Меню сайта

[Play]

Два важнейших процесса, связанных между собой, характеризуют двенадцатое столетие. Экономическое и политическое определение отдельных русских земель, возникновение особенностей Новгорода и Суздаля, Полоцка и Смоленска. И — ожесточенная политическая борьба между этими землями, кровавое пиршество усобиц перед лицом постоянной внешней угрозы.

Двенадцатый век — столетие загадок, чаще всего касающихся конкретных событий или эпизодов. Мы лучше знаем общий ход развития экономики и политики той эпохи, нежели детали этого развития.

В двенадцатом веке продолжается бурное образование новых городов. Но эти города появляются только на юге, на севере их почти нет. В Поднепровье колокольный звон Киева слышали его многочисленные соседи. А на севере Новгород один стоит, как гигант, посреди равнины, лишенной или почти лишенной признаков городской жизни. Почему?

800-летний юбилей Москвы мы отмечали недавно, отсчитывая его от даты первого упоминания в летописи — 1147 года. Но когда в действительности возникла наша столица? Незадолго до условной даты или много раньше ее?

Где была знаменитая битва Игоря с половцами?

Почему в Полоцке в середине двенадцатого век» правили не князья, а княгини?

В двенадцатом веке Русь перестает употреблять серебряную монету, которая прежде широко ввозилась с Запада. Почему? Ведь запасы серебра, накопившиеся к тому Времени на Руси, были огромны, а хозяйство испытывало острую потребность в мелких деньгах.

Во второй половине двенадцатого века арабский путешественник аль-Гарнати засвидетельствовал употребление русскими вместо монеты кожаных лоскутков. Правда ли это или дань традиционной легенде, кочевавшей из одного сочинения ученых арабов в другое?

Была ли у русских купцов в двенадцатом веке гильдейская организация? И были ли цеха у ремесленников? Действительно ли в двенадцатом веке возник открытый в 1968 году раскопками в Новгороде двор иноземных купцов?

Или еще одна маленькая тайна. У обычного веретена нижний конец обязательно снабжают грузиком, чтобы придать ему устойчивость. В двенадцатом веке в каждом русском доме таких грузиков, изготовленных из розового шифера, явно было в избытке. Слишком уж много их находят при раскопках. В тринадцатом и последующем столетиях этих грузиков строго в меру. Так, может быть, в двенадцатом столетии грузики служили для чего-то еще?

Можно до бесконечности задавать вопросы, и не всегда на них удается получить ответ.

Но в исследовании проблем двенадцатого столетия историк получает в свои руки инструмент, который позволяет ему собрать воедино показания разнородных источников. Именно в XII веке к показаниям летописей и археологических раскопок добавляются многочисленные акты и печати, все больше доходит до нас юридических документов. Самих летописей становится тоже больше, их ведут теперь во многих местных центрах. А это значит, что летописи можно подвергнуть перекрестному контролю.

Что произошло в 1136 году?

В 1117 году сын Владимира Мономаха — Мстислав, княживший в Новгороде двадцать лет, был позван отцом на юг, поближе к Киеву, где должен был стать после смерти Мономаха его преемником. В Новгороде Мстислав оставил князем своего сына Всеволода, с которым новгородцы понемногу конфликтовали двадцать лет, пока не изгнали его в 1136 году. Теперь новгородцы сами стали избирать князей на вече, приглашая одних, изгоняя других. Роль князя свели к положению третьестепенного чиновника, обязанности которого в общем даже не вполне понятны. Князю запретили жить в Новгороде! И он поселился на Городище, в трех километрах от города. Главной же фигурой в Новгороде стал посадник.

Я кратко изложил широко распространенное представление о событиях, связанных с возникновением боярской новгородской республики. Поражает тут стремительность ниспровержения княжеской власти, заставившая крупнейшего советского историка Б. Д. Грекова назвать события 1136 года «революцией в Новгороде XII века». Но была ли такая революция?

Поговорим о материалах, не укладывающихся в это представление. Речь пойдет главным образом о многочисленных вислых свинцовых печатях, сохранившихся от истлевших в земле древних документов.

Изгоняя Всеволода в 1136 году, новгородцы поставили ему в вину то, что он, вопреки клятве, хотел уйти из Новгорода поближе к Киеву. Значит, еще раньше борьба с княжеской властью привела к заключению важного договора, в котором Всеволод обязывался пожизненно оставаться в Новгороде. Договор этот уже говорит о зависимости князей от города. Когда же он был заключен?

Среди древнерусских печатей есть группа однообразно оформленных свинцовых кружков, на одной стороне которых помещена надпись «Господи, помози рабу своему…». Их известно сейчас около пятидесяти: свыше двадцати с именем Василия, шесть — с именем Федора, по две печати принадлежали Дмитрию, Петру, Якову, Константину, по одной — Кириллу, Михаилу, Борису, Даниилу, Ивану. Одна печать принадлежала Федору, но на ее обороте был изображен не один, а двое святых: Федор и Дмитрий.

Кому принадлежали эти печати? Кто носил перечисленные здесь имена? Когда печати были привешены к документам?

Проще всего ответить на последний вопрос. По форме букв все эти печати легко отнести к первой половине XII века.

Попытки отыскать в летописи всех владельцев этих печатей необычайно осложнены тем, что люди XI—XII веков носили по два имени. Летописец называет их, как правило, именем языческим, мирским, тогда как на печатях обозначено крестильное, христианское имя.

Чаще всего мы встречаем имя Василия. Его печати находят и в Новгороде, и в Киеве, и в Смоленске, и на Западной Украине, и в Ростове-Ярославском. Здесь сомнений нет: все они принадлежали единственному князю Василию начала XII века — Владимиру Мономаху.

Еще два владельца печати отыскиваются без труда: Федор-Мстислав, старший сын Владимира Мономаха, и Кирилл-Всеволод Ольгович, княживший в Киеве.

Всех остальных среди русских князей первой половины XII века нет. Все печати с загадочными именами найдены только в Новгороде. Там и нужно разыскивать их владельцев. Но их нет и среди новгородских князей и епископов.

Так, может быть, печатью пользовались посадники — руководители местного боярства? Внимательно прочтем летопись.

1117 год. 6 декабря умер посадник Добрыня (такого имени на печатях нет и не может быть, оно языческое).

1118 год. 7 июня умер посадник Дмитр Завидич (имя Дмитрия на наших печатях есть).

1119 год. Умер посадник Костянтин Мосеевич (Костянтин — это народный вариант имени Константин, а оно на печатях есть).

1120 год. В Новгород из Киева пришел посадничать Борис (такое имя также встретилось).

1126 год. Посадничество получил Мирослав Гюрятинич (снова языческое имя).

1128 год. Посадничество получил Завид Дмитрович (имя Завид языческое, а отчество Дмитрович — христианское. Вспомним о печати Федора с изображением святых Федора и Дмитрия. Не обозначены ли на ней христианское имя и отчество Завида Дмитровича?

1129 год. Завид Дмитрович умер, а на его место из Киева пришел Данила (это имя на печатях есть).

1130 год. На посадничество новгородцы избрали Петрилу Микульчича (Петрила — это вариант встреченного на печатях христианского имени Петр).

1134 год. Посадничество отобрано у Петрилы и дано Иванке Павловичу (Иван есть на печатях).

Почти все загадочные имена печатей нашли себе соответствие в именах посадников 1118—1135 годов. Лишь печатей Якова и Михаила нет в этом списке, но в нем есть зато как раз дав посадника с языческими именами: Добрыня и Мирослав Гюрятинич. Быть может, одного из них крестили Яковом, а другого Михаилом.

Итак, владельцы печатей найдены. А какая от этого польза науке? Первый ответ: и до 1136 года новгородские посадники играли важную роль в управлении государством.

Более того, они демонстративно провозгласили себя равноправными с князьями! Ведь их печати оформлены точно так же, как печати киевских князей.

В Новгороде нашли печать посадника Дмитра Завидича, под котором просвечивали следы другой печати. Исследование показало, что какая-то недошедшая до нас грамота была первоначально утверждена печатью Владимира Мономаха. Когда грамота попала в Новгород, посаднику Дмитру показалось, что этого, недостаточно. И он поверх печати самого грозного Мономаха оттиснул собственную. Вот как велик был авторитет боярской власти в Новгороде еще при жизни Владимира Мономаха, то есть до 1125 года.

Итак, успеха в борьбе с князьями новгородское боярство добилось еще до изгнания Всеволода. Но когда? Легко заметить: похожие друг на друга посадничьи печати появляются в Новгороде незадолго до 1118 года. А в 1117 году в Новгороде появился князь Всеволод, связавший себя, как это видно из летописного рассказа, политическим договором с новгородцами. Видимо, этот договор предусматривал и новые права посадника.

Казалось бы, после «революции» 1136 года посадничьи печати должны были бы и вовсе затмить княжьи. Но… княжьих печатей, относящихся к столетию между 1136 и 1236 годами найдено в Новгороде около четырехсот, а посадничьих — ни одной.

Загадка? Конечно. Ответ возможен такой. Во-первых, князь был еще весьма влиятельной особой, и республике предстояла трудная борьба за свое утверждение. А во-вторых, официальное утверждение документов стало не только правом, но и «обязанностью» князя. Князю приходилось письменно фиксировать свою деятельность, отражая ее всю без изъятия в официальных документах. А это делало печать средством контроля — контроля над ее обладателем.

И выходит, восстание 1136 года — не революция, а одна из вех антикняжеской борьбы, постепенно сформировавшей то неповторимое явление, каким была Новгородская республика.

Об орехах и орешке

Летом 1808 года крестьянка Ларионова, «находясь а кустарнике для щипания орехов, усмотрела близ орехового куста в кочке что-то светящееся». Это «что-то» оказалось древним позолоченным шлемом, под которым лежала свернутая кольчуга. Что и говорить — такое случается не часто! Губернское начальство предприняло срочные меры, и вот находка уже в Петербурге, на столе у президента Академии художеств А. Н. Оленина.

Очищенный реставраторами от слоя пыли и коррозии, шлем сразу вошел в число важнейших памятников русского прикладного искусства. Его тулья была украшена чеканной полосой изощренного орнамента, на челе сияла золотом фигура архангела Михаила — покровителя всех воинов. Изображение окружала надпись: «Великий архистратиже Михаиле, помози рабу своему Федору». В подвершии располагались изображения других святых. Кто был этот Федор? Оленин лихорадочно листает летописи.

Доспехи, — рассудил Оленин, — не попадают ни с того ни с сего под кочки или в кустарник. Их теряют обычно на поле битвы. Не было ли битвы в тех местах, где теперь нашли шлем?

И вот открытие: да, такая битва была. И не рядовое сражение между двумя князьками во время непрерывной усобицы, а битва, решавшая судьбы Суздальской земли в очень важный момент ее истории. Судите сами.

Ларионова щипала орехи на берегу реки Колокши близ села Лыково, неподалеку от Юрьева-Польского, а именно здесь, как доказал А. Оленин, в 1216 году произошла знаменитейшая Липицкая битва. В этой битве решалась судьба наследия Всеволода Большое Гнездо. Перед смертью Всеволод завещал Владимирское княжество не старшему сыну Константину, а следующему, Юрию (Георгию), за что Константин «воздвиже брови своя со гневом на братию свою, паче же на Георгия». В 1216 году Константин в союзе с новгородским войском, возглавляемым Мстиславом Удалым, выступил против Юрия и другого своего брата, Ярослава, которые были наголову разбиты. Поражение было настолько жестоким, что побежденные князья, спасая жизнь, бежали с поля битвы, побросав свое вооружение, в одних рубашках. Летописец так описывает это спасительное бегство: «…князь же Юрьи стоял противу Костянтину и узре Ярославль полк побегше и той прибеже в Володимер о полудни на четвертом коне, а трех одушил, в первой сорочице… Ярослав же такоже прибег один в Переяславль на пятом кони, а четыре одушил…»

Оленин, собственно, прочел в летописи рассказ о найденном шлеме. Ведь если князья бежали с поля битвы в одних рубашках, значит — они бросили там свои доспехи. Шлем и кольчуга одного из этих князей-беглецов пролежали нетронутыми почти шестьсот лет, пока не бросились в глаза счастливой находчице.

Чьи же эти вещи? Юрия или Ярослава? Вспомним, что на самом шлеме его владелец назван Федором. Юрий и Ярослав — имена светские, Федор — христианское, крестильное. Правда, Юрий был под привычным покровительством святого Георгия. (Тождество этих двух имен сохранилось до сегодняшнего дня: все Юрии в то же время и Георгии.) Как будто чаша весов склоняется в пользу Ярослава, но был ли он действительно Федором?

И вот торжество исследовательской методики А. Оленина. Как сообщает краткая летописная запись, в 1190 году у Всеволода Большое Гнездо родился сын Ярослав, тот самый, который нас сейчас интересует: «Родился у благоверного и христолюбивого князя Всеволода сын месяца февраля в 8 день на память святого пророка Захарьи и нарекоша и в святом крещении Федор».

Не правда ли, в высшей степени доказательно?

Большинству читателей, бывавших в Оружейной палате Московского кремля, шлем, найденный Ларионовой, хорошо знаком. Он выставлен там в витрине древнейших воинских доспехов, и его историю экскурсовод рассказывает каждой группе посетителей. А тем, кому не посчастливилось побывать в этом древнейшем русском музее, шлем тоже прекрасно известен. Его копия украшает голову Александра Невского — Черкасова в самом патетическом эпизоде эйзенштейновского фильма. И хотя Александр Невский родился уже тогда, когда наш шлем лежал на берегу Колокши, все же права на него у знаменитого полководца имеются: ведь он был сыном владельца этого шлема — Ярослава Всеволодовича.

Рассказ об оленинском открытии закончен. И читатель вправе спросить: в чем же здесь загадка? Если она и была, то разгадана полтораста лет назад. И причем же тут двенадцатый век? Ярослав, правда, родился еще в XII веке, но шлем-то ему могли сделать только тогда, когда он стал взрослым человеком, не раньше начала XIII столетия.

Так вот, загадка сейчас будет, а чтобы получить ответ на второй вопрос, нужно набраться терпения и дочитать статью до конца.

Итак, загадка. До сих пор мы еще не познакомились с изображениями верхней части шлема. Там изображен Христос (впереди, прямо над фигурой архангела Михаила), по сторонам его — святые Федор и Георгий, а сзади, на затылке — святой Василий. Почему именно они? Вопрос небеспочвен. В подбор святых древние художники вкладывали определенный смысл, который современные исследователи обязаны понять.

Предположим, что композиция на шлеме выражает символику сражений и побед. Но Василий? Никак он не вяжется с идеей воинства. При жизни святой Василий был епископом, никаких воинских подвигов не совершал, напротив, отличался сугубой «цивильностью».

Попытаем успеха в другой догадке. В Древней Руси в состав такой композиции часто вводили святых, имевших отношение к самому владельцу вещи и его ближайшим родственникам: их небесных «патронов». Например, на свинцовых печатях князей XII—XIII веков изображаются двое святых: его собственный покровитель и покровитель его отца. Иными словами, в изображениях записаны христианское имя и отчество князя. Нет ли и здесь чего-либо подобного?

В самом деле. Владельца шлема звали Федором, а изображение Федора на шлеме есть. Есть на нем и святой Георгий. Очень хорошо, у Федора-Ярослава был брат Георгий — тот самый Юрий, который вместе с ним бежал с поля Липицкой битвы. Остается Василий. Может быть, у Ярослава был еще брат Василий? Нет.

А как звали в крещении отца Ярослава — Всеволода Большое Гнездо? Не Василием ли? Нет, летописец дает прямой и обескураживающий ответ на этот вопрос: Всеволод был крещен Дмитрием. А как раз изображения Дмитрия на шлеме нет. Зато есть Василий. Ох, уж этот Василий! Все сосредоточено на нем, все дороги наталкиваются на эту неподвижную фигуру. Он — главная загадка шлема. И пока мы не поймем, зачем его ввели в круг других изображений, мы ни на шаг не двинемся вперед.

А если — если шлем не имеет отношения к Ярославу Всевоподовичу? Попробуем распутать наш клубок с другого конца. Василий дальше всех удален от самого почетного места. Значит, он по степени родства дальше всех от владельца шлема. Значит, он дед, а Георгий — отец Федора. Значит, владелец шлема — Федор Георгиевич, а его отец — Георгий Васильевич, а его дед — Василий… Стоп! Не начать ли нам прямо с деда?

Почему такой путь кажется проще? По очень важной причине. Сомнений в том, что шлем принадлежит домонгольской эпохе, нет. И его надписи, и характер изображений — все это безусловно датируется временем не позднее начала XIII века. А если так, то деда владельца шлема нужно искать во времени не позднее первой половины XII века. И этот ранний период более удобен для любых поисков, потому что само число русского «княжья» не было тогда большим.

Итак, первая половина XII века. Можно вдоль и поперек обшарить ее, но найти только одного Василия, того самого, который, в своем «Поучении» написал: «Аз худый дедом своим Ярославом, благословленным, славным, нареченный в крещении Василий, руським именемь Володимирь, отцемь взъзлюбленнымь и матерью своею Мьномахы…» Да, только Владимира Мономаха тогда крестили с именем Василий. И если высказанное выше предположение правильно, то он и есть дед владельца шлема.

Наша гипотеза будет подкреплена, если у Владимира Мономаха был сын, называвшийся Георгием. (Ведь рядом с Василием на шлеме Георгий). К счастью, здесь и доказывать нечего. Георгием звали самого знаменитого сына Мономаха — Юрия Долгорукого.

Наш клубок разматывается успешно, и мы уже подобрались к сути дела. Если все рассуждение верно, то шлем был изготовлен для сына Юрия Долгорукого — Федора Юрьевича. Но был ли у Юрия такой сын?

И здесь нас поджидает одна из самых больших трудностей. Для семерых из одиннадцати сыновей Юрия Долгорукого мы знаем оба имени — и мирское, и крестильное (среди этих семерых — и широко известный Андрей Боголюбский), Федора среди них нет.

Но тут на помощь снова приходят материалы сфрагистики, науки о вислых печатях. Мы разыскиваем сейчас Федора Георгиевича, князя XII века. И этот розыск ведет нас в Новгород, потому что там найдено уже одиннадцать княжеских печатей с изображением на одной стороне святого Федора, а на другой — святого Георгия.

Такое обилие одинаковых печатей заставляет искать их владельца в числе новгородских князей. Есть основания считать, что это был сын Юрия Долгорукого — Мстислав Юрьевич. Для него и был изготовлен тот шлем, который привычно связывают с именем Ярослава Всеволодовича.

Мстислав Юрьевич княжил в Новгороде с 1155 по 1157 годы. После изгнания оттуда он снова попытался захватить новгородский стол в 1160 году при содействии своего брата, Андрея Боголюбского, но потерпел неудачу. В 1162 году он был изгнан Боголюбским из Суздальской волости, перебрался в Византию, получил там от императора Мануила земли, и, по-видимому, там и умер, так и не вернувшись в Русь. Участником Липицкой битвы 1216 года он быть никак не мог. Правда, на Липицком поле была еще одна битва — в 1177 году. Но и в этом сражении Мстислав не участвовал.

И тем не менее именно его шлем подобран в ореховом кустарнике, покрывшем поле Липицкого сражения! Разрешимо ли это противоречие? На наш взгляд, разрешить его все-таки можно. Да, шлем был изготовлен для Мстислава Юрьевича, но бросил его Ярослав Всеволодович! Покровителем Ярослава был тот же Федор, что и у его дяди Мстислава. И выбрать шлем с подходящим изображением из семейного арсенала доспехов у Ярослава была полная возможность, которой он не пренебрег.

Ну что же? Загадка решена? По-видимому, нет. Есть попытки предложить и другого кандидата на роль заказчика липицкого шлема. И споры о шлеме не окончены. А нужно ли спорить? В конце концов, не все ли равно, как звали первоначального владельца доспеха?

Нет, не все равно. Можно назвать много важных направлений исторического исследования, для которых вопрос о первоначальном хозяине шлема Ярослава Всеволодовича небезразличен. Назову одно.

Всем хорошо известны удивительные шедевры владимиро-суздальской каменной резьбы конца XII —начала XIII веков, сохранившиеся на стенах Дмитровского собора во Владимире и Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. Проблема происхождения этих шедевров многие десятилетия волнует искусствоведов, настолько они своеобразны и не похожи на то, что знала Русь в предшествующее время. Пришли ли они к нам извне или выросли исподволь на русской почве? Шлем, найденный крестьянкой Ларионовой, по своим орнаментам оказывается в ближайшем родстве с этими рельефами. Зависим ли он от них? Да, если его изготовили для Ярослава. Предшествует ли он им, отражая более древние местные истоки? Да, если он изготовлен для князя, принадлежавшего к предшествующему поколению.

Вот такой крепкий орешек был «сорван» на Колокше летом 1808 года.

В. ЯНИН