались расследованиями. Как вариант, должностные лица, выполнявшие финансовые функции, могли также иметь и определенные «судебные» обязанности в финансовой сфере или изначально осуществлять разбирательство тяжких преступлений, которое впоследствии было доверено так называемым уголовным тресвирам (tresviri capitales) (ср.: Варрон. О латинском языке. V.81).

 

⁶⁶ Юний Гракхан в соч.: Ульпиан. Дигесты. I.13.1 предисл.; Плутарх. Попликола. 12.3.

 

⁶⁷ Восстановленный Л. Юнием Брутом (консул 509 г. до н.э.) куриатный закон, который упоминается Тацитом, едва ли является аутентичным.

 

⁶⁸ За исключением вымышленного рассказа о событиях 446 г. до н.э.: Ливий. III.72.6; Дионисий Галикарнасский. Римские древности. XI.52.3; Ogilvie 1965 [B 129]: 523. {241}

 

⁶⁹ В поддержку возникновения должности цензора в 443 г. до н.э. – ср., напр.: Leuze 1912 [В 645]: 95–133; Klotz 1939 [G 629]: 27 слл.

 

⁷⁰ Pieri 1968 [G 689]: 47–75.

 

⁷¹ В Законах XII таблиц, вероятно, мог использоваться термин «duicensus» (Фрг. 12), обозначавший человека, который проходил ценз вместе со своим сыном. {242}

 

⁷² Pieri 1968 [G 689]: 125–150. {243}

 

Драммонд Э. Рим в V в. до н.э. Гражданская община // Кембриджская история древнего мира. Т. 7, кн. 2: Возвышение Рима: от основания до 220 года до н.э. / Под ред. Ф.-У. Уолбэнка, А.-Э. Астина и др.; пер. с англ., подготов. текста, заметка «От переводчика», примеч. В.А. Гончарова. М.: Ладомир, 2015. С. 229–242.

Консульская процессия. Римская мозаика 4 век.

В период разложения римской республики при выборах магистратов широко практиковались интриги, подкуп и даже насилие. Когда в консулы выдвигался кандидат-популист, сенатские олигархи пытались сделать вторым консулом своего человека, который блокировал бы действия коллеги.

19. Соис­ка­те­лей кон­суль­ства было двое: Марк Бибул и Луций Лук­цей; Цезарь соеди­нил­ся с послед­ним. Так как тот был менее вли­я­те­лен но очень богат, они дого­во­ри­лись, что Лук­цей будет обе­щать цен­ту­ри­ям⁴¹ соб­ст­вен­ные день­ги от име­ни обо­их. Опти­ма­ты, узнав об этом, испу­га­лись, что Цезарь не оста­но­вит­ся ни перед чем, если будет иметь това­ри­щем по выс­шей долж­но­сти сво­е­го союз­ни­ка и еди­но­мыш­лен­ни­ка: они дали Бибу­лу пол­но­мо­чия на столь же щед­рые обе­ща­ния и мно­гие даже снаб­ди­ли его день­га­ми. Сам Катон не отри­цал, что это совер­ша­ет­ся под­куп в инте­ре­сах государ­ства.

(2) Так он стал кон­су­лом вме­сте с Бибу­лом. По той же при­чине опти­ма­ты поза­бо­ти­лись, чтобы буду­щим кон­су­лам были назна­че­ны самые незна­чи­тель­ные про­вин­ции — одни леса да паст­би­ща⁴². Такая обида побуди­ла его при­мкнуть во всех сво­их дей­ст­ви­ях к Гнею Пом­пею, кото­рый в это вре­мя был не в ладах с сена­том, мед­лив­шим под­твер­дить его рас­по­ря­же­ния после победы над Мит­рида­том. С Пом­пе­ем он поми­рил Мар­ка Крас­са — они враж­до­ва­ли еще со вре­ме­ни их жесто­ких раздо­ров при сов­мест­ном их кон­суль­стве — и всту­пил в союз с обо­и­ми, дого­во­рив­шись не допус­кать ника­ких государ­ст­вен­ных меро­при­я­тий, не угод­ных кому-либо из тро­их.

20. По вступ­ле­нии в долж­ность он пер­вый при­ка­зал состав­лять и обна­ро­до­вать еже­днев­ные отче­ты⁴³ о собра­ни­ях сена­та и наро­да. Далее, он вос­ста­но­вил древ­ний обы­чай, чтобы в те меся­цы, когда фас­ки⁴⁴ нахо­ди­лись не у него, перед ним всюду ходил посыль­ный, а лик­то­ры сле­до­ва­ли сза­ди. Когда же он внес зако­но­про­ект о зем­ле⁴⁵, а его кол­ле­га оста­но­вил его, ссы­ла­ясь на дур­ные зна­ме­нья, он силой ору­жия про­гнал его с фору­ма. На сле­ду­ю­щий день тот подал жало­бу в сенат, но ни в ком не нашел сме­ло­сти высту­пить с докла­дом о таком наси­лии или хотя бы пред­ло­жить меры, обыч­ные даже при мень­ших бес­по­ряд­ках. Это при­ве­ло Бибу­ла в такое отча­я­ние, что боль­ше он не выхо­дил из дому до кон­ца сво­е­го кон­суль­ства, и лишь в эдик­тах выра­жал свой про­тест.

(2) С это­го вре­ме­ни Цезарь один управ­лял всем в государ­стве по сво­ей воле. Неко­то­рые ост­ро­ум­цы, под­пи­сы­ва­ясь свиде­те­ля­ми на бума­гах, даже поме­ча­ли их в шут­ку не кон­суль­ст­вом Цеза­ря и Бибу­ла, а кон­суль­ст­вом Юлия и Цеза­ря, обо­зна­чая, таким обра­зом, одно­го чело­ве­ка дву­мя име­на­ми; а вско­ре в наро­де стал ходить и такой сти­шок:

В кон­суль­ство Цеза­ря то, а не в кон­суль­ство Бибу­ла было:
В кон­суль­ство Бибу­ла, друг, не было впрямь ниче­го.

http://ancientrome.r...tm?a=1354635514

Согласно легенде консул Тит Манлий Торкват приказал казнить собственного сына

Перед тем сражением с латинами, в котором, героически пал Публий Деций Мус, пожертвовавший собой ради римской победы, проявил свой суровый характер его коллега консул Тит Манлий Торкват. Он строго настрого под страхом смерти запретил своим воинам без разрешения вступать в какую-либо схватку с неприятелем. И вот однажды незадолго до боя он отправил на разведку конный отряд во главе с собственным сыном Титом. Конники наткнулись на латинских всадников во главе со знатным и прославленным за свои подвиги Гемином Месцием. Гемин и Тит прекрасно знали друг друга, и теперь латин стал насмехаться над римлянами и их командиром. В ответ Тит напомнил о поражении латинов при Регилльском озере и пообещал, что скоро их поразит римское войско с помощью Юпитера в наказание за нарушение договора. Гемин, продолжая насмехаться, предложил, пока не явится все войско, сразиться с ним в поединке. Горячее сердце Тита не выдержало, и он, забыв приказ отца и командующего, бросился в бой. Сначала он промахнулся, и противник оцарапал шею его коня. Потом Тит ударил копьем в лоб коня Гемина, и конь, вздыбившись от боли, сбросил всадника. Пока противник пытался подняться, Тит нанес ему смертельный удар, а затем снял с убитого доспехи.

 Гордясь своим подвигом, юноша вернулся в римский лагерь и в знак своей доблести и славы сына такого мужа, как Торкват, положил к его ногам доспехи убитого Гемина Месция, ожидая отцовской похвалы. Но тот вместо похвалы отвернулся и приказал трубачам трубить сбор всего войска. Когда вся армия выстроилась, консул заявил, обращаясь к сыну, что тот нарушил его строжайший приказ и поставил его, консула, перед выбором — забыть о государстве или о близких, но он, как бы ему ни было тяжело, выбирает государство. Поэтому Манлий приказал схватить сына и обезглавить за нарушение им приказа главнокомандующего. Все были поражены этим. Юноша же спокойно дал себя привязать к столбу, где ему отрубили голову. Этим суровым поступком Манлий решительно восстановил дисциплину в своей армии, что и дало ей возможность одержать победу. 

Согласно легенде консул Тит Манлий Торкват приказал казнить собственного сына

«"Манлиев правеж" внушал ужас не только в те времена, но и для потомков остался мрачным примером суровости» (Тит Ливий. История Рима от основания города. Т. 1 / Ред. переводов М.Л. Гаспаров, Г.С. Кнабе; ред. коммент. В.М. Смирин; отв. ред. Е.С. Голубцова. М.: Наука, 1989. С. 371).

http://ancientrome.r...tm?a=1364000807

В истории Рима бывали случаи, когда власть магистрата и власть отца сливались воедино. Еще первый консул Римской республики, Юний Брут, после того как его сыновей уличили в заговоре с целью вернуть к власти свергнутого царя Тарквиния, приказал казнить их, а остальных заговорщиков передал на суд второго консула. Но более всего врезался в память римлян поступок консула 340 г. до н.э. Тита Манлия. Приняв командование римской армией во время войны с латинами, он прежде всего крутыми мерами принялся укреплять дисциплину и строжайше запретил вступать с врагом в отдельные стычки и поединки. Однажды один из конных отрядов, которым командовал сын Манлия, наткнулся во время разведки на вражеский дозор. Знатный латинянин, командовавший этим дозором, узнал сына римского консула. Видя, что римляне избегают боя, он вызвал младшего Манлия на поединок и начал издеваться над ним, упрекая в трусости. Тот не смог вынести насмешек и, вопреки запрету консула, схватился за оружие. Всадники ринулись друг на друга, римлянин {39} сумел вонзить свое копье между ушами коня противника. Взвившийся на дыбы конь сбросил всадника, и в тот самый момент, когда тот хотел подняться, Манлий пронзил его копьем с такой силой, что пригвоздил к земле. Сняв с поверженного врага доспехи, он поспешил в свой лагерь, окруженный радостным ликованием своих соратников.

 

Узнав, что произошло, консул собрал все войско на сходку и сказал: «Раз уж ты, Тит Манлий, не почитая ни консульской власти, ни отчей, вопреки запрету, без приказа сразился с врагом и тем подорвал в войске послушание, на котором основывалось доныне римское государство, то этим поступком ты поставил меня перед выбором – или пренебречь интересами государства, или забыть о себе и своих близких. Но пусть лучше мы поплатимся за совершенное преступление, а не государство. Послужим же войску суровым, но поучительным примером на будущее. Правда, ты дорог мне как родной мой сын, дорога и проявленная тобой доблесть. Но надо либо смертью твоей скрепить священную власть консулов, либо подорвать ее навсегда, оставив тебя безнаказанным. Поэтому если в тебе есть хоть капля моей крови, ты сам не откажешься понести кару и восстановить дисциплину, нарушенную по твоей вине». С этими словами консул приказал ликторам привязать юношу к столбу и обезглавить. За этот поступок Манлий получил прозвище Империоз, т.е. Властный. «Манлиев правеж» на века стал для римлян образцом суровой власти отца и полководца, ставящей дисциплину выше любви к детям.

 

В римском обществе только власть обычаев и традиций была сильнее власти отцов и магистратов. Строгие нравы и установления предков всегда служили для римлян главным ориентиром, с которым они сверяли свои действия и в частной, и в государственной жизни. «Нравами предков сильна и могуча республика римлян», – писал римский поэт Энний, и с этими словами мог согласиться любой римлянин. {40}

 

Махлаюк А.В. Римские войны. Под знаком Марса. М.: Центрполиграф, 2003. С. 39–40.

«"Манлиев правеж" внушал ужас не только в те времена, но и для потомков остался мрачным примером суровости» (Тит Ливий. История Рима от основания города.

По римским законам не только консул но и любой отец семейства мог казнить или сослать своего сына. Вообще легенды всячески воспевают готовность римлян к самопожертвованию, например Марка Курция или Муция Сцеволу. Так что возможно сын Тита Манлия не сильно страдал от сурового приговора папы. 

По римским законам не только консул но и любой отец семейства мог казнить или сослать своего сына.

Уже в древнейшее время власть pater familias над личностью детей умерялась воздействием семейного совета, суждения которого не были юридически обязательны, но и не могли в соответствии с общественными воззрениями игнорироваться при наложении на детей суровых наказаний. В конце же Республики и в начале периода Империи был введен ряд прямых ограничений прав pater familias на личность детей. Право продавать детей было ограничено случаями крайней нужды и распространялось только на новорожденных детей. Упразднено было право выбрасывать детей.

Но давайте не будем отвлекаться от темы обсуждения – древнеримских республиканских магистратур.

ПРЕТОРСКОЕ ПРАВО

С сер. IV в. до н. э. основная роль в организации судопроизводства по частным искам в Риме переходит к претору (должность учреждена в 366 г. в качестве помощника консула для решения внутригородских дел). Значение преторской юстиции возрастало параллельно умалению юстиции понтификов: в 304 г. до н. э. жреческий писец Гней Флавий самовольно («для пользы народа Рима») опубликовал принятый календарь судебных дней, несколько позднее таким же образом был выкраден и опубликован Флавием перечень главных судебных исков. Судопроизводство с этой поры приобрело преимущественно магистратский характер, за понтификами сохранялось некоторое время только значение традиционно лучших знатоков права.

В 242 г. до н. э. для рассмотрения споров, возникавших между римскими гражданами и перегринами, а также между лицами, имевшими иной правовой статус, была создана магистратура второго, перегринского претора. Его деятельность в сфере юстиции стала не только со временем доминирующей по охвату споров, но и новаторской по внутреннему содержанию. Перегринский претор был лишен возможности использовать строгие правила квиритского права: они либо не предусматривали случая спора между лицами разного статуса, либо вообще игнорировали огромное большинство новых правовых ситуаций. Для того чтобы согласовать правовые интересы римлян и других жителей Италии и империи, претору пришлось изобретать новые формы судебных исков, признавать имеющими силу совершенно новые правовые реалии. В большой степени эти изобретения и признания были основаны на общих принципах права народов (jus gentium), которое указывало предпочитать юридическому формализму требования разума, обычаи других народов, практику правоприменения в средиземноморских судах, прежде всего греческих. Основанное на идее внепривилегированной справедливости и равенства участников гражданских правоотношений при соблюдении их подлинной воли, право народов с этого времени стало еще одной составляющей римского гражданского права наряду с квиритским.

Основным юридическим инструментом в обновлении права и судопроизводства стал преторский эдикт, или указ. С III в. до н. э. сложилась практика, по которой вступавший в свою должность на новый годичный срок претор издавал эдикт*, где формулировал основные правила своей будущей правоприменительной деятельности. Эти эдикты приобретали разный вид: а) подтверждающие, когда претор высказывал полное доверие к деятельности предшественника; б) новационные, в которых претор заявлял стремление вести суд и давать защиту, не считаясь со старыми порядками; в) городские, адресованные только Италии, и др. В преторском эдикте стали находить отражение и новые процессуальные средства защиты прав, к которым прибегал претор, когда был не в состоянии воспользоваться жесткими формами легисакционного процесса. В принципе, запрещалось что-либо менять эдиктом в цивильном праве, в законах государства, в запрещающих законах. Однако можно было создавать новые формулы исков, не предусмотренных квиритским правом, или, чтобы избежать явно несправедливого по сути юридического спора, прибегнуть к реституции, т. е. восстановить стороны в их первоначальном положении, как если бы сделки и не было, или включить в правила судоговорения особое возражение ответчика – эксцепцию, которые также были строго конкретны и связаны со своими обстоятельствами (возражение, что был обманут или что заблуждался). Так, наряду с правом, содержащимся в законах Рима, сформировалось особое преторское право, или магистратское (jus honorarium), которое стало вторым по важности источником гражданского права Рима, внеся в него многие идеи и новации, почерпнутые из jus gentium.

http://www.bibliotek...prava-2/118.htm

ПРОМАГИСТРА́Т, промагистратура (лат. promagistratus), в Древнем Риме должность и исполнявшее её должностное лицо, избиравшееся сначала сенатом римским и народом, а впоследствии назначавшееся сенатом или императором для несения вне Рима консульских, преторских или квесторских обязанностей (проконсулы, пропреторы, проквесторы). В эпоху ранней Республики промагистратура была годичной и следовала обычно за исполнением соответствующей магистратуры. С кон. 3 в. до н.э. П. могли назначаться люди, не прошедшие магистратуру. Гней Помпей провёл в 52 до н.э. закон, по которому полномочия П. могли быть получены лишь спустя 5 лет после окончания магистратуры.

 

Промагистрат // Большая российская энциклопедия

http://bigenc.ru/wor...ry/text/3180015

ЛИКТОР

   • Lictor,

         служитель высших магистратов или должностных лиц, несший пред ними fasces (см. Фасции). Они по своему положению были ниже, чем scribae и accensi, но выше, чем viatores и praecones. Ликторы были большей частью вольноотпущенные и составляли в Риме особые корпорации, разделявшиеся на декурии (decuriae), a именно 3 декурии ликторов для высших магистратов (по 24 человека в каждой) и 1 декурию куриатных ликторов (lictores curiatii), которые присутствовали при общественных жертвоприношениях (decuria curiatia, quae sacris publicis apparet) и служили представителями 30 курий в мнимых комициях, т. е. комициях куриатных, на деле не собиравшихся, а существовавших только формально и заменявшихся 30 ликторами, которые, таким образом, представляли собою как бы 30 курий (см. comitia curiata, Комиции). О происхождении ликторов и числе их, какое полагалось для каждого магистрата, см. Fasces, Фасции. Flamen dialis и весталки имели также по ликтору, может быть, из декурии ликторов куриатных. Особую корпорацию составляли созданные Августом (вероятно, для сакральных целей) ликторы так называемых vicomagistri (т. е. начальников кварталов), находившиеся также в распоряжении децемвиров (decemviri, Децемвиры). Ликторы сопровождали правительственные лица во время их выхода, очищали для них дорогу, отгоняя толпу (summovere plebem); смотрели за тем, чтобы им была оказываема должная почесть, окружали трибунал, охраняли вестибул, совершали казнь над осужденными гражданами и т. п. Ближайший к магистрату ликтор, шедший впереди него, назывался lictor proximus; а передовой — lictor primus (как это видно из Liv. 24, 44). Впрочем, другие называют первым ликтором ближайшего к магистрату, так что l. primus иногда тоже значит, что l. proximus. ср. Fasces, Фасции.

http://interpretive....in/liktory.html

Ликторы назначались, как правило, из числа вольноотпущенников. Число сопровождающих ликторов напрямую зависело от должности сопровождаемого лица:

• весталка имела 1 ликтора;
• эдил имел 2 ликторов;
• претор имел 6 ликторов (2 в пределах померия);
• проконсул — 11;
• консул — 12 (6 в пределах померия);
• диктатор — 24 (12 в пределах померия, за исключением Суллы и Юлия Цезаря);
• император в I—II веках — 24.

В период ранней республики, до введения закона о закона о provocatio, ликторы приводили в исполнение смертный приговорнад римскими гражданами.

Римляне, в частности историк Тит Ливий, приписывают введение ликторов легендарному основателю города Ромулу. Это не значит, что сохранились достоверные сведения о его правлении, этим лишь подчёркивалось, что ликторы столь же освящены древностью, как и сам город.

Воздав должное богам, Ромул (основатель Рима) созвал толпу на собрание и дал ей законы, — ничем, кроме законов, он не мог сплотить её в единый народ. Понимая, что для неотёсанного люда законы его будут святы лишь тогда, когда сам он внешними знаками власти внушит почтенье к себе, Ромул стал и во всём прочем держаться более важно и, главное, завёл двенадцать ликторов. Иные полагают, что число это отвечает числу птиц, возвестивших ему царскую власть, для меня же убедительны суждения тех, кто считает, что и весь этот род прислужников, и само их число происходят от соседей-этрусков, у которых заимствованы и курульное кресло, и окаймленная тога. А у этрусков так повелось оттого, что каждый из двенадцати городов, сообща избиравших царя, давал ему по одному ликтору".

— Liv I, 8, 1—3

Резкое расширение сферы римских интересов в конце IV – III вв. до н.э., естественно, оказало очень серьезное давление на институты, которые были созданы для управления городом-государством. До Самнитских войн довольно немногочисленные римские магистраты, судя по всему, были не слишком загружены работой – в частности, два консула, которые, конечно, уделяли весьма значительное время командованию действующей армией, вне сезона военных походов, как правило, всё же могли обращать внимание и на наиболее важные аспекты внутреннего управления. Впоследствии же давление начало очень быстро усиливаться. Войны становились всё длиннее и велись всё дальше от Рима, в результате чего они не только стали требовать безраздельного внимания со стороны консулов, но и нередко создавали потребность в дополнительных военачальниках. Быстрый рост Римского содружества в Италии и – в конечном итоге – приобретение заморских территорий возложили на плечи добавочных магистратов дополнительное тяжкое бремя управленческого и административного характера. Кроме того, расширение римских границ затронуло и саму суть городских избирательных собраний. Некогда они были легко доступны большинству граждан и, возможно, даже всегда {511} посещались ими, а теперь стали недосягаемыми для неуклонно растущего числа людей, которые не имели не только стремления, но и времени, а также средств, чтобы проделывать весьма долгий путь (до 240 км) всего лишь для простого голосования. Используя ретроспективный метод, мы, вероятно, можем довольно убедительно доказать, что в рассматриваемых обстоятельствах для долгосрочных интересов Рима и его лидеров выгоднее всего было бы проведение сенатом обстоятельной и прогрессивной ревизии органов государственного управления. Но современники изменений довольно редко могут полностью осознать их важность, и для римского нобилитета, весьма ревностно относившегося к своему привилегированному положению правящего класса, перспектива подобной радикальной реформы была не особенно привлекательной. Соответственно, на деле сенаторы предпочли бороться с каждым новым кризисом, одобряя внесение довольно ограниченных и нередко весьма замысловатых изменений в уже существовавшую систему государственного управления, преимуществом которой было то, что она обеспечивала эффективные среднесрочные решения, серьезно не подрывая баланса политических сил.

 

Что касается консулов, то на облегчение их бремени было прежде всего направлено два нововведения. Первым из них являлось появление так называемой промагистратуры – механизма, посредством которого с одобрения сената и комиций можно было продлять срок полномочий высшего магистрата. Этот способ, впервые использованный в 326 г. до н.э. (с. 415 наст. изд.) и с той поры применявшийся довольно редко вплоть до эпохи Пунических войн, изначально был предназначен для того, чтобы обеспечивать преемственность в командовании армиями на жизненно важных театрах военных действий, но очень скоро римляне поняли, что он представляет собой отличное средство для пополнения числа командующих легионами без чрезмерного увеличения количества ежегодно избираемых магистратов или разрыва традиционной связи между политическим руководством и военным командованием. Второе же изменение, уменьшавшее нагрузку на консулов, заключалось в привлечении к государственной службе плебейских должностных лиц – в частности, трибунов²⁹. К концу IV в. до н.э. экономическое бремя, лежавшее на плечах римской бедноты, было существенно облегчено благодаря программе колонизации и расселения на новых землях. Это лишило плебейских трибунов смысла существования в качестве квазиреволюционной группы давления. Кроме того, то официальное признание, которое трибуны получили, и то собрание, на которое они опирались в своей деятельности, превратило их сначала в 449 г. до н.э., а затем – в 287 г. до н.э., на основании Lex Hortensia (с. 473 наст. изд.), в очень удобный потенциальный инструмент внутреннего управления. Трибуны периода Средней Республики в большинстве своем являлись выдающимися представителями плебса, входившими в состав правящего класса и воспринимавшими данную должность как трамплин на пути к более высоким магистратурам. Как класс, они постепенно стали вести себя и рассматриваться, говоря {512} словами Ливия, как «невольники знати» («mancipia nobilium»)³⁰, и если древние авторы чаще всего выдвигают на первый план те случаи, когда трибуны сталкивались с сопротивлением сенатского большинства, это просто отражает тот факт, что рассматриваемые должностные лица имели уникальную возможность выразить мнение меньшинства, и никоим образом не опровергает главного утверждения, согласно которому некоторые из них всегда могли освободить высших магистратов от большей части их обязанностей в сфере отправления правосудия и принятия текущих законов.

 

Конечно, неизбежным и необходимым для удовлетворения растущих административных потребностей Рима было и определенное увеличение количества ежегодно избираемых магистратов. Так, в 267 г. до н.э. с четырех до восьми было увеличено число квесторов. Эти должностные лица, которые изначально занимались расследованиями³¹, во времена классической Республики выполняли множество самых различных и с первого взгляда не связанных друг с другом задач, однако наиболее значительная их функция заключалась в управлении финансами, которое они осуществляли, выступая в таких несхожих качествах, как, например, хранитель городской казны или старший начальник снабжения при командующем войском либо руководителе провинции. Мы едва ли можем сомневаться в том, что упомянутое выше удвоение количества квесторов было тесно связано как с повышением доходов в результате недавнего увеличения количества граждан без права голоса, так и с принятым римлянами за два года до этого решением смириться со своими обязанностями по отношению к Италии и начать чеканить собственную серебряную монету.

 

После Первой Пунической войны было увеличено и число преторов. В 242 г. до н.э. к единственному римскому претору был добавлен еще один – претор по делам иноземцев (praetor peregrinus), который нес ответственность за обеспечение правопорядка среди неграждан. Пятнадцать лет спустя, в 227 г. до н.э., появились еще два претора, которые выступали в качестве ежегодно сменявшихся губернаторов недавно присоединенных заморских провинций Рима – Сицилии и Сардинии (с. 661 сл. наст. изд.). Вполне очевидно, что в III в. до н.э. римляне всё еще придавали большое значение статусу претора как обладателя империя и как младшего коллеги консулов. Первый претор – или praetor urbanus, как его стали называть, – на ранних этапах существования этой должности нередко принимал на себя командование легионами, и подобная ситуация сохранялась вплоть до 232 г. до н.э. При этом преторов сочли лучше всего подготовленными к руководству новыми провинциями именно вследствие их способности к командованию войсками. Кроме того, сама необходимость в создании должности претора по делам иноземцев и последующее принятие закона Плетория (Lex Plaetoria) (точная дата неизвестна), {513} который среди прочего, вероятно, запретил городскому претору отсутствовать в Риме более десяти дней³², хорошо иллюстрируют постепенное возрастание тяжести обязанностей, возлагавшихся на плечи преторов в сфере обеспечения правопорядка. К началу II в. до н.э. римляне стали осознавать, что для удовлетворения растущей потребности в военачальниках намного более гибким инструментом, чем претура, являются промагистратуры, поскольку их использование позволяло избежать резкого увеличения количества высших магистратов и в то же время весьма существенно содействовало надлежащему применению имеющихся талантов. {514}

 

 

²⁹ Ср.: с. 407 слл. наст. изд. (с некоторыми отличиями в точке зрения). {512}

 

³⁰ Ливий. X.37.11.

 

³¹ Данный вопрос рассмотрен (с иной точки зрения) выше – см. с. 240 сл. наст. изд. Иные точки зрения на нововведения 267 г. до н.э. – ср. с. 636 наст. изд., сноска 62. {513}

 

³² На данное ограничение указывает упоминание Цицерона (Филиппики. II.31). Согласно имеющимся у нас данным, закон Плетория определял состав лиц, сопровождавших городского претора (Цензорин. О дне рождения. 24.3), а также, вероятно, права и обязанности нового должностного лица – претора по делам иноземцев. {514}

 

Стейвли И.-С. Рим и Италия в начале III в. до н.э. // Кембриджская история древнего мира. Т. 7, кн. 2: Возвышение Рима: от основания до 220 года до н.э. / Под ред. Ф.-У. Уолбэнка, А.-Э. Астина и др.; пер. с англ., подготов. текста, заметка «От переводчика», примеч. В.А. Гончарова. М.: Ладомир, 2015. С. 511–514.

Римский сенат

Центральным учреждением Римской республики был Сенат, воплощавший представительное начало в римском государственном устройстве. Это был древнейший, еще дореспубликанского происхождения, из политических институтов, и потому традиция и конституционные принципы Рима придавали ему особую роль – опекуна римского народа. Своими полномочиями Сенат как бы уравновешивал и порывы народных собраний, и неизбежный волюнтаризм магистратов.

Это был один из высших государственных органов в Древнем Риме. Сенат возник из совета старейшин патрицианских родов в конце царской эпохи около VI века до н. э. и являлся государственным советом при императоре.

Значение, состав и полномочия Сената как государственного органа менялись в зависимости от внутреннего устройства римского государства. Наибольший расцвет Сената приходится на времена республики – исторической эпохи Древнего Рима, длившейся с 509 до 27 года до н. э. Ослабление роли Сената происходило в эпоху Римской империи – постреспубликанской фазы в развитии древней римской государственности, приходившейся на период с 27 года до нашей эры по 476 год нашей эры.

Члены сената делились на ранги в соответствии с ранее занимаемыми должностями (консулы, преторы, эдилы, трибуны, квесторы). Во время дискуссий сенаторы получали слово в соответствии с этими рангами. Во главе сената стоял наиболее заслуженный, первый из сенаторов – принцепс. Членов Сената – сенаторов (которые были почти особым сословием в римском обществе, со своими особыми правами и привилегиями) – назначали: вначале цари, после их свержения – консулы. С конца IV века до н. э. установился иной порядок назначения – цензорами, исходя из предписанных законами критериев. В Сенат могли входить только старшие и младшие главы традиционных родов, отвечавшие высшему имущественному цензу.

Первоначально в сенат входили только члены исконно римских фамилий, но с I века до н. э. это право получили и италики, а во времена Империи – даже знатные провинциалы. В период установления республики права сенаторов стали получать и плебеи – по-видимому, как занимавшие одну из магистратских должностей. С конца IV века вообще все бывшие магистраты включались в состав Сената как особые члены. В период Республики в ходе сословной борьбы плебеев с патрициями (V–III века до н. э.) власть Сената была несколько ограничена в пользу комиций (народных собраний).

С установлением республики Сенат, наряду с магистратами и народными собраниями (комициями) стал существенным элементом общественной жизни. В состав Сената пожизненно входили бывшие магистраты – таким образом, здесь концентрировались политические силы и государственный опыт Рима. В то время Сенат далеко вышел за рамки совещательного органа, став главным правительственным, отчасти даже распорядительным учреждением с некоторыми законодательными полномочиями.

Сенат ведал общим попечением над культами, и в этой связи надзором за храмами и священными местами, объявлял праздничные и благодарственные дни, налагал запреты на отправление иных культов. Ему принадлежало общее финансовое управление, исключая распоряжение общенародной собственностью; он выделял деньги на ведение войны, определял характер поступлений в казну, в том числе с граждан.

Сенат обеспечивал соблюдение безопасности и добрых нравов гражданами в городе. Сенат был главным органом военно-организационного управления: после того как народное собрание решало о войне или ее объявлял враг, сенаторы постановляли, с какими войсками вести войну, сколько строить кораблей, передавал магистратам исключительные полномочия; Сенат же получал все донесения военачальников и принимал меры по этим донесениям.

Сенат вел дипломатические и международные отношения Рима: это право, ранее принадлежавшее консулам, было узурпировано Сенатом в ходе войн II века до н. э. Сенату принадлежало право управлять подвластными Риму провинциями: назначать туда магистратов, определять их полномочия, принимать их отчеты об управлении. Помимо текущего управления, Сенату надлежало рассматривать законодательные предложения магистратов, которые они вносили в народные собрания.

Постановления сената имели силу закона, так же как и постановления народного собрания и собрания плебеев – плебисцита. До второй половины IV века до н. э. Сенат утверждал законы и иные постановления после их принятия в народном собрании – и тогда, по сути, законодательные права его были верховными. После полного установления республиканских институтов Сенат рассматривал законы до их предложения народным собраниям. По запросу магистрата Сенат мог вынести и собственное заключение, не требовавшее утверждения комициями, – сенатус-консульт; в нем могли затрагиваться самые широкие вопросы правового регулирования, даже решения конкретных юридических дел. Это право-традиция, установившаяся со II века до н. э., также существенно расширила законодательные права Сената.

В III–I веках до н. э. Сенат предварительно рассматривал законопроекты, предлагавшиеся для голосования в комициях, ему принадлежало высшее руководство военными делами, внешней политикой, финансами и государственным имуществом, надзор за религиозными культами, право объявлять чрезвычайное положение. Сенат утверждал законы и результаты выборов, контролировал деятельность магистратов.

Таким образом, Сенат фактически осуществлял руководство государством. В исключительных случаях Сенат имел возможность объявить чрезвычайное положение в Риме на основе специальной резолюции. Эта функция позволяла указывать органам власти и консулам, какие стоило принять меры для восстановления порядка в городе. Этот механизм был использован Сенатом неоднократно во время кризиса в первом веке до нашей эры.

http://www.e-reading...yaet_mirom.html

РЕЧЬ ЦИЦЕРОНА О КОНСУЛЬСКИХ ПРОВИНЦИЯХ

Цицерон требует отобрать провинцию у проконсулов Габиния и Писона, в самых мрачных красках рисую их злоупотребления. Поскольку они  в свое время добились изгнания Цицерона из Рима, знаменитый оратор возможно преувеличивает, но в целом его речь дает понятия о тех безобразиях, которые допускали в провинциях римские наместники.

А в Сирии нам и впредь дер­жать эту Семи­ра­миду¹⁶, чей путь в про­вин­цию был таким, что, каза­лось, царь Арио­бар­зан¹⁷ нанял ваше­го кон­су­ла для убийств, слов­но како­го-то фра­кий­ца?¹⁸ Затем, после его при­езда в Сирию, сна­ча­ла погиб­ла кон­ни­ца, а потом были пере­би­ты луч­шие когор­ты. Итак, в быт­ность его импе­ра­то­ром, в Сирии не было совер­ше­но ниче­го, кро­ме денеж­ных сде­лок с тиран­на­ми¹⁹, согла­ше­ний, гра­бе­жей, рез­ни; на гла­зах у всех импе­ра­тор рим­ско­го наро­да, постро­ив вой­ско, про­сти­рая руку, не убеж­дал сол­дат доби­вать­ся сла­вы, а вос­кли­цал, что он все купил и может все купить.

(V, 10) Далее, несчаст­ных откуп­щи­ков (я и сам несча­стен, видя несча­стья и скорбь этих людей, ока­зав­ших мне такие услу­ги!) он отдал в раб­ство иуде­ям и сирий­цам — наро­дам, рож­ден­ным для раб­ско­го состо­я­ния. С само­го нача­ла он при­нял за пра­ви­ло (и упор­но при­дер­жи­вал­ся его) не выно­сить судеб­но­го реше­ния в поль­зу откуп­щи­ка; согла­ше­ния, заклю­чен­ные вполне закон­но, он рас­торг, пра­во содер­жать под стра­жей²⁰ отме­нил, мно­гих дан­ни­ков и обло­жен­ных пода­тя­ми осво­бо­дил от повин­но­стей; в горо­де, где он нахо­дил­ся сам или куда дол­жен был при­ехать, запре­щал пре­бы­ва­ние откуп­щи­ка или раба откуп­щи­ка.К чему мно­го слов? Его счи­та­ли бы жесто­ким, если бы он к вра­гам отно­сил­ся так, как отнес­ся к рим­ским граж­да­нам, а тем более к лицам, при­над­ле­жав­шим к сосло­вию, кото­рое, в соот­вет­ст­вии со сво­им досто­ин­ст­вом, все­гда нахо­ди­ло под­держ­ку и бла­го­во­ле­ние долж­ност­ных лиц²¹. 

(11) Итак, вы види­те, отцы-сена­то­ры, что откуп­щи­ки угне­те­ны и, мож­но ска­зать, уже окон­ча­тель­но разо­ре­ны не из-за сво­ей опро­мет­чи­во­сти при полу­че­нии отку­пов²² и не по неопыт­но­сти в делах, а из-за алч­но­сти, над­мен­но­сти и жесто­ко­сти Габи­ния. Несмот­ря на недо­ста­ток средств в эра­рии, вы все же долж­ны им помочь; впро­чем, мно­гим из них вы уже помочь не може­те — тем, кото­рые из-за это­го вра­га сена­та, злей­ше­го недру­га всад­ни­че­ско­го сосло­вия и всех чест­ных людей, в сво­ем несча­стье поте­ря­ли не толь­ко иму­ще­ство, но и досто­ин­ство; тем, кото­рых ни береж­ли­вость, ни уме­рен­ность, ни доб­лесть, ни труд, ни почет­ное поло­же­ние не смог­ли защи­тить от дер­зо­сти это­го кути­лы и раз­бой­ни­ка.

(12) Что же? Неуже­ли мы потер­пим, чтобы погиб­ли эти люди, кото­рые даже теперь ста­ра­ют­ся дер­жать­ся либо на соб­ст­вен­ные сред­ства, либо бла­го­да­ря щед­ро­сти дру­зей? Или если тот, кому вра­ги не дали полу­чить доход от отку­па, защи­щен цен­зор­ским поста­нов­ле­ни­ем²³, то неуже­ли тот, кому не поз­во­ля­ет полу­чать доход чело­век, кото­рый на деле явля­ет­ся вра­гом, хотя его вра­гом не назы­ва­ют, не тре­бу­ет помо­щи? Пожа­луй, дер­жи́те и впредь в про­вин­ции чело­ве­ка, кото­рый о союз­ни­ках заклю­ча­ет согла­ше­ния с вра­га­ми, о граж­да­нах — с союз­ни­ка­ми, кото­рый дума­ет, что он луч­ше сво­е­го кол­ле­ги хотя бы тем, что Писон обма­ны­вал вас сво­им суро­вым выра­же­ни­ем лица²⁴, меж­ду тем сам он нико­гда не при­киды­вал­ся мень­шим него­дя­ем, чем был. Впро­чем, Писон хва­лит­ся дру­ги­ми успе­ха­ми: он в тече­ние корот­ко­го вре­ме­ни добил­ся того, что Габи­ний уже не счи­та­ет­ся самым худ­шим из всех него­дя­ев.

http://ancientrome.r...tm?a=1267350021

В Древнем Риме республиканской эпохи существовало три основных публично-правовых института: комиций, сенат и магистратура. Сенат был контролирующим и распорядительным органом Римской республики; магистратуры представляли собой должности исполнительной власти; комиции осуществляли функции народного собрания.

Появление магистратур¹ в Риме было взаимосвязано с освобождением римлян от власти царя. Магистраты как бы восприняли в сокращенном виде царские полномочия.

 

Магистрат – это не чиновник, а частица римского народа, носитель его прав и величия. Из такого понимания смысла магистратской деятельности вытекало и содержание власти и полномочий магистратов: они считались как бы переданными им народом, были своего рода частицей отчужденного суверенитета римского народа. Деятельность магистратов была видом реализации государственной власти от имени и во благо римского народа. Магистраты обладали властными полномочиями в качестве представителей римской общины перед богами и людьми, поэтому полномочия их заключались и в исполнении решений народных собраний или сената, и в широкой собственной правительственной и правовой деятельности.

 

По определению Цицерона (de Legg. III), «(I, 2) назначение магистрата <…> в том, чтобы руководить и отдавать распоряжения правильные, полезные и закономерные. Ибо, подобно тому, как магистратами руководят законы, так народом руководят магистраты, и можно с полным основанием сказать, что магистрат – это закон говорящий, а закон – это безмолвный магистрат. <…>

 

(II, 5) (5) Надо, чтобы существовали магистраты; ведь без их мудрости и усердия гражданская община существовать не может, и распределением полномочий между ними поддерживается весь государственный строй».

 

Как представитель «величия римского народа» магистрат пользовался особым административным и правовым статусом. Его личное достоинство и неприкосновенность были предметом специальной уголовно-правовой охраны, оскорбление магистрата, посягательства на власть магистрата составляло crimen laesae maiestatis. Неподчинение приказу или распоряжению магистрата считалось отягчающим вину обстоятельством либо само по себе рассматривалось как преступление. {97}

 

Гражданские должности Рима соединяли в себе жреческие и политические обязанности. Не было ни одной общественной должности, с которой не была бы соединена какая-нибудь религиозная обязанность, ибо, по мысли древних, всякая власть должна быть хоть отчасти религиозной. Священнослужение, отправление правосудия, начальствование над войском – все эти обязанности соединялись в лице магистрата.

 

Деятельность магистратов рассматривалась как почетная обязанность (honor) римского гражданина, отказаться от нее (при соответствии всем другим, необходимым для должности, критериям) можно было только по признаваемым правом причинам. В общем виде считалось, что магистрат не может пренебрегать своими обязанностями, уклоняться от исполнения должности, не проявлять заботы о «публичных делах», даже не относящихся к его прямой компетенции, вообще не заботиться о том, чтобы «государство не терпело ущерба».

 

Исполнение должностных полномочий было безотчетным, только после истечения срока магистратуры за допущенные должностные преступления магистрат мог быть привлечен к суду. Упущения в исполнении обязанностей магистрата могли впоследствии стать поводом для законного судебного разбирательства, приговора и изгнания. Но в большинстве случаев ненадлежащее исполнение обязанностей магистрата не влекло иного, кроме как общественно-нравственного порицания.

 

К началу периода поздней Республики у римлян уже сложилась целая система магистратур. Магистраты различались по уровню применения своих полномочий, по большему или меньшему содержанию своей власти, но все они не были специализированными (например, одним – военные дела, другим – администрация, третьим – суд и т.д.), а каждый обладал частицей совокупной государственной власти. {98}

 

 

1 Понятие magistratura является новолатинским словообразованием. Современные ученые его применяют, но римляне для обозначения как правительственной должности, так и самого начальственного лица употребляли термин magistratus. Этим термином римляне обозначали также должностных лиц, избранных в муниципиях и колониях. {167}

 

Сергеев И.П. Государственные учреждения древних римлян: поздняя Республика и ранняя Империя: материалы к спецкурсу. Х.: ХНУ имени В.Н. Каразина, 2013. С. 97–98, 167.