←  Русь

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Псковское восстание 1650 г.

Фотография Стефан Стефан 30.10 2018

ПСКО́ВСКОЕ ВОССТА́НИЕ 1650, выступление части посадского населения г. Псков, поддержанное рядовыми служилыми людьми по прибору, против местных властей и купечества. Проходило одновременно с Новгородским восстанием 1650. Вызвано дефицитом зерна и ростом цен на него в Псковском у. (спровоцированы разрешением царя Алексея Михайловича беспошлинно вывезти из Рус. гос-ва в Швецию крупную партию зерна, несмотря на неурожай предыдущего года), а также опасениями псковичей, что начнётся новая рус.-швед. война. 23 февр. (5 марта) и 27 февр. (9 марта) псковичи предприняли попытки мирным путём приостановить вывоз зерна, обратившись за помощью к городовому воеводе Н.С. Собакину и архиеп. Псковскому и Изборскому Макарию. Получив отказ, 28 февр. (10 марта) горожане разграбили двор купца Ф. Емельянова (осуществлял закупки зерна для шведов по поручению царя) и земского старосты С. Меншикова, арестовали Меншикова и швед. купца Л. Нумменса. Дважды, в марте и апреле, восставшие направляли царю челобитные (до возвращения первой делегации взяли в заложники Собакина). Первоначально они просили запретить вывоз зерна за рубеж и жаловались на Емельянова, затем выдвинули новые требования – выплаты жалованья служилым людям целиком и в срок, сохранения их численности в Пскове, запрещения служить псковичам в др. регионах страны и пр. Не позднее 23 марта (2 апр.) восставшие избрали новых земских старост Г. Демидова и М. Мошницына (исполняли должности до августа), блокировали деятельность съезжей (приказной) избы, у нового воеводы кн. В.П. Львова [приехал в город 25 марта (4 апр.)] отняли ключи от гор. ворот и пороховой палаты. Для расследования событий П. в. 30 марта (9 апр.) в Псков прибыли кн. Ф.Ф. Волконский (обвинён псковичами в сговоре с Емельяновым, избит и арестован) и дьяк Г.С. Дохтуров (арестован). В мае из Новгорода на подавление восстания был направлен кн. И.Н. Хованский с отрядом ок. 1,9 тыс. чел. 28 мая (7 июня) он частично блокировал Псков, однако взять город не сумел (между правительств. войском и восставшими под гор. стенами произошло св. 20 вооруж. столкновений, гл. обр. по инициативе псковичей). В июле на Земском соборе в Москве принято решение для урегулирования конфликта направить в Псков делегацию во главе с еп. Коломенским и Каширским Рафаилом, а 15(25) авг. к стоявшим у города войскам присоединилось ок. 1,3 тыс. чел. из Заонежских погостов во главе с С.П. Елагиным и полк. М. Кормихелем. Благодаря усилиям епископа, торжественно въехавшего в Псков 17(27) авг., к 24 авг. (3 сент.) к крестному целованию приведено ок. 3 тыс. чел.; 25 авг. (4 сент.) посадские люди и стрельцы во главе с земскими старостами М. Русиновым и А. Гдовлянином признали свою вину перед Львовым. Покаяние позволило большинству участников П. в. получить прощение от властей. Из числа не покаявшихся осенью того же года выявлено 10 чел. (один казнён, остальные с семьями сосланы).

 

 

Лит.: Градобойнова Е.В. Вооруженное противостояние мятежного Пскова и армии И.Н. Хованского в 1650 г. // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 2011. № 3; она же. Документы Разрядного приказа о Псковском мятеже 1650 г. // Отечественные архивы. 2011. № 6.

 

Градобойнова Е.В. Псковское восстание 1650 // Большая российская энциклопедия

http://bigenc.ru/dom...ry/text/3172052

Ответить

Фотография Стефан Стефан 31.10 2018

Тихомиров М.Н. Псковское восстание 1650 года. Из истории классовой борьбы в русском городе XVII века.

М.; Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1935. – 203 с.; карта.

 

http://elib.shpl.ru/...i-veka-m-l-1935

Ответить

Фотография Стефан Стефан 21.03 2019

ГЛАВА 8

 

Псковское восстание 1650 года

 

О причинах восстания. – «Норовят все вместе в Немцы».«Воровской завод и во граде мятеж».«Служба с травы, и с воды, и с кнута».«Праведная надежа, благочестивый государь».Ход событий в марте – мае.Ход событий в июне – августе

 

О причинах восстания

 

Восстание в Пскове принадлежит к числу таких событий отечественной истории, в объяснении которых и поныне преобладают стереотипы марксистской методологии. Фундаментальное исследование истории восстания было выполнено М.Н. Тихомировым еще в 1935 г., и время властно наложило отпечаток на книгу ученого1. Для своего времени М.Н. Тихомиров создал уникальную работу, основанную главным образом на архивных источниках, а изложенные в ней выводы – результат серьезного исследования. Фундаментальный характер труда Тихомирова, а также локальный характер изученной проблемы стали причиной того, что {235} десятилетия спустя его исследование остается единственной попыткой осмыслить драматичные события 1650 г.

 

Между тем, за истекшие годы исследовательская ситуация в отечественной исторической науке кардинально изменилась. XVII столетие представляется уже не просто «бунташным веком», но сложнейшей переходной эпохой, соединившей в себе черты средневековья и нового времени. В исследовании социально-экономических отношений этого периода первостепенное значение имеют работы Л.В. Милова, в которых впервые в отечественной науке поставлена проблема особенностей развития предпринимательства в России и преобладания в ее экономике «неадекватных форм капитала»2.

 

Выводы Л.В. Милова настоятельно диктуют необходимость вернуться к теме городских восстаний середины XVII в. Очевидно, что вряд ли нужно искать в социально-экономической жизни России этого времени новые явления, свойственные капиталистической экономике. Вопреки тому, что писал Тихомиров, псковские сотни ни в коей мере не несли в себе черт цехового строя, а были обычными административно-территориальными единицами3. Значит, протест псковских горожан никак не был связан с проблемами городской экономики и не может быть истолкован как проявление борьбы «предбуржуазных отношений» с феодальными.

 

Здесь необходимо описать политическую ситуацию 1649–1650 гг. в Русском государстве. К началу 1650 г. правительство выполнило основные требования посадских и служилых людей Москвы и других городов, выдвигавшиеся в ходе восстаний 1648 г. {236} Было осуществлено прикрепление крестьян к земле, посадские люди получили монопольное право торговли в городах, и одновременно начался сыск закладчиков и беглых. Таким образом, правовое положение и дворянства, и посажан существенно улучшилось. Восстание в Пскове в 1650 г. не было предопределено, и поэтому правомерным представляется сконцентрировать внимание не на причинах восстания, а на ходе событий, которые в конченом итоге сделали восстание необратимым, на выявлении тех пружин, которые привели в действие взрывной механизм бунта.

 

Как пишет Ж. Дюби, «изучение политической сферы в настоящее время – это не исследование простых сцеплений причин и следствий, как во времена позитивизма, а стремление рассмотреть всю совокупность многочисленных факторов, приводящих к событию и обусловливающих расстановку сил»4. В русской исторической науке еще в 1970-х годах появились исследования, авторы которых фактически сформировали альтернативную методику изучения событий, имевших массовый характер. Это работы А.А. Зимина, А.Г. Тартаковского и других историков. А.Г. Тартаковский подчеркивает глубокое своеобразие «периодов, состоящих из цепи событий, в которых принимало участие множество лиц и которые непосредственно отражались в сознании больших человеческих коллективов». Восстание 1650 г. и было таким относительно недолгим периодом в истории города, вместившим в себя множество событий, отразившихся в разнообразных источниках. {237}

 

В изучении событий, или, иначе, конъюнктуры, основополагающую роль играют информационные системы: способы передачи и хранения информации, а также быстрота и качество ее обработки, осмысления. А.Г. Тартаковский считает, что «в источниковедческом плане познание информационных закономерностей имеет первостепенное значение, ибо от этого зависит понимание глубинных процессов образования соответствующих комплексов источников, равно как и уяснение их существенных свойств и потенций»5. Ж. Дюби подчеркивает значение информации, к которой открывает доступ изучение события, поскольку «высказывания современников по поводу события приподнимают завесу над обычно скрытыми структурами… внутри которых разразился и на которых сказался кризис»6. Как пишет Б.А. Успенский, «в семиотической перспективе исторический процесс может быть представлен как процесс коммуникации, при котором постоянно поступающая новая информация обусловливает ту или иную ответную реакцию со стороны общественного адресата (социума)»7. Собственно, задача настоящего исследования и состоит в выяснении того, как воспринималась информация в Пскове и какие выводы делали из ее осмысления горожане.

 

 

«Норовят все вместе в немцы»

 

В 1617 г. между Россией и Швецией был подписан Столбовский мирный договор, по которому побережье Финского залива переходило в руки {238} шведов. Но как быть с православным населением уступленных Швеции районов? По договору все жители побережья могли уйти в пределы России в течение двух недель; оставшиеся становились шведскими подданными и считались перебежчиками, и в случае ухода в Россию их надлежало отправлять обратно. Само собой разумеется, что большинство людей не желали бросать дома и пожитки и уходить на родину. Поэтому русские, ижорцы и карелы предпочли остаться на своей земле до лучших времен. С течением времени крестьяне продавали свои дворы и уходили за границу, причем за тридцать лет таких перебежчиков набралось не менее 50 тысяч.

 

Шведы регулярно напоминали русскому правительству о необходимости выдавать перебежчиков, но в Москве предпочитали тянуть время. В период самостоятельного правления королевы Кристины (1644–1654 гг.) Швеция находилась в зените своего могущества. Укрепление позиций Швеции в Северной Германии и Восточной Прибалтике сделали невозможным для России открытый конфликт со шведами8. В 1649 г. посольство Бориса Пушкина и дьяка Алмаза Иванова, стремясь избежать эскалации конфликта, пошло на уступки правительству Кристины. Выдать перебежчиков было нельзя ни по социальным, ни по конфессиональным мотивам. Разве можно возвращать православных под власть «безбожных» лютеран? Как впоследствии объясняли суть дела в царской грамоте от 19 мая, «для избавленья тех християнских душ, чтоб они в люторской вере не были», в Москве решили откупиться и за {239} перебежчиков договорились выплатить шведам 190 тыс. рублей. Помимо этого в Москве обещали организованно продать в Швецию 12 тыс. четвертей ржи по той цене, по которой будут в это время покупать зерно на псковском рынке.

 

Правительство поручило «хлебное дело» гостю Федору Емельянову с негласным предписанием – поднять цены на хлеб в Пскове. Но зерна в Псковской земле было недостаточно, и большую часть хлеба – 10 тыс. четвертей – правительство решило взять из «житных клетей» в Кремле. Операция «хлеб в обмен на православных» началась в феврале 1650 г. и вызвала рост цен на хлеб в полтора раза и взрыв общественного недовольства, которое исподволь вызревало в пограничном городе.

 

Анализ своих действий восставшие предприняли уже спустя полтора месяца после начала восстания. В середине апреля 1650 г. в Земской избе представители от разных чинов городского населения составили Большую челобитную, адресованную царю. 12 мая челобитная была подана Алексею Михайловичу, а уже 19 мая челобитчики получили ответную царскую грамоту с приписью думного дьяка Михаила Волошенинова9. Исследование этих текстов, составленных по горячим следам событий, может пролить свет на глубинные причины конфликта, коренившиеся не только в социальных противоречиях, но – и прежде всего – в мировоззрении, ментальности русского общества XVII в.

 

От шведов в Пскове не ждали ничего хорошего, поэтому всякий «немец» воспринимался как {240} враг и шпион. В составе посольства Пушкина находился иностранец, служивший в России, – Александр Краферт, которому было поручено оценить боевые возможности псковской крепости. Впоследствии псковичи писали в челобитной, что «тот немчин Александр по городовой стене ходил, и около всего города Пскова нарядов, и боев, и слухов, и всякой городовой крепости высматривал, и наряд мерил, длину и ширину и писал, и около города щупами землю щупал, а неведомо для чево; и с теми послы тот немчин Александр и в Стеколно (Стокгольм) ездил». Особую тревогу вызывали частые контакты немецких купцов, останавливавшихся в Гостином дворе на Завеличье, с псковскими воеводами: «…с немецкого двора торговые немцы во Псков к твоим государевым околничим и воеводам на подворье с лошадьми приезжают, и в хоромы ходят, а о чем они с ними советуют, и мы того не ведаем».

 

Иностранцы были частыми гостями в Пскове, но всякие контакты с ними тем не менее считались делом предосудительным. Федор Емельянов, которому правительство поручило осуществить закупку хлеба для Швеции, по мнению псковичей, «радеет немцам, а нашу православную христианскую веру похуляет, и тем он, Федор, государево крестное целование нарушил». В закупке зерна участвовал и новгородский купец Семен Стоянов, которого также подозревали в небескорыстных связях с шведами. «А во всем, государь, – писали псковичи в челобитной, – у него Федора дума с Семеном Стояновым, и норовят де все вместе в Немцы; а племянник {241} де Семена Стоянова Ивашко Коломской поехал за немецкой рубеж в Ригу для вестей, а товару де повез с собою для прилики».

 

Подозрения горожан вызывали и переводчики, служившие в псковской Съезжей избе, о чем псковичи писали в Большой челобитной. «Да в твою ж, государь, отчину во Псков присылают к нам некрещеных переводчиков, а в твоей государеве отчине город Псков с пригороды и уезды стал на литовском и на немецком рубежах; и будучи, государь, у нас, те некрещеные переводчики изо Пскова ходят на немецкой гостин двор и у немец крестят дети и с своими женами и з детьми с немцы пируют… и о всяких твоих государевых вестовых делах, что ни делается в твоем государеве Российском государстве, розказывают, и за рубеж пишут и совет держат»10. Подозрения в измене в силу недостатка информации падали на тех, чья деятельность в той или иной степени проходила в тайне от мира.

 

Современному человеку трудно представить себе, насколько жадно поглощали информацию люди в эпоху средневековья. Новости приходили по разным каналам, отчасти официальным: на рыночной площади подьячие зачитывали царские указы. Но чаще источником информации был любой приезжий человек; сказанное им передавалось из уст в уста, обрастая порой фантастическими подробностями. Как писал Л. Февр, «человеческие группы так или иначе были достаточно замкнутыми и удаленными друг от друга; их разделяли довольно большие расстояния или естественные преграды, и они сообщались между собой лишь через {242} посредство бродячих элементов, переносивших драгоценные новости, пришедшие издалека и ставшие от этого еще более захватывающими»11.

 

В общем, народ получал информацию не только о свершившихся событиях – объявлении войны или заключении мира, но и о готовящихся акциях. В Пскове же, как городе пограничном, все эти сообщения приобретали особую актуальность. Горожане прекрасно помнили о нападении на Псков шведского короля Густава-Адольфа в 1615 г. и с жадностью ловили известия из-за границы. Посольство Бориса Пушкина в декабре 1649 г. возвращалось из Швеции через Псков. Члены посольства, видимо, стремясь приукрасить свои достижения перед псковичами, не раскрыли в частных беседах с подьячими съезжей избы результатов переговоров, и известия о них стали обрастать слухами.

 

Как писали впоследствии псковичи в Большой челобитной, обращаясь к царю, «от тех, государь, послов во Пскове в народе слово пронеслось, что они упословали твоим государевым счастием и умолением, – королева де твои государевы городы, казну и людей тебе, праведному государю, все отдает, и перебещиков, которые из свейского рубежа перебежав живут в твоей государеве стороне в Руси, а что денежные и хлебные твоей государевы казны отдачи за немецкий рубеж, и про то, государь, ничево не сказывали. И ныне, государь, те их посолские слова нам, богомолцем и холопем и сиротам твоим, всяким жилецким людем во Пскове учинились лживы, потому что ныне твою государеву денежную и хлебную казну и перебежчиков отдают за рубеж Свейские {243} земли немцам, и твоими государевыми городами оне владеют».

 

Из цитированного фрагмента хорошо виден процесс передачи и обработки информации в городе: неосторожно брошенное «слово», попав в гущу коммуникации тесно спаянного коллектива, объединенного потребностью во взаимной поддержке, приобретает черты общего мнения. Это мнение критично по отношению к власти: народ ждет от правительства защиты национальных интересов, а бояре с дьяками их не защищают, да еще скрывают от людей правду. В Москве не смогли внятно объяснить свое дипломатическое поражение даже спустя три месяца после начала восстания, и в царской грамоте от 19 мая псковичам было заявлено: «Мы, великий государь, з божьею помощию ведаем, как нам, великому государю, государство свое оберегать и править»12. Но формула самодержавного правления, обычно оказывавшая гипнотическое воздействие на подданных, уже не могла оправдать ошибки государственного управления.

 

 

«Воровской завод и во граде мятеж»

 

Беспорядки в Пскове начались не позднее 24 февраля 1650 г., и уже 26 февраля представители посадской общины приходили на двор воеводы Никифора Собакина с просьбой задержать выдачу хлеба шведам из «государевых житниц» – стратегических запасов в Кремле. Не добившись внятного ответа, псковичи обратились к посредничеству псковского архиепископа {244} Макария. Встреча главы администрации, главы церкви и «всего города» состоялась на площади у Троицкого собора 27 февраля. Из того, как восставшие впоследствии излагали ход событий в Большой челобитной, выясняется, что толпу горожан возглавляли «лучшие люди», в числе которых были земские старосты во главе с Семеном Меншиковым и Иваном Подрезом.

 

«Мы всем градом как учали ему о том твоем государеве хлебе со слезами бить челом, чтоб он из города того кремского твоего государева и купного хлеба свейским немцам не выдавал, и твой государев околничей и воевода Никифор Сергеевич Собакин, вшед к Соборной церкви на папертную ступень, и учал нам богомолцам и холопем и сиротам твоим, всему миру, угрожать: хлеб де я против твоей государевы грамоты отдам немцам, а не вам, псковичам; вы, де, псковичи, изберите из вас лутчих людей, кого из вас повесить. И угрожаючи, он от соборной церкви пресвятые Троицы и пошол к твоему государеву богомольцу и учал он околничей всему миру угрожать ссылкою…»13.

 

Сход на соборной площади и подача коллективной челобитной были для псковичей важной и в то же время рискованной акцией. С одной стороны, на сходе вырабатывалось общественное мнение, когда даже сомневающиеся в необходимости конфронтации с властью могли оказаться под мощным прессингом со стороны общности и ее лидеров. Как удачно подметил П.Ю. Уваров, «на этой стадии могли действовать механизмы как социально-психологического “заражения”, так и заражения суггестивного: {245} человек улавливал настроение окружающих или подражал лидеру»14.

 

С другой стороны, подобные коллективные действия были противозаконны и подпадали под статьи только что принятого кодекса – Соборного уложения 1649 г. В царской грамоте от 19 мая содержалась пространная цитата из уложения: «А кто учнет на наших государевых бояр и околничих и думных и ближних людей и в городех и в полкех на воевод и на приказных людей или на кого ни буди приходити скопом и заговором и учнут кого грабити или побивати, и тех людей, хто так учинит, за то потому ж казнить смертью безо всякие пощады»15.

 

Немаловажное значение имело также упоминание воеводой Собакиным ссылки в качестве возможной репрессивной меры против восставшего «мира». Угроза ссылки несла глубокий смысл для псковичей, которые в XVI в. как минимум дважды подвергались высылке в Москву и другие города Замосковного края. Первый «вывод» был осуществлен в 1510 г., в момент присоединения Пскова к Москве, когда из города были высланы не менее 300 семей бояр и «житьих людей». Второй раз псковские гости были депортированы в 1569 г. по так называемому «изборскому делу». Удаление из пограничного торгового города и угроза смертной казни оказались последними доводами в дискуссии московской администрации с восставшим городом.

 

По мере разрастания противостояния возбужденное общественное мнение порождало новые мистификации. Главной из них были слухи о грядущей {246} войне с Швецией, и по источникам легко проследить, как генерировалась эта идея. 28 февраля через Псков проезжал шведский посол по особым поручениям Логин Нумменс. Кортеж посла объезжал город вокруг крепостной стены, но на льду Великой у Власьевской башни был задержан отрядом стрельцов и возбужденной толпой посадских людей. В ходе начавшегося импровизированного допроса Нумменс, видимо, предъявлял документы, называл имена московских чиновников, в частности боярина Морозова, старался предупредить возможную расправу угрозами со стороны Швеции. Но каждое слово Нумменса воспринималось как доказательство его антирусской деятельности и интерпретировалось вопреки намерениям посла.

 

Впоследствии в Большой челобитной псковичи так описывали «речи» задержанного Нумменса: «…он же, Логинко, говорил: дал де нам тое твою государеву денежную казну на Москве твой государев боярин Борис Иванович Морозов без твоего государева ведома, и с Москвы де его отпустил с тою казною в шестом часу ночи. И о те поры спросил тот немчин Логинко псковского гостя Федора Емельянова и говорил: как де мы в Свейскую землю твою государеву денежную казну и хлеб вывезем, и мы, де, свейские немцы, будем подо Псковом. Да он же, Логинко, всему народу сказывал, что де наша королева с своими подданными у себя немец войско сбирает и иных земель немец же в помочь наймует, а иные де и понаняты есть, и взяв де ей королевы твоя государева казна, и отдать наемным немцам, а немцы де, у ней взяв хлеб и деньги, пойдут войною {247} под твои государевы вотчинные города, под Великий Новгород и подо Псков и под иные городы, а то де все твои государевы послы Борис Иванович Пушкин с товарыщи свейские королевы приваживали, и такую твою государеву большую казну, денги и хлеб отдали, и перебежчиков на собя, что под твои государевы городы нанять немец иных земель для войны»16.

 

Без всякого сомнения, дипломат и коммивояжер Нумменс не мог говорить такие «речи», но для нас важно подчеркнуть, какие выводы сделали псковичи из путаных объяснений испуганного посланника. При Нумменсе обнаружили деньги: часть контрибуции за перебежчиков; Нумменс ссылался на скупавшего хлеб Федора Емельянова. В сознании восставших горожан эти разрозненные факты замкнулись в логическую цепочку: хлеб и деньги отправляют за границу бояре и купцы для того, чтобы шведская королева смогла собрать наемную армию для похода на Псков и Новгород. Одновременно из Кремля изымают 10 тыс. четвертей ржи, чтобы лишить город стратегического запаса на случай осады. Нумменса немедленно арестовали, и на следующий день во время квалифицированного допроса в Съезжей избе он говорил уже другие «речи». На самом деле Нумменс говорил то же самое, но уже без угроз и в присутствии переводчика, однако миф о военной угрозе со стороны Швеции продолжал обрастать новыми фантастическими подробностями.

 

Таким образом, насильственные действия восставших весной 1650 г. были прямо спровоцированы властью – как центральной, так и местной. Но {248} помимо конъюнктурных обстоятельств, сложившихся на Северо-Западе в то время, восстание было связано и с общими для страны условиями.

 

 

«Служба с травы, и с воды, и с кнута»

 

Аналогичная ситуация складывалась и в Новгороде, где 15 марта началось восстание посадских людей и стрельцов, причиной которого стал также «продовольственный кризис, возникший в связи с вывозом хлеба за границу»17. Новгородские события были в значительной степени спровоцированы начавшимся восстанием в Пскове. На это недвусмысленно указывал в письме боярину Б.И. Морозову новгородский воевода Ф.А. Хилков: «А и смуту, государь, большую в Новегороде завели от пскович же, потому что было в Новгород от них письмо, чтоб также учинить, как оне учинили». О связях новгородцев с восставшим Псковом говорил в своих расспросных речах и новгородский помещик Федор Негодяев, бежавший 7 апреля из Новгорода в армию Хованского. Как указывал Негодяев, «перед побегом де его, дни за два, прислали изо Пскова всяких чинов люди в Великий Новгород в земскую избу заручную грамотку с казаки з двемя человеки да с двемя ж человеки с служками монастырскими, а имян их не ведает»18.

 

Но еще в конце марта неофициальная информация из Новгорода была для псковичей не только руководством к действию, но и источником новых мистификаций. 21 марта из Новгорода вернулся служка Снетогорского монастыря, который объявил «всему {249} народу» новые «слухи». В Большой челобитной псковичи так передали речи служки Осипа: «…как твоя государева денежная и хлебная казна с Москвы будет, и они, де, свейские немцы, будут твою государеву отчину Великого Новагорода имать на Христов день, а в Нове де городе указано на тот день богатым людем вина курить и пива варить и меды ставить безъявочно, а маломощных де государь людей велено поить из твоей государевой казны до пьяна, чтобы все были пьяны для того немецкого приходу. А Псков де имать на Троицын день»19.

 

На следующий день, 22 марта, псковский помещик Богдан Тимашев привез из Новгорода новые вести: «В Великом Новгороде молвою говорят в народе, что немцы будут под твою государеву отчину на Христов день, а под Новгород на Николин день». В ходе дальнейших обсуждений проблемы шведской опасности сложилось мнение, что крайней датой шведского вторжения будет Троица. По словам псковского помещика Никулы Перетрутова, «как де твоя государева казна придет с Москвы, и немцам было на те деньги наймовать людей, а идти де было под Великий Новгород и подо Псков на Христов день, или на Николин день и кончее под Троицын день».

 

Источником таких слухов часто становились сами иностранцы, а информация проходила через многих людей. Помещик Никула Перетрутов, вернувшийся из Москвы 26 марта, получил информацию из третьих рук – от некоего Сергея Путимцева, видимо, также помещика, который приехал в Новгород из Москвы вместе с «немцем риженином, а имени {250} его он… не ведает…, да того ж немчина человек в народе сказывал…»20. В данном случае информация поступала от слуги немецкого купца из Риги, чьи суждения передал Никуле Перетрутову Сергей Путимцев. Нет ничего удивительного в том, что миф о шведской военной угрозе, так и не переросший стадию слухов, обрастал всякий раз новыми подробностями.

 

Значительное место в Большой челобитной было уделено проблемам служилых людей по прибору – стрельцов, казаков, пушкарей. По росписи 1647–1648 г. в Пскове насчитывалось 1300 стрельцов, сведенных в три стрелецких приказа. Положение стрельцов нельзя назвать плачевным; они получали довольно высокое по тем временам жалованье: рядовому стрельцу из «новоприборных» выдавали 3 рубля денежного, а также 6 четвертей ржи и 6 четвертей овса хлебного жалованья. Ветераны получали прибавку за службы, и денежное жалованье «старого» стрельца составляло 4 рубля21. Но злоупотребления местной администрации сводили на нет усилия центральной власти. Во-первых, многим из стрельцов денежное жалованье в 1648–1649 и 1649–1650 гг. давалось в половинном размере, а часть вспомогательного персонала не получала его вообще. Во-вторых, схема выдачи денежного жалованья была построена с сугубой выгодой для чиновников.

 

В Большой челобитной служилые люди писали: «А как государь во Псков твои жаловалные грамоты придут, и твои государевы околничие и воеводы и дьяки на твои государевы указные сроки того твоего государева денежного и хлебного жалованья нам, {251} холопем твоим, из твоей государевы казны не выдают, а дают, государь, то твое царское жалованье они, норовя кабацким откупщиком, – под праздники, чтоб то твое государево денежное и хлебное жалованье сложилось у них, кабацких откупщиков на кабакех, а от того, государь, оне, околничие и воеводы и дьяки емлют себе большие поминки»22. Таким образом, попытки воеводы и приказных нажиться путем получения взяток от кабацких откупщиков за выручку от пропитого стрельцами жалованья в конечном итоге вызвали активное участие служилых людей в восстании.

 

К тому же, пытаясь отвести от себя обвинение в утайке жалованья, чиновники распространяли как минимум два ложных слуха. Первый из них заключался в том, что государственная казна пуста. Как передавали псковичи в челобитной «речи» воевод и приказных дьяков, последние на все просьбы отвечали отказом со следующим мотивом: «жаловалной де мы грамоты не слушаем, емлите де то, что мы вам указываем, будет де и того не возьмете, и мы де и того вам из твоей государевой казны не дадим, а бейте де челом о недодаче тебе государю на Москве; добры де жаловалные грамоты, да мы вам не дадим, потому что де исходит твоя государева казна на Москве немцам… а вы де природные, служите государю с воды, и с травы, и с кнута».

 

Приказные в данном случае имели в виду не только факт выдачи контрибуции Швеции за перебежчиков, но и начавшееся формирование полков «нового строя», значительную часть личного состава которых на первых порах составляли {252} иностранцы. Стрельцы в течение всей второй половины XVII в. крайне ревниво относились к «райтарам и солдатам», содержание которых, по мнению стрельцов, поглощало большую часть бюджета, и служба «с кнута» стала для них не только удачной метафорой приказного «крючка», но и жестокой реальностью.

 

Второй довод воевод и дьяков был банальной угрозой отправки на службу в Сибирь, на край земли, о котором в Пскове существовали самые фантастические представления. По словам челобитчиков, приказные шантажировали стрельцов следующим образом: «…будет де начнете о том об недостаточном твоем государеве жалованье на Москве… бить челом, и вам де есть на Москве образец Сибирь, так же как ваша братья, служилые люди, с Москвы посыланы в сибирские города и меж гор в пропастех поустроены. И о том, государь, о недостаточном твоем государеве царьском жалованье тебе, государю, на Москве и по ся места мы, холопы твои, не смели бити челом: боимся, государь, таких же ссылок, как, государь, природные твои государевы люди москвичи и служилые разных чинов с Москвы в ссылки поразосланы, и многие християнские души помучены, и палицами побиты, а иные в воду потоплены».

 

По сообщению Поммеренинга от 18 апреля 1649 г., несколько сот московских стрельцов были сосланы в Сибирь, и в Пскове могли знать об этом23. Слухи о зверских расправах со служилыми людьми в Сибири были нелепостью, однако подобное умонастроение достаточно характерно для {253} человека эпохи средневековья, перед взором которого всякая отдаленная территория представлялась преддверием ада. {254}

 

 

1 Тихомиров М.Н. Псковское восстание 1650 г. // Тихомиров М.Н. Классовая борьба в России. М., 1969. С. 23‒138.

 

2 Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.

 

3 Тихомиров М.Н. Псковское восстание 1650 г. С. 29; Шунков В.И. Ремесло в Пскове и Новгороде по данным сыска 1639‒1640 г. // ИЗ. М., 1939. Т. 5. С. 116‒117.

 

4 Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 года // Одиссей. Человек в истории. 1991. М., 1991. С. 55‒56.

 

5 Зимин А.А. О методике изучения повествовательных источников XVI в. // Источниковедение отечественной истории. Вып. 1. М., 1973. С. 209‒211; Тартаковский А.Г. Показания русских очевидцев о пребывании французов в Москве в 1812 г. // Источниковедение отечественной истории. Вып. 1. С. 235, 246.

 

6 Дюби Ж. Развитие исторических исследований… С. 56.

 

7 Успенский Б.A. Historia sub specie semioticae // Из истории русской культуры. Т. 3 (XVII – начало XVIII в.). М., 1996. С. 519.

 

8 Тихомиров М.Н. Псковское восстание 1650 г. С. 50; История Швеции. М., 1974. С. 191‒192. {273}

 

9 Тихомиров М.Н. Псковское восстание 1650 г. С. 243.

 

10 Якубов К.И. Россия и Швеция в первой половине XVII в. // Чтения ОИДР. 1898. Кп. 1. С. 341‒342, 362.

 

11 Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С. 420.

 

12 Якубов К.И. Россия и Швеция… С. 355; Тихомиров М.Н. Псковское восстание… С. 247.

 

13 Якубов К.И. Россия и Швеция… С. 343.

 

14 Уваров П.Ю. Париж XV в.; События, оценки, мнения // Одиссей. Человек в истории. 1993. М., 1994. С. 187.

 

15 Тихомиров М.Н. Псковское восстание 1650 г. С. 246.

 

16 Якубов К.И. Россия и Швеция… С. 345‒346.

 

17 Мятежное время: Следственное дело о Новгородском восстании 1650 г. СПб.; Кишинев. 2001. С. 4.

 

18 Там же. С. 45, 184.

 

19 Якубов К.И. Россия и Швеция… С. 352.

 

20 Там же.

 

21 ДАИ. СПб., 1848. Т. 3. № 36. С. 122.

 

22 Якубов К.И. Россия и Швеция… С. 359.

 

23 Там же. С. 360, 426‒427, 447. {274}

 

Аракчеев В.А. Псковский край в XV–XVII веках: Общество и государство. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2003. С. 235–254, 273.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 26.11 2019

«Праведная надежа, благочестивый государь»

 

Средоточием и центром православной вселенной русского человека XVII в. была особа царя и государя всея Руси. Ход дел в стране, нравственное состояние общества в представлении людей всецело зависели от царя. Русский царь, считали его подданные, гораздо выше всех иностранных государей, прежде всего потому что он благочестив, то есть православного исповедания. Смена царствующей династии в годы смутного времени тяжело отразилась на престиже царского имени в самой России. Эпоха царствования Рюриковичей стала восприниматься как эталон, а подлинным «золотым веком» в исторической ретроспективе предстало царствование Ивана Грозного.

 

С его именем теперь связывалась истинно национальная политика: «А преж, государь, сего блаженные памяти прадеду твоему, великому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси, служили ему государю мы ж руские люди дворяне и дети боярские и казаки и стрельцы, а Литва, государь, и немцы, райтары и солдаты у него, праведного государя, не служивали, и сам он, государь под многие государства и городы войною ходил, и государства и городы имал с рускими людьми, а не с ыноземцы, а их государь жаловал своим государевым царским полным жалованьем без убавки»24. Явно {254} идеализированное представление об Иване Грозном расходилось с реальными фактами, и в ответной царской грамоте содержалось разъяснение, что предкам царя Алексея «служили цари и царевичи, и король Арцымагнус и многие иноземцы розных государств, и король Арцымагнус и городы Лифлянские многие поимал»25.

 

Царь Алексей Михайлович, по мнению псковичей, уже не внушал трепета иностранцам. Посадский человек Никита Иевлев привез из Ивангорода слух о выставленных в Швеции на всеобщее обозрение плакатах, где были изображены шведская королева Кристина, стоящая с мечом над «праведным надежей» царем Алексеем. Если уж в челобитной на имя царя псковичи осмелились намекнуть на его недостаточный авторитет, то в неподцензурных беседах они давали полную волю языку. Примечательная сцена произошла в Пскове во время чтения в городе царской грамоты от 19 мая. Казак Снякин на следствии рассказал следующее: «И как учели твою государеву грамоту пред народом честь и до половины вычли, а народ, все православные християне, молчали. И не выслушав до конца твоей государевой грамоты, земской староста Гаврилко Демидов и про тобя, великого государя… сказал нелепое слово, чево нам страшно и подумать. И я с своими товарищами, услышав у него, Гаврилки, такое нелепое слово, и его учели бити. И воры и мятежники, которые с ним, Гаврилкою, за него, Гаврилку, стали, и меня били не на живот, на смерть, обухами и пищальными стволами и тиннами, и замертво меня, Никифорка, вкинули в тюрьму»26. {255}

 

Таким образом, несмотря на то что в Пскове 1650 г. отсутствовало табу на осуждение царя и его политики, в целом именно фигура Алексея Михайловича была безусловным лидером общественного мнения. К нему обращались с челобитной, наполненной жалобами на плохое управление городом и ошибки во внутренней и внешней политике. Самый тон Большой челобитной не оставлял сомнений в верноподданнической позиции большинства горожан, да и задачу челобитной они видели в том, чтобы доказать, что они не изменники, а, наоборот, «прямят» государю. Лидером общественного мнения являлся и дядя царя Н.И. Романов, которого псковичи просили прислать «для сыску и расправы» в Псков: «а будет ты, праведная надежа, государь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии, сему нашему всемирному градцкому челобитью не поверишь… и на милость предложи и для того подлинного дела и сыску пришли, государь, к нам в свою государеву отчину во Псков своего великого боярина Никиту Ивановича Романова, который тебе, праведному государю о всем радеет и о земли болит…»27.

 

Сознание средневекового человека строилось на антиномиях, поэтому каждое позитивное явление социальной жизни имело изнанку, и всякому герою противостоял антигерой. Таким антигероем в России середины XVII в. был теневой правитель боярин Борис Иванович Морозов. С именем Морозова связывали рост налогов и злоупотребления администрации еще участники Московского восстания 1648 г., и псковичи также приписывали Морозову преступные намерения. В челобитной на имя царя {256} было изложено содержание «речей» шведского подданного Григория Аминева: «…как де будут немцы подо Псков, из Москвы де было быть твоему государеву боярину Борису Ивановичу Морозову на выручку, а ему де было здать Псков немцом без бою»28.

 

Версия о предательстве Морозова ярко характеризует менталитет восставших горожан. Обычная монархическая идеологема о добром царе и злых боярах в данном случае трансформировалась в миф о предателе, готовом во имя сохранения власти разрушить территориальную целостность страны. В царской грамоте от 19 мая апологии Морозова посвящен внушительный фрагмент. Дьяки напомнили псковичам, что именно дядя боярина Василий Петрович Морозов «в приход свейского короля во Пскове в осаде сидел и от короля Псков отсидел». Сам же Борис Морозов, как сказано в грамоте, «будучи у нас великого государя в дядьках, отставя дом свой и приятелей, был у нас безотступно, и нам служил, и нашего государского здоровья остерегал накрепко, да и посяместа нам служит верно и о наших и земских делах радеет»29.

 

Сравнение Большой челобитной и ответной царской грамоты позволяет иначе поставить и решить многие вопросы. В возникновении и развитии восстания решающую роль сыграли конъюнктурные обстоятельства, связанные со страхами средневекового человека. Это были страх голода, страх перед возможной войной, тотальное недоверие к власти. Наложившись на извечное недовольство горожан своим положением, ожидания и {257} страхи породили всплеск эмоций, что в конечном итоге привело к мятежу. Искаженная информация подогревала недовольство и привела к формированию в сознании горожан неадекватной картины всеобщей крамолы.

 

Как пишет Б.А. Успенский, «для описания языка некоторого историко-культурного ареала особенно показательны конфликты, контроверсные ситуации, обусловленные столкновением разных языков по отношению к одной и той же действительности и обнаруживающие вообще неадекватное восприятие одних и тех же событий…»30. Дискуссия псковичей и московского правительства представляет собой другой пример, когда горожане и чиновники, основываясь на одних и тех же понятиях, создавали разные образы действительности. Истиной в последней инстанции для служилых и тяглых людей выступал царь, и, таким образом, идеология мятежного Пскова оказалась не в состоянии вырваться из тисков средневекового сознания.

 

 

Ход событий в марте – мае

 

В середине марта в Псковской земской избе сменилась власть. Вместо Семена Меншикова и Ивана Подреза всегородными старостами были избраны антимосковски настроенные Гаврила Демидов и Михаил Мошницын31. Весной 1650 г. сложилась структура управления восставшего города. Формально высшим органом власти был сход посадской общины, называемый в источниках «мир», «скоп» или «сонмище». Горожане собирались на площади у {258} Рыбницких ворот на месте старого торга по звону колокола. «В мир» читали грамоты, привезенные посланниками от царя, митрополита и Хованского; перед «миром» оглашали содержание грамот, отправляемых от «всего Пскова» в другие города. Оперативные вопросы решались на заседаниях всегородной, или земской, избы. В ее состав входили земские старосты и выборные люди, выбиравшиеся по сословному признаку.

 

От трех стрелецких приказов выбирались три выборных человека, три священника представляли духовенство, псковское дворянство представлял помещик Иван Чиркин. По данным Г. Воронцова-Вельяминова, в земской избе заседали шесть посадских людей, но, судя по количеству сотен в Пскове, представителей посажан в Пскове должно было быть десять. М.Н. Тихомиров писал, что «устройство восставшего Пскова поражает своим сходством с более ранним временем эпохи псковской самостоятельности». Он же провел сопоставление мирского схода с вечевым собранием, всегородной избы с «господой», а всегородных старост с – псковскими посадниками32.

 

Это, безусловно, весьма произвольное сравнение. За прошедшие полтораста лет псковичи утратили традиции вечевого самоуправления – и по причине полной смены правящей элиты в XVI в., и из-за жесткого давления московской администрации. Ни в одном документе 1650 г. республиканские институты власти не упоминаются, а сами псковичи в челобитной называли себя холопами государя. Восстание 1650 г. скорее отождествлялось современниками с {259} событиями Смуты начала XVII в., и опочецкий казак Мокейко Юрьев в 1651 г. называл его «смутным мятежом» и «смутным временем».

 

«Смутный мятеж» усугубила и смена воеводской администрации: 25 марта вместо воеводы Собакина в Псков явился новый глава администрации князь Василий Петрович Львов. Смена воеводы дала псковичам легальную возможность арестовать Собакина, который стал своеобразным заложником, гарантировавшим неприкосновенность отправленных в Москву челобитчиков. Уже 28 марта в съезжей избе произошел конфликт нового воеводы с руководителями восстания, которые потребовали выдать им порох и свинец. Воевода отказался выполнить требование, сославшись на отсутствие угрозы из-за рубежа. Стрелец Коза заявил, что псковичи боятся «московского рубежа»: «с немцами нам войны нет, но нам те немцы, которые с Москвы будут по наши головы». Передав под угрозой расправы ключи от городских ворот старостам, воевода фактически перестал влиять на положение в городе.

 

30 марта в Псков прибыл для расследования причин бунта окольничий князь Ф.Ф. Волконский. Он остановился на дворе гостя Емельянова, и это обстоятельство стало решающим доводом для обвинения его в измене. Волконский был схвачен в Троицком соборе и жестоко избит по дороге на площадь. Изъятый у государева посланника наказ стали читать вслух и, дойдя до фразы о казни «воров и заводчиков», прервали чтение из-за того, что толпа горожан и стрельцов попыталась схватить Волконского. {260} Посланника ударили топором, арестовали и допросили вторично33.

 

В Москве долго не могли прийти к определенному мнению о способах борьбы с мятежом. Видимо, Боярская дума сочла необходимым подавить мятеж военной силой, и для подавления восстания на Северо-Запад был отправлен отряд воеводы Ивана Никитича Хованского. Новгородский митрополит Никон, при активном содействии которого подавили мятеж в Новгороде, полагал, что правительство не должно стремиться к безусловному подавлению восстания и требовать выдачи руководителей. Еще в начале мая Никон прислал в Псков своего стряпчего Богдана Сназина с предложением «принести свои вины государю». В дальнейшем Никон выступал за полное прощение не только рядовых псковичей, но и руководителей восстания34.

 

12 мая псковские челобитчики излагали содержание Большой челобитной перед царем и Боярской думой. Помещик Г. Воронцов-Вельяминов, представлявший псковских дворян, заявил что они «к челобитной руки приложили в неволю, потому что мирские люди захватили их врознь, поневелику». Воронцов же назвал имена «пущих воров заводчиков»: площадного подьячего Томилко Слепого, семерых стрельцов во главе с Прошкой Козой, трех посадских людей, двух священников, новых всегородных старост Гаврилу Демидова и Михаила Мошницына, трех стрелецких пятидесятников, двух казаков, священника Георгиевской церкви с Болота Якова. Большинство же посадских людей, заседавших в {261} земской избе, по словам Воронцова, «к воровству не пристают, сидят молча»35.

 

В апреле воевода Хованский подавил восстание в Новгороде, и 28 мая его отряд численностью 2700 человек подошел к Пскову. Понимая невозможность вести правильную осаду города столь малыми силами, Хованский поспешил занять ключевые пункты на путях к Пскову. К востоку от города в Никольском Любятовском монастыре воевода оставил 700 человек, а в Снетогорском монастыре он встал сам с отрядом в 2 тыс. человек. Между погостом Любятово и Снятной горой Хованский поставил деревянный острог, второй острог поставили на левом берегу Великой против Снетогорского монастыря.

 

Псков оказался в затруднительной ситуации. С одной стороны, было очевидно, что правительственные войска не в состоянии не только взять Псков штурмом, но и нанести ему сколько-нибудь существенный вред. В городе складывалось мнение о необходимости держаться до конца: «Хотя бы и большая сила ко Пскову пришла, так не сдадимся: города вскоре не разобьют и не возьмут, а нам в городе есть с чем сидеть, хлеба и запасов будет лет на десять». Тем не менее руководители восстания осознавали, что без помощи извне удержаться будет трудно. Связи правящей элиты с Швецией подталкивали горожан к завязыванию отношений с Польшей, и уже в июне псковичи говорили посланному от Хованского дворянину Бестужеву: «У вас немцы, а нам псковичам, если какая немера будет, то у нас будут поляки для выручки». Псковичи составили грамоту к {262} польскому королю с просьбой о помощи, но она вызвала протест посадской общины и так и не была отправлена.

 

Действия восставших становились нелогичными и немотивированными. С одной стороны, продолжались бессмысленные в своей жестокости эксцессы. Присланных в Псков двенадцать дворян во главе с Саввой Бестужевым подвергли допросу во всегородной избе и ограбили. Бестужева казнили, девять человек из его делегации посадили в тюрьму, а двоих отпустили к Хованскому36. С другой стороны, псковичи не оставляли мысли о примирении с Москвой при условии выполнения их требований.

 

 

Ход событий в июне – августе

 

Военные действия под Псковом принимали между тем все более широкие масштабы. 18 июня отряд, состоявший из стрельцов и служилых людей, попытался уничтожить один из острожков Хованского, но потерпел поражение и отступил к городу под защиту артиллерии. Первые неудачи псковичей озлобили руководство восставших. Гавриле Демидову допрошенные Кузьмины приписывали следующие слова, обращенные к служилым людям: «увидим, как станете битца, а только станете битца худо, и всех де побьем до смерти». Слабость восставших ярко проявилась в сражении на Завеличье 12 июля. Отряды псковских казаков, стрельцов и посадских людей, вооруженных полковыми и затинными пищалями, двинулись на штурм острожка, стоящего {263} на берегу Великой против Снетогорского монастыря.

 

Хованский оперативно переправился с главными силами на левый берег Великой и вступил в бой с «ворами». Поскольку большая часть восставших двигалась в пешем строю, Хованский приказал спешиться великолукским казакам, которые вместе с новгородскими и опочецкими стрельцами зашли во фланг нападавшим со стороны реки. Одновременно по приказу воеводы конные сотни нанесли лобовой удар по отрядам восставших и опрокинули их боевые порядки. Началось паническое отступление псковичей, которых «побили и побивали до самого города, и живых многих поимали, и снаряд и знамена отбили…». По подсчетам Хованского, возможно, завышенным, восставшие потеряли в бою более 300 человек убитыми и 40 пленными37. На следующий день, 13 июля 1650 г., угроза Демидова была приведена в исполнение, и 10 дворян, признанных виновными в неудачной организации сражения, казнили.

 

Но в целом классовый конфликт не был определяющим ни для городского движения, ни в случаях насилия в сельской округе. Тихомирову, приведшему случаи грабежа помещичьих усадеб и убийств помещиков, не удалось доказать, что это были крестьянские восстания. Напротив, источники недвусмысленно свидетельствуют о том, что в Псковском, Пусторжевском, Порховском уездах действовали казацко-стрелецкие отряды из Пскова, иногда включавшие в свой состав холопов тех же казаков. О настроениях крестьянства свидетельствует {264} курьезный случай, о котором сообщал взятый 12 июля в плен Петр Пивоваров. В Псков явился дворцовый крестьянин из деревни Севелья, обещавший собрать и привести в город отряд из 500 крестьян. Псковичи дали ему лошадь, ружье и письмо к крестьянам, но предприимчивый крестьянин бесследно скрылся, «а скоро он будет и где станет збирать людей, того он не ведает». Грабежи казаков наносили ущерб не только помещикам, но и крестьянам, и Псков, равно как и пригороды, поддержавшие восстание, продолжал оставаться в изоляции.

 

Отдельным сюжетом истории восстания является попытка руководителей земской избы установить связь с правящими кругами Польско-литовского государства. М.Н. Тихомиров связал «идеи сепаратизма», обсуждавшиеся в Пскове, с «эпохой псковской самостоятельности»38. Однако в истории Пскова был гораздо более поздний эпизод, когда в начале XVII в., в период Смуты, псковичи признали власть Лжедмитрия II и пригласили в Псков его воевод – Валуева и Лисовского. Думается, что Г. Демидов и его соратники в их попытках связаться с Литвой руководствовались именно этими относительно недавними событиями.

 

Наиболее достоверно и информативно сообщение площадного подьячего З. Осипова, служившего в период восстания во всегородной избе земским дьяком. Судя по его сообщению, первая попытка Демидова завязать сношения с поляками относится еще к началу апреля: «Гаврило Демидов… приказал мне, холопу твоему, позабыв божий страх и отлучився твоего крестного целования, писать к литовскому {265} королю лист о помочи ратных людей о пяти тысячах». Из допроса Осипова следует, что инициаторами измены были четыре человека: Демидов, Устинов, Климов и Сорокоалтынов. Однако ни всегородная изба, ни мирское собрание попытку начать переговоры не поддержали39.

 

Демидов и его сообщники пошли по другому пути. Как совершенно справедливо заключил М.Н. Тихомиров, в июне 1650 г. общественное мнение города подготавливалось к началу переговоров с Литвой. В июне расспросам в земской избе подвергались пришлые люди, в том числе купцы из Речи Посполитой, распространявшие нелепые слухи об отсутствии царя в Москве и его отъезде в Литву, о походе на Псков некоего литовского пана из Лужи (Лудзы). Неудачное сражение 12 июля ускорило попытки связаться с Литвой, и в конце июля из Пскова в Литву был отправлен стрелец нанимать тысячу человек конницы. В Пскове распространялись сведения, что нанятый отряд уже пришел в Полоцк.

 

Взятый в плен Марчко Половинкин, участник грабежей казацко-стрелецкого отряда из Пскова, говорил о том, что в конце июля некий «литвин» привез в Псков три-четыре бочки пороха и вместе с другими купцами вел пролитовскую агитацию. Аргументы литовцев, в понимании Марка, сводились к тому, что «на Москве от бояр измена», поэтому псковичи «стоят за правду», царь же находится в Литве и нанимает людей для похода на помощь Пскову. Однако все эти слухи отошли на второй план после получения в Пскове грамоты о {266} направлении к ним посольства во главе с коломенским архиепископом Рафаилом40.

 

Политика Москвы по отношению к Пскову постепенно смягчалась. Еще в царской грамоте от 20 июня власти писали «во Псков ко всяких чинов людем, чтобы они б обратились и ко государю вины свои принесли, и мятежников, которые их на всякое дурное учат, отдали всего четырех человек». Но разгоравшиеся военные действия настолько встревожили Москву, что 4 и 26 июля в Кремле состоялись заседания Земского собора по поводу усмирения псковского бунта. Собор 1650 г. был далеко не самым представительным. Его составили освященный собор, государев двор, выборные дворяне из городов, приехавшие на летние службы, представители московских посадских людей.

 

Собор выработал программу действий против восставшего Пскова, включавшую в себя как военные меры, так и попытки достижения компромисса. При этом Земский собор оказался в сложном положении. Соборное уложение 1649 г. предписывало применять к участникам мятежа исключительную меру наказания. Статья 21 главы II Уложения гласит: «А кто учнет к царьскому величеству, или на его государевых бояр, и околничих, и думных и ближних людей, и в городех и в полкех на воевод, и на приказных людей, или на кого ни буди приходити скопом и заговором, и учнут кого грабити или побивати, и тех людей, кто так учинит, за то потому же казнити смертию безо всякие пощады». Такую же меру наказания предписывалось применять в статье 13 главы 22: «А которые {267} воры чинят в людех смуту и затевают на многих людей своим воровским умышлением затейные дела, и таких воров за такое их воровство казнити смертию»41.

 

Псковское восстание уже на начальном своем этапе (до конца марта 1650 г.) полностью подпадало под классификацию Уложения, и его участники подлежали смертной казни. Все последующие действия восставших, в особенности попытки Демидова получить военную помощь из Литвы, а также открытые военные действия против правительственных войск, в еще большей степени усугубляли вину псковичей. Но в Москве хорошо понимали, что даже угроза применения репрессивных мер против Пскова приведет лишь к эскалации конфликта. Поэтому постановления Собора относительно Пскова были прямым отступлением от закона.

 

9-м июля 1650 г. датирован список делегации, которая отправилась в Псков для переговоров с бунтовщиками. Во главе делегации стоял епископ Коломенский и Каширский Рафаил, сопровождаемый двенадцатью выборными людьми из дворян и московских посадских людей. И запись о заседании земского собора, и наказ епископу Рафаилу от 26 июля предусматривали прощение рядовым участникам бунта и «государеву волю» в отношении четырех руководителей восстания42.

 

Особую позицию занял новгородский митрополит Никон. Кровно заинтересованный в немедленном прекращении восстания, Никон в своей отписке от 4 августа попытался убедить царя в том, что «у {268} пскович учинено укрепленье великое и крестное целованье было, что друг друга не подать и стоять за одно, а те государь четыре человека воры во Пскове владетельны, и во всем их псковские воры слушают». Никон прогнозировал, что псковичи не выдадут руководителей восстания, что приведет к дальнейшему разорению северо-западных земель. Отписка митрополита заканчивалась рекомендацией «тем четырем человеком пущим вором псковичем вместо смерти живот дать и в их страдничье вине простить»43.

 

После неудачного сражения 12 июля обстановка в Пскове стала обостряться. Для большинства посадских людей и многих стрельцов становилась очевидным безвыходность положения. Первыми высказали открытое недовольство стрельцы Полонищского приказа. В ответ на упреки стрельцов Рогалевского и Турова приказов в том, что их соратники «бьются оплошно», стрельцы-полонищане заявили, что «ни для чего де нам стоять за воров и кровь напрасная проливать». В городе назревало недовольство самоуправством Демидова, который в конце июля был арестован на три дня. Марчко Половинкин в допросе рассказал: «Да и старосту Гаврилку Леонтиева сажали в тюрму за пьянство всем городом… А сидел де он, Гаврилка, в тюрме всево дня с три и, держав ево, выпустили и велели ему сидеть во всегородной по прежнему»44. В начале августа Гаврилу Демидова и Михаила Мошницына сместили с постов всегородных старост и к власти в городе пришли умеренные слои населения, представленные новыми старостами – Михаилом {269} Русиновым, Анкидином Гдовленином, Львом Бочаром и Федором Сапожником.

 

Между тем положение города стало критическим. В своей отписке от 19 августа Хованский докладывал об установлении полной блокады Пскова. 15 августа он получил долгожданное подкрепление – 1300 солдат заонежских погостов во главе с С. Елагиным и полковником М. Кормихелем. В течение четырех дней были перекрыты все дороги из города, и, как писал Хованский, «учинилась Пскову крепкая осада и большая теснота, не токмо что скотины какой выгнать из города, никакому человеку никоторыми обычаи вытти из города было немочно…»45.

 

17 августа в Псков прибыло посольство Земского собора во главе с архиепископом Рафаилом, и военные действия прекратились. Посольство встречали выборные люди и псковский епископ Макарий у Петровских ворот с чудотворной иконой Богородицы Печерского монастыря. 17–19 августа между делегацией и псковичами шли переговоры о будущем крестном целовании, сопровождаемые торжественной службой в Троицком соборе, чтением вслух царской грамоты с соборной паперти. Беспокойство горожан вызывали два обстоятельства. Во-первых, в царской грамоте было написано, что псковичи просили военной помощи у польского короля и писали к нему «лист». Горожане вначале категорически требовали исключить этот пункт из текста крестоцеловальной записи, и лишь 19 августа согласились оставить «изменную статью о королевском листу», но сделать приписку, что «де та статья {270} взведена на них ложно». Во-вторых, псковичи требовали отвести от города войска Хованского и лишь после клятвенного обещания Рафаила и выборных сделать это после крестоцелования согласились переприсягать.

 

Присяга, сопровождавшаяся крестоцелованием в Троицком соборе, проходила 20–24 августа. 20 августа целовали крест выборные люди из Земской избы, казаки, пушкари, подьячие. 21 августа приносили присягу стрельцы и выборные посадские люди из псковских сотен, которые, по выражению Рафаила, «государева указу и нас слушают, чтоб мятеж утолить». Только после этого к крестоцелованию пошли рядовые горожане. До 24 августа присягнули на верность государю более 3 тыс. человек – главным образом главы семей46. В тот же день, 24 августа, Хованский снял осаду и начал отвод войск к Новгороду.

 

Таким образом, восстание было прекращено путем достижения компромисса и полного прощения вины мятежников. Трудно сказать, предприняло бы правительство арест руководителей восстания осенью 1650 г., если бы они не принялись за старое. В докладной выписке 1653 г. содержится рассказ об антиправительственной агитации, которую вели прежние руководители восстания осенью 1650 г. «После крестного целованья прежние воры и заводчики псковские стрельцы Прошка Коза, Иевко Копыто, Микитка Сорокоум, Ивашка Клобучков с товарыщи завели прежней свой воровской завод и злой умысел: стали ходить в городе и по улицам днем и по ночам скопом и заговором с ружьем и {271} говорили всякие смутные прежние свои воровские слова, и пскович всяких чинов людей учали наговаривать на всякие злые дела и на прежней воровской завод, чтоб мятеж завесть и кровопролитье по-прежнему, и хотели бить в сполошной колокол и городе учинить смуту, и стрельцы всех приказов тех воров поимав привели в Съезжую избу». Всего в ноябре 1650 г. было арестовано 8 человек: Гаврила Демидов, Томила Слепой, Прокофий Коза, Иев Копыто, Никита Сорокоум, Иван Клобучков, Борис Шапошник, Офрем Артемьев Семяков. Арестованных руководителей восстания заключили под стражу в тюрьме Новгорода, а их семьи определили на постой на дворах новгородского посада47.

 

* * *

 

Восстание 1650 г. в Пскове было одним из наиболее острых проявлений социальных конфликтов в России XVII в. Возникшее в значительной степени под влиянием конъюнктурных обстоятельств, связанных с экстраординарной закупкой зерна, движение в Пскове к апрелю 1650 г. переросло стадию бунта и приняло организованные формы. В ходе вооруженного противостояния с правительственной армией вожди восстания осуществили казни дворян, заподозренных в предательстве, произвели временную конфискацию лошадей для вылазок и частичную конфискацию зерна. Само восстание в большей мере было противостоянием провинции и столицы, где характер претензий определялся степенью насилия, применяемого центром для {272} достижения своих целей. Все сказанное выше позволяет сделать предположение о непосредственной преемственности восстания 1650 г. и Смуты начала XVII в. Ведущая роль стрельцов в городском движении, участие в борьбе с правительственными войсками дворян, попытки связаться с правящими кругами Польско-литовского государства явно возвращают нас к началу XVII столетия, где и нужно искать истоки бунта. {273}

 

 

24 Там же. С. 358.

 

25 Тихомиров М.Н. Псковское восстание… С. 251.

 

26 Там же. С. 80.

 

27 Якубов К.И. Россия и Швеция… С. 365.

 

28 Там же. С. 352.

 

29 Тихомиров М.Н. Псковское восстание 1650 г. С. 254.

 

30 Успенский Б.A. Historia sub specie semioticae. С. 519.

 

31 РГАДА. Ф. 141. Приказные дела старых лет. Оп. 2. 1650 г. Д. 71. Л. 3.

 

32 Тихомиров М.Н. Псковское восстание 1650 г. С. 85.

 

33 Якубов К.И. Россия и Швеция… С. 323–324, 325–329, 335–339, 367–369.

 

34 Тихомиров М.Н. Псковское восстание 1650 г. С. 275–276.

 

35 Якубов К.И. Россия и Швеция… С. 366–369.

 

36 Тихомиров М.Н. Псковское восстание 1650 г. С. 268.

 

37 Там же. С. 260–261. {274}

 

38 Там же. С. 104, 263.

 

39 РГАДА. Ф. 141. Приказные дела старых лет. Оп. 2. 1650 г. Д. 93. Л. 194–199.

 

40 Тихомиров М.Н. Псковское восстание 1650 г. С. 282.

 

41 Соборное уложение 1649 г. / Рук. авт. колл. А.Г. Маньков. Л., 1987. С. 21.

 

42 Тихомиров М.Н. Псковское восстание 1650 г. С. 269, 271.

 

43 Там же. С. 275–276.

 

44 Там же. С. 281.

 

45 Там же. С. 287–288.

 

46 Там же. С. 291–296.

 

47 РГАДА. Ф. 141. Приказные дела старых лет. Оп. 3. 1653 г. Д. 116. Л. 2–4. {275}

 

Аракчеев В.А. Псковский край в XV–XVII веках: Общество и государство. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2003. С. 254–273, 274–275.

 

Ответить