←  Новое время

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Степан Малый, или Лжепётр Балканский....

Фотография Play Play 31.03 2008

Во все времена в мире существовало множество авантюристов. Явление это стало вполне привычным и ни у кого удивления не вызывает. Однако существует среди авантюристов особая каста - самозванцы. Люди, выдававшие себя за тех или иных правителей, всегда притягивали к себе очень пристальное внимание вначале современников, а затем, соответственно, и историков.

Подобные "лжемонархи" существовали во многих странах мира. В Англии был Лжеэдуард IV. Во Франции - плеяда Лжелюдовиков XVII и т.д. Однако Россия, пожалуй, перещеголяла в этом вопросе всех. В ее истории было 3 Лжедмитрия, Лжепетр (якобы сын Ирины и Федора Ивановича), сомн "детей" и "внуков" Ивана IV (Лжеиван, Лжеавгуст, Лжелаврентий, Лжесавелий, Лжевасилий и проч. ); Лжесимеон, выдававший себя за сына Алексея Михайловича; 2 Лжеивашки - "сыновья" Лжедмитрия и Мнишки; Лжетимофей ("сын" Шуйского), Лжепетр (мнимый Петр Петрович - сын Петра Алексеевича), Лжеконстантин ("великий князь" - "сын" Павла I) и множество Лжепетров ("чудом спасшихся Петров III").

Был даже мнимый самозванец: в 1845 году в Челябинском уезде среди крестьян началось волнение, вызванное слухами о том, что в деревне Гороховой Таловской волости объявился Константин Павлович, да еще и с войском где-то неподалеку. Николай I направил в Челябинск комиссию, которая, не долго разбираясь, задержала Константина Калугина. Но суд его оправдал, постановив, что Лжеконстантин существует только в крестьянском воображении.

Однако из всего этого великого множества самозванцев только один смог захватить власть в стране. Да и то продержался на престоле меньше года (каким-то чудом, надо заметить), после чего был убит бунтовщиками.

Практически все остальные псевдоцари кончили свои дни на эшафоте. Но был в мировой истории один замечательный пример, когда самозванец, выдававший себя за русского императора Петра III, не только не был пойман и казнен, но еще и стал правителем иностранного государства. Да к тому же был произведен Екатериной II в офицерское достоинство.

В начале 1766 года в черногорской деревне Майна объявился некий целитель по имени Степан Малый. По свидетельству очевидцев, человек этот внешне действительно был похож на Петра III, владел несколькими языками, да и вообще отличался острым умом. Вероятно, 1766 - начало 1767 гг. Малый провел вблизи Цетиньского монастыря. Вообще, в Черногории (как и во многих других балканских и средиземноморских областях, контролируемых (а зачастую и не очень) Турцией) была своеобразная теократия: митрополит Монтенегро по совместительству являлся еще и светским правителем страны.

Поэтому и столицей Черногории, по сути, являлась резиденция митрополита - Цетиньский монастырь. В то время митрополитом был Савва. А в 1765 году его двоюродный брат митрополит Василий в сопровождении иеродиакона Петра (племянник Саввы и его преемник) отправился в Петербург просить у России какой-нибудь помощи для братского черногорского народа. В 1766 Василий умер в Петербурге, а Петр отправился домой. Но не один, а с двумя русскими офицерами (Михаилом Тарасовым и Иваном Козловским) в качестве охраны. Прибыли эти офицеры, соответственно, в Цетиньский монастырь. И, по всей видимости, от этих-то офицеров Степан и узнал подробности жизни Петра, а возможно, и его смерти.

Так или иначе летом 1767 года по Черногории разлетелся слух, что-де лекарь Степан вовсе не Степан, а самый настоящий русский император. Сразу же появились люди, клятвенно уверявшие черногорцев, что они видели Петра III и что Степан - Петр и есть (среди них были и люди, по крайней мере, бывавшие в России - Марко Танович, монах Феодосии Мркоевич, игумен Йован Вукачевич), в одном из монастырей был найден портрет реального Петра, и сходство подтвердилось. Своей "столицей" новоявленный "царь" объявил Майну. После этого Степан начал активную агитацию среди черногорцев с призывами объединятся.

Надо заметить, что Черногория тогда была разделена между Турцией и Венецией. Венецианской частью Монтенегро управлял проведитор с резиденцией в Каторе. Венецианцы были крайне встревоженны тем, что какой-то голодранец создает на их территории определенный "центр силы" да еще с явными сепаратистскими настроениями. 11 октября 1767 года с Малым встретился полковник венецианской службы Марк Анатолий Бубич, который, кстати, так же отметил схожесть Степана с Петром, а также его "большой и возвышенный ум". После получения письменного отчета Бубича Сенат республики принял решение об аресте всех эмиссаров Лжепетра, однако самого Степана, ввиду явной народной любви к его "августейшей" особе, трогать побоялся.

14 октября своим царем Степана признало село Ценличи. В конце октября в Цетиньи прошел всенародный сбор, на котором присутствовало около 7 тысяч человек. Собрание объявило Малого русским императором, а заодно и государем Черногории. Сам герой в это время находился в Майне и грамота с решением цетиньского собрания была вручена ему только 2 ноября. Черногорский митрополит Савва вначале как-то пытался сохранить бразды правления, выступал с обличавшими Лжепетра речами, писал воззвания, в которых именовал его самозванцем. Однако когда митрополит понял, что реальная сила все больше сосредотачивается именно в Майне, Савва сам приехал к Степану на поклон.

Тем не менее, даже после этого жеста он не оставил попыток как-нибудь избавиться от новоявленного "монарха" 12 октября 1767 года строчит кляузу на Лжепетра и отправляет ее русскому послу в Константинополе А.М. Обрескову. Обресков срочно переправляет письмо в Петербург, а в частном порядке объявляет Малого мошенником, а Савву обвиняет в "легкомыслии". Получив писмо посла, Савва переходит в контрнаступление: рассылает письмо по черногорским селениям и вновь выступает с обвинениями в адрес Степана. В результате в феврале в одном из монастырей состоялся сбор черногорских старшин с участием Саввы и Малого. Митрополит обвинял Лжепетра в обмане.

Степан же церемониться с Саввой не стал и прибег к, пожалуй, самому действенному для нищего черногорского народа аргументу: обвинил Савву в расхищении присылаемых из России средств и сразу же предложил вернуть народу награбленное, то есть отнять имущество у митрополита. Аргумент оказался вполне весомым. Однако, несмотря на успех, Степан понимал, что в сложившейся ситуации он не может рассчитывать на духовенство в деле создания единого Черногорского государства. Тогда он делает сразу два политических хода: во-первых, отделят светскую власть от власти духовной, а во-вторых, находит себе нового лидера духовенства.

На эту роль прекрасно подошел сербский патриарх Василий, изгнанный турками из своей резиденции в Пече. Василий в марте 1768 призвал всех православных признать Степана русским царем. После этого Степан с помощью Василия проводит еще одну идеологическую атаку на население: 29 июля, в день Петра и Павла, он устраивает торжественную церемонию в честь своего "деда" Петра Алексеевича и "сына" Павла Петровича.

Укрепив свою власть, Малый начал проводить ряд реформ. В первую очередь он запретил кровную месть, ввел наказания за убийство, воровство, угон скота, организовал суд, начал приводить в исполнение приговоры, провел перепись населения, занялся строительством дорог и фортификационных сооружений. Степан становился все более популярным в народе. Черногория действительно стала объединятся вокруг Майны. Разумеется, это очень не понравилось "хозяевам" Монтенегро - османам и венецианцам. В итоге осенью 1768 года на севере страны карательную операцию начали венецианские войска, а на юге в Черногорию вторглась турецкая армия.

Для защиты страны от венецианцев был отправлен Марко Танович (который за услугу, оказанную Степану с "узнаванием" в нем Петра и преданность Малому, был назначен канцлером Черногории), а борьбой с турками Лжепетр занялся лично. Однако на обоих фронтах успехи черногорцев были, мягко говоря, не выдающимися. На севере венецианцы заняли ряд деревень, население которых бежало в горы, а 5 сентября у села Острог Степан дал бой турецкой армии, в котором и был разгромлен. Сам государь черногорский бежал в один из труднодоступных монастырей.

Степан Малый фактом своего существования раздражал не только венецианского дожа и турецкого султана. Екатерина тоже была не в восторге от того, что где-то на Балканах живет человек, выдающий себя за ее мужа (то бишь законного правителя России). Летом 1768 года императрица поручила советнику русского посольства в Вене Г.А. Мерку отправиться в Черногорию с посланием Екатерины черногорскому народу, где та, само собой, призывала черногорцев не верить самозванцу Малому.

Однако 9 августа Мерк отправил императрице ответ, что, мол, черногорцы верны своему царю, поэтому ехать к ним с подобными заявлениями опасно для его, Мерка, здоровья, чем вызвал крайнее недовольство Екатерины. Летом 1769 года в Черногорию был отправлен князь Ю.В. Долгоруков. 12 августа миссия Долгорукова в составе собственно Долгорукова и еще 26 человек высадилась в венецианской части Черногории и двинулась к Цетинью под видом купцов (сам Долгоруков взял псевдоним Барышников). У монастыря Брчели Долгорукова встретило черногорское духовенство, а 17 августа в Цетиньи русский посланник перед двухтысячной толпой черногорцев выступил с обвинениями в адрес Малого, которые поддержали патриарх Василий и митрополит Савва.

Приехавший на сходку Степан был арестован, а черногорцы приведены к присяге Екатерине. Однако после ареста Лжепетра перед Долгоруковым встала довольно серьезная проблема. Еще в 1768 году началась русско-турецкая война, и, само собой, русское командование очень рассчитывало на то, что балканские народы поднимут патриотическое восстание против турецких захватчиков. Но вскоре выяснилось, что черногорцы совсем не горят желанием воевать против турок без своего лидера, по сути, и объединившего их в единый народ.

Поэтому Долгоруков был вынужден принять совсем неординарное решение. Вместо того, чтобы отправить самозванца в Петербург на виселицу, он назначил Степана наместником императрицы в Черногории, произвел его в чин поручика российской армии и вручил ему мундир, а заодно и привезенные с собой боеприпасы. После этого Долгоруков нанял для службы на каперских судах несколько десятков матросов из числа черногорцев и 24 октября отправился из Черногории в Пизу, где располагался штаб комадующего русскими войсками Орлова, оставив Малого полноправным правителем страны.

Однако править Степану оставалось недолго. Осенью 1770 года при строительстве дороги, на котором Малый присутствовал лично, произошел несчастный случай: заложенный пороховой заряд по каким-то причинам взорвался раньше времени, в результате чего Малый получил ранения и потерял зрение. Его доставили в монастырь Брчели, из-за стен которого он, тем не менее, продолжал принимать участие в управлении страной. Но даже слепой затворник, Степан не давал покоя туркам. В октябре 1773 года подкупленный скадарским пашой грек Станко Класомунья ночью пробрался к Малому и перерезал ему горло.

Так и закончилась история этого самозванца. Самозванца, сумевшего стать царем Черногории, объединить страну и даже получить подтверждение своей власти от Российской Империи.


Сутулин Павел Ильич
Ответить

Фотография Стефан Стефан 17.02 2016

Все началось с того, что в расположенной на Адриатике сельской общине Маине в 1766 г. появился безвестный странник, называвший себя Степаном Малым. Он нанялся в работники к богатому крестьянину Вуку Марковичу (по другим источникам – Марко Вукович), влиятельному среди местных черногорцев человеку. Вскоре он обратил на себя внимание умением врачевать, и имя Степана Малого стало популярным среди местных жителей. Однажды после свершения религиозного обряда в местном монастыре, где среди икон находился и портрет российского императора Петра III, Степан Малый потребовал от Вука Марковича, чтобы он, поочередно вглядываясь, сравнил его лицо с портретом Петра III. Сделав, как ему было сказано, Вук пришел к убеждению, что перед ним не кто иной, как русский царь. Ошеломленный и потрясенный Вук Маркович пал на колени перед мнимым монархом. Вскоре по всему Приморью распространились слухи, что у Вука Марковича под видом батрака живет император Петр III, покинувший Россию из-за происков врагов и пожелавший обрести покой среди единоверных черногорцев. Самозванец внушал народу, что "от восставших его подданных всероссийская императрица сама его спасла и выпустила из государства, предоставя народу вместо его похожего как две капли воды на него другого, подлого и в то же время умершего человека". Бывшие в России в 50–60-е годы Марко Танович, игумен Феодосий Мркоевич и иеромонах Иосиф Вукичевич прилюдно клялись, что батрак Вука Марковича не какой-то бродяга, а русский царь Петр III. Они самым деятельным образом формировали общественное мнение в пользу самозванца. В связи с этим возникает вопрос: не мог ли кто-либо из этих людей внушить Степану Малому мысль отождествить себя с Петром III? П.А. Ровинский полагал, что к этому самым непосредственным образом причастен М. Танович, бывший, кроме прочего, родственником Вука Марковича: "Без Тановича вряд ли ему могла прийти в голову мысль объявить себя Петром III. Он и Марко Вукович (Вук Маркович. – Авт.) толкнули его на это и руководили им все время". По его мнению, во всей этой истории "творцами и дирижерами были люди, составившие целый комплот, а Степан Малый был только вышколенный ими актер"50.

Во всяком случае несколько позже, во время миссии Ю.В. Долгорукова в Черногорию, Степан Малый, отвечая на вопрос князя, почему он присвоил себе имя Петра III, сказал, что "сами черногорцы выдумали это, но он их не разубеждал только потому, что иначе не имел бы возможности соединить под своей властью столько войска против турок". Степан Малый обладал величайшей способностью к мистификации и искажению фактов в нужном для себя смысле. Можно предположить, что кто-либо из названных выше лиц или еще кто-то, нам неизвестный, увидел в Степане Малом человека энергичного и одаренного, с авантюрной жилкой, уже предпринявшего попытку выдать себя за потомка средневековой сербской династии Неманичей, способного продолжить и развить мистификацию, выдав себя за Петра III. Таким человеком (кроме упоминавшихся Мркоевича, Тановича и Марковича) мог стать, например, И. Вучичевич, сопровождавший митрополита Василия Петровича в его последней поездке в Россию в 1765–1766 гг. Он вполне мог знать как о слухах, что Петр III не умер, так и о первых самозванцах, появившихся в России под личиной покойного императора. Так что все было уже опробовано, нужно было только придать происходившему черногорский колорит. Тем более и на Балканах также существовала легенда о том, что Петр III жив и укрылся в Сербии51.

Возможен и другой вариант развития событий: Степан Малый сам пришел к мысли выдать себя за Петра III, например, как считает С.М. Соловьев, под влиянием разговоров с подпоручиком М. Тарасовым, приезжавшим в Черногорию в 1766 г. В таком случае ему были нужны авторитетные в черногорской среде люди, которые смогли бы повлиять на умонастроения народа, заставить поверить, что Степан Малый и есть перебравшийся в их края российский император. При этом вовсе необязательно, чтобы они сами верили в правдивость слов Степана Малого, а скорее наоборот, зная, что он самозванец, действовали бы как в общих, так и в своих интересах. Заметим, что всего через шесть лет точно таким же образом будут поступать ближайшие соратники Е.И. Пугачева, знавшие, что он донской казак, но уверявшие остальных в противоположном. Что же касается упомянутых ранее сподвижников Степана Малого, то безграмотный М. Танович станет при самозванце великим канцлером, Ф. Мркоевич – личным секретарем, а И. Вучичевич за преданность Степану Малому поплатится жизнью – его казнят венецианцы. Впрочем, не стоит исключать и такой возможности: все, включая самое ближайшее окружение, искренне верили всему тому, что говорил самозванец. Но, на наш взгляд, этот вариант является самым маловероятным.

Венецианские власти Приморья не преминули обратить внимание на странного незнакомца, который еще в феврале 1767 г. через генерального провидура Далмации А. Рениера обращался к дожу с просьбой приготовиться к принятию в Которе некоего "свет-императора". Ради такого события Степан Малый просил снарядить два корабля, украшенных цветами и флагами. После такого неординарного поступка Степан Малый сразу попал под пристальное внимание венецианских тайных агентов. Кроме того, по поручению Рениера с ним встречался и беседовал полковник венецианской милиции М.А. Бубич, отмечавший, в письменном отчете: "Я внимательно рассмотрел его лицо, сравнивая с портретом русского императора Петра III, и нашел его весьма схожим. Лицо продолговатое, маленький рот, толстый немецкий подбородок, нос как на портрете, – блестящие глаза с изогнутыми дугой черными бровями. На левой щеке два рубца как на портрете. На лице признаки бедствий и следы недавней болезни. Цвет тела белый, приближающийся к оливковому. Рост обыкновенный. Пальцы длинные и хорошо сложенные. Длинные, по-турецки, волосы цвета каштанового. Усы черные... Особа, о которой идет речь, отличается быстрым и возвышенным умом. Кто бы он ни был, его физиономия весьма схожа с физиономией русского императора Петра III"52.

Описывая эту встречу, советник посольства в Вене Г. Мерк вскрывает истинную причину симпатии Бубича к Степану Малому. По словам российского дипломата, для встречи "неможно было хуже человека найти", поскольку Бубич, это "сотник крестьян, приписанных к г. Будве", действовал по наставлениям Марко Тановича и оказывал самозванцу "возможную честь и почтение, для умножения которых еще и плясал с оным в кругу; поднес ему богатое платье и постель со всем прибором". В связи с этим следует заметить, что пресловутый портрет Петра III из Маинского монастыря, судя по описанию его Бубичем, имел мало сходства с тем, как император выглядел на самом деле, поэтому нельзя исключать и такой возможности, что вовремя всплывший портрет был ранее списан с самого Степана Малого. Венецианские власти упустили момент и не арестовали самозванца, спохватились слишком поздно, когда три общины (Маине, Побори, Браичи) уже были целиком на стороне Степана Малого и практически вышли из-под венецианского контроля.

Если власти Венеции опасались серьезного обострения отношений с Портой из-за Степана Малого, поскольку самозванец жил и действовал на их территории, и ждали открытого мятежа своих православных подданных, то владыка Савва боялся всего и всех. Он ожидал неприятностей от Венеции, Турции, России и главным образом от своих соплеменников, которые спрашивали у митрополита, как им относиться к Степану Малому. Митрополит направил к нему старейшин, которые "с некоторым ужасом", заклиная всеми святыми, просили Степана Малого открыться, кто он таков, на что был получен следующий ответ: "Когда вы истинного Бога познаете и сделаете общее и вечное между собою примирение, так, чтобы никакого впредь не было между вами несогласия и кровопролития, тогда узнаете вы, кто таков Степан Малый". Он также потребовал довести все сказанное до народа и устроить ему встречу с митрополитом Саввой и влиятельными старейшинами. Посланный в Вену, а затем оказавшийся в Киеве, и там задержанный, эмиссар Степана Малого монах Софроний Плавкович сообщал, что во время этой встречи Степан, объявив себя Петром III, увещевал Савву и старейшин жить в согласии и "народ к тому приводить". Если этого не произойдет, то денежная помощь, идущая из России, будет прекращена, заявлял Степан Малый. Одновременно он проявил интерес к тому, как расходуются российские деньги, поскольку в Черногории “ни школы не учреждены, ни воинскому обряду не обучаются", и требовал "словесным истязанием", чтобы старейшины ему покорились. Те охотно согласились, однако некоторые из старейшин заявили, что они "заподлинно по слуху знают", что российский император умер. Это не смутило самозванца, который в свою очередь заявил сомневающимся, что "о сей тайности им разузнать не должно, но верить только, что он им сказывает"53.

Далее события развивались с калейдоскопической быстротой. В самом конце сентября – начале октября 1767 г. состоялось два Общечерногорских збора, в Цекличах и Цетинье, где в присутствии тысяч человек – черногорцев и приморцев – Степан Малый был признан не только Петром III, но и государем Черногории. Тогда же титул государя за Степаном под давлением обстоятельств был вынужден признать и митрополит Савва.

Степан Малый не присутствовал на этих народных собраниях, находясь по-прежнему в Маине, но его призыв об установлении мира в стране и прекращении кровных распрей был услышан черногорцами, заключившими на зборе в Цетинье между собой мир "на вечные времена". Одновременно кровники простили друг другу взаимные обиды. Также законом было установлено, что тот, кто "оный мир прервет", будет держать ответ не только перед обиженным, но и перед черногорским народом.

Вскоре после этих событий сардинский дипломат граф Джузеппе Ласкарис ди Кастеллар, описывая все произошедшее, с нескрываемым изумлением сообщал туринскому двору: "Трудно представить себе изумление, вызванное странным влиянием этого нового призрака, который без всякой посторонней помощи и без денег одним только простым письмом и предыдущими таинственными и иносказательными уверениями успел убедить свободный народ, не признававший никакой дисциплины, нарушить в одно мгновение их древние обычаи, которые они считали выше всякой божеской и человеческой власти, и отделаться от своей природной грубости и от своих привычек. Действительно, эти народы питают к русскому престолу такое уважение и преданность, что даже призрак может ослепить их и внушить им самые нелепые и глупые предположения, которые они считают верными и неоспоримыми, и заставить их в одну минуту изменить своим привычкам".

Степан Малый мог праздновать полную победу. Все, чего он добивался, было единодушно одобрено и принято народом, значительная часть которого устала от бессмысленного постоянного кровопролития. Он стал повелителем Черногории – в народе его называли царем.

Однако республиканское начало в стране сохранялось, ни один из предыдущих государственных институтов, в том числе и народные собрания, сохранявшие прежние функции, не был ликвидирован. Они по-прежнему принимали участие в решении всех наиболее важных дел черногорского общества, хотя безусловно и учитывали, особенно на пике власти Степана Малого, его суждения и мнения. Монархическое начало пока еще не укоренилось в массовом народном сознании. Для черногорцев Степан Малый был в первую очередь православным русским царем, служившим символом защиты и опоры в освободительной борьбе, отстаивании идеалов свободы. Именно то, что в глазах черногорцев Степан Малый был русским царем, позволило ему достичь таких высот, о которых никто из природных черногорцев XVIII в. не мог помыслить. Сам же Степан Малый, насколько это было возможно в той или иной ситуации, избегал открыто отождествлять себя с Петром III, но говорил о себе, что он – "Степан Малый, добрый с добрыми, злой со злыми, малый с малыми, и великий с великими". Впрочем, как и все самозванцы, он тщательно скрывал свое истинное происхождение, сообщал о себе крайне противоречивые сведения: одним он намекал на свою принадлежность к роду правящей средневековой династии Неманичей, другим сообщал, что происходит из Далмации, третьим – что он "турецкий подданный из Боснии", "родом из Янины", "из Австрии", "дезертир из Лики" и т.п.54

Митрополит Савва первоначально также подпал под всеобщий гипноз и склонялся к мысли, что Степан Малый действительно был Петром III. В начале октября 1767 г. он направил письмо в Константинополь А.М. Обрескову, в котором делился с посланником одолевавшими его сомнениями, считая, что если Петр III жив, то он находится в Черногории. Когда пришел ответ, разоблачавший самозванца, было уже поздно. Все призывы Саввы не верить Степану Малому воспринимались в народе как интриги, попытки удержать окончательно ускользающую власть. Степан Малый нанес ответный удар, арестовав владыку и его родню. Впрочем, вскоре они были выпущены, но престарелый митрополит с тех пор уже не играл никакой политической роли. Его место при самозванце занял бывший сербский патриарх Василий Бркич, укрывшийся в Черногории после ликвидации турками в 1766 г. Печской патриархии, что еще больше укрепило положение Степана Малого, а заодно и Цетинской митрополии как опоры православия на Балканах.

Из подконтрольной ему части Приморья в Черногорию Степан Малый окончательно перебрался только в апреле 1768 г. Причиной отъезда стала попытка венецианских властей арестовать его. Степан Малый был одинаково опасен и для турок, и для венецианцев. Венеции и Турции не нужна была сплоченная, сильная Черногория, способная увлечь за собой славянских подданных этих государств, стать маяком освободительного движения балканских народов. В связи с этим как Османская империя, так и Венецианская республика были заинтересованы в скорейшем физическом устранении Степана Малого.

Первыми нанесли удар турки. В начале сентября 1768 г. 60-тысячное турецкое войско, которому противостояло, по различным данным, от 2 до 10 тыс. черногорцев и брдян, нанесло поражение войскам Степана Малого в районе Острожских скал. Степан Малый, предвидя неминуемое поражение, бежал с поля битвы и на несколько месяцев укрылся в одном из монастырей, вероятно, в Брчельском, исчезнув на это время с политической арены. Довершить разгром Черногории помешала вначале осенняя непогода, а затем начавшаяся русско-турецкая война, потребовавшая концентрации всех вооруженных сил Османской империи на русских фронтах. Таким образом, Россия помогла Черногории. Венецианцы же не могли напасть на "турецкое место" – Черногорию. Иное дело Приморье, где все села оказались заняты их карательными отрядами. Дома наиболее активных сторонников Степана Малого были сожжены, 4 человека казнены, 23 сосланы на галеры.

События в Черногории тщательно отслеживались в Петербурге. С началом русско-турецкой войны 1768–1774 гг. у Екатерины II под влиянием находившегося тогда в Италии графа А.Г. Орлова сложился план привлечения балканских народов к войне против Турции. Она направила эмиссаров на Балканы, в том числе и в Черногорию. В 1768 г. Екатерина II, по понятным причинам крайне негативно относившаяся к Степану Малому, приказала отправить в Черногорию советника русского посольства в Вене капитана Г. Мерка с грамотой, содержавшей призыв к черногорцам "схватить онаго самозванца и отдать его праведному суду высшей власти яко злодея и возмутителя народного покоя и благоденствия". В Петербурге рассчитывали, что власти Венеции окажут всяческое содействие Г. Мерку в выполнении его миссии. Посол в Вене Д.Н. Голицын просил об этом Сенат Венецианской республики, но 14/25 апреля 1768 г. он был уведомлен венецианским послом, что Сенат был бы рад помочь, но "нежные обстоятельства сего же дела приводят его в неприятное изнеможение"55. В Венеции опасались, и не безосновательно, что помощь российскому дипломату будет расценена Портой как вмешательство во внутренние дела Османской империи, поэтому Г. Мерк из-за противодействия венецианских властей так и не попал в Черногорию. Он вынужден был остановиться в Которе, а затем, так и не выполнив возложенного на него поручения, вернулся в Венецию а затем в Вену, что вызвало резкое недовольство Екатерины II. Императрица написала на полях его донесения: "Если бы капитан гвардии был послан с грамотой к черногорцам, то бы письмо, несомненно, отдано было, но сей претонкий политик возвратился с ней, [ничего] не сделав, кроме преострых размышлений".

Судьба посланной с Г. Мерком "пропавшей грамоты" сложилась следующим образом: она была передана Мерком в Вене Д.Н. Голицыну, а тот через русского посланника в Венеции маркиза Ламбро Маруцци попытался переправить ее в Черногорию, но этому воспрепятствовал А.Г. Орлов, который нуждался в черногорцах и их правителе как потенциальных союзниках и полагал, что гневное послание Екатерины не послужит на пользу общему делу борьбы с турками. Разобравшись в сложившемся положении, и Екатерина II изменила свое отношение к Степану Малому. Подтверждение этому мы находим в ее письме к А.Г. Орлову, написанному в мае 1769 г. Говоря о Степане Малом, она отмечала: "Сей от нас писанным в прошлых летах публичным манифестом объявлен обманщиком, но как его описывали там весьма сильным, то вздумали его употребить, запретя ему обман".

Возлагая надежды на балканских славян, Екатерина II направила в Черногорию князя Ю.В. Долгорукова, который вместе с членами русской миссии прибыл в Цетинье в августе 1769 г. Русская делегация доставила в Черногорию партию оружия и грамоту Екатерины с призывом к выступлению против турок, но в ней ничего не говорилось о Степане Малом. Помимо выполнения своей главной задачи – организации черногорцев и сопредельных христианских народов на антиосманскую борьбу – Ю.В. Долгоруков принялся княжить в Черногории, причем княжить по-русски, забывая, что в Черногории, где еще сильно было родовое начало, царили другие обычаи и нравы, иные ценности были мерилом жизни. К тому же князь ввязался в интриги и приказал арестовать Степана Малого, однако затем не без влияния А.Г. Орлова, а то и по прямому его приказу, он объявил Степана Малого наместником России в Черногории. Непоследовательные действия Ю.В. Долгорукова настолько запутали ситуацию, что князь, а затем и остальные члены миссии покинули Черногорию56. В декабре 1769 г. А.Г. Орлов информировал вице-канцлера А.М. Голицына о том, что князь Ю.В. Долгоруков "принужден был уехать из Черной Горы, по претерпении многих опасностей, со всеми офицерами, и отдать команду Степке Малому, надев на него мундир российского офицера". О том, что членам русской миссии пришлось несладко (во многом из-за высокомерия и барских замашек Ю.В. Долгорукова), свидетельствовал и участник экспедиции подполковник Ф. Герсдорф, который в беседе с венецианцами "сильно жаловался на Черногорию, и находил, что страна эта годна для обитания медведям, но вовсе не годится для людей". После похожего на бегство отъезда русской делегации Степан Малый вновь стал полновластным правителем Черногории, оставаясь таковым до самой смерти.

Академик Е.В. Тарле полагал, что миссия Долгорукова окончилась провалом. Вряд ли ее результаты следует оценивать столь сурово. По возвращении из Черногории Долгоруков получил награды. В Черногории окрепло русское влияние, через полгода после отъезда князя черногорские вожди в письме к провидуру Котора высказывались: "Знаешь ли, господин, что мы сегодня российские? Кто стоит против России – стоит против нас". Летом 1770 г., в те дни, когда русская эскадра разбила турецкий флот при Чесме и высадила десант в Греции, черногорцы во главе со Степаном Малым воспрепятствовали объединению войск боснийского, герцеговинского и албанского пашей с главными турецкими силами, что, вполне вероятно, было результатом тайных переговоров князя и Степана Малого, о чем Ю.В. Долгоруков писал в своих мемуарах. Как бы то ни было, черногорцы оказали вооруженную поддержку России.

Степан Малый предпринимал эффективные меры, направленные на наведение порядка в стране и, в частности, на искоренение кровной мести. Он ввел смертную казнь за кровную месть, учредил суд, исполнение приговоров которого контролировал специальный отряд. Приговоры отличались суровостью. "В Цермнице брат убил брата, и Степан Малый повелел отыскать нового Каина, выволочь его из укрытия, которое он для себя избрал: а то была церковь неподалеку от Подгорицы – укрытие, по тем временам священное и ненарушимое. Он же заставил отца убийцы и оставшихся в живых братьев повесить его перед дверьми родительского дома (по другой версии, родственники вешали уже труп расстрелянного накануне убийцы), чтобы устрашить каждого, кто осмелился бы занять себя подобным преступлением". По приказу Степана Малого была построена тюрьма (именуемая в народе "Степановой темницей"), внутрь которой можно было в любой момент пустить воду. Некоторых преступников Степан Малый наказывал "по московскому обычаю": он велел закапывать их в землю по горло, оставлял в таком положении несколько дней, после чего изгонял из страны до дня Святого Георгия. Самым суровым образом карался угон скота, и это в стране, где подобное занятие считалось делом обычным; кражи, даже мелкие, жестоко наказывались. Так, у одного черногорца из Белице (Катунская нахия) был украден петух, и когда об этом сообщили Степану Малому, он велел выдать потерпевшему в качестве компенсации цехин, а старейшинам села под угрозой смерти велел отыскать вора и, когда тот попадет им в руки, повесить на дубе, а петуха привязать ему к ноге57.

Предпринимать эти подчас жестокие меры Степан Малый был вынужден, поскольку царившую в Черногории анархию и своеволие невозможно было устранить без применения радикальных мер.

Степан Малый осуждал и старался пресечь грабительские набеги черногорцев на соседние венецианские и турецкие владения, предпринимал меры по созданию регулярного войска. Он ввел личную вооруженную охрану, установил караульные посты на горных перевалах и других стратегически важных пунктах страны, активно занимался прокладкой дорог. Последнее было важно, прежде всего в экономическом отношении, поскольку отсутствие дорог препятствовало развитию внутричерногорских связей, тормозило развитие торговли как внутри страны, так и за ее пределами. Отсутствие дорог не позволяло развиваться гужевому транспорту. Так, первая повозка появилась в Черногории лишь в 1748 г., и использовалась в хозяйстве Цетинского монастыря.

Степан Малый предпринял попытку ввести налоги, чего ранее в Черногории не было. Так, посетив Црмницкую нахию, он "обложил каждый дом податью, которую должно было внести до Петрова дня". Налог был введен только в одной нахии, но, безусловно, Степан Малый хотел распространить налогообложение на всю Черногорию. При нем началась перепись населения, которая закончилась уже после смерти Степана Малого, в 1776 г. С его именем связано открытие школы в Петровце, где монах Елисей "обучал детей веронауке и русскому языку"58. Обучение русскому языку было делом объяснимым: "русский царь Петр III" обязан был заботиться о распространении этого языка в черногорской среде, прививая и поощряя тем самым дружеские чувства к православной России.

Осенью 1770 г. судьба нанесла тяжкий удар Степану Малому. При проведении ремонтных дорожных работ он случайно подорвался на заложенной в скале мине и в результате этого ослеп. Помещенный в монастырь в Брчеле, он продолжал руководить страной и с нетерпением ждал прибытия русского флота в Адриатику, чтобы объединенными силами обрушиться на врага. Но этим надеждам не суждено было осуществиться. Подосланный шкодринским пашой наемный убийца грек Станко Клазомуня (Паликарда) заколол спящего Степана кинжалом. Произошло это в сентябре 1773 г.

 

51 Цит. по: Мыльников А.С. Петр III: Повествование в документах и версиях. М., 2002. С. 263, 244–245; Драговић М. Документа о Шћепану Маломе. Споменик Српске Академије. Београд, 1893. Т. XXII. С. 29; Яцимирский А.И. Лже-Петр III у черногорцев // Исторический вестник. СПб., 1907. Т. 109. С. 520; Соловьев С.М. Указ. соч. М., 1994. Кн. XIV. С. 295.

52 Яцимирский А.И. Лже-Петр III... С. 520; Макушев В. Самозванец Степан Малый // Русский вестник. 1869. Т. 82. С. 23–24; Бажова А.П. Русско-югославянские отношения... С. 94; Мыльников А.С. Петр III. С. 248; и др.

53 РГАДА. Ф. 149. Ед. хр. 78. Л. 71–72 об.; 15–15 об.; Драговић М. Документи о Шћenaну Маломе... С. 30.

54 См. об этом: Фрейденберг М.М. Степан Малый из Черногории // Вопр. истории, 1975. № 10. С. 120 и след.; РГАДА. Ф. 149. Ед. хр. 78. Л. 69, 75–75 об.; Самозванец Петр III в Далмации в 1768 г. // Русская старина. 1883. № 9. С. 585; Бажова А.П. Русско-югославянские отношения... С. 93, 97. Настоящее имя и происхождение самозванца до сих пор не выяснены. А.П. Бажова полагает, что эту роль мог сыграть кто-либо из югославян, переселившихся в Россию в 50-х годах XVIII в. Однако ее предположение, что под именем Степана Малого мог скрываться один из организаторов переселения черногорцев в России С. Петрович, является ошибочным, поскольку, как доносила рижская пограничная канцелярия в декабре 1777 г. – июне 1778 г., С.П. Петрович уже в чине полковника совершил поездку в Вену с женой и служителем (см.: Строев А.Ф. "Те, кто поправляет Фортуну": Авантюристы Просвещения. М., 1998. С. 277). Существует и другая версия, связывающая Степана Малого с Россией. По ней он мог попасть в Россию как младший церковнослужитель в свите кого-либо из представителей югославянского православного духовенства, посещавших Россию для получения денежных пособий и церковной утвари. Наслушавшись в России о смерти Петра III и самозванцах, он решил разыграть роль императора в Черногории.

55 Драговић М. Документи о Шћепану Маломе... С. 5–6, 26; Фрейденберг М.М. Степан Малый... С. 123; АВПРИ. Ф. Сношения России с Венецией. Оп. 41/3. 1784 г. Д. 130. Л. 20; АВПРИ. Ф. Сношения России с Черногорией. 1768 г. Д. 16. Ч. II. Л. 55–56.

56 Драговић М. Споменици о Шћепану Малом... С. 34; АВПРИ. Ф. Сношения России с Венецией. 1785 г. Д. 130. Л. 14–15 об.; Сборник Русского исторического общества. СПб., 1867. Т. I. С. 16; Подробнее о миссии Ю.В. Долгорукова см.: Фрейденберг М.М. Степан Малый... С. 124–128; Петрович Р.В. Степан Малый... С. 181–195.

57 Рачинский А.В. К биографии графа А.Г. Орлова-Чесменского // Русский архив. 1876. № 7. С. 277, 284. Алексей Орлов, согласно рескрипту Екатерины II, имел право "тамошним знатным людям" присваивать офицерские чины до капитана включительно; Тарле Е.В. Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг // Сочинения. М., 1957. Т. 10. С. 34; Миловић Ј.М. Зборник докумената... С. 321; Петрович Р.В. Степан Малый... С. 45, 80, 220, 45–46.

58 Мыльников А.С. Петр III. С. 262; Станојевић Г. Митрополит Василије... С. 6; Макушев В. Самозванец Степан Малый // Русский вестник. 1869. Т. 83. С. 6; Фрейденберг М.М. Степан Малый... С. 126; Бажова А.П. Русско-югославянские отношения... С. 99.

 

История Балкан Век восемнадцатый / Отв. ред. В.Н. Виноградов. М., 2004. С. 363–370, 390–391.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 17.02 2016

В начале 1766 г. в одном из сел Адриатического побережья Черногории появился бедно одетый чужестранец-знахарь. Он поселился в доме состоятельного черногорца Вука Марковича и не скрывал, что перед тем долго бродил по соседним странам, промышляя поденной работой. И у Марковича он работал батраком. Через некоторое время в его речах стали замечать таинственную важность. Поденщик отправил венецианским чиновникам в Котор для пересылки в Венецию, в сенат республики св. Марка, несколько писем, написанных нарочито туманно и с намеками на свое высокое происхождение. Некоему ремесленнику он поручил даже отправиться с письмами в Россию, часто произносил загадочные слова вроде «недалеко до государя»1. Скоро заметили, что хозяин стал обращаться с ним подчеркнуто почтительно. В августе – сентябре 1767 г. по окрестным селам разнеслась весть, что батрак из села Маине – русский царь Петр III2. Впрочем, «царь» продолжал именовать себя Степаном Малым, но не из-за малого роста, а намеренно уничижительно – «малейший из малых», порою с некоторой манерностью: «с малыми – малый, с добрыми – добрый».

Как только прошел диковинный слух, все бросились разглядывать иноземца, пытаясь найти в нем сходство с портретами русского императора. «Лицо продолговатое, маленький рот, толстый подбородок,.. блестящие глаза с изогнутыми дугой бровями. Длинные, по-турецки, волосы каштанового цвета... Среднего роста, худощав, белый цвет лица, бороды не носит, а только маленькие усики... На лице следы оспы... Кто бы он ни был, его физиономия весьма сходна с физиономией русского императора Петра Третьего... Его лицо белое и длинное, глаза маленькие, серые, запавшие, нос длинный и тонкий... Голос тонкий, похож на женский...»3. Позднее в беседе с русскими людьми он признался, что зовут его Раичевич и что он далматинец (хотя говорил он с боснийским акцентом). Лет ему было 35–38, а за плечами он имел долгие годы бродячей жизни в Австрии, Боснии и Дубровнике. В течение дальнейших 6 лет этот человек заметно влиял на судьбы черногорского народа, то становясь признанным руководителем страны, то уходя в тень.

 

1. Черногория в XVIII веке

Черногория XVIII столетия не была ни независимой, ни единой. Правда, ко времени появления Степана ядро страны, пять основных областей («нахий») были уже фактически свободными. Но формально султан сохранял суверенитет над всей территорией. Приморская же часть черногорских земель – Котор с его огромным заливом Бокой Которской; городки, лежавшие на берегах залива (Герцег-Нови, Рисан, Пераст, Доброта); сельские общины Адриатического побережья (Грбаль, Маине, Побори, Браичи) все они находились под властью Венеции и составляли так называемую «венецианскую Албанию»4. Ею управлял из Котора наместник, «генеральный проведитор»; в водах каждого городка сновали венецианские галеры; население находилось под неослабным надзором чиновников, а осведомители регулярно сообщали в Венецию о повседневной жизни приморских жителей. Донесения этих агентов, сохранившиеся в архиве республики, – любопытный источник, содержащий сведения и о деятельности Степана Малого5. Таким образом, приморская часть страны испытывала заметное венецианское влияние. Многие жители служили в войсках и во флоте Венеции, говорили по-итальянски, одевались по венецианской моде. В гарной же части страны в быту, одежде, вооружении, нравах и верованиях ощущалось многолетнее влияние турок. Часть населения подверглась исламизации, и борьба между христианами и «потурченцами» на рубеже XVII–XVIII вв. сотрясала Черногорию. Но существовало и третье влияние: чрезвычайно сильное воздействие России.

Оно ведет свое начало с похода русских войск на р. Прут в 1711 г., когда к черногорцам были посланы эмиссары Петра I во главе с Михаилом Милорадовичем с призывом восстать за христианскую веру. У черногорцев возникает с тех пор особое отношение к памяти Петра и к имени «Петр»6. Спустя несколько лет митрополит Данила совершил первую поездку в Россию. Затем на протяжении десятилетий черногорские владыки получали от российского казначейства и синода ежегодные субсидии, а также литургические принадлежности, книги, облачения, митры, нередко лично путешествуя за этим в Петербург7. Так в среде черногорцев сложилось убеждение, что Россия неравнодушна к судьбам маленького народа и что освобождение от власти турок придет только в союзе с этой державой.

Но страна не знала и внутреннего мира, она была лишена настоящей государственной организации. 300 лет Черногория находилась в составе Османской империи, и некогда существовавший здесь аппарат управления был заменен турецкой администрацией. Но султаны сохранили местное самоуправление в общинах и не очень-то стремились овладеть неприступными горами. Когда же началось освобождение Черногории от власти турок, на отвоеванных землях возрождалась не дотурецкая, а порою догосударственная структура управления, известная под названием «племенной». В общественной жизни, в военном деле, в отношениях собственности образующей ячейкой было «племя» – несколько тысяч человек, живших под управлением старшин («главарей», сердарей, воевод) и сообща владевших горными пастбищами. Они обладали оружием и сохраняли в поведении, быту и образе мышления черты первобытнообщинного демократизма. Черногория не была исключением среди других балканских стран. Все горные районы полуострова вплоть до нового времени являлись заповедником архаических отношений; в Албании, например, родоплеменной строй дожил до начала нашего столетия8. Черногорские порядки были схожи с албанскими: существовали межплеменные, межродовые и межсемейные распри, кровная месть уносила массу жизней. Всеобщее ожесточение делало облик черногорца XVIII в. еще более «первобытным»9. Так, убийства на горных тропах, истребление целых семей, сбор отрубленных голов в качестве военных трофеев оставались там вполне привычным явлением. В сознании значительной части черногорцев преобладали настроения воинственной непокорности, стремление отстоять свои племенные вольности, нежелание подчиняться монархической власти. Вот психологический фон, на котором действовал Степан Малый и с которым он был вынужден серьезно считаться.

Единственной связью, которая объединяла черногорские племена, была духовная власть митрополита, церковного владыки. Он жил в одном из монастырей, чаще всего в Цетинье, носил титул экзарха и был независим в церковном отношении. Постоянные войны, в которых он участвовал, придавали ему облик военачальника, и его пастырский авторитет приобрел тенденцию к превращению в светскую власть. Так в Черногории в XVIII в. возник своеобразный теократический режим10. Самозванцу предстояло определить свое отношение и к нему.

 

2. Первые шаги самозванца. Реформы

Сразу же после того, как Степан «признался» в своем царском происхождении, нашлись люди, которые «узнали» в нем Петра III. Некоторые из них в свое время побывали в России (Марко Янович, монах Феодосий Мркоевич, игумен Иован Вукичевич), и их свидетельствам особенно поверили. В одном монастыре нашли портрет императора; сходство «подтвердилось». Несколько позднее с агитацией в пользу Петра III выступили видные православные иерархи11. Особенно поразил Степан черногорских старшин, когда потребовал у них отчета в том, куда они дели присланные из России золотые медали (он узнал о них от русского офицера, побывавшего в Черногории незадолго до того12). Эти факты убедили даже некоторых венецианцев, в среде же черногорцев убеждение стало всеобщим. 14 октября в селе Цегличи (в горах, но не в Приморье) совет старшин принял Степана как царя. Так самозванец начал свое восхождение к власти. Затем последовала его встреча с митрополитом Саввой, престарелым владыкой, фактическим правителем страны. Архиерей был захвачен общим настроением, покинул горы и сам приехал к Степану в Маине, где самозванец обрушил на него поток красноречия, укоряя черногорское духовенство в пороках. Черногорский пастырь был подавлен, он пал Степану в ноги и расстался с ним, побежденный.

В конце октября в Цетинье состоялось решающее собрание – уже не узкий совет старшин, а всенародная сходка («скупщина», «збор»), куда явилось до 7 тыс. человек, бóльшая часть боеспособного мужского населения страны. Степан позволил себе не присутствовать на ней и ждал выборных от народа, находясь в Маине. Но его первый указ был прочитан на сходке и немедленно принят к исполнению. Это был призыв к установлению мира в стране и немедленному прекращению кровных распрей. Как только сходка закончилась, началось паломничество к новому правителю: сотни людей стали спускаться на побережье, к дому Степана. «Царь» встречал их, окруженный телохранителями, благословлял пришедших, выкатывал им бочки с вином, полученные от митрополита (своих доходов у «царя» не было еще довольно долго). Черногорцев охватил энтузиазм: у них теперь был свой царь; русский император чудесным образом спасся и местом убежища избрал Черногорию! Венецианские власти были бессильны помешать чему-либо. «Благоразумие не позволяет мне прибегнуть к решительным мерам, чтобы не возбудить открытого сопротивления...» – писал генеральный проведитор из Котора; когда в начале ноября 1767 г. Степан в первый раз объехал страну, его повсюду встречали выражениями восторга. «Наконец бог дал нам... самого Степана Малого,... который умиротворил всю землю от Требинья до Бара без веревки, без галеры, без топора и без тюрьмы»13, – восхищенно писал один из старшин, противопоставляя Степана венецианцам. «Наиславный, наивозвышенный, наивеликий... господин, господин господарь, царское крыло, небесный ангел...»14 – так обращался к нему губернатор, только что избранный на свой пост. Самозванец переживал дни триумфа.

Обращает на себя внимание любопытная подробность. Все считали самозванца Петром и в то же время именовали его Степаном, как бы признавая соединение в одном лице двух личностей; да и сам он поддерживал иллюзию: он подписывался именем «Степан» и приказал вырезать титул «милостью божией Степан Малый» на государственной печати. Ведь имя Степан само по себе обладало царственным смыслом: «стефанос» по-гречески означает «венец». Кроме того, оно было присуще сербским государям из династии Неманичей, и самозванец недаром удерживал его за собой15. Человек без роду и племени, он тем самым присваивал сербскую историческую традицию. Но в глазах современников он оставался прежде всего русским царем, и впоследствии это породило некоторые курьезы. Так, после смерти Степана отдельные черногорские старшины предложили отправить в Петербург его одежду и оружие, а некий житель Боки Которской потребовал у Екатерины II пенсию на том основании, что в свое время служил ее «мужу»16.

Но то было впоследствии. А пока Степану предстояло позаботиться об упрочении своей власти. Он распустил слух о якобы полученных им письмах, где ему сообщали, дескать, о вступлении русских войск в Валахию, а австрийских – в Боснию. Внезапно у него обнаружился недоброжелатель – старый владыка Савва, который с трудом мирился с возвышением самозванца. Подчинившись Степану, старик написал русскому послу в Константинополе А. М. Обрескову о черногорских делах. Обресков сразу же ответил («Удивляюсь, что ваше преосвященство... впали в равное с... вашим народом заблуждение»), и Савва немедленно выступил против Степана, разослав копию письма во все черногорские общины. Положение Степана осложнилось. В феврале 1768 г. в митрополичьем монастыре Станевичи была созвана сходка старшин, на которую вызвали Степана. Самозванец пустил в ход сильнодействующее средство: обвинил митрополита в том, что последний находился на содержании у венецианцев (что было недалеко от истины), а затем предложил присутствующим разделить между собой митрополичье имущество. Стада владыки, его дом, монастырь и еще несколько церквей были мгновенно разграблены, сам он и его родня взяты под стражу, монахи разогнаны17. Степан вновь оказался хозяином положения; его ближайшим советником стал теперь сербский патриарх Василий Бркич, незадолго до того изгнанный из своей резиденции в г. Печ: в 1766 г. автокефальная сербская церковь была упразднена турками. Силы самозванца постепенно росли18.

И в роли руководителя страны Степан оказался не так уж прост. Он не увлекался военными предприятиями, не стал разыгрывать и роль самодержца, ограничившись тем, что приказал намалевать двуглавого орла на стене своей комнаты. Он энергично занялся созданием в Черногории неплеменной системы управления, построенной по государственному образцу. В этом деле он обнаружил энергию, дальновидность и трезвый политический расчет. Он начал с попытки искоренения всех и всяческих распрей – от счетов, сводимых в порядке кровной мести, до межплеменных войн. Вечный мир – вот его первое требование. В своих публичных заявлениях Степан повторял одно и то же слово: мир, мир и мир! Требование мира стало лейтмотивом всей его деятельности. Вспомнив, в каком состоянии находилась Черногория того времени, можно понять, почему самозванец начал с обуздания анархии.

Но в централизаторских усилиях Степана заметна известная логика. Наряду с призывами к миру он выдвинул довольно четко очерченный план преобразований. Активным преследованиям подверглась кровная месть, за нее устанавливалось изгнание из страны. Были введены строгие наказания за воровство и грабеж. В стране, где угон скота считался обыденным делом, это явилось смелым вызовом общественному мнению. До тех пор ношение оружия было неотделимо от представления черногорца о личной свободе. Степан же распорядился, чтобы пустивший оружие в ход и совершивший убийство наказывался смертью, а в случае его бегства с его родственников взималась плата. В мае 1768 г. были вынесены и приведены в исполнение первые приговоры: повешен за братоубийство один черногорец, двое подвергнуты штрафу в 100 дукатов. Всем покинувшим страну было разрешено вернуться. Наконец, Степан решился на вторжение в область брачных традиций: каждый взявший себе чужую жену, должен был оставить ее. Правда, проводить в жизнь все это было нелегко, ибо в стране не имелось ни судебного аппарата, ни постоянного войска, ни чиновников, ни стражи на дорогах. Степан мог рассчитывать лишь на свою личную охрану – отряд из 10–15 человек. Лишь в конце 1772 г. некто С. Баряктарович, находившийся ранее на русской службе, возглавил отряд в 80 человек и начал контролировать исполнение судебных приговоров. Выносить же эти приговоры стал суд из 12 человек, заново созданный Степаном (первая попытка введения такого суда была предпринята ранее). Наконец, с именем самозванца связана идея переписи населения. До тех пор никто не знал толком, сколько народу обитает на Черных горах. Пять старшин вместе со священником были выделены для этой цели, и перепись 1776 г. дала примерную цифру: около 70 тыс. человек19.

Современники внимательно следили за реформами, начатыми «царем», и в народе сохранилась память о порядке, воцарившемся на дорогах, и о резком сокращении кровавых распрей. «Прекратил между славянским народом разных званий издревле бывшие между ними вражды»20, – доносил в Петербург А. М. Обресков из Константинополя. «Начал между народом черногорским великое благополучие чинить и такой мир и согласие, что у нас еще никогда не было»21, – писал Савва. Сам Степан извещал русского посланника в Вене: «Черногорцы, примирясь между собой, простили один другому все обиды»22. Следует помнить, что все это было достигнуто в условиях борьбы с венецианцами и турками, когда Степану приходилось маневрировать, отступать и даже скрываться то от венецианцев, то от турок. Тем не менее авторитет его был так велик, что родился даже рассказ, как самозванец рассыпал монеты на одной из горных дорог, бросил там пистолет в серебряной оправе, и вещи несколько месяце» лежали нетронутыми23. Реформы Степана можно рассматривать в качестве первого опыта создания в Черногории настоящей государственной системы.

Известность Степана Малого ширилась. Некоторые села в Албания стали отказывать туркам в уплате харача, из других мест поступали письма, что народ «готов пролить кровь за царскую славу»24. Энергичных приверженцев Степан нашел на Адриатическом побережье. В окрестностях Боки Которской какой-то почитатель сложил на итальянском языке сонет, где повествовалось, как «спустя пять лет после того, как ужасным образом сорвана корона с чела, приходит беспокойная тень в эти горы, чтобы найти здесь благочестивое успокоение» (Степан действительно появился в Черногории в 1767 г.; автор стихов был хорошо осведомлен о том, что произошло в России в 1762 г.)25. Далее следовал странный призыв: «Но если не хочешь отдыха на этой земле, иди туда, роковая тень, где у тебя было отнято царство, и подними войну»26. Автор сонета как бы предвидел Крестьянскую войну 1773–1775 годов. И вот в начале 1774 г. Дубровницкий посланник в Петербурге Ранина пишет на родину, что «в губернии Оренбург, около сибирской границы, восстал один человек, в некотором роде Степан Малый, который выдает себя за Петра Третьего»27.

 

3. Войны

Первые удары, которые нанесли соседние державы по режиму, создававшемуся Степаном, последовали с Адриатики. Венеция была обеспокоена судьбой своих далматинских владений, население которых недвусмысленно выражало симпатии Степану. Вначале правительство республики решило обойтись без войны; которский проведитор получил предписание от суда инквизиторов в Венеции «прекратить жизнь иностранца, виновника происходящих в Черногории волнений», несколько флаконов с ядом и отравленный шоколад. Исполнителю, пусть даже и преступнику, были обещаны прощение, убежище в Венеции и 200 дукатов. Однако отравление не состоялось: ни местный лекарь, ни священник-грек, нанятые венецианцами, не смогли пробраться к Степану, которого днем и ночью охраняла стража. Степан же всячески старался сохранить добрые отношения с республикой. «Вижу, что готовите войска для того, чтобы опустошить три общины (Маине, Побори и Браичи, перешедшие на сторону Степана. – М. Ф.), которые никому не причинили зла... Прошу не губить людей ради меня и оставить меня в покое»28, – писал он сенату. Эти письма не имели успеха. С помощью своих агентов в Боке венецианцы старались привлечь черногорцев на свою сторону. Сохранившие им верность приморские общины, самой крупной из которых были Паштровичи (вблизи Будвы), дали обещание «никоим образом не принимать ни Степана Малого, ни кого-либо из его дружины». А жители общины Грбаль укорили сторонников Степана в том, что «царем Московским поставили некоего негодяя... Разве вы, черногорцы, не слышали, что царь Московский преставился и царица Московская о том известила миру?». Те немедленно ответили: «Вы называете Степана злым человеком, а мы находим, что такого среди нас нет... Придет время, и вы его узнаете»29.

Таким образом, венецианцам удалось расколоть черногорские общины в Приморье, после чего вспыхнули военные действия. В апреле 1768 г. 4-тысячный отряд был двинут на Маине, где собралось до 300 вооруженных сторонников Степана. Самозванец ушел в горы, и венецианское войско остановилось30, блокировав Черную Гору с моря. Следует помнить, что зависимость горцев от равнинных базаров была огромна; это отлично иллюстрируют слова, сказанные русским вице-консулом в Призрене И. Ястребовым сто лет спустя: если горцы восстанут, то турецкое правительство легко справится с ними, оно «запрет базары» и уморит восставших голодом31. Черногорцы и в самом деле остались без припасов. В письме венецианскому наместнику А. Раньеру в июле 1768 г. губернатор и воеводы выразили негодование по поводу того, что их принимают за неприятелей «без всякой нашей вины.., и еще турецкую силу на нас зовете». Вместе с тем в строках своего послания они признавались в верности Степану, называя его «человеком из царства Московского, которому мы обязаны везде до последней капли крови служить, будучи объединенными одной верой и законом, и язык у нас один. Все мы умрем.., но от Московского царства отойти не можем»32. В октябре 1768 г. в черногорском Приморье высадились венецианские карательные войска. Все села были заняты, народ в страхе разбегался, начались массовые репрессии. Дома наиболее активных сторонников Степана Малого были сожжены, 4 защитника казнены, 23 сосланы на галеры, у многих конфисковано имущество. Наиболее тяжелый урон понесло духовенство; один из монастырей был полностью опустошен, венецианцы не могли простить монахам поддержки, оказанной ими самозванцу.

Разгром, который учинили венецианцы среди преданных Степану общин на побережье, оказался первым ударом, второй нанесли турки. В Стамбуле увидели в появлении Степана серьезную угрозу турецким интересам, ибо Черногория теряла характер племенной россыпи и превращалась в государственное образование, вокруг которого могли сплотиться антитурецкие элементы. Так и произошло: около 10 черногорских племен, находившихся под турецким управлением (Пипери, Кучи, Никшичи и др.), восстали и признали Степана своим царем. Сам Степан не был намерен воевать с турками. Он полностью прекратил набеги черногорских «четников» на турецкие области и вступил в переписку с османскими властями в Скадаре и Сараеве, обещал свою вассальную зависимость, убеждал, что «было бы грешно проливать столько невинной крови как турок, так и черногорцев, и хорошо, что мы живем в мире», соглашался уплатить харач и выдать заложников. Но тщетно!

В январе 1768 г. в Боснии и Албании стали собираться войска, а в июне с севера и юга они были двинуты против Черной Горы. По официальным данным, в них числилось 100–120 тыс. человек (в действительности, видимо, не более 50 тыс.). В любом случае то была внушительная цифра, поскольку в Черногории в то время проживало не более 70 тыс. человек33. Лишь в самый последний момент с отрядом в 2 тыс. человек Степан занял горный проход у села Острог на притоке реки Морачи. Здесь 5 сентября произошла единственная битва в этой войне. Турецкие войска окружили черногорцев и обратили их в бегство. Это сражение надолго определило судьбу Степана. Он показал себя не просто скверным военачальником, но и откровенным трусом: бросив оружие, самозванец постыдно бежал с поля боя, а в среде черногорцев такое не прощалось никогда. Престиж Степана резко упал, и он тотчас почувствовал это. Он скрылся и 9 месяцев прятался в одном из монастырей. Первый период его пребывания в Черногории, период его единоличного правления, закончился. Приостановилось и турецкое наступление – 24 сентября атаки турок были отбиты с большими для них потерями, на следующий же день хлынули дожди. Начавшаяся русско-турецкая война сделала возобновление похода на Черную Гору невозможным. И эта же война открыла для Степана новый путь к власти.

 

4. Миссия Ю. В. Долгорукова

Правительство Екатерины II получило сведения о Степане Малом от своих дипломатов – А. М. Обрескова в Стамбуле34 и Д. М. Голицына в Вене. При русском дворе отнеслись к этому известию спокойно, ибо вскоре убедились, что Степан в русские дела не вмешивается, а для борьбы в тылу у турок он будет небесполезен. Письма Екатерины II по этому поводу полны соображений о том, как разумнее поступить в сложившейся ситуации, в частности, что делать с эмиссарами Степана35. Единственное, чего хотели добиться от него, – заставить «бросить самозванство». Вначале в Иностранной коллегии намеревались послать в Черногорию для уговоров Степана монаха-серба Софрония Плевковича. Затем Софрония сочли ненадежным, и весной 1768 г. посланнику в Вене кн. Д. М. Голицыну было предложено тайно отправить к черногорцам одного из своих дипломатов.

Выбор пал на советника посольства Е. И. Мерка36. Последний был уже на пути к черногорским берегам, но тайны сохранить не удалось, и об этом узнали в Константинополе. Порта решила, что русский агент едет подстрекать черногорцев против турок37, и под ее давлением венецианские власти не пустили Мерка в Черногорию. Свой отказ венецианцы сопроводили письмом к русскому послу в Вену, сославшись на необходимость сохранения «между республикою и Портой отоманскою вечного мира»38, а русское правительство открыто объяснило этот поступок «робостью против отоманской Порты»39. Е. И. Мерку удалось все же прибыть в Котор. Но ни ехать далее в горы, ни даже увидеться с черногорскими делегатами, которые специально спустились с гор и ждали в предместье Котора, ему не позволили. Русская дипломатия была обескуражена. Вице-канцлер А. М. Голицын с негодованием писал о том, «какое вышло... чудовище по непостоянству и превратности венецианских сенаторов. Нельзя на слова... их послов и министров полагаться»40.

Было решено избрать другой путь. Летом 1769 г. в Черногорию выехала миссия во главе с князем Ю. В. Долгоруковым, которой суждено было сыграть особую роль в судьбе Степана Малого. Два русских источника дают представление об этой экспедиции: мемуары самого Долгорукова (там черногорским делам уделено две страницы)41 и обстоятельный дневник миссии, принадлежащий, возможно, майору А. Г. Розенбергу42. Кроме того, недавно в Югославии были опубликованы венецианские донесения об этой миссии43. Наиболее достоверным и обстоятельным документом является именно «Журнальная записка», где день за днем зафиксированы события, происходившие с августа по ноябрь 1769 года.

12 августа команда в 9 офицеров и 17 солдат из числа тех, кто вместе с графом А. Г. Орловым был послан в Средиземное море44, под началом Ю. В. Долгорукова прибыла из Анконы на Черногорское побережье. С собою она привезла около 100 бочек пороха и 100 пудов свинца. Затем миссия, с трудом преодолевая ущелья и каменные россыпи, поднялась в горы к монастырю Брчели, где русских встретило духовенство. На следующий день под эскортом нескольких черногорцев к князю явился Степан Малый. Автор «Журнальной записки» называет его «вздорным комедиантом» и «ветренным или совсем сумасбродным бродягой»45. Долгоруков не скрывал, что намеревается собрать всех черногорцев, чтобы разоблачить самозванца. Однако Степан не был склонен сдаваться без борьбы. Через несколько дней князь узнал, что он объезжает деревни и возмущает народ, а приказ арестовать его не выполнен.

17 августа на поле перед воротами Цетинского монастыря состоялась многолюдная сходка. В присутствии Долгорукова, губернатора, старшин и 2 тыс. собравшихся один из монахов огласил грамоту Василия Бркича, в которой патриарх именовал Степана обманщиком, неизвестным бродягой, «возмутителем покоя и злодеем нации». Патриарх разуверился в Степане и связал свою судьбу с русскими. Поднявшись с места, Долгоруков подтвердил, что Степан – «самозванец, плут и бродяга»46. Народ безмолвствовал, и князь решил, что разоблачение самозванца достигнуто. После обеда был прочитан по-русски, а затем объяснен по-сербски манифест Екатерины II от 19 января 1769 г., в котором императрица объявляла христианским народам Балканского полуострова о войне России с турками и призывала их подняться за веру47. Затем собравшимся был задан вопрос: «Обещает ли народ черногорский... со своей стороны верность и усердие и желает ли это утвердить присягою?». В ответ раздался громкий одобрительный крик. Началось целование креста евангелия, которое длилось до позднего вечера. Затем князь распорядился раздать народу 400 дукатов и распустил всех по домам.

На рассвете следующего дня к Цетинскому монастырю верхом и с обнаженной саблей в руке примчался самозванец. Его появление было встречено народным ликованием. Началась пальба из ружей, черногорцы отовсюду сбегались к своему предводителю и, окружив его, двинулись к монастырю, «позабыв вчерашнюю присягу», – как пишет автор «Журнальной записки». В последнем позволительно усомниться. Ведь для черногорцев присяга на верность Екатерине II вовсе не исключала преданности Петру III, Степану. Их попытались разубедить всего за один день люди незнакомые и говорившие хотя и на близком, но малопонятном языке. Они так и не разобрались толком, чего же от них хотят.

У ворот монастыря наступил решающий момент: за кем пойдет население? Из дневника экспедиции не явствует, как сумел добиться Долгоруков перелома в настроении народа, но дело длилось несколько часов. Наконец, престиж русского генерала взял верх. Степана отвели в монастырь, обезоружили и стали допрашивать перед всеми собравшимися. И тут-то события повернулись для самозванца самым неблагоприятным образом. Он поступил необдуманно, дав себя обезоружить (в глазах черногорца это уже само по себе являлось бесчестьем), а ведь Степан уже бросил однажды свое оружие в бою. Не исключено, что в ответ на вопрос Долгорукова, «кто он таков и откуда родом», он признался в своем подлинном происхождении. Как бы то ни было, зрелище опозоренного «царя» вызвало перемену в настроении собравшихся. Их охватила ярость, раздались крики: «Повесить!», «Изрубить на куски!». Русским с трудом удалось удержать толпу от самосуда. Самозванец оказался в тюрьме.

Долгоруков стал теперь первым «главарем» Черногории. Он продолжал рассылать письма воеводам соседних областей, в турецкие Боснию и Герцеговину, готовя выступления против Порты48. Но наряду с этим он попытался вмешаться во внутреннюю жизнь местных племен и, в свою очередь, распорядился забыть прежние обиды, раздоры и разрешать все споры не с помощью кровной мести, а судебным порядком49. Весьма характерно, что, отстранив самозванца, Ю. В. Долгоруков был вынужден, по существу, продолжить его деятельность. Однако добиться успеха ему не было суждено, так как отношения между генералом и местным населением стали неожиданно портиться. 11 сентября старшины Катунской и Риекской нахий и с ними 30 человек собрались при поддержке владыки Саввы у тех же ворот Цетинского монастыря и потребовали встречи с князем. Выборные представили ему ряд требований, которые можно свести к трем основным: сохранить прежние свободы черногорцев, в частности, не лишать их оружия, и отказаться от военного постоя; отказаться от планов создания центрального управления в стране (не вводить никаких судебных органов, не принуждать к исполнению государственных повинностей); сохранить все владения Цетинского монастыря50. Раздосадованный Долгоруков выгнал делегатов. Нетрудно представить, какое негодование это вызвало.

Князь увидел, что его стремление насильно внести элементы нового порядка в жизнь черногорского общества встречает сопротивление. Последнюю попытку создать единый суд для всей страны он предпринял в середине октября. Но дни пребывания русской миссии в Черногории были сочтены. Начиная с сентября, дневник экспедиции пестрит выпадами против черногорцев, их образа жизни, порядков и поведения в быту. Автор «Журнальной записки» переносит на ее страницы то ощущение провала и бесперспективности поездки, которое мало-помалу распространилось в отряде. Приходится догадываться, что самоуверенный генерал51 вел себя в общении с горцами не так, как следовало. Барин, крепостник, вельможа столкнулся с людьми гордыми, независимыми, обладавшими большим чувством достоинства, привыкшими с оружием в руках отстаивать свою честь. Разговаривать с ними грубо было неразумно, оказывать давление не рекомендовалось52, а рукоприкладствовать было вообще рискованно. Между тем нетрудно догадаться, чтó делал Долгоруков, если выборные, явившиеся к нему 11 сентября, потребовали не бить их и не казнить.

В этой связи имеет смысл вспомнить историю, которая произошла в царствование Елизаветы. Российскую императрицу осенила идея, что хорошо было бы навербовать в Черногории полк солдат на русскую службу. Русскому посланнику в Вене графу Кейзерлингу для этой цели были посланы инструкции, около 8 400 червонцев, и в 1756–1759 гг. в Россию переселилось полторы тысячи черногорцев. Что произошло дальше, весьма показательно для характеристики психологии рядового черногорца того времени. Полку был определен в начальники генерал-поручик Хорват, не черногорец и, видимо, не православный. Переселенцы возмутились. Они потребовали, чтобы командование вручили либо выборному из их среды, либо русскому офицеру. Когда же этого не произошло, они тотчас поднялись и стали возвращаться на родину53. Свободные горцы не потерпели, чтобы их судьбой распорядились без их согласия. Нетрудно поэтому понять переход от восторга, с которым черногорцы встретили Долгорукова в начале августа, к прямым покушениям на его жизнь, участившимся с конца сентября. А 11 октября несколько десятков вооруженных людей предприняли нападение на Цетинский монастырь, где дислоцировался русский отряд54. Князь писал позднее, что турки назначили за его голову 5 тыс. дукатов, и некоторые черногорцы были готовы выдать его55. Среди офицеров отряда создалось впечатление о готовящейся измене. Возможно, их сбило с толку то, что черногорцы постоянно спускались с гор на городские рынки, находившиеся под иноземным контролем56.

Продолжали к тому же действовать силы, препятствовавшие объединению страны и стремившиеся сохранить племенную разобщенность. По-видимому, к ним следует отнести часть старшин – племенной верхушки. Наконец, митрополит Савва, который раньше ссорился только с патриархом Василием, теперь начал тайком возбуждать народ против русских, утверждая, что «российские господа приехали в Черную Гору навесть нам турецкую войну, а через то разорить нас»57. Тем самым Савва как бы вновь оказывался союзником Степана Малого. Вероятно, правы были в Петербурге, полагая, что самозванец держал владыку под стражей только для виду, а на самом деле все время действовал с ним «во всегдашнем единении»58. Возможно, здесь сказались и старые, провенецианские симпатии митрополита, который долгие годы был платным агентом республики. «Я отправил доверенное лицо, – писал дожу венецианский наместник Кондульмер, – которому поручил заметить владыке, что его поведение противоречит обязательствам, данным им дожу». Савва ответил письмом, в котором просил извинения за то, что ничего не может сделать с русскими, и возобновлял уверения в прежней преданности Венеции59.

Венецианцев миссия Долгорукова обеспокоила чрезвычайно. Возродились их старые опасения, что русские поссорят республику с турками. Русский резидент в Венеции маркиз Маруцци в свое время прямо писал об этом Н. И. Панину. Кроме того, солдаты республики, набранные из славян, дезертировали в русский лагерь. Их набралось до 90 человек60. А моряки из Боки Которской массовым порядком вступали в русский флот под командованием А. Г. Орлова (об этом свидетельствуют недавно опубликованные документы из Которского архива)61. Поэтому венецианцы активно выступили против русских. Они закрыли все морские порты для черногорцев62, с помощью разветвленной сети осведомителей собирали регулярные сведения о действиях русских и сообщали их туркам63. Власти в Которе отказались пропустить в Италию посланного Долгоруковым офицера64, а у некоторых итальянских дезертиров, поступивших на русскую службу, были найдены подозрительные снадобья.

Оказавшись перед лицом таких трудностей, Долгоруков стал искать надежных советников. В октябре пошли слухи, что он регулярно встречается с сидящим под замком Степаном («имея всегда тайное с ним свидание, ничего не делает без его совета»65). А 24 октября русская миссия покинула Цетинский монастырь и двинулась к морю, где ее ждало заранее нанятое судно. Русских сопровождали около 50 взятых на службу черногорцев, патриарх Василий, митрополит Савва и... Степан Малый. Степану была возвращена свобода, пожалован чин и подарен мундир русского офицера. Долгоруков объявил, что оставляет его начальником в Черногории. Всю ночь на 25 октября русские шли «на голос Степана, который... лучше других знал дорогу»66. Факт поспешного, весьма напоминающего бегство отъезда оставил у многих черногорцев чувство горечи. В одном из писем Екатерине II в 1775 г. они писали, что с помощью Долгорукова надеялись освободиться от власти турок, а «генерал Долгорук тайком уехал от нас»67. Но ни у русских, ни у черногорцев не осталось сомнений в той роли, которую сыграл Степан Малый в завершении этой экспедиции. Миссия, задуманная для изничтожения самозванца, привела к новому подъему его авторитета.

Уже в последние дни своего пребывания в Черногории русские заметили, как возросло влияние Степана в народе. Еще находясь под замком в Цетинском монастыре, он сумел внушить окружающим мысль о том, как уважают его русские. «Смотрите, – говорил он охранявшим его русским солдатам, – сам Долгоруков признал меня царем, он поселил меня выше себя, на втором этаже, а сам поселился внизу»68. Когда распространились слухи об отъезде русских, первой реакцией черногорцев было узнать о судьбе Степана. Цетинский воевода с полусотней людей силой ворвался в монастырь; обнаружив, что комната Степана пуста, нападавшие пришли в отчаяние («Теперь черногорцы погибли!»)69. Не удивительно, что стоило русским погрузиться на корабль, отплыть – и Степан снова взял управление в свои руки.

А. Г. Орлов еще питал какие-то надежды на восстание против турок. В феврале 1770 г. он отправил в Котор капитана С. Средаковича (его венецианцы не пропустили в Черногорию). Но Степан и не думал поднимать народ на какое-либо активное выступление. Более того, он разослал письма всем черногорским племенам, запрещая нападать на венецианцев. Правда, сношений с русскими он не прекратил: турецкие документы упоминают какого-то монаха, который привозил Степану письма от русских из Италии, а весной 1771 г. Степан отправил к Орлову своего старого доверенного, монаха Феодосия Мркоевича70. Тем не менее, его сдержанные поступки заметно контрастировали с мнением основной массы черногорцев. В апреле 1770 г. черногорская скупщина писала дожу: «Знаешь ли ты, господине, что мы и посейчас российские? Кто стоит против нас, стоит против России. Кто стоит против России, стоит против нас»71.

Осознавая необходимость подготовки к войне ради безопасности, Степан деятельно объезжал и осматривал местность, руководил прокладкой новых дорог. В один из объездов произошел трагический случай, положивший конец его деятельности. На одной из дорог рядом с ним взорвался заряд пороха. Степан был изувечен и потерял зрение. Его отнесли в монастырь Брчели, где он, искалеченный и слепой, оставался два последних года своей жизни. Но, как ни странно, он не стал политическим трупом. С ним советовались, к нему приезжали, он явно сохранял какие-то остатки былого авторитета. И венецианцы, и турки продолжали ощущать в его лице какую-то опасность; недаром наемные убийцы по-прежнему шныряли вокруг его дома. В октябре 1773 г. наступила развязка: какой-то грек, взятый Степаном на службу и подкупленный скадарским пашой, ночью перерезал ему горло.

 

5. Черногорские писатели XVIII в. о судьбах страны

Множество вопросов порождает 6-летняя деятельность черногорского самозванца. Как пришел он к мысли назваться Петром III? Как возникли у него идеи переустройства Черногории? В ком нашел он ближайшую поддержку? Наконец, кто же он такой? И современники и потомки пытались и пытаются как-то ответить на эти вопросы. Первым это сделал Стефан Занович в своей книге «Лже-Петр III, русский император, или Степан Малый, то есть Стефан Небольшой, который появился в княжестве Черногория, расположенном между Эгейским морем, Турецкой Албанией и Адриатическим заливом, в 1767, 68, 69 гг.»72. Петр Петрович Негош, знаменитый автор «Горного венца», посвятил самозванцу драму «Степан Малый». На протяжении первой половины XIX в. к образу Степана не раз обращались и другие черногорские авторы. Сюжет продолжал жить в сознании народа. Но серьезная научная разработка темы пришла позднее, и начали ее русские историки. В 1869 г. на страницах «Русского вестника» появилась работа В. Макушева, основанная на изучении данных венецианского архива – донесений венецианских осведомителей в Черногории. Затем на протяжении нескольких десятилетий накапливались и публиковались материалы, относящиеся к истории самозванца, а в 1957 г. вышла в свет солидная монография на эту тему – упоминавшаяся книга Г. Станоевича.

Ясно, что идея объединения и постепенного государственного переустройства Черногории была подготовлена всем предшествующим развитием страны. Мысль же назваться Петром III у Степана могла родиться хотя бы во время разговора с майором Тарасовым, русским офицером, который в 1766 г. привез в Черногорию вещи умершего в России владыки Василия Петровича (известно, что Степан встречался и беседовал с ним). Но есть еще одно обстоятельство, ранее не отмечавшееся исследователями. После каждого очередного своего падения – позорного бегства от турок в 1768 г., ареста русскими в 1769 г. и даже после увечья в 1771 г. – Степан снова возвращал себе утраченный престиж. Одно за другим следовали тяжелые поражения, каждого из которых хватило бы, чтобы свалить даже законного представителя династии. А он, бродяга и чужак, вновь оказывался на гребне событий и у кормила власти. Точно какая-то сила выталкивала его на поверхность. Возможно, конечно, что какую-то роль в сохранении политических позиций Степана Малого сыграла глубокая вера черногорцев в чудесно спасшегося и укрывшегося в Черногории русского царя. Развеять ее полностью Долгорукову, по-видимому, не удалось. Но основную причину следует искать в той поддержке, которую оказали Степану определенные слои черногорского общества. Здесь нужно обратить внимание на группу фактов, которые до сих пор не рассматривались в единой связи.

Еще первые свидетели, оставившие описание облика самозванца, обратили внимание на то, что он говорил языком, свойственным священнослужителю. «Насколько я могу судить,.. эта личность – действительно духовное лицо, потому что за все время нашего разговора я не мог обнаружить в нем ни политической, ни государственной мудрости, но все он брал из священного писания и творений святых отцов... Я несколько раз спрашивал, не монах ли он»73, – свидетельствует полковник венецианской службы Штуканович. Еще важнее, что Степан проявлял повышенный интерес к роли духовенства в обществе и с первых же шагов стал призывать клириков к исправлению нравов. Это стало лейтмотивом его публичных выступлений, не менее настойчивым, чем призыв к установлению мира в стране. Создается впечатление, что две цели постоянно заботили «царя»: объединение страны и восстановление авторитета церкви. И он не только декларировал, но и подкреплял заявления соответствующими мерами, например, перенес базарные дни с воскресенья на пятницу, чтобы увеличить приток молящихся на воскресную службу74. Запрет двоеженства, о котором упоминалось выше, также мог быть продиктован мыслями о религиозном воспитании. Наконец, самых деятельных сторонников Степан нашел в духовной среде, прежде всего среди монахов. Одни из них (например, архимандрит Феодосий Мркоевич) под присягою «признавали» в нем русского царя, другие стали ярыми агитаторами в его пользу среди приморского населения. Иосиф Вукичевич даже поплатился за это жизнью: в декабре 1767 г. его повесили венецианцы. Третьи, как монах Елисей, стали просвещать народ, и в Черногории была открыта первая школа. Четвертые (Григорий Дрекалович и Аввакум) отправились с письмами Степана в Вену. Пятые стали эмиссарами самозванца в соседних славянских землях. В циркуляре, разосланном венецианцами, говорилось, что православные в Далмации «продолжают частью обманом, частью по злобе держаться одного неизвестного обманщика, которого поддерживают монахи»75. Недаром в письме П. А. Румянцеву в дунайскую армию Екатерина, сообщая о появлении Лже-Петра III на Балканах, рекомендовала незамедлительно задерживать именно «попов и старцев», идущих из этих земель76.

Суммируя все эти данные, можно отважиться на догадку о том, кто явился главной опорой Степана Малого в Черногории. В свое время П. А. Ровинский, знаток Черногории, проживший в этой стране много лет, высказал мысль, что за спиной самозванца стояла целая группа людей: «Творцами и дирижерами были люди, составившие целый комплот (архимандрит Ф. Мркоевич, знатные главари), а Степан Малый был только вышколенный ими актер»77. Лучше сказать сдержаннее: местное духовенство, особенно монашество, стало на сторону самозванца и оказало ему решительную поддержку. Неизвестно, с самого ли начала духовенство выдвинуло Степана, оно ли снабдило его программой действий и какая часть его поддерживала самозванца. Но то, что такая связь возникла, несомненно. Теократический режим, в условиях которого десятилетиями жила страна, наложил глубокий отпечаток и на такое своеобразное явление, как деятельность Лже-Петра Ш.

Поддержка, оказанная Степану со стороны духовенства, обусловливалась одним важным обстоятельством. Самозванец выступил от имени России, страны, связи с которой на протяжении XVIII в. являлись прерогативой черногорского духовенства. Взяв под свою опеку появившегося из России «царя», черногорское духовенство закрепляло тем самым монополию на сношения с Россией. Эта монополия клира на русско-черногорские отношения должна была вызвать противодействие у светских группировок правящего слоя страны, и в нашем распоряжении есть документальные доказательства этого противодействия. В 1970 г. в Югославии была опубликована рукопись «Краткое описание Зеты и Черной Горы»78. Она была написана в марте 1774 г., через полгода после убийства Степана, но в течение двухсот лет оставалась никому не известной. Сразу же после того, как она была написана, ее отправили для издания в Вену, однако австрийские власти приняли решение уничтожить ее79. Два экземпляра случайно сохранились в венгерском архиве. В 1956 г. первые сведения о ней проникли в печать80, а с 1970 г. книга – достояние общественности.

Рукопись принадлежит перу «сербина», оставшегося неизвестным. Он написал ее по-русски и посвятил графу А. Г. Орлову81. Таким образом, книга была рассчитана на русского читателя. Но в то же время она явилась продуктом чисто черногорских политических страстей. Возникнув в стране, где только что был убит человек, именовавший себя Петром III, в стране, которая долго жила ожиданием русских армий и русского флота, эта книга послужила свидетельством резкого оживления «русской темы» в сознании черногорцев. Рукопись, воспроизведенная в книге фототипическим способом, насчитывает 156 страниц и состоит из двух частей. 108 страниц составляет трактат, где автор повествует о географии страны, ее природных условиях, историческом прошлом и современном состоянии. Вторая часть содержит копии госу дарственных актов, монарших грамот, как черногорских, так и сербских, снятых по словам автора, «с оригиналов», в том числе с хранящихся ныне в Дубровницкой архиве. Текст написан архаичным русским языком и с рядом ошибок. Эту черту автор знает за собой и просит «почтенного типографчика в чем найдутся неисправности пожаловать поправить» (стр. 179)82. И тем не менее перед нами слог человека, который явно жил в России и свободно владел русским языком. Известно, что в Pocсию из Черногории часто наезжали духовные лица. Но наш аноним никоим образом не священник. Более того, он открытый враг духовенства.

Автор рукописи – человек книжный и знаток архивов. Он не только тщательно копирует старые грамоты, но вводит также в книгу научный аппарат и обнаруживает знакомство с западной исторической литературой (например, с книгой Леонардо Бруни «De bello italico adversus Gothos»). Ему известна история русско-черногорских отношений последних лет (например, приезд в Черногорию русского чиновника Пучкова в 1759 г. и майора Тарасова в 1766 г.). Однако изложение исторических событий для автора – не самоцель. «Краткое описание Зеты и Черной Горы» не ученое исследование, а политический трактат, в основу которого положено несколько злободневных идей. Первая из них состоит в том, что черногорцы независимы от Оттоманской империи и что этой независимости они достигли самостоятельно. И горные границы, меж которых лежит страна, издревле принадлежат ей (стр. 48), и вся ее территория никогда не была покорена турками (стр. 88). Известно, что формально супрематия Порты распространялась на «всю горную часть страны, и в русских донесениях эта часть именуется «турецкой»83. Аноним берется опровергнуть эту мысль.

Он цитирует турецкие и венецианские документы и развивает последовательно ряд доводов. Для чего турки тратят столько сил и посылают войска, если Черногория и так им подчинена? (стр. 97). Как могли бы черногорцы свободно общаться с другими государствами, например, принимать на своей территории русских, если Черногория не является свободной? (стр. 99). Автор явно ведет полемику с какими-то оппонентами. Он называет их «пустоговорщиками,.. хоть и из природных сербов», настойчиво утверждая, что «Черная Гора никогда в подданстве не была и никакой подати не подлежала» (стр. 113). Есть и еще один смысл у этого тезиса. Когда русскому правительству в середине XVIII столетия потребовалось вывести черногорцев из России, возник вопрос: «Вольный ли народ черногорцы?». Справки наводились у австрийских и у венецианских министров. Отовсюду присылали ответ, что вольных черногорцев нет84. Так в политических судьбах Черногории возникла проблема: свободна ли страна? Конечный вывод анонимного автора представляет собой недвусмысленный ответ на вопрос: да, страна свободна, и, поскольку она опирается на собственные силы, с ней надлежит сотрудничать. Учитывая, что эти доводы обращены к русскому командующему на Средиземном море, нетрудно понять их подлинный смысл.

Мужественный и храбрый черногорский народ, продолжает далее автор, поражен внутренними язвами, первой из которых является невежество и темнота. Здесь в голосе автора начинают звучать ноты, свойственные сторонникам европейского Просвещения. Он несколько раз возвращается к мысли о том, как необходимы народу школы. «Великое бы воздаяние... получил тот благородный сербин и вечную честь имени своему,.. кой бы... сыскался подать некоторое сему народу просвещение» (стр. 139). Однако главное несчастье Черногории заключается в политической анархии. Корень зла лежит в системе управления, «которое никакого примера с другим каким-либо народом... не имеет... Земля... без всяких письменных узаконений и прав гражданских, без верховной власти» (стр. 37). Черногорский народ добыл себе вольность, «но сия вольность переменилась потом в своеволие, а слабость... правления привела... в некоторый род анархии,.. что еще хуже... рабства» (стр. 126–127). Далее следует множество примеров неправосудия, беззакония и беспорядка.

И вот, изложив все эти идеи, автор переходит к главному тезису, пронизывающему книгу: к мысли о виновнике всех бед, терзающих страну. Этим виновником, по его твердому убеждению, является духовенство. «Духовенство такую силу взяло в мирских делах,.. оттого и поныне... нещастный сей народ... страдает» (стр. 43–44). Это произошло потому, что «духовенство под видом благочестия... не допускало, никогда... узаконить полезные уставы,.. всегда искало народ в глубине невежества содержать» (стр. 38). Попытки изменить это положение оказывались безуспешными: «таковые... отвергаемы были духовенством» (стр. 52). «Худыми руками управляется (черногорский народ)», – не перестает повторять автор. Выход, по его мнению, возможен только один: «благоразумное управление может все поправить» (стр. 141).

Он не называет формы этого «благоразумного управления», но оно понятно и так. Это – светское государство. Ярко выраженная антиклерикальная направленность «Краткого описания» исключает мысль о том, что автор его был священником. Возможно, он был из числа тех черногорцев, которые побывали в России при Елизавете и задержались здесь. В этом случае не исключено, что он был знаком с описанием Черногории которое сделал один из этих переселенцев, Иван Стефанович Балевич, и которое дошло до нас85. Во всяком случае, некоторые черты сходства (например, § 1 в описании Балевича, где он утверждает, что черногорцы «во всех художествах неискусны»; § 6, где указывается, что турки ни разу не смогли завоевать страну; § 11, где сообщается, что черногорцы считают себя вольными) дают основания говорить о воздействии. Не исключено, что аноним взял за основу схему Балевича. Но основные идеи, которые превращают «Краткое описание» в антиклерикальный политический трактат, принадлежат самому анонимному автору.

У нашего анонима был и другой предшественник, с которым он вступает в открытую, хотя и необъявленную полемику, – митрополит Василий Петрович, брат владыки Саввы, ровно за 20 лет до «Краткого описания» опубликовавший в России свою книгу. Митрополит побывал в Петербурге, получил субсидию и, дожидаясь отъезда на родину, напечатал в Москве, в синодальной типографии, книжечку в 40 страниц – «Историю о Черной Горы». Она содержала минимум географических описаний, бессистемно расположенных исторических сведений и была рассчитана на то, чтобы привлечь внимание русского общества к нуждам Черногории. Написанная по-русски, книга посвящалась вице-канцлеру М. И. Воронцову. Обе работы различны по идейной насыщенности. Из сочинения митрополита можно лишь сделать вывод о храбрости черногорцев как возможных союзников России («верность и постоянство оного народа, который за единую честь себе признает своим оружием услужить христианскому государю»86) или извлечь мысль о том, что черногорцы – единственные наследники старого Сербского государства87. Книга упорно стремится внушить читателю мысль о высокой роли церкви в истории южнославянских народов, да и заканчивается она перечнем церковных епархий в их землях. В противовес этому «Краткое описание» является четко обоснованной и страстно изложенной политической программой уничтожения теократического режима в стране и создания светского государства. Таким образом, «Краткое описание Зеты и Черной Горы» явно выходит за рамки спора с сочинением митрополита Василия. Оно выступает в качестве свидетельства той борьбы, которую вели между собой разные группировки черногорского общества.

Деятельность Степана Малого вполне укладывается в картину этой борьбы. Она выступает как одно из ее звеньев, когда была создана переходная форма правления: правитель стремится к созданию светской администрации, действует светскими методами, но вынужден опираться на церковные круги как на единственный слой, возвысившийся до понимания общечерногорских интересов88. Характерно, что вся эта борьба разворачивается как бы с оглядкой на Россию, в русле черногорско-русских отношений. Именно здесь черпались идеи, оттачивались аргументы и отыскивалась аудитория, к которой апеллировали борющиеся. И даже имя, которое присвоил себе один из участников событий, тоже заимствуется из недавнего русского прошлого.

 

Сноски

1 Эти сведения сообщает черногорский монах Аввакум, перешедший впоследствии на русскую службу (см. лучшую из имеющихся публикаций документов о Степане: М. Драговић. Документи о Шћепану Маломе. Из московскога Главнога архива Министарства иностранијех дела. «Споменик Српске Академије». T. XXII. Београд. 1893, стр. 29).

2 В. Макушев. Самозванец Степан Малый. «Русский вестник», т. 82, 1869, июль, стр. 5–43; август, стр. 572–604; т. 83, 1869, сентябрь, стр. 5–34; см. также: Г. Станоjeвић. Шћепан Мали. Београд. 1957.

3 П. А. Ровинский. Черногория в ее прошлом и настоящем. T. I. «Сборник отделения русского языка и словесности имп. Академии наук». Ч. 45. СПБ. 1888, стр. 565–566.

4 Неточно утверждение в «Советской исторической энциклопедии» о том, что в результате венецианско-турецких войн Венеция лишилась почти всех своих владений на Балканах (СИЭ. Т. 3, стр. 335). Помимо Албании, венецианцы располагали еще почти всей Далмацией.

5 Последние собрал и издал С. Антољак. Неколико докумената о миссији кнеза Долгоруковог у Црној Гори (1769). Цетиње. 1949.

6 М. Костић. Култ Петра Великог мећу Русима, Србима и Хрватима у XVIII веку. «Историјски часопис». Књ. VIII. Београд. 1958, стр. 83–106.

7 «Историја народа Југославије». Књ. 2. Београд. 1960, стр. 1178–1185.

8 Ю. В. Иванова. Северная Албания в XIX – начале XX в. Общественная жизнь. М. 1973, стр. 124 сл.

9 И. С. Достян. Описание Черногории начала XIX в. в донесениях С. А. Санковского, «Славяно-балканские исследования». М. 1972.

10 Й. Роганович. Черногорский теократизм (1496–1851). Казань. 1899; D. Vujоvić. Specifičnost razvitka Crnogorske države. «Jugoslovenski istorijski časopis». 1973. № 1–2.

11 М. Дpаговић. Указ. соч., стр. 12.

12 Это был майор Михаил Тарасов, который привез в Черногорию вещи скончавшегося в России черногорского владыки Василия Петровича (там же, стр. 31).

13 Г. Станоjевић. Указ. соч., ctd. 85.

14 Там же, стр. 86.

15 М. Драговић. Указ. соч., стр. 5.

16 Г. Станојевић. Указ. соч., стр. 86.

17 М. Драговић. Указ. соч., стр. 17–18. Впрочем, уже в апреле Савва был освобожден из-под стражи.

18 Он уверял, что может в три дня собрать 30-тысячное войско (там же, стр. 16).

19 «Enciklopedija Jugoslavije». 2. Zagreb. 1956, str. 413.

20 М. Дpaговић. Указ. соч., стр. 7.

21 Там же, стр. 5.

22 Там же, стр. 6.

23 Там же, стр. 7; D. Vujоvić. Op. cit., str. 50.

24 С. Љубић. Споменици о Шћепану Маломе. «Гласник Српског ученог друштва». T. II. Београд. 1870, стр. 57.

25 Г. Станоjевић. Указ. соч., стр. 29.

26 Там же.

27 М. М. Фрейденберг. Новая публикация о пугачевском восстании. «История СССР», 1965. № 1, стр. 208–209.

28 Г. Станоjевић. Указ. соч., стр. 41.

29 Там же, стр. 42–43.

30 М. Драговић. Указ. соч., стр. 23.

31 Ю. В. Иванова. Указ. соч., стр. 59.

32 Г. Станојевић. Указ. соч., стр. 44.

33 В «Историја народа Југославије» («кн. 2, стр. 1170) дана цифра в 40 тыс. человек.

34 Еще с 1767 г., а не с 1768-го, как полагал С. М. Соловьев (С. М. Соловьев. «История России с древнейших времен». Кн. XIV. М. 1965, стр. 308).

35 С. М. Соловьев. Указ. соч., стр. 311–312. С. М. (Соловьев пишет только об Эздемировиче и Беличе. Он не знал о монахах Г. Дрекаловиче, Аввакуме и нескольких других. Последние были отправлены в Вену с письмами к русскому послу, надолго задержаны на австрийской границе, и по их поводу возникла длительная переписка между Д. М. Голицыным и вице-канцлером А. М. Голицыным (М. Драговић. Указ. соч., стр. 6, 7, 9–10, 15, 17, 29, 35, 37, 39–40).

36 Указом Екатерины II от 14 марта 1768 г. ему было предложено ехать «в черногорские жилища» и все разузнать о Степане Малом (там же, стр 13–14).

37 Реис-эффенди вызвал А. М. Обрескова и сделал демарш (В. Макушев. Указ. соч., стр. 7).

38 М. Драговић. Указ. соч., стр. 20.

39 Там же, стр. 25.

40 Там же, стр. 26.

41 «Записки князя Юрия Владимировича Долгорукова». «Русская старина», т. XIII, 1889, сентябрь, стр. 494–495.

42 Так предполагает опубликовавший ее издатель «Русского архива» А Бартенев (см. «Журнальная записка происшествиям во время экспедиции его сиятельства князя Юрия Володимировича Долгорукова от армии генерал-майора и лейб-гвардии Преображенского полку майора в Черную Гору для учинения оттуда в Албании и Босне неприятелю диверзии. 1769 год». «Русский архив», т. 24, 1886, кн. 4, стр. 389–437.

43 С. Антољак. Указ. соч.

44 Е. В. Тарле. Три экспедиции русского флота. М. 1956, стр. 27–55.

45 «Журнальная записка», стр. 392–393.

46 Там же, стр. 395.

47 «Сборник имп. Русского исторического общества». Т. 87. 1893, стр. 322–326.

48 В литературе отмечается, что, несмотря на неудачу попыток Ю. В. Долгорукова поднять черногорцев на восстание против турок, турецкие войска на Балканах оказались прочно скованными (см. М. Вујачић. Двије разуре Требјешана и постанак племена Ускоци. «Српска Академија наука и уметности. Глас.», 280, Београд, 1971, стр. 249. Миссия Долгорукова рассматривается в одном ряду с деятельностью Г. Попадопуло в Греции, Бицили в Албании и др. (К. Косев, С. Дойнов. Русско-турецкие войны во второй половине XVIII–XIX вв. в исторической судьбе балканских народов «IIIe Congrès international d’études du Sud-Est européen. Resumés des communications». T. I: «Histoire». Bucarest. 1974, p. 227).

49 «Журнальная записка», стр. 400.

50 Там же, стр. 404.

51 Его облик выразительно характеризует Е. В. Тарле (Е. В. Тарле. Указ. соч., стр. 53–54).

52 Ср. слова С. А. Санковского: «Характер... черногорцев не терпит изъявлений привесть его к вынужденному повиновению, употребляя на то силу или страх» (И. С. Достян. Указ. соч., стр. 2S6).

53 М. Драгович. Митрополит черногорский Василий Петрович и его сношения с Россией. СПБ. 1882, стр. 43–48.

54 «Журнальная записка», стр. 421.

55 «Записки князя», стр. 494–495.

56 Г. Станоjевић. Указ. соч., стр. 72.

57 «Журнальная записка», стр. 420.

58 М. Драговић. Указ. соч., стр. 23.

59 В. Макушев. Указ. соч., стр. 25.

60 С. М. Соловьев. Указ. соч., стр. 313.

61 С. Миjушковић. Учешће Бокеља у Русској флоти на Медитерану (1769–1774). «Годишњак Поморског музеја у Котору». T. X. Котор. 1962, стр. 145–159; «12 vjekova Bokeljske mornarice». Beograd. 1972, str. 156–164,

62 С. Aнтољaк. Указ. соч., стр. 24.

63 Там же.

64 Там же, стр. 73.

65 «Журнальная записка», стр. 420.

66 Там же, стр. 429.

67 Г. Станојевић. Указ. соч., стр. 72–73.

68 В. Макушев напрасно сомневается в достоверности этого рассказа («Русский вестник», 1869, август, стр. 23), считая, что русские не поняли бы Степановой речи. Объяснялся же Долгоруков со Степаном, оставаясь с ним наедине, без переводчика.

69 «Журнальная записка», стр. 425.

70 Г Станојевић. Указ. соч., стр. 79–81.

71 Ј. Миловић. Зборник докумената из историjе Црне Горе (1685–1782). Цетиње 1956, стр. 320–321.

72 S. Zannovich. Le faux Piere III, Empereur de Russie, ou Stepan Mali, c’est à dire Stephano piccolo, qui parut dans le Duché de Monténégro, situé entre la mer Egée, l’Albanie Turque, et le golf Adriatique, en 1767, 68, 69. L. 1784.

73 Г. Станоjeвић. Указ. соч., стр. 12. Интересную гипотезу высказывает А. П. Бажова (А. П. Бажова. К вопросу о самозванстве кануна Крестьянской войны 1773–1775 гг. «Крестьянские войны в России XVII–XVIII веков: проблемы, поиски, решения». М. 1974, стр. 394–396), предполагающая, что Степан Малый мог оказаться черногорцем на русской службе, майором Степаном Петровичем.

74 Г. Станоjевић. Указ. соч., стр. 12.

75 Там же, стр. 28.

76 М. Драговић. Указ. соч., стр. 12–13.

77 П. А. Ровинский. Указ. соч., стр. 592.

78 «Кратки опис Зете и Црне Горе». За штампу припремио С. Радовановпћ. Београд. 1970.

79 К книге приложена служебная переписка венгерских цензоров, позволяющая проследить судьбу рукописи в конце XVIII века.

80 А. Ивић. Непознати писац рукописа «Краткое описание о Зете и Черной Горы». «Архивна граћа о јогословенским книжевним и културним радницима». Књ. V. Београд. 1956, стр. 111–115.

81 «Его сиятельству графу Алексею Григорьевичу Орлову, ея императорскаго величества высокоуполномоченному генералу, главнокомандующему морскими и сухопутными в Леванте войсками».

82 Здесь и далее – пагинация не рукописи, а публикации.

83 М. Драговић. Указ. соч., стр. 23–24.

84 Там же, стр. 44–46.

 

Фрейденберг М.М. Степан Малый из Черногории // Вопросы истории. 1975. № 10. С. 18–32.

Ответить