←  Российская империя

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Национальные движения народов Pоссийской и...

Фотография Стефан Стефан 06.08 2018

I.

 

Національный моментъ въ россійской революціи, т.е. борьба за національныя права со стороны многочисленныхъ народностей, населяющихъ Россійскую Имперію – играетъ весьма серьезную роль. Онъ важенъ не только какъ лишній штрихъ въ общей картинѣ, но и какъ крайне существенный элементъ самого процесса революціи и контръ-революціи. Національное самоопредѣленіе въ той или другой формѣ было не только лозунгомъ угнетенныхъ народностей, находящихся подъ прессомъ исключительныхъ и ограничительныхъ законовъ, но получило также острое значеніе въ политической жизни господствующаго великорусскаго племени. То или другое отношеніе къ національнымъ правамъ окраинъ послужило разграничительной чертой между партійно-политическими теченіями въ центрѣ Россіи.

 

Россійская имперія является, по нѣмецкой терминологіи, не Nationalstaat, но Nationalitätenstaat, т.е. государствомъ, смѣшаннымъ по національному составу. Господствующее великорусское племя составляетъ 43,3%, а вмѣстѣ съ родственными бѣлоруссами и малороссами 65,5% 1). Большинство прочихъ народностей занимаетъ окраины государства, присоединенныя къ нему въ теченіе XVIII и XIX вѣковъ. Ассимилированіе этихъ окраинъ, болѣе тѣсное, «органическое» сліяніе ихъ съ центромъ, стало одной изъ наиболѣе важныхъ задачъ какъ внутренней, такъ и внѣшней политики русскаго правительства. Въ различныя эпохи указанная задача различно и разрѣшалась. Притомъ по отношенію далеко не ко всѣмъ окраинамъ и народностямъ, ихъ населяющимъ, правительство прибѣгало къ одинаковымъ средствамъ. Это зависѣло отъ цѣлаго ряда историческихъ условій, различныхъ для Царства Польскаго, Кавказа, Остзейскихъ провинцій и т.д.

 

Въ каждой изъ окраинъ издавна живетъ, по большей части, бокъ-о-бокъ нѣсколько національностей: въ Царствѣ Польскомъ – поляки, евреи и нѣмцы; {349} въ Остзейскихъ провинціяхъ – нѣмцы, латыши и эстонцы, въ сѣверо-западномъ краѣ – поляки, бѣлорусы, литовцы и евреи, на Кавказѣ – армяне, грузины, русскіе и татары и т.д. Русское правительство, въ видахъ укрѣпленія «государственнаго единства» имперіи, направляло, главнымъ образомъ, свою политику ассимиляціи противъ тѣхъ народностей окраинъ, которыя, въ силу ли историческихъ традицій или экономическихъ условій, занимали въ нихъ господствующее положеніе, считая ихъ носителями идеи сепаратизма и политической автономіи окраинъ. Но въ то же время дѣло усложнялось и запутывалось благодаря тѣмъ треніямъ и національной борьбѣ, которыя происходятъ на мѣстахъ совсѣмъ или отчасти независимо отъ политики русской бюрократіи.

 

Ростъ національнаго движенія въ Россіи среди различныхъ народностей за послѣднія 20–30 лѣтъ объясняется, въ одной стороны, политикой обрусенія и исключительныхъ законовъ со стороны русскаго правительства, съ другой – условіями внутренняго развитія окраинъ и взаимоотношенія національностей. Эти два фактора часто связаны другъ съ другомъ, переплетаются между собою, а потому и въ изложеніи нашемъ мы не всегда будемъ ихъ разграничивать между собою.

 

Раньше, чѣмъ въ другихъ окраинахъ, политика денаціонализированія началась по отношенію къ Царству Польскому и полякамъ сѣверо-западнаго края. Еще въ царствованіе Николая I, послѣ польскаго возстанія 1830/31 гг., намѣчена была русскимъ правительствомъ цѣлая система мѣропріятій, которыя сводились всѣ къ тому, чтобы подчинить Царство Польское въ смыслѣ управленія общеимперскимъ учрежденіямъ, а въ литовскихъ губерніяхъ насильственно насаждать православіе.

 

Послѣ возстанія 1863 г. открылась новая эра въ дѣлѣ насильственнаго водворенія русскаго языка во всѣхъ областяхъ государственной жизни и вытѣсненія мѣстнаго элемента по возможности изъ всѣхъ сферъ публичной дѣятельности. Въ первоначальные планы руководителя всѣхъ правительственныхъ реформъ, проводившихся въ Царствѣ Польскомъ послѣ подавленія возстанія, Н.А. Милютина, не входила руссификація края, но внутренняя логика Милютинскаго псевдо-демократизма, окрашеннаго въ славянофильскій цвѣтъ, естественно привела къ тому, что чуждый краю русскій чиновникъ сдѣлался господиномъ положенія. И годы, послѣдовавшіе за возстаніемъ, были употреблены на то, чтобы уничтожить остатки той административной автономіи, которая была установлена маркизомъ Вѣлепольскимъ, и на вытѣсненіе польскаго языка изъ дѣлопроизводства въ административныхъ и судебныхъ учрежденіяхъ, а также изъ школы.

 

Въ Высочайшемъ указѣ 19 февраля 1875 г. подводятся, такъ сказать, предварительные итоги 10-лѣтней дѣятельности правительства въ Царствѣ Польскомъ, причемъ какъ цѣль всѣхъ предпринятыхъ преобразованій подчеркивается «достиженіе болѣе полнаго органическаго сліянія и объединенія съ прочими частями государства». Но «органическое сліяніе» не понималось, какъ распространеніе на Царство Польское всѣхъ тѣхъ учрежденій, которыя были введены въ «эпоху великихъ реформъ» въ коренной Россіи. Идея государственнаго объединенія и органическаго сліянія прекрасно уживалась въ умахъ властвующей {350} петербургской бюрократіи съ лишеніемъ окраинъ вообще и Царства Польскаго въ частности цѣлаго ряда учрежденій, ставшихъ составною частью государственнаго и административнаго механизма въ центральныхъ губерніяхъ. Городское и земское самоуправленіе, равно какъ и судъ присяжныхъ, не были введены въ Царствѣ Польскомъ исключительно въ силу политическихъ соображеній, такъ какъ правительство не хотѣло дать ни малѣйшей возможности польскому дворянству и польской интеллигенціи проявлять себя какъ общественной и культурной силѣ. Самоуправленіе было дано только польскимъ крестьянамъ опять-таки по узко-политическимъ соображеніямъ: Милютинъ и его сподвижники (Самаринъ, Черкасскій и др.) хотѣли выдвинуть на сцену гражданской жизни въ противовѣсъ патріотической польской шляхтѣ и патріотическому мѣщанству – крестьянство. На основѣ матеріально обезпеченнаго и самоуправляющагося польскаго крестьянства должно было быть воздвигнуто зданіе русскаго владычества въ Польшѣ.

 

Фактически, однако, гминное самоуправленіе сдѣлалось пустой фикціей, ибо уѣздный начальникъ и земскіе стражники получили въ немъ руководящую и дискреціонную власть, все дѣлопроизводство въ гминѣ, вопреки первоначальнымъ замысламъ Милютина, стало вестись на русскомъ языкѣ. Польская начальная школа – не говоря уже о среднихъ и высшихъ учебныхъ заведеніяхъ – вопреки буквѣ и духу рескрипта Александра II въ 1864 г., превращена была «въ орудіе для достиженія политическихъ цѣлей», вытравленія изъ воспитанниковъ любви и привязанности ко всему родному.

 

То же польское возстаніе 1863 г. было причиною, почему сѣверо- и юго-западный край были лишены земскаго самоуправленія. Причастность польскихъ землевладѣльцевъ литовскихъ и украинскихъ губерній къ возстанію поставила огромную культурную и густо населенную часть Имперіи подъ дѣйствіе исключительныхъ законовъ. Но въ то время, какъ отъ отсутствія земскихъ учрежденій пришлось въ одинаковой степени страдать всему населенію этихъ окраинъ, полякамъ пришлось расплачиваться за возстаніе особенно тяжело. Помимо самого безпощаднаго гоненія на польскій языкъ, помимо изгнанія всѣхъ поляковъ съ государственной службы, лицамъ польскаго происхожденія запрещено было Высочайшимъ повелѣніемъ 10 декабря 1865 г. пріобрѣтать помѣщичьи имѣнія въ 9 западныхъ губерніяхъ. И это повелѣніе исполнялось настолько усердно, что не только поляки-помѣщики, но также бѣлорусскіе и литовскіе крестьяне, если они были католики, сплошь и рядомъ подвергались со стороны мѣстныхъ властей многочисленнымъ стѣсненіямъ при покупкѣ земель.

 

Ко времени вступленія на престолъ Александра III система обрусительной политики по отношенію къ Царству Польскому и западнымъ губерніямъ была вполнѣ закончена. Самое большее, что оставалось дѣлать новому правительству, это – идти дальше по тому пути, который былъ намѣченъ раньше. Но теперь система обрусенія и ограничительныхъ законовъ сдѣлалась составной и основной частью правительственной политики по отношенію ко всѣмъ вообще окраинамъ и нерусскимъ національностямъ. Въ прежнее время обрусительная политика питалась призракомъ 1831 г. и 1863 г., теперь – этотъ мотивъ государственной самообороны уступилъ мѣсто открыто провозглашенному принципу: {351} Россія для русскихъ! Въ переводѣ на языкъ государственной практики это означало – Россія для русскаго чиновника!

 

Создался спеціальный типъ русскаго администратора и чиновника, проводящаго правительственные виды «органическаго сліянія» на окраинахъ, и если первоначально русскій чиновникъ въ Польшѣ, въ Остзейскихъ провинціяхъ, на Кавказѣ былъ лишь исполнителемъ предначертаній, идущихъ изъ центра, то теперь онъ сдѣлался главнымъ возбудителемъ окраинной политики. По мѣрѣ того, какъ численно возрастала эта армія окраинныхъ чиновниковъ, пользующихся особыми прерогативами за свою якобы тяжелую службу на чужбинѣ, создавалась, такъ сказать, матеріальная опора руссификаторской политики на окраинахъ въ видѣ многочисленнаго класса людей, заинтересованнаго въ поддержкѣ и неуклонномъ развитіи этой политики. Появилась спеціальная окраинная русская печать, инспирируемая и руководимая мѣстными администраторами («Варшавскій Дневникъ», «Кавказъ», «Рижскій Вѣстникъ»), а отдѣлы, посвященные Польшѣ, Прибалтійскому краю, Кавказу въ русской столичной реакціонной печати («Московскія Вѣдомости», «Свѣтъ», «Новое Время») – сплошь наполнялись тенденціозными и лживыми сообщеніями этихъ чиновниковъ-завоевателей.

 

Въ 80-ыхъ годахъ обрусительная политика въ Царствѣ Польскомъ достигаетъ своего апогея, избирая главнымъ поприщемъ своимъ школу. Во главѣ учебнаго дѣла въ краѣ стоитъ грубый, невѣжественный попечитель округа Апухтинъ, система котораго вызвала рѣзкую оцѣнку даже со стороны такого несомнѣннаго сторонника обрусительной политики, какъ Варшавскій генералъ-губернаторъ Гурко. Въ своемъ всеподданнѣйшемъ отчетѣ за 1890 г. Гурко писалъ: «въ правительственной школѣ обходятся съ ребенкомъ не только не любовно, но прямо враждебно; въ ней ему ставятъ въ вину его польское происхожденіе, оскорбляютъ его національное чувство, къ его религіи относятся пренебрежительно». Можно было бы цѣлые томы наполнить описаніемъ подвиговъ тѣхъ педагоговъ-обрусителей, которые пользовались особымъ покровительствомъ знаменитаго Апухтина.

 

Неудивительно, что русская школа вызываетъ къ себѣ самую глубокую ненависть со стороны польской интеллигенціи и что лозунгъ націонализаціи школы пріобрѣлъ такую громадную популярность, ставши почти центральнымъ политическимъ вопросомъ въ Польшѣ.

 

Та же обрусительная система господствовала и въ другихъ областяхъ. На желѣзныхъ дорогахъ не только высшія должности, но и мѣста носильщиковъ и сторожей замѣщаются русскими. Мало того, правительство начинаетъ привозить русскихъ рабочихъ на всѣ производимыя въ Польшѣ казной работы, а затѣмъ вводитъ въ обычай требованіе, чтобы лица, получившія концессію на какую либо постройку, давали заработокъ извѣстному количеству русскихъ рабочихъ. Далѣе – банки, фабрики и всякаго рода общества обязаны были вести переписку на русскомъ языкѣ. Въ клубахъ, членами которыхъ состоятъ лица на государственной службѣ, запрещено было говорить по-польски.

 

Въ 80-ыхъ годахъ наряду съ Царствомъ Польскимъ объектомъ правительственной руссификаціи становится также Прибалтійскій край. Самаринъ еще въ 60-ыхъ годахъ призывалъ правительство къ походу противъ остзейскихъ {352} нѣмцевъ, видя въ нихъ поборниковъ сепаратизма и чуть не приписывая имъ готовность присоединить остзейскія губерніи къ владѣніямъ прусскаго короля. Въ то время Самаринская пропаганда – кстати, сказать, Самарину свою книгу пришлось издать за границей – не имѣла успѣха въ правительственныхъ сферахъ. Только съ воцареніемъ Александра III она претворилась въ дѣло. «Руководящею мыслью при изданіи этихъ новыхъ узаконеній – читаемъ мы въ журналѣ Комитета министровъ 10-го мая 1905 г. – являлось стремленіе правительства, съ одной стороны, освободить эстонское и латышское большинство населенія отъ вліянія нѣмецкаго помѣстнаго дворянства и духовенства и замѣнить это вліяніе русскимъ, а съ другой – въ цѣляхъ большого объединенія края съ внутренними губерніями Россіи ввести въ нихъ тѣ же органы надзора за учебными заведеніями и тотъ же порядокъ управленія ими, которые дѣйствуютъ въ прочихъ мѣстностяхъ имперіи».

 

Но эта обрусительная политика, проводимая подъ флагомъ демократизма (уничтоженія преобладающаго значенія нѣмецкаго дворянства), встрѣченная вначалѣ сочувственно латышами и эстонцами – въ концѣ концовъ всей своей тяжестью обрушилась не на нѣмцевъ-дворянъ, а на якобы покровительствуемое большинство населенія Прибалтійскаго края. Изъ школы и суда совершенно были изгнаны мѣстные языки и замѣнены русскимъ. Пользовавшійся заслуженной извѣстностью Дерптскій университетъ сдѣлался убѣжищемъ для самыхъ невѣжественныхъ карьеристовъ, не имѣвшихъ ничего общаго съ наукой. Въ то-же время высшій органъ мѣстнаго самоуправленія, дворянскій ландтагъ, оставался закрытымъ для представителей латышскаго и эстонскаго народа; никакихъ реформъ, которыя дѣйствительно могли-бы поднять общественное и политическое значеніе латышей и эстонцевъ – земская и городская реформа, судъ присяжныхъ и т.д. – не было произведено.

 

Принципъ: «Россія для русскихъ»! нашелъ свое примѣненіе и на Кавказѣ, по отношенію къ грузинамъ и, въ особенности, – къ армянамъ. Что касается Грузіи, отдавшейся въ 1801 году подъ протекторатъ русскаго государства на основаніи опредѣленнаго договора, то языкъ грузинскій былъ изгнанъ изъ школы и церкви, изъ судебныхъ и административныхъ учрежденій. Высшія ступени іерархіи грузинскаго экзархата были закрыты лицамъ грузинскаго происхожденія. Несмотря на малоземелье мѣстнаго крестьянскаго населенія, правительство въ видахъ насажденія русскаго элемента считало возможнымъ колонизовать край переселенцами изъ центральныхъ губерній.

 

Болѣе безпощадную кампанію русская бюрократія повела противъ кавказскихъ армянъ. «Армянскій вопросъ» до 80-ыхъ годовъ существовалъ только въ Турціи, но не въ Россіи. Русская власть, вѣдь, являлась въ роли защитницы армянъ, угнетаемыхъ и истребляемыхъ турецкимъ султаномъ. Поэтому-то армяне оказывали такую дѣятельную помощь русскимъ войскамъ во время кампаніи 1877/78 г. На кавказскихъ армянъ русское правительство обратило вниманіе послѣ того, какъ они стали помогать своимъ турецкимъ собратьямъ въ ихъ вооруженной борьбѣ. Въ этомъ содѣйствіи деньгами, оружіемъ и волонтерами армянскимъ возстаніямъ вскорѣ усмотрѣна была опасность сепаратизма.

 

Главной мишенью руссификаторскихъ плановъ сдѣлалась армянская церковно-приходская школа, являющаяся въ глазахъ армянъ ихъ національной школой. {353} Въ 1896 г. – послѣ того какъ въ Турціи съ благословенія султана Абдулъ-Гамида были истреблены сотни тысячъ армянъ – Кавказская администрація закрыла большую часть армянскихъ школъ. Не довольствуясь этимъ, она потребовала отъ армяно-грегоріанской церкви передачи Кавказскому учебному начальству той части своего имущества, которое принадлежало школамъ, какъ юридическимъ лицамъ. На первыхъ порахъ это посягательство было отражено, такъ какъ, благодаря неосторожной оговоркѣ въ правительственномъ распоряженіи 26 марта 1898 г., вопросъ о передачѣ имущества каждый разъ рѣшался судомъ. А судъ, стоя на почвѣ закона, рѣшалъ дѣло въ пользу армяно-грегоріанской церкви.

 

Назначенный въ 1897 г. начальникомъ края, кн. Голицынъ оказался ярымъ борцомъ за искорененіе всего армянскаго. Въ теченіе 2–3 лѣтъ онъ систематически закрывалъ армянскія благотворительныя общества, армянскія библіотеки-читальни, армянское издательское общество, уничтожилъ до-тла армянскую печать. Наконецъ, по его настоянію, въ министерство Плеве, издано было 12 іюня 1903 г. Высочайше утвержденное положеніе комитета министровъ – другими словами, законъ – объ отобраніи имуществъ у армянской церкви. Это событіе вызвало среди армянъ революціонное національное движеніе, осью котораго былъ вопросъ о церковныхъ имуществахъ. Что этотъ вопросъ могъ сыграть столь большую роль, объясняется тѣмъ обстоятельствомъ, что церковь для армянъ – чисто національное учрежденіе, символъ націи, и ея глава, католикосъ – не только первый священникъ, но, до извѣстной степени, и глава націи.

 

Даже малорусское населеніе испытывало на себѣ, хотя въ гораздо меньшей степени, тяжесть руссификаторской политики. Малорусскій языкъ съ 1863 г. очутился въ исключительномъ положеніи. Тогда – очевидно, въ связи съ польскимъ возстаніемъ – правительство запретило печатаніе на украинскомъ языкѣ книгъ духовныхъ, популярно-научныхъ и педагогическихъ; а въ 1876 г. былъ изданъ циркуляръ, положившій запретъ на всѣ роды произведеній на малорусскомъ «нарѣчіи» *). Ходатайства о разрѣшеніи издавать на малорусскомъ языкѣ газеты, журналы, брошюры, учебники и т.д. всегда «постигала – по словамъ записки, представленной въ 1905 году членами интеллигентной части малорусскаго общества – печальная участь запрещенія».

 

Совершенно тожественное отношеніе проявляло правительство къ литовскому языку, такъ что свои молитвенники литовскіе крестьяне контрабанднымъ путемъ должны были привозить изъ сосѣдней Пруссіи.

 

Съ воцареніемъ Александра III рѣзко измѣняется отношеніе русскаго правительства къ «еврейскому вопросу». Еще въ эпоху Николая I министръ народнаго просвѣщенія гр. Уваровъ въ своемъ всеподданнѣйшемъ докладѣ считалъ наиболѣе важной задачей по отношенію къ евреямъ уничтоженіе ихъ обособленности, «фанатизма разъединенія». Въ 1863 г. министръ финансовъ доказывалъ необходимость предоставленія евреямъ права селиться во внутренней Россіи для блага какъ самихъ евреевъ, такъ и населенія западнаго края и прочихъ мѣстностей Имперіи. Въ 1867 г. найдено было необходимымъ разрѣшить евреямъ арендованіе и эксплоатацію мельницъ, фабрикъ и заводовъ даже въ льготныхъ {354} имѣніяхъ Юго- и Сѣверо-западнаго края, при чемъ такое допущеніе мотивировалось интересами самихъ землевладѣльцевъ. Положеніе о земскихъ учрежденіяхъ 1864 г. не заключало въ себѣ никакихъ ограниченій для евреевъ и потому въ дальнѣйшемъ евреи не разъ выступали въ качествѣ гласныхъ и членовъ земскихъ управъ. Въ 1870 г. евреямъ было предоставлено, правда, ограниченное право участія въ городскихъ думахъ. Доступъ въ учебныя заведенія какъ среднія, такъ и высшія былъ совершенно свободенъ для евреевъ наравнѣ съ не-евреями.

 

Однимъ словомъ, первый періодъ правительственной политики по отношенію къ еврейской національности, періодъ, предшествующій реакціи 80-ыхъ гг., характеризуется стремленіемъ подчинить евреевъ общимъ имперскимъ законамъ, освободить ихъ отъ тѣхъ вѣковыхъ наслоеній исключительныхъ бытовыхъ условій, которыя остались отчасти какъ наслѣдіе Рѣчи Посполитой, отчасти – какъ продуктъ русскаго законодательства прошлыхъ временъ. Это былъ періодъ ассимиляціи, которой охотно шла на встрѣчу болѣе зажиточная часть еврейства, выдѣлявшая изъ своей среды новую еврейскую интеллигенцію.

 

Въ одномъ изъ офиціальныхъ актовъ 50-хъ годовъ, въ сборникѣ постановленій по министерству народнаго просвѣщенія за годы 1840–1855, мы находимъ заявленіе о томъ, что русское правительство постоянно стремилось «къ постепенному сближенію евреевъ съ христіанскимъ народонаселеніемъ и къ искорененію суевѣрія и вредныхъ предразсудковъ, внушаемыхъ ученіемъ талмуда». Таково было и стремленіе молодого поколѣнія евреевъ, – выйти во что бы то ни стало изъ тѣснаго круга традиціонныхъ формъ быта, религіи, науки, семьи, обычаевъ и проч.

 

Въ 1881 г. по всей юго-западной и южной Россіи неожиданно вспыхиваютъ антиеврейскіе погромы. Они составляютъ поворотный моментъ какъ въ отношеніяхъ правительства къ евреямъ, такъ и въ исторіи самосознанія еврейской интеллигенціи. Подъ именемъ временныхъ правилъ 3-го мая 1882 г. издано было Высочайше утвержденное положеніе Комитета министровъ, запрещавшее евреямъ селиться въ чертѣ осѣдлости внѣ городовъ и мѣстечекъ, а также временно пріостановлено совершеніе купчихъ крѣпостей и закладныхъ на имя евреевъ. Мѣра эта оффиціально мотивировалась тѣмъ, «что сложившіяся на мѣстахъ постояннаго жительства евреевъ отношенія послѣднихъ къ коренному населенію не могутъ почитаться нормальными» и что необходимы были «немедленныя мѣропріятія для устраненія того положенія, до котораго достигъ еврейскій вопросъ». Въ виду сего и изданы были «временныя мѣры, которыя могли бы устранить главнѣйшіе изъ поводовъ къ столкновеніямъ между евреями и кореннымъ населеніемъ».

 

Начиная съ знаменитыхъ временныхъ правилъ 3-го мая система ограничительныхъ и исключительныхъ законовъ получаетъ самое пышное развитіе. Законъ 1886 г. обложилъ штрафомъ въ размѣрѣ 300 рублей семейство всякаго еврея, уклоняющагося отъ исполненія воинской повинности. Въ томъ-же году и слѣдующемъ пріемъ евреевъ въ среднія и высшія учебныя заведенія ограничивается опредѣленной процентной нормой; въ 1888 г. – воспрещенъ пріѣздъ и переселеніе въ Финляндію; въ 1889 г. – ограниченъ до крайнихъ предѣловъ пріемъ въ адвокатуру. Далѣе воспослѣдовали законоположенія, стѣсняющія {355} проживаніе евреевъ въ Москвѣ и въ Московской губерніи, Кубанской и Терской областяхъ; въ 1890 г. «впредь до пересмотра дѣйствующихъ о евреяхъ узаконеній» евреи были устранены отъ участія въ земскихъ избирательныхъ собраніяхъ и съѣздахъ, причемъ министерство внутреннихъ дѣлъ мотивировало эту мѣру «имѣющимися въ министерствѣ свѣдѣніями о вредномъ вліяніи еврейскаго элемента на ходъ городского управленія»; закономъ 1892 г. евреи были устранены отъ участія въ городскихъ избирательныхъ собраніяхъ, а также – отъ занятія должностей по городскому общественному управленію и завѣдыванія отдѣльными отраслями городского хозяйства и управленія.

 

Такимъ образомъ, въ теченіе какого-нибудь десятка лѣтъ евреи были поставлены въ положеніе настоящихъ паріевъ. Прежняя ассимиляторская тенденція правительства смѣнилась обратнымъ стремленіемъ обособить, изолировать евреевъ отъ окружающаго населенія. Не обрусить и «оправославить» стремилось правительство 5-милліонный еврейскій народъ – какъ оно это пыталось дѣлать по отношенію къ полякамъ, армянамъ, латышамъ, литовцамъ, малороссамъ и т.д. – а, наоборотъ, заграждать имъ всячески доступъ въ русскую школу, въ русскія губерніи, на русскую государственную и общественную службу.

 

II.

 

Національныя идеологіи и борьба за воплощеніе національныхъ стремленій принимаютъ различныя формы и пріобрѣтаютъ различную степень интенсивности у поляковъ, малороссовъ, армянъ, грузинъ, евреевъ, литовцевъ, бѣлорусовъ, латышей, эстонцевъ и т.д.

 

Въ то время, какъ одни изъ этихъ народовъ впервые только въ концѣ XIX столѣтія ощутили въ себѣ то, что называется національнымъ самосознаніемъ, другіе не переставали стремиться къ утраченной политической независимости. Въ то время какъ относительно однихъ являлось спорнымъ самое право считаться націей, другіе смѣло выкраивали для себя границы своего государства.

 

Поскольку рѣчь идетъ о годахъ, предшествующихъ революціи, мы можемъ констатировать наличность опредѣленно выраженныхъ національныхъ идеологій или яркой борьбы за національныя права только въ средѣ трехъ изъ упомянутыхъ выше національностей: поляковъ, евреевъ и армянъ. Признаки національнаго броженія замѣчаются, правда, и у другихъ, но роль его въ движеніи общественной мысли и общественной борьбы такихъ народовъ, какъ литовцы, латыши, эстонцы и даже грузины, бѣлоруссы и малороссы – весьма второстепенная. Это объясняется иногда отсутствіемъ тѣхъ слоевъ дворянства и буржуазной интеллигенціи, которые являются въ большинствѣ случаевъ носителями національной идеи, отсутствіемъ традицій государственной независимости, иногда – болѣе слабымъ давленіемъ обрусительнаго пресса, иногда – другими причинами, напр., у бѣлоруссовъ и малороссовъ племенною близостью къ великороссамъ. Уже въ разгаръ революціи и они также поднимаютъ свой голосъ, требуя гарантіи своихъ національныхъ правъ, причемъ въ однихъ случаяхъ это требованіе не {356} идетъ дальше отстаиванія родного языка отъ посягательствъ руссификатора-чиновника, въ другихъ – расширяется до притязанія на національно-политическую автономію. Но даже въ этотъ моментъ поднятый ими голосъ не былъ «гласомъ народа» въ полномъ смыслѣ этого слова. То былъ лишь голосъ отдѣльныхъ группъ, часто, быть можетъ, лишь незначительныхъ кружковъ. Поэтому требованіе напр. вести преподаваніе въ школѣ на родномъ языкѣ не является здѣсь результатомъ страшно долго накипѣвшей въ странѣ злобы, предметомъ массовой страсти и массового движенія, какъ въ Польшѣ, но лишь – аргументомъ отъ ума, вытекающимъ изъ основаній здравой, разумной педагогической системы.

 

Но исторія и характеръ націонализма польскаго, еврейскаго и армянскаго, которые мы хотимъ ниже разсмотрѣть, имѣютъ свои индивидуальныя особенности. Общая причина, ихъ объединяющая, это – система руссификаціи и исключительныхъ законовъ, которая такъ пышно расцвѣла съ началомъ 80-хъ годовъ и не прекратила своего дѣйствія вплоть до революціи. Но кромѣ этой общей причины есть и спеціальныя, которыя въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ требуютъ особаго разсмотрѣнія.

 

Начнемъ съ поляковъ. Послѣ подавленія возстанія 1863 г. молодая польская интеллигенція, вышедшая изъ дворянской среды, совершенно отвернулась отъ политики. Крестьянская реформа, проведенная русскимъ правительствомъ, вызвала цѣлый переворотъ въ общественныхъ отношеніяхъ. Передъ лицомъ этого переворота старая традиція шляхетской Польши, а вмѣстѣ съ тѣмъ и шляхетской политики разсѣялась, какъ дымъ. Новое поколѣніе объявило войну патріотическому романтизму вооруженной борьбы, отвергши старые шляхетско-революціонные лозунги во имя культурнаго и соціальнаго прогресса. «Мечты о возстановленіи внѣшней независимости – писалъ въ 1882 г. самый талантливый выразитель этого «позитивнаго» теченія, Александръ Свентоховскій – должны въ настоящее время уступить мѣсто стараніямъ о независимости внутренней; эта послѣдняя можетъ быть только результатомъ роста умственныхъ и матеріальныхъ силъ, всесторонняго національнаго развитія, соединеннаго съ общимъ прогрессомъ, а равно демократизаціи общества, выдвигающей на арену дѣятельности неподвижные доселѣ элементы».

 

«Органическій трудъ», «трудъ у основъ», другими словами, работа надъ культурнымъ и экономическимъ развитіемъ, сдѣлались лозунгами эпохи. Тогда укоренился взглядъ, что работать съ пользой для общества, надъ его внутреннимъ возрожденіемъ, можно и при тѣхъ политическихъ условіяхъ, которыя наступили послѣ возстанія. То былъ медовый мѣсяцъ аполитическаго буржуазнаго либерализма, и героями эпохи были врачъ, инженеръ, фабрикантъ, банкиръ. Всякая активная борьба съ правительствомъ представлялась но только невозможной, но совершенно ненужной и безплодной. Казалось, что внутреннее культурно-экономическое развитіе польскаго общества создаетъ достаточно обширное поприще для приложенія силъ интеллигенціи. И такъ было на самомъ дѣлѣ въ 70-хъ гг., въ теченіе Sturm und Drangperiode польскаго капитализма. Поэтому, хотя интеллигенція ни на одну минуту не перестала себя чувствовать польской, но она была далека отъ всякихъ порывовъ активнаго патріотизма. {357}

 

Датой возрожденія революціонной активности среди польской интеллигенціи нужно считать 1878 годъ. Но не независимость Польши была той идеей, которая охватила теперь часть молодой интеллигенціи Ц. Польскаго, а соціализмъ, притомъ соціализмъ космополитическій, исключавшій изъ круга своихъ представленій элементъ національный въ какой бы то ни было формѣ. Идеалы и настроенія этой новой формаціи польской молодежи были высказаны на процессѣ соціально-революціонной партіи «Пролетаріатъ» въ 1885 г. наиболѣе сильной головой и вождемъ новаго движенія, Людовикомъ Варынскимъ. «Мы стремились къ тому – говорилъ Варынскій – чтобы вызвать рабочее движеніе и организовать рабочую партію въ Польшѣ… Мы враги правительства, но мы не патріоты въ политическомъ значеніи этого слова, и мы не поднимаемъ національнаго вопроса. Мы – враги имущихъ и привилегированныхъ классовъ, которые въ нашемъ краѣ, благодаря его развитію и политическимъ традиціямъ, являются сильнымъ и опаснымъ противникомъ. Въ нашей дѣятельности мы прежде всего распространяли соціалистическіе принципы, указывая рабочимъ на идеалъ будущаго строя, къ которому они должны стремиться».

 

Какъ ни противоположны и ни враждебны другъ другу были взгляды варшавскихъ «позитивистовъ» и первыхъ польскихъ соціалистовъ, но ихъ объединяетъ одна общая черта: и «позитивистамъ» со Свентоховскимъ во главѣ и польскимъ революціонерамъ-соціалистамъ одинаково чуждъ былъ націонализмъ, и тѣ и другіе проникнуты были космополитическимъ настроеніемъ.

 

Вмѣстѣ съ капиталистическимъ переворотомъ, сдѣлавшимъ въ теченіе 20–25 лѣтъ, послѣдовавшихъ за возстаніемъ, изъ земледѣльческой страны, страну съ развитой фабрично-заводской промышленностью – назрѣвали сѣмена будущаго польскаго націонализма. Потребность въ денежномъ капиталѣ, ставшемъ послѣ крестьянской реформы необходимымъ для веденія сельскаго хозяйства, сильно увеличила задолженность дворянъ-землевладѣльцевъ. Общій кризисъ европейскаго сельскаго хозяйства и паденіе хлѣбныхъ цѣнъ нанесли ему послѣдній ударъ. По даннымъ Бліоха, относящимся къ 80-мъ годамъ, 15% дворянскихъ имѣній уже перешли изъ рукъ прежнихъ владѣльцевъ въ руки спекулянтовъ – нѣмцевъ и евреевъ, другіе 15% были разбиты на мелкіе участки и проданы крестьянамъ. Этотъ процессъ создавалъ, съ одной стороны, кадры «свободныхъ отъ земли» уже раззоренныхъ или находящихся на пути къ раззоренію помѣщиковъ, ищущихъ мѣста для приложенія своихъ маленькихъ денежныхъ остатковъ, чаще – своего личнаго, мало пригоднаго въ новыхъ условіяхъ, труда; съ другой стороны, земледѣльческая Польша все болѣе и болѣе превращалась въ крестьянскую Польшу.

 

Вся почти промышленность и торговля, такъ могуче развившаяся въ теченіе 70-ыхъ годовъ, находилась собственно въ рукахъ нѣмцевъ и евреевъ. И новые пришельцы, выталкиваемые изъ своихъ усадебъ и искавшіе для себя мѣста за столомъ польскаго капитализма, находили мѣста занятыми «чужими», а не «своими, т.е. не христіанами-поляками. Государственная служба, даже служба на желѣзной дорогѣ, благодаря достигшей своего апогея въ 80-хъ годахъ системѣ безшабашной руссификаціи, была еще менѣе доступнымъ поприщемъ дѣятельности. Для все размножавшейся польской интеллигенціи (по большей части {358} дворянскаго происхожденія) все менѣе находилось мѣста на родинѣ, и многимъ за кускомъ хлѣба приходилось эмигрировать въ разные промышленные пункты Россіи. Характерно, что когда въ 1892 г. знаніе польскаго или русскаго языка всѣми служащими на фабрикахъ было поставлено условіемъ пребыванія ихъ въ этихъ должностяхъ, то это мѣропріятіе правительства Гурко и Апухтина встрѣтило въ высшей степени сочувственный пріемъ даже въ польской прогрессивной прессѣ, такъ какъ оно создавало поприще «для приложенія труда туземнымъ силамъ».

 

Такъ возникли на польской почвѣ, съ одной стороны, антисемитизмъ, съ другой – если можно такъ выразиться, антигерманизмъ. «Евреи, нѣмцы и мы» – это сопоставленіе и противопоставленіе стало ходячимъ въ извѣстной части польской печати; такъ же ходячимъ сталъ лозунгъ: «хлѣбъ для своихъ», красовавшійся на столбцахъ начавшаго выходить въ 80-хъ годахъ клерикально-антисемитскаго журнала «Rola». Враждебное отношеніе къ нѣмцамъ особенно усилилось послѣ того, какъ въ сосѣдней Пруссіи началась Бисмарковская Ausrotten-politik, направленная противъ поляковъ. Прусскій гакатизмъ *) и борьба польскаго населенія за свои экономическіе интересы сдѣлались, благодаря цензурнымъ условіямъ, запрещавшимъ говорить о собственныхъ дѣлахъ, весьма благодарной темой для польской публицистики. На газетно-бульварныхъ статьяхъ, дышащихъ ненавистью къ пруссакамъ и вообще къ нѣмцамъ, на призывахъ къ бойкоту нѣмецкихъ товаровъ, вырабатывался и самоопредѣлялся націоналистическій духъ средняго польскаго обывателя, мелкаго мѣщанина 80-хъ и 90-хъ гг. Борьба польскаго элемента съ нѣмецкимъ нашествіемъ сдѣлалась темой для беллетристики (Пруссъ, Грушецкій, и др.).

 

Антисемитизмъ, выросшій, какъ мы видѣли, на почвѣ экономической борьбы, усложнился въ началѣ 90-хъ гг. новымъ обстоятельствомъ. Тысячи еврейскихъ семействъ, изгнанныхъ изъ Москвы и Московскаго округа по распоряженію тогдашняго генералъ-губернатора, вел. кн. Сергѣя Александровича, нахлынули въ царство Польское. Этотъ неожиданный наплывъ новыхъ конкуррентовъ, притомъ не только евреевъ, но русскихъ евреевъ, совершенно чуждыхъ польскому обществу, говорившихъ громко по-русски на улицахъ Варшавы и Лодзи, имѣлъ двоякое значеніе: онъ усилилъ ненависть къ евреямъ, но, съ другой стороны, рѣзко подчеркнулъ трагически-зависимое положеніе народа, которому воля московскаго генералъ-губернатора навязываетъ испрошенныхъ пришельцевъ.

 

Изъ этихъ элементовъ выросъ новый типъ польскаго націонализма, незнакомаго Польшѣ предшествующаго періода. Въ Польшѣ до-капиталистической шляхта и шляхетская интеллигенція были проникнуты революціоннымъ патріотизмомъ, идеей возстановленія своего отечества, идеей, имѣвшей въ виду борьбу только съ внѣшнимъ врагомъ, съ силой чужого государства; новый націонализмъ {359} прежде всего подчеркивалъ моментъ борьбы съ внутренней опасностью, которая рисовалась ему въ лицѣ евреевъ и нѣмцевъ, а равно и прогрессивныхъ теченій общественной мысли – «позитивизма» и соціализма.

 

Это былъ націонализмъ реакціонный, въ которомъ клерикализмъ и антисемитизмъ совершенно почти заглушали другой моментъ – патріотическую идею. Но тѣ же 80-ые годы, создавшіе почву для націонализма этого характера, положили также начало націонализму другого типа – буржуазно-демократическому и революціонному. Носительницей его сдѣлалась нѣкоторая часть прогрессивной интеллигенціи демократически-настроенной, которая до сихъ поръ питалась идеями космополитическаго либерализма или соціализма. Органомъ ея становится журналъ «Glos», возникшій въ 1886 году. Интересы народа стоятъ въ центрѣ міровоззрѣнія той группы, которая собралась вокругъ «Glos’a», но народа-крестьянства, а не народа-пролетаріата. Процессъ земельной эволюціи, какъ мы видѣли, все болѣе оттѣснялъ помѣщичье землевладѣніе и выдвигалъ крестьянское, и направленіе «Glos’a», учитывая, предвосхищая, такъ сказать, конечную побѣду крестьянства, было не чѣмъ инымъ, какъ народничествомъ, перенесеннымъ на польскую почву. Польское крестьянство было признано солью, основой, квинтъ-эссенціей польскаго народа. Старая шляхетская Польша, какъ и новая буржуазная, достойны лишь презрѣнія, такъ какъ ни та, ни другая не даютъ выраженія истинной сущности польскаго народа. Индивидуальность націи – въ ея крестьянствѣ, которое, по мнѣнію «Glos’a», имѣетъ свою «собственную религію, собственную нравственность, собственную политику, собственную науку, однимъ словомъ, собственную культуру». Но эта культура сможетъ развернуться только въ независимой Польшѣ. Эмансипація народа – лучшее орудіе завоеванія независимой Польши – такова была мысль предтечи «Glos’a», эмиграціоннаго Демократическаго Общества. Независимая Польша, какъ необходимое условіе дѣйствительной эмансипаціи народа – такъ можно было бы кратко формулировать точку зрѣнія группы «Glos’a», изъ которой впослѣдствіи вышла партія національныхъ демократовъ.

 

Одновременно и въ самой тѣсной связи съ Варшавскимъ «Glos’омъ» возникла тайная организація «Польская Лига», которая въ 1894 г. переименовалась въ «національную». Лига считала своей задачей «постоянную и систематическую борьбу за права народа, конечная цѣль которой – возстановленіе независимаго государственнаго бытія». Къ ней вскорѣ примкнули тѣ многочисленные кружки и организаціи молодежи, которые задавались цѣлью нести просвѣщеніе въ польскія народныя массы. Самая главная изъ этихъ организацій – «Общество народнаго просвѣщенія». За границей основывается «національная казна» (Skarb narodowy) съ извѣстнымъ старымъ польскимъ романистомъ и повстанскимъ «полковникомъ» Милковскимъ (Ежъ) во главѣ. Для пробужденія національнаго духа Лига рѣшила воспользоваться рядомъ 100-лѣтнихъ годовщинъ поворотныхъ моментовъ польской исторіи – конституціи 3-го мая, второго раздѣла Польши, возстанія Костюшки. Въ мартѣ и апрѣлѣ 1891 г. были распространены прокламаціи, призывавшія къ патріотической манифестаціи въ день 3-го мая. Манифестація осуществилась въ весьма скромныхъ размѣрахъ, въ ней участвовала лишь небольшая группа учащейся молодежи. Осенью того-же года Лига выпустила воззваніе, приглашающее польское общество къ всеобщему трауру въ память {360} 100-лѣтней годовщины 2-го раздѣла Польши. Но этотъ призывъ остался безъ всякаго вліянія. Слѣдующая манифестація 17-го апрѣля 1894 г. – въ память 100-лѣтней годовщины возстанія варшавскаго мѣщанства съ сапожникомъ Килинскимъ во главѣ – произошла уже въ то время, когда и въ соціалистическомъ лагерѣ польскомъ совершился поворотъ въ сторону національно-патріотическихъ стремленій.

 

Общія причины, вообще содѣйствовавшія усиленію націонализма въ рядахъ интеллигенціи, вліяли, разумѣется, и на ту часть ея, которая, по своимъ идеаламъ и своему міровоззрѣнію, склонна была стать подъ соціалистическое знамя и главную, единственную силу будущаго видѣла въ польскомъ пролетаріатѣ. Въ 1893 г. изъ остатковъ различныхъ соціалистическихъ группъ возникла польская соціалистическая партія, выдвинувшая старый лозунгъ возстановленія Польши, совершенно сданный въ архивъ дѣятелями «Пролетаріата». Кромѣ тѣхъ общихъ причинъ, о которыхъ мы упоминали выше, серьезнымъ факторомъ, склонившимъ польскихъ соціалистовъ стать теперь на этотъ путь, было сравнительно сильное развитіе въ первую половину 90-хъ годовъ стачечнаго и перво-майскаго движенія въ Польшѣ при одновременномъ затишьи революціоннаго движенія въ Россіи. Стремленіе къ независимой Польшѣ было построено на мнимо-реалистическихъ основаніяхъ: польскій пролетаріатъ можетъ осуществить свои задачи только на почвѣ независимой польской республики; политическая связь съ Россіей, страной не только экономически отсталой, но принадлежащей къ другому хозяйственному типу, задерживаетъ развитіе и польскаго пролетаріата и даже – польскаго капитализма. Въ качествѣ иллюстрацій къ этимъ положеніямъ приводились такіе факты, какъ противодѣйствіе русской власти въ краѣ тѣмъ экономическимъ уступкамъ, которыя лодзинскіе фабриканты готовы были сдѣлать рабочимъ во время всеобщей забастовки 1892 г., далѣе – дифференціальныя желѣзнодорожныя пошлины и т.п.

 

«Вооруженное возстаніе съ цѣлью изгнанія москалей изъ нашего края и созданія собственнаго государства, польской республики, зиждущейся на демократическихъ принципахъ» – это положеніе сдѣлалось краеугольнымъ камнемъ программы и агитаціонной дѣятельности польской соціалистической партіи за весь ближайшій 10-лѣтній періодъ. Вопросъ о національномъ возстаніи, о его техникѣ занялъ важное мѣсто въ литературныхъ произведеніяхъ П.П.С. Была снова завязана нить, такъ сказать, исторической традиціи съ польскими возстаніями шляхетскаго типа, нить, рѣзко оборванная соціалистами «Пролетаріата». Хотя границы будущей польской республики не были опредѣлены, но въ своей дѣятельности уже теперь П.П.С. пыталась обнять всѣ три «захвата»Галицію, Прусскую Польшу съ Верхней Силезіей и Царство Польское, придать единство своей политикѣ, высокомѣрно игнорировать наличность пограничныхъ столбовъ между Австріей, Германіей и Россіей. Что касается другихъ національностей, живущихъ въ предѣлахъ бывшей Рѣчи Посполитой, то П.П.С. отказывала мѣстнымъ партіямъ (еврейской, литовской) въ правѣ подчинять пролетаріатъ этихъ національностей своему вліянію. Такъ напр. 3-й съѣздъ П.П.С. (1897 г.) въ спеціальной резолюціи, посвященной «Бунду», признаетъ политику этого послѣдняго ошибочной и вредной въ виду его несочувствія лозунгу возстановленія независимаго польскаго государства. {361}

 

Такимъ образомъ создались три разновидности польскаго націонализма: клерикально-антисемитскій, крестьянско-демократическій и пролетарско-соціалистическій. Изъ сторонниковъ демократическаго націонализма, группировавшихся вокругъ «Лиги», вышла со временемъ (оффиціально въ 1897 г.) націоналистическая партія par excellence – національная демократія; она сумѣла ассимилировать и тѣ элементы, которые мы причисляемъ къ первой разновидности. Послѣ 1894 г. спеціально патріотическія манифестаціи болѣе не устраивались. Первыя нѣсколько лѣтъ послѣ смерти Александра III не были благопріятны для національной демократіи. Благодаря незначительнымъ уступкамъ, какъ уходъ Гурко и Апухтина съ замѣной ихъ кн. Имеретинскимъ и Личинымъ – въ польскихъ буржуазныхъ и дворянско-аристократическихъ кругахъ возобладало такъ называемое примирительное теченіе. Но когда медовый мѣсяцъ «примирительной» политики прошелъ, когда пріѣздъ государя въ Варшаву, съ которымъ многіе связывали весьма радужныя надежды, не далъ никакихъ результатовъ, то многіе изъ прежнихъ «примирителей» перешли въ лагерь націоналистовъ.

 

Пропагандѣ идей національно-демократической партіи служилъ цѣлый рядъ органовъ, издаваемыхъ въ Галиціи, но предназначенныхъ преимущественно для Царства Польскаго, гдѣ, въ свою очередь, выходили нелегальные органы этого направленія («Pochodina», «Walka», «Kiliniski»). Центральными органами, однако, являлись «Pszegląd Wszechpolski» («Всепольское Обозрѣніе») и «Polak» («Полякъ») – первый для интеллигенціи, второй – для крестьянства. Въ первомъ изъ нихъ идеологи польскаго націонализма развивали свои соціологическіе и политическіе взгляды, второй пропагандировалъ среди крестьянъ идею возстанія, будилъ крайній шовинизмъ, не гнушаясь ради этой цѣли никакими демагогическими передержками, искаженіями, простымъ обманомъ. Цѣльная система націонализма была создана литературными лидерами національно-демократической партіи – Поплавскимъ, Дмовскимъ, Балицкимъ, Студницкимъ и др. Польское дѣло перестаетъ быть дѣломъ всѣхъ угнетенныхъ, какъ у революціонеровъ-патріотовъ старой школы, лозунгъ «за нашу и вашу свободу» больше не согрѣваетъ новаго поколѣнія польскихъ патріотовъ. «Національный эгоизмъ» становится для нихъ высшимъ этическимъ критеріемъ. Съ точки зрѣнія этого критерія, всѣ средства, всѣ пути хороши, если они содѣйствуютъ росту, мощи, «экспансіи», т.е. расширенію сферы вліянія, націи. Область международныхъ отношеній это – арена борьбы, взаимнаго истребленія и захвата. Общество и правительство – полные синонимы и потому какое бы то ни было соприкосновеніе съ общественными элементами Россіи, какъ напр. участіе польской молодежи въ студенческихъ волненіяхъ, возникшихъ по иниціативѣ русскихъ студентовъ и ради реформы русскаго университета, есть измѣна національнымъ интересамъ. Къ литовцамъ, русинамъ и особенно къ евреямъ, живущимъ на «польской землѣ», національные демократы относятся враждебно. Русинское (въ Галиціи) и литовское національныя движенія суживаютъ поле національной «экспансіи» польскаго народа, а потому на русиновъ и литовцевъ нужно смотрѣть, какъ на элементъ иноплеменный, подлежащій ассимиляціи или… истребленію. Евреевъ національно-демократическая партія въ одномъ изъ параграфовъ своей программы «не признаетъ за политическую народность». Мало того, она «отвергаетъ всѣ ихъ {362} политико-организаціонныя стремленія и, предоставляя ихъ выбору подчиниться или нѣтъ культурной ассимиляціи, требуетъ безусловной зависимости отъ національныхъ польскихъ интересовъ». Въ то время какъ польскимъ соціалистамъ независимая Польша рисовалась въ видѣ демократической республики, для національныхъ демократовъ важенъ фактъ государственной независимости, какъ таковой. Тотъ кто говоритъ, – писало «Всепольское Обозрѣніе» въ іюнѣ 1902 г., – что хочетъ независимой Польши, но выговариваетъ себѣ, что она должна быть обязательно соціалистической республикой, или возмущается при мысли, что Польша могла-бы имѣть своихъ жандармовъ, полицію, тюрьмы, что она могла-бы опираться на штыки и властвовать надъ кѣмъ-нибудь, кто не желаетъ, чтобы она господствовала – тотъ, вообще, издѣвается надъ идеей независимости».

 

Демократизмъ бывшихъ сторонниковъ «Glos’a» по мѣрѣ роста «національной демократіи» совершенно улетучивался и превратился въ свою прямую противоположность. На такое измѣненіе физіономіи національной демократіи повліяло проникновеніе въ ея ряды послѣ большого краха примирительныхъ иллюзій эпохи кн. Имеретинскаго такихъ слоевъ, какъ помѣщики, фабриканты, священники и т.п. Къ интересамъ и взглядамъ этихъ группъ партія приспособляла свою пропаганду и свою программу. Въ то же время проникновеніе этихъ элементовъ заставило выбросить за бортъ не только соціальный радикализмъ временъ «Glos’a», но и національно-политическій радикализмъ. Если раньше единство цѣли (независимость Польши) и единство пути (вооруженное возстаніе) сближали партіи національно-демократическую и польскую соціалистическую, то уже послѣ 1902 г. лозунгъ національного вооруженнаго возстанія, какъ sine qua non достиженія независимаго польскаго государства, сталъ исключительной монополіей П.П.С.

 

Въ октябрѣ 1903 г. партія національныхъ демократовъ обнародовала свою новую программу, въ которой о возстаніи не говорится ни слова, а независимая Польша замѣнена автономіей. Въ ноябрѣ того же года конференція П.П.С. снова подтверждаетъ, что «требованіе независимой Польши, будучи неразрывно связано съ цѣлями польскаго соціализма, составляетъ главный пунктъ обще-польской соціалистической политики». Начало русско-японской войны застало одну изъ указанныхъ партій на новой позиціи, другую на старой. Первая, не отказываясь отъ націоналистической фразеологіи, подчеркивая «живое сознаніе общности между частями прежней Рѣчи Посполитой», культивируя націонализмъ самаго дешеваго пошиба, не требующаго никакихъ жертвъ – учитываетъ, однако, новый поворотъ въ русской общественной жизни и приближающійся политическій кризисъ въ Россіи. Вторая не видитъ пока надобности считаться со всѣмъ этимъ.

 

Отношеніе къ пораженіямъ русской арміи въ Манчжуріи было, конечно, какъ въ томъ, такъ и въ другомъ лагерѣ одинаковое – радостное. Но въ то время какъ Н.Д. совѣтовала пассивную, выжидательную тактику, П.П.С. сочла необходимымъ сразу же приступить къ активной политической борьбѣ, къ прелюдіи возстанія, пользуясь нравственнымъ и физическимъ ослабленіемъ русской государственной власти. Въ теченіе іюля и августа 1904 г. устраивались въ Варшавѣ, Лодзи, Радомѣ, Калишѣ демонстраціи съ криками: «да здравствуетъ {363} независимость». Въ октябрѣ, наконецъ, была объявлена мобилизація въ Варшавѣ, на которую П.П.С. отвѣтила устройствомъ демонстраціи на площади около костела въ воскресеніе 13 ноября (н.с.). Въ отличіе отъ прежнихъ, часть демонстрантовъ была вооружена револьверами, и это обстоятельство привело къ вооруженному столкновенію съ войсками. Войско дало 3 залпа, и изъ бывшей на площади толпы было убито и ранено нѣсколько десятковъ человѣкъ. Это были первые залпы на улицахъ Варшавы со времени возстанія 1863 года.

 

Національно-демократическая пресса заклеймила эту демонстрацію самымъ безпощаднымъ осужденіемъ, какъ по мотивамъ религіознымъ (демонстранты осквернили-де костелъ), такъ и по соображеніямъ политическимъ, подсказывающимъ необходимость «держаться спокойно во время войны, безъ всякихъ эксцессовъ, которые могутъ вывести насъ изъ равновѣсія и подать поводъ врагу къ введенію въ Царствѣ Польскомъ мнимаго порядка къ нашей обидѣ» *). Послѣ того, какъ земское движеніе въ Россіи приняло болѣе серьезные размѣры, когда началась эпоха «довѣрія» Святополкъ-Мірскаго, націоналъ-демократія въ лицѣ Національной Лиги рѣшила, что нельзя дольше игнорировать русское общественное движеніе, и въ своей октябрьской прокламаціи она рекомендуетъ вступить въ союзъ съ русской оппозиціей. Широкая автономія Царства Польскаго уже рисуется въ перспективѣ, какъ цѣль начинающейся борьбы.

 

Послѣ знаменитаго ноябрьскаго съѣзда земскихъ дѣятелей, политическая литература въ Царствѣ Польскомъ поднялась еще выше. Графъ Тышкевичъ, близкій къ національно-демократическимъ кругамъ, послѣ цѣлаго ряда многолюдныхъ собраній различныхъ слоевъ варшавскаго населенія, передалъ министру Святополкъ-Мірскому 10 декабря 1904 г. записку, выражающую, по его словамъ, взгляды и пожеланія большинства независимаго польскаго общества. Требованія записки выражаются въ 4-хъ пунктахъ: 1) преподаваніе на польскомъ языкѣ въ низшей, средней и высшей школѣ; 2) замѣщеніе поляками всякихъ должностей; 3) земское и городское самоуправленія съ участіемъ въ немъ всѣхъ классовъ населенія; 4) разрѣшеніе религіознаго вопроса.

 

Въ ноябрѣ національно-демократическая партія выпустила прокламацію къ крестьянамъ, въ которой приглашала всѣ гминныя собранія принять слѣдующія постановленія: 1) протоколы собраній, всѣ книги, счета, бумаги и документы должны впредь вестись на польскомъ языкѣ; 2) печать должна быть изготовлена новая съ надписью на польскомъ языкѣ. Призывомъ къ этого рода «явочнымъ» дѣйствіямъ націоналъ-демократы осуществляли давнишнюю мысль. Еще въ 1903 г. «Pszegląd Wszechpolski» писалъ: «гминное самоуправленіе, это – идеальнѣйшее и единственное въ Царствѣ Польскомъ поприще, на которомъ можно сорганизовать сопротивленіе противъ политики правительства»; а популярный органъ, предназначенный для агитаціи среди крестьянъ, заявлялъ въ этомъ-же духѣ: «гминное самоуправленіе, это краеугольный камень, который послужитъ намъ опорой для борьбы съ Москвой за права, за гражданскую свободу народа». Пока что, какъ мы видѣли, борьба за «гражданскую свободу» сводилась только {364} къ введенію польскаго языка въ дѣлопроизводствѣ гмины. Польскіе соціалисты уже вслѣдъ за націоналъ-демократами, тоже обратили вниманіе на гмину съ этой-же цѣлью. «Слѣдуетъ – читаемъ мы въ январскомъ (1905) номерѣ Robotnik’а – изгнать изъ употребленія русскій языкъ и заставить чиновниковъ, войтовъ и писарей, стражниковъ и начальниковъ употреблять польскій языкъ».

 

Вскорѣ, дѣйствительно, на почвѣ борьбы за польскій языкъ началось движеніе среди крестьянъ, которое въ январѣ охватило – по даннымъ центральнаго органа націоналъ-демократовъ – 130 гминъ и распространилось на всѣ губерніи Царства Польскаго.

 

«Pszegląd Wszechpolski» при этомъ случаѣ съ чувствомъ удовлетворенія отмѣтилъ, что въ одной гминѣ портретъ Александра II былъ замѣненъ портретомъ польскаго короля Яна Собѣсскаго.

 

При первой вѣсти о 9-мъ января въ Петербургѣ, въ Царствѣ Польскомъ началось забастовочное движеніе рабочихъ. Въ основѣ своей это движеніе было не національнымъ, а политическимъ въ болѣе широкомъ смыслѣ слова, свидѣтельствуя о сознаніи солидарности съ обще-россійскимъ рабочимъ движеніемъ.

 

Прямымъ результатомъ забастовочнаго движенія явились экономическія уступки рабочимъ. И именно этотъ не-національный характеръ движенія вызвалъ враждебное къ нему отношеніе со стороны господствующихъ, націоналистически настроенныхъ классовъ.

 

Вскорѣ вслѣдъ за забастовкой рабочихъ началась школьная забастовка въ среднихъ и высшихъ школахъ Царства Польскаго во имя націонализаціи школы. Это движеніе относится уже къ 1905 г., потому мы не будемъ о немъ говорить. Отмѣтимъ только вообще, что революція въ Польшѣ открывается борьбой трехъ общественныхъ группъ: рабочихъ, крестьянъ и учащейся молодежи. Борьба первыхъ носила чисто классовый характеръ, борьба двухъ другихъ группъ исключительно національный характеръ – за польскій языкъ въ гминѣ и въ школѣ. Надъ этой борьбой за языкъ возвышается, въ качествѣ верховной идеи, мысль объ автономіи Царства Польскаго. Она стала лозунгомъ для всѣхъ партіи, даже самой антинаціоналистской – польской соціалъдемократіи. Но содержаніе, влагаемое въ лозунгъ, было самое различное. Національно-демократическая партія – и за нею польское мѣщанство, крестьянство и помѣщичій классъ – думала сейчасъ не о содержаніи, а о формѣ. Мысль о національной формѣ, независимо отъ содержанія именно и характерна для націоналистовъ. По мѣрѣ дальнѣйшаго развитія революціи, пропасть между сторонниками формы – націоналистами, и сторонниками опредѣленнаго соціально-политическаго содержанія – соціалистами, все больше углубляется. Черезъ годъ передъ нами два не только враждующихъ, но безпощадно воюющихъ другъ съ другомъ лагеря: консервативно-реакціонно-націоналистическій и прогрессивно-соціалистическій.

 

——————

 

Погромы 1881 г., какъ было сказано, послужили поворотнымъ моментомъ не только въ отношеніяхъ русскаго правительства къ евреямъ, но также въ самосознаніи еврейской интеллигенціи. Господствующимъ теченіемъ среди этой послѣдней было, до эпохи погромовъ, стремленіе къ ассимиляціи – къ полному {365} растворенію въ окружающей средѣ. «Еврейство» представлялось той небольшой пока группѣ интеллигенціи, которая успѣла за послѣднія 20–25 лѣтъ отвѣтвиться отъ общаго народнаго ствола, совокупностью тьмы, невѣжества, нищеты, предразсудковъ, затхлости, грязи и дикости. Первые піонеры еврейскаго просвѣщенія, тѣ «маскилимъ», которыхъ съ такой любовью рисуетъ Ан-скій, безъ всякаго сожалѣнія рѣшили стряхнуть всю эту пыль прошлаго, ибо альтернатива была такова: либо пріобщиться къ европейской культурѣ, отказавшись отъ всѣхъ еврейскихъ традицій, либо оставаться въ прежнемъ умственномъ и моральномъ гетто.

 

И даже погромы пробили въ сущности весьма слабую брешь въ этой «ассимиляторской» идеологіи еврейской буржуазной интеллигенціи. Вскорѣ послѣ погромовъ публицистъ еврейскаго происхожденія, г. В. Португаловъ въ своей брошюрѣ о «знаменательныхъ движеніяхъ у евреевъ» видитъ весь корень еврейскаго вопроса, а, стало-быть, и такихъ печальныхъ явленій, какъ погромы, въ той обособленности, которую такъ тщательно охраняетъ еврейскій плебсъ, чуждый еврейской культуры. Еврейство должно, по его мнѣнію, отрѣшиться отъ своей замкнутости и раствориться въ европейскихъ народностяхъ. Евреямъ нужна культурная очистка отъ устарѣвшихъ обрядностей и культурное сліяніе съ остальными народностями. Другой авторъ, г. Дубновъ, знатокъ еврейской исторіи, видитъ все зло въ «талмудической и раввинистской регламентаціи». Въ его глазахъ самую вопіющую необходимость составляетъ религіозно-бытовая реформа, связанная съ реформой воспитанія молодого еврейскаго поколѣнія.

 

Но, наряду съ этими отзвуками господствовавшаго теченія, погромы дали толчокъ къ возникновенію среди части еврейской молодежи и интеллигенціи прямо противоположныхъ теченій – они породили такъ наз. палестинофильство. Много нашумѣвшая брошюра д-ра Пинскера: «Автоэмансипація» ставитъ передъ еврейской интеллигенціей новый идеалъ національнаго возрожденія, путемъ къ которому будетъ колонизація Палестины, земли предковъ.

 

Одновременно съ этими первыми проблесками еврейскаго націонализма – когда впервые заговорили объ опасности ассимиляціи (прежде она была мечтою) и взоры интеллигенціи потянулись къ туманнымъ далямъ Сіона – въ 80-хъ годахъ еврейскіе соціалисты-интеллигенты стали обращаться со своей пропагандой соціализма къ еврейскимъ рабочимъ и ремесленникамъ. Это было ново. Однако, въ этомъ фактѣ нѣтъ ни малѣйшаго намека на соціализмъ. Наоборотъ, въ обученіи русской грамотѣ и въ проповѣди абстрактныхъ принциповъ соціализма было лишь стремленіе перенести культурно-идейную ассимиляцію отъ верховъ интеллигенціи въ еврейскіе низы.

 

Все болѣе растущій съ переходомъ отъ старыхъ формъ народнаго хозяйства къ капиталистическимъ антисемитизмъ, который изъ простого инстинкта и религіознаго пережитка превратился въ программу, въ идеологію со своей прессой и публицистикой; все новыя и новыя препоны, воздвигаемыя правительствомъ для евреевъ, стремившихся къ либеральнымъ профессіямъ – создавали почву для проникновенія въ еврейскую буржуазію и интеллигенцію національнаго самосознанія и національнаго чувства обиды. Появляется Ахадъ-Гаамъ со своимъ духовнымъ сіонизмомъ, проповѣдующій, что внутреннее возрожденіе и самобытное {366} развитіе еврейской націи возможно лишь на исторической почвѣ Палестины, что поэтому, необходима колонизація послѣдней для образованія духовнаго центра, изъ котораго со временемъ выростетъ еврейское государство. Появляется духовный націонализмъ Дубнова, который, не ставя цѣлью стремленій еврейскаго народа обрѣсти гдѣ бы то ни было собственную территорію, противъ «опасности обезличенія и ассимиляціи» проповѣдуетъ необходимость сохраненія въ діаспорѣ *) духа еврейской націи посредствомъ изученія древне-еврейскаго языка, еврейской исторіи и литературы.

 

Въ 1897 году созывается въ Базелѣ первый сіонистскій конгрессъ, знаменующій собою оффиціальное начало дѣятельности сіонистской организаціи въ Россіи. Сіонизмъ нашелъ благодарную почву. Онъ былъ какъ бы орудіемъ самозащиты противъ антисемитизма. Если раньше этимъ орудіемъ служило усиленное стремленіе раствориться въ окружающей средѣ – извѣстнаго рода культурно-психологическое mimicry (уподобленіе средѣ), то теперь его замѣнило подчеркиваніе своей національной обособленности. Сіонизмъ получилъ распространеніе среди различныхъ слоевъ: представителей либеральныхъ профессій и учащейся молодежи, торгово-промышленной буржуазіи и ремесленнаго люда.

 

Сіонистическое движеніе отнюдь не было направлено противъ политическаго гнета русскаго правительства. Не ставя никакихъ реальныхъ, конкретныхъ задачъ для защиты интересовъ широкой еврейской массы, выдвигая лишь утопическую цѣль созданія «правоохраннаго убѣжища» для евреевъ на родинѣ ихъ предковъ, сіонизмъ могъ удовлетворять до извѣстной степени нѣкоторую часть буржуазной интеллигенціи, чувствовавшей себя забитой и загнанной въ атмосферѣ антисемитизма и обрѣтавшей въ сіонистской программѣ нѣчто въ родѣ щита – душевное спокойствіе и дешевую идею, не требующую жертвъ. Но онъ не могъ удовлетворять интеллигенціи революціонно настроенной, не могъ привлекать рабочей массы, которая какъ разъ въ то время вела свою классовую, экономическую борьбу.

 

Національное движеніе среди евреевъ потекло съ тѣхъ поръ (со 2-й половины 90-хъ годовъ) по двумъ русламъ: сіонистско-буржуазному и соціалистически-ремесленному. Во главѣ послѣдняго стала организація «Бундъ», возникшая въ томъ же году, въ которомъ возникла организація сіонистская. Въ началѣ національный вопросъ не занималъ никакого мѣста ни въ программныхъ построеніяхъ, ни въ агитаціонной дѣятельности «Бунда». Сіонизмъ разсматривался исключительно, какъ реакція еврейской буржуазіи противъ буржуазнаго антисемитизма и какъ препятствіе въ развитіи классоваго самосознанія у еврейскаго пролетаріата. Но со временемъ дѣло приняло другой оборотъ. Въ самомъ сіонизмѣ все болѣе сталъ обнаруживаться расколъ: съ одной стороны «дипломатическое», буржуазно-филантропическое направленіе, съ другой – радикально-демократическое. Отъ этого послѣдняго въ свою очередь отвѣтвилось пролетарское теченіе – «Поалей-Ціонъ» (рабочій сіонизмъ).

 

Кишиневскій (въ апрѣлѣ 1903 г.) и гомельскій (въ концѣ августа 1903 г.) погромы придали новую силу сіонизму. Сознаніе національнаго единства, {367} чувство кровной связи съ жертвами погромовъ стали живѣе и крѣпче. Погромы сдѣлались постоянно висящей надъ головами евреевъ опасностью. За это говорило то оффиціальное правительственное освѣщеніе, которое получили послѣдніе погромы: въ отличіе отъ погромовъ 80-хъ годовъ, причина коихъ усматривалась въ матеріальной эксплуатаціи со стороны евреевъ, новые погромы правительство признало протестомъ и местью патріотическаго христіанскаго населенія противъ революціоннаго движенія евреевъ. Такъ родились кружки самообороны – это активно-боевое движеніе еврейской рабочей и интеллигентной молодежи, движеніе по существу своему національное.

 

Всѣ эти явленія и событія должны были повліять и на соціалъ-демократическую организацію «Бундъ», такъ какъ они вліяли на ту рабочую массу, въ средѣ которой «Бунду» приходилось дѣйствовать. Еще въ 1901 г. на IV съѣздѣ его было признано, что манифестъ Россійской Соціалъ-демократической рабочей партіи (1898 г.) черезчуръ лакониченъ по вопросу о «правѣ каждой національности на самоопредѣленіе». Впервые было признано еврейскими соціалистами, что понятіе «національность» приложимо вполнѣ и къ еврейскому народу и что единственной гарантіей національнаго равноправія является національная автономія. Впервые рѣчь зашла не только о классовомъ, но и о національномъ самосознаніи еврейскаго пролетаріата. Результатомъ этихъ новыхъ взглядовъ явилось постановленіе измѣнить свои отношенія къ «Россійской Соціалъ-демократической рабочей партіи» и вмѣсто прежней «автономной» связи вступить съ нею въ федеративную связь, въ качествѣ совершенно самостоятельной партіи еврейскаго пролетаріата.

 

Погромы породили также усиленіе эмиграціонной волны среди еврейской массы. Въ то время, какъ въ предыдущіе годы еврейская эмиграція изъ Россіи въ Соединенные Штаты стояла приблизительно на одномъ неизмѣнномъ уровнѣ, наплывъ русско-еврейскихъ иммигрантовъ въ 1903–1904 г. возросъ больше чѣмъ на 60%, а въ 1904–1905 г. – опять почти на 40%. За эти два года эмигрировало въ одни только Соединенные Штаты свыше 180 тысячъ евреевъ. Мы останавливаемся на фактѣ эмиграціи, потому что онъ, между прочимъ, послужилъ для созданія цѣлой теоріи такъ называемаго сіонистско-соціалистическаго территоріализма. Самые эти поиски, якобы, строго-научнаго, «глубоко-марксистскаго» обоснованія политическаго сіонизма доказываетъ, что идеаломъ сіонизма прониклись и многіе изъ тѣхъ еврейскихъ интеллигентовъ, которые еще недавно признавали за еврейскимъ пролетаріатомъ только право на «классовое самосознаніе». Теперь въ «стихійныхъ эмиграціонно-колонизаціонныхъ процессахъ еврейской дѣйствительности» усмотрѣны были моменты, обусловливающіе «историческую необходимость территоріализма». Съ этой теоріей связана другая о «ненормальной пролетаризаціи еврейской массы». Евреи не проникаютъ въ качествѣ наемныхъ рабочихъ въ крупную капиталистическую промышленность. Какъ въ Россіи, такъ и въ другихъ странахъ еврейскій пролетаріатъ не «индустріализируется», а сосредоточивается на низшихъ, до-капиталистическихъ формахъ производства (ремеслѣ и мануфактурѣ). Отсюда – обнищаніе и вырожденіе еврейской массы. Переходъ все большаго числа еврейскихъ рабочихъ въ новыя области труда, распространеніе ихъ дѣятельности на другія стадіи производства, не исключая {368} земледѣлія и горнопромышленности, становится вопросомъ жизни и смерти для еврейскаго пролетаріата. Одно гражданское равноправіе – говорятъ еврейскіе націоналисты-соціалисты – не разрѣшитъ этого вопроса. Въ Галиціи, гдѣ евреи равноправны, въ Лондонѣ и Нью-Іоркѣ, гдѣ царствуетъ демократія, замѣчается то же самое явленіе. Нужна территорія, которая для еврейскаго народа создастъ нормальную основу для національнаго хозяйства…

 

Наканунѣ революціи мы видимъ въ лонѣ русскаго еврейства цѣлый рядъ чрезвычайно знаменательныхъ явленій: враждебное отношеніе къ идеѣ ассимиляціи, сіонизмъ всѣхъ толковъ, ремесленно-соціалистическое движеніе въ лицѣ «Бунда», отдѣлившагося отъ россійской партіи и впитавшаго въ себя большую дозу націонализма, кружки еврейской самообороны, обильно разросшуюся жаргонную литературу, усиленную эмиграцію.

 

——————

 

Національное революціонное движеніе кавказскихъ армянъ стоитъ въ прямой связи съ той политикой репрессій, которая была отмѣчена въ предыдущей главѣ и кульминаціоннымъ пунктомъ которой явился законъ 12 іюня 1903 года о секуляризаціи церковныхъ имуществъ армяно-грегоріанскаго духовенства. Отобраніе національно-церковныхъ имуществъ сыграло такую же роль для дѣятельности собственно на Кавказѣ, какую раньше жестокости «краснаго султана» играли въ турецкой Арменіи. Движеніе сразу приняло самыя бурныя, массовыя формы, вылившись въ революціонныя выступленія, демонстраціи (иногда вооруженныя), бойкотъ властей, террористическіе акты. Оно носило національный характеръ по преимуществу, потому что въ немъ участвовали самые различные слои армянскаго населенія – буржуазія, крестьянство, рабочіе, духовенство. Армяно-грегоріанское духовенство, непосредственно задѣтое въ своихъ моральныхъ и матеріальныхъ интересахъ, даже шло во главѣ движенія.

 

Въ прежнее время національное движеніе кавказскихъ армянъ выражалось исключительно въ поддержкѣ, оказываемой турецкимъ собратьямъ. Вооруженіе четъ, отправленіе ихъ въ Турцію, доставка оружія турецкимъ армянамъ, организація тамъ вооруженныхъ нападеній на турецкія войска – въ этомъ состояла дѣятельность Армянскаго національнаго Комитета (Дашнакцутюнъ) Дрошакистовъ. Но по мѣрѣ того, какъ обострялся режимъ руссификаціи, передъ организаціей выдвигалась задача пропаганды и организаціи кавказскихъ армянъ для соціально-политической дѣятельности на мѣстѣ, въ Россіи. Съ момента изданія закона 12 іюня она сдѣлалась главной руководительницей возникшаго здѣсь массоваго національнаго движенія.

 

Въ прокламаціи, изданной по поводу этого закона, Дрошакисты обращаются къ русскимъ согражданамъ и, между прочимъ, говорятъ: «если бы это была секуляризація со стороны самоуправляющагося народа, если бы управленіе изъ рукъ духовенства переходило къ какому-нибудь выборному учрежденію, находящемуся подъ общественнымъ контролемъ, то съ этимъ можно было бы мириться. На дѣлѣ происходитъ обратное: имущества переходятъ отъ самоуправляющагося въ этомъ дѣлѣ народа и отъ выборной церковной власти въ руки {369} никѣмъ не выбраннаго самодержавнаго правительства; самодержавная бюрократія, въ руки которой переходитъ управленіе всѣмъ многомилліоннымъ общественнымъ достояніемъ армянскаго народа, по принципу не признаетъ общественнаго самоуправленія, общественнаго контроля».

 

Мотивомъ борьбы, слѣдовательно, было не только охраненіе національнаго достоянія, но и защита принципа демократіи – общественнаго самоуправленія, протестъ противъ посягательства на это послѣднее. Въ теченіе всей второй половины 1903 года происходятъ волненія въ городахъ и селахъ по случаю пріема въ казенное управленіе имуществъ армянской церкви. Многотысячныя толпы народа собираются въ оградахъ церквей и оказываютъ пассивное, иногда вооруженное, сопротивленіе пріемщикамъ. Въ Елизаветполѣ, Баку, Карсѣ, Шушѣ, въ селахъ Камарлу, Урутъ, Аштакаръ, Окрякъ и многихъ другихъ дѣло кончается перестрѣлкой: въ Елизаветполѣ войсками было убито 7 и ранено 27 чел., въ Баку – убито 5 и ранено 11, въ Карсѣ – убитъ 1 и ранено 2 и т.д.

 

Убитые считались національными мучениками за святое дѣло. По нимъ служились торжественныя панихиды, причемъ священникомъ провозглашалось проклятіе виновникамъ убійствъ, а прихожане обыкновенно хоромъ подхватывали анаѳему, провозглашаемую съ амвона.

 

Не въ одномъ сопротивленіи властямъ выражалось національное движеніе. Церковное имущество, несмотря на описанное сопротивленіе, все же отбиралось, но… оно превращалось въ мертвый капиталъ.

 

Сенаторъ Кузьминскій, посланный правительствомъ на Кавказъ для изученія тамошняго революціоннаго движенія, отмѣчаетъ въ своемъ замѣчательно интересномъ отчетѣ этотъ фактъ. «Предполагалось, что доходность церковныхъ имуществъ и капиталовъ, – говоритъ сенаторъ – опредѣлявшаяся духовенствомъ до полумилліона рублей, должна возрасти болѣе, чѣмъ вдвое, между тѣмъ какъ въ дѣйствительности она значительно понизилась, вслѣдствіе организованнаго противодѣйствія армянскаго населенія: много торговыхъ заведеній остались несданными, арендная плата за земельные участки понизилась, сборъ урожая уменьшился». Организованный національный бойкотъ не ограничивался этимъ. Духовенство съ католикосомъ во главѣ отказалось принимать причитавшіеся ему но закону 12 іюня проценты съ управляемыхъ суммъ: «Оно продолжало безбѣдно существовать, пользуясь денежными воспособленіями богатыхъ прихожанъ» – говоритъ сенаторъ Кузьминскій; «предпочитало голодать и жить на крохи, собираемыя въ его пользу прихожанами» – сообщаетъ другой, не столь оффиціальный, источникъ.

 

Бойкотировались также правительственныя учрежденія. Сельскіе и уѣздные суды перестали функціонировать въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ жили армяне. Общество пользовалось своими судами, организованными Національнымъ Комитетомъ. Бойкотировалась русская начальная школа. Взамѣнъ закрытыхъ правительствомъ устраивались новыя, нелегальныя, съ ярко-національной программой: въ одной Карсской области такихъ школъ насчитывалось около 60-ти.

 

Наряду съ этимъ стали все чаще повторяться террористическіе акты, которые были лишь выраженіемъ общаго настроенія и вызывали къ себѣ безусловное сочувствіе населенія. Одной изъ жертвъ террора сдѣлался самъ {370} Голицынъ 14 декабря 1903 г.; еще до этого покушенія погибъ въ Аджикентѣ Елизаветпольскій вице-губернаторъ Андреевъ, въ слѣдующемъ году, 25 іюля, палъ одинъ изъ уѣздныхъ начальниковъ Эриванской губерніи Богуславскій, въ концѣ августа 1904 года погибъ полковникъ Быковъ, устроившій облаву на армянскую чету, перешедшую черезъ турецкую границу и перебившій около 50 человѣкъ. Терроръ распространялся и на косвенныхъ соучастниковъ національнаго гнета, шпіоновъ и доносчиковъ съ одной стороны, тѣхъ армянъ, которые въ той или другой мѣрѣ способствовали примѣненію закона, съ другой: такъ, сенаторъ Кузьминскій, отмѣчаетъ два случая убійства армянъ, изъ которыхъ одинъ подписалъ протоколъ о пріемѣ въ казну церковныхъ имуществъ, а другой пожелалъ купить отъ властей часть собраннаго урожая.

 

Національное движеніе армянъ, связанное съ отобраніемъ церковныхъ имуществъ, могуче содѣйствовало росту вообще революціоннаго движенія на Кавказѣ среди крестьянъ и рабочихъ. Оно привело, въ концѣ концовъ, къ отмѣнѣ закона 12 іюня и къ формулированію той программы національной автономіи армянъ, съ которой мы будемъ имѣть случай ознакомиться при разсмотрѣніи цѣлаго ряда петицій и резолюцій, подаваемыхъ и принимаемыхъ армянскимъ населеніемъ въ 1905 году {371}

 

 

1) По переписи 1897 г. {349}

 

*) Оффиціально малорусскій языкъ именовался „нарѣчіемъ“. {354}

 

*) Гакатизмъ – терминъ, получившій распространеніе со времени основанія въ Пруссіи такъ-наз. Ostmarkenverein для защиты якобы угрожаемыхъ въ польскихъ провинціяхъ интересовъ Германіи. Во главѣ этого общества стали три истинно-прусскихъ патріота: Ганнеманнъ, Кинеманнъ и Тидеманнъ, и иниціалы этихъ трехъ фамилій (Г.К.Т.) стали нарицательнымъ именемъ для всякаго рода націоналистической политики, стремящейся поглощать чужія народности. {359}

 

*) Изъ прокламаціи, выпущенной въ іюнѣ 1901 г. и обращенной къ рабочимъ. {364}

 

*) Въ мѣстахъ теперешняго пребыванія евреевъ. {367}

 

Ленский З. Национальное движение // Общественное движение в России в начале XX-го века. Т. 1: Предвестники и основные причины движения / Под ред. Л. Мартова, П. Маслова, А. Потресова. СПб.: Тип. т-ва «Общественная польза», 1909. С. 349–371.
Ответить