←  Древний Рим

Исторический форум: история России, всемирная история

»

Начало Рима исторического

Фотография andy4675 andy4675 04.12 2013

Теодор Моммзен, История Рима, кн. 1, гл. 4:

 

Рим как рынок Лациума

Рамны

На расстоянии почти трех немецких миль от устьев Тибра тянутся по обоим берегам реки вверх по ее течению небольшие холмы, более высокие на правом берегу, чем на левом; с этими последними возвышенностями связано имя римлян в течение по меньшей мере двух с половиной тысячелетий. Конечно, нет никакой возможности определить, когда и откуда оно взялось; достоверно только то, что при известной нам самой древней форме этого имени члены общины назывались рамнами (Ramnes), но не римлянами, а этот переход звуков, часто встречающийся в первом периоде развития языков, но рано прекратившийся в латинском языке1, служит ясным доказательством незапамятной древности самого имени. О происхождении названия нельзя сказать ничего достоверного, но весьма возможно, что рамны то же, что приречные жители.

 

Тиции, луцеры

Но не одни они жили на холмах по берегам Тибра. В древнейшем делении римского гражданства сохранились следы его происхождения из слияния трех, по-видимому первоначально самостоятельных округов — рамнов, тициев и луцеров, стало быть, из такого же синойкизма2, из какого возникли в Аттике Афины. О глубокой древности такого тройного состава общины3 всего яснее свидетельствует тот факт, что римляне, в особенности в том, что касалось государственного права, постоянно употребляли вместо слов «делить» и «часть» слова «троить» (tribuere) и «треть» (tribus), а эти выражения с. 52 подобно нашему слову «квартал» рано утратили свое первоначальное числовое значение. Еще после своего соединения в одно целое каждая из этих трех когда-то самостоятельных общин, а теперь отделов, владела одной третью общин земельной собственности и в том же размере участвовала как в ополчении граждан, так и в совете старшин. Точно так же, вероятно, таким разделением на три объясняется делимое на три число членов почти всех древнейших жреческих коллегий, как-то: коллегий святых девственниц, плясунов, земледельческого братства, волчьей гильдии и птицегадателей. Эти три элемента, на которые распадалось древнейшее римское гражданство, послужили поводом для самых нелепых догадок; неосновательное предположение, будто римская нация была смесью различных народов, находится в связи с такими догадками; оно старается прийти различными путями к заключению, что три великих италийских расы были составными частями древнего Рима, и превращает в массу этрусских, сабинских, эллинских и даже, к сожалению пеласгийских обломков такой народ, у которого язык, государственные учреждения и религия развились в таком чисто национальном духе, который редко встречается у других народов. Откладывая в сторону частью нелепые, частью необоснованные гипотезы, мы скажем в немногих словах все, что может быть сказано о национальности составных элементов самого древнего римского общинного устройства. Что рамны были одним из латинских племен, не подлежит сомнению, так как, давая новому римскому объединению свое имя, они вместе с тем определяли и национальность объединившихся отдельных общин. О происхождении луцеров можно сказать только то, что ничто не мешает и их отнести, подобно рамнам, к латинскому племени. Напротив того, второй из этих общин единогласно приписывается сабинское происхождение, а для этого мнения может служить подтверждением по меньшей мере сохранявшееся в братстве тициев предание, что при вступлении тициев в объединившуюся общину эта священническая коллегия была учреждена для охранения особых обрядов сабинского богослужения. Возможно, стало быть, что в очень отдаленные времена, когда племена латинское и сабельское еще не отличались одно от другого по языку и нравам так резко, как впоследствии отличались римляне от самнитов, какая-нибудь сабельская община вступила в латинский окружной союз; это правдоподобно потому, что, по самым древним и достоверным преданиям, тиции постоянно удерживали первенство над рамнами, и стало быть, вступившие в общину тиции могли заставить древних рамнов подчиниться требованиям синойкизма. Во всяком случае тут также происходило смешение различных национальностей, но оно едва ли имело более глубокое влияние, чем, например, происшедшее несколькими столетиями позже переселение в Рим сабинского уроженца Атта Клауза или Аппия Клавдия вместе с его товарищами и клиентами. Как это принятие рода Клавдиев в среду римлян, так и более древнее принятие тициев в среду рамнов не дают права относить общину рамнов к числу таких, которые состояли из смеси различных народностей. За исключением, быть может, некоторых национальных установлений, перешедших в богослужебные обряды, в Риме незаметны никакие сабельские элементы. Для догадок этого рода нельзя найти решительно никаких подтверждений в латинском с. 53 языке4. Действительно, было бы более чем удивительно, если бы от включения только одной общины из племени, находившегося в самом близком племенном родстве с латинским, сколько-нибудь заметным образом нарушилось единство латинской национальности; при этом прежде всего не следует забывать того факта, что, в то время когда тиции получили постоянную оседлость рядом с рамнами, не Рим, а Лациум служил основой для латинской национальности. Если новая трехчленная римская община и заключала в себе первоначально некоторую примесь сабельских элементов, она все-таки была тем же, чем была община рамнов, — частью латинской нации.

 

в. Рим во главе Лациума.

Задолго до того времени, когда на берегах Тибра возникло поселение, вышеупомянутые рамны, тиции и луцеры, вероятно, имели сначала порознь, а потом совокупно укрепленные убежища на римских холмах, а свои поля обрабатывали живя в окрестных деревнях. Дошедшим от этих древнейших времен преданием может считаться тот «волчий праздник», который справлялся на Палатинском холме родом Квинктиев; это был праздник крестьян и пастухов, отличавшийся, как никакой другой, патриархальным простодушием своих незатейливых забав и, что замечательно, сохранившийся даже в христианском Риме долее всех других языческих празднеств. Из этих поселений впоследствии возник Рим. Об основании города в том собственном смысле этого слова, который усвоен народными сказаниями, конечно не может быть и речи: Рим был построен не в один день. Но стоит внимательного рассмотрения вопрос, каким путем Рим так рано достиг в Лациуме выдающегося политического значения, между тем как, судя по его географическому положению, следовало бы скорее ожидать противного. Местность, в которой находится Рим, и менее здорова и менее плодородна, чем местность большинства древних латинских городов. В ближайших окрестностях Рима плохо растут виноград и смоковница, и в них мало обильных источников, так как ни превосходный в других отношениях родник Камен, находившийся перед Капенскими воротами, ни тот Капитолийский источник, который был впоследствии открыт в Туллиануме, не отличались изобилием воды. К этому присоединяются частые разливы реки, у которой русло недостаточно покато, так что она не успевает изливать в море массы воды, стремительно ниспадающие с гор в дождливую пору, и потому затопляет и обращает в болота лежащие между холмами долины и низменности. Для поселенцев такая местность не имеет ничего привлекательного; еще в древние времена высказывалось мнение, что первые переселенцы не могли выбрать в столь благодатном краю такую нездоровую и неплодородную местность и что только необходимость или какая-нибудь другая особая причина должны были побудить их к основанию там города. Уже легенда сознавала странность такого предприятия: сказание об основании Рима альбанскими выходцами под предводительством альбанских княжеских сыновей Ромула и Рема есть не что иное, как наивная попытка с. 54 со стороны древней квазиистории объяснить странное возникновение города в столь неудобном месте и вместе с тем связать происхождение Рима с общей метрополией Лациума. История должна прежде всего отбросить такие басни, выдаваемые за настоящую историю, а в действительности принадлежащие к разряду не очень остроумных выдумок; но ей, быть может, удастся сделать еще один шаг вперед и, взвесив особые местные условия, высказать определенную догадку не об основании города, а о причинах его быстрого и поразительного развития и его исключительного положения в Лациуме. Рассмотрим прежде всего древнейшие границы римской области. К востоку от нее находились города Антемны, Фидены, Цэнина, Габии, частью удаленные от ворот Сервиева Рима менее чем на одну немецкую милю; стало быть, границы округов должны были находиться подле самых городских ворот. С южной стороны мы находим на расстоянии трех немецких миль от Рима могущественные общины Тускула и Альбы, поэтому римская городская область, как кажется, не могла заходить в этом направлении далее Клуилиева рва, находившегося в одной немецкой миле от Рима. Точно так же и в юго-западном направлении граница между Римом и Лавинием находилась у шестого милевого камня. Между тем как римская территория была заключена в самые тесные границы со стороны континента, она, напротив того, исстари свободно тянулась по обоим берегам Тибра в направлении к морю, не встречая на всем протяжении от Рима до морского берега ни какого-либо старинного центра другого округа, ни каких-либо следов старых округовых границ. Правда, народные сказания, которым известно происхождение чего бы то ни было, объясняют нам, что принадлежавшие римлянам на правом берегу Тибра «семь деревень» (septem pagi) и значительные соляные копи, находившиеся близ устьев реки, были отняты царем Ромулом у жителей города Вейи и что царь Анк возвел предмостное укрепление на правом берегу Тибра, на так называемом Янусовом холме (Janiculum), а на левом берегу построил римский Пирей — портовый город при «устье» (Ostia). Но тому, что владения на этрусском берегу уже в глубокой древности входили в состав римской области, служит более веским доказательством находившаяся у четвертого милевого камня впоследствии проложенной к гавани дороги роща богини плодородия (Dea Dia), где в древности справлялся праздник римских земледельцев и где издавна же находился центр римского земледельческого братства; действительно, именно там с незапамятных времен жил род Ромилиев, бесспорно самый знатный среди всех римских родов; в то время Яникул был частью самого города, а Остия была колонией граждан, т. е. городским предместьем. И это не могло быть простой случайностью. Тибр был природным торговым путем Лациума, а его устье у бедного удобными гаванями прибрежья неизбежно должно было служить якорной стоянкой для мореплавателей. Сверх того, Тибр с древнейших времен служил для латинского племени оборонительной линией для защиты от нападений северных соседей. В качестве складочного места для занимавшихся речною и морскою торговлею латинов и в качестве приморской пограничной крепости Лациума Рим представлял такие выгоды, каких нельзя было найти ни в каком другом месте: он соединял в себе преимущества крепкой позиции и непосредственной близости к реке, господствовал над обоими берегами этой реки вплоть до ее устья, занимал положение одинаково удобное и для лодочников, спускавшихся вниз по Тибру или по Анио, и для мореплавателей с. 55 (так как морские суда были в ту пору небольших размеров), а от морских разбойников доставлял более надежное убежище, чем города, расположенные непосредственно на берегу моря. Что Рим был обязан если не своим возникновением, то своим значением этим торговым и стратегическим преимуществам, ясно видно по многим другим указаниями, гораздо более веским, чем данные сказаний, которым придан вид исторической истины. Отсюда происходят очень древние сношения с городом Цере, который был для Этрурии тем же, чем был Рим для Лациума, а впоследствии сделался ближайшим соседом Рима и его собратом по торговле; отсюда объясняются и необыкновенное значение моста через Тибр и вообще та важность, которую придавали в римской общине постройке мостов; отсюда же понятно, почему галера была городским гербом. Отсюда вела свое начало старинная римская портовая пошлина, которая исстари взималась в Остийской гавани только с того, что привозилось для продажи (promercale), а не с того, что привозилось собственниками груза для его личного потребления (usuarium), и которая, стало быть, в сущности была налогом на торговлю. Отсюда, если мы заглянем вперед, объясняется сравнительно раннее появление в Риме чеканной монеты и торговых договоров с заморскими государствами. В этом смысле Рим действительно мог быть тем, за что его выдают народные сказания, — скорее искусственно созданным, чем возникшим сам собою городом и скорее самым юным, чем самым старым из латинских городов. Не подлежит сомнению, что местность уже была отчасти обработана, и как на Альбанских горах, так и на многих других возвышенностях Кампании уже стояли укрепленные замки в то время, когда на берегах Тибра возник пограничный рынок латинов. О том, чем было вызвано основание Рима — решением ли латинской федерации, гениальной ли прозорливостью всеми забытого основателя города, или естественным развитием торговых сношений, — мы не в состоянии высказать даже простой догадки. Но к этому взгляду на Рим как на рынок Лациума примыкает другое соображение. На заре истории Рим противопоставляется союзу латинских общин как единый замкнутый город. Латинское обыкновение жить в незащищенных селениях и пользоваться общим укрепленным замком только для празднеств или для собраний или в случае опасности стало исчезать в римском округе, по всей вероятности, гораздо ранее, чем в каком-либо другом месте Лациума. Причиной этого было не то, что римлянин перестал сам заниматься своим крестьянским двором или считать свою усадьбу за свой родимый кров, а то, что нездоровый воздух Кампании заставлял его переселяться на городские холмы, где он находил больше прохлады и более здоровый воздух; рядом с этими крестьянами там, должно быть, исстари часто селилось также многочисленное неземледельческое население, состоявшее и из пришельцев, и из туземцев. Этим объясняется густота населения древней римской территории, которая заключала в себе самое большое 5½ квадратных миль частью болотистой и песчаной почвы, а между тем уже по древнейшим городским уставам выставляла гражданское ополчение из 3 300 свободных мужчин и, стало быть, насчитывала, по меньшей мере, 10 тысяч свободных жителей. Но этого еще мало. Кто знает римлян и их историю, тому известно, что своеобразный характер их общественной и частной деятельности объясняется их городским и торговым бытом и что их противоположность остальным латинам и вообще италикам была с. 56 преимущественно противоположностью горожан и крестьян. Впрочем, Рим не был таким же торговым городом, как Коринф или Карфаген, потому что Лациум, в сущности, земледельческая страна, а Рим и был и оставался прежде всего латинским городом. Но то, чем отличался Рим от множества других латинских городов, должно быть, без сомнения, приписано его торговому положению и обусловленному этим положением духу его гражданских учреждений. Так как Рим служил для латинских общин торговым складочным местом, понятно, что наряду с латинским сельским хозяйством и даже преимущественно перед ним там сильно и быстро развивалась городская жизнь, чем и была заложена основа для его особого положения. Гораздо интереснее и гораздо легче проследить это торговое и стратегическое развитие города Рима, чем браться за бесплодный химический анализ древних общин, которые и сами по себе незначительны и мало отличаются одна от другой. Это городское развитие мы можем распознать в некоторой мере по указаниям предания о постепенно возникавших вокруг Рима валах и укреплениях, сооружение которых, очевидно, шло рука об руку с превращением римского общинного быта в городской.

 

г. Палатинский город и семь холмов

Первоначальная городская основа, из которой в течение столетий вырастал Рим, обнимала, по достоверным свидетельствам, только Палатин, который в более позднюю пору назывался также четырехугольным Римом (Roma quadrata), потому что Палатинский холм имеет форму правильного четырехугольника. Ворота и стены этого первоначального городского кольца были видны еще во времена империи; даже нам хорошо известно, где находились двое из этих ворот — Porta Romana подле S. Giorgio in Velabro и Porta Mugionis подле арки Тита, а палатинскую стену описал по личному осмотру Тацит по крайней мере с тех ее сторон, которые обращены к Авентину и к Целию. Многочисленные следы указывают на то, что именно здесь находились центр и первоначальная основа городского поселения. На Палатине находился священный символ этой основы — так называемая «священная яма» (mundus), куда каждый из первых поселенцев клал запасы всего, что нужно в домашней жизни, и, сверх того, комок дорогой ему родной земли. Кроме того, там находилось здание, в котором собирались все курии — каждая у своего собственного очага — для богослужения и для других целей (curiae veteres). Там же находилось здание, в котором собирались «скакуны» (curia saliorum) и в котором хранились в то же время священные щиты Марса, святилище «волков» (lupercal) и жилище юпитерова жреца. На этом холме и подле него сосредоточивались все народные сказания об основании города; там представлялись взорам верующих в эти сказания: покрытое соломой жилище Ромула, пастушья хижина его приемного отца Фаустула, священная смоковница, к которой был прибит волнами короб с двумя близнецами, кизиловое дерево, которое выросло из древка копья, брошенного в городскую стену основателем города с Авентинского холма через лощину цирка, и другие такого же рода святыни. О храмах в настоящем смысле этого слова еще не имели понятия в ту пору, а потому и на Палатине не могло быть остатков от таких памятников древности. Но центры общинных сборищ не оставили после себя никаких следов по той причине, что были рано перенесены оттуда в другие места; можно только догадываться, что открытое место вокруг священной ямы (mundus), впоследствии названное площадью Аполлона, было самым древним сборным пунктом граждан и сената, с. 57 а на поставленных над ним подмостках устраивались древнейшие пиршества римской общины. Напротив того, в «празднестве семи холмов» (septimontium) сохранилось воспоминание о более обширном поселении, постепенно образовавшемся вокруг Палатина; там появились одни вслед за другими новые предместья, из которых каждое было обнесено особой, хотя и не очень крепкой, оградой и примыкало к первоначальной городской стене Палатина точно так, как в топях к главной плотине примыкают другие, второстепенные. В число «семи холмов» входили: сам Палатин; Цермал — склон Палатина к той низменности (velabrum), которая тянется по направлению к реке между Палатином и Капитолием; Велия — хребет холма, соединяющий Палатин с Эсквилином и впоследствии почти совершенно застроенный императорами; Фагутал, Оппий и Циспий — три возвышенности Эсквилина; наконец Сукуза, или Субура, — крепость, заложенная ниже S. Pietro in Vincolis, на седловине между Эсквилином и Квириналом и вне земляного вала, защищавшего новый город на Каринах. По этим, очевидно, постепенно возникавшим пристройкам можно до некоторой степени ясно проследить самую древнюю историю палатинского Рима, в особенности если иметь при этом в виду сервиево разделение Рима на кварталы, основанное на этом более древнем разделении города на части. Палатин был первоначальным центром римской общины — самой древней и первоначально единственной ее оградой; городское поселение возникло в Риме, как и повсюду, не внутри замка, а под его стенами; оттого-то самые древние из известных нам поселений, впоследствии составлявшие в сервиевом разделении города кварталы первый и второй, были расположены вокруг Палатина. Примером этого могут служить поселение, образовавшееся на склоне Цермала к Тускской дороге (в названии которой, вероятно, сохранилось воспоминание об оживленных торговых сношениях между церитами и римлянами, существовавших еще в ту пору, когда город занимал один Палатинский холм), и поселение на Велии; эти два пригорода впоследствии образовали в сервиевом городе вместе с крепостным холмом один квартал. В состав позднейшего второго квартала входили: предместье на Целийском холме, вероятно занимавшее лишь самый внешний выступ этого холма над Колизеем; предместье на Каринах, т. е. на том возвышении, которое образует склон Эсквилина к Палатину; наконец долина и передовое укрепление Субуры, от которой и весь квартал получил свое название. Эти два квартала и составляли первоначальный город, а его Субуранский квартал, тянувшийся под крепостным холмом примерно от арки Константина до S. Pietro in Vincolis и по лежащей внизу долине, был, как кажется, более значительным и, быть может, более древним, чем поселения, включенные Сервием в Палатинский округ, так как первый предшествует второму в списке кварталов. Замечательным памятником противоположности этих двух частей города служит один из самых древних священных обычаев позднейшего Рима, заключавшийся в том, что на Марсовом поле ежегодно приносили в жертву октябрьского коня: жители Субуры до очень поздней поры состязались на этом празднике с жителями священной улицы из-за лошадиной головы, и, смотря по тому, на какой стороне оставалась победа, эту голову прибивали гвоздями или к Мамилиевой башне (местонахождение которой неизвестно) в Субуре, или к царскому дому у подножья Палатина. В этом случае обе половины древнего города состязались между собою на равных правах. Стало с. 58 быть, Эсквилии, название которых в сущности делало излишним употребление слова Карины, были на самом деле тем, чем назывались, т. е. внешними постройками (exquiliae подобно inquilinus от colere), или городским предместьем; при позднейшем разделении города они вошли в состав третьего квартала, который всегда считался менее значительным, чем субуранский и палатинский. Быть может, и другие соседние высоты, как например Капитолий и Авентин, были также заняты общиной семи холмов; это видно главным образом из того, что уже в ту пору существовал (чему служит вполне достаточным доказательством одно существование понтификальной коллегии) тот «мост на сваях» (pons sublicius), для которого служил естественным мостовым устоем тибрский остров; не следует оставлять без внимания и тот факт, что мостовое укрепление находилось на этрусском берегу, на возвышении Яникула; но община не включала этих мест в кольцо своих укреплений. Сохранившееся до поздней поры в богослужебном уставе правило, что мост должен быть сложен без железа, из одного дерева, очевидно имело первоначально ту практическую цель, что требовался летучий мост, который можно было во всякое время легко сломать или сжечь; отсюда видно, как долго римская община не могла рассчитывать на вполне обеспеченное и непрерывное обладание речной переправой. Мы не имеем никаких указаний на какую-либо связь между этими постепенно выраставшими городскими поселениями и теми тремя общинами, на которые римская община в государственно-правовом отношении распадалась с незапамятных времен. Так как рамны, тиции и луцеры, по-видимому, первоначально были самостоятельными общинами, то следует полагать, что каждая из них первоначально селилась самостоятельно. Но на семи холмах они конечно не отделялись одна от другой особыми оградами, а все, что было на этот счет выдумано в старину или в новое время, должно быть отвергнуто разумным исследователем наряду с забавными сказками о Тарпейской скале и о битве на Палатинском холме. Скорее можно предположить, что оба квартала древнейшего города — Субура и Палатин, равно как тот квартал, который состоял из предместий, были разделены на три части между рамнами, тициями и луцерами; с этим можно было бы поставить в связь и тот факт, что в субуранской и палатинской частях города, равно как во всех позже образовавшихся его кварталах, находилось по три пары Аргейских храмов. Палатинский семихолмный город, быть может, имел свою историю, но до нас не дошло о нем никаких других сведений, кроме только того, что он действительно существовал. Но подобно тому как падающие с деревьев листья подготовляют почву к новой весне, хотя за их падением и не следит человеческий глаз, так и этот исчезнувший семихолмный город подготовил почву для исторического Рима.

 

д. Холмовые римляне на Квиринале

Но не один палатинский город издревле занимал то пространство, которое было впоследствии обнесено сервиевыми стенами; в непосредственном с ним соседстве стоял напротив другой город — на Квиринале. «Древний замок» (Capitolium vetus) со святилищами Юпитера, Юноны и Минервы и с тем храмом богини «верного слова», в котором публично выставлялись государственные договоры, был ясным прототипом позднейшего Капитолия с его храмами в честь Юпитера, Юноны и Минервы и с его храмом римской «Верности», также игравшим роль дипломатического архива; этот замок служил бесспорным доказательством того, что и Квиринал когда-то с. 59 был центром самостоятельной общины. То же видно из поклонения Марсу и на Палатине и на Квиринале, так как Марс был первообразом воина и самым древним высшим божеством италийских гражданских общин. С этим находится в связи и то, что служившие Марсу два очень древних братства — «скакунов» (Salii) и «волков» (Luperci) — существовали в позднейшем Риме в двойном комплекте так, что рядом с палатинскими скакунами существовали скакуны квиринальские, а рядом с квинктийскими волками Палатина — Фабиева волчья гильдия, святилище которой находилось, по всей вероятности, на Квиринале5. Все эти указания вески сами по себе, но приобретают еще более важное значение, если мы припомним, что в точности известная нам окружность палатинского семихолмного города не вмещала в себе Квиринала и что в сервиевом Риме, который состоял из трех первых кварталов, соответствовавших прежнему объему палатинского города, был впоследствии сформирован четвертый квартал из Квиринала и из соседнего с ним Виминала. Отсюда объясняется и цель, для которой было возведено внешнее укрепление Субуры за городской стеной, в долине между Эсквилином и Квириналом: тут соприкасались границы двух территорий, и поселившиеся на этой низменности палатинцы нашли нужным построить тут крепость для защиты от обитателей Квиринала. Наконец не исчезло также и то название, которым жители Квиринала отличались от своих палатинских соседей. Палатинский город назывался городом «семи гор», и название его жителей происходило от слова гора (montani), под которым разумели преимущественно Палатин, но также и другие принадлежавшие к нему высоты; напротив того, вершина Квиринала (которая была не только не ниже вершины Палатина, но даже немного выше) вместе с принадлежавшим к ней Виминалом никогда не называлась иначе как холмом (collis); даже в актах, относящихся к религиозной области, Квиринал нередко называется просто «холмом», без прибавления какого-либо объяснительного слова. Точно так же и ворота при спуске с этой возвышенности обыкновенно называются воротами у холма (porta collina), живущие там священнослужители Марса — священнослужителями с холма (salii collini) в отличие от палатинских (salii Palatini), а образовавшийся из этого округа четвертый Сервиев квартал — кварталом на холме с. 60 (tribus collina)6. Название «римляне», под которым первоначально разумели всех жителей той местности, могло быть усвоено как жителями холмов, так и обитателями горы, и первые из них могли называться римлянами на холмах (Romani collini). Нет ничего невозможного в том, что между жителями двух соседних городов существовало и племенное различие; но мы не имеем достаточных оснований, для того чтобы признать основанную на Квиринале общину за иноплеменную, точно так же как не имеем основания признать иноплеменной какую-либо из общин, основанных на латинской территории7.

 

е. Взаимные отношения общин палатинской и квиринальской

Итак, жившие на Палатине нагорные римляне и жившие на Квиринале римляне с холмов стояли в ту пору во главе римского общинного устройства, составляя две отдельных общины, которые без сомнения часто враждовали между собою и в этом отношении имели некоторое сходство с теперешними римскими монтиджанами и трастеверинами. Что семигорная община исстари была могущественнее квиринальской, надежно доказывается и более широкими размерами ее новостроек и предместий и тем второстепенным положением, которым прежние римляне с холмов принуждены были довольствоваться в позднейшем сервиевом городском устройстве. Но и внутри палатинского города едва ли успели вполне объединяться его различные составные части. О том, как Субура и Палатин ежегодно состязались между собою из-за лошадиной головы, уже было упомянуто ранее; но и обитатели каждой возвышенности, с. 61 даже члены каждой курии (в ту пору еще не было общего городского очага, а очаги у каждой курии были особые, хотя и стояли один подле другого), вероятно, сильнее сознавали свою обособленность, чем свое единство, так что Рим был скорее совокупностью городских поселений, чем цельным городом. По многим следам можно полагать, что даже жилища древних могущественных фамилий были укреплены так, что были способны защищаться от нападений, и, стало быть, нуждались в защите. Величественная стена, постройка которой приписывается царю Сервию Туллию, впервые окружила одной оградой не только два города, стоявшие на Палатине и на Квиринале, но и не входившие в черту этих городов возвышенности Капитолия и Авентина, и таким образом был создан новый Рим, Рим мировой истории. Но прежде чем столь грандиозное предприятие могло быть выполнено, должно было совершенно измениться положение Рима среди всего окрестного населения. В древнейшую эпоху истории латинского племени, когда торговые сношения отсутствуют и не совершается никаких событий, землепашец — житель семи римских холмов — ничем не отличался от землепашца любой другой части территории, занимаемой латинским племенем. Единственным зачатком более прочных поселений являлись тогда укрепленные убежища на вершинах гор, в обычное время пустовавшие. В более позднюю эпоху — эпоху расцвета города, раскинувшегося на Палатине и внутри «семи оград», — происходило освоение римской общиной устьев Тибра. В этот именно период латинское племя выходит на путь оживления торговых сношений и развития городской культуры, особенно в самом Риме. Эта эпоха отмечена также укреплением политических связей как внутри отдельных государств, так и в Латинском союзе в целом. Создание же единого крупного города — появление укреплений царя Сервия — соответствует той эпохе, когда город Рим начал свою борьбу за господство в Латинском союзе и в конце концов вышел из этой борьбы победителем.

 

ПРИМЕЧАНИЯ


1Примерами такого изменения гласной буквы могут служить следующие слова, которые все изменились соответственно самому древнему типу: pars — portio, Mars — mors, farreum — horreum, Fabii — Fovii, Valerius — Volesus, vacuus — vocivus.

2Не следует думать, что с понятием о синойкизме необходимо соединяется понятие о совместной оседлости; все по-прежнему живут на своих местах, но уже для всех существуют только один совет и один центр управления. Фукидид, 2, 15; Геродот, 1, 170.

3Если принять в соображение аттическое слово τριττύς, и умбрское trifo, то можно задаться даже таким вопросом: не была ли трехчленность общины основною греко-италийской формой; если бы этот вопрос был разрешен утвердительно, то уже нельзя было бы объяснить трехчленность римской общины слиянием нескольких когда-то самостоятельных племен. Но для того чтобы отстоять столь несогласное с преданием предположение, нужно было бы доказать, что разделение на три составные части встречалось в греко-италийском кругу чаще, чем это оказывается в действительности, и что оно повсюду является основной формой. Умбры могли впервые усвоить слово tribus под влиянием римского преобладания; нельзя с уверенностью утверждать, что оно было употребительным на языке осков.

4Хотя в настоящее время совершенно отложено в сторону старинное мнение, что латинский язык должен считаться смесью греческих элементов с негреческими, даже серьезные исследователи (как, например, Швеглер, Римская история, 1, 184, все-таки находят в латинском языке смешение двух родственных италийских наречий. Но было бы напрасно требовать филологических или исторических доказательств такого мнения. Когда какой-нибудь язык является промежуточным между двумя другими, то каждый филолог понимает, что это происходит чаще от органического развития, чем от внешних примесей.

 

5Что квинктийские луперки стояли по своему рангу выше фабиевых, видно из того, что фабулисты называли квинктиев приверженцами Ромула, а фабиев — приверженцами Рема (Овидиус, Fasti, 2, 373 и сл., Vict., De Orig. 22). Что Фабии принадлежали к числу живших на холмах римлян, доказывается тем, что их род совершал свои жертвоприношения на Квиринале (Ливий, 5, 46, 52), а в этом случае безразлично, находились ли эти жертвоприношения в связи с луперкалиями или нет. Впрочем, Луперк этой коллегии называется в надписях (Orelli, 2253) Lupercus Quinctialis vetus, а название Kaeso (см. Римские исследования Моммзена, 1, 17), по всей вероятности находящееся в связи с культом Луперкалий, встречается исключительно только у квинктиев и у фабиев; поэтому часто употребляемая писателями форма Lupercus Quinctilius и Quinctilianus должна считаться за искажение, а эта коллегия существовала не у квинктилиев, которые были сравнительно менее древнего происхождения, а у квинктиев, происхождение которых было гораздо более древне. Когда же, наоборот, квинктии (Ливий, 1, 30) или квинктилии (Дионисий, 3, 29) упоминаются в числе альбанских родов, то здесь следует предпочитать последнюю орфографию и считать квинктийский род за древнеримский.

6Хотя та возвышенность, на которой жили римляне с холмов, и носила впоследствии общеупотребительное название квиринальского холма, из этого еще не следует заключать, что название «квириты» первоначально было названием живших на Квиринале граждан. С одной стороны, как объяснено выше, все древние следы свидетельствуют о том, что эти жители назывались collini, с другой стороны, бесспорно, что как исстари в более позднюю пору название «квириты» обозначало полноправных граждан и не имело ничего общего с противопоставлением обитателей холма обитателям горы (montani — collini). Позднейшее название Quirinalis возникло от того, что хотя Mars quirinus, мечущий копья бог смерти, и был первоначально предметом поклонения как на Палатине, так и на Квиринале (так как в древнейших надписях, найденных в так называемом храме Квирина, это божество называется Марсом), но впоследствии, во избежание смешения, стали называть бога, жившего на горе римлян, преимущественно Марсом, а бога, жившего на холме римлян, преимущественно Квирином. Хотя Квиринал и называется также жертвенным холмом, collis agonalis, но этим указывается только на то, что он был для римлян на холмах священным центром.

7То, что выдают за такие основания (ср., например, Швеглер, Римская история, 1, 480), в сущности сводится к высказанной Варроном и по обыкновению повторявшейся вслед за ним позднейшими писателями этимолого-исторический гипотезе, что латинские слова quiris, quirinus были одного происхождения с названием сабинского города Cures и что, стало быть, квиринальский холм был заселен переселенцами из Кур. Даже если бы одинаковое происхождение этих слов было доказано, то делать из этого исторический вывод мы все же не имели бы права. Иные утверждали, но не могли доказать, что древние святилища, находившиеся на этой горе (где также был и такой холм, который назывался Лациарийским), были сабинские. Mars quirinus, Sol, Salus, Flora, Semo Sancus или Deus fidius конечно были сабинскими божествами, но они вместе с тем были латинскими божествами, которым стали поклоняться, очевидно, еще в ту пору, когда латины и сабины жили нераздельно. Если же со святилищами Квиринала, впоследствии отодвинувшегося на второй план, преимущественно связано название такого божества, как Semo Sancus (ср. происшедшее от его имени название porta sanqualis), впрочем встречающееся и на острове Тибра, то всякий беспристрастный исследователь усмотрит в этом факте лишь доказательство глубокой древности этого культа, а не его заимствование из соседней страны. При этом не следует отвергать возможности влияния племенного различия; но, если бы это различие и действительно существовало, оно исчезло для нас бесследно, а ходячие между нашими современниками рассуждения об участии сабинского элемента в римском устройстве лишь могут служить предостережением от такого переливания из пустого в порожнее.

 

http://ancientrome.r...tm?a=1271082499

Ответить

Фотография andy4675 andy4675 01.04 2014

Рим в греческих источниках:

А. И Немировский, "История Раннего Рима и Италии", гл. 1: Литературные источники ранней истории Рима и Италии, разд.: Свидетельства греков, стр. 17-20 (со ссылкой на Г. Гротефенда).

Ответить

Фотография RedFox RedFox 01.04 2014

Есть хорошая книжка И.Л. Маяк «Рим первых царей» МГУ, 1983 г., и там уже ровно на тему ветки: Глава II. Проблема населения древнейшего Рима - http://centant.spbu....b/mayak/2-1.htm

P.S. почтенного Моммзена и автора этой книги отделяют друг от друга ровно век (он писал в 1854-85 гг.). стоит ли сейчас, например,  искать этимологии слова Ramnes именно у него?

Ответить

Фотография andy4675 andy4675 01.04 2014

P.S. почтенного Моммзена и автора этой книги отделяют друг от друга ровно век (он писал в 1854-85 гг.). стоит ли сейчас, например,  искать этимологии слова Ramnes именно у него?

Моммзена нельзя игнорировать, хотя бы потому, что он, как и Гиббон - фундамент современного антиковедения. Были и иные значительные историки, оставившие глубокий след (напр. Нибур). Но эти двое - фундамент. И дело не в этимологии Рамнов. Эти отдельные детали имеют некоторый интерес, но главное - ознакомиться с истоками антиковедения.

Ответить

Фотография RedFox RedFox 01.04 2014

С истоками обычно знакомятся чуть позже по программе: они же теперь музейные, не актуальные. Ну представьте себе, что первокурснику-русисту дают в зубы без всякого предисловия Соловьёва, Ключевского или, пуще того, Иловайского. Что у него после этого в головах будет твориться? Ужос!

Ответить

Фотография andy4675 andy4675 01.04 2014

Так тут вроде не университет. А изучать лучше всего по порядку. И Соловьёв вовсе неплох...

Ответить

Фотография Стефан Стефан 01.07 2017

IV. Развитие и рост Рима

 

Литературную традицию и археологические свидетельства можно непосредственно сравнить по трем пунктам. Первый ‒ это датировка основания Рима. Авторы, считавшие основателем Рима Энея или кого-либо из его ближайших потомков, должны были полагать, что Город был заложен вскоре после Троянской войны. Очевидно, именно такова была точка зрения Энния, который называл Илию, мать Ромула, дочерью Энея. В своих «Анналах» (154 Skutsch) он писал: «Со времени основания славного Рима и совершения священных авгурий минуло семь сотен лет ‒ немногим меньше или немногим больше»25. Конечно, основной вопрос заключается в том, с какого момента поэт отсчитывал эти 700 лет. Если ‒ что представляется весьма вероятным ‒ Энний приписывал приведенные слова Камиллу, то возникновение Рима он относил, соответственно, к началу XI в. до н. э. В этом случае еще более удивительным предстает тот факт, что римские историки и антиквары в большинстве своем датировали основание Города VIII в. до н. э.: Фабий Пиктор ‒ 748-м г. до н. э., Полибий, ‒ очевидно, 751-м, Аттик (друг Цицерона) и вслед за ним Варрон ‒ 753-м, а антиквары, составившие Капитолийские фасты, ‒ 752-м. При этом сильнее всего от общей точки зрения отклонился современник Фабия Цинций Алимент, который приурочивал появление Рима к 728 г. до н. э. Что же касается даты, приводимой Тимеем (814 г. до н. э.), то подобная точка зрения, вероятно, была продиктована желанием отнести к одному году основание Рима и Карфагена, но при этом вполне согласовывалась с римской датировкой. Римские историки, очевидно, вели отсчет с момента установления Республики, которое, согласно списку консулов (фастам), приходилось примерно на 509‒506 гг. до н. э. Но почему указанные авторы считали, что царская эпоха длилась именно двести пятьдесят лет?

 

Продолжительность царствования семи канонических царей Рима выглядит весьма неправдоподобной (в среднем по тридцать пять лет на каждого) и представляется искусственным измышлением. Нам просто-напросто неизвестно, по какой причине в римской традиции появление Города было принято датировать именно VIII в. до н. э. Гораздо легче объяснить, почему Рим должен был иметь точную дату основания. Хотя многие города, без сомнения, возникали постепенно, на основе одного или нескольких сельских поселений, этрускам, грекам и латинам было известно и ритуальное основание городов. Естественно, римляне, сами заложившие немало поселений, полагали, что и их Город тоже был основан с соблюдением особых ритуалов. Не исключено, что подобная точка зрения была не такой уж и ошибочной. Характер некоторых основных институтов {105} римского общества (три трибы, тридцать курий) указывает на наличие некой организующей силы уже на самых ранних этапах развития. Человек, распределивший римлян по трем трибам и тридцати куриям, может быть назван основателем Города. Проблема в том, что мы не знаем, кто именно это был и когда он жил.

 

Во-вторых, литературная традиция помогает определить, по крайней мере, некоторые этапы постепенного расширения римской территории в различных аспектах. Римляне всегда проводили четкое различие между священной границей Города (urbs) и границей владений Рима (ager Romanus). У нас нет причин сомневаться в том, что данное различие восходит ко временам возникновения города. Древнейшая священная граница urbs ‒ так называемый померий (Pomerium), ‒ вероятно, очерчивала территорию поселения на Палатинском холме. Об этом пишет Тацит (Анналы. XII.24), хотя нам неизвестно, на какие данные он при этом опирается. Палатинский померий, возможно, совпадал с маршрутом луперков25а, которые во время своего февральского празднества обегали подножие рассматриваемого холма, или же был придуман на этой основе каким-нибудь антикваром времен Поздней Республики. Тацит также упоминает о том, что территория Форума и Капитолий были включены в пределы померия Титом Тацием, во времена Ромула, а Ливий (I.44.3) пишет, что при Сервии Туллии в состав города вошли Квиринал, Виминал и, возможно, Эсквилин. Особенно путаной является традиция относительно Целия ‒ говоря о его включении в состав Рима, разные авторы упоминают всех царей, кроме последнего. О дальнейшем расширении померия в дошедших до нас источниках ничего не говорится вплоть до времен Суллы. Постепенно (как я полагаю) померий стал обозначать территорию, в пределах которой глава или главы государства обладали гражданской (но не военной) властью. Центуриатные комиции (comitia centuriata), по существу являвшиеся собранием воинов, должны были созываться за пределами померия ‒ на Марсовом поле.

 

Очень сложно понять природу связи между померием и Септимонтием. Сам по себе Септимонтий представлял собой празднество, одним из элементов которого практически однозначно являлось шествие по нескольким районам Палатина (Гермал, Палатий) и Велии, трем районам Эсквилина (Оппий, Циспий и Фагутал), Целию и, очевидно, по Субуре ‒ долине между Циспием, Оппием и Велией (Фест. 458; 476L). Septem Montes («Семь холмов» плюс долина!), по-видимому, нельзя отождествлять с семью традиционными римскими холмами (Палатин, Квиринал, Виминал, Эсквилин, Целий, Авентин, Капитолий). Септимонтий предполагает существование особой связи между тремя из семи холмов. Эта связь могла сложиться еще до того, как Рим распространился на семь традиционных холмов, но с таким же успехом можно предположить и то, что она возникла позднее, уже в рамках большого города. Еще одна церемония, которая может указывать (а может и не указывать) на не {106} засвидетельствованную иным образом стадию развития Рима, это загадочное празднество Аргей, топография которого тщательно описана Варроном (О латинском языке. V.45). В ходе этого празднества из двадцати семи святилищ, разбросанных по всему Городу, за исключением Авентина и Капитолия, собирали кукол, называвшихся аргеями, а затем весталки25b бросали их в Тибр25c.

 

Согласно расчетам исследователей, в конце периода Республики площадь Рима в пределах померия составляла 285 га. За пределами померия располагалась ager Romanus, которая, в свою очередь, требовала ежегодного ритуального очищения. Имеющаяся на этот счет информация позволяет нам определить, какова была древнейшая территория Римского государства. Церемония Амбарвалий («обхода вокруг полей») проводилась между пятой и шестой милей от Форума (Страбон. V.3.2, p. 230C), а празднество Терминалий («пограничных обрядов») ‒ на шестой миле по Лаурентинской дороге (Овидий. Фасты. II.679). Клуилиев ров (Fossae Cluiliae), который у различных авторов описывается как граница Рима со стороны Латинской дороги (Via Latina), располагался в пяти милях (примерно 7,5 км. ‒ В.Г.) от Форума (ср.: Ливий. I.23.[3]). Согласно приблизительным расчетам, древнейшая известная нам площадь ager Romanus составляла примерно 150 км2. Естественно, эта площадь со временем не только увеличивалась, но и уменьшалась: в частности, нам известно, что так называемые «семь пагов» (septem pagi) являлись яблоком раздора между римлянами и этрусками. Но к концу царского периода, когда Рим так или иначе поглотил многие из соседних общин ‒ Альба-Лонгу, Крустумерий, Номент, Коллатию, Корникул, Фикулею, Камерию и т. д., ‒ территория римских владений составила примерно 800 км2. Именно тогда ‒ или несколько позднее ‒ эти земли были распределены по шестнадцати «сельским» трибам (в противоположность четырем «городским»), которые в основном были названы в честь ведущего рода (gens), владевшего землей на соответствующей территории (с. 220 наст. изд.).

 

И наконец, в-третьих, письменные источники позволяют узнать немного больше о тех узах, которые связывали Рим с другими латиноязычными общинами26. С незапамятных времен Город входил в состав Латинского союза. Когда последний был уже полностью поставлен под контроль римлян, ‒ скажем, в конце IV в. до н. э., ‒ его центром являлся храм Юпитера Лациария на Альбанской горе. Жрецы, осуществлявшие священнодействия на ежегодном празднестве Союза, именовались «Саbenses Sacerdotes», по названию деревни Каб, располагавшейся неподалеку от Альба-Лонги ‒ города, из которого происходили предки Ромула и который предположительно был разрушен римлянами в правление {107} Тулла Гостилия (Плиний Старший. Естественная история. III.64). Как мы уже упоминали (с. 86 наст. изд.), традиционно в состав Союза входило тридцать populi, или общин, представители которых во время общего празднества совместно вкушали мясо жертвенных животных и воздерживались от взаимных распрей (Дионисий Галикарнасский. Римские древности. IV.49; Макробий. Сатурналии. I.16.16). Помимо храма Юпитера Лациария, особую роль в рассматриваемом объединении играл город Лавиний. Здесь хранились Пенаты ‒ «sacra principia» («священные родоначальники») римлян (ILS 5004; Варрон. О латинском языке. V.144). Очевидно, это был пережиток более ранних времен, когда Рим еще не играл в Лации главенствующей роли. Но нам неизвестно, преследовал ли Союз с центром на Альбанской горе определенные политические цели. Не знаем мы и того, какова в точности была связь между святилищем на Mons Albanus и прочими латинскими святилищами ‒ такими, как то, что располагалось неподалеку, «у истока вод ферентинских» («ad caput aquae Ferentinae») (Фест. 276L), или как то, что было посвящено Диане и находилось близ Ариции (рис. 30). В начале V в. до н. э. последнее, вероятно, стало важным антиримским центром (такой вывод можно сделать, по крайней мере, на основании надписи, которую цитирует Катон, см.: Начала. Фрг. 58P (с. 332 сл. наст. изд.)). При этом, однако, мы располагаем вполне определенными свидетельствами того, что в правление двух Тарквиниев и Сервия Туллия римлянам удалось на время взять под контроль весьма существенную часть Лация. Согласно дошедшему до нас документу, Сервий Туллий учредил сразу же за пределами римского померия на Авентине латинское святилище Дианы (Дионисий Галикарнасский. Римские древности. IV.26.[4]; Варрон. О латинском языке. V.43; ILS 4907), которое предназначалось для того, чтобы привлечь латинов на сторону Рима, и, возможно, представляло собой своеобразную «свободную зону», где они могли торговать, находясь под божественным покровительством. Даже в эпоху Ранней Республики римляне продолжали претендовать на гегемонию в Лации, о чем свидетельствует их первый договор с Карфагеном (если датировка Полибия (III.22) верна) (с. 310 сл. наст. изд.). Говоря точнее, римляне делили города Лация на три группы: те, что были непосредственно включены в состав Римского государства (отдельно не упоминаются), «подчиненные» (специально называются Ардея, Анций, Цирцеи, Таррацина и, возможно, Лавиний) и те, что не были подчинены, но которые карфагенянам также было запрещено «тревожить» (названия не приведены). Вместе с тем молодая Римская республика была явно неспособна долго сохранять подобную ситуацию. Прошло не так уж много времени, и Риму пришлось заключить союзное соглашение с латинами уже на иной основе ‒ так называемый «Кассиев договор» (foedus Cassianum) (с. 334 наст. изд.). Приводимый Катоном текст, в котором упоминается союз с центром в святилище Дианы близ Ариция, скорее всего, относится к периоду между подписанием договора с карфагенянами, в котором были отражены упомянутые выше претензии римлян на гегемонию, и заключением foedus Cassianum, условия которого были намного более {108} умеренными. В ходе расширения зоны римского влияния в Лации было заключено, судя по всему, множество различных договоров с отдельными латинскими городами (соответственно, с использованием множества различных юридических формул), но до нас дошла лишь весьма обрывочная информация об этом процессе. В частности, особое положение, которым, в соответствии с сакральным правом, пользовался небольшой городок Габии, могло восходить к царскому периоду: «ager Gabinus» («габинская земля») представляла собой нечто среднее между «ager Romanus» и «ager peregrinus» («чужой землей») (Варрон. О латинском языке. V.33). В Законах XII таблиц содержались указания на некогда существовавшие привилегии, дарованные загадочным общинам форктов и санатов (о которых римляне позднейшего времени почти ничего не помнили; ср.: Фест. 474L).

 

Наконец, в заключение заметим, что на данный момент мы не располагаем археологическими свидетельствами, подтверждающими прочно укоренившуюся в трудах римских авторов традицию, согласно которой латины Ромула очень быстро объединились с сабинами Тита Тация. Кроме того, сами римские авторы ‒ хотя и не очень последовательно ‒ указывали на то, что на Квиринале располагалось сабинское поселение, что Квирин являлся сабинским богом (Варрон. О латинском языке. V.74; но ср.: Ливий. I.33) и что римляне именовались «квиритами» из-за того, что в составе римского народа имелся сабинский компонент. Представление о сабинском происхождении Квирина имело столь глубокие корни, что в III в. до н. э. римские магистраты решили назвать Квиринской (Quirina) новую трибу, в состав которой вошло сабинское население Реате, Амитерна и Нурсии (с. 506 наст. изд.). Представление о сабинской принадлежности Квиринала, вероятно, в какой-то мере подтверждается отдельными элементами римской религиозной сферы. Так, архаическое жреческое сообщество салиев (с. 135 наст. изд.) делилось на две группы, одна из которых называлась «Salii Palatini», а другая ‒ «Salii Collini» (где «collis» («холм»), судя по всему, употребляется вместо «Quirinalis»). Далее, у древних авторов существуют упоминания некоего «старого Капитолия» («Capitolium Vetus») на Квиринале, противопоставленного настоящему {109} Капитолию (Варрон. О латинском языке. V.158; Марциал. V.22 и VII.73). Можно пойти и дальше. На две группы ‒ Fabiani и Quinctiales ‒ делилось и сообщество луперков. Данное деление, в отличие от деления сообщества салиев, осуществлялось по родовому, а не по территориальному признаку. Но, согласно имеющимся у нас источникам, культ рода Фабиев был тесно связан с Квириналом (Ливий. V.46.2; 52.3), и, соответственно, можно предположить, что на празднестве Луперкалий представители gens Fabia представляли сабинов. Впрочем, доказательства в пользу существования сабинского поселения на Квиринале не очень прочны. Лингвистическими аргументами они не подкрепляются. Сабинский язык относился к оскско-умбрской группе и достаточно сильно отличался от латинского, хотя, несомненно, оказал на него определенное влияние (и в то же время испытал воздействие со стороны латыни). Не исключено, что на присутствие сабинского элемента в составе древнейшего населения Рима указывают такие распространенные слова латинского языка, как «lupus» («волк»), «bos» («бык/корова»), «scrofa» («свинья»), «rufus» («красный, рыжий») (вместо не отразившихся в письменных источниках «lucus», «vos», «scroba» и зафиксированного варианта ‒ «ruber»). Но для объяснения всего этого образ Тита Тация не требуется. На самом деле, если бы «Квирин» и «Квиринал» действительно были сабинскими словами, то они должны были бы звучать как «Пирин» и «Пиринал». Кроме того, весьма сомнительным является и предположение, согласно которому свидетельством сосуществования латинов и сабинов на римских холмах следует считать различие между терминами «montes» и «colles», которые использовались для обозначения этих холмов (Mons Palatinus, но Collis Quirinalis). На данный момент изначальное слияние сабинов и латинов следует считать элементом устоявшейся исторической традиции, не имеющим ни прочного обоснования (если это реальный факт), ни очевидного объяснения (если это легенда). {110}

 

2409edb13739.jpg

{109}

 

 

25 «Septingenti sunt paulo plus aut minus anni, augusto augurio postquam incluta condita Roma est» (под «авгуриями» в данном случае понимаются гадания, совершенные при основании города. Более подробно о понятии «авгурии» см., напр.: Сидорович О.В. Авгурии и ауспиции: содержание понятий // Античный мир и археология 13 (Саратов, 2009): 151‒158. ‒ В.Г.). {105}

 

25а Одно из наиболее архаичных жреческих сообществ Рима. Подробнее см. далее, с. 667, 698 наст. изд. ‒ В.Г. {106}

 

25b Весталки ‒ жрицы богини Весты, хранительницы священного огня; несли ответственность за отправление различных ритуалов, направленных на поддержание «мира с богами». Подробнее см. далее, с. 703 наст. изд. ‒ В.Г.

 

25c Подробнее см., напр.: Сидорович О.В. Sacra Argeorum как жреческий документ. Античный мир и археология 12 (Саратов, 2006): 139‒156. ‒ В.Г.

 

26 Более подробно (но с несколько иной точки зрения) данный вопрос рассмотрен в гл. 6 наст. изд. {107}

 

Кембриджская история древнего мира. Т. VII, кн. 2 Возвышение Рима: от основания до 220 года до н.э. / Под ред. Ф.-У. Уолбэнка, А.-Э. Астина, М.-У. Фредериксена, Р.-М. Огилви, Э. Драммонда: Пер. с англ., подгот. текста, примеч. В.А. Гончарова. М.: Ладомир, 2015. С. 105‒110.

Ответить