тут пишут о другом последствии пандемии ковид.
в отличии от ожиданий - людей заперли на карантинах и локдаунах, ждите через 9 месяцев всплеска рождаемости - все наоборот, рождаемость еще дополнительно сократилась.
Вот сравнение с историческими эпидемиями:
historytoday.com/archive/history-matters/baby-boom-or-bust
Бэби-Бум или спад?
Пандемия Ковида, похоже, вызвала нехватку рождаемости. Как исторически страны реагировали на падение рождаемости?
Маргарет Андерсен |
Опубликовано в журнале History Today Том 71 Выпуск 7 июля 2021 года
Когда в марте 2020 года пандемия отправила мир в изоляцию, многие комментаторы язвили, что мини-бэби-бум последует через девять месяцев. Реальность была совершенно иной. Финансовая неуверенность, возросшие родительские обязанности и беспокойство о будущем, наряду с другими трудностями, побудили многих отложить или отказаться от рождения ребенка. Экономисты прогнозируют, что в этом году в США родится на 300 000 детей меньше, чем ожидалось до пандемии.
Демографические изменения могут иметь экономические последствия. Падение рождаемости означает, что меньшие поколения налогоплательщиков в конечном итоге будут нести ответственность за поддержку больших поколений пенсионеров. Поэтому исторически правительства рассматривали снижение рождаемости как экзистенциальную угрозу, поднимая призрак упадка или вымирания. Вопрос о том, как прямые действия правительства могут способствовать повышению рождаемости, не является новым; европейские правительства боролись с этим вопросом в течение десятилетий, и Франция в первую очередь среди них.
Франция была первой страной в Европе, которая пережила демографический переход-устойчивое снижение как смертности, так и рождаемости. Большинство европейских государств пережили переходный период постепенно; уровень смертности снизился в течение 18-го и 19-го веков, однако уровень рождаемости оставался высоким примерно до начала 20-го века. Во Франции xviii века они произошли почти одновременно. В результате демографы 19-го века предупреждали, что население Франции растет лишь незначительно, в отличие от быстрого роста ее соседей. Эксперты и реформаторы истолковали поражение страны во Франко-прусской войне 1870-71 годов как предупреждение о том, что может случиться с "декадентской" страной, идущей к депопуляции.
Острота кризиса усилилась в последнее десятилетие века, когда ‘русский грипп " ненадолго увеличил смертность. Эта пандемия, начавшаяся осенью 1889 года и продолжавшаяся до начала 1894 года, унесла жизни по меньшей мере одного миллиона человек во всем мире. Во Франции, где даже до пандемии (из-за низкого уровня рождаемости) отмечался лишь скромный ежегодный прирост населения, вспышка имела отрезвляющий эффект. В 1890, 1891, 1892 и 1895 годах смертность фактически превышала рождаемость. Поскольку гробов было больше, чем колыбелей, молодое пронаталистское движение Франции активизировало свою кампанию, призывая общественность иметь больше детей и лоббируя действия правительства. Она противопоставляла скромный прирост населения Франции с ростом населения ее соседей, используя мощные образы, которые, например, представляли Францию маленьким, хрупким человеком, стоящим рядом с высокой, мускулистой Германией.
Историки обычно рассматривают годы после Первой мировой войны как момент, когда французские выборные чиновники начали систематически пытаться влиять на демографические тенденции. После опустошительного количества жертв во время конфликта перспективы Франции на демографическое восстановление казались плохими. Хотя в межвоенные годы (1919-1939) наблюдался некоторый рост населения, он был обусловлен в основном иммиграцией, а не превышением рождаемости над смертностью. Вялый рост придавал пронаталистской риторике убедительный смысл срочности. Как писал пронаталистский лидер Жак Бертильон в 1919 году, победа Франции в 1918 году была бы бессмысленной, если бы ее низкий уровень рождаемости продолжал оставлять страну уязвимой для вторжения.
По мере того как французские политики и реформаторы пытались стимулировать рождаемость, им приходилось решать вопрос о том, почему рождаемость изначально была низкой. Пронаталисты предложили объяснения тенденции к малым семьям, включая современное стремление к социальной мобильности, миграцию в города из деревень, налоговое и наследственное законодательство и высокую стоимость жилья и образования. Помимо финансовых и материально-технических препятствий, они видели гораздо более коварную причину. Многие люди, особенно женщины, просто не хотели больших семей.
Пол имел непосредственное отношение к этой оценке. Пронаталисты утверждали, что снижение рождаемости у женщин является симптомом распада семьи и гендерных ролей. Пропаганда вызывала в воображении образы огромной эпидемии современных женщин, лишенных материнского инстинкта и выбирающих жизнь добровольного бесплодия, поскольку они больше заботились о поддержании модной фигуры, чем о том, чтобы посвятить себя семье. Однако эти образы были скорее риторикой, чем реальностью. Данные свидетельствуют о том, что большинство женщин этого поколения действительно стали матерями; возможно, они предпочитали небольшие семьи, но они не выбирали жизнь без детей.
Некоторые действия правительства в этот период были направлены на то, чтобы затруднить женщинам выбор небольших семей. Это включало два закона, принятых в 1920 году: один из них запрещал продажу или распространение противозачаточных средств или информации; другой укреплял существующий закон о наказании за незаконные аборты. Кроме того, был сделан сильный толчок к тому, чтобы предложить целый ряд финансовых льгот и вознаграждений, таких как пособия, семьям с детьми. Отчасти это было сделано для того, чтобы стимулировать рождаемость и облегчить поддержку больших семей. Речь шла также о том, чтобы побудить население воспринимать процесс производства и воспитания следующего поколения солдат, рабочих и матерей как коллективную ответственность. Такая пропаганда ясно давала понять, что те, кто предпочел иметь мало или вообще не иметь детей – а это обычно представлялось как выбор, – должны будут помогать содержать детей из более плодовитых семей. На ней были изображены измученные родители, растящие большие семьи в убогих условиях, в то время как бездетные пары жили в роскоши, несправедливость, которую можно было исправить только с помощью семейных пособий.
В последующие десятилетия французское правительство расширило многие из этих пронаталистских льгот и ввело новые. Естественно, история демографической политики Франции ставит вопрос о том, насколько эффективными могут быть такие меры. После Второй мировой войны, например, семейные пособия были щедрыми, иногда даже представляли собой целый второй доход для малообеспеченных многодетных семей. Это пособие было расценено как успех и приписано вкладу в послевоенный беби-бум во Франции. Например, в одном из опросов 1950 года 97% респондентов согласились с тем, что семейные пособия способствуют повышению рождаемости. Однако ученые не уверены, что эти преимущества на самом деле объясняют послевоенный беби-бум во Франции. Подобные демографические явления были зафиксированы в большинстве западных стран после войны, в том числе в таких странах, как США, которые не развернули пронаталистскую стратегию. Примечательно также, что, хотя относительно щедрые семейные пособия продолжались и после 1960-х годов, послевоенный беби-бум во Франции этого не сделал.
Как и в США, во Франции пандемия теперь ускорила то, что уже было нисходящей тенденцией. В январе 2021 года, через девять месяцев после начала пандемии, во Франции произошло 13 - процентное снижение рождаемости. Ранние предсказания о том, что пары, укрывающиеся вместе, инициируют французский беби-бум Covid, не оправдались.
Маргарет Андерсен-адъюнкт-профессор истории в Университете Теннесси.
