Уважаемые участники форума!
Предлагаю вашему вниманию свою статью, посвященную характеристике и сравнению взглядов двух выдающихся ученых разных эпох и разных стран на ключевые вопросы российского исторического процесса. Статья была опубликована в журнале "Гуманитарная мысль Юга России", №2 за 2006 г. Жду ваших отзывов и надеюсь на конструктивную критику!
Некоторые общие вопросы истории России
в концепциях В. О. Ключевского и Дж. Хоскинга.
В современном российском обществе – на страницах печатных изданий, в теле- и радиоэфире, в публичных и частных дискуссиях часто звучат рассуждения о прошлом нашей страны, о тех или иных явлениях в истории России, об особенностях российского исторического пути в контексте всемирной истории. Разумеется, подобный интерес общества к своему прошлому понятен и легко объясним: он является важнейшей частью социальной рефлексии. Также объяснимо и то, что в дискуссии этой принимают участие представители самых разных профессиональных сообществ: политики и журналисты, философы и общественные деятели, чиновники и представители творческой интеллигенции. Обращает внимание другое: в силу разных причин довольно часто подобные рассуждения о прошлом выходят за рамки собственно истории и приобретают общественно-политическое, идеологическое, а иногда и, в известном смысле, сакральное значение. При этом можно с сожалением констатировать, что мнения тех, кто предлагает свои ответы на эти вопросы с профессиональной точки зрения, то есть – мнения ученых-историков, услышаны обществом, пожалуй, меньше всех остальных: зачастую они остаются предметом обсуждения лишь в кругах специалистов, а если и озвучиваются кем-либо из политиков или журналистов, то не более, чем в качестве подтверждения той или иной общественно-политической позиции.
Между тем, многими поколениями как отечественных, так и зарубежных историков был создан целый ряд содержательных и глубоко аналитических работ по истории России, в которых авторы, основываясь на самой широкой источниковой базе, предлагают свои строго аргументированные ответы на многие вопросы. Ярким примером такого исследования может служить прекрасно известный каждому, кто интересуется прошлым нашей страны, «Курс русской истории» В. О. Ключевского. Наверное, нет смысла говорить здесь о несомненных достоинствах этого труда, как и о его авторе: богатейшее наследие Ключевского уже не раз было и наверняка еще будет предметом самого пристального изучения. Заметим лишь одно: несмотря на своего рода традицию считать Ключевского представителем «государственной», или «юридической» школы в отечественной историографии, утверждение это по целому ряду причин нельзя считать бесспорным. Естественно, что огромная, порой решающая роль государства в истории ясно осознавалась Ключевским, что прекрасно видно в его работах, и в этом смысле его безусловно можно считать продолжателем традиции, заложенной Б. Н. Чичериным и С. М. Соловьевым. И все же, точнее было бы согласиться с мнением одного из учеников Ключевского, А. А. Кизеветтера, который считает, что в основе работ Ключевского лежит самостоятельно разработанная концепция истории России, в которой «все лучшее из того, что дала «юридическая школа», было органически объединено с результатами социально-экономического анализа основных процессов русской народной жизни» [1, с. 71]. Таким образом, как указывает сам Ключевский во второй лекции своего «Курса», два основополагающих начала – народ и государство, красной нитью проходят через всю его работу, причем в ходе изложения материала становиться очевидно, что взаимоотношения между ними порой приобретали весьма напряженный характер. В целом же можно утверждать, что «Курс русской истории» явился своего рода этапом в изучении истории России, основной особенностью которого стало стремление не столько к изложению событий и характеристике явлений, сколько к пониманию того комплекса внутренних и внешних факторов, под действием которых протекала отечественная история.
Спустя 90 лет после публикации «Курса» В. О. Ключевского, британский историк Джеффри Хоскинг предложил свое видение истории России, также стремясь рассмотреть глубинные механизмы российского исторического процесса.
Дж. Хоскинг родился в 1942 г. в Шотландии. Русский язык и русскую литературу, знатоком которой он является, он изучал на филологическом факультете Кембриджского университета, а историческое образование получил в Оксфорде. По словам самого Хоскинга, интерес к России появился у него уже в 50-е гг. XX в., когда, будучи еще школьником, он с одной стороны оказался под сильным впечатлением от русской литературы и русского языка, с другой же – пытался ответить на вопрос о причинах победы в России идей коммунизма и о том, «почему социализм… приобрел в СССР столь уродливые формы» [2, с. 122]. Начав изучать историю России в 60-е гг., на сегодняшний день профессор Хоскинг является одним из ведущих европейских специалистов в этой области и в настоящее время работает в Школе славянских и восточноевропейских исследований при Лондонском университете. Джеффри Хоскинг жил в СССР, работал в советских архивах и непосредственно общался со многими известными отечественными историками, в частности, П. А. Зайончковским, Е. Д. Черменским, который был его научным руководителем, А. Я. Аврехом, А. Н. Сахаровым и другими. В последние годы профессор Хоскинг часто приезжает в Россию на семинары Московской школы политических исследований, почетным доктором которой он является. Результатом многолетней исследовательской работы Дж. Хоскинга стали его книги «Российский конституционный эксперимент: правительство и Дума» (1973), «По ту сторону социалистического реализма: советская литература после «Ивана Денисовича»» (1980), «История Советского Союза» (1985), «Homo Sovieticus или Homo Sapiens? Перспективы из прошлого» (1987), «Пробуждение Советского Союза» (1990), «Россия: народ и империя» (1997), «Россия и русские» (2001), а также ряд статей по русской и советской истории и литературе [Прим. 1].
Начав свои исследования в области российской истории с изучения вопроса о буржуазных партиях в Государственной Думе начала XX в., позднее Хоскинг обратился к иной проблематике. По его словам, еще почти сорок лет назад он начал размышлять над имевшими место в истории России противоречиями между государством и народом, над тем, что часто именно по вине своего государства русский народ попадал в трудные, порой невыносимые условия, но находил выход в использовании своих, существующих параллельно с государственными институтов и традиций, которые, в то же время, мешали государственной машине. «Эта диалектика, как мне кажется, и составляет стержень русской истории» – считает Хоскинг [2, с. 122]. Развивая и конкретизируя эти идеи, Хоскинг приходит к созданию оригинальной концепции, которая ясно прослеживается уже в книге 1985 г. «История Советского Союза» и окончательно формулируется в работах «Россия: народ и империя» и «Россия и русские». Суть концепции Хоскинга заключается в том, что формирование и функционирование российской империи, фактическое начало существования которой автор относит к середине XVI столетия (присоединение земель Казанского ханства Иваном Грозным), негативно отразилось на процессе становления русской нации и на политической, социально-экономической и культурной жизни русского народа. Усилия по содержанию необходимого для империи административно-бюрократического аппарата, армии и других государственных институтов требовали постоянного подчинения интересов народа интересам государства, в результате чего, создав огромную империю, формально носящую его имя, сам русский народ так и не сформировался как нация [Прим. 2]. «Был русский народ и была Российская Империя, но именно поэтому русской нации не было. Народ растворялся в своей Империи» – сказал Хоскинг в одном из своих интервью [3, с. 5]. Продолжая эту мысль в другом интервью, он говорит о том, что, будучи хоть и основной, но все же лишь частью многонационального государства и подчиняясь его интересам, а со временем и полностью отождествляя себя с ним, русский народ так и не сформировал свое собственное национальное самосознание, поскольку на протяжении многих веков российской истории идеи о необходимости процветания нации подменялись идеями о необходимости наличия мощной империи: «Русский национализм – оптическая иллюзия, его не существует. То, что люди называют русским национализмом, на самом деле является русским империализмом» – считает Хоскинг [4]. Наконец, противоречия между интересами народа и интересами государства были причиной и социально-экономических проблем в России, поскольку «экономическая политика, считавшаяся необходимой для поддержания империи, систематически сдерживала предпринимательский и производственный потенциал народных масс» [5, с. 13]. В результате, как уже было сказано выше, народу оставалось выходить из трудных ситуаций с помощью своих собственных институтов (община, артель, земства), а также благодаря укоренившимся в русском обществе идеям соборности и взаимопомощи, которые на протяжении многих веков стали основными нравственными принципами в отношениях между людьми. Ну а во введении книги «Россия: народ и империя» Хоскинг еще более конкретизирует свое видение основного содержания российской истории в период с середины XVI в. и до распада СССР, говоря о том, что «строительство государства в России мешало строительству нации… Как заметил русский историк XIX века Василий Ключевский: «Государство пухло, а народ хирел»» [5, с. 11].
Каким же образом соприкасаются между собой работы русского историка второй половины XIX – начала XX вв. и пишущего о России британского историка наших дней, что общего в их трактовках русской истории?
Надо отметить, что сам Хоскинг совершенно ясно указывает на влияние «Курса» Ключевского на свое видение истории России. «Конечно же, на меня оказал большое влияние В. О. Ключевский, и, по-моему, моя концепция очень похожа на его», – в частности, сказал он [2, с. 123]. Более того, Хоскинг отмечает, что «Почти все русские историки предполагали, что нет никакого противоречия между нацией и империей. Что если нация процветает – значит, и империя процветает, и наоборот… Наиболее близко подходил к этой теме Ключевский, который… пытался показать, что колонизация создавала большие трудности для развития русского национального сознания» [6].
Действительно, одной из основных идей, прозвучавших в «Курсе русской истории» Ключевского и впоследствии воспринятых и многими другими историками, является мысль о том, что «История России есть история страны, которая колонизуется». По мнению исследователя, колонизационный процесс стал «основным фактом нашей истории, с которым в близкой или отдаленной связи стояли все друге ее факты» и который «ставил русское население в своеобразное отношение к стране» [7, с. 24-25]. Смысл этого «своеобразного отношения» заключался в том, что сам процесс колонизации шел «по условиям… исторической жизни и географической обстановки», иными словами – под влиянием природных условий страны и в силу текущей конкретно-исторической ситуации (имеется ввиду как внутри-, так и внешнеполитическая ситуация, прежде всего – взаимоотношения с соседями). При этом исследователь отмечает, что в ходе колонизации население «При каждом таком передвижении… становилось под действие новых условий, вытекавших как из физических особенностей новозанятого края, так и из новых внешних отношений, какие завязывались на новых местах» [7, с. 24]. Таким образом, Ключевский не только говорит об огромном значении колонизационного процесса в российской истории, но и указывает на его непосредственную взаимосвязь с природными особенностями России и объективной исторической обстановкой.
Говоря о влиянии природных условий страны на ход ее истории (чему, как известно, в рамках концепции Ключевского впервые в отечественной историографии было уделено особое внимание), автор отмечает равнинный характер большей части территории России, ее протяженную границу, но не морскую или горную, как в Европе, а открытую, следовательно – незащищенную, крайне ограниченный выход к морям и некоторые другие немаловажные моменты. Анализируя также и другие природные факторы, такие, как климат, почвы, речная сеть, Ключевский приходит к выводу о том, что «Исторически Россия, конечно, не Азия, но географически она не совсем и Европа… Культура неразрывно связала ее с Европой; но природа положила на нее особенности и влияния, которые всегда влекли ее к Азии или в нее влекли Азию» [7, с. 40].
Говоря о российской колонизации, Дж. Хоскинг, вслед за Ключевским, рассматривает ее не только и не столько как собственно процесс расселения представителей русского этноса на обширном евразийском пространстве, сколько как один из основных факторов истории России в целом и, как и Ключевский, прослеживает взаимосвязь колонизации страны с ее природными и конкретно-историческими условиями. Так, главной движущей силой российского колонизационного процесса Хоскинг считает географические особенности России, прежде всего – ее обширную, по преимуществу равнинную территорию и открытые границы, отмечая при этом, что эти же природные условия способствовали также и перманентному напряжению конкретно-исторической ситуации. В частности, Хоскинг пишет: «Прежде всего следует помнить о равнинных, открытых границах России, которые были одновременно ее силой и ее слабостью. Силой потому, что они давали народу России возможность распространяться на восток, в результате чего Россия, колонизовав фактически всю Северную Азию, оккупировала в конце концов одну шестую земной поверхности. Слабостью потому, что благодаря им Россия была более уязвимой для нападения с востока, с юга и, особенно в последние столетия, с запада» [8, с. 8].
И здесь в концепциях обоих авторов вопрос о природных особенностях России самым непосредственным образом переходит в вопрос о влиянии конкретно-исторических условий жизни русского народа на ход его истории. Условия же эти в конечном счете сводились к тому, что на протяжении всей своей истории Россия много и тяжело воевала. Ключевский по этому поводу пишет: «Борьба со степным кочевником… длившаяся с VIII почти до конца XVII в., – самое тяжелое историческое воспоминание русского народа… Тысячелетнее и враждебное соседство с хищным степным азиатом – это такое обстоятельство, которое одно может покрыть не один европейский недочет в русской исторической жизни» [7, с. 60]. Конечно, говоря о постоянно нависающей над Россией военной опасности, речь идет не только о кочевниках степи, которые, как известно, были настоящим бичом для восточнославянских племен еще в догосударственный период и не прекращали своих набегов ни в период расцвета древнерусского государства, ни в удельный период, ни позднее: помимо этого источника угрозы существовали и другие. Вообще периодически возникающая необходимость воевать на два фронта, со всей жесткостью обозначившаяся еще в XIII в. (попытки Ливонского ордена и некоторых европейских правителей подчинить себе северо-западные русские земли в то время, как остальные русские княжества находились под ордынским игом), была одной из наиболее тяжелых для России на протяжении всей ее истории, что отмечают оба исследователя. В частности, говоря о положении Московского княжества в середине XV столетия, то есть в тот момент, когда Москва еще только формировалась как центр будущего общерусского государства, Ключевский отмечает, что в восьмидесяти верстах от Москвы на север лежало княжество Тверское, самое враждебное Москве среди всех русских княжеств, в ста верстах на западе «стояла Литва», а в тех же ста верстах на юге проходила сторожевая линия, защищавшая Москву от Орды. В дальнейшем, с объединением русских земель вокруг Москвы и расширением границ Московского государства, ситуация лишь осложнилась: «Новые границы государства поставили его в непосредственное соседство с внешними иноплеменными врагами Руси – шведами, литовцами, поляками, татарами. Это соседство ставило государство в положение, которое делало его похожим на вооруженный лагерь» [7, с. 531]. Так, говоря об опасности с запада, Ключевский в качестве примера отмечает, что на протяжении более чем ста лет, в период с 1492 по 1595 гг., Москва три раза вела войны со Швецией и семь раз – с Речью Посполитой и Ливонией. «Эти войны поглотили не менее 50 лет, следовательно, на западе в эти 103 года мы круглым счетом год воевали и год отдыхали» [7, с. 532]. Но если на западе войны все же прерывались хотя бы перемириями, то на юго-востоке, на границах с Крымом, борьба в этот период не прекращалась вообще. По словам Ключевского, «Здесь не было ни миров, ни перемирий, ни правильных войн, а шло вечное обоюдостороннее подсиживание» [7, с. 532]. А подводя своего рода промежуточный итог в изложении данного вопроса, Ключевский делает одно из тех, казалось бы, простых, но при этом удивительно точных по сути и ярких по форме замечаний, которыми так богаты его работы: «В продолжение XVI в. из года в год тысячи пограничного населения пропадали для страны [Прим. 3], а десятки тысяч… выступали на южную границу, чтобы прикрыть от плена и разорения обывателей центральных областей. Если представить себе, сколько времени и сил материальных и духовных гибло в этой однообразной и грубой, мучительной погоне за лукавым степным хищником, едва ли кто спросит, что делали люди Восточной Европы, когда Европа Западная достигала своих успехов в промышленности и торговле, в общежитии, в науках и искусствах» [7, с. 537]. «Конечно же», – соглашается с Ключевским Хоскинг, – «Рассуждая с экономической точки зрения, в области сельского хозяйства, коммерции и промышленности Россия плелась позади Западной Европы, начиная с позднего средневековья, что в значительной степени объясняется двумя веками относительной изоляции вследствие татарского ига» [8, с. 7]. Таким образом, говоря о событиях разных столетий, имевших вместе с тем общие корни, историки едины в понимании последствий этих событий для российской истории.
Вообще говоря о факторе военной угрозы, Хоскинг считает его крайне значимым и для политической, и для экономической, и для культурной истории России. В частности, он пишет: «Открытость и большая протяженность этих земель порождали постоянное и непрекращающееся соперничество, стремление к превосходству над соседями или их уничтожению, поиски временных союзников, нередко вскоре становящихся врагами». Однако, как отмечает далее автор, «Обеспечить безопасность так никогда и не удавалось – как бы далеко ни распространялась гегемония, за новой границей всегда находился еще один сосед и еще один потенциальных противник… Подобно неуклюжей и находящейся в постоянном возбуждении амебе, Московия расширялась, чтобы заполнить пространство, свободное от другой доминирующей силы, побуждая саму себя к непрерывному динамичному завоеванию» [5, с. 17]. Таким образом, констатируя наличие почти постоянной военной опасности и признавая существенное влияние этого фактора на ход российской истории, Хоскинг увязывает его с процессом колонизации, видя истоки и того и другого во влиянии природных условий страны, о чем уже говорилось выше. При этом интересно отметить, что если Ключевский видит основным источником военной угрозы восточные и южные рубежи российского государства, то Хоскинг считает, что основная опасность для России, особенно с XVI в., исходила с запада: «Даже в периоды стабильности и безопасности на азиатских границах, на европейском направлении полного спокойствия никогда достичь не удавалось, оттуда и осуществлялись самые опасные и разрушительные вторжения, ведь европейские державы в техническом и культурном отношении стояли на более высоком уровне» [5, с. 56]. Ну а делая выводы о глобальном значении влияния военных угроз на ход российской истории, Хоскинг пишет: «Во все времена выживание империи и поддержание территориальной целостности являлись важнейшими приоритетами для российских правителей: перед ними отступали все остальные – национальные, религиозные, экономические и прочие» [5, с. 56]. При этом он полагает, что «Любой другой народ в таких обстоятельствах реагировал бы точно так же. Впрочем, это не означает, что русские правительства не злоупотребляли доверием народа; напротив, они считали возможным делать это снова и снова» [8, с. 9].
Во многом именно эти суровые условия существования русского общества и привели, по мнению исследователей, к складыванию системы поместного землевладения. Очевидно, что практически постоянно воюющему государству было жизненно необходимо большое количество людей для несения службы, прежде всего – военной. Земля же, переданная служилому человеку в виде поместья, становилась одновременно и вознаграждением за эту службу, и ресурсом, необходимым для ее несения. Как пишет Ключевский, «Утвердилась мысль, что, кто служит, тот должен иметь землю… Прямым последствием этой мысли было другое правило: кто владеет землей, тот должен служить» [7, с. 551]. В этой связи Ключевский отмечает, что в XVI в. дворянин начинал свою службу как правило уже в 15 лет, а если служилый человек умирал или погибал до того, как его собственные сыновья смогут начать ходить в походы вместо него, то земли нередко сохранялись за малолетними сыновьями, чем обеспечивалась преемственность в несении службы. При этом из поместья выделялись так называемые «прожитки» – участки, отходившие на обеспечение вдовы и дочерей, но если за вдовой этот участок сохранялся пожизненно, до вторичного замужества или до пострижения в монахини, то за дочерью – только до 15 лет, когда она уже могла выйти замуж. «Так», – отмечает Ключевский, – «в служилой семье все дети служили: достигнув призывного возраста, сын – на коня защищать отечество, дочь – под венец готовить резерв защитников» [7, с. 549]. А Дж. Хоскинг по этому поводу пишет: «Чтобы обеспечить создание армии и защиту страны, русские цари ввели строгую служмордаю иерархию для всего населения. Дворянам были пожалованы земли в форме поместий… при условии, что они пойдут на гражданскую или военную службу, причем последнее предпочтительнее… а крестьяне стали крепостными, прикрепленными к земле, обязанными служить своему господину, платить налоги и поставлять рекрутов для армии. Как для дворян, так и для крестьян их общественный статус и функции в обществе определялись государственной службой. Общество практически стало придатком государства» [8, с. 9-10]. Тут надо отметить, что мысль Хоскинга о связи социального статуса человека с выполнением им тех или иных необходимых государству функций хорошо иллюстрируется материалом Ключевского об отношении русских крестьян к государству в XVI столетии. Анализируя многочисленные документы, Ключевский приходит к выводу, что в этот период «Тягло падало собственно не на крестьянина», – то есть, некоего конкретного человека, «а на саму тяглую землю, кто бы ею ни владел и кто бы ее ни обрабатывал» [9, с. 31]. Позднее, с формированием более четкой сословной структуры общества эти нюансы стирались, и несение государственных повинностей стало ложиться на человека уже не столько в силу выполняемых им социальных функций, сколько в силу его происхождения, что более соответствовало потребностям попавшего в иные конкретно-исторические условия российского государства. Именно в этом ключе оба исследователя рассматривают вопрос об установлении в России крепостного права, которое впоследствии само станет одной из основных причин большинства негативных явлений российской истории.
Подводя итог, прежде всего следует еще раз отметить очевидную общность во взглядах обоих авторов на многие явления отечественной истории и попытаться ответить на вопрос о причинах этой общности. Конечно, во многом это связано с тем влиянием, которое оказал «Курс» Ключевского на видение российской истории Дж. Хоскингом, о чем говорит и сам Хоскинг: вообще нужно сказать, что аналитическая по сути, логичная по форме и блестяще аргументированная концепция Ключевского так или иначе повлияла на многих отечественных и зарубежных историков. Однако вряд ли следует сводить к этому влиянию все: безусловно, есть и другие причины того, что в работах двух исследователей разных поколений, разных стран и разных методологических направлений высказывается так много общих идей. Представляется, что для существования подобного единства во взглядах необходимо наличие неких точек соприкосновения на более общем, теоретическом и философском уровне. В данном случае общность теоретических установок прослеживается в том, что оба исследователя признают существенное влияние природных условий страны на жизнь населяющего ее народа и прослеживают взаимосвязь природного фактора с особенностями конкретно-исторической обстановки. В свою очередь, сочетание природных и конкретно-исторических факторов самым непосредственным образом формирует объективные условия жизни общества и ставит перед ним задачи, от способа решения которых и зависит ход истории народа. Ну а пытаясь охарактеризовать взгляды рассматриваемых авторов в области философии истории, можно сказать, что сам исторический процесс они видят как динамично развивающиеся взаимоотношения между обществом и государством. Говоря о России, исследователи отмечают, что в ходе ее истории зачастую интересы одной из взаимодействующих сторон, а именно – государства, преобладали над интересами другой, что говорит вовсе не о принципиальной невозможности их сотрудничества, многочисленные примеры которого также есть в нашем прошлом, а об отсутствии необходимого баланса сил и интересов, что и порождало многие проблемы. При этом особенно важно, что само течение исторического процесса, каким бы извилистым, спонтанным и на первый взгляд субъективистским оно не казалось, зависит, с точки зрения обоих историков, от сугубо объективных факторов, которые и требуют рассмотрения и анализа. Как представляется, именно такой, объективный и беспристрастный подход и должен стать основным не только в научном изучении истории, но и в ее общественном обсуждении, чего так не хватает современному российскому обществу. В этой связи в качестве примера подобного взвешенного отношения к прошлому хотелось бы привести более чем актуальную и сегодня цитату из «Курса» Ключевского, очень созвучную и идеям, высказанным Дж. Хоскингом: «Вековыми усилиями и жертвами Россия образовала государство, подобного которому по составу, размерам и мировому положению не видим со времен падения Римской империи. Но народ, создавший это государство, по своим духовным и материальным средствам еще не стоит в первом ряду среди других европейских народов. По неблагоприятным историческим условиям его внутренний рост не шел в уровень с его международным положением, даже по временам задерживался этим положением. Мы еще не начинали жить в полную меру своих народных сил, чувствуемых, но еще не вполне развернувшихся, не можем соперничать с другими ни в научной, ни в общественно-политической, ни во многих других областях. Достигнутый уровень народных сил, накопленный запас народных средств – это плоды многовекового труда наших предков, результаты того, что они успели сделать. Нам нужно знать, чего они не успели сделать; их недоимки – наши задачи…» [7, с. 35].
Э. Камозин.
Источники и литература:
1. Кизеветтер А. А. На рубеже двух столетий (Воспоминания 1881-1914). – Прага: «Орбис», 1929.2. Интервью с профессором Джеффри Хоскингом //Отечественная история. – М., 1997. №5. С. 121-127.
3. Народ и империя //Завтра. – М., 1999. № 8 (273). С. 5-6.
4. Россия и русские. Новая попытка анализа //Материалы интернет-конференции «Стратегия развития Дальнего Востока России: возможности и перспективы». Раздел «Публикации». Электронная ссылка: http://www.festrategy.ru/materials.php. Перевод и перепечатка с источника: Интернет-издание Washington ProFile. – Вашингтон, 2003. №84 (310). Электронная ссылка: http://www.washprofile.org.
5. Хоскинг Дж. Россия: народ и империя (1552-1917) /Пер. с англ. С. Н. Самуйлова. – Смоленск: «Русич», 2001.
6. Русской нации пока еще нет //Литературная газета, приложение «Книжный развал». – М., 2000. №36 (5802). С. 6.
7. Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций. В трех книгах. Книга первая. – Ростов н/Д.: «Феникс», 1998.
8. Хоскинг Дж. История Советского Союза. 1917-1991 /Пер. с англ. П. Куценкова. – Смоленск: «Русич», 2001.
9. Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций. В трех книгах. Книга вторая. – Ростов н/Д.: «Феникс», 1998.
10. Джеффри Хоскинг: Я – русский националист //Известия. – М., 2001. №137 (25975). С. 1, 8.
Примечания:
1. Оригинальное название этих работ: «The Russian constitutional experiment: Government and Duma, 1907-1914», «Beyond socialist realism: Soviet fiction since «Ivan Denisovich»», «A History of the Soviet Union», «Homo Sovieticus or Homo Sapiens? Perspectives from the Past», «The Awakening of the Soviet Union», «Russia: People and Empire, 1552-1917», «Russia and the Russians. A History». С полной библиографией работ Дж. Хоскинга можно ознакомиться на сайте библиотеки Школы славянских и восточноевропейских исследований при Лондонском университете (http://www.library.ucl.ac.uk).2. Здесь необходимо уточнить, какое именно содержание Джеффри Хоскинг вкладывает в понятие «нация», поскольку, как отмечает он сам, вопрос этот в принципе весьма спорный. Так, в работе «Россия: народ и империя» Хоскинг выделяет следующие наиболее существенные критерии нации: большое, социально и экономически разнородное сообщество людей, в рамках которого существуют условия для рыночных отношений. Объединяется же это сообщество посредством единого языка, необходимого для распространения культуры, и совпадением этнических и политических границ. (Кстати, в своем «Курсе» Ключевский особо обращает внимание на то, что с объединением русских земель вокруг Москвы территория расселения великорусского этноса совпадает с новыми государственными границами, что и превращает «Московское княжество в национальное Великорусское государство» [7, с. 444]). А в одном из интервью Хоскинг дает более простое, но вместе с тем весьма точное и интуитивно понятное определение: «Нация – большая общность людей, живущая на обширной территории, которая имеет (и это самое важное!) единое чувство судьбы. То есть ваши экономические, политические и все иные проблемы вы хотите разрешить именно на основе этой нации и ее институтов» [10, с. 1].
3. Тут Ключевский имеет ввиду огромное количество людей, угонявшихся в плен.
