24 февраля 1901 года в официальном органе Святейшего правительствующего Синода — журнале "Церковные ведомости" — было опубликовано Определение правительствующего Синода об отпадении графа Толстого от церкви. На следующий день оно появилось во всех главных газетах. Суть документа сводилась к тому, что граф Толстой более не является членом православной церкви, так как его публично высказываемые убеждения с этим несовместимы. На практике это означало, что Толстой не может принимать никаких таинств — ни исповеди, ни причастия, ни соборования — и, главное, что он не может быть похоронен по православному обряду.
Толстой отнесся к «отлучению», по-видимому, весьма равнодушно. Узнав о нем, он спросил только: была ли провозглашена «анафема»? И — удивился, что «анафемы» не было. Зачем тогда вообще было огород городить? В дневнике он называет «странными» и «определение» Синода, и горячие выражения сочувствия, которые приходили в Ясную.
Тем не менее, понимая, что отмолчаться невозможно, Толстой пишет ответ на постановление Синода, как обычно, многократно перерабатывая текст и закончив его только 4 апреля. В самом тексте он указывает на двусмысленность поступка Синода. Если это отлучение, то почему не соблюдены правила. Если это только заявление о том, что он не принадлежит церкви, то это ведь и так «само собой разумеется, и такое заявление не может иметь никакой другой цели, как только ту, чтобы не будучи в сущности отлучением, оно бы казалось таковым, что собственно и случилось, потому что оно так и было понято».
Отрывки из ответа Л. Н Толстого
«...То, что я отрекся от Церкви называющей себя Православной, это совершенно справедливо.
...И я убедился, что учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же — собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающего совершенно весь смысл христианского учения.
...Я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мертвое мое тело убрали бы поскорее, без всяких над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым.
...То, что я отвергаю непонятную Троицу и басню о падении первого человека, историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо
...Еще сказано: „Не признает загробной жизни и мздовоздаяния“. Если разумеют жизнь загробную в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями/дьяволами и рая — постоянного блаженства, — совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни...
...Сказано также, что я отвергаю все таинства... Это совершенно справедливо, так как все таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний Евангелия...»
Могила Льва Толстого - на поляне в лесу рядом с его имением "Ясная Поляна" в Тульской области. Именно так он завещал похоронить его - без памятника и не на кладбище, а в лесу, на краю оврага (виден справа на фото):
А может быть это не только его завещание, но и вынужденное решение церковников и его семьи - не хоронить его по православному обычаю, так как он при еще жизни отошел от церкви.
Экскурсоводы объясняют выбор места захоронения следующим образом -
В возрасте десяти лет Николенька (брат Льва Толстого) с упоением рассказывал о великой тайне на зелёной палочке, спрятанной в лесу на краю оврага. Если найти эту палочку, то в мире воцарит любовь, не будет болезней и войн. Так появилось «муравейное братство». Для вступления в него нужно было пройти испытание! Тайна открылась бы только тому, кто пройдет по щели между половиц, не споткнувшись, и простоит в углу, но ни в коем случае не думая о белом медведе. Писатель признавался, что все этапы испытания прошел успешно, но совершенно не мог не думать о белом медведе! Кстати, Льву Толстому на тот момент минуло пять лет.
Дети прятались между креслами, занавесив свободные пространства платками, прижимались к друг другу, чтобы ощущать эту целостность, ту самую любовь. Вера в «муравейное братство» была настолько сильной, что Лев Толстой пронес эту тайну через всю жизнь и указал непременно похоронить его там, где зарыта палочка вечного счастья.
Так вместо молитв в день похорон близкие писателя читали записки об этой детской легенде. Зеленая палочка вместо креста, легенда вместо молитв.
«Очень, очень хорошо это было, и я благодарю бога, что мог играть в это. Мы называли это игрой, а между тем все на свете игра, кроме этого». — Л. Толстой
Могила Толстого находится в том месте, где в детстве они с братом искали зеленую палочку, символизировавшую всеобщее счастье.
Толстой очень высоко ценил Руссо, а Руссо завещал похоронить себя на маленьком острове посреди парка. Могилу Руссо посещали сотни его поклонников, пока прах не был перемещен в Пантеон.
В общем могила в лесу вполне соответствует личности и мировоззрению Толстого - гордыня в форме самоуничижения.
Одной из причин отлучения Толстого от церкви послужило сатирическое описание евхаристии в романе Воскресение.
Богослужение состояло в том, что священник, одевшись в особенную, странную и очень неудобную парчовую одежду, вырезывал и раскладывал кусочки хлеба на блюдце и потом клал их в чашу с вином, произнося при этом различные имена и молитвы. Дьячок же между тем не переставая сначала читал, а потом пел попеременкам с хором из арестантов разные славянские, сами по себе мало понятные, а еще менее от быстрого чтения и пения понятные молитвы. Содержание молитв заключалось преимущественно в желании благоденствия государя императора и его семейства. Об этом произносились молитвы много раз, вместе с другими молитвами и отдельно, на коленях. Кроме того, было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний апостолов таким странным, напряженным голосом, что ничего нельзя было понять, и священником очень внятно было прочтено место из Евангелия Марка, в котором сказано было, как Христос, воскресши, прежде чем улететь на небо и сесть по правую руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедовать Евангелие всей твари, причем объявил, что тот, кто не поверит, погибнет, кто же поверит и будет креститься, будет спасен и, кроме того, будет изгонять бесов, будет излечивать людей от болезни наложением на них рук, будет говорить новыми языками, будет брать змей, и если выпьет яд, то не умрет, а останется здоровым.
Сущность богослужения состояла в том, что предполагалось, что вырезанные священником кусочки и положенные в вино, при известных манипуляциях и молитвах, превращаются в тело и кровь бога. Манипуляции эти состояли в том, что священник равномерно, несмотря на то, что этому мешал надетый на него парчовый мешок, поднимал обе руки кверху и держал их так, потом опускался на колени и целовал стол и то, что было на нем. Самое же главное действие было то, когда священник, взяв обеими руками салфетку, равномерно и плавно махал ею над блюдцем и золотой чашей. Предполагалось, что в это самое время из хлеба и вина делается тело и кровь, и потому это место богослужения было обставлено особенной торжественностью.
- "Изрядно о пресвятей, пречистой и преблагословенней богородице", - громко закричал после этого священник из-за перегородки, и хор торжественно запел, что очень хорошо прославлять родившую Христа без нарушения девства девицу Марию, которая удостоена за это большей чести, чем какие-то херувимы, и большей славы, чем какие-то серафимы. После этого считалось, что превращение совершилось, и священник, сняв салфетку с блюдца, разрезал серединный кусочек начетверо и положил его сначала в вино, а потом в рот. Предполагалось, что он съел кусочек тела бога и выпил глоток его крови. После этого священник отдернул занавеску, отворил середине двери и, взяв в руки золоченую чашку, вышел с нею в середине двери и пригласил желающих тоже поесть тела и крови бога, находившихся в чашке.
О женщинах он говорит охотно и много, как французский романист, но всегда с тою грубостью русского мужика, которая — раньше — неприятно подавляла меня. Сегодня в Миндальной роще он спросил Чехова:
— Вы сильно распутничали в юности?
А. П. смятенно ухмыльнулся и, подергивая бородку, сказал что-то невнятное, а Л. Н., глядя в море, признался:
— Я был неутомимый...
Он произнес это сокрушенно, употребив в конце фразы соленое мужицкое слово. Тут я впервые заметил, что он произнес это слово так просто, как будто не знает достойного, чтобы заменить его. И все подобные слова, исходя из его мохнатых уст, звучат просто, обыкновенно, теряя где-то свою солдатскую грубость и грязь. Вспоминается моя первая встреча с ним, его беседа о «Вареньке Олесовой», «Двадцать шесть и одна». С обычной точки зрения речь его была цепью «неприличных» слов. Я был смущен этим и даже обижен; мне показалось, что он не считает меня способным понять другой язык. Теперь понимаю, что обижаться было глупо.
Л.Н.Толстой в сериале "Карамора" показан ... вампиром.
Который силой своей воли превращается в человека.
30 лет сдерживал себя.
А его брат верил в волшебную "Зеленую палочку".
И думал, что она сможет его превратить в человека.
А его брат верил в волшебную "Зеленую палочку". И думал, что она сможет его превратить в человека.
По воспоминаниям Льва Николаевича, однажды брат Николай, прерывая шумную игру расшалившихся детей, рассказал им о том, что на одной «зеленой палочке» он вырезал секрет того, как все люди могут быть счастливы, став при этом «муравейными братьями», и закопал палочку в потайном месте, где ее никто не найдет. Впрочем, какая-то надежда обнаружить загадочную палочку детям все-таки была оставлена: нужно было на протяжении целого года не увидеть зайца, ухитриться пройти по щели в половицах и при этом не споткнуться, и, наконец, простоять в углу, не пуская в голову мысль о белом медведе... Кажется, никто из детей не смог тогда выполнить всех трех условий, однако в конце своей жизни Лев Николаевич часто указывал на место своей будущей могилы в родной усадьбе, как на место, где брат Николай спрятал зеленую палочку.
Письмо Л.Н. Толстого жене, оставленное перед отъездом из Ясной Поляны
1910 г. Октября 28. Ясная Поляна.
Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе. Положение мое в доме становится, стало невыносимым. Кроме всего другого, я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни.
Пожалуйста, пойми это и не езди за мной, если и узнаешь, где я. Такой твой приезд только ухудшит твое и мое положение, но не изменит моего решения. Благодарю тебя за твою честную 48-летнюю жизнь со мной и прошу простить меня во всем, чем я был виноват перед тобой, так же как и я от всей души прощаю тебя во всем том, чем ты могла быть виновата передо мной. Советую тебе помириться с тем новым положением, в которое ставит тебя мой отъезд, и не иметь против меня недоброго чувства. Если захочешь что сообщить мне, передай Саше, она будет знать, где я, и перешлет мне, что нужно; сказать же о том, где я, она не может, потому что я взял с нее обещание не говорить этого никому.
Лев Толстой.
28 октября.
Собрать вещи и рукописи мои и переслать мне я поручил Саше.
В 1844 году Лев Толстой поступил в Императорский Казанский университет, но учеба на факультете арабско-турецкой словесности не произвела на него должного впечатления, и в результате он был оставлен на второй год. Теперь Лев Николаевич решил поучиться на юридическом факультете, но и здесь не все у него заладилось. Через два года он вообще покинул учебное заведение.
Очень к месту состоялась встреча со старшим братом Николаем, который служил в армии. Брат убедил Льва поступить в армию в качестве юнкера. Братья вместе попали на Кавказ и активно участвовали во многих стычках с горцами. Боевые заслуги молодого графа были замечены, и он заслужил Георгиевский крест, который великодушно отдал простому солдату, посчитав, что тому он больше пригодится, так как давал существенные льготы.
После того как начались военные действия в Молдавии, Толстой переводится в действующую армию, а после высадки англо-французского десанта – переводится в Крым. В письме брату Толстой пишет, что просился в Крым в основном из патриотизма. В молодости Лев Толстой придерживался высказанного однажды постулата: «Будь полезен, сколько ты можешь, Отечеству». Эта фраза была для него основополагающей, и он неоднократно подтверждал ее на деле. Толстой провел в городе практически все время до окончания боевых действий. Служа артиллеристом, он участвовал во многих боевых операциях, из прапорщиков был произведен в подпоручики.
В апреле 1855 года Толстой служил на знаменитом четвертом бастионе, где стал душой батареи. Сослуживцы говорили, что он редкий товарищ и честнейшая душа. Здесь он встречался с Нахимовым, Истоминым и Тотлебеном. Некоторое время командовал горным взводом на реке Бельбек и показал себя хорошим командиром, заботящимся о своих солдатах. 4 августа он принял участие в сражении на реке Черной. Бой был проигран, и это очень плохо повлияло на Толстого. Он до самого падения города оставался на боевых позициях и после признавался, что этот день был самым печальным в его жизни. За участие в боях Лев Толстой был награжден орденом святой Анны 4-й степени и медалями.
Участник Крымской войны и писатель Лев Толстой создает яркий документ, который, по его мнению, должен быть верен действительности. Таким документом становятся «Севастопольские рассказы» – летопись героической обороны русскими войсками осажденного Севастополя. Рассказы – это не исторический документ, но в них автор показывает точно и детально офицерский и солдатский быт, обмундирование, передает живую разговорную речь. А все эти мелочи подтверждают их документальную основу.
Он сам говорил, что столько узнал и испытал, что даже не знает с чего начать. Многое из его рассказов написано по его же дневниковым записям, а они написаны по горячим следам и во многом пропитаны личными впечатлениями и наблюдениями. В то же время в военных произведениях активно звучат темы русского солдата и Родины, а противовес им – мысли против войны и ее ужасов. Правда войны так ярко прозвучала в его рассказах, что вызвала определенное недовольство у цензоров и их начальства. Тем не менее уже в 1855 году рассказы печатает журнал «Современник».
27 августа закончилась боевая служба Толстого в Севастополе. Он со своей батареей прикрывал отход русских войск через бухту на Северную сторону. И когда вы будете читать рассказ «Севастополь в августе 1855 года», узнаете, какие мысли и чувства обуревали всех защитников города. Они не смирились с поражением, в котором их вины и не было.
— Шумят, пишут, а — умру, и — через год — будут спрашивать: Толстой? Ах, это граф, который пробовал тачать сапоги и с ним что-то случилось,— да, этот?"
А тем не менее сапоги его были ужасно плохи. Его друг Аркадий Столыпин - отец Петра Столыпина, бывал у него в Ясной Поляне и там ему мужики похвастались, что граф им делает сапоги, да только в них из хорошего - даровость, а в целом всё плохо. Так же и зятю своему, Михаилу Сухотину, мужу дочери Татьяны, он подарил как-то сделанные своими руками сапоги, а тот ими так ужасно за один день натёр ноги, что убрал и больше никогда не носил.
