В США тоже выпускались монеты из никеля. 5-центовая монета до сих пор называется nickel.
И что? Как связана nikel со Сталиным и его повешением Брюханова?
Ты статью прочел? Суть конфликта была в выпуске монет из никелевого сплава. Если бы Сталин ознакомился с американским опытом, то не злился бы на Брюханова.
Я то прочел, а вот ты решил просто блеснуть эрудицией - вот, мол, какой я умный и информированный
Если эрудиция есть, то почему бы ей не блеснуть. Я по крайней мере не путаю северную войну с семилетней как некоторые)
В США тоже выпускались монеты из никеля. 5-центовая монета до сих пор называется nickel.
И что? Как связана nikel со Сталиным и его повешением Брюханова?
Ты статью прочел? Суть конфликта была в выпуске монет из никелевого сплава. Если бы Сталин ознакомился с американским опытом, то не злился бы на Брюханова.
Я то прочел, а вот ты решил просто блеснуть эрудицией - вот, мол, какой я умный и информированный
Если эрудиция есть, то почему бы ей не блеснуть. Я по крайней мере не путаю северную войну с семилетней как некоторые)
В изложенном споре Сталин был не прав, а Брюханов прав. Сталин думал, что доверие народа к советским деньгам зависит от его желания, игнорировал экономические проблемы, и в итоге он облажался.
Выводы статьи, визуализированные на графике, можно свести к сравнению четырех сценариев:
а. царской России, если бы она просто продолжала развиваться так, как это делала до революций, сохраняя архаичные институты, тормозившие ее развитие, но без потрясений после 1913 г.;
б. реально существовавшей Советской России;
в. царской России, если бы она развивалась дальше по японскому образцу;
и г. реально существовавшей Японии.
Сравнение с Японией проводится, поскольку в 1913 г. эта страна была наиболее близка к России по душевому ВВП, темпам роста и прочим ключевым экономическим показателям. На тот момент нельзя было сказать наверняка, которая из стран будет развиваться быстрее, т.к. у каждой из них были свои институциональные преимущества и недостатки.
Похоже, Снэн не читал эту статью прежде, чем постить на нее ссылку.
Никакого панегирика сталинской экономике в ней нет, наоборот, вывод авторов -- экономическая политика Сталина, даже без учета огромных и преступных издержек, не была успешной.
Для того чтобы ответить на вопрос «Был ли нужен Сталин?», мы собрали все имеющиеся на сегодня данные об экономическом развитии России и Советского Союза и использовали только недавно появившиеся методы макроэкономического моделирования структурных трансформаций. Именно сочетание новых данных и новых методов исследования позволило нам количественно оценить различные сценарии «альтернативной истории» и сравнить их с тем, что произошло на самом деле.
...
Краткий ответ на этот вопрос — «нет». Даже если не рассматривать репрессии и голод, а учитывать только экономические показатели, даже если делать допущения и предположения в пользу гипотезы «эффективности Сталина», мы не нашли никаких доказательств того, что сталинская экономика опережает — в краткосрочной или долгосрочной перспективе — альтернативные сценарии. Мы сравниваем сталинскую экономическую политику с экстраполяцией роста экономики Российской империи, с экстраполяцией роста советской экономики при НЭПе, а также с экономикой Японии. До Первой мировой войны японская экономика находилась примерно на том же уровне и развивалась примерно теми же темпами, что и российская. В отличие от Советского Союза, Японии, впрочем, удалось провести индустриализацию без репрессий и без разрушения сельского хозяйства — и добиться при этом более высокого уровня производительности и благосостояния граждан.
...
В теории экономического развития индустриализация — это перемещение ресурсов (в первую очередь трудовых) из низкопроизводительного сельскохозяйственного производства в промышленное. ... С точки зрения нашего анализа дореволюционная экономика была, конечно, неэффективной. Это неудивительно: институт общины сдерживал возможности и стимулы для переезда из села в город, неразвитость финансовых рынков и отсутствие конкуренции препятствовали инвестициям в промышленный сектор. Сталину удалось существенно снизить барьеры для перераспределения труда и для капвложений в промышленности. Мы показываем, что одним из самых важных элементов экономической политики Сталина была политика «ценовых ножниц». Государство «покупало» у крестьян зерно по заниженным ценам или просто конфисковало «излишки». Неизбежное резкое снижение уровня жизни (и, в отдельные годы, страшный голод) в деревнях, естественно, привело к массовому переезду крестьян в города — и росту промышленности. Кроме того, отобранное у крестьян зерно шло на экспорт для закупки современного оборудования.
...
Проблема в том, что политика коллективизации сопровождалась резким падением эффективности. Экспроприация земли и имущества крестьян, репрессии в отношении самых эффективных (кулацких) хозяйств, а также «ценовые ножницы» привели к существенному снижению производительности в сельском хозяйстве. В то же время неумелое планирование, гигантомания, огромный приток плохо обученной рабочей силы привели к падению производительности и в промышленности. К концу 1930-х годов производительность в сельском хозяйстве вернулась к дореволюционному тренду, но производительность в промышленности отставала даже и от него (и была в полтора раза ниже, чем в 1928 году!).
Для того чтобы сравнить издержки, связанные с падением производительности, и экономические выгоды от перемещения ресурсов из села в город, мы используем общепринятые в экономике критерии благосостояния населения. Оказывается, что в 1928–1940 годах сталинская индустриализация привела к огромным потерям благосостояния — 24 %. (Другими словами, каждый житель Советского Союза потерял четверть потребления за эти годы.)
...
Возможно, эти жертвы были оправданы необходимостью инвестиций в промышленность, которая принесла бы отдачу в долгосрочной перспективе? ... Мы предполагаем, что Второй мировой войны не было, так что промышленность не была разрушена, а продолжала расти и развиваться в «мирном режиме». ... Когда мы сопоставляем дисконтированные издержки и выгоды, оказывается, что даже при самых благоприятных для сталинских сценариев предположениях его политику нельзя назвать успешной.
Помимо экстраполяции дореволюционных трендов, мы также рассматриваем и сценарий, в котором советская экономика продолжила бы развиваться по законам новой экономической политики (НЭП). Оказывается, что сталинская индустриализация проигрывает и этому сценарию — как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе.
Еще менее привлекательной сталинская индустриализация выглядит по сравнению с японской. До революции российская и японская экономики развивались аналогичными темпами и имели похожие барьеры развития. Поэтому вполне реальным можно считать сценарий, в котором барьеры в российской экономике не остались бы на дореволюционном уровне, а снизились до соответствующих показателей в Японии. В этом случае российская экономика существенно превзошла бы сталинскую и в краткосрочной, и в долгосрочной перспективе — чистые потери благосостояния в сталинском сценарии составили бы около 30 %.
Итак, на вопрос «нужен ли Сталин?» мы можем дать только один ответ — твердое «нет». Даже не учитывая трагические последствия голода, репрессий и террора, даже рассматривая лишь экономические издержки и выгоды и даже делая все возможные допущения в пользу Сталина, мы получаем результаты, которые однозначно говорят о том, что экономическая политика Сталина не привела к положительным результатам. Мы считаем, что сталинскую индустриализацию не следует использовать в качестве истории успеха в развитии экономики. Сталинская индустриализация — пример того, как насильственное перераспределение значительно ухудшило производительность и общественное благосостояние.
Преимущество таких изданий как многотомник «Сталин. Труды» в том, что они обеспечивают доступ к систематизированному комплексу документов, охватывающему день за днём десятилетия научной и политической деятельности автора. В отношении И.В. Сталина этот подход, в частности, демонстрирует его с первых лет установления Советской власти ярко выраженный интерес к взаимодействию с нашими юго-восточными соседями и потенциалу революционных преобразований на этой территории.
В апреле 1923 года на секции XII съезда РКП(б) по национальному вопросу Сталин говорил: «Всё, что говорит тут т. Раковский, абсолютно правильно, но это не подходит к тезисам [«Национальные моменты в партийном и государственном строительстве»]. Дело в Востоке… Весь национальный вопрос мы поставили в связи со статьёй Ильича [«Лучше меньше, да лучше»], который как будто ни одного слова о Западе не говорит, потому что не там центр национального вопроса, а в колониях и полуколониях на Востоке»[1] .
Ленин, в частности, писал: в результате империалистической войны «Восток… пришёл окончательно в революционное движение», при том, что «Россия, Индия, Китай и т.п. составляют гигантское большинство населения»[2]. Развивая эту мысль, Сталин выдвинул тезис о том, что именно на Востоке концентрируются «тяжёлые», т.е. стратегические, решающие резервы мировой революции. Эта оценка опиралась на годы кропотливого изучения вопроса.
Ещё в ноябре 1920 года, выступая на торжественном заседании Бакинского Совета, Сталин подчёркивал, что «Восток — это самое больное место империализма, ибо с Востока империалисты английские, французские черпают свои силы… В этом сила Востока. В этом особое значение для империализма, как ахиллесова пята…» [3]. Тогда, осенью 20-го, акцент делался на активность кемалистской националистической Турции, вынужденной противостоять бенефициарам Версаля и нашедшей в этой своей роли понимание и поддержку со стороны Москвы. Но Сталин пристально следил за всей юго-восточной дугой, охватывающей Советскую Россию. Он принял самое непосредственное участие в советизации Армении и Грузии, при этом отдельного внимания заслуживает его обширная переписка той поры с главой НКИД Г.В. Чичериным. Не выпускал он из поля зрения ситуацию в Персии и со знанием дела писал о ней[4].
Внимательно присматривался к положению дел в Афганистане, регулярно изучая отчёты советских полпредов. За 1921–22 годы сталинские материалы отложились в папках секретариата НК Нац с названиями: «Азербайджан», «Армения», «Башкирия», «Бухура», «Горская АССР», «Грузия», «Дагестан», «Кабарда», «Калмыкия», «Карачай», «Киргизия», «Крым», «Татария», «Хива», «Афганистан», «Индия», «Персия», «Турция», «Япония»[5].
Отнюдь не случайно к маю 1923 года англичане ощутили в Персии и Афганистане столь острый дискомфорт от деятельности советских полпредств, что лорд Керзон в своей известной ноте требовал отзыва их глав (впрочем, в Москве такого удовольствия лорду не доставили).
Национальная политика РКП(б) на окраинах также учитывала широкий внешнеполитический контекст. В мае 1921 года «в целях подготовки кадров партийных и советских работников для договорных и автономных советских республик, трудовых коммун и национальных меньшинств» при непосредственном участии Сталина создаётся Коммунистический университет трудящихся Востока[6]. В январе 1922 года было решено открыть три новых отделений Университета «в Баку для Азербайджанцев, персов, турок, а также для группы из Крыма… в Ташкенте для узбеков, туркмен, киргизов, афганцев и индусов… в Иркутске для китайцев, тибетцев, японцев, корейцев и бурятмонгол»[7].
В письме в Кирбюро ЦК в марте 1923 года Сталин требовал от партийных руководителей вести умную и тонкую работу по вовлечению деятелей национальных верхов в советское строительство. «Управлять Кирреспубликой без киргиз нельзя, — писал он, — нужно учить и переделать тот человеческий материал, который имеется в наличии, лучших людей нет и негде достать, поэтому объявить войну Киргизской верхушке нельзя, нужно их перевоспитать и одновременно готовить новые кадры ускоренным темпом» [8]. В целом для национальных окраин Сталин настаивал на необходимости «в большей мере, чем в центральных областях, идти навстречу элементам, являющимся революционно-демократическими или даже просто лояльными в отношении к Советской власти»[9].
Политика опоры на национально-демократические силы, перековки, втягивая их, подчас далёких от пролетарской идеологии, в советскую работу была для Сталина не случайным маневром, а позицией. Ещё в мае 1918 года ему пришлось столкнуться с коллективным протестом членов коллегии и сотрудников НК Нац, недовольных тем, что «т. Сталин вообще в принципиальных вопросах никогда не считает нужным принимать во внимание мнение большевистского большинства коллегии», в частности выдвигая на руководящую работу «т. Вахитова. мусульманского комиссара, октябрьского большевика такого сорта, на который Коллегия Народного Комиссариата ни в коем случае согласиться не может.»[10].
Спустя три месяца «октябрьский большевик» неподходящего для партийной фракции НК Нац сорта М.М. Вахитов, мобилизовавший в Казани силы против белых, после падения города угодил в руки «комиучевцев» и был казнён.
Но были и не положительные примеры. Так активная работа Сталина с башкирским националистом А.З. Валидовым не помешала последнему летом 1920 года попытаться поднять антибольшевистский мятеж и уйти к басмачам. Пытались привлечь к антибританской борьбе в Средней Азии видного турецкого деятеля, бывшего министра обороны Энвер-пашу, находившегося в Москве в 1920-21 годах и пропагандировавшего симбиоз большевизма с исламом. Будучи направлен в Бухару, Энвер-паша вскоре занял позицию размежевания БНСР с Москвой и тоже ушёл к басмачам. А в августе 1922 года погиб в бою с частями РККА.
Любопытна история взаимоотношений Сталина и бывшим социал-демократом, азербайджанским националистом М.Э. Расулзаде, начавшаяся ещё в 1904 году. После распада Российской империи Расулзаде стал одним из руководителей независимого Азербайджана, главой его Национального Совета. После советизации республики пытался организовать сопротивление Советской власти, но вскоре был арестован. И тогда Сталин предложил Расулзаде ехать в Москву и заниматься научной и просветительской работой, на что тот дал согласие. Однако в конце 1922 года Расулзаде тайно бежал в Турцию, оставив Сталину письмо с изложением принципиальных антибольшевистских взглядов и благодарностью за сохранённую жизнь[11].
Ещё один сюжет, получивший широкий резонанс в РКП(б) — уличение в апреле-мае 1923 года в конспиративных контактах с басмачами бывшего председателя Центральной мусульманской военной коллегии, председателя Центрального бюро коммунистических организаций народов Востока при ЦК РКП(б) и члена коллегии НК Нац М.Х. Султан-Галиева. Он был исключён из партии и арестован. Однако, учитывая раскаяние, заслуженного наказания не понёс. В стенограмме выступления Сталина в июне 1923 года на Четвёртом совещании ЦК РКП(б) с ответственными работниками национальных республик и областей по делу Султан-Галиева есть такие слова; «…тов. Куйбышев прав, — думая, что его надо освободить. Человек признался во всех своих грехах и раскаялся… Его можно использовать по советской работе. Почему бы нет? Чем он хуже тех октябрьских элементов из национальной интеллигенции, которые у нас в советских аппаратах сидят в восточных республиках?»[12].
Сравним их с позицией, отстаиваемой Сталиным в марте 1924 года в обращении к руководителям Среднеазиатского бюро ЦК: «Теперь люди так нужны для в Туркестане, а местных людей так мало, что было бы преступно пренебрегать такими работ[ни]ками,..”Левые” этого не понимают, т.к. они не хотят понять, что задача состоит не только в руководстве партиного органа… (для чего необходимы наиболее стойкие коммунисты), но и в управлении страной (для чего должны быть использованы и не вполне стойкие, и даже вовсе не стойкие коммунисты). Чего стоит туркест. орг-ция, если она не сумеет использовать таких людей…»[13].
В заключение нужно отметить, что глубокая вовлечённость Сталина в дела Востока и учёт взаимоотношений с ним в плане развития революции отчётливо прослеживается в подходе к построению СССР. Выработку принципов объединения республик и обеспечение их эффективного взаимодействия внутри Союза и полноты представительства в органах союзной власти он рассматривал и под этим углом зрения. «Ежели мы на Украине совершим маленькую ошибку, — разъяснял Сталин с трибуны XII съезда, — это не будет так чувствительно для Востока. А стоит одну маленькую ошибку совершить в маленькой стране, в Аджаристане (120 тысяч населения), как это отзовётся на Турции и отзовётся на всём Востоке, ибо Турция теснейшим образом связана с Востоком. Стоит допустить маленькую ошибку в отношении маленькой области калмыков, которые связаны с Тибетом и Китаем, и это отзовётся гораздо хуже на нашей работе, чем ошибка в отношении Украины. Мы стоим перед перспективой мощного движения на Востоке и должны нашу работу направлять прежде всего по линии пробуждения Востока…»[14].
Для понимания сути дебатов с так называемыми националами (прежде всего, грузинскими и украинскими) о принципах архитектуры СССР — государственной формы организации пролетариата — нужно учитывать и сталинский «восточный вектор». Оппоненты генсека ратовали за конфедеративную конфигурацию, рассчитанную на среднесрочные революционные перспективы на Западе. Он же в этом отношении был скорее скептиком. «Если вы думаете остаться в рамках федерирования национальностей старой России, — описывал Сталин свой давний, 1919 года спор с Лениным, — это ещё понятно, но если вы думаете, что Германия когда-либо войдёт к вам в федерацию на правах Украины, — ошибаетесь. Если вы думаете, что даже Польша, которая сложилась в буржуазное государство со всеми атрибутами, войдёт в состав союза на правах Украины, — ошибаетесь…»[15]
Сталин поставил на длительную работу с «тяжёлыми резервами» Востока. История показала, что эта ставка себя оправдала, и благодаря китайской революции фактически воплотились расчёты большевиков на мировую революцию — антикапиталистический процесс в XX веке приобрёл планетарное измерение.
Бывший наркомнац репрессировал немало народов, проживавших в СССР. Их представители были вынуждены нести ответственность за свою этническую принадлежность. Например, подверглись депортации иранцы (по-видимому, персы), турки и курды, чья историческая родина – страны Востока.
Высланный из СССР писатель и философ Александр Зиновьев о роли Сталина в России:
«Я был не просто критиком Сталина, — признавался он. — В юности я входил в террористическую организацию, готовившую на него покушение. Его культ не вписывался в мои идеалы романтического коммунизма. Во время празднования Первого мая 1939 года я должен был пробраться к Мавзолею с гранатой за пазухой… Правда, арестовали меня не за готовящийся теракт, а за одно антисталинское публичное выступление. Был расстрельный приговор, не приведённый в исполнение только по причине того, что мне удалось бежать и долго скрываться. Подробности той эпопеи я описал в книге "Исповедь отщепенца"…
Я пересмотрел свои взгляды на Сталина после его смерти. Меня бесило, что его стали критиковать те, кто лизал ему пятки при жизни. Они вдруг в одночасье превратились в ярых антисталинистов. Смотреть на это было противно. Восточная мудрость гласит: мёртвого льва может лягнуть даже осёл. Не отрекаясь от части прежних претензий к Иосифу Виссарионовичу — как-то: бюрократизация партийного аппарата, доходящий порой до абсурда культ вождя и т.д. — я не смею отрицать сталинских достижений. В истории страны больше не было таких периодов, когда бы Россия достигала столь впечатляющих успехов в очень короткие сроки. Мы впервые добились независимости от западного мира и предложили человечеству альтернативный путь развития. СССР во многом был надеждой для развивающихся стран, стремящихся к полному суверенитету.
Вот почему я был и остаюсь советским человеком и считаю коммунизм идеалом для всех людей планеты. И немалая заслуга в этом принадлежит Сталину. Мне кажется, что он войдёт в историю символом прошедшего века, как Ленин и Мао Дзэдун».
Не отрекаясь от части прежних претензий к Иосифу Виссарионовичу — как-то: бюрократизация партийного аппарата, доходящий порой до абсурда культ вождя и т.д. — я не смею отрицать сталинских достижений.
Глупо ожидать объективности от сталиниста, который умолчал о главном преступлении И. Сталина и его клики – широкомасштабных репрессиях.
"Исповедь отщепенца"
По-видимому, самоназвание автора соответствует истине.
Надо сказать, что, работая на Кавказе, я со Сванидзе не встречался и потому не был знаком с его прошлой партийной деятельностью. Его партийная кличка Алеша так и осталась за ним, хотя звали его Александром.
Позже, работая в Москве, я узнал, что Сванидзе давно состоит в рядах партии, что он является братом первой жены Сталина и что они со Сталиным были старыми партийными друзьями. У них были хорошие товарищеские и, я бы даже сказал, братские отношения. Он приходил домой к Сталину с женой или один в любое время, и мы, члены политбюро, заходя иногда на квартиру к Сталину, часто встречали там супругов Сванидзе, которые или ждали прихода Сталина, или уже были с ним вместе.
Потом Сталин предложил мне взять Алешу Сванидзе на работу и поставить во главе Акционерного общества по экспорту марганца Наркомата внешней торговли. Я с удовольствием это сделал, потому что Сванидзе был подготовленным человеком, имел высшее образование, хотя и по гуманитарным наукам, был знаком с экономическими проблемами и с банковским делом, да еще хорошо знал немецкий и французский языки. Человек он был солидный, спокойный, неторопливый, обходительный. Любил подумать над вопросом всесторонне, посоветоваться. Человек твердых взглядов, Алеша был всегда выдержан, не любил задевать чужого самолюбия, но и не терпел, когда задевали его «дворянское» самолюбие: он был из дворян.
Потом Сванидзе был поставлен во главе Внешторгбанка, назначен заместителем председателя Госбанка. Дела вел очень большие. Он хорошо исполнял свои обязанности, знал внутреннюю политику, понимал ее. Часто вместе со мной бывал у Сталина, принимал участие в обсуждении вопросов внутренней политики, вопросов кредитования, финансирования. Сталин сам старался привлекать его к рассмотрению таких вопросов.
Я с ним близко сошелся еще и потому, что жили мы по соседству на одной даче. Как-то Сталин предложил Сванидзе с женой и Аллилуеву Павлу с женой поселиться в свободном доме на даче, где я жил со своей семьей и соседями – семьями Варского, Карахана. Наши дома находились на одной территории. Вечерами мы часто встречались. Прогуливаясь, беседовали о текущих делах, по политическим, международным и внутренним вопросам, обменивались мнениями. Ходили друг к другу чаю попить: или я с женой был у них, или они приходили к нам. У Алеши был сын, который играл с нашими детьми. Этот человек мне очень нравился, мне были приятны встречи с ним, и я думаю, что его отношение ко мне было таким же хорошим. Хотя он был не особенно разговорчивым, из наших бесед о Кавказе остались в памяти высказывания Сванидзе о Берии, острая критика его поведения, его политики и т. д. Свою критику Берии Алеша не скрывал и от Сталина, который, поддерживая Берию, не одергивал и Сванидзе.
Берия, конечно, знал, что Сванидзе бывает на квартире у Сталина, приходит к нему запросто, а иногда и ночует там. Понимал, что из этого ничего хорошего для него не будет. Главное же было то, что Берия стремился лишить Сталина всяких источников информации с Кавказа, кроме самого себя. Он добился того, что очень многие товарищи, которые могли бы быть источниками такой информации, были ликвидированы.
Это случилось в декабре 1937 г., когда Берия был уже в Москве – сначала как заместитель Ежова, а потом сам возглавил НКВД. В этот период я не так часто встречался со Сталиным, как раньше. Однажды, возвратившись с работы около двух часов ночи, я узнал от работника охраны, что только что арестовали и увезли Сванидзе и его жену.
Я был поражен, ходил по комнате, мучительно думал и не понимал, что происходит. Если в отношении других Сталина могли ввести в заблуждение работники НКВД, то в отношении Сванидзе это было невозможно, потому что Сталин знал его почти полвека со всех точек зрения, лично знал, дружил с ним, знал его политические взгляды. Они дружили до последних дней, и я не слыхал, чтобы они поссорились, чтобы Сталин был недоволен им или выражал ему недоверие. Более того, Сванидзе был в последние годы единственным из тех, которые близко дружили со Сталиным, пользовались его расположением и ночевали у него дома. Все это происходило потому, что Сталин этого хотел, что Сталин ему доверял! Как же могли его арестовать?
Через несколько дней я ужинал у Сталина. Были и другие товарищи. Сталин понимал, что я озабочен тем, что случилось с Алешей, и, не дожидаясь вопроса с моей стороны, спросил: «Ты слышал, что мы арестовали Сванидзе?» Я ответил: «Да, но не знаю, как это могло случиться». – «Он немецкий шпион», – сказал Сталин. «Как это может быть? – удивился я. – Если бы он был шпионом, то вредил бы. Фактов же о его вредительстве нет. Какая польза от такого шпиона, который ничего не делает?» – «Верно, он ничего, видимо, плохого не делает, – ответил Сталин, – потому что он шпион особого рода, особого вида: он имел задание не вредить, а лишь сообщать немцам информацию, которую он получает в Наркомате внешней торговли, информировать о том, что происходит в руководстве партии и государства». – «Как это могло случиться?» – спросил я. «Он был интернирован в Первую империалистическую войну и был завербован немцами в лагере. С того времени он и служил источником информации для немцев, – ответил Сталин. – В его функции не входил террор, только информация. Вот теперь это вскрылось, и мы его арестовали». Да, все знали, что без ведома Сталина не могли арестовывать известных в стране деятелей: только Сталин давал санкцию на их арест. После ареста эти люди живыми из тюрьмы не выходили, за исключением отдельных лиц.
В 1941 г., уже во время войны, я и еще несколько членов политбюро были у Сталина. Берии там не было. Сталин знал, что у нас со Сванидзе были хорошие отношения, потому, обратившись ко мне, сказал: «Ты смотри, какой Алеша!» – «А что такое?» – спрашиваю я с надеждой (я думал, что Алеши уже нет в живых). «Его приговорили к расстрелу, – продолжал Сталин. – Я дал указание Меркулову, чтобы он перед расстрелом ему сказал, что если попросит прощения у ЦК, то будет помилован. А Сванидзе ответил: «У меня нет никаких грехов перед ЦК партии, я не могу просить прощения». И конечно, приговор привели в исполнение. Смотри, какой Сванидзе: не захотел просить прощения! Вот какая гордость дворянская», – закончил Сталин. «Когда это было?» – спросил я. «Недавно его расстреляли», – ответил Сталин.
Я поразился: более трех лет Сванидзе держали в тюрьме! Видимо, он ни в чем не признался, дело затянулось, и недавно только, во время войны (!), его расстреляли. Это было поразительно. «У Сванидзе чувство обиды большое было, – ответил я. – Он не мог вынести позора и просить прощения, если чувствовал, что не виноват перед ЦК партии». Сталин ничего не сказал.
Большая доля ответственности в этом деле ложится на Берию, ибо он считал Сванидзе своим личным врагом и старался обмануть Сталина, пользуясь его невероятной мнительностью. И это ему удалось. Видимо, Сванидзе не сломили, и ложных показаний на себя он не дал – тогда личные показания, выбитые путем пыток, являлись достаточным основанием для расстрела без суда. А здесь, видимо, никаких фактов не было, и его держали в тюрьме долго, до подходящего момента. Вот война и стала этим «подходящим» моментом.
А в следующем, 1942 г. была расстреляна и жена Алеши – Мария Анисимовна. Сгинули в безвестность и обе сестры первой жены Сталина – Мария и Александра.
Не только Сванидзе, но и другие члены семьи Сталина, его родные не избежали репрессий, хотя они ни в чем не были виноваты.
Вообще вся семья оказалась разгромленной, причем это коснулось и родных второй жены Сталина – Надежды Аллилуевой.
Я дал указание Меркулову, чтобы он перед расстрелом ему сказал, что если попросит прощения у ЦК, то будет помилован.
Вероятно, это просто издевательство. Каменев, Зиновьев и другие видные оппозиционеры много раз просили прощения, каялись в грехах, однако все же были казнены. Тут проявились кровожадность и мстительность Сталина.
Более того, Сванидзе был в последние годы единственным из тех, которые близко дружили со Сталиным, пользовались его расположением и ночевали у него дома. Все это происходило потому, что Сталин этого хотел, что Сталин ему доверял! Как же могли его арестовать?
У правителей вообще существует некий комплекс, они не могут ни с кем дружить, потому что тут же начинают бояться, что друг начнет ими манипулировать, или с корыстными целями сообщать информацию, ставшую известной вследствие близких отношений. Этот комплекс проявлялся у Ивана Грозного, который гневался на приближенных, в то время как посторонние люди находились в относительной безопасности.
У правителей вообще существует некий комплекс, они не могут ни с кем дружить, потому что тут же начинают бояться, что друг начнет ими манипулировать, или с корыстными целями сообщать информацию, ставшую известной вследствие близких отношений. Этот комплекс проявлялся у Ивана Грозного, который гневался на приближенных, в то время как посторонние люди находились в относительной безопасности.
Сильный и авторитарный человек вообще дружить не умеет. Он либо устраняет себе подобного либо сам устраняется - с остальными - он вождь и учитель - и это без разницы - в семье (тут, слава богу еще любовь, привязанность, привычка, долг существуют) или в государстве. У тирана не может быть сомнений - он всегда прав - и чем больше у него прав, тем чаще его мысли и слова становятся истиной для всех. В определенных условиях - это спасение (когда кризис), в определенных беда, беда - особенно, когда кризисов нет или они вялотекущие. Сталин - этому очень яркий пример. Он мобилизовал страну в нужный момент - все (или почти все) смотрели в одну сторону, думали одинаково и усилия были направлены на одно. Но когда надо было делать шаг вперед - страна к этому не была готова.
Вероятно, это просто издевательство. Каменев, Зиновьев и другие видные оппозиционеры много раз просили прощения, каялись в грехах, однако все же были казнены. Тут проявились кровожадность и мстительность Сталина.
Во время "большого террора" "покаяние" вряд ли имело значение для судьбы обвинённого человека.
У правителей вообще существует некий комплекс, они не могут ни с кем дружить, потому что тут же начинают бояться, что друг начнет ими манипулировать, или с корыстными целями сообщать информацию, ставшую известной вследствие близких отношений. Этот комплекс проявлялся у Ивана Грозного, который гневался на приближенных, в то время как посторонние люди находились в относительной безопасности.
Сильный и авторитарный человек вообще дружить не умеет. Он либо устраняет себе подобного либо сам устраняется - с остальными - он вождь и учитель - и это без разницы - в семье (тут, слава богу еще любовь, привязанность, привычка, долг существуют) или в государстве. У тирана не может быть сомнений - он всегда прав - и чем больше у него прав, тем чаще его мысли и слова становятся истиной для всех. В определенных условиях - это спасение (когда кризис), в определенных беда, беда - особенно, когда кризисов нет или они вялотекущие. Сталин - этому очень яркий пример. Он мобилизовал страну в нужный момент - все (или почти все) смотрели в одну сторону, думали одинаково и усилия были направлены на одно. Но когда надо было делать шаг вперед - страна к этому не была готова.
Сталин спасал страну от тех бед, в которые сам же ее и вовлек. Издержки сталинской политики были чрезвычайно высокими. Скажем в 30-е годы проводилась политика запугивания и устрашения кадров. Когда началась война, выяснилось что запуганные безынициативные командиры не на что не годятся, и пришлось искать и выдвигать незапуганных и инициативных. Для Сталина личная власть была намного важнее интересов страны и народа. А нормальный лидер заботиться о стране и народе больше чем о себе любимом.
Во время "большого террора" "покаяние" вряд ли имело значение для судьбы обвинённого человека.
Раз были пересмотры дел, значит была возможность помилования, но это не касалось тех, на кого распространялась личная ненависть Сталина. По поводу Сванидзе можно сказать, что Сталин при помощи Берии с особой жестокостью уничтожал тех, кто знал его по совместной революционной деятельности на Кавказе.
Об отношении Сталина к родственникам можно судить по тому факту, что он не приехал на похороны матери, которую по его же словам очень любил. Екатерина Джугашвили умерла летом 37 г., диктатор был слишком занят - сводил счеты с врагами.
