Исторический форум: история России, всемирная история

Так никто и не сомневался вроде. Равно как и в том, что Александр III не был алкоголиком. Где-то тут мелькало в сообщениях.

Ну вон коллега так почти уверен. Во-первых Ленин был лысым, а во вторых коллеге об этом по телевизору сказали. Какие тут у коллеги могут быть сомнения. Раз по телевизору

 "...Я тогда изучал метрическую антропологию. Этот фотоальбом лёг чистой иллюстрацией к образцам развития сифилиса - от раннего облысения до разрушения хрящей и провала носа. Потом, в Туве, эти образцы я увидел ещё живыми. ..."

 

 А насчет А3, так это по-моему Пикуль  закатил фуфель. Или во всяком случае пустил его в массы. Ну Валентин Саввич, дело известное, чего с него взять

господа, вернитесь к николя...

  Принимая во внимание замечание модератора вынужден оставить Ваш пост, г-н Гюрза, баз ответа по существу. Где-нибудь в будущих полемиках к этим вопросам вернёмся...

  Вы ранее утверждали, что если мы обсуждаем "политических деятелей", то их человеческие качества не важны. Я с Вами не согласен. Как человек Ник.2 на голову выше своих оппонентов. Особенно тех, кто его  и его детей убивал... И не только тех, кто это делал непосредственно... ИМХО. 

   Как человек Ник.2 на голову выше своих оппонентов. Особенно тех, кто его  и его детей убивал... И не только тех, кто это делал непосредственно... ИМХО. 

Если Вы внимательно вчитаетесь в отзывы современников о Н2, вернее в отзывы тех, кто его лично знал, тех кто с ним часто и регулярно общался, то заметите, что все они отмечают одно-единственное позитивное качество Н2. Его умение разговаривать с людьми.

 Все. Вернее так, все отзывы можно условно разделить на две части.  Отрицательные отзывы и отзывы, которые положительны упоминанием этой одной-единственной черты фигуранта. Витте и Кони, Ольденбург и Керенский ( кстати Вы интересовались источниками информации Керенского? Вполне может статься , что и первоисточник. Керенский общался с арестованным Н2) все они упоминают об этой черте. Но по сути только об этой.

 Это важное бесспорно качество. При проведении раутов и ужинов. Принятии гостей и зарубежных родственников. Но ведь его совершенно недостаточно для руководителя. 

А об остальных качествах отзывались...Тот же Кони:

«Император был un charmeur — “чарователь”, человек с любезным и ласковым взглядом газели… Мои личные беседы с царем убеждают меня в том, что это человек несомненно умный, если не считать высшим развитием ума разум, как способность обнимать всю совокупность явлений и условий»...

 Ведь это по сути уничтожающая характеристика.

 

Ну а Драгомиров, который наверняка знал своего ученика как облупленного, сформулировал по военному кратко и исчерпывающе:

«Сидеть на престоле годен, но стоять во главе России неспособен»

 А вот как отзывался о Н2 генерал Данилов, сотрудник Н2 по ставке:

 

«Я уверен, что если бы безжалостная судьба не поставила императора Николая во главе огромного государства и не вселила в него ложного убеждения,что благополучие этого государства зиждется на сохранении принципа самодержавия, о нем сохранилась бы память как о симпатичном, простодушном и приятном в общении человеке»

 

То есть те люди, которые столкнулись с Н2 в деле отметили его к этому делу полнейшую неспособность.

Ну и в результате за царя не заступился НИКТО. Вообще. Вот Вам и оценка его человеческих качеств.

 

И еще в тех событиях есть один трагикомический штришок. 

Я относительно царицы. Да кончили ее большевики, но арестовал-то один из их самых ярых врагов, Корнилов Лавр Георгиевич. Положительно, судьба иногда дурачится.

  Подлостью, предательством и трусостью давших присягу Вы, г-н Гюрза, пытаетесь замазать личность прекрасного своей душой ч-ка? Да, я согласен с характеристикой Драгомирова Ник.2, но высказывания таких клятвопреступников как ген.Данилов меня возмущают... Тем более , когда их тиражируют.  ИМХО.

  Подлостью, предательством и трусостью давших присягу Вы, г-н Гюрза, пытаетесь замазать личность прекрасного своей душой ч-ка? Да, я согласен с характеристикой Драгомирова Ник.2, но высказывания таких клятвопреступников как ген.Данилов меня возмущают... Тем более , когда их тиражируют.  ИМХО.

Прощу прощения, но общаться с Вами далее не намерен. Удачи.

  Подлостью, предательством и трусостью давших присягу Вы, г-н Гюрза, пытаетесь замазать личность прекрасного своей душой ч-ка? Да, я согласен с характеристикой Драгомирова Ник.2, но высказывания таких клятвопреступников как ген.Данилов меня возмущают... Тем более , когда их тиражируют.  ИМХО.

Душа его, быть может, и была прекрасна, но деяния, доведшие Империю до ручки, - гнусны, как сны маньяка.

 

Прощу прощения, но общаться с Вами далее не намерен. Удачи.

Ну вот еще один боец сражен был упрямством велиречивым товарища Шутова. )))

Последний император Российской империи взошел на престол в возрасте двадцати шести лет истал восемнадцатым по счету царем из династии Романовых (от московского ее основания), пробыв затем у власти двадцать три года (20 октября [1 ноября] 1894 —2 [15 марта] 1917].

Вопреки мнению некоторых из его помощников, Николай II не был ни

единственной, ни главной причиной краха династии. Истинно, однако, и то, что

он внес в историю этого краха свой посильный вклад.



Николай Александрович Романов был старшим сыном императора Александра III и императрицы Марии Федоровны, родился 18 мая (6 мая по старому стилю) 1868 года в Царском Селе, «от матери, датской принцессы Дагмары Николай II унаследовал малый рост, стойкую скрытность, способность взирать на предмет ненависти любезными, доброжелательными глазами»(1), «император Николай есть сын своей матери и по своему характеру и по натуре» (4).



Начиная с девяти лет, он проходил домашнее обучение, «девяти лет от роду престолонаследник увидел себя в организованном для него университете на дому. Преподаватели были подобраны в соответствии с традицией, сложившейся в роду. В педагогический синклит, укомплектованныйдля наследника, вошли Н. X. Бунге, Г. А. Леер, О. Э. Штубендорф, А. В. Пузыревский, Е. Е. Замысловский, Н. Н. Бекетов, Ц. А. Кюи, а также генерал Г. Г. Данилович. Двенадцать лет трудилась эта коллегия над развитием интеллекта и вкусов наследника Николая, потом к курсу обучения был прибавлен тринадцатый год. Главным был на протяжении курса предмет, излагавшийся Победоносцевым: догма о божественном происхождении самодержавия, о неограниченности и неприкосновенности царской власти. Такие взгляды на воспитание развивал сам Александр III» (1).



Отсюда Николай II подчерпнул идею сохранения самодержавия, сторонником которой был всю жизнь. Сохранение самодержавия император считал основным делом своего царствования, «коль скоро представление о полезном или вредном для самодержавия и для него лично утвердилось в нем, он мог приступить к действию с решимостью, переходившей в ожесточение. Перед лицом крамолы или либерализма, в которых, прежде всего, усматривалась угроза его единоличной власти, а, следовательно, и его личной безопасности, он не знал ни колебаний, ни пощад» (1), «последний русский государь Николай II по темпераменту идеально подходил на роль конституционного монарха. И, тем не менее, он не мог пойти на предоставление конституции, а когда его к тому вынудили, не умел соблюсти ее, ибо смотрел на самодержавную власть как на род доверительной собственности, которую долг повелевает ему передать наследнику в неприкосновенности» (6).



Учиться Николаю Александровичу очень не хотелось, и обучение было для него в тягость. Он был не усидчивым и легкомысленным, «по всем предметам профессорам запрещено было задавать вопросы ученику, ему же самому спрашивать не хотелось; поэтому степень усвоения наук так до конца и осталась загадкой даже для Победоносцева. Видно только было, что на занятиях августейший школяр частенько мучается скукой, в моменты наивысшего вдохновения очередного лектора следит не столько за его изложением, сколько за сутолокой у аптеки, напротив, за толчеей у Аничкова моста. В чем сам себе признавался в дневниках тех лет: "Был изведен Пузыревским..."; "Занимался с Леером, чуть не заснул..."; "Встал поздно, чем урезал Лееру его два часа..." Занятия действовали на него, как снотворное: "У меня сделалась своего рода болезнь - спячка, так что никакими средствами добудиться меня не могут..." Но нет ничего вечного, и мучительство спячкой не бесконечно, и однажды наступает дивный день, день его светлого пробуждения - со страниц его дневника звучит ликующий, триумфальный возглас: "Сегодня я закончил свое образование - окончательно и навсегда!"»(1), «наследник, а затем и император Николай II не проявлял интереса к государственным делам. Когда Победоносцев пытался, по его словам, объяснить наследнику, как функционирует государство, "тот с великим тщанием начинал ковырять в носу"» (7).



Александр III в обучении сына акцент делал на военных науках, а не на политических и экономических, так как предполагалось, что наследник должен будет защищать самодержавие от внешних и внутренних врагов, а не проводить реформы, «первые восемь лет престолонаследник проходил почти нормальный гимназический курс, если не считать исключения из программы классических языков (латыни, греческого), усиленных занятий английским, французским и немецким, а также занятий по так называемой политической истории. Последние же пять лет были отданы "высшим наукам", с упором на военные: стратегию и тактику, топографию и геодезию»(1).



После домашнего обучения в возрасте шестнадцати лет Николай II поступил на действительную военную службу, которая продолжалась 10 лет, «кроме теории, наследник много времени отдал военной практике. В 1884 году великий князь Николай Александрович «становится», как тогда говорили, на военную службу и 6 мая, в свой день рождения, приносит воинскую присягу. В августе 1884 года Наследник получил звание поручика. Он провел два лагерных сбора в рядах лейб-гвардии Преображенского полка в должности ротного командира. В марте 1889 года будущий Император писал: «Я проделал уже два лагеря в Преображенском полку, страшно сроднился и полюбил службу! Я уверен, что эта летняя служба принесла мне огромную пользу, и с тех пор заметил в себе большие перемены. Кроме этого, цесаревич два летних сезона посвятил кавалерийской службе в рядах лейб-гвардии Гусарского полка от взводного до эскадронного командира. К тому же, один лагерный сбор Наследник прошел в рядах артиллерии. После прохождения многолетнего курса военной подготовки, великому князю Николаю Александровичу было присвоено звание полковника и вплоть до вошествия на престол в 1894 году он командовал батальоном Преображенского полка» (3).



Во время военной службы наследник вкусил все прелести офицерской жизни, «часы досуга провел в гвардии преславно. Под руководством дяди своего Сергея Александровича, командовавшего Преображенским полком в обществе Нейгардта, фон дер Палена и братьев Витгенштейнов познал прелесть попоек и амурных похождений, каковые и составили нечто вроде параллельного университетского курса» (1), «почти каждый день заканчивался попойкой офицеров полка. 31 июля 1890 г. записано в дневнике: "Вчера выпили 125 бутылок шампанского". Порой доходило до того, что Николай опаздывал на следующей день к выходу полка на очередные рубежи. С этого времени он старался не пропускать встреч в офицерских собраниях, но пьяницей не стал» (7).



По душе Николаю Александровичу была военная служба, офицерское общество, будучи императором, он продолжал посещать офицерские собрания, «проведя целую ночь в офицерском собрании, Государь, возвратясь под утро во дворец, принимал ванну и тотчас же приступал к своим ежедневным занятиям, причем его докладчики и представить себе не могли, что он провел бессонную ночь. Привлекали его офицерские собрания царствовавшей в них непринужденностью, отсутствием тягостного придворного этикета: любил он и беседы, которые там велись об охоте, о лошадях, о мелочах военной службы; нравились ему солдатские песни, веселые рассказы, смешные анекдоты, до которых он был охотник; во многом Государь до пожилого возраста сохранил детские вкусы и наклонности. В его дневнике перечисляются любимые им развлечения и все они ребячески наивны» (2), «считает себя профессиональным военным. Любит войсковые смотры и парады, иногда посещает полковые праздники» (1).



Характерными чертами характера наследника были упрямство и безответственность, «он в ранней молодости полюбил маленькую принцессу Алису Гессенскую. Император Александр III, императрица Мария Феодоровна были против этого брака. Они не хотели женитьбы на немецкой принцессе; возникали предположения о браке русского наследника с принцессой Еленой Орлеанской из семьи претендента на французский престол. Но наследник с тихим упорством отклонял эти планы. В конце концов, родители уступили (5)».



До вступления на престол Николай II был в тени отца и постепенно «приобщался к государственным делам, председательствуя в комитетах, заседая в Государственном совете и Комитете министров» (5).



Но, к сожалению, «эта тщательная и планомерная подготовка к исполнению обязанностей монарха не была доведена до конца вследствие ранней смерти императора Александра III, который не думал, что ему не суждено дожить и до 50 лет. Наследник еще не был введен в курс высших государственных дел; многое ему пришлось уже после восшествия на престол узнать из доклада своих министров» (5).



Николай Александрович был молодым и легкомысленным человеком, привыкшим к веселой армейской жизни. Став императором, Николай II осознал, какой груз ответственности взвалился на него, но он не был к этому готов, и ему неинтересна была эта должность, «независимо от того, он был смущен своим новым положением, к которому совсем не был подготовлен» (4), «России предстал преемник – сильно англизированный молодой человек, на вид скромный до застенчивости, со сдержанно-вежливыми манерами»(1).



По этим причинам Николай II чувствовал свою некомпетентность и неуверенность в управлении делами и попал под влияние своих родственников, которые навязывали ему государственные решения, «необходимо, кроме того, иметь в виду, что главной причиной уступчивости Николая II в вопросах широкого государственного значения была его неуверенность в самом себе, подкрепленная сознанием своей малой компетентности в сложных политико-экономических проблемах. Дело в том, что те разнообразные, но разрозненные сведения, которыми он обладал по различным частным вопросам, конечно, не могли ему дать общего понимания основных законов, господствующих в сложных социальных строениях и сношениях» (2), «когда гурьбой вваливаются в кабинет и шумно рассаживаются, где попало дядья, люди разнузданные и горластые, он ежится в кресле. Пока стоит у стола секретарь или дежурный офицер, он еще может сказать дядьям что-нибудь веское, и сказанное принимается с должным почтением. Но как только он остается наедине с дядьями, тяжелый кулак Владимира или Сергея ударяет по столу, и начинающий самодержец жмется в глубине кресла» (1), «вступив так неожиданно на престол, Император Николай II, весьма понятно, был совершенно к этому не подготовлен, а потому и находился под всевозможными влияниями, преимущественно, под влиянием Великих Князей. В первые годы его царствования, доминирующее влияние на него имела Императрица-мать, но влияние это было непродолжительно; затем, на Императора Николая II постоянно влияли, — до известной степени, но в значительно меньшей мере, влияют и теперь, некоторые Великие Князья…» (4).



Кроме Великих Князей на императора имела влияние супруга. Он был прекрасным семьянином, любящим отцом и мужем, и этим злоупотребляла Александра Феодоровна, вмешиваясь в государственные дела, «всего лучше чувствовал себя Николай II в тесном семейном кругу. Жену и детей он обожал. С детьми он состоял в тесных дружеских отношениях, принимал участие в их играх, охотно совершал с ними совместные прогулки и пользовался с их стороны горячей неподдельной любовью. Но было одно лицо, воле которого он никогда не мог противостоять, забиравшее над ним с годами все большую власть - страстно любимая им супруга. Императрица это вполне сознавала и, не обинуясь, ему это высказывала: "Я ненавижу, - писала она ему, - когда мы врозь. Другие тобой сейчас завладевают…. Александра Феодоровна обладала абсолютной прямотой и определенностью высказываемых ею суждений. В этом отношении Царица не сходилась характером со своим супругом скрытным и умеющим таить свои истинные чувства и намерения. Вообще, Александра Феодоровна была преисполнена инициативы и жаждала живого дела. Мысль ее постоянно работала, в области тех вопросов, к которым она имела касательство, причем она испытывала упоение властью, чего у ее царственного супруга не было» (2), «Александра Федоровна сумела полностью подчинить себе мужа, который советовался с ней по всем вопросам, прежде чем принимать по ним решение» (7).



Министерские совещания, доклады – это все было для Николая Александровича тяжелой и неприятной обузой, «тут уже вполне ясно выявился уровень его умственных влечений: командование кавалерийским полком его больше привлекало, нежели управление великой Империей» (2), «с первых шагов дневник его отражает тягостное, унылое единоборство с бумагами: "Читал до обеда, одолевая отчет Государственного совета..."; "Много пришлось читать: одно утешение, что кончились заседания Совета министров..."; "Читал без конца губернаторские рапорты» (1), «Николай II принуждал себя заниматься государственными делами, но по существу они его не захватывали. Пафос власти ему был чужд. Доклады министров были для него тяжкой обузой. Стремление к творчеству у него отсутствовало. Живого интереса к широким вопросам государственного масштаба Николай II не испытывал. Министры знали, насколько их доклады утомляли Государя, и старались по возможности их сокращать, а некоторые стремились даже вносить в них забавные случаи и анекдоты» (2).



Со временем, хотя влияние родственников по-прежнему сохранялось, император стал опытнее и начал разбираться в государственных делах. Возросла его уверенность, и он единолично начал принимать решения. К мнению министров Николай II не прислушивался в силу идеи самодержавия, «стремление принимать решения помимо соответствующих министров проявилось у Николая II уже в первые годы его царствования» (2), «но в настоящее время Государь Император, и не без основания, имеет убеждение в том, что он гораздо опытнее и гораздо более знает, нежели все окружающее его многочисленные члены царской семьи, так как он процарствовал уже 15 лет, многое в своей жизни испытал, много видел и поэтому приобрел такую, по крайней мере механическую опытность в управлении» (4).



Министров Николай Александрович назначал либо по рекомендации родственников, либо по собственному желанию среди знакомых ему безынициативных, но веселых людей, которые были бы безропотными исполнителями его воли, «общепризнанная черта характера Николая II - его слабоволие, было своеобразное и одностороннее. Слабоволие это состояло в том, что он не умел властно настоять на исполнении другими лицами выраженных им желаний, иначе говоря, не обладал даром повелевать. Этим, между прочим, в большинстве случаев и обусловливалась смена им министров. Неспособный заставить своих сотрудников безоговорочно осуществлять высказываемые им мысли, он с этими сотрудниками расставался, надеясь в их преемниках встретить более послушных исполнителей своих предположений. К тому же можно сказать, что в течение всего своего царствования Николай II искал такое лицо, которое бы добросовестно и умело осуществляло его мысли, оставаясь при этом в тени и не застилая собою его самого. В проявлениях инициативы со стороны своих министров Николай II усматривал покушение узурпировать часть его собственной царской власти» (2), «вместо гр. Воронцова, министром Двора был назначен его товарищ барон Фредерикс, прекраснейший, благороднейший и честнейший человек, — но и только. Но, конечно, ни по своим знаниям, ни по своим способностям, ни по своему уму он не может иметь решительно никакого влияния на Государя Императора и не может служить ему ни в какой степени советчиком по государственным делам и даже по непосредственному управлению министерством Двора. По характеру Государя Императора такой министр Двора представляет собою тип человека наиболее для Императора подходящего» (4), «в мышлении и поступках личные мотивы довлеют над всем. Люди вообще, а министры и приближенные в особенности, делятся для него на две четко разграниченные категории: плохих и хороших. Первые - это те, в личной полезности и преданности которых он не уверен. Вторые - те, кто лично полезен, верен и, кроме того, может развлечь и позабавить» (1).



В конце хотелось бы сказать, что одной из причин постигших Россию бед в начале XX века являлось отсутствие полноценно функционирующего парламента. Все решения принимались императором и его родственниками, которые преследовали свои интересы и не были достаточно компетентны в государственных вопросах. Так как учитывались интересы узкой группы людей, была высока вероятность совершения серьезных, роковых ошибок, «медленно, но неотвратимо размывались в России, расшатывались развитием капиталистических отношений помещичье-дворянские устои самодержавия. Вызревали и ширились в недрах общества новые силы, распиравшие неподвижную, окостеневшую оболочку феодально-автократического режима. Его историческая обреченность была очевидна для мыслящих людей и в России, и за ее пределами - только люди, сидевшие на троне и толпившиеся подле него, не хотели это видеть и признавать. Под натиском нараставших сил прогресса и революционного обновления старая феодально-императорская система трещала по швам» (1), «вообще, все они были люди превосходные и как Великие Князья вполне достойные. Об одном только можно пожалеть, что вообще Великие Князья играют часто такую роль только потому, что они Великие князья, между тем, как роль эта совсем не соответствует ни их знанию, ни их талантам, ни образованию» (4).













1. М. К. Касвинов Двадцать три ступени вниз - Издательство «Мысль», 1978;

2. Гурко В. И. Царь и царица. — Книгоиздательство «Возрождение», Париж, 1927;

3.  militera.lib.ru/research/multatuli/05.html;

4. Витте С. Ю. Воспоминания. Т. I—III. Царствование Николая II. М.- Пг., 1923;

5. Ольденбург С. С. Царствование Императора Николая II / Предисловие Ю. К. Мейера — СПБ.: «Петрополь», 1991;

6. Р. Пайпс Россия при старом режиме – Издательство «Захаров», 2012;

7. Радциг Е. С. Николай II в воспоминаниях приближенных. // Новая и новейшая история, 1999, № 2.

Не был бы он русским государем - цены бы ему не было!

«Это была истинная твердость слабости»: 
Николай II и его правительство незадолго до Февральской революции

 

отрывок из подготовленных к печати воспоминаний Николая Николаевича Покровского (1865–1930), ученого-финансиста и государственного деятеля, последнего министра иностранных дел Российской империи. Эта часть мемуаров сообщает о положении дел в правительстве зимой 1916–1917 годов, о попытках автора убедить Николая II в губительности политики министра внутренних дел Александра Протопопова, о личных качествах императора и членов Совета министров, занимавших должности в канун Февральской революции

Еще немного о "вспыльчивом самолюбии" Николая 2 и о том как это мешало ему своевременно принять конституцию.
 

Думы окаянные
26.11.2007

Затраты власти и оппозиции во время дореволюционных выборов в Государственную думу поражали воображение современников. Только Торгово-промышленная партия потратила на первые выборы полмиллиона рублей. А проправительственный "Союз 17 октября" во время третьих просил у премьера 4,5 млн. Немало заработали и те, кто обслуживал народное волеизъявление и думскую инфраструктуру. При этом первая Дума, избранная в 1906 году, служила главным образом трибуной для обличения власти. Не лучше оказалась и вторая, которую правительству также пришлось распустить. Лишь третья Дума была более или менее работоспособной, а без проблем и эксцессов была выбрана лишь четвертая. Как оказалось, самым эффективным инструментом властей для создания нужного им состава депутатов был административный ресурс вместе с его духовной составляющей — Русской православной церковью.

"России даруется конституция"

То, что за выборы придется платить, в 1905 году в России понимали все. Вопрос был только в том — кому и чем. За кризис, в который погрузилась страна, расплачивались кровью мелкопоместные дворяне, которых убивали и жгли взбунтовавшиеся крестьяне. А мятежных землепашцев в свою очередь вешали и расстреливали верные долгу и престолу войска. Пролетарии выступали против тяжелой и продолжительной работы. А из-за их забастовок и расстройства транспорта несли убытки предприниматели. И все имущие и неимущие слои выступали против диктатуры чиновничества, которое контролировало все и вся и, несмотря ни на что, не желало делиться властью ни с кем. Ситуация осложнялась еще и тем, что среди правящей элиты напрочь отсутствовало единство. Одни считали, что главный вопрос — о наделении крестьян землей — давным-давно перезрел и его нужно решать без всяких проволочек, но не знали, как это сделать. А другие были твердо убеждены в том, что с бунтами рано или поздно справятся карательные экспедиции. Ко всему прочему глава правительства С. Витте обоснованно считал Николая II безвольным и неспособным управлять огромной страной и потому всячески понуждал самодержца к перераспределению власти и полномочий в свою пользу. Но "хозяин земли русской", как назвал себя во время переписи населения России император, не спешил расставаться с унаследованными от предков безграничными полномочиями.

Как вспоминал Витте, вернувшись из Соединенных Штатов, где проходили переговоры об окончании проигранной Россией Русско-японской войны, он застал печальную картину. Глава Государственного совета и один из самых влиятельных людей страны граф Д. Сольский плакал, когда узнал, что Витте собирается уйти в отставку и уехать за границу, и просил его остаться. А в столице обсуждались самые фантастические планы выхода из кризиса вплоть до отстранения Николая II от власти и назначения его преемником юного князя Дмитрия Павловича при регентстве одной из великих княгинь.

На этом фоне уступки либеральной публике и дарование выборного законодательного органа не казались чем-то из ряда вон выходящим. Но царь несколько месяцев выслушивал мнения чиновников и общественных деятелей, а на деле просто тянул время, надеясь, что все утрясется и вся полнота власти останется в его руках. На худой конец, был еще один вариант: предоставить одному из уважаемых в стране военных широкие, по сути диктаторские, полномочия для подавления революции. Однако это было опасно: в случае успеха диктатор мог затем сам посягнуть на власть. Николай II продолжал колебаться.

Существует много версий истории о том, как Витте удалось подвигнуть императора к подписанию манифеста "о даровании свобод". Сам премьер, признавая себя отцом русской демократии, отрицал при этом, что каким-либо образом оказывал давление на Николая II. Однако истина заключалась в том, что он нашел способ повлиять на единственного человека, которому царь верил и кого мог назначить диктатором,— великого князя Николая Николаевича. Сделать это было тем легче, что дядя императора, мягко говоря, отличался эмоциональной неустойчивостью.

"Его мать,— вспоминал о великом князе начальник канцелярии императорского двора А. Мосолов,— потомок одной из дочерей императора Павла, вышедшей замуж за принца Ольденбургского. Этот император был известен своей психической неуравновешенностью. Николай унаследовал болезненную нервозность от обоих родителей. Как и его мать, он был умен, но легко возбудим и агрессивен, а также подвержен неконтролируемым вспышкам гнева. Он был личностью крайне загадочной. Его мать оставила своего мужа до 1880 года и переехала в Киев, где окружила себя монашками и фанатичными священниками; в конце концов она сама постриглась в монахини...

Моя вера в великого князя пошатнулась во время событий 1905 года. Месяц октябрь был отмечен большими беспорядками. На улицах столицы происходили демонстрации и бунты, и император собирался принять одно из самых важных политических решений в своей жизни. 9 октября он принял графа Витте, который, по слухам, посоветовал государю даровать стране конституцию и пообещал лично проследить, чтобы эта мера сработала. Некоторые добавляли, что Витте сказал царю, будто бы у него есть только два пути — либо созыв парламента, либо установление военной диктатуры.

В то же самое время все узнали, что великого князя Николая (который охотился в своем поместье Першино, в Тульской губернии) срочно вызвали в Петергоф, резиденцию императорской семьи. Консерваторы ликовали: они видели в великом князе диктатора, который положит конец всем беспорядкам. Граф Фредерикс тоже надеялся, что Николай Николаевич прижмет революционеров к ногтю; после этого можно будет подумать о даровании политических свобод.

Я был у министра двора, когда объявили о приходе великого князя (это было 15 октября). Я провел Николая Николаевича в кабинет Фредерикса и удалился в соседнюю комнату. Почти сразу же раздались громкие голоса — великий князь кричал. Чуть позже он выскочил из дворца, запрыгнул в свой автомобиль и уехал. Фредерикс вышел за ним и сказал, садясь в свою машину:
— Кто бы мог в это поверить!

Позже он рассказал мне, что произошло. Он обрадовался приезду великого князя и сказал, что все с нетерпением ждут его, надеясь, что он возьмет на себя ответственность и установит диктатуру. Услышав это, великий князь неожиданно и совершенно необъяснимо потерял над собой контроль; он выхватил револьвер и закричал:
— Если император не примет программу Витте, если он захочет заставить меня стать диктатором, то я застрелюсь в его присутствии вот из этого самого револьвера. Я иду к царю; я заехал к вам только для того, чтобы сообщить о своих намерениях. Вы должны помочь Витте во что бы то ни стало! Это необходимо для блага России и для всех нас.

После этого он выскочил из комнаты словно сумасшедший. Фредерикс добавил:
— Это у него наследственная черта Ольденбургов — вспыльчивость.

Я был поражен столь необычным поведением великого князя, и мне было интересно узнать, почему он проникся такой симпатией к Витте. Я расспросил приближенных великого князя. Выяснилось, что в день приезда в столицу великий князь долго разговаривал с рабочим Государственной типографии, человеком по фамилии Ушаков. Он считался лидером тех рабочих, которые оставались верны монархическому принципу. Его слова произвели на великого князя огромное впечатление и заставили выступить в поддержку Витте.
17 октября 1905 года Витте одержал полную победу — в соответствии с разработанным им планом был опубликован манифест о созыве народного представительного органа. Решающим фактором в принятии манифеста 17 октября стала поддержка великого князя, но он недолго оставался сторонником Витте и его либеральной политики. Пришел день, когда он стал, не знаю как и почему, лидером крайне правых и яростно выступал против всего, что делал Витте, и всего, что было связано с манифестом 1905 года".

Николай II написал столичному генерал-губернатору Д. Трепову: "Да, России даруется конституция. Немного нас было, которые боролись против нее. Но поддержки в этой борьбе ниоткуда не пришло, всякий день от нас отворачивалось все большее количество людей, и в конце концов случилось неизбежное! Тем не менее, по совести, я предпочитаю даровать все сразу, нежели быть вынужденным в ближайшем будущем уступать по мелочам и все-таки прийти к тому же".

Первый блин Думы

Но для Витте это было не окончанием борьбы за передел власти, а только ее началом. Теперь нужно было сделать так, чтобы получить приемлемый состав парламента, который стал бы поддерживать его предложения. Из опыта зарубежных демократий премьер знал, что результаты выборов могут оказаться совершенно неожиданными и неприятными для их организаторов. Особенно ввиду возможного значительного влияния агитации на непривычные к ней умы подданных Российской империи. Поэтому Витте приказал подготовить проект избирательного закона, не предусматривавшего прямого голосования, а выстраивавшего сложную многоступенчатую систему выборщиков. Новый закон должен был одобрить император, для чего премьер придумал новую уловку. Он попросил известных либералов подготовить свой вариант избирательного законодательства. И те, естественно, создали вариант на основе ультрадемократического по тем временам всеобщего избирательного права.

Оба проекта не только были представлены на высочайшее утверждение, но Витте смог организовать обсуждение их в присутствии императора с участием ненавистных ему либералов. После выступлений оппозиционеров стало понятно, какой вариант закона предпочтет царь. Заметив, что так недолго докатиться и до демократической республики, император утвердил вариант Витте.

Оставалось решить, кто достоин избирать новый законодательный орган. Всю страну разделили по территориальному и сословному признакам. Причем все было сделано так, чтобы большинство мест в Думе получили представители сословий, поддерживающих или по крайней мере не выступающих против правительства. Главным критерием участия в выборах было наличие собственности. Правда, потом, когда оказалось, что избирателей в таком случае слишком мало, к собственникам добавили плательщиков налогов.

Тогда же решили, что вовсе не давать голосовать рабочим неудобно, а главное — непрактично. Ведь именно пролетарии больше всех бунтовали в городах. Поэтому пролетариям выделили 14 из 524 мест в Думе. Особую опасность представляли выборщики от крупных фабрик и заводов. Поэтому любое предприятие с числом работающих от 50 до 1000 человек выдвигало по одному уполномоченному. Дополнительного выборщика разрешалось делегировать лишь от каждой следующей тысячи работающих на том же заводе. В результате подавляющее большинство уполномоченных на выборах по рабочей курии представляли самые мелкие русские предприятия. На окраинах империи правила выборов были построены так, чтобы русские поселенцы получали преимущества перед туземным населением. Ну а главной силой, которая должна была прийти в Думу и поддержать правительство, были крепкие крестьяне и помещики средней руки, для которых резервировалось наибольшее количество мест.

В декабре 1905 года правила выборов со всеми изменениями и дополнениями были обнародованы, и предвыборная кампания стартовала. Однако на деле она шла со дня объявления манифеста 17 октября. Группы различных общественных деятелей стали объединяться в партии. Появился "Союз 17 октября" — октябристы, Партия конституционных демократов — кадеты. Олигархи решили идти на выборы своим путем и образовали Торгово-промышленную партию.

Прежде всего все партии и политические силы взялись за создание собственных агитационных рупоров, которыми в то время были газеты. А также принялись за поиск спонсоров для них. Меньше всего проблем возникло у ультранационалистов. Крайне правые издания финансировала царская семья. Октябристов правительство финансировало столь щедро, что в их распоряжении было 56 газет, а тиражи листовок даже превышали все разумные пределы. Октябристский листок "О Государственной думе" имел тираж несколько миллионов экземпляров. Проправительственная партия не ограничивалась печатной агитацией. Учитывая низкий уровень грамотности населения, партийцы рассылали по городам и весям специальных ораторов-агитаторов, которым платили огромные деньги — от 25 до 75 руб. в день (в то время зарплата среднего чиновника не превышала 30 руб. в месяц). Отбоя от желающих поагитировать за такие деньги, естественно, не было.

Иным было положение оппозиционных партий. К примеру, кадетскую газету "Речь" полностью финансировал некий инженер Бак. И лишь у торговопромышленников нужда в поиске спонсоров отсутствовала напрочь: в партию входили самые богатые люди России — Рябушинские, Коновалов и т. д. По самым скромным подсчетам, их затраты на избирательную кампанию партии превысили полмиллиона рублей.

Правда, эффективность агитации в том или ином регионе далеко не всегда зависела от объема затрат. В некоторых городах и губерниях агитация той или иной партии в зависимости от пристрастий губернаторов или градоначальников могла быть запрещена в любом виде.

Были и другие расходы, которые пришлось взять на себя власти. Как оказалось, списки избирателей в местные — уездные, земские и городские выборные органы — нуждались в уточнении и расширении в соответствии с новым избирательным законодательством. Газеты сообщали о нехватке средств на эту работу даже в столице:
"Ввиду спешности работ по подготовке дополнительных списков избирателей в Государственную Думу в настоящее время введены сверхурочные работы от 8-ми до 11-ти часов. Таким образом, лицам, занимающимся в этой комиссии по подготовке списков, приходится работать 12 часов в сутки. По приблизительному подсчету, всех карточек придется составить 400 000. Ввиду такой массы карточек, которые должны будут пройти через руки работающего персонала около 2 миллионов раз, число работающих доведено теперь до 150 человек. По заявлению товарища городского головы, ассигнованных на это дело думою 37 600 рублей не хватит даже при самом скромном подсчете".

Но и это было далеко не все. Избирателям нужно было еще доставить приглашение на выборы. В Санкт-Петербурге эту работу подрядились исполнить пять артелей курьеров за 70 тыс. руб. Сумма перестала казаться непомерной, когда выяснилось, что в столице требовалось разнести 143 277 пакетов с приглашениями. Но, как оказалось, это были далеко не все избиратели. Части из них просто не оказалось в списках. Да и посыльные исполняли свою работу не лучшим образом. Газета "Новое время" опубликовала следующее письмо избирателя:
"Проживая много лет в Петербурге, я не получил повестки для входа на выборы, хотя адрес мой имеется во всех возможных адресных книгах и в думском списке избирателей. 19 марта знакомый мой поехал в думу и привез мне повестку. Эта повестка непонятным образом исчезла, и сегодня, 20 марта, мне пришлось поехать в думу за дубликатом повестки. При этом я увидел в комнате одной Литейной части не менее 10 кип связанных и неразосланных повесток. Кипы эти толщиною 10 и более вершков содержали, судя на глаз, более 1000 повесток. В других частях, более многолюдных, таких неразосланных повесток должно быть гораздо больше. И так благодаря одной этой неисправности более десятка тысяч избирателей были устранены от выборов. При мне явилось много лиц с полученными перепутанными конвертами, напр. адрес верен, а повестка на чужое имя.

Эти ошибки лишили также многих возможности выбирать. Многие из неразосланных конвертов имеют адреса, а некоторые без адресов".

Однако не это было главной неожиданностью выборов. Как оказалось, на местах нашли лазейки для обхода избирательного закона. Так, в одном из местечек Минской губернии ограниченные в правах поляки провели следующий трюк:
"К выборам,— сообщали газеты,— явилось около пятисот человек. После проверки явившихся оказалось, что некоторые из землевладельцев не внесены в списки. Первое заседание открылось в 11 часов утра и неожиданно для всех было закрыто в пять часов вечера до следующего дня. Так как крестьянам приходилось ночевать под открытым небом и голодать вместе с лошадью целые сутки, то большинство из них предпочли уехать домой. К следующему заседанию явилось всего лишь 210 человек; из них 9 священников, один ксендз, остальные крестьяне. Подавляющее большинство католики. Священников всех забаллотировали, ксендз избран большинством человек".

Но еще большей неожиданностью оказалось полное равнодушие к выборам тех, на кого, собственно, и рассчитывал Витте,— состоятельных людей, собственников.
"20 марта,— писали "Московские ведомости",— выяснились результаты по съезду городских избирателей Московского уезда. На собрание явилось только 787 избирателей из числа 5000, занесенных в избирательные списки. После закрытия приема бюллетеней накануне в 9 часов вечера урны были отнесены в кабинет городского головы, охранявшийся в течение ночи вооруженной стражей".

Результаты не замедлили сказаться. Проправительственные партии потерпели серьезное поражение. В том же Московском уезде это выглядело так:
"Утром 20 марта урны были перенесены в большой думский зал, где было приступлено к подсчету заявленных кандидатов в выборщики в Государственную Думу. Результат окончательно выяснился только в пятом часу вечера, хотя для членов комиссий он вполне определился еще накануне по наружным приметам записок. Избранными оказались все восемь кандидатов конституционно-демократической партии (Народной свободы, они же "кадеты")... Успех партии Народной Свободы исключительно объясняется деятельной агитацией: выставленные партией кандидаты в большинстве ничем не выделяются, кроме "красноты"".

Не подвели правительство только крестьяне. Да и то не из-за верноподданнических чувств.

"До нас доходят настойчивые слухи,— писали газеты,— что наши крестьяне довольно живо относятся к предстоящим выборам, причем одним из мотивов их заинтересованности и стремления попасть в выборщики, а потом и в члены Думы, является возможность получать очень крупное для небогатого человека жалование в 10 р. в сутки за все время пребывания в Петербурге. Если предположить, что период занятий Думы будет всего 4 месяца, то и тогда мелкий землевладелец получит по 1200 рублей в год в течение 5 лет. Можно ожидать, что на этой почве избирательная кампания пройдет очень бойко и принесет нам совершенно неожиданные сюрпризы. Если из 74 выборщиков пройдет значительный процент крестьян, то в соединении с 41 выборщиком от сельских обществ они могут сделаться господами положения и вряд ли пропустят в члены Думы кого-нибудь из крупных землевладельцев".

Другие источники утверждали, что ободренные перспективой разбогатеть крестьяне избирали депутатами из своей среды не самых достойных и верных царю и отечеству, а тех, на кого пал жребий.

Итоги выборов оказались неутешительными для правительства. Проправительственные партии проиграли кадетам вчистую. А торговопромышленники, несмотря на предвыборные инвестиции, не получили в Думе ни одного места.

Николай II писал Витте: "Мне кажется, Дума получилась такая крайняя не вследствие репрессивных мер правительства, а благодаря широте закона 11-го декабря о выборах, инертности консервативной массы населения и полнейшего воздержания всех властей от выборной кампании, чего не бывает в других странах".

Однако самое забавное заключалось в том, что столь же неэффективными оказались и вложения в инфраструктуру Думы. Одновременно с разработкой выборного законодательства правительство начало реконструкцию Таврического дворца, где предстояло заседать представителям народа. Особое внимание уделялось залу заседаний на 560 мест, где для думцев установили специальные кресла, обитые козьей кожей и оснащенные дубовыми пюпитрами. Поставщикам заплатили за них 84 тыс. руб. К началу работы Думы, в апреле 1906 года, реконструкция завершилась, а ее участники получили награды и подарки. А менее года спустя, в марте 1907 года, потолок зала заседаний рухнул. Как выяснила специальная комиссия, при креплении обшивки к потолку строители сэкономили на гвоздях. Рухнувшая лепнина повредила пюпитры, и оказалось, что они не дубовые, а осиновые, с приклеенной дубовой фанеркой, и потому цена на них была завышена в пять раз.

Забавной оказалась и история с питанием депутатов. Его организовали по образу и подобию питания в германском рейхстаге, а подряд взял на себя предприниматель А. Ломач. В итоге думское меню оказалось вовсе не разнообразным: щи, борщ, мясо, рыба, бутерброды, кофе, чай, квас, лимонад, пиво и водка. При этом, несмотря на посредственное качество ассортимента, Ломач установил цены на уровне лучших ресторанов. Крестьяне, пришедшие в Думу ради ежедневного червонца, стали возмущаться, и по их требованию образовали специальную комиссию Думы, зафиксировавшую цены. Результат, естественно, оказался плачевным. Ломач, чтобы не терять прибыль, стал кормить народных представителей простонародной едой — отбросами с боен и тухлятиной. Победить Ломача думцы так и не смогли, в июле 1906 года император, уставший от критики с думской трибуны, распустил Думу.

С третьего захода

Положение поправляли в строгом соответствии с указанием императора — уменьшая число избирателей. Однако выборы второй Думы последовали слишком скоро, и радикально почистить списки местные власти попросту не успели. Так что и этот состав народных представителей оказался не слишком удачным. Зато во время выборов в третью Думу все удалось на славу. Губернаторы тысячами вычеркивали избирателей из списков по самым разнообразным причинам — от недостаточности имущества до "ненахождения адреса" избирателя. Причем в одном из городов таким образом потеряли председателя избирательной комиссии. Еще одним распространенным способом отсечения ненадежных элементов от избирательных урн стала потеря списков. Терялись они, естественно, перед самыми выборами, а восстановить их до начала голосования не представлялось возможным. По-прежнему власть финансировала проправительственные партии, аппетит которых только рос. Перед выборами в третью Думу октябристы запросили у премьер-министра В. Коковцова 4,5 млн руб., обещая создать надежное парламентское большинство. Но распределение сил в управляемой Думе не имело значения, и премьер отказал.

Но наиболее эффективным способом воздействия на избирателя оказалось привлечение к проведению предвыборной кампании представителей церкви. Как только агитировать за нужные партии стали приходские священники, дело сразу же пошло на лад. И при открытии третьей Думы император и правительство наконец-то услышали от думцев верноподданнические речи. Правда, работать с Думой, которая по сравнению с первой отличалась пониженной интеллигентностью и интеллектуальностью, оказалось непросто. Депутаты скандалили между собой и с членами правительства. Ко всему прочему церковь потребовала в качестве оплаты за агитационную помощь дополнительные места для священнослужителей в Думе. А когда договориться с правительством не удалось, начала проводить их в представительный орган тихой сапой. Совету министров пришлось вводить для священников ограничения (квоты). Однако в целом Дума удовлетворяла власть.

Четвертую Думу избирали по отработанной схеме и уже практически без эксцессов. Даже яро оппозиционные социалисты, хотя и критиковали власть, в большей или меньшей степени придерживались установленных правил. И именно эта Дума, которой поначалу был так доволен император, сделала все для его свержения. Но, собственно, ничего удивительного в этом не было. Люди, привыкшие пробираться во власть любой ценой, легко продают своих спонсоров и покровителей.

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

В издательстве «Новое литературное обозрение» выходит книга исследователя русской культуры Евы Берар «Империя и город: Николай II, „Мир искусства“ и городская дума в Санкт-Петербурге». Берар описывает Петербург как общественное пространство, внутри которого сталкиваются интересы царской семьи, прогрессивных художников и архитекторов, государственных реформаторов, бедняков, чиновников и горожан. По просьбе The Village Алексей Павперов выделил из текста несколько показательных историй: из них можно понять, как воспринимали Петербург в начале XX века.

Столица без государя

Отношения императора со столицей не заладились с самого начала. Катастрофически не подготовленный к царствованию Николай II видел в Петербурге источник опасности — оплот терроризма и разброда, город, в котором торжествует нахальная буржуазия и необразованный пролетариат. Возвращаясь в столицу из своей резиденции в Петергофе, государь любовался электрическими фонарями на Исаакиевском мосту, но испытывал раздражение от дымных плюмажей, которые густо заполоняли пасмурное небо: в домах уже топили, чаще всего дровами. Дымные облака государь называет папахами и видит в них символ презираемого им «общественного мнения».

Едва переехав в Зимний дворец, царская семья оказалась в центре скандала. Александра Фёдоровна пожелала разбить сад на участке земли у южного фасада здания, обращённого к Адмиралтейству. Земля принадлежала городской думе, императрицу это не интересовало. Не считая денег, она занялась обустройством своего нового развлечения, обнесла сад вычурной кованой решёткой и приказала установить гранитный фонтан. Между городскими властями и Министерством двора начался конфликт, связанный с вопросами электрификации и реконструкции спорной территории. Петербургское общество оказалось возмущено поведением императрицы, её начали называть горбом царя и тихо ненавидеть за эгоизм, надменность, истеричность и абсолютную власть над своим слабовольным супругом. В России не нужно беспокоиться о репутации, считала Александра Фёдоровна: народ почитает царей за божество, а сплетнями высшего общества можно пренебречь.

Историкам не известен ни один проект Николая II по модернизации или украшению Санкт-Петербурга. Зато монарх с большим энтузиазмом отстраивал Царское Село, где обосновался вместе с семьёй после рождения наследника в 1904 году. Его нет в Петербурге 9 января 1905 года, когда толпы рабочих ждут появления императора на Дворцовой площади — царский стяг остаётся спущенным. На следующей год его ждут в Таврическом дворце, но Государственную думу он посетит лишь спустя десять лет после её созыва. На торжествах, посвящённых 200-летию Петербурга, Николай II почти всё время находится в императорском шатре: в отсутствие харизмы обособленность становится единственным признаком богоизбранности. Заполняя анкету при переписи населения, ещё в 1897 году в графе «занятие» Николай укажет: «Землевладелец. Хозяин земли русской». Он усугубляет свою изоляцию, удаляется от пугающего образа города-цареубийцы, суетных министерств и неприятных гражданских масс — царь подотчётен не перед обществом и правительством, но только перед самим Богом (в этом его, помимо всего прочего, убеждает потерявшая связь с реальностью супруга).


Император Николай II проводит смотр лейб-гвардии Кирасирского полка. Царское Село. 1911 г.

В период отмены крепостного права главным страхом Александра III и его советников оставались крестьянские мятежи, взрывы народного недовольства. Но, несмотря на волнения в деревне, основная консолидация протеста происходила в городах, где было достаточно образованных и готовых к действиям людей, возмущённых несправедливостью крестьянской реформы, и совершенно недостаточно места для прибывающей из деревни «голытьбы». Вопреки ожиданиям, законодательное усиление крестьянской общины в итоге не смогло удержать крестьян на своих участках.

Небывалый индустриальный рост, спрос на рабочую силу и столыпинские реформы усилили переход людей из деревни в город в начале XX века — к  1914 году население столицы почти на 75 % состояло из деревенских выходцев. Приток необразованных и нищих крестьян воспринимался многими как нашествие. Возможно, именно наличие оказавшихся вне общинного мира деревенских жителей объясняет боевой настрой петербургского пролетариата.
 
Прохладное отношение Николая II к столице, а также постоянное соперничество и неразбериха в полномочиях между городским самоуправлением, Государственной думой и правительством препятствовали обустройству и модернизации города — на момент 1899 года траты на благоустройство и городское управление Петербурга составляли примерно десятую часть от трат Парижа и четвёртую часть от трат Берлина. В черте столицы располагаются казармы и промышленные предприятия — местные чиновники не знакомы с политикой зональности, которая станет одним из ключевых постулатов урбанистики и уже активно внедряется в крупных европейских городах. С начала века и до прихода большевицкой власти в городе безуспешно пытались начать прокладку канализации. Ужасные гигиенические условия способствовали стремительному распространению холеры во время эпидемий 1908–1910 годов. «Босяцкий» народ презрительно относился к развешенным повсюду плакатам с предупреждениями и продолжал пить сырую воду. Так же императрица Мария Фёдоровна, несмотря на предупреждения врача, отвергла идею по установке «системы очистки льда» в Аничковом дворце — двор продолжил пользоваться сырьём, заготовленным на складе рядом «с заразным отделом дворцового госпиталя». В Европе последняя вспышка холеры была зафиксирована в 1849 году.

Дворники на Невском проспекте. 1896 г.

По  моему  в  ходе  дискуссии  наметилось  две  линии- обсуждение  царствования  Николая  и  его  личности.

 

Замечу, что  Николай  как  государственный  деятель, насколько  я  понимаю, имел  четкую  программу-сохранение  самодержавия (вообще  первое  десятиелетие  явно  действовал  в  духе  своего  отца), затем  пошел  на  серьезные  реформы  (столыпина)  которые  провалились.

Т.е.  человек  делал  что  мог.

Он  не  был  великим  гос.деятелем, но  кто  из  Романовых  им  был?

Пожалуй  только  Петр (чья  деятельность  вызывает  кучу  вопросов)  и  Екатерина (строго  говоря, не  Романова). Все  цари  19 в. были  пусть  и  далеко  не  умниками, но  отнюдь  не  гениальными  деятелями.

Император Николай II проводит смотр лейб-гвардии Кирасирского полка. Царское Село. 1911 г.

 

Да нет ddd. Фото и впрямь сделано в Царском Селе в 1911 г., но на нем не кирасиры. Вот фото кирасиров, которым соответствует вышеуказанная надпись. Николай в форме этого самого, полка, шефом которого он и являлся:

Т.е.  человек  делал  что  мог. Он  не  был  великим  гос.деятелем, но  кто  из  Романовых  им  был?

 Все  цари  19 в. были  пусть  и  далеко  не  умниками, но  отнюдь  не  гениальными  деятелями.

Как там у Маркса было? Надстройка должна соответствовать базису.

В 18в  абсолютистская надстройка соответствовала феодально-крепостническому базису.

В 19в уже шаталась все более и более не соответствуя модернизируемому социально-экономическому базису.

В 20в окончательно рухнула, и не только в России.

В 20в окончательно рухнула, и не только в России.

 

 И где ещё, ув-й г-н воевода? Может в ВБ? Или в Нидерландах, Швеции, Норвегии, Бельгии и пр. странах? Припишите к своему нику через чёрточку - "марксист", чтобы люди сразу знали с кем имеют дело.

 И где ещё, ув-й г-н воевода?

В Германии, в Австро-Венгрии, в Турции, в Китае.

 

В ВБ к тому времени носящий титул короля уже давно "царствовал но не правил".

То же было в Бенилюксе.

В Швеции с 18в действовала конституция и риксдаг. С 1866г нижняя палата уже полностью состояли из избранных (населением) депутатов. С 1918г избирательное право становится всеобщим. Швеция шла в ногу со временем, и в нач. 20 века монарх и там тоже превратился в декоративную фигуру.

 

А те кто упорствовал, как Российский или Германский императоры, те потеряли всё.

 

Может, посчитаем количество неограниченных монархий VS республик + декоративных монархий,

и сравним цифры в нач. 18в и сер.20-го и посмотрим куда катится колесо истории? 

Вообще  то  о  том, что  в  результате  1  МВ  рухнули  четыре  империи- Австро-Венгрия, Германия, Османская и  Российская- говорили  не  раз.

 

А  Швеция  вообще  то  в  войне  не участвовала, что  могла   себе  позволить  держава  3  ранга

Как все они предали его
Великий князь Николай Михайлович

Император Александр III и его супруга имели около себя кружок лиц, которых они любили и которым оказывали свое доверие. Кружок этот, очень замкнутый и немногочисленный, уже не покидал их во все продолжение их царствования. Во главе видим фигуру министра двора гр. Иллариона Воронцова-Дашкова с его супругой, рожденной графиней Шуваловой; за ними идут кн. Владимир Оболенский с женой, рожденной Апраксиной, бывшей фрейлиной императрицы Марии, когда она была еще цесаревной; Владимир Шереметев, женатый на графине Строгановой, дочери вел. княгини Марии Николаевны; ген.-адъют. Черевин, начальник дворцовой полиции; Екатерина Озерова и ее две сестры, графини Кутузовы, — все три фрейлины; граф Сергей Шереметев и Павел Жуковский (сын поэта), вот и все.

dca669250d340da117d538d3ae5fe1d6.jpg

Ничего похожего не было у преемников этих государей. Никогда никакой интимности с кем бы то ни было, и даже была определенная оппозиция против идеи создания такого кружка преданных и при­ближенных лиц. После 23 лет царствования Николай II не оставил ни одного друга ни среди своих родных, ни в высшем обществе, ни в среде приближенных. Императрица Александра, по крайней мере, имела двух друзей: m-me Вырубову, рожд. Танееву, оставившую печальную память по своей роли в дружбе с Григорием Распутиным, и свою лектрису m-lle Шнейдер.

Благодаря императрице выбор на должность министра двора остановился на лице, о котором покойный император Александр III говорил графу Воронцову: «Я охотно соглашаюсь назначить его вашим помощником, но при одном условии, чтобы он управлял только императорскими конюшнями и чтобы он не имел претензии быть вашим преемником». О ком шел вопрос? Не более как о бароне Фредериксе (позднее графе), человеке порядочном, но ограниченном, и представ­ляющем абсолютное ничтожество. Его влияние проявлялось время от времени в некоторых более или менее значительных назначениях, где выбор падал обычно на какого-нибудь офицера л-гв. Конного полка, в котором бар. Фредерикс сам долго служил и которым позднее командовал. Все эти люди, имена которых: Максимович, Мосолов, Теляковский, кн. Орлов, кн. Белосельский, Одоевский-Маслов, Новосильцев, бар. Штакельберг, Каменев, Переяславцев, обязаны своей карьерой или хорошо оплачиваемым местом только протекции барона, их покровителя и патрона.

8dedc7958aab1392727032ec80322118.jpg

После смерти ген.-адъютанта Рихтера, который был преемником Черевина и графа Воронцова, барон сделался председателем императорского Яхт-клуба, основанного еще в 1849 г. при Николае I, но начавшего играть политическую роль со времени восшествия на престол Александра III.

Этот клуб был образован несколькими крупными вельможами высшего петербургского общества по образцу иностранных клубов Парижа и Лондона, где ежегодные выборы были подчинены очень строгим правилам.

При Александре II Яхт-клуб не играл никакой особенной роли, но был известен страшной игрой, где проигрывали и выигрывали огромные суммы в баккара или в «пятнадцать», также как и в коммерческие игры, но затем, при его преемнике, в дни «Священной дружины», Яхт-клуб начал становиться политическим собранием, так как большая часть его членов были в то же время чле­нами «Священной дружины», президентом которой был гр. Воронцов, а главной пружиной (cheville ouvriere) — граф Павел Шувалов (Боби), оба бывшие столпами клуба.

После плачевного распада «Священной дружины» клуб сохранил род ореола ввиду содействия со стороны большинства членов клуба этой организации, целью которой было победить революционные стремления (так называемых тогда нигилистов) и укре­пить самодержавие. Что касается до Александра III, то он выказывал во все время своего царствования большое доброжелательство Яхт-клубу и его членам. После его смерти клуб переменил свой состав, выборы сделались менее исключительными по строгости, и молодые его элементы, на­ вербованные среди офицеров известных гвардейских полков, придали ему отпечаток гораздо менее серьезный и в особенности менее дисциплинированный. Разговоры сделались более свободными. Открыто критиковались поступки и поведение молодой императрицы, рожденной принцессы гессенской, которая со времени восшествия на престол своего супруга выказала ту ледяную холодность в отношении к высшему обществу и ту жесткость, которые ей принесли много неприязни, вполне понятной и естественной. С годами ее величество Александра Федоровна ни от кого не стала скрывать своей антипатии к этому клубу и через бар. Фредерикса потребовала сделать словесное предостережение членам клуба за критические отзывы, которые они позволяли себе произносить относительно поступков ее самой или поступков императора и его министров, и, наконец, барон намекнул даже о возможности совершенного закрытия этого «зловредного» собрания. Среди же членов Яхт-клуба были такие, которые, зная недоброжелательное отношение к нему государыни, систематически сообщали ей все сплетни — или для того, чтобы ее развлечь, или, скорее, для того, чтобы поддержать в ней эту неприязненность.

Несмотря на это, большая часть придворных царскосельского двора были участниками клуба, хотя вполне знали истинные чувства императрицы к нему — печальный симптом, потому что они не могли предвидеть событий, и, когда разразилась катастрофа, были застигнуты врасплох.

В течение 48 часов Николай II и его супруга были покинуты не только высшими сановниками, высшими чинами двора и членами Государственного совета по назначению, но также всей многочисленной свитой, представители которой думали только об отличиях или о доходных местах, где можно было бы, критикуя все без тени всякого стеснения, предаваться dolce far niente. Все эти люди, князья или графы, носители наиболее известных фамилий, Белосельские, Кочубеи, Куракины, Барятинские, Оболенские, Горчаковы, Трубецкие, Воронцовы, Шереметевы, Шуваловы, объединились, как по волшебству, в одном блоке с выскочками, представленными: Граббе, Свечиными, Ниродами, Княжевичами, Сабли­ными, Гадонами и кучей других, для того чтобы громко отречься от своих вчерашних благодетелей.

Это общее бегство, этот цинизм оставления были особенно презренны со стороны тех, которые еще накануне ловили доброжелательную улыбку или какую-нибудь милость.

И между ними мы видим: графа Дмитрия Шереметева, графа Александра Воронцова, графа Альфреда Вслепольского, князя Павла Енгалычева, князя Виктора Кочубея, князя Михаила Кантакузена, двух князей Белосельских, отца и сына, генерала Илью Татищева, генерала Максимовича, Свечина, Гадона, графа Нирода и сколько других! И если некоторые из них и всегда держались в стороне, то здесь же находились другие, которые, казалось, были любимцами. Так, например, граф Дмитрий Шереметев, который в продолжении всей этой войны постоянно сопровождал императора в его многочисленных поездках, так же как молодой граф Воронцов, моряк Саблин и эта трусливая флюгарка — князь Павел Енгалычев, перед тем генерал-губернатор Варшавы, — все они его оставили, «прежде чем пропел петух».

А что сказать о тех, которые рассеялись из Могилева после ареста Николая?

Посмотрите на этого толстого и слащавого гр. Александра Граббе, начальника конвоя, который имел наглость испрашивать у государя разрешения остаться со своими казаками в Ставке для встречи нового верховного главнокомандующего вел. кн. Николая, выехавшего из Тифлиса; на этого отвратительного лейтенанта Саблина, который в своих письмах в продолжении месяцев доносил императрице обо всем окружающем; на всех этих адъютантов, как, напр, Нарышкина, Мордвинова и тех, имена которых, к счастью позабыты?!

927edeafdecd0e1b35020bec212412f1.jpg

С какой развязностью покинули государыню ее секретарь Апраксин, бар. Штакельберг, начальник императорского оркестра, гусар Гротен, который должен был быть назначен помощником ген. Воейкова по управлению дворцовой полицией! Наконец, все эти грязные адепты и друзья Григория и Анны Вырубовой, вся эта куча вредных интриганов, которые влекли Россию в пропасть в продолжении этой войны и привели к фатальной развязке падения режима!

Посмотрим теперь, каково было поведение начальников армий на фронте. Они также, как по волшебству, один за другим отвернулись от своего государя и верховного главнокомандующего, причем к поспешности примешивалась дурно скрываемая радость. Эти носители георгиевских крестов разных степеней, которых они так мало заслуживали, звались: Рузский, Эверт, Брусилов, Щербачев.

Два слова о трагикомическом инциденте, имевшем место с ген.-адъютантом Ивановым, который, говорят, имел запоздавшее поручение спасти царя и сделаться хозяином восставшего Петрограда.

Иванов, состоявший при особе государя, в течение ряда месяцев печально влачил свое существование в Могилеве без всякого дела и регулярно приглашался к императорскому столу, где никто не обращался к нему ни с единым словом. Эпилог — скорее ужасный для боевого генерала, имевшего в своей биографии славные моменты в начале наших сражений с неприятелем в 1914 г.

12 декабря 1916 г. генерал имел беседу с государем, в которой, наконец, он нашел возможность очень откровенно поговорить о своем собственном положении. Иванов воспользовался случаем, чтобы сказать своему господину о вреде, который причинял Распутин и его банда, что, видимо, было неприятно Николаю, а в конечном счете генерал испросил у императора разрешение оставить его, удалиться из Ставки, взяв полную отставку, так как бездействие сделалось ему слишком тягостным. Николай, по своему обыкновению, увернулся от того, чтобы дать генералу ясный и прямой ответ, предложив ему, в свою очередь, сделаться присутствующим членом Государственного совета, от чего Иванов категорически отказался.

Эта беседа раздражила императора, который, с тех пор как генерал был освобожден от своих обязанностей, не соблаговолил обра­титься к нему ни с единым вопросом о военном положении, и с тех пор события шли сами по себе, без тени разрешения судьбы экс-главнокомандующего Юго-Западных армий. Иванов продолжал прозябать в Ставке и прохлаждаться, когда внезапно 27 февраля 1917 г. был позван к императору, который сообщил ему о беспорядках, возникших в Петрограде, повелевая ему принять командование войсками Петроградского военного округа с полномочиями командующего армией и тотчас же отправиться в путь, не теряя времени. Несмотря на протесты старика, государь настаивал, не обращая внимания на его замечания, и приказал ему немедленно идти к генералу Алексееву, который ему даст дополнительные инструкции.

Алексеев ему сообщил тогда о сделанных уже распоряжениях, т. е. об отправке нескольких пехотных и кавалерийских полков, отозванных с одного из фронтов, а что касается до самого ген. Ива­нова, то он должен был взять специальный поезд и отправиться в Царское Село со Сводным батальоном георгиевских кавалеров, который составлял почетную стражу в Могилеве. По прибытии в Царское Село Иванов должен был принять также командование над войсками тамош­него гарнизона, полками, оставшимися еще верными, и, соединив с ни­ми те, которые прибудут с фронта, идти на Петроград, чтобы принять карательные меры против восставших войск.

Генерал Иванов покинул ставку около полуночи с 27 на 28 февраля и, прибыв на вокзал в Могилев, узнал о внезапном отъезде императора также в Царское Село, причем он его опередил на несколько часов.

Передвижения генерала достаточно известны, но что не из­вестно, это разговор, который у него был с императрицей Александрой в Царском Селе в Александровском дворце в ночь со 2 на 3 марта.

Государыня, казалось, очень хорошо владела собой и была невозмутимо спокойна. Она уверяла генерала, что энергичными действиями он легко может восстановить порядок в Петрограде, и затем императрица наивно прибавила несколько слов удивления на ожесточение, какое проявляется против нее и ее супруга, что все это восстание не что иное, как недоразумение, что император уже прибыл в Псков; что мало вероятно, чтобы он решился отречься от престола, и если бы даже он это сделал, то это было бы только для того, чтобы успокоить умы, и — в пользу наследника, а ввиду несовершеннолетия последнего, установить регентство под его попечением. Иванов был ошеломлен всем этим разговором, старался показать невозможность идти на Петроград и должен был сознаться, что он может принять только единственное решение — это вернуться в Могилев.

Тогда императрица, не выходя из своего настроения, просила генерала согласиться взять письмо к ее супругу, от чего Иванов должен был уклониться, как это сделал два дня спустя и граф Замойский, потому что, наверное, письма эти были бы от них отобраны новым правительством. Однако Иванов, который хотя и является человеком скорее ограниченным, выказал известное благородство души, потому что, если сразу он и не понял невозможности действовать, то все же он скоро увидел, что новое пролитие крови было бы опасным и бесполезным. Если его ошибка не была рассеяна раньше, то это благодаря уклончивым обнадеживаниям двух офицеров генерального штаба, которые были к нему причислены повелением свыше, полковников Доманевского и Тилле, и туманными телеграммами Алексеева.

Одним словом, его карательная экспедиция сделалась водевилем, и позднее он понял, что вся эта инсценировка была созданием рук Гучкова, уже бывшего военным министром, и Алексеева, чтобы усыпить возможное беспокойство императора и чтобы отдать себе отчет об истинном настроении войск Царскосельского гарнизона.

Не следует забывать, что все положение могло быть перевернуто сверху донизу, если бы Дума и большинство войск, сосредоточенных в Петрограде, не подчинились бы требованиям улицы, и что Гучков и Милюков на совещании с новыми министрами в импровизированном аппартаменте на Миллионной улице у вел. князя Михаила голосовали за конституционную монархию против всех их коллег, высказывав­шихся за демократическую республику. Двойная игра этих двух министров не может никого более обмануть.

А что сказать о господах членах Государственного совета, о всех назначенных его величеством и о первых чинах двора?

Так, например, пошляк Кауфман-Туркестанский шагал по улицам, одетый как бродяга, — с огромной красной розеткой в петлице, считая себя в безопасности ввиду этих предосторожностей; кн. Анатолий Куракин, живший у беспокойной графини Клейнмихель, известной своими немецкими (boches) симпатиями, сбежал из своего жилища, ища приюта по соседству у Орловых-Давыдовых, желая уверить последних в том, что в Государственном совете он всегда голосовал с блоком и что он не знал Протопопова, забывая, что последний посещал его спиритические вечера. Вот куда завела его паника! Отец весьма знаменитой Вырубовой, Александр Танеев, отправился со своей супругой в Царское Село, желая приютиться в Александровском дворце у своей дочери и надеясь там быть в безопасности, но он был постыдно выгнан за дверь поляком Замойским и, продав все свои картины, тот­час же уехал в Финляндию.

Большая часть губернаторов внутренних губерний России вели себя таким же жалким образом. Двое правых, считавшихся наиболее верными и энергичными людьми — Багговут (курский) и Княжевич (таврический), спрятались первые; все же другие печальные герои, которые обязаны были своим назначением Маклакову, Штюрмеру и Протопопову, последовали их примеру, или подчинились новому правительству, или покинув свои посты.

Окружающие вел. кн. Николая на Кавказе отступили с такой же непринужденностью, и трое главных сотрудников его высочества — кн. Орлов, генерал Янушкевич и Истомин, покинули Тифлис вместе с великим князем, который отправился в Могилев, чтобы принять верховное командование.

Генерал Куропаткин в Туркестане, Гондатти в Восточной Сибири, Пильц в Иркутске и tutti quanti в остальной России — отличились все в поспешности отделиться от павшего режима. Вот все те, кто были первыми дезертирами, из них я перечислил немногих.

О характеристике Николая II: скандальная записка великих князей
Биржевые ведомости, май 1917

В. Ирецкий в «Речи» передает со слов великого князя Николая Михайловича о совещании великих князей за три месяца до революции и о «записке 17»:

Теперь, когда никто и ничего больше не мешает осветить этот недоступный мир самозваных властителей русской жизни, небезынтересно будет рассказать некоторые подробности о последних попытках повлиять на главу династии — о попытках, возникших в самой среде членов ее.

Из сознания ли опасности, угрожающей династии, из чувства ли материнства, но первым лицом за последние полгода, обратившим внимание Николая II на растущее недовольство в связи с ролью Распутина, была Мария Федоровна. Содержание разговора сына с матерью, происходившего в октябре месяце в Киеве, точно неизвестно даже членам семьи.

В осторожной форме на то же самое указал царю бывший министр финансов Барк.

1-го ноября имел с Николаем II продолжительную беседу по тому же поводу великий князь Николай Михайлович. Он явился во дворец с написанным им письмом, которое вслух прочел государю. Оно касалось не только Распутина, а широко охватывало собой все вопросы, относившиеся к управлению страной, и намечало путь, по которому должен идти монарх. Резкое и обличительное, оно, по словам самого автора, могло задеть Николая II как мужа. Но царь не возражал и, взяв письмо, потом прочел его Александре Федоровне. Когда он дошел до того места, где говорилось о царице, она с яростью выхватила письмо из рук супруга и разорвала его в клочки.

Между прочим, когда речь зашла о Протопопове, Николай Михайлович сказал:

— Знаешь ли ты, что Протопопова тебе подсунули? У Бадмаева его познакомили с Распутиным.

— Я это знаю, — заметил царь.

— И ты это находишь нормальным! — изумленно воскликнул в. к. Николай Михайлович.

Царь промолчал.

Несмотря на резкость обличительных слов в. к. Николая Михайловича, царь с ним был очень любезен и по обыкновению отмалчивался.

— Эта манера отмалчиваться, — рассказывал великий князь, — прямо-таки отнимала всякую охоту говорить с ним о чем-нибудь. И тут еще эта любезность, ни на минуту не покидавшая его. Он положительно charmeur! Я даже как-то сказал ему, что этим он напоминает Александра I… Во время разговора с ним, когда я бросал одну резкость за другой, у меня несколько раз потухала папироса. Царь любезно подавал мне спички, и я даже забывал поблагодарить его, так я волновался. Напоследок я сказал ему: «Здесь у тебя казаки и много места в саду. Можешь приказать меня убить и закопать. Никто не узнает. Но я должен тебе все сказать». И тут он промолчал! А 31 декабря, в половине 12-го ночи, ко мне приехал курьер и подал его письмо. «Повелеваю тебе выехать в Грушевку на два месяца», — писал царь. А дальше стояло: «Прошу тебя это исполнить». «Прошу» и «повелеваю». Вот пойми его!

Через два дня после этого царь принял Пуришкевича. Он говорил о Распутине с Протопоповым. После Пуришкевича имел собеседование с царем на ту же тему протопресвитер о. Шавельский.

К этому времени относится и совещание великих князей у Андрея Владимировича. Великий князь Николай Михайлович, как уже высказавший свое мнение, на совещании не присутствовал. Не было там и его брата, великий князь Александр Михайлович, как уже высказавший свое мнение, на совещании не присутствовал. Впоследствии (11-го февраля) и он, однако, явился во дворец и наговорил царю немало горьких истин. В общем, все они остро и прямо и, как оказалось, дальновидно ставили вопрос о спасении династии и указывали на необходимость оградить царя от влияния супруги.

По собственной инициативе приезжала в Царское Село великая княгиня Виктория Федоровна. Когда она заговорила о непопулярности царицы, Николай II, прервав ее, сказал:

— Какое отношение к политике имеет Alice? Она сестра милосердия — и больше ничего. А насчет непопулярности — это неверно.

И он показал целую кипу благодарственных писем от солдат. Читавшие, однако, эти послания из лазаретов утверждают, что все они сфабрикованы чуть ли не по одному образцу.

— В них нет того, что так характерно для солдатских писем, — передавал писавшему эти строки великий князь Николай Михайлович.

30-го декабря после высылки князя Юсупова (в Ракитное, Курской губернии) и великого князя Дмитрия Павловича (в Хамадан, в отряд генерала Баратова, действующего в Персии), великие князья послали царю следующее письмо:

«Ваше величество. Мы все, чьи подписи вы прочтете в конце этого письма, горячо и усиленно просим вас смягчить ваше суровое решение относительно судьбы Дмитрия Павловича. Мы знаем, что он болен физически и глубоко потрясен и угнетен нравственно. Вы, бывши его опекуном и верховным попечителем, знаете, какою глубокою любовью было всегда полно его сердце к вам и к нашей родине. Мы умоляем, ваше величество, ввиду молодости и действительной слабости здоровья великого князя, разрешить ему пребывание или в Усове (имение великого князя) или в Виленском.

Вашему величеству должно быть известно, в каких тяжких условиях находятся наши войска в Персии ввиду отсутствия жилища, эпидемий и т. д. Пребывание там для великого князя будет равносильно его полной гибели, и сердце вашего величества проникнется жалостью к юноше, которого вы любили, который с детства имел счастье быть часто и много возле вас и для которого вы всегда были добрым отцом.

Да внушит Господь Бог вашему величеству переменить ваше решение и переменить гнев на милость».

На другой день последовал ответ царя:

«Никому не дано право заниматься убийствами. Знаю, что совесть многим не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь вашему обращению ко мне. Николай».

Накануне свой отставки в мягких выражениях в свою очередь пытался убедить царя в том, что существует сильное недовольство в обществе, и бывший министр народного просвещения гр. Игнатьев.

Неоднократно, до самых последних дней, в том же духе говорил с Николаем II великий князь Михаил Александрович.

Но все было напрасно. По свидетельству всех этих лиц, царь прибегал к своему излюбленному способу ничего не отвечать на самые категорические заявления и завершал аудиенцию обезоруживавшей любезностью.

Автор этих строк был у великого князя Николая Михайловича.

Под конец я спросил великого князя:

— Был ли царь в своем упорстве самостоятелен или кто-нибудь поддерживал его?

Великий князь Николай Михайлович ответил:

— Главных из них все знают. Но там был еще один человек. Мы его называли Ванька-Каин. Это бывший министр юстиции и председатель Государственного совета Щегловитов.