←  История народов, этнология

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Китайцы (этнос)

Фотография Стефан Стефан 19.04 2019

КИТА́ЙЦЫ, 1) жители Китая. Самоназвание – чжунго жэнь (букв. – люди Срединного гос-ва) – в древности относилось только к К.-хань; «варварские» народы (ди, и, мань и др.) могли стать К., только если будут говорить и писать на кит. яз. и соблюдать кит. традиции. Курс на ассимиляцию малых народов Китая сохранялся до сер. 20 в. В совр. Китае распространена концепция кит. нации (чжунхуа миньцзу) как «множественного единства», существовавшего на протяжении 5 тыс. лет и ныне включающего всех граждан КНР независимо от этнич. принадлежности. В составе К. официально выделяются 56 народов, для большинства из которых созданы нац. автономии – 5 автономных районов, 30 автономных округов, 120 автономных уездов (включая 3 автономных хошуна). Дискуссионным остаётся вопрос о принадлежности к кит. нации хуацяо, т. е. К., постоянно живущих вне пределов страны.

 

2) Народ, осн. население Китая (самоназвания – хань, ханьцзу, ханьцы, ханьжэнь, вероятно, по назв. династии Хань; на юге – танжэнь, от династии Тан). Численность в КНР 1137,4 млн. чел. (2000, перепись), без Сянгана (6,6 млн. чел. – 2008, оценка), Аомыня (0,4 млн. чел.) и Тайваня (22,5 млн. чел.). К. составляют большинство нас. Сингапура (самоназвание – хуажэнь) (2,7 млн. чел., по данным ОСАС – Комиссии по делам соотечественников за рубежом, 2005), второй по численности народ Малайзии (6,2 млн. чел.). Крупные кит. общины расселены в странах Юго-Вост. Азии (в Таиланде – 7,1 млн. чел., во Вьетнаме – 1,3 млн. чел., Мьянме – 1,1 млн. чел., Камбодже – 344 тыс. чел., Индонезии – 7,6 млн. чел., на Филиппинах – 1,1 млн. чел., а также в Лаосе, Брунее и др.), Вост. Азии (в Японии – 520 тыс. чел.), Америки (в США, по переписи 2000 – 2,3 млн. чел., по данным ОСАС – 3,4 млн. чел.; в Канаде, по переписи 2006 – 1,3 млн. чел., по данным ОСАС – 1,6 млн. чел.; в Перу – 1,3 млн. чел., и др.), Европы (в Великобритании – 296,6 тыс. чел., Франции – 330,5 тыс. чел.), в Австралии (614,7 тыс. чел.) и др. В России, по переписи 2002, насчитывается 34,6 тыс. чел. К. (в т. ч. в Москве – 12,8 тыс. чел., Хабаровском крае – 3,8 тыс. чел., Приморском крае – 3,8 тыс. чел.); значит. часть К. в России не учитывается офиц. статистикой; по данным ОСАС, их насчитывается 998 тыс. чел. Общая численность ок. 1,3 млрд. чел.

 

Подавляющее большинство К. относится к тихоокеанской ветви большой монголоидной расы: на севере преобладают разл. варианты дальневосточной расы, на юге – южноазиатской расы. На юге, особенно в провинциях Чжэцзян, Фуцзянь, Гуандун и Гуанси-Чжуанском автономном р-не, заметна негро-австралоидная примесь.

 

Говорят на диалектах китайского языка. На основе языковых и региональных различий выделяются субэтнич. группы: на гуаньхуа говорят живущие к северу от р. Янцзы – сев.-вост. К. (дунбэй), К. Центр. равнины (чжунъюань), шэньси-шаньси, к югу – юго-зап. К. (синань) и хуай-янцзы; в Юж. Китае живут цзянси (яз. ган), хуай-янцзы, хакка, у-юэ (шанхайские К.; яз. у), хунаньские К. (яз. сян), гуандунцы (кантонцы, или пунти; яз. юэ); на яз. минь говорят фуцзяньские К. и близкие к ним чаошаньцы (север пров. Гуандун), цюнвэнь (о. Хайнань), холо, или хоккьень (о. Тайвань), и К. Юго-Вост. Азии (Таиланд, Камбоджа, Малайзия, Филиппины, Индонезия). Кроме того, в Китае и за его пределами выделяются более мелкие группы: танка (данцзя), жившие в лодках вдоль юж. берега Китая; хоа, санзиу и нгай во Вьетнаме; коканг (гогань) и пантхай в Мьянме и др. На диалектах в Китае ведётся радио- и телевещание; на основе диалектов у, минь и юэ в 19–20 вв. неоднократно предпринимались попытки создания лит. яз. Основополагающая роль в поддержании единства кит. яз. принадлежит кит. иероглифич. письменности (см. Китайское письмо). Сильные диалектные различия препятствуют переходу на любую алфавитную письменность, в т. ч. латинизированную, проект которой был одобрен в КНР в 1958. Государство всегда придавало значение распространению нормативного языка, важную роль здесь играли гос. экзамены для претендентов на чиновничьи должности.

 

К. придерживаются традиц. религ. синкретизма. Наряду с традиц. верованиями они признают «три учения» (сань цзяо): конфуцианство (жу цзяо), даосизм (дао цзяо) и буддизм (фо цзяо) в форме махаяны. Под влиянием традиц. верований и даосизма в Китае возникли оригинальные формы буддизма, были восприняты даосские терминология, божества и др. С 6–7 вв. в Китае распространялось христианство (несторианство, позднее – католичество, православие, протестантство). С 7–8 вв. стал проникать ислам. К 13–14 вв. кит. мусульмане образовали этноконфессиональную группу хуэй, которая в КНР рассматривается как самостоят. народность.

 

Одним из осн. компонентов, позднее вошедших в состав древних К., очевидно, следует считать носителей неолитич. культур бассейнов Хуанхэ и Вэйхэ (сер. 5-го – сер. 3-го тыс. до н. э.). В кон. 2-го – 1-й пол. 1-го тыс. потомки носителей культур Инь и Зап. Чжоу сложились в общность хуася – прямых предков сев. К. По мере освоения Великой Китайской равнины древние К. на севере контактировали с предками тунгусо-маньчжурских народов (провинции Хэйлунцзян, Ляонин) и носителей алтайских языков; ассимилировали аборигенов п-ова Шаньдун. К югу от Хуанхэ они сталкивались с рисоводческими народами – предками австроазиатских, тибето-бирманских народов, мяо-яо и носителей паратайских языков (известны в источниках как юэ). Расширяя свой этнич. ареал, К. не только ассимилировали народы, но и многое перенимали у них (так, при переселении сев. К. на юг в 3-м тыс. до н. э. была перенята у юж. соседей культура рисоводства). В эпоху Мин (14–17 вв.) произошло значит. организованное переселение К. с севера и северо-востока на юго-запад, в кон. 19 – нач. 20 вв. – в Маньчжурию. На процессы китаизации важное влияние оказывали конфуцианское учение, единая государственность и иероглифич. письменность, на которых основывалось единство кит. этноса. При этом наряду с пекинским политич. центром сохранялись и др. мощные экономич. и культурные центры, бывшие очагами региональной этнич. консолидации. Во 2-й пол. 20 в. государство стало целенаправленно проводить политику, направленную на консолидацию К., сопровождаемую смешением разных групп ханьцев и переселением их в пограничные сев.-зап., сев.-вост., юго-зап. и зап. районы страны.

 

Начиная со Средневековья и особенно во 2-й пол. 19 – 1-й пол. 20 вв. К. расселялись по всему миру. Кит. общины (самоназвания – хуажэнь, танжэнь, также хуацяо, букв. – кит. гость, или китаец, живущий за рубежом) проживают практически во всех странах мира. Во многих городах заселённые К. компактные кварталы образуют т. н. чайнатауны с ресторанами кит. кухни, кит. магазинами и т. п.; вход оформлен в виде ворот, с сохранением особенностей нац. архитектуры.

 

Китай составил ядро вост.-азиат. цивилизации (см. в ст. Азия). Кит. традиц. земледелие – одно из самых интенсивных в мире. Искусств. орошение, использование удобрений, плуг (ли) внедрены с сер. 1-го тыс. до н. э. Применение гребнисто-грядковой вспашки, непрерывного севооборота и др. агротехнич. приёмов позволяет получать максимально высокие урожаи; в ряде районов собирают два-три урожая. Удобрениями служат все виды органич. отходов, в т. ч. рисовая шелуха, жмых масличных растений, птичье перо, в прибрежных областях – компост (тук) из водорослей, рыбы, моллюсков и др., на севере – обломки канов и т. п. На горных склонах сооружали искусств. террасы, для орошения – акведуки с трубами из бамбука, разл. водоподъёмники; для предупреждения наводнений – дамбы и водохранилища. На заливных рисовых полях пахали лёгким плугом, на богарных – полозным с отвалом. Использовали сеялки, механич. веялки и т. п. На севере возделывают озимую пшеницу, сорго-гаолян, чумизу, с 16 в. – кукурузу, батат, картофель; разводят коров, лошадей, коз и овец; на юге осн. культура – заливной рис, таро, в животноводстве преобладает разведение буйволов. Рис – главная пищевая культура Китая, из рисовой соломы делают верёвки, циновки, бумагу. Повсеместно выращивают бобовые, ямс, овощи, водяные культуры. С древнейших времён разводят свиней, птицу. Осн. технич. культуры – конопля, хлопок, рами; издавна развиты шелководство, чаеводство, рыболовство и рыбоводство, добыча креветок, водорослей и др.

 

ed865ed87e19.jpg

Роспись фарфора. Фото В. А. Снатенкова

 

Развито произ-во керамики (изготовление посуды и глазуров. черепицы – у. Исин, скульптуры – Шивань), фарфора (крупнейший центр – Цзиндэчжэнь), бумаги, плетение из травы, соломы, бамбука, пальмовых листьев (циновки, шляпы, веера), резьба по дереву и кости (из цельного куска слоновой кости вырезают до 10 входящих друг в друга орнаментиров. шаров); в 14 в. на Западе было заимствовано иск-во перегородчатой эмали.

 

de6ffaf10f6c.jpg

Круглое укреплённое поселение (внутренняя планировка). Провинция Фуцзянь.

 

Традиц. жилище каркасное, с крышей, опирающейся на столбы: на севере (фанза) с заполнением стен материалом из дерева, глины, сырцового кирпича, на юге (уцза) – из обожжённого кирпича или бамбука; на юге часты 2- и 3-этажные постройки. Фанза отапливается каном, уцза – жаровнями. В центре уцза – парадная комната (чжэнтин, кэтин) с алтарём предков, по фасаду часто идёт открытая галерея (янь), кухня – в отд. постройке во дворе. Усадьба, населяемая большой семьёй, обнесена глинобитной, кирпичной или каменной оградой с воротами, столбики которых имеют навершия в виде фигурок львов (шицза). За воротами ставилась стена (инби), заграждающая дорогу в дом злым духам. Главное жилище (наньу) находится в глубине усадьбы и обращено фасадом с окнами на юг, остальные стены – глухие, выходят на улицу. Окна занимают почти всю стену, с частым переплётом, заклеенным промасленной бумагой. Для провинций Хунань, Гуйчжоу, Гуандун и Гуанси-Чжуанского автономного р-на характерны усадьбы замкнутого плана с жилыми (фан) и хозяйств. постройками, плотно окружающими по периметру внутр. дворик (тяньцзин) с бассейном для дождевой воды; за бассейном во дворик открывается кэтин на приподнятом кирпичном полу. В Фуцзяни распространены поселения в виде круглой в плане 2–3-этажной башни с внутр. двором, в который ведут ворота; окна выходят наружу, внутри по 2-му и 3-му этажам идёт галерея. В прибрежных районах Юж. Китая К., занимающиеся рыболовством и собиранием даров моря (шуйшан жэньцзя, букв. – люди, живущие над водой), живут в крытых плоскодонных лодках. Для гор. жилища, особенно на юге, характерны вогнутый конёк кровли, украшенный рогами или головой дракона; выкрашенные в красный цвет двери, оконные рамы и столбы каркаса. Дома родственных семей часто примыкают друг к другу, образуя под системой крыш квартал.

 

Традиц. костюм состоит из рубахи, штанов, куртки и длинного халата с вставными клиньями от талии у мужчин или узкого платья (ципао) у женщин; поверх халата иногда надевали куртку (магуа) с разрезом посередине. На севере мужская одежда синего или серого цвета, на юге – белого или чёрного, женская одежда украшалась вышивкой и аппликацией. На юге мужские штаны длиной до колен, женские – до середины голени. Мужчины подпоясывались длинным (до 2 м) и широким (15–20 см) поясом (куяодай), который завязывался плоским узлом (худехуа, букв. – бабочка-цветок) со свободно свисающими спереди концами. За пояс затыкали трубку, привешивали к нему кисет, заворачивали в него деньги. Распашная одежда имеет воротник стойкой, боковые разрезы и глубокий запах направо. Пуговицы в виде связанных из тесьмы шариков (нюцза) пришиты по левой поле, петли – по правой; их число всегда нечётное. На юге девушки, молодые и бездетные женщины носили обтягивающую нательную безрукавку (каньцзяр), плотно стягивающую грудь: плоская грудь считалась одним из гл. признаков женской красоты, как и маленькие ножки (у знатных китаянок с детства бинтовали ноги). По традиции украшения из нефрита носили только летом, из жемчуга – весной и осенью; замужние женщины носили драгоценные головные булавки (цзаньцза), иногда с изображениями цветов и бабочек из перьев зимородка, и др.

 

bf3b6090d0c8.jpg

Китаянки с музыкальными инструментами. 19 в.

 

К. различают основную пищу (чжуши) и сопроводительную (фуши). В бассейне Хуанхэ чжуши составляют пшеница, просо, гаолян, кукуруза, чумиза, а также бобовые, картофель, батат; в бассейне Янцзы и к югу от неё – рис (в т. ч. клейкий), батат. Рис и гаолян варят на пару (чжэн) или в воде (мэнь) – это т. н. сухая еда (ганьфань); пшеницу перемалывают в муку; просо, чумиза, кукуруза, клейкий рис используются в обоих вариантах. На завтрак из круп варят жидкую кашу (сифань). Из муки делают пампушки на пару (из пшеничной – маньтоу, кукурузной – вовотоу, просяной – сыгао). Фуши готовят в осн. из овощей (цай), а также из мяса (в осн. свинина, курятина и утятина, меньше говядина, на севере также баранина; собачье мясо – ныне только на юге, лягушачье – ранее только на юге, теперь также на севере), яиц, рыбы (особо ценится речная рыба), морепродуктов и др. Все виды продуктов подвергаются обязательной термич. обработке: варят на пару (чжэн), жарят на слабом (чао) или сильном (бао) огне, на севере – на открытом огне (као). Мучные блюда с мясной или овощной (преим. капустной) начинкой – пельмени, круглые паровые пирожки (цзяоцзы, баоцзы), лепёшки с начинкой, выпекаемые на сковороде (сярбин); приправами служат соевые соус или пасты. Из масел используются соевое, хлопковое, арахисовое, кунжутное и др. Молока почти не употребляли. Хунаньско-сычуаньская кухня отличается использованием перца, чеснока и др. острых специй, из мяса отдаётся предпочтение птице; гуанчжоуская (кантонская) кухня – сладким и кисло-сладким характером, одновременным использованием мяса и даров моря; в Юньнани изготавливаются молочные продукты (простокваша, творог, сыр) и т. д. Любая пища готовится измельчённой, её берут палочками. Перед едой обязательно подают чай, сорта которого различаются по регионам. Суп подаётся в конце трапезы. Пьют крепкие алкогольные напитки. Праздничные блюда – карп в кисло-сладком соусе, на день рождения – длинная лапша (символ долголетия), на Новый год – пельмени округлой формы.

 

Среди К. сильны традиции земляческих и особенно родственных связей. Др.-кит. система терминов родства (прослеживается с 3 в. до н. э.) была бифуркативной. Особое значение имело понятие «9 степеней родства» (4 по отцу, 3 по матери и 2 по жене). Совр. система терминов родства бифуркативно-линейная, с обилием описат. конструкций для самых отдалённых степеней родства. Сиблинги делятся по относит. возрасту и полу. В обиходе распространены упрощённые термины родства и редупликативные формы. Сохраняются патронимии (цзунцзу). В названиях мн. деревень содержится указание на цзунцзу основателей поселения (напр., Чжанцзя цунь – деревня семьи Чжан), членам которой принадлежали лучшие земли. Во главе общины стоял выборный староста, часто им был помещик. Жители деревни были связаны системой круговой поруки (баоцзя). В городах цзунцзу образовывали квартальные объединения, связанные отношениями взаимопомощи, координации хозяйственной, социальной и культурной жизни. Патронимич. связи отражались и в антропонимике: в личное имя прежде всегда включался общий иероглиф для лиц одного поколения данной цзунцзу, что давало возможность определить место человека в возрастной структуре патронимии и степень близости родства (Цзэдун, Цзэминь и т. д.). До сер. 20 в. сохранялись большие семьи. Имущество наследовал старший сын. Существовало многожёнство, преим. в среде состоятельной части общества; особенно старались взять вторую жену в случае отсутствия сына-наследника от первой.

 

2034f4294db7.jpg

Знатная китаянка в парадном наряде. 19 в.

 

fff52462d1a7.jpg

Китайские чиновники. 19 в.

 

Важнейшее место занимает культ предков (с сер. 20 в. был запрещён, с сер. 1980-х гг. возрождается). Считается, что строгое соблюдение ритуалов почитания предков обеспечивает их покровительство. Все К., особенно в сельской местности, прекрасно знают свою родословную (семейные хроники – цзяпу). В парадной комнате кит. дома обязателен семейный алтарь с табличками имён усопших предков. Таблички с именами более ранних предков хранятся в патронимических храмах. На Новый год для предков устраивается особый стол со своей посудой. Во время похорон покойника снабжают запасом пищи, одеждой, на могиле сжигают макеты домов, изображения прислуги, связки бумажных имитаций денег. Траур длится в зависимости от степени родства от 3 мес до 3 лет.

 

В кит. пантеон входят: верховное небесное божество Юй-хуан Шан-ди («Нефритовый государь»); Мать-прародительница Нюй-ва; первопредок Пань-гу; божество домашнего очага Цзао-ван, наблюдавший за соблюдением моральных норм членами семьи и накануне Нового года докладывавший об этом Юй-хуан Шан-ди; божества богатства Цай-шэнь, долголетия Шоу-син; божества звёзд, грома, земледелия, гор, леса, драконы и божества водоёмов; герои, покровители профессий и др. Божествам приносили жертвы, в т. ч. животных. Обряды исполняются старшим мужчиной в семье или патронимии. Большим авторитетом пользуются предсказатели (фэншуй сяньшэн).

 

9f07da6f24fc.jpg

Игроки в мадзян (маджонг). Фото В. А. Снатенкова

 

Осн. праздник – Новый год (Чуньцзе), отмечающийся в конце января – середине февраля по солнечному календарю. В канун Нового года все мужчины и незамужние девушки стремятся вернуться в родительский дом. По сторонам дверей наклеиваются парные благопожелательные надписи (чуньлянь), на створках – изображения стражей, духов дверей (мэньшэнь), воинов-близнецов Шэнь Ту и Юй Лэя. В доме вывешиваются лубочные иконы, картины, надписи-заклинания. В канун Нового года (чуси) собираются за праздничным столом, утром первого дня посещают пожилых родственников. Праздник продолжается 15 дней – до 1-го полнолуния. В это время устраиваются костюмированные танцы львов, драконов, шествия на ходулях, театральные представления и т. п. В последний день отмечается праздник Фонарей (Дэнцзе): люди любуются красочными фонарями разной формы, едят лепёшки из клейкого риса со сладкой начинкой (на севере – юаньсяо, на юге – таньюань). В деревнях исполняют хороводные танцы (янгэ), катаются на качелях и т. д. В марте – апреле отмечают день поминовения предков (Цинмин). В 5-й день 5-го месяца в память о поэте Цюй Юане отмечается праздник Дуаньу с гонками на лодках, нос которых украшается головой дракона; в этот день едят клейкий рис, завёрнутый в листья бамбука (цзунцзы). День середины осени (Чжунцю) 15-го числа 8-го месяца связан со сбором урожая; вечером принято любоваться отражением полной луны на берегу реки, загадывать желания, а также есть пряники с разл. начинкой и приносить их в дар божеству Луны. 9-го числа 9-го месяца (Чуньян) принято благодарить духов местности, любоваться хризантемами, угощаться пирожками из рисовой муки нового урожая. С 1980-х гг. в этот день чествуют представителей старшего поколения.

 

193b4c4db0f6.jpg

Фото В. А. Снатенкова Моторикши на улицах Шанхая.

 

7dda7b97ffdc.jpg

Улица Шанхая. Фото В. А. Снатенкова

 

Сохраняются мн. особенности городской и крестьянской устной культуры. Фольклор включает жанры обрядовой поэзии, мифы, легенды, сказки и т. д. Важную роль играли бродячие рассказчики (шошуды) и театральные труппы. Музыкально-театральная культура объединяет ок. 300 местных разновидностей муз. драмы и св. 200 видов сказа шочан, делится на сев. и юж. ветви. 1-я отличается значит. ролью пекинской муз. драмы цзинцзюй, ансамблей духовых и ударных инструментов, 2-я – главенством театра куньцюй и ансамблей струнных и ударных. Известно более 10 региональных муз. традиций. Муз. инструментарий чрезвычайно разнообразен, включает инструменты как древнекитайские, так и более поздние (в т. ч. привозные): св. 40 струнных, ок. 40 духовых, св. 70 ударных инструментов. Традиц. ансамбли: гуаньюэ (духовой), логу (ударный), сычжуюэ (струнно-духовой), шифань логу (струнно-ударно-духовой), сяньэю (струнный).

 

 

Лит.: Георгиевский С. Принципы жизни Китая. СПб., 1888; Коростовец И. Китайцы и их цивилизация. СПб., 1896; Shirokogoroff S. Anthropology of northern China. Shanghai, 1923; Kulp D. Country life in south China: the sociology of familism. N. Y., 1925; Шнеерсон Г. Музыкальная культура Китая. М., 1952; Fried M. H. Fabric of Chinese society: a study of the social life in a Chinese county seat. L., 1956; Лю Ши-ци. География сельского хозяйства Китая. М., 1957; Музыкальные инструменты Китая / Пер., ред. И. З. Алендера. М., 1958; Алексеев В. М. В старом Китае. М., 1958; он же. Китайская народная картина: Духовная жизнь старого Китая в народных изображениях. М., 1966; Китайцы // Народы Восточной Азии. М.; Л., 1965; Стариков В. С. Материальная культура китайцев северо-восточных провинций КНР. М., 1967; Lang O. Chinese family and society. Hamden, 1968; Васильев Л. С. Культы, религии, традиции в Китае. М., 1970; Крюков М. В. Система родства китайцев. М., 1972; Крюков М. В., Софронов М. В., Чебоксаров Н. Н. Древние китайцы. Проблемы этногенеза. М., 1978; Baker H. D. R. Chinese family and kinship. N. Y., 1979; Крюков М. В., Малявин В. В., Софронов М. В. Китайский этнос на пороге средних вeков. М., 1979; они же. Китайский этнос в средние века (VII–XIII вв.). М., 1984; они же. Этническая история китайцев на рубеже средневековья и нового времени. М., 1987; Чебоксаров Н. Н. Этническая антропология Китая. М., 1982; Древние китайцы в эпоху централизованных империй. М., 1983; Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Новый год. М., 1985; Фэй Сяотун. Китайская деревня глазами этнографа. М., 1989; Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии. Годовой цикл. М., 1989; Hsiao-Tung F. From the Soil: the foundation of Chinese society. Berk., 1992; Этническая история китайцев в XIX – начале XX в. М., 1993; Тертицкий К. М. Китайцы: традиционные ценности в современном мире. М., 1994; он же. Китайские синкретические религии в XX в. М., 2000; Баранов И. Г. Верования и обряды китайцев. М., 1999; Малявин В. В. Китайская цивилизация. М., 2001; Китай 2003. Пекин, 2003; Ларин А. Г. Китайцы в России вчера и сегодня. М., 2003.

 

Решетов А.М., Дзибель Г.В., Есипова М.В. Китайцы // Большая российская энциклопедия

http://bigenc.ru/eth...gy/text/2070364

Ответить

Фотография Стефан Стефан 21.04 2019

Формирование этнической общности хуася

 

Историк Марк Ульянов о происхождении древних китайцев, археологических находках и территории расселения хуася

 

 

Что известно современной науке о древних китайцах? Как исследователи понимают этническую общность и процессы ее формирования? Почему хуася ‒ многосоставный этнос? На эти и другие вопросы отвечает кандидат исторических наук Марк Ульянов.

 

«Хорошо известно, что становление китайского этноса происходило в три этапа. Хуася ‒ это первый, самый ранний этап. Хуася ‒ этническая общность, которая формируется в определенный исторический период в результате тесных культурных, политических и хозяйственных контактов носителей двух этносов: восточных сино-тибетцев, жителей бассейна реки Хуанхэ ‒ северной части Китая, и их южных соседей, автохтонного населения Восточной Азии, одной из северных групп аустрических народов. Судя по археологическому материалу, это были носители культуры шицзяхэ II, которая была распространена в раннем бронзовом веке на территории северной части средней Янцзы и юга средней части бассейна реки Хуанхэ. Становление общности хуася относят к времени раннего и среднего бронзового века, ориентировочно к 2300–1600 годам до нашей эры».

 

«В районе 2500–2100 годов на основе этнокерамического материала специалисты фиксируют начало взаимовлияния, контакты, а потом и складывание некого общего этнокерамического комплекса, который позволяет говорить о том, что возникает некая этническая общность. Речь идет о наиболее характерных сосудах, находящихся в местах основного расселения этого народа. В качестве примера можно привести редко встречающиеся уникальные триподы с полыми ножками, вертикально прикрепленными к сосуду. Они хорошо узнаваемы. По мере продвижения этноса на восток специалисты регистрируют различные памятники. В определенный момент они появляются внутри этнокерамического комплекса, который характерен для жителей средней части Янцзы ‒ протохмонгов, носителей культуры шицзяхэ II».

 

«В чем отличие хуася от казаков, например? Дело в том, что казаки жили на периферии славянского мира и заселяли пограничные ландшафты. Там были свободные аграрные очаги, которые можно было осваивать. Когда же мы говорим о Древнем Китае, то мы сталкиваемся здесь с совершенно другой ситуацией. Аграрные очаги, которые могут быть освоены, не на периферии, а в самом центре, на пересечении основных историко-культурных зон: восток средней части Хуанхэ, средняя и нижняя части Янцзы и Шаньдун. Великая Китайская равнина ‒ своеобразный круг, который своими контурами очерчивает все эти историко-культурные зоны. Поэтому неудивительно, что в таком регионе возникает двуединый этнос ‒ общность хуася, сочетающая традиции аустрических народов и сино-тибетцев».

 

Марк Ульянов ‒ кандидат исторических наук, заведующий кафедрой китайской филологии Института стран Азии и Африки МГУ им. М.В. Ломоносова

http://postnauka.ru/video/59201

Ответить

Фотография Стефан Стефан 23.04 2019

ЭТНОГЕНЕЗ ДРЕВНИХ КИТАЙЦЕВ И ЕГО ПРЕДЫСТОРИЯ: ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ

 

Формированию древнекитайской этнической общности предшествовали сложные и длительные процессы антропо-, расо- и глоттогенеза. Палеоантропологические данные свидетельствуют, что в период позднего палеолита на территории Северного Китая обитали преимущественно различные популяции тихоокеанских монголоидов. Люди из Шаньдиндуна уже обнаруживают некоторые черты, свойственные восточной ветви тихоокеанских монголоидов (восточноазиатской расы). Но они не могут рассматриваться в качестве предков только древнекитайского этноса, так как древнейшие этнолингвистические общности, находившиеся у истоков современных языковых семей Восточной Азии, складывались, по-видимому, лишь в эпоху мезолита (10‒7 тыс. лет до н.э.). Что же касается дробления этих общностей и формирования этнических предков древних китайцев, то эти процессы относятся уже к неолитическому времени.

 

Анализ археологических, лингвистических и антропологических материалов позволяет сформулировать гипотезу о том, что истоки северокитайских неолитических культур следует искать {283} в более южных районах. Можно предполагать, что одна из групп ранненеолитического населения на юге Китая, занимавшая маргинальное положение по отношению к территориальному центру культур позднехоабиньского круга, мигрировала в V тысячелетии до н.э. вдоль р. Цзялинцзян и, найдя проходы через хребет Циньлин, проникла в бассейн Вэйхэ. Немногочисленное население, с которым столкнулись здесь мигранты, было большей частью, вероятно, ассимилировано.

 

Благоприятные природные условия долины Вэйхэ обусловили сложение быстро прогрессировавшего очага пойменного земледелия. Неолитические популяции, создавшие в конце V ‒ начале IV тысячелетия до н.э. развитую средненеолитическую культуру яншао в ее локальном варианте ‒ баньпо, могут, по всей вероятности, рассматриваться как одно из ответвлений племен, говоривших на сино-тибетских языках.

 

В IV тысячелетии до н.э. происходит значительное расширение ареала культуры яншао. На базе ее хронологически более позднего варианта ‒ мяодигоу возникают две группы населения, одна из которых перемещается в восточном, другая ‒ в западном направлении.

 

Первая группа, двигаясь по долине Хуанхэ на восток, столкнулась в западной части современной провинции Хэнань с насельниками стоянок типа циньванчжай, по своему происхождению связанными с бассейном р. Ханьшуй. Взаимодействие этих племен, различных по облику культуры и, как можно предполагать, по языку, послужило основой формирования культуры хэнаньского луншаня, на базе которого позднее, во II тысячелетии до н.э., возникла раннеиньская (шанская) общность.

 

Группа яншаоских племен, распространившаяся в IV тысячелетии до н.э. в западном направлении, впоследствии претерпела дальнейшую дифференциацию. Одна ее ветвь, достигшая в III тысячелетии до н.э. верховьев Хуанхэ и создавшая там культуру мацзяяо, позднее стала именоваться «цянами» (или «жунами»); другая ее ветвь составила основу чжоусцев.

 

Во второй половине II тысячелетия до н.э. иньцы, переместившиеся в нижнее течение Хуанхэ, создали там раннегосударственное образование с центром близ современного Аньяна. Здесь им пришлось столкнуться с аустронезийскими племенами «восточных и», частично вошедших в состав иньцев и оказавших на них культурное влияние, а также с северными племенами, обитавшими в лесостепной зоне.

 

Чжоуское завоевание конца XI в. до н.э. не привело к сколько-нибудь значительным социально-экономическим сдвигам в развитии древнекитайского общества, однако имело важные этнополитические последствия. На базе раннегосударственных образований, возникших в результате чжоуского завоевания и осуществления системы «наследственных пожалований», в VII‒VI вв. до н.э. на Среднекитайской равнине завершается {284} длительный процесс складывания этнической общности «хуася», которая может быть названа «древнекитайской». Формирование этой общности происходило в процессе интенсивных контактов с соседними племенами, говорившими на сино-тибетских, протоалтайских, аустроазиатских и аустронезийских языках. Существенным эпизодом в формировании общности «хуася» было вторжение на Среднекитайскую равнину племен ди, принадлежавших к «скифскому миру» (табл. 27).

 

В IV‒III вв. до н.э. происходит постепенное расширение территории «хуася». Последняя, однако, не выходила еще за пределы бассейна Хуанхэ и среднего течения Янцзы. Консолидации этнической общности «хуася» в значительной мере способствовали социально-экономические сдвиги в древнекитайском обществе эпохи Чуньцю ‒ Чжаньго, когда процесс развития раннеклассового общества завершается формированием рабовладельческих отношений.

 

 

ЭТНИЧЕСКОЕ САМОСОЗНАНИЕ И ЕГО КОМПОНЕНТЫ

 

Рассмотренный нами фактический материал, освещающий особенности этнического самосознания древних китайцев, свидетельствует, что, хотя компоненты этнического самосознания представляют собой результат осмысления объективно существующих признаков этноса, эти две категории отнюдь не всегда совпадают между собой.

 

Наиболее адекватно отражается в этническом самосознании, вероятно, такой признак этноса, как язык: люди, говорящие на непонятном языке, воспринимаются «нами» как «чужие». Не случайно, между прочим, первоначальное значение греческого слова «варвар» ‒ это «говорящий на чужом, непонятном языке».

 

Сложнее обстоит дело с признаком, имеющим отношение к сфере материальной и духовной культуры. Этот признак всегда имеет соответствующий компонент этнического самосознания. Но последний носит, как правило, условно-избирательный характер. Он фиксирует отнюдь не всю совокупность черт культуры, отражающих различия между этносами, а лишь некоторые ее специфические черты. Одни особенности могут рассматриваться данным этносом в качестве важнейших этнических определителей, тогда как другой этнос может вообще не придавать им никакого значения, избирая в качестве этноразличительного показателя иное множество черт культуры. Древние китайцы, например, придавали первостепенное значение манере запахивания халата (правая пола наверху ‒ бесспорный показатель принадлежности к «варварам»). Для эллинов же было совершенно неважно, на какую сторону люди запахивали халат: человек, одетый не в тунику, был для них «варваром». Таким образом, компонент этнического самосознания, имеющий отношение к {285} сфере культуры, отражает соответствующий признак этноса не полно и в своеобразной форме.

 

Наконец, в числе компонентов этнического самосознания есть такие, которые вообще существуют лишь на субъективном уровне и не имеют себе аналогов среди объективных признаков этноса. К таким компонентам этнического самосознания относится, в частности, широко распространенное в древности представление о превосходстве «своей» общности над другими. Идея врожденной неполноценности «варваров», разумеется, не имела и не могла иметь под собой каких-либо объективных оснований. Эта идея возникает в процессе развития этнического самосознания как своего рода «избыточная степень» противопоставления «мы ‒ они». Попытку обнаружить «чисто экономический корень презрительного отношения к варварам» в свое время предпринял С.Я. Лурье. «Тот факт, что огромное большинство рабов составляли варвары, ‒ писал он, ‒ давал возможность использовать уже существовавшие национальные и расовые предрассудки: раб ‒ низшее существо не потому, что он раб, а потому, что он „презренный варвар“» [Лурье, 47]. Эта точка зрения представляется недостаточно убедительной. Против такого толкования говорит тот факт, что в древнем Китае, где формы этнического самосознания были чрезвычайно близки к древнегреческим, рабство иноплеменников не имело сколько-нибудь значительного распространения.

 

Представляется, что существенную ошибку допускают исследователи, рассматривающие в качестве признака этноса общность происхождения. Когда мы говорим об общности происхождения или о родстве членов какой-либо этнической группы, речь может идти лишь о социальных, а не о биологических узах родства, так как с точки зрения моногенизма человечество все связано узами биологического родства [Токарев, 1958]. Что же касается родства социального, то оно полностью зависит от того, какие категории родственников признаются таковыми в данном обществе и какие принципы классификации родства лежат в их основе. В условиях функционирования системы родства, существовавшей в древнем Китае вплоть до середины I тысячелетия до н.э., классификационными братьями считались лица, реальное родство между которыми фактически не могло быть установлено. Но, не будучи объективным признаком древнекитайского этноса, представление об общности происхождения было, как мы видели, одним из важных компонентов этнического самосознания древних китайцев в VIII‒VI вв. до н.э.

 

 

ЭВОЛЮЦИЯ ЭТНИЧЕСКОГО САМОСОЗНАНИЯ

 

Этническое самосознание как важнейший из признаков этноса не остается неизменным на различных этапах развития человеческого общества. К сожалению, вопрос об исторических {287} формах этнического самосознания остается в общетеоретическом плане почти совершенно неизученным.

 

Проанализированные выше фактические данные, отражающие развитие этнического самосознания древних китайцев, показывают, что качественные отличия его в разные исторические периоды проявляются, в частности, в соотношении его компонентов. В этом смысле тезис С.А. Токарева о том, что в процессе развития этноса на первое место в числе его признаков выдвигаются то одни, то другие [Токарев, 1964, 43], содержит рациональное зерно, но является не вполне точным. Речь должна идти в данном случае не об объективных этнических признаках, а именно о компонентах этнического самосознания, существующих на субъективном уровне.

 

Наиболее отчетливо можно проследить это на примере представления об общности происхождения. В VIII‒VI вв. до н.э. это представление было одним из главных компонентов этнического самосознания древних китайцев. Различия в культуре рассматривались лишь как следствие общности происхождения: «варвары ‒ это шакалы и волки… чжуся ‒ это родственники» [Legge, т. VII, 123]. Позднее на первый план выдвигается иной компонент самосознания ‒ особенности культуры. Поэтому родившийся от «хуася» мог стать «варваром», если он усвоит чужие обычаи и привычки. Аналогична эволюция компонентов этнического самосознания древних эллинов. Отражением идеи единства происхождения всех эллинов была мифологическая традиция, согласно которой дорийцы, ионийцы и эолийцы были потомками трех сыновей Эллина. Но уже для Геродота различия между эллинами и «варварами» ‒ явление чисто культурного порядка. С его точки зрения, эллин, усвоивший обычаи варваров, становится варваром, и наоборот. Поэтому Геродот полагал, что эллины «стали потом сильны… главным образом потому, что с ними соединились пеласги и многие другие варварские племена» [Геродот, т. I, 27].

 

В последние века до нашей эры представление о единстве происхождения как компоненте этнического самосознания вообще утрачивает свою актуальность. Во-первых, в сочинениях ханьского времени зафиксированы этногенетические мифы, согласно которым варвары-сюнну являются потомками правителя династии Ся. К названию последней восходило первоначальное самоназвание древних китайцев. Таким образом, у древних китайцев и «варваров» были, как полагали, в частности, Сыма Цянь и Бань Гу, общие предки. Во-вторых, идее общности происхождения и родства всех древних китайцев в отличие от «варваров» противоречила и практика политических отношений с сюнну. Результатом «договоров о мире и родстве», согласно которым ханьские императоры должны были посылать своих дочерей в жены шаньюям, неизбежно было стремление рассматривать древних китайцев и сюнну как «детей одной семьи». {288}

 

В процессе развития этноса менялась не только соотношение различных компонентов этнического самосознания, но и содержание некоторых его компонентов.

 

По-видимому, этническое самосознание всегда строится на контроверзе «мы ‒ они». Но характер этого противопоставления существенно различен на разных этапах развития общества. Представляется, что для самосознания этнических общностей доклассового периода характерен принцип «попарного» противопоставления. Каждая общность осознавала свое отличие от других общностей того же рода, но отличала себя от каждой из них в отдельности, еще не наделяя всю их совокупность какими-либо общими признаками. Гомер, например, знал о существовании эфиопов, эрембов, солимов, финикийцев, ликийцев, карийцев, фригийцев, меотийцев, пафлагонцев, мизийцев, лелегов, киликийцев, аримов, пеласгов, феаков; в чжоуских надписях X‒IX вв. до н.э. сообщалось о племенах сяньюнь, цзин, дунъи, хуфан, гуйфан и многих других. Но ни в первом, ни во втором случае они не объединялись в понятие «варвары». Такое понятие возникает, как правильно предположил Фукидид, одновременно с появлением общего самоназвания для «нашей» этнической общности, типологически уже не аналогичной племени. Он писал: «Гомер не употребляет и имени варваров потому, мне кажется, что сами эллины не обособились еще под одним именем, противоположным названию варваров» [Фукидид, т. I, 5]. Мнение Фукидида, впрочем, оспаривал Страбон [Страбон, 618‒619].

 

 

ЭТНИЧЕСКОЕ САМОСОЗНАНИЕ И ЭТНОГЕНЕЗ

 

Изучение этногенеза древних китайцев позволяет более конкретно, чем это делалось раньше, подойти к проблеме критериев, с помощью которых исследователь имеет возможность судить, что постепенный и длительный процесс формирования этнической общности в какой-то исторический момент может считаться завершенным.

 

Лингвисты нередко настаивают на том, что важнейшим критерием установления конечной точки этногенеза является язык. «Своей полной зрелости белорусская народность достигла к концу XV ‒ началу XVI в., когда уже сформировалась ее языковая общность, обеспечившая возникновение белорусского литературного языка», ‒ пишет, например, М.Я. Гринблат [Гринблат, 89]. Обсуждая ту же проблему, Г.А. Хабургаев утверждает, что «именно язык является основным внешним признаком этнической принадлежности» [Хабургаев, 85]. «Язык ‒ более или менее устойчивый и прямой показатель этнической общности», ‒ полагает Ф.П. Филин, добавляя, что «чем далее в глубь времен, тем больше язык был постоянным признаком этнической единицы» [Филин, 200]. {289}

 

В этой связи, говоря словами М.В. Витова, «приходится повторить ставшее банальным утверждение, что этническая история не исчерпывается историей языка, повторить потому, что в языковедческих исследованиях продолжает иногда высказываться мысль, что этногенез не является предметом исследования антрополога, археолога, этнографа» [Витов, 5].

 

Однако следует признать, что, не считая язык основным или прямым признаком этнической общности, этнографы пока сделали лишь первые шаги в решении проблемы критериев для установления грани между собственно этногенезом и последующей историей этноса. В общетеоретическом плане этот вопрос почти совершенно не изучался. А отдельные попытки решить его, предпринятые за последние годы, не могут считаться вполне удачными.

 

Так, в одной из недавних работ, специально посвященных данной теме, мы находим следующую формулировку: «На каком-то этапе, продолжающемся во времени, на базе различных этнических компонентов появляются все основные признаки этнической общности ‒ складываются язык, самоназвание и самосознание, территория формирования, основные черты хозяйства и культуры, свойственные данной этнической общности» [Хомич, 62]. Автор полагает, что основной «трудностью в определении периода формирования этнической общности является отсутствие необходимых данных» [там же]. Однако даже при наличии таких данных применить сформулированный выше критерий оказывается чрезвычайно трудно, если не невозможно.

 

Во-первых, достаточно хорошо известно, что формирование признаков этнической общности завершается отнюдь не одновременно. В частности, пример этногенеза древних китайцев показывает, что иньский язык был, несомненно, в числе прямых предков древнекитайского, однако ни самосознания, ни тем более самоназвания, свойственных древним китайцам, у иньцев еще не было.

 

Во-вторых, крайне трудно оказывается определить, когда же все-таки сложились те основные черты хозяйства и культуры, которые свойственны данной этнической общности. Трудность эта проистекает оттого, что культура так или иначе претерпевает процесс непрерывной трансформации. Если говорить, в частности, об особенностях материальной культуры древних китайцев середины I тысячелетия до н.э., то для них характерны уже многие черты, свойственные китайцам. Сюда относятся запахивающаяся направо распашная одежда типа халата, жилище каркасно-столбовой конструкции, способ приготовления риса на пару и многое другое.

 

Вместе с тем среди этих черт отсутствуют некоторые из тех, которые сейчас воспринимаются как неотъемлемые особенности китайской материальной культуры. В частности, в костюме древних китайцев отсутствовали штаны; не вошло в быт {290} употребление палочек для еды, и поэтому современники Конфуция ели рис руками; в их домах не было кана; входя в дом, они снимали обувь, сидели не на стульях, а на циновках прямо на полу, подогнув под себя ноги («по-японски»). Все эти черты культуры и быта кажутся современному китайцу противоестественными, и он попросту не может поверить, что все сказанное относится к его предкам. Можно ли в таком случае считать, что в середине I тысячелетия до н.э. «сложение определенного комплекса культуры», свидетельствующее об окончании процесса этногенеза, уже завершилось?

 

Представляется, что решение данной проблемы возможно лишь на основе признания идеи иерархичности и таксономической неравнозначности признаков этноса, о чем уже говорилось выше. Иерархичность структуры этнических признаков сама по себе отражает закономерность причинно-следственных связей между ними, а стало быть, и хронологическую последовательность их возникновения.

 

По-видимому, процесс этногенеза в наиболее общем виде включает следующие этапы. При наличии определенных внешних условий складывается совокупность этнообразующих факторов, под влиянием которых из нескольких (зачастую разнородных) этнических компонентов начинает формироваться новая этническая общность. В процессе ее складывания постепенно и отнюдь не одновременно появляются признаки, объективно отличающие ее от других синхронно существующих этносов. Наконец, наступает момент, когда эти объективные признаки находят отражение в коллективном сознании членов нового этноса, осознающих себя как определенную общность. Именно появление отчетливого этнического самосознания, внешним проявлением которого является общее самоназвание, и может служить свидетельством того, что процесс этногенеза завершился.

 

 

РАЗВИТИЕ ЭТНОСА И КУЛЬТУРНЫЕ КОНТАКТЫ

 

Культура ‒ один из важных признаков этноса. Вместе с тем формирование сходных черт культуры отнюдь не всегда связано с этническим родством их создателей; оно может объясняться также и идентичностью тех экологических условий, в которых развиваются не родственные между собой общности. Наконец, появление у какого-то этноса особенностей культуры, близких другой этнической общности, часто является результатом контактов этих общностей между собой.

 

Изучение этногенеза древних китайцев свидетельствует, что формирование важнейших черт их материальной культуры, а также тесно связанных с ними норм поведенческого стереотипа проходило в процессе непрерывного и интенсивного взаимодействия различных этнических общностей. На протяжении веков {291} население «Срединных царств» находилось в контактах с многочисленными этнически чуждыми ему группами племен и народов, заимствуя у них отдельные культурные достижения или связанные с ними обычаи. Факты убедительно показывают несостоятельность традиционного представления об извечном культурном превосходстве китайцев над «варварами четырех стран света», об одностороннем характере взаимодействия между ними. Эта идея восходит к высказанному конфуцианцами тезису об исключительности жителей «Средних царств». Хотя эти взгляды и опровергались мыслителями других направлений и школ древнего Китая (прежде всего ‒ легистами), в средние века они стали концепцией, на которой основывалась вся система взаимоотношений Срединного государства с внешним миром.

 

Одна из главных функций материальной культуры ‒ удовлетворение потребностей человека в одежде, пище, жилище и т.д. ‒ по самой своей сущности динамична и способствует непрерывному обогащению культуры как за счет совершенствования уже существующих ее элементов, так и путем заимствования извне. Напротив, этноразличительная функция материальной культуры обнаруживает тенденцию к консервативности, так как сама ее сущность требует преемственности некогда сложившейся традиции. Это противоречие обнаруживается всякий раз, когда возникает потребность заимствования того или иного элемента материальной культуры, относящегося к этнически чуждому комплексу. Любой сформировавшийся этнос постоянно усваивает те элементы культуры, которые представляются ему нейтральными, и активно сопротивляется заимствованию черт, рассматриваемых им как этнически значимые. Достаточно вспомнить слова чжаоского Улин-вана, сказанные им в связи с предполагавшимися реформами: «Я не сомневаюсь, что заимствование варварской одежды необходимо, но боюсь, что Поднебесная будет смеяться надо мной!» [Такигава Камэтаро, т. 6, 2676]. «Варварская одежда» (обычай ношения штанов) была заимствована у кочевников в конечном счете всеми цивилизованными народами мира, но в Поднебесной эта инновация прокладывала себе дорогу через мучительные сомнения и насмешки. Не случайно и для Еврипида изменница Елена была достойна презрения не столько потому, что она предала Менелая, но прежде всего потому, что предпочла ему «варвара» в пестрых шароварах вокруг голеней [Егунов, 501].

 

Это означает, что этническое самосознание оказывает существенное воздействие на сам механизм заимствования культурных достижений соседей. Очевидно, процесс взаимовлияния культур протекает по-разному на различных ступенях консолидированности контактирующих этносов. Качественные изменения в этом процессе связаны с формированием этнического самосознания, одним из главных компонентов которого является представление о противоположности «нас» и «варваров». {292}

 

Это обстоятельство хотя бы частично объясняет нам, почему различные элементы материальной культуры, которые рассматривались древними китайцами как этнически значимые, характеризуются различной степенью стабильности. С одной стороны, среди них есть такие, которые сейчас воспринимаются как исконно китайские, но в действительности возникли сравнительно поздно. С другой стороны, некоторые элементы материальной культуры сохранялись без существенных изменений на протяжении поразительно длительного времени, восходя своими корнями еще к эпохе неолита.

 

 

АВТОХТОННОСТЬ ИЛИ МИГРАЦИЯ?

 

Подавляющее большинство ученых, так или иначе обращавшихся к проблеме происхождения этнической общности древних китайцев и их культуры, стремилось ответить на вопрос о том, сложился ли древнекитайский этнос на той территории, которую он населял в конце I тысячелетия до н.э., или же он сформировался где-то в другом месте и лишь после этого проник в бассейн Хуанхэ. Существуют, впрочем, примеры того, как исследователь этнической истории древних китайцев вообще не задает себе этого вопроса, потому что тот или иной априорный ответ на него рассматривается в качестве аксиомы, не требующей доказательств. Для многих китайских ученых эпохи средневековья и нового времени такого вопроса вообще не существовало потому, что они были уверены в происхождении древних китайцев от Желтого Императора непосредственно на берегах Желтой Реки. Для некоторых западноевропейских и американских исследователей тезис о переселении предков китайцев с запада был непреложной истиной ‒ для одних потому, что все народы на земле произошли от трех сыновей Ноя, для других в силу того, что к проблемам истории человечества они подходят с ортодоксальных европоцентристских позиций.

 

Весьма существенные соображения не позволяют принять теорию априорной автохтонности древнекитайской этнической общности. История практически не знает этносов, которые могли бы считаться абсолютно автохтонными. В процессе формирования этносов всегда происходят перемещения отдельных групп населения, взаимодействие и смешение которых в сущности и составляет основу процесса этнического развития. Но столь же неприемлемым представляется и прямо противоположный подход к проблеме, рассматривающий диффузию и миграции в качестве основного стимула культурного и этнического развития человечества.

 

На позициях априорного диффузионизма, как уже отмечалось, стоит автор недавно увидевшей свет монографии «Проблемы генезиса китайской цивилизации», советский китаевед Л.С. Васильев. Рассматривая в первую очередь, правда, не {293} этногенез, а процесс формирования культуры определенной этнической общности, Л.С. Васильев исходит из теории о том, что внешние импульсы, миграции и культурная диффузия объясняют все важнейшие сдвиги в развитии культуры древнекитайского этноса. Возникновение земледельческих культур крашеной керамики в бассейне Хуанхэ, появление здесь черной керамики, наконец, генезис иньской цивилизации, характеризующейся применением письменности и бронзолитейного производства, связываются либо с миграциями, либо с диффузией культурных достижений. К сожалению, к автору упомянутой монографии в полной мере применимы его собственные слова о том, что «нет ничего легче, чем, увлекшись далеко ведущими теоретическими построениями, позабыть о такой „мелочи“, как конкретный материал по истории данной общности, и тем самым свести всю сложность проблемы к простому навязыванию своей точки зрения» [Васильев Л.С., 1976, 28]. Действительно, создается впечатление, что задача Л.С. Васильева заключалась не в анализе всей совокупности фактического материала, а в подборе иллюстраций к постулированной им закономерности.

 

Археологические данные свидетельствуют о непрерывности культурного развития предков древних китайцев по крайней мере с эпохи неолита (что, разумеется, не противоречит фактам многочисленных и интенсивных контактов населения Среднекитайской равнины эпохи неолита и бронзы с его непосредственными этническими соседями).

 

Данные древнейшей истории китайского языка говорят о том, что древнекитайский язык сформировался в бассейне Хуанхэ в результате смешения языков, относившихся к южноазиатскому и североазиатскому типам. Его древнейшие контакты непосредственно с индоевропейскими языками представляются маловероятными.

 

Антропологические материалы, проанализированные в настоящей работе, также свидетельствуют против различных концепций пришлого происхождения китайцев и их культуры. Как бы ни решался вопрос о прародине всего человечества, несомненно, что со времени расселения в Восточной Азии людей современного вида в эпоху позднего палеолита и вплоть до наших дней на территории современного Китая прослеживается преемственность развития и взаимодействия монголоидных и в меньшей степени австралоидных популяций. Главную роль в истории этих популяций играли тихоокеанские монголоиды, в первую очередь их северные группы, объединяемые в восточноазиатскую (дальневосточную) расу. Южнее водораздела между Янцзы и Хуанхэ были широко распространены южные монголоиды, переходные к австралоидам. На севере ‒ в Маньчжурии и Внутренней Монголии ‒ с восточными монголоидами смешивались континентальные варианты, той же группы рас, связанные по происхождению с Центральной Азией и Сибирью. Сколько-нибудь заметная {294} примесь европеоидов появилась на северо-западе и западе современного Китая, по-видимому, очень поздно, скорее всего не ранее I тысячелетия до н.э.

 

Таким образом, древнекитайский этнос должен считаться автохтонным по крайней мере в бассейне Хуанхэ. Это не исключает, конечно, расового полиморфизма восточноазиатских популяций на всех этапах их развития и участия в формировании расового состава китайцев различных монголоидных, австралоидных, а в более позднее время и европеоидных компонентов. {295}

 

650d346e8a30.jpg

{286}

 

Крюков М.В., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы: проблемы этногенеза. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1978. С. 283‒295.

 

Ответить

Фотография Стефан Стефан 25.04 2019

РАЗВИТИЕ ДРЕВНЕКИТАЙСКОГО ЭТНОСА В ЭПОХУ ЦИНЬ ХАНЬ

 

Длительный процесс формирования этнической общности древних китайцев, завершившийся во второй четверти I тысячелетия до н.э., проходил преимущественно на территории среднего течения р. Хуанхэ. Древнекитайские царства, население которых причисляло себя к хуася, были расположены в VII‒VI вв. до н.э. главным образом в пределах современной провинции Хэнань. После бурных событий, связанных с вторжением племен ди и их последующей ассимиляцией, постепенно складывается представление об этих царствах как о «срединных», расположенных в центре обитаемого мира и окруженных со всех сторон «варварами четырех стран света».

 

Период Борющихся царств (Чжаньго) был временем последовательного расширения этнической территории хуася. В орбиту культурной и этнической общности древних китайцев постепенно втягивается население таких царств, как Чу, Янь, Цинь.

 

III‒II века до н.э. отмечены усиливающимися процессами этнической интеграции на территории бывших семи царств, объединенных теперь в рамках централизованного государства. Однако завоевательные войны Цинь Шихуана и ханьского У-ди значительно усложняют сложившуюся этническую ситуацию. Они приводят к новому расширению территории и резкому {355} усилению контактов древнекитайского населения с соседними народами Восточной, Юго-Восточной и Центральной Азии. Некоторые из этих народов, говоривших на алтайских, аустроазиатских, аустронезийских, тибето-бирманских и индоевропейских языках, оказываются насильственно включенными в состав населения империи Хань.

 

Характеризуя в I в. н.э. то, что мы назвали бы этническими процессами на территории империи, Ван Чун подчеркивал влияние древнекитайской культуры на соседние народы, оказавшиеся в пределах Хань в результате расширения ее границ. «Во времена Чжоу, ‒ писал древнекитайский философ, ‒ жители округов Ба, Шу, Юэси, Юлинь, Жинань, Ляодун и Лолан ходили непричесанными или заплетали волосы в косички. Ныне они носят [ханьские] головные уборы. Во времена Чжоу они общались [с жителями Срединных царств] через переводчиков. Ныне они наизусть цитируют Шицзин“ и Шаншу…» [Ван Чун, 1934, 2, 86].

 

Такая характеристика страдает явной односторонностью и упрощает сложность реальных процессов, происходивших в ту эпоху на территории империи. III век до н.э. ‒ III век н.э. были периодом не только значительной консолидации этнической общности древних китайцев, но и качественных изменений в самом древнекитайском этносе.

 

Изменения в хозяйственном укладе и культуре древних китайцев, прослеживаемые на протяжении III в. до н.э. ‒ III в. н.э., отчасти могут быть объяснены адаптацией к новым, непривычным условиям экологической среды. К этому времени довольно существенно изменились климатические и природно-ландшафтные особенности первоначальной этнической территории древних китайцев. Кроме того, расширение границ империи и многочисленные переселения отдельных групп древнекитайского населения во вновь присоединенные районы также неизбежно приводили к трансформации некоторых черт его традиционной культуры.

 

Наряду с этим многие качественные характеристики древнекитайского этноса претерпевают в эту эпоху изменения потому, что, ассимилируя некоторые соседние этнические группы, он сам не мог не воспринять от них некоторые черты культуры и быта. Не случайно, давая описание основных региональных групп древнекитайского населения, Бань Гу в ряде случаев объясняет специфику их культуры воздействием со стороны «варваров».

 

В силу различных конкретных исторических причин тенденция интеграции и консолидации древнекитайского этноса была определяющим фактором его истории в рассматриваемый период. Однако консолидация отнюдь не означала полной этнокультурной унификации. Наряду с преобладающими чертами общего, существовавшими на всех уровнях этнической {356} специфики древних китайцев, в эпоху Цинь ‒ Хань отчетливо прослеживаются и многочисленные локальные подразделения древнекитайского этноса, обладающие особенностями хозяйственного уклада, материальной и духовной культуры, языка и обычаев.

 

Древнекитайский язык представлял собой совокупность диалектов, которые достаточно существенно различались между собой. В целом каждое чжоуское царство периода Чжаньго говорило на собственном диалекте. Однако наряду с чисто локальными диалектами уже в это время начинают формироваться большие области устойчивого общения. Наиболее важными областями такого рода являются западная, охватывавшая Цинь и Цзинь вместе с прилегающими мелкими царствами (область «к западу от прохода Ханьгугуань»), и восточная, охватывавшая долину Хуанхэ, к востоку от заставы Ханьгугуань.

 

Активные политические и культурные контакты способствовали формированию общего языка. Этот язык был по преимуществу письменным, но, вероятно, имел также и устную форму, которой пользовались люди, владеющие письмом. Основой этого письменного языка послужили диалекты царств восточной части долины Хуанхэ.

 

Обращает на себя внимание дисперсность локальных «микроэтнических» подразделений, в большинстве случаев унаследованных от предшествующей исторической эпохи. Хотя этнические процессы в северных и южных районах империи протекали по-разному, в целом в эпоху Цинь ‒ Хань еще не сложилось противопоставления севера и юга, столь характерного для всей последующей этнической истории Китая.

 

 

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ И СПЕЦИФИКА ЭТНОСА

 

Во второй половине I тысячелетия до н.э. произошли важные сдвиги в социально-экономическом строе древнекитайского общества. Разрушение старой иерархической структуры наследственных социальных рангов и основанной на ней системы землевладения и землепользования привело к возникновению нескольких новых социально-экономических укладов, ведущими из числа которых были мелкое частнособственническое хозяйство и хозяйство, основанное на эксплуатации труда рабов. Поэтому, хотя уровень развития рабовладения в древнем Китае был ограниченным, эпоха Цинь ‒ Хань, взятая в общей исторической перспективе, может рассматриваться как период наивысшего расцвета рабовладельческих отношений. Лишь в I‒II вв. н.э. в недрах древнекитайского общества начинают возникать условия для развития форм эксплуатации, свойственных феодальному способу производства. {357}

 

Формирование рабовладельческих отношений в древнекитайском обществе не сопровождалось качественными изменениями в древнекитайском этносе. Рост рабовладения не привел к перестройке структуры этнической общности хуася. Тезис С.А. Токарева о специфике этносов рабовладельческой эпохи, который, возможно, справедлив в отношении других стран древности, оказался неприменимым к ханьскому Китаю, поскольку здесь рабство существовало почти исключительно за счет внутренних источников. Основной производящий класс ханьского общества принадлежал поэтому к тому же этносу, что и класс эксплуатирующий.

 

Сказанное тем не менее не означает, что социально-экономические факторы не оказывали влияния на развитие этнической общности древних китайцев. Развитие частной собственности на землю, расширение сферы товарно-денежных отношений, создавая предпосылки для роста рабовладения, способствовали преодолению доселе непроходимых преград между наследственными социальными слоями, принадлежность к которым находила свое выражение в различных аспектах материальной и духовной культуры. Разрушение системы социальных рангов чжоуского типа привело к резкому изменению уровня социальной мобильности членов общества. Это, в свою очередь, во многом способствовало, говоря словами Моцзы, развитию тенденции к «всеобщности» в ущерб «обособленности». Таким образом, возникновение и развитие рабовладельческих отношений в целом сопровождались не расчленением наиболее многочисленного этноса в древнекитайском обществе, а, напротив, созданием дополнительных объективных условий для его дальнейшей консолидации.

 

 

ВЛИЯНИЕ ГОСУДАРСТВА НА ЭТНИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

 

На примере древнекитайского общества мы имеем возможность достаточно детально изучить вопрос о том, какое воздействие оказывает государство на развитие этнических общностей и каково соотношение этих двух различных типов человеческих общностей.

 

Пример древнего Китая свидетельствует, что процессы этногенеза и формирования государства могут совпадать во времени и протекать в целом на одной и той же территории, принципиально различаясь при этом по своей сущности.

 

Объединение племен под властью Инь, а затем и Чжоу было непрочным потестарным образованием, сохранявшим многие черты союза племен. Полунезависимые единицы, входившие в это объединение, этнически, по крайней мере в ряде случаев, значительно различались между собой. После чжоуского завоевания правящая элита многих наследственных владений {358} принадлежала к числу чжоусцев, а основное население составляли иноплеменники. Постепенно происходил процесс культурной и этнической интеграции населения нескольких наследственных владений в районе среднего течения р. Хуанхэ. На этой основе здесь складывалась этническая общность древних китайцев.

 

Завершение процесса этногенеза древних китайцев сопровождалось прямо противоположными явлениями в области политической: по мере того как все более отчетливо вырисовывались контуры новой этнической общности, потестарная общность населения этого региона распадалась. Начиная с VIII в. до н.э. бывшие наследственные владения становятся все более и более самостоятельными. В них угадываются уже черты складывающейся государственности. К VII‒VI вв. до н.э. можно уже говорить о том, что на Среднекитайской равнине возникли многочисленные древнекитайские государства. Население каждого из них представляло собой определенную общность, четко противопоставлявшую себя своим соседям, с которыми оно могло объединяться в политические союзы или находиться в состоянии войны. В этих условиях древнекитайская этническая общность хуася включала в себя население нескольких государств. Ее рамки не только не совпадали с политическими границами, но даже существовали вопреки им.

 

Важным фактором, стимулировавшим завершение процесса формирования древнекитайского этноса и складывания его специфического самосознания, было вторжение в VII в. до н.э. племен ди. Внешняя угроза способствовала сплочению древнекитайских царств. Необходимость борьбы с «варварами» приглушает остроту борьбы между самими древнекитайскими государствами. Но и в это время никаких постоянных и сколько-нибудь прочных политических уз между населением отдельных царств еще не существовало.

 

Последующее развитие древнекитайской этнической общности, втягивание в ее сферу населения ряда царств, первоначально считавшихся «варварскими», стало в V‒III вв. до н.э. одной из важнейших предпосылок, подготовивших объединение древнекитайских государств в единой империи Цинь Шихуана. Так существование этнической общности оказало влияние на формирование политической (государственной) общности. Тенденция к совмещению границ этноса и государства, настойчиво прокладывавшая себе дорогу на протяжении нескольких предшествующих столетий, реализовалась в конце III в. до н.э.

 

Однако фактическое совпадение этнических и государственных границ не было длительным. Оно было нарушено в результате завоевательных походов Цинь Шихуана и ханьского У-ди. Начиная с середины II в. до н.э. население империи Хань становится полиэтничным: в его состав оказались включенными многие соседние народы, которых древние китайцы считали {359} «варварами». В процессе взаимодействия основного населения страны ‒ древнекитайского этноса ‒ и иноэтнических групп само существование централизованного государства было дополнительным фактором, способствовавшим ассимиляции последних. Хотя, как было показано выше, характер этнических процессов не был единым на всей территории империи, в целом в рассматриваемое время имела место тенденция к китаизации населения вновь присоединенных районов. Инкорпорируя сравнительно малочисленные иноэтнические группы, утрачивающие свою первоначальную культурную и этническую специфику, древнекитайский этнос в эпоху Хань переживал период подъема. Если бы политическая ситуация в империи была бы {360} стабилизирована, относительная численность древнекитайского населения в ней продолжала бы возрастать.

 

Таким образом, в этнической истории древних китайцев можно выделить три различных этапа, противопоставляемых друг другу по характеру взаимодействия этнических и политических общностей.

 

На первом этапе (конец II ‒ начало I тысячелетия до н.э.) объединение племен в рамках потестарных образований Инь и Западное Чжоу может рассматриваться как этнополитическая общность: при всей своей непрочности узы, связывающие отдельные наследственные владения, способствовали процессу этнической интеграции.

 

На втором этапе (VII‒III вв. до н.э.) эта этнополитическая общность перестала существовать. Мелкие государственные образования, возникавшие на месте объединения наследственных владений, которые ранее подчинялись чжоускому вану, в большинстве случаев находились в этот период в состоянии войны «всех против всех». Этнические рамки общности хуася на этом этапе шире государственных границ. Существование сформировавшейся древнекитайской этнической общности оказывало воздействие на процесс политического развития. Тенденция к совмещению этнических и государственных границ стимулирует объединение независимых царств в единой империи.

 

На третьем этапе (начиная с III‒II вв. до н.э.) соотношение этнической и государственной общностей становится противоположным: государственные границы объединили несколько этносов, и государство оказалось общностью более высокого уровня и воздействовало в силу этого на процесс трансформации и развития этнических общностей. На этом этапе также существовала тенденция к совмещению этнических и государственных границ. Активной действующей силой, способствовавшей реализации этой тенденции, оказались теперь централизованные государства. Объединяя несколько этносов, они являлись этнополитическими общностями в том смысле, какой вкладывается в этот термин С.И. Бруком и Н.Н. Чебоксаровым (рис. 64). {361}

 

f67aa4379351.jpg

{360}

 

Крюков М.В., Переломов Л.С., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы в эпоху централизованных империй. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1983. С. 283‒295.

 

Ответить

Фотография Стефан Стефан 11.05 2019

ЭВОЛЮЦИЯ ЭТНИЧЕСКОГО САМОСОЗНАНИЯ

 

Анализ соотношения различных компонентов этнического самосознания древних китайцев на ранних этапах их истории позволил высказать гипотезу о том, что эволюция этнического самосознания проявляется помимо всего прочего в изменении относительной значимости его компонентов [Крюков, Софронов, Чебоксаров, 1978; Крюков, 1976, 60]. Изучение этнического самосознания древних китайцев в III в. до н.э. ‒ III в. н.э. дает дополнительные свидетельства в пользу выдвинутого тезиса.

 

В VII‒VI вв. до н.э. ведущим компонентом этнического самосознания общности хуася было представление о единстве происхождения, но со временем вера в то, что все древние китайцы произошли от общих предков и тем отличаются от «варваров», постепенно отходит на второй план, а затем и вообще исчезает. В немалой степени этому способствовали политические события начала ханьской эпохи, в частности «договор о мире, основанный на родстве» с сюнну. Сыма Цянь, излагая предания о происхождении некоторых народов ‒ соседей древних китайцев, допускает, что они произошли от общих с ними предков. Так, по его мнению, сюнну были потомками боковых родственников великого Юя, династия которого дала имя этнической общности древних китайцев [Такигава, 1955, 9, 4498], и т.д.

 

На смену представлению об общности происхождения как ведущем компоненте этнического самосознания древних китайцев в последние века до нашей эры выдвигается представление об общности культуры. Это означало качественное изменение в подходе к пониманию того, что отличает «нас» от «варваров»: если раньше различие это считалось непреходящим, существовавшим от рождения, то теперь человеком хуася можно было не только родиться, но и стать. Эта же закономерность прослеживается и в эволюции эллинского этнического самосознания. Достаточно сослаться на следующие строки из трагедии Еврипида: «Ты так долго жил среди варваров, что сам стал варваром!» [Древнегреческо-русский словарь, 1958, 1, 288]. Весьма определенно об этом говорит Исократ в своем «Панегирике»: «Само имя эллина становится уже обозначением не происхождения, но культуры. Эллинами чаще называют получивших одинаковое с нами образование, чем людей одного и того же происхождения» [Исократ, 1965, 222]. {363}

 

В ханьское время получает развитие (по крайней мере в рамках конфуцианской системы взглядов) такой характерный компонент этнического самосознания древних китайцев, как представление о нравственном превосходстве над «варварами». В свое время С.Я. Лурье предпринял попытку обнаружить «главный, чисто экономический корень презрительного отношения к варварам», свойственного, в частности, мировоззрению Аристотеля: «Раб ‒ низшее существо не потому, что он раб, а потому, что он „презренный варвар“» [Лурье, 1947, 47]. Против такого толкования, однако, говорит тот факт, что там, где формы этнического самосознания были чрезвычайно близки к древнегреческим, рабство иноплеменников не получило сколько-нибудь значительного развития.

 

Наряду с этим в эпоху Хань впервые были сформулированы взгляды, отрицающие принципиальные различия между древними китайцами и «варварами». Будучи аналогичны воззрениям древнегреческого софиста Антифонта, они закладывали основу представлений о человечестве как о едином братском сообществе людей. На Западе подобные идеи человеческого братства были сформулированы Александром, который на пире в Описе молился о единении сердец в общем государстве македонян и персов, в котором не должно быть ни грека, ни варвара. Эти идеи были подхвачены и развиты философами-стоиками. В Китае концепция противопоставления «людей Срединного государства» и «варваров» легла в основу официальной доктрины взаимоотношений с соседними государствами. Но в противоположность ей, как и на Западе, в средние века была сформулирована мысль о том, что «все люди на земле меж четырех морей ‒ братья». {363}

 

Крюков М.В., Переломов Л.С., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы в эпоху централизованных империй. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1983. С. 363‒364.

 

Ответить

Фотография Обломов Обломов 19.06 2019

Вызывает большое сомнение многое в истории китайцев:

1. их численность;

2. их древняя государственность;

3. их родословные схемы правителей и т.д.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 17.11 2019

Развитие древнекитайского этноса в эпоху Чжаньго ‒ Цинь ‒ Хань

 

Длительный процесс формирования этнической общности древних китайцев, завершившийся во второй четверти I тыс. до н.э., проходил преимущественно на территории среднего течения р. Хуанхэ. Древнекитайские царства, население которых причисляло себя к хуася, были расположены в VIIVI вв. до н.э. главным образом в пределах современной пров. Хэнань. После бурных событий, связанных с вторжением племен ди и их последующей ассимиляцией, постепенно складывается представление об этих царствах как о «срединных», расположенных в центре обитаемого мира и окруженных со всех сторон «варварами четырех стран света».

 

Период Борющихся царств (Чжаньго) был временем последовательного расширения этнической территории хуася. В орбиту культурной и этнической общности древних китайцев постепенно втягивается население таких царств, как Чу, Янь, Цинь.

 

IIIII вв. до н.э. отмечены усиливающимися процессами этнической интеграции на территории бывших семи царств, объединенных теперь в рамках централизованного государства. Однако завоевательные войны Цинь Шихуана и ханьского У-ди значительно усложняют сложившуюся этническую ситуацию. Они приводят к новому расширению территории и резкому усилению контактов древнекитайского населения с соседними народами Восточной, Юго-Восточной и Центральной Азии. Некоторые из этих народов, говоривших на алтайских, аустроазиатских, аустронезийских, тибето-бирманских и индоевропейских языках, оказываются насильственно включенными в состав населения империи Хань.

 

Характеризуя в I в. н.э. то, что мы назвали бы этническими процессами на территории империи, Ван Чун подчеркивал влияние древнекитайской культуры на соседние народы, оказавшиеся в пределах Хань в результате расширения ее границ. «Во времена Чжоу, ‒ писал древнекитайский философ, ‒ жители округов Ба, Шу, Юэси, Юлинь, Жинань, Ляодун и Долан ходили непричесанными или {630} заплетали волосы в косички. Ныне они носят [ханьские] головные уборы. Во времена Чжоу они общались [с жителями Срединных царств] через переводчиков. Ныне они наизусть цитируют „Ши цзин“ и „Шан шу“».

 

Такая характеристика страдает явной односторонностью и упрощает сложность реальных процессов, происходивших в ту эпоху на территории империи. III в. до н.э. ‒ III в. н.э. были периодом не только значительной консолидации этнической общности древних китайцев, но и качественных изменений в самом древнекитайском этносе.

 

Изменения в хозяйственном укладе и культуре древних китайцев, прослеживаемые на протяжении III в. до н.э. ‒ III в. н.э., отчасти могут быть объяснены адаптацией к новым, непривычным условиям экологической среды. К этому времени довольно существенно изменились климатические и природно-ландшафтные особенности первоначальной этнической территории древних китайцев. Кроме того, расширение границ империи и многочисленные переселения отдельных групп древнекитайского населения во вновь присоединенные районы также неизбежно приводили к трансформации некоторых черт его традиционной культуры.

 

Наряду с этим многие качественные характеристики древнекитайского этноса претерпевают в эту эпоху изменения потому, что, ассимилируя некоторые соседние этнические группы, он сам не мог не воспринять от них некоторые черты культуры и быта. Не случайно, давая описание основных региональных групп древнекитайского населения, Бань Гу в ряде случаев объясняет специфику их культуры воздействием со стороны «варваров».

 

В силу различных конкретных исторических причин тенденция интеграции и консолидации древнекитайского этноса была определяющим фактором его истории в рассматриваемый период. Однако консолидация отнюдь не означала полной этнокультурной унификации. Наряду с преобладающими чертами общего, существовавшими на всех уровнях этнической специфики древних китайцев, в эпоху Цинь ‒ Хань отчетливо прослеживаются и многочисленные локальные подразделения древнекитайского этноса, обладающие особенностями хозяйственного уклада, материальной и духовной культуры, языка и обычаев.

 

Древнекитайский язык представлял собой совокупность диалектов, которые достаточно существенно различались между собой. В целом каждое чжоуское царство периода Чжаньго говорило на собственном диалекте. Однако наряду с чисто локальными диалектами уже в это время начинают формироваться большие области устойчивого общения. Наиболее важными областями такого рода являются западная, охватывавшая Цинь и Цзинь вместе с прилегающими мелкими царствами (область «к западу от прохода Ханьгугуань»), и восточная, охватывавшая долину Хуанхэ к востоку от заставы Ханьгугуань.

 

Активные политические и культурные контакты способствовали формированию общего языка. Этот язык был по преимуществу письменным, но, вероятно, имел также и устную форму, которой пользовались люди, владеющие письмом. Основой этого письменного языка послужили диалекты царств восточной части долины Хуанхэ. {631}

 

Обращает на себя внимание дисперсность локальных «микроэтнических» подразделений, в большинстве случаев унаследованных от предшествующей исторической эпохи. Хотя этнические процессы в северных и южных районах империи протекали по-разному, в целом в эпоху Цинь ‒ Хань еще не сложилось противопоставления севера и юга, столь характерного для всей последующей этнической истории Китая.

 

Социально-экономические отношения и специфика этноса

 

Во второй половине I тыс. до н.э. произошли важные сдвиги в социально-экономическом строе древнекитайского общества. Разрушение старой иерархической структуры наследственных социальных рангов и основанной на ней системы землевладения и землепользования привело к возникновению нескольких новых социально-экономических укладов, ведущими из которых были мелкое частнособственническое хозяйство и хозяйство, основанное на эксплуатации труда рабов. Поэтому, хотя уровень развития рабовладения в древнем Китае был ограниченным, эпоха Цинь ‒ Хань, взятая в общей исторической перспективе, может рассматриваться как период наивысшего расцвета рабовладельческих отношений. Лишь в I‒II вв. н.э. в недрах древнекитайского общества начинают возникать условия для развития форм эксплуатации, свойственных феодальному способу производства.

 

Формирование рабовладельческих отношений в древнекитайском обществе не сопровождалось качественными изменениями в древнекитайском этносе. Рост рабовладения не привел к перестройке структуры этнической общности хуася. Тезис отечественного этнографа С.А. Токарева о специфике этносов рабовладельческой эпохи, который, возможно, справедлив в отношении других стран древности, оказался неприменимым к ханьскому Китаю, поскольку здесь рабство существовало почти исключительно за счет внутренних источников. Основной производящий класс ханьского общества принадлежал поэтому к тому же этносу, что и класс эксплуатирующий.

 

Сказанное тем не менее не означает, что социально-экономические факторы не оказывали влияния на развитие этнической общности древних китайцев. Развитие частной собственности на землю, расширение сферы товарно-денежных отношений, создавая предпосылки для роста рабовладения, способствовали преодолению доселе непроходимых преград между наследственными социальными слоями, принадлежность к которым находила свое выражение в различных аспектах материальной и духовной культуры. Разрушение системы социальных рангов чжоуского типа привело к резкому изменению уровня социальной мобильности членов общества. Это, в свою очередь, во многом способствовало, говоря словами Мо-цзы, развитию тенденции к «всеобщности» в ущерб «обособленности». Таким образом, возникновение и развитие рабовладельческих {632} отношений в целом сопровождались не расчленением наиболее многочисленного этноса в древнекитайском обществе, а, напротив, созданием дополнительных объективных условий для его дальнейшей консолидации.

 

Влияние государства на этнические процессы

 

На примере древнекитайского общества мы имеем возможность достаточно детально изучить вопрос о том, какое воздействие оказывает государство на развитие этнических общностей и каково соотношение этих двух различных типов человеческих общностей.

 

Пример древнего Китая свидетельствует, что процессы этногенеза и формирования государства могут совпадать во времени и протекать в целом на одной и той же территории, принципиально различаясь при этом по своей сущности.

 

Объединение племен под властью Инь, а затем и Чжоу было непрочным потестарным образованием, сохранившим многие черты союза племен. Полунезависимые единицы, входившие в это объединение, этнически, по крайней мере в ряде случаев, значительно различались между собой. После чжоуского завоевания правящая элита многих наследственных владений принадлежала к числу чжоусцев, а основное население составляли иноплеменники. Постепенно происходил процесс культурной и этнической интеграции населения нескольких наследственных владений в районе среднего течения р. Хуанхэ. На этой основе здесь складывалась этническая общность древних китайцев.

 

Завершение процесса этногенеза древних китайцев сопровождалось прямо противоположными явлениями в области политической: по мере того как все более отчетливо вырисовывались контуры новой этнической общности, потестарная общность населения этого региона распадалась. Начиная с VIII в. до н.э. бывшие наследственные владения становятся все более и более самостоятельными. В них угадываются уже черты складывающейся государственности. К VII‒VI вв. до н.э. можно уже говорить о том, что на Среднекитайской равнине возникли многочисленные древнекитайские государства. Население каждого из них представляло собой определенную общность, четко противопоставлявшую себя своим соседям, с которыми оно могло объединяться в политические союзы или находиться в состоянии войны. В этих условиях древнекитайская этническая общность хуася включала в себя население нескольких государств. Ее рамки не только не совпадали с политическими границами, но даже существовали вопреки им.

 

Важным фактором, стимулировавшим завершение процесса формирования древнекитайского этноса и складывания его специфического самосознания, было вторжение в VII в. до н.э. племен ди. Внешняя угроза способствовала сплочению древнекитайских царств. Необходимость борьбы с «варварами» приглушает остроту борьбы между самими древнекитайскими государствами. Но и в это {633} время никаких постоянных и сколько-нибудь прочных политических уз между населением отдельных царств еще не существовало.

 

Последующее развитие древнекитайской этнической общности, втягивание в ее сферу населения ряда царств, первоначально считавшихся «варварскими», стало в V‒III вв. до н.э. одной из важнейших предпосылок, подготовивших объединение древнекитайских государств в единой империи Цинь Шихуана. Так существование этнической общности оказало влияние на формирование политической (государственной) общности. Тенденция к совмещению границ этноса и государства, настойчиво прокладывавшая себе дорогу на протяжении нескольких предшествующих столетий, реализовалась в конце III в. до н.э.

 

Однако фактическое совпадение этнических и государственных границ не было длительным. Оно было нарушено в результате завоевательных походов Цинь Шихуана и ханьского У-ди. Начиная с середины II в. до н.э. население империи Хань становится полиэтничным: в его состав оказались включенными многие соседние народы, которых древние китайцы считали «варварами». В процессе взаимодействия основного населения страны ‒ древнекитайского этноса ‒ и иноэтнических групп само существование централизованного государства было дополнительным фактором, способствовавшим ассимиляции последних. Хотя, как было показано выше, характер этнических процессов не был единым на всей территории империи, в целом в рассматриваемое время имела место тенденция к китаизации населения вновь присоединенных районов. Инкорпорируя сравнительно малочисленные иноэтнические группы, утрачивающие свою первоначальную культурную и этническую специфику, древнекитайский этнос в эпоху Хань переживал период подъема. Если бы политическая ситуация в империи была бы стабилизирована, относительная численность древнекитайского населения в ней продолжала бы возрастать.

 

Таким образом, в этнической истории древних китайцев можно выделить три различных этапа, противопоставляемых друг другу по характеру взаимодействия этнических и политических общностей.

 

На первом этапе (конец II ‒ начало I тыс. до н.э.) объединение племен в рамках потестарных образований Инь и Западное Чжоу может рассматриваться как этнополитическая общность: при всей своей непрочности узы, связывавшие отдельные наследственные владения, способствовали процессу этнической интеграции.

 

На втором этапе (VII‒III вв. до н.э.) эта этнополитическая общность перестала существовать. Мелкие государственные образования, возникавшие на месте объединения наследственных владений, которые ранее подчинялись чжоускому вану, в большинстве случаев находились в этот период в состоянии войны «всех против всех». Этнические рамки общности хуася на этом этапе шире государственных границ. Существование сформировавшейся древнекитайской этнической общности оказывало воздействие на процесс политического развития. Тенденция к совмещению этнических и государственных границ стимулирует объединение независимых царств в единой империи. {634}

 

На третьем этапе (начиная с III‒II вв. до н.э.) соотношение этнической и государственной общностей становится противоположным: государственные границы объединили несколько этносов, и государство оказалось общностью более высокого уровня и воздействовало в силу этого на процесс трансформации и развития этнических общностей. На этом этапе также существовала тенденция к совмещению этнических и государственных границ. Активной действующей силой, способствовавшей реализации этой тенденции, оказались теперь централизованные государства. {635}

 

История Китая с древнейших времен до начала XXI века: в 10 т. T. 2. Эпоха Чжаньго, Цинь и Хань (V в. до н.э. ‒ III в. н.э.) / Отв. ред. Л.С. Переломов; Ин-т Дальнего Востока РАН. М.: Наука; Вост. лит., 2016. С. 630‒635.

Ответить

Фотография Стефан Стефан 11.06 2020

Крюков М.В., Малявин В.В., Софронов М.В. Китайский этнос на пороге средних веков.

М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1979. ‒ 328 с.

 

Книга посвящена тому важному этапу этнической истории китайцев, когда в III‒VI вв., на грани древности и средневековья, в культуре и самосознании древнекитайского этноса произошли коренные изменения.

 

Оглавление:

Введение

«Великое переселение народов» и судьбы древнекитайского этноса

Этнические, политические и конфессиональные общности

«Смутное время» III‒IV вв. в исторической литературе

Общая характеристика источников

Глава 1. Политические и социальные факторы этнического развития

Политические факторы этнического развития

От единой империи к Троецарствию

Империя Цзинь: кратковременный период объединения

«Шестнадцать царств пяти северных племен»

Противостояние Юга и Севера

Через распад к единству

Социальные факторы этнического развития

Особенности процесса феодализации китайского общества в III‒VI вв.

Эволюция форм деревенской организации

Родственно-личные отношения как социальный фактор

Слой ши и становление аристократии

Сословный характер общества Южных и Северных династий

Глава 2. Демографические и этнокультурные процессы

Численность населения

Кривая численности населения и темпы прироста

Перепись населения или списки налогоплательщиков?

Факторы, влиявшие на достоверность статистики

Миграции населения

Северные кочевники

Народы Юга

Древние китайцы

Этнические процессы на Юге

Ассимиляция горных юэ

Контакты с аборигенным населением среднего течения Янцзы

Древние китайцы и «юго-западные варвары

Этническое развитие населения крайнего Юга

Этнические процессы на Севере

Неудавшаяся попытка преодоления межэтнической розни

Этнические конфликты в начале правления династии Северная Вэн

Этнокультурные взаимоотношения между древними китайцами и сяньби в IV‒V вв.

Реформы Тоба Хуна

Сяньбийский ренессанс VI в.

Внешние связи

Страны Западного края

Согд и Сасанидский Иран

Римский Восток и Византия

Индия

Народы Корейского полуострова

Глава 3. Материальная культура

Город

Масштабы градостроительной деятельности

Упадок и возрождение городов в Северном Китае

Меняющийся облик города

Лоян ‒ город нового типа

Жилище

Конструктивные особенности

Строительные материалы

Эволюция интерьера

Пища

Специфика северной и южной кухни

Чай

Бетель

Посуда

Одежда

Состав костюма

Наплечная одежда

Поясная одежда

Головной убор

Обувь

Настольные игры

Тоуху

Любо

Шупу

Вэйци

Средства передвижения

Лодки

Колесный транспорт

Седло и стремена

Глава 4. Духовная культура

Религии

Религиозный даосизм

Даосизм и общество

Распространение буддизма

О восприятии буддизма в Китае

Интеллектуальная жизнь

Мир «Нового изложения рассказов, в свете ходящих» и его герои

Развитие философии, литературы и искусства

Традиционная обрядность

Свадьба и семья

Похороны и траур

Календарные праздники

Глава 5. Язык, письменность, филологическая традиция

Китайский язык и письменность

Структурное развитие китайского языка

Ареальное развитие китайского языка

Функциональное развитие китайского языка

Китайский язык и распространение буддизма

Эволюция китайской письменности

Развитие филологической традиции

Комментарии к филологическим трудам

У истоков теории перевода

Изучение китайской фонетики и система фаньце

Классификация тонов

Фонетические словари

Глава 6. Этническое самосознание

Влияние буддизма

Взаимодействие двух культурных традиций

«Варварское учение»

Буддизм и трансформация понятия «Срединное государство»

Соседи глазами древних китайцев

Критерии сходства и различий

«Лицо человека и сердце дикого зверя»

Общеэтническое и региональное самосознание

Обычаи и нравы различных частей Поднебесной

Север и Юг

Эволюция понятия «Срединное государство»

Элементарные категории этнической идентификации

Идея классификации народов у древних авторов

Этнические предки

Этнос

Заключение

Новые этнические компоненты

Закономерности ассимилятивных процессов

Этностабилизирующие и этностагнирующие факторы

Северные и южные китайцы

Приложения

Библиография

Иероглифы к тексту

Указатель имен

Указатель географических названий

Указатель этнических названий

Указатель династий, правивших на территории Китая в III‒VI вв.

Предметный указатель

Summary

 

http://1lib.eu/book/2708027/dbebcc

http://libgen.lc/ads...EDAB097F5A980EB

http://www.otval.spb...ov-etc-1979.pdf

Ответить

Фотография Стефан Стефан 13.08 2020

Глава 2

 

Антропологическая характеристика

 

Данные о расовой принадлежности древних китайцев и их соседей периодов Цинь и Хань крайне скудны и значительно уступают как количественно, так и качественно аналогичным материалам, относящимся к эпохам неолита и бронзы. Для восстановления хотя бы в общих чертах картины антропологической структуры популяций, расселенных на территории современного Китая и прилегающих стран в III в. до н.э. – III в. н.э., приходится использовать наряду с очень малочисленными скелетными сериями, датируемыми этим временем, редкие упоминания в древнекитайских письменных источниках о телесных особенностях различных этносов, населявших тогда Чжунго и другие страны Восточной Азии, а также различные косвенные соображения, которые позволяют гипотетически экстраполировать в пространстве и во времени сведения о других народах на древних китайцев.

 

«Гвардейцы» Цинь Шихуана

 

Для циньского времени могут быть использованы изображения и отчасти описания глиняных статуй воинов, которые были обнаружены в 1974 г. около могилы Цинь Шихуана, недалеко от Сиани, в уезде Линьтун пров. Шэньси. Общее количество статуй достигает нескольких тысяч; их рост варьируется от 1,75 до 1,86 м. Это может служить указанием на большую высокорослость «глиняных воинов» по сравнению с современными китайцами. Надо, однако, иметь в виду, что нет уверенности в том, что скульпторы сознательно не преувеличивали общих размеров статуй; к тому же глиняные фигуры изображали, вероятно, ближайших дружинников Цинь Шихуана, своего рода «гвардейцев», а в гвардию во все времена и у всех народов подбирались наиболее высокорослые, физически хорошо развитые люди. {380}

 

Статуи «гвардейцев» вылеплены во весь рост в полном воинском облачении с характерными прическами и настолько живо воспроизведенными чертами лица, что есть все основания видеть в них скульптурные портреты реальных людей. К сожалению, сохранность большей части фигур оказалась плохой. Несомненно, все воины принадлежали к тихоокеанским монголоидам; об этом красноречиво свидетельствуют такие особенности, как уплощенное, не очень широкое, но высокое лицо с сильно выступающими скулами, большей частью косое расположение глазных щелей, наклонных, как правило, к переносью, частое наличие эпикантуса, прикрывающего слезный бугорок во внутреннем углу глаза. У некоторых фигур встречаются утолщенные губы, прохеймия, широкий нос с низким переносьем и поперечно расположенными треугольными или круглыми носовыми отверстиями. Такой набор признаков может указывать на связь популяции древних китайцев циньского времени с южными монголоидами. Однако среди «гвардейцев» Цинь Шихуана нередки также субъекты с более узким носом, средним по высоте переносьем, прямой спинкой, более сагиттально расположенными осями ноздрей. Особо следует отметить наличие у этих скульптур глиняных накладок, изображающих усы и бороду, хотя и не сильно развитую, но выраженную вполне отчетливо. В письменных источниках, как увидим ниже, упоминаются усы и борода у древних китайцев ханьской эпохи. Наличие несколько повышенного для монголоидов третичного волосяного покрова на лице заставляет поставить вопрос о европеоидных или австралоидных примесях.

 

Визуальное сравнение и статистическое сопоставление по некоторым признакам глиняных статуй из могилы Цинь Шихуана с современными популяциями Восточной Азии позволяет прийти к выводу о принадлежности древних китайцев III в. до н.э. к восточноазиатской, или дальневосточной, расе тихоокеанских монголоидов. Этот вывод не исключает, конечно, своеобразия антропологического облика «гвардейцев» Цинь Шихуана и наличия у них связей с популяциями другой расовой принадлежности. Американоидные черты отдельных «гвардейцев», вероятно происходивших преимущественно из западных районов древнего Китая, где было расположено государство Цинь, заставляют вспомнить об аналогичных морфологических особенностях черепов эпохи позднего неолита и бронзы, найденных на той же территории. Остается открытым вопрос о происхождении несколько необычных для монголоидов усов и бороды, изображенных на циньских глиняных статуях. Возможно, что перед нами просто подчеркнутые традицией особенности, так как третичный волосяной покров у восточных монголоидов хотя и был развит сравнительно слабо, но не отсутствовал совершенно. Не исключена возможность европеоидных влияний, особенно если принять во внимание несомненные хозяйственно-культурные связи древних этносов Северного Китая с Южной Сибирью и Средней Азией, откуда скорее всего могли идти такие влияния. Более вероятны биологические связи популяций бассейна Хуанхэ с южномонголоидным и монголоидно-австралоидным населением территории современного Южного Китая; такого рода связи прослеживаются, как мы знаем, начиная с неолита, а может быть, и с позднего палеолита. {381}

 

В уезде Линьтун, недалеко от раскопок, где были обнаружены глиняные «гвардейцы» Цинь Шихуана, найдена относящаяся к тому же времени статуя женщины, сидящей на коленях с подогнутыми под себя ногами. Общий облик ее лица может быть охарактеризован как восточномонголоидный.

 

Другое портретное изображение женщины (служанки) найдено в 1968 г. в могиле ханьской принцессы Доу Вань около г. Маньчэн (Хэбэй) и относится ко II в. до н.э. Речь идет о бронзовой фигуре девушки с лампой в руках; лицо у этой девушки еще более плоское, чем у циньской женщины из уезда Линьтун. Нет сомнения, что оба женских изображения несут черты восточных монголоидов. По сравнению с «гвардейцами» Цинь Шихуана как циньская, так и ханьская женские фигуры отличаются большим сходством с южными монголоидами, что в значительной степени объясняется половым диморфизмом.

 

Данные письменных источников

 

Ценным дополнением к материалам о глиняных фигурах из могилы Цинь Шихуана могут служить данные о некоторых физических признаках людей циньской и ханьской эпох, упоминаемые в различных древнекитайских письменных источниках. Большинство таких данных касается роста, который определялся в чи и цунях. Один чи составлял в ханьское время от 23 до 23,5 см; чи подразделялся на 10 цунях; 10 чи составляли 1 чжан. В дальнейшем мы будем давать размеры общей длины тела в древнекитайских единицах, а затем в скобках помещать две цифры, из которых первая означает рост в сантиметрах при допущении, что 1 чи равен 23 см, а вторая – что он равен 23,5 см. В циньском уложении читаем: «Каторжники… ростом не превышающие 6 чи 5 цуней (149,5–152,8), и женщины, осужденные на каторгу и ростом не превышающие 6 чи 2 цуня (142,6–146,7), считаются малорослыми». В ханьское время мужчин, имевших рост менее 6 чи 2 цуней (142,6–146,7), не брали в армию. Ван Чун пишет о физических данных людей в древности и в его (т.е. ханьское) время: «Говорят, что в древности люди были рослые и красивые, сильные и обладающие долголетием, так что жили в среднем сто лет, а в наше время люди маленькие и некрасивые, к тому же рано умирают… Человек имеет рост, равный 7–8 чи (161–184 или 164,5–188)… и может прожить сто лет – так было во все времена… При Ван Мане один великан был ростом в 1 чжан (230–235)…в период правления [династии] Цзянь Чжан Чжунши из округа Инчуань достигал 1 чжана и 2 цуней (234,6–242,7), а Чжан Тан был ростом более чем 8 чи (184–188)…» В другом месте тот же автор пишет: «Тело среднего человека имеет длину 7–8 чи (161–184 или 164,5–188)».

 

Интересны сведения о росте отдельных исторических лиц. Например, знаменитый Сян Юй, главный соперник основателя ханьской династии Лю Бана, так описан у Сыма Цяня: «Ростом он был в 8 с лишним чи (184–188), а сила у него была такая, что он мог поднять жертвенный треножник». Бань Гу сообщает о Хо Гуане: «Ростом он был в 7 чи 3 цуня (167,9–172,0)». Заслуживают внимания {382} также данные о росте и цвете лица солдат пограничных крепостей в специально составлявшихся реестрах. В перечне солдат читаем: «Цзя Шэн, 30 лет, рост 7 чи 3 цуня»; «…52 года, рост 7 чи 1 цунь, цвет лица темный»; «Ван Фу, 60 лет, рост 1 чи 2 цуня, цвет лица темный»; «Аньго, 40 лет, 1 чи 2 цуня, цвет лица темный»; «Вэнь, возраст 47 лет, рост 7 чи 5 цуней»; «Сыма Фэндэ, 20 лет, рост 1 чи 2 цуня, цвет лица темный»; «Сун Май, 24 года, рост 1 чи 2 цуня, цвет лица темный». К этому можно добавить данные о фактической длине тела людей, погребенных в могилах ханьского времени; так, например, рост женщины из погребения Мавандуй 1 составлял 154 см, а мужчины из погребения Фэнхуаншань – 166–168 см. Таким образом, большинство древних китайцев циньской и ханьской эпох были среднерослыми или высокорослыми. Цифры Ван Чуна представляются в высшей степени вероятными. Специально подобранные «гвардейцы» Цинь Шихуана, естественно, превышали по длине тела обычных мужчин на несколько сантиметров. Любопытно, что в реестрах солдат пограничных крепостей если упоминается цвет лица, то он всегда определяется как «темный» и никогда как «светлый». Как бы ни были отрывочны эти данные, они все-таки указывают скорее на южные (австралоидно-монголоидные), а не на северные или западные (европеоидные) связи древних китайцев периода централизованных империй.

 

Еще более интересны данные о росте бороды и усов у древних китайцев. В циньском уложении читаем: «Какое наказание полагается тому, кто в драке вырвет человеку бороду и брови?» – «Он должен быть сослан на каторжные работы».

 

В «Хоу Ханьшу» в гл. 81 описывается драма, происшедшая в 27 г. н.э.: «Вэнь Сюй был схвачен бандитами. Их предводитель был поражен храбростью Вэнь Сюя и разрешил ему самому покончить с собой, пожаловав ему меч. Сюй принял меч, засунул бороду в рот и сказал, посмотрев на окружающих: „Раз уж бандиты заставляют меня кончить самоубийством, так пусть уж хоть моя борода не будет испачкана в земле“. С этими словами он вонзил в себя меч и умер». В других разделах «Хоу Ханьшу» читаем: «Этот человек с красивыми бородой и бровями»; «У него была красивая борода»; «Красивая борода и густые брови». Сыма Цянь пишет о Чжан Ляне: «Я представлял его себе человеком огромного роста и могучего телосложения. Когда же увидел его портрет, то оказалось, что он подобен миловидной женщине». Такой характеристикой внешности Чжан Ляна Сыма Цянь как бы выделяет его из среды современников. Действительно, на фреске из погребения конца I в. до н.э. близ Лояна Чжан Лян изображен безбородым, тогда как все другие лица – с бородой и усами. Изображения бородатых ханьцев встречаются и на других памятниках искусства, например на барельефе I в. н.э. из Суйдэ в пров. Шэньси. Все эти упоминания о бородатых китайцах ханьской эпохи, как и описанные выше изображения бороды и усов у «гвардейцев» Цинь Шихуана, перекликаются со свидетельствами летописи «Цзо чжуань» периода Чуньцю. Так, под 7-м годом правления Чжао-гуна (535 г. до н.э.) читаем: «Во время официальной церемонии в царстве Чу распорядителем был назначен некто с длинной бородой». Под 17-м годом того же Чжао-гуна (525 г. до н.э.) {383} говорится: «Во время войны между У и Чу командующий уским отрядом решил пойти на хитрость. Послал трех человек с длинными бородами спрятаться около корабля, сказав: „Когда я крикну, ответьте мне!..“ Чуская армия… потерпела поражение». Таким образом, очевидно, что в древнем Китае значительное развитие бороды связывалось с обитателями южных царств – У и особенно Чу, населенных в то время не только, а может быть, и не столько китайцами, сколько этносами, говорившими на мяо-яоских, аустронезийских и, возможно, тайских языках. К этим двум царствам надо добавить Юэ, покоренное в 334 г. до н.э. чусцами. С одной из групп юэ – миньюэ – возможно связать древние черепа, найденные в уезде Миньхоу пров. Фуцзянь.

 

Северо-западными соседями южных юэ, представлявших собой, несомненно, этнически сборную группу, были различные племена дянь, с которыми многие исследователи связывают культуру Шичжайшань, достигшую наивысшего расцвета во II–I вв. до н.э. Бронзовые скульптуры, относящиеся к этой культуре, говорят о сложном этническом и антропологическом составе ее носителей. Китайский археолог Фэн Ханьцзи выделяет среди дяньцев несколько типов, из которых один тип характеризуется значительным развитием бороды. Вполне возможно, что эта бородатость дяньцев объясняется присутствием тех же австралоидных или, вернее, австралоидно-южномонголоидных компонентов, что и развитие третичного волосяного покрова на лицах чусцев или «гвардейцев» Цинь Шихуана. Создается впечатление, что в последних веках до н.э. и в первых веках н.э. удельный вес австралоидно-южномонголоидных популяций в населении территории современного Китая, особенно его южной части, был заметно выше, чем в настоящее время. Такое допущение, носящее, естественно, гипотетический характер, хорошо согласуется как с данными палеоантропологии Восточной Азии, так и с материалами о расовом составе современного населения. {384}

 

Чебоксаров Н.Н. Антропологическая характеристика // История Китая с древнейших времен до начала XXI века: в 10 т. T. 2. Эпоха Чжаньго, Цинь и Хань (V в. до н.э. – III в. н.э.) / Отв. ред. Л.С. Переломов; Ин-т Дальнего Востока РАН. М.: Наука; Вост. лит, 2016. С. 380–384.

Ответить