←  Древний Рим

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Как гуси Рим спасли. Взаимоотношения Рима...

Фотография andy4675 andy4675 17.02 2014

Л.Н. Толстой

 

КАК ГУСИ РИМ СПАСЛИ
(История)

В 390-м году до р. X. дикие народы галлы напали на римлян. Римляне не могли с ними справиться, и которые убежали совсем вон из города, а которые заперлись в кремле. Кремль этот назывался Капитолий. Остались только в городе одни сенаторы. Галлы вошли в город, перебили всех сенаторов и сожгли Рим. В середине Рима оставался только кремль — Капитолий, куда не могли добраться галлы. Галлам хотелось разграбить Капитолий, потому что они знали, что там много богатств. Но Капитолий стоял на крутой горе: с одной стороны были стены и ворота, а с другой был крутой обрыв. Ночью галлы украдкою полезли из-под обрыва на Капитолий: они поддерживали друг друга снизу и передавали друг другу копья и мечи.

Так они потихоньку взобрались на обрыв, ни одна собака не услыхала их.

Они уже полезли через стену, как вдруг гуси почуяли народ, загоготали и захлопали крыльями. Один римлянин проснулся, бросился к стене и сбил под обрыв одного галла. Галл упал и свалил за собою других. Тогда сбежались римляне и стали кидать бревна и каменья под обрыв и перебили много галлов. Потом пришла помощь к Риму, и галлов прогнали.

С тех пор римляне в память этого дня завели у себя праздник. Жрецы идут наряженные по городу; один из них несет гуся, а за ним на веревке тащат собаку. И народ подходит к гусю и кланяется ему и жрецу: для гусей дают дары, а собаку бьют палками до тех нор, пока она не издохнет.

 

http://rvb.ru/tolsto...01text/0177.htm

Ответить

Фотография andy4675 andy4675 17.02 2014

ТИТ ЛИВИЙ
ИСТОРИЯ РИМА ОТ ОСНОВАНИЯ ГОРОДА 5.38-55.5:

 

38. (6) ... Римляне бежали, не только не пытаясь померяться силами с неприятелем, не только не сразившись с ним и не получив ни одной царапины, но даже и не ответив на его клич. (7) Никто не погиб в сражении, все убитые были поражены в спину, когда началась давка, а толчея затрудняла бегство. (8) Страшная резня произошла на берегу Тибра, куда, побросав оружие, бежало целиком все левое крыло. Многих не умевших плавать или ослабевших под тяжестью доспехов и одежды поглотила пучина. (9) Тем не менее огромное большинство без затруднений добралось до Вей, откуда они не послали в Рим не только подмоги, но даже вести о поражении. (10) С правого крыла, стоявшего далеко от реки, под горой, все кинулись в Город, где укрылись в Крепости, даже не заперев городских ворот106.

39. (1) Галлы онемели от этого чуда. Повергнутые в страх своей собственной молниеносной победой, они сперва застыли, не понимая, что произошло. Потом начали подозревать засаду. Затем принялись собирать доспехи убитых и по своему обычаю нагромождать их оружие в кучи. (2) И лишь тогда, не видя никаких признаков неприятеля, они тронулись в путь и незадолго до захода солнца подошли к Риму. Когда высланные вперед всадники донесли, что ворота не заперты, перед ними не выставлены заставы, а на стенах не видно караулов, это диво поразило галлов, как и первое. (3) Опасаясь ночи и не зная расположения Города, они заночевали между Римом и Аниеном107 и разослали лазутчиков вокруг стен и ворот, чтобы разузнать, что намерены делать враги в своем бедственном положении.

(4) Поскольку большая часть войска бежала в Вейи и лишь немногие в Рим, горожане решили, что почти никому не удалось спастись. Весь Город наполнился причитаниями и по мертвым и по живым. (5) Но, когда стало известно о приближении неприятеля, личное горе каждого отступило перед лицом всеобщего ужаса. Вскоре стали слышны завывания и нестройные песни варваров, шайками рыщущих вокруг стен. (6) Время до утра тянулось в страхе, так как в любой момент ожидалось нападение на Город. Зачем они явились, как не для того, чтобы напасть? Не будь у них этого намерения, они остались бы на Аллии. (7) Потом, перед заходом солнца, когда светлого времени осталось уже немного, решили, что нападение произойдет вечером; позже стали думать, что оно для пущего страха отложено на ночь. К утру римляне окончательно обессилели. (8) И тут после долгих часов страха разразилась и сама беда: вражеские силы стали в воротах.

И тем не менее ни той ночью, ни на следующий день люди уже не напоминали тех трусов, что бежали при Аллии. (9) Не было никакой надежды защитить Город оставшимися столь малыми силами, и потому римляне решили, что способные сражаться юноши, а также самые крепкие из сенаторов должны вместе с женами и детьми удалиться в Крепость и на Капитолий, (10) свезти туда оружие, продовольствие и оттуда, с укрепленного места, защищать богов, граждан и имя римское. (11) Фламину108 и жрицам-весталкам поручили унести как можно дальше от резни и пожара общественные святыни, чтобы о почитании богов было забыто не раньше, чем сгинет последний из почитателей. (12) Если грозящее Городу разрушение переживут Крепость и Капитолий, обитель богов, если уцелеет боеспособная молодежь и сенат, средоточие государственной мудрости, то можно будет легко пожертвовать толпой стариков, оставляемых в Городе на верную смерть. (13) А чтобы чернь снесла это спокойнее, старики — триумфаторы и бывшие консулы — открыто заявляли, что готовы умереть вместе с ними: лишние люди, не способные носить оружие и защищать отечество, не должны обременять собою воюющих, которые и так будут во всем терпеть нужду.

40. (1) Вот какие речи раздавались среди старцев, которые сами обрекали себя на смерть. Потом напутствия были обращены к колонне юношей, которую они провожали до Крепости и Капитолия. Они вверяли Город их молодой доблести. А ведь какая бы судьба ни была ему уготована, в прошлом он на протяжении трехсот шестидесяти лет109 всегда выходил победителем из всех войн. (2) Для тех, кто уходил, была ужасна мысль, что они уносят с собой последнюю надежду и заступу остающихся, они не смели даже взглянуть на людей, решивших погибнуть вместе с захваченным городом. (3) Но вот когда поднялся женский плач, когда матроны стали в беспамятстве метаться, бросаясь то к одному, то к другому, вопрошая мужей и сыновей, на какую судьбу те их обрекают, тут уж человеческое горе дошло до последнего предела. (4) Все же большая часть женщин последовала за своими близкими в Крепость. Никто не звал их, но никто им и не препятствовал: если бы непригодных к войне было меньше, это давало бы выгоду осажденным, но было бы уж слишком бесчеловечно. (5) Остальная масса людей, в большинстве своем плебеи, которым не хватило бы ни места на столь маленьком холме, ни продовольствия, высыпала из Города и плотной толпой, наподобие колонны, устремилась на Яникул. (6) Оттуда часть рассеялась по деревням, а часть бросилась в соседние города. Не было у них ни предводителя, ни согласованности в действиях, но каждый искал спасения как мог и руководствовался собственными интересами, махнув уже рукой на общие.

(7) А в это время фламин Квирина и девы-весталки, забыв о собственном имуществе, совещались, какие из священных предметов следует унести с собой, а какие оставить, ибо не было сил унести все. (8) Раздумывая, где найти самое надежное укрытие, они сочли наилучшим заложить их в бочки110 и закопать в часовне поблизости от жилища фламина Квирина, там, где теперь священный обычай запрещает плевать. Остальной груз они разделили между собой и понесли через Свайный мост по дороге, ведущей на Яникул. Из Города тянулась вереница людей, непригодных к военной службе. (9) В толпе других увозил на телеге жену с детьми и некий римский плебей Луций Альбин. На середине моста он заметил весталок. (10) Даже в таких обстоятельствах не было забыто различие божественного и земного: считая святотатством, чтобы государственные жрицы шли пешком и несли на руках святыни римского народа, в то время как его семья на глазах у всех едет в повозке, Альбин приказал жене и детям сойти, разместил на телеге весталок со святынями и доставил их в Цере, куда жрицы держали путь.

41. (1) Между тем в Риме были закончены все приготовления к обороне Крепости, какие могли быть предприняты в подобных обстоятельствах. После этого все старцы разошлись по домам и стали ждать прихода неприятеля, душою приготовившись к смерти. (2) Те из них, кто некогда занимал курульные должности, желали умереть, украшенные знаками отличия своей прежней счастливой судьбы, почестей и доблесчи. Они воссели в своих домах на креслах из слоновой кости111, облачившись в те священные одежды, в коих вели колесницы112 с изображениями богов или справляли триумфы. (3) Некоторые передают, будто они решили принести себя в жертву за отечество и римских квиритов и будто сам великий понтифик Марк Фабий произнес над ними посвятительное заклинание113.

(4) За ночь воинственность галлов несколько приутихла. Кроме того, им не пришлось сражаться, не пришлось опасаться поражения в битве, не пришлось брать Город приступом или вообще силой — поэтому на следующий день они вступили в Рим без злобы и рвения. Через открытые Коллинские ворота они добрались до форума, обводя глазами храмы богов и Крепость, которая одна имела вид изготовившейся к отпору. (5) На тот случай, если из Крепости или Капитолия совершат вылазку против разбредшихся воинов, галлы оставили небольшую охрану, а сами кинулись за добычей по безлюдным улицам. Одни толпой вламывались в близлежащие дома, другие стремились в те, что подальше, как будто именно там и собрана в неприкосновенности вся добыча. (6) Но потом, испуганные странным безлюдьем, опасаясь, как бы враги не задумали какого подвоха против тех, кто блуждает поодиночке, галлы начали собираться группами и возвращаться на форум и в кварталы по соседству. (7) Дома плебеев там были заперты, а знатных — стояли открытыми, и тем не менее они входили в них чуть ли не с большей опаской, чем в закрытые. (8) С благоговением взирали галлы на тех мужей, что восседали на пороге своих домов114: кроме украшений и одежд, более торжественных, чем бывает у смертных, эти люди походили на богов еще и той величественной строгостью, которая отражалась на их лицах. (9) Варвары дивились на них, как на статуи. Рассказывают, что в этот момент один из стариков, Марк Папирий, ударил жезлом из слоновой кости того галла, который вздумал погладить его по бороде (а тогда все носили бороды). Тот пришел в бешенство, и Папирий был убит первым. Другие старики также погибли в своих креслах. (10) После их убийства не щадили уже никого из смертных, дома же грабили, а после поджигали.

42. (1) Впрочем, в первый день пожары распространились менее, чем это обычно бывает в захваченном городе. Быть может, не все галлы так уж стремились уничтожить город. А может быть, их вожди преследовали сразу две цели: (2) с одной стороны, принудить засевших на Капитолии сдаться, используя их привязанность к родным домам и устроив для острастки два-три пожара, а с другой стороны, сохранить нетронутыми часть кварталов, чтобы впоследствии, угрожая сжечь и их, сделать противника более покладистым. (3) Римляне из Крепости видели, что город полон врагов, видели, как они рыщут по улицам, как бедствие пожирает квартал за кварталом, но не могли не только воспринимать происходящее разумом, но даже и вполне владеть своим зрением и слухом. (4) Откуда бы ни доносились крики врагов, вопли женщин и детей, рев пламени и грохот обрушивающихся зданий, на все они растрачивали в страхе свое внимание, оборачивались во все стороны, везде блуждали взором. Судьба словно поставила их зрителями при гибели отечества, (5) бессильными спасти что-либо, кроме собственных тел. Находясь в осаде, будучи оторваны от родных очагов, видя все свое имущество во власти врага, они были куда несчастнее всех, кто когда-либо переживал осаду. (6) Этот ужасный день сменила тревожная бессонная ночь; наконец наступил рассвет. Всякий миг приносил с собой новую беду. (7) И все же римляне не падали духом под гнетом и тяжестью стольких несчастий. Пусть пожары и разрушения на их глазах сравняли город с землей, пусть холм, который они занимали, был беден и мал — они все равно готовились храбро защищать этот последний клочок свободы. (8) И, поскольку каждый день нес лишь несчастья, люди как будто уже привыкли к ним; они сделались безразличны ко всему, к чему когда-то были привязаны, — отныне они не обращали внимания ни на что, кроме своего оружия, того железа, которое они сжимали в руках как единственную и последнюю надежду.

43. (1) Галлы тоже решили прибегнуть к силе. Война, которую они несколько дней вели против одних только домов захваченного города, не принесла результатов: хотя после пожаров п разрушений там не уцелело уже ничего, кроме вооруженных защитников, тех не удалось ни запугать угрозами, ни склонить к сдаче. И вот галлы отважились на крайнюю меру — штурм Крепости. (2) На рассвете все их полчища по команде выстроились на форуме; оттуда они, образовав «черепаху»115, с криком двинулись к подножью холма. Римляне действовали против врага без робости, но и не безрассудно: все подъемы к Крепости, на которых наблюдалось продвижение галлов, были укреплены, и там поставлены самые отборные воины. Однако неприятелю не мешали взбираться наверх, полагая, что, чем выше он вскарабкается, тем легче будет сбросить его с кручи. (3) Римляне удерживались примерно на середине склона, где крутизна как бы сама толкает воина на врага. Оттуда они вдруг обрушились на галлов, избивая их и сталкивая вниз. Разгром был столь сокрушителен, что противник ни разу более не осмелился на подобные предприятия, ни отдельным отрядом, ни всем войском. (4) Итак, потеряв надежду победить силой оружия, галлы начали готовиться к осаде, о которой до этого момента не помышляли. Но продовольствия уже не было ни в Городе, где его уничтожил пожар, ни в окрестностях, откуда его как раз в это время вывезли в Вейи. (5) Тогда было решено разделить войско, чтобы часть его грабила окрестные народы, а часть осаждала Крепость. Таким образом опустошители полей снабжали бы провизией осаждавших.

(6) Видно, сама судьба пожелала испытать римскую доблесть, когда она повела вышедших из Города галлов на Ардею, где находился в изгнании Камилл. (7) Горюя над общественным злосчастьем гораздо больше, чем над своим собственным, он старился там в укоризнах богам и людям. Его возмущало и изумляло, куда подевались те храбрецы, что брали с ним Вейи, Фалерии, что всегда выигрывали войны благодаря мужеству, а не везению. (8) И вдруг он узнал о приближении галльского войска и о том, что перепуганные этим ардеяне собираются на совет. Раньше Камилл всегда воздерживался от участия в их собраниях, но тут он решительно отправился на сходку, ведомый божественным вдохновением.

44. (1) «Ардеяне,— начал он,— старые друзья мои и нынешние мои сограждане! Я помню, что в Ардею меня привело ваше великодушие и моя несчастная доля. Пусть никто не попрекает меня, будто сейчас я пришел сюда, забыв о своем положении. Но сами обстоятельства, общая для всех опасность требуют, чтобы в сей грозный час каждый пожертвовал на общее дело все, чем он может быть полезен. (2) Когда же мне и отблагодарить вас за ваши великие по отношению ко мне услуги, если сейчас я останусь в стороне? Какая же вам от меня будет польза, если не на войне? Этим искусством я славился на родине. В войнах был я непобедим, но во дни мира неблагодарные сограждане изгнали меня.

(3) Вам, ардеяне, представляется удобный случай отблагодарить римский народ за его многочисленные услуги. Вы о них и сами помните, а потому мое напоминание не является попреком. А вашему городу достанется великая слава за победу над общим врагом. (4) Галлы, приближающиеся сюда нестройной толпой, — это такое племя, коему природой даны высокий рост и великая пылкость, но и тому и другому недостает устойчивости. Посему они выигрывают битвы скорее устрашением, чем силой. (5) Доказательством пусть послужит хотя бы та же гибель Рима: они захватили Город потому, что тот не охранялся, с Крепости же и Капитолия им и посейчас успешно сопротивляется крохотный отряд. Но осада им прискучила, и вот они уже уходят и начинают врассыпную шататься по полям. (6) Жадно набив брюхо едой и вином, они разваливаются, лишь только их застигнет ночь. Подобно диким зверям, они спят вблизи речных потоков, не сооружая укреплений, не разбивая палаток, не выставляя караулов. Поскольку теперь удача на их стороне, они еще беспечнее обыкновенного. (7) Если вы собираетесь защищать родные стены, если не хотите мириться с тем, что все это станет галльским, то в первую стражу116 вооружитесь и все поголовно следуйте за мной. Не на битву — на избиение. Если я не предам в ваши руки сморенных сном врагов, если вы не перережете их, как скот, то пусть со мной в Ардее поступят так же, как поступили в Риме».

45. (1) Как друзья Камилла, так и его недруги были убеждены, что другого такого военачальника не существовало в то время нигде. Поэтому все они по закрытии собрания стали собираться с силами и только напряженно ожидали сигнала. Когда он прозвучал, ардеяне в полной боевой готовности сошлись у городских ворот и Камилл возглавил их. Вокруг стояла такая тишина, какая бывает в начале ночи. (2) Вскоре после выхода из города. как и было предсказано, наткнулись на галльский лагерь, не защищенный и не охраняемый ни с одной из сторон. С громким криком они напали на него. (3) Никакого сражения не было — повсюду шла резня: рубили объятых сном безоружных воинов. Впрочем, тех, что были дальше всего, ужас поднял ото сна и обратил в бегство, но поскольку они не знали, откуда и что это за напасть, то многие по растерянности бросились как раз в сторону врага. Значительная часть галлов врассыпную бежала в землю Антия, где они были окружены предпринявшими вылазку горожанами.

(4) А в вейской земле произошло подобное же избиение тусков. Дело в том, что они были столь безжалостны к Городу, который почти четыреста лет был их соседом, а теперь стал жертвой невиданного и неслыханного врага, что совершали набеги на римскую землю. Будучи и без того обременены добычей, они собрались напасть даже на Вейи — последнее прибежище и надежду римского народа. (5) Римские воины сначала увидели их, бродивших по полям, а потом снова, когда они, собравшись толпой, гнали перед собой добычу. Заприметили и лагерь, разбитый неподалеку от Вей. (6) Сперва всеми овладела жалость к себе, но потом ее сменило возмущение и гнев: этрускам ли, от коих они отвратили на себя галльскую войну, глумиться над их несчастиями? (7) Еле сдержались они, чтобы не напасть немедленно, но их остановил центурион Квинт Цедиций, которого они сами выбрали себе в предводители. Решено было дождаться ночи, когда повторилось все, как в Ардее, и столь же счастливо закончилось — (8) недоставало лишь военачальника, равного Камиллу. Мало того, по указаниям пленных, уцелевших от ночной резни, римляне отправились к Салинам117, против другого отряда тусков и, неожиданно напав на них следующей ночью, учинили избиение еще большее. Торжествуя двойную победу, они вернулись в Вейи.

46. (1) Между тем в Риме с обеих сторон все было тихо. Осада шла вяло, и галлы заботились только о том, чтобы никто из врагов не смог проскользнуть между их караулами. И вот неожиданно один римский юноша вызвал изумление и у сограждан, и у неприятеля. (2) Род Фабиев издавна совершал жертвоприношения на Квиринальском холме. А тогда Гай Фабий Дорсуон, препоясавшись по-габински118, со священной утварью в руках спустился с Капитолия, дабы выполнить установленный обряд. Он прошел прямо среди вражеских часовых, не обращая внимания ни на окрик, ни на смятение. (3) Дойдя до Квиринальского холма, он совершил все положенные действа и отправился обратно тою же дорогой. И лицо, и поступь его на возвратном пути были столь же тверды: он уповал на помощь богов, чьим культом не пренебрег даже под страхом смерти. То ли галлы были потрясены его невероятной доблестью, то ли тронуты благочестием, к которому сие племя отнюдь не равнодушно, но только юноша невредимым вернулся к своим на Капитолий119.

(4) А тем временем в Вейях у римлян прибывало не только мужества, но и сил. Туда собирались люди, рассеявшиеся по окрестностям после злосчастной битвы и бедственного падения Города, стекались добровольцы из Лация, желавшие принять участие в разделе добычи. (5) Ясно было, что зреет час освобождения родины, что пора вырвать ее из рук врага. Но пока имелось лишь крепкое туловище, которому не хватало головы… (6) Вейи и сами по себе напоминали о Камилле; большинство воинов успешно воевало под его водительством и командованием. И вот Цедиций заявил, что он никому, ни богу, ни человеку, не позволит положить конец его власти, но что он сам, по собственной воле, памятуя о своем чине, требует назначения настоящего полководца. (7) Со всеобщего согласия было решено вызвать из Ардеи Камилла, но сперва запросить сенат, находящийся в Риме. До такой степени властвовала надо всем смиренность, что даже на краю гибели соблюдалось чинопочитание!

(8) Проникнуть через вражеские посты было делом рискованным — для этого свершения предложил свои услуги отважный юноша Понтий Коминий. Завернувшись в древесную кору, он вверил себя течению Тибра и был принесен в Город, (9) а там вскарабкался по ближайшей к берегу скале, такой отвесной, что врагам и в голову не приходило ее сторожить. Ему удалось подняться на Капитолий и передать просьбу войска на рассмотрение должностных лиц. (10) В ответ на нее было получено распоряжение сената, согласно которому Камилл, возвращенный из ссылки куриатными комициями, немедленно провозглашался от имени народа диктатором; воины же получали право выбрать полководца, какого пожелают. И с этим вестник, спустившись той же дорогой, поспешил обратно. (11) Отряженные в Ардею послы доставили Камилла в Вейи. Впрочем, я больше склонен верить тому, что он не раньше покинул Ардею, чем убедился в принятии соответствующего закона: ведь у него не было права ни пересечь римские границы без разрешения народа, ни принять командование над войском, пока он не был провозглашен диктатором. Итак, был принят куриатский закон и Камилл заочно назначен диктатором120.

47. (1) Вот что происходило в Вейях, а в Риме тем временем Крепость и Капитолий подверглись ужасной опасности. (2) Дело в том, что галлы или заметили человеческие следы там, где прошел гонец из Вей, или сами обратили внимание, что у храма Карменты121 начинается пологий подъем на скалу. Под покровом ночи они сперва выслали вперед безоружного лазутчика, чтобы разведать дорогу, а потом полезли наверх уже все. Там, где было круто, они передавали оружие из рук в руки; одни подставляли плечи, другие взбирались на них, с тем чтобы потом вытащить первых; (3) если было нужно, все подтягивали друг друга и пробрались на вершину так тихо, что не только обманули бдительность стражи, но даже не разбудили собак, животных столь чутких к ночным шорохам. (4) Но их приближение не укрылось от гусей, которых, несмотря на острейшую нехватку продовольствия, до сих пор не съели, поскольку они были посвящены Юноне. Это обстоятельство и оказалось спасительным. От их гогота и хлопанья крыльев проснулся Марк Манлий, знаменитый воин, бывший консулом три года назад122. Схватившись за оружие и одновременно призывая к оружию остальных, он среди всеобщего смятения кинулся вперед и ударом щита сбил вниз галла, уже стоявшего на вершине. (5) Покатившись вниз, галл в падении увлек за собой тех, кто поднимался вслед за ним, а Манлий принялся разить остальных — они же, в страхе побросав оружие, цеплялись руками за скалы. Но вот уже сбежались и другие римляне: они начали метать стрелы и камни, скидывая врагов со скал. Среди всеобщего обвала галльский отряд покатился к пропасти и рухнул вниз. (6) По окончании тревоги все попытались на остаток ночи уснуть, хотя при царившем в умах возбуждении это было нелегко — сказывалась минувшая опасность.

(7) На рассвете труба созвала воинов на совет к трибунам: ведь нужно было по заслугам воздать и за подвиг и за преступление. Прежде всего благодарность за свое мужество получил Манлий, ему были сделаны подарки от военных трибунов, и по единодушному решению всех воинов (8) каждый приносил к нему в дом, находившийся в Крепости, по полуфунту полбы и по кварте вина. И то сказать, сущая безделица! Но в условиях голода она становилась величайшим доказательством любви, ведь для чествования одного-единственного человека каждый должен был урвать от собственных насущных потребностей, отказывая себе в пище. (9) Затем были приведены воины, стоявшие на часах в том месте, где незамеченным сумел взобраться враг. Когда военный трибун Квинт Сульпиций объявил, что казнит их всех по военному обычаю, в ответ раздался такой единодушный крик воинов, что он испугался; (10) поскольку все в один голос винили только одного часового, остальных решено было пощадить, а несомненного виновника преступления сбросить со скалы, что вызвало всеобщее одобрение. (11) С тех пор обе стороны усилили охрану: галлы потому, что им стало известно о хождении посыльных между Вейями и Римом, а римляне — из-за воспоминаний о ночной тревоге.

48. (1) Но вперед всех ужасов войны и осады обе стороны мучил голод, (2) а галлов еще и мор — ведь их лагерь лежал между холмов, в местности, сожженной пожаром и наполненной испарениями. При любом дуновении ветра вместе с пылью поднимался пепел. (3) Всего этого галлы совершенно не могли переносить, поскольку их племя привычно было к климату влажному и холодному. Их мучила удушливая жара, косила болезнь, и они мерли, как скот. Уже не было сил хоронить умерших по-отдельности — их тела нагромождали в кучи и сжигали без разбора. Оттого это место вошло в историю под названием Галльское пожарище123.

(4) Затем с римлянами было заключено перемирие, и с разрешения полководцев начались переговоры. Галлы призывали сдаться, твердя, что это все равно неизбежно из-за голода. Передают, будто римляне, желая опровергнуть их, начали во многих местах кидать с Капитолия хлеб во вражеские караулы124. (5) Однако голода нельзя было долее ни скрывать, ни переносить, (6) Сколь ни были изнурены несением службы и стражи воины на Капитолии, они превозмогали все человеческие страдания — одного только голода природа не попустила превозмочь. (7) День за днем воины вглядывались вдаль, не появится ли помощь от диктатора, и в конце концов лишились не только еды, но и надежды. Поскольку все оставалось по-прежнему, а обессилевшие воины уже чуть не падали под тяжестью собственного оружия, они потребовали или сдаться, или заплатить выкуп на любых условиях, тем более что галлы ясно давали понять, что за небольшую сумму их легко будет склонить к прекращению осады. Между тем как раз в это время диктатор подготавливал все к тому, чтобы сравняться силами с неприятелем: он лично провел набор в Ардее и приказал начальнику конницы Луцию Валерию вести войско из Вей. (8) Однако к этому моменту сенат уже собрался на заседание и поручил военным трибунам заключить мир. Военный трибун Квинт Сульпиций и галльский вождь Бренн согласовали сумму выкупа, и народ, которому предстояло править всем миром, был оценен в тысячу фунтов золота125. (9) Эта сделка, омерзительная и сама по себе, была усугублена другой гнусностью: принесенные галлами гири оказались фальшивыми, и, когда трибун отказался мерять ими, заносчивый галл положил еще на весы меч. Тогда-то и прозвучали невыносимые для римлян слова: горе побежденным!

49. (1) Но ни боги, ни люди не допустили, чтобы жизнь римлян была выкуплена за деньги. Еще до того, как заплачено было чудовищное вознаграждение, когда из-за пререканий отвешивание золота прекратилось, неожиданно появился диктатор. Он приказал, чтобы золото убрали прочь, а галлов удалили. (2) Когда те стали упираться, ссылаясь на то, что действуют по договору, он заявил, что последний не имеет законной силы, поскольку был заключен уже после того, как он был избран диктатором, без его разрешения, должностным лицом низшего ранга. Камилл велел галлам выстраиваться для битвы, (3) а своим — сложить походное снаряжение в кучу и готовить оружие к бою. Освобождать отечество надо железом, а не золотом, имея перед глазами храмы богов, с мыслью о женах, детях, о родной земле, обезображенной ужасами войны, обо всем том, что священный долг велит защищать, отвоевывать, отмщать! (4) Затем диктатор выстроил войско, насколько это допускал неровный характер местности и развалины полуразрушенного города. Он предусмотрел все, чем военное искусство могло помочь ему в этих условиях. (5) Испуганные новым оборотом дела, взялись за оружие и галлы, но напали они на римлян скорее под действием гнева, чем по здравом размышлении. Счастье уже переменилось, уже и помощь ботов, и человеческий разум были на стороне римского дела. И вот при первом же столкновении галлы были опрокинуты так же быстро, как победили при Аллии.

(6) Под водительством и командованием того же Камилла варвары были разбиты и в следующем сражении, которое, не в пример первому, разворачивалось по всем правилам военного искусства. Битва произошла на восьмой миле по Габийской дороге, где враги собрались после своего бегства. Там были перерезаны все галлы, а их лагерь захвачен. Из врагов не осталось никого, кто мог бы сообщить о поражении126. (7) Отвоевав отечество у неприятеля, диктатор с триумфом вернулся в Рим, сопровождаемый шутками воинов; такие шутки обычно бывают грубы, но теперь Камилла в них уподобляли Ромулу, заслуженно величали отцом отечества и вторым основателем Города127.

(8) Спасши родину на войне, Камилл, несомненно, спас ее вторично уже позднее, во дни мира: он воспрепятствовал переселению в Вейи, хотя после сожжения Рима за это весьма решительно выступали трибуны, да и сами плебеи сильнее, чем прежде, склонялись к этому замыслу. (9) Все сказанное сделалось причиной того, что после триумфа Камилл не стал складывать с себя диктаторских полномочий, уступая просьбам сената, умолявшего не оставлять государство в угрожающем положении.

50. (1) Прежде всего Камилл, усерднейший чтитель святынь, доложил сенату обо всем, что касалось бессмертных богов, и постановлено было следующее: (2) все храмы в той мере, в какой они были осквернены врагом, должны были быть восстановлены и подвергнуты очищению, о порядке которого дуумвирам следовало справиться в Сивиллиных книгах128; (3) с церийцами надлежало заключить государственный договор о гостеприимстве за то, что они приняли у себя святыни римского народа и жрецов, и благодаря им не прервалось почитание бессмертных богов; (4) предлагалось также провести Капитолийские игры в честь того, что Юпитер Всеблагой Величайший в грозный час охранил свое жилище и крепость народа римского; диктатору Марку Фурию предписывалось учредить для их проведения коллегию, состоящую из обитателей Капитолия и Крепости129. (5) Упомянуто было и об искуплении за то, что пренебрежен был тот ночной голос, который накануне галльской войны возвестил о несчастье: постановили возвести на Новой улице храм Айю Локутию130. (6) Золото, как отнятое у галлов, так и снесенное в святилище Юпитера из других храмов во время паники, было все сочтено священным — его велели сложить под трон Юпитера, поскольку невозможно было вспомнить, куда какое следует отнести. (7) Это золото еще раньше дало проявиться благочестию граждан, ибо, когда его не хватило в казне, чтобы уплатить галлам установленный выкуп, матроны собрали и отдали свое золото, лишь бы не трогали священное. За это им принесли благодарность, а к прежним почестям прибавилась новая: отныне разрешалось над матронами, как и над мужами, произносить торжественную надгробную речь131.

(8) Только окончив дела, связанные с богами и находившиеся в ведении сената, Камилл занялся другим: дело в том, что трибуны на сходках неустанно подстрекали плебеев к оставлению руин и переселению в готовый для жительства город Вейи. Диктатор, сопровождаемый всем сенатом, явился в собрание и произнес следующую речь:

51. (1) «Настолько мне, о квириты, опостылели пререкания с народными трибунами, что главным утешением в горьком изгнании служила мне такая мысль: пока я живу в Ардее, все эти распри от меня далеко. И потому я бы никогда не вернулся, хотя бы вы тысячу раз звали меня назад в сенатских постановлениях и народных наказах. (2) Да и теперь меня побудила вернуться отнюдь не перемена в настроениях, но ваше злосчастье: ведь речь уже шла не о том, оставаться ли в отечестве лично мне, а о том, останется ли оно само тем, чем было. Сегодня я с удовольствием промолчал бы, не привлекая к себе внимания, если бы и то, что происходит теперь, не было битвой за отечество, а не прийти ему на помощь, пока есть силы, и для других-то постыдно, а для Камилла и вовсе нечестиво. (3) Зачем же мы за него воевали, зачем вызволили отечество из осады, вырвали из рук врага, если теперь сами бросим то, что освободили? Когда победителями были галлы, когда весь город принадлежал им, Капитолий с Крепостью все-таки оставались у римских богов и граждан, они продолжали там жить. Так что же, теперь, когда победили римляне, когда Город отвоеван, покинуть уже и Крепость с Капитолием? Неужто удача наша принесет Городу большее запустение, чем наша неудача? (4) Если бы даже не было у нас святынь, что появились одновременно с Городом и передаются из поколения в поколение, все равно я считал бы происшедшее ныне с римским государством достаточно знаменательным, чтобы отучить людей от пренебрежения к почитанию богов. (5) И в самом деле, взгляните на те удачи и неудачи, что приключились за многие годы: вы обнаружите, что все хорошее проистекало от смирения перед богами, все плохое — от неуважения к ним. (6) Возьмем прежде всего вейскую войну: с какими мучениями мы ее вели, сколько лет — а закончилась она не прежде, чем по наущению богов была спущена вода из Альбанского озера. (7) Ну а это неслыханное несчастье нашего города? Разве оно разразилось раньше, чем был оставлен в небрежении небесный глас, возвещавший, что грядут галлы? Разве не осквернили наши послы право народов? Разве не оставили мы этого без внимания, тогда как должны были их выдать? И все из-за безразличия к богам. (8) Мы заплатили столь ужасную цену богам и людям, дабы в своем порабощении, поражении и выкупе явить назидание всему миру. (9) Наконец, и самое несчастье наставляло нас в благочестии: мы бежали на Капитолий, к богам, к престолу Юпитера Всеблагого Величайшего; мы частично укрыли в земле, а частично увезли от вражьих глаз в соседние города наши святыни, и это в то время, как гибло наше собственное имущество; оставленные богами и людьми, мы все же не допустили прерваться нашему священному культу. (10) И потому боги вернули нам отечество, победу, военную славу предков, уже было потерянную. И по их же воле настал для врагов час ужаса, бегства и поражения, поскольку те ослепли от алчности и при взвешивании золота бесчестно нарушили договор».

52. (1) «Вот насколько человеческие дела зависят от почитания или небрежения волей богов. Мы еще только всплываем со дна после того чудовищного крушения, которое наш корабль претерпел по нашей вине. Видя все это, неужто вы не чувствуете, квириты, какое готовите новое кощунство? (2) Наш город заложен в добрый час, при свершении ауспиций. В нем нет ни одного места, которое не было бы исполнено святынь и богов. Для наших торжественных жертвоприношений места установлены с не меньшим тщанием, чем время их проведения. (3) Неужели же, квириты, вы готовы покинуть всех этих богов, как наших общих, так и семейных? Насколько же ваши поступки не похожи на поведение превосходного юноши Гая Фабия, который недавно, во время осады, вызвал восхищение не только у вас, но — не меньшее — и у врагов! Ведь он спустился с Крепости и прошел среди галльских копий, чтобы сотворить на Квиринальском холме жертвоприношения по обычаю рода Фабиев. (4) Так неужели же прилично, не изменив семейным святыням даже и на войне, в мирное время забросить святыни государственные, самих римских богов? Может ли быть, чтобы понтифики и фламины меньше заботились о государственных священнодействах, нежели частное лицо — о родовом установлении? (5) Кто-то может сказать, что, мол, то же самое мы будем исполнять и в Вейях или станем присылать оттуда сюда жрецов — пусть они исполняют. (6) Но ни то ни другое невозможно без нарушения обрядов. Не буду говорить обо всех святынях и обо всех богах вообще — но вот на пиру в честь Юпитера дозволено ли приготовить подушки где бы то ни было, кроме Капитолия132? (7) А что сказать о вечном огне Весты, о статуе, что хранится в ее святилище как залог владычества133? Что сказать о ваших священных щитах134, о Марс Градив и ты, о Квирин-отец? Ужель оставить на поругание все эти святыни, из коих одни суть ровесники города, а иные и старше его? Смотрите, какая огромная разница между нами и нашими предками; (8) они завещали нам совершать священнодействия на Альбанской горе и в Лавинии135, они считали кощунством переносить к нам в Рим обряды вражеских городов, мы же не видим скверны и в том, чтобы свои собственные перенести во вражеский город Вейи.

(9) Вспомним, сколько раз священнодейства возобновлялись из-за того, что была пропущена какая-нибудь часть дедовских обрядов, будь то по неуважению или случайно. А между тем что же послужило к исцелению государства, изнуренного вейской войной, как не возобновление таинств и ауспиций после альбанского чуда? (10) Будто в память о древних заповедях, мы перенесли в Рим и чужеземных богов и учредили новые культы: недавно привезенная из Вей царица Юнона была освящена на Авентине — что за торжественный это был день, как достойно он прошел благодаря великим стараниям матрон! (11) В честь голоса, провещавшего на Новой улице, мы постановили возвести храм Айю Локутию. Мы добавили к числу других празднеств Капитолийские игры и по предложению сената учредили для них новую коллегию. (12) Зачем же все это было нужно, если мы собрались оставить город Рим одновременно с галлами, если окажется, что в течение стольких месяцев мы выдерживали осаду на Капитолии не по своей воле, но из-за страха перед неприятелем?

(13) До сих пор мы говорили о святынях и о храмах. А что же сказать о жрецах? Неужто вам даже в голову не приходит, какой грех здесь совершается? Ведь весталки могут жить лишь в одном месте, откуда их ничто не стронет, кроме падения Города; для фламина Юпитера кощунственным считается провести вне Города даже одну ночь. (14) Что же, вы собираетесь сделать римских жрецов вейскими? Неужели, о Веста, покинут тебя твои весталки, а фламин своим житьем на чужбине навлечет великий грех на себя и государство?

(15) Далее. Какому забвению, какому небрежению мы предаем те государственные церемонии, что принято производить по свершении ауспиций, — ведь почти все они проводятся внутри померия136? (16) Где можно с ауспициями собирать куриатные комиции, которые решают вопросы войны, где устраивать центуриатные комиции, на которых вы избираете консулов и военных трибунов, как не в обычайных местах? Уж не перевести ли и это в Вейи? (17) Или пусть народ с великими неудобствами собирается ради комиции сюда, в город, оставленный богами и людьми?»

53. (1) «Но, с другой стороны, нам возражают, что хоть такое деяние и несет с собой скверну, хоть оно и не может быть ничем искуплено, но сами обстоятельства заставляют покинуть опустошенный пожарами и разрушениями Город и переместиться в совершенно невредимые Вейи. (2) Ведь тогда неимущим плебеям не придется терпеть неудобств, заново отстраиваясь здесь. Вот такой выдвигают предлог, но я думаю, квириты, что степень его искренности понятна и без моих объяснений. Вы же помните, что этот самый вопрос о нашем переселении в Вейи поднимался еще до прихода галлов, а ведь тогда-то Город был цел, еще не было разрушено ни одно здание, ни частное, ни общественное. (3) Смотрите, трибуны, сколь различны мое и ваше предложения: вы считаете, что если раньше это было не обязательно, то теперь, во всяком случае, это нужно сделать; я же, наоборот, — не удивляйтесь, пока не услышите, что я имею в виду, — если тогда, при полной невредимости Города, я готов был бы согласиться на переселение, то теперь уж, во всяком случае, нахожу невозможным покинуть эти руины. (4) Ведь тогда причиной нашего перемещения в завоеванный город стала бы победа, что вовеки служило бы источником славы для нас и наших потомков. Теперь же подобное переселение способно принести славу лишь галлам, нам же — жалость и презрение. (5) В нас будут видеть не победителей, оставивших отечество, но побежденных, которые не смогли его сохранить: все это заставило нас бросить родные пенаты и бежать в добровольное изгнание из того города, который мы не сумели уберечь. Значит, пусть все видят, что галлам под силу разрушить Рим, а римлянам его восстановить не под силу? (6) Не хватает только, чтобы новые орды галлов явились сюда — известно ведь, сколь огромно их число, — и сами поселились в городе, который они некогда захватили, а вы покинули! Может, вы и это готовы попустить? (7) А если переселиться в Рим возжелают не галлы, а ваши давнишние враги — эквы, вольски? Может, пусть они будут римляне, а вы вейяне? Или вы предпочитаете, чтобы это место оставалось хоть пустыней, да вашей, чем снова стало городом, но вражьим? Мне и то и другое кажется равно кощунственным. Неужели вы допустите до такого бесчестья, до такого поношенья только оттого, что вам лень строиться? Пусть в целом городе не осталось никакого жилья, (8) которое было бы лучше и удобнее, чем знаменитая лачуга зиждителя нашего137; не лучше ли ютиться в хижинах, подобно пастухам и селянам, но средь отческих святынь и родных пенатов, нежели всем народом отправиться в изгнание? (9) Наши пращуры, пришельцы и пастухи, за короткий срок выстроили сей город, а ведь тогда на этом месте не было ничего, кроме лесов и болот, — теперь же целы Капитолий и Крепость, невредимы стоят храмы богов, а нам лень отстроиться на погорелом. Если бы у кого-нибудь одного из нас сгорел дом, он бы возвел новый, так почему же мы всем миром не хотим справиться с последствиями общего пожара?»

54. (1) «Ну а допустим, что в Вейях — по злому ли умыслу или случайно — займется пожар; ветер, как это случается, раздует пламя, и оно пожрет большую часть города. Мы сызнова начнем приискивать, куда бы переселиться, в Фидены ли, в Габии ли или в какой другой город, так что ли? (2) Вот до какой степени отсутствует привязанность к земле отчизны, к той земле, что мы зовем матерью. Любовь к родине для нас зависит от построек и бревен. (3) Сделаю вам одно признание, хоть и не следовало бы опять возвращаться к вашей несправедливости и моему несчастью. Когда я был на чужбине, то всякий раз, что мне вспоминалась родина, пред мысленным взором вставали вот эти холмы, поля, Тибр, весь этот привычный для глаза вид и это небо, под коим я родился и взращен. Квириты, если все это дорого и вам, пусть лучше ваша любовь теперь понудит вас остаться здесь, чем потом, когда вы уйдете, иссушит тоской. (4) Не без веских причин боги и люди выбрали именно это место для основания города: тут есть и благодатные холмы, и удобная река, по которой можно из внутренних областей подвозить различное продовольствие, а можно принимать морские грузы. Есть тут и море, оно достаточно близко, чтобы пользоваться его выгодами, но все же и достаточно далеко, чтобы не подвергать нас опасности со стороны чужеземных кораблей. Наша область лежит в середине Италии — это место исключительно благоприятствует городам. И доказательством тут являются самые размеры столь молодого города, как Рим: (5) ведь он вступил всего лишь в свой триста шестьдесят пятый год. А между тем, квириты, вы уже способны вести затяжные войны против стольких исконных племен и никто не сравнится с вами на войне — ни вольски, союзные с эквами и имеющие столько сильных укреплений, ни вся Этрурия, обладающая такой сухопутной и морской мощью и занимающая всю Италию от моря до моря, ни отдельные города, о которых я и не говорю.

(6) А коль скоро это так, то, что за напасть, зачем от добра искать добра? Ведь доблесть ваша еще может вместе с вами перейти в другое место, но удача отсюда не стронется. (7) Здесь находится Капитолий, где некогда нашли человечью голову, и знамение это было истолковано так, что сие место будет главным во всем мире, что станет оно средоточием власти. Здесь находятся богиня Ювента138 и бог Термин, которые, к вящей радости ваших отцов, не допустили, чтобы их сдвинули с места, даже когда другие святыни, согласно птицегаданию, были удалены с Капитолия. Здесь огонь Весты, здесь щит, упавший с неба. Здесь все боги, которые благосклонны к вам, доколе вы сами здесь».

55. (1) Передают, что вся речь Камилла произвела большое впечатление, но особенно та ее часть, в которой говорилось о богобоязненности. Однако последние сомнения разрешила одна к месту прозвучавшая фраза. Дело было так. Через некоторое время сенат собрался в Гостилиевой курии для обсуждения этого вопроса. Случилось, что тогда же через форум строем прошли когорты, возвращавшиеся из караула. На Комиции центурион воскликнул: (2) «Знаменосец, ставь знамя! Мы остаемся здесь». Услыхав эту команду, сенаторы поспешили из курии, восклицая, что они признают ее счастливым предзнаменованием. Столпившиеся тут же плебеи одобрили их решение. После этого законопроект о переселении был отклонен, и все сообща приступили к отстраиванию Города. (3) Черепицу предоставляло государство; каждому было дано право добывать камень и древесину, кто откуда хочет, но при ручательстве за то, что дом будет построен в течение года. (4) Спешка не позволяла заботиться о планировании кварталов, и все возводили дома на любом свободном месте, не различая своего и чужого. (5) Тут и кроется причина того, почему старые стоки, сперва проведенные по улицам, теперь сплошь и рядом оказываются под частными домами и вообще город производит такое впечатление, будто его расхватали по кускам, а не поделили.

Комментарии:

 

106. Битва при Аллии произошла 18 июля 390 г. до н.э. См.: VI, 1, 11. По Плутарху (Камилл, 19, 1), битва при Аллии произошла «после летнего солнцеворота, около полнолуния».

107. Аниен впадает в Тибр между Римом и Фиденами.

108. Ср. ниже: V, 40, 7. Вероятно, и здесь речь идет о фламине Квирина.


109. Ср. ниже: V, 45, 4; 54, 5, где для того же года (390 г. до н.э.) даются другие даты: 400 и 365 гг. от основания Города соответственно. Между тем, следуя хронологии самого Ливия (ср., например: IV, 7, 1), 390 г. до н.э. соответствует 364 г. от основания Города. Причины расхождения можно видеть в том, что здесь (V, 40, 1) и в V, 45, 4 даются округленные даты, а в V, 54, 5, где назван 365 г., возможно, отразились мистические представления о так называемом великом годе — периоде, число лет в котором равно числу дней в году (см.: Цензорин. О дне рождения, 19; ср. также: Августин. О граде Божием, XVIII, 54).

110. Собственно, речь идет о больших глиняных сосудах, какие употреблялись для хранения вина, масла и сыпучих продуктов.

111. Т.е. на курульных креслах (см. примеч. 39 к кн. I). Такое кресло — знак достоинства царей, а при Республике — должностных лиц, облеченных высшей властью.

112. На таких колесницах («тенсах») изображения богов перевозились во время игр из храмов в цирк.

113. Рассказ о гибели стариков-сенаторов, возможно, восходящий к семейным преданиям рода Папириев, несмотря на сознательную оговорку Ливия («некоторые передают…»), несомненно отражает определенный ритуал добровольного принесения себя в жертву (ср.: VIII, 10, 11; XXVI, 10, 9; Цицерон. О природе богов, II, 10).

114. Собств. «в передней». Выше (41, 2): «в своих домах» (буквально даже: «в середине дома»).

115. «Черепаха» — здесь боевое построение, при котором воины держат щиты над головами, а стоящие в первом ряду — перед собой.

116. Т.е. между 6 и 9 часами вечера.

117. Видимо, речь идет о соляных разработках на правом берегу Тибра, близ Остии (см.: примеч. 111 к кн. I).

118. Т.е. облачившись в тогу таким образом, что руки оставались свободными. Такой вид облачения, заимствованный у жителей г. Габии (см.: примеч. 152 к кн. I), использовался при совершении определенных религиозных обрядов (см.: например: Вергилий. Энеида, VII, 612).

119. Легенда о Фабии Дорсуоне отражает действительно существовавшую ритуальную связь родов Фабиев с Квириналом.

120. Существует мнение о недостоверности всего рассказа о возвращении Камилла в Рим в качестве диктатора и о его роли в дальнейших событиях. Куриатский закон о власти — окончательное социально-правовое утверждение полномочий должностного лица, облеченного властью. Принималось куриатными комициями (о них см. примеч. 129 к кн. IX).

121. О ней см.: I, 7, 8.

122. См. выше: V, 31, 2 и примеч. 68. Знаменитый рассказ о гусях, которые спасли Рим, возможно, позднейшего происхождения.

123. Это место (busta Gallica) находилось у подножия Капитолия (см.: XXII, 14, 11). Предложенное Ливием объяснение этого названия было не единственным у античных авторов (ср., например: Варрон. О латинском языке, V, 157).

124. По всей видимости, это этиологический миф, связанный с культом Юпитера Хлебника (см.: Валерий Максим, VII, 4, 3; Овидий. Фасты, VI, 350).

125. Диодор и Плутарх называют такую же сумму; Дионисий Галикарнасский — вдвое большую (25 талантов, т.е. 2 тыс. фунтов); Плиний (Естественная история, XXXIII, 14) сообщает, что 2 тыс. фунтов золота были найдены во время предпринятых в 52 г. до н.э. Помпеем раскопок под престолом в храме Юпитера Капитолийского.

126. Рассказ Ливия об изгнании галлов, особенно взятый в сравнении с другими источниками (ср.: Полибий, II, 18, 3; Диодор Сицилийский, XIV, 117, 7; Страбон, V, 220; Светоний. Тиберий, 3, 2), явно направлен на то, чтобы в меру возможности смягчить или затушевать понесенное римлянами унижение (выкуп) и подчеркнуть роль Камилла в спасении Города.

127. Возможно, что эти титулы приписаны Камиллу поздней обработкой предания (ср. примеч. 1 к кн. VI; уместно вспомнить также, что Гай Юлий Цезарь Октавиан принял титул «Август» в 27 г. до н.э., лишь после длительных колебаний предпочтя его титулу «Ромул»)

128. См.: примеч. 22 к кн. III.

129. Капитолийские игры устраивались не государством, а специальной коллегией «капитолийцев». Традиция о раннем происхождении этих игр устойчива, но не едина: некоторые источники (древние комментарии к Вергилию и др.) связывают их основание с Ромулом. Согласно этой версии, игры старше Капитолийского храма и сначала назывались Тарпейскими, а проводились при храме Юпитера Феретрия (см.: примеч. 47 к кн. I). Другие (Плутарх. Камилл, 5: Фест, 430 L.), как и Ливий, считают основателем игр Камилла, но связывают их с взятием Вей. Игры происходили 15 октября, включали в себя состязания в кулачном бою и в беге.

130. Ай Локутий («Говорящий Вещатель») — обожествленное олицетворение «голоса», прозвучавшего будто бы на этом месте и предупреждавшего о галльском нашествии (см. выше: V, 32, 6).

131. Ср. выше: V, 25, 9, а также: Диодор Сицилийский, XIV, 116, 8; Плутарх. Камилл, 8, 3—4.

132. Должностные лица и сенат давали «пир Юпитеру» 13 сентября в день освящения Капитолийского храма (таким образом, пир приходился на время Великих игр — см.: примеч. 119 к кн. I). В жертву приносилась белая телка. Пир «возглавляли» трое богов: Юпитер, чья статуя с накрашенным красной краской лицом располагалась на ложе (подушке), Юнона и Минерва, чьи изображения помещались на креслах. Перед ними ставились столы с едой и, видимо, звучала музыка. Впоследствии эту церемонию стали повторять 13 ноября во время Плебейских игр (см.: XXV, 2, 10).

133. Имеется в виду Палладий (см.: примеч. 72 к кн. I).

134. См.: примеч. 74 к кн. I.

135. О священнодействиях на Альбанской горе см. выше, примеч. 36. В Лавинии консулы, преторы и диктаторы по вступлении в должность совершали жертвоприношения Пенатам и Весте.

136. О померии (священной городской черте) см.: примеч. 138 к кн. I. Вне померия созывались центуриатные комиции.

137. Речь идет о «хижине Ромула» на Капитолии (см.: Витрувий, II, 1, 5). Была и вторая — на Палатине. Обе они поддерживались (даже если приходилось сгоревшую строить заново) в прежнем виде и во времена Ливия.

138. Ювента в Риме была богиней не просто юности, но «юношества» — младшего воинского возраста. Вступая в него (надевая «мужскую тогу»), молодой римлянин делал взнос в кассу Ювенты. Из текста Ливия следует, что и за святилищем Ювенты, как за святилищем Термина (ср.: I, 55, 4), было оставлено их прежнее место на территории будущего Капитолийского храма, так как птицы авгуров «не позволили» их передвигать. Действительно, Ювенту чтили в этом храме, в приделе Минервы (Дионисий Галикарнасский, III, 69, 5; Плиний. Естественная история, XXXV, 108).

http://ancientrome.r...livi/kn05-f.htm

Ответить

Фотография andy4675 andy4675 17.02 2014

Информация к размышлению...

1. В 83 г. до н. э. (6 июня) сгорел храм Юпитера Всеблагого и Величайшего на Капитолии... Отрывки античных авторов о том говорят красноречиво...

 

Аппиан Александрийский, Гражданские войны 1.86:

 

В это время сгорел Капитолийский храм. Ходили слухи, что это дело рук или Карбона, или консулов, или кого-либо, подосланного Суллой. Точных сведений не было, и я не могу сообщить причины, почему храм сгорел.

 

http://ancientrome.r...an/appigr01.htm

 

Гай Саллюстий Крисп, О заговоре Катилины 47.2:

 

кроме того, год этот двадцатый после пожара Капитолия220, и он, как гаруспики221 уже не раз утверждали на основании знамений, будет кровавым из-за гражданской войны.

 

http://ancientrome.r...=1365203748#047

 

Тит Ливий, История Рима от основания города 6.4.1-3:

 

4. (1) Камилл триумфатором воротился в Город, победивши разом в трех войнах17. (2) Перед колесницей он гнал великое множество пленных этрусков, и при продаже с торгов18 за них дали столько денег, что их, после того как с матронами расплатились за золото19, еще хватило на изготовление трех золотых чаш, (3) о которых известно, что до пожара на Капитолии20 они с посвятительной надписью Камилла стояли в храме Юпитера у ног Юноны.

 

http://ancientrome.r...livi/kn06-f.htm

 

Тит Ливий, История Рима от основания города, периохи кн. 98 а:

 

Книга 98 (69—68 гг.). ... Храм Юпитера Капитолийского, сгоревший в пожаре и вновь отстроенный, освящен Квинтом Катуллом.

 

http://ancientrome.r...periohae.htm#98

 

Плиний Старший, Естественная история 13.27.88:

 

It is a fact acknowledged by all writers, that the Sibyl7 brought three books to Tarquinius Superbus, of which two were burnt by herself, while the third perished by fire with the Capitol8 in the days of Sylla.

 

http://www.perseus.t...k=13:chapter=27

 

Публий Корнелий Тацит, История 3.72:

 

Капитолийский храм, простояв четыреста пятьдесят лет, сгорел в консульство Луция Сципиона и Гая Норбана178 и был затем возведен на прежнем месте. Восстановление его взял на себя Сулла, уже после того как добился окончательной победы. Однако освятить новый храм суждено было не Сулле, в этом одном отказали ему боги179, а Лутацию Катулу180. Несмотря на все, что сделали для Капитолия Цезари, новое здание вплоть до принципата Вителлия называли именем Катула. Вот какой храм погибал теперь в огне.

 

http://ancientrome.r...=1343792587#072

 

Публий Корнелий Тацит, Анналы 6.12:

 

12. Затем народный трибун Квинтилиан доложил сенаторам о Сивиллиной книге, приобщения которой к прочим книгам той же прорицательницы соответствующим сенатским постановлением настойчиво добивался квиндецимвир Каниний Галл. Сенат дал на это согласие без предварительных прений, и Цезарь прислал письмо, в котором слегка попенял трибуну, по молодости лет не осведомленному в старинных обычаях. Галла, однако, он сурово упрекал в том, что, состарившись на изучении священных обрядов, он обратился с этим делом к неполному составу сената, не выяснив притом происхождения книги, не дождавшись, пока коллегия15 выскажет о ней свое мнение, не распорядившись, как того требовал обычай, чтобы прорицания были предварительно прочитаны и оценены магистрами16. Одновременно Цезарь напомнил, что так как под этим прославленным именем распространялось немало всякого вздора. Август воспретил частным лицам хранить у себя книги этого рода, установив срок, в течение которого их полагалось сдавать городскому претору. Такой же указ издали и наши предки после сожжения Капитолия в Союзническую войну17, ибо тогда было разыскано много прорицаний Сивиллы — одна ли она была или их было несколько — на Самосе, в Илионе, Эритрах, Африке, а также на Сицилии и в италийских колониях18, и жрецам было дано поручение определить, насколько это доступно разумению человеческому, какие из них действительно подлинные. Таким образом, и эта книга в конце концов была отдана на рассмотрение квиндецимвиров.

 

http://ancientrome.r...=1340778038#012

 

Плутарх, Публикола 15.1:

 

15. Кажется, подобными обстоятельствами отмечено и освящение второго храма. Первый, который, как уже сказано, выстроил Тарквиний, а посвятил Гораций, сгорел во время гражданских войн16. Второй был заново воздвигнут Суллой, который не дожил до завершения работ, и потому в посвятительной надписи значится имя Катула. Этот храм в свою очередь погиб во время бунта при Вителлии, и в третий раз его целиком возвел Веспасиан. Счастье сопутствовало ему как всегда, он увидел храм выстроенным, но не увидел вновь разрушенным, превзойдя Суллу удачливостью, поскольку тот умер до освящения своего труда, этот — незадолго до его низвержения: в год смерти Веспасиана Капитолий был опустошен пожаром. Наконец, четвертый, существующий ныне, закончен и освящен Домицианом.

 

http://www.ancientro...poplicola-f.htm

 

Плутарх, Сулла 27.13:

 

В Сильвии, рассказывает Сулла, повстречался ему раб некоего Понтия, одержимый божественным наитием, и сказал, что его устами Беллона возвещает Сулле успех и победу в этой войне, но, если Сулла не поторопится, сгорит Капитолий, что и случилось в предсказанный рабом день, а именно, накануне квинтильских (или, как мы теперь их называем, июльских) нон52.

 

http://www.ancientro...sgo/sulla-f.htm

 

Плутарх, Об Исиде и Осирисе 71 (Моралии, том 5, 379С):

 

Поэтому прекрасно говорят философы, что тот, кто не научился правильно слышать слова, плохо проявляет себя и в деле. Так, некоторые из эллинов, не научившись и не привыкнув называть медные, рисованные и каменные изображения статуями и знаками почета богам, затем осмелились говорить, что Афину ободрал Лахар, златокудрого Аполлона остриг Дионисий, а Зевс Капитолийский сгорел и погиб во время Союзнической войны*; таким образом они незаметно насаждают и протаскивают дурные представления, вытекающие из слов.

 

http://www.e-reading...a_i_Osiris.html

 

Юлий Обсеквенс 57:

 

During the Sullan period, between Capua and Vulturnum a mighty sound of standards and weapons was heard accompanied by a terrifying clamour, so that it seemed that two battlelines had met for several days. For those who observed the miraculous event more intently traces of horses and men and freshly trampled grass and bushes were seen and this portended the burden of a huge war. In Etruria at Clusium a mother of a family gave birth to a live serpent, which, on the orders of the haruspices, was thrown into the flowing water and swam against the current. After five years, Lucius Sulla returned to Italy as victor and caused great fear amongst his enemies. * of a temple keeper the Capitol burnt down in one night. Because of Sulla’s cruelty, there was an horrific proscription of leading citizens. One hundred thousand men are said to have been butchered in the Italian and civil war.

 

http://www.alextheni...ns/text/57.html

 

Гиероним, Хроника 174.1 (1933):

 

174.1           [1933] [not in Ar.] The temple at Delphi was burnt down for the third time, by the Thracians. The Capitolium at Rome was also burnt down.

 

http://www.attalus.o...rome2.html#1930

 

Божественный Августин, О Граде Божьем 2.24:

 

Глава XXIV

О действиях Суллы, в которых помощниками ему явились демоны

Времена Суллы были таковы, что заставили всех с тоской вспоминать времена предшествовавшие, за которые он являлся мстителем. А между тем, по свидетельству Ливия, когда Сулла готовился к первому походу на Рим против Мария, он получил при жертвоприношении такие счастливые предзнаменования, что гаруспик Постумий, исследовавший внутренности жертвенных животных, предложил взять себя под стражу и казнить в том случае, если замыслы Суллы не осуществятся при столь явном содействии богов. Итак, боги не удалились, покинув храмы и алтари, если предсказывали Сулле о благополучном исходе его дела, но не постарались при этом исправить его самого. Обещали они ему великое счастье, но ничем не пытались при этом обуздать его злые страсти. Затем, когда Сулла вел в Азии войну с Митридатом, Юпитер через Люция Тиция велел сообщить ему, что он одержит долгожданную победу, что и случилось. После этого, когда Сулла собирался возвратиться в Рим и отомстить за причиненные ему обиды, обильно пролив при этом кровь сограждан, тот же Юпитер через некоего солдата шестого легиона вновь обещал ему победу и власть. Когда Сулла расспросил, как выглядел тот, кто явился солдату, выяснилось, что это был тот же самый, что являлся и Люцию и предсказывал победу над Митридатом. Опять же спрашивается: почему боги спешили сообщать о таких якобы благополучиях, ничем при этом не содействуя исправлению самого Суллы, который своими злодейскими междоусобными войнами причинил столько зла, не только осквернившего, но и совершенно уничтожившего республику? Поистине, то были демоны, как я уже не раз говорил и о чем ясно свидетельствуют божественные Писания, и сами дела их явствуют, что единственной их целью было добиться того, чтобы их почитали как богов и совершали в их честь такие вещи, за которые совершавшие их вместе с ними получили бы одинаковое наказание на суде Божием.

Потом, когда Сулла прибыл в Тарент и приносил там жертву, он увидел в верхней части телячьей печени подобие золотой короны. Тот же гаруспик Постумий сказал, что это предзнаменование предвещает Сулле славную победу, и велел ему одному съесть все внутренности. Немного спустя раб какого-то Люция Понтия прокричал в пророческом исступлении: «Я иду вестником от Беллоны; Сулла, победа твоя!» Затем он прибавил, что Капитолий сгорит. Капитолий действительно сгорел. Конечно, демону не составляло труда предусмотреть это и тотчас возвестить. Но обрати внимание на то, под властью каких богов хотелось бы жить тем, которые хулят Спасителя, избавляющего верных от владычества демонов. Человек прокричал: «Сулла, победа твоя», и чтобы поверили, что он кричит по внушению божественного духа, возвестил и нечто такое, что должно было вскоре совершиться и действительно совершилось. Но, однако же, он не прокричал: «Сулла, удержись от злодеяний», от тех ужасных злодеяний, которые, одержав победу, совершил тот, кому в телячьей печени привиделась золотая корона.

Если бы подобные знаки подавали справедливые боги, а не нечестивые демоны, они скорее бы указали на какое-нибудь гнусное и вредное для самого Суллы будущее зло. Ибо победа эта не столько возвысила его достоинство, сколько погубила: она была причиной того, что, возгордившись и предавшись удовлетворению своих неумеренных желаний, он в большей степени нравственно погиб сам, чем телесно уничтожил своих врагов. Об этих поистине печальных и плачевных вещах их боги не возвещали ни во внутренностях жертвенных животных, ни через авгуров, ни во сне или пророчестве. Ибо они больше боялись того, как бы он не исправился, нежели того, как бы он не остался побежденным. Они даже специально старались, чтобы, став торжествующим победителем сограждан, но побежденный и плененный гнусными пороками, он через это еще более рабски подчинился нечистым демонам.

 

http://krotov.info/l...0.B2.D0.B0_XXIV

 

Таким образом, храм сгорел и был отстроен заново Квинтом Катуллом. Вот что пишет юолее современная книга ("Частная и общественная жизнь римлян" П. Гиро, гл. 1.: Религия: раздел 6: Храм Юпитера Капитолийского):

В 83 г. до Р. X. этот храм был подожжен неизвестным злоумышленником и сгорел со всеми богатствами, которые были в нем собраны. Сулла задумал его возобновить, и с этой целью в Рим было перевезено несколько колонн от храма Зевса Олимпийского, находившихся в Афинах, но скоро Сулла умер, и его дело продолжал Кв. Лутаций Катулл Капитолин. Окончена была постройка только Юлием Цезарем. Изображение этого второго храма выбито на одной монете. Он имел шесть колонн по фасаду; на них стоял тимпан с изображением Рима, сидящего на щитах; а перед Римом — волчица, вскормившая Ромула и Рема. На кровельном коньке помещалась колесница с Юпитером, вооруженным молниями и скипетром, направо и налево от него — Минерва и Юнона; по краям крыши — орлы. Между средними колоннами висело три диска на цепях.

http://centant.spbu....b/giro/10-6.htm

 

Но вот - о чудо! - под троном статуи Юпитера в храме Юпитера Всеблагого и Величайшего на Капитолии через 30 лет после пожара видим спрятанные со времйн галльского нашествия сокровища...

 

2. Единственный источник - Плиний Старший, Естественная история 33.5.14-16:

 

Таронян.

V.14. В Риме долгое время золота даже не было, за исключением очень незначительного количества. Во всяком случае, когда галлам, захватившим Город, платили выкуп за мир, то не смогли набрать больше тысячи фунтов1). И мне небезызвестно, что в третье консульство Помпея из трона Капитолийского Юпитера исчезло 2000 фунтов золота2), укрытых там Камиллом, и поэтому многие считают, что было собрано 2000 фунтов. Но то, что прибавилось, было из добычи от галлов и было растащено ими из храмов в той части Города, которую они захватили.

 

АСПИ

 

V.14. В Риме продолжительное время золота было совершенно незначительное количество. Когда, по взятии города галлами (в 390 г. до н. э.), пришлось покупать у них мир, то нельзя было собрать более тысячи фунтов. Мне известно, что в третье консульство Помпея (в 52 г. до н. э.) с трона статуи Юпитера Капитолийского погибло две тысячи фунтов золота, положенного там Камиллом (победителем галлов), и поэтому большинство полагает, что в виде дани было собрано именно эти две тысячи...

 

1) Городом римляне часто называют Рим. — В 390 (по другим сообщениям, в 387 или 362) г. до н.э. галлы, вторгшиеся в Италию, разбив римское войско, захватили Рим (кроме Капитолия, где укрепился отборный отряд защитников и часть сената), разграбили и сожгли город. После безуспешной семимесячной осады Капитолия (во время одной ночной попытки галлов овладеть Капитолием «гуси Рим спасли», разбудив своим криком спавших защитников) изнуренные стороны договорились о выкупе в 1000 (по некоторым авторам — в 2000) фунтов золота. Галлы принесли неправильные весы (или наклоняли чашу весов), и в ответ на возражение римлян Бренн, предводитель галлов, положил на весы вдобавок меч с поясом (со словами «Увы побежденным!»). Из-за этого не хватило (как пишет Дионисий Галикарнасский, XIII, 9) одной трети требуемого количества, и римляне попросили времени, чтобы собрать недостающее. Тем временем Камилл (см. о нем: XXXIII, 111 с примеч. 4), находившийся в изгнании в Ардее (в 37 км к югу от Рима), был назначен диктатором. Ливии пишет (V, 49), что, когда золото еще не все было взвешено, Камилл с войском явился в Рим, велел убрать золото (и освобождать родину железом, а не золотом), а галлам готовиться к сражению; разбив галлов в сражении в самом Риме, Камилл окончательно уничтожил бежавших галлов в сражении недалеко от Рима (по Диодору, XIV, 117, галлы ушли из Рима с выкупом, осадили Весции, союзный городок римлян в южном Лации, где на них и напал Камилл, разбил их и вернул золото и все остальное, награбленное ими в Риме). Та 1000 фунтов золота, которая была выплачена галлам, была наспех собрана из храмов и святилищ Рима до вступления галлов в Рим и снесена в целлу Юпитера в храме Юпитера Капитолийского (на Капитолии). Вторую 1000 фунтов (о которой Плиний говорит ниже) составило, по-видимому, все то золото, которое еще оставалось в храмах в городе и было забрано галлами, и то золото, которое было у самих галлов (в виде золотых украшений, о которых говорит Плиний ниже, в § 15). Поскольку золото из храмов было собрано во время паники и точно не знали, куда его следует возвратить, все золото было объявлено священным и укрыто под троном Юпитера Капитолийского.

2) В третий раз Гней Помпей (Великий) был консулом в 52 г. до н.э. — По другому чтению (принятому в некоторых изданиях), это золото из трона похитил Марк Красс, когда был консулом с Помпеем (второе консульство Помпея), т. с. в 55 г. до н.э. (по мнению Урлихса, это невероятно, так как Красс был баснословным богачом).

 

 

Таронян.

V.15. О том, что галлы обычно сражались в золотых украшениях, свидетельством служит Торкват1). Следовательно, ясно, что золота от галлов и из храмов было столько же, и не больше. Это-то и было воспринято как благоприятное знамение, поскольку Капитолиец вернул вдвойне. Здесь уместно сказать попутно и о том, — возвращаясь к речи о кольцах, — что, когда храмовый служитель хранения этого золота был задержан, он разломил во рту гемму кольца и тотчас испустил дух, и так уличение оказалось невозможным2).

1) Тит Манлий Империоз Торкват — римский полководец, консул, диктатор. В 361 г. до н.э. галлы снова появились у Рима (см. выше, в примеч. 1 к § 14) и расположились лагерем за мостом на реке Аниен (ок. 4,5 км к северу от Рима). Римляне расположились лагерем перед мостом. Обе стороны не могли овладеть мостом, и тогда галл огромного роста вышел на мост и стал вызывать на единоборство самого сильного римлянина. Против него, облаченного, как пишет Ливии (VII, 9-10), в пестрое одеяние и сверкавшего вооружением, украшенным живописью и чеканкой из золота, выступил молодой Тит Манлий, который был среднего роста (см. также в примеч. 3 к XXXV, 25). Убив галла, Тит Манлий снял с него только «торквес», отер от крови и надел себе на шею. Во время поздравлений кто-то шутя назвал его «Торкватом», и это стало его (и его потомков) прозвищем. Торквес (torques или torquis) — витое, крученое из золота (или серебра, бронзы) ожерелье, считавшееся характерным ношением галлов.

2) Это сообщение относится к исчезновению 2000 фунтов золота в храме Юпитера Капитолийского (см. выше, § 14 с примеч. 2). — Под геммой был яд (в XXXIII, 25 Плиний пишет: «...другие прячут под геммой яд... и носят кольца для смерти»).

 

Таронян.

V.16. Таким образом, в 364 году, когда Рим был захвачен, самое большее было только 2000 фунтов золота1), хотя по поголовному цензовому учету свободных было уже 152 573 человека. В том же городе через 307 лет золота, которое из Капитолийского храма после пожара2) и из всех остальных святилищ Гай Марий сын вывез в Пренесту, было 14000 фунтов; все это Сулла провез под тем предлогом во время своего триумфа, и еще 6000 фунтов серебра. Он же накануне провез из добычи от всей остальной победы 15000 фунтов золота, 115000 фунтов серебра3). (...)

 

АСПИ

V.16. ... Таким образом, когда был взят Рим..., там, самое большое, было только две тысячи фунтов золота, хотя, по данным ценза, там проживало 152 573 свободорожденных. Спустя 307 лет золото, вывезенное Гаем Марием из пожарища Капитолийского святилища и из всех прочих капищ в Пренесту, весило 14 тысяч фунтов. Сулла перевез его обратно вовремя триумфа с соответствующей надписью, тогда же и 6 тысяч серебра. Также из всей остальной победной добычи он перевез 15 тысяч фунтов золота, 115 тысяч фунтов серебра...


1) 364 год — от основания Рима (= 390 г. до н.э.). См. выше, § 14 с примеч. 1.

2) Храм Юпитера Капитолийского сгорел в 83 г. до н.э. (см. в примеч. 1 к XXXIV, 38.)

3) Гай Марий Младший, сын знаменитого Гая Мария, противника Суллы, консул 82 г. до н.э. Преследуемый Суллой, он укрепился в Пренесте (в 40 км к востоку от Рима, современная Палестрина), последнем главном оплоте марианцев, взятой Суллой после осады в том же году (Марий покончил с собой или был убит). В конце того же 82 г. Сулла стал диктатором.

28 и 29 января 81 г. до н.э. Сулла, после окончательной победы в гражданской войне, справил триумф за победу над Митридатом VI Эвпатором, царем Понта в Малой Азии (в Первой Митридатовой войне, 89—84 гг. до н.э.).

...под тем предлогом... — sub ео titulo. Это выражение переводят: «с надписью над ним» (т. е. золотом) или «с соответствующей надписью». Такое понимание возможно. Но, по-видимому, здесь Плиний хочет сказать, что Сулла, одержав победу над Марием и вернув в Рим увезенное Марием золото (14000 фунтов), провез это золото «под тем предлогом», т. е. под предлогом победы над Марием, во время своего триумфа (хотя триумф предоставлялся полководцам за победу только над внешним врагом; но именно поэтому Плиний отмечает необычность, говоря «под тем предлогом», так как Сулла провез это золото во время своего триумфа как бы за победу в гражданской войне, над внутренним врагом). Такое понимание, как кажется, подтверждается и выражением «из добычи от всей остальной победы» (ex reliqua omni victoria).

 

 

1 The reading in most MSS. is the "fourth consulship." This, however, is an error which has been rectified by the Bamberg and some other MSS. Pompey was but thrice consul. M. Crassus was the person generally accused of the act of robbery here alluded to.

2 Who took the golden tore (torques) from the Gaul whom he slew; whence his name.

3 "Cum auro pugnare solitos."

4 "Quod equidem in augurio intellectum est, cum Capitolinus duplum reddidisset." The meaning of this passage is obscure, and cannot with certainty be ascertained. Holland renders it, "To the light and knowledge whereof we come by means of revelation from Augurie, which gave us to understand, that Jupiter Capitolinus had rendered again the foresaid summe in duple proportion." Littré gives a similar translation. Ajasson translates it, "This, at least, is what we may presume, from the fact of there being discovered double the amount expected;" following the explanation given by Hardouin.

5 The "ædituus," or "temple keeper." See B. xxxvi. 4.

6 Beneath which there was poison concealed, Hardouin says. Hannibal killed himself in a similar manner; also Demosthenes, as mentioned in the next Chapter.

7 The adopted son of the great Marius. This event happened in his consulship, B.C. 82. After his defeat by Sylla at Sacriportus, he retired into the fortified town of Præneste, where he had deposited the treasures of the Capitoline temple. The temple, after this conflagration, was rebuilt by order of Sylla.

 

Вывод... Гай Марий Младший вывез из храма Юпитера Всеблагого и Величайшего ВСЁ золото вскоре после пожара 83 г. до н. э.. Но тем не менее, он не вывез оттуда золота, спрятанного внутри храма в ходе войны с галлами при Марке Фурии Камилле. Но это золото позднее, уже в 52 г. до н. э., было внутри храма, будучи спрятанным под троном статуи Юпитера.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 03.08 2017

VII. Галльская катастрофа

 

Летом 390 г. до н. э. орда кельтов из долины реки Пад (совр. По) пересекла Апеннины и вторглась в северную Этрурию. Продвигаясь на юг по долине Вальдикьяна, они ненадолго остановились у Клузия, а затем проникли в долину Тибра и устремились к Риму. Римляне поспешно собрали войско и выступили против захватчиков, однако были наголову разбиты на реке Аллия 18 июля (с тех пор этот день стал считаться римлянами несчастливым). Оставшиеся в живых бежали в Вейи, бросив Рим на милость кельтов, которые вступили в беззащитный город несколькими днями спустя и разграбили его. Согласно сообщениям древних авторов, {364} Рим был полностью разрушен, за исключением Капитолия, где держался небольшой гарнизон. Затем галлы ушли – либо потому, что римляне заплатили им выкуп, либо потому, что были изгнаны римским войском, сформированным Камиллом из выживших в битве при Аллии.

 

Эти основные элементы образуют один из самых драматичных эпизодов в римской истории. То, что всё это действительно произошло, не вызывает сомнений. Разграбление Рима упоминалось в трудах греческих авторов IV в. до н. э., включая философа Аристотеля (Фрг. 568 Rose = Плутарх. Камилл. 22.3–4) и историка Феопомпа (Jac. FGrH 115 F317 = Плиний Старший. Естественная история. III.57) – это было первое из событий римской истории, которое запечатлелось в сознании греков. Судя по всему, достаточно прочные исторические основания имеет под собой утверждение Полибия (I.6.1) о том, что Рим разграбили в тот же год, когда был заключен Анталкидов мир, и что Дионисий I Сиракузский осадил Регий – то есть в 387 или 386 г. до н. э. Отсюда следует, что традиционная «Варронова» хронология (которая сохранена нами для удобства) смещала рассматриваемую дату на три или четыре года (см. гл. 7, с. 415 сл. наст. изд.).

 

Исторический анализ «галльской катастрофы» предполагает рассмотрение трех проблем. Во-первых, мы должны найти какое-нибудь объяснение внезапному появлению галлов. Как они оказались в окрестностях Рима в 390 г. до н. э.? Во-вторых, надо попытаться выявить и объяснить легенды, которыми впоследствии было окружено рассматриваемое событие. В-третьих, следует оценить масштабы бедствия и выяснить, насколько серьезный урон был нанесен городу и его жителям. Разберем эти три вопроса по очереди.

 

Итак, во-первых, почему галлы напали на Рим? Галльское вторжение в Италию в 390 г. до н. э. можно понять только на общем фоне перемещения кельтских племен на территорию северной Италии в течение предшествующих столетий. Это явно принимал во внимание Ливий, который сам был уроженцем Цизальпинской Галлии и посвятил рассмотрению упомянутого вопроса две важные главы своего труда (V.34–35). Историк описывает непрерывный ряд миграций различных племен, начиная с инсубров, которые переселились в район современного Милана под предводительством легендарного Белловеза примерно в 600 г. до н. э. В течение следующих двух столетий за инсубрами последовали ценоманы, либуи, саллювии, бойи и лингоны. Последней из прибывших в рассматриваемый регион групп были сеноны, которые к началу IV в. до н. э. захватили полосу земли вдоль адриатического побережья, впоследствии известную как «галльская земля» – ager Gallicus (см. карту 4).

 

Согласно Ливию, именно эти сеноны пересекли Апеннины и вторглись на территорию полуострова в 390 г. до н. э. По словам историка, они искали землю, на которой можно было поселиться. Эта точка зрения подтверждается и другими древними авторами, которые хотя и более коротко, но всё же рассказывают примерно ту же самую историю (см., напр.: Полибий. II.17 [сл.]; Дионисий Галикарнасский. Римские древности. {365} XIII.10–11; Плутарх. Камилл. 15). Все они соглашаются с тем, что галлы вторглись в Италию, прельстившись плодами ее земли – прежде всего вином. Согласно традиционному рассказу, захватчиков зазвал некий Аррунт из Клузия, который надеялся с их помощью отомстить любовнику своей жены. Как бы то ни было, Клузий стал первой целью галлов74. Рим оказался замешан в это дело после того, как римские послы, все – сыновья М. Фабия Амбуста, выступили на стороне жителей Клузия в битве с галлами и тем самым вызвали гнев последних.

 

Конечно, толкование этого рассказа связано с целым рядом трудностей. Приводимое Ливием описание захвата кельтами долины Пада не раз подвергалось жесткой критике со стороны современных исследователей, в частности, за использование «длинной» хронологии. Но в действительности оно неплохо согласуется с версиями других авторов (которые менее педантично подходили к вопросу датировки). Хотя мы не располагаем вескими археологическими свидетельствами о переселении кельтов в северную Италию до начала V в. до н. э. и о зарождении латенской культуры, данных, опровергающих схему, предложенную Ливием, у нас тоже нет. Основной сложностью является то, что нам точно не известны археологические признаки, по которым можно распознать кельтское население. Например, существует близкое сходство между некоторыми захоронениями, относящимися к так называемой культуре Голасекка в Ломбардии и к гальштатской культуре за Альпами. На памятниках той же самой культуры Голасекка, в слоях, датируемых V–IV вв. до н. э., обнаруживается возрастающее количество латенского материала, но ни на одном из этапов не фиксируется заметного разрыва преемственности. Наиболее обоснованным нам представляется предположение, согласно которому кельтские элементы постепенно проникали в рассматриваемый регион на протяжении нескольких столетий. Так, например, на территории Романьи археологами обнаружены предположительно кельтские могильники с материалом, который датируется VI–V вв. до н. э., – например, Касола-Вальсенио и Сан-Мартино в Гаттаре (оба – близ Равенны), однако отождествление данных находок с кельтами вызывает определенные сомнения. Таким образом, появление галлов в северной Италии пока еще однозначно не подтверждается данными археологии75. Более четкие доказательства предоставляют нам знаменитые погребальные стелы из Болоньи с изображениями сражений между этрусскими всадниками и обнаженными кельтскими воинами. Эти находки подтверждают рассказ Ливия о небезопасном положении этрусских городов, расположенных в долине Пада, в период после 400 г. до н. э. {367}

 

Таким образом, нарисованная Ливием общая картина захвата кельтами северной Италии вполне может быть более надежной, чем порой предполагается. Что же касается представления о том, что галлы начали перемещаться из долины Пада на Апеннинский полуостров в надежде найти более плодородные земли, то оно вызывает уже больше сомнений. История об Аррунте из Клузия, без сомнения, была достаточно древней (она была известна уже Полибию и Катону)76, однако ее связь с галльским вторжением 390 г. до н. э. не имеет особого смысла. То же самое можно сказать и о традиционном объяснении нападения на Рим. Представление о том, что римляне были наказаны за нарушение их послами в Клузии «права народов» (ius gentium), представляет собой легалистический вымысел, очевидным образом направленный против рода Фабиев.

 

Весьма значительная несообразность, наблюдаемая в античной исторической традиции, заключается в том, что вторжение галлов явно рассматривается, скорее, как нападение воинского отряда под предводительством Бренна (ср.: Полибий. II.17.11; Цезарь. Записки о Галльской войне. VI.15.2 – о важности подобных «Gefolgschaften» (нем. – «дружин». – В.Г.)), а не как массовая миграция в поисках новых земель для жизни. Переселяющееся племя едва ли дошло бы до самого Рима – по крайней мере, поначалу, а с другой стороны, анализируемая история приобретет больше смысла, если согласиться с тем, что Бренн и его люди представляли собой отряд воинов, который вторгся на территорию Апеннинского полуострова в поисках приключений и богатой добычи. Если оставить в стороне романтические подробности, то история об Аррунте, судя по всему, подразумевает, что галлы вмешались во внутреннюю политическую борьбу в Клузии по приглашению одной из соперничавших группировок – другими словами, через Альпы перешел отряд наемников, а не переселяющееся племя. Их маршрут – через Клузий и Рим – станет понятным, если допустить, что их конечной целью была южная Италия, поскольку основная дорога в Кампанию и Великую Грецию пролегала через Апеннины и вниз по долинам Кьяны и Тибра.

 

Древние авторы прямо говорят о том, что через несколько месяцев после разграбления Рима отряд галльских наемников поступил на службу к Дионисию Сиракузскому и оказал ему помощь в борьбе с италийскими греками (Юстин. ХХ.5.1–6). Данная информация, судя по всему, подтверждается сообщением о том, что, когда галлы возвращались с юга, они были встречены и разгромлены на «Траусийской равнине» (что бы этот топоним ни значил) этрусским войском из Цере (Диодор Сицилийский. XIV.117.7). Страбон подтверждает эту историю и добавляет, что церийцы вернули золото, выплаченное римлянами галлам в качестве выкупа (Страбон. V.2.3, p. 220C). Скорее всего, именно рассматриваемая победа церийцев, не упомянутая в дошедших до нас трудах римских авторов, предоставила исходный фактический материал для вымышленной истории о победе Камилла, которая спасла его доброе имя. {368}

 

Некоторые исследователи предполагают, что последующие нападения галлов направлялись Дионисием Сиракузским, который стремился прежде всего к тому, чтобы подорвать могущество церийцев – союзников Рима77. Так, в 384 г. до н. э. церийский порт Пирги был разграблен сиракузским флотом (Диодор Сицилийский. XV.14.3) – если допустить, что Дионисий одновременно организовал и нападение на Цере из внутренних районов страны, используя своих галльских наемников, то мы получаем весьма вероятный контекст для битвы на «Траусийской равнине». Конечно, доказать данную гипотезу невозможно, однако она, несомненно, представляет собой правдоподобное объяснение событий, которые иначе было бы очень сложно понять.

 

На близкую дружбу между Римом и Цере указывает и традиционный рассказ о том, что именно в этом этрусском городе нашли убежище римские весталки и святыни, находившиеся на их попечении. Жриц сопровождал плебей по имени Луций Альбин (или Альбиний. – В.Г.), который, вероятно, является реальной личностью и в любом случае относится к самому раннему слою традиции. Так, например, Аристотель в одном из своих трудов упоминал, по всей видимости, о том, что Рим был спасен «неким Луцием», которого предположительно можно отождествить с Альбином. Опираясь именно на это упоминание, некоторые современные исследователи отвергают ту часть рассматриваемой истории, в которой речь идет о Камилле, как исторически недостоверную. К этому также можно добавить, что имя Камилла не фигурирует и у Полибия.

 

Согласно наиболее разработанной версии вышеупомянутой легенды, на момент нападения галлов Камилл находился в изгнании в Ардее (он был ложно обвинен в несправедливом разделе добычи, взятой в Вейях) и был назначен диктатором лишь после падения города. Следом за этим он собрал новое войско из остатков старого, выступил на Рим и разбил галлов прямо на Форуме в тот самый момент, когда римляне передавали им золото. Думается, вполне очевидно, что данная легенда представляла собой попытку компенсировать самый унизительный для римлян факт – выплату выкупа. Древние авторы сообщают, что, когда при взвешивании золота римляне пожаловались на неисправность весов, Бренн бросил на них свой меч и воскликнул: «Горе побежденным!» («Vae victis») – и этот эпизод обессмертил галльского вождя, чего нельзя сказать о скучной фигуре Камилла – самого никчемного из всех римских героев.

 

Та роль, которую он сыграл в сказании о галльском вторжении, явно представляет собой позднее и искусственное добавление. Даже история о его изгнании может являться не более чем способом отделить его образ от катастрофы при Аллии. При этом предполагаемый вклад Камилла в победу над галлами не только косвенным образом отрицается Аристотелем и Полибием. Столь же значительным представляется и то, что в древности существовали и иные версии рассказа об уходе галлов и {369} возвращении золота. Полибий, например, утверждал, что галлы покинули город по собственному желанию, поскольку получили известие о нападении венетов на свои родные земли. С другой стороны, представители семейства Ливиев Друзов заявляли, что золото было выплачено, но затем возвращено их предком, который победил галльского вождя в поединке во время кампании в северной Италии (Светоний. Тиберий. 3.2). Еще одна версия, как мы уже видели, приписывала упомянутые заслуги церийцам. Эти альтернативные варианты едва ли имели бы хоть сколько-нибудь широкое распространение, если бы история о Камилле была истинной или представляла собой элемент древнейшей традиции.

 

В общем и целом, мы можем сказать, что легенда о рассматриваемом деятеле была создана для того, чтобы вычеркнуть из исторической памяти роль, сыгранную жителями Цере в рассматриваемых событиях, а сам он заменил собой образ Л. Альбина, являющийся неотъемлемой частью изначальной традиции, в которой центральное место было отведено церийцам. Во-вторых, в разработанной версии анализируемой традиции Камилл возглавил оппозицию выдвинутому плебеями предложению о восстановлении города на месте Вей. Как бы то ни было, данная история отражает напряженность, возникшую в связи с распределением захваченных вейянских земель, а также выступления плебеев за получение полагающейся им доли. Это лишь один из целого ряда антиплебейских элементов в истории о Камилле78.

 

Кроме того, определенные подозрения вызывает и фигура М. Манлия Капитолина, который якобы спас Капитолий от захвата, – именно его, согласно рассказам древних авторов, разбудило гоготание священных гусей как раз в тот момент, когда галлы уже собирались взобраться на стены цитадели. Данную историю следовало бы однозначно признать исторически недостоверной, если согласиться с альтернативной традицией, следы которой заметны в сочинениях древних авторов79 и согласно которой галлы все-таки сумели захватить Капитолий. Также к элементам легенды, которые остаются совершенно неясными, следует отнести историю о престарелых сенаторах, которые «посвятили» себя и врага подземным богам, а затем спокойно восседали вокруг Форума, ожидая смерти. Эти и другие истории складываются в общую картину катастрофы, которая, несмотря ни на что, была смягчена индивидуальными актами героизма и благочестия.

 

Древние авторы, конечно, не пытаются приуменьшить масштабы бедствия. Они сообщают нам об огромных потерях, общем моральном упадке и полном разрушении города. При этом, однако, у нас есть достаточные основания полагать, что эти сообщения являются преувеличенными. Конечно, в битве при Аллии римляне были полностью разгромлены, {370} однако потери могли быть не столь уж тяжелыми, так как древние авторы дают нам понять, что римляне бежали при первом же столкновении. Некоторые исследователи вполне обоснованно предполагают, что бегство солдат в Вейи не было спонтанным актом, вызванным моментальной паникой, а представляло собой часть заранее подготовленного плана80 – другими словами, римляне, поняв, что их дело безнадежно и что они не смогут спасти город, заранее покинули его. Это вполне согласуется с историей об Альбине и весталках.

 

Наиболее существенные подозрения вызывают рассказы о разрушении города. Традиционное представление о том, что Рим был разрушен полностью, служило для истолкования двух вещей. Во-первых, таким образом объяснялось, почему римляне так мало знали о своей ранней истории – согласно античным авторам, сведения о VI–V вв. до н. э. были весьма скудными, потому что все записи якобы были уничтожены галлами (Ливий. VI.1.2; Плутарх. Нума. 1 (в оригинале: 2. – В.Г.)). А во-вторых, в древности считалось, что случайный и беспорядочный характер застройки города в позднейшие периоды являлся следствием спешки, с какой он восстанавливался после разграбления (Ливий. V.55.[3–5]).

 

На самом деле оба объяснения ошибочны. Совершенно очевидно, что беспорядочная застройка – это как раз результат постепенного развития города, а не его спешного восстановления. Если бы город восстанавливался с нуля, то мы с гораздо большей долей вероятности могли бы ожидать наличия продуманной планировки. Что же касается уничтожения записей, то гораздо более удивительным является не то, что в результате галльского нашествия погибло так много древних документов, зданий, памятников и реликвий, а то, что так много их сохранилось. Некоторые из этих древних документов и реликвий рассматривались и в данной главе. Лучше всего имеющиеся свидетельства объясняет то, что галлов интересовала добыча, которую можно было забрать с собой, и что они не тронули большинство памятников и зданий. Они разграбили город и унесли всё, что смогли. История о том, что от них пришлось откупаться золотом, вполне согласуется с данной интерпретацией – и, скорее всего, так оно и было.

 

Данный вывод вполне соответствует здравому смыслу и, кроме того, коррелирует с тем фактом, что археологам пока не удалось обнаружить каких-либо явных следов галльского нашествия. Некогда делом рук Бренна считался «слой пожара» под второй мостовой на Комиции, однако не так давно исследователями было доказано, что Комиций был уничтожен пожаром еще в VI в. до н. э. и что в этом же огне, возможно, сгорела Регия и первый храм на Бычьем форуме, – что, вероятно, свидетельствует о масштабных беспорядках, связанных с восшествием на престол Сервия Туллия81. В любом случае отсутствие каких-либо археологических {371} свидетельств разрушений, относящихся к началу IV в. до н. э., однозначно говорит в пользу общего вывода о том, что материальные последствия нашествия были довольно скромными. Впрочем, самым убедительным доводом в пользу «минималистической» интерпретации «галльской катастрофы» является то, как быстро и энергично Рим восстановил свои силы в последующие годы. Это восстановление будет рассмотрено в следующей главе. {372}

 

39f1642d809a.jpg

 

 

74 Некоторые исследователи полагают, что роль, сыгранная Клузием в событиях 390 г. до н. э., исторически недостоверна: Wolski 1956 [В 193]: 37–39; Ogilvie 1965 [B 129]: 699–700.

 

75 Краткий рассказ о соответствующих проблемах см. в: Chevallier 1962 [J 24]: 366 слл.; Barfield 1971 [J 7]: 127 слл. О рассказе Ливия – см. статью Манзуэлли (Mansuelli) в изд.: I Galli e lItalia 1978 [J 49]: 71–75. (Краткий обзор новых археологических материалов, связанных с присутствием кельтов в северной Италии, см., напр., в изд.: Meier В. The Celts: A History from Earliest Times to the Present (Edinburgh, 2003): гл. 6. – В.Г.) {367}

 

76 Полибий. II.17.3; также см.: Walbank 1957–79 [В 182]: указ. место; Катон. Начала. Фрг. 36P, с примечанием Петера (указ. место). {368}

 

77 Sordi 1960 [J 230]: 62–72. {369}

 

78 См. статью М. Торелли (M. Torelli) в изд.: I Galli e l’Italia 1978 [J 49]: 226–228.

 

79 Энний. Анналы. 227–228 Skutsch; Тацит. Анналы. XI.23; Силий Италик. Пуника. I.525 слл.; IV.150 слл.; VI.555 слл. См.: Skutsch 1953 [J 226]: 77 сл.; 1978 [J 227]: 93 сл.; 1985 [B 169]: 405–408. {370}

 

80 Alföldi 1965 [I 3]: 356–357.

 

81 См. статью Ф. Коарелли (F. Coarelli) в: I Galli e l’Italia 1978 [J 49]: 229–230; Idem. 1977 [E 92]: 181 сл.; 1982 [B 309]. {371}

 

Кембриджская история древнего мира. Т. VII, кн. 2. Возвышение Рима: от основания до 220 года до н.э. / Под ред. Ф.-У. Уолбэнка, А.-Э. Астина, М.-У. Фредериксена, Р.-М. Огилви, Э. Драммонда; Пер. с англ., подготов. текста, заметка «От переводчика», примечания В.А. Гончарова. М.: Ладомир, 2015. С. 364–372.

Ответить

Фотография Ученый Ученый 03.08 2017

Когда в сенат были приняты иноземцы, появились подметные листы с надписью: «В добрый час! не показывать новым сенаторам дорогу в сенат!» А в народе распевали так:

 

Галлов Цезарь вел в триумфе, галлов Цезарь ввел в сенат.
Сняв штаны, они надели тогу с пурпурной каймой.

 

Светоний

Ответить

Фотография Стефан Стефан 03.08 2017

Это были командиры из армии Г. Юлия Цезаря, уроженцы покорённой до его завоеваний части Галлии (Цизальпинская Галлия - совр. Северная Италия, Нарбонская Галлия - совр. Южная Франция). Собственно, большинство воинов Цезаря, участвовавшие в завоевании Косматой Галлии, были набраны среди жителей провинций Цизальпинская Галлия и Нарбонская Галлия (её также называли Провинцией; отсюда - Прованс), где он был проконсулом (наместником) в 58-49 гг. до н.э.

Галлов-эдуев (племя, проживавшее в присоединённой Цезарем Косматой Галлии) сделал сенаторами император Клавдий I в 48 г., о чём пишет П. Корнелий Тацит в книге "Анналы" (XI, 23‒25).

 

 

23. (1) В консульство Авла Вителлия и Луция Випстана25, когда было намечено пополнение римского сената и знатные из той Галлии, что зовется Косматою, давние наши союзники, получившие наше гражданство, стали домогаться для себя права быть избранными на высшие должности в государстве, этот вопрос начали горячо обсуждать и было высказано много различных мнений. (2) И в окружении принцепса голоса разделились. Многие утверждали, что Италия не так уж оскудела, чтобы не быть в состоянии дать сенаторов своему главному городу. (3) Некогда единокровные с нами народы26 довольствовались уроженцами города Рима, и никто не стыдится нашего государства, каким оно было в древности. Больше того, и посейчас вспоминают об образцах доблести и величия, явленных римским характером при былых нравах. (4) Или нам мало, что венеты и инсубры прорвались в курию, и мы жаждем оказаться как бы в плену у толпы чужеземцев? (5) Но какие почести останутся после этого для нашей еще сохранившейся в небольшом числе родовой знати или для какого-нибудь небогатого сенатора из Лация? (6) Все заполнят те богачи, чьи деды и прадеды, будучи вождями враждебных народов, истребляли наши войска мечом, теснили под Алезией божественного Юлия! (7) Это ‒ из недавнего прошлого. А если вспомнить о наших предках, которые пали от тех же рук у подножия Капитолия и крепости в Риме! Пусть, пожалуй, галлы располагают правами граждан; но никоим образом нельзя делать их достоянием сенаторские отличия и воздаваемые высшим должностным лицам почести!

 

24. (1) Эти и подобные соображения не убедили принцепса; он, слушая их, возражал и, созвав сенат, обратился к нему со следующей речью: «Пример моих предков и древнейшего из них Клавса, родом сабинянина, который, получив римское гражданство, одновременно был причислен к патрициям, убеждает меня при управлении государством руководствоваться сходными соображениями и заимствовать все лучшее, где бы я его ни нашел. (2) Я хорошо помню, что Юлии происходят из Альбы, Корункании ‒ из Камерия, Порции ‒ из Тускула, и, чтобы не ворошить древность, что в сенате есть выходцы из Этрурии, Лукании, всей Италии, и, наконец, что ее пределы были раздвинуты вплоть до Альп, дабы не только отдельные личности, но и все ее области и племена слились с римским народом в единое целое. (3) Мы достигли прочного спокойствия внутри нашего государства и блистательного положения во внешних делах лишь после того, как предоставили наше гражданство народностям, обитающим за рекой Падом и, использовав основанные нами во всем мире военные поселения, приняли в них наиболее достойных провинциалов, оказав тем самым существенную поддержку нашей истомленной империи. (4) Разве мы раскаиваемся, что к нам переселились из Испании Бальбы и не менее выдающиеся мужи из Нарбоннской Галлии? И теперь среди нас живут их потомки и не уступают нам в любви к нашей родине. (5) Что же погубило лакедемонян и афинян, хотя их военная мощь оставалась непоколебленной, как не то, что они отгораживались от побежденных, так как те ‒ чужестранцы? (6) А основатель нашего государства Ромул отличался столь выдающейся мудростью, что видел во многих народностях на протяжении одного и того же дня сначала врагов, потом ‒ граждан. (7) Пришельцы властвовали над нами; детям вольноотпущенников поручается отправление магистратур не с недавних пор, как многие ошибочно полагают, но не раз так поступал народ и в давние времена. (8) Мы сражались с сенонами. Но разве вольски и эквы никогда не выходили против нас на поле сражения? (9) Мы были разбиты галлами, но отдали мы заложников и этрускам, а самниты провели нас под ярмом27. И все же, если припомнить все войны, которые мы вели, то окажется, что ни одной из них мы не завершили в более краткий срок, чем войну с галлами; и с того времени у нас с ними нерушимый и прочный мир. (10) Пусть же связанные с нами общностью нравов, сходством жизненных правил, родством они лучше принесут к нам свое золото и богатство, чем владеют ими раздельно от нас! (11) Всё, отцы сенаторы, что теперь почитается очень старым, было когда-то новым; магистраты-плебеи появились после магистратов-патрициев, магистраты-латиняне ‒ после магистратов-плебеев, магистраты из всех прочих народов Италии ‒ после магистратов-латинян. Устареет и это, и то, что мы сегодня подкрепляем примерами, также когда-нибудь станет примером».

 

25. (1) За речью принцепса последовало сенатское постановление, в силу которого эдуи первыми получили право становиться сенаторами, (2) в уважение к старинному союзу и к тому, что они единственные из галлов именовались братьями римского народа.

http://ancientrome.r...tm?a=1347011000

Ответить

Фотография Ученый Ученый 03.08 2017

Руайе. Верцингеторикс сдается Цезарю.

10953212.jpg

Ответить

Фотография Стефан Стефан 03.08 2017

Согласно античной традиции, Рим ужасно пострадал от рук галлов, но затем чудесным образом оправился от катастрофы. Древние авторы убеждают нас в том, что римляне сумели практически сразу же вернуть прежние позиции ‒ несмотря на то, что город лежал в руинах, людские ресурсы резко сократились, а союзники отпали или подняли открытое восстание. В течение всего одного года после ухода галлов Рим был полностью восстановлен и одержал впечатляющие победы над всеми врагами. Эти необычайные достижения в значительной степени приписывались гению Камилла, который при этом рассматривался как второй основатель Города.

 

Впрочем, современные историки подвергают эту назидательную историю определенному сомнению и склоняются к тому, чтобы внести в нее некоторые коррективы. Так, ряд исследователей соглашается с тем, что галльское нашествие и в самом деле явилось настоящим бедствием, но при этом отвергают историю о быстром восстановлении, считая ее вымыслом. Другие же принимают общую схему событий, произошедших после 390 г. до н. э., но минимизируют последствия нашествия. Обе эти точки зрения имеют определенные основания. В поддержку первой из них говорит то, что выдумывание «компенсационных» побед после поражений было обычной практикой для позднейших римских анналистов, то, что имеющаяся у нас версия расходится с версией Полибия (древнейшего из тех авторов, которые донесли до нас рассказы о рассматриваемых событиях), и то, что Диодор, который, судя по всему, пользовался более ранним источником1, вообще не упоминает о победах Камилла. С другой стороны, в предыдущей главе уже было продемонстрировано, что у нас имеются веские основания сомневаться в тех масштабных разрушениях и людских потерях, которые описаны в рассказах {373} анналистов, ‒ возможно, материальный вред, нанесенный городу, был малосущественным, гражданское население успело покинуть Рим, а потери в битве при Аллии оказались не столь уж значительными.

 

Вполне разумным компромиссом между двумя указанными мнениями могло бы показаться предположение о том, что патриотично настроенные анналисты преувеличили и масштабы катастрофы, и количество последующих побед. Но если достижения Камилла после галльского набега были завышены, из этого совсем необязательно должно следовать, что они являлись плодом чистого воображения. Сам Камилл, без сомнения, является реальной исторической личностью, и у нас нет веских причин сомневаться в том, что он действительно занимал главенствующее положение в политической жизни Рима после нашествия. Согласно фастам, в период с 389 по 367 г. до н. э. он трижды был консулярным трибуном и трижды ‒ диктатором. Что важно ‒ подобная выдающаяся карьера не была беспрецедентной: в сохранившихся рассказах о рассматриваемом периоде мы находим еще несколько аналогичных примеров. Более того, Камилла можно рассматривать как первого в череде подобных лидеров, которые занимали множество постов и имели преобладающее влияние в политической жизни Римского государства в IV в. до н. э. (см. далее, с. 413 слл. наст. изд.).

 

При этом, однако, успехи данного деятеля действительно не упоминаются ни у Полибия, ни у Диодора. Этот момент ставит более общий вопрос о сравнительных достоинствах наших источников и о том, как с ними следует обращаться. Некоторые современные историки, включая тех, что являлись авторами отдельных глав в первой редакции настоящего тома, считали самоочевидным то, что версии Полибия и Диодора следует предпочитать более поздней анналистической традиции, в русле которой следовали Ливий, Дионисий Галикарнасский, Плутарх и Дион Кассий2. Автору данного раздела подобный подход представляется ошибочным ‒ хотя бы потому, что обе группы источников на самом деле не выражают двух параллельных, но противоречащих друг другу традиций. Так, Полибий не приводит в своем труде систематического рассказа о событиях рассматриваемого периода, а лишь вскользь упоминает о них в весьма любопытном авторском отступлении касательно войн Рима с галлами (Полибий. II.18‒35). Что же касается Диодора, то источник, которым он пользовался при описании событий римской истории, по-прежнему остается для нас загадкой (ср. выше, с. 14 наст. изд.). Вполне возможно, что это было сочинение кого-либо из ранних анналистов, однако уверенно говорить об этом мы конечно же не можем. Впрочем, как бы то ни было, упоминания Диодора о ранней римской истории столь скудны, а выбор событий столь своеобразен, что из его молчания об определенных темах едва ли можно сделать какие-либо обоснованные выводы. При этом фактом остается то, что единственным источником, в котором приводится полный рассказ об истории IV в. до н. э., {374} является труд Ливия ‒ и, соответственно, мы не должны расценивать любые приводимые им данные, не подтверждаемые другими источниками, как заведомо сомнительные.

 

В частности, у нас нет никаких оснований для выделения двух традиций касательно десятилетий, последовавших за галльской катастрофой. Так, Полибий рассказывает нам о том, что разрушение Рима Бренном и возвращение галлов в Лаций отделены тридцатью годами. При этом он отмечает также, что в течение этого времени римляне вернули себе господство над латинами (II.18.5‒6). Судя по всему, таким образом греческий историк намекает на тот факт, что ‒ о чем говорит и Ливий ‒ после галльского нашествия федерации латинов и герников перестали оказывать поддержку Риму, а исполнение Кассиева договора оставалось в состоянии неопределенности вплоть до его возобновления в 358 г. до н. э. (Ливий. VI.2.3‒4, 9.6; VII.12.7 и см. далее в наст. изд.). Впрочем, это совсем необязательно означает, что на протяжении тридцати лет римляне пребывали в состоянии полного бессилия или что им потребовалось тридцать лет для восстановления существовавшего прежде положения. Более того, положение Римского государства в 50-е годы IV в. до н. э. было намного более прочным, нежели поколением ранее. К середине столетия масштабы военной и дипломатической активности Рима весьма существенно расширились, а его власть и влияние впервые стали ощущаться и за пределами Лация. {375}

 

 

1 Представление о том, что Диодор следовал за каким-то более ранним автором, восходит к Моммзену (Mommsen 1864‒1879 [A 90]: 221 слл.). Критический разбор данного вопроса см. в изд.: Perl 1957 [D 25]: 162 слл. {373}

 

2 Homo 1928 [J 178]: 554‒555. {374}

 

Кембриджская история древнего мира. Т. VII, кн. 2. Возвышение Рима: от основания до 220 года до н.э. / Под ред. Ф.-У. Уолбэнка, А.-Э. Астина, М.-У. Фредериксена, Р.-М. Огилви, Э. Драммонда; Пер. с англ., подготов. текста, заметка «От переводчика», примечания В.А. Гончарова. М.: Ладомир, 2015. С. 373–375.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 16.10 2018

Союзные отношения с латинами и герниками римляне возобновили в тот момент, когда Лацию вновь стали угрожать нападения внешних врагов. Едва ли данный факт является совпадением. Более того, Ливий прямо говорит об этом (VII.12.7–8), а Полибий подразумевает (II.18.5), причем оба историка упоминают о возобновлении договора с латинами, описывая нападение галлов Ливий пишет о целом ряде галльских вторжений в рассматриваемый период – в 367, 361, 360, 358 и 357 гг. до н.э., тогда как Полибий сообщает лишь об одном, которое, по его словам, произошло через тридцать лет после первого нашествия. Аналогичным образом, в рассказе Ливия упоминается несколько римских побед, тогда как Полибий говорит о том, что римляне избежали встречи с галлами на поле боя (Полибий. II.18.6).

 

Вполне возможно, что некоторые из сообщений Ливия представляют собой удвоения или ошибки. Особые подозрения вызывает описываемая историком победа 367 г. до н.э., которая дала престарелому Камиллу возможность увенчать свою карьеру еще одной, последней, победой над галлами. Судя по всему, об определенной путанице в данном вопросе было {385} известно и самому Ливию, поскольку он упоминает о том, что поединок между Т. Манлием Торкватом и галлом «богатырского роста», который историк описывает под 361 г. до н.э. (Ливий. VII.10), некоторые из его источников относили к 367 г. до н.э. (Ливий. VI.42.5; ср.: Клавдий Квадригарий. Фрг. 10–11 P). При этом, однако, мы совсем необязательно должны считать все замечания Ливия вымышленными. На самом деле очень многие факты подтверждают точку зрения, согласно которой нападения, зафиксированные Ливием, осуществлялись галльскими отрядами, вторгавшимися с юга Италии20, тогда как Полибий обращал внимание лишь на вторжения с севера.

 

 

20 Sordi 1960 [J 230]: 164–165. Особенно см.: Ливий. VII. 1.3 (Апулия), 11.1 (Кампания) и т.д. {386}

 

Корнелл Т.-Дж. Рим возвращает утраченные позиции // Кембриджская история древнего мира. Т. 7, кн. 2: Возвышение Рима: от основания до 220 года до н.э. / Под ред. Ф.-У. Уолбэнка, А.-Э. Астина и др.; пер. с англ., подготов. текста, заметка «От переводчика», примеч. В.А. Гончарова. М.: Ладомир, 2015. С. 385–386.

 

Ответить

Фотография Стефан Стефан 23.10 2018

Если нам нужны дополнительные свидетельства того, что войны римлян на севере Апеннинского полуострова были в значительной степени задуманы ими самими, то следует упомянуть лишь полное отсутствие какой-либо активности в этом регионе на протяжении всех двадцати четырех лет Первой Пунической войны и затем полномасштабное нападение на этрусский город Фалерии как раз в том году, когда был подписан мир с Карфагеном. В 241 г. до н.э. две консульские армии выступили в поход, разрушили укрепленный город фалисков, переселили его жителей в новый город, расположенный примерно в трех милях (ок. 4,5 км. – В.Г.) от старого места, и конфисковали половину их земель. Предлогом для этого нападения послужило невыполнение каких-то неизвестных нам указаний римских должностных лиц, что могло быть полностью оправдано истечением срока действия договора, заключенного между двумя городами в 293 г. до н.э. на пятьдесят лет, но при этом совершенно очевидно и то, что истинным мотивом для нападения римлян было их стремление укрепить свою власть над Этрурией, навязав Фалериям такое же отношение, как то, что было еще до войны навязано их западным соседям, и включить этот город в состав содружества на основании постоянного договора.

 

Пока консулы 241 г. до н.э. вели войну с Фалериями, цензоры тоже предпринимали определенные шаги, направленные на укрепление власти Рима на территориях к северу от города. Так, ими была основана латинская колония Сполетий в южной Умбрии, на землях, лежавших вдоль прямой дороги в Аримин и сразу же к северу от недавно заселенных сабинских нагорий, и, вероятно, начато строительство Аврелиевой дороги (Via Aurelia), идущей по западному побережью по направлению к Пизе. Кроме того, в том же году было создано две новые трибы, которые оказались последними: Квиринская (Quirina) и Велинская (Velina). В их состав вошли, соответственно, поселенцы, обосновавшиеся в гористой местности вокруг Реате, и люди, осевшие на побережье Адриатики к северу от Гадрии, но обстоятельства, обусловившие создание этих триб именно в рассматриваемом году, нам неясны. Названия новых территориальных единиц странным образом не подходят к тем местам, где они были расположены, и нам представляется вполне обоснованным высказанное Лили Росс Тэйлор предположение о том, что создать новые трибы с этими названиями планировалось тридцатью годами ранее – чтобы включить в их состав новых граждан равнинного сабинского региона близ Кур (Quirina) и гористой местности вокруг Велинского озера (Velina)21. Причиной отказа от этого проекта в 268 г. до н.э., когда коренное сабинское население было записано в уже существовавшую Сергиеву трибу, вполне могли послужить политические трудности или личное соперничество. Еще одно вероятное объяснение пересмотра и возрождения вышеупомянутого предложения в 241 г. до н.э. заключается в том, что расселение граждан {506} в более отдаленных областях, включенных в состав новых триб, было постепенным и лишь к рассматриваемому моменту достигло тех масштабов, которые считались достаточными для создания новых территориальных подразделений22.

 

События 241 г. до н.э. демонстрируют стремление Рима как расширить и укрепить связи со своей северной границей, так и упрочить собственные позиции в тылу. Всего три года спустя римляне начали наступательные операции как на западном, так и на восточном конце рассматриваемой линии (карта 4, с. 366 наст. изд.). Война на западе была направлена против горных племен Лигурии, господствовавших на территории к северу от Арна. Военные действия здесь продолжались с перерывами на протяжении восьми лет – с 238 по 230 г. до н.э. и, без сомнения, изначально были связаны с захватом Корсики; одной из их целей была «зачистка» прибрежной полосы к северу от Пизы, откуда, взаимодействуя с корсиканскими пиратами, лигуры вполне могли угрожать судоходству в Тирренском море. Ход событий на восточном конце границы вызывает в среде исследователей определенные споры. В очень кратком рассказе Полибия упоминается только совместный удар по римской колонии Аримин, нанесенный бойями и племенами из Трансальпийской Галлии. Впрочем, как сообщает греческий историк, это нападение было сорвано по причине возникновения разногласий в рядах галлов, в результате чего бойи убили своих собственных вождей, а римская армия, посланная навстречу врагу, была быстро отведена назад23. В труде Зонары сохранился более полный и более приемлемый рассказ, восходящий к сочинениям анналистов и согласующийся с упоминанием Полибия о том, что мир с галлами продлился всего сорок пять лет. Согласно этому рассказу, в 238 г. до н.э. римляне развязали наступательную войну против галлов, а затем, в 237 г. до н.э., нанесли новый удар силами обеих консульских армий. Таким образом, набег на Аримин представлял собой контратаку. Кроме того, вместо того чтобы отнестись к самоистреблению врагов как к оправдывающему обстоятельству, римляне воспользовались им, временно приостановив кампанию в Лигурии, перенеся военные действия на территорию бойев и реквизировав весьма существенную часть их земель24.

 

После рассмотренного инцидента непрочный мир с галльскими племенами сохранялся одиннадцать лет. При этом, однако, римляне продолжали очень остро ощущать угрозу со стороны галлов, и когда в 232 г. до н.э. трибун Г. Фламиний предложил вызвавший бурные споры законопроект о подушном (viritim) распределении участков на ager Gallicus, располагавшейся сразу же к югу от Аримина и захваченной в 283 г. до н.э., и он сам, и его политические противники, несомненно, очень хорошо осознавали важность этого предложения для решения проблемы {507} безопасности римской границы. Более того, Полибий считает, что рассматриваемый законопроект привел к новой войне с галлами. Исследователи немало спорят об истинных целях плебисцита Фламиния и о причинах того бурного сопротивления, которое он вызвал в рядах сенатского большинства. Находясь под влиянием враждебной Фламинию традиции, которая представляет его как демагога и предшественника Гракхов, многие современные ученые интерпретируют анализируемую меру во внутриполитическом контексте как попытку получить щедрые наделы плодородной земли для римской бедноты за счет богатых владельцев (occupatores)25. Но думать так – значит предполагать (весьма необоснованно), что во второй половине III в.до н.э. среди римских граждан продолжал ощущаться значительный земельный голод, и недооценивать то влияние, которое оказала на римское общество очень широкая программа колонизации и раздачи земельных участков, реализовывавшаяся со времен падения Вей26. Более правдоподобной нам представляется точка зрения, согласно которой законопроект Фламиния был направлен на решение военных задач – прежде всего на создание мошной группы верных Риму граждан за существующей границей для превращения ager Gallicus в зону, которая могла послужить и эффективной преградой на пути вражеских набегов, и потенциальной стартовой площадкой для полномасштабной атаки на галлов, живших в долине реки Пад (совр. По). Зная о том сопротивлении, с которым Фламиний столкнулся, пытаясь провести свой закон, мы вполне могли бы предположить, что вышеупомянутые общие цели разделяли лишь немногие, но это было бы ошибкой. Хотя некоторые влиятельные сенаторы, несомненно, предпочитали более миролюбивую и менее вызывающую позицию, мощное противодействие принятию рассматриваемой меры следует объяснять скорее не широким осуждением анализируемых стратегических целей, а беспокойством по поводу тех методов, при помощи которых их планировалось достичь. Подобно М. Курию Дентату поколением ранее, Фламиний предпочел пренебречь общепринятыми конституционными правилами своего времени, предложив, чтобы поселенцы, которым расстояние препятствовало бы в осуществлении их основных прав, всё равно сохранили римское гражданство. Остановив свой выбор на подушном распределении земли, он, без сомнения, отвратил от себя многих людей, которые в ином случае являлись бы его сторонниками, но готовность Фламиния выдвинуть предложение о сохранении гражданского статуса и, соответственно, поставить себя в такое положение, что ему не осталось ничего, кроме как принять закон в плебейском {508} собрании, в обход сената, лишь указывает на то, что для достижения своей цели трибун придавал большое значение привлечению достаточного количества поселенцев.

 

Война, которую, согласно Полибию, предвещал плебисцит Фламиния, началась в 225 г. до н.э. со вторжения на территорию римской Италии объединенных сил галлов численностью примерно 150 тыс. пехотинцев и 20 тыс. всадников. Это огромное войско, набранное в основном из племен бойев, инсубров, тауринов и лингонов, живших на равнинах в среднем и верхнем течении Пада и усиленное отрядом гезатов26a из долины Родана (совр. Рона), стремительно ударило в южном направлении, через горы центральной Этрурии, дошло до Клузия и, разграбив округу, нанесло огромный урон размещенной там преторской армии. Ответ римлян был быстрым и необычайно эффективным: один консул, Л. Эмилий Пап, ожидавший нападения на Аримин, совершил марш на юг, заставив галлов искать отходных путей по западному побережью полуострова, тогда как второй, Г. Атилий Регул, служивший на Сардинии, высадился со своими легионами в Пизе, чтобы отрезать врагам путь к отступлению. В результате галлы оказались окружены двумя консульскими армиями у Теламона, а последовавшее за этим сражение стало одним из самых кровавых из всех, что велись на земле Италии. Разгромленные галлы только убитыми потеряли 40 тыс. и пленными – 10 тыс. Кроме того, в битве погиб римский консул Атилий и один из галльских вождей.

 

Конечно, у нас нет никаких сомнений в том, что в рассматриваемом случае галлы выступали в качестве агрессоров: именно они нанесли первый удар, причем силами, которые на протяжении нескольких месяцев тщательно собирались именно для этой цели. Впрочем, это вовсе не означает, что римляне занимали полностью оборонительную позицию перед вторжением или что галльские племена не рассматривали свое нападение как превентивный удар: сам Полибий признаёт, что «многие племена галатов (кельтов. – В.Г.) <…> приняли участие в борьбе, в том убеждении, что римляне ведут войну с ними не за преобладание или владычество, но за совершенное изгнание галатов и истребление их»27. Конечно, римляне тоже могли испытывать такой же страх, но то состояние готовности, в котором они вступили в рассматриваемую войну, было просто поразительным – как мы уже отмечали, предпринимавшиеся ими подготовительные шаги, вероятно, начались с заселения ager Gallicus в 232 г. до н.э. Вскоре после этого римляне попытались лишить галлов средств, необходимых для получения поддержки от наемников, запретив платить за галльские товары золотом или серебром. Кроме того, Рим развивал дружеские отношения с венетами и ценоманами, жившими к северо-западу от дельты Пада, и даже послал войска для того, чтобы укрепить их границы с землями инсубров. Наконец, в 226 г. до н.э. – возможно, {509} в разрез со своими торговыми интересами – римляне заключили договор о разделе сфер влияния с действовавшим в Испании Гасдрубалом, что на некоторое время обеспечило нейтралитет со стороны карфагенян. Далее Полибий приводит весьма показательные сведения об огромной численности римского войска, собранного для галльской кампании. Помимо двух консульских армий, каждая из которых состояла из двух легионов, действовавших при поддержке союзных отрядов численностью 30 тыс. пехотинцев и 2 тыс. всадников, Рим имел в своем непосредственном распоряжении размещенную в Этрурии претор скую армию численностью 50 тыс. пехотинцев и 4 тыс. всадников, 20 тыс. умбров, которые были отправлены на север, чтобы соединиться с ценоманами, и, наконец, мощный резерв, представленный 23 тыс. римских граждан и 32 тыс. италиков. Кроме того, в 225 г. до н.э. римляне предприняли весьма необычный шаг, проведя перепись всех своих союзников для определения полной численности солдат, которых можно было при необходимости призвать под свои знамена. В подобных обстоятельствах довольно сложно поверить, что эти огромные силы остались бы не при деле, если бы галлы сами не нанесли первый удар.

 

Впрочем, каковы бы ни были намерения римлян, победа при Теламоне, несомненно, воодушевила их: говоря словами Полибия, они «возымели надежду совершенно вытеснить кельтов из области реки Пад»28. В 225 г. до н.э. оставшийся в живых консул – перед тем как вернуться домой с триумфом – довольно долго преследовал бойев на их собственной территории, а в следующем году оба консула, преодолев дополнительные трудности в виде болезней и плохой погоды, сумели привести это племя к повиновению. В 223 г. до н.э. консулы Г. Фламиний и П. Фурий Фил перенесли боевые действия еще дальше вглубь вражеской территории, напав на воинственных инсубров, которые господствовали на равнинах северной Италии между Падом и италийскими озерами. Переправившись через реку близ Кластидия, римляне сделали крюк через земли дружественных им ценоманов и атаковали инсубров с востока на реке Ольо (к западу от современной Брешии). Последовавшее за этим сражение, в котором вражеское войско численностью примерно 50 тыс. человек было наголову разгромлено, явилось выдающейся победой Фламиния, который поставил на кон всё, разрушив мосты за своей армией и отрезав таким образом все пути к отступлению. Впрочем, эта победа не была оценена по заслугам ни политическими оппонентами консула, ни историками, которые находились под их влиянием, и голосование по вопросу о полностью заслуженном им триумфе проходило не в сенате, а в народном собрании.

 

Завершающий удар по инсубрам был нанесен в следующем году консулами Гн. Корнелием Сципионом и М. Клавдием Марцеллом, которым, правда, пришлось преодолеть весьма активное сопротивление. Когда они переправились через Пад и осадили Ацерры, галлы, к которым не так давно присоединилось 30 тыс. заальпийских гезатов, совершили отвлекающий маневр, напав на римскую базу снабжения в Кластидии, {510} расположенную к югу от реки. Вследствие этого Марцелл был вынужден отделиться от своего коллеги и выступить на запад, чтобы ликвидировать возникшую угрозу, но, окружив и разгромив противника, сумел опять воссоединиться со Сципионом, только что взявшим Ацерры, и осуществить успешную фронтальную атаку на главный город инсубров – Медиолан (совр. Милан). Это окончательно подорвало силы сопротивления, и галлы начали безоговорочно сдаваться и оставлять земли римлянам, уходя в предгорья Альп.

 

Таким образом, в течение четырех лет вся Цизальпинская Галлия была поставлена под контроль римлян, а границы римской Италии дошли до Альп. В 221 г. до н.э., чтобы довести дело до конца, сенат отправил двух консулов в расположенную к северу от Венеции Истрию – для подчинения всех племен, населявших территорию между побережьем и Юлийскими Альпами. Это означало, что теперь все равнинные земли современной Италии были надежно защищены и что непокоренными остались только лигуры, скрывавшиеся в горных твердынях северо-запада. Соответственно, в 220 г. до н.э. должность цензора была доверена Г. Фламинию, который – в качестве трибуна и консула – являлся одним из главных вдохновителей римского движения на север и теперь смог официально подтвердить свои труды, начав строительство Фламиниевой дороги (Via Flaminia), которая поначалу должна была соединить Рим с Аримином и ager Gallicus, и основав две латинские колонии в центральной части долины Пада – в таких ключевых точках, как Кремона и Плаценция. {511}

 

 

21 Taylor 1960 [G 733]: 59 слл. Ср.: Toynbee 1965 [A 131]: I.377 слл. {506}

 

22 Еще одна возможность заключается в том, что увеличение количества триб до тридцати пяти было сочтено желательным для того, чтобы облегчить реформирование Центуриатной организации. Впрочем, точная дата проведения данной реформы нам неизвестна. См. далее с. 515 сл. и с. 531 сл. наст. изд.

 

23 Полибий. II.21.

 

24 Зонара. VIII.18. {507}

 

25 Данную интерпретацию см. в работах: De Sanctis 1907–1964 [A 37] III: 332 сл.; Jacobs 1937 [H 115]: 33 слл., 71 слл.; Càssola 1962 [H 103]: 211 слл.

 

26 См.: Fraccaro 1919 [H 110]: 81 слл.; Tibiletti 1949 [G 147]: 3 слл.; ср. выше с. 459 сл. наст. изд. Вероятно, в течение предыдущего столетия земельные участки получили на правах колонистов примерно 50–60 тыс. римлян, не говоря о неопределенном количестве граждан, попавших под подушное распределение. На отсутствие в 232 г. до н.э. острой потребности в земле указывает пограничный камень, найденный близ Писавра и относящийся к эпохе Гракхов (CIL 12.719; ILLRP 474). Согласно надписи на нем, и сто лет спустя часть ager Gallicus по-прежнему находилась в руках occupatores. {508}

 

26a Гезаты – кельтские наемники. Подробнее см.: Доманина С.А. Кельтские гезаты – кто они? // Antiquitas aeterna. Вып. 2: Война, армия и военное дело в античном мире (Саратов, 2007): 113–118. – В.Г.

 

27 Полибий. II.21.5. {509}

 

28 Полибий. II.31.4. {510}

 

Стейвли И.-С. Рим и Италия в начале III в. до н.э. // Кембриджская история древнего мира. Т. 7, кн. 2: Возвышение Рима: от основания до 220 года до н.э. / Под ред. Ф.-У. Уолбэнка, А.-Э. Астина и др.; пер. с англ., подготов. текста, заметка «От переводчика», примечания В.А. Гончарова. М.: Ладомир, 2015. С. 506–511.

 

Ответить