←  Выдающиеся личности

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Сципион Старший и Катон Цензор

Фотография Стефан Стефан 12.02 2016

Глава 1. СУДЬБА И ДЕЯНИЯ СЦИПИОНА АФРИКАНСКОГО СТАРШЕГО

 

Публий Корнелий Сципион, победитель Ганнибала, родился около 235 г. до н. э. Со стороны матери он происходил из плебейского, сенатского и всаднического, рода Помпониев, имевшего этрусские корни. Первые Помпонии-консулы появились через несколько лет после рождения знаменитого Сципиона – в 233 и 231 гг. до н. э.: Маний и Марк Помпонии Мафоны, сыновья Мания. Может быть, один из них приходится дедом Сципиону Африканскому или оба – его дядья со стороны матери. Мафоны-консулы воевали в Сардинии, отнятой у Карфагена в 238 г.: старший брат нанес сардам серьезное поражение и отпраздновал триумф, младший выслеживал рассеявшиеся отряды повстанцев с помощью собак.

Предки Сципиона с отцовской стороны, патриции Корнелии, в течение двух столетий обладали консулатами и цензурами. Во время первой Пунической войны с карфагенянами сражались два брата: Л. Корнелий Сципион, консул 259 г., дед Публия Африканского, и Гн. Корнелий Сципион Азина («Ослица») – консул 260 и 254 гг.1 В перерыве между двумя Пуническими войнами их дети воевали с галлами, исконными врагами Рима, населявшими североиталийскую долину многоводного Падуса (По); в 222 г. консульский империй и командование на севере имел Гн. Сципион Кальв («Лысый»), дядя Сципиона Африканского, в 221 г. – двоюродный брат Кальва, П. Сципион Азина. В 218 г. в звании консула начал вторую войну с Карфагеном П. Сципион, брат Кальва, отец великого Сципиона.

Азина и Кальв сотрудничали с полководцами Г. Фламинием, М. Минуцием Руфом, М. Клавдием Марцеллом, активно (иногда против воли сената) расширявшими район римской агрессии между Апеннинами и Альпами. В 220 г. цензор Фламиний прокладывал дорогу на север, Азина и Кальв выводили одну из первых колоний на берегу По – Плаценцию или Кремону. Возможно, Сципионы входили в круг сторонников агрессивной внешней политики.

Среди инициативных магистратов того времени выделялись любимцы армии и плебса – Фламиний, Минуций и Гай Теренций Варрон, «сын мясника». В начале второй Пунической войны эта троица печально прославилась поражениями, понесенными от Ганнибала; в 20-х годах она выступала как своего рода демократический триумвират противников авторитета знати. Сципионы поддерживали дружеские сношения с этими богатыми и влиятельными «новыми людьми», особенно с Теренцием Варроном, виновником грандиозного поражения римлян при Каннах; впоследствии историк Полибий, клиент их дома, смягчил в своем повествовании вину Варрона. Может быть, «демократические» контакты Сципионов имели деловую подоплеку: братья, кажется, нуждались в деньгах; по крайней мере, Гн. Сципион Кальв не мог обеспечить свою дочь приличным приданым, и сенат выдал знатной невесте скромное вспомоществование в 40 тыс. ассов.

Лучшим достоянием Сципионов было их благородное воспитание. Эта фамилия одной из первых усваивала влияние греческой культуры. Еще в начале III в. неизвестные мастера придали саркофагу Л. Сципиона Барбата детали греческого храма. Сыновья П. Сципиона, консула 218 г., свободно владели греческим языком, щеголяли в греческих плащах, любили ученые занятия и светские удовольствия рафинированной иноземной культуры. Одновременно им были привиты начала строгой римской доблести, отличавшей несколько поколений Сципионов: Назики, потомки Кальва, считались образцом древней чести и добродетели и были за то любимы плебсом. В стоических и дедовских правилах воспитывались дети и внуки Сципиона Африканского.

Существует несколько рассказов о рождении знаменитого Сципиона. Все они были сочинены столетия спустя, в имперскую эпоху, когда создавался поэтический образ «римского Александра».

Великому человеку полагается рождаться необычным образом, например от девственной или бесплодной женщины; настоящим его отцом оказывается иногда не смертный муж, а бог, сочетавшийся с матерью героя в том или ином образе, например в обличье змея, как это было в истории Александра Македонского. Гай Оппий и Юлий Гигин, писатели эпохи Цезаря и Августа, первые биографы Сципиона, рассказывали именно такой сюжет: мать Сципиона долго оставалась бездетной и совсем отчаялась иметь потомство. Однажды на ее ложе увидели змея, который исчез при поднятой тревоге. П. Сципион-отец запросил гадателей гаруспиков, и они истолковали происшествие в том смысле, что бесплодная женщина родит. После посещения змея жена Публия забеременела и на десятом месяце родила сына, которому была уготована великая судьба.

Эту историю подтверждали молва о пророческом даре Сципиона Африканского и необычные его отношения с Юпитером, проливающие свет на тайну его происхождения: рассказывали, что в юности Сципион имел обыкновение подниматься до света на Капитолий и уединяться в храме Юпитера, причем на него, к удивлению сторожей, не лаяли свирепые собаки (Gell. VI, 1).

У Плиния Старшего (эпоха Флавиев) встречается рассказ не о поздних, но о трудных родах Помпонии (NH VII, 47): младенец Публий якобы был исторгнут (caesus) из чрева матери ножом и первым получил прозвище Цезаря, т. е. «иссеченного». Поэт Силий Италик (время Домициана) как будто соединил версию о кесаревом сечении с легендой о змее: в поэме «Пуника» перед великим поворотом своей судьбы молодой Сципион спускается в Аид и встречает здесь тень матери, умершей от родов; она открывает ему тайну его рождения от змея (Рип. XIII, 634–645)2. Любопытно, что предание о смерти матери-роженицы бытовало, несмотря на свидетельство Полибия, воспитателя Сципиона Младшего, о том, что Помпония дожила до эдилитета своих сыновей (Pol. X, 4–5). Первые упоминания о змее-отце появились, по крайней мере, позже Цицерона, который удивлялся тому, что божественное знамение в виде змея-предвестника сопровождало рождение знаменитого актера (Росция), а не великого Сципиона (De div. II, 66). Наконец, сюжет кесарева сечения, был очевидно, порожден филологической ошибкой: Фест утверждает, что прозвище Цезарей надо толковать как «пышноволосые» (от caesaries – грива), иссеченные же младенцы прозываются Цезонами. В самом деле, Сципион Африканский носил необычно длинные кудри, и этой моде подражали впоследствии некоторые отпрыски его семьи (Liv. XXVIII, 35; Dess. № 8).

Эпизод из ранней юности Публия запечатлен в четверостишии Невия, первого поэта тех лет:

 

Того, кто много славных дел своей рукою совершил,

Чьи подвиги еще живут, кому дивятся все народы,

Того отец в одном плаще сам вывел от подруги.

 

Мы узнаем в этих строках героев Плавта: повеса-юноша, строгий отец, подружка... Даже плащ Публия – тот самый паллий, в котором щеголяли персонажи грецизированной комедии его времени. Подобно театральным сыновьям, возвращавшимся на стезю добродетели, молодой Сципион простился с юными забавами, едва надев мужскую тогу. Начались многозначительные предрассветные посещения Капитолия, пленявшие воображение сограждан. В 17–18 лет Публий получил первую почесть – сан жреца-салия, служителя Марса; следует заметить, что в коллегию салиев избирались только сыновья обоих здравствующих родителей. Любовным шалостям положил конец ранний брак с Эмилией, образованной и великодушной дочерью славного полководца Л. Эмилия Павла. Выбор оказался удачным: супруги мирно прожили около 30 лет, до смерти Сципиона, только одно позднее увлечение Публия нарушило безупречность этого союза.

 

 

НАЧАЛО СЛАВЫ

 

Боевое крещение молодого Сципиона относится к 218 г., к самому первому столкновению римлян с Ганнибалом. Новая Пуническая война начиналась с отважных замыслов: формируемая в Сицилии армия консула Тиб. Семпрония Лонга готовилась плыть под стены самого Карфагена; из римской гавани Остии в сторону Испании, «гнезда Баркидов», вышел флот в 60 тяжелых кораблей во главе с консулом П. Сципионом и его братом и помощником – легатом Гн. Сципионом Кальвом. Встречный поход Ганнибала в Италию сорвал все планы. Консул Сципион, захватив с собой часть десанта, с полпути вернулся в долину По. В сентябре 218 г. Ганнибал перевалил через Альпы, и вскоре противники столкнулись на берегу Тицина, одного из притоков По, у городка Верцеллы. Произошел конный бой, во время которого нумидийские всадники вышли римлянам в тыл. Жизнь консула оказалась в опасности. Тогда его семнадцатилетний сын Публий, командовавший отдельным отрядом, устремился на помощь отцу, увлекая своим порывом растерявшихся соратников. Не только оружием, но самими телами своими эти сплоченные всадники прикрыли полководца и прорвались с ним, раненым, за лагерный вал. Отец почтил сына именем спасителя3.

После сражения при Тицине на некоторое время мы теряем из вида молодого солдата. Во всяком случае, он не последовал за отцом в Испанию, когда тот, уже проконсул, возобновил прерванное путешествие. В начале 216 г. Сципион имел офицерский чин военного трибуна 2-го легиона. В этом звании он сражался при Каннах и, если верить позднему поэту, во время боя спас жизнь консулу Варрону. Храбрый трибун оказался в числе немногих счастливцев, уцелевших после побоища, в котором полегли две консульские армии и треть сената во главе со вторым консулом Л. Эмилием Павлом, тестем Публия.

Когда ход битвы окончательно переломился в пользу Ганнибала, в разгар резни жалкие остатки римских армий бежали в два свои лагеря и за стены ближайших городов. Варрон, виновник поражения, умчался с 70 всадниками в Венузию, 7 тыс. беглецов собралось в малом римском лагере, 10 тыс. – в большом. Среди последних находился П. Сципион.

Лагерные укрепления давали римлянам лишь временную передышку до рассвета. Единственный путь спасения заключался в том, чтобы прорваться через стан пунов в близлежащий Канузий. Всего 600 человек во главе с П. Семпронием Тудитаном и Гн. Октавием решились перейти из малого лагеря в большой; всего 4 тыс. пробились из большого лагеря к городу. В этом отряде старшими по званию оказались 4 военных трибуна, среди которых самым солидным был эдилиций Аппий Клавдий Пульхр, самым молодым – Публий Сципион. С общего согласия командование вверили Аппию и Публию.

Тит Ливий сравнивает битву при Каннах с древним поражением римлян при реке Аллии, после которого галлы сожгли Рим (390 г. до н. э.). Катастрофа 216 г. кажется историку более страшной: после Аллии римляне потеряли город, но сберегли армию, способную отвоевать родное пепелище; после Канн лишенный защиты Рим казался обреченной добычей Ганнибала. В первые дни после битвы ощущение окончательной гибели отечества господствовало всюду – и среди уцелевших участников трагедии, и среди почти поголовно облекшегося в траур населения Рима.

В это страшное время знаменитая римская доблесть проявилась во всем блеске. Носители общественного долга оправились первыми. Сенат остановил панику в столице. Были рассеяны скорбные толпы, поставлены гарнизоны, организована разведка. Отцы-сенаторы вызвали объявившегося Варрона в Рим и всенародно благодарили его у ворот города за то, что он не потерял веру в спасение отечества: так мудро и гордо было истолковано его малодушное жизнелюбие.

В разбитых легионах вспышку анархии потушил П. Сципион – самый молодой командир: когда некоторые знатные юноши задумали покинуть Италию, Сципион арестовал преступное сборище и под страхом смерти вынудил дезертиров клятвенно отказаться от их замысла. Таким образом был предотвращен толчок к массовому бегству. Благодаря Сципиону из отрядов Канузия и Венузии образовалось первое подобие новой армии. Аппиан рассказывает, что консул Варрон, отправляясь по вызову сената в Рим, оставил Публия своим заместителем.

Через три года после описанных событий мы встречаем Сципиона в качестве соискателя курульного эдилитета. Для магистратуры, на которую претендовали зрелые мужи4, 22-летнему кандидату явно не хватало годов. Народные трибуны собрались воспрепятствовать его заявке, но их смутил гордый ответ молодого человека: «Если все граждане хотят избрать меня эдилом, то мне достаточно лет» (Liv. XXV, 2).

Полибий рассказывает следующую историю: эдилитета добивался Луций Сципион, старший сын в семье; Публий хлопотал за брата, но в ходе кампании обнаружилось, что младший Сципион популярнее старшего. Почувствовав симпатию народа, Публий решился выйти на Форум в белой тоге кандидата. Накануне решающего дня он рассказал матери, охваченной честолюбивой тревогой, выдуманный им сон: будто он получил должность вместе с братом, а мать встретила их в дверях дома и поцеловала. Наяву все вышло как во сне: народ голосовал за своего любимца и, довольный его смелостью, дал ему в товарищи брата; счастливая мать обняла на пороге двух курульных эдилов. Вследствие такой удачи все окончательно уверились, что молодой Сципион беседует с богами во сне и наяву (Pol. X, 4–5).

Правда, историки нашего времени подозревают, что Публий был старше брата и что эдилитет он исполнял в паре с М. Корнелием Цетегом, но рассказ Полибия опирается на авторитет Лелия и не может быть отвергнут безоговорочно.

В 212 – начале 211 г. произошли три важных события второй Пунической войны. Римские армии осадили и взяли Капую, крупнейший город Италии, перешедший на сторону Ганнибала после битвы при Каннах. Марк Марцелл, соратник Сципиона Кальва по галльским войнам, победоносно окончил в Сицилии осаду Сиракуз, отложившихся от Рима в то же время, что Капуя. В Испании погибли полководцы Гней и Публий, дядя и отец молодого Сципиона; в течение шести лет они сковывали три карфагенских армии и не без успеха перевербовывали на свою сторону испанских союзников Баркидов.

На рубеже 212–211 гг. молодой Сципион воевал в Кампании, под Капуей, осаждаемой тремя полководцами. После капитуляции города Публий намеревался, видимо, плыть в Испанию вместе с армией претора Г. Клавдия Нерона, выделенной в подмогу братьям Сципионам. В портовых Путеолах он получил известие о гибели отца и дяди (Sil. Ital. Рип. XIII, 385).

Ко времени пребывания Сципиона в Кампании поэтическая традиция относит два чудесных происшествия: сначала из Путеол Публий отправляется в Кумы и, уподобляясь прародителю римлян Энею, проникает с помощью кумской Сивиллы в преисподнюю. В Аиде он встречает родные тени и принимает от испанских Сципионов завет бранных трудов и славы. Вскоре после этого Сципион, сын змея, подвергается испытанию, через которое прошел другой сын Зевса – Юпитера – великий Геракл: во время отдыха под лавровым деревом молодому человеку являются белоснежная Доблесть и алое Наслаждение, и он, подобно Гераклу, избирает спутницей жизни путеводительницу героев в светлых ризах (Sil. Ital. Pun. XV, 18 и сл.). Эти поэтические встречи образно выражали одну непреложную истину: летом 211 г., через несколько месяцев после падения Капуи, П. Сципион оказался на решающем повороте своей сказочной судьбы.

Древние историки излагают дальнейшие события не вполне отчетливо. В Испании доблестный всадник Л. Марций Септим возглавил остатки двух армий и не пустил карфагенян за реку Ибер – границу римской Иберии. Кажется, сенат собирался направить на запад две армии во главе с проконсулом М. Клавдием Марцеллом (App. Iber. 17) и его личным другом пропретором Г. Клавдием Нероном5. По неизвестной причине этот план не осуществился: Марцелл из Сицилии вернулся в Рим, а Нерон был отозван из Испании через несколько месяцев, после первой неудачной операции. Снова встал вопрос о командующем, достойном заменить погибших полководцев.

Ко всеобщему удивлению кандидатов не нашлось. Никто не хотел сражаться с тремя вражескими победоносными армиями на расстоянии месячного морского пути от Италии. Наконец, настал великий момент. «Опечаленные граждане, почти не находя решения делу, сошлись, однако, в назначенный для комиций день на Марсовом поле. Обратив свои взоры на магистратов, они искали глазами знатнейших граждан, вопросительно посматривавших друг на друга, и громко сетовали: до того-де плохи обстоятельства и до того отчаянно положение дел в государстве, что никто не осмеливается принять на себя верховную власть в Испании. В это время вдруг встал на возвышенном месте, откуда его можно было видеть, П. Корнелий, сын погибшего в Испании П. Корнелия, едва достигший 24 лет юноша, и заявил о своих притязаниях. Когда все обратили на него свои взоры, тотчас полными одобрения криками выразили ему предзнаменование счастливого и благополучного служения. Затем, получивши приказание приступить к голосованию, все без исключения, не только центурии, но и отдельные, лица постановили, чтобы П. Сципион имел империй в Испании...» (Liv. XXVI, 18)6.

Речь Сципиона на комициях была краткой: он произнес заочную надгробную хвалу отцу и дяде и заявил, что является естественным их мстителем. Затем, как бы в порыве божественного вдохновения, обещал овладеть не только Иберией, но Ливией (Африкой) и Карфагеном (App. Iber. 18).

Когда на следующий день граждане остыли и усомнились в содеянном, Публий выступил на сходке, чтобы подробно и разумно обосновать свои планы и надежды. Нейтрализуя тревогу или зависть маститых сенаторов, он, с характерным для него тактом, заявил о своей готовности уступить место любому более солидному авторитету. Никто не откликнулся на это предложение.

Полибий объясняет, что смелый шаг Сципиона был результатом трезвого расчета, а не самонадеянного порыва: Публий заранее разузнал обстановку в Испании, взвесил причины поражения отца и дяди. Ссылаясь на рассказы близких друзей Сципиона, Полибий предостерегает своего читателя против тех историков, которые изображали Публия баловнем судьбы. Люди, наблюдавшие героя вблизи, восхищались его проницательным умом, осторожностью и трудолюбием. Подобно спартанцу Ликургу, Сципион сознательно использовал суеверную молву, витавшую вокруг его имени, для воодушевления масс. «Он никогда не издевался над верой в приписываемые ему чудеса... не отрицая подобных слухов и не уверяя прямо в их правоте». Слава избранника богов подкреплялась большим личным обаянием, не лишенным артистизма. Сципиону было присуще особое умение выставлять на вид свои доблести, замечал Ливий. Кроме того, простой народ любил Публия за приветливые манеры, щедрость и великодушие. Так лучшие древние историки описывали характер человека, предназначенного к великой миссии (Pol. X, 2–5; Liv. XXVI, 19).

На исходе того лета, когда была взята Капуя (Liv. XXVI, 20), флот в 30 пентер встал на якоре у берега Испании, в гавани греческой колонии Эмпории. Проконсул Сципион высадил 10 тыс. пехоты и тысячный отряд конницы. Пропретор М. Юний Силан, соратник и друг Публия, принял полномочия пропретора Г. Клавдия Нерона.

 

 

ИСПАНИЯ

 

Завоевание Испании (Иберии) – первое великое деяние Сципиона. Оно имело необычный для Рима масштаб: прежде римские магистраты брали города, теперь один полководец приобрел для отечества целую державу. В течение 5-летней испанской войны самостоятельные операции вели три командира: сам Публий, пропретор Силан и Л. Марций Септим – первый заместитель погибших Сципионов. Отдельные ответственные поручения выполняли легаты проконсула – брат его Луций и ближайший друг Гай Лелий. Но головой и душой всей кампании оставался Сципион. Его настроение заражало соратников и врагов. Он установил главные правила долговременной войны: легионы держались преимущественно северного берега Ибера (Эбро); значительный резерв постоянно контролировал эту зону римских лагерей и баз. Рейды на юг предпринимались ради крупных, но кратковременных операций. При вербовке союзников главное внимание уделялось северным испанским племенам, прельщаемым призраком свободного союза. Наконец, пользуясь разъединением трех вражеских полководцев, Публий искал встречи с каждым противником отдельно. Общий план кампании полностью себя оправдал. Четыре большие победы были одержаны под личным предводительством Сципиона. Особую славу принесла ему первая авантюрно-дерзкая операция, осуществленная в начале командования.

Сразу по прибытии в Тарракон, главную базу римской Иберии, Сципион провел инспекцию своих лагерей и разведал положение трех карфагенских армий. Убедившись, что противник базируется в достаточно отдаленных местах, Публий переправил 25-тысячный корпус через Ибер и спешно повел его к Новому Карфагену – крупнейшей приморской твердыне, столице Баркидов в Испании. В том же направлении из гавани Тарракона отбыл флот под командованием Г. Лелия. Передвижение совершалось в глубокой тайне, только два человека ведали цель похода – полководец и его адмирал; лишь один Сципион, уделивший, по своему обыкновению, много внимания разведке, знал слабое место города-крепости.

Новый Карфаген располагался на полуострове, в глубине залива. Большая часть его стен была обращена к морю и неглубокой лагуне, соединенной с бухтой искусственным каналом. С материком город связывал узкий перешеек. Расспрашивая местных рыбаков, Сципион узнал, что каждый день, ближе к вечеру, лагуна мелеет, сбрасывая воды в море, и превращается в огромный брод. Эти сведения и вдохновили его на дерзкий замысел.

Сципион и Лелий прибыли к городу одновременно, как и было задумано. Римский флот блокировал в гавани транспортные суда противника, лагерь был разбит против ворот, ведущих на перешеек. Проконсул собрал взволнованных солдат на сходку и держал перед ними воодушевляющую речь: храбрецам была обещана щедрая награда, всей армии – покровительство богов и особенно помощь Нептуна, предсказанная полководцу во сне.

Казалось, Сципион собирается штурмовать в лоб высокие стены крепости. Большая часть карфагенского гарнизона и многие вооруженные граждане заняли оборону на участке предполагаемого нападения, почти полностью оголив стены, защищенные водой. Они даже сделали вылазку против римского лагеря и дали противнику тяжелый бой на перешейке. Отбив атаку, Сципион двинул на приступ первую штурмовую колонну. После героической схватки она откатилась назад, измотав силы защитников. За ней без передышки устремились на стены свежие силы. Сам полководец появлялся в гуще боя, прикрытый со стороны стены щитами трех телохранителей.

В разгар второго штурма, поглотившего все внимание горожан, в лагуне начался отлив. Сципион, покинув фронтальный участок, вывел к «болоту» небольшой резервный отряд. Вода уходила в море на глазах изумленных солдат, ее торопил внезапно поднявшийся северный ветер. В эти минуты воины вспомнили предсказание своего вещего вождя и с особым пылом бросились на незащищенные стены. Ходила молва, что первым приставил лестницу полководец, которого едва удержали телохранители.

Город был взят с двух сторон. По римскому обычаю, начались грабеж и поголовное избиение всего живого, предпринимаемые для устрашения еще сражающегося противника. Побоище прекратилось по сигналу трубы, возвестившему капитуляцию карфагенского гарнизона в кремле. Сципиону достались великолепные трофеи: казна, склады военного снаряжения и продовольствия, транспортные суда, испанские заложники союзных Карфагену племен.

На другой день на главной площади творились суд и воля победителя. Сципион благосклонно отпустил большинство граждан Нового Карфагена по домам; ремесленники были обложены трудовой повинностью до окончания войны. Карфагенским офицерам предстояло путешествие в Рим в качестве почетных пленников, прочие африканцы были отправлены на аукцион. Особое внимание Сципион уделил испанским заложникам: он вызывал их по одному, ласкал детей, одаривал женщин украшениями, а мужчин оружием. Всем была обещана свобода без выкупа и предложен союз с Римом.

Самое выгодное впечатление произвела на испанцев забота Сципиона об охране чести его пленниц. Женщины из знатных семей илергетов и лацетанов, супруга князя Мандония, юные дочери его брата Индибила, получили надежную стражу. Прекраснейшую девицу, дар солдат полководцу, Публий возвратил отцу и жениху с богатыми подарками. Эта милость Сципиона стала особенно знаменитой7; благодарный жених, молодой князь кельтиберов, привел под начало Сципиона 400 всадников.

Взятие Нового Карфагена оказало огромное влияние на ход войны. Помимо материальных результатов победа Сципиона переломила настроение кампании в пользу Рима. Сам молодой полководец доказал обоснованность своих обещаний и несомненное покровительство Удачи.

Под иберийским Карфагеном впервые прославилось имя незнатного молодого сенатора Гая Лелия. Этот человек «с юных лет и до самой смерти участвовал во всех предприятиях Публия и знал все его планы» – так вспоминал о Лелии лично знавший его Полибий (X, 3). При раздаче наград командир флота получил золотой венок, в речи перед солдатами проконсул уравнял его заслугу со своей. Одновременно Лелию было дано почетное и выгодное поручение доставить в Рим трофеи, пленников и весть о победе. Счастливый гонец, несомненно, должен был обратить на себя внимание столицы, очень полезное для его дальнейшей карьеры. С начала войны Сципион буквально делил славу с любимым другом, не предпринимая в его отсутствие никаких важных дел (Liv. XXVII, 17). Впоследствии, с помощью Публия, Лелий вошел в круг нобилитета: в 196 г. он получил претуру, в 190 г. исполнял консулат с Луцием Сципионом, братом Публия.

Характерно отношение проконсула к военному трибуну Луцию Марцию Септиму, который после поражения старших Сципионов «возвратил Испанию римлянам». В сенате нобили морщились при виде его посланий, подписанных именем пропретора, но Сципион не занесся в аристократической гордости и не побоялся соперника в славе: он публично превознес заслуги Марция еще до того, как завоевал собственный авторитет; в штабе проконсула трибун занял место, равное положению Лелия и Силана. Если по окончании войны имя доблестного всадника исчезло со страниц истории, то вряд ли неблагодарность Сципиона была тому виной.

Еще до Ганнибаловой войны в комициях и на полях сражений утверждались дружеские связи Корнелиев и Юниев. В Испании Марк Юний Силан воевал как послушный и преданный офицер Сципиона, хотя формально имел ранг самостоятельного командующего (Liv. XXVII, 22; XXVIII, 28).

Легат Луций Сципион, брат проконсула, не стяжал большой славы. Может быть, первоначально ему предназначалась роль Гнея Сципиона Кальва, чтобы в Испании вновь возродилась пара братьев-полководцев, но слабость здоровья и отсутствие военных дарований отодвинули Луция на второй план. На его счету была едва ли не единственная самостоятельная кампания – захват богатого южного города Оронгиса. Тем не менее милости полководца разделялись как бы поровну между другом и братом: одинаково преувеличенно превозносились заслуги Лелия за Новый Карфаген и Луция за Оронгис; оба они возглавляли сципионовские посольства в Рим: Лелий возвестил о первом успехе Сципиона, Луций доложил об окончательном завоевании Испании. Одаренный и всеми любимый, Публий явно опекал ничем не выдающегося Луция. В последующие годы братья были неразлучны во всех походах и жизненных бурях. Родственные чувства двух поколений делали честь семье Сципионов.

Со штурма Карфагена началась удивительная карьера Секста Дигития, награжденного за доблесть стенным венком. Скорее всего этот человек попал в Испанию как «союзный моряк», т. е. не римский гражданин. В год второго консульства Сципиона его имя появляется в преторском списке (194 г.), четыре года спустя он в качестве легата сопровождал Л. Сципиона на войну с Антиохом Сирийским. Путь от союзника к римскому гражданину и сенатору высшего ранга мог быть пройден только при активном покровительстве могущественных Сципионов.

В испанской войне Сципион впервые показал умение пользоваться талантами способных помощников и выдвигать дарования. По характеру и положению он был слишком высок для зависти. Соратники образовывали вокруг него дружеский заслон. В ближайшем кругу Публия царил непринужденный дух: сам герой охотно расписывал друзьям реальную подоплеку своих «боговдохновенных» мистификаций.

Вторая победа Сципиона приходится на сезон, следующий за взятием Нового Карфагена. Неточная хронология кампании колеблется между 209 и 208 гг.8 Долгое время Публий поджидал возвращения Лелия и налаживал связи с иберами. На его сторону перешли некоторые бывшие союзники Карфагена, в том числе Индибил и Мандоний, могущественные северные князья, чьи семьи вернулись домой по милости проконсула. Вместе с испанскими отрядами Публий выступил против Гасдрубала, брата Ганнибала, двигавшегося к Пиренеям, за которыми начинался уже проторенный путь в Италию. Римляне нагнали пунов у города Бекулы.

Гасдрубал занял выгодную позицию на высотах, образующих две ступенчатые террасы. Основные силы пунов расположились на верхнем плато, легкие стрелки и всадники заняли нижнюю площадку. Два дня Публий не решался атаковать. На третий, ободрив солдат речью, он сам повел легковооруженный отряд против передовых постов противника на нижней террасе. С трудом одолев подъем, римляне без особых усилий прогнали застрельщиков наверх и затем, получив подкрепление, атаковали центр карфагенской армии, стоящей на второй высоте. Пока они выполняли этот отвлекающий маневр, Сципион и Лелий обошли Гасдрубала с флангов. Началось избиение окруженных. Карфагенский полководец покинул поле боя и бежал к Пиренейским ущельям с частью армии и со слонами. Битва при Бекуле упрочила славу Сципиона, но пуны достигли главной своей цели: Гасдрубал прорвался в Италию.

С пленными проконсул поступил по своему обыкновению: африканцев продал, испанцев отпустил по домам без выкупа. Случайно его внимание привлек красивый темнокожий мальчик. Он называл себя Массивой, пленником царевича Масиниссы. Последнее имя было хорошо известно римлянам: оно принадлежало карфагенскому союзнику, вождю грозной нумидийской конницы. Вынашивая далеко идущие планы, Сципион отпустил юношу с царскими дарами и почетным эскортом.

Самую трудную победу молодой полководец завоевал в последний год испанской кампании. В это время ему противостояли два карфагенских командующих – Гасдрубал, сын Гисгона, и Магон, второй брат Ганнибала. Они объединили все наличные силы пунов и союзных иберов в огромную, 50- или 70-тысячную армию. В численности римляне уступали противнику почти вдвое.

Решающая встреча произошла на юге, у города Илипа (Pol. XI, 20). Первое конное сражение завязалось, когда римляне возводили лагерный вал. Атаку произвела конница Масиниссы и Магона, навстречу им римских всадников повели Сципион и Лелий; проконсул сражался против нумидийцев: так впервые встретились и познакомились в деле будущие верные союзники Сципион и Масинисса.

После успешного отражения конной атаки потянулись дни томительного «стояния». Римляне и пуны регулярно и безрезультатно выходили из лагерей и выстраивались для битвы; порядок построения был всегда одинаков: в центре друг против друга – римляне и африканцы, на флангах – испанские союзники.

Если верить Аппиану, в худшем положении находилась римская армия, в лагере ощущался недостаток продовольствия. Сципион мучительно колебался перед лицом явно сильнейшего противника. В конце концов он прибегнул к хитрости, позволившей ему повторить тактику Ганнибала при Каннах. Однажды Публий вывел солдат из лагеря на рассвете и построил их в новом порядке: испанцы – в центре, римляне – на флангах. Он по собственному печальному опыту знал действие сильных фланговых клещей, зажимающих центр противника.

Уже не в первый раз перед битвой полководец явился войску в образе вдохновенного свыше вождя: была разыграна сцена бурного экстатического пророчества, захватившая массу людей. Полная воодушевления армия двинулась на передовые карфагенские костры. Застигнутые врасплох, пуны строились как обычно, не успев разглядеть нового порядка римлян.

Расчет Сципиона оправдался, он завоевал свои Канны. Полибий со знанием дела описывает точные и успешные маневры римских флангов. Аппиан риторически повествует о тяжелом и долгом деле: карфагенский центр отчаянно рубился с римской пехотой, весы победы колебались, пока сам Сципион не кинулся в ряды врагов. Спасая его жизнь, легионеры сделали решающее усилие и обратили противника в бегство.

Битвой при Илипе закончился многолетний спор Рима и Карфагена за Испанию. Преследуемые пуны бежали к проливу, понеся при отступлении большие потери. Карфагенские полководцы переправились в островной город Гадес. На этот раз они покидали Испанию навсегда: вскоре основная часть гарнизона Гадеса была отозвана для десанта в Италию и город сдался римлянам. Таким образом карфагеняне были изгнаны из Испании на 14-м году войны, на 5-м году командования Сципиона (Liv. XXVIII, 16). Полибий рассказывает: когда все поздравляли Публия с этим событием и желали ему спокойной жизни после великих бранных трудов, Сципион поблагодарил соратников за добрые слова, но выразил иные надежды: «До сих пор карфагеняне воевали против римлян, – сказал он, – теперь судьба дозволяет римлянам идти войною на карфагенян» (Pol. XI, 24а).

По удалении пунов в Испании остались иберы и римляне, законные хозяева страны и пришельцы. Несмотря на либеральную дипломатию Сципиона, испанцы рано разглядели в новом союзнике старого господина. На них ложилась тяжесть содержания римских армий, к последнему году войны многие иберийские племена платили «союзнику» дани (Liv. XXVIII, 25). До битвы при Илипе римляне не имели или почти не имели друзей на юге, когда же на их сторону перешел князь Атенис, вождь турдетанов, Сципион подчинил его племя восстановленному из руин греческому городу Сагунту. Окончательно разделавшись с пунами, проконсул счел возможным припомнить старые грехи южных иберов. Город Илитургис, изменивший Риму после поражения старших Сципионов, был взят штурмом и стерт с лица земли. Публий лично руководил штурмом и получил рану в шею. На его глазах происходило поголовное истребление женщин, детей, стариков. В огне и крови кончила свое существование Астапа, захваченная Л. Марцием.

На севере за год до битвы при Илипе карфагенские полководцы успешно завербовали 9 тыс. кельтиберов, цвет самого воинственного и сурового народа Испании. Эта армия рассеялась благодаря своевременной победе Силана. В последний год сципионовского наместничества (206 г.) взбунтовались старые римские союзники – Индибил и Мандоний, князья лацетанов и илергетов. Их вдохновили слухи о болезни командующего и о беспорядках в военном лагере под Сукроном. Римские анналисты приписывали им планы установления владычества над всей Испанией. В краю седетанов, на правом берегу Ибера, в узкой долине, римская пехота во главе со Сципионом и конница во главе с Г. Лелием положили на поле боя большую часть соединенной армии лацетанов, илергетов и кельтиберов. Римляне остались полными хозяевами положения.

За пять лет командования Публий Сципион приобрел в глазах врагов и сограждан репутацию великого полководца. В возрасте Александра, с которым его любили впоследствии сравнивать, он блестяще проявил себя во всех видах военного искусства: в полевых сражениях, при осаде городов, как главный стратег войны, повелитель нескольких армий. Оживленные толки возбуждали и крупные дипломатические победы Сципиона, соответствовавшие романтическому облику баловня Удачи. В римских салонах о них говорили как об авантюрных приключениях; молодежь восхищалась, почтенные мужи осуждали. По сути же опасные дипломатические предприятия Публия вдохновлялись глубоким и трезвым интересом его к Ливии.

Среди нумидийских царьков северной Африки выделялись могуществом Сифак – повелитель западных племен и Гала – царь восточных нумидийцев. Первый в 213 г. заключил союз с братьями Сципионами, второй дружил с Карфагеном. Сын Галы по имени Масинисса, замечательно одаренный юноша, воспитывался в Карфагене, был влюблен в знатную карфагенскую девицу Софонисбу, дочь Гасдрубала, и преданно защищал интересы пунов на поле боя: его знаменитая конница громила Сифака в Африке и римлян – в Испании; полководец Гасдрубал, Сын Гисгона, прочил Масиниссу себе в зятья.

Но к 206 году ситуация изменилась. Гала умер, и царство его ослабло вследствие междоусобиц, Масинисса превратился в принца-изгнанника, Сифак богател и процветал. Теперь карфагеняне начали обхаживать своего бывшего врага. При его дворе появлялся Гасдрубал, затеявший новое сватовство дочери.

Едва закончив завоевание Испании, Сципион устремил взгляды на Ливию. Верность старого африканского союзника внушала сомнение. Сначала Лелий посетил колеблющегося нумидийского царька, а потом сам проконсул рискнул переплыть море ради свидания с Сифаком. Публий и его свита шли на двух пентерах, охраняемые только Удачей Сципиона. В виду африканского берега римляне едва успели увернуться от семи карфагенских кораблей. В нейтральной царской гавани почти одновременно ступили на землю с одной стороны Гасдрубал, с другой – Сципион и Лелий.

Нумидиец, чья благосклонность оспаривалась двумя великими державами, принял гостей в самом радушном настроении. Он доставил себе удовольствие свести исконных врагов за одним столом. Во время трапезы, в присутствии соперника, Сципион уклонился от обсуждения серьезных вопросов и придал разговору легкий характер. Полибий вспоминает со слов Лелия: «В беседе с Сифаком Публий обнаружил такую приветливость и ловкость – к этому он имел большую способность от природы – что несколько дней спустя Гасдрубал заметил Сифаку, что Публий показался ему опаснее в дружеской беседе, чем на поле брани» (Pol. XI, 24а).

Рискованное путешествие завершилось удачно, однако успех Публия имел временный характер: Сифак утвердил старый союз с Римом, но верности его хватило едва на год. Великие последствия имели другие переговоры, происходившие в более скромной обстановке.

Масинисса, человек пылкого сердца, был глубоко тронут спасением своего юного племянника, в нем зародилась личная приязнь к римскому полководцу. В течение нескольких лет африканец был непосредственым свидетелем храбрости и успехов Публия. Как раз в эти годы закатывалась звезда Карфагена в Испании и одновременно ухудшались личные обстоятельства Масиниссы. Сам Гасдрубал перенес свою благосклонность на его старого соперника – Сифака.

На предательство нумидиец ответил изменой. После битвы при Илипе он вступил в переговоры с Юнием Силаном и объявил о своей готовности заключить с римлянами союз, но с одним непременным условием: договор должно скрепить рукопожатие Сципиона.

Встреча состоялась несколько месяцев спустя, перед самым отъездом Публия из Испании. Ради нее проконсул предпринял специальное далекое путешествие из Тарраконы на юг. Тайное свидание в уединенном месте имело характер очередного опасного приключения.

Личное знакомство воинов-сверстников не обмануло их предварительных надежд. «Уже раньше слава о военных подвигах Сципиона внушила нумидийцу почтение к этому мужу, и он представлял себе также наружность его величественной и прекрасной. Но еще большим благоговением проникся он при виде его. Действительно, помимо дарованной ему самой природой величавости в Сципионе поражали длинные волосы и вся его осанка, не прикрашенная нарядами, но приличная истинному мужу и воину, и возраст его в полном расцвете сил, которым как бы возродившаяся после болезни юность придавала блеск и полноту...» Очарованный нумидиец благодарил Сципиона за освобождение племянника и заверял в своем желании служить лично ему и римскому народу. Он высказал излюбленную мечту Публия: выразил надежду на перенесение войны в Африку и обещал помощь на родной почве. «С удовольствием смотрел на него и слушал его Сципион, так как знал, что Масинисса был душой всей неприятельской конницы, и в самом юноше все говорило о его великом духе» (Liv. XXVIII, 35). Дружеское рукопожатие закрепило новый союз и положило начало пятидесятилетней дружбе Масиниссы с фамилией Сципионов.

Можно заметить, что нумидиец заключил соглашение не просто с уполномоченным Римского государства: он вступил в союз по преимуществу с П. Сципионом и уже через эту связь разделил интересы Рима. Племена западного Средиземноморья были еще малознакомы с властью сената; в течение 14 лет на западе практически бесконтрольно распоряжалась одна римская семья, в глазах варваров – царственная или даже царская династия. Сам Сципион в сношениях с испанцами подчеркивал наследственный характер своей миссии. После окончательной победы над пунами он первым делом почтил память отца и дяди: в их честь были даны великолепные погребальные игры в Новом Карфагене. Торжество устраивалось не только для римлян, но для всех народов Испании: многие иберы явились для участия в своеобразном рыцарском турнире, который, по римским понятиям, соответствовал гладиаторским играм: знатные испанские пары бились перед зрителями насмерть, решая в поединке старинные владельческие споры.

Еще в первые годы войны, после взятия Нового Карфагена и победы при Бекуле, в претории Сципиона происходили выразительные сцены: родственники освобожденных заложников и отпущенные пленные испанцы падали полководцу в ноги и величали его царем. Римские офицеры сразу обратили на это внимание. Публий сначала смутился, но лишь при повторении эпизода решительно остановил испанцев: отвергнув имя царя, он предложил именовать себя императором. Это временное почетное наименование триумфаторов, принятое как постоянное звание, подчеркивало экстраординарный авторитет завоевателя Испании.

Военизированный титул намекал и на особую связь Сципиона с армией. Для римлян наследственный характер испанского командования тоже имел определенное обаяние: республиканские солдаты не питали симпатии к царским династиям, но с пеленок почитали династии аристократические. Само имя Сципиона, его внешнее сходство с любимыми вождями подняли дух легионов с первых шагов Публия в Испании. Для поддержания авторитета требовались победы, для сохранения популярности – покровительство материальным интересам армии. Публий хорошо знал это неписаное правило и руководствовался им столь последовательно, что в Рим вместе с победными реляциями просочились слухи о сугубой распущенности его солдат. Римские историки почти полностью замолчали эту черту сципионовского командования, на страницы анналов попали лишь самые крупные скандалы.

Вскоре после памятных игр в Новом Карфагене полководец тяжело заболел. Сразу заволновались испанские союзники, и одновременно начался бунт 8 тыс. солдат, стоявших лагерем под Сукроном, на побережье между Ибером и Новым Карфагеном. Это были ветераны, давно не использовавшиеся в деле. Воины роптали на невыплату жалованья, требовали прибыльной службы или демобилизации. Начала падать дисциплина, потом солдаты выгнали из лагеря офицеров и выбрали себе новых начальников, осмелившихся присвоить фасции. Мятежники дожидались только известия о смерти полководца, чтобы в обстановке всеобщей анархии разграбить соседние города.

Выздоровление Сципиона расстроило их планы. Солдаты смутились и охладели, главари устрашились своих знаков отличия. Бунт успокаивался сам собой, но вставал вопрос о назидательном возмездии. В штабе Сципиона имелись сторонники и суровых, и мягких мер. Полководец принял промежуточное решение: наказать зачинщиков. Мятежные легионы были вызваны в Новый Карфаген под предлогом уплаты жалованья; радушная встреча усыпила их настороженность, заранее отмеченных главарей арестовали тайно.

Утром после похмелья бунтовщики услышали призыв на сходку. Они ринулись на площадь с угрожающими криками, надеясь запугать проконсула, но скоро испугались сами: вторая армия, будто бы выступавшая в поход на испанцев, остановилась у городских ворот и, развернувшись, во всеоружии окружила собрание. Сципион взошел на трибунал и обрушил на мятежных солдат поток упреков – скорее горьких, чем гневных. В конце речи рядовым участникам бунта была обещана амнистия. Тут же на месте последовала казнь 35 самовольных офицеров, обставленная самыми мрачными ритуалами. Суд завершился церемонией замирения: легионеры заново присягали военным трибунам и тут же получали жалованье.

Через несколько дней бывшие мятежники составили половину той армии, которая сражалась с отрядами Индибила и Мандония. Накануне выступления в поход проконсул держал перед ветеранами вторую речь – патриотическую и агитационную. Он обещал старым соратникам фамилии Сципионов демобилизацию и триумф, напоминал о заслугах своей семьи, просил содействия при будущем соискании консулата.

Несомненно, сравнительно гуманный суд Сципиона объясняется не в последнюю очередь его предвыборными расчетами. Вскоре необычная снисходительность была проявлена и к побежденным испанцам. Вопреки римскому обычаю Сципион не взял заложников, не поставил в мятежные области гарнизоны, не потребовал даже разоружения неверных союзников. Все помыслы его были уже сосредоточены на консулате и Африке. Ему был нужен отчет о полном умиротворении Иберии. В результате преемники Публия получили незавидное наследство: сразу после отбытия Сципиона началось новое восстание илергетов и лацетанов.

Публий покинул Испанию на исходе 206 г. до н. э. Он отплыл с небольшой свитой, не дождавшись смены, так как торопился на консульские выборы. Для части своих ветеранов, по той или иной причине осевших в Иберии, он основал поселение Италику – прообраз будущих провинциальных колоний; несколько столетий спустя этот город прославился как родина императоров Траяна и Адриана. Прочие ветераны, оставленные на Марция и Силана, отправились на родину по пятам своего полководца после прибытия новых наместников – Корнелия Лентула и Манлия Ацидина9.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 12.02 2016

ПЕРВОЕ КОНСУЛЬСТВО

 

Отчет завоевателя Испании сенату был дан, по обычаю, у стен Рима, в пригородном храме Беллоны. Обе стороны, слушатели и докладчик, держались взаимно почтительно, но сдержанно. Сципион не требовал чрезвычайных наград: он лишь намекал на свое желание иметь триумф, воспрещенный ему как экстраординарному магистрату. Сенат игнорировал незаконные намеки, но постановил отметить великий успех редкой церемонией – гекатомбой, жертвоприношением ста быков.

Воодушевление народа превосходило все триумфальные почести. Каждое появление любимого героя собирало огромные восторженные толпы. Римляне постоянно окружали его дом, обещали ему консулат и Африку на предвыборных сходках, образовывали живую стену вокруг Комиция в день голосования. Испанские ветераны направляли в сенат рекомендательные письма.

Законные притязания Публия были удовлетворены легко и удачно: тридцатилетний полководец получил консулат в паре со своим сверстником и доброжелателем П. Лицинием Крассом. Коллега без жеребьевки уступил Сципиону провинцию Сицилию – исходный пункт африканского командования. Оставалось завоевать официальное разрешение на вторжение в Ливию. Консул предвидел сопротивление в сенате: некоторым почтенным отцам не нравился и сам замысел, и чрезвычайное влияние его исполнителя. Для нейтрализации противников была пущена в ход кулуарная угроза перенести вопрос в народное собрание.

Средство подействовало наполовину: в день распределения провинций многие недруги молчали, страшась за авторитет сената и собственную популярность, но старики, герои Ганнибаловой войны, многократные консулы Фабий и Фульвий, выступили против сомнительной авантюры. Фабий указывал на недостаток средств, на присутствие в Италии Ганнибала и на трудности войны в чужой стране: подозревали, что за этими доводами скрывалась зависть старого полководца к молодой, блестящей славе. Фульвий порицал в основном демагогическое давление Сципиона на сенат, и это обвинение оказалось самым действенным: народные трибуны, угрожая «вето», потребовали от консула предварительного выбора между сенатом и комициями. Сципион попросил отсрочки на день для совещания с коллегой. В следующем заседании он предоставил дело на волю сената. Состоялось благоприятное постановление о переправе сицилийской армии в Африку по усмотрению консула. В субсидиях и наборе отказали, но разрешили вербовать добровольцев и собирать пожертвования, т. е. вести войну за свой счет.

Сципион праздновал победу. Под предлогом выполнения обета, данного в Испании, он порадовал столицу великолепными играми. Послы М. Помпоний Мафон и Кв. Катий отправились в Дельфы с дарами из испанской добычи – золотой короной и серебряным макетом карфагенских доспехов.

План переноса войны в Африку был чрезвычайно популярен в Италии: все верили, что Сципион уведет за собой Ганнибала. Пожертвования поступали от друзей и городов. Этруски поставили оружие, снаряжение, хлеб, строевой лес; умбро-сабелльские области дали много солдат. Под наблюдением нетерпеливого консула 30 боевых кораблей были спущены на воду через 45 дней после доставки леса. Семь тысяч добровольцев переправились в Сицилию.

Несмотря на спешку, подготовка африканской экспедиции заняла целый год. Пришлось досушивать корабли, построенные из сырого дерева, новобранцы нуждались в обучении и снаряжении. Рассказывают историю о трехстах всадниках, экипированных сицилийцами благодаря хитрости Сципиона: сначала консул призвал богатых изнеженных сицилийских юношей на службу, а потом разрешил им вооружить вместо себя отборных италийских добровольцев; так бедные солдаты получили коней, а богатые обыватели избавились от необходимости идти в опасный поход. Новоиспеченные всадники образовали подобие дружины консула. Сципион говорил, что в этом отряде нет ни одного человека, который по его слову не бросился бы вниз головой с высокой башни в море (Plut. Apoph. 75, 4).

Как наместник Сицилии, консул занимался послевоенным устройством греческих городов. Сторонники Публия в Риме говорили о его популярности у провинциалов, противники – о страхе союзников перед распущенной армией, прошедшей в Испании школу своеволия. Ливий замечает, что в этих обвинениях была доля истины (Liv. XXIX, 20).

Сам консул не вполне отвечал римскому представлению об исполнителе серьезного предприятия. Сципион, разносторонний человек новой эпохи, на протяжении всей своей жизни умел совмещать светские и деловые интересы. В роскошных Сиракузах между дел он публично разгуливал в паллии и крепидах (сандалиях), посещал театры и палестры, окружал себя книгами и литераторами. Свита разделяла удовольствия вождя.

В Риме просципионовская группировка имела в это время твердую позицию. В конце 205 – начале 204 г. прошли два мероприятия, подрывавшие аргументы противников африканского похода: во-первых, незадолго до выборных комиций командующий на Балканах П. Семпроний Тудитан, соратник Сципиона по Каннам, подписал в Фенике мир, завершивший десятилетнюю римско-македонскую войну; замирение на востоке уменьшало риск западного похода. Во-вторых, жрецы-децемвиры, ведавшие пророческими Сивиллиными книгами, открыли «верное» средство изгнать Ганнибала из Италии: этот подвиг могла совершить фригийская Матерь богов, которую следовало переселить из Малой Азии в Рим. В апреле 204 г. священный камень, воплощение богини, принял на корабле «лучший муж в государстве» – добродетельный П. Сципион Назика, сын Гнея, двоюродный брат знаменитого Сципиона. Друзья Публия получили на выборах большинство высших магистратских мест, очень важная для его замыслов сицилийская претура досталась М. Помпонию Мафону, одному из его кузенов или дядюшек. Полномочия самого Сципиона были продлены без всяких споров.

Благополучное течение событий прервала скандальная история, едва не погубившая африканскую кампанию, как процесс гермокопидов – сицилийскую экспедицию Алкивиада. Осенью 205 г. римляне отобрали у Ганнибала южный греческий город Локры. Его оккупировали два отряда, подчинявшиеся Сципиону; один возглавлял легат Кв. Племиний, другой – военные трибуны Сергий и Матиен. Поведение гарнизона соответствовало слухам о распущенности сципионовских солдат: граждане Локр испытали все виды насилия и грабежа; за городом была расхищена сокровищница Прозерпины – неприкосновенная святыня, пощаженная даже Ганнибалом. Особым зверством, преступающим пределы человеческой натуры, отличался Племиний. Наконец, мародеры передрались между собой: солдаты Племиния высекли трибунов, а их противники изувечили и до полусмерти избили легата. Дело дошло до суда командующего. Греки тоже принесли Сципиону свои слезные жалобы, но их посольство не получило аудиенции. Консул во всем взял сторону Племиния, по его приказу трибунов арестовали для препровождения в Рим. Ободренный легат истолковал приговор по-своему: на жалобщиков обрушились пытки и казни, Сергий и Матиен были истерзаны и обезглавлены.

Трагический скандал докатился до Рима в начале нового года. Маститые старцы во главе с Фабием подняли шум. К ним присоединился молодой сципионовский квестор Катон, который покинул провинцию, чтобы донести о разложении экспедиционной армии и невоенном, даже не римском облике и образе жизни своего начальника. Фабий потребовал крайней меры – лишить проконсула власти.

Первые сенатские дебаты закончились ничем: партии яростно проспорили весь день. Во втором заседании победило коварное предложение молодого консуляра Кв. Цецилия Метелла: он советовал создать комиссию из 10 сенатских легатов для расследования обвинений на месте – в Локрах и Сицилии; в качестве главы комиссии рекомендовался сицилийский претор – Помпоний Мафон.

Как и следовало ожидать, в Локрах козлом отпущения стал Племиний, арестованный и отправленный в римскую тюрьму. Обиженных греков Помпоний пригласил на суд в Сицилию, но желающих судиться лицом к лицу с могущественным Сципионом перед трибуналом его родственника, естественно, не нашлось. Помпоний мог спокойно закрыть первое дело.

В Сиракузах члены комиссии познакомились и с досугом, и с трудами командующего: в первый день проконсул демонстративно развлекал их по своему вкусу как гостей, на второй – предъявил полные арсеналы и показал слаженные маневры морских и сухопутных сил. Легаты были искренне восхищены размахом и качеством военных приготовлений. Вопрос о греческих удовольствиях отпал сам собой. Вскоре сенат утвердил решение комиссии о скорейшей переправе Сципиона в Ливию. Проконсулу разрешили комплектовать легионы по своему усмотрению из всех наличных в Сицилии сил.

Сама Африка призывала завоевателя. Еще летом 205 г. Лелий, совершивший пиратский рейд в район Гиппона Царского, привез богатую добычу и вести от Масиниссы. За полтора протекших года нумидиец успел пережить массу приключений: он вернул себе отцовское царство и потерял его снова, трижды терпел поражение от Сифака, трижды вырывался из битвы всего с несколькими всадниками, воскресал из мертвых, разбойничал в горах. В конце концов царь-скиталец возглавил небольшую преданную дружину и возложил все надежды на Сципиона. Он торопил римское вторжение в Африку10.

Вслед за сенатской комиссией в Сиракузы явились послы Сифака. Царь извещал о своем браке с карфагенской гражданкой Софонисбой и предупреждал о разрыве союзных отношений в случае, если Сципион ступит на землю Ливии. Во избежание панических толков проконсул огласил подложный текст послания и отдал приказ о выступлении.

В начале лета 204 г. все сицилийские пешие и конные силы, все провинциальные корабли собрались в южном портовом городе Лилибее. 40 военных и 400 транспортных судов принимали снаряжение, полуторамесячные запасы продовольствия и формируемые на месте легионы. Греческие и римские историки сохранили противоречивые сведения о численности сципионовской армии: источники Ливия называли цифры от 10 до 35 тыс. На проводы явились делегации из сицилийских городов во главе с претором Помпонием. Из какого-то источника Ливий извлек подробный рассказ о последних часах перед отплытием, о береге, усыпанном несметными толпами, о принятых сигналах и строе кораблей, о последних распоряжениях Сципиона и его всенародной прощальной молитве при поднятии якоря (Liv. XXIX, 25–27).

После двух дней благополучного плавания, проходившего при туманно-солнечной погоде, флот Сципиона бросил якорь в Прекрасной Гавани, название которой привлекло командующего как доброе предзнаменование11.

 

 

АФРИКА

 

Вскоре после того как римские солдаты вступили на землю Ливии, военные действия сосредоточились вокруг Утики. Сципион осаждал этот крупный город-порт в течение трех лет, до конца войны. На римскую базу близ Утики приходили корабли с припасами из Испании, Сицилии и Сардинии, отсюда выступали экспедиции для захвата и грабежа ливийских городов, сюда свозили добычу. Здесь Сципион начал кампанию с осуществления очередной «хитрости», напоминающей захват Нового Карфагена.

После первых кавалерийских боев, проигранных пунами, осенью 204 г. к Утике подошли основные силы Карфагена – армии Гасдрубала и Сифака, тестя и зятя, насчитывавшие в общей сложности до 80 тыс. пехотинцев и 13 тыс. всадников. Между тем скиталец Масинисса привел римлянам всего 200 конников.

В этой критической ситуации Сципион сумел сохранить инициативу за собой. Зимой он нейтрализовал Сифака, заведя с ним пере говоры, и одновременно на глазах Гасдрубала продолжал нападения на город. Нумидийский царь искренне пытался примирить обе стороны, предлагая карфагенянам очистить Италию, а римлянам – Ливию. Сципиона не устраивало столь бледное окончание многошумного предприятия, он пытался перетянуть старого союзника на свою сторону. Затем беседы с людьми, побывавшими у Сифака, изменили планы Публия.

Послы рассказывали о беспорядках в нумидийском лагере, о хижинах, сплетенных из тростника, о шалашах, расположенных вне вала. Сципион удвоил дипломатическое рвение и количество посольств. Под видом прислуги по лагерю Сифака свободно расхаживали опытные центурионы. Весной, когда уже казалось, что стороны приходят к соглашению, когда римские легаты посетили даже Гасдрубала, Сципион неожиданно отказался от уступок и объявил о прекращении перемирия. В первую же ночь «законной войны» лагерь нумидийцев запылал. Люди, вырывавшиеся из огня, падали под мечами римских солдат, расставленных в самых подходящих местах. Карфагеняне приняли сначала дальнее зарево за естественно возникший пожар. Безоружные, с ведрами, они выскакивали из лагерных ворот и натыкались на римские отряды. Вскоре огонь охватил их собственные бараки. Два лагеря, и две армии были почти полностью истреблены в одну ночь.

Так начался 203 год – переломный год второй Пунической войны. Результат «хитрости» упрочила победа в правильном сражении: на Великих Равнинах продвинувшиеся от Утики легионы встретились с новой, наспех набранной армией Гасдрубала и Сифака. В открытом поле закаленная конница Сципиона атаковала и легко опрокинула всадников-новобранцев противной стороны. Затем победители обрушились на беззащитные фланги и положили на месте 4 тыс. испанских наемников-кельтиберов – центр вражеской армии.

После победы Сципион направился в сторону Карфагена, занимая встречные города и области. Из высоко расположенного Тинета он уже видел вдали стены главного города Ливии. Одновременно Лелий и Масинисса отделились от основных сил и без труда заняли наследственный удел восточных нумидийских царей. Сифак, готовясь к встрече со своим извечным противником, сформировал третью армию за год, но был побежден самой судьбой: во время конного сражения он случайно попал в плен, войско его распалось, и Масинисса без боя ворвался в Цирту – столицу западных нумидийцев.

Карфаген оказался без сухопутной армии и без союзника. Правда, у него оставался сильный флот. Со скалы Тинета Сципион наблюдал выход боевой эскадры из карфагенской гавани Котона в направлении к Утике. Он поспешил возвратиться к лагерю и принять меры. Вокруг римских боевых кораблей была воздвигнута стена из транспортных судов, но морская атака карфагенян увенчалась некоторым успехом: им удалось растащить часть «стены» и увести несколько кораблей. Эта маленькая удача не изменила общего тяжелого положения пунов. Скоро Сципион вернулся в Тинет и здесь в виду Карфагена продиктовал условия мира смиренному карфагенскому посольству. Побежденные должны были возвратить пленных, выдать перебежчиков, отказаться от всех владений за пределами Африки и возместить Риму военные издержки. Замирение Карфагена гарантировалось сокращением его военного флота до 20 судов. Через год римляне потребовали большего, но в это время обе стороны оглядывались на последний пунийский резерв – армию великого Ганнибала. Задолго до перегово ров, сразу после битвы на Великих Равнинах, тайные эмиссары отплыли в Италию, чтобы призвать Ганнибала на помощь отечеству.

В этот богатый событиями год завершилась история любовного и политического соперничества нумидийских царей. Изгнанник Масинисса счастливо завладел обоими нумидийскими царствами и прекрасной женой Сифака. Ненавистная римлянам карфагенянка ускользнула от позорного плена, вступив в поспешный брак со своим прежним женихом. Лелий, прибывший в Цирту после Масиниссы, попал прямо на свадебный пир и едва не стащил Софонисбу с брачного ложа. Последнее слово принадлежало Сципиону. В лагере под Утикой Масинисса выслушал непререкаемое мнение своего друга и патрона: женщина, отвратившая Сифака от союза с Римом, не может хозяйничать в доме союзника римского народа. Масиниссе пришлось выбирать между царством и сердцем. После мучительных колебаний он исполнил волю Сципиона, но неожиданным для римлян образом: чаша с ядом, посланная и мужественно принятая как печальный брачный дар, избавила Софонисбу от унижения и всех горестей плена.

Сципион, выполнив государственный долг, окружил нумидийца горячим дружеским участием: в день смерти Софонисбы он не отпускал от себя убитого горем вдовца; на другое утро Масинисса был выведен перед строем и осыпан похвалами и подарками; помимо золотой чаши и золотого венка он получил курульное кресло и римское триумфальное одеяние – знаки утверждения его царского сана. Вскоре столичные друзья Сципиона обеспечили послам Масиниссы блестящий прием в сенате.

Несчастный Сифак был встречен своим бывшим гостем и союзником с приветливым сочувствием, впоследствии даже рассказывали, что он подвизался при Сципионе, как Крез при Кире, в качестве мудрого советчика. Как бы то ни было, знатного пленника надлежало передать в распоряжение сената, и Лелий, вестник сципионовских побед, вскоре увез царя в Италию в качестве почетнейшего трофея; сломленный духом нумидиец умер в одной из римских тюрем незадолго до триумфа Публия или вскоре после него.

На исходе 203 г. Италия почти одновременно принимала посольства из Африки и выпроваживала иноземные армии. В те дни, когда в Риме по распоряжению претора Элия Пета во всех храмах шла благодарственная служба в честь успехов Сципиона, а Лелий и Кв. Фульвий, легаты проконсула, пожинали лавры в сенате и народном собрании, войска Магона и Ганнибала грузились на корабли в Лигурии и Бруттии. Поучительный курьез отметил долгожданное событие: на радостях римляне едва не забыли поблагодарить богов за долгожданное освобождение отечества, старейшие участники войны имели случай посетовать на легкомыслие человеческой натуры (Liv. XXX, 21).

Перед консульскими комициями в курии обсуждался проект мирного договора, доставленного карфагенским посольством. Отцы-сенаторы высказывались то за мир, то за продолжение войны. Позицию сципионовских легатов древние историки определяют по-разному, настроение Публия, видимо, колебалось: он желал полной победы над Карфагеном и Ганнибалом, но боялся появления преемника. Как раз в это время консул Гн. Сервилий Цепион, преследуя уходящего Ганнибала, переправился в Сицилию и намеревался следовать дальше, в Ливию; по желанию сената коллега Цепиона, Г. Сервилий Гемин, назначил диктатора (П. Сульпиция Гальбу) для отозвания не в меру рьяного полководца. Когда же состоялось решение о войне, новые консулы Тиб. Клавдий Нерон и М. Сервилий Гемин возобновили претензии на Африку. На этот раз сторонники Сципиона во главе с Кв. Метеллом добились сенатского постановления (Liv. XXX, 27; 40) о том, чтобы народные трибуны вынесли вопрос в комиций. Народ высказался за продление полномочий Сципиона. Консулы, по разрешению сената, все-таки бросили жребий об Африке, командование на равных правах с Публием досталось Нерону.

Сципион получил известия из Рима еще до возвращения Лелия и двинул отборную часть армии от Утики на Карфаген, не дожидаясь ни сенатского декрета, ни тем более соперника-консула. Повод для возобновления враждебных действий дали сами карфагеняне: невзирая на перемирие, они разграбили римские грузовые суда, потрепанные бурей, и покушались на сципионовских послов, посетивших Карфаген по этому поводу. Публий воспользовался лозунгом «справедливой войны» (bellum justum); одновременно по его приказу карфагенские эмиссары, вернувшиеся из Рима, были доставлены домой с демонстративной заботливостью.

Весной 202 г. посольства из Италии встречал в лагере под Утикой легат Л. Бебий. Сципион отдавал распоряжения издалека: он уже штурмовал города на подступах к Карфагену и отдавал их на разграбление, руководствуясь правом «законной» мести. Навстречу Сципиону от Гадрумета шел Ганнибал. Остановившись у города Замы, на расстоянии пятидневного пути от Карфагена, пуны выслали вперед разведку, которая попалась в руки римлян. Сципион якобы поступил как некогда Ксеркс, царь персидский: показал лазутчикам свою мощь и отпустил их с миром. Вскоре в римский лагерь явился вестник от Ганнибала с предложением переговоров между вождями. Кажется, оба полководца желали не только обменяться мыслями, но и взглянуть друг другу в лицо.

Знаменитые противники немного сблизили свои армии и сошлись в чистом поле между стоянками – каждый в сопровождении лишь одного переводчика. Вряд ли кто-нибудь мог знать истинное содержание этой беседы без свидетелей. Красноречивые речи, вложенные в уста Сципиона и Ганнибала античными историками, отражают одну непреложную суть: беседа шла о мире, и стороны не сошлись в условиях. На рассвете следующего дня армии вышли из лагерей и выстроились в боевом порядке.

Предстояла великая битва: карфагеняне сражались за свое существование, римляне – за мировое владычество, кроме того, спорили из-за первенства два крупнейших полководца всех времен и народов.

Армия Ганнибала отличалась особенно искусным построением, которое хвалили впоследствии и сам Сципион, и все знатоки военного дела. Его разноплеменные войска были разделены на три боевые линии: передовую образовывали кельты, балеарцы, мавры и прочие заморские наемники – они должны были принять первый удар и вымотать свежие силы противника; за иноземцами стоял цвет армии – карфагеняне и ливийцы, готовые встретить уже утомленного врага; глубоко в тылу расположился строй малонадежных эмигрантов из Италии, которые не влияли на решающий ход сражения, но могли довершить разгром противника. Фланги, по обычаю, занимала конница: нумидийцы, бывшие союзники Сифака, – против Масиниссы, карфагеняне – против всадников Лелия. Более 80 слонов размещались перед карфагенским фронтом – они предназначались для разрушения сплоченного римского строя.

Диспозиция Сципиона была рассчитана главным образом на отражение атаки слонов. Он расчленил когорты на далеко отстоящие друг от друга манипулы; между манипулами, а также между тремя линиями гастатов, принцепсов и триариев, были оставлены коридоры, куда застрельщики-велиты должны были заманить слонов с тем, чтобы животные пробежали в тыл между рядами.

Перед решительным моментом полководцы, как всегда, произнесли краткое ободряющее слово. Ганнибал обращался к разноплеменной армии через вождей и переводчиков, Сципион говорил на этот раз не столько восторженно, сколько уверенно.

Сражение началось с неожиданности, благоприятной для римлян: в самом начале движения боевая музыка испугала слонов, и некоторые животные, бросившись в стороны, расстроили свою конницу на обоих флангах. Лелий и Масинисса, воспользовавшись случаем, погнали противника. Остальные слоны, увлекаемые велитами, пробежали по коридорам римского строя, не причинив ему особого урона.

Битва тяжеловооруженных пехотинцев в центре также с самого начала приняла неожиданный оборот: линия наемников, поддаваясь натиску гастатов, отходила ко второму ряду, но карфагеняне не пропускали отступающих в тыл и не оказывали им помощи. В результате там и тут первый и второй строй Ганнибаловой армии завязали междоусобную сечу. Тем не менее после включения в дело карфагенян и ливийцев продвижение римлян остановилось, и начался бой не на жизнь, а на смерть. Исход его оставался неясным до тех пор, пока всадники Лелия и Масиниссы, прекратив погоню, не ударили карфагенянам в тыл. Большая часть воинов Ганнибала полегла на месте, сам он с немногими всадниками умчался в Гадрумет.

Так закончилось сражение, названное впоследствии битвой при Заме. Судьба Карфагена была решена. Ганнибал собственной рукой стащил с трибуны одного штатского патриота, призывавшего к продолжению войны.

Армия победителей совершала неспешные передвижения, обещавшие блокаду города с суши и моря. Римский флот под командованием самого Сципиона продефилировал мимо карфагенской гавани. Сухопутная армия рассеяла конницу Вермины, сына Сифака – последнего врага, вышедшего в открытое поле. Наконец, расположившись, как и год назад, у Тинета, Сципион вручил римские требования 30 почтеннейшим карфагенским послам. Это был более суровый вариант первого соглашения. Теперь флот Карфагена должен был сократиться до 10 судов, предписывалась выдача слонов, видимо, удваивалась сумма контрибуции – с 5 до 10 тыс. талантов при условии выплаты по 200 талантов в год в течение 50 лет. Кроме того, карфагеняне возвращали Масиниссе его владения и брали обязательство не вести войн ни в Африке, ни вне ее без согласия римского народа. Соблюдение договора гарантировалось сотней заложников. Ливий очень определенно объясняет сравнительно мягкий характер сципионовского проекта: все члены его военного совета хотели продолжения войны и разрушения Карфагена, но, предвидя затяжную войну и смену командующего, предпочли мириться на приемлемых условиях (Liv. XXX, 36).

Маневры и переговоры продолжались до конца года. Посольство Л. Сципиона, Л. Ветурия Филона и М. Марция Раллы доставило проект договора в Рим только во второй половине марта, после консульских комиций. За это время сменились соперники Сципиона. Тиб. Клавдий Нерон потерял время в пререканиях с сенатом и долгих сборах; новый консул Гн. Корнелий Лентул бурно возобновил его претензии. Друзья Публия, особенно народные трибуны Ман. Ацилий Глабрион и Кв. Минуций Терм, спорили с ним на комициях и в курии и едва склонили сенаторов к миру. Когда Лентул воспротивился голосованию в сенате, трибуны отдали на усмотрение народа все спорные вопросы дискуссии (Liv. XXX, 40; 43). Трибы постановили: заключить мир с Карфагеном, поручить это дело проконсулу Сципиону, ему же вывести победоносное войско из Африки. Таким образом, ближайшие желания Сципиона были удовлетворены, не осуществилась лишь его величайшая мечта: впоследствии он не раз повторял, что Нерон и Лентул помешали ему разрушить Карфаген (Liv. XXX, 44).

Через 40 лет после окончания первой Пунической войны, на 17-м году второй войны с Карфагеном (201 г.), П. Корнелий Сципион в присутствии прибывших из Рима жрецов-фециалов и десяти сенатских легатов подписал мирный договор, содержавший предложенные им условия. Пятьсот боевых кораблей покинули Котон и запылали в открытом море. 4 тыс. пленных обняли своих избавителей. Предатели-перебежчики ложились под топоры и повисали на крестах. Верный союзник получил щедрую награду: на последней лагерной сходке Сципион, с согласия сенатской комиссии, преподнес Масиниссе бывшее царство Сифака с его столицей Циртой. Этот прощальный дар таил в себе будущие несчастья обезоруженного Карфагена.

По завершении всех дел в Африке римская армия благополучно переправилась в Лилибей, из гавани которого три года назад она отплывала навстречу неизвестной судьбе. Отсюда большинство солдат были перевезены морем в Остию, а полководец не отказал себе в удовольствии проследовать в Рим сухим путем, с юга на север, через всю Италию, по дороге, пролегающей между ликующими толпами. В Рим Сципион вступил с блестящим триумфом, за которым последовали многодневные великолепные празднества. Граждане не знали меры в выражении любви к своему кумиру. В эти дни неизвестно откуда, из самых недр ликующих масс, явилось прозвище «Африканский» – почетнейший дар народа победителю Ганнибала12. После африканского триумфа его называли также – может быть, в подражание Александру Македонскому – Сципионом Великим (Pol. XXXII, 12; 13).

В поколении внуков, когда время обобщило и укрупнило черты великого полководца, римляне считали, что Сципион мог присвоить себе царскую власть в любой части света (Pol. X, 40). Имперские авторы (Ливий, Валерий Максим, Силий Италик) упоминают особое проявление общего энтузиазма: народ якобы предлагал Сципиону вечную диктатуру или вечный консулат и желал поместить его статуи в курии, в Комиции и среди изображений богов на Капитолии, но герой отверг все чрезмерные почести. Эти сведения имеют один общий и единственный источник – речь Тиб. Семпрония Гракха, народного трибуна 187 г. (Liv. XXXVIII, 56), которая читалась в эпоху Августа; подлинность ее ставилась под сомнение даже в те легковерные времена. Рассказ о вечной диктатуре несовместим ни с общественной атмосферой конца III в., ни с историей многотрудной борьбы Сципиона за право закончить войну. Лучший латинский автор, Ливий, отверг эту версию.

Публий Сципион дал битву при Заме в классическом возрасте великих людей – в 33 года. Испания была его юностью, его двадцатыми годами, Африка – зенитом жизни и славы. Кажется, уверовавший в себя полководец все реже оглядывался на богов и людей: сны и знамения исчезают из биографии зрелого Сципиона, армия его подчиняется более строгой дисциплине. Солдаты, перебившие население сдавшегося города Лоха, были лишены добычи, три центуриона казнены. Беспощадную форму африканская война приняла только один раз – в начале 202 г., после нарушения Карфагеном перемирия: в это время Сципион не принимал сдачу ливийских городов и поголовно обращал их население в рабство.

По условиям места африканская война имела более централизованный характер, чем испанская. Все крупные мероприятия, кроме завоевания западной Нумидии, совершались под началом самого Сципиона, но, как и прежде, полководец заботился о выдвижении верных друзей. Посторонние не приживались в штабе Публия: слишком независимый квестор Катон был отослан в Рим не позднее конца 203 г., его заменил Лелий в чине экстраординарного квестора. По желанию проконсула полномочия префекта флота были закреплены за Гн. Октавием, соратником Публия по Каннской битве; сын Октавия командовал впоследствии флотом Эмилия Павла, шурина Сципиона. М. Бебий Дивес («Богач») был послом в Карфаген и начальником лагеря под Утикой; много лет спустя молодые Бебии также служили при штабе Павла. Кв. Минуций Терм отличился при Заме и скорее всего принимал участие в завоевании царства Сифака13, в 201 г. в звании народного трибуна он отстаивал полномочия своего командира от претензий Лентула, а в конце 194 г. получил консульский империй из рук Сципиона.

Октавии и Бебии принадлежали к числу «новых людей», их фамилии завоевали консулат только в конце 80-х – середине 60-х годов II в. Терм, ставший консулом через 8 лет после триумфа Сципиона, тоже не блистал знатностью. Очевидно, Публий по-прежнему выдвигал и отличал «новых людей».

Луций Сципион выполнял поручения брата в Сицилии и получил похвалу за храбрость в Африке, но еще больше отошел в тень по сравнению с испанской кампанией. Ливий упомянул только одну миссию Луция – посольство в Рим в 201 г.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 12.02 2016

ОТ ЗАМЫ ДО МАГНЕЗИИ

 

После триумфа настала пора пожинать лавры. В первый мирный год столичный плебс насладился еще одними пышными играми своего любимца, а сенат принял постановление о наделении землей солдат-ветеранов Сципиона – по 2 югера за каждый год службы в Испании и Африке. Для осуществления этого проекта была избрана комиссия децемвиров (десяти мужей), укомплектованная сторонниками Публия. В 199 г. проходили цензорские выборы, и Сципион, как и следовало ожидать, без труда получил голоса избирателей; в напарники ему дали П. Элия Пета, опекавшего его посольство в 203 г. Цензоры произвели перепись сословий, не вынеся ни одного порицания народу, окончившему великую войну. Элий Пет поставил имя своего молодого коллеги во главе списка сенаторов14. В ближайшие годы друзья и союзники Сципиона имели успех на преторских и консульских выборах: очевидно, должности доставались в это время преимущественно популярным участникам африканского похода. Испанией до 197 г. командовали почти сплошь Корнелии.

Замысел обеспечения сципионовских ветеранов землей не получил полного воплощения. По неизвестной причине комиссия децемвиров прекратила существование, и Публий увлекся устройством приморских военных поселений. Будучи цензором, он вывел на побережье Кампании гражданскую колонию Портовый Стан – род пограничного гарнизона из 300 семей. В ближайшие годы аграрные триумвиры его круга основали на юге Италии – в Кампании, Апулии и Бруттии – еще 8 колоний такого типа, три из них – в год второго консульства Публия (194 г.). При консуле Сципионе были выведены также две большие латинские колонии в Бруттий; наделы в них получили пехотинцы и всадники. Так как с 200 г. римляне воевали с Македонией и ждали войны с Антиохом Сирийским, военизированная колонизация решала две задачи: устройство ветеранов и охрану южного побережья от сирийского флота. Видимо, помыслы Сципиона по-прежнему тяготели к военным проблемам.

В гражданской сфере во время борьбы с Карфагеном спала политическая активность народного собрания, упрочилось влияние сената и полководцев-аристократов. Демократические герои Форума типа Фламиния и Варрона исчезли с политического горизонта. Многие «новые люди» молодого поколения делали карьеру в свите знатных патронов. В начале 90-х годов среди соперничающих группировок нобилитета, несомненно, преобладала «партия» знатных и «новых» союзников победителя Ганнибала, оккупировавшая большинство магистратских мест. Люди, наблюдавшие вблизи сципионовскую манеру руководства, говорили о правлении в духе царском. Такие речи раздавались и во время первого, военного консульства Сципиона (Liv. XXIX, 19), и на закате его гражданского первенства (Liv. XXXVIII, 54). Непомерная слава налагала отпечаток на все стороны жизни Публия Африканского. Лучшими государственными деятелями он называл сицилийских тиранов-полководцев Дионисия и Агафокла, победителей карфагенян (Pol. XV, 35).

Скромность и умеренность никогда не были присущи натуре тонкого и обходительного героя. С ранней юности он держал себя как божественный избранник. Даже внешне «гений» отличался от прочих смертных длинными кудрями. Как человек благородного воспитания и вкуса, Сципион не любил помпу и лесть (Liv. XXXVII, 7), но рассчитывал на признание своего величия. Хороший тон нарушали вспышки крутого высокомерия: он не терпел противодействия, и поэтому, когда однажды квестор отказался отпереть казначейство, он сделал это сам, заявив, что поступает по праву того, кто наполнил казну; он считал себя персоной неподотчетной и при попытке ревизии разорвал счетные книги на глазах сенаторов. Публий позволял себе такие жесты, потому что величайший поэт эпохи Энний при жизни возводил его в ранг небожителей, а плебс был готов носить своего кумира на руках.

Победы Сципиона Великого удовлетворяли патриотическую гордость народа и армии, благодаря ему плебеи вкушали мир и дешевый африканский хлеб, солдаты подсчитывали барыши от наград либерального и щедрого полководца. Простой народ любил победителя Ганнибала, хотя ни Публий, ни «новые люди» из его свиты не имели славы демократов. Более того, 2 тыс. его ветеранов были оставлены в Сицилии и против воли отправлены на македонский фронт, поселенцы сципионовских военных колоний разбегались.

После африканского похода Сципион позволил себе отдых от великих дел. Он вернулся с войны богатейшим человеком и мог насладиться досугом и комфортом. Под стенами Рима раскинулся его сад, на Форуме, на месте будущей Семпрониевой базилики, был выстроен новый особняк (Liv. XLIV, 16). В процессиях благочестивых матрон жена его Эмилия шествовала с дорогой утварью, в сопровождении свиты. Существовало мнение, что после войны воздержанный Сципион изнежился, но суд этот кажется чересчур строгим. Свободное время Публий посвящал интеллектуальным занятиям и не раз говорил, что на досуге у него особенно много дел. В доме подрастали дети: два мальчика и две девочки получили строгое воспитание и блестящее образование. Внутренний быт семьи отличался традиционной аристократической простотой: потомки удивлялись скромной вилле и маленькой баньке великого Сципиона (Sen. epist. 86).

Первая половина 90-х годов протекала как время сравнительно благополучного первенства Публия Африканского, но в середине десятилетия он мог заметить, что прогуливает «капитал» своей славы. В 195 г. одно из консульских мест занял М. Порций Катон, бывший строптивый квестор Публия. По жребию ему досталась Испания, где только что началась большая война. Сципион, кажется, намеревался обновить славу в своей первой провинции и всячески интриговал против соперника. Несмотря на его происки, Катон успешно, в один год, закончил кампанию, добился утверждения своих мероприятий в сенате, получил право на демобилизацию солдат и триумф.

В том же году Карфаген посетила сенатская комиссия в составе Гн. Сервилия Цепиона, Кв. Теренция Куллеона и М. Клавдия Марцелла, враждебных или чуждых Сципиону лиц15. Легаты явились в Африку, чтобы требовать выдачи Ганнибала, знаменитый полководец был вынужден бежать к царю Антиоху. Сципион выступал в сенате против травли Ганнибала, против вмешательства во внутренние дела Карфагена. Мнение его снова потерпело поражение.

Публий не мог не чувствовать увядания своей славы вне военного поприща. В Риме говорили о новых подвигах, называли новые имена: Марцелла – триумфатора над галлами, Катона – покорителя испанцев, особенно Тита Квинкция Фламинина – победителя Македонии. Сципион внимательно следил за событиями на эллинистическом востоке. Потеряв возможность усмирять испанцев, он сосредоточил свои надежды на Антиохе, войны с которым ожидали со дня на день.

После неудачного года сципионовская группировка добилась своего рода юбилейного консульства. В 194 г. государство возглавили сыновья тех магистратов, при которых началась вторая Пуническая война: П. Сципион Африканский (консул во второй раз) и Тиб. Семпроний Лонг. Несомненно, это была заявка на большую кампанию. Сципион требовал жеребьевки провинции Македонии, т. е. восточного командования. Сенат отверг его притязания и взял мирный курс: состоялось постановление о выводе римских гарнизонов из Греции, оба консула получили назначение в Италию.

Второе консульство Сципиона протекало бесцветно. Единственное значительное мероприятие Публия только подорвало его популярность: по инициативе Сципиона цензоры приказали эдилам отделить на зрелищах сенатские места. На Римских играх народ впервые лицезрел новшество. Немногие хвалили честь, оказанную высшему сословию, массы роптали: «Толковали, что всякое увеличение значения сенаторов делается за счет ущерба достоинства народного и что все отличия, которые ведут к более резкому разграничению сословий, имеют последствием уменьшение свободы, равенства и взаимного согласия. Ведь в продолжении пятисот пятидесяти восьми лет смотрели же зрелища все граждане вместе!.. Неслыханная прихоть надменности, какой доныне не оказывал и не желал сенат ни одного народа...» (Liv. XXXIV, 54). Впоследствии Сципион жалел о содеянном. С этого времени он почувствовал охлаждение симпатий плебса. Уже в следующем году он потерпел поражение на выборных комициях: народ обошел вниманием его двоюродного брата Назику и любимого друга Гая Лелия; предпочтение было отдано брату Тита Квинкция Фламинина. Ливий поясняет: «Слава Сципиона была более, но чем она была значительнее, тем и сильнее возбуждала зависть. Слава Квинкция была новее, так как он в этом же году получил триумф (за Македонию). Присоедините сюда и то, что Сципион уже десятый год обращал на себя общее внимание, а это обстоятельство самим пресыщением делает великих людей менее интересными...» (Liv. XXXV, 10).

После неудачного консульства Сципион искал успеха на дипломатическом поприще. В 193 г. он взялся разрешить территориальный спор между Масиниссой и Карфагеном. В Африке влияние его было таково, что, как замечает Ливий, он мог бы кончить дело кивком головы. Но комиссия в составе Сципиона и его друзей – Г. Корнелия Цегета и М. Минуция Руфа – намеренно оставила дело нерешенным. По своей ли воле или по распоряжению сената (Ливий не решается ответить на этот вопрос) Сципион положил начало политике стравливания Нумидии и Карфагена, которую продолжали все последующие посольства в Африку.

В начале 192 г. Сципион отбыл на восток, к границам Сирии. В это время переговоры с Антиохом должны были вести консуляры Сульпиций Гальба и Виллий Таппул, командовавшие на Балканах до Тита Фламинина. Сципион присоединился к их миссии. Больше всего римлян интересовали планы Ганнибала – главного советчика Антиоха; боялись, что пуниец вынашивает замысел нового вторжения в Италию во главе сирийских войск. Оставив больного Сульпиция в Пергаме, Виллий и Сципион посетили в Эфесе случайно оказавшегося там Ганнибала. Инициатива переговоров принадлежала Виллию; часто встречаясь с пунийцем, он намеренно компрометировал его в глазах Антиоха. Сципион виделся со своим знаменитым противником, кажется, только однажды. Сохранилось воспоминание о том, как римлянин и карфагенянин разговаривали во время прогулки и Публий любезно пропускал собеседника вперед. Тогда же Сципион попросил Ганнибала указать трех лучших полководцев, тот назвал Александра, Пирра и себя, опустив имя Публия. Это была настоящая пунийская хитрость: обида Сципиона означала бы его поражение в легком застольном разговоре. Но римлянин, мастер светской беседы, только засмеялся и спросил, на какое место поставил бы себя Ганнибал, если бы одержал победу над ним, Сципионом. Карфагенянин в свою очередь оказался в ловушке, но также с честью вышел из неловкого положения: он поставил себя выше всех названных раньше полководцев, показав тем самым, что имя его гостя было обойдено, как не имеющее сравнения (Plut. Tit. XXI; Liv. XXXV, 14; App. Syr. 10).

Бывшие враги встретились и разошлись по-рыцарски. Антиоху не было предъявлено никаких официальных претензий по поводу опасного изгнанника. Древние историки противопоставляют великодушие Сципиона непримиримой ненависти Тита Фламинина, преследование которого довело Ганнибала до самоубийства.

Восточное путешествие Сципиона, было ли оно официальным или частным, не оказало существенного влияния на ход событий. Сообразуясь с докладом послов, сенат настроился на мир, а течение событий независимо от чьей-либо воли увлекло государство к войне. Осенью 192 г. пришло неожиданное известие о высадке сирийского царя в Греции; сразу после консульских комиций была официально объявлена война.

На выборах победила группировка, предвидевшая столкновение с Антиохом: консулат получили Сципион Назика, «лучший муж в государстве», и Маний Ацилий Глабрион – «новый человек» и филэллин, защитник Сципиона Африканского в 201 г., возможно – ветеран африканской кампании. Командование на Востоке по жребию досталось Глабриону, но в начале года Корнелии сумели обратить на себя всеобщее внимание: в апреле консул Назика на свой счет устроил великолепные десятидневные игры в честь своей недавней испанской претуры; одновременно совершилось освящение храма Идейской Матери богов, принятой им 13 лет назад, и в связи с этим впервые были, даны сценические Мегализийские игры. В штаб Глабриона вошли два Луция Сципиона – брат и сын великого полководца16.

Кампания на Балканах совершилась легко и быстро. Греки не поддержали авантюру своего сирийского «освободителя», только афаманы и этолийцы открыто отпали от Рима. Предприятие царя выглядело настоящей авантюрой ввиду слабости его десятитысячного десанта. Появление консульской армии вызвало поспешное отступление Антиоха до Фермопил. В узком проходе, овеянном славой трехсот спартанцев, сирийцы попытались занять оборону, но, как и во времена Ксеркса, обходный маневр вывел наступающих в тыл противника. Армия Антиоха обратилась в паническое бегство, рассеялась по всем направлениям и была перебита по частям. Лишь жалкий отряд во главе с царем добрался до Эвбеи и переправился в Эфес. Главная заслуга победы принадлежала легату М. Порцию Катону, который опрокинул заслон этолийцев на заветной боковой тропе Фермопильских высот.

Два «новых человека», консул и легат, недолюбливали друг друга: Ацилий был политиком сципионовского типа, он искал популярности, щедро раздавая солдатам награды и отпуска; Катон боролся с подобными «царскими» замашками еще в бытность свою квестором. Тем не менее в радостные дни победы Ацилий не мог лишить ее виновника почетной миссии вестника в Рим. Он ограничился тем, что за два дня до отъезда Катона отправил в Италию второго посла – Л. Сципиона. Лишь из-за нерасторопности Луция Катон опередил его на считанные доли часа, и первым начал доклад в сенате. К народу были выведены оба легата, и граждане имели возможность связать имя одного из Сципионов со счастливым известием. Почти одновременно столица рукоплескала триумфатору Сципиону Назике, который окончательно разбил галлов-бойев, подчинив Риму правобережье По.

Успех Глабриона не обещал еще легкого окончания сирийской войны. Главные силы Антиоха располагались в Азии, в Эфесской гавани стоял его мощный флот под командой искусного наварха Поликсенида. При царе находился Ганнибал, одно имя которого наводило страх на поколение, пережившее Пуническую войну. Перед началом решающей схватки надежды римлян обратились на их величайшего полководца – Публия Сципиона Африканского.

Правда, время экстраординарных командований кончилось. Дело ограничилось тем, что консулат получили самые близкие Публию люди: брат Луций и друг Гай Лелий (190 г.). По соглашению с консулами решено было распределять провинции без жребия, по усмотрению сената. Симпатии отцов склонялись к талантливому и всеми любимому Лелию, но Публий высказался в пользу брата, обещая сопровождать его в качестве легата. Это обязательство решило дело: Публий, по выражению древнего историка, стащил триумфальную одежду с друга. Поход фактически возглавили два Сципиона, 5 тыс. ветеранов-добровольцев присоединились к армии, которая собиралась в Брундизии к 15 июля 190 г.

Дорога до Сирийского царства оказалась долгой. На Балканах Л. Сципион принял в наследство от Глабриона войну с этолийцами, и Публий едва отвлек брата от затяжной осады этолийских городов. Только в конце лета римская армия двинулась, наконец, к проливу через Македонию и Фракию, по безопасным дорогам, хранимая попечением македонского царя, бывшего противника, а ныне – благоразумного союзника Рима. Филипп V, человек тонкий и хорошо осведомленный, выказал себя прекрасным гостеприимцем: при македонском дворе братьям Сципионам был оказан прием достойный, но без излишней роскоши, совершенно отвечавший вкусам Публия.

В то же лето 190 г. у берегов Малой Азии шла упорная морская война. Римляне старались блокировать флот Поликсенида в гавани Эфеса, их союзники родосцы стерегли Эгейское море от финикийской эскадры Ганнибала, преданные Риму пергамцы отражали царя от самых стен своего города и одновременно готовились переправить войско Сципионов через Геллеспонт. Победа родосцев над Ганнибалом и претора Л. Эмилия Регилла над эфесским флотом обеспечила полное превосходство римлян на море. Антиох в панике покинул берега Геллеспонта, оттянув силы в глубь страны. В конце февраля, накануне тех дней, когда в Риме выносились из храма священные щиты Марса, армия Сципиона благополучно переправилась на азиатский берег.

Целый месяц римляне простояли у моря: походы, начатые во время праздников Марса, считались несчастливыми. Публий Сципион, жрец-салий, задержался для священнодействий на европейском берегу. В лагере его дожидался царский посол Гераклид, который надеялся купить легкие условия мира у авторитетного брата консула. Когда встреча состоялась, Публию были обещаны неограниченно крупные суммы из царской казны и освобождение сына, попавшего в плен во время конной разведки. И в палатке Публия, и в совете консула посол выслушал одинаково гордый и непреклонный ответ: римляне требовали оплаты всех военных издержек и удаления сирийцев из Малой Азии за хребет Тавра. Старший Сципион от себя дал совет вовремя соглашаться на римские условия, прибавив, что торговаться нужно было раньше, а не теперь, когда уже наготове и седло, и узда (Plut. Apoph. 75, 8). Когда чуть позже Антиох безвозмездно отпустил молодого Луция Сципиона, отец отблагодарил царя лишь одним предостережением: не вступать с римлянами в бой во время его отсутствия. Царь принял эти многозначительные слова близко к сердцу, но судьба распорядилась по-иному.

Осенью 189 г. противники сблизились и возвели укрепленные лагери. Больной П. Сципион лежал в это время в приморской Элее. По его желанию роль главного военного советника взял на себя консуляр Гн. Домиций Агенобарб, он и командовал в решающий день битвы при Магнезии.

Почти две недели Антиох добросовестно уклонялся от сражения, поджидая Публия. Наконец, растратив собственное терпение и боевой дух армии, выстроил свои разноплеменные полчища вдали от лагеря.

В центре, против римских и италийских легионов, встала тяжеловооруженная фаланга македонского образца: глубокий строй, ощетинившийся длинными копьями, в промежутках между его рядами возвышались слоны. На флангах разместились пестрые разноплеменные вспомогательные отряды и конница, среди которой выделялись эскадроны панцирных всадников-катафрактов. Впереди кавалерии, против правого фланга римлян, заняли место серпоносные колесницы.

Римляне особенно позаботились о защите справа. Там выстроились их греческие и азиатские союзники во главе с Эвменом Пергамским и трехтысячный отряд римско-пергамской конницы. Левый фланг, примыкавший к обрывистому берегу реки Фригия, прикрывали только 4 эскадрона всадников.

Сражение началось на стороне Эвмена. По приказу пергамского царя лучники и пращники врассыпную набросились на смертоносные колесницы, пугая лошадей метательными снарядами и криками. Обезумевшие животные понеслись во все стороны, и скоро «эти бесполезные игрушки» очистили поле боя. Паника захватила вспомогательные отряды, стоявшие за колесницами, и катафракты, оставшиеся без прикрытия, не выдержали первого натиска римской конницы. Легионы обрушились на фалангу в центре и со стороны оголившегося фланга, толпы беглецов расстраивали строй копейщиков не менее врага. Со слонами римляне научились управляться еще в Африке; их издали кололи копьями или, сближаясь, ловко подрезали им ножные жилы.

На берегу Фригия атаку начал сам Антиох. Небольшой отряд римских всадников откатился под ударом катафрактов, вслед за ним в бегство обратились латинские когорты, стоявшие близ берега. Положение спас военный трибун М. Эмилий Лепид, начальник лагерного гарнизона. Его солдаты ринулись на поле боя, остановили беглецов и оказали царю упорное сопротивление. Вовремя подоспели подкрепления с правого фланга. Антиох первым отчаялся в успехе и покинул сражение. Вскоре битва приняла характер резни, римляне без труда захватили и разграбили царский лагерь.

Латинские анналисты рассказывали, что сирийцы оставили на поле боя 50 тыс. солдат и 3 тыс. всадников, римляне потеряли не более 300 легионеров и 24 всадника, Эвмен – 25 человек. Как бы мы ни сомневались в точности этих впечатляющих цифр, ясно одно: они сохранили воспоминание о необычайно легкой победе.

Царское посольство выслушало ультиматум победителей в Сардах – бывшей резиденции Антиоха. Римская армия размещалась в это время на зимний постой, Публий прибыл в ставку брата из Элеи. Первую роль на переговорах опять играл старший Сципион. В присутствии проконсула он изрек окончательное решение римлян, которое мало отличалось от условий, поставленных до победы: удаление царя за Тавр, уплата контрибуции (теперь была названа точная цифра в 15 тыс. талантов: 500 немедленно, 2500 – после утверждения мира, 12 тыс. – в течение 12 лет), возмещение Эвмену за разорение окрестностей Пергама, выдача 20 заложников и нескольких эмигрантов, рьяных врагов Рима. Кажется, имя Ганнибала не было названо. Антиох согласился со всеми требованиями. Победоносные солдаты немедленно получили двойное жалованье из первого взноса контрибуции.

В 189 г. в Риме были плохо осведомлены о положении дел на Востоке. В марте пришло известие о благополучной переправе через Геллеспонт, а затем, уже при новых консулах, распространились фантастические слухи о тайных переговорах братьев с Антиохом, о их пленении, о полном поражении римской армии. Лишь в ноябре или декабре 189 г. легат Л. Сципиона М. Аврелий Котта привез радостную новость. Вслед за ним прибыли царские послы и многие азиатские делегации.

При всеобщем ликовании чаша общественного мнения снова склонилась на сторону Сципионов. Сенат ратифицировал их мир, внеся в договор лишь незначительные добавления. Консул Вольсон отбыл на Восток для окончательного устроения Азии с комиссией из 10 сенатских легатов, в которую вошли друзья и родственники победителей.

Луций и Публий возвращались домой, отягощенные добычей и славой, жертвуя по пути золотые венки Аполлону Делосскому и Дельфийскому. Они были еще в дороге, когда 1 февраля Рим праздновал триумф их адмирала Л. Эмилия Регилла. В это же время всеобщий любимец Лелий давал отчет об успешной колонизации правобережья По, крупные наделы получили испанские и африканские ветераны Публия. Лишь одна тучка маячила на горизонте сципионовских удач: в 190 г. Ацилий Глабрион, первый победитель Антиоха, прошел через позорный судебный процесс по поводу присвоения части военной добычи; свидетелем обвинения выступал Катон, соперник Ацилия по соисканию цензуры. Дело закрылось после отказа обвиняемого от участия в цензорских комициях.

Братья Сципионы прибыли к стенам Рима весной 188 г. В добавочном месяце, который вставлялся иногда между февралем и мартом, Луций вступил в столицу с блестящим триумфов. Римляне впервые лицезрели богатства эллинистического Востока – испанская и африканская добыча великого Сципиона меркла перед роскошью Азии. Воины Луция еще раз получили двойное жалованье, сам он заявил претензию на титул Азиатского; прозвища такого рода уже входили в моду и не нуждались в народном признании. На первых порах величие его победы ставилось под сомнение только в кулуарных разговорах.

Вскоре Капитолий украсился памятниками азиатской войны: Луций Сципион заказал картины на сюжеты своего похода, Публий воздвиг арку с позолоченными фигурами. Тут же граждане лицезрели статую Луция Азиатского в греческой хламиде и сандалиях. При дележе славы впервые между братьями пробежала тень ссоры: Публия оскорбила картина, на которой изображалась сцена пленения его сына.

 

 

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ

 

Сципионы недолго наслаждались новым успехом. На их примере Фортуна продемонстрировала бренность земного величия самым наглядным образом. Сплетни завистников, раздуваемые Катоном, принимали серьезный характер. Азиатские триумфы ненадолго возбуждали энтузиазм народа, избалованного успехами римского оружия. Вокруг Катона сплачивались неродовитые сенаторы, увлекаемые публичными выпадами своего лидера против «царского» засилья знати. Крупный скандал вокруг имени Сципионов разразился в 187 г. Оба брата были привлечены к суду по обвинению в хищении и государственной измене. За спиной обвинителей стоял Катон.

Античные писатели рассказывали о сципионовских процессах очень похожие истории, расходившиеся в деталях таким образом, что сложить из их фрагментов единую картину по сей день невозможно. Сравнительно единодушны свидетельства о том, что Л. Сципион был обвинен в сенате по поводу присвоения доли контрибуции (скорее всего 3 тыс. талантов, внесенных Антиохом в Азии), а П. Сципиону перед народом поставили в вину чересчур мягкие условия мира, продиктованные якобы за взятку и безвозмездное освобождение сына. Приблизительно история падения Сципионов восстанавливается следующим образом.

Дело Л. Сципиона было возбуждено, несомненно, в 187 г.: к нему причастны по крайней мере два претора этого времени. При первом запросе в сенате на защиту брата выступил Сципион Африканский: вместо оправданий он приказал принести счетные книги и разорвал их на глазах почтенного собрания. Многие «отцы» одобрили этот жест. В ответ народные трибуны Петилии провели закон о судебном расследовании, исполнение которого возложили на преторов Сервия Сульпиция Гальбу и Кв. Теренция Куллеона. Вместе с Луцием под следствием оказались его легаты Л. и А. Гостилии Катионы и квестор Фурий Акулеон. Только Л. Гостилий вышел сухим из воды, остальные подсудимые были приговорены к крупным денежным штрафам. На Луция Сципиона, отказавшегося внести залог и громогласно отрицавшего справедливость приговора, наложили оковы и приготовились вести его в тюрьму. Публий сначала пытался защитить брата самолично, потом воззвал к помощи народных трибунов. Откликнулся один Тиб. Семпроний Гракх, недруг Сципионов, но человек благородного характера: он наложил на арест «вето», заявив, что не потерпит, чтобы в темницу, куда П. Сципион отвел столько вражеских полководцев, был ввергнут его брат, победитель Антиоха. Согласно распространенному преданию в тот же день сенаторы во время торжественного обеда на Капитолии просили Публия обручить его младшую дочь с Гракхом.

Л. Сципион избежал позора и уплатил огромный штраф. Дом его был опустошен. Родственники в складчину выкупили самые необходимые вещи, более же щедрое вспомоществование потерпевший принять отказался. К стыду обвинителей при описи имущества не обнаружилось никаких следов царских сокровищ. Грубая расправа вызвала сочувствие граждан к невинной жертве, и в 186 г. Луций праздновал обетные игры на общественные средства, данные ему по постановлению народа.

П. Сципиона вызвали в суд скорее всего почти одновременно с братом. Может быть, его первыми обвинителями были те же самые Петилии. Случайно дело слушалось в тот день, когда 15 лет назад Сципион сражался при Заме. Обвиняемый явился к трибуналу не в традиционном смиренном вретище просителя, но в праздничном одеянии. Вместо защиты он отчитался перед народом в своей жизни, перечислил длинный ряд сражений и побед, а затем призвал всех следовать за собой на Капитолий для жертвоприношения в честь победы над Ганнибалом. Не только народ, но и судьи покинули обвинителей и вслед за Публием отправились праздновать славную годовщину.

«Этот день засиял для Сципиона последним светлым днем», – говорит древний историк. Опасаясь повторного возбуждения дела, Публий удалился в свое кампанское поместье близ выведенной им колонии Литерн. «Он был по природе слишком благородного образа мыслей и привык к слишком высокому положению для того, чтобы уметь быть подсудимым и снизойти к смирению тех, которым приходится защищаться» (Liv. XXXVIII, 52). В декабре 185 г. вступил в должность народный трибун Невий, возобновивший преследование добровольного изгнанника. Одни авторы рассказывали, что Публий не явился на вызов, так что брату пришлось оправдывать его отсутствие болезнью, другие ссылались на речь Сципиона против Невия. Граждане разделились на две партии: первая возмущалась травлей спасителя отечества, вторая утверждала, что в государстве превыше всего равноправие и что никто не должен занимать столь высокое положение, чтобы с него нельзя было потребовать ответа. Скорее всего под давлением общественного мнения второй процесс не состоялся, и П. Сципиона оставили в покое. В 184 г. цензор Катон записал нового принцепса сената и отнял государственного коня у Л. Сципиона.

Забытый кумир тихо доживал свои дни на скромной вилле. Исключенный из общественной жизни, потерявший поддержку плебса, он оставался поэтическим героем народной легенды. Однажды к его усадьбе подошли отряды разбойников. Челядь бросилась закрывать окна и двери, но непрошеные гости клялись в мирных намерениях и просили только позволения взглянуть на победителя Ганнибала. Сципион велел снять засовы и принял необычную делегацию. Разбойники, совершив торжественное поклонение, удалились в самом благоговейном настроении.

Последние годы Публия были согреты любовью: он увлекся рабыней, и жена терпеливо снесла измену, не желая терзать своего великого супруга женской ревностью. Благородство Эмилии простиралось до того, что после смерти мужа она дала сопернице вольную и выдала ее замуж (Val. Мах. VI, 7, 1).

Здоровье Публия, подводившее его еще в Испании и Азии, быстро угасало. По свидетельству самых достоверных и древних авторов (Полибия, Рутилия Руфа), он умер 52 лет от роду в 183 г. до н. э. в одно время с Ганнибалом и последним великим эллином Филопеменом17.

По обычаю рода Корнелиев, тело Публия предали земле, а не огню. Он запретил хоронить себя в Риме; двести лет спустя Тит Ливий собственными глазами видел его гробницу в Литерне: памятник и опрокинутую бурей статую. Надпись на могильной плите, начертанная по желанию Сципиона, гласила: «Неблагодарное отечество, да оставит тебя и прах мой» (Val. Мах. V, 3, 2).

В фамильной усыпальнице Сципионов, у Капенских ворот Рима, водрузили все же три статуи: Публия, Луция и поэта Энния, друга и певца Сципиона Африканского. Как это иногда бывает, после смерти великого человека спохватились воздать запоздалые почести: П. Корнелий Сципион Африканский Великий единственный из римлян «удостоился капитолийского атрия»: его посмертная маска была помещена в храме Юпитера и выносилась оттуда при похоронах членов рода Корнелиев. Родственники с благоговением хранили и передавали перстень с изображением головы Публия – может быть, это была его личная печать. Младшая дочь Сципиона величала отца богом.

Сципион Африканский был счастлив и несчастлив в потомстве: дети и внуки его, за одним исключением, блистали дарованиями, но слишком быстро уходили из жизни. Сын его Публий, образованностью и красноречием превосходивший родителя, не мог занимать должности, из-за наследственной слабости здоровья. Молодой человек удовольствовался саном жреца-авгура (с 180 г.) и завоевал некоторую известность как автор написанной по-гречески истории18. После смерти отца бездетный Публий усыновил своего двоюродного брата по матери – П. Корнелия Сципиона Эмилиана.

Луций, второй сын Сципиона, считался позором семьи. Это был бездарный оратор и плохой солдат: в Азии он попал в плен, свалившись с коня, в 174 г. добивался претуры унизительным для аристократа образом: писец Цицерей, соперник Луция, отказался от соискательства из сочувствия к бездарному сыну великого отца и обратил свое красноречие на поддержку непопулярного кандидата. Возмущенные родственники постарались, чтобы новоявленный претор поменьше показывался на люди, и отобрали у него фамильный отцовский перстень. О потомстве Луция ничего неизвестно19.

Обе Корнелии, дочери Сципиона, обручились, видимо, при жизни отца, но вышли замуж после его смерти: старшая – за «кузена» Сципиона Назику Коркула, младшая – за Тиб. Семпрония Гракха, человека много старше себя20. Корнелия, жена Гракха, славилась как лучшая супруга и мать и как образованнейшая женщина Рима. Следует заметить, что матроны высшего круга вырастали с чувством ответственности за фамильную честь, и потому их добрые нравы имели в себе некоторую долю гордости или даже высокомерия. Корнелия, дитя надменной крови, очень ревностно относилась к славе отца и детей. Для позднего поэта она была воплощением безупречной, но тяжелой аристократической добродетели:

 

...Пусть венусинку, но лучше ее, чем Корнелию Гракхов

Мать, если только она с добродетелью подлинной вносит

Высокомерную гордость, в приданом числит триумфы...

(Iuven. Sat. VI, 167–169)

 

Сын старшей Корнелии, Назика Серапион, честный и непреклонный аристократ, пользовался уважением народа. Сыновья младшей сестры, знаменитые трибуны Тиберий и Гай, считались самыми одаренными и благородными юношами своего времени. В 30-е годы II в. до н. э. внуки Сципиона возглавили враждующие политические партии и буквально истребили друг друга в гражданской распре. Незадолго до этого, в лучшие десятилетия «золотого века», Публий Эмилиан, внук от чужой крови, в последний раз возродил блеск великого имени Сципиона.

 

 

Глава 2. СЦИПИОН СТАРШИЙ И КАТОН ЦЕНЗОР

 

Блистательная и печальная судьба Сципиона Африканского Старшего вводит нас в историю первой четверти «золотого века». Древняя традиция, воспроизведенная на этих страницах, несомненно донесла до нас идеализированный образ победителя Ганнибала и далеко не точный портрет его эпохи. Можно заметить, что собранные воедино фрагменты сципионовской биографии знакомят нас с великим полководцем, дают некоторое представление о человеке и почти ничего не рассказывают о Сципионе-сенаторе, о Сципионе – государственном муже. Такими же безликими политиками выглядят и другие видные магистраты того времени. На первый взгляд внутренняя история Рима 90–80-х годов II в. кажется стабильной и беспроблемной.

Между тем наши интересы лежат в области гражданской истории. Мы должны судить политиков, о деятельности которых почти ничего не известно, и расследовать конфликты сенатских группировок, подоплека которых основательно стерлась еще у древних авторов. Поразительное низвержение могущественной фамилии Сципионов свидетельствует о небесполезности таких усилий.

Историки не раз поднимали вопрос о гражданской роли великого полководца. И каждый раз рядом с Публием Африканским неизбежно возникала фигура его злого гения – Марка Порция Катона, вдохновителя сципионовских процессов. Сципион Старший и Катон Цензор, аристократ и «новый человек», личные и политические враги, составляют два полюса, между которыми улавливается скрытое напряжение внутриполитической жизни их поколения. Суть и направление этих токов мы и постараемся уловить.

Но прежде всего следует представить читателю второго героя нашего анализа. У нас нет нужды восстанавливать историю Катона Старшего, так как среди биографий Плутарха сохранилось прекрасное жизнеописание Цензора. Оглядываясь на античного биографа, мы ограничимся небольшим очерком жизни и характера самого знаменитого «нового человека» Римской республики.

 

 

КАТОН ЦЕНЗОР – КУЗНЕЦ СВОЕЙ СУДЬБЫ

 

«Каждый – сам кузнец своей судьбы», – говорил великий сенатор древности, предтеча римских писателей Аппий Клавдий Слепой. Марк Порций Катон (234–149 гг. до н. э.) родился как будто для того, чтобы доказать справедливость старинного афоризма. Сын муниципала, он своим талантом «завоевал» Рим и 40 лет правил в нем в качестве влиятельнейшего сенатора-цензория. Этот Катон, называемый в отличие от правнука, Старшим, был личностью яркой и противоречивой. Преодолевая препятствия, стоящие на пути «новичка», Порций не искал покровительства знати и не спускал ей обид. В кругу врагов он не без основания слыл опасным, не всегда щепетильным сутягой. За свою долгую жизнь Катон судился 44 раза и, подвергаясь обвинению, всегда выходил из боя победителем. Одна из эпиграмм гласила:

 

Порций был злым, синеглазым и рыжим; ему Персефоной

После смерти его доступ в Аид запрещен21.

 

Репутация скандалиста соединялась в его лице со славой «доброго мужа» (vir bonus). Он был добросовестным и честным магистратом. Его честолюбие искало заслуженных почестей на поприще полезных дел. Горизонт «новичка» не ограничивался карьерой: у него были серьезные представления о государственном и общественном благе, определявшие выбор врагов и друзей. Широкий, любознательный ум этого человека занимали и практические, и высокие размышления. Римляне прозвали Катона Мудрым. Грек писал о сократовской проникновенности его речей, вызывающих слезы на глазах слушателей (Plut. Cat. Mai. VII). Уже в глубокой старости, начиная свою последнюю защиту, Катон покорил аудиторию с первых слов: «Трудно, граждане, – сказал престарелый ветеран Ганнибаловой войны, – жить с одними людьми, а отчитываться перед другими».

Главным свойством катоновской натуры была мощная творческая потенция, заключенная в «железное», неутомимое тело. Ливий писал: «Высших почестей одни достигают благодаря знанию законов, другие – благодаря красноречию, третьи – благодаря военной славе, гибкий же ум этого мужа до такой степени одинаково применялся ко всему, что можно было сказать, будто он создан исключительно для того дела, которым занимался» (XXXIX, 40).

Выдающийся оратор, победоносный полководец, искусный юрист, отменный хозяин, Катон не только хорошо справлялся с разными делами, но и обобщал свой опыт во многих сочинениях. Он первым начал писать книги по практическим вопросам и первым из римлян, после единичной попытки Аппия в начале III в., позаботился об издании своих речей. Во всех сферах жизни он не признавал авторитета учителей и действовал как талантливый самородок, проявляя все достоинства и недостатки этого типа: ругал врачей и составлял доморощенный лечебник, собственноручно писал для сына крупными буквами детскую историю Рима, сам учил греческий язык, по своему разумению судил ученость греков и, познакомившись с их историческими сочинениями, создал не имевшие аналогии латинские «Начала» – рассказ о судьбах не только Рима, но также италийских городов, историческое повествование, лишенное имен полководцев и государственных мужей: доблестный народ был героем этой оригинальной книги.

Частная жизнь деятельного Порция направлялась не столько моральными правилами, сколько глубокой, природной тягой его к нравственному началу. Он был прекрасный семьянин и никогда не отодвигал заботы о доме на второй план. «Тот, кто бьет жену или ребенка, – говорил он, – поднимает руку на самую высокую святыню». Плутарх рассказывает: «Он считал более почетной славу хорошего мужа, чем великого сенатора... и не было дела настолько важного, которое бы он не отложил, чтобы постоять рядом с женой, когда она мыла или пеленала ребенка» (Plut. Cat. Mai. XX). Чувства сурового Цензора отличались тонкостью. «Не одно и то же любовь и похоть, – замечал он, – куда приходит одна, оттуда уходит другая». В его устах моральный идеал приобретал краски эстетического образа: целомудренную матрону старого времени Катон восхвалял как прекрасную женщину: «Когда она краснела, молоко мешалось с пурпуром...» Вместе с тем, будучи натурой скорее нравственной, чем добродетельной, мудрый Катон имел свои слабости: он не страдал излишней скромностью (Plut. Cat. Mai. XIX), с азартом преследовал личных врагов, ради успеха способен был дать сомнительные показания в суде (Liv. XXXVII, 57–58), ради прибыли пускался в малопрестижные деловые операции (Plut. Cat. Mai. XXI), на старости лет, изменив суровому благоразумию, женился на молоденькой девице (Plut. Cat. Mai. XXIV).

Римляне запомнили старого Катона в первую очередь как строгого цензора, борца за добрые старые нравы. Почтенный консерватизм Катона Старшего, не сравнимый с ученой добродетелью его знаменитого правнука, питался здоровыми соками «золотой эпохи». Староримскую доблесть Порция приветствовала подавляющая масса граждан, голосовавших за цензуру «нового человека». Впоследствии сам образ деятельного, полнокровного старца утверждал живую силу старинных идеалов.

Взгляды и вкусы Катона формировались на его родной почве – в кругу почтенных муниципальных фамилий, в ту эпоху, когда эта среда, нагоняя аристократию, приобщалась к миру эллинистической культуры. Греческий язык Катон выучил лет в тридцать, но только «в старости», после завоевания цензуры, он познакомился с греческой литературой более основательно. К чистым наукам этот истинный латинянин относился типично по-римски: считал, что они превращают деятельную молодежь в вечных школьников. Полезные знания – история и красноречие, Фукидид и Демосфен – находили в его лице ученика и ревнивого подражателя. Плутарх свидетельствует, что сочинения Катона были украшены цветами греческой учености (Cat. Mai. II). Прозвище Зета, сурового гонителя просвещения, никогда не прилагалось к личности многостороннего Порция.

Жизненный путь «нового человека» был долог, деятелен и удачен Катон родился в старом латинском муниципии Тускуле, во всаднической семье; он был земляком двух знаменитых «новичков» – Мария и Цицерона. Полагают, что Порции Катоны состояли в родстве с Порциями Лицинами и Леками, исполнявшими эдилитеты и претуры22; отец Марка имел высокие знакомства в Риме (Val. Мах. VIII, 2, 1). По старинному обычаю, глава семьи воспитывал сына в своих сабинских поместьях, приучая его возделывать и любить землю.

Подобно Сципиону, Катон вступил на военную службу в 17 лет и прошел через важнейшие события и битвы Ганнибаловой войны: сражался при Каннах, служил военным трибуном при Марцелле под Капуей и в Сицилии, участвовал во взятии Сиракуз, под началом Фабия Медлителя отвоевывал Тарент. Видимо, два великих полководца, «щит» и «меч» Италии, играли особую роль в судьбе молодого муниципала: по сведениям Цицерона и Плутарха, Катон подражал жизненным правилам консервативного Фабия; просопографические данные указывают на связь его с кругом образованного и решительного Клавдия Марцелла23. В 207 г. Катон служил при Гае Клавдии Нероне, друге и соратнике Марцелла, и особенно отличился в битве при реке Метавре, на берегах которой была разгромлена испанская армия Газдрубала, перевалившая через Альпы. К 204 г. относится его квестура и ссора с проконсулом Сципионом, окончившаяся или полным разрывом (Plut. Cat. Mai. III), или установлением неприязненных отношений. По свидетельству Ливия, Катон участвовал в африканском походе, но, несомненно, покинул армию до битвы при Заме, уступив место проквестору Лелию. На службе у Сципиона Катон наблюдал новую, «царскую» манеру командования, представлявшуюся ему развалом воинской дисциплины.

Где-то в перерывах между битвами и в последние годы войны началась гражданская деятельность энергичного муниципала, вдохновляемая его честолюбием и поддержкой почтенного аристократа П. Валерия Флакка, друга Марцеллов24, соседа Порциев по имению. Вслед за сыном своего патрона Луцием, а затем в паре с ним Катон начал восхождение по лестнице курульных магистратур – очень успешное для «новичка»: в 199 г. он был эдилом, в 198 г. – претором. Могучий ораторский талант, вызывавший изумление современников, завоевывал ему огромную популярность и делал его неуязвимым для обвинений могущественных врагов и завистников.

Получив по жребию Сардинию, деятельный и неприхотливый претор освободил провинциалов от содержания наместнической свиты, выгнал с острова всех ростовщиков и добросовестно погрузился в разбирательство тяжб, обходя города пешком, в сопровождении одного раба, который нес его вещи и чашу для жертвенных возлияний. Из провинции Катон вернулся с бесценным даром для отечества: он вывез с собой в Рим поэта Энния, величайшего латинского певца первой половины II в.

Через три года «новичок» Порций получил консулат в комициях, возглавляемых Марцеллом-сыном. Магистратский год «нового» консула (195 г.) начался с забавной женской войны: на комициях должностные лица спорили о судьбе военного Оппиева закона, запрещавшего дамские украшения. Катон и народные трибуны Юнии, сторонники женской скромности, потерпели поражение от полчища возбужденных матрон, «захвативших» улицы и площади Рима. Более серьезное дело – крупное восстание северных испанских племен – потребовало формирования консульской армии. Катон, получивший по жребию Ближнюю (северную) Испанию, в один год снарядил войско и флот, закалил новобранцев в мелких стычках и разбил иберов в крупном сражении. Он еще успел оказать помощь претору П. Манлию за Ибером и завершил умиротворение провинции остроумной хитростью: в один и тот же день во все города по Иберу было доставлено грозное повеление срыть крепостные стены в течение суток. Краткое наместничество завершилось историческим мероприятием: практичный консул организовал разработку железных и серебряных рудников Испании. После Энния это был второй великий дар Катона римскому народу.

Расторопность «новичка» сокрушила честолюбивые надежды двух Сципионов – Публия Африканского и Публия Назики, консула и претора следующего года. В 194 г. на глазах соперника Катон справил один из богатейших триумфов столетия. Попытка Сципиона раскритиковать его мероприятия провалилась.

Едва сложив консульский империй, неутомимый Порций прикомандировался к проконсулу Тиб. Семпронию Лонгу и отправился воевать в Цизальпийскую Галлию. В 191 г. он и Валерий Флакк получили назначение в штаб Ацилия Глабриона. Эту легацию Катон начал в качестве посла к ахейцам и афинянам. Лаконичные и содержательные речи его, произносившиеся кратко, а переводившиеся долго, предотвратили отпадение нескольких крупных городов на сторону Антиоха. Удачный маневр Катона при Фермопилах и стремительное путешествие его в Рим нам уже известны.

Во время азиатского похода Сципионов Катон находился в Риме и пребывал в гуще политической борьбы. В 190 г. в сенате звучали его речи против Кв. Минуция Терма, наместника Лигурии; в них фигурировали кровавые экзекуции и фальшивые победные реляции старого сципионовского соратника. В результате катоновской атаки друг нобилей лишился триумфа. Весной 189 г. происходила борьба за цензуру и слушалось дело Глабриона. В атмосфере тех дней ощущались демократические веяния. Народный трибун Кв. Теренций Куллеон, будущий судья Луция Сципиона, попирая волю знати, дал полные гражданские права детям вольноотпущенников (Plut. Tit. XVIII). Кандидатские речи Катона сулили еще большее унижение нобилитета.

К удовольствию знати процесс Глабриона скомпрометировал обоих «новых» соискателей цензуры – обвиняемого и свидетеля обвинения. Вскоре Катон отбыл на Балканский фронт помощником проконсула М. Фульвия Нобилиора и принял участие в осаде и взятии крупного этолийского города Амбракии. Легации беспокойного Порция оканчивались всегда одинаково: он критиковал всех своих начальников по очереди – Сципиона, Семпрония Лонга, Ацилия, Фульвия. По-видимому, неуживчивость «новичка» имела и личные, и принципиальные основания: в лице Глабриона и Терма Катон хулил пороки сципионовского стиля командования – развал дисциплины и «царский» произвол в отношении к подчиненным. Нобилиор раздавал солдатам незаслуженные награды (Gell. V, 6, 24–26; MF 148); кроме того, многие обвиняли его в намеренном провоцировании войны ради добычи и славы (Liv. XXXVIII, 43). Эта новая хищническая тенденция военачальников набрала силу к 70-м годам II в.25

Натиск на аристократию достиг апогея в 187 г.: как мы помним, в течение 3 лет было сокрушено «царствование» Сципионов. Дерзость незнатных обвинителей вдохновлялась наущениями Катона; сам он произнес речь «О деньгах царя Антиоха» (Liv. XXXVIII, 54).

Блестящая карьера «нового человека» завершилась знаменитой цензурой (184 г.). Уже предвыборная кампания обещала необычный ценз. Восемь знатных соперников сопротивлялись второму соискательству Катона, улещивая избирателей обещанием снисходительной власти. Порций, напротив, кричал с ораторской трибуны о великом очищении государства, советуя гражданам выбирать не осторожного, но решительного врача. И тут римский народ выказал себя достойным великих вождей, замечает Плутарх: отвергнув льстецов, он не испугался самонадеянной суровости Катона и голосовал за него и Валерия Флакка.

Приступая к исполнению обещаний, «новый» цензор произвел строгую ревизию сословий: его замечания карали нерадивых сельских хозяев, толстых всадников, сидящих на тощих конях, развратников, мотов. Жестокий и распутный консуляр Луций Фламинин, брат Тита, покинул сенат, Л. Ветурий Филон, сын консуляра, и два Сципиона, Азиатский и Назика (Cic. De Or. II, 260), при ревизии всадников потеряли коней. Таким образом, цензор довершил унижение ведущих аристократических фамилий, уязвив одновременно своих личных врагов.

Будучи другом богатства и врагом мотовства, Катон повел серьезную войну с роскошью как главным источником общественных и частных пороков. Повозки, украшения, дорогие ткани и молодые рабы были обложены столь высоким налогом, что многие представители средних сословий, скрепя сердце, отказывались от подражания блестящему быту расточительной знати. Наконец, защищая интересы казны, цензор дал отпор произволу и аппетитам частных собственников: он приказал разрушить незаконные строения на общественной земле; перекрыл желоба, по которым вода из государственных водопроводов без спросу отводилась в частные дома и усадьбы; ремонт зданий сдал в аренду по самым низким ценам, стоимость откупов поднял до небывалых размеров. В последнем случае Катон вступил в конфликте могущественной корпорацией публиканов, на которую с опаской оглядывался сенат. Возмущенные и слезные жалобы дельцов, поддержанные Титом Фламинином, нашли сочувствие в курии, но громкий скандал привел лишь к тому, что упрямый Порций перезаключил сделки с минимальными уступками, удалив от контрактов всех жалобщиков. Сэкономленные средства пошли на украшение города: на облицовку фонтанов камнем, на ремонт Большой Клоаки. На Форуме Катон снес два старых общественных строения и, преодолев немалое сопротивление, соорудил на их месте первую в Риме базилику, названную его именем. Порциева базилика стала третьим историческим даром магистрата Катона Риму и римлянам.

«Это цензорство было знаменито, но возбудило вражду, которая преследовала Марка Порция всю жизнь», – писал Ливий (XXXIX, 44). Недоброжелателям и врагам цензора противостояли многие граждане, довольные решительным отпором новым порокам. На их средства в храме Благополучия была воздвигнута статуя Катона с благодарственной надписью от лица римского народа (Plut. Cat. Mai. XIX). Не от имени покоренной земли, а в честь популярного гражданского деяния Марк Порций Катон получил почетное прозвище, которое, мы по традиции, произносим не совсем правильно: римляне называли старшего Катона не Цензором, а Цензорием – ради его строгого нравственного суда, но также в память о высоком ранге «нового человека».

В пятьдесят лет Катон достиг вершины почестей. После цензуры жизнь его шла менее напряженно, хотя все так же деятельно. В это время авторитет «нового» цензория перевешивал влияние всей касты нобилитета: в отсутствие Катона сенат, как правило, избегал обсуждать серьезные дела (Plut. Cat. Mai. XIX). На шестом десятке лет преуспевающий политик использовал увеличившийся досуг для серьезного самообразования и самонадеянного, но не бесплодного состязания с греческим гением. Во второй половине жизни Марк Катон написал или отредактировал большую часть своих книг и завоевал лавры родоначальника римской прозы. В литературном наследии его насчитываются по меньшей мере три монографии (по сельскому хозяйству, военному делу и праву), сочинения (или одна энциклопедия), написанные для сына, сборник изречений, прозаическая «Песнь о нравах». Его «Начала» – первая история Рима на латинском языке – открыли эру отечественной историографии. Сто лет спустя Цицерон собрал около 150 изданных речей Катона. В настоящее время трактат Цензора «О сельском хозяйстве» является важнейшим источником наших знаний о типичной рабовладельческой вилле.

И в маститую пору жизни красноречивый Порций, прозванный еще при жизни римским Демосфеном, оставался завсегдатаем судов. В старости он судился и ссорился с детьми своих бывших врагов: с Термами, с Кв. Нобилиором, сыном Марка. В сенате «злой Порций» по-прежнему боролся за подчинение магистратской власти закону и порядку: в 181 г. он защищал закон Бебия, воспрещавший щедрые траты кандидатов на общественные зрелища накануне выборов; в 171 г. выступал на первом процессе о вымогательстве в провинции как обвинитель испанского претора П. Фурия; на последнем году жизни произнес и записал речь против хищного наместника Лузитании (совр. Португалия) Сервия Сульпиция Гальбы. Кроме того, Катон ратовал за усиление государственного контроля над военной добычей и около 151 г., после третьего консульства Марцелла-внука, добился запрещения повторных соисканий консульского империя. Долгая борьба «нового человека» за торжество порядка завершилась обузданием высшей магистратуры и усилением сенатского престижа. По желанию «отцов» статуя великого сенатора была установлена в курии. По-видимому, в ту эпоху неумеренного портретирования это было второе прижизненное изображение хвастливого и скромного Цензора26.

В области внешней политики Катон был противником лишних провинций и ненужных войн, раздуваемых ради новых командований и грабежей. Кажется, он неодобрительно относился и к мелкой травле Карфагена, осуществляемой через Масиниссу (Liv. Per. 48), но, посетив Африку в конце 50-х годов и воочию увидев процветание пунов, начал свои знаменитые упорные призывы к разрушению Карфагена. В то время он оставался чуть ли не единственным здравствующим представителем того поколения, «в крови и костях которого» запечатлелся страх перед родиной Ганнибала.

В личной жизни Катона чередовались горе и радость. Единственный сын его от первого брака, Марк Порций Катон Лициниан, сын Лицинии, отличился в битве при Пидне (168 г.) и получил в жены дочь своего командира – славного полководца Эмилия Павла. Этот брак ввел фамилию Катонов в круг высшей аристократии. Сам старый Цензор после долгого вдовства, в возрасте 80 лет женился на юной дочери незнатного сенатора Салония. Почти одновременно радовался он появлению младшего наследника и оплакивал кончину любимого старшего сына, умершего накануне своей претуры (152 г.). Катон перенес утрату, сохранив энергию и деятельный интерес к жизни.

В те же годы великий старец наблюдал возмужание Сципиона Эмилиана, ученика и наследника своей доблести; ему довелось дожить до начала желанной Пунической войны и до первых вестей о подвигах Эмилиана под стенами Карфагена. Марк Порций Катон скончался в конце 149 г. в возрасте 85 лет. Он умер на боевом посту: с обвинительной речью против Гальбы в руках и с хвалой новому Сципиону на устах.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 12.02 2016

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ 90–80-Х ГОДОВ II В. ДО Н. Э.

 

В биографии Катона ясно обозначается период наибольшей активности этого «нового человека» – первая четверть II в. до н. э., эпоха Сципиона Старшего. Как же представляют историки политический курс каждого из наших героев и их взаимоотношения? Имел ли вообще полководец Сципион какую-нибудь гражданскую идею?

Хейвуд обошел эти проблемы молчанием. Кинаст отрицал существование внутриполитической линии великого полководца. Франк и Скаллард аттестовали Сципиона как либерала: первый историк приписывал ему демократическую реформу магистратуры 198 г., второй – обращал внимание на обилие плебейских имен в окружении Публия Африканского. Напротив, Моммзен характеризовал Сципиона как вождя аристократической партии27.

Не менее противоречивы оценки политического курса Катона Цензора. Моммзен видел в нем идола италийских «пахарей» – крестьян и среднего слоя зажиточных землевладельцев. Кинаст определил Катона как идеолога сената; так как историк представляет сенат как аристократическую корпорацию, Катон у него превращается, в полном противоречии с характеристикой источников, в сторонника нобилитета и противника «новых людей», одновременно он – враг отдельных, эмансипировавшихся от сената нобилей, прежде всего братьев Сципионов. Кинаст полагает, что ни о какой идейной и постоянной борьбе Катона и Сципионов не может быть и речи: имело место лишь соперничество честолюбий. Так же понимает отношения знаменитых оппонентов Эстин28. Этот историк неизменно отвергает сведения древних авторов о вражде Катона с аристократией, основной целью «новичка» он считает внедрение в круг знати, понимаемой опять-таки как сенатская знать; наряду с этим в единый ряд выделяются акции Цензора, связанные с борьбой его против злоупотребления магистратской властью. Франк, Хейвуд и Скаллард признают существование катоновской и сципионовской партий, но обнаруживают их проявления только в культурной и внешнеполитической сферах; в основе разногласий они усматривают эллинофобию и филэллинизм соперников.

Все это обилие и разнообразие мнений настраивает на критический лад. Особое сомнение вызывают выводы, противоречащие прямым суждениям античных историков. В поисках более убедительного решения мы предпримем еще один штурм старой проблемы, с доверием вглядываясь в характеристики древних авторов, отыскивая убедительную связь фактов. Просопографические данные мы будем анализировать независимо от устоявшихся схем родовых группировок; отдаленным ориентиром послужат для нас характеристики поздних политических течений, рассмотренных в начале исследования.

Прежде всего обратим внимание на проблемы, волновавшие поколение второй Пунической войны.

Великий военный кризис наложил отпечаток и на государство, и на гражданское общество. Канули в прошлое конфликты между патрициями и плебеями. Сошла на нет активная предвоенная демократия. Самые большие изменения претерпела высшая военная магистратура. Во время Ганнибаловой войны и в 90-е годы II в. вошли в обычай долгосрочные командования полководцев. Яркий пример дает карьера Марка Клавдия Марцелла, первого римского полководца, побеждавшего Ганнибала на поле боя: после битвы при Каннах этот «меч» Италии» имел консульские и проконсульские полномочия в течение 8 лет, до дня своей гибели (215–208 гг.). Щедро продлевались империи и других консулов, в обиход входила 2–3-годичная служба преторов. Особенно характерно многолетнее правление провинциальных наместников: в Испании Сципионы командовали 12 лет, в Африке Публий Сципион – 4 года, Марцелл и Левин в Сицилии – по 3 года, Фламинин в Греции – 4 года, преемники Сципиона в Испании – от 2 до 6 лет. Первые послевоенные консулы Сульпиций Гальба и Виллий Таппул (200–199 гг.) уже твердо рассчитывали на двухгодичную власть: Плутарх поясняет что они хотели иметь один гражданский – консульский год и один военный – проконсульский (Plut. Tit. III).

Во время войны начала разрушаться «лестница магистратур». Пришла пора стремительных возвышений. В 212 г. молодой П. Лициний Красс Дивес («Богач»), не занимавший еще курульных должностей, был избран верховным понтификом, т. е. главой римского культа, в 210 г. он получил цензуру сразу после эдилитета. Смерть коллеги Красса повлекла за собой перевыборы, и в 209 г. цензорами стали М. Корнелий Цетег и П. Семпроний Тудитан – всего лишь претории. В эти же годы избиратели голосовали за досрочный эдилитет Сципиона, а затем – за его чрезвычайный проконсульский империй (212–211 гг.). В 206 г. Кв. Цецилий Метелл стал консулом, минуя претуру. Сразу после войны, в 199–197 гг., четыре консула из шести были избраны в обход обычного порядка: Л. Корнелий Лентул, Г. Корнелий Цетег и Сек. Элий Пет – после эдилитета (Liv. XXIX, 11; XXXI, 20; 50), Тит Квинкций Фламинин – после квестуры (Liv. XXXII, 7). Народные трибуны, протестовавшие против кандидатуры квестория, жаловались: «Должностью эдила и претора уже пренебрегают и знатные люди (nobiles homines), ничем не заявив о себе, стремятся к консульству без соблюдения постепенности в должностях» (Ibid.).

Карьера Лентула и Цетега началась сразу с испанского проконсульства. В начале Ганнибаловой войны чрезвычайный проконсульский империй жаловался редко, но после Сципиона и до 198 г. он оставался неизменным титулом испанских наместников. Все испанские проконсулы 205–198 гг., за одним исключением, были молодыми людьми, получившими высокий чин до эдилитета. Можно заметить, что после отмены экстраординарного проконсулата преторский империй Эмилия Павла, шурина Сципиона, был продлен в Испании опять-таки в ранге проконсульского (190 г. – Plut. Aem. IV; Liv. XXXVII, 46).

Долгосрочных и экстраординарных властителей окружали родственники и друзья, которым перепадали почетные поручения: командование флотом, начальство над лагерем, ведение самостоятельных операций; в этой связи можно вспомнить деятельность Лелия, Марция и Л. Сципиона в Испании. Полномочия новый почетный чин легатов-пропреторов. В штабе Сципиона его имел, например, пресловутый Племиний, палач локрийцев (Liv. XXIX, 6), во время Македонской войны (200–197 гг.) – все адмиралы, служившее при трех консулах: Сульпиции Гальбе, Виллии Таппуле и Квинкции Фламинине29. Лелий, как мы помним, удостоился экстраординарной квестуры (Liv. XXX, 33).

Помощники влиятельных покровителей приходили на Марсово поле с досрочными претензиями. Пророгации (продления полномочий) и умножившиеся чрезвычайные звания разжигали честолюбие соискателей. Скороспелые вознесения без достаточных заслуг, непотизм и протекция, чрезмерное влияние знаменитых полководцев в курии осуждались современниками как большое новое зло. Усиление магистратуры происходило в ущерб авторитету сената, несомненно, оно отвечало интересам той касты, которая издавна распоряжалась империями и армиями. Чтобы вполне уяснить этот факт, обратимся к именам и связям удачливых магистратов. Поскольку в этом кругу уже не раз мелькало имя нашего главного героя, познакомимся поближе с друзьями и союзниками Сципиона Африканского.

 

 

ГРУППИРОВКА СЦИПИОНА ВЕЛИКОГО

 

В биографии Сципиона мы обращали внимание главным образом на его незнатных помощников. Три «новых» консула выдвинулись из круга Публия Африканского. Кв. Минуций Терм (193 г.), Ман. Ацилий Глабрион (191 г.), Гай Лелий (190 г.). Большинство его «новых» соратников принадлежали к преториям или дослужились до претуры: Сек. Дигитий (194 г.) – герой испанской войны, М. Марций Ралла (204 г.) и Л. Бебий Дивес (189 г.) – доверенные легаты африканской армии (Liv. XXX, 38; Pol. XV, 1, 4), сципионовский адмирал Гн. Октавий и неразлучный друг Гнея – Сп. Лукреций (преторы 205 г.) может быть, участники обеих кампаний Публия30. В азиатской армии Л. Сципиона, включавшей в себя много ветеранов его брата, большим доверием командующего пользовались претории А. и Л. Гостилии Катоны, преторы 207 г.31 (Liv. XXXVIII, 55), а также Г. Фабриций Лусцин и Л. Апустий Фуллон (Liv. XXXVII, 4) – внук и сын «новых» консулов, не удержавшиеся в кругу нобилитета; они исполняли претуру в 196–195 гг.

Помимо «новичков» Публия Африканского окружали «свежие» нобили и лица, которые могли претендовать на родство с угасшими знатными фамилиями древней Республики. В лучах сципионовской славы набирало силу молодое поколение предвоенных демократических фамилий: Гай Фламиний, сын консула-демократа, был квестором Сципиона в Испании (Liv. XXVI, 49). Минуции Руфы, Марк и Квинт, родня «мятежного» Минуция, сципионовского соратника по галльским войнам, выдвинулись скорей всего в Африке: Марк в 193 г. был послом в Ливию вместе со Сципионом (Liv. XXXIV, 62), Квинт начал стремительную карьеру сразу после битвы при Заме (эдил 201 г., претор 200 г., консул 197 г.); эдилитет Квинт Минуций Руф исполнял в паре с Апустием Фуллоном. Г. Теренций Варрон, злосчастный консул 216 г., в 200 г. был аграрным триумвиром со Сципионом Назикой и посетил Масиниссу с Октавием и Лукрецием. Сципион особенно радовался освобождению из карфагенского плена сенатора Луция Теренция Куллеона (Plut. Apoph. 75, 6 – ср. Liv. XXX, 43; 45).

П. Лициний Красс Дивес («Богач») – коллега Сципиона по консульству 205 г. и Гн. Домиций Агенобарб – консул 192 г., командовавший в битве при Магнезии, скорее всего претендовали на связь с консулярными Лициниями и Домициями IV–III вв., но в своих фамильных линиях они были первыми «основателями» знатности32. Красс получил верховный понтификат в комициях, руководимых Корнелием, консульский империй – от Цецилия Метелла, верного помощника Сципиона. Метеллу же «новый» консул уступил начальство над выборными комициями на 204 г., назначив его диктатором. Помощь Красса африканской экспедиции описана выше.

Обратим внимание на одно обстоятельство, зафиксированное магистратскими списками: все незнатные или малознатные друзья Публия Африканского, кроме Красса, на пути к консульству и претуре проходили всю лестницу должностей.

Наряду с «новыми» друзьями, «и на войне, и в мире», как выражались римляне, в окружение Сципиона входили многие носители блестящих аристократических имен. В Африке мы встречаем доверенных легатов-патрициев Сергия, Фабия и Ветурия (Liv. XXX, 25; 38) и плебея-нобиля Кв. Фульвия Гиллона (Liv. XXX, 21; 23), в Испании – знатного М. Семпрония Тудитана и двоюродных братьев П. и Л. Корнелиев Лентулов (Liv. XXVI, 48)33. Последние приходились близкой родней проконсулу: в конце Республики именно Лентулы унаследовали фамильную гробницу угасшей линии Сципионов. Правда, в 201 г. Гней Лентул, брат Луция, претендовал на африканское командование34, но сам Луций заступил место родственника в Испании, а позже руководил избранием Сципиона в цензоры и способствовал продвижению его друзей (Liv. XXXII, 7). Вообще следует учесть, что в Риме эпизодические столкновения при дележе почестей случались даже между ближайшими людьми и зачастую не нарушали традиционных дружеских связей.

Марк Семпроний Тудитан был племянником Публия Тудитана, который сражался со Сципионом при Каннах и заключил мир в Фенике. Консулат Тудитан-старший получил сразу после замирения с Македонией в комициях, руководимых Кв. Цецилием Метеллом.

Дипломатичный Метелл явно возглавлял сципионовскую группировку в сенате. Многократные заслуги его перед Публием нам известны. В то время как он защищал дело Сципиона в Риме, в Африке служил его неразлучный товарищ Л. Ветурий Филон (Liv. XXX, 38). В последние годы войны сложилась особо тесная просципионовская компания, состоявшая из ловкого Квинта Метелла, Гая Сервилия Гемина (консула 203 г.) и Публия Элия Пета (консула 201 г.). Г. Сервилий исполнял два эдилитета в паре с Метеллом, не пустил в Африку Гн. Сервилия Цепиона и добился консулата для П. Элия Пета (Liv. XXX, 39–40). Брат его, Марк, прозванный Блохой (Пулекс), решительный, грубовато-остроумный воин, покушался на сципионовскую провинцию в 200 г., но впоследствии выказал себя как сторонник Эмилия Павла, шурина Публия Африканского (Liv. XLV, 36–39).

Цензор П. Элий Пет дружно проводил ценз со Сципионом и записал своего прославленного коллегу принцепсом сената (199 г.)35. В том же году не без помощи консула Л. Корнелия Лентула на консульских выборных комициях одержал победу его брат Секст Элий, по возрасту – эдилиций, по уму – величайший юрист своего времени (Liv. XXXII, 7). Через пять лет молодой цензор Сек. Элий принимал участие в сципионовской реформе распределения мест на зрелищах (Liv. XXXIV, 54; 44).

В компании Сервилиев и Элиев начал карьеру незнатный П. Виллий Таппул – тот самый посол к Антиоху, в обществе которого Сципион посетил Ганнибала. В 90-х годах Виллий, Гальба и Фламинин, консулы второй Македонской войны, возглавляли восточную дипломатию Рима, и поэтому контакты их с Публием Африканским особенно весомы. Знатный П. Сульпиций Гальба в звании диктатора усмирял сципионовского соперника в 203 г., в 200 г. флотом его командовал легат-пропретор Л. Апустий Фуллон – соратник Сципионов (Liv. XXXI, 27; 44; 47). Тит Квинкций Фламинин, победитель Македонии, на первых порах карьеры явно тяготел к окружению великого Сципиона. В 205–204 гг. в период расцвета сципионовского влияния, он имел чрезвычайный преторский империй для судопроизводства в Таренте (Plut. Tit. I), в 200 г. входил в сципионовскую аграрную комиссию децемвиров (Liv. XXXI, 4), а затем пополнял число колонистов Венузии вместе со Сципионом Назикой и Г. Теренцием Варроном (Liv. XXXI, 49). Благодаря голосам земледельцев (Plut. Tit. I–II) и опираясь на поддержку консула Л. Лентула, квесторий Тит заявил претензию на консулат. Во время Македонской войны интересы его отстаивал в Риме один из Марциев, «новых» союзников Сципиона (Liv. 33 25). Охлаждение между победителями Ганнибала и Филиппа началось после триумфа Тита на почве дележа славы: в конце 193 г. Сципионы и Фламинины соперничали на выборных комициях (Liv. XXXV, 10). И все-таки в последние годы сципионовского влияния Фламинин поддерживал своего великого соперника (Plut. Tit. XVIII), а в 183 г. возглавлял травлю Ганнибала в союзе с Л. Сципионом и П. Сципионом Назикой (Liv. XXXIX, 56).

Отношения взаимной поддержки царили в родственном кругу Публия Африканского, среди Помпониев Мафонов (см. события 204 г.), Сципионов Назик (Liv. XXXV, 10), Корнелиев Мерул (Ibid.), Эмилиев. Очевидно, не случайно Л. Эмилий Павел, испанский проконсул 190 г., после сципионовских процессов надолго потерял успех в комициях. В начале 90-х годов самой влиятельной родней Сципионов, помимо Лентулов, были Корнелии Цетеги. Марка Цетега поэт Энний называл «сладкоречивым оратором», «несравненным цветом красноречия» (Cic. Br. 58). Римские анналисты считали, что именно он, а не Луций Сципион, был коллегой Публия по эдилитету (212 г. – Liv. XXV, 2). В том же году понтифик Марк руководил комициями, вручившими звание верховного жреца молодому богачу Крассу (Liv. XXV, 5). Дальнейшую карьеру Марк Цетег совершал в паре со своим верным товарищем (Cic. Br. 58) П. Семпронием Тудитаном: в 209 г. друзья из преториев шагнули в цензоры, в 204 г. вместе исполняли консулат; вспомним, что в этом году полномочия Сципиона были продлены без хлопот и он получил разрешение вербовать солдат в Сицилии.

Гай Цетег, молодой испанский проконсул 201–200 гг., племянник Марка, был коллегой и единомышленником Кв. Минуция Руфа (консулат 197 г.) и Сек. Элия Пета (цензура 194 г.). Гай добивался незаслуженного триумфа для товарища по консульству (Liv. XXXIII, 22), а в 193 г. ездил послом в Африку вместе со Сципионом и Марком Минуцием Руфом. Возможно, карьера его началась под стенами Утики.

Обзор сципионовской группировки выявляет существенные закономерности: во-первых, обнаруживается, что именно в ее границах процветали отмеченные выше чрезвычайные империи и стремительные карьеры, во-вторых, можно заметить, что экстраординарные возвышения, за одним исключением (Красс), были привилегией знатных друзей и родственников Сципиона. Особенно примечательна передача испанского командования не самым доблестным, но самым родовитым.

 

 

ПЕРВЕНСТВО СЦИПИОНА

 

Вглядимся в магистратские списки 90-х годов II в., выделяя в них надежных и возможных союзников Публия Африканского36. Консульские фасты представляют следующие имена: 200 г. – П. Сульпиций ГальбаГ. Аврелий Котта37, 199 г. – Л. Корнелий Лентул – П. Виллий Таппул; 198 г. – Тит Квинкций Фламинин – Сек. Элий Пет; 197 г. – Г. Корнелий Цетег – Кв. Минуций Руф; 196 г. – Л. Фурий Пурпуреон – М. Клавдий Марцелл; 195 г. – М. Порций Катон – Л. Валерий Флакк; 194 г. – П. Корнелий Сципион Африканский II – Тиб. Семпроний Лонг38; 193 г. – Л. Корнелий Мерула – Кв. Минуций Терм; 192 г. – Л. Квинкций Фламинин – Гн. Домиций Агенобарб; 191 г. – Ман. Ацилий Глабрион – П. Корнелий Сципион Назика; 190 г. – Л. Корнелий Сципион Азиатский – Г. Лелий.

Можно сказать, что в первое десятилетие после Ганнибаловой войны сципионовская группировка, преимущественно ее знатная часть, почти оккупировала консулат. Все четыре скороспелых консула 199–197 гг. происходили из ближайшего окружения Публия.

Преторские списки имеют менее внушительный вид: 200 г. – Кв. Минуций Руф, Л. Фурий Пурпуреон, Кв. Фульвий Гиллон, Г. Сергий Плавт39; 199 г. – Л. Квинкций Фламинин, брат Тита, Л. Валерий Флакк, Л. Виллий Таппул, брат Публия, Гн. Бебий Тамфил. Можно предположить, что в 200 г. преторские места заняли участники африканской кампании, но это только гипотеза. Дальше чередовались годы провалов (198, 195 гг.) и успехов (196, 194 гг.) сципионовской группировки. Со 197 г. стали выбирать по 6 преторов в год, и в 196 г. мы имеем 5 или 6 союзников Сципиона: Тиб. Семпроний Лонг, Кв. Минуций Терм, Ман. Ацилий Глабрион, Л. Апустий Фуллон, Г. Лелий, Кв. Фабий Бутеон (см. Фабия в Африке). В 194 г. было 5 преторов из круга Публия Африканского: три Корнелия (Назика, Меренда и Блазион), Гн. Домиций Агенобарб, Сек. Дигитий, Т. Ювенций Тальна. В последующие годы в преторских списках встречаются два-три знакомых имени.

О причине «удачных» и «неудачных» годов можно только догадываться. В конце 199 г. народные трибуны, как мы помним, протестовали против стремительных возвышений молодых нобилей, в 198 г. было отменено испанское проконсульство: для двух испанских провинций назначили двух новых ординарных преторов – видимо, удар отразился на сципионовской группировке, практиковавшей нарушения магистратских норм. Второй провал можно связать с консульством Катона. Успех 196 г. напоминает о начале сципионовской колонизации в 197 г. В 194 г. ждали войны с Антиохом и народ голосовал за консулат Сципиона и претуры его военных соратников.

Обратимся к чрезвычайным постам. Прежде всего обратим внимание на испанских проконсулов.

205–202 гг. – проконсулы Л. Манлий Ацидин и Л. Корнелий Лентул. Последний заочно избран эдилом на 205 г. в паре с братом Гнеем и заочно, через брата, давал эдильские игры (Liv. XXIX, 11).

201–200 гг. – проконсул Г. Корнелий Цетег. Заочно избран эдилом на 199 г. (Liv. XXXI, 50).

199–198 гг. – проконсулы Гн. Корнелий Блазион и Л. Стертиний, богатый «новый человек»40.

Преторий-патриций Манлий Ацидин, знаток греческого языка (Liv. XXVII, 35), сохранял империй 6 лет; он ужился с двумя Корнелиями, возвратился в Рим с Цетегом (199 г.) и праздновал при консуле Лентуле необычную овацию в столице (Liv. XXXI, 50; XXXII, 7)41. Блазион и Стертиний, подобно двум первым Корнелиям, вознеслись к проконсулату, не будучи эдилициями. Знатный Корнелий Блазион получил вторую экстраординарную овацию, а богач Стертиний, не имея надежды на такую привилегию, украсил город великолепными арками и позолоченными статуями (Liv. XXXIII, 27). По сложении полномочий оба бывших проконсула вошли в комиссию десяти легатов Тита Фламинина (Liv. XXXIII, 35; Pol. XVIII, 48; Plut. Tit. XII). Таким образом, прослеживаются филэллинские и просципионовские связи Стертиния. После Красса он был вторым «новым человеком» этого круга, разделившим чрезвычайные привилегии нобилитета.

В конечном счете мы видим, что все молодые испанские проконсулы выдвинулись из компании Публия Африканского. Корнелии распоряжались на западе в общей сложности 21 год! (с 218 г.).

Еще одним источником чрезвычайной власти (см. выборы Тита Фламинина) и раннего престижа были аграрные комиссии 90-х годов. Рассмотрим их состав.

Комиссия для наделения землей ветеранов Сципиона была сформирована в следующем виде: Кв. Цецилий Метелл, П. Элий Пет, Г. Сервилий Гемин, П. Виллий Таппул А. и Л. Гостилии Катоны, Тит Квинкций Фламинин, М. Сервилий Гемин, П. Сервилий, М. Фульвий Флакк (Liv. XXXI, 4). Совершенно очевидно, что все лица, кроме трех последних сомнительных комиссионеров, – союзники Сципиона Африканского.

Сохранились сведения о восьми комиссиях аграрных триумвиров 90-х годов: I – Г. Теренций Варрон, Тит Квинкций Фламинин, П. Корнелий Сципион Назика (200 г. – Liv. XXXI, 49); II – П. Элий Пет, Сек. Элий Пет, Гн. Корнелий Лентул (199 г. – Liv. XXXII, 2); III – Кв. Минуций Терм, Тиб. Семпроний Лонг. М. Сервилий Гемин (197–194 гг. – Liv. XXXII, 29); IV – Дец. Юний Брут, М. Гельвий, М. Бебий Тамфил (194 г. – Liv. XXXIV, 45); V – Гн. Октавий, Л. Эмилий Павел, Г. Леторий, легат Тудитана в 205 г. (194 г. – Liv. XXXIV, 45); VI – Л. Корнелий Мерула, Кв. ...? Г. Салоний (194 г. – Liv. XXXIV, 45); VII – Кв. Невий, М. Минуций Руф, М. Фурий Красипп (194–192 гг. – Liv. XXXIV, 53; XXXV, 40); VIII – Кв. Элий Туберон42, Л. Апустий Фуллон, А. Манлий Вольсон (194–193 гг. – Liv. XXXIV, 53; XXXV, 9).

Картина получается, как мы видим, выразительная. В каждой комиссии обнаруживаются неоспоримые союзники Сципиона.

Очевидный вывод вытекает из наших просопографических рядов: в 90-е годы сципионовская группировка преобладала на уровне аристократических магистратур (консулат, проконсулат) и была внушительно представлена на преторских местах и в аграрных комиссиях. С 205 по 198 г. она правила Испанией как наследница экстраординарного проконсульского империя своего патрона.

В целом можно говорить о десятилетии сципионовского первенства, ущемляемого лишь эпизодически. Ливий сохранил эпитет, передающий общее впечатление современников от правления Публия в армии и сенате, «царские обычаи» (XXIX, 19), «царствование в сенате Сципионов» (XXXVIII, 54). Нарушения порядка магистратуры, экстраординарные и досрочные империи, процветавшие в кругу нашего героя, отчасти поясняют это определение. Дурная репутация его испанских солдат, скандал в Локрах, смутные слухи о жалобах сицилийских городов приоткрывают стиль «нового» командования и облик «новой» армии. Очевидно, со времени Сципиона Великого кончилась эпоха тех римских воинов, которые разбивали лагерь вокруг яблони и покидали стоянку, не тронув ни одного сладкого плода; устарели правила строгих полководцев, завоевателей Италии, сражавшихся близ границ отечества под надзором сената и народа; вышла из моды слава сравнительно бедных, «деревенских» триумфов.

Примечательно, что в римской традиции конфликт Сципиона и его противников отразился как столкновение старого и молодого поколения. Мы видим, что в окружении Публия действительно преобладали молодые люди; к оппозиции стариков, Фабия и Фульвия, присоединился Катон, рыцарь дедовских порядков, но и он в свой срок щеголял богатством триумфальной добычи. Очевидно в «молодой» политике отражались не только субъективные черты Сципиона, но и объективные тенденции молодого поколения, связанные с концом италийской и началом средиземноморской истории Рима, со становлением Римской республики как мировой рабовладельческой державы.

Личные идеалы Сципиона, как мы знаем, обращались не к отечественным Куриям и Атилиям, но к великим тиранам-полководцам эллинистического мира. Опасно видеть в этом факте прямые монархические поползновения, не совместимые с обстановкой и духом своего времени, но симпатии Публия, несомненно, свидетельствуют о нетрадиционной широте его мысли и о зарождении «царских вожделений» в катоновском толковании слова – в смысле нового качества эгоизма и тщеславия носителей верховной власти. После Сципиона Старшего, в делах и личности которого еще уравновешивались честолюбие и долг, в ближайшие десятилетия II в. до н. э. мы не раз встретим высших магистратов этого «нового» типа, решительно эмансипировавшихся от традиций старинной доблести.

Вспомним теперь тезисы о либеральной политике Сципиона. Мы уже можем утверждать, что группировка, насаждавшая чрезвычайные почести, не могла быть инициатором демократического реформирования магистратуры. Вглядимся в предполагаемое либеральное окружение Публия Африканского. Обратим внимание на политическую линию его союзников, смутно намеченную в древней традиции. В поколении Сципиона Старшего носители знаменитых демократических имен – Минуции Руфы, Фламиний, Варрон – высказывали полную лояльность авторитету аристократии и сами пользовались привилегиями нобилитета. Цецилии Метеллы, Сервилии и Сципионы Назики считаются столпами аристократической касты II – начала I в. до н. э. Тит Фламинин выступал против Катона и Теренция Куллеона, нападавших на авторитет знати (Plut. Tit. XVIII). Ближайшие «новые» соратники Сципиона – Бебии, Октавии, Лелий-сын вошли впоследствии в круг умеренно консервативного аристократа Эмилия Павла. Лелий-отец так хорошо уживался с нобилями, что его миновала ненависть, преследующая «новичков» (Liv. XXXVII, 1). Ацилий Глабрион и Минуций Терм, «новые» консулы 90-х годов, властвовали в духе своего патрона: первый щедро раздавал солдатам отпуска и награды и подкупал плебс подарками (Liv. XXXVII, 57; MF 66), второй – выпорол и обезглавил десять недостаточно расторопных союзников-фуражиров, представителей почтенных фамилий (MF 58–59). Обе манеры поведения связывались у римлян с представлением о «царском» произволе знати. Единственный демократ из молодых Теренциев Кв. Куллеон, народный трибун 189 г., претор 187 г., оказался на стороне Катона и Петилиев. Ни один из «новых» союзников Публия не выражал специфических, групповых интересов незнатных политиков. Кассола, изучавший сенатские группировки III в., справедливо писал о «новых» лояльных клиентах нобилей как о типичном атрибуте олигархической системы43. Примечательно, что в компании Сципиона мы встречаем по меньшей мере трех известных богачей: Красса Дивеса, Бебия Дивеса и Стертиния. Звероподобный Племиний и жестокий, «закаменевший в пороках» (MF 60) Терм бросают подозрительную тень на кружок сципионовских любимцев и самый образ поэтического героя.

Можно ли отыскать следы либеральной сципионовской политики ниже уровня «новых людей»? Единственные известные гражданские акты полководца Сципиона – южная колонизация и реформа зрелищных мест. Военные цели колонизации и популярность аграрных триумвиров в избирательных комициях мы уже отмечали. Насколько Сципион болел о нуждах ветеранов – сказать трудно, во всяком случае, он не позаботился о своевременном роспуске 2 тыс. солдат (Liv. XXXII, 3). Через некоторое время обнаружилась непопулярность маленьких военных поселений: из Сипонта и Буксента колонисты разбежались. Видимо, не случайно в 194 г. Домиций Агенобарб выбрал комиссию для основания двух колоний нового типа: многолюдных ветеранских поселений с большими наделами, но с латинским правом гражданства (Liv. XXXIV, 53; XXXV, 9; 40). Большие гражданские колонии стали выводиться только после устранения группировки Сципионов44. Таким образом, сципионовская колонизация представляется мероприятием не слишком демократическим. Что касается выделения сенатских мест на зрелищах, то об элитарном характере этой меры высказались сами ее современники.

В заключение вспомним, что в 203–201 гг. союзники Публия очень деликатно прибегали к помощи комиций: только по разрешению сената или в случае, если магистрат-председатель не допускал прений в курии.

В конечном счете мы возвращаемся к характеристике Моммзена и определяем Сципиона Африканского как вождя самой влиятельной аристократической группировки 90-х – начала 80-х годов II в. до н. э. Эта оценка совпадает с мнением античной традиции: согласно Ливию, в 187 г. трибуны жаловались «на аристократию и на царствование в сенате Сципионов» (Liv. XXXVIII, 54).

 

 

ОППОЗИЦИЯ

 

В источниках мы находим отголоски двух политических кампаний, тесно связанных между собой и враждебных духу сципионовской политики. Во-первых, сразу после замирения с пунами началась борьба за нормализацию магистратуры в 200–199 гг. Сульпицию и Виллию было отказано в продлении полномочий, в 199 г. прозвучали первые протесты против стремительных карьер молодых нобилей, а в следующем году новый закон уничтожил испанские проконсулаты. Видимо, тогда же вообще запретили вручать промагистратские полномочия частным лицам, а в 196 г. установили обязательное прохождение претуры перед консулатом и годовой разрыв между претурой и эдилитетом. Ко времени Сирийской войны (192–188 гг.) адмиралы-пропреторы уступили место ординарным преторам. Эти правила создавали стройную последовательность чинов – cursus honorum; отныне молодые нобили не могли вне очереди перебегать дорогу незнатным кандидатам, для которых было характерно трудное, постепенное восхождение наверх.

Во-вторых, древние историки имеют неоспоримое представление о существовании противников знати и о едином фронте нобилитета против демократических критиков. Ливий свидетельствует, что в 199 г. трибуны, протестовавшие против досрочного соискательства Фламинина, возмущались характерными амбициями всей знати. Он же отмечает, что в 189 г. нобилитет независимо от своих внутренних противоречий как спаянная каста, защищал цензуру от притязаний «новичка» Глабриона (Liv. XXXVII, 57), так же дружно интриговали аристократы в 184 г. против Катона. Незадолго до сципионовских процессов бывшие соперники Фламинины и Сципионы сплотились перед лицом активных «новичков», стремившихся, по определению Плутарха, унизить аристократию (Plut. Tit. XVIII). Во время суда над Сципионами произносились речи против знати как таковой. Преследование высокородной фамилии вызвало возмущение преимущественно консуляров, т. е. нобилей (Liv. XXXVII, 53).

Главным противником нобилитета древние авторы считали Катона. Многочисленные политические враги преследовали его так же, как и он их, и трудно сказать, более ли теснила его знать, или он не давал покоя ей», – писал Ливий (XXXIX, 40). «С Катоном... враждовали чуть ли не все самые могущественные и знатные люди Рима», – читаем мы у Плутарха (Cat. Mai. XXIX). Греческий историк рассказывает, как во время своего консульства Катон пререкался со Сципионом, доказывая право незнатных, но доблестных мужей оспаривать первенство «благородных» (Cat. Mai. XI).

В катоновском споре со знатью большую роль играли судебные обвинения, – персональные поединки с противником. В качестве соискателя цензуры, «новый человек» угрожал всей касте нобилитета в целом. Получив полномочия цензора, Катон наложил взыскания на двух консуляров – Луция Сципиона и Л. Фламинина – братьев самых влиятельных аристократов 90-х годов. Сравним, как обстояло дело в предыдущие цензы: в 199 г. сенат был переизбран без замечаний (цензоры – Сципион и П. Элий Пет), в 194 г. удалены три некурульных члена (цензорами Сек. Элием Петом и Г. Корнелием Цетегом), в 198 г. – четыре некурульных сенатора (при цензорах Фламинине и Марцелле). «Осуждение» нобилей являлось вопиющим нарушением неписанных привилегий знати. Унижение аристократии было осуществлено.

В течение всей долгой жизни Катона его остро интересовали проблемы упорядочения магистратуры. Во время сципионовских процессов (187 г. – MF 67), при исполнении цензуры (184 г. – MF 98), на первом процессе о вымогательстве в провинции (171 г. – MF 154–155; Liv. XL III, 2) он произносил речи о контроле над добычей полководцев и казной наместников. Около 152 г. Катон требовал, «чтобы никто не был консулом дважды» (MF 185–186). К серии выступлений, того же плана относится недатируемый фрагмент: «Пусть не будет империя у прежнего полководца, когда прибудет новый» (MF 223). Мы уже упоминали, что при поддержке Катона был принят закон Бебия против окольного подкупа избирателей (MF 136–138; Liv. XL, 19). Фрагменты речей против Терма запечатлели протест против полного применения империя по отношению к лицам, находящимся в, военном лагере, против свирепых расправ «по царскому обычаю» (Liv. XXIX, 19).

В начале 90-х годов, когда проводилось первое реформирование магистратуры, Катон исполнял первое курульные должности. Можно заподозрить причастность его и к, протесту трибунов против консульства квестория Фламинина, с которым он впоследствии враждовал, и к упразднению испанских проконсулатов. «Он был недоволен, – рассказывает Плутарх, – что граждане каждый год переизбирают одних и тех же лиц на государственные должности: «По-вашему, стало быть, – говорил он, – или власть немногого достойна, или немногие достойны власти» (Apoph. 80, 20). В 199 г. против овации испанского проконсула Манлия Ацидина протестовал народный трибун Порций Лека – родственник или союзник Катона (Liv. XXXII, 7) Оппозиция Катона «царским» тенденциям магистратуры органически входит в русло конфликта его со знатью, обладательницей высших империев, и с группировкой Сципиона, захватывавшей посты и создававшей новые командования.

Таким образом, мы обнаруживаем стержень долгого спора между «партиями» Катона Цензора и Сципиона Африканского, утерянный в современной литературе, и реабилитируем свидетельство источников о пожизненной борьбе Катона со знатью и героем Замы. Причина расхождения древних и современных историков заключается, очевидно, в том, что исследователи наших дней не имеют представления о «партии» нобилитета. Анализ поздних «партий» дает возможность понять внеличное основание раннего политической конфликта и принять характеристику древних авторов. Ливий и Плутарх писали о постоянном злословии Катона против величия Сципиона Африканского (Liv. XXXVIII, 54; Plut. Cat. Mai. XXXII. «...Они ссорилась всю жизнь», – вторил Ливию Непот (Cat. I, 3).

 

 

«ПАРТИЯ» КАТОНА

 

Античная традиция дает Катону еще одну определенную характеристику; герой сенаторского сословия. В число великих деяний Цензора Валерий Максим заносит увеличение достоинства (majestatis) сената (III, 4, 6). Этот же автор сообщает, что благодарное, сенатское сословие поместило статую Катона в курии (VIII, 15, 2). В связи с этим возникает вопрос о составе катоновской «партии».

Сторонники Катона трудно поддаются определению, но можно нащупать некоторые связи. В паре с Катоном исполнял эдилитет Г. Гельвий; в следующем году оба «новичка» стали преторами. В 195 г. получил претypy П. Манлий, назначенный помощником Катана в Ближнюю Испанию; полководцы действовали в согласии друг с другом, как некогда Сципион и Силан. Родственником Катона мог быть П. Порций Лека, народный трибун 199 года, выступивший против овации Манлия Ацидина; на трибунат Леки предположительно относят закон или законы Порция (leges Porciae) о телесной неприкосновенности граждан, в поддержку которых произносил речи Катон (Fest. р. 266, 29). Претором Лека стал в один год с П. Манлием, т. е. при консуле Катоне. Обнаруживается еще одна связь Манлия и Леки: в 196 г. были впервые избраны жрецы-эпулоны, носящие тогу-претексту, – П. Манлий, П. Порций Лека и Г. Лициний Лукулл (Liv. XXXIII, 42). Имя последнего напоминает о Лицинии – первой жене Катона.

Можно предположить союз Катона с Кв. Теренцием Куллеоном, принципиальным противником знати и судьей Л. Сципиона (Plut. Tit. XVIII; Liv. XXXVIII, 55). Непосредственными обвинителями Сципионов выступали трибуны Петилии: то ли Актеи, вышедшие из декурии писцов (Liv. XL, 29), то ли будущие «новые» претории и консуляры Спурины. Атаку на Глабриона произвели Г. Семпроний Рутил и П. Семпроний Гракх, не достигшие впоследствии претуры. Все упомянутые союзники Катона никогда не были консулами.

Следовательно, связи Катона в интересующий нас период распространялись среди преториев или более низких категорий сената. Контакты этого «вождя по натуре» с преториями представляются особенно важными. Мы установили ранее, что претура создавала ядро устойчивых сенатских семей и увенчивала традиционную карьеру «новичков». Потомственные претории, стоявшие в преддверии консулата на протяжении многих поколений и зачастую напрасно, были первыми естественными соперниками нобилей: они обладали империями, клиентскими связями, наместничествами и превосходили консуляров в числе. Очевидно, именно с их помощью Катон проводил постановления, идущие вразрез с желаниями могущественных аристократов, способствуя некоторой эмансипации сенатского авторитета от влияния знати.

Друзья Катона в среде нобилитета – редкие лица: Валерии Флакки, в начале карьеры, видимо, – Клавдии Марцеллы, в 60-х годах II в. – круг Эмилия Павла. Через много лет после сципионовских процессов, когда страсти улеглись, Катон начал вставлять в свои сочинения высказывания Сципиона Африканского, но этот период интересует нас меньше, чем эпоха борьбы сципионовской и катоновской «партий».

Фрагменты одной из цензорских речей Катона (MF 85–86) свидетельствуют об интересе «нового» цензора к его родной стихии – сословию почтенных «пахарей». Катон призывал умножить фонд всаднических денег, чтобы высшая категория «блистательного» сословия – 18 сотен обладателей почетного государственного коня – увеличилась на 400 персон. Видимо, выступление преследовало цель поднять престиж той корпорации, которая поставляла едва ли не большинство «новых» сенаторов. Поздний пример «новичка» Цицерона показывает, какие прочные духовные и политические связи со своим родным сословием сохранял консуляр из потомственной всаднической фамилии.

Подводя итог наших наблюдений, мы опять проверяем свои впечатления по выразительному материалу начала I в. до н. э. Течение «порядочных» оппонентов нобилитета – еще одна утерянная в литературе «партия» – связывает воедино все нити древних характеристик наших героев. Катон предстает перед нами в роли выразителя настроений политически активного слоя богатых землевладельческих фамилий, недовольных засильем знатных группировок. В начале II в. до н. э. противоречия между аристократией и массой всадников и «новых людей» находились в зародыше: отсюда скудная информация источников, преуменьшенные и неверные оценки Сципиона и Катона в литературе. По-видимому, два великих соперника не имели четких политических программ, но последовательно проводили тенденции своей среды. Конфликт их имел глубокие корни и долгую историю. Его унаследовало поколение середины «золотого века», героем которого стал Сципион Эмилиан, приемный внук великого Сципиона, ученик и родственник Катона Цензора.

Ответить

Фотография andy4675 andy4675 12.02 2016

Комедия 1971 года, "Сципион". По сюжету фильма, Катон Старший выдвигает в сенате против Сципиона Африканского Старшего серьёзное обвинение в том, что он, совместно со своим братом получил взятку от Антиоха Великого после битвы при Магнезии. По ходу фильма выясняется, что мотивы Катона заключаются отнюдь не в преследовании блага Рима, а в желании ведения не очень чистой политической борьбы, с целью нанести непоправимый ущерб авторитету высокого духом и неподкупного (идеализированного) Сципиона Африканского Старшего). Выясняется по ходу фильма также, что на самом деле взятка действительно имела место - только взял её брат Публия Сципиона Африканского, Луций Сципион Азиатский... Кроме хитрого Катона, продажного и комичного Сципиона Азиатского, и неподкупного героизированного Сципиона Африканского (которого играет Марчелло Мастроянни), в фильме достаточно привлекательно представлен одинаково со Сципионом Африканским "простой, высокий духом" царь Нумидии Массинисса - его "старый друг и соратник". К сожалению, весь фильм, и тем более на русском, в сети мной не найден. Но вот пара классных эпизодов из фильма:

1. Явление Массиниссы с нумидийскими всадниками в помощь Сципиону Африканскому:

https://www.google.g...baKlGHNEtkAyWAg

2. Сципион уличает Катона перед сенаторами. И от не отказывается от своих слов ("insisto!" - "я настаиваю на своих словах!"):

https://www.google.g...jYcc7ix107nGkZQ

Впервые образ противостояния Сципиона Африканского Старшего с Катоном Старшим Цензором был обыгран в националистическом фильме "Сципион Африканский" времён Муссолини (1937 год):
https://www.google.g...OBDVnvm8xJ-AUmQ

В фильме впечатляет, в частности, как долго длится эпизод, в котором картинно иллюстрируется, как римляне длительно приветствуют идущего на форум Сципионна с поднятрй вверх правой рукой (на фашистский лад)...

Если первый из указанных фильмов - очевидная шутливая комедия, где образы это комичные характеры (даже Сципион Африканский вступает в примитивную форму сговора с Массиниссой против Катона - эпизод одновременно и драматичный, и комичный), то второй фильм (1937 года) - очевидное творение пропагандистского толка, в эпоху, когда Италия всячески искала (и находила) героических деятелей прошлого в качестве символов её былого (и грядущего) величия.
Ответить

Фотография Стефан Стефан 12.02 2016

ПРИМЕЧАНИЯ К ЧАСТИ II

1 Scipio – посох, жезл; прозвище Сципионов пошло от добродетельного Корнелия IV в., чья рука заменяла слепому отцу посох. Asina – ослица; самое распространенное объяснение этого прозвища указывало на ослицу, нагруженную золотом, которая была приведена однажды Корнелием Сципионом на Форум в качестве залога.

2 Силий Италик – единственный автор, назвавший имя матери Сципиона.

3 Эта история ходила в народе. Кроме того, ее рассказывали все римские анналисты, кроме Целия Антипатра, выдвигавшего неблагоприятные для Сципиона версии; Полибий слышал ее от Лелия (Liv. XXI, 46; Pol. X, 3).

4 Нормальный возраст курульного эдила – 36–37 лет.

5 Сообщение Аппиана о предполагаемой командировке Марцелла в Испанию можно было бы счесть характерной для этого историка путаницей, если бы просопография не подтверждала прочные дружеские узы между Марцеллом и Нероном и если бы пара проконсула Сципиона и пропретора Силана не скопировала первый проект испанского командования. Неожиданное отозвание Нерона тоже согласуется с версией Аппиана.

6 Тексты Ливия даны в переводе, осуществленном под редакцией П. Андрианова (1897–1899 гг.).

7 С эпохи Возрождения «милость Сципиона» была популярным сюжетом в живописи.

8 Спорна, прежде всего, дата взятия Нового Карфагена – 210 или 209 г.

9 Полибий, очевидно, дает настоящий порядок передачи власти (XI, 33 – Силан и Марций), Ливий – конечный результат (XXVIII, 38 – Лентул и Ацидин).

10 Красочные приключения Масиниссы см. Liv. XXIX, 29–33.

11 Рассказ о благополучной переправе Ливий взял «у многих греческих и римских историков». Один лишь Целий описывал бурю и крушение флота у берегов Африки (Liv. XXIX, 27).

12 Строго говоря, поздние историки не знали точно; армия, народ или амбиции Корнелиев пустили в ход необычное для римлян того времени прозвище (Liv. XXX, 45).

13 App. Lib. 36; 44. Нет прямых данных об участии Терма в походе Лелия на Цирту, но косвенным свидетельством может служить то обстоятельство, что в 193 г. Масинисса прислал «новому» консулу вспомогательные нумидийские отряды (Front. 1, 5, 16).

14 Сенатор, именем которого цензор открывал список, назывался принцепсом сената. Принцепс не имел никаких особых прав н привилегий, но первым высказывая мнение при голосовании и пользовался большим авторитетом как «лучший» сенатор.

15 Гн. Цепион в 203 г. покушался на провинцию Публия, Куллеон в 187 г. возглавил судебное преследование братьев Сципионов, Марцелл, сын великого полководца, явно сторонился сципионовской группировки и, может быть, покровительствовал Катону.

16 Л. Сципион, сын Публия, попал в плен к Антиоху, по одной версии, – в Азии, по другой – во время войны на Балканах (Liv. XXXVII, 34). Второй вариант независимо от его достоверности отражает, на наш взгляд, воспоминание об участии Луция в походе Глабриона.

17 И древние, и новые историки, вопреки свидетельству авторов II в. (Полибия, Рутилия Руфа), подтягивали смерть Сципиона к 185–184 гг. (Cic. Sen. 19; Liv. XXXIX, 52; Nissеn H. Kritische Untersuchungen über die Quellen der vierten und fünften Dekade des Livius. Berl., 1863, S. 51, 217–218). Основанием для передатировки служит тот факт, что цензор Катон в 184 г. записал нового принцепса сената. Моммзен считал прижизненное смещение принцепса формально незаконным, но мнение это остается сомнительным. Нарушение же устоявшихся неписанных привилегий знати вполне соответствовало характеру и методам Катона.

18 Может быть, Публий Сципион-сын был также фламином (жрецом) Юпитера (RE, Hb. 7, col. 1437–1438).

19 Существование Гн. Сципиона, третьего сына Публия (Val. Мах. IV, 5, 3), убедительно оспаривается (RE, Hb. 7, col. 1432–1433).

20 По преданию, Сципион сам обручил младшую дочь с Гракхом; кроме того, он установил размеры приданого обеих Корнелий, но первую половину суммы, выдаваемую к свадьбе, выплачивала уже Эмилия (Pol. XXXII, 13).

21 Plut. Cat. Mai. I. Здесь и дальше цитаты из Плутарха даны в переводе С. П. Маркиша

22 Astin А. Е. Cato the Censor. Oxf., 1978, р. 9.

23 Kienast D. Cato der Zensor. Heidelberg, 1954, S. 37.

24 Данные о связях Марцеллов и Флакков собраны у Кинаста. (Kienast D. Op. сit., S. 37, 142–143).

25 Известно также, что Катон упрекал Фульвия за то, что тот, тщеславия ради держал при себе в лагере поэтов, певцов своей славы (MF 149).

26 Val. Мах VIII, 15, 2. Следует различать посмертную маску Сципиона (imago), помещенную в Капитолийском храме, и статую (effigies) Катона в Курии. Последняя была поставлена, очевидно, при жизни или сразу после смерти Цензора.

27 Науwood R. М. Studies on Scipio Africanus. Baltim., 1933; Kienast D. Op. cit.; Scullard H. Roman politics. 220–150 В. C. Oxf., 1951; Он же. Scipio Africanus: soldier and politician. L., 1970; Frank T. in Cambridge Ancient History, 1928» vol. II, chap. XXV; Моммзен Т. История Рима. М., 1936, т. I.

28 Astin А. Е. Cato the Censor. Oxf., 1978.

29 Thiel J. H. Studies on the history of Roman Sea – power in Republican times. Amsterdam, 1946, p. 216–218, 278.

30 Гней Октавий вместе со Сципионом спасал остатки армии при Каннах и пользовался великим доверием Публия в Африке. Он вполне мог служить в Испании до своего эдилитета (206 г.), который он исполнял в паре со Спурием Лукрецием. Примечательно, что в испанской армии Сципиона был легат Марк Лукреций. Спурий имел возможность присоединиться к африканской экспедиции в 202 г. В 200 г. он был послом в Африке вместе с Октавием. Следует учесть, что в иноземные страны посылались, как правило, лица, знакомые с местной ситуацией.

31 Ливий называл одного из преторов 207 г. то Гаем Гостилием, то Титом, Моммзен полагал, что это был Луций Гостилий (RE, Hb. 16, col. 2505).

32 Возможно, Красс был племянником Г. Лициния Вара, консула 236 г.

33 Несомненно, в испанском штабе Сципиона подвизались многие знатные родственники и друзья командующего, но источники называют лишь несколько случайных имен. Луций Лентул скорее всего сражался в Испании, но получил проконсульские полномочия в Риме (ср.: Pol. XI, 33 – Liv. XXVIII, 38).

34 По версии Аппиана (сомнительной), претензию Гнея поддерживал П. Лентул – видимо, его дядюшка, консул 236 г. (App. Lib. 62).

35 О принцепсе сената см. прим. 14.

36 Жирно выделены несомненные союзники Сципиона, курсивом – предполагаемые.

37 Можно вспомнить М. Аврелия Котту, легата Л. Сципиона, возвестившего о победе при Магнезии (Liv. XXXVII, 52).

38 Отец Лонга исполнял консулат вместе с отцом Сципиона (218 г.). Повторение одноименной пары в 194 г. кажется не случайным. Лонг выводил в 197–195 гг. одну из южных колоний в комиссии с Термом (Liv. XXXII, 29).

39 Некоторые лица выделены только по родовому имени: Сергий, Бебий, Манлий, Сервилий, Юний.

40 Ливий называет испанского проконсула 199–198 гг. то Лентулом (XXXI, 50), то Блазионом (XXXIII, 27). Триумфальные фасты свидетельствуют, что это был Блазион (RE, Hb. 7, col. 1272). Стертинии в конце II в. вели обширную торговлю на Делосе (RE, Hb. 6, 2 Reihe, col. 2449).

41 Ацидин, в отличие от Луция Лентула, скорее всего не служил в Испании: в 208 г. он был послом в Грецию, в 207 г. сражался при Метавре. Овация – малый триумф, во время которого полководец въезжал в город не на колеснице, а верхом на коне. Необычность овации Ацидина заключалась в том, что ее получил экстраординарный магистрат. Первый испанский проконсул Сципион не имел в свое время такой незаконной части.

42 Шурин Сципиона, Эмилий Павел, отдал дочь в семью Элиев Туберонов.

43 Cassola F. I gruppi politici romani nel III seculo a C. Trieste, 1962, p. 400–401. Кассола характеризует Сципиона как олигарха.

44 См.: Трухина Н. Н. Сенатские группировки и колонизация Италии в I четверти II в. до н. э. Проблемы всеобщей истории. М., 1974.

 

Трухина Н.Н. Политика и политики «золотого века» Римской республики (II в. до н.э.). М., 1986. С. 63–115, 167–169.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 15.04 2017

Борьба эллинофилов и мизэллинов

 

Историк Татьяна Бобровникова о Катоне Старшем, женском трауре и врачебном деле

 

 

http://postnauka.ru/video/12154

Ответить