— Дед, а расскажешь про войну? — мальчик, не отводя взгляда от экрана смартфона, повернулся к деду, сидящему у стола и просматривающего новую газету. — Про что? — прищурился старик и характерным жестом приложил руку к уху. — Про войну, деда! — А, про войну... — он нахмурился, а его взгляд как–то сразу потускнел, — а тебе зачем? — Ну просто. Интересно же, — пожал плечами мальчуган, — расскажешь? — Да чего про нее рассказывать... — махнул рукой дед, но, немного помолчав, продолжил, — вот был у нас один офицер. Старший лейтенант Гаврилов... Старик глубоко вздохнул и посмотрел куда–то вдаль, постепенно погружаясь в свои далекие воспоминания.
— Анисимов, сколько? Солдат вздрогнул от неожиданности. Резко вскочив на ноги, он машинальным движением поправил форму и повернулся в сторону голоса. По траншее к нему приближался офицер. — Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! — Вольно, — кивнул офицер, — так что там? Сколько насчитал? — Кого, товарищ старш... — Небесных кренделей, Анисимов, сколько насчитал, спрашиваю?! Солдат растерялся. По гладковыбритым щекам пополз предательский румянец, а взгляд сам собой уткнулся в землю. Лейтенант, заметив смущение бойца, с легкой усмешкой похлопал его по плечу. — Ладно, ладно, Анисимов. Бывает. О невесте, небось, своей вспомнил? — Никак нет, товарищ старший лейтенант, — покачал головой боец. — А о чем же тогда?Солдат засмущался еще больше. Переступив с ноги на ногу, он бросил быстрый взгляд на офицера. — Чего молчишь, Анисимов? — нахмурился лейтенант, — ты, часом, не к немцам собрался, а? — Да что вы говорите такое, товарищ старший лейтенант? — солдат осуждающе посмотрел на офицера. — Ну, а чего молчишь тогда, как тот шпион? — Да ничего я не молчу, товарищ старший лейтенант. Просто задумался немного. Вот, думаю, добьем мы фашистов, поедем домой. Память — она же штука такая... Долго не хранится. Вот я и задумался — может после войны взять, да книгу написать?
— Ого, — вскинул брови офицер, — и о чем же книга будет?
— Да все о том же, — улыбнулся Анисимов, — песня та же, поет она же. О войне буду писать. Как наше подразделение воевало, как немцев гнали с земли нашей. Я и о вас там тоже напишу обязательно. — Вот оно, значит, что... Книгу решил написать, — задумчиво протянул офицер и внимательно посмотрел на солдата, — ну, что ж... Это дело хорошее конечно. Может даже похвальное. Ты мне только скажи — вот ты, к примеру, о сержанте Потапове будешь писать в книге своей?
Улыбка тут же пропала с лица красноармейца. Взгляд снова опустился, а на переносице прорезались несколько морщинок. — Буду конечно, товарищ старший лейтенант. — И что ты о нем напишешь? — Напишу, что был такой красноармеец. Что погиб смертью храбрых, защищая нашу Родину. — А как он погиб расскажешь читателям своим? — взгляд лейтенанта стал каким–то тяжелым и колючим. — Обязательно расскажу. Напишу, что в бою сержант Потапов проявил мужество и доблесть, прикрывая отход нашей...
— Это понятно, — кивнул офицер, продолжая буравить солдата взглядом, — а о том, что сержанта Потапова по кусочкам собирали, а половину черепа так и не нашли... Это ты будешь писать, Анисимов? Солдат хотел было что–то ответить, но запнулся на полуслове. — А о том, как на соседнем участке немцы целый взвод на гусеницы намотали — напишешь об этом? А о нашем наводчике Колыванове что напишешь? Помнишь, как он сидел на земле, свою печень разорванную в руках держал и смеялся от шока? Так и умер с улыбкой на лице. Будешь ты это своим читателям рассказывать? Или может напишешь про того бойца, которому все лицо осколком срезало? Помнишь его? Помнишь, как его в санчасть несли, а у него пузыри кровавые по этому месиву пузырились? Расскажешь, как он мычал, как за лицо свое хватался? А помнишь, как танкиста того из танка доставали? Зарисуешь в книжке, как у него кожа обгоревшая лоскутами отваливалась? А про Сергеева нашего? Расскажешь, как он без ног в луже своей крови лежал и просил, чтоб добили его? Или как наши солдаты от снайперов погибают? Без громких слов перед смертью, без трагической музыки. Просто стоит солдат, а потом вдруг падает на землю. Тихо так, буднично. Как будто поспать прилег. Только во лбу дырочка маленькая, а сзади мозги по земле разбросаны. Просветишь людей, как здоровые мужики плачут и маму зовут на войне? Как во время артобстрела землю грызут зубами? Как в крови захлебываются, как с ума сходят? А, писатель?
На солдата было тяжело смотреть. Его плечи опустились, взгляд совсем потух. — А чего ты поник, Анисимов? Ты ж сам сказал, что о войне писать собрался. Или ты о какой–то другой войне будешь рассказывать? О какой–нибудь шуточной? — Нельзя же так, товарищ старший лейтенант, — солдат посмотрел блестящими глазами в глаза офицера, — зачем же людям, которые этого не видели, все это знать? — Вот и я у тебя спрашиваю — зачем? — офицер вздохнул и облокотился на край траншеи, — а ведь война — она так и выглядит. С кровавыми ошметками вместо лица, с обгоревшими до костей руками, с оторванными ногами и внутренностями, волочащимися по земле. И ты это прекрасно знаешь. Так что, Анисимов, захочешь кому–нибудь о войне рассказать — ты или правду говори, или вообще молчи. А сказочники потом и без тебя найдутся. Особенно те, которые о войне только по радио слышали. Вот так–то, писатель.
Лейтенант усмехнулся, еще раз хлопнул солдата по плечу и продолжил обход. А красноармеец Анисимов обиженно смотрел ему вслед и ругал себя за то, что решил поделиться с командиром своими мыслями. Тогда он еще не знал, что старший лейтенант Гаврилов погибнет у него на глазах через полторы недели. В бою. Именно так, как это и бывает на войне — просто тихо упадет на землю и больше не встанет.
*** — И что с ним стало? — решил прервать долгую паузу мальчик. — А? — Ну, ты начал рассказывать про лейтенанта какого–то. Старик вынырнул из воспоминаний, внимательно посмотрел на внука и тяжело вздохнул. — А, да. Хороший был человек. — И что он сделал? — Как это — что? — Ну, например, танк подбил или немца в плен взял? — Да нет, внучок. Просто отговорил меня книжку писать. — Какую еще книжку?
Старик молча отвернулся к окну и прикрыл глаза рукой. Мальчик хмыкнул, пожал плечами и снова уставился в телефон. Что с деда возьмешь? Он уже совсем старый, сам не понимает, что говорит. Ты ему про войну, а он тебе про книжку какую–то...
Мой тесть не мог смотреть фильмы про войну, говорил что вранье, и просил выключить. Военную кинохронику тоже не мог смотреть, и просил выключить. Жена ему, - пап, ведь это же кинохроника...
- Выключи, не было этого!
А настоящие книги о войне, о том что было, те, которые запрещал написать лейтенант, солдаты все же написали. И некоторые из этих книг дождались таки своего времени издания, отлежав рукописями в столах все советское время.
Мне дед рассказывал только истории с людьми на войне или с ним. О ПМВ почти ничего, но много о времени сразу после неё, но без убийств и насилий. Другие наши соседи на улице (среди них было много инвалидов ВОВ) также о своём существовании на войне и фронте молчали. Заметил, что те, кто реально хватил лиха на той войне не были склонны о ней трепать в отличии от других, тех кто удачно на это время пристроился...
Очень здравая тема, и комментарии. Из моих двух дедов я застал только того, кто не воевал. Тот, кто воевал, был дважды контужен и отправлен в тыл, в Узбекистан, он умер за год до моего рождения, спился (привет 100 наркомовским видимо, ибо на фронте спаивали, факт). А вот тот кто не воевал как раз, 1930 года рождения, стал зато потом офицером, и потому тема войны присутствовала у меня с детства..и потому я по-видимому хорошо понимаю то, что не понимает большинство народонаселения - какая мерзость сама война на практике, и наверное даже не вши и окопы, а самое мерзкое то, когда рвётся хрупкая живая плоть калёным железом. В топку Анисимовых, надо хоть немного в каждой книге, посвящённой войне, писать этой правды, хотя бы как пишет Новиков-Прибой в "Цусиме".
Левая средняя шестидюймовая башня также получила повреждение. Один из снарядов попал в вертикальную броню, другой разорвался на крыше, уничтожив комендорский колпак. Человек, стоявший на подаче, свалился и закружился на четвереньках, спрашивая:
— Братцы, куда это мне попало?
На спине у него, между плеч, в лохмотьях разорванного платья расплывалось мокрое пятно. Лицо, добродушное и жалкое, быстро синело. Он опрокинулся навзничь и тут же скончался. Вместе с ним были ранены башенный старший и один из комендоров. Дверь в башне заклинилась. Осталось из нее два выхода: либо вверх, через горловину в крыше, либо вниз, в погреба. Обвалом соседнего легкого борта была ограничена горизонтальная наводка башни.
........
На операционный стол был положен матрос Котлиб Том. У него левая нога в колене была раздроблена и держалась только на сухожилиях. Оказалось, что, прежде чем его подобрали носильщики, он долго полз из носового каземата до середины судна, оставляя за собою кровавый след. Теперь он лежал неподвижно, посеревший, как труп, с полным безразличием к тому, что над ним проделывали. Ему распороли штанину, оголили ногу до паха и положили на нее резиновый жгут. Когда отхватили сухожилия, старший врач Макаров приказал мне:
— Новиков, убери!
Я взял с операционного стола сапог с торчащей из него кровавой костью и, не зная, что с ним делать, оставил его у себя в руках. Мое внимание было поглощено дальнейшей операцией над Котлибом. Оставшуюся часть ноги оттерли эфиром и смазали йодистой настойкой. Рукава у старшего врача были засучены по самые локти. Засверкал хирургический нож в его правой руке. Словно в бреду, я видел, как отделяли кожу с жировым слоем и как резали мясо наискосок, обнажая обломанную кость. Потом по ней заскрежетала специальная пила. На кость загнули оставленный запас свежего мяса, натянули на нее кожу и начали штопать иглой с шелковой ниткой. Я продолжал держать сапог с куском отрезанной ноги. Меня прошибло холодной испариной и сильно тошнило. Старший врач, работая, не замечал, что висок у него испачкан кровью и в каштановой бородке блестят крупные капли пота. Он увидел меня и рассердился:
— Что же ты держишь в руках сапог?
— А куда же мне его? — в свою очередь спросил я, едва, соображая.
— Брось под стол.
Я исполнил приказание, бросил сапог под стол, но звука при его падении не расслышал.
........
Около этой башни еще перед началом сражения на убой были поставлены два матроса — Король и Сусленко. До самой встречи с японцами они находились в карцере. Сусленко был арестован за ограбление церковной кружки, а Король — за бунт на крейсере "Нахимов". Старший офицер, поставив, — их здесь, приказал:
— В случае пожара будете заливать из шлангов. Никуда отсюда не уходить. Виновника пристрелю на месте.
Оба они были разорваны на куски.
Крыша с башни, оказалась сорванной. По-видимому, один из снарядов разорвался в амбразуре. Внутри башни одному человеку оторвало голову, а всех остальных тяжело ранило. Послышались стоны, крики. Из башни вынесли комендора Бобкова с оторванной ногой. Лежа на носилках, по пути в операционный пункт, он, проклинал кого-то, ругался самыми отчаянными словами...
Сообщение отредактировал Шторм: 24.08.2017 - 11:20 AM
Мне в детстве много рассказывала о войне моя мать, но это были рассказы другие. Она рассказывала больше не о тяготах и ужасах войны, а о людях, которые окружали ее на фронте. Она была бескомпромиссным романтиком и ценила в людях отвагу, честность и бескорыстие.
Кое что я, разумеется, узнавал из ее рассказов об ужасной стороне войны, - моя мать не хотела романтизировать саму войну.
Наверно, поэтому она до конца своей жизни не любила победные мероприятия и фанфары, и я не помню, чтобы она смотрела по телевизору 9-го мая Вечный Огонь в Минуту молчания. Она уходила в эти минуты в себя, становилась чужой и скучной.
Мне кажется, что лучшей благодарностью нашим близким, пережившим и прошедшим войну, был бы наш собственный антимилитаризм и даже пацифизм.
Сообщение отредактировал K-49: 24.08.2017 - 14:33 PM
Наверно, поэтому она до конца своей жизни не любила победные мероприятия и фанфары, и я не помню, чтобы она смотрела по телевизору 9-го мая Вечный Огонь в Минуту молчания. Она уходила в эти минуты в себя, становилась чужой и скучной.
А в лепрозории на Валааме до 80-х День Победы не праздновали.
Мне кажется, что лучшей благодарностью нашим близким, пережившим и прошедшим войну, был бы наш собственный антимилитаризм и даже пацифизм.
Это правильно, но иногда война меньшее из зол. Ну я про ситуацию на Украине, понимаете..
Наверно, поэтому она до конца своей жизни не любила победные мероприятия и фанфары, и я не помню, чтобы она смотрела по телевизору 9-го мая Вечный Огонь в Минуту молчания. Она уходила в эти минуты в себя, становилась чужой и скучной.
А в лепрозории на Валааме до 80-х День Победы не праздновали.
Мне кажется, что лучшей благодарностью нашим близким, пережившим и прошедшим войну, был бы наш собственный антимилитаризм и даже пацифизм.
Это правильно, но иногда война меньшее из зол. Ну я про ситуацию на Украине, понимаете..
Не понимаю, и никогда не пойму.
Нет у украинского гражданина никаких обязательств перед гражданином российским, кроме как обязанность соблюдать неприкосновенность внутренней жизни РФ.
100 грамм в сутки ? для людей, находящихся в состоянии жесточайшего стресса?
привет 100 наркомовским видимо, ибо на фронте спаивали, факт
вы шутите?
генерал Пыльцын писал, что водка не действовала на людей, а многие вообще от неё отказывались
вы чё- кина не бачили?
Я все понял, гражданин генерал, разрещите идти? Подожди. Я прикажу, тебе выдадут две большие фляги со спиртом. Раздашь перед боем, "наркомовские 100 грам". Да тут не по 100, тут по пол кило на брата надо. Ну по пол кило много, а по 200 грам в самый раз будет. Держи. Держись, Твердохлебов. На верху и смерть красна. Кому красна а кому страшна, гражданин генерал. Ты скажи, вину свою кровью искупить должны. Это я не для красного словца сказал. Тут брат мой Твердохлебов, или грудь в крестах, или голова в кустах.
вам что - литр давать? так страна итак последнее фронту отдавала, да и для меня, человека мало пьющего, это не так уж и мало - тут ведь каждый день так пьянствовали, а перед боем ещё дополнительные давали
вон Владимир Вольфович говорил, что его дядя-фронтовик именно во время ВОВ спился, а он человек осведомлённый
Сообщение отредактировал Шторм: 24.08.2017 - 19:20 PM
"Пацифизм" конечно хорошо, но ведь иногда кому-то и в морду дать нужно иначе он совсем рамсы потеряет и будет не только из тебя верёвки вить... Никто из нас не идеален... Вот жили в УССР люди в мире между собой, но некоторые шапки с людей срывали, драки массовые устраивали...
Не думаю, что "100 грамм наркомовских" причина столь массовой алкоголизации населения СССР, но они свою роль сыграли в столь значительных потерях РККА во время ВМВ и в последующей алкоголизации... Причина глубже - в самой обстановке в стране во второй половине ПМВ хотя и был введён "сухой закон", в обстановке Гражданской войны и в победе большевиков. Сама ситуация, когда хамы стали начальниками заставляла людей искать способ забыться.
100 грамм в сутки ? для людей, находящихся в состоянии жесточайшего стресса?
привет 100 наркомовским видимо, ибо на фронте спаивали, факт
вы шутите?
генерал Пыльцын писал, что водка не действовала на людей, а многие вообще от неё отказывались
вы чё- кина не бачили?
Я все понял, гражданин генерал, разрещите идти? Подожди. Я прикажу, тебе выдадут две большие фляги со спиртом. Раздашь перед боем, "наркомовские 100 грам". Да тут не по 100, тут по пол кило на брата надо. Ну по пол кило много, а по 200 грам в самый раз будет. Держи. Держись, Твердохлебов. На верху и смерть красна. Кому красна а кому страшна, гражданин генерал. Ты скажи, вину свою кровью искупить должны. Это я не для красного словца сказал. Тут брат мой Твердохлебов, или грудь в крестах, или голова в кустах.
вам что - литр давать? так страна итак последнее фронту отдавала, да и для меня, человека мало пьющего, это не так уж и мало - тут ведь каждый день так пьянствовали, а перед боем ещё дополнительные давали
вон Владимир Вольфович говорил, что его дядя-фронтовик именно во время ВОВ спился, а он человек осведомлённый
Пусть не заливает Жирик. Я много лет каждый день перед обедом выпивал грамм 60-80 коньяка или водки. Иногда под настроение накатывал и больше 100. И не спился.
А в военной обстановке, в холоде, в неустроенности, в условиях стресса, алкоголь быстрее расходуется в организме.
такая помойка как псевдоисторическое кино "Штрафбат" ни в коей мере не может быть ориентиром.
Пыльцын, о котором я говорил, во время войны командовал ротой - причём ротой именно в штрафбате!
он писал, что многие отказывались от спиртного, те кто не отказывался - предпочитали пить после боя, при этом на людей после боя спиртное почти не оказывало влияния: слишком велик был стресс.
а где там служил родственник Жириновского - неизвестно, может всю войну при кухне или при штабе состоял
"Пацифизм" конечно хорошо, но ведь иногда кому-то и в морду дать нужно иначе он совсем рамсы потеряет и будет не только из тебя верёвки вить
не помню кто сказал: "Есть предел, за которым мягкость превращается в потакание преступлениям"
Мой тесть не мог смотреть фильмы про войну, говорил что вранье, и просил выключить. Военную кинохронику тоже не мог смотреть, и просил выключить. Жена ему, - пап, ведь это же кинохроника...
- Выключи, не было этого!
А настоящие книги о войне, о том что было, те, которые запрещал написать лейтенант, солдаты все же написали. И некоторые из этих книг дождались таки своего времени издания, отлежав рукописями в столах все советское время.
Проблема в том, что солдат описывает свои ощущения. А они, как бы помягче сказать, несколько необъективные. Тот же эпизод с правой и левой ногой достаточно показателен. Упражнения в строевой все достаточно простые. Но выучить их не могут. Спать в карауле - вредно для здоровья. Есть в туалете - тоже. А потом те, кто не понял военную службу и был достаточно посредственным солдатом пишут мемуары. И описывают и мат с хамством (которых, видимо, на гражданке нет), и требовательность к качеству работы. Равно как и хитрозадость некоторых товарисчей, кои не гнушаются в том числе и воровать из общего котла, пользуясь служебным положением. При этом в книге чётко прописан настрой - мол армия это грязь, хамство, грубость и всё такое прочее. И поэтому она хуже гражданской жизни.
не помню кто сказал: "Есть предел, за которым мягкость превращается в потакание преступлениям"
Верно сказано. А проблема очень хорошо показана в фильме "9 рота", момент, когда бьют заснувшего на посту.
Вот и мой дед про войну ни гу-гу. Я его пытался расспрашивать - бесполезно. А наверное мог много чего рассказать. Был пулеметчиком 1-ый номер. Закончил войну в 44 на Украине по ранению. Был ранен 3 или 4 раза. Светлая память.
Его друг детства и по жизни - танкист, раза 3 горел. Закончил войну в 45 в Польше по ранению. Светлая память.
Они частенько встречались, но ни разу не было разговоров про войну, даже под соточку, про что угодно: политика, урожай, плодожерка..., но не война. Наверное кое-то внутреннее табу?
Вот и мой дед про войну ни гу-гу. Я его пытался расспрашивать - бесполезно. А наверное мог много чего рассказать. Был пулеметчиком 1-ый номер. Закончил войну в 44 на Украине по ранению. Был ранен 3 или 4 раза. Светлая память.
Его друг детства и по жизни - танкист, раза 3 горел. Закончил войну в 45 в Польше по ранению. Светлая память.
Они частенько встречались, но ни разу не было разговоров про войну, даже под соточку, про что угодно: политика, урожай, плодожерка..., но не война. Наверное кое-то внутреннее табу?
Не все моменты на войне приятны и не все понятны. К примеру сложно объяснить вкус того же домашнего пирожка, которым тебя угостили гражданские на войне. Это кусочек гражданской жизни, это что-то тёплое и приятное. И вкус сильно отличается. Он не лучше и не хуже, он просто другой. Пирожок сделан не женой и не матерью, но тепло есть.
Когда узнают про моё армейское прошлое сразу задают вопрос - "а многих убил? И каково это? А расскажи". Если вопрос задаёт девушка, я в ответ без всякого стеснения интересуюсь у неё периодичностью менструального цикла. Или диаметром влагалища. Это схожие по тактичности вопросы.
